Ангола: неизвестная война [Сергей Анатольевич Коломнин] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Сергей Анатольевич Коломнин
Ангола: неизвестная война
Советским и российским воинам, выполнявшим свой долг на ангольской земле, посвящается эта книга
Предисловие
В самый переломный момент современной российской истории, на заре перестройки в 1989 году, когда тенденция распада СССР стала уже необратимой, советский МИД, отбиваясь от усиливающихся обвинений западного сообщества в участии советских военных в боевых действиях в Африке, Азии и Латинской Америке официально заявил, что «советские военные советники не участвуют в боевых действиях за рубежом». Это была откровенная ложь.
Тысячи советских и российских военнослужащих после окончания Второй мировой войны работали в десятках стран Азии, Африки и Латинской Америки. В Корее советские военные летчики сбили сотни американских самолетов. Во Вьетнаме советские асы и операторы зенитно-ракетных комплексов «завалили» не один десяток американских В-52, не позволяя им сбрасывать свой смертоносный груз на города Северного Вьетнама. В Египте наши военные летчики на равных сражались с израильскими пилотами. Словом, после окончания Второй мировой войны, наши соотечественники участвовали во десятках локальных военных конфликтах за рубежом. Военные советники за рубежом обучали солдат и офицеров национальных армий грамотному владению современным советским оружием и организации боевых действий. Саперы, рискуя собственной жизнью, и погибая, разминировали дороги и водные фарватеры, летчики перевозили военные и гражданские грузы, а военные моряки охраняли коммуникации и торговые суда. А если требовалось, в критических ситуациях, наши военнослужащие садились и за штурвалы боевых самолетов, пульты управления огнем зенитно-ракетных комплексов, рычаги танков, брали в руки автоматы и пулеметы.
Самыми крупными из региональных конфликтов, в которых участвовали советские военнослужащие были войны в Корее, Вьетнаме, на Ближнем востоке (Египет, Сирия, Ирак, Ливия, Северный и Южный Йемен). Были еще Алжир, Куба и Мозамбик, Индия, Никарагуа, Лаос, Камбоджа, Сомали, Эфиопия, Зимбабве, Бангладеш, Перу, Руанда и Чад. (Афганистан сознательно оставляю за рамками повествования, так как, там воевала регулярная армия. Однако и там был большой контингент наших советников, которые участвовали в боевых действиях!) Однако Ангола в этом списке занимает особое место.
Почему? Практически впервые в истории СССР советским руководством была поставлена задача за тысячи километров от границ Отечества, в далекой Южной Африке не только помочь другой стране в строительстве национальной армии и отражении внешней агрессии ЮАР. В широком смысле слова Ангола рассматривалась советским руководством как своеобразный ключ к Африке. С приходом к власти в Анголе Народного движения за освобождение Анголы (МПЛА) никогда еще прежде у СССР не возникало такого мощного и надежного союзника на Юге Африки. Поэтому цель была очевидной: всеми доступными силами и средствами помочь новому руководству страны, и превратить Анголу в эталон африканского социалистического государства целиком и полностью ориентирующегося на Советский Союз.
Но сделать это было нелегко. Поскольку не только в СССР, но и руководство многих стран НАТО, начиная с 60-х годов XX века, самым внимательным образом следило за событиями в Южной Африке. В этом регионе, охваченном мощным антиколониальным и национально-освободительным движением, столкнулись интересы великих держав: СССР, США, Китая, многих стран Европы, белого расистского правительства ЮАР, т. н. «режима апартеида». Свои устремления и цели, правда, не всегда совпадавшие с интересами их могучих союзников, имели и лидеры национально-освободительных движений Анголы, Конго, Намибии, ЮАР, Мозамбика, Южной Родезии (Зимбабве). Размах конфронтации, как и количество вовлеченных в конфликт сил, вышли далеко за рамки какой-то одной страны и все нарастающими темпами превращали эту «горячую точку» планеты в масштабную зону нестабильности, грозящую превратиться в очаг глобального конфликта между ведущими ядерными державами.
Ключевой страной в этом конфликте, начиная с 1975 года, стала Ангола. Советское руководство, стремясь закрепить свое влияние на Юге Африки, «поставило» на одно из национально-освободительных движений Анголы — МПЛА и его лидера Агоштинью Нету. В страну широким потоком пошла военная, финансовая помощь, а самое главное, был направлен контингент советских военных советников. Один из самых больших, когда-либо побывавших в странах третьего мира.
У большинства советских военнослужащих, побывавших в Анголе, Мозамбике, Эфиопии, Гинее Бисау и других странах, и по сей день в личных делах вместо записи о командировке в ту или иную страну, стоит неприметный штампик с номером воинской части, за которым скрывалось 10-е Главное управление Генерального штаба ВС СССР. В конце прошлого века в Генеральном штабе были разработаны приказы, которые регламентировали временные рамки участия наших военных в боевых действиях в горячих точках мира. Приказы эти во многом были нужны финансистам, которые определяли, кому и сколько платить «боевых», как начислять пенсии, льготы тем, кто выполнял «интернациональный долг» за рубежами нашей Родины. Они действует до сих пор.
Согласно этим документам выходит, что воевали наши советники и специалисты в Анголе только «с 1975 по 1979 гг.». Поэтому тысячи советских военнослужащих, прошедших Анголу формально не являются участниками боевых действий. А между тем, война в этой далекой африканской стране не прекращалась на протяжении почти четверти века ни на один день.
Наибольшее число погибших и раненых наших соотечественников в этой, до сих пор для многих неизвестной, войне приходится на вторую половину 80-х годов XX века. По официальным данным, которые естественно охватывают только «официальный» период, и далеки от реальности боевые потери советских военных советников и специалистов в Анголе с ноября 1975 по ноябрь 1979 года составили 11 человек, среди них 7 офицеров и прапорщиков и 4 человека рядового состава. Поистине смехотворная цифра, если учитывать масштаб вовлеченности наших военных в «военные мероприятия». По другим, сведениям, но столь же далеким реальности, из почти 12 тысяч советских военнослужащих, прошедших Анголу погибло и умерло 54 человека. Но и эта цифра вряд ли соответствует действительности. Почти за 17 лет официального военно-политического сотрудничества с Анголой, которое окончилось с развалом Советского Союза, по оценкам автора, наши потери в ангольском конфликте до 1992 года составляют более ста человек только погибшими.
В эту цифру входят не только военнослужащие, а и другие категории «спецкомандированных»: гражданские летчики, техники, моряки, многие из которых наравне со своими коллегами в погонах работали на местную армию (ФАПЛА). Военнослужащих, умерших от страшных тропических болезней в Анголе статистика Генерального штаба также не причисляет к боевым потерям. Но, тем не менее, более двух десятков наших спецов, направленных в Анголу для выполнения «интернационального долга», и заметим, абсолютно здоровых к тому моменту (строжайшая военно-врачебная комиссия генштаба тому свидетельство), назад вернулись на Родину в цинковых гробах. Причиной стали: желтая лихорадка, малярия, укусы мухи Це-це и еще десятка полтора экзотических неизлечимых местных болезней…
Десятки наших соотечественников погибли в этой африканской стране и после того, как в 1992 году между Россией и Анголой прекратилось военное сотрудничество на официальном межгосударственном уровне. Но этот период особый. Тогда многие наши военные, да и гражданские специалисты, вернувшиеся из Африки, вдруг обнаружили, что Родине они, по большому счету, не нужны. Война же в Анголе давала возможность не только применить свои знания и опыт, но и заработать на жизнь. И сотни граждан России, Украины, Белоруссии, Казахстана и других одуревших от свалившегося на их голову суверенитета республик бывшего СССР на свой страх и риск сели за штурвалы ангольских транспортных и боевых самолетов, рычаги танков и БТРов, ремонтировали технику, (а она на 100 % советского производства), проводили работы по разминированию. Причем часто оказывались не только на стороне правительственных сил, но и в стане вооруженной оппозиции. Воевали и друг с другом. И такое бывало. Масштабы нашего вовлечения в ангольский конфликт как советского, так и российского периода до сих пор тайна за семью печатями. Как и точные данные о погибших в этой войне.
Официально опубликованные цифры ангольских потерь меньше афганских или корейских. Напомню, что в Афгане армия, КГБ и МВД СССР потеряли 14 433 человека и 287 военнослужащих считались пропавшими без вести, а война в Корее, по официальным данным, унесла жизни 142 офицеров и 133 человек рядового и сержантского состава. В Эфиопии, по официальным данным погибло, 79 советских военнослужащих, а во Вьетнаме — 16 человек.
Но ведь война в Анголе была другой. В эту страну никогда не посылались регулярные советские войска, кроме личного состава периодически заходивших в порты Анголы боевых кораблей, в том числе и с морскими пехотинцами на борту. Им, правда, ни разу не пришлось применять своих навыков в реальной обстановке. Поэтому наибольший урон понес контингент наших военных советников, специалистов и переводчиков, а также советские и российские летные экипажи, в разное время работавшие в стране.
Тайная война
Она была странной, эта ангольская война. Широкой общественности о ней до сих пор известно немного, поэтому с полным основанием можно сказать, что для большинства советских людей она была тайной. Такой она остается и сегодня. Собственно секрета о том, что ангольское правительство ведет боевые действия против «вооруженных контрреволюционеров» из Национального союза за полную независимость Анголы (УНИТА) и поддерживающих его подразделений южноафриканской армии никто, конечно же, не делал. В сообщениях СМИ мелькали сообщения и о других оппозиционных МПЛА вооруженных организациях: Национальном фронте освобождения Анголы (ФНЛА) и Фронте освобождения Кабинды (ФЛЕК). Но о вовлечении в бои с оппозиционерами советских людей не писало в те времена ни одно средство массовой информации. Даже на уровне министерства обороны СССР считалось, что мы в боевых действиях не участвуем, а только оказываем содействие в подготовке и планировании боевых операций. Официально в вооруженный конфликт в Анголе были вовлечены только местная армия — Народные вооруженные силы освобождения Анголы (ФАПЛА) и 40-тысячный кубинский экспедиционный корпус.
Однако по мере втягивания Анголы в полномасштабную гражданскую войну и подключения к ней южноафриканской военной машины наши соотечественники все чаще оказывались на передней линии огня. Им, как и ангольцам, и кубинцам, приходилось вступать в непосредственный огневой контакт с противоборствующей стороной.
Они гибли и получали ранения в перестрелках и под артобстрелами дальнобойных гаубиц армии ЮАР, подрывались на минах, заживо горели в «заваленных» унитовскими «Стингерами» и «Стрелами» транспортных самолетах и вертолетах. Первый такой масштабный случай произошел в августе 1981 года, когда южноафриканские войска вторглись в пограничную провинцию Кунене и окружили части 11-ой бригады ФАПЛА под городом Онджива. Тогда советские советники и переводчики, находившиеся в боевых порядках приняли бой наравне со своими подсоветными. Многие были ранены, несколько советских офицеров и их жен погибли, а один советский военнослужащий попал в южноафриканский плен.
В 1985–1988 годах в боевых операциях по уничтожению баз вооруженной оппозиционной группировки УНИТА в провинции Кванду-Кубангу погибли и были ранены более десяти советских военных специалистов. Тогда наши ребята напрямую схлестнулись с наемниками и военнослужащими регулярных войск ЮАР, пришедших на помощь унитовским формированиям. Отечественная пресса тех времен старательно обходила эти события своим вниманием.
За период «официального» военного сотрудничества с 1975 по 1991 год в Анголе было сбито и пропало без вести более десятка самолетов и вертолетов с советскими экипажами или нашими советниками на борту. (После 1992 года сбитые или потерпевшие катастрофу самолеты с летчиками из стран бывшего СССР, работавшими «по личным контрактам» вообще не поддаются подсчету: они падали чуть ли не каждый месяц). В 1980 году «Стингером» при вылете из Менонге был сбит Ан-26 с советским экипажем. Двое летчиков попали в плен к повстанцам УНИТА. В 1982 году при заходе на посадку на аэродром Лубангу врезался в гору другой Ан-26 с совместным советско-ангольским экипажем. В 1983 году над провинцией Маланже пропал без вести советский вертолет Ми-8, с нашими специалистами, совершавшими аэрофотосъемку местности. Ни вертолет, ни его экипаж и семь пассажиров, включая 12-летнего сына начальника геодезической экспедиции, так и не удалось найти и спасти. В 1984 году унитовской зенитной ракетой в одной из центральных ангольских провинций был сбит советский Ан-12. Погибло одиннадцать человек: экипаж и пассажиры. При осуществлении поисковоспасательной операции в вертолет Ми-8, пилотируемый с советским экипажем, попал унитовский «Стингер». Вертушка взорвалась в воздухе, и советский экипаж, состоящий из трех офицеров, заживо сгорел. Но об этих и десятках других случаев сегодня знают лишь люди, имевшие непосредственное к ним отношение. Даже сомневаюсь, зафиксированы ли они все в архивах.
Что делали мы в этой далекой африканской стране, какие ценности защищали? Официально советские военные советники и специалисты выполняли в Южной Африке свой «интернациональный долг», защищали ценности социализма и помогали дружественной Анголе в строительстве национальных вооруженных сил и отражении агрессии извне. Однако у тогдашнего советского руководства были и другие мотивы, для того чтобы посылать тысячи советских людей для участия в кровопролитной междоусобной войне.
Может быть, расчет делался на дальнейшее экономическое сотрудничество в освоении сказочных богатств этой страны: нефти, алмазов, железных и марганцевых руд или мощнейших гидроресурсов ангольских рек? А может быть, советское правительство было заинтересовано в приоритетных поставках сельскохозяйственной продукции, которой Ангола славилась на весь мир: кофе, орехов кешью, сизаля или черного и красного дерева? Да, действительно ряд экономических проектов реализовывался. Но не это было главным. Главными были цели политические. Распространить свое влияние на Анголу, Мозамбик, Зимбавбве, а в перспективе и Намибию, незаконно оккупированную ЮАР, и, наконец, на саму ЮАР.
Кроме того, Ангола представляла собой объект интереса со стороны руководства советскими вооруженными силами в плане глобального противостояния США. Сразу же после провозглашения независимости Анголы между СССР и НРА было подписано соглашение об использовании советскими вооруженными силами военной инфраструктуры страны. Ее военно-морские базы поступили в распоряжение советской оперативной эскадры, а военно-воздушные базы были предоставлены для посадок нашей стратегической, в первую очередь, разведывательной авиации. С 1975 по конец 80-х годов XX века Ангола превратилась в мощный форпост СССР на Юге Африки, в его верного политического и военного союзника. Но этот форпост необходимо было защищать изнутри.
Первые советские военные специалисты появились в Анголе сразу же после провозглашения независимости страны 11 ноября 1975 года. Появлению на карте нового независимого государства способствовало свержение в Португалии диктатуры. Пришедшие к власти в стране в 1974 году прогрессивные офицеры из Движения вооруженных сил, предоставили африканским колониям страны независимость. Стала свободной и самая крупная и богатая из них — Ангола. Темнокожие повстанцы полтора десятка лет боровшиеся с колониальными войсками стали в ноябре 1975 года полноправными хозяевами страны. К власти пришла коалиция из трех национально-освободительных движений: Народного движения за освобождение Анголы (МПЛА), Национального фронта освобождения Анголы (ФНЛА) и Национального союза за полную независимость Анголы (УНИТА). Движение ФЛЕК, ставившее своей целью отделение от Анголы богатейшей нефтью провинции Кабинда, было единодушно признано сепаратистским и осталось за рамками соглашения. Однако «союз трех» оказался крайне непрочным. Движения всегда враждовали между собой, а их лидеры крайне настороженно относились друг к другу не столько из-за своих политических убеждений, сколько из-за принадлежности к различным племенным этносам.
Для справки. Около 96 % населения Анголы принадлежит к народам языковой семьи банту. Северо-западные прибрежные и пограничные с Конго со столицей в Киншасе области населяют народности банту — бамбунду и баконгу, а также представители племени лунда. Язык бамбунду — кимбунду очень близок к языку баконгу — киконгу. В центральных районах живет самая многочисленная народность овимбунду и близкородственные к ней народы валучази, вамбунду и валуимбе (общее португальское название вангангела, или гангела). На Северо-востоке живет народность вачокве, а на Югозападе и Юге: ваньянека, овамбо, гереро, а также отдельные группы бушменов.МПЛА опиралось на широкие слои городской интеллигенции столицы страны и городов побережья, пользовалось поддержкой не только племени бамбунду, но и других этносов. Лидер УНИТА Ж. Савимби считался одним из вождей самой крупной ангольской народности овимбунду, распространенной в центре страны. А ФНЛА и ее вождь Х. Роберту вербовали своих сторонников в основном из числа племени баконгу. Сейчас существует несколько версий того, кто первым и почему начал боевые действия. Но каждая из сторон обвиняла другую в нарушении достигнутых сначала в Найроби, а затем в португальском городе Алвор соглашениях о совместных действиях на благо ангольского народа. Так национально-освободительная война плавно перетекла в гражданскую. Силы МПЛА, имевшие мощную поддержку населения в столице, смогли удержать ситуацию под своим контролем и с боями вытеснили из Луанды бывших союзников по переходному правительству. А лидер МПЛА Агоштинью Нету единолично провозгласил 11 ноября 1975 года, в точно назначенный для этого ООН день, независимость страны. Советский Союз, как тогда писали газеты, «решительно встал на защиту истинного представителя народа многострадальной Анголы — МПЛА». Иначе и быть не могло. Вождь УНИТА Жонас Савимби, к слову сказать, воевавший с правительственными войсками в лесах и саваннах Анголы вплоть до 22 февраля 2002 года, когда его настигла автоматная очередь спецназовца, больше тяготел к ценностям свободного Запада. А лидер и создатель ФНЛА Холден Роберту, публично исповедовал китайскую модель независимого развития. И, вдобавок, вынашивал планы раздела Анголы. Приходившийся родственником президенту соседнего Заира генералу Мобуту Сессе Секо, (они были женаты на сестрах) он, прикрываясь «светлыми целями национально-освободительной борьбы», хотел отделить часть ангольской территории и «подарить» ее своему свояку. Губа, кстати, у него была «не дура», ибо кусочек этот выглядел весьма и весьма притягательно: северо-восток Анголы и сегодня является одним из богатейших алмазоносных районов мира. Кроме того, многие активисты МПЛА прошли подготовку в СССР, а его руководство не только «решительно осуждало американский империализм и неоколониальную политику Запада», но и торжественно провозгласило своей целью «путь социалистического развития». За это «могучий и нерушимый» готов был предоставить Анголе многое: дипломатическую и политическую поддержку, помощь продовольствием, медикаментами, машинами и оборудованием, а главное — оружие. Но поставляемые современные вооружения требовали грамотного и эффективного использования и обслуживания, которые не могли обеспечить вчерашние партизаны, основным оружием которых был безотказный автомат Калашникова. Поэтому в страну начали прибывать советские военные технические специалисты. А вслед за ними потянулись и военные советники. Их миссия была более значимой и лежала уже в области идеологии: не просто научить грамотно применять советское оружие, а «вразумить» ангольцев, на деле показав все преимущества «социалистической ориентации» и построения вооруженных сил по советскому образцу. Советников всегда сопровождали военные переводчики. Ибо процесс «вразумления» — вещь чисто вербальная, ее «на пальцах» не одолеть. Здесь необходимо владение языком и знание реалий «страны пребывания». Однако, как я убедился, проработав в Анголе почти пять лет, и этого было недостаточно. Во многих случаях от советников и переводчиков требовался и личный пример, решительность и способность брать на себя ответственность в чрезвычайных ситуациях. В одну из них я и оказался вовлечен осенью 1980 года.
«Вы меня Родиной не пугайте»
Как-то в обеденный перерыв ко мне в квартиру буквально ворвался мой ангольский шеф, советник командующего ВВС и ПВО ангольской армии полковник Виктор Шруб. «Срочно вылетаем в Менонге, там сбит Ан-26, экипаж, возможно, захвачен». Шруб уже одет в камуфлированную фапловскую форму, которую советники, работающие в столице используют в основном для командировок в провинцию. Обычно из-за изнуряющей жары мы одеваемся гораздо легче — легкие ангольские офицерские брюки зеленого цвета и светло-голубая рубашка. Форма ему идет. Особенно голубой берет с тремя коротенькими разноцветными, по цветам ангольского флага, красной, черной и желтой, ленточками.
Через десять минут мы уже на пути к дому, где размещены экипажи отряда военно-транспортных самолетов Ан-12, подчиненных советскому главному военному советнику в Анголе. По пути Шруб кратко вводит меня в курс дела. Транспортный Ан-26 ангольских ВВС совершал обычный вылет из Луанды в Менонге. Отвез
продовольствие, медикаменты, пассажиров. Обратно забрал несколько местных офицеров, направлявшихся в столицу в отпуска. При взлете и наборе высоты был сбит ракетой, но командир сумел совершить вынужденную посадку недалеко от города, о чем успел сообщить по радио. Экипаж на самолете советский, у ангольцев подготовленных транспортных пилотов мало. Причем летчики — гражданские, работают на ФАПЛА (Народные вооруженные силы освобождения Анголы, так официально называется правительственная армия), по контракту. Ребята успели передать по радио, что их окружают темнокожие солдаты, но не фапловцы. Значит унитовцы. Главный военный советник в Анголе (в просторечии «гэвеэс»), генерал-лейтенант Шахнович, не очень надеясь на ангольскую сторону, приказал Шрубу, как старшему по ВВС, возглавить операцию по спасению экипажа.
У «летунов» отряда Ан-12 легкий переполох. Полетов на сегодня запланировано не было, экипажи отдыхали, а приказ о срочном вылете застал их врасплох. Но они, в отличие от своих коллег попавших в беду, люди военные и обязаны выполнить приказ. Шруб мужик крутой, и через пять минут экипаж начинает лихорадочно собираться. Глядя на мельтешащих перед глазами «летунов», кое-кто из которых, воспользовавшись свободным днем, затеял стирку, он задумчиво произнес: «А что, если нам не ждать этих копуш, а? Сейчас быстренько на аэродром, возьмем у кубинцев «спарку» (учебно-боевой Миг-21) и через сорок минут будем в Менонге, ну?».
У меня резко засосало под ложечкой. Знаю, Шруб может и не такое. Несколько месяцев назад он спас нашего геодезиста, который подхватил в Лубангу, это 650 км к югу от столицы, какую-то страшную инфекцию. Советские медики уже опустили руки, а кубинцы, которые поднаторели на всяких тропических заразах Анголы, нашли нужное лекарство в аптеке своего госпиталя в столице. Состояние больного стремительно ухудшалось и Шруб, не долго думая, взял у кубинцев истребитель Миг-21, слетал в Лубангу и отвез спасительные ампулы. Человек был спасен, но… вместо благодарности Шруб получил нагоняй от «гэвеэса».
Дело в том, что Лубангу — город фронтовой, периодически подвергающийся налетам южноафриканской авиации. Вокруг него создан пояс ПВО, основу которого составляли несколько советских зенитно-ракетных комплексов «Печора» С-125. Причем из-за недостатка у ангольцев подготовленных кадров, зенитно-ракетные расчеты были смешанные: ангольско-кубинские. Шруб же не только не спросил разрешения у главного военного советника, но и не поставил в известность о своем вояже ангольскую сторону (кубинцы самолет вели). Словом авантюра. Причем авантюра, которая могла закончиться самым печальным образом. Буквально через несколько месяцев после описываемых событий при подлете к аэродрому Лубангу из-за несогласованности действий гражданской диспетчерской службы и военных был сбит своей же ракетой ангольский Як-40.
Но после этого случая Шруб стал личностью почти легендарной. Сам по себе человек примечательный, хоть и маленького роста, но крепко сбитый, весь как натянутая пружина, он был, пожалуй, первым и последним «летающим» советником командующего ангольских ВВС. Мы точно знали, если рано утром над Луандой носится истребитель, выписывая немыслимые кульбиты, — это Шруб резвится. Кроме того полковник никого и ничего не боялся, горой стоял за своих подчиненных и был мужик с чувством юмора. Получая выговор от Шахновича, публично пообещавшего «при повторении подобных инцидентов в 24 часа отправить его в Союз», Шруб, не моргнув глазом ответил: «А вы меня, товарищ генерал, Родиной не пугайте!». Нужно было знать генерала Шахновича, достаточно резкого и властного человека, не терпевшего возражений от подчиненных, чтобы спрогнозировать финал стычки. Но все обошлось. Не знаю, принадлежало ли авторство этого в дальнейшем очень популярного в среде советников изречения лично Шрубу, но в первый раз я услышал его именно от него.
А вот, как советник, Шруб мало, чем проявил себя. На моей памяти со своим визави командующим ВВС и ПВО ангольским «команданте» Гату он встречался всего несколько раз, да и то на торжественных мероприятиях с непременными возлияниями. Правда, и подсоветный Шрубу достался, что называется не подарок.
Команданте Гату («Гату» — это кличка, партийно-военный псевдоним, который имеет каждый уважающий себя руководитель или активист МПЛА, прошедший школу подпольной или партизанской войны) военного образования не имел, но несколько лет учился в Румынии, оброс там связями и питал к этой стране нежные чувства. Советских недолюбливал, хотя старался скрывать это, и постоянно вставлял нам палки в колеса. Например, тайно, в обход советского военного советнического аппарата добился подписания дорогостоящего контракта с Румынией на организацию школы летчиков легкомоторной авиации в городе Негаже. Случай беспрецедентный. Ангольцы в те годы безоговорочно ориентировались в военной области на нас и, начиная с 1976–1977 гг., направляли большие группы курсантов в Союз для овладения современными реактивными самолетами Миг-21, Миг-23, Су-22 и боевыми вертолетами Ми-24. И вдруг какие-то румыны с легкомоторной авиацией! Главный военный советник был в шоке. И тут же влепил Шрубу выговор «за слабую работу с подсоветной стороной».
Кроме того, Гату вполне «обуржуазившийся» ангольский руководитель с замашками хозяина кофейной плантации. Имел несколько домов, захваченных после бегства португальцев, пяток служебных автомобилей и всем напиткам предпочитает виски. Есть у него и еще одна слабость — женщины. В перелетах по стране на своем комфортабельном самолете «Фоккер» F27 он обязательно таскает симпатичных мулаток и пару ящиков виски. Вот с ним то и предстоит Шрубу координировать операцию по спасению наших летчиков.
В зоне боевых действий
Здравый смысл берет верх и Шруб отказывается от авантюрных планов использования истребителя для полета в Менонге. И, слава Богу! Менонге, столица провинции Кванду-Кубангу — это далеко не Лубангу. Там идет настоящая война. Правительственные войска контролируют лишь несколько населенных пунктов, включая провинциальную столицу. Вся остальная территория подконтрольна отрядам УНИТА. Там, где-то в лесах, ближе к границе с Замбией и Намибией в своей базе Жамбе находится и лидер унитовцев Жонас Савимби.
А тем временем на аэродроме Луанды советские техники быстро готовят Ан-12 к вылету. У самолета взволнованно переминается с ноги на ногу советский генерал ВВС — военный атташе при посольстве СССР в Луанде. Шруб недавно устроил ему, по его же просьбе, вывозной полет на спарке Миг-21. Генерал когда-то, до поступления в военно-дипломатическую академию, летал на истребителе, вот и решил вспомнить молодость. Вспомнил надо сказать неудачно: Шруб явно переборщил с фигурами высшего пилотажа и ВАТу стало плохо.
Советник докладывает военному атташе о готовности к вылету. Оказывается, операцию держит под своим личным контролем посол СССР в Анголе. Москва тоже в курсе. Еще бы, тогда в 80-ом это был первый случай, когда советские люди оказались захваченными унитовцами. Тут взгляд военного атташе останавливается на мне. «Переводчик? Давно в стране?». Представляюсь. Генерала, собственно, интересует мой уровень знания языка определяемый по его разумению временем практической работы (сам он португальским не владеет). Узнав, что я месяц как приехал, ВАТ взрывается возмущенной тирадой. Пытаюсь объяснить, что я не новичок, и это уже моя вторая длительная командировка в Анголу. Но генерал не слушает, его внимание переключается на подъезжающие автомобили с ангольцами.
В легковушке представитель командования ангольских ВВС, начальник политуправления ВВС и ПВО майор Алберту Нету, а в следующем за ним грузовике десятка три полностью экипированных ангольских солдат из местного спецназа. Серьезные ребята, что-то вроде частей быстрого реагирования. «Тропаш де интервенсау» — «части вторжения», так грозно зовется этот элитный отряд ФАПЛА. Майор сообщает, что «команданте Гату занят и вылететь не сможет», а начальник штаба подполковник Мбету Трасса поручает командование операцией командиру базы в Менонге. Чувствуется, что майору страшно неудобно. Речь то идет о спасении жизней советских людей, и, мягко говоря, наплевательское отношение ангольского руководства к проблеме его коробит. Но делать нечего, лететь придется одним, прихватив с собой спецназ.
В самолете Шруб, не стесняясь в выражениях, кроет ангольское командование. Его можно понять. Ответственность за исход операции по спасению летчиков в любом случае возложат на него. А никаких властных полномочий у советника командующего нет. В СССР Шруб командовал авиационным истребительным полком, а потом исполнял обязанности заместителя командира авиадивизии. Естественно он привык к совсем другим реалиям. На секунду, прекратив ругаться, он мечтательно вспоминает о командире службы поиска и спасения (СПС) своего родного полка: «Вот сюда бы Колю с его орлами, он в раз бы летунов, хоть с того света бы вытащил». Мы прекрасно понимаем, что возможности командира базы ВВС в Менонге крайне ограничены. (База — это очень громко сказано, в подчинении у лейтенанта три вертолета, да несколько десятков бойцов). Так что больше вопросов, чем ответов.
Через два часа садимся в Менонге. Снижаемся «по спирали», чтобы максимально обезопасить себя от возможных пусков унитовских зенитных ракет. Ни о каких тепловых ловушках в Анголе тогда и не слышали. На аэродроме, покрытом частыми выщерблинами от легких мин и их осколков, уже стоят подготовленные к вылету три Ми-8. Спецназовцы быстро рассаживаются по вертолетам, туда же тащат и нас. Командир спецназа приготовил Шрубу и его переводчику место в головной машине. Однако командир авиабазы в Менонге решительно против того, чтобы «советский генерал» (для него все советники из столицы генералы) участвовал в операции по поиску сбитого экипажа. Это, кстати, соответствует инструкциям оставшегося в Луанде военного атташе: без лишней надобности не рисковать. Зная отчаянность Шруба, генерал строго предупредил: «В пекло не лезьте, а то и вас придется спасать. Хватит с нас экипажа Ан- 26». Нам остается ждать сообщений от десантников на местном КДП.
Вслед за вертолетами взмывает в небо и доставивший нас Ан-12. Длительное присутствие на аэродроме в Менонге считается крайне опасным. Несмотря на то, что аэродром и полоса охраняются ротой солдат с приданными несколькими танками и БРДМ, ночью, осмелевшие унитовцы запросто могут сжечь самолет из РПГ или обстрелять из его минометов. Поэтому летчики стараются в Менонге не задерживаться. Пилоты ангольских транспортников Си-130 «Геркулес» даже не выключают двигатели при разгрузке на этом аэродроме.
Пока ждем сообщений от десанта, на вышку прибывает глава кубинской гражданской миссии в городе. Подразделений кубинской армии в провинции нет: с некоторых пор кубинские войска предпочитают избегать вступления в открытые столкновения с партизанами УНИТА, ограничиваясь прикрытием наиболее вероятных направлений вторжения южно-африканской армии. В провинции находится лишь большая группа строителей и врачей с острова Свободы.
Хоть, компаньеро Соарес, как он представился, и гражданский, вид у него заправского вояки — на поясе кобура, за плечом компактный израильский «Узи» (кубинцы будь то военные, будь гражданские, всегда исключительно тщательно подходили к своей экипировке). Мы по сравнению с ним беззащитные котята. Только у Шруба пистолет ПМ, ни у меня, ни у трех прилетевших с нами гражданских ребят из группы обслуживания сбитого Ан-26, оружия… нет. У меня, потому, что пистолет мне не положен по штату, а за автоматом в спешке в советскую в миссию заехать не успели; нашим же гражданским оружие вообще не выдают. И это в воюющей стране!
Публично своего удивления легкомысленным «оснащением советских товарищей» Соарес не высказал, но тут же дал какие-то указания своему помощнику, и через полчаса мы были вооружены «до зубов». Мне достался немецкий «Вальтер» П-38 времен второй мировой войны, десантный вариант «Калашникова» и подсумок с пятью гранатами-лимонками.
Как это не парадоксально звучит, в те годы ситуация с оружием в коллективе наших советников и специалистов в Луанде была откровенно плохой. В военной миссии, конечно, имелась оружейная комната, в которой хранились на случай командировок и «непредвиденных ситуаций» несколько десятков АКМ. Но что это для «луандского гарнизона», насчитывающего несколько сотен советников и специалистов? Капля в море. Поэтому негласно поощрялось «самовооружение». Страна то воюющая. За годы вооруженного конфликта кто только не поставлял вооружение противоборствующим сторонам. Как у правительственной армии, так и у оппозиции сплошь и рядом можно было встретить автоматы Калашникова всех мыслимых модификаций и моделей как советского, так и китайского, румынского, югославского производства. Кроме современных АК-47, АК-74, АКМ, АКС ангольцами использовались и португальские винтовки Ж-3 и древние, но надежные советские ППШ, ППД, пулеметы Дегтярева. Попадались даже немецкие «Шмайссеры», пулеметы МГ-42 и другие «стволы» времен Второй мировой войны. В провинциях, особенно, где шли боевые действия, достать оружие особого труда не составляло, и наши советники в «боевых бригадах» были «по штату» вооружены по полной выкладке. А вот в Луанде, сравнительно мирном городе по тем временам, такая проблема существовала. Оставалась одна надежда на командировки. А поскольку бывать в них приходилось часто, через полгода у нас с моим тогдашним коллегой по работе на базе ВВС Федором Жаворонковым образовался небольшой арсенальчик. Мой товарищ, большой любитель всякой стреляющей экзотики, собрал в свою коллекцию исключительные редкости. Тут были и израильский «Узи» и английский пистолет-пулемет времен Второй мировой войны «Стерлинг», несколько моделей «Браунига», в т. ч. миниатюрный дамский.
Начало этому собирательству положил тот «Вальтер», который по завершению нашей миссии в Менонге Соарес подарил мне на память. Произошло это после доброго десятка непременных тостов «За кубино-советскую дружбу», и успешное спасение экипажа Ан-26. По словам кубинца, пистолет этот был захвачен у унитовцев, и поэтому ни за кем не числился. Так что я стал владельцем не только как бы вдвойне трофейного оружия. С одной стороны — пистолет немецкий, а с другой — захвачен у унитовцев. С ним я в дальнейшем не расставался все три года моей второй ангольской командировки. Лишь перед отъездом подарил его сотруднику политкомиссариата ВВС и ПВО лейтенанту Бенту Армаду, не раз выручавшему нас в различных бытовых ситуациях. Между прочим, фамилия Армаду в переводе на русский означает «вооруженный». Потому после моего подарка сослуживцы Бенту стали в шутку называть его «дуплу-Армаду» — «вооруженный вдвойне».
Ситуация с оружием резко улучшилась лишь с приездом в Анголу в 1982 году нового главного военного советника генерал-полковника К. Я. Курочкина. При нем все коллективы советских советников и специалистов были обеспечены не только автоматическим оружием, но и бронетранспортерами с нашими экипажами. В каждом округе появились мобильные узлы связи, обслуживаемые советскими солдатами и сержантами (до этого связь осуществлялась только через ангольцев или кубинцев), улучшилась охрана мест проживания наших советников. А вот все «трофейное» оружие он приказал сдать. Делать этого мы естественно не стали, оставив наш арсенал, как говориться, на крайний случай. А в командировки, чтобы не «светиться» стали брать штатное, советское оружие.
А между тем на «вышку» наконец-то поступает сообщение от вертолетчиков. Там жарко. «Вертушки» при подходе к месту падения сбитого Ан-26 попали под обстрел, есть раненые. Значит, их ждали. Абсолютно не похоже на действия рядового унитовского подразделения. Партизаны обычно после «акции» быстро растворяются в «буше», или, как говорят ангольцы, «на мата» («мата» — «лес», «заросли»). А тут засада. Шруб делает вывод: скорее всего, действуют наемники.
Они воевали против нас
На стороне вооруженной оппозиции воевали наемники, но и УНИТА и ФНЛА тщательно старались скрыть сей факт. В 1974–1975 годах на стороне ФНЛА сражалось несколько сотен наемных солдат: португальцев, бразильцев, французов. Были среди них и американцы и англичане. Лидер УНИТА Жонас Савимби португальцев особенно не жаловал, но в то же время охотно пользовался услугами южноафриканцев. ЮАР в свою очередь для действий внутри Анголы вербовала «солдат удачи» во всех странах. В южноафриканской армии того времени даже имелись отдельные части и подразделения, целиком сформированные из наемников, как белых, так и темнокожих. Из них состоял батальон «Буффало», специально предназначенный для действий на ангольской территории. Он официально даже не входил в состав южноафриканской армии. Его солдаты и офицеры оставили на земле Анголы многочисленные кровавые следы. Батальон имел разветвленную структуру, на его вооружении стояли и тяжелая боевая техника бронеавтомобили, артиллерия, портативные противотанковые и противовоздушные комплексы Спецподразделения батальона состояли из нескольких рот по 80–100 человек. Имея в своем составе португалоговорящих чернокожих, «буффоловцы» часто переодевались в форму правительственных войск, проводили разведку, совершали диверсии, иногда целиком сжигая целые деревни. А потом представляли дело так, как будто это сделали фапловцы. Роты батальона действовали автономно, могли несколько месяцев находиться в отрыве от основных баз. Каждое подразделение «буффаловцев» имело свою символику и кодовое «звериное» название: «Волк», «Гиена», «Лев», «Лисица» и т. п. Кроме «Буффало» в составе армии ЮАР существовал и другие наемнические части, имевший аналогичную структуру и задачи, например батальон № 101, целиком состоящий из чернокожих выходцев из Намибии.
Наиболее подготовленные в профессиональном отношении бывшие военнослужащие армий США, Великобритании, Франции, Бельгии, нанятые правительством ЮАР, составляли костяк 44-ой парашютно-десантной бригады юаровской армии. Ее солдаты и офицеры использовались для выполнения специальных «деликатных» задач в Анголе, обучали унитовцев тактике и практике диверсионных действий.
С откровениями одного такого профессионального солдата англичанина Питера Маккализа я ознакомился, когда работал над этой книгой. Он был завербован ЦРУ еще в 1976 году для действий в составе подразделений ФНЛА на Севере Анголы. Однако по прибытии в страну командир его отряда бывший капрал воздушно-десантных войск Великобритании Джордж Каллен что-то не поделил со своими подчиненными и расстрелял в пьяном угаре 14 «диких гусей». Отряд распался, и Питер Маккализ вынужден был возвратиться в Англию без гроша в кармане. Но вскоре он оказывается в Родезии, где участвует в операциях против повстанцев в составе специальной авиадесантной службы (САС) родезийских войск. Именно там отрабатывалась, по его словам, «концепция ведения операций малочисленными подразделениями высокоподготовленных, решительно настроенных людей».
