Время Перемен [Анвар Кураев] (fb2)

Время Перемен

Глава 1: ещё выше!

Тром сделал финт и рубанул слева, справа, снизу в ногу. Комад отбил мечом два удара и увернулся от третьего, одновременно полоснув по запястью — попал, но чуть выше. В голове у Трома пронеслись три мысли: удар хорош, сухожилия целы, самое время сделать укол. Вперёд и вверх, метя в живот, вместо обратного движения. Комад дёрнулся в сторону в последний момент: меч лишь порезал бок. Толпа вокруг взревела.

Оба отпрыгнули назад и оценивали ущерб.

«Не зря он вождь, четвёртый из Великой Сотни, не то уже кишки бы по траве раскидал» — подумал Тром. Пригляделся: рана Комада хуже. Мешает двигаться. Тогда Тром взял меч в левую руку — пусть все думают, что с правой совсем плохо — и шагнул к противнику. Быстро ударил слева направо и сделал ложный замах. Комад немного неуклюже парировал — видно, рана сильно мешала. Время работало против вождя.

Комад приблизился. Торопливо, неловко дважды ударил. Тром парировал первый и отпрыгнул от второго, сразу же сделал ложный выпад, и Комад дёрнулся, реагируя на пустоту, несколько капель его крови упали на траву.

«Атакуй, трать последние силы, скоро их вообще не останется».

— Комад несгибаемый! — выкрикнули из толпы.

Соперник атаковал трижды, вложив в каждую атаку всю стремительность и хитрость, которые у него остались. Но этого было мало.

Тром смотрел, как тяжело дышит противник, как кровь бежит тонкой струйкой сбоку по ноге, затекая в сапог. Он решил, что уловки уже не потребуются и переложил меч обратно в правую руку, намереваясь закончить одним стремительным натиском. Неожиданно, раненый отбил все четыре молниеносных удара и перешёл в контратаку, двигаясь будто свежий! Рубящий слева Тром отбил в последний момент, успев чудом! Блок мечом, под такой же удар справа, легко звякнула сталь, и в следующее мгновение он получил навершием меча в нос. Кровь побежала сразу.

«Финт… Тяжёлое дыхание, неуклюжие шаги и вялые блоки — тоже уловки» — отброшенный назад ударом, догадался Тром.

— Вождь, добивай! — опять поддержали Комада из толпы.

Вождь послушал, атаковав почти без паузы. Но Тром Быстрый внимательно и проворно парировал или отпрыгивал назад. Хватит с него и разбитого носа.

— Дружище, рана его доконает, просто нужно подождать! Тяни время! — крикнул Марк из толпы. Тром не слушал его.

«Я двадцать пятый по рангу, а ты — восемьдесят девятый. Мне лучше знать. К тому же, скоро стану четвёртым».

Они обменивались ударами, не причиняя друг другу вреда. Тром всё больше привыкал к манере соперника, не рискуя, высматривая недостатки в защите, и уже различал, какие удары продолжают комбинацию, а какие — завершающие, акцентированные. Пару раз сделал ложный выпад, дёргая соперника, и уже хотел ударить взаправду, но вождь опередил.

Первый удар, слева-сверху, наискосок, Тром отбил. Второй, через финт, ниже, явно не последний в связке… «А будет последним» — Тром шагнул ближе, подставив ляжку под лезвие меча вождя у самого эфеса — там удар слабее, чем серединой или верхней частью. «Да, ещё одна рана, но ногу не отрежет! И артерия с другой стороны». Боль. И одновременно он всадил остриё своего меча чуть присевшему Комаду точно в солнечное сплетение, погружая всё глубже. Свободной рукой вождь схватил лезвие и попытался вытащить, в отчаянии раня ладонь. Но рука только бессильно скользнула к эфесу, оставив на стали кровавые следы. Меч погрузился наполовину, а Тром крепко держал левой за запястье руку умирающего с оружием и отпустил, только когда тот уронил меч ослабевшими пальцами: никому не хочется получить рану под конец выигранного боя. Комад начал заваливаться назад, утягивая за собой. Тром рванул окровавленный меч из плоти, тело мешком грохнулось на траву, а новый четвёртый из Великой Сотни обвёл взглядом толпу.

