Просто неотразим [Рэйчел Гибсон] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Рейчел Гибсон Просто неотразим

Посвящается Джессике, Кэрри и Джейми, которые питались замороженной пиццей, чтобы их мама имела возможность писать.

Пролог

Маккинни, Техас 1976 год


Математика вызывала у Джорджины Ховард головную боль, а от чтения у нее болели глаза. Правда, когда она водила пальцем по строчкам с мудреными словами, ей все же удавалось сложить из них что-то осмысленное. А вот с математикой такого не получалось.

Сидевшая за столом девочка уткнулась лбом в лежащий перед ней листок с задачами и прислушалась к голосам ребят. Была перемена, и ее одноклассники высыпали в школьный двор, под палящие лучи техасского солнца. Джорджина ненавидела математику, особенно ей не нравилось пересчитывать эти дурацкие палочки. Иногда она так пристально вглядывалась в нарисованные палочки, что голова и глаза начинали болеть одновременно. Она честно пыталась сосчитать их, но каждый раз у нее получался один и тот же ответ – неверный.

Чтобы немного отвлечься от математики, Джорджина стала мечтать, как они с бабушкой устроят «розовое чаепитие». Бабушка приготовит свои забавные крохотные розовые пирожные, они обе нарядятся в розовый шифон, постелют на стол розовую скатерть и поставят подходящие чашки. Джорджине ужасно нравилась эта традиция, к тому же она умела красиво сервировать стол.

– Джорджина!

Она встрепенулась.

– Да, мэм?

– Бабушка передала тебе наш разговор? Она сказала, что тебе надо пойти к врачу? – осведомилась миссис Ноубл.

– Да, мэм.

– Бабушка водила тебя на тестирование?

Джорджина кивнула. На прошлой неделе три дня подряд она читала вслух доктору с огромными ушами. Отвечала на его вопросы и писала сочинения. Решала задачки и рисовала картинки. Картинки рисовать ей нравилось, а вот остальное нагоняло на нее сон.

– Ты закончила?

Джорджина опустила взгляд на лежащий перед ней перепачканный листок. Она так часто терла его ластиком, что та половина, где должны были быть ответы, из белой стала серой. Кое-где бумага даже оказалась протертой до дырок.

– Нет, – ответила девочка и прикрыла лист рукой.

– Покажи, что ты успела.

Преодолевая охвативший ее ужас, Джорджина поднялась со стула и стала долго и тщательно задвигать его под стол. Подошвы ее лакированных туфель не издали практически ни звука, пока она медленно шла к учительскому столу. От страха ее немного подташнивало.

Миссис Ноубл взяла у нее истрепанный листок и принялась изучать его.

– Опять то же самое! – возмущенно воскликнула она, прищурившись и сморщив тонкий нос. – Ну сколько можно давать неправильные ответы?

– Не знаю, – обреченно прошептала Джорджина.

– Я же не менее четырех раз говорила тебе, что ответ на первую задачу – не семнадцать! Так почему же ты продолжаешь писать его?

– Не знаю.

Джорджина многократно пересчитывала палочки. По семь в двух группах и три отдельно. Получалось семнадцать.

– Я же сто раз тебе объясняла. Смотри.

Джорджина покорно перевела взгляд на лист, и миссис Ноубл указала на первую группу.

– В этой группе десять палочек, – раздраженно сказала она и передвинула палец. – В этой – еще десять. И еще три отдельно. Сколько будет десять плюс десять?

Джорджина мысленно представила числа.

– Двадцать.

– И плюс еще три.

Девочка подумала.

– Двадцать три.

– Верно! Ответ будет двадцать три. – Учительница подвинула к ней листок. – Иди и закончи остальное.

Сев на свое место, Джорджина взялась за вторую задачу. Она внимательно изучила следующие группы, сосчитала в них все палочки и записала ответ: двадцать один.

Как только миссис Ноубл отпустила ее, Джорджина сорвала со спинки стула новое пурпурное пончо, связанное ей бабушкой, и бегом помчалась домой. Ворвавшись в дом через заднюю дверь, она увидела на сине-белой столешнице блюдо с крохотными розовыми пирожными. Из всех помещений дома Джорджина больше всего любила эту маленькую кухоньку, где всегда витали уютные и вкусные запахи.

Серебряный чайный сервиз стоял на сервировочном столике, и Джорджина уже собиралась окликнуть бабушку, когда из гостиной послышался мужской голос. Вход в эту комнату был всем строго запрещен, и туда допускались только действительно важные люди, поэтому она на цыпочках прошла по коридору и осторожно приблизилась к двери в гостиную.

– Создается впечатление, что ваша внучка вообще не способна воспринимать абстрактные понятия. Она переставляет слова или вообще не в состоянии подобрать нужное слово. К примеру, когда ей была показана картинка с дверной ручкой, она сказала, что это «то, что я поворачиваю, чтобы войти в дом». И в то же время она правильно идентифицировала эскалатор, киркомотыгу и назвала большинство из пятидесяти штатов, – продолжал мужчина, в котором Джорджина по голосу узнала доктора с огромными ушами. Замерев, она стояла у самой двери и внимательно прислушивалась. – Хорошая новость заключается в том, что девочка показала очень высокие результаты по пониманию, – продолжал доктор. – Это означает, что она понимает, что читает.

– Как такое может быть? – спросила бабушка. – Она же ежедневно пользуется дверной ручкой, но, насколько мне известно, никогда не брала в руки киркомотыгу. Как она может переставлять слова и при этом понимать, что написано?

– Миссис Ховард, мы не знаем, почему у некоторых детей возникает мозговая дисфункция, не знаем, что вызывает такие отклонения. И у нас нет методов лечения.

Джорджина вжалась в стену. У нее пылали щеки, в желудке образовался холодный ком. Мозговая дисфункция? Она не настолько тупа, чтобы не понять, что это значит. Доктор считает, что у нее задержка в развитии.

– Что я могу сделать для моей девочки?

– Возможно, если мы проведем дополнительные тесты, то определим, что вызывает у нее наибольшие сложности. Некоторым детям помогает медикаментозное лечение.

– Я не желаю сажать Джорджину на таблетки.

– Тогда отдайте ее в школу обаяния,[1] – посоветовал доктор. – Она очаровательная девочка, и скорее всего из нее вырастет красивая девушка. Ей не составит труда найти себе хорошего мужа, который будет заботиться о ней.

– Мужа? Доктор Алан, моей Джорджи всего девять!

– Я не хочу вас обидеть, миссис Ховард, но вы же бабушка. Сколько еще лет вы сможете заботиться о ней? По моему мнению, Джорджине никогда не стать такой, как все.

Джорджина быстро прошла по коридору и вышла на заднее крыльцо. Холодный ком в желудке превратился в раскаленный шар. Она в сердцах пнула ногой кофейник, стоявший на ступеньке, и разбросала во все стороны бабушкины прищепки для белья.

На грязной обочине был припаркован «шевроле». Машина стояла на четырех спущенных колесах – на ней не ездили уже два года, с тех пор как умер дедушка. Бабушка ездила на «линкольне», и Джорджина считала «шевроле» своим. В мечтах она часто путешествовала на нем в такие экзотические места, как Лондон, Париж и Тексаркана.

Но сегодня у нее не было желания куда-то ехать. Устроившись на виниловом сиденье-диване, она положила руки на прохладный руль и уставилась на значок «шевроле», красовавшийся на клавише гудка.

Потом взгляд Джорджины затуманился, а руки крепче сжали руль. Может, ее мама, Билли Джин, все знала? Наверное, она всегда понимала, что Джорджине никогда не стать «такой, как ее сверстники». Возможно, именно поэтому она и исчезла, бросив дочь на свою мать. Бабушка все время говорила, что Билли Джин не была готова к материнству, и Джорджина всегда пыталась понять, что в ней есть такого, что могло заставить маму сбежать. Ей показалось, что сейчас она это поняла.

Джорджина вглядывалась в будущее, и ее детские мечты исчезали вместе со слезами, катившимися по пылающим щекам. Постепенно, она пришла к осознанию нескольких вещей. С надеждой стать медсестрой или астронавтом покончено, а ее мать никогда не вернется за ней. Одноклассники, вероятно, скоро обо всем узнают и станут над ней смеяться.

Или они будут издеваться над ней, как над Джилбертом Витли. Прежде Джилберт, случалось, писался в штаны, и ребята до сих пор не позволяли ему забыть об этом. Его дразнили Джилберт-мокрый. Джорджине не хотелось даже думать о том, как стали бы дразнить ее.

Она была полна решимости сделать все, даже пойти на смерть, чтобы никто не узнал, что она не такая, как все. Она не могла допустить, чтобы кому-то стало известно, что Джорджина Ховард страдает мозговой дисфункцией.

Глава 1

1989 год


Вечером накануне свадьбы Вирджила Даффи на залив Пьюджет—Саунд обрушился летний шторм. Однако к утру мрачные тучи рассеялись, и солнце залило Эллиот-Бей, откуда открывался захватывающий вид на центр Сиэтла. С изумлением вглядываясь в чистое утреннее небо, кое-кто из прибывших на свадьбу гостей спрашивал себя, неужели Вирджил научился управлять матерью-природой так же, как он управляет своей судоходной империей? А еще им было интересно, сможет ли он управлять своей молодой женой и не является ли она для него такой же игрушкой, как его хоккейная команда.

В ожидании начала церемонии гости потягивали шампанское из резных хрустальных бокалов и строили предположения о том, как долго продлится брак между стариком и молоденькой девушкой. Недолго – таково было общее мнение.

Джона Ковальского не интересовали сплетни. Его заботили более важные вопросы. Он поднес к губам высокий стакан и осушил его одним глотком, словно там была вода, а не шотландское виски столетней выдержки. Его мучила непрерывная пульсирующая боль в голове. Глаза выдавливало из глазниц, зубы ныли. Да-а, здорово он вчера повеселился. Жаль, что ничего не может вспомнить.

Стоя на террасе, Джон разглядывал гостей, которые стягивались к рядам белых стульев, расставленных перед украшенной цветами, лентами и розовой тканью беседкой.

Джон перевел взгляд на членов своей команды, которые выглядели чужими среди гостей и чувствовали себя скованно в одинаковых темно-синих блейзерах и потертых мокасинах.

Похоже, они не больше его радовались тому, что вдруг оказались среди представителей высшего света Сиэтла.

Слева от него женщина в ниспадающем свободными складками платье цвета лаванды села за арфу, прислонила инструмент к плечу и стала, едва касаясь, перебирать струны. Зазвучавшая музыка была чуть громче шелеста волн в заливе Пьюджет-Саунд. Женщина взглянула на Джона и тепло улыбнулась ему. Он сразу узнал эту улыбку. Интерес незнакомки ничуть не удивил его, он оценивающе оглядел ее фигуру, а затем поднял глаза к ее лицу. К двадцати восьми годам Джон успел пропустить через свои руки женщин всех комплекций и габаритов, различного материального положения и уровня интеллекта. Его не отталкивала перспектива потусоваться среди девушек-подростков, но вот костлявые женщины ему совсем не нравились. Некоторые из ребят его команды встречались с моделями, Джон же предпочитал пышные формы. Он любил, прикасаясь к женщине, чувствовать под ладонью мягкое тело, а не кости.

Улыбка арфистки стала более призывной, и Джон отвернулся. Дело было не в том, что музыкантша оказалась слишком худой, просто он ненавидел звуки арфы так же, как и свадьбы. У него за плечами были уже две собственные, и ни одна из них не принесла счастья. Последняя состоялась полгода назад в Вегасе. Мучаясь от такого же похмелья, как сейчас, он проснулся в красном люксе для новобрачных и обнаружил, что женат на стриптизерше по имени Ди-Ди Услада. Брак продлился чуть дольше, чем брачная ночь. И самым мерзким во всей этой истории было то, что Джон не мог вспомнить, действительно ли Ди-Ди была такой уж сладкой.

– Спасибо, что пришел, сынок, – послышался голос у Джона за спиной.

Владелец «Сиэтлских чинуков» похлопал его по плечу.

– Думаю, ни у кого из нас не было выбора, – сказал Джон, глядя в изборожденное морщинами лицо Вирджила Даффи.

Вирджил расхохотался и стал спускаться по широким каменным ступеням. В своем серебристо-сером смокинге он мог служить олицетворением благосостояния. Под лучами полуденного солнца Вирджил Даффи выглядел именно тем, чем и являлся на самом деле – владельцем одной из пятисот компаний, которые входили ежегодно в составляемый журналом «Форчун» список крупнейших в мире, владельцем хоккейной команды и человеком, способным купить себе в награду за труды молодую жену.

– Видел вчера рядом с ним ту, на ком он собрался жениться?

Джон оглянулся и увидел Хью Майнера, нового члена команды. Спортивные журналисты утверждали, что своей внешностью и дерзким поведением на льду и за его пределами он очень напоминает Джеймса Дина. Именно это Джону в нем и нравилось.

– Нет, – ответил он, вытаскивая из кармана солнечные очки. – Я ушел довольно рано.

– Уж больно она молода. Ей двадцать два или что-то вроде этого.

– Да, я слышал.

Джон посторонился, чтобы пропустить группу пожилых дам, направлявшихся на лужайку. Будучи бабником, он никогда не претендовал на звание самодовольного моралиста, но то, что Вирджил собирается жениться на девушке, которая почти на сорок лет моложе его, вызывало у него легкую грусть и слабую тошноту.

Хью локтем пихнул Джона в бок:

– А вымя у нее такое, что у любого тут же встанет.

Джон надел очки и улыбнулся дамам, которые ошарашенно оглядывались на Хью. Тот не счел нужным понизить голос, когда описывал достоинства невесты Вирджила.

– Ты ведь вырос на молочной ферме, верно?

– Да, в пятидесяти милях от Мэдисона, – гордо заявил молодой вратарь.

– На твоем месте я бы не стал так громко распространяться насчет вымени. Женщины обычно приходят в ярость, когда их сравнивают с коровами.

– Ладно. – Хью рассмеялся и покачал головой. – А что, по-твоему, она нашла в старике, который годится ей в дедушки? Она же не уродина, не толстуха. В самом деле она вполне привлекательна.

Хью, которому исполнилось двадцать четыре, был не только моложе Джона, но и наивнее. Он стремительно двигался к тому, чтобы стать лучшим голкипером НХЛ, однако у него имелась дурная привычка ловить шайбу головой. Судя по его последнему вопросу, Хью явно требовалась более прочная защитная маска.

– Посмотри вокруг, – ответил ему Джон. – По последним слухам, Вирджил стоит не менее шестисот миллионов.

– Верно, но не все можно купить за деньги, – буркнул Хью и стал спускаться по ступенькам. – Ты идешь? – остановившись и оглянувшись через плечо, спросил он.

– Нет, – ответил Джон.

Он отправил в рот остававшийся в стакане кубик льда, а сам стакан сунул в горшок с папоротником, продемонстрировав к хрусталю такое же пренебрежение, что и к виски. С него достаточно. Он сыграл свою роль и оставаться дольше не намерен.

– У меня страшное похмелье, – сказал он, спускаясь вслед за Хью.

– И куда ты двинешь?

– Домой в Копалис.

– Мистеру Даффи это очень не понравится.

– Печально, – с полнейшим равнодушием бросил Джон и в обход трехэтажного каменного особняка направился к своему «корветту» 1966 года, припаркованному на подъездной аллее.

Он купил этот автомобиль с открывающимся верхом себе в подарок год назад, когда подписал многомиллионный контракт с перекупившей его сиэтлской хоккейной командой. Джон любил этот классический «корветт». Он представлял, как однажды выедет на скоростную автостраду и откинет его верх.

Джон сдирал с себя темно-синий блейзер, когда что-то розовое, появившееся на лестнице в доме, привлекло его внимание. Бросив пиджак в сверкающую на солнце машину, он пригляделся к девушке, одетой в открытое розовое платье. Она выбралась из дома через массивную двойную дверь, задев бежевым дорожным чемоданчиком за дверной косяк. Ветер тут же растрепал ее темные, туго завитые локоны, прикрывавшие обнаженные плечи. Казалось, что ее тело от подмышек до середины бедер втиснуто в атласный панцирь. Огромный белый бант, пришитый к верху корсажа, мало способствовал тому, чтобы скрыть пышную, но сдавленную платьем грудь. На ее длинных загорелых ногах были изящные туфельки на высоких каблуках без задников.

– Эй, мистер, подождите минутку! – слегка задыхаясь, окликнула она Джона. В ее голосе явственно звучал южный акцент.

Стуча каблучками, девушка побежала вниз по лестнице. Тугое платье мешало двигаться, поэтому ей приходилось помогать себе всем телом, и при этом ее грудь, выступавшая над корсажем, двигалась в такт бегу.

Джон подумал, что незнакомка может здорово грохнуться, и хотел было остановить ее, однако, поразмыслив, привалился боком к кузову, сложил руки на груди и замер в такой позе.

– Опасно так бегать, – сказал он, когда незнакомка остановилась возле его машины.

– Ты один из хоккеистов Вирджила? – спросила девушка, устремив на Джона взгляд зеленых глаз.

Она сбросила туфли и наклонилась, чтобы поднять их. Темные блестящие локоны соскользнули с загорелых плеч на грудь, задев белый бант.

– Джон Ковальский, – представился Джон.

Эта незнакомка с пухлыми соблазнительными губами, соболиными бровями и причудливыми глазами, внешние уголки которых были слегка опущены вниз, напоминала ему обожаемую его бабушкой секс-богиню Риту Хейворт.

– Мне нужно поскорее уехать отсюда. Поможешь мне?

– Конечно. Тебе куда?

– Куда угодно, только прочь отсюда, – ответила незнакомка и бросила чемоданчик и туфли на пол за сиденье.

На губах Джона играла довольная улыбка, когда он садился за руль «корветта». Он собирался путешествовать в одиночестве, но неожиданное появление у него в машине неизвестной мисс не показалось ему такой уж катастрофой. Когда девушка устроилась на пассажирском сиденье, Джон вырулил на аллею, продолжая гадать, кто она и почему так спешит.

– Боже! – вдруг простонала незнакомка и оглянулась на быстро удаляющийся дом Вирджила. – Я забыла о Сисси! Она пошла за букетом из лилий и розовых роз, а я в это время сбежала!

– Кто такая Сисси?

– Моя подруга.

– Ты должна была участвовать в церемонии? – спросил Джон.

Девушка кивнула, и он пришел к заключению, что она подружка невесты или кто-то из свиты.

Пока они ехали мимо елей, росших плотной стеной, зеленых лужаек и зарослей розовых рододендронов, Джон внимательно изучал незнакомку, поглядывая на нее краем глаза. Здоровый загар покрывал ее гладкую кожу. Девушка оказалась красивее, чем ему показалось сначала, и моложе.

– Господи, на этот раз я окончательно все испортила, – сокрушенно проговорила она, растягивая гласные.

– Могу отвезти тебя назад, – предложил Джон, раздумывая, что могло заставить незнакомку забыть о своей подруге.

Она покачала головой, и жемчужины на сережках закачались в такт.

– Не надо. Поздно. Все это уже было. То есть я и раньше так делала… но на этот раз… на этот раз я потерпела полное поражение.

Джон сосредоточился на дороге. Он спокойно относился к женским слезам, но истерики ненавидел лютой ненавистью, а сейчас у него возникло неприятное ощущение, что у незнакомки вот-вот начнется истерический припадок.

– А… как тебя зовут? – спросил он, надеясь избежать сцены. Она глубоко вдохнула, медленно выдохнула и прижала одну руку к животу.

– Джорджиной, но все зовут меня Джорджи.

– Скажи, Джорджи, а как твоя фамилия?

Девушка прижала ладонь ко лбу. Ее наращенные ногти были покрашены светло-бежевым лаком с белой полоской на конце.

– Ховард.

– А где ты живешь, Джорджи Ховард?

– В Маккинни.

– Это к югу от Такомы?

– Чтоб мне провалиться, – с тоской проговорила она, и ее дыхание участилось. – Не верится. Просто не верится.

– Тебя что, тошнит?

– Вряд ли. – Она покачала головой и втянула в себя воздух. – Но мне трудно дышать.

– Ты специально так глубоко дышишь?

– Да… нет… не знаю. – Девушка посмотрела на Джона, и он увидел, что ее глаза полны слез. Неожиданно она вцепилась руками в розовый атлас платья. Ее пальцы то сжимались, то разжимались, и подол постепенно сдвигался вверх, обнажая гладкие бедра. – Не верится. Просто не верится, – выговорила она между двумя судорожными вдохами.

– Опусти голову между коленей, – дал указание Джон, оторвавшись от дороги.

Девушка слегка наклонилась вперед и тут же откинулась на спинку сиденья.

– Не могу.

– Да почему, черт побери?

– Корсет очень тугой… Господи! – Ее южный акцент усилился. – На этот раз я все сделала правильно. Просто не верится… – повторила она слова, ставшие уже присказкой.

Джон начал подумывать, что совершил большую ошибку, согласившись помочь Джорджине. Он вдавил педаль газа в пол и направил «корветт» на мост через залив.

– Сисси никогда мне этого не простит.

– Зря ты так переживаешь за свою подругу, – сказал Джон, несколько разочарованный тем, что его спутница оказалась со сдвигом. – Вирджил купит ей что-нибудь симпатичное, и она обо всем забудет.

Джорджина нахмурилась, между бровей у нее появилась складка.

– Сомневаюсь, – помолчав, проговорила она.

– Обязательно купит, – возразил ей Джон. – И отведет ее в какое-нибудь очень дорогое заведение.