Воевал он не только внутри страны, но и за пределами Родезии. «Это были крупные операции, — вспоминает Маккализ, — с выброской массированных парашютных десантов. Один такой десант был выброшен в Шимойю (Мозамбик), где дислоцировались 5 тыс. солдат национальной армии». Вместе с Макказизом действовал и его коллега и командир Роберт Маккензи — легендарная личность в наемнической среде. Маккализ и Маккензи вместе с другими наемниками участвовали и в других операциях против Мозамбика. Но в 1979 году ситуация в Родезии изменилась: под воздействием международного сообщества в стране прошла «конституционная конференция», было принято решение о проведении всеобщих выборов, в результате которых в феврале 1980 года к власти пришли вчерашние партизаны из национальной партии ЗАНУ. Питер Маккализ вместе со своими друзьями в это время был уже в ЮАР. Там он поступил на службу в ту самую 44-ю парашютнодесантную бригаду. После недолгой переподготовки ему присваивают звание сержант-майора и вместе с другими иностранными наемными солдатами: Лангом Прайсом, Риком Мольсоном, Майклом Ленсковым, Кеном Годе и Кларком летом 1980 года перебрасывают в Анголу. Там они воевали три года и вполне могли участвовать в захвате советских летчиков самолета Ан-26 под Менонге.
Подтвердить этот факт,например, Роберт Маккензи уже не сможет: в 1996 году при выполнении подобной «миссии» в Сьерра-Леоне он был убит бойцами Революционного Объединенного фронта. Питер Маккализ же в своих сегодняшних интервью не очень откровенен по поводу деталей деятельности в Анголе в тот период. Он руководствуются, как сам признается, «простой философией: не болтать о своем деле, делиться информацией только с людьми, которые к этому имеют отношение». Тем не менее, вспоминая тот период, Питер Маккализ писал: «Пожалуй, единственное место в мире, где по-настоящему используются наемники, это Ангола. Там воевали преимущественно люди, ранее служившие в вооруженных силах Южной Африки и имеющие большой боевой опыт. Эти парни делали хорошие деньги: 50–70 тыс. долларов США в год. Это были настоящие наемники…». Именно с ними мы, первыми из советских советников, и столкнулись в 1980 году, участвуя в операции по спасению наших летчиков, сбитых под Менонге.
Спасение
Ангольские вертолеты возвращаются на базу. Но только два. Третий сейчас догорает недалеко от сбитого Ан-26. Летчики ведут машины медленно и осторожно: Ми-8 предельно перегружены. На них десант, экипаж с подбитой «вертушки» и спасенные люди. Кто они, есть ли там наши, мы узнаем через несколько минут.
Из севших вертолетов вываливаются спецназовцы, некоторые перевязаны окровавленными бинтами. Среди спасенных и четверо наших. Мы бросаемся к летчикам. Скоро выясняется: среди них нет командира экипажа и штурмана. Ангольский лейтенант, командир десанта докладывает Шрубу. Вообще-то докладывать он должен командиру базы, как старшему по должности, и советник командующего ВВС и ПВО для него никакой не начальник. Более того, Шруб даже приказать никому из ангольцев не имеет права, только просить — таковы реалии советнической деятельности. Но сейчас десантник герой, побывавший в аду, и может позволить себе, минуя равного ему по званию командира базы, доложить самому «советскому генералу».
Место падения Ан-26 вертолетчики нашли довольно быстро, благо было еще светло. Он лежал на открытой местности рядом с руслом полувысохшей реки, заросшей высоким камышом. Упавший самолет по каким-то причинам не загорелся, хотя ракета, видимо оснащенная тепловой головкой самонаведения, попала в сопло дополнительного реактивного ускорителя РУ-19 (реактивная струя испускаемая из него при взлете создает повышенный тепловой фон). Людей видно не было. Приняли решение двум машинам сесть, а третьей прикрывать десант с воздуха.
По приземлившимся Ми-8 из зарослей камыша обрушился шквал огня. Засада была организована исключительно грамотно: перекрестный огонь хладнокровно велся с двух сторон. Еще одно доказательство присутствия военных профессионалов. Десант ответил и завязался бой. Летчики «вертушки» находящейся в воздухе не растерялись и дали залп из «нурсов» по камышам. Это собственно и решило исход боя. Как только стихли выстрелы, из камышей выскочили скрывавшиеся там почти целый день пассажиры и часть экипажа Ан-26. Один из вертолетов от попаданий загорелся, но спасателям и спасенным удалось убраться восвояси на двух машинах.
Вот вкратце и весь рассказ ангольского лейтенанта, переведенный мной, и тут же переданный Шрубом по радиосвязи в советскую военную миссию и посольство в Луанде. От себя полковник просил разрешения лично возглавить поиски. Из Луанды немедленно последовал категорический запрет и приказ: докладывать о ходе операции по спасению летчиков каждые два часа, видимо, информация из посольства сразу шла в Москву.
Но сегодня продолжать поиски было невозможно. Во-первых, в наступившей темноте лететь еще раз к месту трагедии было бы чистым самоубийством. Кроме того, попавший под обстрел вертолет, был буквально изрешечен пулями (этот вариант вертолетов Ми-8 не был бронирован, а представлял собой обычный транспортник и подвешенными на пилонах блоками "нурсов"). Даже не понятно как он долетел до аэродрома. Кстати, это была та самая машина, в которой ангольские спецназовцы зарезервировали место для нас…
Заставлять же ангольцев продолжать поиски с одной "вертушкой" без страховки у нас не поворачивался язык. Шруб принял решение немедленно потребовать от местного сухопутного командования, которое вело себя исключительно пассивно, снарядить в район падения самолета бронеколонну с десантом. «Завтра сядем на броню, и все выясним на месте сами», — заявил он мне, видимо, решив проигнорировать приказ из Луанды и лично возглавить поиски. Ну, что ж на броню, так на броню. Слава богу, благодаря кубинцам мы хоть сносно вооружились, так что будет, чем отстреливаться.
Но прежде советник допросил спасшихся летчиков. Все они были напуганы и еще не вышли из шока. Помогли кубинцы. Соарес отвез нас в гостиницу, накормил ужином, выставил на стол пару бутылок кубинского рома. Выпив спиртного, летчики немного расслабились, и второй пилот сбитого Ан-26 рассказал свою версию происшедшего. Дело в том, что при аварийной посадке он сильно повредил ногу и не смог, в отличие от других, убежать далеко в камыши. Спрятавшись всего в нескольких десятках метрах от места падения самолета, летчик хорошо слышал разговоры нападавших. Его и его товарищей по несчастью спасло лишь то, что унитовцы, видимо, побоялись лезть в заросли, только дали по ним несколько очередей из автоматов.
По словам летчика минуты через 3–4 после взлета они услышали громкий хлопок и приборы показали на пожар в одном из двигателей. Экипаж даже не понял, что в самолет попала ракета. Решили, что отказал двигатель. (Позднее мы определили, что унитовский «Стингер» действительно попал в сопло дополнительного ускорителя РУ-19, установленного па одном из двигателей. Аэродромы Анголы расположены высоко над уровнем моря, поэтому, в условиях разряженного воздуха при наборе высоты летчики его постоянно использовали). Командир предпринял единственно возможный маневр в этих условиях: пошел на вынужденную. Сели удачно, «на брюхо», никто серьезно не пострадал, лишь ушибы, да порезы. Когда отбегали от самолета — боялись, что рванет топливо, увидели людей в камуфлированной форме. Сначала не поняли, что унитовцы, думали свои. Но «свои» открыли огонь, и все встало на свои места.
У пассажиров: нескольких офицеров и солдат ФАПЛА, автоматического оружия не было; они направлялись в отпуска. К тому же, завидев унитовцев, те, как зайцы, рванули в камыши. Командир экипажа и штурман покинули самолет последними. В кабине имелся один «нелегальный» АКМ, приобретенный экипажем «по случаю». Из него то командир и стал отстреливаться. Это, видимо, и спасло остальных. Пока шла перестрелка четверо наших и ангольцы спрятались в зарослях камыша, где и просидели там, пока не прилетели вертолеты со спецназом.
Что стало с командиром и штурманом никто толком ничего сказать так и не смог. Единственное, что точно запомнил летчик, так это то, что среди чернокожих нападавших было несколько белых. И то, что разговаривали они точно не на португальском языке. Фразы были рубленые, похожие на английские, но с каким-то гортанным произношением. Так могли говорить и англичане, долгое время прожившие в ЮАР (летчик прилично владел английским) и южноафриканцы. Спасенные ангольцы потом упоминали про какое-то «англо-германское наречие». По всей видимости, был это «африкаанс», язык первых южноафриканских переселенцев из Европы. Так наше предположение о причастности к трагедии иностранных наемников получило реальное подтверждение.
А утром мы получили сообщение, что при выезде из Менонге на шоссе, ведущем в Куиту-Куанавле, унитовцами было совершено нападение на гражданскую колонну с продовольствием и горючем. Пять грузовиков и сопровождавший их БРДМ были сожжены… Все имевшиеся в распоряжении местного командования средства были немедленно задействованы в поиске бандитов. Идея снаряжения бронеколонны для спасения оставшихся членов экипажа Ан-26 так и осталась неосуществленной. Оставалась надежда только на доблестную вертолетную авиацию.
Тщательно осмотрев побывавший в бою Ми-8 и не найдя катастрофических повреждений, ангольские летчики подгоняемые Шрубом, осмелились совершить еще одну вылазку к месту падения Ан-26. На этот раз пилоты были значительно осторожнее: подошли на большой высоте, выпустили несколько «нурсов» по камышам и лишь затем сели. Спецназовцы начали прочесывать местность рядом с упавшей машиной (самолет к тому времени полностью сгорел). Но так никого и не нашли: ни живых, ни мертвых…
Возвращение в Луанду
А спустя несколько дней радиостанция УНИТА «Голос Черного петуха» сообщила, что «доблестная освободительная армия Жонаса Савимби взяла в плен нескольких боевых советских летчиков, бомбивших мирные ангольские города, освобожденные от предателей ангольского народа, кубино-советских наемников МПЛА». Конечно это было откровенной ложью, но что поделаешь дезинформация в ангольском конфликте использовалась широко со обеих сторон. Судьба советских летчиков, попавших в плен к унитовцам, была незавидной. О них было запрещено писать в советской прессе, с их родственников была взята подписка о неразглашении. Ведь объявить, что в Анголе попали в плен к повстанцам советские люди — значит, признать, что ни участвуют в боевых действиях.
Наши пилоты превратились в предмет торга Савимби с мировым сообществом. Больше года этих гражданских людей таскали по лесам и саваннам Анголы, периодически демонстрируя на пресс-конференциях для западных журналистов в качестве доказательств «советско-кубинской» экспансии. Только им, да одному господу Богу известно, что они пережили за это время. Лишь в начале 1983 года советскому МИДу путем тайных переговоров со спецслужбами ЮАР удалось вытащить измученных и больных советских летчиков из лап УНИТА. Их передали властям соседней Замбии, откуда их вывезли самолетом «Аэрофлота» в Москву. Причем пропагандистская машина УНИТА представила это в качестве «жеста доброй воли». Однако мы знали, что советские летчики были обменены на тела нескольких юаровских пилотов, сбитых над Анголой.
…Из Луанды поступил приказ прекратить поиски. Пора собираться домой. Собственно и собирать то нечего, мы даже смены белья не успели взять. За несколько суток «операции» мы со Шрубом успели прилично «обрасти грязью», поскольку с нормальных бытовых условий в Менонге попросту не было. В небольшой гостинице, куда нас поместили, водопроводная вода, к тому же отвратительного качества шла полтора-два часа в сутки. Если к этому добавить страшную антисанитарию при готовке пищи и отсутствие в достаточном количестве питьевой воды то можно представить, как это сильно отражалось на наших желудках.
Попасть обратно в Луанду можно было только самолетом. Ангольский транспортный Ан-26 в ближайшее время не ожидался, а гонять за двумя офицерами Ан-12 из Луанды никто не станет. Так что, даже при благоприятном раскладе, сидеть нам тут еще суток двое-трое в ожидании попутного «борта». Спасшимся летчикам повезло; их забрал кубинский самолет. И тут удача — на аэродром заходит на посадку транспортный «Геркулес» Си-130 ангольских ВВС. Значит, есть шанс сегодня же оказаться в Луанде.
История появления у ангольцев в те времена двух американских Си-130 примечательна. Советская сторона очень ревностно относилась к закупкам ангольцами какой бы то ни было техники в третьих странах. Считалось, что страна, ориентирующаяся на СССР, должна иметь только советскую продукцию, по крайней мере, военного назначения. Но в 1977 году Ангола закупила в США для только что созданной национальной авиакомпании TAAG несколько пассажирских Боингов-737 и транспортных Си-130. Впоследствии два «Геркулеса» были переданы ВВС.
Руководство советской военной миссией было крайне недовольно. Главный военный советник полагал, что прошедших подготовку в США (и возможно завербованных ЦРУ!) пилотов нельзя допускать на военную часть аэродрома и, тем более, доверять им «секреты», связанные с перевозкой войск и оружия. В конце концов, нашли компромисс: «Геркулесы» возили только продовольствие, топливо и другое «невоенное» имущество.
Пилота прилетевшего Си-130 я хорошо знал. Это был белый анголец (не португалец, а именно анголец, родившийся в стране) с обожженным лицом, за что получил кличку «Паленый». Когда-то, еще во время национально-освободительной борьбы с колонизаторами он перевозил на небольшом самолете оружие для партизан МПЛА и попал в аварию. С тех пор и носил на своем лице страшные следы от пожара. Среди местных Паленый был известен тем, что практически никогда не брал пассажиров на свой «Геркулес». Однако вопреки нашим опасениям, летчик охотно согласился взять «товарища советника и его переводчика» до Луанды: Шруба ангольские пилоты знали и уважали. Но предупредил: «Только быстрее, взлетаем через десять минут».
Разговор наш происходил во время разгрузки под грохот работающих двигателей Си-130. Из чрева огромного самолета на специальных платформах выкатывался груз — дизельное топливо в бочках. Разгружался Паленый с каким-то особым артистизмом. Самолет, не выключая двигателей, открывал заднюю рампу, чуть газовал «движками», сообщая инерцию грузу. Тот, надежно закрепленный на роликовых платформах, сам по себе выкатывался по рампе на летное поле. Процесс разгрузки занимал, таким образом, минут десять-пятнадцать, и нам нужно было торопиться.
Набор высоты Паленый выполнял по всем правилам — по восходящей спирали, чтобы максимально возможно сузить зону поражения находящихся на вооружении у унитовцев советских «Стрел» и американских зенитных ракет «Ред Ай» и «Стингер». Кабина у «Геркулеса» — не чета Ан-12, просторная. Летчиков двое, третий бортинженер, он же ответственный за разгрузку и погрузку. Стало понятно, почему командир «Геркулеса» не берет пассажиров, им просто негде сидеть, а возить людей в грузовом отсеке (он, в отличие от Ан-12 и Ан-26 герметичен) не позволяет инструкция. Несмотря на солидные размеры, в кабине помимо кресел летчиков всего одна обитая кожей, мягкая скамейка для бортинженера. На ней то мы и разместились.
При взлете Шруб с Паленым пытаются через иллюминатор отыскать место падения АН-26. Но внизу видна лишь красноватая, местами покрытая деревьями и кустарниками земля. Мы тогда еще не знали, что пройдет всего три месяца, и, точно также, с набирающих высоту «бортов», летчики будут глазами искать место, где сгорит экипаж Паленого. Ни заход «по спирали», ни другие ухищрения не смогут спасти его «Геркулес» от очередной унитовской ракеты. Паленый будет гореть во второй раз в своей жизни, но на этот раз ему повезет гораздо меньше: самолет вместе с экипажем и его командиром сгорит дотла. Но тогда ничего этого никто из нас, конечно, не знал…
Первый визит
Начиная с 1977 года, моя жизнь во многом связана с этой африканской страной. После двух долгосрочных командировок в качестве военного переводчика мне, уже офицеру одного из управлений Главного политуправления СА и ВМФ, в ведении которого находились вопросы разработки психологической войны, приходилось неоднократно бывать в Анголе. И в составе официальных военных делегаций. И под так называемой «крышей». «Крышей» служили регулярно проводимые в Луанде, Мапуту и столицах других стран торгово-промышленные выставки, совершаемые в рамках культурных и журналистских обменов поездки делегаций. Командировки эти помогали нам сохранить навыки языка, глубже узнать обстановку в стране, как бы изнутри прощупать: насколько эффективно
продвигается страна «по пути социалистической ориентации». После каждой такой поездки в адрес руководства ГлавПУ СА и ВМФ составлялась докладная с анализом военно-политической обстановки, которая потом нередко направлялась в международный или военный отдел ЦК КПСС. Их аналитики пользовались широчайшим спектром источников информации, в том числе и таким.
И каждый раз, направляясь в зарубежную командираку, взлетая из Шереметьво-2 и откинувшись на спинку аэрофлотовского лайнера Ил-62, я вспоминал мой первый полет в Луанду.
…Стоял холодный февраль 1977 года. Транспортно-десантный Ан-12 медленно, но верно набирал высоту, оставляя за собой заснеженный аэродром подмосковной Щербинки. Впереди несколько суток полета и неведомая, знакомая лишь по книгам, да телевизионным репортажам африканская страна. А позади — полтора курса Краснознаменного Военного Института Минобороны (для своих просто «ВИИяк»), бессонные ночи зубрежки («учите глаголы, парни» — вещал нам преподаватель португальского языка майор Борис Кононов). Он, да и другой наш преподаватель, Анатолий Киселев, сделали, пожалуй все возможное, чтобы из нас, вчерашних десятиклассников получилось что-то подобное военным переводчикам. Вот были преодолены все сложности с оформлением за рубеж, выправлены документы: не так уж часто в то время «за бугор» командировали «желторотых недоучек» после всего лишь трех семестров обучения. Почему? Да потому, что Ангола требовала: переводчиков, переводчиков и переводчиков.
Как говаривал мой шеф по второй командировке в Анголу в 1980–1983 годах полковник Шруб: «Я без толмача и шагу в этой стране не сделаю». Свое намерение он выполнял буквально, всюду таская меня за собой. Как-то на праздновании Нового года в советской военной миссии в Луанде, где присутствовали исключительно наши, прилично нагрузившийся армянского коньяка шеф, срочно подозвал меня к себе. Указав на клюющего носом коллегу-соседа, потребовал: «Ну-ка, переведи ему, что я скажу». «Товарищ полковник, но он же русский, наш!» Непонимающе уставившись на меня, Шруб повторил: «Ты переводчик? Так переводи — он же меня не понимает!». Этот курьезный случай послужил в дальнейшем основой для достаточно популярного в переводческой среде анекдота.
Но, если серьезно, то проблема общения с подсоветной стороной (так называли наших ангольских «протеже») стояла весьма остро. Лишь единицы из ангольцев знали русский язык, а переводчиков в первые годы крайне не хватало. Да и откуда им взяться? Потребностей не было. Салазаровкая Португалия отношений с СССР практически не имела, Бразилия тогда не входила в круг близких экономических партнеров Советского Союза, а для тайного обучения партизан из национально-освободительных движений Анголы, Мозамбика, Гвинеи-Биссау и Островов Зеленого Мыса хватало нескольких групп, выпущенных с основного курса главного военно-языкового центра страны — Военного института Министерства Обороны.
И вдруг — обвал. Диктатура в Португалии свергнута, бывшие колонии с населением в полтора десятка миллионов человек объявили о независимости и строительстве национальных армий по советскому образцу. Обратилась с такой просьбой к СССР и самая богатая из них Ангола. Для исполнения «интернационального долга» у нашей страны, казалось, было все: опыт военного строительства (правда, впоследствии выяснилось не во всем пригодный для маленьких национальных армий, ведущих партизанскую войну в условиях жарких и влажных тропиков), подготовленные военные кадры, современная боевая техника и вооружение. Не хватало только переводчиков. И их стали ускоренно готовить, призывать из запаса, брали даже испанистов, благо испанский и португальский языки достаточно близки и, владея одним, при желании можно быстро выучить другой. Посылали многих, без учета опыта и возраста, что, конечно, не шло на пользу делу.
Вот и нас, пятнадцать курсантов, поступивших в Военный институт в сентябре 1975 года и получивших при распределении португальский язык, «резко» ускорили. Рутинный график занятий был сломан. Теоретические дисциплины — языкознание, тактику — сократили (чай, практикой заниматься будут). Автодело — совсем по боку (вернутся, научим). Язык, язык и еще раз язык. На ночь — 50–60 новых слов, утром едва вспоминаешь 10–15. В неприкосновенности остались лишь история КПСС и уставы (это свято!), да «физо» («физо — оно и в Африке «физо!»). Каникулярный отпуск — отменили (в Африке отдохнут!) Ночью, обалдев от умственного напряжения, мозг уже рисовал радужные картины: мягкое кресло белоснежного лайнера «Аэрофлота», уносящего к роскошным пляжам Луанды, ласковые волны Атлантического океана, а главное — свобода. Никаких нарядов, построений, увольнительных в город…
Верхом на пороховой бочке
Действительность оказалась совсем другой. Самолет, хотя и имел все признаки принадлежности к «Аэрофлоту», но оказался не красавцем Ил-62, а брюхатым транспортником Ан-12. Вместо роскошного международного зала аэропорта Шереметьево — заснеженное поле аэродрома военно-транспортной авиации под Москвой. А взамен мягкого кресла — забитая до отказа гермосекция (транспортный отсек Ан-12 не предназначен для перевозки людей на большой высоте, он негерметичен. Герметична лишь кабина экипажа, да сообщающаяся с ней небольшая секция). И никакой таможни, паспортного контроля!
Чрево транспортника до отказа загружено армейскими ящиками характерного защитного цвета, тщательно обвязанными со всех сторон страховочными сетками. Поинтересовался у бортпереводчика, что за хрупкий груз везем (советские военные экипажи английским языком, необходимым для ведения радиообмена над территорией других государств, не владели и, поэтому, на всех машинах имелся штатный «толмач»). Парень оказался виияковцем, курсантом четверного курса. Он с превосходством (старшекурсник все-таки) усмехнулся: «Ты, что не врубаешься, — это же презенты африкосам». Ну, какие презенты мы возим в Анголу известно, скорее всего, оружие или боеприпасы. Стало как-то зябко и не совсем уютно.
Перед стартом командир экипажа, облаченный в синюю аэрофлотовскую форму, кратко обрисовал маршрут: Москва-Будапешт-Алжир-Конакри-Луанда, причем в каждом пункте дозаправка и ночевка. П/п-к Слюнько, (так звали летчика судя по едва заметной надписи на двери кабины — ее, видимо, то стирали, то наносили вновь в зависимости от задания экипажа), добавил для особо непонятливых, что его «ласточка» не межконтинентальный лайнер и удобства в нем не предусмотрены. «Так, что кто желает облегчиться — быстренько под крыло!», добавил он.
Воспоминания от полета остались самые паскудные: гермокабина, рассчитанная на 3–4 человека, вмещала вдвое больше, роль туалета выполняло ведерко, стоявшее тут же. У единственного иллюминатора, чтобы поглазеть от скуки на небо, стояла очередь. Но сие оказалось не самым страшным. Во время захода на посадку в аэропорту Алжира бортпереводчик-виияковец (как оказалось, это был его первый вылет в данной роли) не смог точно разобрать указаний диспетчера и сообщил командиру не тот эшелон. К счастью, он не был занят другим «бортом» и все обошлось благополучно. На земле Слюнько устроил разнос своему новому члену экипажа: «Ты, мать твою, нацепил китель командира тяжелого транспортного корабля (а что делать курсанту — кладовщик на аэродроме выдал первый попавшийся), а двух слов по-английски связать не можешь. Пойми, это на земле переспросить можно, а в воздухе иногда каждая секунда, каждое слово — жизнь или смерть».
Много позже, налетав «на бортпереводе» не один десяток часов, я осознал, насколько трудно было парню первый раз реально общаться на английском языке с диспетчером. Здесь своя терминология, свои правила радиообмена, а главное плохая связь и помехи могут настолько исказить эфир, что кроме пресловутого «roger» — «понял» разобрать что-либо другое трудно. «На бортпереводе» поначалу пасуют даже люди в совершенстве знающие язык, но не имеющие навыков общения по радиосвязи.
Эпизод этот натолкнул меня на крайне тревожную мысль, которая, нельзя сказать, чтобы не посещала ранее: как-то гнал ее из головы. «Если четверокурсник, практически выпускник, не в состоянии разобрать, что ему говорят, как же мы со своими тремя семестрами сможем общаться и переводить?».
Вопрос этот так и остался открытым, ибо приземлившись в аэропорту Алжира, наш Ан по указанию диспетчера вдруг загнали в самый дальний угол летного поля. Признак был весьма тревожный. Внимательно следя за публикациями в прессе, относящихся к будущей стране пребывания (а это входило в программу институтской учебной дисциплины — «страноведение»), мы неоднократно читали в газетах разоблачения «провокационных слухов, муссируемыех западной прессой об использовании самолетов «Аэрофлота» для переброски оружия и боеприпасов». Вот уж никогда бы не подумали, что это коснется нас…
Опытный Слюнько, стараясь перекричать шум работающих двигателей, зло простонал через открытую дверь кабины экипажа: «Ну, доигрались, сейчас досмотр учинят, а дальше разделим участь оружейных контрабандистов». «Не посмеют, мы же транзитом, а транзитников не досматривают», — прокричал ему в ответ еще более опытный штурман. Худшие опасения стали подтверждаться: у нас действительно опасный груз.
Досматривать и вправду никто не стал, хотя наш Ан и простоял под охраной полицейских более часа, прежде чем нас допустили на летное поле. При прохождении паспортного контроля и таможни произошла еще одна неприятная сцена. Я видел, как напряглись лица встречающих нас работников военного атташата: видимо, они не были уверены в абсолютной лояльности «алжирских друзей». (Правящая партия Алжира входила в «славную когорту национально-освободительных движений Африки» и причислялась руководством СССР к разряду своих сторонников). Но и здесь все обошлось благополучно.
Дальнейший перелет проходил без видимых инцидентов. Гвинейский город Конакри запомнился удушливой жарой, пыльными, грязными улицами и отсутствием каких-либо формальностей в аэропорту. Если, конечно, можно назвать аэропортом небольшую коробку из бетона с напрочь разбитыми стеклами. Да еще, пожалуй, отсутствием посадочных огней на полосе. «Это наши постарались, — кивнул всезнающий командир экипажа, — в прошлом году стратегический разведчик слегка не долетел до полосы, вот вспахал поле и зацепил кабель».
Позже, проработав почти полтора года в группе по обеспечению полетов этих самых «стратегических разведчиков» Ту-95РЦ, я узнал, что сей печальный инцидент был использован конакрийцами как предлог для запрета посадок нашей дальней разведывательной авиации. Впрочем, повод был чисто формальным, ущерб от аварии СССР возместил полностью. Главная причина — крупный американский кредит «на развитие». Вопрос ставился Госдепом США предельно просто: деньги в обмен на запрет полетов. Уж очень «достали» наши самолеты американцев, вскрывая их авианосные морские группировки в Атлантике. Кредит «на развитие» был разворован и проеден, а Ту-95РЦ были перебазированы на аэродром к тому времени уже дружественной Луанды. Советскоангольское сотрудничество «развивалось и крепло».
Это — Ангола!
Аэродром в Луанде по африканским меркам той поры был первоклассным. Две огромные полосы, одно из которых даже рассматривалась американцами в качестве резервной для посадок космических «Шаттлов», большое здание аэропорта и внушительная военно-воздушная база. Португалия страна небогатая, поэтому ВПП у базы и международного аэропорта были общими. В гражданском секторе рядком выстроилось несколько «Боингов», а в военной части — с десяток покрашенных камуфлированной краской Миг-17 и Миг-21. За торцом одной из полос возвышалась груда из разбитых фюзеляжей летательных аппаратов, поврежденных, или уничтоженных в ходе прошлогоднего вооруженного противостояния правительственных войск с боевиками УНИТА и ФНЛА.
Наш АН, мягко коснувшись «шаттловской» полосы (браво Слюнько, довез таки!), покатился вслед за зеленым джипом сопровождения в военный сектор аэродрома. Едва были заглушены двигатели, и бортмеханик спустил трап-лесенку, пассажиры и экипаж высыпались под «крылышко» — 8 часов беспосадочного перелета без удобств давали себя знать (за четверо суток путешествия этот ритуал стал как бы традиционным).
Снова появились мысли о неизбежности первого «речевого контакта», назойливой мухой пытаясь помешать насладиться впечатлениями от пребывания на «ангольщине». Ни с того ни с сего пришла на ум классическая фраза, в панике произнесенная одним из героев жюльверновского романа «Пятнадцатилетний капитан»: «Это не Боливия, это — Ангола!!!».
Вылезший из джипа сопровождения огромный негр в оливковой униформе без знаков различия направился к Слюнько, безошибочно определив в нем главного. Тот, было, окликнул своего «командира тяжелого транспортника», но, сообразив, что язык-то нужен совсем другой, ткнул в меня пальцем: «Переводи». Здоровый негр что-то лопотал, жуя слова словно кашу. Это было ударом — я не понял ни слова. «Во, понабрали тут, ни «бе», ни «мэ», — откомментировал ситуацию Слюнько. Однако охвативший меня мандраж не помешал сообразить, что речь чернокожего встречающего мало походила на португальский язык. Так оно в дальнейшем и оказалось — негр оказался кубинцем, чья разговорная речь иногда создавала проблемы и для местных..
Но заминка продлилась недолго. К самолету, как по команде, устремилось несколько легковушек и два огромных крытых грузовика «Скания». Со всех сторон нас обступили вооруженные люди в такой же оливковой форме — это и были «компаньерос кубанос». Некоторые говорили по-русски. Выяснилась и причина повышенного внимания к прилетевшему самолету — его груз. Он предназначался отнюдь не ангольцам, а кубинцам, и зеленые ящики быстро перекочевали в кузов подъехавших грузовиков.
Позднее я узнал, что наш «аэрофлотовский лайнер» помимо другого имущества, привез давно ожидаемые переносные зенитные комплексы «Стрела-2». В междоусобной ангольской войне авиация поначалу использовалась редко. Но с ростом интенсивности боевых действий, в них стали втягиваться другие страны, в частности Южно-Африканская республика. Авиация ЮАР не только регулярно облетывала районы боев, передовая данные концентрации правительственных ангольских и союзных им кубинских войск командирам унитовских формирований, но и наносила бомбовые удары по анголо-кубинским подразделениям. Кубинцы срочно затребовали в СССР дополнительные средства ПВО. Груз, прибывший с нашим Аном, и был первой партией.
Тут же на аэродроме состоялось мое распределение. Дело в том, что еще в Москве начальник факультета западных языков Военного института генерал-майор Афанасьев, вызвав меня к себе в кабинет, предупредил: «Товарищ курсант, работать будете отдельно. Связано с авиацией. Задание ответственное, мы на вас надеемся». Что за задание подробно рассказали в Главном штабе ВМФ, где перед вылетом прошел двухнедельную стажировку. Выяснилось, что работать предстоит в «организации», которая официально именовалась довольно странно «Пункт материально-технического обеспечения Северного флота», сокращенно ПМТО.
То, что ПМТО по существу был хоть и компактной, но достаточно мощной и многофункциональной военной базой СССР в Луанде ни советское, ни ангольское руководство старались не афишировать. В ее задачи входил прием и обслуживание боевых и транспортно-десантных самолетов, в первую очередь самолетов-разведчиков Ту-95РЦ авиации Северного флота, боевых кораблей ВМФ и подводных лодок, несших боевую службу в Южной Атлантике. Мощный зональный узел космической засекреченной связи позволял руководству советского ВМФ постоянно поддерживать связь с подводными лодками, боевыми кораблями и самолетами в этом районе. База обладала солидными возможностями: топливные и продовольственные склады, хранилища с регенерационными комплектами для подводных лодок, ремонтная база. Имелись возможности и для отдыха и реабилитации экипажей самолетов и кораблей. Предоставление такой базы являлось своеобразной «платой» ангольского руководства Советскому Союзу за поддержку МПЛА в национально-освободительной войне. Именно здесь мне и предстояло работать в первую свою заграничную ангольскую командировку.
В авиагруппе
Советские самолеты-разведчики Ту-95РЦ садились красиво. Всегда летая парами, они были похожи на огромных серебристых птиц-мутантов с неестественно длинным, узким телом. Вращающиеся в разные стороны лопасти (на каждом крыле стояла пара мощных двигателей с разновращающимися винтами) оставляли ощущение какой-то особой воздушности, а нелепо прилепленная к нижней части фюзеляжа станция наведения и целеуказания — основное оружие самолета-разведчика, напоминала яйцо, готовое вот-вот выпасть из чрева этой гигантской птицы.
Экипажи, проведшие в воздухе на маршруте Гавана — Луанда уже более 16 часов, видимо предвкушают скорый отдых. Им невдомек, что в обеспечении их посадки сегодня впервые принимает участие не профессиональный переводчик, а желторотый курсант, только, только начавший изъясняться по-португальски на общие темы с местными. А при обеспечении посадки самолета требуется знание специальной терминологии и авиационных реалий. Старший же по авиагруппе ПМТО, он же руководитель полетов подполковник Желнин, к сожалению, так и не удосужился даже в общих чертах объяснить, как он будет сажать боевые самолеты. Инструктаж группы полетов накануне, конечно, был. Но задачи подчиненным ставились в основном по двум аспектам: техническому обеспечению и секретности. Мои действия назавтра Желнин определил кратко, следующей фразой: «Я — на вышке («вышка» — КДП, командно-диспетчерский пункт), со мной переводчик, остальные по боевому расписанию»
На «вышке» после 30-градусной жары просто рай, работают кондиционеры, пахнет ароматным кофе, который в немеренных количествах поглощают два местных диспетчера. Оба мулаты (или «метисы», от португальского "mestizo" — смешанный, родившийся от брака людей разных рас), свободно говорят на двух языках, с университетским образованием. Я знал, что португальцы именно мулатам предназначали роль своеобразного буфера между колониальной администрацией и коренным населением страны. Этой большой группе населения, называемой «ассимиладуш» в первую очередь были открыты двери высших учебных заведений не только колонии, но и метрополии, им доверяли и ответственные посты в системе местного самоуправления. Словом «цветная» интеллигенция. За это чистокровные африканцы и активисты МПЛА относились к мулатам весьма настороженно. Но после завоевания независимости, и бегства почти 500 тысяч португальцев — инженеров, врачей, экономистов, мулатам стали доверять ответственные должности, правда, не связанные с политикой. Впрочем, из всех правил есть исключения. Тогдашний министр обороны Анголы Энрике Телеш Каррейра «Ику» был мулатом, а член Политбюро МПЛА Лусиу Лара, и вовсе белый.
Диспетчеры, конечно, ничего не знают о прилете Ту-95РЦ и откровенно удивлены вторжением чужих в свою епархию. Сообщать же им до поры до времени о прибытии "тушек" запрещено. Секрет! Но вот «борты» вышли на связь. Желнин запрашивает: «Удаление? Эшелон? Остаток топлива?». Все в норме. Скоро выход на дальний привод. И тут начинается самое трудное. До сего времени следовали достаточно легкие вопросы типа: «Извините, такой-то эшелон не занят? или «Не скажите ли, какие самолеты на подходе?». И тут Желнин ошеломляет меня фразой: «Передай товарищам, что наши будут садиться «по коробочке». Лихорадочно соображаю. Как переводится слово «коробочка» на португальский знаю, не тупой. Но верно ли это? Чувствую, речь идет совсем о другом. Прошу товарища подполковника объяснить, в чем подвох.
«Ну, что тут непонятного? По коробочке, значит по коробочке. Ты им переведи, они поймут…». Времени на расспросы и разъяснения нет, самолеты вот, вот должны появится в секторе над аэродромом. Перевожу дословно, другого выхода нет. В ответ следует длинная пауза и недоуменные взгляды. В глазах ангольцев читаю приблизительно следующее: «Черт их знает, этих совъетику, они же в космос летают, может, у них так принято. Или это новый секретный способ захода на посадку?»
Но нам везет. Воздушное пространство над аэродромом относительно свободно. Кубинские истребители сегодня не летают, а пару вертолетов и легкий самолет-авиетку мулаты-диспетчеры срочно загоняют куда-то от греха подальше. Сложнее с приближающимся пассажирским «Боингом» португальской авиакомпании, как раз в этот момент запросившим эшелон для снижения. Его ловкое ребята усылают на второй круг. Следует широкий жест, адресованный к нам: мол, все свободно, «камарадаш», садитесь, хоть «по коробочке», хоть «по ящичку».
Следующим утром (вечером «достать» Желнина не удалось, по случаю успешно доставленной на одной из «тушек» канистры спирта) пытаю руководителя полетов. Оказывается «коробочка» — это сленговый термин наших летчиков, обозначающий один из способов захода на посадку. Он включает в себя проход над аэродромом с периодическими разворотами на 90 градусов.
С тут же составленной схемой мчусь на КДП. Знакомые мулаты еще не сменились. Показываю рисунок. Да, да все понятно. Но, естественно, по-португальски никакая это не «коробочка». Совершенно иначе трактуется и положение самолета в каждой точке этого маневра. Вчера Желнин настойчиво требовал от меня сообщать ангольцам о каждом элементе маневра. «А, ну-ка переведи товарищам: первый борт выполнил второй разворот». Мой лепет прямого перевода вызывал лишь непонимающую улыбку. Еще бы! «Второй разворот» в местной диспетчерской терминологии соответствовал фразе «Иду с попутным ветром». Вот тебе и «коробочка!». Страшно вспомнить вчерашнее, особенно пассажирский «Боинг», отправленный предусмотрительными мулатами на второй круг. Эта пресловутая «коробочка» могла бы обернуться не одним десятком ящиков, но не виртуальных, а деревянных.
Несмотря на меры по соблюдению секретности пребывания «тушек» на аэродроме Луанды, скрыть или замолчать его было абсолютно невозможно. Во-первых, двигатели самолетов издавали грохот не похожий на звуки, других летательных аппаратов. Во-вторых, размещались они во время стоянки совершенно открыто, на особой площадке летного поля, которая служила как бы границей между гражданской и военной зоной. К тому же, это были единственные самолеты, не скрывавшие своей принадлежности к военно-воздушным силам СССР. Их опознавательные знаки резко контрастировали с раскраской наших военных транспортников — Ан-26, Ан-12, Ил-76 и Антеев, носивших на фюзеляжах знаки принадлежности к сугубо гражданской авиакомпании — «Аэрофлоту».
Однажды в советской военной миссии в Луанде разразился настоящий переполох. В одном из американских журналов появилась четкая фотография «Туполевых», стоящих на столичном аэродроме. Главный военный советник в Анголе генерал-лейтенант Шахнович срочно приказал «усилить бдительность и прекратить пускать на авиабазу посторонних». Между тем, любой пассажир международного или местного рейса мог совершенно спокойно сделать эти фотографии. Взлетно-посадочная полоса-то у военного и гражданского аэропорта была одна! Самолеты, конечно, охраняли. Существовало два кольца оцепления: внутри наши «морячки», а во внешнем кольце ангольцы (от их услуг, правда, потом отказались и выставили кубинцев, те были надежнее).