«Ни звука. Затишье перед бурей?»

Марк уже подбежал к нему с тряпками для повязки:

— Ты теперь четвёртый! Вождь с правом голоса по всем важным вопросам. Поздравляю! — Марк присел, разрезал окровавленную штанину и промокал кровь, пытаясь понять, насколько рана опасна.

И тут толпа проснулась. Воины заулюлюкали, захлопали и заорали. Тром обвёл взглядом кучу народа. Радовались не все: кое-кто задумчиво молчал. Наверно, прихлебатели Комада. Он ответил Марку:

— Взаимно. Ведь ты теперь восемьдесят восьмой.

Марк пожал плечами:

— Для меня это мало что меняет, только лишь число. Тебя нужно зашить: в избе боли всё уже готово. Держись, пойдём, — он завязал повязку и взвалил руку Трома себе на плечо.

— Да. А после уничтожим всю брагу в харчевне! Традиционным способом!

Победитель обвёл толпу взглядом, выискивая вождей. Верт одобрительно кивнул, тряхнув длинными чёрными волосами. Грисвольд улыбнулся, отчего ровный шрам на щеке изогнулся. Игги нахмурился, а наполовину закрытый от ранения глаз сделал его лицо ещё суровее.

Только Узвар смотрел прямо и спокойно. Ни один мускул, ни одна щербинка или шрам не дрогнули на его лице. Он словно знал, что Тром хочет занять его место и стать первым из Великой Сотни. Потом он сплюнул на землю и посмотрел вновь, выпятив литой подбородок и сузив глубоко сидящие острые глаза на почти лысой голове.

«Чёртов безбородый индюк — придёт и твоё время, не сомневайся!» — зло подумал Тром.

И заковылял к избе боли, опираясь на Марка. В середине пути подбежали холуи с носилками, но новый вождь лишь досадливо фыркнул на них, показывая, что в состоянии дойти сам. Баба уже держала дверь избы открытой. Марк довёл его до койки, и Тром с облегчением улёгся на неё, затаскивая раненую ногу двумя руками. Баба склонилась над ним с отваром мака, но Тром сердито помотал головой. Сегодня ещё праздновать, а смешивать отвар с брагой нельзя. Да и заснуть недолго после маковой настойки.

— Марк, иди проверь, как там в харчевне. Скажи, я приглашаю желающих попировать сегодня вечером.

Громила вышел, кивнув. Тром знал: этот сделает всё как надо. И ещё не хотелось, чтобы друг видел, как его будут зашивать. Не первая рана, которую придётся зашивать без отвара. Он будет дёргаться, шипеть и стонать, не сможет ничего сделать. Но за всё нужно платить, и эту цену Тром принимал.

Баба сложила нужные инструменты рядом и неожиданно раздвинула рану, промывая. Боль хлынула, острым кинжалом пульсируя в порезе и волнами распространяясь по всей ляжке. Голова закружилась ещё сильнее. Он зашипел: казалось бы, баба затем и сложила инструменты рядом, и с чего ещё она могла начать, кроме как с промывки? Но это всегда так неожиданно! Когда правую руку прижали к койке, он почувствовал ту же боль, что и в ноге, но слабее. Вздрогнул.

— Постарайтесь не шевелиться, вождь, — спокойным голосом сказала вторая баба.

— Угу. Надолго тут делов?

— Полчаса, может, чуть больше…

Мучения продолжились. От боли Тром потел, вертел головой, и капли затекали в глаза, падали с носа. Он постоянно дёргался, ничего не мог с собой поделать. Всё время успокаивал себя, твердя, что теперь он четвёртый из Великой Сотни. Мир ещё не видывал таких молодых вождей.

Но мучения снова продолжились. Обработка мазью и зашивание ран прошли полегче, чем промывка, но общее количество боли так измотало Трома, что на последних швах он чуть было не потерял сознание и облегчённо выдохнул, когда обе бабы наложили повязки. Потом он долго лежал без движения и чувствовал, как нога пульсирует болью.