– Но Сисси не любит Вирджила. Она считает его старым развратным гномом.

У Джона возникло нехорошее предчувствие, и по спине пробежали мурашки.

– А разве Сисси не невеста?

Джорджина устремила на него взгляд своих огромных зеленых глаз и покачала головой.

– Невеста – я.

– Джорджина, сейчас не до шуток.

– Знаю, – вздохнула она. – Мне и самой не верится, что я бросила Вирджила у алтаря!

Предчувствие, возникшее у Джона, переросло в беспокойство. В голове опять запульсировала боль, напомнив ему о похмелье. Он ударил по тормозам и крутанул руль вправо. «Корветт» стремительно съехал на обочину и резко остановился. Джорджина обеими руками вцепилась в правый подлокотник и прижалась к двери.

– О Господи! – Джон проехал епде чуть вперед, припарковал машину и сорвал с лица солнечные очки. – Пожалуйста, скажи, что ты пошутила! – взмолился он, швыряя очки на приборную панель.

Ему не хотелось думать о том, что произойдет, если его застанут наедине с невестой Вирджила. Хотя вообще-то задумываться об этом особо не стоило, потому что Джон и так знал, что произойдет. Он знал, что его продадут в проигрышную команду быстрее, чем он освободит свой шкафчик в раздевалке. А ему нравилось играть за «Чинуков». И нравилось жить в Сиэтле. Поэтому ему меньше всего хотелось стать предметом такой сделки.

Джорджина выпрямилась и покачала головой.

– Но ведь на тебе не подвенечное платье! – указал на нее пальцем Джон. Он чувствовал себя обманутым. – Такого не может быть, невеста – и вдруг не в подвенечном платье!

– А это и есть подвенечное платье. – Девушка вдруг вспомнила о скромности и попыталась прикрыть оголившиеся бедра. Но чем сильнее она тянула за подол, тем ниже съезжал корсаж, обнажая грудь. – Это не традиционное подвенечное платье, – пояснила она и, ухватившись за большой белый бант, подтянула платье вверх. – В конце концов, Вирджил был женат пять раз, и ему приелись невесты в белом.

Глубоко вздохнув, Джон прикрыл глаза и провел рукой по лицу. Надо избавиться от нее – и побыстрее.

– Ты живешь южнее Такомы, верно?

– Нет. Я из Маккинни. Маккинни, Техас. Я приехала всего три дня назад, а прежде ни разу не бывала севернее Оклахома-Сити.

– Да-а, ситуация с каждой минутой становится все забавнее. – Джон невесело рассмеялся и посмотрел на Джорджину. В своем платье-корсете она напоминала красиво упакованный подарок. – А твои родственники – они приехали на свадьбу?

Девушка опять отрицательно покачала головой. Джон нахмурился.

– Понятно.

– Кажется, меня сейчас стошнит.

Джон выскочил из машины и обежал ее. Ему совсем не хотелось, чтобы Джорджина испортила его новенький классический «корветт». Он поспешно распахнул дверцу, обхватил девушку за талию и попытался выволочь ее из машины. Но Джорджина Ховард оказалась значительно тяжелее, чем ему представлялось. К тому же ткань платья была ужасно скользкой, и у Джона возникло ощущение, что он тащит из машины огромную банку тушенки.

– Так ты собираешься метать харч?

– Не знаю, – ответила Джорджина и подняла на него молящий взгляд.

Джон имел большой опыт общения с женщинами и давно научился распознавать их породу. Эта была из породы «люби-корми-лелей-меня». Что ж, он согласен доставить ее туда, куда ей нужно, но у него нет ни малейшего желания лелеять и кормить бабу, обманувшую Вирджила Даффи.

– Куда тебя подвезти?

У Джорджины, втиснувшейся в платье на два размера меньше, было ощущение, будто она наглоталась бабочек и теперь никак не может вдохнуть полной грудью.

Она заглянула в голубые глаза, опушенные густыми ресницами, и поняла, что скорее вскроет себе вены ножом для масла, чем станет блевать в присутствии этого потрясающего красавца. Густые ресницы и пухлые губы должны были бы придавать его внешности налет женственности, но этого не было. Напротив, мужчина излучал такую мужественность, что любой сразу же распознал бы в нем стопроцентного гетеросексуального самца. Джорджина, с ее ростом в пять футов и десять дюймов и весом в сто сорок фунтов, чувствовала себя маленькой рядом с ним.

– Джорджи, куда тебя подвезти? – снова спросил у нее Джон.

Внимание Джорджины привлекла густая каштановая прядь, упавшая ему на лоб, и она заметила вдруг тонкий белый шрам, который пересекал левую бровь.

– Не знаю, – прошептала она.

Уже много месяцев Джорджина жида со страшной тяжестью на сердце. И почему-то ей показалось, что только мужчине типа Вирджила под силу снять с ее души этот груз. С Вирджилом она могла не бояться хитрых сборщиков платежей по счетам и злых домовладельцев. Джорджине уже исполнилось двадцать два, и она старалась сама заботиться о себе, но, как и во всем остальном, потерпела неудачу. Она всегда была неудачницей. Она терпела неудачи в школе, а потом на всех должностях, на которых пыталась работать. И теперь ей не удалось убедить себя в том, что она сможет полюбить Вирджила Даффи. Сегодня утром, когда она стояла перед зеркалом в подвенечном платье, которое выбрал для нее Вирджил, и изучала свое отражение, та же тяжесть так сдавила ей грудь, что едва не придушила. И тогда Джорджина поняла, что не сможет выйти за Вирджила. Даже ради сказочных богатств она не сможет лечь в постель с мужчиной, напоминавшим ей Г. Росса Перо.

– Где твоя семья?

Джорджина подумала о бабушке.

– У меня есть только дядя и тетя, которые живуг в Дунканвилле. Лолли не может путешествовать из-за люмбаго, а дядя Клайд вынужден сидеть дома и ухаживать за ней.

Эта информация еще сильнее опечалила Джона.

– А твои родители?

– Меня вырастила бабушка, но она несколько лет назад отправилась в свой последний путь на небеса, – ответила девушка, надеясь, что он не станет расспрашивать об отце, которого она вообще не знала, или о матери, которую она иидела единственный раз – на похоронах бабушки.

– А друзья?

– Моя подруга осталась у Вирджила.

При мысли о Сисси сердце Джорджины забилось сильнее. Она так старалась, чтобы свита невесты была одета в одинаковые платья цвета лаванды и туфельки-лодочки, а теперь все эти старания казались мелкими и глупыми.

Джон нахмурился.

– Понятно. – Он провел обеими руками по волосам. – Сдается мне, что у тебя нет продуманного плана.

В этом он был абсолютно прав. Она просто схватила свой чемоданчик с самым необходимым и выбежала из дома, не думая о том, куда отправится и на чем будет добираться.

– Вот черт! – всплеснул руками Джон и посмотрел вдаль на дорогу. – Надо же что-то делать.

У Джорджины возникло жуткое ощущение, что, если в ближайшие минуты она что-нибудь не предпримет, Джон умчится на машине и оставит ее одну на обочине. Что тогда она будет делать? От отчаяния Джорджина использовала прием, который всегда срабатывал. Она взяла Джона под руку и чуть-чуть привалилась к нему, как бы давая понять, что откликнется на любое его предложение.

– Помоги мне, пожалуйста, – произнесла она, понизив голос и придав ему легкую хрипотцу, которую сдобрила многозначительной улыбкой, как бы говорившей: «Ты такой большой и сильный, а я такая беспомощная».

Может, во всем остальном Джорджина и была неудачницей, но когда дело касалось умелого обращения с мужчинами, она превращалась в законченную кокетку и добивалась небывалых успехов. Придав своему лицу застенчивое выражение и склонив голову набок, она заглянула в красивые глаза Джона. На ее губах появилась слабая улыбка, сулившая наслаждение, даровать которое девушка отнюдь не собиралась. Ее рука сдвинулась с локтя Джона к его запястью. На первый взгляд это движение могло показаться лаской, но на самом деле это был тактический ход, направленный на защиту от распускания рук. Джорджина ненавидела, когда мужчины лапали ее за грудь.

– Ты очень соблазнительная, – сказал Джон, пальцем поднимая ее лицо за подбородок. – Но ты не стоишь того, во что мне это обойдется.

– То есть? – Прохладный ветер швырнул несколько локонов ей в лицо. – Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, – начал Джон, выразительно посмотрев на ее грудь, – что ты намерена воспользоваться своим телом, чтобы получить то, что тебе нужно от меня. Я люблю секс, как и любой мужчина, но, детка, ты не стоишь моей карьеры.

Джорджина отпрянула от него и отбросила с лица волосы. Она имела опыт близких отношений с мужчинами, но этот опыт привел ее к выводу, что секс слишком сильно переоценен. Единственным положительным моментом в сексе было то, что процесс длился всего несколько минут.

Она гордо вскинула подбородок и устремила на Джона взгляд оскорбленной невинности.

– Ты ошибся. Я не из таких.

– Я вижу. – Он снова оценивающе оглядел ее с ног до головы. – Ты любительница подразнить.

Эти слова резанули ей слух. Почему-то они прозвучали мерзко. Джорджина считала себя скорее актрисой.

– Советую тебе перестать пудрить мне мозги и четко сказать, что тебе от меня нужно.

– Ладно, – согласилась Джорджина, решив сменить тактику. – Мне нужна помощь и место, где я могла бы пересидеть несколько дней.

– Послушай, – произнес Джон. – Я не из тех, кто тебе нужен. Я не смогу помочь тебе.

– Ну хоть на пару денечков, – взмолилась Джорджина. Ей нужно было время, чтобы придумать, что делать дальше, после того как она разрушила собственную жизнь, не оставив от нее камня на камне. – Я не доставлю тебе хлопот.

– Сомневаюсь, – хмыкнул Джон.

– Мне нужно связаться с теткой.

– А где твоя тетка?

– В Маккинни, – честно ответила Джорджина, хотя и побаивалась грядущего разговора с Лолли. Дело в том, что тетку чрезвычайно обрадовал выбор племянницы, правда, Джорджина подозревала, что Лолли рассчитывала на богатые подарки от новоявленного зятя.

Несколько мгновений Джон пристально смотрел на девушку.

– Ладно, залезай, – наконец сказал он и обошел машину. – Но после того как ты свяжешься с теткой, я подброшу тебя только до аэропорта или до автовокзала, не далее.

Хотя предложение Джона было напрочь лишено энтузиазма, Джорджина не стала терять время. Она быстро забралась на сиденье и захлопнула дверцу.

Несколько лет Джорджина училась в школе балета, степа и обаяния мисс Вирди Маршалл. Хотя она не отличалась хорошей координацией движений, в школе Джорджина затмила других учеников своим умением очаровывать всех везде и всегда. Однако сейчас у нее с этим возникли некоторые проблемы. Судя по всему, Джону она не понравилась. Это встревожило Джорджину, потому что мужчинам она нравилась всегда. При этом Джон не отличался хорошим воспитанием. Он чертыхался и сквернословил с мастерством пропойцы и даже не извинялся. Мужчины с юга, с которыми Джорджина была знакома, тоже, конечно, ругались, но потом они обычно просили прощения. Вероятно, Джон не принадлежит к тому типу мужчин, которые извиняются за каждый свой шаг.

Джорджина устремила взгляд на его профиль и приступила к очаровыванию Джона Ковальского.

– Ты родом из Сиэтла? – спросила она, преисполнившись решимости во что бы то ни стало понравиться ему еще до конца путешествия. Если это получится, то очень облегчит дело. Потому что Джону предстоит приютить ее на время, хотя, возможно, он об этом еще не догадывается.

– Нет.

– А откуда ты?

– Из Саскатуна.

– Где это?

– В Канаде.

– Никогда не была в Канаде.

Джон никак на это не отреагировал.

– А давно ты играешь в хоккей? – продолжала расспросы Джорджина, надеясь втянуть его хоть в какое-то подобие светской беседы.

– Всю жизнь.

– А когда ты стал играть за «Чинуков»?

Джон взял солнечные очки, валявшиеся на приборной панели, и надел их.

– Год назад.

Да, беседа получается не очень-то светской, решила Джорджина.

– Ты учился в колледже?

– Не совсем.

Джорджина не поняла, что он имеет в виду.

– А я училась в Техасском университете, – солгала она, надеясь завоевать его уважение.

Он зевнул.

Не обескураженная таким явным равнодушием, Джорджина продолжила:

– Ты женат?

Джон повернулся к ней и посмотрел на нее через солнечные очки. Его взгляд не оставлял сомнений в том, что она коснулась больной темы.

– Да кто ты такая, черт бы тебя побрал! Вцепилась в меня как клещ!

– Я не вцепилась. Мне просто интересно. Ведь нам предстоит какое-то время провести в обществе друг друга, вот и я подумала, что дружеская беседа поможет нам лучше познакомиться.

– Я не веду дружеские беседы.

Джорджина потянула к коленкам подол платья.

– Можно мне спросить, куда мы едем?

– У меня дом на Копалис-Бич. Оттуда ты сможешь позвонить тетке.

– Это рядом с Сиэтлом? – Продолжая тянуть подол, она привалилась к дверце.

– Нет. Разве ты не заметила, что мы едем на запад?

При мысли о том, что они на большой скорости удаляются от всего, что ей было хотя бы относительно знакомо, Джорджину охватила паника.

– А как, черт побери, я могла это заметить?

– Если бы взглянула на солнце – оно у нас за спиной.

Конечно, Джорджина не обратила на это внимания, а если бы и обратила, ей бы и в голову не пришло определять направление по солнцу. У нее всегда были нелады с этими северами, югами, востоками и западами.

– Значит, у тебя дома есть телефон?

– Естественно.

Ей придется сделать несколько междугородных звонков в Даллас. Нужно позвонить Лолли, а еще позвонить родителям Сисси и объяснить им, как связаться с дочерью. Потом нужно позвонить в Сиэтл и узнать, куда переслать кольцо, подаренное Вирджилом. Джорджине безумно нравилось это кольцо, но она знала, что не может оставить его себе. Пусть она кокетка, пусть она даже любительница подразнить, однако у нее есть совесть. Бриллиант придется вернуть, только не сейчас. Сейчас ей нужно успокоить нервы, иначе она совсем расклеится.

– Никогда не была на Тихом океане, – сказала она, почувствовав, что паника отпускает ее.

Джон никак на это не отреагировал.

Джорджина всегда считала, что идеально подходит для общения с незнакомыми людьми, потому что могла наговорить с три короба, особенно когда нервничала.

– Но на Мексиканском заливе была много раз, – добавила она. – Однажды, когда мне было двенадцать, бабушка усадила нас с Сисси в свой большой «линкольн» и привезла к заливу. Кстати, Сисси по материнской линии происходит от Миллеров, а женщины этого семейства славятся по всему округу широкими бедрами и «музыкальными» икрами – не очень-то привлекательное зрелище, потому что их ноги похожи на ножки от рояля. Но семейство замечательное. Однажды…

– А в чем тут суть? – перебил ее Джон.

– Я как раз к ней подхожу, – ответила Джорджина, стараясь быть любезной.

– И когда же ты до нее доберешься?

– Я просто хотела спросить, теплая ли вода у побережья штата Вашингтон?

Джон улыбнулся и покосился на нее. Джорджина впервые заметила появившуюся ямочку на его правой щеке.

– Да ты там отморозишь свою южную задницу, – заявил он и, порывшись в кассетах на полочке, выбрал одну из них и вставил в магнитофон. Резкие звуки губной гармоники положили конец всем попыткам Джорджины продолжить беседу.

Она переключила свое внимание на холмистый пейзаж за окном. Теперь, когда занять голову больше было нечем, тяжелые мысли навалились на нее, как техасская жара. Джорджина задумалась о своей жизни и о том, что она натворила. Она бросила мужчину у алтаря. Он этого не заслужил, хотя брак с ним представлялся ей катастрофой.

Все ее вещи, упакованные в четыре чемодана, находились в «роллс-ройсе» Вирджила. Все, за исключением предметов первой необходимости, собранных в чемоданчике, который сейчас лежал на полу за сиденьем. Она приготовила этот чемоданчик накануне вечером, чтобы захватить его, когда они с Вирджилом отправятся в свадебное путешествие.

Таким образом, сейчас все ее имущество состояло из кошелька с семью долларами и тремя кредитками с превышенным лимитом, огромного количества косметики, зубной щетки и щетки для волос, расчески, лака для волос, полдюжины обтягивающих словно вторая кожа трусиков с подобранными к ним кружевными бюстгальтерами, противозачаточных таблеток и одного сникерса.

Да, это уж слишком – даже для неудачницы Джорджины.

Глава 2

Тихоокеанское побережье встретило Джорджину ярким солнцем, хрустально-голубым небом, колышущимися на волнах водорослями и солоноватым ветром, таким плотным, что, казалось, его можно попробовать на вкус. Ее руки тут же покрылись гусиной кожей.

Джон свернул на боковую дорожку и повел «корветт» к непримечательному серому дому с белыми ставнями. На террасе дома появился старик в майке, серых шортах и дешевых резиновых сланцах.

Как только машина остановилась, Джорджина открыла дверцу и выбралась наружу. Она не стала ждать, когда Джон поухаживает за ней – она вообще сомневалась, что такая мысль придет ему в голову. За полтора часа езды она так устала от своего тугого корсета, что сейчас боялась, как бы ее действительно не вырвало.

Одернув розовое платье, Джорджина наклонилась, чтобы достать из машины чемоданчик и туфли. Металлические косточки корсета безжалостно впились ей в ребра.

– Боже мой, сынок, – недовольно пробурчал старик, – еще одна танцовщица?

Джон подвел Джорджину к крыльцу. Его лицо было хмурым, брови сурово сдвинуты.

– Эрни, разреши представить тебе мисс Джорджину Ховард. Джорджи, это мой дед Эрнест Максвелл.

– Как поживаете, сэр? – Джорджина протянула руку.

– Южанка… гм… – Старик оглядел ее, повернулся и пошел в дом.

Джон придержал для Джорджины внешнюю сетчатую дверь, и девушка, переступив порог, оказалась в гостиной, обставленной шикарной мебелью в голубых, зеленых и светло-коричневых тонах. Казалось, будто комната является продолжением океанского пейзажа, вид на который открывался через большое панорамное окно. Было совершенно очевидно, что каждый предмет обстановки подбирался так, чтобы он сливался с океанской водой и песчаным пляжем, – каждый, кроме обитого черным винилом огромного «ушастого» кресла с дыркой, заклеенной плотным серебристым скотчем, и двух сломанных хоккейных клюшек, висевших крест-накрест над забитой наградами и призами горкой.

Джон снял солнечные очки и бросил их на кофейный столик со стеклянной столешницей.

– По коридору, последняя дверь слева, находится гостевая. Ванная справа, – сказал он, войдя вслед за Джорджиной в комнату.

Он прошел в кухню, достал из холодильника бутылку пива, отвинтил крышку и поднес горлышко к губам. Да-а, здорово он вляпался. Зря он согласился помочь Джорджине, а тем более нельзя было брать ее с собой – уж в этом-то он уверен на все сто. Он и не хотел ее брать, но она выглядела такой беззащитной, что он просто не смог оставить ее на обочине. Оставалось надеяться, что Вирджил об этом никогда не узнает.

Джон вернулся в гостиную. Эрни уже сидел в своем любимом «ушастом» кресле и внимательно разглядывал Джорджину, которая стояла возле камина. Ее волосы были растрепаны, крохотное розовое платье помялось, и вид у нее был измученный. Но тут Джон обратил внимание на выражение лица Эрни, и Джорджи вдруг показалась ему более соблазнительной, чем обильный шведский стол.

– Какие проблемы, Джорджи? – спросил он и опять поднес бутылку ко рту. – Ты не хочешь переодеться?

– Есть одна сложность, – проговорила Джорджина, глядя на него. – У меня с собой нет одежды.

Джон указал бутылкой на чемоданчик.

– А там что?

– Косметика.

– И все?

– Нет. – Джорджина бросила быстрый взгляд на Эрни. – Еще нижнее белье и кошелек.

– А где твоя одежда?

– В чемоданах, в багажнике «роллс-ройса» Вирджила.

Выходило, что ему придется накормить, приютить и одеть ее.

– Пошли. – Джон поставил бутылку на кофейный столик и прошел по коридору в свою спальню. Выдвинув ящик комода, он достал старую черную футболку и шорты на резинке. – Вот, – объявил он и, бросив одежду на голубой плед, которым была застелена кровать, направился к двери.

– Джон.

Он остановился, услышав свое имя из ее уст, но не обернулся. Ему не хотелось видеть испуганное выражение в зеленых глазах Джорджины.

– Что?

– Я не смогу сама выбраться из этого платья. Мне понадобится твоя помощь.

Джон повернулся. Джорджина стояла в узкой полоске солнечного света, падавшего из окна.

– Там наверху есть крохотные пуговички. – Она неуклюже показала, где находятся эти самые пуговички.

Надо же, ей не только потребовалась его одежда, она еще желает, чтобы он раздел ее!

– Они такие крохотные, что выскальзывают из пальцев, – пояснила Джорджина.

– Повернись, – севшим голосом приказал он и шагнул к ней.

Джорджина молча повернулась, оказавшись лицом к зеркалу, висевшему над комодом, и Джон увидел четыре крохотные пуговицы, на которые застегивался верх корсажа. Волосы Джорджина перебросила впаред, и взору Джона открылись нежные, как у младенцев, короткие завитки у шеи. Все у нее было нежным – и кожа, и волосы, и южный акцент.

– А как тебе удалось влезть в него?