И, тем не менее, даже это не служило серьезным препятствием для визуального осмотра «тушек» пассажирами снующих туда-сюда по летному полю автомобилей: контроль за въездом и выездом в военную часть аэродрома со стороны летного поля был весьма условным. Но интерес американской разведки к полетам Ту-95РЦ был заметен, как говорится, невооруженным взглядом. Кубинская и ангольская охрана не раз останавливала у самолетов машины, в которых на поверку оказывались то португальские, то бразильские «кооперанты». Пытались западные спецслужбы «подобраться» к самолетам и через ангольскую сторону. То один, то другой высокопоставленный функционер МПЛА, вдруг изъявлял желание «познакомиться с работой советской дальней авиации». Причем, просьбы провести подобные «экскурсии» поступали даже через советское посольство, которое охотно откликалось на них, видя в этом «знак укрепления советско-ангольской дружбы».
Однажды, не обращая внимания на слабые протесты офицера-контразведчика ПМТО (Куда лезешь майор, тут дело политическое!), главный военный советник генерал-лейтенант Петровский привез на летное поле вновь назначенного министра национальной обороны Анголы, члена политбюро МПЛА Педру Мария Тонья, более известного под военно-партийной кличкой «Педале». Грузный, но проворный, как колобок, министр быстро по приставной лесенке забрался в кабину боевой машины. Подивился страшной тесноте и героизму советских летчиков. Затем произнес короткую пламенную речь на тему интернациональной дружбы и отбыл восвояси. По всему было заметно, что проблема трансконтинентальных перелетов его особо не интересует. Чего нельзя было сказать о многочисленной свите министра, состоящей из нескольких десятков телохранителей, адъютантов, секретарей, родственников, а то и просто случайных людей. Еще около часа эта плохо контролируемая масса ходила вокруг боевых машин, цокая языками от восхищения. Причем, несмотря на категорический запрет фотографирования, кое-кто все-таки умудрился сделать снимки «на память». Скорее всего, ими двигало естественное любопытство, но визит этот доставил нам немало хлопот.
Интерес американцев к этим самолетам был вполне объясним. В ту пору советские дальние морские разведчики Ту-95РЦ по своим тактико-техническим данным превосходили не только отечественные, но и зарубежные аналоги. Главная особенность самолета заключалась в установленной на нем уникальной станции разведки и целеуказания «Успех». Эта аппаратура позволяла вести радиолокационную разведку кораблей в море и береговых объектов и автоматически транслировать карту обстановки на советские боевые корабли, подводные лодки и командные пункты береговых ракетных частей. Одна машина Ту-95РЦ за короткое время была способна «вскрыть» обстановку в районе площадью до 10 миллионов квадратных километров, точно определить характер целей и выявить главные из них. Только один вылет пары Ту-95РЦ заменял десять самолетовылетов разведчиков типа Ту-16Р.
Говорили, что мощность приемопередающей антенны станции «Успех» была настолько велика, что даже в короткие моменты ее проверки на земле вокруг плавился снег. В Луанде наблюдать этого было, конечно, нельзя. Но обращало на себя внимание то, что трава вокруг места стоянки самолетов росла чрезвычайно плохо. К тому же техники из группы обслуживания почему-то старательно обходили стороной висящее под брюхом самолета «яйцо» станции. На мой наивный вопрос о причине такого поведения, один из инженеров изрекпервую заповедь технаря: «Хочешь, чтоб любила баба, держись подальше от эРЦаба». (Слухи о влиянии мощного излучения станции на мужскую силу имели под собой реальные основания).
Кость в горле у американцев
Свой первый трансатлантический разведывательный перелет самолеты Ту-95РЦ Северного флота совершили весной 1970 года с аэродрома Оленья на Кубу. Произошло это в ходе оперативно-стратегических учений «Океан-70». А в 1977 году открылся ПМТО в Луанде. Это стало настоящим подарком тогдашнему главнокомандующему советским ВМФ адмиралу С. Г. Горшкову, который желал «присутствия и демонстрации советского военно-морского флага в Мировом океане». И, одновременно, как «кость в горле» — у США.
Особое беспокойство американцев вызывало то, что к началу 70-х годов ВМФ СССР начал создавать в различных районах океана группировки, которые получили название «разведывательный ударный комплекс». В него входили атомная подводная лодка с крылатыми ракетами, надводный корабль-ретранслятор с системой звукоподводной связи и самолет-разведчик Ту-95РЦ с системой «Успех». Такая группировка по признанию командира 30-ой бригады противолодочных кораблей контр-адмирала Л. В. Васюкова могла «запросто вывести из строя авианосец, или даже утопить его»…
С прибытием очередной пары разведчиков из Гаваны меня ожидал приятный сюрприз. На их борту прилетели мои однокурсники-англичане: Юрка Кошкин и Андрей Волчков. В дальнейшем меня посетила таким образом чуть ли не половина курсантов-англичан Военного института. В соответствии с инструкцией но все трансконтинентальные перелеты брали с собой бортпереводчиков. Необходимости в этом, правда, острой не было. Дело в том, что и в Гаване и в Луанде, как и ранее в Конакри, самолеты сажали при помощи советского руководителя полетов, который через переводчика координировал действия с местными службами. ПМТО, аналогичные нашему, были созданы и на Тихоокеанском ТВД и Индийском океане: йеменском Адене, эфиопском Дахлаке. Самолеты-разведчики ТОФа (наши были приписаны к Северному), садились на аэродроме вьетнамского Дананга, (затем их перебазировали на нашу военноморскую базу в Камрани).
Но в случае непредвиденной посадки переводчик английского языка на борту был необходим. Хотя, насколько мне известно, за все историю полетов наших разведчиков под Атлантикой необходимости в экстренных посадках не возникло. А если бы возникло, то самолет, который «не приняла» бы, скажем Гавана, нужно было сажать во Флориде, ибо других полос, способных принять самолет класса ТУ-95 по близости не было! (Живо представил себе как Юрка Кошкин «входит в контакт» с американским диспетчером флоридского аэропорта и просит посадки! В разгар «холодной войны» такое могло присниться лишь в страшном сне).
Был, правда, и другой резон в присутствии бортпереводчиков на «тушках». Их заставляли напряжено слушать эфир: что там говорит супостат? Супостат, кстати, был прекрасно оповещен о маршрутах и времени прилета разведчиков. При подлете к Гаване, например, наши Ту-95РЦ, как правило, сопровождались американскими истребителями. Причем они подходили столь близко, что можно было без труда увидеть лица пилотов. Летчики рассказывали, что те иногда демонстрировали своим советским коллегам, прижимая к прозрачному стеклу фонаря кабин, порнографические журналы, одновременно агитируя в эфире: «Давайте, мол, русские, к нам, свобода, бабы, виски…» Но, как говорится, «облико морале»…
Такие «рандеву» в воздухе по единодушному мнению наших летчиков не один раз могли закончиться катастрофой. Многотонная махина Ту-95РЦ вряд ли смогла бы оперативно среагировать на слишком опасный, неосторожный маневр американцев. Эти действия американцев, кстати, противоречили соглашению между СССР и США от 25 мая 1972 года о предотвращении инцидентов в открытом море и в воздушном пространстве над ним, где было сказано, что «командиры экипажей самолетов должны проявлять величайшую осторожность и благоразумие при приближении к самолетам другой Стороны.». Отставали истребители лишь на подлете к острову Свободы, войдя в зону действия ПВО Кубы.
Наши летчики совершали полеты не просто в экстремальных, а по-настоящему в боевых условиях. Перелеты на пределе расчетной дальности без достаточного количества запасных аэродромов, запрет выхода в эфир прослушиваемый «вероятным противником», практически полное отсутствие поисково-спасательной и аварийной службы, по крайней мере, в Луанде, делали их работу просто героической. Вот что рассказывал о таких перелетах военный штурман-снайпер 392-го отдельного разведывательного авиполка подполковник Павел Бурмистров, самолет которого я не раз «сажал» в аэропорту Луанды.
«Дальность полета наших «тушек» — Ту-95РЦ позволяла им удаляться от береговой черты на большие расстояния — до 12 тысяч километров. Но для достижения еще большей дальности за все учения, а также при выполнении заданий особой важности наши самолеты постоянно перелетали с аэродрома Кипелово, что в Вологодской области, на аэродром Оленья под Североморском. При вылете с последнего можно было долететь до Азорских островов, обнаружить нужную надводную цель и без дозаправки топливом вернуться на заданную точку. Как правило, полеты в этот район выполнялись, когда ВМС США производили смену авианосных многоцелевых группировок 6-го флота в Средиземном море. По времени продолжительность полета туда и обратно составляла от 15 часов 30 минут до 16 часов 30 минут. Бывали случаи, когда она доходила до 17 часов 40 минут.
Одновременно с выполнением основных задач командования ВМФ, начиная с 1969 года полку ставились и задачи государственной важности. Одна из них называлась «дежурство по «Эллипсу». Это означало, что в периоды запуска и посадки космических кораблей и спускаемых аппаратов, в случаях их приводнения не в заданном районе — в Бискайском заливе, мы должны были производить поиск и спасение членов экипажей спускаемых аппаратов. Такие полеты при взаимодействии с силами спасения выполнялись неоднократно. Но, как говорится, Бог миловал, все они были только учебными. До середины 1971 года экипажи производили и наиболее сложные полеты — с дозаправкой топливом в воздухе, что давало возможность летать на поиск спускаемых аппаратов аж в район Индийского океана. Вылетали с аэродрома Моздок через Иран и обратно с посадкой в Кипелово. Обеспечение его осуществлял самолет-заправщик ВВС М-3. Время пребывания экипажа в воздухе составляло тогда 23 часа 40 минут.
В период с 1970 по 1990 год полк выполнял трансатлантические перелеты на Кубу, в Анголу и Гвинею. Все они осуществлялись через Оленью. Исключение составлял разве что гвинейский аэродром Конакри, куда несколько перелетов мы сделали непосредственно из Кипелово. Время полета в данном случае увеличивалось на 1 час 40 минут и доходило до 14 с половиной часов. Маршруты всегда проходили только над океаном. До Кубы с учетом ветра долетали за 15 часов 30 минут. Причем садились на остров Свободы с остатком топлива 9 — 11 тонн. И это при том, что брали его на борт 88 тонн.
С кубинских аэродромов Хосе Марти, а с 1977 года с Сан-Антонио наш маршрут лежал в Анголу. Мы пересекали Атлантику в районе экватора, находясь в небе 16 часов 20 минут, и садились с топливным остатком 9 тонн. Этот перелет считался очень тяжелым и ответственным как по части безопасности, так и в навигационном отношении. Выполнялся он ночью, с пересечением тропических фронтов, в отсутствие береговой черты в течение пяти часов полета, что затрудняло осуществлять коррекцию места самолета. Прибавьте к этому, вынужденные противоистребительные маневры в сторону моря в случаях наведения перехватчиков ВВС ЮАР и тогда станет ясно, сколь опасными были подобные «путешествия» в Луанду.
Летали мы на высотах 7200–9600 метров. Дублирующих экипажей не было. Требования к летчикам предъявлялись очень высокие: класс не ниже 1–2-го, большой опыт полетов в любых метеоусловиях и с максимальным взлетным весом — до 180 тонн. На маршруте весь экипаж работал от запуска до посадки без отдыха, не вставая с рабочих мест. Мастерство летчиков было столь велико, что за весь период существования полка не было ни одного факта потери ориентировки, посадки вне аэродрома или вынужденного покидания самолета, за исключением отдельных случаев, не связанных с действиями летного состава. Возвращаясь домой после напряженных 25-дневных командировок, каждый экипаж налетывал до 100 часов при годовой норме 70 часов. За время подобных полетов человек терял в весе 7–10 килограммов».
Можно добавить, что в Луанде Павел Павлович и его товарищи в те времена действительно не могли полноценно возместить потерянные килограммы. Не позволяла ситуация с продовольствием. Поэтому действовал принцип: все свое ношу с собой. Летчики привозили «кормежку» с собой, разбавляя ее приобретенными по случаю на местном рынке бананами и ананасами. А вот в смысле отдыха летчикам было раздолье: ласковые волны Атлантики, хорошая банька, интересные экскурсии по городу.
Меняем пиво… на водку
Ребята неделю как из Союза. Довольны свалившимся на них «дополнительным отпуском». Да еще каким: Гавана, Луанда, опять Гавана. Летать на боевых, конечно, опасно. Среди бортпереводчиков еще была свежа память катастрофе Ту-95РЦ, направлявшегося из Гаваны на базу Оленья близ Североморска. Тогда, всего год назад, в августе 1976 года над Северной Атлантикой погибло двенадцать человек экипажа. Среди них был и переводчик-виияковец, но не курсант, а уже офицер…
Но кто думает о смерти в девятнадцать лет? Посидели, как водится по русскому обычаю. Они выставили гостинцы с Родины: банку селедки и буханка черного хлеба — настоящее лакомство для русского человека в Африке. Все как полагается. Поговорили. В какой-то момент стало обидно. Ребята уже заканчивают второй курс, а нам здесь «париться» еще почти год. Они в ответ: «А зато вы бабки получаете, да еще и мамлеев присвоят…».
Что касается «бабок», так это верно. После полутора лет ангольской командировки мы сделались по тем временам вполне обеспеченными людьми. Наш курсовой старшина Славка Истратов захотел, и купил себе «жигуль», а стальные приобрели в «Березке» приличную аппаратуру и одежду. А вот с присвоением вожделенного для всех курсантов звания «мамлея» — «младшего лейтенанта», нас «прокатили». В принципе считалось, что курсант Военного института не мог находиться в служебной командировке более года. Если этот срок превышался, он получал офицерское звание и статус слушателя, а командировка могла длиться сколь угодно долго. Поэтому по территории института ходили целые табуны «мамлеев», в основном участников сирийско-израильских и египетско-израильских войн. Тогда учеба в институте, включая командировки, длилась вместо пяти по 7–8 лет. Но положение их имело массу преимуществ по сравнению с курсантами. Мы, например, после полутора лет свободы вынуждены были опять вернуться в казарму с увольнением в город 2–3 раза в месяц.
На завтра Москва запланировала боевой вылет. Задача — обнаружить американскую авианесущую группировку в районе острова Святой Елены. «Летуны» шутят: полетим искать могилу Наполеона. Мое место с руководителем полетов на «вышке». Работа есть работа, но обидно, что именно завтра. Потому, что завтра — вторник. Святой и почитаемый в нашей авиагруппе день. По вторникам мы получаем в ангольском распределителе пиво. Целых десять ящиков. А пиво в Анголе по тем временам — страшный дефицит.
После бегства португальских специалистов, ангольцы так и не смогли наладить нормальную работу двух основных пивоваренных заводов Луанды, выпускающих популярные сорта местного пива, "Cuca" и "Nocal". Поэтому существовала жесткая система распределения этого поистине национального напитка. Пиво отпускалось только на свадьбы, поминки, похороны или по случаю национальных праздников. Это если оптом. Существовал и другой способ.
Многие наши советники и специалисты в обеденный перерыв посещали многочисленные забегаловки, разбросанные по всей Луанде. В них обедает «рабочий класс», который без пива не может. Слава Богу, их не додумались приватизировать, как пивоваренные заводы. По решению муниципалитета города Луанды в многочисленных частных точках общепита регулярно отпускают разливное пиво. Но вот загвоздка: продают его только, если ты заказал порцию риса с практически несъедобной рыбой. Вот наши и стоят под стойкой, выпрашивая пару бокалов пенного напитка, авось повезет. Никто, конечно, еду не заказывает — очень дорого по сравнению с пивом. А апелляция к официантам поначалу заканчивается ничем, они существуют с процента. Но в финале, уговоры, как правило, завершаются победой настойчивых совъетику. Страждущим подается пара бокалов пива. Если требуется больше, (а что такое в 30-градусною жару два стакана пива для русского человека!) в ход идут банки с советской тушенкой, трикотаж, и… наконец универсальный обменный товар — ВОДКА!
Можно, конечно, заехать в нашу миссию в Луанде. Там с недавних пор перед обедом, в бильярдном зале над клубом организована продажа «предобеденного» пива. Страждущие советники заблаговременно выстраиваются в очередь, чтобы получить пару стаканов (больше не положено). Нам такой способ не годится. Пээмтэошники должны соблюдать «режим пребывания в стране» и лишний раз в город, как говорит наш командир капитан 1 ранга Краснов не высовываться. Наш путь иной. Нахожу контакт с шефом районного муниципалитета, ведающим распределением «похоронно-свадебного» пива. «Мы ж советские товарищи, «интернационалисты», вам помогать приехали, бросили на Родине все, а вы пива пожалели?». Деньги — местные обесцененные «кванзы» здесь не котируются. Для стимуляции мысленного процесса шефа в ход идут тушенка (в Анголе с мясом напряг), банки с консервированным сгущенным молоком и… конечно та же водка. Шеф сдается (а не больно-то он и сопротивлялся) и назначает день выдачи вожделенного напитка — вторник. Но предупреждает, день и час необходимо соблюдать неукоснительно. «Знаете ли, наш народ и так возбужден, если узнают, что вы без очереди и вне списка, то могут быть эксцессы». Нам эксцессов не надо, мы каждый вторник «как штык». И тут полеты. вот тебе и попили пивка!
Не мешайте, ребята, пиво со… спиртом
В рядах допущенных к пивной кормушке членов пэмтэошного сообщества уныние. Ехать нужно мне, поскольку получение заветного напитка связано с рядом процедур, которые доступны лишь человеку владеющему языком. Но неожиданно находится выход. Выяснилось, что по решению Москвы завтра полетит лишь одна пара «тушек» (на этот раз из Гаваны прибыло целых четыре самолета). Поэтому Кошкин с Волчковым остаются на земле. У ретивого любителя пенного напитка мичмана по прозвищу Беня, который отвечает за транспортное обеспечение нашего безнадежного предприятия, тут же возникает плодотворная мысль. Направить в «поход за славой» Юрку Кошкина. «Он тоже «переводяга», так поможет». Ему в голову не приходит, что язык-то у Юрки совсем другой.
Но в принципе мысль грамотная. Общительный и коммуникабельный Кошкин безусловно сможет помочь делу и вдвоем с Беней им будет легче. Вручая Юрке записку ангольскому бутлегеру, инструктирую его: «Главное пробраться сквозь толпу, которая постоянно трется вокруг распределителя. Смело иди вперед, непрерывно громко выкрикивая слова «камарада совьетику!», и настойчиво требуй шефа». При мне Юрка заучивает пару фраз по-португальски, чтобы было легче отбиваться от особо агрессивных ангольских граждан. Тот же Беня, например, за полгода службы в Анголе с трудом одолел лишь слова приветствия да прощания. Да ВИИЯ — это «фирма»! Со спокойной совестью за исход нашего предприятия отправляюсь на КДП.
… Груженный пивом «Урал» под радостные крики победно вползает в ворота ПМТО. Задание ребята выполняют на пять с плюсом. Чего нельзя было сказать о наших самолетах-разведчиках. При выходе на точку у одной из «тушек» произошел отказ двигателя, и Москва приказала экипажам вернуться в Луанду. К счастью самолет успешно сел на трех работающих движках, но факт есть факт — боевое задание не выполнено.
Несмотря на эту, как говорят в авиации, «предпосылку к летному происшествию» летуны не могут скрыть своего удовлетворения. Во-первых, все живы-здоровы. А во-вторых, сей неприятный инцидент сулит значительную прибавку к семейному бюджету. Дело в том, что все летчики помимо своего служебного оклада в рублях получают командировочные в валюте. В Анголе они достаточно велики — двадцать три доллара в сутки (для сравнения на Кубе в тот период платили что-то около семи — девяти долларов). Поэтому, пока будут ждать новый двигатель, демонтируют неисправный и установят новый, пройдет не менее недели. А за это время набежит приличная сумма. Словом все довольны, за исключением нашего финансиста. Как будто он свои деньги отдает! В дальнейшем я узнал, почему так расстроился шеф валютно-финансовой службы ПМТО. Оказывается он, согласно какой-то закрытой инструкции, получал по итогам года ПРЕМИЮ за экономию средств. В чем заключалась эта экономия, вскрылось при ревизии — наш финансист проворовался.
Впереди несколько свободных дней. Пока из Союза не привезут новый движок, никакой серьезной работы не предвидится. Поэтому вечером всеобщее гуляние. Но не совместное, все расползаются по своим «кельям». Жилая территория ПМТО располагалась в пригороде Луанды в комплексе, который при португальцах принадлежал католической английской школе. Место называлось красиво «Морру да луж» — «Солнечная горка». Школа располагалась и впрямь на горе, под палящим африканским солнцем. Местечко, на первый взгляд райское: в ста метрах от океана эвкалиптовая роща, заросли цветущих акаций, гранатовые деревья, но… чрезвычайно опасное. И не только потому, что находилось на отшибе, вдали от расположенных ангольских и кубинских подразделений. Эту проблему решили выставив, сначала круглосуточный, а после возведения оград из колючей проволоки, ночной караул из наших морских пехотинцев.
Дело в том, что территория городка поначалу просто кишела скорпионами и змеями. И не простыми, а самыми настоящими африканскими кобрами. Однако после того, как матросы из при помощи стальных прутьев и палок перебили с десяток полутораметровых змеюк, стало легче. Кроме того, ангольцы нас предупредили, что на территории могут быть неприятные сюрпризы в виде гранат и мин, так как в период недавних событий, предшествовавших приходу к власти МПЛА, помещения школы служили пристанищем солдатам ФНЛА. После тщательного осмотра мин, правда, не нашли. Зато в кельях в изобилии валялись груды литературы с портретами их лидера Холдена Роберту, остатки обмундирования, масса стреляных гильз, среди которых попадались и снаряженные патроны. Нашли и пару приведенных в негодность португальских винтовок Ж-3. С той поры у меня хранится медаль из белого сплава с портретом лидера ФНЛА, найденная среди этого мусора. Как рассказал потом первый исполняющий обязанности начальника штаба ВВС И ПВО Анголы товарищ Мануэль Касаве, медаль эта была предназначена для награждения бойцов ФНЛА, отличившихся при взятии Луанды. Но история распорядилась иначе. Вооруженные отряды Роберто и Савимби были выбиты из города, а власть в Луанде перешла к МПЛА.
Прежде чем бывшая католическая школа превратилась в военный городок, пришлось основательно потрудиться. Территорию обнесли колючей проволокой, из келий, служивших ранее пристанищем для ребятишек католической школы, оборудовали 2-х местные комнаты для офицеров, прапорщиков и мичманов. Матросов разместили в учебных классах, столовую — в бывшей католической церкви. Причем столы для офицеров оказалось на возвышении, там, где когда-то помещался алтарь. Из-за этого командира ПМТО капитана 1 ранга Краснова и его замполита Яичницына прозвали за глаза «небожителями». Им же для проживания достался т. н. «белый домик», в котором, видимо раньше размещалось религиозные настоятели школы. Все ремонтные работы пришлось делать своими собственными руками, не надеясь на помощь ангольцев.
К ночи праздник достигает своего апогея. Каждый празднует свое. «Летуны», что все обошлось благополучно и за законную «компенсацию». Руководство авиагруппы отмечает благодарность Москвы за «квалифицированное обеспечение внештатной посадки». Мы — и первое и второе, а главное то, что Бог миловал и оставил Юрку с Андреем на земле. Кроме того, есть что выпить. Очередная канистра спирта, привезенная по заказу «зама» Желнина полковника Стаканова (это как раз тот случай, когда фамилия вполне соответствует «содержанию») еще не оскудела. А тут еще так удачно реализованная операция с пивом! Но каждый мужик знает, ЧТО бывает, когда с пивом МЕШАЮТ. Но когда мешают чистый спирт…
Последствия сабантуя довольно печальны. Кто-то, устроив потасовку, вдруг начал метать через окно. гранаты. Ящик с «лимонками», выпрошенными у кубинцев под предлогом «отражения нападения контрреволюционеров», хранился в штабной комнате. Но нам, кажется, везет не только в воздухе. «Гранатометальщик» то ли не захотел, то ли не смог выдернуть предохранительные кольца. Так и швырял гранаты в невзведенном состоянии. До самого утра к домику, где жил стрелок никто не подходил. Лишь рано утром дежурный, пожалуй, единственно трезвый офицер этой ночью, услышав богатырский храп умаявшегося метателя гранат, подкрался к келье.
Его взору предстала печальная картина: на земле под окнами среди осколков оконного стекла, бутылок из-под пива валялось с десяток неразорвавшихся «лимонок»… А через пару недель на ПМТО «ЧП». У вахтенного матроса, дежурившего на КПП, отрывает взрывом взрывателя ручной гранаты фаланги трех пальцев правой руки. Пришлось нашему доктору капитану 3 ранга Загузову срочно «штопать» парня. Расследование так и не установило, где сей шалопай, взял гранату. «Нашел на дороге, решил разобрать и посмотреть, что там внутри». Удалось только выяснить, что в день, когда отмечали благополучную посадку аварийного самолета, матрос входил в группу по уборке территории вокруг офицерских келий…
«Главный африканский советник»
После того памятного вылета в Менонге главный военный советник генерал Шахнович объявил полковнику Шрубу и мне благодарность за «смелые и решительные действия по спасению экипажа Ан-26». Сделал это явно неохотно: Шруба после предыдущей публичной стычки, связанной с «несанкционированным» полетом в Лубанго он недолюбливал. Поощрены были и летчики экипажа Ан-12 и связисты, обеспечившие связь с Менонге. Для меня, молодого лейтенанта это было событием. Как же, всего месяц командировки и сразу благодарность, да еще от самого «главного»! Спустя несколько лет, знакомясь со своим личным делом офицера, я кроме штампа «Служебная командировка в НРА» с удивлением не обнаружил никаких других записей о службе в Анголе. Ни благодарностей от ГВС, ни других поощрений от старших группы ВС ВВС и ПВО полковников Шруба, Кислицина, начальников ПМТО капитана 1 ранга Краснова и капитана 1 ранга Маркелова, не говоря уже о благодарственных адресах ангольского и кубинского командований. Сегодня свидетельством моего пребывания в Анголе служат лишь несколько грамот «За выполнение интернационального долга» с подписями «главных»: генералов Шахновича, Петровского, Курочкина…
Связано это было скорей всего с недобросовестностью кадровика советской военной миссии. Впрочем, возможен был и другой вариант. Из-за соображений секретности излишнюю документацию в аппарате ГВС иметь было запрещено, а карточки учета поощрений и взысканий, видимо, входили в эту категорию. Кстати сказать, излишнее увлечение секретностью в наших «совзагранколлективах» выливалось порой в самые смешные формы. Так, партийные собрания, как и сами организации, за рубежом назывались «профсоюзными», а комсомольские — «спортивными». Ангольцы, прекрасно осведомленные об этом, шутили: «Советские товарищи очень продвинуты, у них даже военный профсоюз есть».
Не знаю, почему подобрел Шахнович, раздавая направо и налево благодарности, это было не в стиле сурового генерала. Может быть, потому, что срок его командировки уже истекал? Впереди его ждала Родина и высокое назначение, а нас — новый ГВС. Вопрос, кто приедет на смену Шахновичу, живо интересовал всю советскую военную колонию в Анголе: слишком много от него зависело.
Должность Главного военного советника в Анголе была достаточно высокой (штатная категория — генерал-лейтенант), престижной и хорошо оплачиваемой, к тому же, с широкими полномочиями: от права доклада министру обороны СССР и президенту Анголы до досрочного откомандирования «проштрафившихся» советников и специалистов. Ему полагалась шикарная двухэтажная вилла, персональный «мерседес» с водителем, личный самолет. Кроме того, ему подчинялись не только военные советники, но и все советские военнослужащие, находившиеся по той, или иной причине в стране. Словом, главный военный советник в те времена был вторым после посла человеком.
Первым руководителем коллектива советских военных специалистов в Анголе стал полковник Василий Гаврилович Трофименко. Но тогда, в 1975 году он не имел статуса главного военного советника. Трофименко и еще 40 советских специалистов и переводчиков прибыли в Луанду из Браззавиля в ноябре 1975 года самый разгар боев МПЛА с ФНЛА и УНИТА. Группа быстро росла и к концу года ее численность превысила 200 человек. Первым «главным» в Анголе стал начальник штаба гвардейской армии из Закавказского военного округа генерал-майор И. Пономаренко, сменивший полковника Трофименко в марте 1976 года. При нем коллектив советников, специалистов и переводчиков насчитывал уже 344 человека. Шахнович, «правивший» в Анголе с 1977 года, покинул свой пост в 80-ом. Численность нашей военной миссии к тому времени уже перевалила за 500 человек и стремительно увеличивалась. При главном военном советнике генерал-полковнике К. Курочкине, исполнявшего свою должность с 1982 по 1985 год количество наших военных советников и специалистов достигло наивысшего уровня: более двух тысяч человек и стабилизировалась. В дальнейшем должности главного военного советника исполняли: генерал-лейтенант Л. Кузьменко (1985–1987 гг.), генерал-лейтенант П. Гусев (1987–1990 гг.), генерал-майор С. Суродеев (с апреля по ноябрь 1990 года). После его отъезда по 1992 год должность исполняющего обязанности ГВС в Анголе занимал первый заместитель ГВС, советник начальника генерального штаба ФАПЛА генерал-лейтенант В. Н. Беляев. С 1991 года, когда официальное военное сотрудничество с Анголой стало сворачиваться, а численность группы советских советников и специалистов упала до нескольких десятков человек, эта должность она стала называться «главный военный консультант Министерства обороны Анголы». Ее занимал вплоть до 1994 года генерал В. Лебедев.
Генерал-лейтенант Георгий Семенович Петровский, прибывший на замену Шахновичу, был личностью весьма своеобразной. Герой Советского Союза, танкист-фронтовик. Однако последние годы в Союзе он занимался в основном штабной работой, и это наложило свой отпечаток на его пребывание в Анголе. Порой, складывалось впечатление, что он больше интересовался внешними атрибутами и собственным статусом, чем тонкостями советнической деятельности. Всячески подчеркивая свою значимость, на многочасовых совещаниях он любил повторять: «Как личный советник министра обороны», «Я лично встречался с членом политбюро ЦК МПЛА» и т. д. А однажды, так заговорился, что назвал себя «главным африканским советником». Эта неофициальная кличка за ним так и закрепилась.
А начал генерал свою деятельность с того, что устроил скандал за то, что его поместили в «эдакий гадюшник» — ему не понравился рабочий кабинет. Напрасно пытались объяснить, что штатных строителей в коллективе советников не предусмотрено, и надо обращаться к ангольцам, которые сами бедствуют. Генерал, привыкший в Союзе иметь солидный штат подчиненных и не способный вникнуть в реалии своего нового положения, ничего не хотел слушать. Ремонт продлился несколько месяцев: «главному» не нравились то новые панели из красного дерева, то жесткая мебель.
Затем внимание «гэвээса» привлекла форма одежды советников. Надо отметить, что это был действительно больной вопрос. Первые советские специалисты одевались в кубинскую униформу зеленого цвета т. н. «верде оливо», причем, принято было закатывать рукава с тем, чтобы отличатся от кубинцев. Никаких погон или других знаков различия, естественно наши не носили: это не только не было предусмотрено межправительственным соглашением, но и нарушало бы все нормы скрытного пребывания в стране. Затем, мы перешли на камуфляж ФАПЛА. Но форма эта была тяжеловата для жаркого и влажного ангольского климата, поэтому пользовались ей в основном советники в войсках, а мы одевали ее в командировках, на учениях и при вертолетных вылазках.
Ангольская сторона должна была бесплатно обеспечивать всех советников не только камуфляжной, но и легкой офицерской форменной одеждой — зеленые брюки и рубашка, голубая, либо кремовая, в зависимости от вида вооруженных сил. Но в связи с дефицитом вещевого имущества на складах ФАПЛА, многим советникам она не доставалась. В среде переводчиков сей вопрос решался проще. За бутылку виски в ателье для высших офицеров ФАПЛА шились брюки, таким же образом приобретались рубашки. Советники же в тот период предпочитали ходить в привезенных из Союза «родных» зеленых армейских рубашках и форменных же советских офицерских брюках со споротым кантом.
Вот Петровский и решил навести порядок. Причем, весьма своеобразным способом. Для начала в том же ателье ему сшили специальную облегченную камуфляжную форму и берет из такой же ткани — прототип нового «петровского» советнического обмундирования. На грузном советнике, несмотря на «индпошив», это одеяние смотрелась «мешком». Тем не менее, генерал с откровенным самолюбованием несколько дней прохаживался в нем взад и вперед по центральной аллее советской военной миссии в Луанде.
Затем главный военный советник, явно расстроенный фактом отсутствия должного почитания со стороны рядовых советников и специалистов, решил ввести знаки различия. «Я не понимаю, — ворчал он на очередном совещании, ходят, кто в чем, младшие старших не приветствуют. А почему? Потому что полковника от генерала не отличишь». Чтобы исправить это упущение по личному эскизу «главного» были изготовлены образцы «советнических знаков различия». Советнику полагались погончики с изображением двух латинских букв «S», а специалистам с одной. Что полагалось переводчикам, мы не успели узнать, ибо генерал, нацепив диковинную символику, отбыл на доклад к послу. Вернулся он с видом побитой собаки и, естественно, без погон. По слухам посол страшно прогневался, увидев главного военного советника в столь экзотическом виде. «Вы кто? Советский генерал или наемник? У вас фапловцов на всех фронтах бьют, самолеты сбивают, а вы херней занимаетесь». С тех пор интерес у «главного африканского советника» форме одежды явно угас. Тем более, что судьба приготовила ему более серьезное испытание. Вскоре после прибытия генерала Петровского в Анголу произошел первый случай, связанный с гибелью наших советников в реальных боевых условиях. Более того, один из наших военнослужащих попал в южноафриканский плен.
«В плен живым не сдаваться…»
Много позже мы узнали его фамилию. Им оказался прапорщик Николай Федорович Пестрецов, специалист при командире авторемонтного взвода 11-ой пехотной бригады ФАПЛА, оборонявшей город Онджива. Городишко находился в провинции Кунене — Богом забытом уголке Анголы на границе с оккупированной ЮАР Намибией. В пору моей работы в Анголе мне приходилось неоднократно бывать в этой провинции, где была разбросана сеть радиолокационных станций раннего оповещения о нападении ВВС ЮАР. Бывал я и в Ондживе. Несколько десятков одно- и двухэтажных домов, жара, пыль, отсутствие нормальных бытовых условий, малярия, муха Це-це. Словом, целый букет удовольствий. А рядом Намибия, где и южно-африканская армия гоняла по пустыне партизан СВАПО, борющихся за независимость страны. Когда партизанам становилось совсем невмоготу, они пересекали границу и укрывались на территории Анголы, накапливая силы для дальнейшего сопротивления.
В августе 1981 года ЮАР решила «наказать» ангольцев за помощь своим братьям, а заодно и разгромить партизанские лагеря близ границы. Солидными силами, включавшими бронетанковые и пехотные части при массированной поддержке авиации южно-африканские войска вторглась в провинцию Кунене. Операцию стратеги из Йоханнесбурга и Претории назвали претенциозно — «Протей». Видимо рассчитывали разом решить будущие проблемы с назойливыми партизанами (по греческой мифологии Протей — морское божество, обладавшее способностью предсказывать будущее). На их пути оказалась 11-я пехотная бригада ФАПЛА и… советские советники. Юаровцы быстро смяли боевые порядки передовых батальонов ФАПЛА и, не останавливаясь, устремились вперед в поисках сваповских бивуаков. Их было четырнадцать человек, включая, пять женщин, советнических жен, которых мужья «выписали» из Союза, не представляя, какая их всех ждет участь. Они оказались в тылу юаровских войск, отрезанные от своих, без связи, без надежды на помощь.
Военный переводчик советника командира 11-ой пехотной бригады ФАПЛА лейтенант Леня Красов вспоминал о тех событиях: «25 августа нас окружили юаровцы. Ондживу обстреляли с воздуха и сбросили листовки, текст которых гласил, что ее предъявителю, при наличии при нем плененных или самолично убитых фапловских офицеров, коммунистов и советских советников предоставляется право выхода из кольца. Почти голливудский сюжет! И на раздумье — один день! 26 августа день был невероятно тихий. Даже вся живность замерла. А накануне связисты 11-й бригады получили шифровку от советника командующего 5-го военного округа примерно с таким текстом: «Держаться до последнего. В плен живыми не сдаваться…». Подписавший шифровку уже примерял генеральские погоны, а мы вполне могли испортить ему этот праздник.
Вечером 26-го собрались в комнате для совещаний в здании нашей военной миссии в Ондживе, чтобы наметить план действий. Решили, что будем пробиваться из кольца отдельной группой автономно от 11-й бригады. Женщин эвакуировать не успели, хотя ангольские «партийцы», которые собирались оставаться в оккупированной зоне для создания подполья, такой вариант предлагали… Закопали все личные вещи и имущество миссии включая кинопроектор «Украина» и подборку «Новостей дня» неподалеку. Для долгожителей миссии это было трагедией — все заработанное за годы службы в Анголе и конвертированное в «совиспановские» товары тоже пришлось закопать. Как чувствовали, — все досталось мародерам из вошедших в Ондживу юаровских подразделений и «квачам» — так в народе именовали сторонников УНИТА.
К полудню 27 августа, пять часов спустя после начала массированного артобстрела позиций 11-й пехотной бригады и беспрерывных атак с воздуха, стало ясно, что бойцы ФАПЛА не выдержат натиска напиравших со всех сторон юаровцев… Оставив основную массу техники и вооружений, бригада обратилась в бегство. В этой ситуации старший дал команду «по машинам».
Прапорщик Пестрецов в первый же день боев был ранен в ногу. Осколок ходить не мешал, но в ботинке постоянно хлюпала кровь. Когда поступила команда на прорыв, он своими руками сжег все машины автобата, кроме нескольких «УАЗов», на которых и решили вырываться из кольца. Советские советники разделились на две группы. В первую попал советник командира бригады и его переводчик Леонид Красов. Они вместе с ангольским комбригом Афонсу Марией, офицерами штаба бригады планировали собрать разбежавшихся солдат, сформировать из них колонну и вывести ее из кольца. Им с боями удалось вырваться из окружения. После возвращения из ада Ондживы Леня стал заметной личностью среди переводчиков советской военной миссии, получив прозвище «Недострелянный».
Пестрецов же попал в основную группу, которая на трех «УАЗах» двинулась на прорыв самостоятельно. Маленькой колонне, двигавшейся по саванне, не повезло. Ее обнаружил юаровский вертолет и стал методично, одну за другой поджигать машины. Людям удалось спастись, но дальше пришлось двигаться пешком. Но ушли недалеко. Нарвались на юаровских солдат. В завязавшемся бою Пестрецов был контужен… Дальше хотелось бы передать рассказ Николая Федоровича без ремарок.
«Очнулся под вечер, понял, что остался один. Рядом четыре мертвых соотечественника. Подполковник Евгений Киреев с женой Людмилой, еще замполит, только что из Союза, даже познакомиться толком не успели, и Ядвига, моя жена. Остальные, видимо, сумели уйти из-под огня.