Принесли парнишку с переломом. Кость торчала из развороченной голени. Тром воин, и привык видеть ранения, увечья, ведь без этого никуда. Но сейчас так натерпелся, что вид новой раны вызывал тошноту и страх. Тром старался не смотреть на мальца.

Парень выпил отвар мака и заснул, а бабы боли принялись копаться в его ноге, ставя кость на место.

Несколько минут спустя к Трому подошла баба и опять протянула пиалу. Он кинул злобный взгляд: «Вы что, с первого раза не понимаете, дуры набитые?»

— Лишь сладкая вода, вождь. Она придаст вам сил.

Тром кивнул. Баба потянулась, чтобы напоить его. Он жестом остановил её и сел на койке, спиной к парнишке, и, кривясь от боли, аккуратно взял пиалу.

«Не хватало ещё, чтобы баба поила меня с рук, как дитя!»

Пригубил. Действительно, просто сладкая вода.

— Что случилось с мальчуганом? — спросил он, продолжая прихлёбывать и делая вид, словно копошение рядом его совсем не волнует.

— Говорят, упал с крыши, когда смотрел ваш поединок, — баба отошла помогать второй.

Слабость и то, что он сидел спиной, делали их разговор похожим на сон. Наверное, поэтому Тром задал странный вопрос:

— Ты рада обновлению в кругу вождей?

И, будто во сне, баба не стала увиливать и ответила честно, как подобает воину:

— Комад заботился о нас. Много делал для этой избы боли и для остальных, в других городах. Мы скорбим по нему, хоть его место и занял лучший воин.

— Значит, не рада? Что же такого он для вас делал? Неужели ворошил твоё уютное гнёздышко своим стойким мечом? — усмехнулся он.

Баба шутку не оценила:

— Плотские утехи перестали интересовать меня, наверное, уже десяток лет назад. Он давал уверенность. Когда знаешь, что хватит тряпок и отвара, ножи будут наточены, а дров достаточно для зимовки. И не искалечишь очередного сына из-за дрожащих от холода рук, стоя за койкой. Вождь, я знаю, что вы не любите буквы, но, раз уж зашла речь…

Баба сунула ему в руки пергамент, на котором слева были слова, а справа — числа.

— Что это?

— Необходимое к зиме. Комад следил, заставлял холуёв и охотников носить в избу всё, что нужно. Сейчас его нет. Кто будет слушать баб? Охотники разбегутся, а холуи займутся другими приказами. Хватит ли у них времени на избу боли?

«Чёртовы бабы со своими закорючками» — разозлился он, но, сам не зная почему, вслух сказал:

— Отдай пергамент Марку. Дылде, что притащил меня сюда. Пусть займётся этим от моего имени. Будет у тебя уверенность.

И, словно ожидая момента, в избу быстрым шагом вошёл Марк.

— А вот и он, кстати! Марк, посмотри, — Тром протянул ему пергамент, — Нужно напрячь холуёв, чтобы всё это было у неё до зимних холодов, — он кивком указал на бабу.

— Мудрое решение, вождь. Прямо сейчас и займусь, пока охотники ещё не ушли из города после поединка, — ответил Марк, рассудительно кивая.

— Кончай лизать мне зад! Завтра займёшься! Сейчас — брага и песни! Дай мне опереться на твоё плечо и тащи в корчму!

— Сначала переоденься, — Марк бросил ему простые льняные штаны с верёвкой и такую же рубаху.

После долгих и неуклюжих переодеваний, он, кряхтя, навалился Марку на плечо и вместе они вышли из избы.

— Отныне будешь моей правой рукой. Каждому вождю положена правая рука, ведь так?

— Судя по количеству приказов, свалившихся на меня ещё до назначения, вытирать драгоценную жопу вождя тоже предстоит мне!

Они расхохотались, спускаясь по тропинке к центру города. Воздух, зелёная трава и горы вокруг. Тром любил родину, и сейчас она наполняла его весельем, азартом, счастьем.