– Мне помогли. – Джорджина посмотрела на него через отражение в зеркале.

Джон никак не мог вспомнить, когда он в последний раз помогал женщине раздеться просто так, а не для того, чтобы потом затащить ее в постель.

– Не представляю, что они сейчас думают. Сисси пыталась отговорить меня от брака с Вирджилом. А я надеялась, что уживусь с ним. Но сейчас я понимаю, что не смогла бы.

– Тебе не кажется, что следовало бы прийти к этому выводу чуть раньше, а не сегодня? – спросил Джон, приступая к очередной пуговице.

– Кажется. Я пыталась объяснить Вирджилу, что я должна еще подумать, прежде чем принимать решение, но он не пожелал меня слушать. А потом я увидела серебро. – Джорджина покачала головой, и один шелковистый локон, перебравшись через плечо, упал на спину. – Я выбрала в качестве образца столовые приборы Франциска I, и друзья Вирджила прислали мне огромное количество всякой всячины, – мечтательно добавила она, как будто несомневалась в том, что Джон понимает, о чем она говорит. – О-о-о… при виде всех этих украшений на ручках ножей я…

Эта болтовня выводила Джона из себя, он едва сдерживался и был просто вынужден отключиться. Его не раз обвиняли в том, что он ведет себя с женщинами как самый настоящий ублюдок, он же считал такую репутацию большим благом. Она надежно защищала его и избавляла от беспокойства по поводу того, что у женщин могут возникнуть мысли о долгосрочных отношениях.

– Раз уж ты здесь, расстегни мне молнию, – попросила Джорджина.

Джон хмуро посмотрел на нее в зеркало. Взгляд девушки был направлен на большой белый бант, пришитый к корсажу. Джон потянул за металлическую собачку молнии и сразу же понял, почему Джорджине было так тяжело дышать. Под молнией розового подвенечного платья он обнаружил серебряные крючки, на которые был застегнут предмет нижнего белья, известный под названием «корсетный бюстгальтер». Корсет из розового атласа, кружева и металла впивался в нежную кожу девушки.

Джорджина придержала платье на груди, чтобы оно не упало.

– Я трепетала от восторга, когда любовалась столовым серебром. Наверное, я позволила Вирджилу убедить меня в том, что это предсвадебные волнения. Мне действительно ужасно хотелось верить ему…

Расстегнув молнию до конца, Джон объявил:

– Все.

– О! – Джорджина взглянула на него в зеркало и потупилась, покраснев. Чуть поколебавшись, она попросила: – Можешь расстегнуть эту… эту штуку хотя бы до половины?

– Корсет?

– Да, пожалуйста.

– Я тебе, черт побери, не горничная, – проворчал Джон, однако взялся за крючки.

Пока он расстегивал их, его пальцы касались ее кожи, на которой остались красные отметины от металла. Когда несколько крючков было расстегнуто, по телу Джорджины прошла волна трепета, и она издала долгий горловой стон.

Взглянув на ее отражение в зеркале, Джон был поражен. Прежде женщина испытывала такой экстаз, только когда он очень глубоко входил в нее. В нем тут же вспыхнуло желание и стало подниматься от низа живота вверх. Реакция собственного тела на блаженство, отразившееся на лице Джорджины, взбесила его.

– О Боже! – выдохнула Джорджина. – Не передать, какое это наслаждение. Я думала, что сниму платье через час, а прошло три.

– Вирджил старик, – буркнул Джон, не утруждая себя тем, чтобы скрыть свое раздражение. – Как, черт побери, он вытаскивал бы тебя из этого платья?!

– Ты очень злой, – прошептала она.

– Джорджина, не рассчитывай на мою доброту, – предупредил ее Джон и расстегнул еще несколько крючков. – Иначе тебя ждет глубокое разочарование.

Джорджина подняла голову и посмотрела на его отражение. Ее волосы рассыпались по плечам.

– Думаю, ты мог бы быть очень милым, если бы захотел.

– Верно, – согласился Джон и поднял руку, чтобы потереть то место, где остались отметины от крючков, но, так и не дотронувшись до нее, опустил руку. – Если бы захотел, – добавил он и, выйдя из комнаты, закрыл за собой дверь.

Едва переступив порог гостиной, Джон ощутил на себе пристальный взгляд Эрни. Джон взял со столика оставленную там бутылку с пивом, сел на диван, стоявший напротив «ушастого» кресла, и стал ждать, когда Эрни начнет засыпать его вопросами. Долго ждать не пришлось.

– Где ты ее подобрал?

– Это долгая история, – ответил Джон и рассказал все, не утаив ни одной детали.

– Да ты с ума сошел! – Эрни резко наклонился вперед и даже привстал с кресла. – Что, по-твоему, предпримет Вирджил? Судя по тому, что ты мне рассказывал, он не из тех, кто склонен прощать, а ведь ты практически украл у него невесту.

– Я вовсе не крал ее. – Джон положил ноги на кофейный столик и развалился на диване. – К моменту нашей встречи она сама его бросила.

– Ага. – Эрни сложил руки на тощей груди и мрачно уставился на внука. – У алтаря. Мужчина вряд ли сможет простить и забыть такое.

Джон поднес бутылку ко рту.

– Вирджил ничего не узнает, – сказал он и сделал большой глоток.

– Не надейся на это. Мы потратили чертовски много сил, чтобы добиться того, что у нас есть.

– Знаю, – буркнул Джон.

Он никогда не забывал, что своим нынешним положением был обязан деду. После смерти отца они с матерью переехали и поселились по соседству с Эрни. Каждую зиму дед заливал каток у себя на заднем дворе, чтобы Джону было где кататься. Именно Эрни тренировался на катке вместе с Джоном, пока оба не падали с ног от усталости. Именно Эрни научил его играть в хоккей, возил его на матчи и болел за него. Именно Эрни помогал им удержаться на плаву, когда жизнь становилась совсем невыносимой.

– Ты собираешься оттрахать ее?

Джон посмотрел в морщинистое лицо деда.

– Что?

– А разве не так вы, молодежь, сейчас выражаетесь?

– Господи, Эрни! – с наигранным возмущением воскликнул Джон, хотя на самом деле шокирован не был. – Нет, я не собираюсь трахать ее.

– Мне очень бы хотелось на это надеяться. – Эрни откинулся на спинку кресла и скрестил ноги с мозолистыми ступнями.

– Она не в моем вкусе.

– Как раз в твоем, – возразил Эрни. – Она напомнила мне ту стриптизершу, с которой ты какое-то время встречался, Кокоа Ладьюд.

Джон быстро взглянул в сторону коридора и порадовался тому, что там никого не оказалось.

– Ее звали Кокода Ладьюк, и я не встречался с нею. – Он снова посмотрел на деда и нахмурился. Хотя Эрни никогда об этом не говорил, Джон подозревал, что дед не одобряет его образ жизни. – Я не ожидал увидеть тебя здесь, – сказал он, желая сменить тему.

– А где еще я мог быть?

– Дома.

– Завтра шестое.

Джон устремил взгляд на огромное окно, выходившее на океан. Волны, увенчанные пенными шапками, мерно катились к берегу.

– Я не нуждаюсь ни в чьей поддержке.

– Знаю, но я думал, что тебе может понадобиться компания, чтобы распить по бутылке пива.

Джон прикрыл глаза.

– Я не хочу говорить о Линде.

– Ну и не будем. Мама беспокоится о тебе. Тебе следовало бы почаще ей звонить.

Ногтем большого пальца Джон отковыривал этикетку на пивной бутылке.

– Да, следовало бы, – согласился он, хотя знал, что чаще звонить не будет.

Джон был уверен, что мать вцепится в него мертвой хваткой и начнет упрекать за то, что он пьет и ведет образ жизни, который разрушает его. Джон понимал, что она абсолютно права, но слышать все это ему не хотелось.

– Когда я ехал по городу, то заметил Дикки Маркса, выходившего из твоего любимого бара, – предпринял он еще одну попытку сменить тему.

– Мы с ним уже виделись. – Эрни подался вперед и тяжело поднялся с кресла. Его замедленные движения напомнили Джону, что деду уже семьдесят один. – Утром мы едем на рыбалку. Было бы неплохо, если бы ты тоже встал пораньше и поехал с нами.

Еще несколько лет назад Джон первым вскочил бы в лодку, но в последнее время он постоянно просыпался с мучительной головной болью, и перспектива встать чуть свет, а потом мерзнуть с удочкой в руках совсем не привлекала его.

– Я подумаю, – сказал он, отлично зная, что думать не станет.

Джорджина застегнула темно-бордовый бюстгальтер и натянула футболку. Ее взгляд переместился к зеркалу, висевшему над комодом, и она недовольно поморщилась. Футболка из мягкого черного хлопка, обтягивая грудь, ниже груди висела мешком. Джорджина заправила футболку в шорты, но это лишь зрительно увеличило ее грудь и попку – те два элемента ее фигуры, которые она совсем не хотела подчеркивать. Поэтому она выпустила футболку наружу, бросила свои туфли в чемоданчик и достала оттуда сникерс. Усевшись на край кровати, она содрала с батончика коричневую обертку и вонзила зубы в шоколад. Ощутив во рту вкус сникерса, она испытала самую настоящую эйфорию. Блаженно вздохнув, Джорджина улеглась на голубой шерстяной плед и принялась рассматривать люстру на потолке. В плоской белой тарелке абажура она разглядела двух дохлых бабочек. Продолжая с удовольствием есть батончик, она прислушалась к приглушенным голосам Джона и Эрни, доносившимся через деревянную дверь, и обнаружила, что низкий тембр голоса Джона действует на нее успокаивающе. Возможно, дело было в том, что на много миль вокруг он был для нее единственным знакомым человеком, а может, она просто чувствовала, что он не такой подонок, каким пытается казаться.

Покончив с батончиком, Джорджина подумала, что пора бы позвонить Лолли, но потом решила, что с этим можно подождать. Она совсем не жаждет услышать упреки тетки. Затем она сказала себе, что надо встать, но вместо этого закрыла глаза. И стала вспоминать, как познакомилась с Вирджилом в парфюмерном отделе универмага «Ниман-Маркус» в Далласе. Ей сейчас просто не верилось, что всего лишь месяц назад она работала консультантом и предлагала покупателям узкие полоски плотной бумаги с образцами духов «Фенди» и «Лиз Клейборн». Она бы и не заметила Вирджила, если бы он не подошел к ней. И она не согласилась бы в первый же день поужинать с ним, если бы после работы он не ждал ее в лимузине с букетом роз. И если бы она не чувствовала себя такой одинокой, а ее будущее выглядело бы более определенно, она вряд ли согласилась бы выйти замуж за человека, которого почти не знала.

Вчера вечером она попыталась сказать Вирджилу, что не может выйти за него. Хотела отменить свадьбу, но он не желал ее слушать. И сейчас она была в ужасе от содеянного, однако не знала, как все исправить.

Дав волю слезам, которые она сдерживала весь день, Джорджина тихо плакала в подушку Джона. Она оплакивала свою разрушенную жизнь и пустоту, которую ощущала в душе. Будущее выглядело страшным и неопределенным. Из родственников у нее не было никого, кроме пожилых тетки и дядьки, которые жили на социальное пособие и чья жизнь вращалась вокруг сериалов вроде «Я люблю Люси».

А здесь она не знала никого, кроме мужчины, предупредившего ее, что ей нечего рассчитывать на его доброту. Джорджина вдруг почувствовала себя Бланш Дюбуа из «Трамвая "Желание"» и увидела нечто мистическое в том, что фамилия Джона была Ковальский. Это было больше, чем просто совпадение.

Джорджине было страшно и одиноко, но в то же время она испытывала облегчение оттого, что ей больше не надо притворяться. Не надо делать вид, будто одобряешь жуткий вкус Вирджила и готова с радостью носить ту дрянь, что он накупил.

Измученная слезами, Джорджина заснула. Но поняла она это только после того, как резко проснулась и села на кровати.

– Джорджи?

Джорджина повернулась к освещенному солнцем дверному проему. Опершись руками о косяк, в дверях стоял мужчина. На его запястье она увидела серебристые часы, надетые так, что циферблат находился на внутренней стороне руки. Джорджина несколько мгновений с недоумением таращилась на мужчину.

– Ты голодна? – спросил он.

Джорджина непонимающе захлопала глазами, и тут наконец до нее дошло. Джон переоделся, и теперь на нем были джинсы «Ливайс» с продранной коленкой и обтягивающая мощную грудь белая майка с узкими бретельками. Майку пересекала надпись «Чинуки».

– Если ты голодна, предлагаю попробовать похлебку, которую приготовил Эрни.

– Я просто умираю с голоду, – сообщила Джорджина и спустила ноги с кровати. – А который час?

Джон оторвал одну руку от косяка и посмотрел на часы.

– Почти шесть.

Надо же, она проспала два с половиной часа, а чувствует себя еще более уставшей, чем раньше.

Джорджина вспомнила, что проходила мимо ванной, когда Джон провожал ее в комнату. Она подняла с пола свой чемоданчик.

– Мне нужно несколько минут, – сказала она и направилась к двери. Проходя мимо комода, она постаралась не смотреть на свое отражение в зеркале. – Я быстро, – добавила она.

– Поторопись. Мы уже садимся, – заявил Джон, но даже не двинулся с места.

Он заполнял собой весь проем, и Джорджина была вынуждена остановиться.

– Разреши. – Если он думает, что она будет протискиваться мимо него, то жестоко ошибается.

Джорджина постигла тонкости этой игры еще в десятом классе. Поэтому сейчас ее охватило своего рода разочарование, вызванное тем, что Джон использует уловки всяких ничтожеств, считающих, будто у них есть право прижаться к женщине и заглянуть ей в вырез. Однако когда она подняла на него глаза, то с облегчением увидела, что его брови сурово сведены вместе, а взгляд направлен вовсе не на грудь, а на рот. Джон опустил руку и большим пальцем провел по ее нижней губе. Он был так близко, что Джорджина ощутила запах его одеколона – после целого года работы с парфюмерией она легко распознавала ароматы.

– Что это? – спросил Джон, показывая ей измазанный шоколадом палец.

– Мой обед, – ответила Джорджина и почувствовала приятный трепет где-то в низу желудка. Она вдруг поняла, что Джон на нее совсем не сердится. Проведя языком по нижней губе, она спросила: – Сейчас лучше?

Джон медленно опустил руки и внимательно посмотрел на нее.

– Лучше, чем что? – поинтересовался он. Джорджина решила было, что он вот-вот улыбнется и опять продемонстрирует ей ямочку на щеке, но вместо этого он повернулся и пошел по коридору. – Эрни просил узнать, что ты будешь пить – пиво или воду со льдом? – бросил он через плечо.

На попе его джинсы были выношены чуть сильнее, чем в остальных местах. Задний карман топорщился от торчавшего из него бумажника. На ногах были точно такие же резиновые сланцы, как у деда.

– Воду, – ответила Джорджина, хотя предпочла бы чай со льдом.

Она прошла в ванную и подправила макияж. Проведя по губам бордовой помадой, она улыбнулась своему отражению. Она не ошиблась в Джоне. Он не ублюдок.

Когда Джорджина спустилась в крохотную столовую, Джон и Эрни уже сидели за столом.

– Простите, что так долго, – извинилась она. Джорджина мысленно отметила, что мужчины не отличаются хорошим воспитанием, если приступили к еде, не дождавшись ее. Она села напротив Джона и, достав бумажную салфетку из оливково-зеленой салфетницы, расстелила ее на коленях.

– Перец там. – Эрни указал ложкой на красно-белую банку, стоявшую в центре стола.

– Спасибо, – поблагодарила она старика.

Вообще-то Джорджина редко приправляла еду перцем, но, съев первую ложку похлебки, она поняла, что Эрни без перца жить не может. Похлебка была густой, наваристой и, несмотря на обилие перца, очень вкусной. Выпив немного воды, Джорджина огляделась по сторонам.

– Мистер Максвелл, вы живете здесь круглый год? – спросила она, решившись начать беседу.

– Это один из домов Джона. Я все еще живу в Саскатуне.

– Это далеко?

– Достаточно близко, чтобы ходить на матчи.

Джорджина поставила стакан на стол и взялась за ложку.

– Хоккейные?

– Естественно. Я хожу почти на все. – Эрни поглядел на Джона. – Но я до сих пор не могу успокоиться, что пропустил тот майский матч, когда был хет-трик.

Джорджина ничего не понимала в хоккее. Она родилась и выросла в штате, где вся жизнь крутилась вокруг футбола, но и этот вид спорта Джорджина ненавидела всем сердцем. Иногда ей в голову закрадывалась мысль, что она единственный человек в Техасе, который испытывает отвращение к жестоким видам спорта.

– Замечательная похлебка, – сказала она в надежде, что беседа повернет в другую сторону и затронет более веселые темы. – Вы сами приготовили ее?

Эрни взял стоявшую рядом с его миской бутылку пива.

– Естественно, – ответил он и глотнул пива.

– Просто изумительно. – Для Джорджины всегда было важно нравиться людям, а сейчас тем более. Поняв, что на Джона тратить дружелюбие бесполезно, она обратила свои чары на его деда. – Вы начали с белого соуса? – поинтересовалась она, заглядывая в голубые глаза старика.

– Ну да. Но фишка хорошей похлебки – в соке моллюсков, – сообщил он, продолжая жевать, и стал в подробностях излагать рецепт.

Джорджина сделала вид, будто впитывает каждое его слово, будто все ее внимание сосредоточено только на нем, и через несколько секунд дед Джона готов был есть из ее рук. Она задавала вопросы, комментировала его выбор специй и при этом краем глаза следила за Джоном, который, в свою очередь, наблюдал за ней.

– А Джона вы научили готовить похлебку? – поинтересовалась Джорджина, пытаясь втянуть в беседу и Джона.

Джон откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

– Нет, – коротко ответил он.

– Когда я здесь не живу, Джон ест в городе. Но когда я здесь, то забочусь о том, чтобы у него был хороший запас продуктов. Я люблю готовить, – сказал Эрни. – А он нет.

Джорджина лучезарно улыбнулась старику:

– Я искренне верю в то, что одни люди рождаются с любовью к готовке, а другие – нет. Вот что я хочу вам сказать. – Она легонько прикоснулась к его морщинистой руке. – У вас талант от Бога. Не каждый способен приготовить настоящий белый соус.

– Я мог бы научить вас, – с улыбкой предложил старик.

Кожа Эрни на ощупь напоминала теплую вощеную бумагу, и прикосновение к его руке всколыхнуло в душе Джорджины милые детские воспоминания.

– Спасибо, мистер Максвелл, но я уже умею. Ведь я же из Техаса. – Она посмотрела на Джона, заметила хмурый взгляд и решила игнорировать его. – Я могу приготовить соус практически из всего. Моя бабушка славилась своим умением готовить. – Джорджина много времени провела среди пожилых людей, поэтому в обществе Эрни она чувствовала себя очень комфортно и ей нравилось разговаривать с ним. Она еще ближе наклонилась к нему, и ее лицо осветилось искренней улыбкой. – И моя тетя Лолли тоже любит готовить, но, к сожалению, ее слава не так велика. Тетя здорово сдала, когда мистер Фишер отправился в свой последний путь. Они все еще говорят об этом в Первой миссионерской баптистской церкви, которую ни в коем случае нельзя путать с Первой баптистской церковью свободной воли, где применялось омовение ног, но я не верю, что они практикуют…

– Бож-же, – перебил ее Джон. – В этом есть хоть какой-то смысл?

Улыбка Джорджины погасла.

– Я как раз к этому и подхожу. – Она изо всех сил пыталась оставаться любезной.

– Тебе придется поторопиться, потому что Эрни с каждой минутой отнюдь не молодеет.

– На этом и заткнись, – предупредил его дед.

Джорджина ободряюще погладила Эрни по руке и, прищурившись, посмотрела на Джона.

– Ты ляпнул чудовищную грубость.

– Это еще не грубость. – Джон в сердцах отодвинул пустую миску и наклонился вперед. – Нам с ребятами хотелось бы знать, встает ли все еще у Вирджила или тут были замешаны только деньги?

У Джорджины от изумления расширились глаза, щеки ее запылали. Мысль о том, что ее отношения с Вирджилом стали пищей для пересудов в спортивной раздевалке, была более чем унизительной.

– Перестань, Джон, – велел ему Эрни. – Джорджи хорошая девочка.

– Да? Хорошие девочки не спят с мужиками ради их денег.

Джорджина открыла было рот, чтобы ответить Джону, но не смогла произнести ни слова. Ей хотелось задеть его так же больно, но не получалось. Она знала, что острый и ехидный ответ найдется потом, позже, а вот тогда, когда она в нем так нуждалась, он не приходил. К сожалению, как она знала, это являлось печальным фактом ее жизни.

– Не знаю, чем я спровоцировала тебя на такие жестокие слова. – Джорджина положила салфетку на стол. – Не знаю, в чем дело – конкретно во мне, в твоей ненависти к женщинам вообще или у тебя просто плохое настроение, – но мои отношения с Вирджилом никого не касаются.

– Я не ненавижу женщин, – заверил ее Джон и намеренно устремил взгляд на вырез ее футболки:

– Верно, – вмешался Эрни. – Твои отношения с мистером Даффи не наше дело. – Он сжал ей руку. – Отлив почти закончился. Почему бы тебе не прогуляться по берегу? Там, у больших камней, после прилива остается множество лужиц. Посмотри, вдруг в них найдется что-нибудь, что ты сможешь увезти с собой в Техас на память о нашем побережье.

Джорджине привили слишком большое уважение к старшим, чтобы она решилась возразить Эрни или подвергнуть его предложение сомнению.