Дождавшись ночи, пошел вдоль дороги. Понимал, чтобы выжить, нужны оружие и машина. Назойливо мучила мысль: нельзя оставлять на чужой земле родные косточки. Прошел, хоть и с осколком в ноге несколько километров. Вдруг смотрю вроде хибары какие-то. Осторожно подошел поближе, вижу, наша боевая техника стоит. Видимо юаровские трофейщики устроили здесь свой склад. Привычно юркнул в открытый люк БРДМ. Двигатель завелся с полуоборота. Не обращая внимания на выстрелы, рванул обратно.
Тела жены и убитых товарищей успели распухнуть на жаре. Перед тем, как погрузить их в боевую машину, отгоняя тошноту, обыскал убитых, закопал на всякий случай все документы. Сглотнул слезы. Кто-то, может юаровцы, может просто мародеры, уже успел похозяйничать над трупами: у женщин были вырваны из ушей серьги, отрублены пальцы с обручальными кольцами.
Погнал БРДМ на максимальной скорости, остановившись в пути только один раз. Широко раскинув руки, посреди саванны лежали семь посеченных с воздуха ангольских солдат. Подобрал у убитого АКМ. Поехал дальше. Утром кончилось горючее. Пришлось перенести мертвых в неглубокий овражек. Завернул тела в плащ-палатки, которые обнаружил в машине. Закидал охапками травы, примечая место. Так простоял, не помню, сколько времени, не выпуская из рук автомата. Вдруг услышал шорох позади себя. Молнией мелькнула мысль: поздно. Падая, дал очередь и… провалился в черную пустоту беспамятства».
Все это Николай Федорович поведал десять лет спустя, вернувшись в Союз. Его рассказ стал достоянием общественности лишь во времена перестройки и гласности. После возвращения из плена ему было приказано строжайше молчать. Более того, информацию о гибели советников и их жен и пленении советского военнослужащего тщательно скрывали и от коллектива советников и специалистов.
Неизвестность порождала разнообразные слухи: кто-то говорил о десятках убитых. Кто-то утверждал, что наши ребята, оказавшись в окружении, отстреливались до последнего патрона, а оставшиеся в живых покончили с собой. Последнее утверждение, как это не печально, имело под собой реальные основания. Ангольские военнослужащие, участники боев под Ондживой, рассказали позже советнику Национального политкомиссара ФАПЛА полковнику Петру Хрупилину, что видели, как советский советник начальника артиллерии бригады из пистолета застрелил свою жену, а потом покончил с собой, чтобы не попасть в плен.
Пугающее слово «плен» тогда в советской военной миссии в Луанде никто вслух даже не решался произнести. Хотя оно просто витало в воздухе. Лишь после того, как юаровские газеты опубликовали снимок Пестрецова в ангольской камуфляжной форме и русской тельняшке с полным указанием фамилии, имени отчества, звания и места пленения, стало ясно, что это не слухи. Кое-кто из наиболее «предусмотрительных» кадровиков миссии быстренько стал нарывать «компромат» на прапорщика, мало ли, что может быть: снимок то в форме, да и звание указано. Тут и до измены недалеко…
Но не был Николай Федорович изменником. Он был героем. В плен попал раненым, да еще в перестрелке убил наповал двух южноафриканских солдат. За что был жестоко избит и изувечен. «Как меня до госпиталя довезли, — вспоминал Пестрецов, одному Богу известно. Поизголялись надомной добросовестно. Половину ребер переломали, раздробили пальцы на правой руке, на лице живого места не оставили, даже ноздри не забыли вырвать». Но ценный трофей — еще бы живой «советский наемник» — подлечили и доставили в военную тюрьму Йоханнесбурга.
Потянулась череда многочасовых, изнурительных допросов. Причем допрашивающего Пестрецов не видел: его голос на неестественно правильном русском языке звучал из-за ширмы. «Ты военный?», «Какое звание имеешь?», «Откуда знаешь карту минных полей?», «Почему не сдался, а стрелял в солдат армии ЮАР?». Допросы то и дело прерывались побоями и издевательствами. Периодически советскому военнослужащему устраивали психобработку: в его одиночной камере несколько раз за ночь включали оглушающую сирену. Или выводили в крытую зарешеченную галерею, чтобы продемонстрировать казни чернокожих активистов из Африканского Национального Конгресса.
Николай Федорович четко придерживался заученной на занятиях в 10-ом Главном управлении Генштаба «легенды»: авторемонтник с калининградского филиала завода ГАЗ, восстанавливал автотехнику. А стрелять из автомата каждый советский человек умеет, этому у нас детей в школе учат. Покинуть рабочее место не успел, вы же официально войну не объявляли; а как сдаваться к вам в плен, если вы жену мою убили, сволочи?! В ответ охранник выворачивал суставы только что подживших пальцев рук. Или просто катал его по полу тяжелыми ботинками.
Однажды неожиданно вместо допроса помыли, причесали, одели в тельняшку и чистую фапловскую форму, потом привели фотографа. Эту фотографию, видимо, и опубликовали потом в газетах. А что касается звания (в статье Пестрецова нарекли по-английски «warrant officer», что, в принципе, соответствует званию «прапорщик»), то его вполне могли сообщить захваченные юаровцами ангольские военнослужащие 11-й бригады, которые хорошо знали советского «автомастера на все руки».
Потом был суд. «Южно-Африканская Республика против Пестрецова Н. Ф.». Никакой защиты, только обвинение. Короткий, как выстрел приговор: за убийство солдат армии ЮАР — 100 лет каторги. Но Николай Федорович верил: далекая Родина помнит о нем, его не бросят, помогут. Не знал он только, что на все запросы МИДа направляемые окольными путями (между странами не было дипотношений) ответ был один: «среди заключенных не значится».
Однажды блеснул луч надежды. В камеру к Пестрецову пришел тюремный начальник. Показалтельняшку, в которой тот попал в плен: твоя? Кивнул утвердительно. Ты десантник? Пестрецов пожал плечами, пусть думают, что хотят. Визит имел неожиданное продолжение. Той же ночью его перевезли из Йоханнесбурга в тюрьму Кейптауна. Сняли кандалы, впервые за многие месяцы заключения по-человечески накормили, дали сигареты. А когда в камеру принесли радиоприемник, Николай Федорович и вовсе воспрял духом.
А случилось вот что. Один из боевых кораблей Северного флота, несших боевую службу в Южной Атлантике, ожидал в нейтральных водах близ Кейптауна танкер для дозаправки топливом. Танкер шел из Луанды, но из-за шторма запаздывал. А БДК мозолил глаза юаровской береговой охране. Та закидывали начальство тревожными телеграммами. Какой-то не шибко головастый начальник связал появление у берегов своей страны мощного боевого корабля ВМФ СССР с десантом на борту с заключенным советским военнослужащим. И юаровцы… испугались! Они перевели пленника поближе, чтобы в случае чего, видимо, обменять его на свою безопасность.
Но обо всем этом Николай Федорович узнал много позже уже на Родине. Когда его действительно обменяли. На сбитого силами ПВО Анголы южноафриканского летчика. Произошло это 12 ноября 1982 года, спустя почти пятнадцать месяцев после пленения. А тогда высадка русского десанта не состоялось. БДК, дождавшись танкера, заправился и пошел дальше. А пленного снова заковали в кандалы и перевезли подальше, в Йоханнесбург. Продолжали обрабатывать. В промежутках между издевательствами подсылали настойчивых «представителей» украинской и литовской общин Йоханнесбурга, расписывающих прелести «свободной» жизни. Не раз предлагали и подписать просьбу «об отказе от убеждений и предоставлении политического убежища». Но Николай Федорович продолжал надеяться и верить в свою далекую Родину.
Помогли Пестрецову не настойчивые запросы из Москвы, которые режим «апартеида» игнорировал, а случай. В его камере перегорела лампочка. Охранник, громадный белый детина, не стал марать руки и вызвал чернокожего африканца в спецовке. Тот, улучив момент, что-то шепотом спросил на африкаанс. Николай Федорович быстро ответил по-португальски: «совьетику, руссу». Так о нем узнали активисты АНК, которые сообщили о «секретном» пленнике представителям Международного Красного Креста в ЮАР. Дело было предано огласке, факты попали в международную прессу. Наше правительство официально обратилось в Красный Крест с просьбой о содействии. После этого стало легче, прапорщика перестали бить, начали выдавать сигареты и лучше кормить. Даже разрешили написать домой.
С этим периодом заточения в южноафриканской тюрьме у Пестрецова связаны и… приятные воспоминания. К нему вместо изуверов-буров приставили нового охранника. Им оказался, Бог знает как попавший в ЮАР, американец по имени Дени. Наемник, прошедший Вьетнам, Родезию. Видимо, в Николае Пестрецове, своем одногодке и «коллеге» он увидел настоящую родственную душу. Дни дежурства Дени стали для Николая своеобразной отдушиной. Тот никогда не закрывал дверь камеры, угощал узника сигаретами и даже как-то притащил бутылку виски. Общались при помощи принесенного Дени англо-русского словаря, перемежая английские слова с португальскими. Как-то за стаканом крепкого «бурбона» возник даже план побега. Всего за тысячу «баксов» американец предложил вытащить «коллегу» из застенка.
За месяц до освобождения представитель администрации тюрьмы неожиданно предложил Николаю захоронить останки жены и трех других соотечественников. Оказывается, методичные южноафриканцы вывезли тела павших в том бою советских людей и хранили их в забальзамированном состоянии в одном из моргов города. Трудно сказать, зачем это им было нужно. Может быть, рассчитывали в случае чего обменять на своих? Или просто из уважения к белому человеку, погибшему по их вине? Во всяком случае, южноафриканцы уважение к своим мертвецам демонстрировали неоднократно. В той же Лусаке, столице соседней с Анголой Замбии, где Пестрецова передали советским представителям, неоднократно потом проходили другие обмены с ангольцами. Причем за останки всего лишь одного своего пилота (а что там оставалось после падения истребителя!), южноафриканские военные отдавали до нескольких десятков плененных ангольских солдат и офицеров. Может быть, они рассчитывали на такое же отношение к павшим и со стороны нашей великой страны?
Пестрецов от захоронения останков жены в Южной Африке отказался категорически и настоял на отправке тел на Родину. «Они улетят вместе со мной», — заявил он представителю Красного Креста. Так потом и было. И похоронил Николай Федорович свою жену Ядвигу сам, на Родине.
12 ноября 1982 г. в аэропорту Лусаки почти одновременно совершили посадку «Боинг» из ЮАР и Ту-154 и из Луанды. О том, как происходил обмен, Николай Федорович вспоминал так. «На летном поле представитель Красного Креста предложил обменяться рукопожатием с тем, на кого меня обменивают. Я спросил, кто он. Объяснили: боевой летчик южноафриканских ВВС, сбит над территорией Анголы. Да он же палач, женщин, детишек бомбил! Я убийце руки не подам… Заложил демонстративно руки за спину и медленно, на предательски дрожащих ногах даже не взглянув на «коллегу», пошел по направлению к родному «Ту». А там, у трапа с двумя откупоренными бутылками шампанского уже стоял командир советского самолета.»
Я хорошо помню этот рейс. Луанда была конечным пунктом прибывавшего из Москвы аэрофлотовского лайнера. И конечно, каждого его прилета советская колония в Анголе ожидала с нетерпением. Но в тот день ТУ-154, высадив пассажиров и дозаправившись, неожиданно для всех. улетел. Толпа советских советников, их жен, ожидавших вылета в Москву, заволновалась. Забеспокоился и мой приятель с женой, которых я провожал в отпуск. На все наши вопросы представитель Аэрофлота никаких объяснений не дал. Пришлось мне, обладавшему правом свободного перемещения по аэродрому, ехать на КДП. Ответ знакомые ангольских диспетчеров озадачил. Оказывается пустой самолет согласно заявленного «флайт плана» направился в Лусаку. Зачем? Только спустя несколько дней из начавших циркулировать в миссии слухов стало ясно, что на рейсе были вывезены советские военнослужащие, захваченные южноафриканцами. Кто, сколько — никакой информации.
Сидя в мягком кресле в небольшом зале контрольно-диспетчерского пункта аэропорта Луанды, я наблюдал за взлетом ТУ-154, уносившем моего приятеля с женой в далекую, уже скованную первыми осенними холодами Москву. Тогда ни я, ни подавляющее большинство советских людей в Луанде не знали, что самолет этот увозит на Родину настоящего ангольского героя, простого советского прапорщика, чудом избежавшего смерти. И четыре цинковых запаянных ящика с останками советских людей, павших в том бою под далеким ангольским городком Онджива.
Кредит из Йоханнесбурга
Многие, наверное, хорошо помнят советский фильм о «резиденте», блестяще сыгранном Михаилом Жженовым. В одном из эпизодов картины разведчик, вынужденный временно «уйти со сцены», решает скрыться от преследователей под видом наемника в одной из воюющих стран Африки. Запомнился разговор в вербовочной конторе при заключении контракта с новоиспеченным «диким гусем»: за работу столько-то тысяч долларов в месяц, подъемные столько-то…. В контракте наемника было предусмотрено все вплоть до страховки на случай ранения или гибели. Это у них. У советских советников и специалистов же таких контрактов в те времена не было. А вот, если бы были не пришлось бы Николаю Федоровичу Пестрецову после честно выполненной миссии маяться с женой и пятью детьми в однокомнатной квартирке площадью 16 квадратных метров, полученной им и погибшей в далекой Африке Ядвигой еще до командировки.
После плена вернулся Пестрецов в родной автобат в Калининграде. Занялся любимым делом: ремонтировал технику, пытаясь в работе забыть страшные пятнадцать месяцев мучений. Но жизнь берет свое. Снова женился, нарожал детишек. На все просьбы об улучшении жилищных условий, ему отвечали: мол, нет оснований, вы же не «афганец», так и ждите в общем порядке. «Как же так? Я же тоже интернационалист, или что за долг выполнял за тридевять земель?». «Извините, никаких данных нет, где были и чем занимались не знаем».
Сослуживцы невесело подтрунивали: ты же за бугром был, а на квартиру не заработал? И действительно, куда же ушла валюта за пятнадцать месяцев плена? Все равно на войне был, мужество, пусть не в боевых порядках, а в плену проявлял. Эти мысли не давали Николаю Федоровичу спокойно спать. Правда, по возвращении из Анголы получил он в финансовой службе 10-го Главного управления Генштаба тонюсенькую пачку чеков. Но за какой период, так и не спросил. Совестно было тогда и думать о деньгах, рад был, что живой на Родину вернулся, что не забыли и вызволили таки из тюрьмы.
А нужно сказать, что денежное довольствие выплачивалось нашим военным советникам и специалистам по очень оригинальной схеме. Мы ее называли: «Государство не об…манешь…» Во-первых, как я уже упоминал, никакой валюты «на руки», хотя каждому командируемому военнослужащему и назначался персональный инвалютный оклад. Страшно унизительно было наблюдать, как болгары или венгры, часто летевшие на «аэрофлоте» из Луанды до Будапешта, отоваривались на доллары в аэропортовских фри-шопах. Во-вторых, если жена по каким-либо причинам осталась на родине — минус 20 процентов «инвалюты»! Это с какого? Никаких пайковых, льготных и т. д. Плюс из оклада, что был положен по месту службы в Союзе, выплачивали по возвращении только 60 процентов. Словом, сколько не плюсуй, а все равно минус получается.
Деньги, что шли в родном автобате во время «спецзагранкомандировки» Николай Федорович все-таки получил. А на счет чеков решил отправить запрос в Москву. Теплилась у него надежда: а может, того, компенсация, какая за перенесенные невзгоды полагается. По мнению жены и сослуживцев, это было бы справедливо. Да и нужда подстегивала. На один оклад прапорщика не больно то проживешь. Детей накормить, обуть надо. Но ответ из Москвы был лаконичен и краток: все, что положено, выплачено. Ну, на нет, и суда нет.
Но денежную компенсацию за проведенные в Йоханнесбургской тюрьме месяцы Пестрецов все же получил. Нет, ни от нашего государства. А от… правительства ЮАР. Того самого правительства, которое держало прапорщика в кандалах почти полтора года. Несколько лет добиралось из ЮАР до Калининграда извещение от главного управляющего концлагерей И. Д. Л. Пауэлла. Перевод письма, сделанный в Москве в Инюрколлегии гласил: «Общая сумма денежного кредита Южно-африканской республики положенного на имя Н. Ф. Пестрецова составляет 1972,61 рэнда.». Вот так озаботились южноафриканские власти о своем бывшем пленнике.
После этого Пестрецова как ударило: так как же это, свои его заслуг не признают, а супостаты компенсацию выплачивают. Да не нужны эти деньги, дайте только квартиру, дети в три яруса спят. Или не заслужил? Написал он с женой письмо в Москву в ЦК КПСС, так, мол, и так воином-интернационалистом не признают, а что же делать с извещением от пресловутого капитана армии ЮАР И. Д. Л. Пауэлла? Вместо ответа приехал из Москвы незаметный человек в «гражданке». То что важная птица Пестрецов понял сразу: все начальство как по струнке ходило. Вызвал москвич командира, изучил документы в штабе. Поговорил с прапорщиком. Оказалось: полковник, из отдела административных органов ЦК КПСС. Извинился перед Николаем Федоровичем и тихо, жестко приказал начальнику КЭЧ Калининграда: обеспечить жильем прапорщика в 24 часа.
Времена были такие, что с ЦК КПСС никто ссориться не хотел, себе дороже. В тот же день стоял Пестрецов по струнке перед начальником КЭЧ. Много чего выслушал Николай Федорович от тылового подполковника. Начиная от обвинений в «борзости», нарушении субординации и кончая пресловутым «я вас туда не посылал». А в конце дрожащими руками взял со стола брошенный подполковником ордер на четырехкомнатную квартиру из резерва «главного командования», предназначенную кому-то из генералов. Все-таки, какая никакая, а компенсация за 100 лет каторги.
Воин-интернационалист или «наемный» военный советник?
Если бы меня и моих коллег, работавших в начале 80-х годов в Анголе, назвали бы «наемником», точно плюнули бы в лицо. Еще бы мы — «воины-интернационалисты», приехали, чтобы помочь становлению молодой, свободной республики, которую со всех сторон окружают враги. Наше присутствие было четко идеологически и политически обосновано, а главное — мы находились на территории страны по приглашению правительства, получившего международное признание. С точки зрения международного права наше пребывание там было абсолютно легитимным.
Однако если задуматься не о политическом, а о профессиональном статусе, то, безусловно, на эту проблему, стоит взглянуть несколько по-другому. А была ли между нами большая разница? Чем, скажите, отличались друг от друга в профессиональном плане гражданский французский техник, завербованный ФНЛА для обслуживания боевого вертолета Алуэтт, и мой друг по ангольской командировке капитан ВВС Борис Мурашев, приехавший по просьбе МПЛА для обеспечения полетов грозных Миг-21? Ни тот, ни другой напрямую в боевых действиях не участвовали, а только готовили авиационную технику к вылету. В чем принципиальное различие, например, головореза-инструктора по рукопашному бою из команды Робера Денара, приглашенного Холденом Роберту от огромного, медведеподобного офицера спецназа ГРУ, которого я как-то инструктировал в ГлавПУ СА и ВМФ по вопросам «информационно — пропагандистской работы среди местного населения» перед отправкой в учебный центр АНК в Анголе? Его профессия была аналогичной: «научить ребят кидать ножики, лопатки, а то и голыми руками шею сломать». А ведь этот центр готовил партизан «Умконто ве сизве», так называемого «боевого крыла» АНК, для диверсионных действий на территории другого государства. С точки зрения тогдашнего руководства ЮАР они были самыми настоящими террористами.
Есть и еще один критерий — личное участие в боевых действиях. Но и наши советники в них участвовали. Хотя, об этом тогда в «Правде» не писали. Считается, что за действиями каждой из сторон стоит своя идеология. У наемничества она заключается приблизительно в следующем. Наемник-профессионал не имеет ни родины, ни политических взглядов и продает свое мастерство тому, кто больше заплатит. Известны и многие резолюции ООН, осуждающие наемничество.
Одна из них, принятая как раз в ходе событий в Анголе звучит так: «Использование колониальными и расистскими режимами наемников против национально-освободительных движений, борющихся за свою свободу и независимость от гнета колониализма и иностранного господства, является уголовно наказуемым деянием, и соответственно, наемники должны наказываться как уголовные преступники».
В этой формулировке, на мой взгляд, очень много идеологии. Но тогда иначе и быть не могло. Если пользоваться более нейтральным определением, то «дикие гуси», «солдаты удачи», «псы войны», «ландскнехты» — это граждане третьих стран, воюющие за одну из сторон с оружием в руках и получающие за это деньги. Естественно, в представлении рядового обывателя люди без «родины, чести и совести».
Если это и верно, то лишь отчасти. Американцы, французы, бразильцы, воевавшие в Анголе в рядах ФНЛА, да и португальцы, бразильцы, южноафриканцы из наемнического батальона «Буффало» называли себя в то время «борцами с коммунистической экспансией». Конечно, многие воевали за деньги и только ради них. Но можно ли априори отказать им всем поголовно в определенных идеологических убеждениях?
Наша же помощь в Африке в то период основывалась на идеологических постулатах «поддержки национально-освободительного движения» и поэтому считалась бескорыстной. Но советские военные советники и специалисты работали в этих странах далеко не бесплатно. И этого забывать нельзя. В Анголе, например, советник в период с 1975 по 1990 год зарабатывал более тысячи долларов, а специалист и переводчик от 600 до 800 долларов. Я, как старший переводчик ВВС и ПВО, ежемесячно расписывался в ведомости за 750 долларов. И официально считалось, что платила нам ангольская сторона.
Однажды в российском издании журнала «Солдат удачи» мне попалась статья, где автор пространно рассуждал о вредности того, что «некоторые военные специалисты Советского Союза, побывавшие в длительной загранкомандировке называют себя наемниками». Давайте попробуем разобраться в этом вопросе.
Автор прав, только в том случае, если брать за основу эмоционально отрицательно окрашенное слово «наемник» в значении «mercenario». Оно («mercenario» — в португальском, да и других романских языках, «mercenary» — в английском означает «наемный», «платный») в свое время получило стилистически негативный, даже обличительный оттенок. Этот негатив перекочевал в русский язык. Поэтому в русском языке закрепился более нейтрально окрашенный термин (между прочим, отнюдь не русский) «контрактник». В большинстве же стран иностранных граждан, призванных оказать ту или иную военную помощь национальным вооруженным силам или повстанческим движениям, предпочитают называть, «военными специалистами», «советниками», «волонтерами», «добровольцами» и, в крайнем случае, «контрактниками».
Однако, как ни крути, все они подпадают под категорию иностранного военного наемного (платного) специалиста. Посудите сами. Они иностранцы. Это — раз. Прибыли в зону боевых действий для чего? Для того, чтобы воевать: стрелять, закладывать мины, обслуживать или ремонтировать технику, обучать личный состав, переводить рекомендации и документы и т. д. — род деятельности в данном случае значения не имеет, специальностей на войне много. Это — два. Им всем в той или иной форме платят. И не стоит заблуждаться на этот счет. Даже т. н. бойцу-волонтеру нужно есть, пить, одеваться, обуваться, у него имеются родители, дети, жена или любовница, которых необходимо содержать. Так, что речь может идти только о размерах вознаграждения. Это — три.
Можно сколь угодно долго рассуждать и о побудительных мотивах, оправдывающих пребывание этих лиц на территории стран, где ведутся боевые действия. Государственный или личный контракт, идеология, религия, искреннее стремление помочь повстанцам, желание заработать деньги, получить острые ощущения, и т. п. Суть от этого не меняется. В подавляющем своем большинстве они иностранные военные наемные (платные) специалисты.
Но такого специалиста для краткости называть и «наемник» и «контрактник». Какая между ними разница? Если принимать во внимание только семантику слова, то назови мы наемника — контрактником, разницы принципиальной не будет. Однако нельзя не заметить, что отрицательная окраска слова «наемник» имеет ярко выраженный политический подтекст и связана противостоянием двух некогда непримиримых политических лагерей. Можно привести такой пример.
В 1974–1975 годах в Анголе перед провозглашением независимости страны под руководством бывших португальских офицеров полковника Сантуша и Каштру и капитана Бенту собралось около 40 белых ангольцев, не португальцев, заметьте, а людей, родившихся в Анголе и считавших ее своей единственной родиной. По большей части это были бывшие кадровые офицеры португальской колониальной армии, в задачу которых входило обучение черных солдат ФНЛА. Многие из этих людей искренне любили свою родину, хотели видеть ее процветающей и независимой. Себя они называли «борцами за независимость». Противоположенная сторона без обиняков причисляла их к иностранным наемникам. Но ведь и пропагандистские средства УНИТА именовали советских офицеров и прапорщиков, а также кубинцев, помогавших МПЛА, не иначе как «иностранными наемниками».
Я отнюдь не хочу придать позитивный смысл термину «наемник» (в значении «mercenario»). Однако нельзя не заметить, что есть некая несправедливость в том, что, когда речь идет о западных профессионалах военного дела, работающих по контрактам за рубежом, чаще употребляют именно его. Наших же «спецов», пошедших горячие точки Африки, Азии и Латинской Америки именуют «воин-интернационалист».
Поэтому «вредность» таких рассуждений состоит как раз в другом. В нежелании посмотреть в корень проблемы. А он — в признании профессионального статуса наших советников и специалистов. И если отбросить ложную стыдливость, порассуждать, то наши «воины-интернационалисты» вполне подпадают под статус «иностранного военного наемного специалиста». (Умышленно избегаю употребления экспрессивно окрашенного термина).
Не хочу сравнивать наших советников и специалистов, скажем с «дикими гусями» из одноименного кинофильма с Роджером Муром в главной роли. Кстати цель то у наемной команды из фильма была весьма благородная: спасти законного президента африканской страны, свергнутого его оппонентами. Или с тем же Питером Маккализом. Просто думаю, что пришло время назвать вещи своими именами. Согласитесь, что «воин-интернационалист» — термин, которым по сей день именуются тысячи советских и российских военспецов, проходивших службу в Африке, Азии и Латинской Америке, мягко говоря, не соответствует их реальному статусу. Термин «ветеран локальных войн и вооруженных конфликтов» отражает скорее факт пребывания в стране или регионе, но не определяет статуса.
В данном случае вопрос терминологии носит принципиальный характер. От него зависит оценка труда этих людей. В советское время государство, прикрываясь идеологизированными постулатами о «выполнении интернационального долга», «братской помощи народам, борющимся против империализма» беззастенчиво обирало своих граждан, направляемых в качестве советников и специалистов за рубеж. Их денежное содержание назначалось произвольно, иностранная валюта на руки не выплачивалась, а переводилась в чеки «Внешпосылторга», имевшие ограниченное хождение. Из оклада по должности и воинскому званию, положенному офицеру, прапорщику по закону, изымалась в пользу государства значительная его часть. Никакие страховки на крайний случай не предусматривались.
Помнится в начале 80-х при оформлении очередной «длительной зарубежной командировки» в «жаркую» в прямом и переносном смысле страну, один из моих друзей попробовал поинтересоваться у кадровика 10-го Главного управления ГШ условиями контракта. «Какой контракт? Ты, что старлей, наемник, что ли? Е-дешь вы-пол-нять ин-тер-на-циональный долг. А при этом тебе государство еще и деньги платит. Понял?», — таков был ответ.
Можно привести немало случаев, когда отсутствие полноценных личных контрактов приводило к невозможности компенсационных выплат в случае смерти, ранения или пленения. Тот же Пестрецов за 15-месячное пребывание в южноафриканском плену не получил от советского государства ни копейки. Мой однокашник и коллега Сергей Антонов, прошедший Анголу и Мозамбик, будучи наблюдателем ООН в Руанде в 1994 году получил пулю в бронежилет и едва не стал инвалидом. Никакой денежной компенсации ему выплачено не было.
«Вольности» с оплатой наших военспецов за рубежом продолжаются и по сей день. Например, российские офицеры-наблюдатели ООН в отсутствии личного контракта по сравнению со своими коллегами из других стран получает за ту же работу значительно меньше. Труд же российского майора или капитана, который в обход Министерства обороны смог заключить персональный контракт с ООН, оплачивается на порядок выше, он имеет солидные (и реальные в отличие от «воина-интернационалиста») льготы, а по истечении контракта, его ждет немалая пенсия. Правда, для этого ему нужно многих «подмазать» и уволиться из армии. Поэтому мне кажется, что за игрой формулировок скрывается нечто больше — нежелание признавать профессиональный статус наших военных советников и специалистов, работавших за рубежом. Все они являются военными профессионалами. Именно так и предпочитает называть себя и своих товарищей небезызвестный Робер Динар. Он, кстати, тоже не любит слова «наемник».
Его тщательно избегали и американцы, когда разворачивали свою программу помощи ФНЛА и УНИТА. Тогдашний представитель ЦРУ в Анголе Джон Стоквелл свидетельствует, что его руководство категорически запретило в переписке и разговорах упоминать слово «наемник», и предписало употреблять вместо него термин «иностранный военный советник».
Некоторые особенности национальной советнической деятельности
Сегодня мало кто представляет масштабы вовлечения наших военных советников в процесс строительства ангольских национальных вооруженных сил в период с 1975 по 1991 год. Ни одна мало-мальски значимая операция ФАПЛА не проходила без участия советских военных, ни одно сколь либо значительное решение, касающееся укрепления обороноспособности государства или усиления боеспособности вооруженных сил не принималось ангольской стороной без консультаций с советским советническим аппаратом. Советские советники работали практически во всех органах военного управления, начиная с центрального аппарата министерства обороны, штабов видов вооруженных сил, командований военных округов и фронтов до пехотных бригад, батальонов, эскадрилий и даже отдельных подразделений.
Среди них были и штабные работники с опытом командования крупными соединениями, и даже родами войск в СССР, и командиры частей, прошедшие Афганистан, и специалисты-практики по боевому применению войск и отдельных типов и видов вооружения и боевой техники. Так, второй по счету главный военный советник в Анголе опытнейший генерал И. Пономаренко до прибытия в Анголу командовал в Союзе гвардейской армией, развернутой по штатам военного времени. А генерал-полковник К. Курочкин получил назначение в Африку с должности заместителя командующего элитными воздушно-десантными войсками ВС СССР. Имел опыт Великой Отечественной войны и боевых действий в Афганистане. Кандидатов в Анголу старались подбирать из самых опытных и испытанных офицеров. Только по официальным данным, в ходе выполнения задач по строительству вооруженных сил и обучению личного состава ФАПЛА в 1975–1991 годах в Анголе побывало 107 генералов и адмиралов, 7 211 офицеров. Все они были не только опытны, но и многократно проверены. Достаточно сказать, что за годы нашего сотрудничества с Анголой не было зафиксировано ни одного «невозвращенца». Несмотря на то, что в Луанде открыто работали посольства и представительства многих западных стран, а многие иностранные «фирмачи» имели возможность активно контактировать с нашими военнослужащими. Ни один из наших офицеров или прапорщиков, даже не сделал попытки сбежать или перебраться в какую-нибудь из сопредельных стран. Хотя такие предложения поступали к нашим неоднократно. Особым объектом для западных спецслужб были советские граждане, попавшие в плен к унитовцам и юаровцам. Прапорщика Пестрецова, в южноафриканской тюрьме активно «обрабатывали», например, в течение нескольких месяцев.
ФАПЛА строились по образу и подобию Советской армии и Военно-морского флота. Организация и вооружение основной боевой единицы сухопутных сил — моторизованной пехотной бригады соответствовала в основном организации советского мотострелкового полка, батальоны и дивизионы с некоторыми незначительными вариациями повторяли оргштатную структуру советских частей. Соответственно адекватными были методы и способы обучения и воспитания личного состава, внедряемые нашими советниками в ангольскую действительность.
Советским советникам, специалистам и переводчикам, работавшим в большинстве из пехотных частей ФАПЛА, зенитноракетных бригадах в Лубангу, Намиб, Мулонду, радиотехнических подразделениях южных фронтов пришлось принять на себя основную тяжесть участия в боевых действиях. Наши асессоры, так называли в Анголе советских советников, учили ангольцев планированию боя в наступлении и обороне, грамотной организации сопровождения колонн с грузами, установке и снятию минных полей, ведению разведки и даже… военному делопроизводству. Неоценимую помощь ангольцам оказывали наши специалисты в ремонте и обслуживании советской военной техники. Многие советники зачастую становились как бы вторым, «резервным номером расчета» при ангольских командирах и начальниках, их своеобразной «тенью». А, случалось, в самые ответственные моменты брали функции подсоветных на себя. Им нередко доводилось, защищая свою жизнь и жизнь товарищей своих товарищей, брать в руки автоматы и пулеметы, садится за штурвалы боевых машин пехоты и танков, пульты управления огнем ракетных и зенитных установок. Многим приходилось по долгу жить в палатках и землянках, постоянно испытывая серьезные бытовые неудобства и лишения: отсутствие воды, электричества, полноценного питания и медицинского обеспечения.
Как правило, в ангольской бригаде работало от 2–3 до 8–12 человек, включая переводчиков. При учебных центах СВАПО и АНК, расположенных на территории Анголы функционировали отдельные группы советских советников. Они «трудились» в обстановке полной закрытости и об их работе знали немногие даже из числа советских специалистов. Однако после принятия в середине 80-х годов решения о привлечении двух бригад СВАПО и нескольких батальонов АНК к боевым операциям против УНИТА, советские специалисты также приняли в них участие. При управлениях большинства из 10 военных округов также функционировали небольшие группы советников. В дальнейшем, когда были сформированы управления военных фронтов, в них также были назначены военные советники и специалисты. Причем, советников, проработавших в «боевых» частях 6–10 месяцев перебрасывали в более спокойные места, и наоборот.
Вот, например, как вспоминает о таком «вахтовом» методе советский советник Вадим Сагачко. «С августа 1988 г. по май 1989 г. работал советником командира 10-ой пехотной бригады ФАПЛА. В нашу группу вошли советник начальника артиллерии подполковник Яцун, специалист по ПВО Поливанов и переводчик А. Поборцев. До этого советников в бригаде не было. Ее перебросили из Кабинды для усиления группировки войск в район Куиту-Куанавале. Основными нашими задачами были охрана шоссе на участке Менонге — Куиту-Куанавале (ангольского «Саланга», или «дорого смерти», как ее называли в Анголе — авт.) и проведение частных операций против УНИТА. Затем я был назначен специалистом по боевому применению пехотных и танковых подразделений при штабе Южного фронта. Но в штабе сидели мало, из нас периодически комплектовали оперативные группы и направляли в те районы, где войска готовились к операциям. За год я побывал и на Восточном фронте в провинции Мошику, и на Южном фронте в Куиту-Куанавале, при подготовке и проведении операции «Зебра». Затем в «горячих точках» провинции Кунене — Ондживе, Кааме и Йонгу; приходилось выполнять боевые задачи и в провинции Уила, в Шибембе. А перед окончанием командировки меня перебросили готовить военные кадры в относительно спокойной провинции Уиже, когда оттуда уходили кубинские интернационалисты».
Советские военные миссии были разбросаны всей Анголе. Они представляли собой, как правило, один или несколько 1–2-х этажных коттеджа, расположенных обычно в наиболее безопасных местах города, с хорошо простреливаемыми подходами, окруженные несколькими рядами колючей проволоки или металлической сеткой. Миссии имели автономное энерго- и водоснабжение, оборудованную русскую баню. Причем обустраивали миссии обычно собственными силами, не особо полагаясь на ангольцев. На территории в боевой готовности стояло 1–2 БТРа или БРДМ, в зависимости от ее численного состава, располагались служебные и личные помещения. Миссии оборудовались радиостанций для связи с Луандой, киноустановкой, столовой, бомбоубежищем (обычно в красной сыпучей ангольской земле для этих целей вырывалась глубокая яма — «щель». Охрану советских «военных поселений» несли солдаты ФАПЛА или кубинцы. В самых опасных районах подступы к советским военным миссиям охраняли танки и БТРы правительственной армии. В некоторых воюющих округах жены наших советников даже не имели возможности выйти за ворота миссий, знали только одну дорогу: из аэропорта и обратно.
В Луанде и некоторых других городах, где условия были более безопасными, советники и специалисты жили по всему городу. В столице насчитывалось 17 мест «компактного проживания» советских военнослужащих. Наиболее крупные из них носили даже своеобразные «кодовые названия». Например, на центральной площади города «Кинашише» располагалось здание «Кука» (по огромной, когда-то по ночам святящейся надписи «Cuca» на крыше, рекламирующей один из сортов популярного луандского пива). Другое крупное поселение наших «совзагранспециалистов» — «Арарат» располагалось недалеко от военно-политического училища имени команданте Жика. По одной версии свое название дом получил по первым его жильцам — армянским летчикам личного самолета Як-40 министра обороны Педале. По другой — из-за своей повышенной этажности. А поскольку лифт никогда не работал, то восхождение на верхние этажи требовало поистине альпинистской подготовки. В этом же здании располагался культурный центр нашего торгпредства, кинотеатр, выставочный зал. Только что прибывшие из СССР советники и специалисты, или те, кто не успел или не смог по каким-то причинам вызвать жен, размещались на территории советской военной миссии в Луанде рядом с министерством обороны и в специальных общежитиях.
За пять лет пребывания в Анголе мне довелось видеть в работе десятки военных советников и специалистов, в том числе трех из семи главных военных советников в Анголе: В. Шахновича, Г. Петровского, К. Курочкина, многих их заместителей: генералов Инюцина, Кирсанова, Черных и других. Наиболее плотно пришлось работать с советническим аппаратом командования ВВС и ПВО: полковниками Шрубом, Кислицином, Борисовом, Савельевым, Кожевниковым, Турчинским, Баськовым, Фалеевым, Николаевским. Доводилось видеть в работе и многих «провинциальных» советников.
В своем подавляющем большинстве это были настоящие военные профессионалы, много сделавшие для создания вооруженных сил Анголы. В том, что ФАПЛА, начиная с середины 80-х годов XX века, стала практически на равных «вести разговор» с самой боеспособной армией африканского континента — армией ЮАР огромная заслуга десятков тысяч советских офицеров и генералов, в разное время работавших в Анголе.
Кто-то может задать вопрос: почему одних наших военнослужащих, работавших в национальных армиях стран третьего мира, именуют «советник», а другого «специалист»? Какая разница? Не все ли равно? В принципе, в понимании обывателя, любой военный советник — это специалист. Но не любой военный специалист был советником. Почему? Статус был разный. В этом коренное различие. Советские военные специалисты работали в армиях десятках стран. Их были десятки тысячи. А вот советников было всего несколько тысяч.
Советский военный советник считался как бы полноправным представителем министерства обороны СССР, государства, КПСС. На него возлагалась не только чисто военная миссия по оказании помощи в создании и организации деятельности военных структур в этих странах, но и широкие идеологические задачи. По замыслам тогдашнего партийно-политического руководства СССР он был призван «вразумить» только что слезших с пальмы (верблюда, горы) аборигенов, на практике продемонстрировать все достоинства не только строительства вооруженных сил по советскому образцу, но самого социалистического пути развития. Специалист же в понимании местного военного командования был наемным работником, призванным обучать личный состав, и в случае необходимости самим обслуживать технику, проводить ремонтные и регламентные работы.