Их окликнула баба боли:

— Вождь, послушай! Тебе лучше не пить брагу! От неё кровь течёт по-другому, и рана может открыться. Ноге нужен покой.

Тром разозлился:

— Баба, по-твоему, я терпел всё это без отвара, чтобы просто уснуть? Иди, ковыряйся дальше в своей избе! — он с гневом отвернулся.

— Как тебя зовут? — не спешил уходить Марк.

— Старуха Изергиль, — ответила баба с лёгкой досадой в голосе.

— Чуть позже я найду тебя, — крикнул Марк, тоже отворачиваясь и таща Трома вниз.

Вопрос сам собой сорвался с языка:

— Марк, почему она не сказала про брагу сразу?

Друг пожал плечами:

— Ты помогаешь ей, она тоже решила помочь.

— Из-за пергамента? Эта старуха не понимает, что мы, воины, и так помогаем им самим своим существованием? Без нас они будут рабами!

— Ты прав, но они любили Комада. Может, ей просто хотелось тебя помучить. Потом передумала и предупредила, хоть и боялась.

— Боялась? — с недоумением спросил Тром.

— Конечно. Она знала, ты разозлишься, но всё равно сказала. Это достойно уважения.

— Уважения? Марк, ты — воин! Больше того, ты из Великой Сотни! Прекрати думать о всяком отребье! Это тебе говорю я, Тром, вождь!

Дверь корчмы была приглашающе открыта, а холуи ждали воинов после боя. Поединки за место в кругу вождей всегда собирали много народу. И куда им податься после поединка, кроме как не в корчму? К тому же, новоиспечённый вождь, или старый, отстоявший своё право, часто праздновал победу в корчме, щедро покрывая все расходы из казны. Трое воинов, выйдя из-за угла, разразились криками приветствия, увидев их с Марком. Один с меткой Великой Сотни на плече: неприметный кусок кожи с выдолбленным на нём номером, понятный лишь горцам. Клеймо на груди не видно за одеждой, поэтому давно придумали ещё кожаные метки.

Внутри корчмы было людно и душно: казалось, воздух можно загребать ладонью и есть. Человек сорок воинов встали со своих мест и принялись хлопать, выкрикивать приветствия и улюлюкать, стоило только им войти. Пока шёл и садился, Тром цепким взглядом успел отыскать в толпе сотенников: двое вождей и ещё девять просто из Великой Сотни.

Грисвольд, с двумя кружками в руках, гордым размеренным шагом подошёл к нему, кривя улыбкой свой огромный шрам на щеке, протянул кружку и ждал, пока Тром возьмёт её. После поднял руку, требуя тишины. Толпа угомонилась, и он начал раскатистым басом:

— Тром! То, что ты сегодня исполнил на поле — пример высочайшего воинского искусства поединщика! Укол в живот просто великолепен! Я до сих пор не пойму, как Комад успел уйти от него. Впрочем, он не совсем успел… А удар, которым ты отправил его к предкам — я такого ещё никогда не видел! Так осознанно подставиться и получить серьёзную рану, но при этом закончить бой! Счастлив, что мне выпала честь быть в одном кругу с таким искусным воином! За твою победу!

Зал восторженно загудел. Грисвольд чокнулся кружкой с Тромом, и Тром одним махом выпил половину. Здесь, в столице Горной страны, варили отличную брагу.

Откуда-то появилась крепкая молодка в белом сарафане, и, слегка задев его плечом, наполнила кружку из кувшина, потом улыбнулась, и так же быстро исчезла, больше никому не наливая.

Через десять минут она выскочила опять с кувшином наперевес и низко наклонилась, подливая ему. Тром почувствовал приятную тяжесть её груди на своём предплечье.

Воины напивались. Верт очутился рядом, тоже с кружкой. Слова приветствия, похвалы, восхищение. Пришлось выпить, хоть и не хотелось ему именно сейчас. И опять кудрявая молодка с кувшином тут как тут. Долила. Уходит. Оборачивается, смотрит на него.