– Мне ужасно неудобно, мистер Максвелл. Но я действительно не хотела никому из вас причинять неприятности.

«Такое ощущение, будто во всем виновата я», – думала Джорджина, вставая и задвигая стул. Проходя через узкую зеленовато-белую кухню к витражной задней двери, она вдруг сообразила, что позволила красивой внешности Джона повлиять на свои суждения. Он не строил из себя ублюдка. Он был им!

* * *
Эрни дождался, когда хлопнет задняя дверь, и сказал:

– Зря ты вымещаешь свое плохое настроение на этой маленькой девочке. – Он видел, как одна бровь внука поползла вверх.

– Маленькой? – Джон поставил локти на стол. – Даже с большой натяжкой Джорджину нельзя назвать «маленькой девочкой».

– Ну, ей не так уж много лет, – продолжил Эрни. – А ты вел себя неуважительно и грубо. Если бы твоя мама была здесь, она бы надрала тебе уши.

Губы Джона тронула улыбка.

– Наверное, – проговорил он.

Эрни всматривался в лицо внука, и у него на душе становилось все тяжелее. В последнее время Джон улыбался одними губами, его улыбка никогда не добиралась до глаз.

– Нехорошо так, мальчик. – Эрни положил руку внуку на плечо и ощутил под ладонью налитые мышцы взрослого мужчины.

В нем сейчас трудно было узнать того счастливого мальчишку, которого он брал с собой на охоту и рыбалку, которого учил играть в хоккей и водить машину, которого просто учил быть мужчиной, отдавая ему все имевшиеся у него знания. Сидевший сейчас перед ним мужчина был очень далек от того мальчишки.

– Ты должен выпустить это наружу. Нельзя держать все в себе и постоянно корить во всем себя.

– Мне ничего не надо выпускать наружу, – заявил Джон, и его улыбка мгновенно исчезла. – Я же сказал тебе, что не хочу говорить на эту тему.

Его лицо приняло отрешенное выражение. Эрни продолжал смотреть на внука. У того были такие же голубые глаза, как у него в молодости, до того как их затуманил возраст. Эрни никогда не принуждал внука вести разговоры о его первой жене. Он считал, что Джон со временем примирится с поступком Линды. И хотя Джон вел себя как упрямый осел и полгода назад женился на той стриптизерше, Эрни не покидала надежда, что у него в голове все уляжется и он справится с собой. Однако и теперь, накануне первой годовщины со дня смерти Линды, внук был так же неспокоен, как и в день ее похорон.

– Думаю, тебе надо кому-нибудь выговориться, – сказал Эрни, решив все же ради блага внука не уходить от темы. – Нельзя держать все в себе. Ты не можешь делать вид, будто ничего не произошло, и пить, чтобы забыть все это. – Он помолчал и добавил: – То, что произошло, словно выело в тебе дырку, и ты вымещаешь свое настроение на невинной девочке.

Джон снова откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.

– Я ничего не вымещаю на Джорджине.

– Тогда почему ты с ней так груб?

– Она действует мне на нервы. – Джон пожал плечами. – Она без остановки трещит ни о чем.

– Это потому, что она южанка, – пояснил Эрни. – Тебе нужно просто расслабиться и наслаждаться обществом девушки с юга.

– Как ты? Тебя она своей чепухой просто покорила.

– Никак ты ревнуешь! – засмеялся Эрни. – Ты ревнуешь ее к такой старой развалине, как я! – Он хлопнул ладонями по столу и стал медленно подниматься. – Ну и дела!

– Ты совсем помешался, – буркнул Джон и тоже встал.

– Думаю, она тебе нравится, – сказал Эрни, направляясь в гостиную. – Я видел, как ты смотрел на нее, когда она об этом не подозревала. Может, и против твоей воли, но тебя к ней тянет, и это приводит тебя в бешенство. – Не задерживаясь в гостиной, он прошел в свою спальню и стал что-то складывать в вещевой мешок.

– Чем ты там занимаешься? – спросил появившийся в дверях с бутылкой в руке Джон.

– Думаю пожить несколько дней у Дикки. Я здесь лишний.

– Никуда ты не пойдешь.

Эрни оглянулся на внука:

– Я же сказал, что видел, как ты смотришь на нее.

– А я сказал тебе, что не собираюсь спать с невестой Вирджила.

– Надеюсь, что прав ты, а я ошибаюсь. – Эрни взялся за лямки мешка. Он не знал, правильно ли поступает, уходя. Первым его порывом было остаться и проследить за тем, чтобы внук не натворил чего-то такого, о чем утром будет сожалеть. Но ведь он сделал свое дело, его работа окончена. Он уже вырастил Джона. Теперь ничего не изменишь. Он не может спасти внука от самого себя. – Потому что иначе кончится тем, что ты причинишь боль этой девочке и навредишь своей карьере.

– Я не собираюсь делать ни то ни другое.

Эрни повернулся к нему и грустно улыбнулся.

– Надеюсь, что так, – сказал он, ничуть не убежденный словами внука, и пошел к парадной двери. – Я действительно очень на это надеюсь.

Джон некоторое время смотрел вслед деду, потом вернулся в гостиную и подошел к панорамному окну. Джон владел тремя домами, и два из них находились на западном побережье. Он любил океан, его шум и запах. Монотонное движение волн завораживало его. Этот дом был его эдемом, где он прятался от повседневной жизни. Только здесь ему удавалось обрести покой.

До сегодняшнего дня.

Джон смотрел через окно на девушку, стоявшую у линии прибоя. Ветер трепал ее каштановые волосы. Джорджина определенно нарушила его покой. Джон поднес бутылку к губам и сделал большой глоток.

Он невольно улыбнулся, увидев, как она на цыпочках осторожно входит в холодные волны. Несомненно, Джорджина Ховард – большая фантазерка. Если бы не ее идиотская привычка постоянно трещать без умолку и если бы она не была невестой Вирджила, Джон не считал бы, что ему нужно поскорее избавиться от нее.

Однако Джорджина имеет непосредственное отношение к владельцу «Чинуков», поэтому ее нужно как можно скорее вывезти из города. Джон решил, что подбросит ее до аэропорта или автовокзала утром, а это означало, что ему предстоит провести долгую ночь в ее обществе.

Джон перевел взгляд на двоих детишек, запускавших бумажного змея. У Джона не было опасений, что он окажется с Джорджиной в постели вопреки тому, что считает Эрни, он думает головой, а не членом. Он снова приложился к бутылке. Но в этот момент совесть воспользовалась представившимся шансом и напомнила ему о дурацкой женитьбе на Ди-Ди.

Джон медленно опустил бутылку и снова посмотрел на Джорджину. Он никогда бы женился на женщине, с которой был знаком всего несколько часов, если бы не был пьян. Даже на красавице с великолепной фигурой. А у Ди-Ди фигура действительно была потрясной.

Уголки его рта печально опустились вниз, Он еще некоторое время следил за Джорджиной, отбегавшей от накатывающих волн, затем вдруг в сердцах чертыхнулся, пролетел через гостиную в кухню и вылил в раковину остатки пива.

Ему совсем не хотелось снова проснуться утром с пульсирующей головной болью и женатым на невесте Вирджила.

Глава 3

Джорджина пятилась каждый раз, когда холодная волна поднималась ей до бедер. Она дрожала, но, несмотря на холод, продолжала зарываться ногами в песок и цепляться за огромный обломок скалы, по форме напоминавший ломоть хлеба. Немного наклонившись вперед, она оперлась ладонями о неровную поверхность и несколько мгновений как завороженная рассматривала пурпурных и оранжевых морских звезд, распластавшихся на камне. Затем, как бы читая по системе Брайля, она провела пальцами по твердым и шершавым лучикам одной из них. Пятикаратный солитер на безымянном пальце – подарок Вирджила – поймал луч вечернего солнца и засверкал, усыпав руку девушки радужными пятнышками.

Когда Джорджина шла от дома к океану, мрачные мысли грозили придавить ее. Крах ее жизни, катастрофа со свадьбой и зависимость от Джона – все это тяжелым грузом давило ей на плечи. Но еще хуже было осознание собственного одиночества в огромном мире, где все было ей чужим. Она привыкла к деревьям, горам, к яркой зелени. Здесь же все было другим: песок – грубее, вода – холоднее, а ветер – резче.

Джорджина стояла и смотрела на океан, ощущая себя единственным живым существом на земле, и старалась справиться с поднимавшейся в ней паникой. В конечном итоге битву она проиграла. Как в небоскребе, в котором вырубился свет, у нее в голове прозвучало знакомое «щелк», и мозг отключился. Сколько она себя помнила, у нее в голове всегда образовывалась пустота, когда в ее жизни происходили какие-нибудь потрясения. Она ненавидела эти явления, но не могла предотвратить их. События дня наконец-то настигли ее, и случилась перегрузка. Почему-то на то, чтобы мозг снова включился, потребовалось чуть больше времени, чем это бывало обычно. Когда ее сознание прояснилось, она прикрыла глаза, вдохнула чистый воздух полной грудью, а затем выпихнула из головы все мысли о сегодняшних проблемах.

Джорджина хорошо овладела мастерством очищения сознания и концентрации на одном определенном вопросе. На это у нее ушли годы практики. Много лет она училась ладить с миром, который танцевал в совершенно другом ритме – в ритме, который она либо не знала, либо не понимала. Джорджина научилась делать вид, будто этот ритм ей тоже не чужд. С девяти лет она изо всех сил трудилась над тем, чтобы создать видимость идеального попадания в такт вместе с остальными танцорами.

С того дня – двенадцать лет назад, – когда Джорджина узнала о своей мозговой дисфункции, они с бабушкой старались скрыть ее неполноценность от всего мира. Джорджина посещала школы обаяния и кулинарии, однако курс общеобразовательной школы ей окончить так и не удалось. Она прекрасно понимала принципы дизайна и могла с закрытыми глазами создать красивую цветочную композицию, но в своем умении читать не поднялась выше уровня четвертого класса. Она прятала свои проблемы за шармом и кокетством, за красивыми лицом и телом. И хотя сейчас Джорджина понимала, что страдает скорее дислексией, чем задержкой в развитии, она все равно скрывала это. Она испытала громадное облегчение, сделав это открытие, и все же никак не могла решиться обратиться за помощью.

Неожиданно набежавшая большая волна намочила Джорджине шорты. Девушка пошире расставила ноги и поглубже зарыла ступни в песок. Где-то в верхней части ее списка жизненных правил, примерно под необходимостью нравиться людям и над умением быть хорошей хозяйкой, шло требование казаться такой же, как все. Для этого она старалась заучивать и запоминать по два новых слова в неделю. Она брала напрокат видеокассеты с экранизацией классических произведений литературы. Лучшим фильмом она считала «Унесенные ветром». У Джорджины была и книга, по которой был снят фильм, но она так и не прочитала ее. При виде огромного количества страниц, испещренных множеством слов, у нее опускались руки.

Джорджина провела пальцем по зеленому, как лайм, морскому анемону. Клейкие щупальца тут же сомкнулись. Девушка испуганно отдернула руку и отскочила. Еще одна сильная волна ударила ее по ногам, и Джорджина шлепнулась в воду. Волна тут же потащила ее прочь от берега, а затем отбросила обратно. От неожиданного погружения в холодную океанскую воду у Джорджины перехватило дыхание. И тут ее накрыло следующей волной. Она отчаянно пыталась удержать голову над поверхностью, но ей это плохо удавалось, в рот заливалась соленая вода, смешанная с песком. Наконец, когда очередная волна откатилась, Джорджине удалось встать на ноги, и она заковыляла прочь от линии прибоя. Удалившись на безопасное расстояние, она опустилась на четвереньки и сделала несколько судорожных вдохов, выплевывая изо рта песок. От холода ее зубы выбивали дробь. Все тело зудело от набившегося под одежду песка. Джорджина оглянулась на дом, надеясь, что ее злоключение осталось незамеченным. Не тут-то было.

Глаза Джона были скрыты за солнечными очками. При каждом шаге из-под его сланцев вылетали комочки мокрого песка. Он шел не спеша и выглядел таким уверенным в себе и красивым, что Джорджине захотелось тихонько отползти обратно в океан и там утонуть.

Сквозь шум волн и крики чаек она расслышала его громкий смех. И тут же забыла и о холоде, и о песке. Забыла о том, как выглядит, и о желании утонуть. Безмерная ярость разлилась по всему ее телу и как факел паяльной лампы сожгла дотла ее самообладание. Джорджина всю жизнь старалась избегать ситуаций, в которых она могла бы стать посмешищем, и больше всего на свете ненавидела, когда над ней смеялись.

– Давно я не видел ничего забавнее! – заявил Джон, обнажая в улыбке ровные белые зубы.

От бешенства у Джорджины так грохотало в ушах, что она перестала слышать шум океана. Ее пальцы, зарывшись в мокрый песок, непроизвольно сжались в кулаки.

– Черт, ты бы видела сейчас себя! – качая головой, сказал он и снова расхохотался.

Выпрямившись на коленках, Джорджина швырнула в него горсть песка и удовлетворенно хмыкнула, когда увесистый комок попал в грудь. Пусть она никогда не отличалась завидной координацией движений и легкостью походки, зато она всегда была отличным стрелком.

Смех Джона тут же оборвался.

– Какого черта! – возмутился он и, опустив голову, стал оглядывать свою майку.

А когда поднял голову, то поймал лбом еще один плотный шарик мокрого песка, запущенный Джорджиной. В голубых глазах, мелькнувших над черной оправой, появились угроза и обещание мести.

Джорджина улыбнулась и потянулась за новой горстью песка. Она пребывала сейчас в том состоянии, когда никакие угрозы Джона ее не страшили.

– Эй ты, недоумок, что ж ты перестал смеяться?

Джон снял очки и указал ими на песок в руке девушки.

– Я бы не стал это бросать.

Джорджина поднялась на ноги и, дернув головой, откинула за спину намокшие волосы.

– Боишься испачкаться?

Одна бровь Джона приподнялась, однако этим все его движения и ограничились.

– И что же ты сделаешь? – продолжала Джорджина издеваться над тем, кто неожиданно стал для нее олицетворением всех когда-либо нанесенных ей обид и всех когда-либо случившихся с ней неприятностей. – Что-нибудь в духе истинного мачо?

Джон улыбнулся и, одним прыжком преодолев разделявшее их расстояние, подсек ее и повалил на песок. Джорджина даже вскрикнуть не успела. Ее пальцы сами разжались, и песчаный шарик откатился прочь. Потрясенно хлопая глазами, она устремила взгляд на лицо Джона, которое вдруг оказалось всего в нескольких дюймах от ее лица.

– Да что, черт побери, с тобой такое? – спросил он, и в его голосе звучала отнюдь не злость, а непонимание.

Темная прядь, упавшая ему на лоб, слегка сдвинулась и приоткрыла светлый шрам, пересекавший бровь.

– Слезь с меня, – потребовала Джорджина и ударила его по плечу.

За это короткое мгновение она ощутила под кулаком тепло его кожи и упругость мышц. Это ощущение ей понравилось, и она снова ударила его, давая выход ярости. Она нанесла этот удар за то, что он смеялся над ней, намекал, будто она собралась за Вирджила только ради денег, за то, что он в общем-то был прав. А еще один удар она нанесла за бабушку, которая умерла и оставила ее в одиночестве делать выбор – неправильный выбор.

– Господи, Джорджи! – Джон схватил ее за запястья и прижал руки к песку над головой. – Прекрати!

Джорджина смотрела в его красивое лицо и ненавидела его. Она ненавидела себя, ненавидела влагу, которая вдруг затуманила глаза. Она глубоко вздохнула, чтобы не заплакать, но все же не смогла сдержать всхлип.

– Я ненавижу тебя, – прошептала она и провела языком по солоноватым губам. Грудь давило от рвавшихся наружу рыданий.

– Между прочим, – заявил Джон, чье лицо было так близко, что Джорджина щекой чувствовала теплое дыхание, – я тоже не могу утверждать, что люблю тебя всем сердцем.

Тепло его тела проникло сквозь ее гнев, и Джорджина осознала сразу несколько вещей. Она осознала, что правая нога Джона лежит у нее между ног и что пахом он прижимается к ее бедру, что широкая грудь закрывает ее почти полностью и что, однако, ощущение на себе его тяжелого тела ей не неприятно.

– Проклятие, ты наводишь меня на всякие мысли, – сказал Джон, улыбаясь уголком рта. – На плохие мысли. – Он кивнул, как будто хотел в чем-то убедить самого себя. – Очень плохие. – Он провел большим пальцем по ее запястью и посмотрел ей в лицо. – Хотя выглядишь ты неважно. У тебя грязь на лбу, волосы превратились в черт-те что, и ты мокрая, как выловленная из воды кошка.

Впервые за последние дни Джорджина почувствовала себя в своей тарелке. Ее губы дрогнули в едва заметной удовлетворенной усмешке. Как бы Джон себя ни вел, она явно нравилась ему. В этом не было никаких сомнений. Если приложить чуть-чуть усилий и применить правильную тактику, он, вероятно, сам загорится желанием оставить ее у себя до тех пор, пока она не решит, как дальше строить свою жизнь.

– Пожалуйста, отпусти мои руки.

– Ты опять будешь пихаться?

Джорджина помотала головой, мысленно прикидывая, какую долю из своего немалого обаяния ей стоит направить на Джона.

Он приподнял одну бровь:

– А песком кидаться?

– Не буду.

Он выпустил ее руки, но с нее не слез.

– Я сделал тебе больно?

– Нет.

Джорджина положила руки ему на плечи и почувствовала, как под кожей у него перекатываются мышцы. Это напомнило ей о том, что он очень силен. Она не причисляла Джона к тому типу мужчин, которые могут силой овладеть женщиной. Однако она находилась у него в доме, а это могло любого мужчину навести на определенные мысли. Раньше, когда она считала, что вызывает у него отвращение, ей в голову не приходило, что Джон может ожидать от нее чего-то большего, чем простой благодарности. А сейчас лришло.

Тут она вспомнила об Эрни, и у нее непроизвольно вырвался смешок.

Не думает же Джон, что она будет спать с ним, когда в соседней комнате находится его дед. Джорджину окатила волна облегчения.

Встав на колени, Джон внимательно посмотрел на нее.

Джорджине сразу стало холодно, и она поспешила сесть.

Джон протянул ей руку и помог подняться.

Джорджина принялась отряхивать песок. Джон разглядывал ее. Волосы Джорджины спутались, на коленках налип песок. Накрашенные красным лаком ногти на ногах резко контрастировали с грязными ступнями. Мокрые шорты прилипли к бедрам, а старая черная футболка плотно обтянула грудь. От холода соски Джорджины набухли и торчали под мокрым трикотажем, как крохотные ягодки. Джону было хорошо, когда она лежала под ним. Слишком хорошо. Он дольше, чем следовало бы, подминал под себя ее мягкое тело и вглядывался в красивые зеленые глаза.

– Ты связалась с теткой? – спросил Джон, наклоняясь, чтобы поднять с песка свои солнечные очки.

– Э-э… пока нет.

– Позвони еще раз, когда придем. – Он выпрямился и пошел по берегу к дому.

– Я попробую, – сказала Джорджина, догоняя его и подстраиваясь под его широкий шаг. – Но сегодня у тети Лолли вечер «Бинго», и я сомневаюсь, что в ближайшие часы застану ее дома.

– И сколько же длятсй ее розыгрыши?

– Ну, это зависит от количества купленных билетов. Если она решает играть в зале на старой ферме, то долго там не задерживается, потому что игроки курят, а тетя Лолли люто ненавидит сигаретный дым, и еще, естественно, потому что на ферме играет Дорали Хофферман. Между Лолли и Дорали с 1979 года идет кровавая война. Дело в том, что Дорали украла у Лолли рецепт арахисовых пирожных и выдала его за свой. Они, как ты понимаешь, когда-то были близкими подругами, пока…

– Опять двадцать пять, – вздохнул Джон, перебивая ее. – Послушай, Джорджи. – Он остановился и повернулся к ней. – Мы не переживем сегодняшний вечер, если ты не прекратишь.

– Чего не прекращу?

– Трещать.

У Джорджины от изумления отвисла челюсть.

– Я трещу? – прижав руку к груди, спросила она.

– Да, и действуешь мне на нервы. Черт побери, мне плевать с высокой колокольни на то, что твоя тетка любит готовить, на баптистов с их омовением ног, на арахисовые пирожные. Неужели ты не можешь разговаривать, как все нормальные люди?

Джорджина потупилась, но Джон успел заметить в ее взгляде боль.

– А ты считаешь, что я говорю не как нормальный человек?

Джон почувствовал угрызения совести. Он не собирался причинять ей боль, но в то же время у него не было ни малейшего желания часами выслушивать ее бесконечную болтовню.

– Ну не совсем. Просто когда я задаю тебе вопрос, который предполагает короткий ответ на три секунды, я получаю три минуты полнейшего дерьма, не имеющего никакого отношения к заданному вопросу.

Джорджина прикусила нижнюю губу и на мгновение задумалась, а потом сказала:

– Я не тупая, Джон.

– А я и не говорил, что ты тупая, – возразил тот, хотя у него и возникли сомнения по поводу того, что она действительно окончила тот университет, о котором упоминала. – Послушай, Джорджи, – добавил он, не выдержав ее обиженного взгляда, – я тебе обещаю: если ты не будешь трещать, я не буду вести себя как последняя задница.

На лице девушки отразилось сомнение.

– Ты не веришь мне?

Джорджина помотала головой и грустно усмехнулась.