Количество необходимых специалистов и их категории, как правило, определялись местным командованием исходя из поставляемой в страну советской боевой техники. Список же советников утверждался и предлагался советской стороной. Но он мог быть полностью или частично отвергнут национальным командованием. Так бывало в разное время в Перу, Египте, Ливии, Йемене и других странах, которые не желали иметь в своих рядах «идеологических диверсантов», проводников политики «КПСС и советского правительства». Многие из генералов национальных армий считали «хабиров», «асессоров», «консельейрос» ни за что ни отвечавшими нахлебниками, которые только «выдают рекомендации». А дальше хоть трава ни расти. А им нужны были технари, пахари-помощники, которые в случае чего смогут заменить вышедшего из стоя авиатехника или сапера, сесть за пульт управления ракетной установки или за штурвал боевого истребителя.
Тогда советская сторона пошла на хитрость. Мол, без консультантов на высоком уровне, вам все равно не обойтись. Оружие то наше, значит, и тактика и организация должны ему соответствовать. Давайте направим вам советников, и сами будем оплачивать. Они не помешают, только помогут. Многие станы соглашались с таким предложением. А почему бы и не принять даже такую помощь, если на халяву? Однако руководство многих «умеренных» стан, особенно арабских, старалось максимально ограничить влияние советских советников на личный состав. Никаких политинформаций, идеологических оценок и «промывания мозгов» среди солдат и офицеров национальной армии не допускалось. Вместе с тем, усилиями наших советников даже в армиях некоторых ортодоксальных исламских государств были созданы некие подобия политорганов Советской Армии. Они назывались органами моральной (политической) ориентации. Такие институты при помощи наших советников долгое время функционировали в вооруженных силах Сирии, Ливии, Южного и Северного Йемена.
В Анголе и других странах, в то время безоговорочно принявших советский путь строительства вооруженных сил: Афганистане, Вьетнаме, Мозамбике, Эфиопии, Гвинее-Бисау и некоторых других местные власти никаких политических и идеологических ограничений на деятельность советников не налагали. Однако для того чтобы обеспечить независимость советника от местного командования, все же действовало правило: они содержались за счет бюджета Минобороны. А труд специалистов оплачивал наниматель, т. е. местная сторона. Основные должности советников, как правило, были выведены из допсоглашений по базовому контракту и оплачивались из кармана советского налогоплательщика. (Могли быть и варианты в зависимости от страны и ее финансовых возможностей. Например, в Анголе практически все советники и специалисты, по сути, содержались за счет СССР, который выделял стране долгосрочные кредиты. В конце 90-х годов XX века многомиллиардный долг Анголы по этим кредитам был практически списан). Советники имели более солидную оплату труда (на 20–30 %), чем у специалистов, значительно выше были и их должностные категории: от полковника вплоть до генерала армии.
В эпоху расцвета военной помощи СССР странам третьего мира (с конца 60-х до середины 80-х годов XX века) считалось, что для укрепления нашего влияния в армиях дружественных стран третьего мира, следует направлять как можно больше советников. Соответственно росли и расходы. Однако по мере того, как Советский Союз начал сталкиваться со все возрастающими экономическими трудностями, советники все чаще стали подменяться специалистами. Делалось это, по крайней мере, в Анголе, достаточно неуклюже. Например, на место советника командующего ВВС Анголы полковника Шруба приехал, уже в качестве специалиста полковник Лакуста. Он был молод и амбициозен. Но опыта было маловато для такой должности. Хотя с его приездом она и стала именоваться «специалист при командующем ВВС и ПВО по ВВС». Но его должностное прохождение в Союзе никак не соответствовало его фактическому статусу «консультанта при командующем видом вооруженных сил». В дальнейшем он практически самоустранился и превратился в обыкновенного советника командира эскадрильи, предпочитая по привычке общаться с рядовыми летчиками. С трудом представляю, как бы он осилил такую миссию, как организация спасения нашего экипажа, сбитого в Менонге в 1980 году. В дальнейшем эта тенденция стала необратимой. А с 1991 года даже главный военный советник в Анголе стал содержаться целиком за счет местной стороны, превратившись в некого «специалиста-консультанта при министре обороны» без каких бы особых прав и претензий на влияние.
Самой существенной проблемой в организации советнической деятельности в Анголе стала «профпригодность». Учитывая масштабы привлечения советских специалистов в этой стане, конечно, было трудно рассчитывать на индивидуальный подход при выборе кандидатов на должности советников и специалистов. Нельзя забывать также, что огромную массу квалифицированных офицеров «забирал» Афганистан. Однако даже не в квалификации дело. Подавляющее большинство наших советников и специалистов, находившихся в разное время в Анголе, были компетентны в военной области. Проблема заключалась в другом. В полном отсутствии у большинства прибывающих даже элементарных представлений о местных реалиях: особенностях быта, поведения, психологии ангольцев, национальном составе армии, обычаях и традициях народов Анголы. А без этих знаний усилия многих советников пропадали, по сути даром, а иногда приводили к неприятным последствиям, что наносило ущерб нашему престижу за рубежом.
Не умеешь, научим, не хочешь — заставим
Как-то вновь назначенный советник командующего ВВС и ПВО полковник Петр Петрович Ксенофонтов решил навестить начальника штаба ВВС и ПВО Алберту Нету. Недавно назначенный командующим член политбюро ЦК МПЛА — Партии труда полковник Ндалу был обременен массой других обязанностей, и фактически его функции исполнял начальник штаба. По этой причине Ксенофонтов оказался как бы без подсоветного. Но рвался в бой и решил перенести тяжесть «выдачи советнических рекомендаций» на начальника штаба. По этому поводу, кстати, чуть не произошел скандал: два советских советника: Ксенофонтов и Савельев никак не могли поделить одного ангольца. Но нередко случалось и так, что наш советник оставался без протеже. Например, прибывший в 1982 году из Союза советник главного штурмана ВВС неожиданно обнаружил, что его подсоветного не существует в природе! Ну не было у ангольцев в то время подготовленного руководителя штурманской службы в ВВС. Но существовал план строительства ВВС и соответствующая ему штатная структура. А онпредписывал иметь на этой должности советника. Вот он и приехал. Впрочем, несостоявшемуся советнику тут же нашли работу. С подачи нашего замполита полковника Станислава Турчинского он стал… секретарем партийной организации соввоенколлектива при ВВС и ПВО Анголы.
По дороге в штаб ВВС и ПВО, который располагался на одной из самых красивых улиц Луанды — авениде, носившей имя национального героя Анголы команданте Володи, новый мой ангольский шеф, «камарада Педру», как его окрестили ангольцы, вдруг решил похвастаться своими знаниями местных реалий. «Когда начнем говорить, сначала поинтересуйся здоровьем родственников товарища Нету. Спроси, как себя чувствует товарищ Мария Эужения». Пытаюсь сообразить: жену начальника штаба зовут совсем по-другому, сестер, по-моему, у него нет. Кто эта Мария Эужения? Может быть, за два месяца моего отсутствия в стране анголец женился на другой? Я только приехал из отпуска, в котором задержался по случаю дурацкой травмы ноги, полученной на раскорчевке дерева: помогал родителям обустраивать только что купленный садовый участок под Волоколамском. Пока я размышлял, как бы поделикатней разузнать у советника хоть что-нибудь про эту таинственную персону, он сам открыл секрет. «А все-таки ВВС и ПВО Анголы повезло, что его штаб возглавляет племянник первого президента страны. Думаю, многие вопросы будет легче решать, как думаешь, старший лейтенант?» — обращается ко мне «камарада Педру».
Все становится ясно. Новый шеф перед отправкой в «десятке» прослушал лекцию какого то горе-специалиста по истории страны. Лектор и ляпнул, что, мол, в Анголе все вышестоящие должности в армии занимают родственники руководителей партии и государства. И все они — «Нету». Эдакое кумовство, возведенное в ранг кадровой политики. Сопоставив фамилию первого президента с фамилией начштаба, советник и сделал далеко идущий вывод. Даже узнал, что вдову первого президента Анголы Агоштинью Нету, умершего в 1979 году, зовут Мария Эужения Нету…
Пришлось деликатно объяснять, что фамилия Нету — одна из самых распространенных в Анголе. Приставка «нету» по-португальски переводится как «внук», а иногда трактуется и в более широком смысле: как свояк, родственник. И ассимилированные колонизаторами африканцы, перейдя на португальские имена, старались таким образом сохранить свою самобытность. Поэтому и стали именовать себя: такой-то внук такого-то. Но имя получалось очень громоздким, и со временем после приставки перестали употреблять имена родственников. А она сама утратила прямое значение и превратилась в элемент фамилии. Поэтому к прямым родственным связям слово «нету» никакого отношения не имело. А так бы пол-Луанды были бы родственниками.
Камарада Педру был страшно обескуражен моим объяснением: «Надо же, при первом же визите к подсоветному чуть не вляпался». Но полковник все-таки «вляпался» и, не менее капитально, сбив через две недели насмерть на своей «Волге» ангольца. И был по решению посла «в 24 часа» отправлен в Союз. В этой аварии он был, по большому счету не виноват: анголец выскочил на перекресток внезапно, в месте, где не имелось пешеходного перехода. А Ксенофонтов, человек в возрасте, с ослабленной реакцией, и, к тому же, практически не обладал опытом вождения легкового автомобиля. А тут положенная по штату «Волга» при отсутствии персонального шофера (он полагался только главному военному советнику), и вдобавок, незнакомый город. Кстати, возраст некоторых наших советников не только отрицательно сказывался на их здоровье (когда человеку под пятьдесят, жаркий и влажный тропический климат переноситься очень тяжело), но и в ряде случаев, препятствовал психологической совместимости с ангольцами. Подавляющее большинство подсоветных были молоды, темпераментны, жизнь «била в них ключом», и наши «старички», как они их называли «вельётеш», не всегда вписывались в схему отношений.
Кстати, как потом выяснилось, отправили Ксенофонтова в Союз зря. Перестраховались. Но такие были в наших посольствах правила: быстренько выслать человека из страны, спасти его от тюрьмы и законного наказания. К тому же Африка, есть Африка и не всякий государственный закон имеет здесь силу. Там правят обычаи, традиции, подчас жестокие и кровавые. За убийство соплеменника (автомобильный наезд — то же убийство), можно было получить по полной программе. И в Луанде, и других городах были случаи кровавых расправ над иностранцами в подобных ситуациях. Так, в 1982 году в районе столичных трущеб — «мусекеш», разъяренной толпой был буквально разорван на куски болгарский гражданин, задавивший в нетрезвом виде африканскую девочку. Ему не смогли помочь даже кубинцы, чей военный автомобиль проезжал в это время мимо…
Однако в случае с советским военным советником Петром Ксенофонтовым, как раз ангольские обычаи и сыграли прямо противоположенную роль. Пострадавшего ангольца нашими усилиями доставили в кубинский военный госпиталь. Но там ему помочь не смогли, удар был слишком силен. Вскоре в госпиталь приехала группа родственников погибшего. Мы приготовились к самому худшему, и потихоньку с помощью кубинских врачей вывели Ксенофонтова через запасной выход и отправили домой.
Вскоре от группы родственников, некоторые из которых были одеты в национальные одежды, отделился человек. Это был, как оказалось, дядя покойного. Выслушав наши соболезнования и заверения, что «камарада советику» не виноват в происшедшем, он спокойно, без истерики задавал нам всего два вопроса. Как высоко положение человека, убившего его племянника (он так и сказал «убившего», а не «совершившего наезд, аварию и т. п.), и где конкретно это произошло: на прямой дороге или перекрестке? Получив ответ, что советский советник — «большой шеф», а дело случилось на разъезде перед национальным аэропортом, он с удовлетворением кивнул и вернулся к родственникам.
По оживленной реакции ангольцев и даже почти доброжелательным взглядам в нашу сторону, мы поняли, что сведения, сообщенные семье, ее полностью удовлетворили. Через несколько минут обсуждения «дядя» вновь подошел к нам и бросил несколько слово, среди которых явственно различался термин: кименга.
Так у племен баконгу называется натуральный вид штрафа, который уплачивается провинившимся в пользу родственников пострадавшей семьи при ранении соплеменника и какого либо другого ущерба. В случае убийства полагалась смерть, но семья сделала «скидку», во-первых, на знатное, по их убеждению, происхождение и положение виновного, а во-вторых, место пересечения нескольких дорог у баконгу считается священным. Они и вождей своих всегда хоронили только у перекрестков. Поэтому семья и решила ограничиться штрафом. Словом пришлось нам быстренько скинуться и собрать, кто что мог. В общий котел «полетели» несколько бутылок водки, пара брюк и рубашек, поношенные фапловские ботинки с берцами, нехитрая кухонная утварь. Словом, кто, что мог. Одна из советнических жен выделила в уплату «кименга» отрез ткани, который привел в восторг женскую половину семьи погибшего. Таким образом, конфликт «на семейном уровне» был исчерпан, а полиция, в то время крайне лояльно относившаяся к «советским интернационалистам», ввиду отсутствия иска со стороны родственников прекратила дело. Но Ксенофонтов был к тому времени уже в Союзе.
Помимо слабого знания обычаев и традиций народов, населяющих Анголу, большой бедой многих наших и специалистов, и советников стало, если так можно выразиться, слишком уж прямое перенесение своих знаний и опыта на ангольскую действительность. Многие советские командиры рот, батальонов, полков, ставшие в одночасье советниками и специалистами действовали по старому советскому армейскому принципу: «Не умеешь, научим, не хочешь — заставим». Кто-то пытался вместо «тени» превратится в реального персонажа, попросту подменяя собой ангольских офицеров. Другие норовили решить стоявшие проблемы «горлом», частенько матерясь при этом на полную катушку. Нельзя сказать, чтобы для ангольцев такие обращения были в диковинку: в португальском языке имеется немало экспрессивно окрашенных слов. Но до знаменитого русского, набившего оскомину русского мата, им далеко.
С этой проблемой сталкивались очень многие. В 1981 году советник командира радиотехнического батальона на базе ВВС в Луанде майор Трушкин, отличавшийся страшным рвением по службе, поставил перед собой цель сделать «из вверенной ему ангольской части показательный батальон, не хуже, чем тот, который был у него в Союзе». Он настолько вошел в роль, что, кажется, уже не отличал где ангольский личный состав, а где советский. По утрам устраивал «разборки», частенько матерясь перед строем. Как-то вместе с заместителем майора капитаном Микнявичусом я стал свидетелем одной неприятной сцены. Советник стал распекать командира ангольской радиотехнической роты. «Ты, чтоб твою мать, — кричал он на молоденького лейтенанта, опоздавшего на утреннее построение личного состава, — где шляешься, почему твои подчиненные разболтаны и расхлябаны? Твоя родина в опасности, а ты на службу опаздываешь?!». Говорил он это по-русски, явно с удовольствием перемежая речь недавно выученными португальскими выражениями. У худенького лейтенанта после такого выступления вдруг задрожали губы, и он, едва сдерживая слезы, прошептал: «Не надо, не смейте трогать мою мать, она недавно умерла». Не владевший русским, но понимающий отдельные слова, анголец воспринял выражение «чтоб твою мать» буквально. Как оскорбление в адрес умершего предка. И в истерике убежал.
То, что у ангольского лейтенанта умерла мать, я не знал, но не мог не заметить на руке у ангольского офицера черной траурной повязки. Ангольцы траур по своим близким родственникам носили долго и аккуратно. Советник, будь он внимательнее и, самое главное, полюбознательнее мог бы обратить на это внимание. А так, отношения с командиром роты у майора были испорчены надолго. «Недоразумения» с употреблением и к месту, и не к месту традиционных русских экспрессивных выражений стоили десяткам наших советников испорченных отношений с ангольцами.
Нельзя сказать, чтобы, «особенностями национальной советнической деятельности» не было озабочено руководство «десятки» — 10 Главного управления Генерального штаба, основного органа по руководству нашими «соввоензагранколлективами». С начала 80-х годов старались объединить группы отъезжающих по «страноведческим» направлениям, и устраивали занятия, на которых будущих советников и специалистов знакомили с особенностями их деятельности, нравами и обычаями «стран пребывания». Но, что можно успеть за неделю? Офицер, командируемый за рубеж, едва успевал за этот срок оформить все документы, выкупить билеты, получить на складе и подогнать под себя гражданскую одежду (она выдавалась вместо форменного офицерского обмундирования и, как правило, и не отличалась большим разнообразием. Поэтому, вновь прибывающие в Анголу офицеры, выглядели, как довоенные североамериканские гангстеры или агенты царской охранки: все в одинаковых костюмчиках, плащах и шляпах от Минобороны). Где там до лекций о каких-то нравах и обычаях?
К подготовке высшего состава наших военных миссий за рубежом подходили более тщательно. В учебном центре «Курсы «Выстрел» под Москвой периодически проводились сборы главных военных советников и их заместителей. В середине 80-х годов, при генерал-полковнике К. Я. Курочкине этой проблемой серьезно занялись и в Луанде. Прибывшие советники и специалисты прослушивали трехдневный курс «национальных особенностей». Для занятий привлекались наиболее подготовленные и опытные советники и переводчики. Приходилось и мне несколько раз читать курс лекций о быте и нравах народов Анголы. Все это было очень полезно, но, к сожалению, не решало вопроса кардинально. Поэтому многие наши офицеры и генералы ухватывали суть советнической деятельности, начинали понимать психологию ангольцев лишь поднабравшись опыта, спустя год, а то и два после приезда в страну.
Многие наши советники высшего и среднего звена никак не могли, например, понять сущности ангольских военно-партийных псевдонимов. Большинство партизанивших или работавших в период колониального господства португальцев подполье членов МПЛА, имели боевые клички, которыми искренне гордились. Например, первый министр обороны Анголы Энрике Телеш Каррейра звался «Ику». Сменивший его Педру Мария Тонья имел псевдоним «Педале». Начальник генерального штаба Антониу душ Сантуш Франса носил прозвище «Ндалу», а тогдашний командующий ВВС и ПВО Жоау да Консейсау был известен как «Гату». Имел соответствующую кличку и начальник Национального политуправления ФАПЛА Франсишку Магальяеш Пайва — «Нвунда», а также многие должностные лица рангом пониже.
Эти клички, как правило, на русский язык официально никогда переводились. Однако их происхождение было достаточно любопытно и для человека любознательного многое могло сказать об ангольском руководителе. Например, псевдоним «Педале» происходил от португальского разговорного глагола «педалар» — крутить педали, быстро ездить на велосипеде. Как рассказывал мне старый партизан МПЛА по кличке «Мона» («обезьяна»), прозванный так за фантастическую ловкость и умение бесшумно пробираться через джунгли, будущий министр обороны получил ее за свой энтузиазм, энергичность и способность к многочасовым африканским танцам. Кличка «Гату», в переводе с португальского «кот», была дана будущему командующему ВВС и ПВО его боевыми соратниками за необычную живучесть и способность удачно уходить от португальских патрулей. В 1977 году во время попытки государственного переворота в Луанде «Гату» блестяще подтвердил ее: будучи захваченным заговорщиками, со связанными руками, раненый, он сумел выбраться из подожженного автомобиля и спастись. Некоторые клички ангольских руководителей были прямо связаны с советской действительностью. Национальный герой Анголы команданте «Володя» взял такой псевдоним в честь вождя мирового пролетариата Владимира Ленина, а знаменитый политработник ФАПЛА Дину «Матросс», по слухам преклонялся перед подвигами революционера-большевика матроса Железнякова.
Псевдонимы могли отражать и национальные особенности, физические достоинства или недостатки бывших партизан. Клички давались не только на португальском языке, но и на местных наречиях. Например, начальник отдела пропаганды Национального политуправления ФАПЛА носил кличку «Лелу Кизуа», что в переводе с кимбунду означало «Солнечный день»: широколицый, с блестящим лицом, удивительно дружелюбный негр действительно как бы излучал солнечное тепло на окружающих. А начальник кабинета министерства обороны по внешнеэкономическим связям товарищ «Дибала» был лыс, словно бильярдный шар. Слово «дибала» на языке кимбунду и означало «лысый».
Так вот, многие советники никак не могли привыкнуть, что их подсоветные пользуются кличками, иногда и не совсем благозвучными. Поэтому, многие предпочитали обращаться к ним, используя длинное, в несколько слов и зачастую не совсем понятное окружающим, официальное португальское имя. Многих ангольцев это удивляло и даже раздражало.
На своеобразие цепочки отношений «советник — подсоветный» часто накладывал свой отпечаток и характер ангольцев: многие из них были откровенно ленивы и безынициативны. Однако при этом обладали природной смёткой и просто-таки первобытной хитростью. Такие ангольские командиры нередко буквально «ездили верхом» на своих советниках. Справедливости ради нужно сказать, что таких ленивых и не желавших учиться ангольских офицеров было немного. Но, если советник требовал от них слишком многого, или просто не нравился, те принимали свои меры. Дело в том, что ангольцы очень быстро «просекли», что «советскому товарищу» (генералу, полковнику подполковнику, майору и т. д.) повезло: вместо морозной Сибири или заснеженного Забайкалья он оказался в их жаркой стране и при этом неплохо зарабатывает. А поэтому сделает все возможное, чтобы продлить срок своего пребывания или, по крайней мере, его не сократить. Для укрощения чрезмерно ретивого советника в ход шел даже шантаж: «мол, «камарада асессор», сообщу, что пьешь водку в рабочее время, после обеда на службу не выходишь, продукты получаешь со военной части склада, а кванзы за них не платишь и т. д.». Если шантаж не помогал, в дело шли прямые доносы.
Таких специалистов, «не сумевших найти общий язык с подсоветной стороной» руководство советской военной миссией прорабатывало по служебной и партийной линии. Зачастую, не разобравшись в сути конфликта, их переводили в другой округ, а иногда и досрочно откомандировывали в Союз. Многие боялись этого. Поэтому были и такие, кто шел на поводу у своих визави, откровенно лебезил и даже угодничал перед ангольцами. Другие, отчаявшись, найти общий язык, попросту самоустранялись от работы. Но большинство, несмотря на препоны, честно продолжали выполнять свой долг.
Так, например, советник начальника связи ВВО и ПВО, майора Багорру, занимавший эту должность в начале 80-х годов в Луанде был эдак на четверть века младше своего советника. Майор, не имевший соответствующей подготовки, получил свою должность за то, что когда-то в период национально-освободительной борьбы с португальцами исполнял обязанности личного радиста лидера МПЛА Агоштинью Нету. Учиться он не хотел, а своего советника, пятидесятилетнего полковника, прошедшего Великую Отечественную заставлял делать за себя всю черновую работу: составлять планы и докладные, анализировать работу радиосвязи, выезжать вместо себя в командировки в районы боевых действий. При этом вел себя чрезвычайно высокомерно, по-барски. Заставлял уже немолодого человека подолгу ждать в своей приемной, опаздывал, а то и вовсе не являлся на встречи.
Прекрасно понимая, что без квалифицированной помощи советника ему не обойтись, он все время держал его «на крючке». Свой шантаж он осуществлял предельно просто. На совещаниях периодически жаловался командующему ВВС и ПВО команданте Гату, не слишком лояльно относившемуся к советским военным специалистам, что советник «не всегда дает ему правильные рекомендации по организации связи». Добросовестного полковника чуть инсульт не хватил, кода он первый раз услышал из уст своего буквально заваленного рекомендациями подсоветного подобные обвинения. Потом привык. Ссориться с бывшим личным радистом президента никто не хотел, и нам, переводчикам, приходилось прилично «вспахивать», делая объемные письменные переводы для этого бездельника. А советник, которому оставалось всего полгода командировки, а впереди маячила заслуженная пенсия, стиснув зубы и втихаря матерясь, только философствовал о странностях местных нравов.
Мне часто приходило в голову вопрос: а как бы поступили в подобной ситуации наши оппоненты с той стороны. Те, кто работал на УНИТА и ФНЛА, на ЮАР, те, кого мы называли наемниками? Как поступил бы тот же Питер Маккализ и Роберт Маккензи? Наверное, плюнули бы на все и отправились зарабатывать деньги в другую страну.
Советским оружием и кубинскими руками
Сегодня можно с полным основанием сказать, что победа МПЛА в Анголе в 1975–1976 гг. была завоевана «советским оружием и кубинскими руками». И, если кто-то захочет опровергнуть это утверждение, то шансов у него не много. Потому, что это правда. Если проанализировать ситуацию, сложившуюся в стране перед провозглашением независимости, то можно сделать вывод: силы трех национально-освободительных движений МПЛА, ФНЛА и УНИТА были приблизительно равны. Центральное разведывательное управление США оценивало численный состав повстанцев таким образом: МПЛА по их данным имело около 20 тысяч бойцов, ФНЛА — 15 тысяч, а УНИТА располагало немногим более 4 000 солдат. Вместе с тем, аналитики ЦРУ считали, что эти цифры явно завышены и их нужно уменьшить, как минимум, в двое. Позиции МПЛА были сильны на побережье, в столице — Луанде и прилегающих к ней районах, в то время как ФНЛА контролировала Север страны. Жонас Савимби и его организация пользовались поддержкой населения центральных районов Анголы. Учитывая, что собственные боевые отряды движений были немногочисленны, а подавляющее большинство населения составляли неграмотные крестьяне, слабо разбирающиеся в особенностях политики их лидеров, решающим фактором в вопросе, кто победит, стала поддержка извне. Координатор операции ЦРУ по оказанию помощи движениям Роберту и Савимби в период 1974–1976 гг. Джон Стоквелл откровенно признавался: «Победителем в гонке с Советским Союзом за обладание Анголой станет тот, кто сможет первым и в достаточном количестве предоставить оружие противоборствующим сторонам». Первым это сделал Советский Союз. Мощный поток оружия хлынул в Анголу сразу после провозглашения 11 ноября 1975 года лидером МПЛА Агоштинью Нету независимости страны. Сотни тонн вооружений и другого «материально-технического имущества», так по документам 10-го Главного управления Генерального штаба СССР проходила эта статья помощи, были предварительно сосредоточены на территории соседнего с Анголой государства — Конго (Браззавиль), с руководством которого у МПЛА были давние дружеские связи. Оттуда, через Пойнт Нуар это оружие, в основном кубинскими судами, тайно доставлялось на базы МПЛА внутри страны. После провозглашения независимости, когда А. Нету, в качестве главы государства уже официально обратился к СССР, Кубе и другим странам о помощи из СССР в Луанду был организован «воздушный мост». Советские военно-транспортные Ан-22 под «аэрофлотовским» флагом в первые недели ноября 1975 года совершили до 40 рейсов в Луанду. Несколько позже в морском порту Луанды стали швартоваться советские суда с боевой техникой. Только за три месяца, прошедших после провозглашения независимости из СССР в порты Анголы, контролируемые отрядами МПЛА, прибыло 27 крупнотоннажных транспорта с боевой техникой, автомобилями, оружием и боеприпасами. Оружие для МПЛА поставляли и другие страны «соцсодружества» — Югославия, Румыния, ГДР. Всего в период до апреля 1976 года только из СССР в адрес МПЛА, а затем сформированного им правительства, было поставлено до 30 вертолетов Ми-8, 10 истребителей Миг-17 и Миг-19, 12 машин Миг-21 различных модификаций, 70 танков Т-34, 200 танков Т-54, 50 плавающих танков ПТ-76, более 300 штук БТР-152, БТР-60ПБ, БМП-1 и БРДМ, около 100 единиц 122-мм и 140-мм установок залпового огня БМ-21 и БМ-14. Поставлялись также 122-мм артиллерийские системы Д-30, минометы, зенитные установки ЗИС-3-76, ЗПУ-1, ЗУ-23-4, ЗУ-23-2, переносные зенитно-ракетные комплексы «Стрела-2» и в огромных количествах современное стрелковое вооружение. Когда начались первые советские военные поставки в Анголу? Известно, что отдельные партии советского оружия начали завозиться для партизан МПЛА через третьи страны еще с начала 60-х годов XX века (по данным из западных источников СССР поставил ангольским повстанцам в течение 1958–1974 годов оружия на общую сумму в 55 млн. долларов). Но это было в основном стрелковое оружие, легкие минометы, мины, гранаты, переносные средства ПВО. Но начало массовых поставок боевой техники, в том числе и тяжелой, началось приходиться на весну 1975 года, когда в стране, по сути, началась гражданская война. Точную дату сегодня назвать трудно. Однако достоверно известно, что уже летом 1975 года боевые отряды МПЛА в столкновениях с ФНЛА использовали минометы советского производства, и бронированные машины БРДМ. Было бы нелогично предположить, что огромное количество тяжелой и сложной боевой техники, хлынувшей в страну предназначалась только МПЛА Движение не имело подготовленных кадров даже для десятой части этого оружия. Массовые поставки боевой техники велись «в интересах кубинцев», которые стали перебрасываться в Анголу с Кубы. Кубинцы далеко не новички в Африке. Первые солдаты с острова Свободы вступили на землю Анголы задолго еще в середине 60-х годов. Мне довелось встречаться с некоторыми из этих легендарных «бойцов революции», прибывших в Африку в 1964 году во главе со знаменитым Че Геварой. Как-то на приеме в кубинской военной миссии «Кинта Роза Линда», которые часто и с размахом устраивались тогдашним командующим кубинскими войсками в Анголе генералом дивизии Томассевичем я услышал рассказ кубинского полковника Родриго Торреса. На вид ему было лет 45. В перерывах между тостами «за советско-кубинско-ангольскую дружбу», он с увлечением поведал мне и бывшему тогда советником начальника штаба ВВС и ПВО Анголы полковнику Александру Яковлевичу Савельеву, о своей работе в составе группы кубинских революционеров, переброшенных в Африку «для организации партизанских действий». Рассказ был настолько интересный, что я зафиксировал его почти дословно в своем дневнике. «Наш отряд состоял приблизительно из 100–120 человек, которые тайно через сопредельные страны небольшими группами перебрасывались в Конго. В него входили опытные революционеры-энтузиасты, многих из которых отбирал лично товарищ Че. Боевыми действиями руководили сам Че Гевара и его заместители Дреке и Мартинес Томайо. Все мы действовали под псевдонимами и кличками. Че Гевару звали «Тату», его заместителей «Моха» и «Мбили». Сам я прибыл туда где-то в мае 1964 года, а Че находился в Конго с апреля. Меня определили в группу, которая обучала методам партизанской войны повстанцев в провинции Катанга. Сами «катангские жандармы», как они себя называли, происходили из племени, которое проживало как в Конго, так и в Анголе. И я подумал: вот шанс распространить наши действия и на Анголу. Почему мы тогда выбрали именно Конго, а не сразу Анголу или Мозамбик? Да потому, что в португальских колониях борьба только зарождалась, а на территории тогдашнего Конго действовали довольно значительные повстанческие силы под руководством молодого, и как нам тогда казалось, перспективного национального лидера Кабилы. Но очень скоро товарищ Че разочаровался в нем. Он несколько раз встречался с 26-летним Кабилой и понял, что тот больше заботился о своей личной безопасности, а не о том, как освободить страну от гнета. Кабила находится в ситуации, когда, как говорят русские, «и хочется и колется». С одной стороны он был не прочь нашими руками разжечь огонь революции в джунглях Конго и на волне народного гнева прийти к власти. А с другой, страшно боялся последствий. Ему вполне хватало его статуса «короля джунглей». Кроме того, у повстанцев не было единого руководства, сам Кабила и его помощники погрязли в пьянстве и безделии. Тогда Че Гевара и обратил внимание на сопредельную Анголу. Нам удалось войти в контакт с руководством МПЛА, и некоторые из наших товарищей были переправлены в Анголу для обучения активистов движения обращению с оружием и тактике партизанских действий. Сам я попал в центр революционной подготовки, располагавшийся в освобожденных МПЛА районах Кабинды». На мой вопрос, посещал ли сам Че Гевара во время своей «революционной» миссии в Конго Анголу, кубинец, ответил, что точно в этом не уверен. Но вот в том, что легендарный революционер неоднократно встречался с лидерами МПЛА в приграничных с Анголой районах, он нисколько не сомневался. Мне довелось хорошо знать руководителя того самого «центра революционной подготовки МПЛА» в провинции Кабинда. Звали этого старого партизана Мона. Вернее это была его боевая революционная кличка. Фамилию свою он никогда не называл, предпочитая, чтобы к нему обращались именно так. Впервые я познакомился с ним в ноябре 1976 года, когда Мона во главе делегации ангольских партизан-ветеранов приехал в Москву на празднование очередной годовщины Великого Октября. Его пригласил Советский комитет ветеранов войны, а меня курсанта Военного института определили в его личные переводчики. Кстати, это был мой самый первый опыт общения с носителем языка и я, естественно, жутко волновался: за плечами было лишь два с половиной семестра учебы. Однако мы очень быстро нашли с Моной общий язык: говорил он незамысловато, короткими фразами на достаточно чистом португальском языке. Наш преподаватель Анатолий Анатольевич Киселев, помню, тоже беспокоился, отправляя меня с моим коллегой Володей Фищуком в эту «командировку». А вдруг африканцы (Володе достался ветеран из Гвинеи-Бисау) будут говорить на «калау» — жаргоне? Но все обошлось. Поэтому в переводе выступлений Моны и его встреч с председателем комитета Маресьевым, его заместителем Корчмитом трудностей практически не возникало. Встречался я Моной и позже, уже в Анголе. Именно из его рассказов я и узнал, что кубинские инструкторы довольно долго обучали в конце 60-х годов XX века новобранцев МПЛА в его центре и лагере имени Ожи Йя Энда (ангольский партизан, национальный герой, погибший при штурме португальского форта в районе Карипанде на северовостоке Анголы. 