— А Узвар сегодня нехило так перессал! — весело бросил Верт. Они с Грисвольдом тихонько расхохотались, — Видать, боится, что его спихнут с вершины в могилу. Ты как, Тром, пойдёшь за первым местом? — Тром молчал, — Пойдёшь, по глазам вижу. За будущего первого из Великой Сотни!

«Что он там понимает по глазам? Я сам последние пять минут не могу понять, куда они смотрят! Но, проклятье, как не выпить за это?»

К нему спешила молодуха с кувшином. И сейчас он точно знал, куда смотрит. На вырез платья.

— Кто это такая? — слова вылетели сами.

— Новая кухарка. Что, хочешь оказать ей честь? — Грисвольд задорно толкнул его в плечо, отчего Трома сильно качнуло в сторону, — Я бы и сам не прочь, но, видят предки, сегодня твой день!

— Она за той дверью, — тихо сказал Верт, пальцем указывая вглубь корчмы.

Плохо соображая, что делает, Тром нетвёрдой походкой направился к двери. Сразу за ней стояла та самая молодка:

— О, вождь! Не ожидала вас здесь увидеть!

Она смущённо смотрела на него, оторвав одну руку от кувшина и не донеся до лица, будто хотела что-то сделать, но так изумилась его появлению, что застыла.

Тром не любил ходить вокруг да около:

— Я решил оказать тебе честь.

— О, — она смущённо опустила глаза.

— Где здесь подходящая комната?

Кудряшка развернулась и пошла по коридору. Тром поплёлся за ней. Она открыла дверь в одну из комнат, где валялся всякий хлам, а с одной стороны оказалось подобие спального места на полу, поставила кувшин, и, пройдя вперёд, призывно дёрнула бёдрами, одновременно подтянув платье вверх.

Через пять минут его таз с энергичными шлепками стукался о её ягодицы. Тром пыхтел, молодка сладко постанывала, упершись одной рукой в пол, а другой в стену и прогнувшись в пояснице. Тром поддал темпа, чтобы постепенно переходить к завершению, но выпитое кружило голову и сильно мешало. Он задвигался ещё активнее, напрочь игнорируя боль под повязкой.

«Вот, уже близко, сейчас…» — но перед самым концом что-то лопнуло в ноге. Сквозь отчаяние он почувствовал боль и то, как быстро промокают штаны, напитываясь кровью.

Тром слабел. Вялой рукой подтянул штаны и пошатнулся, удержавшись за стену. Молодка вопросительно посмотрела на него.

— Найди… бабу боли, — вяло сказал он ей и привалился спиной к стене, не в силах подняться. Кудряшка выбежала из комнаты, а Тром с минуту недоумевал, как мог допустить всё это. Он почти обессилел и почти протрезвел, вялыми руками скомкал угол одеяла — единственное, до чего мог дотянуться, и прижал к ране.

Дверь резко отворилась, ударив стену. Внутрь влетел Марк, за ним — тощая девчонка с длинной косой.

— Да, это он, что делать? — торопливая скороговорка дылды выдавала волнение.

— Несём к очагу, здесь слишком темно.

Верзила взял его за подмышки, а девка ухватила за ноги, но не донесла и до порога, упустив от тяжести.

Ноги ударились об пол, разбрызгав немного крови. Марк, кряхтя, поволок Трома по коридору, прочерчивая его пятками тонкую красную линию, положил на пол возле очага. Бабы разбежались от него, как стая перепуганных воробьёв.

— Кухарки! Принесите ещё свечей и тёплой воды! — тонким, но уверенным голосом сказала девка.

— Делайте, что сказано! И быстро! — взревел Марк.

Бабы засуетились, собирая нужное, а худая девка сняла котомку с плеча и начала вытаскивать оттуда крохотные ножички, жгуты, прищепки и прочие вещи из избы боли. Быстро разрезала штанину. «Вторые штаны за сегодня испортил» — почему-то огорчился этой, самой меньшей из проблем, Тром. Девка убрала старую повязку, насквозь промокшую от крови… И мучения продолжились, совсем как несколько часов назад в избе. Он протрезвел почти сразу.

— Половина швов разошлась. Сотник, стяните рану, я наложу новые, — из-за дурноты голос звучал глухо, как сквозь стену.