– Я же сказала тебе, что я не тупая.

Джон рассмеялся. Черт, а она начинает ему нравиться.

– Пошли. – Он мотнул головой в сторону дома. – Ты, наверное, замерзла.

– Ужасно, – призналась Джорджина и пошла за ним. Они молча шли по мокрому пляжу, слыша шум океана и крики чаек. Когда они добрались до потемневшей от дождей и ветров лестницы, ведущей к задней двери дома, Джорджина, поднявшись на первую ступеньку, вдруг повернулась к Джону.

– Я вовсе не трещу, – сказала она, скосив глаза на заходящее солнце.

Джон тоже остановился. Их лица оказались на одном уровне. Ветер уже успел подсушить ее волосы и теперь весело подбрасывал отдельные пряди.

– Нет, Джорджи, ты трещишь. – Он спустил очки на середину носа. – Но если ты сможешь контролировать себя, мы отлично поладим. Думаю, на один вечер мы даже сможем стать, – он замолчал и надел очки ей на нос, – друзьями. – Он понимал, что дружба между ними невозможна, но другого подходящего слова просто не нашел.

– Я бы с радостью, Джон. – На губах Джорджины появилась обольстительная улыбка. – Но по-моему, ты предупредил меня, чтобы я не рассчитывала на твою доброту.

– Именно так. – Она была так близко, ее груди почти касались его груди – почти, – и он спросил себя, а не принялась ли она вновь поддразнивать его?

– Но как же мы можем быть друзьями, если ты не будешь со мной добр?

Джон устремил взгляд на ее губы. Он испытывал искушение показать ей, как «добр» он может быть. Ему очень хотелось слегка наклониться вперед и коснуться губами ее губ, проверить, сладки ли они на вкус, и выяснить, что сулит ее обольстительная улыбка. Он испытывал желание взять ее за бедра и прижать к себе, узнать, как далеко она позволит ему зайти, прежде чем остановит его.

Им владело искушение, но не безрассудство.

– Запросто. – Он взял ее за плечи и отодвинул в сторону. – Я еду в город, – объявил он и прошел мимо нее наверх.

– Возьми меня с собой, – попросила Джорджина, торопясь вслед за ним.

– Нет, – покачал он головой.

Нельзя допустить, чтобы его увидели в обществе Джорджины Ховард. Ни в коем случае.

Теплая вода лилась на замерзшую грудь Джорджины, пока она намыливалашампунем волосы. Пятнадцать минут назад, прежде чем она пошла в ванную, Джон попросил ее поторопиться, так как тоже хотел принять душ перед отъездом в город. У Джорджины же были иные планы.

Закрыв глаза, она откинула назад голову и, смывая пену, стала размышлять о насущных проблемах.

Итак, Эрни решил провести вечер вне дома, и Джон собирается последовать его примеру. Но если его не будет дома, ей не удастся уговорить его оставить ее у себя хотя бы на несколько дней. Когда Джон объявил, что они могут подружиться, она ощутила облегчение, но всего лишь на мгновение, потому что сразу после этого он объявил, что собирается в город.

Прежде чем снова встать под струи теплой воды, Джорджина тщательно втерла кондиционер в волосы. Ей в голову пришла мысль, а не стоит ли на вечер удержать Джона сексом, однако она тут же отказалась от нее. И вовсе не потому, что считала эту идею аморальной. Просто ей не нравился секс. В те несколько раз, когда она позволяла мужчинам такую близость, она не получала никакого удовольствия.

Наконец Джорджина вылезла из-под душа. Она быстро вытерлась и надела комплект из изумрудных кружевных трусиков и бюстгальтера. Это изящное белье она купила в предвкушении медового месяца, однако сейчас не очень сожалела о том, что Вирджил не увидит ее в нем.

Вентилятор гнал в вытяжку пар, наполнявший ванную. Джорджина надела шелковый халат, позаимствованный у Джона. Тонкая ткань сразу прилипла к ее влажному телу, не спустившись вниз на полную длину, и когда девушка завязала пояс, халат доходил ей до коленей. Сшитый из шелка, он, однако, не производил впечатления женского наряда, к тому же от него пахло коньяком. На спине был вышит какой-то красно-белый японский символ.

Джорджина расчесала волосы и приказала себе забыть о лосьоне для лица и пудре фирмы «Эсти Лаудер», оставшихся в багажнике у Вирджила.

Нахмурившись, она принялась рыться в своем чемоданчике. Отодвинула в сторону пластмассовый тубус с противозачаточными таблетками, которые начала принимать три дня назад, и достала косметичку. Ей казалось ужасно несправедливым, что Джону не требуется прилагать усилий для того, чтобы выглядеть красивым, в то время как она должна тратить сотни долларов и массу времени на свою внешность.

Джорджина протерла полотенцем круг на запотевшем зеркале и оглядела свое отражение. Затем почистила зубы, накрасила ресницы и наложила румяна.

Стук в дверь ванной так напугал ее, что она, вздрогнув, едва не размазала по лицу помаду цвета «сочный персик».

– Джорджи?

– Да, Джон?

– Ты не забыла, что мне тоже надо туда?

Естественно, она помнила.

– Ой, действительно забыла.

Она пальцами взбила волосы вокруг лица и критически осмотрела себя.

– Ты выйдешь наконец?

– Еще секундочку! – попросила Джорджина и побросала косметику в чемоданчик, стоявший на закрытом крышкой унитазе. – Куда мне повесить мокрые вещи? На полотенцесушитель? – спросила она, собирая одежду, разбросанную по полу.

– Да, – ответил Джон через дверь. – Скоро ты там?

Джорджина аккуратно развесила свои мокрые трусики и бюстгальтер на полотенцесушителе, поверх них повесила шорты и футболку.

– Все, закончила, – объявила она, открывая дверь.

Джон обреченно вздохнул.

– Странно, что твоя кожа не сморщилась, как калифорнийский изюм, – так долго ты там проторчала.

После этих слов он сделал то, на что Джорджина рассчитывала с того момента, как открыла дверь, – оглядел ее с ног до головы и остановил взгляд на лице. В его глазах мелькнул явный интерес, и Джорджина успокоилась. Она нравится ему.

– Ты вылила всю горячую воду? – спросил Джон, неожиданно нахмурившись.

Глаза Джорджины удивленно расширились.

– Наверное.

– Хотя сейчас это уже без разницы. Проклятие! – чертыхнулся он, посмотрев на часы. – Даже если бы я выехал сию же минуту, устрицы в баре закончатся до того, как я доберусь туда. – Джон повернулся и пошел по коридору к гостиной. – Придется мне питаться орешками к пиву и залежалым поп-корном.

– Если ты голоден, я могла бы приготовить что-нибудь. – Джорджина шла за ним, не отставая ни на шаг.

Он посмотрел на нее через плечо.

– Сомневаюсь.

Джорджина понимала, что нельзя упускать шанс произвести на него впечатление своими кулинарными способностями.

– Я прекрасно готовлю и могу накормить тебя вкуснейшим ужином. Поешь и уедешь.

Джон остановился на середине гостиной и повернулся к Джорджине.

– Нет.

– Но мне тоже хочется есть, – жалобно сказала Джорджина, хотя это было неправдой.

Губы Джона изогнулись в подобие улыбки.

Джорджина приняла этот намек на улыбку как знак молчаливого согласия и прошла мимо Джона на кухню. Для молодого мужчины, который утверждает, что не любит готовить, кухня бьша оборудована слишком современно. Джорджина открыла холодильник и внимательно изучила его содержимое. Эрни, заявивший, что заботится о том, чтобы в доме всегда был хороший запас продуктов, не шутил.

Джорджина закрыла холодильник. Она отточила свое мастерство на многочисленных кулинарных курсах и сейчас горела желанием поразить Джона.

– Что ты скажешь насчет мясного соуса с сухариками? – предложил Джон.

Джорджина разочарованно спросила:

– Ты шутишь? – Она даже не помнила, чтобы ее учили готовить это блюдо. Ей казалось, что она знала его рецепт всегда. Вероятно, даже родилась с ним. – Я думала, что ты захочешь какие-нибудь морепродукты.

Джон пожал плечами:

– Я бы предпочел что-нибудь сытное. Типично южное. То, что способствует образованию холестерина в сосудах.

Джорджина покачала головой и снова открыла дверцу холодильника.

– Тогда мы поджарим свинину.

– Мы?

– Ага. – Она вытащила из холодильника окорок. – Порежь свинину, пока я буду готовить сухарики.

Джон улыбнулся, и на его щеке появилась ямочка.

– Это мне по силам, – кивнул он.

Тепло его улыбки отозвалось в Джорджине сладким трепетом. Она подумала, что с такой улыбкой для него не составляет труда заставить женщин делать то, что ему нужно, и тогда, когда ему нужно.

– У тебя есть девушка? – поинтересовалась Джорджина, доставая с полки муку.

– Сколько мне резать? – вместо ответа спросил Джон. Она повернулась к нему. В одной руке у Джона был окорок, а в другой – грозного вида нож.

– Столько, сколько ты сможешь съесть, – сказала она. – Так ты намерен отвечать на мой вопрос?

– Нет.

– Почему? – Она на глаз насыпала в миску муку, добавила соль и пекарный порошок.

– Потому, – начал Джон и отрезал здоровый ломоть окорока, – что это не твое дело.

– Но разве мы не друзья? – напомнила ему Джорджина, умирая от желания узнать подробности личной жизни. Она влила в муку ложку масла и добавила: – А друзья многое рассказывают друг другу.

Джон прекратил резать окорок и устремил на нее взгляд своих голубых глаз.

– Я отвечу на твой вопрос, если ты ответишь на мой.

– Ладно, – согласилась Джорджина, решив прибегнуть к капельке невинной лжи, если понадобится.

– Нет, у меня нет девушки.

По какой-то причине его ответ вызвал в теле Джорджины новую волну трепета.

– А теперь твоя очередь. – Джон отложил нож. – Как давно ты знакома с Вирджилом?

Джорджина обдумывала ответ, пока ходила к холодильнику за молоком. Солгать, сказать правду или выдать немножко того, немножко другого?

– Чуть больше месяца, – честно ответила она и налила молока в миску.

– А-а, – протянул Джон с усмешкой, – значит, любовь с первого взгляда.

Его покровительственный тон вызвал у Джорджины желание огреть его деревянной ложкой.

– Разве ты не веришь в любовь с первого взгляда? – Она села, поставила миску на левое колено и принялась мешать тесто, как это всегда делала ее бабушка и как бессчетное количество раз делала она сама.

– Нет. – Джон помотал головой и снова взял нож. – Особенно между женщиной вроде тебя и стариком типа Вирджила.

– Что значит «женщина вроде меня»?

– Ты отлично понимаешь, что я имею в виду.

– Нет, – возразила Джорджина, хотя отлично поняла его мысль. – Я не знаю, о чем ты.

– Да ладно тебе. – Джон нахмурился. – Ты молода, привлекательна, и фигура у тебя, как у… как у… – Он замолчал и указал на нее ножом. – Есть только одна причина, почему девчонка вроде тебя выходит замуж за мужика, который зачесывает волосы от левого уха к правому, чтобы прикрыть лысину.

– Мне нравился Вирджил, – ощетинилась Джорджина, вынимая из миски тесто, которое превратилось в тугой шар.

Джон скептически хмыкнул.

– Ты хочешь сказать, что тебе нравились его деньги?

– Это не так. Временами он мог быть очень милым.

– Он с таким же успехом мог быть настоящим сукиным сыном, хотя вряд ли ты об этом знаешь, если вы знакомы всего месяц.

Стараясь держать себя в руках, чтобы не запустить в него чем-нибудь увесистым, лишив тем самым себя шанса на получение приглашения пожить у него еще несколько дней, Джорджина поставила миску на стол.

– И что же заставило тебя сбежать с собственной свадьбы?

Естественно, она не собиралась открывать Джону истинные причины своего поступка.

– Я просто передумала, вот и все.

– А может, до тебя наконец-то дошло, что тебе придется всю оставшуюся жизнь спать со стариком, который тебе в деды годится?

Джорджина сложила на груди руки и сурово посмотрела на Джона.

– Ты уже во второй раз поднимаешь эту тему. Почему тебя так заинтересовали мои отношения с Вирджилом?

– Вовсе они меня не заинтересовали. Мне просто любопытно, – поправил ее Джон и, отрезав еще пару кусков окорока, отложил нож.

– А тебе не приходило в голову, что я не спала с Вирджилом?

– Нет.

– Так вот, я с ним не спала.

– Брехня.

Пальцы Джорджины непроизвольно сжались в кулаки.

– У тебя грязные мысли и поганый язык.

Джон лишь равнодушно пожал плечами и привалился боком к холодильнику.

– Вирджил Даффи сделал свои миллионы только потому, что ничего не пускал на волю случая. Он не стал бы платить за сладкую молодую партнершу по постели, не проверив ее способностей.

Джорджине ужасно хотелось крикнуть ему в лицо, что Вирджил не платил за нее, но она не могла. Потому что Вирджил платил. Просто он не получил дохода от своих вложений. А если бы она осталась на свадьбу, то получил бы.

– Я с ним не спала, – продолжала настаивать Джорджина. К ее гневу добавилась боль. Гнев на то, что Джон взял на себя право судить ее, и боль оттого, что он считает ее такой дрянью.

Усмехнувшись, Джон покачал головой. Прядь каштановых волос упала ему на лоб.

– Послушай, солнышко, мне плевать, спала ты с Вирджилом или нет.

– Тогда почему ты об этом постоянно говоришь? – спросила Джорджина и напомнила себе, что нельзя терять самообладание, как бы Джон ее ни раздражал.

– Потому что мне кажется, ты не понимаешь, что натворила. Вирджил очень богатый и могущественный человек. А ты его унизила.

– Знаю. – Джорджина опустила взгляд. – Я собиралась позвонить ему завтра и извиниться.

– Дурацкая идея.

Она снова посмотрела Джону в глаза.

– Нужно выждать?

– Можешь выжидать хоть целый год – все равно это ничего не даст. Будь я на твоем месте, я бы убрался из этого штата. И как можно скорее.

Джорджина подошла почти вплотную к Джону и подняла к нему лицо, на котором изобразила испуг, хотя на самом деле она ни капельки не боялась Вирджила Даффи. Ей было мерзко оттого, как она поступила с ним, но она знала, что Вирджил переживет это. Потому что он не любил ее. Он просто хотел ее. И сегодня у нее не было желания обсуждать эту тему. Особенно сейчас, когда ее волновали более важные проблемы, например, как вытянуть из Джона приглашение немного пожить у него.

– А что он может сделать? – серьезно спросила Джорджина. – Наймет кого-нибудь, чтобы прикончить меня?

– Вряд ли он зайдет так далеко. – Джон устремил взгляд на ее губы. – Однако ему по силам сделать из тебя несчастную маленькую девочку.

– Я не маленькая девочка, – прошептала Джорджина. – Или ты этого не заметил?

Джон оторвался от холодильника.

– Я не слепой и не умственно отсталый – сказал он, обнимая ее за талию. – Я многое заметил. И если ты сбросишь этот халат, то сможешь на долгие часы сделать меня веселым и счастливым. – Он провел ладонью по ее спине.

Хотя Джон был так близко, Джорджина не ощущала никакой угрозы. Широкие плечи и сильные руки свидетельствовали о его недюжинной силе, однако она знала, что он не будет удерживать ее, если она захочет уйти.

– Дорогой, если бы я сбросила этот халат, твоя ухмылка тут же исчезла бы с лица навсегда, – растягивая слова, произнесла она.

Джон взял ее одной рукой за шею, а другой накрыл попку. Его взгляд как бы говорил: «Попробуй останови меня!» Он проверял Джорджину, желая увидеть, как далеко она позволит ему зайти.

– Черт, может, ты и стоишь того, – сказал он, прижимая ее к себе.

Джорджина замерла на несколько мгновений, вслушиваясь в свои ощущения. Хотя Джон гладил ее по попке, а сосками она прикасалась к его груди, у нее не возникло впечатления, будто он грубо лапает ее. Поэтому она позволила себе расслабиться и положила руки ему на грудь. И опять почувствовала, как под кожей перекатываются упругие мышцы.

– Но ты не стоишь моей карьеры, – вдруг заявил Джон, продолжая ласкать ее через шелк халата.

– Твоей карьеры? – Джорджина приподнялась на цыпочки и поцеловала его в уголок рта. – О чем ты? – спросила она, приготовившись выскользнуть из его объятий, если он сделает что-то, что ей не понравится.

– О тебе, – ответил ей Джон. – Ты отличная девчонка, с тобой можно весело провести время, но ты не подходишь для такого, как я.

– Как ты?

– У меня сейчас такие времена, когда я говорю «нет» всему чрезмерному, солнечному и греховному.

Джорджина улыбнулась:

– А я именно такая?

Джон негромко рассмеялся:

– Джорджи, малышка, я действительно верю, что все это относится к тебе, и был бы рад выяснить, на что ты способна. Но этому не суждено случиться.

– Чему? – осторожно поинтересовалась Джорджина. Он отстранил ее от себя и заглянул ей в глаза.

– Сумасбродству.

– Чему?

– Сексу.

Джорджина испытала непередаваемое облегчение.

– Наверное, сегодня не мой день, – проговорила она, не в силах скрыть широченную улыбку.

Глава 4

Джон посмотрел на фигурно свернутую салфетку рядом с вилкой и покачал головой. Он не мог определить, что это – шляпа, лодка или какой-то колпак. Но так как Джорджина предупредила его, что намерена сделать темой сервировки стола встречу Севера и Юга, он решил, что это шляпа. В двух пивных бутылках с узкими горлышками стояли желтые и белые полевые цветы. Тонкая полоска песка и битых ракушек извивалась между четырьмя подковами, уложенными в центре стола. Раньше эти подковы висели над камином. Джон знал, что Эрни спокойно отнесется к тому, что Джорджина воспользовалась его подковами, однако он никак не мог взять в толк, зачем она приволокла сюда все это барахло.

– Тебе передать масло?

Джон поднял голову, заглянув в чарующие зеленые глаза, и положил в рот сухарик, пропитанный теплым мясным соусом. Пусть Джорджина Ховард и любительница подразнить, но вот в умении готовить ей нет равных.

– Нет.

– Как душ? Вода была нормальной?

Джон сел за стол десять минут назад, и все это время Джорджина изо всех сил старалась вовлечь его в беседу, но он не был расположен разговаривать.

– То, что надо, – ответил он.

– Твои родители живут в Сиэтле?

– Нет.

– В Канаде?

– Только мама.

– Твои родители разведены?

– Нет. – У Джорджины на груди слегка разошлись полы халата, и это привлекло внимание Джона.

– А где же твой отец? – спросила она и потянулась за стаканом с апельсиновым соком, при этом одна пола халата оттопырилась, и взгляду Джона предстала узкая полоска зеленого кружева.

– Умер, когда мне было пять.

– Прости. Я знаю, что значит потерять родителей. Я лишилась обоих, когда была совсем маленькой.

Джон никак не прореагировал на эти слова. Он смотрел на Джорджину. Она действительно великолепна. У нее роскошная фигура, в меру пышная и настолько соблазнительная, что захватывает дух. У нее стройные ноги, и она принадлежит к тому типу женщин, которых Джон предпочитал видеть обнаженными и в постели. Днем он смирился с тем, что ему не суждено обладать Джорджиной. Этот факт его не особенно беспокоил. Зато его чертовски раздражало то, что она только притворяется, будто сгорает от желания заполучить его в свои горячие маленькие ручки. Когда он сказал ей, что секс между ними невозможен, ее губы произнесли положенные слова сожаления, а вот в глазах отразилось облегчение. Признаться, Джон впервые видел, чтобы женщина испытывала такое огромное облегчение.

– Они катались на лодке и утонули, – сообщила Джорджина так, словно отвечала на вопрос Джона. Сделав глоток апельсинового сока, она добавила: – Это случилось у побережья Флориды.

Джон сунул в рот кусок окорока и потянулся к чашке с кофе. А ведь он всегда нравился женщинам. Они тайком запихивали ему в карманы свое нижнее белье и бумажки с номерами телефона. Они не смотрели на него так, будто секс с ним был для них столь же мучителен, как рытье канала.

– Меня чудом не оказалось с ними. Родители не любили путешествовать без меня. Но в тот раз я подхватила ветрянку, и им пришлось оставить меня с бабушкой, Клариссой Джун. Я помню, как…

Отключившись от ее болтовни, Джон размышлял совсем о другом. Он не был тщеславным, во всяком случае, таковым себя не считал. Но то, что Джорджине он явно не показался неотразимым, разозлило его сильнее, чем он ожидал. Сделав глоток, Джон поставил чашку на стол и сложил руки на груди. После душа он переоделся в чистые джинсы и белую футболку. Он все еще не отказался от идеи поехать в город. Ему оставалось только надеть ботинки и выйти за порог.

– Но миссис Ловетт была холодна как лед, – продолжала Джорджина, предоставив Джону гадать, как разговор с ее родителей перешел на какую-то миссис Ловетт. – И липучей… чтоб мне провалиться… ужасно приставучей. Когда Луанн Уайт выходила замуж, она подарила ей, – Джорджина сделала паузу, и ее глаза оживленно блеснули, – крохотную электрическую машинку для разрезания сосисок!

Джон сидел, покачиваясь на задних ножках стула. Он хорошо помнил их разговор насчет болтовни. Вероятно, решил он, Джорджина просто не может справиться с собой. Похоже, она любительница не только подразнить, но еще и потравить всякую ерунду.