1 августа 1974 МПЛА на месте его гибели провозгласила создание своих вооруженных сил ФАПЛА). В своих рассказах он часто упоминал кубинцев-добровольцев Рамоса Маэстро, каких-то Коэльо и Мендосо Барбудо. Скорее всего, это были клички, и возможно, за одной из них скрывался именно Родриго Торрес. Кубинцы, приехавшие в Анголу, воспринимали помощь ангольцам, как свой долг. Фидель Кастро так и провозгласил: «Мы должны отдать долг нашим братьям. Когда-то наших предков привезли из Анголы и сделали рабами, но теперь мы свободны и должны помочь освободиться ангольским братьям». Народ с энтузиазмом воспринял решение своего лидера, стал записываться в отряды «интернационалистов», которые после подготовки и направлялись за океан. Душевный подъем этих людей был отнюдь не показным, в этом я убеждался не раз. Кстати, если в первые годы в страну прибывали в основном кадровые военные, имевшие боевой опыт, то в последствии их процент значительно снизился. Рядовой состав многих кубинских частей состоял из людей, призванных с «гражданки» на военную службу. В этом не было ничего удивительного, Куба страна небольшая и Кастро говорил: «Каждый кубинец — солдат». Многие приезжали в Анголе по несколько раз. Всего за десять с лишним лет в странах Африки побывало более полумиллиона граждан с острова Свободы. Значительная их часть приходится именно на Анголу. Начало массовому присутствию кубинских войск в Анголе было положено отправкой с Кубы в августе — сентябре 1975 года контингента численностью 460 человек. Кубинское судно «Героический Вьетнам» доставило тогда в Анголу и тайно высадило его в порту города Порту Амбоинь, контролируемого силами МПЛА. Сегодня в некоторых источниках упоминается, что это были специально подготовленные подразделения. То есть спецназ. В состав контингента действительно входили бойцы специального парашютно-десантного батальона, предназначенного для диверсионно-подрывных действий и организации партизанской войны. Он был создан на Кубе в 1964 году с помощью советских спецназовцев и хорошо зарекомендовал себя во многих странах Африки и Латинской Америки. В частности его бойцы, участвовали в ряде акций под руководством Че Гевары. Однако костяк первого кубинского контингента все же составляли не спецназовцы. Это были советники и инструкторы по боевому применению советского оружия. Среди них преобладали артиллеристы и минометчики, механики-водители БТР, подрывники-саперы, операторы портативных зенитно-ракетных комплексов «Стрела-2». Все они были добровольцами. Многие кубинцы рассказывали мне, что при отборе «желающих помочь ангольским братьям» на Кубе особое внимание обращалось не только на владение военной профессией и физические данные, но и на… цвет кожи. Предпочтение при всех остальных равных параметрах отдавалось неграм. В результате первый кубинский контингент, прибывший в Анголу, в целях маскировки поголовно состоял из афрокубинцев, которые внешне мало, чем отличались от ангольцев. Кубинские инструкторы рассредоточились среди формирований движения и занимались обучением солдат МПЛА, а спецназовцы стали готовить вокруг Луанды базы для приема оружия и людей с территории Конго. Одновременно с этим президент Мариан Нгуаби под предлогом защиты от своего заирского визави Мобуту выпросил у Фиделя Кастро целый танковый полк, который был доставлен и разгружен в Поэнт Нуаре. Этот полк, в последствии переброшенный в Анголу, и стал основой кубинского контингента. К этому времени Луанда была уже целиком в руках МПЛА. Ощущая за своими спинами хоть и небольшой по численности, но боеспособный контингент кубинцев, пользуясь явной симпатией тогдашнего руководителя португальской администрации адмирала Кардозу, который передал значительное количество стрелкового вооружения в распоряжение МПЛА, силы МПЛА выбили вооруженные отряды УНИТА и ФНЛА из города. В создании решающего перевеса над противником сыграли всего лишь три(!) стареньких советских БТР-152, тайно переправленных алжирцами сторонникам А. Нету. Они произвели на унитовцев и сторонником ФНЛА устрашающее действие. Тогда в боях в Луанде погибло несколько сотен человек. В частности, в одном из столкновений 27 июля 1975 года погиб один из основателей ФАПЛА Нелиту Соареш и 20 его бойцов. По сути дела МПЛА нарушило соглашение, заключенное в городе Алвор, предусматривавшее, что к власти будут приведены представители всех трех движений: МПЛА, ФНЛА и УНИТА. Однако есть свидетельства, что руководство ФНЛА также стремилось устранить МПЛА и единолично провозгласить независимость. В моем архиве есть несколько интересных документов, проливающих свет на взаимоотношения этих движений накануне независимости. Но не буду утомлять читателя, приводя их, поскольку их смысл сводить к взаимным обвинениям и стремлением переложить вину на начавшуюся конфронтацию друг на друга. Но вернемся к кубинцам. Когда изгнанные из столицы силы оппозиции в лице сторонников лидера ФНЛА Холдена Роберту при поддержке заирских войск двинулись на Луанду, у МПЛА возникла прямая угроза потерять контроль за городом. Вопрос стоял так: кто будет владеть столицей страны к 11 ноября, дате которую ООН официально определила для провозглашения независимости, тот и станет владеть Анголой. Вот тогда то кубинцы сделали «коронный ход». Они высадили в Луанде свой десант. В ночь с 4 на 5 ноября 1975 года на трех стареньких самолетах «Бристоль-Британия» национальной авиакомпании «CUBANA» в столицу Анголы был доставлен «ударный» контингент кубинцев с составе 280 человек, который должен был удержать город. Причем решение кубинская сторона приняла самостоятельно, не поставив в известность советское руководство. Возможно, это и был импульсивный шаг Фиделя Кастро, единолично принявшего решение оказать помощь МПЛА. Но не вызывает сомнения, что уже последующие действия четко координировались с советским руководством. Об этом свидетельствует то, что следующие контингенты кубинских войск переправлялись из аэропорта им. Хосе Марти в Гаване в Луанду уже самолетами «Аэрофлота». Этой операции было даже присвоено специальное кодовое название «Карлотта». В ней, помимо самолетов, участвовали и советские суда. Чтобы создать ударную группировку в Анголе кубинскому и советскому командованию потребовалось всего две недели. К концу ноября 1975 года в стране насчитывалось уже около 2 800 отборных кадровых кубинских солдат и офицеров. В феврале следующего года, когда боевые действия против ФНЛА, УНИТА и поддерживавших их с регулярных частей армии ЮАР, развернулись по всей стране, контингент кубинских войск составлял уже около 12 тысяч бойцов. В дальнейшем численность кубинских войск в Анголе достигла 40 тысяч человек и стабилизировалась. Только в 1987/1988 годах, когда в провинции Кванду-Кубангу развернулись широкомасштабные боевые действия с участием войск ЮАР, контингент кубинских войск был усилен до 50 тысяч человек. Первое крупное боевое столкновение кубинцев с оппозиционными МПЛА силами произошло 10 ноября 1975 года примерно в двадцати километрах от Луанды в местечке Кифангонду. В ангольской истории эта победа, одержанная объединенными силами МПЛА и кубинских войск над вооруженной оппозицией, состоящей из отрядов ФНЛА подразделений армий Заира и ЮАР и сотни наемников известна как «Битва при Кифангонду». На этом событии я остановлюсь позже подробнее, поскольку, в современной истории Анголы ему придается весьма важное значение. «Битва при Кифангонду» сыграла решающую роль в том, что именно лидер МПЛА. Агоштинью Нету единолично поднял над Луандой флаг нового независимого государства. Силы ФНЛА были рассеяны, а южноафриканские бронетанковые колонны и основные подразделения УНИТА двигавшиеся с Юга к Луанде уже никак не успевали к официально объявленной ООН дате провозглашения независимости. Дальнейшее их продвижение было остановлено кубинскими войсками. Одним из решающих столкновений между юаровцами и кубинцами стал бой 11 декабря 1975 года недалеко от города Кибала, расположенном в 250 км от Луанды. Через этот населенный пункт проходит трансангольское шоссе, ведущее в Намибию. По нему то и катилась к Луанде одна из колонн армии ЮАР, состоящая из пятидесяти танков, бронемашин и грузовиков с солдатами. Их сопровождало не менее тысячи унитовских солдат. Южноафриканцы, проведя разведку, попытались зайти в тыл кубинскому батальону, прикрывавшему город. Однако их бронетехника наткнулась на позиции кубинской противотанковой батареи. В неравном бою пало 33 воина-интернационалиста. Кубинцы, перегруппировав силы, отразили наступление и нанесли мощный удар по южноафриканцам и унитовцам. В том бою погиб командующий кубинскими войсками в Анголе генерал Рауль Диас Аргуэльяс. Он был сподвижником Че Гевары, стоял у истоков кубинского проникновения в Африку. Аргуэльяс участвовал в миссии Че Гевары в Конго, готовил партизан ПАИГК в другой португальской колонии — Гвинее-Бисау. В боях за Кибалу кубинские военнослужащие захватили двух первых пленных южноафриканцев. Лидеры МПЛА позже предъявили их на сессии Организации африканского единства, состоявшейся в Аддис Абебе, в качестве доказательства «не спровоцированной агрессии ЮАР против суверенного африканского государства», чем склонили мировое общественное мнение на свою сторону. Еще одно сражение с южноафриканцами и частями УНИТА произошло 17 декабря 1975 года под населенным пунктом Села (Ваку Кунгу). В западной историографии это и последующие столкновения известны как «Сражение у двенадцати мостов». В нем кубинцы задействовали помимо танков Т-34 нескольких машин Т-54, доставленных из СССР, а также вертолеты Ми-8 с подвешенными блоками НУРС, установки БМ-21 «Град» и дальнобойные 122 мм гаубицы Д-30. В ожесточенном сражении под Селой кубинцы действовали не поначалу столь успешно, но им все же удалось одержать победу при помощи прибывшего подкрепления. В этих боях погибло несколько сотен человек, а шестнадцать кубинских солдат попало в плен к унитовцам. Военнослужащим армии ЮАР удалось захватить несколько образцов современного советского вооружения, которые лидеры УНИТА представили в городе Лузу (ныне Луэна) на прессконференции как доказательство вмешательства СССР во внутренний конфликт в Анголе. После боев под Селой кубинцы усилили свою группировку и продолжили наступление. Вскоре стало ясно, что решающее слово остается за МПЛА и кубинскими войсками. Кубинская военная машина мощным катком неудержимо теснила врага на Юг. 8 февраля 1976 года был освобожден второй по величине город Анголы Уамбу. Лидер УНИТА Жонас Савимби, потеряв в ожесточенных боях за него около 600 своих отборных бойцов, понял, что на помощь ЮАР рассчитывать уже не приходится. Он приказал своим сторонникам перейти к партизанским действиям. К началу марта 1976 года все было кончено. ЮАР вывела свои войска из страны. ФНЛА, как политическая и военная организация, практически прекратила свое существование, а лидер УНИТА со своими ближайшими сторонниками скрылся в лесах Байлунду зализывать раны. Забавно было читать в официальной ангольской газете «Жорнал де Ангола» как «доблестные войска ФАПЛА громят отборные, регулярные части расистской армии». Формирования ФАПЛА безусловно участвовали в боях, но решающее слово оставалось за кубинскими частями. Можно только гадать, сколько бы продержались без помощи ЮАР и Заира формирования Х. Роберту и Ж. Савимби, насчитывающие к тому времени не более 4–5 тысяч разутых и раздетых солдат. (Лидер ФНЛА Холден Роберту так и заявил американцам: «Если вы сможете обуть моих солдат, то они пойдут за мной…», но американцы этого сделать так не смогли). Скорее всего, они не смогли бы продержаться под ударами «кубинских интернационалистов» и нескольких недель. Официально считается, что последний южноафриканский солдат покинул Анголу 27 марта 1976 года, хотя основные части армии ЮА были выведены из страны еще в январе-феврале. Рядовых погибших кубинских солдат и офицеров на родину не отправляли, хоронили здесь же. Практически по всей Анголе, «от Кабинды до Кунене» (Кабинда — самая северная провинция Анголы, а по реке Кунене проходит южная граница государства) разбросаны кубинские военные кладбища. Самое крупное из них сиротливо спряталось на территории бывшей кубинской военной миссии «Кинта Роза Линда» под Луандой. Точные данные о потерях кубинской стороны в ангольском конфликте никогда нигде не публиковались. По оценке командования кубинской военной миссии на февраль 1984 года в Анголе погибло более 800 солдат и офицеров. Об этом свидетельствовал советский главный военный советник генерал-полковник К. Я. Курочкин, находившийся в доверительных отношениях с кубинским военным командованием. Тем не менее, оценка эта представляется несколько заниженной. Учитывая тяжелые столкновения с унитовцами и южноафриканцами в последующие годы, общие потери кубинского военного контингента к моменту вывода войск Кубы из Анголы в 1991 году превысили три-три с половиной тысячи человек. По началу кубинцев, захваченных в плен, повстанцы УНИТА и ФНЛА просто убивали. Члены организации Холдена Роберту, печально прославившиеся своей жестокостью, вырывали еще живым людям сердце и печень. «Армия» Жонаса Савимби в отместку за поражение под Уамбу в конце войны зверским образом казнила тех самых шестнадцать кубинских солдат захваченных в плен в ходе боевых действий. Они были все обезглавлены, тела их растерзаны и сожжены. Во время церемонии, происходившей в горах Байлунду, над прахом кубинских добровольцев плясал ангольский шаман, призывая духов племени овимбунду покарать «чужеземцев, которые помешали их вождю одержать победу». В глазах международной «белой» общественности такое отношение к пленным представлялось жестоким и бесчеловечным. Длямногих же африканцев в таких действиях по отношению к врагам не было ничего необычного. Дело в том, что традиции народностей, населяющих Анголу, просто обязывали к подобной жестокости. У многих групп баконгу и овимбунду убийство соплеменника, например, наказывалось сожжением заживо на костре. А достойного охотника у многих племен награждали сердцем и печенью убитой им добычи. А ведь война — это тоже своего рода охота. Однако позже отношение к пленным изменилось. С их помощью лидер УНИТА Жонас Савимби пытался получить политические дивиденды. Пленных и тех, кто перешел на сторону УНИТА «добровольно» предъявляли на пресс-конференциях, как доказательство «кубинской экспансии». О кубинцах, не выдержавших издевательств и согласившихся сотрудничать с унитовцами известно лишь то, что их были единицы. О двух таких людях, с которыми он встретился в южноафриканском плену, упоминает в своих воспоминаниях Федор Пестрецов. Но, и они, не выдержав бремени предательства, позже покончили с собой в южноафриканских застенках. Многим пленным кубинцам повезло больше. Их в дальнейшем обменивали на южноафриканцев, захваченных правительственными войскам. Так, унитовцы поступили, например, с подполковником Мануэлем Рокасом Гарсия и капитаном Рамосом Какадосом, чей учебно-боевой Миг-21 был сбит унитовским «Стингером» под городом Луэна в 1986 году. Масштабы присутствия кубинцев в Анголе впечатляли. Их авиация и зенитно-ракетные комплексы и бронетанковые, моторизованные части прикрывали аэродромы, важные промышленные объекты, мосты и дороги. В городе Матала, например, где расположена крупная ГЭС, снабжавшая электричеством половину провинции Уила, была расквартирована кубинская танковая бригада, насчитывающая в своем составе более 100 танков Т-55 и Т-62. При угрозе городу и электростанции, на которой работало несколько десятков советских гражданских специалистов, она была готова в кратчайшие стоки развернуться в боевые порядки и отбросить вторгшиеся южноафриканские части вплоть до границы с Намибией. Другие крупные группировки кубинских войск (поместным масштабам, разумеется) были сосредоточены на основных направлениях возможного вторжения агрессора — ЮАР. Это собственно и было основной причиной, призванной оправдать перед ООН присутствие на территории суверенной страны войск другого государства. Однако кубинцы вмешивались в ситуацию при малейшей опасности для режима МПЛА: будь то всплеск активности партизан УНИТА, или попытка государственного переворота в мае 1977 года, предпринятая крайне левой фракцией в руководстве МПЛА во главе с членами политбюро МПЛА Ниту Алвешем и Зе Ван-Дуненом. Тогда растерявшееся ангольское правительство Агоштинью Нету спасли только введенные в столицу кубинские танки. Кстати после этого случая президентов Анголы стал охранять только кубинский спецназ. Местным солдатам эту миссию не доверяли. Причем, в личную охрану Агоштинью Нету, а затем и сменившего его на этом посту Эдуарду душ Сантуша, подбирались только афрокубинцы, которых издали невозможно было отличить от ангольцев. Делалось это для того, чтобы избежать обвинений в «отсутствии патриотизма». Кубинцы охраняли внутренние покои президентского дворца, его загородную резиденцию, сопровождали президентский кортеж при выездах в город. Подчинялся командир спецназа только двум лицам: Президенту Анголы и кубинскому лидеру Фиделю Кастро. Приведя МПЛА к власти в стране, кубинское военное руководство поняло, что Ангола может служить прекрасным в полигоном для обучения солдат и офицеров острова Свободы. Прибывающие с Кубы молодые военнослужащие могли, не считаясь с авариями и поломками, осваивать советскую боевую технику, поставленную для ФАПЛА. Расчеты зенитно-ракетных комплексов, особенно не жалея ракет, проводили регулярные боевые стрельбы. Кубинские летчики, повышая свое летное мастерство, откровенно «выбивали ресурс» у ангольских самолетов и вертолетов. Боеприпасы, топливо и запасные части при этом списывались «на борьбу с бандитами УНИТА» и безропотно оплачивались ангольской стороной. Командир кубинского авиаполка в Луанде полковник Салинес как-то хвалился мне, что благодаря «ангольским» курсам кубинские ВВС получили не один десяток подготовленных пилотов. В результате, когда в начале 80-х на родину прибыли первые окончившие советские училища ангольские летчики на самолеты Миг-21, то оказалось, что летать им практически не на чем. Несколько десятков машин этого типа, поставленных ранее из СССР в Анголу, требовали капитального ремонта двигателей. В дальнейшем ангольцы стали «умнее» и потребовали разделить технику на «ангольскую» и «кубинскую». К «своему» же имуществу, кубинцы относились чрезвычайно бережно и умудрялись годами эксплуатировать старое вооружение и технику. Кстати по существовавшему тогда межправительственному соглашению вся кубинская военная техника, поставленная в Анголу с Кубы подлежала замены на более современную советскую. Тем не менее, привезенные с Кубы советские «ЗИЛы» и «ГАЗки», несмотря на преклонный возраст, исправно бегали по дорогам Анголы не один год. Ангольцы же умудрялись в считанные месяцы «раздолбать» и надежнейшие шведские «Вольво» и мощные советские «Уралы». В 1989–1991 годах, когда Куба в соответствии с международными соглашениями стала выводить свои войска из Анголы, кубинцы правдами и неправдами стали вывозить все, что попадалось под руку. По ночам грузили в порту на свои корабли ящики с запчастями и оборудованием. Умудрились даже, разобрав на части, тайком вывезти несколько самолетов Миг-21 и Миг-23. И это несмотря то, что Фидель Кастро приказал оставить всю технику ангольцам. «Ратный труд» основной массы кубинцев в Анголе оплачивался более чем скромно. Рядовые кубинские солдаты, выполняя «интернациональный долг», помимо бесплатного питания, довольствовались двумя пачками низкосортных сигарет в день и бутылкой рома на 5–6 человек по праздникам. То, что удавалось скопить, переправляли на Кубу. Конечно, у кадровых кубинских офицеров и летчиков существовала система надбавок, которые выплачивались кубинским военнослужащим по приезду на родину. Но эти суммы ни в какое сравнение не идут с «валютными» окладами советских советников и специалистов, ни тем более с суммами, выделенными из бюджета ЦРУ наемникам Холдена Роберту и Жонаса Савимби. Например, двадцати двум французам, завербованным ЦРУ в 1975 году для ФНЛА было заплачено за шесть месяцев в общей сложности более 500 тысяч долларов. А вот, сколько десятков миллионов долларов сэкономила Куба на льготных поставках ангольской нефти, в обмен на «интернациональную помощь» своих солдат, вероятно, никто никогда не узнает. Отношения между ангольцами и кубинцами были не так просты, как может показаться на первый взгляд. Они простирались в достаточно широком диапазоне, начиная от неизменных заверений в вечной дружбе до политики «холодного нейтралитета». На высшем партийном и государственном уровне и на совместных «политико-культурных» мероприятиях все обстояло абсолютно пристойно. Взаимные признания в интернациональной солидарности, любви и преданности. Когда в 1978 году Фидель Кастро приехал в Анголу с визитом, его буквально носили на руках. В аэропорту кубинскую делегацию приветствовали тысячные толпы ангольцев, многочисленные представители общественных организаций: пионерских, женских, профсоюзных, которые с умиленными улыбками забрасывали кортеж цветами. Луандские газеты, радио и телевидение публиковали и передавали бравурные репортажами о нерушимости анголо-кубинского союза и вечной благодарности Фиделю Кастро и руководству кубинской коммунистической партии за «неоценимую интернациональную помощь». Однако на уровне, где решались практические вопросы, все шло не так гладко. Кубинцы вели себя в Анголе скорее как хозяева, а не как гости. Например, в 1976 году, когда на базе ВВС Луанды разместился кубинский смешанный авиационный полк, кубинцы сразу забрали себе все лучшие помещения военной инфраструктуры, оставленные португальцами. Казармы, штаб базы, топливные хранилища, ангары для проведения ремонтных и регламентных работ и т. д. Причем, привыкшие в любых ситуациях обустраиваться всерьез и надолго, они привели их в образцовый порядок. Отремонтировали (естественно за счет ангольцев), установили взамен испорченного и разграбленного новое оборудование и, главное, содержали все в чистоте и порядке. По этому поводу между ангольцами и кубинцами периодически возникали определенные трения. Например, в 1980 году по рекомендации советских советников ангольское командование хотело было разместить на базе в Луанде школу младших специалистов радиотехнических войск. Но помещения по нее были заняты кубинцами. Возник конфликт. В результате советнический аппарат «выдал рекомендацию»: перемесить школу в другую провинцию, что было не совсем удобно и обосновано. Затем разгорелись «прения» по поводу использования открытого кинотеатра на базе. (База строилась португальцами по натовским стандартам и имела все необходимые капитальные строения). Кому-то из ангольского начальства показалось, что кубинские военнослужащие ущемляют их права: их слишком много и в кинотеатре не хватает мест. В ответ кубинцы поступили просто: построили своими силами, но за счет ангольцев, свой собственный кинотеатр. Он был, хотя и меньше по размерам, но зато функционировал исправно: каждый день, кроме понедельника и четверга в нем демонстрировали фильмы, в основном советские, с субтитрами на испанском и португальском языке. Ангольский же кинотеатр после ухода кубинцев проработал ровно неделю: по небрежности киномеханика-ангольца сгорела киноустановка. По вечерам ангольские солдаты толпой ломились в кубинский кинотеатр на фильм, но выставленные вооруженные патрули кубинской военной полиции их решительно отсеивали: мол, у вас свой есть. Наших советников и специалистов пропускали беспрепятственно, уступая им самые лучшие места в первых рядах. Аналогичным образом ангольцами были «загублены» душевые и туалеты. Как только кубинцы ушли, тут же засорилась канализация (заметим, работавшая до этого момента абсолютно исправно). Спустя пару лет, на базе ВВС образовались две дублирующие друг друга структуры: ангольская и кубинская. Отдельные автопарк, мастерские, прачечные, рукомойники, туалеты и даже… два спортивных стадиона — кубинский и ангольский. Только у кубинцев все функционировало, а у ангольцев прибывало в полном запустении. Решительно и бескомпромиссно действовали кубинцы в случаях, когда ангольская сторона, по их мнению, в чем-то ущемляла их интересы или не полностью обеспечивала в соответствии с условиями пребывания войск в стране. Причем, даже тогда, когда речь шла не только об обеспечении боевых действий, оружии и боеприпасах, запасных частях и т. д. Как-то пивоваренные заводы в Луанде встали из-за отсутствия хмеля, импортируемого из-за границы. А на носу у кубинцев был национальный праздник «День штурма казарм Монкады». По этому поводу планировалось грандиозное торжество. А какой же кубинский праздник без пива?! Полковник Салинес тут же явился в кабинет командующему ВВС и ПВО и корректно, но решительно потребовал «обеспечить его солдат и офицеров всем необходимым для «фиесты». Никакие аргументы ангольской стороны, в т. ч. отсутствие денег на расчетном счету у служб тыла ВВС, ссылки на экономические трудности в стране на него не действовали. В результате на следующий день по приказу командующего были отменены два рейса грузовых ангольских Ан-26, спланированных в одну из «воюющих» провинций. Вместо этого самолеты отправились в Уиже за пивом к кубинскому празднику. Многие кубинские солдаты и офицеры осуждали ангольцев за леность и неспособность «к революционному порыву и самопожертвованию». Открыто этого, конечно, никто не высказывал. Но в разговорах с нами это неизменно проскальзывало. Видимо этот фактор сыграл решающую роль в том, что кубинцы не прижились в войсках ФАПЛА как военные советники. Они были импульсивны, нетерпеливы и не привыкли подолгу и несколько раз объяснять одно и то же. Многим из них было проще самим сделать то, что нужно, а не тратить время и усилия на вдалбливание в голову ангольцев необходимых сведений.
«Русский, кубинец — дружба на век»
Наши же отношения с кубинцами всегда были сердечными. Причем, чем ниже был ранг, тем больше проявлялось доверительности и откровенности. Характерным жестом кубинцев, когда они хотели продемонстрировать крепость нашей дружбы, были намертво сцепленные указательные пальцы рук и одновременно произносимая фраза: «Русский, кубинец — дружба на век». При проезде кубинских постов достаточно было помахать рукой, сказать «советико» и машина беспрепятственно пропускалась. Причем, это касалось не только военных советников в форме, передвигавшихся на машинах с желтыми номерами серии «CD» министерства обороны Анголы. Любым гражданским автомобилям, принадлежащим посольству, торгпредству или ГКЭС, том числе и транспорту ПМТО с так и не замененными на ангольские советскими номерами с русскими буквами «СП» (!) кубинские часовые давали «зеленую улицу». Впрочем, даже если бы мы и захотели бы, то никаких других документов, кроме пресловутого «сертификаду» с фотографией в гражданке и надписью, что «предъявитель сего является гражданином СССР, паспорт которого находится на хранении в посольстве», показать бы не смогли. Но о «документальном» обеспечении нашей советнической деятельности разговор особый: практически никаких документов, свидетельствующих о законном пребывании в стране, советские советники НЕ ИМЕЛИ!
В советском посольстве при сдаче загранпаспорта выдавался этот самый «сертификаду», представлявший собой маленькую книжицу из двух страниц, выполненной на плохой бумаге с грамматическими ошибками в тексте на португальском языке. Использовался он в основном при проходе в нашу миссию: чисто формально предъявлялся кубинским часовым. Служба безопасности кубинцем периодически проставляла на этих документах какие-то «секретные» знаки: изображения кошек, то собак, для того, что бы, якобы, отсеять настоящих «советико» от т. н. мнимых.
Тем не менее, как это ни странно, в Анголе существовала реальная документальная база обеспечения законного пребывания в стане. Но советские военные советники в эту систему почему-то не попадали. Целое министерство Анголы «по кооперации и сотрудничеству с иностранными государствами» только и занималось тем, что выдавало законно въехавшим в страну иностранцам, документы на право пребывания в стране. Но наши советники об этих легальных документах…даже не знали. Почему? Ведь они не только легализировали их пребывание в стране, но и предоставляли ряд льгот по продовольственному обеспечению «иностранных кооперантов». Причем, ангольские власти никакой разницы в межу военными, или гражданскими иностранными специалистами не усматривали. Все дело было в наших внутренних инструкциях. Ну, представите, что захваченный в южноафриканский плен прапорщик Пестрецов вместо «сертификаду» с непонятным статусом имел бы реальное удостоверение ангольского Министерства по сотрудничеству, свидетельствующее о том, что перед ними «иностранный специалист, работающий по контракту с Минобороны на местную сторону в области вооруженных сил». Вот тогда был бы точно скандал.
Дело, вероятно, было в том, что в удостоверениях, выдаваемых ангольским министерством, было бы точно сказано, кем является данный человек: сельхозработником, специалистом по рыбному хозяйству и т. п., и где он работает. Однажды, ради интереса, мы заехали в офис министерства и поинтересовались, а можно ли нам, военным ВВС ПВО получить такие удостоверения. Ответ ангольского чиновника был: «Без проблем, хоть сейчас». Мы с моим коллегой Федором Жаворонковым, сфотографировавшись на «Полароид» тут же получили свидетельства того, что мы находимся на ангольской земле совершенно легально, являемся специалистами при ВВС и ПВО Анголы и вдобавок можем пользоваться специальными продовольственными магазинами для иностранных специалистов. Точно такие же удостоверения на абсолютно законных основания получили наши жены.
Слух о том, что переводчики ВВС и ПВО получили якобы «незаконно» какие-то «продовольственные карточки» тут же был распространен по военной миссии «доброжелателем». Главный военный советник на утренней разборке публично разоблачил старших лейтенантов С. Коломнина и Ф. Жаворонкова, и приказал полковнику Савельеву пресечь незаконную деятельность «переводяг ВВС». Что в этом было плохого, я так и не понял, но до сих пор храню эти «незаконные», с точки зрения наших кадровиков документы в с воем архиве.
Но вернемся к кубинцам. В своем подавляющем большинстве они были африканского происхождения т. е. чернокожие. Были, конечно, и мулаты, и даже кубинцы в облике которых угадывались индейские черты лица. Но, самое удивительное, что, встретив на улице Луанды или другого города африканца, сразу можно было определить, что перед тобой кубинец. Даже после того, как кубинские войска перешли со своей полевой, оливкового цвета формы, на камуфляж ФАПЛА не узнать «кубанос» было практически невозможно. И дело отнюдь не в языковых различиях.
В их выражении лица, манере двигаться, жестикулировать было что-то такое, что коренным образом отличало их от ангольцев. Ну, а если и были сомнения, то они развеивались тот час, когда «кубано» открывал рот. Кубинцы никогда, ни под каким видом даже не пытались говорить по-португальски. У переводчиков того периода даже существовал такой термин «портуньол». Он означал совершенно дикую смесь португальского и испанского языков, на которой «осуществлялась коммуникация» ангольцев и кубинцев. Но употребляли ее только советские переводчики и ангольцы. Кубинцы никогда не опускались до этого. Они всегда говорили только на испанском. Вернее «на кубинском». Поскольку фонетические и, в определенной степени, лексические отличия кубинской речи от натуральной кастильской были более чем ощутимы.
За пять лет моего пребывания в Анголе в «идентификации» кубинцев я ошибся только один раз. Где-то в году 1978-м в одной из поездок по пригороду Луанды мы заблудились и выехали к объекту, охраняемому здоровенным негром, вооруженным автоматом Калашникова.
По виду он был типичным ангольцем, одетым в фапловскую камуфлированную форму, но без знаков различия. Каково же было мое удивление, когда в ответ на мою просьбу показать дорогу, произнесенную, естественно по-португальски, я услышал испанскую речь. Как позже выяснилось, это был въезд в загородную резиденцию президента Анголы, охраняемый кубинским спецназом, замаскированным «под ангольцев».
При всей бедности кубинцев, они готовы были поделиться с нами последним, причем не только тем, что им принадлежало. Идя на жертвы, отдавая свои жизни во имя «светлого будущего Анголы», многие из них не считали зазорным брать у ангольцев и то, что «плохо лежит» и не только…
«Компаньерос кубанос», трудившиеся на базе ВВС в Луанде, частенько приглашали нас по субботам на «фиесту» с жареным поросенком и огромным количеством пива. Причем, и то, и другое в условиях всеобщего местного дефицита считалось, чуть ли не роскошью. На вопрос, откуда такое богатство, они, смеясь, отвечали, что, мол, местные снабжают. Причем, в отношении пива, это было правдой. Протокольному отделу, обслуживавшему прилетавший два раза в неделю из Гаваны Ил-62 авиакомпании «CUBANA», полагалось за счет ангольской стороны несколько десятков ящиков пива. А вот, что касается поросят, то их происхождение выяснилось при весьма неприятных обстоятельствах.
Переводчикам ВВС и ПВО повезло. Мне и моему коллеге Федору Жаворонкову в наследство достался «внештатный» транспорт — «джип» индийского производства, типа американского «Виллиса» времен второй мировой войны. Когда-то он принадлежал кубинцем, но веселый инструктор по боевому применению ЗРК «Стрела» группы ВВС и ПВО киевлянин Женя за какую-то услугу получил его в «безвозмездное пользование». Джип был латанный-перелатанный, но бегал резво. Машина эта, предмет зависти других луандских переводчиков, была известна, пожалуй, всему городу. Огненно красного цвета, с характерным закрытым кузовом «фургон», он был заметен издалека. Это была, пожалуй, единственная «иномарка» (не считая «мерседеса» и «рейндж-ровера» главного военного советника) в автопарке советской военной миссии. Наши советники ездили сплошь на «Волгах» и «уазах».
Кубинцы периодически просили у нас внедорожник. Конечно, давали, о чем разговор! Мы же — братья, друзья. Брали они машину обычно на ночь, а утром возвращали. Процедура была четко отработана, ребята из «протокола» просто пригоняли «тачку» к дому советников и оставляли ключи под сиденьем в заранее условленном месте. Как-то, в очередной раз, одолжив кубинцам «джип», утром спускаюсь вниз и осматриваю машину. Это было обязательной процедурой: советнические «волги» и «УАЗы» в Луанде не охранялись и ночью вполне могли подложить какую-нибудь гадость. Так, однажды советник начальника связи ВВС и ПВО полковник Баськов обнаружил утром к кабине своего «УАЗика» гранату-лимонку на растяжке..
И вдруг во время осмотра машины на бампере (в его качестве выступала мощная балка, из куска железнодорожного рельса) обнаруживаю свежие следы крови. Воображение тут же рисует дорожное происшествие, наезд и т. п., отправку в Союз «в 24 часа» (машина приметная, пойди докажи, что не ты сидел за рулем). Как в тумане, еду к кубинскому «протоколу». Ребята еще не проснулись. С трудом расталкиваю своего тезку, которому вечером отдал машину — «компаньеро» Серхио. «Что-нибудь произошло ночью?». «Ничего, все в полном порядке, — отвечает кубинец. Или машина неисправна?». Что-то мямлю по поводу остатков крови на бампере… «А, это? Ну, ты извини, забыли стереть», — абсолютно спокойно, зевая, отвечает кубинец. «Что!!! Кого сбили?!». «Как, кого? — удивляется Серхио, свинью, конечно. Ты же с Федором придешь сегодня вечером на «фиесту?».
Все выясняется довольно быстро. Оказывается, кубинцы использовали наш «джип» для ночной охоты на. местных свиней. Пикантность ситуации заключалась в том, что свинки то были домашние. Ангольские крестьяне не держат этих животных, кстати, все они исключительно черного цвета, в загонах. Хрюшки сами по себе бродят по деревне в поисках пропитания. Пользуясь этим, кубинцы выезжали в близлежащую деревню, ослепляли животного фарами и затем давили его (вот для чего нужна была мощная чугунная балка бампера нашего «джипа»), быстренько грузили его в кузов и. «фиеста» обеспечена. Наш юркий внедорожник идеально подходил для такого рода охоты, ибо тот же «УАЗик» имел слишком высокую «посадку» и слабенький бампер. Местные крестьяне, для которых свиньи часто были единственным средством дохода, люто ненавидели кубинцев за эти проделки, но сделать ничего не могли: сильный всегда прав.
Вечерний праздник удался на славу. Заваленная пошедшей ночью хрюшка потянула килограмм на пятьдесят, а пива было вдоволь. Народу собралось человек тридцать. Но только кубинцы и мы. Ангольцев на такие «интимные» мероприятия не приглашали. «Кубонос», кстати, большие мастера по части приготовления свинины. Ту свинью они зажарили целиком и подали с рисом, сваренным в шафране. Это, по настоящему деликатесное блюдо я вспоминаю до сих пор. Наша доля, как всегда состояла из нескольких бутылок водки «Столичная» и столь любимого Серхио соуса, который я по своему рецепту готовил из помидоров и огнедышащего ангольского перца джиндунгу.
Чтобы не создалось превратного представления о наших гастрономических изысках, скажу, что такие праздники были скорее исключением, чем правилом. Кубинские и ангольские военнослужащие питались в основном рисом, фасолью и рыбой и, весьма в ограниченных количествах. Мясо на столе считалось для них большой удачей. А в отдаленных гарнизонах ангольских солдат часто совсем не кормили, те довольствовались «подножным кормом», который состоял из кукурузных или маниоковых лепешек и маниоковой же каши на воде.
СССР, сам в ту пору испытывающий трудности с продовольствием, ни ангольскую, ни кубинскую армию накормить был не в состоянии. А редкие советские поставки круп, сгущенного молока и консервированного мяса изменить ситуацию, конечно, не могли. Как-то на базу ВВС завезли несколько тонн поставленной из Союза гречки, но ангольские солдаты отказались употреблять в пищу этот диковинный для них продукт. Мешки с гречневой крупой, которую местные окрестили «советским рисом» так и провалялись на складе, пока ее не сожрали крысы.
«Миг», «Калашников» и «Град»
Как-то один высокопоставленный ангольский военный, посетивший СССР уже на закате советско-ангольского военного сотрудничества в конце 90-х годов XX века сказал мне, что самые популярные русские слова в ангольской армии — это те, которые образованы от аббревиатур названий советской боевой техники: «миг», «акм», «тзм» и т. д. Ангольцы начали воевать русским оружием, они продолжают воевать с ним и теперь, несмотря на почти десятилетний перерыв в наших отношениях. Точные данные о поставках советской боевой техники» ангольской стороне в 1975–1991 годах остаются секретными. Срок давности по таким сведениям составляет не менее 30 лет. Поэтому, даже сейчас кропотливый исследователь, взявший на себя задачу описания истории помощи молодому государству, столкнется с массой проблем по публикации этих данных в открытой печати. Тем не менее, при условии обладания некоторыми аналитическими способностями, сведения о масштабах советской помощи Анголе можно извлечь из открытой советской и ангольской печати, западных публикаций, воспоминаний очевидцев.
По самым минимальным прогнозам, советская военная помощь Анголе с 1974 по 1991 годы оценивается в гигантскую по тем временам сумму в 3–4 млрд. долларов США. Так ее оценили западные исследователи, привыкшие к определенным критериям. Современный танк — 2–5 млн. долларов, самолет-истребитель — 10 млн. и т. д. Согласно советской шкале оценок того времени, выражавшейся в не существовавших реально «инвалютных рублях», она может быть и другой. Поэтому, чтобы понять реальные масштабы советских военных поставок в Анголу необходимо обратиться к цифрам.
Сразу оговорюсь, это данные без учета поставок до апреля 1976 года, уже приводимых ниже. Также не учитываются прямые поставки кубинской стороне. Дело в том, что вся кубинская техника, перевезенная в Анголу с острова Свободы по соглашению возмещалась советской стороной Кубе на более современную. Поэтому кубинцы поначалу воевали в Анголе основном на танках Т-34, но потом им пришлось перейти на Т-54 и даже Т-62. Часть этой современной боевой техники доставлялась с Кубы, а часть — напрямую из Союза.
По моим оценкам после за пятнадцать лет советско-ангольского военного сотрудничества, плавно сведенного на нет в начале 90-х годов XX века, из СССР в для сухопутных частей ФАПЛА было поставлено не менее 500 танков Т-54 Т-55, более тысячи единиц БТР-152, БТР-60ПБ, БРДМ-2, БМП-1. Плавающих танков ПТ-76 не менее 200 шт, а также около 600 единиц артиллерийских систем: 122 мм гаубиц Д-30, пушек Д-85 и других орудий. Продолжились и поставки хорошо зарекомендовавшими в условиях Анголы реактивных систем залпового огня (РСЗО) БМ-21 «Град». Их было завезено не менее 400 штук. Не испытывали недостатка части ангольской правительственной армии и в минометах. Мощных полковых, 120 мм, составлявших основу артиллерии пехотных бригад, было поставлено более 600 шт., а менее мощных, но не менее эффективных минометов калибра 83 мм более 1000 единиц.
Ввиду превосходства южноафриканской авиации, большое внимание уделялось поставкам средств ПВО. В этот период ФАПЛА получили более 600 зенитно-артиллерийских установок различных типов (ЗИС-3-76, ЗПУ-1, ЗГУ-1, ЗСУ-23-4 «Шилка», ЗУ-23-2). По мере того, как Ангола втягивалась в прямое противостояние с регулярной армией ЮАР, в частях ФАПЛА появились и самые современные по тому времени средства. В первую очередь это был стационарный комплекс ПВО С-125 «Печора». По два дивизиона были развернуты в 1980–1982 гг. вокруг городов Лубангу и Мосамедеш (Намиб). Позднее в Анголу начал поставляться мобильный комплекс ПВО «Куб» (экспортный его вариант именовался «Квадрат»). Кроме того, для защиты пехотных бригад от нападения с воздуха было поставлено несколько тысяч ПЗРК «Стрела-2», «Стрела-3», «Игла-1» и несколько десятков мобильных комплексов: «ОСА» различных модификаций, «Оса-АКА» и «Стрела-10. Не испытывали недостатка пехотные части правительственных войск и в оружии «поля боя». Например, автоматических гранатометов АГС-17 «Пламя» было поставлено более тысячи штук, а количество завезенного в Анголу стрелкового оружия: АКМ, РПК, противотанковых ручных гранатометов, мин всевозможных систем, ручных гранат и боеприпасов ко всем системам оружия просто не поддается учету. Что касается средств транспорта, то только для военных нужд в этот период было поставлено в Анголу несколько десятков тысяч грузовиков ГАЗ-66, ЗИЛ-130, ЗИЛ-131, Урал, КРАЗ, КАМАЗ и легковых вездеходов УАЗ-469.
Не менее значительны были и поставки авиационной техники. На смену допотопным истребителям Миг-17 (12 штук), служившим в основном учебным целям, пришли не утратившие своей актуальности в тех условиях Миг-21ПФМ, и Миг-21Бис (20 единиц). Затем на вооружение ВВС Анголы поступили и самые современные советские боевые машины Миг-23МЛ. Они превосходили по своим летным возможностям истребители Мираж-F^, стоявшие на вооружении ВВС ЮАР. Их, начиная с 1984 г., общей сложности было поставлено не менее 30 штук. В 1984–1985 годах в ангольские ВВС получили 12 легких фронтовых бомбардировщиков Су-17 (Су-22), а в 1986–1987 годах к ним добавились 12 штурмовиков Су-25 и 12 и Су-22М4. В 1982–1983 годах в связи с резким обострением обстановки в Анголу начались срочные поставки бронированных вертолетов огневой поддержки сухопутных войск Ми-24. Первая партия из 12 штук была собрана в середине 1983 года. Однако к концу 1985 года в интенсивных боях с южноафриканцами и унитовцами все они были выведены из строя. В 1986 году СССР поставил для ФАПЛА более 30 новых машин Ми-24 и Ми-35. Транспортно-боевых вертолетов Ми-8 и Ми-17 за весь период советско-ангольского сотрудничества их было передано ангольской стороне не менее ста машин.
Кроме того, по сообщениям южноафриканской печати, УНИТА в 1999 году закупила на деньги, полученные от контрабанды алмазов, до 9 машин Ми-24. Они были поставлены для Савимби из Украины через Уганду. Их обслуживали украинские техники, летчики также, видимо, были украинцами. Однако участия в боевых действиях эти вертолеты почти не принимали. По состоянию на 2002 год на вооружении правительственных ВВС Анголы находилось на менее 20 истребителей Миг-21, 15 истребителей Миг-23, 18 фронтовых бомбардировщиков Су-22 и 8 штурмовиков Су-25. Вертолетный парк ангольских войск состоял из двух десятков вертолетов Ми-24, 22 машин Ми-8 и 12 Ми-17. Кроме них в ВВС Анголы насчитывается около 20 легких вертолетов «Алуэтт» французского производства.
Транспортная авиация Анголы состояла из транспортно-десантных машин Ан-26, в различное время поставленных из СССР (около 12 единиц), а также нескольких американских «Геркулес» Си-130 и «Боинг» 737, выполнявших задачи в интересах ФАПЛА. Однако главной «ударной силой» транспортной авиации народной Республики Ангола стали советские военно-транспортные самолеты Ан-12 и Ил-76. Это было, пожалуй, главным достижением правительства Жозе Эдуарду душ Сантуша. В стране с крайне неразвитой транспортной инфраструктурой, где, по сути, отсутствует железнодорожное сообщение, связь между провинциями осуществлялось только самолетами. Регулярные авиарейсы имели решающее значение для консолидации нации и веры населения в ее руководителя. Пассажирское сообщение, худо, бедно обеспечивала национальная кампания TAAG с ее самолетами «Боинг» 737. А вот грузовые перевозки, начиная с середины 80-х годов, практически полностью обеспечивала советская военно-транспортная авиация, летавшая, правда, под флагом «Аэрофлота». С 1980 года в стране работали, сначала два, потом четыре Ан-12, подчинявшиеся советскому главному военному советнику. По мере втягивания СССР в ангольский конфликт количество транспортных машин авиационного отряда ВВС СССР в Анголе постоянно увеличивалось, и к 1990 году достигло восьми Ан-12 и четырех Ил-76. Их ежедневные рейсы из Луанды во все провинции обеспечивали не только весь объем транспортных перевозок ФАПЛА, но и значительную долю гражданских нужд страны. С 1995 года в Анголе под эгидой ООН работала российская вертолетная эскадрилья в составе 8 вертолетов Ми-8МТ, которая за несколько лет перевезла более 12 тыс. человек из состава миротворческих сил ООН и около 400 тонн грузов.