Марк склонился над ним и соединил края раны. Девка накладывала новые швы, периодически промокая кровь.

— Как можно праздновать с такой раной? Почему он не послушал бабушку?

— Гордый. Не хочет показывать собственную слабость. И очень хочет отметить великую победу. Я давно понял: чем больше с ним споришь, тем сильнее он стоит на своём.

— Ночные утехи тоже из гордости? Как ему такое только в голову пришло? Комад был лучше… — зло сказала девка.

Тром почувствовал мокрое на лопатках. Хотел посмотреть, но сил не хватало даже поднять голову. «Наверно, кровь дотекла» — блуждая глазами по потолку, отстранённо подумал он.

— Сотник, не загораживайте мне свет.

Марк двинулся в сторону, неаккуратно задев рану. Ударила боль. Так сильно, что заломило в висках. Тром провалился в бездну.

***

Протяжный стон достиг его ушей. Тоненький, как у девчонки. Тром открыл глаза и сощурился от яркого света. Повертел головой — большие окна, утренний свет, высокая кровать.

«Не кровать — койка. Я в избе боли. Опять» — понял он.

Стонал парнишка со сломанной ногой. Потные волосы приставали к его лбу и слиплись на затылке, тело укрыто покрывалом. Вождь повернул голову в другую сторону. На такой же койке, около стены, лежал бородач и смотрел в потолок пустым взглядом, из-под покрывала торчал обрубок руки, замотанный тряпками.

— Эй, воин, как тебя звать? — окликнул Тром бородача.

— Я больше не воин. И в охотники вряд ли сгожусь. Был десятником. Теперь — не знаю. Пастух? Холуй? Попрошайка?

— Что случилось? Расскажи…

— Не очень-то охота. Но кто я такой, чтобы спорить с вождём, да? Был десятником Комада… Много чего хорошего он сделал для меня и моей десятки. Победы в приграничных битвах. За семь лет я потерял лишь одного воина, представляешь, вождь? Нужные задачи, достойная плата… Вот я и решил проводить его на небо бутылкой хорошей браги. Сел один на холме, что напротив корчмы, и надрался как следует! Потом этот высокий из Великой Сотни — Марк, кажется — с ещё двумя воинами, пробежали мимо. Тебя тащили, вождь. Ну и девка эта хмурая с ними. Следом народ из корчмы повалил. Десятник какой-то пьянющий меня увидел. «Вали, мол, комадова приблуда, пока пинка не дали» — говорит. Я ему: «Ты кто такой, чтобы решать?». А он мне: «Решает лучший». Ну вот и выяснили, значит, кто из нас лучший. По пьяной лавочке-то оно, конечно, не считается — я законы знаю. Но никто останавливать не стал. А мы сами и не вспомнили. Эх… им бы оставить меня там, на холме. Да парнишка один выскочил, обрубок стянул и сюда отнёс. Всю жизнь секирой махал, теперь в пастухи… тьфу!

— Хватит ныть. Никто не заставлял тебя сражаться. Мог просто признать его право лучшего или умереть в бою. Если не сделал первого — ты дурак, что не умеет оценить собственного мастерства и мастерства врага. Не сделал второго — трус! Получается, ты и то, и другое! Иди в пастухи, или утопись в Чёрной реке — всем плевать! Но не смей разносить это нытьё, как заразу, иначе я сам придушу тебя! — разгневался Тром.

Тром злился на безрукого воина. «Я победитель» — внушал он себе. «Всегда верно оцениваю мастерство. И, если этот момент настанет, уж мне-то хватит духу умереть в бою». Два раза за сутки очутиться в избе боли — это и так портило настроение. Вдобавок после того, что рассказал однорукий, вождь почувствовал себя уязвимым. Часть отчаяния бородача передалась и ему, будто он не был великим воином — четвёртым из Великой Сотни, самым молодым вождём, всегда уверенным в своих силах. И Тром бесился от этого. Что-ж, бородач вполне годился, чтобы вылить на него злость. ...

Скачать полную версию книги