Джорджина отодвинула в сторону свою тарелку и наклонилась вперед. Полы халата разошлись еще немного.

– Бабушка, – не унималась она, – часто повторяла, что у Маргарет Ловетт липучести больше, чем у скотча.

– Ты специально это делаешь? – поинтересовался Джон. Джорджина опешила:

– Что?

– Хвастаешься передо мной своим бюстом?

Отодвинувшись от стола, Джорджина оглядела свое декольте и запахнула халат до шеи.

– Нет.

Передние ножки стула со стуком опустились на пол. Джон встал. Заглянув в огромные зеленые глаза Джорджины, он не удержался и уступил безрассудству. Подняв руки, он приказал:

– Иди сюда. – Когда Джорджина подошла, он обнял ее за талию и прижал к груди. – Я уезжаю, – сказал он, зарываясь лицом в ее волосы. – Поцелуй меня на прощание.

– Ты надолго?

– Нет, – ответил он, чувствуя, как тяжелеет тело. Движением кошки, потягивающейся на подоконнике, Джорджина обняла его за шею.

– Я могла бы поехать с тобой, – промурлыкала она. Джон покачал головой:

– Хватит об этом. Просто поцелуй меня.

Джорджина приподнялась на цыпочки и сделала то, о чем он просил. Она целовалась как опытная женщина. Ее приоткрытые губы прижались к его губам. Джон ощутил на них привкус апельсинового сока и обещание чего-то еще более сладкого. Ее язык стремительно ворвался ему в рот. Она запустила пальцы в его волосы и ногой обвила голень. Джоном овладела самая настоящая похоть, опалив огнем все тело. Член тут же встал.

«А она профи», – подумал Джон и слегка отстранился, чтобы заглянуть Джорджине в лицо. Ее губы блестели, дыхание было прерывистым. Если бы в ее глазах отразился хотя бы намек на тот голод, который испытывал он сам, он бы повернулся и ушел. Удовлетворенный.

Джон перевел взгляд на ее каштановые с красноватым отливом волосы, вившиеся тугими спиралями, и ему безумно захотелось взять их в руки. Он понимал, что надо уйти. Просто повернуться и выйти за дверь. Но вместо этого он решился заглянуть ей в глаза.

Нет, до удовлетворения далеко. Пока. Положив руку ей на затылок, он слегка отклонил ее голову и впился ей в губы. Не отрываясь от ее рта, он стал подталкивать ее. Джорджина пятилась, пока не уперлась спиной в буфет. Губы Джона переместились на ее щеку, на подбородок, на шею. Чтобы волосы не мешали, он отбросил их ей за спину. Она пахла цветами и теплой женственностью. Он стащил халат с ее плеч. Сразу почувствовав, как она напряглась в его объятиях, он приказал себе остановиться.

– Ты вкусно пахнешь, – сказал ей в шею Джон. Он поддел пальцами изумрудную бретельку бюстгальтера и поцеловал Джорджину в ямочку под шеей.

Джорджина накрыла его руку своей.

– Кажется, мы не собирались заниматься любовью.

– А мы и не будем.

– Тогда что ты делаешь, Джон?

– Дразнюсь.

– Разве это не прелюдия к занятиям любовью?

Джорджина натянула халат на плечи и сложила руки на груди.

– Не на этот раз. Так что успокойся.

Джон обхватил ее за попку и слегка приподнял. Прежде чем Джорджина успела возразить, он усадил ее на стол и протиснулся между ее ногами.

– Джон!

– М-м?..

– Дай слово, что не сделаешь мне больно.

Он поднял голову и посмотрел на нее. Ее лицо было серьезным.

– Я не причиню тебе боли, Джорджи.

– И не сделаешь ничего, что мне бы не понравилось.

– Ни за что.

Она улыбнулась и положила руки ему на плечи.

– Тебе приятно? – спросил Джон, гладя ее по бедрам и одновременно сдвигая вверх подол халата.

– М-м-м, – промычала Джорджина и кончиком языка лизнула его мочку. – А тебе приятно? – спросила она и неожиданно втянула мочку в рот.

– Очень, – с тихим смешком ответил Джон. Он продолжал гладить ее бедра, постепенно перемещаясь к преграде из кружевных трусиков. – В тебе все приятно.

Он склонил голову набок и закрыл глаза. Он не помнил, чтобы когда-либо у него была женщина с такой нежной кожей, как у Джорджины. Сунув ладони ей между ног, он пошире раздвинул ее бедра, а затем, пока она губами делала нечто до невозможности приятное с его шеей, подсунул руки под халат и обхватил ее ягодицы.

– У тебя нежная кожа, потрясные ноги и отпадная попка, – сказал он, рывком придвигая ее к себе и прижимаясь к ней пахом.

Его тут же окатила волна жара, и он понял, что нужно соблюдать осторожность, потому что еще чуть-чуть – и овладеет Джорджиной.

Она внимательно посмотрела на него.

– Ты смеешься надо мной?

Джон открыто встретил ее взгляд.

– Нет, – ответил он, Выискивая на ее лице отблески своего желания и не находя их. – Я бы никогда не стал смеяться над полураздетой женщиной.

– И я не кажусь тебе толстой?

– Не люблю костлявых, – сообщил он и стал водить ладонями по внутренней поверхности ее бедер.

Его действия привели к тому, что сначала в ее глазах появилась искорка интереса, а потом зажегся огонь желания.

Джорджина же вглядывалась в его лицо в поисках признаков того, что он обманывает ее. С подросткового возраста она вела непрерывную борьбу с лишним весом и перепробовала бесконечное количество диет.

Взяв его лицо в ладони, Джорджина поцеловала его. Не тем идеальным поцелуем опытной женщины, который она применила вначале, а дразнящим и искушающим. Ей хотелось показать Джону, как много его слова значат для девочки, которая всегда считала себя толстой. Она дала волю своим чувствам и позволила себе раствориться в горячем головокружительном желании. Руки Джона гладили, ласкали, мяли ее и заставляли ее тело трепетать от макушки до кончиков пальцев. Джорджина почувствовала, что Джон развязывает шелковый пояс халата. В следующую секунду она ощутила на ребрах его горячие ладони. Когда он приподнял ее тяжелые груди, Джорджину сотрясла дрожь. Впервые в жизни она не воспринимала мужское прикосновение к груди как нападение. От восторга и удивления Джорджина резко выдохнула, и ее дыхание смешалось с дыханием Джона.

Джон отстранился и заглянул ей в глаза. Он улыбнулся, как будто увидел нечто, что порадовало его, а затем сбросил халат с ее плеч.

Джорджина опустила руки, и черный щелк стек вниз. Прежде чем она догадалась о его намерениях, Джон расстегнул ей бюстгальтер. Потрясенная его ловкостью, она поспешно прижала руки к груди, чтобы удержать бюстгальтер на месте.

– Она большая, – ляпнула Джорджина, и тут же ей захотелось провалиться сквозь землю от стыда за то, что она говорит такие очевидные и глупые вещи.

– Да и я не маленький, – лукаво усмехнувшись, предупредил ее Джон.

Джорджина издала нервный смешок, и одна бретелька свалилась с ее плеча.

– Ты собираешься сидеть здесь всю ночь? – осведомился Джон, просовывая руки под зеленое кружево.

От его нежного прикосновения у нее по телу пробежали мурашки. Ей нравилось то, что он говорит, и то, какие эмоции это в ней вызывает, и ей совсем не хотелось, чтобы он останавливался. Он и сам ей нравился, и ей хотелось, чтобы и она нравилась ему. Несколько мгновений она смотрела ему в глаза, а потом опустила руки. Бюстгальтер упал на колени, и Джорджина затаила дыхание в ожидании какого-нибудь непристойного комментария насчет ее груди, хотя в душе у нее теплилась надежда, что замечания не последует.

– Господи, Джорджи! – выдохнул Джон. – Ты говорила, что она большая. Но ты не предупредила, что она само совершенство.

Он взял обе груди в ладони и поцеловал Джорджину в губы долгим настойчивым поцелуем. Потом стал водить большими пальцами по соскам – вверх и вниз, вправо и влево. Никто никогда не ласкал ее вот так. Нежные прикосновения Джона заставляли ее чувствовать себя чем-то изящным и хрупким. Он не дергал ее за соски, не выкручивал их и не щипал. Он не лапал ее грубыми руками, ожидая, что она будет получать от этого удовольствие.

Желание, признательность, любовь – все это разлилось по ее венам и сконцентрировалось в сердце. Целуя Джона, Джорджина стиснула его коленями и стала подтаскивать к себе, пока пахом не почувствовала его набухший член. На мгновение она оторвалась от его губ, чтобы снять с него футболку. Темные курчавые волоски покрывали его мускулистую грудь, широкой полосой спускались к животу и исчезали за ремнем джинсов. Отшвырнув в сторону футболку, Джорджина провела руками по его груди и животу. Кожа Джона была горячей, волоски приятно щекотали ладони. Она ощущала мощное биение его сердца и слышала его учащенное дыхание.

Джон со стоном прошептал ее имя, прежде чем снова завладеть ее губами. Каждый раз, когда ее соски касались его груди, Джорджину пронзала сладкая боль. На каждое прикосновение Джона ее тело отзывалось новым всплеском страсти, которой она от себя не ожидала. Казалось, будто всю жизнь ее тело знало, что должен появиться Джон, и ожидало его. Джорджина погладила его по спине, опустила руки на талию и добралась до ремня. Джон судорожно выдохнул, когда она потянула на себя пряжку, чтобы вынуть штырь из дырочки, и схватил ее за запястья. Оборвав поцелуй, он отступил на шаг и устремил на нее тяжелый взгляд. Между бровей у него появилась складка. Даже сквозь загар было видно, как запылали его щеки. Он напоминал изголодавшегося человека, который совсем не рад тому, что ему предлагают его любимое лакомство. По его виду можно было предположить, что он намерен отказаться.

– А-а, к черту все это, – наконец проговорил он и потянулся к ее трусикам. – Я все равно уже мертв.

Опершись на стол, Джорджина приподнялась, чтобы позволить ему снять с нее белье. Раздевшись, Джон встал у нее между ног. Он действительно оказался большим. Он не шутил, когда сказал ей об этом. Джорджина обхватила рукой его член. Джон взял ее руку в свою и сдвинул ее к головке. Член был невероятно твердым и очень горячим.

Джон несколько мгновений смотрел, как ее рука движется вверх-вниз по его члену.

– Ты принимаешь противозачаточные таблетки? – спросил он, просовывая руку к ее лобку.

– Да, – выдохнула Джорджина, почувствовав, что его пальцы пробрались внутрь, к клитору.

– Обхвати меня ногами, – велел Джон.

Джорджина так и сделала, и он вошел в нее. Его взгляд был прикован к ее лицу.

– Боже, Джорджи, – хрипло прошептал он.

Выйдя чуть-чуть, он в следующее мгновение вошел в нее со всей силой, обхватил ладонями ее ягодицы и стал двигаться в ней, постепенно увеличивая темп. Призы в верхней полке буфета зазвенели. Джорджину неудержимо повлекло к краю бездонной пропасти. Огонь, опалявший ее тело, с каждым рывком Джона разгорался все сильнее, ее желание отдаться ему становилось все неистовее. Каждый раз, когда он вонзался в нее, она проходила одновременно через муку и блаженство.

Неосознанно шепча его имя, она привалилась головой к полке и закрыла глаза.

– Не останавливайся! – выкрикнула она, почувствовав, что приблизилась вплотную к краю.

Огонь охватил ее всю, мышцы непроизвольно напряглись, и она рухнула в долгий горячий оргазм. То, что срывалось с ее губ, шокировало бы ее, будь она в нормальном состоянии. Но сейчас это ее не волновало. Джон заставил ее испытать нечто такое, о чем она даже не догадывалась, и сейчас все ее мысли и чувства были сконцентрированы на мужчине, подарившем ей эти невероятные ощущения.

– Господи, – произнес Джон, уткнувшись лбом ей в шею. Его руки сильнее сжали ее, и он, с горловым стоном вонзившись в нее в последний раз, кончил.

Тьма, окутывавшая обнаженного Джона, вполне соответствовала его мрачному настроению. В доме было тихо. Слишком тихо. Если бы он прислушался, то, возможно, смог бы различить ровное дыхание Джорджины. Но Джорджина спала в его спальне, так что прислушиваться было бесполезно.

Стояла ночь. Темная и очень тихая. Мрак и тишина, будто сговорившись против него, дышали ему в затылок и насылали на него воспоминания.

Джон поднес ко рту бутылку пива и отпил почти четверть. Подойдя к панорамному окну, он устремил взгляд на большую желтую луну, заливавшую серебристым светом волны.

Неожиданно перед ним возник образ его жены Линды. Такой, какой он видел ее в последний раз, – сидящей в ванне в воде, смешавшейся с кровью. Она разительно отличалась от той девушки со свеженьким личиком, с которой он познакомился в школе.

Сознание Джона сделало резкий поворот и вернуло его к тому короткому периоду в школе, когда он встречался с Линдой. После окончания школы он уехал за сотни миль, чтобы играть в хоккей в юниорской лиге. Спорт был смыслом его жизни. Он играл много и к двадцати стал первым игроком, взятым торонтским клубом «Мейпл лифе» на отборочных играх 1982 года. Благодаря росту он стал доминирующим игроком и вскоре приобрел прозвище Стена. Способности, проявленные на льду, сделали его восходящей звездой. Способности же, проявленные за пределами катка, превратили его в кумира женской части околохоккейной тусовки. Джон отыграл в клубе четыре сезона, прежде чем нью-йоркские «Рейнджеры» предложили ему контракт на крупную сумму. Он стал одним из самых высокооплачиваемых игроков НХЛ. К этому моменту он напрочь забыл Линду.

Они встретились снова только через шесть лет. Ровесники по годам, они имели разный жизненный опыт. Джон успел уже многое повидать. Он был молод, богат и успел испытать то, о чем большинство мужчин могли только мечтать. За эти шесть лет он изменился очень сильно. Линда же почти не изменилась. Она осталась той же девчонкой, которую он катал в машине Эрни.

Он случайно столкнулся с Линдой в перерыве между сезонами. Он повез ее в город. Он привел ее в гостиничный номер и через три месяца, когда она сообщила ему, что беременна, женился на ней. Его сын Тоби родился пятимесячным. Следующие четыре недели, наблюдая, как сын борется за жизнь и возможность дышать, Джон представлял, что будет учить его всему, что он сам узнал о хоккее и жизни. Его мечты о мальчишке-сорванце умерли вместе с сыном.

Джон скорбел молча, скорбь же Линды была видна всем вокруг. Она плакала, не переставая, и вскоре у нее появилась навязчивая идея родить другого ребенка. Джон знал, что стоит за ее одержимостью. Ведь он женился на ней, потому что она была беременна, а не по любви.

Ему следовало бы уйти тогда. Бежать прочь. Но он не смог оставить ее. Потому что она страдала и потому что он чувствовал себя ответственным за ее скорбь. Он оставался с ней, пока она ходила по докторам. Он оставался с ней, пока она переживала один выкидыш за другим. Он оставался с ней, потому что в глубине души тоже хотел ребенка. Он оставался с ней и видел, как она все глубже погружается в отчаяние.

Он был с ней рядом, но хорошего мужа из него не получилось. Ее стремление родить ребенка превратилось в манию. В последние месяцы ее жизни он не мог преодолеть нежелание прикасаться к ней. Чем сильнее она за него цеплялась, тем упорнее он отталкивал ее от себя. Его связи с женщинами стали многочисленными и скандальными. Подсознательно он хотел, чтобы Линда сама ушла от него.

Но она предпочла покончить с собой. Джон сделал большой глоток пива. Она хотела, чтобы именно он обнаружил ее. Так и произошло. Даже спустя год Джон точно помнил, в какой цвет кровь окрасила воду в ванне. Он видел белое как мел лицо Линды, обрамленное мокрыми светлыми волосами. Он ощущал запах ее шампуня и видел разрезанные почти до локтя запястья. И до сих пор ощущал жуткий спазм в желудке.

Весь год он жил со страшным ощущением вины. Он старался убежать от своих воспоминаний об этой трагедии.

Джон прошел в спальню и посмотрел на страстную девушку, спавшую в его постели. Свет, падавший из коридора, освещал темные кудри, разметавшиеся по подушке. Одна ее рука лежала на животе, другую она откинула в сторону.

Джон не сожалел о том, что сделал. Он получил огромное удовольствие, к тому же, если кто-нибудь узнает, что она провела ночь в его доме, то все равно подумает, что он переспал с ней. Тогда какая разница?

Ее тело создано для секса, однако, как он обнаружил, ее опыт в этой области совершенно не соответствует тому, на что она намекала своими поддразниваниями. Он мог бы научить ее, как дарить и получать наслаждение. Она чувственна и наивна, и это делает ее невероятно эротичной.

Джон приблизился к кровати и откинул с Джорджины одеяло, открыв ее до талии. Казалось, она лежит в белоснежной пене взбитых сливок. Он снова ощутил возбуждение и лег рядом. Ладонями приподняв с боков груди, он принялся нежно, едва прикасаясь, целовать ложбинку между ними. Мягкое, теплое тело девушки отвлекло его от всех мыслей. Услышав, как застонала Джорджина, он посмотрел ей в лицо. Взгляд зеленых глаз был устремлен на него.

– Я разбудил тебя? – спросил он.

Джорджина увидела, как углубляется ямочка на его правой щеке, и ее охватила нежность.

– А разве ты не специально сделал это? – поинтересовалась она.

Сердцем она уже любила этого мужчину, и хотя он ничего не сказал ей о своих чувствах, она знала, что он тоже неравнодушен к ней. Ведь он не испугался гнева Вирджила, не побоялся рискнуть своей карьерой. То, что Джон пошел на эту авантюру ради нее, приводило Джорджину в восторг и наполняло их отношения романтикой.

– Я могу убрать руки и дать тебе спать дальше. Хотя это будет и нелегко, – заявил Джон, просовывая руку ей между ног.

– У меня есть выбор? – спросила Джорджина, касаясь ладонью его волос.

Он подтянулся повыше, чтобы их лица были на одном уровне.

– Я могу снова заставить тебя кричать от наслаждения.

– Гм… – Джорджина сделала вид, будто обдумывает его предложение. – И сколько у меня времени на размышления?

– Уже нисколько.

Джон был молод и красив, и в его объятиях она чувствовала себя в безопасности, под защитой. Он был потрясающим любовником и мог позаботиться о ней. И, что самое важное, она уже безумно любила его.

И ей захотелось сделать Джона счастливым. С пятнадцати лет, когда у нее был первый роман, Джорджина, словно хамелеон, старалась подстроиться под своего кавалера. В прошлом ради этого она шла на все – от перекрашивания волос в ярко-рыжий цвет до катания на механическом быке, после чего она была вся в синяках. Она всегда старалась делать все возможное, чтобы угодить мужчинам, появлявшимся в ее жизни, и в ответ они дарили ей любовь.

Может, Джон и не любит ее сейчас, но он обязательно полюбит ее.

Глава 5

Джорджина прижала руку к левой стороне груди, где вдруг ощутила ноющую боль. Ее пальцы примяли белый атласный бант, пришитый к корсажу. В душе ее шла отчаянная битва между любовью и ненавистью, битва, разбивавшая ей сердце, а сама она боролась с подступавшими слезами. На ней снова было розовое подвенечное платье и изящные туфельки без задников на высоченных каблуках. Глядя вслед «корветту» Джона, влившемуся в поток машин, Джорджина поняла, что обе битвы проиграла. Хлынувшие из глаз слезы не принесли облегчения.

Видя, как машина Джона удаляется от нее, она все еще не могла поверить, что он бросил ее, высадив перед входом в международный аэропорт Сиэтла-Такомы, и уехал, даже не оглянувшись.

Беспорядочный гул аэропорта, окружавший ее, в полной мере соответствовал неясному гулу в голове Джорджиньт. Она не могла объяснить себе перемены, произошедшей с Джоном. Вчера он неоднократно занимался с ней любовью, и она впервые в жизни ощущала такую невероятную радость от близости с мужчиной. Джорджина была уверена, что и он испытывает то же самое. Если бы он ничего не чувствовал к ней, он не стал бы рисковать своей карьерой у «Чинуков». Но утром он повел себя так, будто они всю ночь пялились в телевизор, а не любили друг друга. Заявление Джона о том, что он заказал ей билет на рейс в Даллас, прозвучало так, словно он сделал ей огромное одолжение. Помогая ей надевать корсет и розовое подвенечное платье, он оставался абсолютно равнодушным, когда прикасался к ней. Как же эти прикосновения отличались от горячих ночных ласк! Втискиваясь в платье, Джорджина пыталась разобраться в собственных путаных эмоциях. Ей хотелось подобрать правильные слова, чтобы уговорить его позволить ей остаться с ним. Она намекнула на свою готовность делать все, что он пожелает, но он никак не прореагировал на это.

По дороге в аэропорт Джон включил музыку так громко, что ни о какой беседе и речи быть не могло. В течение часа пути Джорджина мучила себя вопросами. Она гадала, что послужило причиной такой резкой перемены – ее действия или какие-то события. И только гордость помешала ей выключить магнитофон и потребовать ответа на свои вопросы. Только гордость помогла ей не расплакаться, когда Джон помогал ей вылезти из машины.

– Твой рейс больше чем через час. У тебя куча времени, чтобы зарегистрироваться у стойки и успеть в самолет, – сообщил он, протягивая ей ее чемоданчик.