Замечу, что транспортные самолеты, находившиеся в Анголе, стали основой для создания многочисленных частных авиаперевозочных фирм после ухода из страны советского военного советнического аппарата. Кому-то в Генштабе пришла в голову плодотворная идея: чего гонять обратно уже почти выработавшие свой ресурс самолеты. Давайте оставим их в Анголе, (акционируем, приватизируем, сдадим в аренду, лизинг и т. п.). А министерство обороны будет получать законную прибыль, и хоть таким образом возместит свои прежние расходы. На деле значительная часть прибыли, правда, почему-то потекла не в госказну, а в карманы особо приближенных к ней генералов. Тем не менее, реальную помощь, оказавшемуся в труднейшем положении ангольскому правительству после ухода СССР трудно переоценить. И пускай ангольцы помнят об этом!
Советский план строительства современных вооруженных сил предусматривал и создание мощных, но компактных ВМФ Анголы с преобладанием в составе флота малых и средних боевых кораблей. Боевой флот Анголы состоял в основном из торпедных и ракетных катеров, средних десантных кораблей (СДК), тральщиков и сторожевиков, поставленных из СССР. В 1989–1990 гг. перед уходом советских военных советников ВМФ Анголы имели в своем составе 16 боевых кораблей, 13 из которых были поставлены из Советского Союза. При техническом содействии СССР в 1982–1983 гг. была развернута сеть наблюдательных береговых постов, приемный и передающий радиоцентр флота, мастерская по ремонту торпед, хранилище торпед, оборудована достаточно сложная в техническом отношении позиция подготовки и приготовления ракет П-15У. Неоценимую помощь в ремонте ангольского военного флота в течение 15 лет оказывала советская плавмастерская из состава ПМТО, постоянно базировавшаяся в Луанде с 1975 г.
Всего с 1976 по 1983 год в Анголу из СССР было поставлено: шесть ракетных катеров проекта 205ЭР, четыре торпедных катера проекта 206, три средних десантных корабля (СДК) проекта 771, сторожевой пограничный катер проекта 1400МЭ «Гриф», три сторожевых катера проекта 368П, и два проекта 1398Б «Аист», а также два рейдовых тральщика проекта 1258Б.
Большинство боевых кораблей, поставленных из СССР, остается в составе флота и по сей день. Чего нельзя сказать о бронетанковой технике, средствах ПВО, боевых самолетах и вертолетах. Огромное количество этой боевой техники было уничтожено в боях с южноафриканцами и унитовцами. В период расцвета советско-ангольского сотрудничества эта «естественная убыль» постоянно возмещалась поставками из СССР.
Мифы ангольской военной истории
В истории Анголы, советско- и российско-ангольских отношений много «белых пятен». Как было сказано выше, до сих пор остается тайной, недоступной для рядовых исследователей, точные объемы и стоимость советских военных поставок в страну, точное количество и состав кубинских войск, участвовавших в операциях в Анголе. Согласовывалась ли переброска кубинских войск в Анголу с советским руководством или нет? Однозначного ответа на этот вопрос нет. Много неясного остается и в действиях кубинских войск против УНИТА и войск ЮАР. А о действиях кубинских спецподразделений на территории Анголы практически ничего не известно. Представляется абсолютно загадочным и практически полное списание в конце 90-х годов XX века многомиллиардного ангольского долга СССР и России. Кроме этих, достаточно объективных сокрытий информации (тут хоть можно приводить правдоподобные объяснения: секретность, коммерческие и государственные интересы и т. п.), существует несколько, так называемых мифов, которые прочно укоренились в нашем сознании.
Миф первый. «В 1974–1975 году МПЛА поддерживали не только Советский Союз, но все прогрессивные силы Африки, все свободолюбивое человечество».
Если проанализировать советскую, да и ангольскую, печать того времени, можно сделать вывод о «всеобщей и безоговорочной поддержке МПЛА всем прогрессивными силами планеты». Это, однако, далеко не так. Сегодня, например, мало кто помнит и знает, что долгое время движения ФНЛА и УНИТА, помимо «империалистических» держав НАТО: США, Англии, Франции и рассадника «апартеида» ЮАР активно поддерживали… социалистические Китай и Северная Корея. И уж тайной «за семью печатями», наверное, навсегда останутся тогдашние интимные связи ФНЛА с режимом Чаушеску в Румынии. Но эта тема еще ждет своего исторического расследования.
Китай субсидировал ФНЛА не только деньгами и оружием. Многие активисты ФНЛА прошли подготовку на китайских военных базах и привнесли в движение не только военный опыт НОАК, но и идеологические постулаты, исповедываемые тогдашней китайской верхушкой. Сам Роберту не скрывая своих симпатий к китайской модели развития, носил столь любимый китайскими руководителями полувоенный френч и темные очки, придававшие ему таинственно-зловещий вид. Задолго до провозглашения независимости Анголы Китай и КНДР начали поставлять Роберту и Савимби вооружения, в том числе и тяжелое: танки, БТРы, минометы и артиллерийские системы. Например, в мае 1974 года Роберту была направлена партия оружия и снаряжения общим весом 450 тонн. Многое из этого имущества так и осталось в Заире: что-то физически не успели переправить в Анголу, что-то подмял под себя охочий до чужого добра заирский президент Мобуту Сесе Секу. Однако многое из китайских поставок все-таки попало на поля сражений. Солдаты ФНЛА были вооружены автоматами АК китайского производства, несколько орудий и минометов северокрейского производства участвовала в боях при Кифангонду. А в 1976 году в одном из боев в районе Донду в 200 км от Луанды был захвачен китайский танк Т-59. Участвовавший в этой операции советский военный специалист капитан Владимир Заяц был даже награжден за это медалью «За боевые заслуги». Капитан лично передал по акту вражескую машину представителям Главного разведывательного управления МО СССР. Танк был перевезен в порт Луанды и погружен на советский БДК для отправки в СССР. Так что из китайских орудий и пулеметов по нашим военнослужащим стреляли не только на острове Даманском, во Вьетнаме или Камбодже. Стреляли и в Анголе…
Для оказания помощи солдатам ФНЛА в овладении китайской военной техникой в мае 1974 года из Пекина прибыла группа китайских и северокорейских инструкторов и военных советников в составе 112 человек. Они в течение нескольких месяцев вели подготовку солдат и командиров Х. Роберту на приграничной с Анголой военной базе на территории Заира. Предполагалось, что китайцы должны были войти в Анголу вместе с боевыми подразделениями ФНЛА. И если бы не приказ из Пекина свернуть их деятельность, то советским военным советникам и кубинским добровольцам пришлось бы. столкнуться с военнослужащими НОАК лицом к лицу. Как это было в случае с американскими и английскими наемниками. А такое столкновение могло бы стать началом более глубокого конфликта между ядерными державами. Но этого не произошло: 24 октября 1975 года, т. е. менее чем за три недели до провозглашения лидером МПЛА Агоштинью Нету независимости в Луанде они покинули Заир. Почему? Это и по сей день остается загадкой.
Мало кто знает сегодня, с какими трудностями столкнулся Советский Союз при доставке вооружений для МПЛА. Основная масса оружия поставлялось морем. Но первые партии оружия, перевесившие чашу весов на сторону МПЛА, перебрасывались по воздуху. А загруженными под завязку автоматами, минометами, РПГ, «Стрелами» и боеприпасами мощным Антеям, направлявшимся в Африку, нужно было где-то садиться и дозаправляться. Подавляющее же большинство независимых африканских стран во избежание опасности разжигания гражданской войны в Анголе выступили в поддержку эмбарго на поставки оружия воюющим сторонам. В этом не было чего-то необычного. Все три национально-освободительных движения рассматривались африканскими лидерами как отражающие законные чаяния народа. Достаточно сказать, что после заключения 15 января 1975 года Алворского соглашения (по названию г. Алвор в Португалии) МПЛА, ФНЛА и УНИТА были признаны законными представителями народов Анголы, должны были участвовать во всеобщих выборах и совместном провозглашении независимости. Под этими документами стояли подписи А. Нету, Х. Роберту и Ж. Савимби. Тогдашние газеты просто пестрели фотографиями жмущих друг другу руки и в порыве страсти и любви мило улыбающихся лидеров. Поддержка одного их них в ущерб другим воспринималась африканцами с непониманием. Поэтому, например, Египет и Судан, которые располагали аэродромами, на которых могли бы сесть самолеты, следовавшие в Анголу, категорически запретили не только посадку советских лайнеров с оружием, но и пролет их через свое воздушное пространство. Правда, руководство советских ВВС быстро нашло выход. Был освоен другой маршрут через Алжир, Триполи, Конакри. По такому маршруту мне и пришлось лететь в 1977 году на транспортнике, загруженном оружием.
Сложнее было реагировать на политические демарши авторитетных африканских лидеров. Так, президент Уганды Иди Амин, пригрозил разорвать дипотношения с Советским Союзом, если поставки оружия не прекратятся. Советское руководство тех времен очень болезненно реагировало на такие высказывания африканских лидеров. Причем не только тех, кто при приходе к власти заявлял о своей «соцориентации». Но и тех, кто намеревался в перспективе «двигаться антиимпериалистическим, антиколониальным путем». Таким государством была, например, сказочно богатая нефтью Нигерия. И для СССР настоящим ударом стала реакция только что пришедшего к власти правительства этой африканской страны. В советской прессе его именовали «дружественным и прогрессивным». И вдруг это «дружественное и прогрессивное» «выразило серьезную озабоченность» поставкамисоветского оружия в Анголу для МПЛА. Вдобавок, один из столпов идеи «африканского самосознания и самоопределения» президент Замбии Кеннет Каунда (кстати, большой друг не только Советского Союза, но и лидера УНИТА Жонаса Савимби), открыто начал критиковать советские поставки оружия в Анголу. Он заявил, что СССР, поставляя вооружение одной из «свободолюбивых ангольских националистических партий, подрывает доверие африканцев в веру их права на свое самоопределение». Открыто высказался против действий СССР и другой уважаемый африканский лидер президент Танзании Джулиус Ньерере.
«Новость» об участии кубинских войск в боях на стороне МПЛА также была встречена африканским сообществом более чем сдержанно. А многие африканские лидеры публично осудили «вторжение в Анголу иностранных войск». (Поскольку с Кастро никто не хотел ссориться, кубинских добровольцев называли, как правило, «иностранным контингентом». Это, однако, мало успокаивало советских лидеров, ибо эта терминология уж больно напоминала афганские реалии). И уж совсем неприятным сюрпризом для советского руководства стало решение сессии Организации Африканского Единства, состоявшейся в Аддис-Абебе 12 января 1976 года, в самый разгар яростных боев между объединенными силами МПЛА и кубинцев с войсками ЮАР. При голосовании по ангольской проблеме голоса на сессии разделились: 22 участника поддержали режим МПЛА и ее кубинских союзников, а 22 выступили против! Нельзя сказать, чтобы МИД СССР и ЦК КПСС не реагировали на эти демарши. В соответствующие страны были направлены дипломатические ноты, разъясняющие позицию Советского Союза, делегации и доверенные лица из ЦК КПСС, соответственно обещана помощь по партийной, а главное, по экономической линии. Так, что советская помощь Анголе стоила не только денег, вложенных в оружие и обучение ФАПЛА. Многие африканские режимы в порядке «компенсации» за поддержку МПЛА получили свой «пай» советской помощи.
В результате этой работы через шесть недель после «ничейного счета», зафиксированного на сессии ОАЕ в Аддис-Абебе, на следующем пленарном заседании уже сорок одно государство из 46 членов ОАЕ официально поддержали правительство МПЛА. Мощным фактором победы МПЛА стали документально подтвержденные факты участия в боях на стороне Савимби и Роберту южноафриканских солдат, двоих из которых делегация Анголы представила на сессии.
В целом безоговорочную поддержку МПЛА, кроме СССР и Кубы предоставили: ГДР, Болгария и другие союзники СССР по Варшавскому договору. Из африканских стран безоговорочно поддержали МПЛА только Алжир, Мозамбик, Эфиопия, Конго (Браззавиль), Гвинея (Конакри) и Гвинея-Бисау. Революционное правительство последней даже направило в Анголу батальон своих войск и несколько танков. Одними из самых преданных союзников МПЛА стали несколько тысяч «катангских жандармов». Эти выходцы из заирской провинции Катанга (Шаба) переселились в Анголу, спасаясь от преследования властей еще в середине 60-х годов XX века, после неудачной попытки Моизеша Чомбе добиться независимости провинции. Восстание было жестоко подавлено с привлечением вооруженных сил ООН, бельгийских и французских парашютистов. Происходившие из племени лунда, проживавшего по обе стороны заирско-ангольской границы, они нашли убежище в центральных районах Анголы. И пользовались поддержкой МПЛА. Ненавидя Мобуту, они сражались плечом к плечу с партизанами движения, возглавляемого А. Нету. Их хорошо организованные и вооруженные отряды доставили Ж. Савимби и его бойцам немало беспокойства в центральных районах страны. А во время южноафриканской агрессии смогли даже задержать колонну армии ЮАР, так и не допустив ее в северные провинции.
К этому мифу вплотную примыкает и другой: «УНИТА и ФНЛА получили в 1974–1976 годах огромную военную и финансовую помощь от США, ЮАР и других стран Запада».
Помощь движениям Х. Роберту и Ж. Савимби действительно предоставлялась. Однако ее масштабы ни в какое сравнение не шли с советскими поставками МПЛА и кубинским войскам. В отличие от СССР, который делал ставку на современные типы вооружений: боевые вертолеты и самолеты, танки, реактивные установки залпового огня, дальнобойную артиллерию, ангольская оппозиция довольствовалась в основном легким стрелковым вооружением и минометами. Из поставленной западными странами тяжелой техники, можно отметить лишь 9 французских БТР «Панар», которые никак не могли противостоять советским танкам Т-34 и Т-54/55. (Количество танков китайского производства, поставленных ФНЛА, ограничивалось всего несколькими машинами). С авиацией дело обстояло и того хуже: французы передали Заиру для использования в Анголе четыре легких вертолета «Алуэтт, оснащенных установками НУРС. Самолетами ВВС США С-141 они были доставлены в Киншасу лишь в январе 1976 года. Однако французы не предоставили в распоряжение ангольской оппозиции ни летчиков, ни техников, и вертолеты так и не были задействованы в ангольском конфликте.
В своих поставках в Анголу американцы были буквально связанны по рукам и ногам поправкой сенатского «Комитета 40», запрещавшей администрации США после поражения во Вьетнаме любую военную помощь другим странам без одобрения Конгресса. За весь период ангольского противостояния им удалось только один раз направить к берегам Анголы корабль с военными грузами. 12 сентября 1975 года в заирском порту Матади бросило якорь судно «Американский чемпион», которое доставило в район вооруженного конфликта 9 000 автоматических винтовок М-16, 50 пулеметов М-6, 5 810 карабинов и 810 пистолетов-пулеметов (устаревших моделей), более тысячи реактивных противотанковых гранатометов («Базука») различных типов, а также около 100 единиц 81-мм и 106-мм минометов. На корабле было доставлено большое количество боеприпасов, снаряжение, в т. ч. армейские палатки (500 шт.), форменное обмундирование, обувь и транспортные средства: более 100 грузовиков и «джипов». Однако американцы столкнулись с большими трудностями при переброске этого имущества в Анголу, поскольку практически все морские порты на побережье страны контролировались силами МПЛА.
Поэтому военное имущество перегружалось в железнодорожные вагоны и отправлялось в Киншасу (всего было отправлено 144 грузовых вагона). Оттуда из аэропорта Нджили американскими и заирскими транспортными самолетами оружие и военное имущество должно было переправляться на базы ФНЛА и УНИТА в Амбриш и Силва Порту. Однако огромное количество груза с «Американского чемпиона» так и осталось в Заире: его, по сути, прикарманили заирские военные чиновники.
В критический период боев между кубинскими войсками и южноафриканцами ЦРУ пыталась оказать им помощь противотанковыми средствами. С 19 декабря 1975 года по 29 января 1976 года из США и Франции в Киншасу было совершено пять рейсов самолетов С-141, на которых в числе другого военного имущества были доставлены орудия С-147 и минометы калибра 105 мм. Доставленный груз пытались перевезти в Анголу. В начале февраля было вершено около 30 полетов небольших самолетов из Киншасы на аэродром Гагу Каутинью на востоке страны. Однако эти мощные средства так и не были задействованы в боях на ангольской территории, поскольку до южноафриканцев не дошли. Не могло их использовать и ФНЛА, большинство боевых отрядов которого к тому времени уже были рассеяны кубинцами по ангольским лесам. Савимби же не имел специалистов для такой сложной техники, и к тому же не контролировал ни один из подходящих для этих целей аэродромов.
В этот же период ЦРУ через представителей Мобуту передало для Х. Роберту и Ж. Савимби около 5 млн. долларов для покрытия расходов по переброске оружия и боеприпасов в Анголу. Насколько эффективно использовались эти средства трудно сказать. Известно, однако, что Роберту, например, вложил около 50 тыс. долларов из этих сумм в покупку собственного завода по производству льда для замораживания рыбы в Заире.
По оценкам американцев, СССР к концу ноября 1975 года поставил в Анголу оружия и боеприпасов на сумму в 225 млн. долларов, а к февралю 1976 года советская помощь МПЛА и кубинским войскам превысила уже 400 млн. долларов. Поддержка же оказываемая ЦРУ ФНЛА и УНИТА оценивалась к этому периоду всего в 25 млн. долларов. По признанию американцев они вчистую проиграли гонку с СССР в поставках оружия воюющим сторонам. «На семь судов из СССР с оружием для МПЛА приходилось лишь одно наше, а сотне рейсов советских транспортных самолетов мы смогли противопоставить только семь американских…», — признавался руководитель операции ЦРУ в Анголе Джон Стоквелл. Даже если учесть, что на операцию «Саванна» по поддержке ФНЛА и УНИТА в 1975–1976 года правительство ЮАР израсходовало более 130 млн. долларов, счет все равно остался в пользу Советского Союза и МПЛА.
«Первая и главная победа ФАПЛА»
К мифам ангольской истории можно отнести и такое утверждение: «Победа при Кифангоду была одержана силами МПЛА».
Останавливаюсь на этом событии подробно, поскольку ему в современной истории Анголы придается весьма важное значение. Оно трактуется, как победа исключительно сил МПЛА и ее вооруженных сил — ФАПЛА (официально Народные вооруженные силы освобождения Анголы были созданы 1 августа 1974 года, но во многих источниках, описывающих тот период упоминаются вооруженные отряды МПЛА. По сути, между этими названиями в тот период можно поставить знак равенства). Лишь вскользь, да и то не всегда, упоминается о некой помощи «кубинских интернационалистов».
Чтобы не быть голословным, давайте обратимся к документальным свидетельствам и рассказам очевидцев этого события. Для начала официальная версия. Вот как описывают ангольские источники эту «битву» в книге «ФАПЛА — оплот мира в Анголе». (Кстати, в португальском языке есть более подходящий термин, — «комбате», «бой». Но ангольцы именуют это событие не иначе как «битва», «сражение», тем самым, придавая ему особую значимость).
«Силы ФАПЛА, насчитывающие не более 890 человек в составе только начавшей формирование 9-ой пехотной бригады, двух недоукомплектованных батальонов военной школы в Ндалатанду, одной батареи БМ-21 (реактивные установки залпового огня, видимо 2 шт. — авт.), батареи безоткатных орудий, двух батарей 120 мм и 82 мм минометов под прикрытием взвода ПВО (скорее всего имеются в виду бойцы, вооруженные советским переносным комплексом ПВО «Стрела-2» — авт.) заняли позиции в районе Пангилы с целью вынудить противника покинуть стратегические позиции, которые он занимал.
Бои начались 23 октября 1975 года наступлением противника с высоты Кал в направлении позиций ФАПЛА с целью прорвать нашу оборону и устремиться к Луанде. В составе войск противника находились рота португальских наемников, три роты других армий, взвод 130 и 140 мм пушек южноафриканской армии. Под натиском врага части ФАПЛА вынуждены были отойти и занять более выгодные позиции на холме Кифангонду. Для того чтобы задержать противника при отступлении они взорвали мост через реку Кифангонду (сейчас река Бенгу — авт.). 6 ноября противник вновь атаковал позиции ФАПЛА и, используя огонь артиллерии и автоматического оружия, попытался взять высоту, обороняемую нашими войсками.
9 ноября противник обрушил всю мощь своего огня на позиции ФАПЛА, однако, наши войска, по тактическим соображениям не отвечали. 10 ноября состоялся решительный бой. Противник бросил в атаку португальских наемников под командованием полковника Сантуша и Каштру (один из военных советников Холдена Роберту, начальник штаба вооруженных сил ФНЛА — авт.), которые при поддержке бронетранспортеров AML 60 и AML 90 (имеются в виду заирские БТР французского производства «Панар» — авт.) и южноафриканской артиллерии практически достигли линии обороны ФАПЛА. Но тут, ФАПЛА, используя всю свою мощь, отбили атаку и после 10 часового ожесточенного боя обратили противника в бегство».
Не правда ли интересное повествование? Отступали, отступали, под натиском наемников и подразделений каких-то мифических «других армий», не отвечали на огонь «по тактическим соображениям». Потом, вдруг собрали силы в кулак и… погнали наемников. Между тем, дело объясняется весьма просто. Как раз в это время к месту боев подошли первые подразделения кубинских войск. Они то и решили исход «битвы».
В Анголе мне довелось встречаться с несколькими кубинцами, которые, участвовали в тех событиях. Был среди них и Серхио Рамос. Здоровенный и очень доброжелательный негр, он работал на базе ВВС в Луанде. Ему довелось воевать при Кифангоду в качестве заряжающего реактивной установки БМ-21. Конечно, Серхио был рядовым бойцом, и ему не были известны все подробности и тонкости того боя. Но он очевидец и это главное. Вот его поистине уникальный рассказ.
«О том, что мы участвовали в той самой знаменитой битве при Кифангонду, я узнал только несколько месяцев спустя. Для нас это был всего лишь эпизод в череде кровопролитных боев на севере Анголы. Мы прибыли в Луанду ночью 8 ноября 1975 года из Гаваны на гражданских самолетах без какого-либо оружия. Нас было около трехсот человек. Сразу же направились в порт, где из корабельного контейнера выдали новенькие автоматы АКМ и боеприпасы. Они были доставлены кубинским кораблем из Поэнт Нуара с конголезской территории. В порту Луанды мы встретили наших братьев, которые, прибыли из раньше для того, чтобы принять грузы. Они очень помогли нам.
Наш командир, майор Мендес, распределил бойцов по подразделениям. Я, как служивший до этого в артиллерии, был назначен в батарею из двух машин БМ-21. Их мы получили тут же недалеко от порта Луанды. Установки были не до конца расконсервированы, все в масле, видимо, только с корабля. Пришлось сильно попотеть, чтобы привести их в порядок. Майор поставил задачу, из которой следовало, что мы должны воспрепятствовать вторжению в Луанду контрреволюционеров и иностранных наемников. В случае захвата столицы предстояло сражаться с ними в городе. Наш командир сравнил врагов с «гусанос», которые в 1957 году при поддержке ВМС США высадились на Кубе в «Заливе свиней». О силах противника и его составе мы и понятия не имели. Но были готовы умереть за Фиделя и ангольскую революцию.
На тупорылых зеленого цвета грузовиках, которые португальская армия оставила МПЛА, и автобусах с разбитыми стеклами мы поехали через весь город. Луанда была похожа на город-фантом: народу на улицах практически не было, только кое-где в домах еле горели огни. Впереди колонны следовал БРДМ с экипажем МПЛА и танк Т-34. Танк, впрочем, вскоре отстал: то ли кончилось горючее, то ли подвел мотор. Позже я узнал, что дорога, по которой мы ехали, вела в Кашиту, северный пригород Луанды».
От Луанды до Кашиту максимум час езды на «УАЗике». Этот путь в 1977–1978 годах я проделывал десятки раз. В Кашиту располагался брошенный португальцами сахарный завод и многочисленные плантации бананов, ананасов, манговых деревьев, авокадо и орехов «кешью». Мы частенько наведывались туда, чтобы пополнить наши продуктовые запасы. Местные жители радушно принимали «советских товарищей», и в обмен на тушенку, обувь и одежду загружали машину фруктами.
Интересуясь историей Анголы, я неоднократно пытался узнать, где же произошла та легендарная битва? Как-то местные жители показали мне обычное поле, покрытое, правда, многочисленными, но успевшими зарасти травой, рытвинами. Я, признаюсь, был разочарован. Мое воображение рисовало сгоревшие остовы от бронетехники, разрушенные строения и взорванные мосты. Но ничего подобного я так и не обнаружил. А ведь с момента «сражения при Кифангонду» пошло чуть более года. В той же Луанде спустя несколько лет после ухода португальцев можно было без труда отыскать зримые следы столкновений МПЛА с УНИТА и ФНЛА. Тут и там высились горы разбитых автомобилей и прочей техники, в центре несколько зданий носили следы штурма и ружейно-минометного обстрела. На дороге же в Кашиту попадались лишь рытвины, да колдобины, никакой поверженной боевой техники «интервентов». Единственным материальным свидетельством того боя был заирский бронетранспортер «Панар», брошенный под Куфангонду и установленный на площади им 1-го Мая в Луанде в скульптурной композиции: «Ангольский БРДМ таранит бронемашину наемников». Но вернемся к рассказу Серхио.
«Мы ехали около полутора часов. Последовала команда разгрузится и занять оборону. Мы быстро освоились с «катюшей», зарядили ее при помощи находившихся уже здесь нескольких ангольцев и дали залп. Открыла огонь и другая машина БМ-21, занявшая позиции неподалеку. Снарядов хватило еще на один залп, после чего мы, вооруженные только автоматами, вместе с немногочисленными активистами МПЛА заняли оборону, готовые умереть за Фиделя и наших ангольских братьев. Но время шло, а нас никто не атаковал. Мы выслали разведку. Она обнаружила впереди на дороге несколько развороченных и дымящихся бронемашин. Около них валялось с десятка полтора чернокожих солдат в камуфлированной форме».
Серхио Рамос и его друзья не могли тогда знать, что мощный залп из двух советских БМ-21 буквально разметал колонну сторонников ФНЛА, двигавшихся по дороге от Кашиту на Луанду. Рвущиеся один за другим снаряды реактивной артиллерии не только нанесли огневое поражение наступавшим, но оказали такое мощное психологическое воздействие, что те побежали, бросая технику и оружие. Рассказ моего кубинского знакомого подтверждается из других источников. В частности и свидетельствами «с той стороны».
Много лет спустя, я наткнулся на воспоминания участника тех событий, который «играл» на противоположенной стороне, за ФНЛА Джона Стоквелла. Вот как описывает американец бой под Кифангоду: «Накануне 11 ноября 1975 года солдаты ФНЛА и поддерживавшие их части: 7-й и 4-й батальоны заирской армии и около сотни ангольских «коммандос» португальского происхождения, всего около полутора тысяч человек, начали движение к Луанде по широкой и ровной долине Кифангоду, что в двадцати километрах от столицы. В колонне находилось около дюжины легко бронированных машин и шесть джипов, в кузовах которых были смонтированы 106 мм безоткатные орудия. Наступление поддерживали четыре 140-мм пушки, обслуживаемых южноафриканцами и два 130-мм орудия северокорейского производства, которые заняли позиции в тылу наступавших. Здесь же расположилось и мы: несколько американских и южноафриканских советников Холдена Роберту.
Моральное состояние наших войск было прекрасным. Солдаты верили в себя и доверяли своим офицерам. Кроме того, все предыдущие стычки с МПЛА заканчивались неизменной победой, и это придавало им силы. Цель казалась так близко: на горизонте уже показались нефтеналивные резервуары, расположенные в пригороде Луанды (это был виден нефтеперегонный завод «Петрангол» — авт.).
В этот момент раздался звук, похожий на раскаты грома, который с каждой минутой все усиливался. Это на головы наступавшим начали падать 122 мм кубинские ракеты. Первый залп оглушил солдат ФНЛА, внес смятение в их ряды. Второй, более короткий заставил их сбиться в кучу и почувствовать себя абсолютно беззащитными. Охваченные ужасом наступавшие в панике рассеялись по долине, бросая оружие, технику и раненых товарищей. А ракеты все продолжали падать и взрываться…
Наша артиллерия нечего не смогла противопоставить кубинцам. У одного 130 мм орудия при первом выстреле разнесло ствол и поубивало всю заирскую прислугу. Только южноафриканские пушки
произвели несколько прицельных выстрелов. Но дальность их огня составляла едва ли половину от дальности полета снарядов кубинских реактивных установок. Смонтированные на грузовиках они, сделав несколько залпов, перемещались на новые позиции и возобновляли стрельбу. Продвижение вперед сил МПЛА и кубинцев было медленным, но методичным. Они не преследовали отступавших. Как только их реактивные установки выходили на новые позиции и начинали стрелять, солдаты ФНЛА и «коммандос» Мобуту в панике бежали. Через две недели после Кифангонду армия Роберту представляла собой деморализованную, никому не подчинявшуюся толпу. Лучшие заирские части, посланные Мобуту в Анголу, разбрелись по лесам. В поисках пропитания и добычи заирские солдаты начали грабить и убивать своих соплеменников. (Север Анголы населяет то же племя, что и приграничные территории Заира — авт.). Они так запугали местных жителей, что те с восторгом встретили МПЛА и кубинцев как своих освободителей».
А вот другое свидетельство. Но уже наемника. Оно было опубликовано в одной из французских газет тех лет. «Исповедь» португальца Жоакима Франсишку Каштру, который проживал в ЮАР и «был приглашен» для участия в походе ФНЛА на Луанду в качестве водителя бронеавтомобиля «Панар» достаточно откровенна. Может быть, дело в том, что наемник попал в плен к кубинцам и был позже осужден ангольским судом? При вербовке ему объяснили, «что президент ФНЛА и полковник Сантуш и Каштру собирают в армию ФНЛА как можно больше белых солдат, а точнее, 5 тысяч, чтобы вместе с ними войти в Луанду». Португальцу пообещали заплатить «хорошие деньги», а после овладения столицей присвоить офицерское звание и предоставить работу. «Луанду предполагалось захватить, бросив в бой девять бронеавтомобилей «Панар», два батальона заирских солдат (это те самые подразделения «других армий», упомянутые в ангольском источнике — авт.), половину состава инженерного взвода и до десяти 120-мм минометов, обслуживаемых французами. Между 7 и 9 ноября из Саскалемба были доставлены три 140-мм орудия и два 130-мм миномета с заирской прислугой. Считалось, что для взятия города этого было достаточно. Разрабатывали операцию и непосредственно руководили боевыми действиями полковник Сантуш и Каштру и полковник заирской армии, командовавший заирскими частями. По дороге на Луанду мы попытались захватить Кифангонду, но понесли большие потери. Французские специалисты со своими минометами так и не рискнули ввязаться в бой. Кубинские части, пришедшие на помощь МПЛА, буквально смели нас. Каждый думал, как бы поскорее унести ноги. После боя под Кифангонду Холден Роберту и полковник Сантуш и Каштру немедленно уехали в Амбриш (город-порт на побережье Анголы, который лидер ФНЛА избрал в качестве своей резиденции — авт.), приказав майору Алвешу Кардозу удерживать занятые позиции. Они заявили, что сами поедут в другие страны за новым оружием».
Можно добавить, что бывшему майору колониальной армии, белому ангольцу на службе у ФНЛА Алвешу Кардозу так и не удалось выполнить приказ. Кубинцы получили подкрепление а, главное боеприпасы. Их подразделения, двигаясь по дороге на Кашиту, наносили из «Градов» удар за ударом дороге и ее прилегающим к ней районам. Через неделю после «битвы при Кифангоду» кубинские подразделения и отряды МПЛА заняли Кашиту, а через месяц выбили сторонников Холдена Роберту из Амбриша. Заирские солдаты, участвовавшие в этой неудачной операции, окрестили дорогу на город Кашиту «дорогой смерти». Франсишку Каштру еще повезло. Ему удалось унести ноги и остаться в живых. Он, как и тринадцать других наемников во главе с английским полковником Калланом, предстали перед судом в Луанде.
Что касается советских военнослужащих, то они в боях под Кифангонду не участвовали. Вот свидетельство Андрея Токарева, который был переводчиком в той самой первой группе из 40 человек советских специалистов во главе с полковником Василием Трофименко, прибывших в Луанду из Браззавиля. Их самолет приземлился на столичном аэродроме только 16 ноября 1975 года, когда бои под Кифангоду и Кашиту уже закончились. «В первые дни мы даже не знали, — пишет Токарев, — что буквально накануне провозглашения независимости, севернее столицы, в местечке Кифангонду, произошло решающее сражение, в котором объединенными силами фапловцев и кубинцев была остановлена колонна войск Заира и ФНЛА, стремившаяся успеть до 11 ноября взять штурмом Луанду и провозгласить независимость Анголы под своей администрацией».
«Битва при Кифангонду» сыграла решающую роль в том, что именно лидер МПЛА. Агоштинью Нету единолично поднял над Луандой флаг нового независимого государства. Силы ФНЛА, наступавшие с Севера были рассеяны, а южноафриканская бронетанковая колонна и подразделения УНИТА двигавшиеся из Намибии к Луанде по трансангольскому шоссе уже никак не успевали к официально объявленной ООН дате провозглашения независимости.
Таким образом, главной ударной силой в боях при Кифангонду выступили не подразделения ФАПЛА-МПЛА, а кубинцы, число которых не превышало 300 человек. Никаких «танковых сражений», спецопераций и, тем более, применения авиации не было. Противостоящие друг другу силы в бою были приблизительно равны. На стороне МПЛА в общей сложности сражалось около 1000–1200 человек: около 900 ангольцев и 300 кубинцев. Силы ФНЛА насчитывали около 1500 человек. Их основу составляли два батальона заирских войск: 7-й и 4-й батальоны «коммандос». Эти части считались одними из самых боеспособных в армии Заира и были переправлены в Амбриш самолетами Си-130 в течение первой декады сентября 1976 года по личному указанию президента Заира Мобуту.
В бою под Кифангонду на стороне ФНЛА участвовало около ста бывших военнослужащих португальской колониальной армии поставивших на Холдена Роберту. Причем называть всех их наемниками будет не совсем верно. Они не состояли «на жаловании» ни у ФНЛА, ни у ЦРУ США. Эти белые ангольцы находились на своей родине и рассчитывали в случае победы Роберту занять соответствующее положение в новой армии и государстве. Среди них, конечно, были настоящие наемники, как, упомянутый выше Жоаким Франсишку Каштру. Но, их было меньшинство. Массовая вербовка платных ландскнехтов со всего мира в армию ФНЛА началась несколько позже, когда стало ясно, что на заирские формирования рассчитывать не приходиться.
Победа «при Кифангонду» была достигнута благодаря внезапному применению высокоэффективной боевой техники советского производства и высочайшему ратному мастерству кубинских военнослужащих. Причем главную роль в разгроме сторонников ФНЛА, сыграли всего лишь ДВЕ советские реактивные установки БМ-21 «Град».
Кстати, появлению у ангольцев и кубинцев установок БМ-21, они по сути дела обязаны тогдашнему резиденту ГРУ в Конго Борису Гавриловичу Путилину, работавшему «под крышей» первого секретаря советского посольства в Браззавиле. Именно он «курировал» все военные поставки МПЛА накануне решающей битвы. Много раз встречался с руководителями МПЛА: Агоштинью Нету и Эдуарду душ Сантушем. Зная, что характеристики конголезского аэродрома в Поэнт Нуаре не позволяют ему принять тяжелые советские Ан-22, Борис Гаврилович в телеграмме в Центр все же настоял на переброске установок «Град» в Конго. Весь риск он взял на себя.
«В каждый «Антей» для максимального облегчения взлетной массы самолета загрузили по одной БМ-21, ― вспоминал он. В конце полосы в Поэнт Нуаре поставили два кубинских танка на случай, если летчикам все же не хватит пробега, и шасси увязнут в грунте. Тогда танки смогли бы вытащить самолеты. Но летчикам удалось посадить тяжелые машины, и кубинцы в тот же день на своем судне, том самом, что доставил с Кубы танковый полк, отправили установки в Луанду. Конечно, проще было бы посадить «Антеи» в Луанде, где был прекрасный аэродром, и МПЛА полностью контролировала ситуацию. Но советское руководство категорически запретило посадки наших самолетов и заходы советских кораблей в порты Анголы до официального провозглашения независимости. Поэтому пришлось пойти на риск, который себя, в конечном счете, оправдал». Так что Бориса Гавриловича Путилина с полным основанием можно назвать «крестным отцом» «первой и главной победы ФАПЛА», исторической победы при Кифангонду. Кто знает, как бы развивались события под Луандой в преддверии 11 ноября 1975 года, не будь в то время в Конго такого настойчивого и рискового «первого секретаря советского посольства».
«Переводчик специального назначения»
Рассматривая «мифы ангольской войны» не могу не остановиться одном, ставшем в последнее время буквально массовым явлении. Чем дальше отдаляются события той войны, тем больше появляется на российском горизонте «героев Анголы», которые, по их рассказам, чуть ли не в одиночку уничтожали целые легионы унитовцев и юаровцев. Сегодня многим не дает покоя слава «ангольских Рембо».
И, что интересно все они, как на подбор, «спецназовцы». Поэтому создается впечатление, что на стороне МПЛА (ФАПЛА) в массовом количестве сражались подразделения советского спецназа ГРУ, КГБ, ВДВ, морской пехоты и.т.п. Этот феномен объясняется просто: та война и сегодня остается во многом неизвестной. Вокруг пребывания советских военнослужащих в Анголе создается ореол таинственности и загадочности. Поэтому можно, сыграв на незнании людей того, что происходило на самом деле, пофантазировать и попросту приврать. Тем более, что и бойцов специальных подразделений, да и морских пехотинцев через Анголу действительно прошло немало.
Как-то, на одной из международных выставок в Москве, к стенду журнала «Солдат удачи» подошел посетитель. Увидев обложку журнала со специфической ангольской тематикой, он тут же представился: «Бывший старшина подразделения разведки морской пехоты Николай. Воевал в Анголе в 1975-м. Как мы там крошили черных!» И, как бы, в доказательство, отвернув рукав рубахи, продемонстрировал татуировку: из чрева грозного БДК на берег с явно африканским пейзажем вкатывается советский БТР… Однако после двух-трех моих вопросов Николай начал явно нервничать, путаться, откровенно «плавать» в ангольских реалиях и вскоре быстренько ретировался.