Грудь сдавил приступ паники. Страх смел все преграды, выставленные ее гордостью, и Джорджина уже открыла рот, собираясь молить Джона о том, чтобы он отвез ее обратно в дом на берегу, где она чувствовала себя в безопасности. Однако ее остановили слова Джона:

– В этом платье ты получишь как минимум два предложения о замужестве еще до того, как долетишь до Далласа. Я не хочу учить тебя, как строить свою жизнь – Господь свидетель, что я свою испортил, – но все же советую тебе хорошенько подумать, когда будешь выбирать следующего жениха.

Она так любила его, а он был равнодушен к тому, что она выйдет за другого. Ночь, которую они провели вместе, ничего для него не значила.

– Был очень рад познакомиться с тобой, Джорджи, – сказал он, отходя от нее.

– Джон! – Его имя сорвалось с ее губ вопреки настояниям гордости.

Он обернулся. Вероятно, на лице Джорджины отразилось все то, что бушевало у нее внутри. Джон вздохнул и покачал головой:

– Я не хотел причинить тебе боль, я с самого начала предупреждал, что не намерен ради тебя рисковать своим положением в «Чинуках». – Помолчав, он добавил: – Не ищи здесь своей вины.

С этими словами он пошел к машине прочь из ее жизни.

Джорджина почувствовала боль в руке и, посмотрев вниз, обнаружила, что сжимает ручку чемоданчика с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

От вони выхлопов ее начало тошнить, и она наконец решилась пройти в здание аэропорта. Надо выбираться отсюда. Джорджина нашла нужную стойку, сообщила представителю компании, что у нее нет никакого багажа, кроме ручной клади в виде чемоданчика, и отошла.

Она проходила мимо магазинов сувениров, ресторанов и информационных табло. Горе окутывало ее плотным черным туманом и давило на плечи. Она не поднимала головы, предполагая, что душевные страдания отражаются у нее на лице, и люди, если присмотрятся, сразу узнают правду. Они увидят, что на свете нет ни одного живого существа, которому была бы интересна судьба Джорджины Ховард.

Когда Джорджина вошла в зал вылета, ее хрупкое самообладание рассыпалось на мелкие кусочки. Она села на обтянутый винилом диван лицом к окну и устремила взгляд на взлетное поле. Неожиданно перед ней возник образ матери, напоминая ей о первой и единственной встрече с Билли Джин.

Это случилось в день похорон бабушки. Джорджина, стоявшая у гроба, подняла глаза и увидела элегантную женщину с красиво уложенными каштановыми волосами и зелеными глазами. Она бы так и не узнала, кто это, если бы Лолли не сказала ей. Мгновенно скорбь по умершей бабушке смешалась с тревогой, радостью, надеждой и множеством других эмоций. Всю свою жизнь Джорджина с нетерпением ждала момента, когда наконец встретится с матерью.

Пока она росла, ей говорили, что Билли Джин еще молода и что ей не до детей. И Джорджине оставалось только мечтать о том, что в один прекрасный день ее мать передумает.

Однако, достигнув юности, она оставила эти мечты. Она уже знала, что Билли Джин Ховард стала Джин Обершоу, женой члена палаты представителей от Алабамы Леона Обершоу и матерью двоих детей. Значит, решила Джорджина, бабушка лгала ей. Билли Джин хотела детей. Она просто не хотела именно ее, Джорджину.

Она думала, что ничего не почувствует, когда увидит мать. Но на похоронах с удивлением обнаружила, что мечты о любящей маме не умерли, а были спрятаны где-то глубоко в сердце. Руки Джорджины тряслись, а колени подгибались, когда она здоровалась с женщиной, которая бросила ее сразу после родов. Джорджина затаила дыхание… и ждала… ждала. Однако Билли Джин лишь скользнула по ней взглядом и, сказав: «Я знаю, кто ты», ушла в дальний конец церкви. После заупокойной она исчезла. Вероятно, вернулась к мужу и детям. К своей жизни.

Объявление о том, что готовится к вылету ее рейс, вырвало Джорджину из прошлого. Зал вылета стал быстро заполняться пассажирами, и она поставила чемоданчик к себена колени, освободив место подошедшей пожилой женщине с туго завитыми седыми волосами. Машинально она забрала с дивана и забытую кем-то газету, положила ее на чемоданчик и снова устремила взгляд в окно. Джорджина думала о жизни и о своей привязанности к людям, которые не отвечали ей любовью. Она влюбилась в Джона Ковальского. Эта любовь вспыхнула так быстро, что ей самой не верилось в случившееся. Однако она знала, что это правда. Она вспоминала его голубые глаза и ямочку, которая появлялась на правой щеке, когда он улыбался. Вспоминала сильные руки, обнимавшие ее и дарившие ей ощущение безопасности.

Ни с одним мужчиной она не чувствовала себя такой желанной. И ни одно расставание с мужчиной не приводило ее к столь тяжелым душевным мукам.

Глаза Джорджины опять обожгли слезы. В последнее время она постоянно делает неправильный жизненный выбор. Первым в этом списке стоит ее решение выйти замуж за старика, который годится ей в дедушки. Вторым – трусливое бегство со свадьбы. Но вот когда она влюбилась в Джона, она выбора не делала. Все произошло само собой.

По щеке Джорджины скатилась слеза, и она вытерла ее. Надо забыть Джона. Надо строить свою жизнь.

А как строить? У нее нет ни дома, ни работы. У нее нет семьи, чтобы обсудить это. Единственная подруга, наверное, уже возненавидела ее. Вся одежда осталась у Вирджила, а сам Вирджил презирает ее, в этом можно не сомневаться. Мужчина, которого она полюбила, не ответил на ее любовь. Бросил ее на обочине и даже не оглянулся.

У нее нет ничего и никого, кроме нее самой.

– Внимание! – объявил женский голос. – Через пятнадцать минут начнется посадка на рейс шестьсот двадцать четыре. Пассажиров просят приготовиться к посадке.

Джорджина взглянула на свой билет. Через пятнадцать минут она поднимется на борт самолета, который унесет ее обратно. Никто ее не встретит. У нее никого нет. И никто о ней не позаботится. Никто не научит ее, что делать.

Никто, кроме нее самой. Она сама должна принять решение. У Джорджины опять начался приступ паники. Ее взгляд заметался и случайно упал на газету, лежащую на чемоданчике. Эмоциональная перегрузка грозила вырваться наружу, и, чтобы избежать полного краха, Джорджина сосредоточила свое внимание на тексте. Шевеля губами, она стала медленно читать объявления о найме на работу.

Вывеска над «Херон кейтеринг» висела криво. В четверг ночью шторм безжалостно мотал ее, и сейчас огромная величественная птица, нарисованная на вывеске, выглядела так, будто собиралась пикировать на тротуар. Рододендроны, высаженные по обе стороны от двери, пережили шторм, а вот красная герань, еще недавно красиво спускавшаяся с подвешенных корзин, уже канула в историю.

Внутри маленького домика царил идеальный порядок. В офисе, переделанном из магазина, имелось два стола – письменный и круглый для переговоров. На кухне сверкали промышленные ломтерезка и мельница, ласкали глаз кастрюли и сковородки из нержавейки, поблескивали дверцы холодильников. Противоположный угол занимала двухуровневая плита с вытяжкой.

Сама хозяйка стояла в ванной комнате и держала в зубах голубую резинку для волос. Люминесцентная лампа мигала и трещала, в ее свете лицо Мей Херон казалось сероватым. Она внимательно изучала свое отражение в зеркале над раковиной и одновременно собирала светлые волосы в конский хвост.

Мей никогда не пользовалась ни очищающим лосьоном для кожи, ни тоником, ни кремом. Она ненавидела ощущение косметики на коже. Иногда она накладывала макияж, но из-за отсутствия практики получалось это у нее плохо.

Мей повернулась, чтобы осмотреть себя сбоку, и в это время колокольчик у входной двери возвестил о прибытии ожидаемого клиента. Миссис Кендейс Салливан была постоянной клиенткой фирмы, и она наняла Мей для обслуживания золотой свадьбы своих родителей. Кендейс была женой уважаемого кардиолога и обеспеченной женщиной. Для Мей она была последней надеждой на то, чтобы не распрощаться со своей мечтой.

Мей оглядела себя, проверяя, аккуратно ли заправлена голубая тенниска в шорты цвета хаки, и глубоко вздохнула. Эта сторона бизнеса ей удавалось плохо. Целованием задниц у клиентов и болтовней с ними прежде занимался Рей. В этом он был силен. Мей же была бухгалтером. Хорошим. Она не очень-то умела ладить с людьми. Всю прошлую ночь и часть дня она провела над числами, и сейчас у нее саднило глаза, как будто в них насыпали песок. Но как бы творчески она ни складывала эти числа, все равно выходило, что если бизнес, который они с Реем основали три года назад, в ближайшее время не получит мощного вливания наличных, ей придется закрыть двери. Поэтому ей как воздух была нужна миссис Салливан. Вернее, ее деньги.

Мей взяла с раковины конверт из плотной коричневой бумаги и вышла из ванной. Пройдя через кухню, она увидела в дверях офиса девушку, совсем не похожую на миссис Салливан. Девушка обладала всем, чего не было у Мей: высоким ростом, пышной грудью, темными густыми волосами и ровным загаром. У Мей же отношения с солнцем были неважными. Стоило ей хотя бы подумать о нем, как ее кожа приобретала цвет вареного лобстера.

– Э-э… чем я могу вам помочь?

– Я пришла насчет работы, – с явным южным акцентом ответила незнакомка. – Насчет должности помощника шеф-повара.

Мей устремила взгляд на газету в руке у девушки, затем перевела его на розовое атласное платье с большим белым бантом. Ее брата Рея платье не оставило бы равнодушным.

– Вы когда-нибудь работали на выездном обслуживании?

– Нет. Но я хорошо готовлю.

Оценивающе оглядев незнакомку, Мей искренне усомнилась в том, что та способна хотя бы вскипятить воду. Однако она лучше, чем кто-либо, знала, что нельзя судить о человеке по его туалету. Многие годы ей приходилось защищать своего брата-близнеца от нападок жестоких людей, в том числе и членов семьи, судивших его слишком строго.

– Я Мей Херон, – представилась она.

– Рада познакомиться, мисс Херон. – Девушка положила газету на стол у двери, подошла к Мей и пожала ей руку. – Меня зовут Джорджина Ховард.

– Что ж, Джорджина, я дам вам бланк для заявления, – сказала Мей и направилась к письменному столу.

Она понимала, что, если удастся получить заказ Салливанов, ей понадобится помощник шеф-повара, но она очень сомневалась, что возьмет на работу эту девушку. И не только потому, что предпочитала нанимать опытных поваров. Ей все же трудно было бы считаться с мнением человека, который приходит наниматься на работу в вызывающем платье.

Хотя Мей и не собиралась нанимать Джорджину, она все же решила дать ей заполнить заявление. Она как раз рылась в нижнем ящике стола, когда снова зазвенел дверной колокольчик. Подняв голову, Мей узнала свою богатую клиентку. Драгоценности у этой дамы были настоящими, ногти – искусственными, сама же она была типичной представительницей богатых женщин, с которыми обычно работала Мей. Миссис Салливан ездила на машине за восемьдесят тысяч баксов и в то же время вцеплялась зубами в глотку, когда речь заходила о скидках на цену малины.

– Здравствуйте, Кендейс. Для вас все готово. – Мей указала на круглый стол, на котором лежали три альбома с фотографиями. – Прошу вас, присаживайтесь. Я присоединюсь к вам через минуту.

Миссис Салливан, с любопытством глядевшая на девушку в розовом, улыбнулась Мей.

– Четверговый шторм, кажется, здорово потрепал ваш фасад, – сказала она, усаживаясь.

– Да, к сожалению. – Мей знала, что нужно все восстановить и купить новые растения, но сейчас на это не было денег. – А вы можете сесть здесь, – обратилась она к Джорджине и положила бланк заявления на письменный стол. Затем, захватив принесенный конверт, она подошла к круглому столу. – Я приготовила для вас несколько вариантов меню. Когда мы говорили по телефону, в качестве основного блюда мы обсуждали утку. – Она вытащила из конверта плотные листы бумаги, разложила их на столе и указала на один из них. – К жареной утке я рекомендую канадский рис и либо смесь овощей, либо зеленую фасоль. Маленькая булочка будет…

– Ну-у, я не знаю, – вздохнула миссис Салливан.

Мей была готова к такой реакции.

– Я приготовила для вас пробы, они в холодильнике.

– Нет, спасибо, я только что из-за стола.

Сдерживая раздражение, Мей передвинула палец к другому списку гарниров.

– Возможно, вы предпочли бы побеги спаржи. Или артишоки…

– Нет, – перебила ее Кендейс. – Вряд ли. Идея с уткой мне уже не нравится.

Мей подвинула к себе другое меню.

– Хорошо. Как насчет говядины в собственном соку, жареного картофеля, зелёной фасоли, нашинкованной…

– В этом году я уже побывала на трех приемах, где подавали такую говядину. Я хочу чего-нибудь особенного. У Рея всегда были потрясающие идеи.

Мей собрала листы бумаги в стопку и сверху положила еще один вариант меню. Ее терпение подходило к концу. Она не умела обращаться с капризными клиентами, которые не представляли, чего хотят, но четко знали, что не хотят того, что им предлагают. А ведь она потратила столько сил, чтобы разработать эти предложения.

– Да, Рей был замечательным, – согласилась Мей.

Она очень тосковала по брату, ей казалось, что полгода назад вместе с ним умерла часть ее души.

– Рей был удивительным, – продолжала миссис Салливан. – Даже несмотря на то, что он был… гм… ну, вы понимаете.

Да, Мей понимала, и если бы Кендейс не проявила осторожность, она выпроводила бы ее за дверь. Хотя людское ханжество уже не могло причинить боль Рею, Мей все еще болезненно реагировала на него.

– А что вы думаете насчет шатобриана? – спросила она, указывая на третье меню.

– Нет, – ответила Кендейс.

Менее чем за десять минут миссис Салливан отвергла и все остальные идеи. Мей хотелось убить ее, однако она продолжала напоминать себе, что ей нужны деньги.

– Я надеялась, что на золотую свадьбу моих родителей будет подано нечто уникальное. Вы же не предложили мне ничего особенного. Жаль, что теперь нет Рея. Он обязательно придумал бы что-нибудь этакое.

Все меню, которые предложила ей Мей, были «этакими». Потому что она взяла их из списка Рея. Мей чувствовала, как в ней поднимается ярость, но заставила себя как можно вежливее спросить:

– А какие у вас предложения?

– Ну, я не знаю. Ведь это ваша работа. Вы должны подходить к вопросу творчески. Пока не увидела у вас ничего особенного. У вас есть что-нибудь еще?

Мей подвинула к себе один из альбомов и раскрыла его. Она сомневалась, что Кендейс найдет в нем что-нибудь устраивающее ее. Сейчас она была уверена, что миссис Салливан приперлась сюда с одной целью – довести ее и заставить напиться.

– Вот фотографии наших работ. Возможно, что-нибудь вам понравится.

– Надеюсь.

– Извините, – вмешалась сидевшая за письменным столом девушка в розовом. – Так уж вышло, что я слышала ваш разговор. Может, я помогу вам?

Мей, совсем забывшая о присутствии Джорджины, вопросительно посмотрела на нее.

– Где ваши родители провели медовый месяц? – спросила Джорджина.

– В Италии, – ответила Кендейс.

– Гм… – Джорджина задумчиво прижала шариковую ручку к пухлой нижней губе. – Вы могли бы начать с паппа сол помодоро,[2] – предложила она. Итальянское название с ее южным выговором прозвучало очень забавно. – Затем подать жареную свинину по-флорентийски с картофелем, морковью и толсто нарезанными брушеттами.[3] Или, если вы предпочитаете утку, ее можно приготовить в стиле арещдо с пастой и свежим салатом.

Кендейс посмотрела на Мей, потом перевела взгляд на девушку.

– Мама любит лазанью с базиликовым соусом.

– Тогда можно приготовить лазанью с нежным цикориевым соусом. Это очень вкусно. А завершить обед неплохо было бы праздничным абрикосовым тортом.

– Абрикосовый торт? – переспросила Кендейс. В ее голосе не слышалось энтузиазма. – Никогда не слышала о таком.

– О, это прелесть! – выдохнула Джорджина.

– Вы уверены?

– Абсолютно. – Она подалась вперед и положила локти на стол. – Вивиан Хаммонд, из Хаммондов, которые в Сан-Антонио, просто без ума от абрикосового торта. Она так его обожает, что даже нарушила стотридцатилетнюю традицию и подала этот торт на ежегодной встрече членов дамского Клуба желтой розы. – Джорджина прищурилась и заговорила, понизив голос, как будто делилась свежей и интересной сплетней: – Видите ли, до Вивиан на встречах в клубе подавался лимонный кекс, потому что лимон такого же цвета, как желтые розы. – Она откинулась на спинку кресла и, отбросив назад волосы, добавила: – Между прочим, ее мама ужасно расстроилась.

Мей нахмурилась и внимательнее пригляделась к Джорджине. В девушке было что-то знакомое. Она никак не могла понять, что именно, и пыталась вспомнить, не встречались ли они раньше.

– Серьезно? – удивилась Кендейс. – А почему нельзя было подать оба?

Джорджина пожала голыми плечами:

– Кто знает. Вивиан – эксцентричная особа.

Мей все больше убеждалась в том, что эта девушка ей знакома. Кендейс посмотрела на часы, затем на Мей.

– Мне понравилась идея с итальянской кухней, но мне понадобится довольной большой абрикосовый торт, чтобы угостить примерно сотню гостей.

К тому моменту, когда миссис Салливан покидала офис, у Мей имелось меню, подписанный договор и чек на аванс.

– У меня к тебе несколько вопросов, – обратилась она к Джорджине. Та подняла голову от бланка, который якобы изучала, а Мей поднесла к глазам листок с меню. – Что такое «паппа сод помодоро»?

– Томатный суп.

– И ты можешь его приготовить?

– Естественно. Это просто.

Мей положила меню на стол перед собой.

– Ты придумала эту историю с абрикосовым тортом?

Джорджина попыталась изобразить на лице раскаяние, но не удержалась и улыбнулась:

– Ну… кое-что присочинила.

И вдруг Мей поняла, почему эта девушка показалась ей знакомой. Джорджина была непревзойденным мастером художественного вранья, как и Рей. На мгновение тоска, мучившая ее душу, отступила.

Мей подошла к письменному столу.

– Ты когда-нибудь работала помощником шеф-повара или официанткой? – поинтересовалась она и заглянула в заявление.

Джорджина поспешно прикрыла бланк рукой, но Мей успела заметить плохой почерк и слово «повора» вместо «повара» в графе «на какую должность претендуете».

– Некоторое время я работала официанткой, а еще я окончила всевозможные кулинарные курсы.

– А на выездном обслуживании?

– Никогда, но я могу приготовить что угодно, от греческого салата до сычуанского соуса, от пахлавы до суши, к тому же умею находить общий язык с людьми.

Мей оглядела Джорджину с ног до головы. Она надеялась, что не совершает ошибки.

– У меня есть еще один вопрос. Тебе нужна работа?

Глава 6

Сиэтл

Июнь 1996 года


Покинув заполненную суетой кухню, Джорджина в последний раз вошла в банкетный зал и критическим взглядом обвела тридцать семь столов, застланных льняными скатертями. В центре каждого стола стояла ваза из штампованного хрусталя с искусно уложенными розами и листьями папоротника, которые предварительно окунули в парафин.

Мей называла ее то одержимой, то ненормальной, а то и той и другой. Пальцы у Джорджины все еще болели от ожогов горячим парафином, но сейчас, глядя на эту красоту, она понимала, что не зря терпела боль. Она, Джорджина Ховард, девочка, которой с детства внушили, что она всегда будет зависеть от тех, кто заботится о ней, сама, своими руками создала свою жизнь. Она научилась преодолевать свою дислексию. Она больше не скрывала своих проблем, хотя и не говорила о них открыто.

Она преодолела многие из своих прежних комплексов, и сейчас, в двадцать восемь, была партнером в успешном бизнесе по выездному обслуживанию и владела скромным домиком в Белльвю. Джорджина получала огромное удовлетворение от всего, чего добилась девочка из Техаса. Она прошла через огонь, обожгла душу, но выжила и стала более сильной. Правда, у нее поубавилось доверчивости и желания снова отдать свое сердце какому-нибудь мужчине. Однако она не считала, что эти два обстоятельства могут помешать ее счастью. Она прошла трудный путь, но хорошо выучила свои уроки. Джорджина не любила думать о прошлом. Она жила настоящим, и сейчас ее богатую событиями и положительными эмоциями жизнь наполняло только то, что было ей дорого.

Она родилась и выросла в Техасе, но очень быстро привязалась к Сиэтлу и полюбила этот город на побережье, окруженный горами.

Джорджина отогнула рукав черного смокинга и посмотрела на часы. В глубинах старого отеля ее официанты готовились подавать легкие закуски и бокалы с шампанским трем сотням гостей. Через полчаса гости заполнят банкетный зал и будут наслаждаться скаллопини из телятины, молодым картофелем с лимонным маслом и салатом из листьев эндивия и брун-кресса.

Джорджина взяла винный фужер и вынула из него салфетку. Ее руки дрожали, когда она заново складывала белую салфетку так, чтобы она напоминала розу. Джорджина нервничала. Сильнее, чем обычно. Они с Мей обслужили уже более трехсот приемов. И сегодняшний ничем не отличался от прежних. За исключением того, что они никогда не работали на Фонд Харрисона. Им никогда не приходилось обслуживать прием, за присутствие на котором гости должны были выложить по пятьсот долларов. О, Джорджина отлично понимала, что они платят такую сумму вовсе не за еду. Собранные сегодня деньги будут перечислены детской больнице и медицинскому центру. И все же при мысли, что все эти люди отдали за кусочек телятины целых пятьсот баксов, у нее начинало учащенно стучать сердце.