Тема войны в Анголе и участия в ней наших ребят становиться все более модной в литературе, кинематографе. В российском фильме «Мужская работа» главные герои, элита спецназа ГРУ, по причине временной ненадобности взявшие «тайм аут» у себя на службе, несколько лет воюют «в качестве офицеров удачи» в некой африканской стране, имеющей признаки сходства с Анголой. Или взять фильм «Мусорщик», с мужественным актером Гуськовым в главной роли. В одном из эпизодов заезжая столичная журналистка со знанием дела спрашивает бывшего спецназовца, а ныне отошедшего от дел киллера, о происхождении замысловатой татуировки на руке: «Афганистан?». В ответ герой Гуськова «скромно» признается: «Нет, Ангола!». И зритель понимает: да что там Афган, Афган — это так, для детей. Вот Ангола — это да! Именно там и воевал наш спецназ, там наши хорошие белые парни крошили в непроходимых джунглях Африки плохих негров.
Не отстает от отечественного, и западный кинематограф. Чего стоит только американский фильм «Чистильщик» с Дольфом Лундгреном в главной роли. Главный герой фильма, сапер-асс, выполняет свой контракт в ангольских джунглях, попутно круша черепа белых наемников, среди которых в основном «русские и украинские спецназовцы».
В формирование мифов о массовом участии в событиях в Анголе советских бойцов спецподразделений вносят свой вклад некоторые российские средства массовой информации. Так, в газете со звучным названием «Спецназ России» мне как-то попалось на глаза интервью некого Джавохира Кабилова (скорее всего, это псевдоним) с «бывшим лейтенантом войск специального назначения ГРУ МО СССР» по имени Владимир.
Автор материала, не моргнув глазом, сделал из обыкновенного переводчика, да еще, и не кадрового военного, а парня, призванного в армию после гражданского иняза, матерого спецназовца. Вот, что пишет журналист о своем герое: «Прекрасное владение английским и испанским, плюс отменная спортивная подготовка (он мастер спорта по дзю-до и плаванию, в его активе прыжки с парашютом, знание приемов рукопашного боя), скорее всего и стали причиной того, что ему предложили попробовать себя в качестве переводчика в составе советской военной миссии в Перу».
Вот так то. Оказывается, обыкновенных переводчиков в армию не брали. Только альпинистов, парашютистов, да мастеров кунг-фу! Но в Латинскую Америку Володя не попал, его ждала более значительная миссия: лейтенант был срочно направлен на спецстажировку «в жаркую южную республику» и оказался в «секретном тренировочном лагере». Там он «прошел усиленную специальную подготовку: «тропа разведчика», уроки альпинизма, стрельба и т. п.» Для чего? Оказывается окончательная цель изнурительной подготовки «переводчика специального назначения» была все та же Ангола.
Но, прибыв в страну, Владимир почему то оказался не на фронте, а в тихом и уютном городке Негаже, расположенном далеко от основных районов боевых действий с унитовцами и юаровцами (те, кто прошел Анголу, это почти курортное место, видимо, знают). И ему, переводчику, поручают немного, нимало, а «подготовку разведвзвода бригады!».
В псевдоангольких воспоминаниях новоиспеченного грушника, растиражированных газетой со звучным названием, содержится и такое сенсационное признание «спецназовца Владимира»: «Все диверсионные и специальные операции против УНИТА проводили советские военные. Небольшими группами, а то и в одиночку, наши рейнджеры уходили в джунгли и всегда возвращались, выполнив задачу. Нередко им приходилось действовать за пределами Анголы, в соседней Намибии и даже в ЮАР». Утверждения эти, правда, так и осталось голословным: никаких доказательств или примеров в статье приведено не было.
Давайте попробуем спокойно разобраться, где тут правда, а где вымысел. Об обстановке в армии Народной Республики Анголы и многих особенностях нашего сотрудничества я могу судить с достаточной долей объективности. В ходе своего пребывания в Анголе я объездил всю страну, участвовал во многих, в том числе, как сейчас бы назвали, «специальных мероприятиях». Об одном из них: спасении силами ангольского спецназа советского экипажа самолета Ан-26, сбитого унитовцами под городом Менонге осенью 1980 года читатель уже знает из книги. С 1984 по 1991 год я продолжил службу уже в министерстве обороны, продолжая заниматься анализом военно-политической обстановки в стране и ее армии. В этот период мне часто приходилось выезжать в Анголу самому, а также встречался с прибывающими из страны советскими военными советниками и специалистами, представителями ангольского командования, что добавляло к этой картине новые штрихи. Кроме того, в ходе работы над этой книгой я встречался с десятками наших военнослужащих, прошедших Анголу: и главными военными советниками, их заместителями, рядовыми специалистами и переводчиками. Поэтому о степени о участия наших специалистов в диверсионных и специальных операциях в этой стане имею достаточно четко представление.
Конечно, не обо всем сегодня можно рассказать, не все имена и фамилии назвать. Архивы по военно-политическому сотрудничеству с Анголой до сих пор засекречены. Однако даже без всякого доступа в секретной информации можно с уверенностью сказать, что, например, подготовку разведвзвода ангольской бригады никогда бы не доверили переводчику, «пусть и владевшему дзю-до». Этой нелегкой и кропотливой работой наверняка занимался советник в звании майора или подполковника с опытом работы в войсковой разведке, а «псевдогрушник Володя» был при нем всего-навсего обыкновенным переводчиком…
«Разрешить советским военным специалистам принимать участие в боевых действиях на стороне сил МПЛА и кубинских войск»
Были ли в Анголе сотрудники ГРУ и КГБ? Конечно, были. Наше посольство в Анголе было самым многочисленным по штатам и, естественно, сотрудники спецслужб «под крышей» посольских работников занимались своей работой, осуществляя сбор информации и другую деятельность в соответствии со своими функциональными обязанностями. Причем, как заметил однажды один мой знакомый, носивший ранг «офицера по безопасности посольства» их больше интересовала деятельность дипломатов из западных стран, аккредитованных в Луанде. Режим в стране был союзным, дружественным, к тому же обо всем, что происходило в партии, армии и других государственных органах Москва получала информацию из первых рук: от многочисленных советских советников в этих структурах. Сотрудники ГРУ и КГБ СССР работали также в качестве советников и инструкторов в учебных центрах по подготовке партизан СВАПО и АНК, а также при министерстве внутренних дел Анголы.
Но много ли было в Анголе «настоящих» спецназовцев? Сразу определимся, что под этим термином мы будем иметь в виду не только бойцов спецназа ГРУ и КГБ, но и специалистов по разведке и диверсиям, принадлежавшим к другим ведомствам: армии, морской пехоте, ВМФ и ВДВ. То есть людей, с особой подготовкой, которые и могли бы выступать в качестве «ангольских рейнджеров» в тылу противника.
Среди 12 тысяч советских военнослужащих, официально прошедших Анголу с 1975 по 1992 год было немало специалистов такого профиля. Так как ангольская армия — ФАПЛА строилась по советскому образу и подобию, в ней, как это положено, формировались диверсионные, разведывательные и другие специальные подразделения, в том числе и первые в вооруженных силах десантноштурмовые бригады: 13-я и 18-я. В середине 80-х годов XX века ФАПЛА имели в своем составе 45 бригад, разбросанных по 10 военно-политическим округам. Кроме них были еще специальные формирования пограничных войск, войск министерства внутренних дел и госбезопасности. Личный состав этих ангольских специальных подразделений обучали советские специалисты соответствующей квалификации, в том числе и прошедшие Афганистан. Но хочу подчеркнуть: все они были рассредоточены по местам дислокации частей ангольской армии, выполняя советнические и инструкторские функции, не составляли какого-либо отдельного специального подразделения.
Так что, наши спецназовцы в Анголе были. Это факт. Но вопрос: возлагались ли советским, либо ангольским командованием на представителей войск специального назначения СССР (ГРУ, КГБ, армейская разведка, разведка ВДВ, морской пехоты) в Анголе задачи, например, по проведению специальных операций внутри страны, на территории Намибии, ЮАР, отправлялись ли они в самостоятельные «рейды и поиски по тылам унитовцев и юаровцев»?
Вот мнение человека вполне компетентного, с которым читатель уже знаком: Бориса Гавриловича Путилина. Напомню, что в 1974 году он был центральной фигурой через которую осуществлялась координация не только поставок оружия МПЛА из СССР, но и планов помощи со стороны советских военных специалистов и кубинцев. Браззавиль и после провозглашения независимости в Луанде оставался центром по координации такой работы. Только спустя несколько месяцев, когда кубинские войска добились кардинальных успехов в боях в южноафриканцами и угроза Луанде миновала, туда был переведен весь штаб, включая «советников по партии» и «советников по противопартизанской борьбе».
По словам Путилина, в то время на случай захвата наших людей в Анголе, при неудаче миссии по помощи движению МПЛА, существовал ряд планов «специальных операций» в случае неудачи их миссии в Анголе. Поэтому в самый ответственный период ноября 1975 года, когда решалась судьба ангольской революции, к берегам Анголы прибыл большой десантный корабль (БДК) ВМФ СССР с техникой и личным составом на борту. В его задачу входила эвакуация наших советников и лидеров МПЛА. Таким образом, личный состав был готов принять участие в боевых действиях при соответствующих указаниях Москвы.
Могли ли советские морские пехотинцы, в случае неудачи МПЛА и кубинцев захватить и удержать Луанду, пока Агоштинью Нету провозгласит независимость? Видимо могли. Во всяком случае, силенок у мощного БДК с десантом на борту вполне бы хватило, чтобы «раздолбать пол-Луанды». Но ни корабль, ни личный состав десанта задействован в операции не был. Кубинцы и вооруженные активисты МПЛА справились сами.
Косвенно о готовности морпехов ступить в бой подтверждает шифротелеграмма, которая буквально накануне решающих событий была получена из Москвы. По словам Б. Г. Путилина, шифровка прямо разрешала нашим военным специалистам принимать участие в боевых действиях на стороне сил МПЛА и кубинских войск. «Это беспрецедентное решение объяснялось крайне напряженной ситуацией, возникшей в стране в канун провозглашения независимости 11 ноября 1974 года, — вспоминал Б. Путилин. Москва ни в коем случае не хотела упускать Анголу. Поэтому, когда около сорока советских специалистов по боевому применению и переводчиков во главе с полковником В. Г. Трофименко, находившихся в то время в Конго, после 11 ноября были переброшены в Луанду, они имели своеобразный «карт бланш» Москвы на участие в боевых действиях. Однако основной удар южноафриканской военной машины и отрядов сепаратистов приняли на себя кубинцы. Наши военнослужащие ограничились советническими и инструкторскими функциями». Что же касается возможности проведения каких-либо «специальных диверсионных» рейдов силами советских военных специалистов, Борис Гаврилович ответил отрицательно. «Таких задач в тот период Центром не ставилось».
Рейд на Куэбе
Но война в Анголе разрасталась, в страну поехали уже не десятки, а сотни и тысячи советских советников. Изменилась ли ситуация с «массовым применением советского спецназа» в Анголе середине и конце 80-х годов, когда УНИТА при поддержке армии ЮАР развязала широкомасштабную гражданскую войну?
Бывший первый заместитель, а затем и главный военный советник в Анголе в 1988–1991 годах генерал-полковник В. Н. Беляев, человек в этой области вполне компетентный, в одной из бесед со мной сказал: «Что касается рейдов наших военнослужащих в Намибию и ЮАР с целью уничтожения каких-либо объектов, в этом никакой необходимости не было. Да и не было в Анголе разведывательно-диверсионных групп, составленных из советских военнослужащих. Кроме того, это не было предусмотрено договором о нашем сотрудничестве. С такими задачами прекрасно справлялись специальные группы бойцов, ФАПЛА, СВАПО и АНК, подготовленные нашими спецами. Но, хочу подчеркнуть, на территории Анголы, там, где велись боевые действия, наши советники выходили вместе с ангольцами на операции. И тогда специалисты по разведке могли сопровождать отдельные разведгруппы в тылу противника. Особенно когда была необходима информация из первых рук».
Да, сейчас можно сказать, что, оказывая помощь руководству спецподразделений ФАПЛА, а также боевых отрядов Африканского Национального Конгресса «Умконто ве сизве» и СВАПО (ПЛАН), в составе некоторых таких групп действовали и наши офицеры. Об этом, в частности свидетельствуетгенерал армии В. И. Варенников, неоднократно бывавший в Анголе в качестве спецпредставителя Генерального штаба СССР. «О многих планировавшихся операциях УНИТА и ЮАР нам было достоверно известно из первых рук: наши офицеры-разведчики, действуя в составе отрядов СВАПО на территории Намибии и на юге Анголы, имели прямые контакты со сторонниками УНИТА и ЮАР, способными за плату дать точные данные о группировке войск ЮАР».
Вместе с тем, зная, что у руководства советской военной миссии в те времена было довольно жесткое указание Москвы о соблюдении всех мер безопасности наших советников и специалистов, можно с уверенностью сказать, что такие «выходы» не были массовыми. Об одном из таких рейдов я хочу рассказать. Но подчеркну, на такие задания ходили настоящие профессионалы, которые и никогда не опустятся до саморекламы недостойными способами, как «лейтенант войск специального назначения ГРУ МО СССР» по имени Владимир.
Валентин Гаева работал в Анголе специалистом при командире разведроты в 6-м военном округе. О свих похождениях он говорит достаточно скупо, считает, что ничего особенно героического и не совершал. Вот его рассказ. «Мой подсоветный, первый лейтенант (ангольское воинское звание, соответствующее приблизительно нашему старшему лейтенанту — авт.) Жоакинь Нзажи был парнем непростым, с характером. В СССР не учился, зато прошел подготовку в 1982 году у португальских инструкторов специальных сил где-то на севере страны. Считал себя и умнее и способнее нас и сначала не очень доверял мне. Особенно в том, что касалось методов и способов ведения противопартизанской войны. Но, однажды во время занятий по рукопашному бою анголец решил продемонстрировать мне какой-то мудреный прием. И тут же оказался на полу, досыта накушавшись красноватой ангольской земельки. А уж после того, как я показал, как надо стрелять с двух рук, дело и вовсе пошло. Распили мы с Нзажи после всего этого бутылку водки, ну и вроде нашли общий язык. (К тому времени я уже немного начал изъясняться по-португальски, а анголец немного говорил по-русски).
Как-то моему подсоветному пришел из округа приказ: найти сбитый в районе реки Куэбе юаровкий «Мираж». Средства ПВО ФАПЛА «завалили» его при подходе к городу Менонге и, по наблюдениям, летчик не успел катапультироваться. Попутно была поставлена задача провести разведку. Были данные, что южноафриканцы активно разыскивают самолет и пилота, привлекая к поискам унитовцев. У меня руки зачесались: как ни как, боевая задача.
А идти с ангольской разведгруппой в поиск формально нельзя, запрещено. Я командировался в страну по линии 10-ки (10-е Главное управление Генерального штаба — авт.). В Генштабе при инструктаже наставляли: только обучать, тренировать, консультировать, но за «анголан» ни в коем случае не «работать». В руководстве же советской военной миссии в Анголе в те времена существовала некая двойственность позиции по нашему участию в боевых действиях. Москва, страхуясь, от международных скандалов, боясь, что при гибели или захвате в плен советских советников наш «идеологический противник» получит в полемике преимущество, их, мягко говоря, не поощряла. А новый главный военный советник генерал-полковник К. Курочкин, практически вопреки Москве, дал добро. Боевой был мужик. Так и сказал: «Где подсоветный, там и советник, специалист. А иначе вы здесь не нужны».
Сходить в поиск страсть как хотелось, я же разведчик. Столько лет учился, тренировался, когда еще доведется побывать в боевых условиях. Большое начальство в округе я даже спрашивать не стал: бесполезно, там советник командующего был такой перестраховщик, к тому же ждал со дня на день генеральские погоны. Ему неприятности на одно место были не нужны. Просто доложил советнику при начальнике разведки округа, правда, без особых деталей. Но была еще одна сложность. Нужно было Нзажи упросить, чтобы взял. У ангольцев была масса каких-то директив и инструкций о соблюдении нашей безопасности. В случае чего ему могло сильно влететь от командующего округом. Но мой «анголанен», поразмыслив, согласился.
Десантировались мы с группой с вертушки Ми-8 в предполагаемом районе падения самолета. Экипировка, боезапас — по-полной, район-то контролировался УНИТА. Двое суток лазили по саванне и прибрежной «шане» — так ангольцы называют заболоченную, покрытую высокой травой прибрежную полосу. Вымотались вчистую. Но самолет нашли. Вернее то, что от него осталось. Даже тело летчика обнаружили, хоть и труп уже разлагаться начал, жара и влажность сделали свое дело, да и местные четвероногие хищники «приложили зубы». Взрывом ракеты юаровского пилота буквально перерубило пополам, но «верх» под обломками самолета довольно хорошо сохранился. Его и сфотографировали: не тащить же гниющие останки на себе. Эти фотографии фапловцы вместе с кубинцами позже использовали в пропагандистских целях, выпустили листовку на английском языке Что-то вроде того, что «такой конец ждет всех империалистических и расистских стервятников в небе независимой Анголы».
Собрали все что можно, выломали несколько приборов с «Миража» в доказательство успешного рейда. Вызвали вертолет, и домой, в Менонге. С унитовцами и юаровскими спецназовцами повстречаться не пришлось. Но самолет они искали, это факт. Южноафриканцы почти никогда не оставляли своих летчиков в беде ни живых ни мертвых. Так что нарваться могли запросто.
С того рейда у меня осталась пачка противомалярийных таблеток «Камохин», найденных в «НАЗе» сбитого юаровского пилота. Здорово они меня потом выручали. Это не «Дилагил» какой-нибудь. Приступ малярии «Камохин» снимает сразу и в качестве профилактики годится. Что и говорить, снабжали юаровцы своих летчиков со знанием дела. Приходилось и потом пару раз ходить на подобные задания. Но на рожен мы никогда не лезли, и дело до открытых столкновений с унитовцами и юаровцами не доходило».
«Служба в Атлантике была не медом»
А как обстояло дело с «рейдами советских морских пехотинцев в Анголе»? Участвовали ли в боевых действиях в Анголе части советской морской пехоты? Часто ли приходилось им «крушить унитовцев и юаровцев»?
В условиях тогдашнего противостояния США и СССР Ангола превратилась в главный форпост советского военного присутствия в юго-восточной Атлантике. Поэтому в прилегающей к берегам Анголы акватории Атлантики с 1975 по конец 80-х годов XX века постоянно находились корабли оперативной эскадры, среди которых, как правило, было 2–3 больших и средних десантных корабля (БДК, СДК) Северного флота. Все они периодически заходили на базы ВМФ и морские порты Анголы (Луанда, Порту Амбоинь, Амбриш, Кабинда, Лобиту, Бенгела, Намиб, Порту Алешандре). Каждый нес в своем чреве от усиленной роты до батальона морской пехоты, несколько десятков БМП, БТР и плавающих танков ПТ-76. По свидетельствам моего отца, капитана 1 ранга Коломнина А. С., работавшего в тот период в Главном штабе ВМФ «в задачу морской пехоте участие в ангольском конфликте не ставилось. Но наши БДК, СДК и противолодочные корабли являлись мощным сдерживающим фактором на случай вмешательства в конфликт США и других стран»
Нелегкую лямку «морпеха» на одном из БДК Северного флота, регулярно ходившего в Анголу в середине 80-х годов XX века, тянул мой родственник, двоюродный брат жены Иван Маков, к сожалению, трагически погибший осенью 2002 года в Москве. Из многочисленных воспоминаний морских пехотинцев, прошедших Анголу и хранящихся в моем архиве, я выбрал именно воспоминания Ивана. Почему? Не только потому, что он мой родственник. Он получил во время службы в Анголе серьезную травму и вернулся в Москву в «позвоночном корсете». И потом еще долго пришлось долечивать в подмосковном госпитале ангольскую травму. Ему, хлебнувшему в Анголе лиха можно было бы и приукрасить свой рассказ «эффектными деталями», «производственной ангольской травмой» Но он этого сделать не захотел. Мужественный был парень и честный.
«Служба в Атлантике была не медом. Подъем в 6 утра, физзарядка, завтрак, развод на работы. В 12 обед и три часа отдыха, когда самая жара. В десантном отсеке духотища страшенная: штатный кондиционер не справляется, а если выходил из строя, а такое бывало часто, то температура до 50 градусов поднималась. А на палубу ни-ни, это привилегия экипажа. Каждый заход в порт был праздником.
Приоткроем аппарель десантного шлюза, свежий ветерок подует, хоть спать можно. Чем занимались? В свободное время «качались», обслуживали технику, отрабатывали приемы рукопашного боя. Несколько раз проводили «спарринги» с местным подразделением — аналогом нашей морской пехоты. Когда стояли в Луанде, в свободное время на пляже часто играли в футбол и волейбол. Купались, рыбку ловили и с берега и с «борта». С ангольцами любили общаться, они «по жизни» ребята приветливые и вежливые. Объяснялись в основном жестами, «на пальцах». Кое-кто из наших на тушенку и сигареты менял у них побрякушки: маски, статуэтки из дерева. Особой удачей считалось выменять фигурку из слоновой кости, но происходило редко: слишком дорого просили. Когда стояли у стенки, в город несколько раз возили: посмотреть достопримечательности. В крепость «Сан Мигель», в музей естественной истории. Запомнилась первоклассная коллекция чучел рыб и морских животных. Кроме Луанды, заходили в Мосамедиш (теперь город называется Намиб — авт.) и еще в несколько портов, названия не помню. Да и из трюма ни черта не видно.
Основным нашим, если так выразиться, «развлечением» были ночные «дуэли» с подводными пловцами ЮАР. Это называлась «противодиверсионная вахта». Сам я, правда, диверсантов никогда не видел. Но они существовали, это факт. Подрывали в основном гражданские транспорты с оружием, снаряжением, продовольствием. При нас пустили на дно наше судно «Комсомолец Донбасса», стоявший далеко на рейде, и пару сухогрузов из ГДР. Но советские боевые корабли южноафриканцы не трогали. Видимо боялись. Да и меры мы принимали соответствующие. Какие? Да глушили их «лимонками». Еще были у нас такие штучки: гранатометы «Огонек» и «Дуэль».
На ночь бортовые огни гасили: опасались снайперов. На палубу по периметру выставляли несколько ящиков с ручными гранатами — «лимонками», которые морячки из экипажа БДК периодически бросали в воду. Причем старались взорвать пару гранат еще при свете, чтобы успеть собрать с воды и пожарить на камбузе к вечернему чаю «доппоек» — глушенную рыбу. К утру ее на поверхности уже не оставалось, сжирали акулы. Ручными гранатами защищали ближние подступы к кораблю. Чтобы обезопасить себя на дальних подступах из морпехов формировался расчет гранатомета МРГ-1 «Огонек». Он представлял собой блок из семи вертикальных стволов калибра 55 мм, закрепленных стационарно на треноге. Этот «тюльпан» наводили на сектор возможного появления аквалангистов-диверсантов. Расчет осуществлял заряжание и прятался в укрытие. По команде открывался огонь. Кто давал команду? Обычно наблюдатель, если что-то увидит. Но, как правило, это были ложные цели: палки или другой плавняк. Мало ли что в бухте плавает. А иногда надоедало ждать, да и нажимали на электроспуск. Пламя, грохот, реактивные струи: любо-дорого посмотреть. Потом зарядим и опять ждем. На это дело боеприпасов не жалели.
Если стояли у стенки, то «Огонек» нельзя было использовать. Слишком мощный. Реактивной струей можно и своих поджарить. Тогда додумались снять один ствол от «Огонька» и закрепить его с помощью специальных подвесов на плече стреляющего. Смонтировали на трубе и устройство электроспуска, позаимствовав его от реактивного гранатомета «Удар». Боец с таким тубусом мог свободно перемещаться по палубе или по причальной стенке. В случае появления на воде вероятной цели открывал огонь. Называлась вся эта конструкция «Дуэль». Но и эта штуковина была крайне опасна. Не дай Бог, во время залпа кто-то окажется сзади — получится кусок жареного мяса. Поэтому на палубе его не применяли редко, в основном пользовались «Дуэлью» только на берегу, например, когда стояли в Мосамедише. Там военно-морской базы не было, только гражданский порт. Вот и приходилось БДК не только со стороны океана охранять, но и с суши. Командир роты десанта «нарезал» каждому расчету из трех человек свой «кусок» — метров 200–300 отличного песчаного пляжа. Один морпех с «Дуэлью», и двое с АКС. Это, кстати, была любимая наша «вахта». Можно было расслабиться, даже искупаться. На пляже в изобилии росли пальмы. Лазили на них за кокосами и финиками. Финики, правда, были какие-то странные, абсолютно несъедобные. Но зато экзотика!
Еще боевые стрельбы в море проводили. В общем, обычная, нормальная служба. Да, многие парни татуировки себе кололи. Ангола, пальмы, якоря и всякое такое. Чтоб память была, да и похвастаться после: был там и видел Африку. А вот с юаровцами и унитовцами повоевать в открытую не пришлось. Не было этого. И не только в наш поход. Если что и было раньше, то нам бы рассказали: такие вещи как по беспроволочному телеграфу передаются».
Могу добавить, что части морской пехоты помимо того, что занимались боевой подготовкой, выделялись в качестве усиления для охраны некоторых береговых объектов, связанных с пребыванием в Анголе советских людей. Например, территории нашего Пункта материально-технического обеспечения (ПМТО), жилых помещений, топливных складов, машин ЗАС, также в отдельных случаях, нашего посольства и военной миссии. Принимали морские пехотинцы участие и в охране советских гражданских и рыболовецких судов. Хочу подчеркнуть: эти задачи были боевыми. И все советские морские пехотинцы в любой момент могли оказаться лицом к лицу с южноафриканскими диверсантами и готовы были дать им надлежащий отпор. И тот, факт, что они не ходили «в героические рейды по унитовским и юаровским тылам» отнюдь не умаляет их заслуг перед ангольским народом и своим Отечеством.
Колдун в «камуфляже»
О смерти главного ангольского оппозиционера, «африканского террориста № 1» генерала Жонаса Мальейру Савимби мы с друзьями узнали, наверное, одними из первых в России. Решив по старой традиции отметить 23 февраля 2002 года, мы отправились в московские Сандуны: пообщаться, обменяться новостями. Собрались мои однокурсники по Военному институту иностранных языков: Сергей Антонов, Шура Гореленков, Славка Орлов, Андрей Сидоров. Между парилкой и пивом зашел разговор о «наших»: где, кто. Оказалось, что многие из тех, с кем мы работали в Анголе и Мозамбике до сих пор в Африке, кто по линии Минобороны, кто по контрактам с ООН, а кто, как говорится, «частным порядком». Некоторые даже преуспели, кое-то обзавелся собственными фирмами, занимаются авиаперевозками, торгуют рыбой. Вдруг запиликал сотовый. Звонил из Луанды один из общих знакомых, работавших по контракту на правительственную армию. Поздравил с праздником и как-то между делом сказал: «Все, ребята, спецназовцы Савимби прикончили. Так что войне конец, наверное, скоро всех по домам распустят». Официальное сообщение о смерти главы УНИТА последовало лишь через несколько дней…
Трудно переоценить то, что означала колоритная личность Савимби для Анголы. Он имел неограниченное влияние на полевых командиров УНИТА, жестоко пресекая в зародыше даже мысль о возможности договориться с правительством президента Эдуарду душ Сантуша. Последнего он презрительно называл «филиньу» — «сынок», намекая не столько на возраст президента Анголы, сколько на отсутствие у него «опыта революционной и партизанской борьбы». Авторитетный генерал на протяжении нескольких десятилетий руководил мощной вооруженной оппозиционной группировкой Анголы, опирающейся на самый многочисленный этнос Анголы — овимбунду. Ее боевые возможности начиная с середины 80-х годов XX века постоянно росли, что позволяло бойцам Савимби в отдельные годы контролировать чуть ли не половину территории Анголы. УНИТА была разветвленной военно-политической организацией с многочисленными дочерними структурами: собственными профсоюзами, молодежной и женской организациями. Вот подлинная справка, содержащая оценку деятельности УНИТА и подготовленная в середине 80-х годов в ГРУ ГШ за подписью тогдашнего руководителя этого ведомства генерал-полковника Г. Михайлова.
Для служебного пользования Экз. № 1 Военно-политическая обстановка в Анголе продолжает оставаться сложной и напряженной. Основным фактором, оказывающим дестабилизирующее воздействие на положение в стране, является вооруженная деятельность внутренних контрреволюционных организаций: Национального союза за полную независимость Анголы — УНИТА, Фронта национального освобождения Анголы — ФНЛА и Фронта освобождения анклава Кабинда — ФЛЕК. Наибольшую опасность для существующего в Анголе прогрессивного строя представляет Национальный союз за полную независимость Анголы (УНИТА). Эта организация была создана 13 марта 1966 года на базе отколовшейся от Фронта национального освобождения Анголы (ФНЛА) группы лиц во главе с Жонасом Савимби. В период борьбы против португальского колониализма УНИТА, опираясь на помощь западных стран и КНР, проводил раскольническую политику в национально- освободительном движении Анголы, стремясь занять в нем лидирующее положение. После прихода в ноябре 1975 г. к власти МПЛА под руководством А. Нето (Народное движение за освобождение Анголы) лидеры организации начали открытую вооруженную борьбу против нового ангольского правительства. В настоящее время программа-максимум УНИТА ставит конечной целью захват власти в стране. Ближайшая задача — заставить нынешнее руководство НРА и, в первую очередь президента Ж. Э. душ Сантуша, пойти на переговоры с ним и сформировать коалиционное правительство "национального единства", обеспечивающее Союзу равноправное с МПЛА-ПТ участие во всех сферах государственной деятельности. Высшим органом УНИТА является съезд (последний очередной VI съезд проведен в августе 1986 года). Рабочие органы: исполнительный комитет (18 чел.) и национальный комитет (55 чел.). Председатель — генерал Ж. Савимби (он же верховный главнокомандующий вооруженными формированиями УНИТА), вице-председатель Ж. К. Шитунда, генеральный секретарь — Мигел Н'Зау Пуна. В рамках УНИТА созданы массовые «организации»: Союз революционной ангольской молодежи (ЖУРА), Самостоятельная лига ангольских женщин (ЛИМА), Синдикат ангольских крестьян и рабочих (СИНДАКО), детская организация (АЛВОРАДА). В контролируемых организацией районах (юго-восточная часть Анголы) действуют созданные унитовцами местные органы власти. Социальную опору УНИТА составляет этническая группа овимбунду (около 2,4 млн. чел.), населяющая центральные и южные провинции страны. Решение задач по захвату власти в стране руководство УНИТА осуществляет путем достижения промежуточных целей, устанавливаемых на определенные сроки. Так, на 1987 год УНИТА ставит целью: продолжить диверсионно-террористические акции по всей стране, уделяя, по-прежнему, главное внимание подрыву экономики и дестабилизации политической жизни; сорвать проведение крупномасштабной операции правительственных войск на юго-востоке страны; создать выгодные условия для восстановления утраченных позиций на востоке провинции Мошику; активизировать боевую деятельность в северных и восточных экономических районах с попыткой захвата месторождений алмазов; не допустить разгрома своих стратегических тыловых баз и учебных центров, находящихся в южной части Анголы. Для достижения поставленных целей руководством УНИТА используются так называемые "Вооруженные силы освобождения Анголы" (ФАЛА), численность которых составляет 38 тыс. чел. Бандформирования представляют собой батальоны, созданные по типу регулярных войск со штатным оружием и военной техникой. В боевом составе ФАЛА имеется: батальонов — 50, окружных колонн (рот) — 63. Эти подразделения практически постоянно осуществляют вооруженные акции в различных провинциях Анголы. С целью повышения оперативности и эффективности действий вся территория НРА командованием УНИТА условно разделена на четыре фронта (Северный, Центрально-северный, Восточный, Центрально-южный) и пять секторов ("Казомбу", "Канаке", "Кванза", "Куиту", "Куньинга"). Кроме того, имеется один военный округ центрального подчинения. На основе существующих секторов могут быть созданы еще два-три фронта. Основные тыловые базы УНИТА расположены на юго-востоке страны. Кроме того, такие базы созданы в соседних с Анголой странах: Намибии, Заире и Замбии. Военная подготовка унитовцев осуществляется офицерами ЮАР в лагерях на территории Намибии (Окамбебе, Ондегира, Стенгело-Дам, Омундаунгило, Катара, Андара), а также в пяти учебных центрах, расположенных в южных и юго-восточных провинциях НРА. Кроме того, в Заире организован ряд учебных пунктов, где под руководством западных инструкторов идет освоение личным составом ФАЛА оружия, поставленного США для Ж.Савимби по линии ЦРУ (противотанковые и зенитные средства). Материальную, финансовую и военную помощь УНИТА получает в основном от США и ЮАР, частично от Великобритании, ФРГ, Франции, Заира, Саудовской Аравии, Объединенных Арабских Эмиратов, Габона, Кот-д'Ивуара, Израиля, Марокко и Египта. УНИТА имеет в Вашингтоне и Лиссабоне свои постоянные представительства, которые действуют под видом торговых фирм. В последние годы руководство УНИТА значительно активизировало свою внешнеполитическую деятельность, стремясь, с одной стороны, добиться широкого международного признания организации, а с другой — увеличения военной и финансовой помощи от западных стран. Эти вопросы, в частности, обсуждались в ходе визитов Ж.Савимби в Вашингтон (январь 1986 г.), а также в Париж и Бонн (сентябрь-октябрь 1986 г.).Нельзя сказать, чтобы с Савимби не пытались договориться. Ему предлагали и должность, и положение, и деньги. Однако генерал обладал просто маниакальным стремлением к единоличной власти. Когда в 1992 году под давлением международного сообщества в Анголе прошли первые всеобщие выборы с участием УНИТА, Савимби, потерпев поражение, объявил их результаты сфальсифицированными. Он с негодованием отверг предложенную ему должность вицепрезидента страны и приказал своим сторонникам возобновить боевые действия. В 1994 году при посредничестве России и США в Лусаке было достигнуто новое соглашение о мире и национальном примирении. Но и оно не устроило Савимби. Ему нужно было все или ничего. Похоже, генерал решил сохранить верность клятве, которую он торжественно произнес 1 февраля 1976 года после разгрома кубинцами своих основных сил под городом Уамбу. Тогда, призвав своих сторонников к партизанской войне, он публично заявил: «Пока я жив, из леса не выйду». Английский журналист Фред Бриджлэнд, неоднократно встречавшийся с ним и посвятивший генералу целую книгу с претенциозным названием «Савимби — ключ к Африке» писал: «Это был самый замечательный, привлекательный и интересный человек, которого я когда-либо встречал в жизни». По оценкам хорошо знавших его людей Савимби был блестяще образован и обладал поистине демоническим обаянием, легко очаровывая своих собеседников глубоким знанием сути проблемы и нетривиальностью суждений. Мой хороший знакомый по работе в вооруженных силах Анголы в 1980–1983 годах, ныне командующий национальными ВВС генерал Франсишку Афонсу (Анга) после смерти Савимби признался: «В этом человеке было что-то поистине колдовское, демоническое. Поэтому, уничтожив его, мы не победили УНИТА, мы освободили организацию от его чар». Советские руководители, сделавшие ставку в национально-освободительной войне в Анголе на руководителя МПЛА Агоштинью Нету, тем не менее, допускали возможность того, что Савимби рано или поздно может прийти во власть. Сейчас мало кто помнит, что с 1961 года в период войны народа Анголы против португальских колонизаторов СССР поддерживал УНИТА наравне с МПЛА и даже готовил для нее кадры. Многие из военных руководителей УНИТА и сейчас могут похвастаться, что когда-то прошли школу партизанской войны в учебном центре «Перевальное» в советском Крыму. Однако в какой-то момент руководство СССР решило все-таки сделать ставку «истинных марксистов» из МПЛА. Как признался мне как-то сотрудник международного отдела ЦК КПСС Эдуард Капский, курировавший национально-освободительные движения на Юге Африки, «Савимби вначале держали про запас, но потом поняли, что он ориентируется на китайцев и США». Тем не менее, все «телодвижения» мятежного генерала тщательно отслеживались соответствующими структурами. Вот любопытный документ, рожденный в 1987 году в недрах Главного разведывательного управления Генерального штаба — справка на Савимби. Она была направлена «для ориентировки» всему руководящему составу Министерства обороны СССР. Привожу ее в оригинале.Генерал-полковник Г. Михайлов2 апреля 1987 г.
Для служебного пользования Экз. № 1 «Родился 3 августа 1934 года в городе Муньянгу (провинция Бие) в семье служащего железной дороги. Выходец из племени овимбунду. Учился в частных миссионерских школах в Анголе, где получил среднее образование. В 1958 году выехал в Португалию для продолжения образования. Поступил на медицинский факультет Лиссабонского университета. В 1960 году переехал в Швейцарию, где изучал общественные науки и юриспруденцию в университетах Фрибурга и Лозанны. Защитил докторскую диссертацию. В период обучения организовал студенческое общество под названием «Швейцарские друзья Анголы» по сбору средств для борьбы с колонизаторами, а также установил связь с Народным движением за освобождение Анголы (МПЛА). По возвращении на родину в 1961 году включился в политическую деятельность, став членом «Союза народов Анголы», руководимого Холденом Роберту. Вскоре был избран на пост генерального секретаря «Союза», а позднее назначен министром иностранных дел в Революционном правительстве Анголы в изгнании (ГРАЕ). В этой должности совершил ряд поездок по странам мира, включая США, встречался с видными африканскими лидерами (Нкрума, Насер, Бен Бела). Принимал непосредственное участие и был одним из инициаторов создания Фронта национального освобождения Анголы (ФНЛА). В июле 1964 года в результате разногласий между Савимби и Роберту в ФНЛА произошел раскол. В марте 1966 года Савимби и его сторонники окончательно вышли из ФНЛА, создав УНИТА. В период становления организации поддерживал тесные связи с западными странами и КНР, оказывавшими поддержку УНИТА. В последнее время Ж. Савимби активизировал свою деятельность на международной арене, стремясь, с одной стороны, добиться широкого признания своей организации, а с другой — увеличения военной и финансовой помощи от западных стран. С этой целью он посетил ряд государств, в том числе США (январь 1986 года), Францию и ФРГ (сентябрь — октябрь 1986 года). Националист. Известен в стране как активный участник вооруженной освободительной борьбы против португальских колонизаторов, наибольшее влияние имеет в южных провинциях Анголы, где проживает основная масса этнической группы овимбунду (около 2,4 млн. чел). Умелый руководитель и организатор. Обладает природным умом, хорошо разбирается в политических и военных вопросах. Владеет английским, испанским, французским языками. Женат».Подобные справки разведывательное ведомство генштаба составляло регулярно, как бы напоминая советским руководителям о том, что Савимби жив и с ним вполне вероятно придется иметь дело, если процесс национального примирения в Анголе получит соответствующее развитие.
Последние комментарии
4 часов 28 минут назад
21 часов 48 минут назад
22 часов 12 минут назад
22 часов 26 минут назад
22 часов 27 минут назад
22 часов 28 минут назад