Открылась дверь в боковой стене, и в зал проскользнула Мей.

– Так и думала, что найду тебя здесь, – сказала она, направляясь к Джорджине.

В руке у нее была зеленая папка, в которой она держала всю документацию.

Джорджина улыбнулась своей самой близкой подруге и вставила сложенную салфетку в фужер.

– Как дела на кухне?

– Представляешь, новый помощник шеф-повара выпил все то особое белое вино, которое ты закупила для телятины.

Джорджина похолодела.

– Ты не шутишь?

– Шучу.

– Это не смешно, – облегченно выдохнула Джорджина.

– Возможно, – согласилась Мей, остановившись рядом с ней. – Но тебе нужно немного расслабиться.

– Я смогу расслабиться, только когда поеду домой, – сказала Джорджина, поправляя розу, приколотую к атласному лацкану черного смокинга Мей.

Хотя на них обеих были одинаковые смокинги, внешне они являли собой полную противоположность друг другу. Мей, натуральную блондинку невысокого роста, Господь наделил нежной как фарфор кожей и стройностью балерины. Джорджина всегда завидовала ее обмену веществ, который позволял Мей есть все и не набирать при этом вес.

– Все идет по расписанию. Не дергайся, отвлекись, как ты это сделала на свадьбе Анджелы Эверетт.

Джорджина нахмурилась и направилась к боковой двери.

– У меня до сих пор руки чешутся придушить голубого пуделька бабушки Эверетт.

Мей рассмеялась и догнала Джорджину.

– Не могу забыть тот вечер. Я сервировала фуршет и услышала твой дикий вопль из кухни. – Она продолжила чуть тише, подражая акценту Джорджины: – Чтоб мне прова-а-алиться! Пси-и-ина сожра-а-ала мои зара-а-азы!

– Я сказала «зразы».

– Вот уж нет. Ничего подобного. А потом ты плюхнулась на стул и целых десять минут таращилась на пустое блюдо.

Джорджине та ситуация помнилась несколько иначе. Но вообще-то она не могла не признать, что до сих пор не научилась справляться со стрессами. Хотя сейчас это получалось у нее куда лучше, чем тогда.

– Мей Херон, ты ужасная врушка, – заявила она, дергая подругу за хвост.

Она в последний раз оглядела зал. Фарфор сверкал, серебро благородно блестело, сложенные салфетки напоминали сотни белых роз, разбросанных по столешницам.

Джорджина осталась довольна собой.

Сдвинув брови, Джон Ковальский слегка наклонился вперед и внимательно пригляделся к салфетке, вставленной в винный фужер. Она напоминала птицу или ананас. Что именно, он так и не определил.

– О, какая прелесть! – воскликнула его сегодняшняя спутница Дженни Ландж.

Посмотрев на ее блестящие светлые волосы, Джон вынужден был признать, что в тот день, когда он пригласил ее на прием, она нравилась ему значительно больше. Дженни была фотографом, и они познакомились две недели назад, когда она приехала снимать для местного журнала его плавучий дом. Поближе узнать друг друга они не успели. Она казалась ему милой и очаровательной, но еще до того, как они прибыли на благотворительный прием, Джон обнаружил, что его совсем не тянет к ней. Только в этом была не ее вина – его.

Джон опять переключил внимание на салфетку, вытащил ее из фужера и расстелил на коленях. В последнее время он стал подумывать о том, чтобы снова жениться. И даже обсуждал этот вопрос с Эрни. Возможно, дело было в том, что он недавно отпраздновал свой тридцать пятый день рождения. Как бы то ни было, но он стал задумываться о том, чтобы найти себе жену и завести парочку детишек.

Джон откинулся на спинку стула, отодвинул полу угольно-черного пиджака «Хьюго Босс» и сунул руку в карман серых брюк. Он вновь хотел стать отцом. Ему хотелось, чтобы к списку его имен и прозвищ прибавилось обращение «папа». Хотелось учить сына кататься на коньках, как когда-то его учил Эрни. Однако когда он смотрел на Дженни, то понимал, что она не станет матерью его детей. Она напоминала ему Джоди Фостер, а Джону всегда казалось, что Джоди Фостер немного похожа на ящерицу. Ему не хотелось, чтобы его дети походили на ящерицу.

Из задумчивости его вывел подошедший официант, который осведомился, желает ли он вина. Джон отказался и перевернул свой фужер вверх дном.

– Разве ты не пьешь? – удивилась Дженни.

– Нет, – ответил Джон, поднимая бокал, взятый еще на коктейле. – Я пью содовую с лаймом.

– Ты не пьешь спиртного?

– Нет. Больше не пью.

Официант поставил перед ним тарелку с салатом. На этот раз Джон не пил уже четыре года и знал, что теперь никогда не будет пить. Пьянство превратило его в полное дерьмо, и ему в конечном итоге надоело это состояние.

В тот вечер, когда он избил нападающего из Филадельфии Денни Шанахана, он достиг дна. Были и такие, кто считал, что Грязный Денни получил по заслугам. Но Джон так не думал. Глядя на форварда, лежащего на льду, он понимал, что потерял над собой контроль. Он часто получал клюшкой по голени и локтем под ребра. Но таковы были правила игры. А в тот вечер в нем что-то замкнуло. Не отдавая себе отчета в своих действиях, он отшвырнул перчатки и голой рукой врезал Шанахану. Для Денни это вылилось в сотрясение мозга и госпитализацию. Джона отстранили от игры на шесть матчей. На следующее утро он проснулся в гостинице в обнимку с пустой бутылкой «Джек Дэниелз» и двумя обнаженными телками. Таращась в текстурный потолок, он презирал себя и пытался вспомнить прошедшую ночь. Тогда-то он и понял, что пора остановиться.

С тех пор Джон не пил. И даже не хотел пить. И сейчас, просыпаясь утром рядом с женщиной, он помнил, как ее зовут. Более того, он знал о ней гораздо больше, чем только имя. Теперь он соблюдал осторожность. Ему посчастливилось остаться в живых, и он никогда не забывал об этом.

– Как красиво украшен зал, правда? – сказала Дженни. Джон оглядел стол, перевел взгляд на подиум в конце зала.

На его вкус, цветы и свечи были чуть-чуть кричащими.

– Да, здорово, – согласился он и приступил к салату.

Как только его тарелка опустела, ее тут же убрали и поставили перед ним другую. За свою жизнь Джон побывал на множестве благотворительных приемов и банкетов и съел массу невкусных блюд. Но сегодняшний прием отличался от предыдущих. Кормили не очень обильно, но вкусно. Значительно лучше; чем в прошлом году. Однако он пришел. Он пришел сюда ради того, чтобы отдать деньги. Много денег. Мало кто знал о склонности Джона к филантропии, и он хотел, чтобы все так и оставалось. Он делал это ради своего сына, и никого это не касалось.

– Как ты думаешь, «Аваланш» выиграет Кубок Стэнли? – спросила Дженни, когда им подали десерт.

Джон решил, что она задала этот вопрос только ради того, чтобы завести беседу. Вряд ли ей действительно интересно, что он думает по этому поводу. Поэтому он не стал особенно распространяться на эту тему:

– У них потрясный вратарь. Всегда можно рассчитывать на то, что он прикроет их задницу в играх на вылет. Так что, думаю, в следующем сезоне они попадут в финал. – Для Джона это было важно, потому что он тоже будет сражаться за кубок.

Джон обвел взглядом зал в поисках президента Фонда Харрисона. Рут Харрисон. Оказалось, что она сидит в двух столиках от него. Рут разговаривала с женщиной, стоявшей рядом с ее столиком спиной к Джону. Эта женщина очень выделялась на фоне гостей в вечерних туалетах. На ней был черный фрак с длинными фалдами, что казалось излишне торжественным даже для благотворительного приема. Ее мягкие вьющиеся волосы были скреплены на затылке большим черным бантом и ниспадали до плеч. Женщина была высокой, и когда она повернулась к Джону в профиль, он едва не подавился.

– Боже, – выдохнул он.

– Что с тобой? – всполошилась Дженни и положила руку ему на плечо.

Джон лишился дара речи. Он лишь неотрывно смотрел на женщину, чувствуя себя так, будто ему заехали клюшкой по лбу. Когда он высадил ее у аэропорта, он даже не думал о том, что они могут когда-нибудь снова встретиться. Он помнил Джорджину такой, какой видел в последний раз – чувственной красоткой в розовом платье. Он помнил о ней и еще кое-что, и эти иоспоминания обычно вызывали у него улыбку. По какой-то причине – трудно вспомнить, по какой именно, – в ту ночь, которую Джон провел с ней, он не был пьян. Хотя он сомневался, что это имеет какое-то значение, потому что Джорджина Ховард принадлежала к тем женщинам, которых мужчины, пьяные или трезвые, никогда не забывают.

– В чем дело, Джон?

– М-м… ни в чем.

Он покосился на Дженни и снова посмотрел на женщину, которая стала причиной страшного переполоха, когда сбежала со свадьбы. После того рокового дня Вирджил Даффи на целых восемь месяцев уехал из страны. Летний тренировочный лагерь «Чинуков» гудел от всевозможных домыслов. Одни ребята считали, что невесту похитили, другие строили теории о способе ее бегства. А Хью Майнер заявлял, будто бы она предпочла покончить с собой в ванной, лишь бы не выходить за Вирджила, и Вирджил спрятал ее труп. Только Джон зная правду, и он был единственным из всей команды, кто не высказывал предположений.

И вот она здесь, стоит в центре банкетного зала, такая же красивая, какой он ее помнил. Пожалуй, даже более красивая. Вероятно, все дело во фраке, который скорее подчеркивает, чем скрывает совершенство ее фигуры. Или в том, как блестят ее темные волосы. А может, в том, как красиво очерчены ее полные губы. Джон не знал, в чем тут дело, но чем дольше он смотрел на нее, тем сильнее становилось его любопытство. Ему захотелось узнать, что она делает в Сиэтле. Как она построила свою жизнь, нашла ли богатого мужа?

– Джон!

Он повернулся к своей спутнице.

– Что случилось? – спросила Дженни.

– Ничего.

Он опять сосредоточил свое внимание на Джорджине и увидел, как она положила на стол черную сумочку, пожала руку Рут Харрисон, улыбнулась, взяла сумочку и пошла прочь.

– Извини, Дженни. – Джон встал. – Я сейчас вернусь.

Он поспешил за Джорджиной, шедшей между столиками.

Его взгляд был прикован к ее гордо расправленным плечам. Ему удалось догнать ее уже у самой двери.

– Джорджи, – окликнул он.

Она остановилась, оглянулась и несколько секунд ошеломленно смотрела на него. От удивления у нее даже приоткрылся рот.

– Так, значит, это ты, – сказал Джон.

Джорджина закрыла рот. Ее зеленые глаза были широко распахнуты, и выглядела она так, будто ее застали на месте преступления.

– Ты меня не узнаешь?

Она не ответила. И продолжала смотреть на него.

– Я Джон Ковальский. Мы познакомились, когда ты сбежала со своей свадьбы, – пояснил он, удивляясь, как она могла забыть бурные события тех дней. – Я подобрал тебя, и мы…

– Да, – перебила она его. – Я помню тебя.

Больше она ничего не сказала, и Джон решил, что его подвела память: ведь, насколько он помнил, Джорджина была страшной болтушкой.

– Это так неожиданно, – проговорил он, нарушая 90 неловкое молчание. – Что ты делаешь в Сиэтле?

– Работаю. – Джорджина вдохнула полной грудью и сказала на выдохе: – Мне надо идти. – Она так быстро повернулась, что налетела на закрытую дверь. У нее из руки выпала сумочка, и ее содержимое рассыпалось по полу. – Чтоб мне провалиться, – чертыхнулась она с южным акцентом и принялась собирать вещи.

Джон опустился на одно колено и подобрал губную помаду и шариковую ручку.

– Вот, – сказал он, протягивая их ей на раскрытой ладони.

Джорджина подняла голову, и их взгляды встретились. Она несколько мгновений пристально смотрела на него, затем потянулась за помадой и ручкой. Джон ощутил прикосновение ее пальцев к ладони.

– Спасибо, – прошептала Джорджина и быстро отдернула руку, словно обожглась.

Затем выпрямилась и открыла дверь.

– Подожди минутку. – Джон потянулся за украшенной цветами чековой книжкой, которую Джорджина не заметила.

Когда он, подобрав ее, поднял голову, Джорджина уже ушла. Дверь с громким стуком захлопнулась у него перед носом. Джон почувствовал себя полнейшим идиотом. Странно, Джорджина вела себя так, будто она чего-то боялась. Хотя Джон и не мог вспомнить всех подробностей ночи, проведенной с ней, он был уверен, что не мог ее обидеть. Даже будучи пьяным в стельку, он никогда не обижал женщин.

Разочарованный, Джон повернулся и медленно пошел к своему столу. Было совершенно очевидно, что Джорджина убежала от него, и он не мог понять почему. Его воспоминания о той ночи были отнюдь не неприятными. Сначала они с Джорджиной до полного изнеможения занимались сексом, потом он купил ей билет на самолет. Конечно, она не ожидала такого поворота событий, но в тот период жизни он не мог предложить ей ничего лучшего.

Джон опустил взгляд на чековую книжку и открыл ее. Он с удивлением обнаружил, что фоном служат карандашные рисунки, сделанные словно ребенком. Посмотрев на левый угол, он удивился еще больше, увидев, что ее фамилия не изменилась. Она звалась Джорджиной Ховард и жила в Белльвю. К вопросам, роившимся у него в голове, добавились новые, но и они остались без ответов. Было лишь ясно, что по какой-то причине Джорджина не хочет его видеть. Джон сунул чековую книжку в карман пиджака. В понедельник он отправит ее ей по почте.

Джорджина быстрым шагом прошла по дорожке, с обеих сторон украшенной бордюрами из разноцветных примул и фиолетовых анютиных глазок. Ее рука дрожала, когда она вставляла ключ в замочную скважину. Джорджина с трудом сдерживала панику. Она знала, что сможет преодолеть приступ, только когда окажется внутри дома.

– Лекси! – позвала она, открыв дверь.

Одного взгляда влево было достаточно, чтобы сердцебиение немного замедлилось. Ее шестилетняя дочка сидела на диване в окружении четырех плюшевых далматинцев и смотрела на экран телевизора. Рядом расположилась Ронда, подросток из соседнего дома. Она повернулась и посмотрела на Джорджину, сверкнув кольцом, продетым в ее нос. В свете люстры блестящие волосы девочки напоминали по цвету выдержанное красное вино. Ронда выглядела странно, однако она была очень милой девочкой и великолепной приходящей нянькой.

– Как прошел вечер? – спросила она и поднялась с дивана.

– Отлично, – солгала Джорджина, открывая сумочку и доставая кошелек. – А как вела себя Лекси?

– Замечательно. Мы немного поиграли, а потом она съела макароны с сыром и нарезанными сосисками, как вы и велели.

Джорджина протянула Ронде пятнадцать долларов.

– Спасибо, что выручила меня сегодня.

– Всегда рада помочь. Лекси очень спокойный ребенок.

Ронда помахала рукой.

– До свидания.

– Пока, Ронда, – улыбнулась ей Джорджина и закрыла за ней дверь.

Пройдя через комнату, она села рядом с дочерью на диван, обитый тканью с персиково-зеленым цветочным узором, набрала в грудь воздуха и медленно выдохнула. «Он не знает, – сказала она себе. – А если бы и знал, ему, вероятно, было бы наплевать».

– Эй, солнышко мое, – она похлопала дочь по коленке, – я дома.

– Знаю. Но мне очень нравится это место, – заявила ей Лекси, не отрывая взгляда от экрана.

Джорджина погладила дочь по голове и убрала несколько прядей с ее лица. Ей хотелось схватить девочку в охапку и крепко-крепко стиснуть в объятиях, но вместо этого она сказала:

– Если угостишь меня сахарочком, я оставлю тебя в покое.

Лекси повернулась, подняла голову и выпятила темно-красные губки.

Джорджина поцеловала ее и удержала за подбородок.

– Ты опять брала мою губную помаду?

– Нет, мама, это моя.

– У тебя нет такого цвета.

– Нет, есть.

– И где же ты его взяла?

– Нашла.

– Не обманывай меня. Ты же знаешь, я этого не люблю.

Нижняя губа Лекси, покрытая толстым слоем помады, задрожала.

– Я иногда об этом забываю, – всхлипнула она. – Наверное, мне нужно к доктору, чтобы он помог мне все помнить!

Джорджина прикусила щеку, чтобы не рассмеяться. Как любила повторять Мей, Лекси была королевой драмы. А Мей, судя по ее словам, хорошо знала таких людей. Таким был ее брат Рей.

– Доктор отшлепает тебя, – предупредила Джорджина. Губа тут же перестала дрожать. У Лекси испуганно округлились глаза.

– Поэтому советую тебе без доктора запомнить, что нужно держаться подальше от моих вещей.

– Ладно, – слишком легко согласилась девочка.

– А если ты этого не выполнишь, то нашей сделке придет конец, – заявила Джорджина, имея в виду сделку, которую они заключили несколько месяцев назад.

По выходным Лекси могла одеваться во все, что душе угодно, и краситься столько, сколько желало ее крохотное сердечко. Но в будни она должна была надевать одежду, выбранную мамой, и не прикасаться к косметике. До настоящего момента условия сделки соблюдались.

Лекси сходила с ума по косметике. Она просто обожала ее и считала, что чем больше макияжа, тем лучше. Появляться с ней в гастрономе или в торговом центре было просто неловко. Однако такое случалось только по выходным. Джорджине было гораздо легче следовать условиям заключенной ими сделки, чем выдерживать ежедневные утренние баталии по поводу одежды Лекси.

Угроза лишиться косметики заставила девочку отвлечься от телевизора.

– Обещаю, мама.

– Договорились. – Джорджина чмокнула ее в лоб и встала с дивана.

– Если понадоблюсь тебе, я буду в спальне.

Лекси кивнула и вновь сосредоточилась на передаче.

Джорджина прошла по коридору, миновала маленькую ванную комнату и переступила порог своей спальни. Сняв смокинг, она бросила его на бело-розовый полосатый шезлонг.

Джон ничего не знает о Лекси. Ему неоткуда было узнать. Она слишком бурно отреагировала на их встречу, а он, вероятно, решил, что у нее не все в порядке с головой. Ее бурная реакция объяснялась тем, что она не была готова к встрече. Ведь она всегда старалась избегать Джона. Вращалась в другой социальной среде, никогда не ходила на игры «Чинуков». Кстати, последнее не составляло для нее труда, потому что она не любила хоккей, считая его очень жестокой игрой. Из страха напороться на него их фирма никогда не обслуживала спортивные торжества. Мей воспринимала это абсолютно спокойно, потому что недолюбливала спортсменов. Естественно, Джорджине и в голову не могло прийти, что они столкнутся на благотворительном приеме.

Джорджина устало опустилась на покрывало, застилавшее кровать. Она не любила думать о Джоне, но и полностью забыть его не могла. Она очень часто видела его красивое лицо на обложках спортивных журналов, когда заходила в гастроном. Сиэтл буквально помешался на «Чинуках» и Стене – Джоне Ковальском. Во время зимнего сезона в каждых вечерних новостях можно было увидеть, как он швыряет игроков из команды-соперника о борт. Воспоминания о Джоне уже не причиняли ей прежней резкой боли, однако она все равно прогоняла их прочь. Ей не хотелось задерживаться на них.

Джорджина считала, что, если приложить определенные усилия, ей никогда не доведется увидеться с Джоном. И все-таки время от времени из глубин ее души поднимался вопрос – а что он скажет, если вдруг увидит ее? А вот что сделает она, Джорджина отлично знала. Она представляла, как окинет Джона безразличным взглядом. А потом тоном, ледяным, как декабрьское утро, произнесет: «Джон? Какой Джон? Простите, но я вас не помню. Не ищите здесь своей вины».

Но все произошло иначе. Она услышала, как ее окликнули по имени, которого она не слышала целых семь лет, по имени, которое она больше не связывала с собой нынешней, и поэтому обернулась, желая узнать, кто мог так ее назвать. Несколько мгновений ее мозг не воспринимал того, что видели глаза. Затем она испытала шок. А потом в ней возобладал инстинкт, требовавший от нее либо сражаться, либо бежать. Она выбрала последнее.

Однако прежде она успела заглянуть в голубые глаза Джона и слегка коснуться его руки. Успела ощутить тепло его ладони, увидеть заинтересованную улыбку на его губах и вспомнить его поцелуи. Он был таким же, каким она его помнила, только старше. Но хотя время прорезало морщины в уголках его глаз, он оставался таким же красивым. Ей было так приятно смотреть на него, что на несколько коротких мгновений она забыла о своей ненависти.

Джорджина встала, прошла к зеркалу и стала неторопливо расстегивать фрачную рубашку. Из-за того что Лекси была темноволосой и смуглой, окружающие часто говорили, что девочка похожа на мать. На самом же деле Лекси была копией своего отца. У нее были такие же голубые глаза с длинными и густыми ресницами. И носы у них были одинаковой формы. А когда Лекси улыбалась, у нее на щеке появлялась ямочка. Такая же, как у Джона.

Джорджина медленно расстегнула манжеты. Лекси была самым главным в ее жизни. Ее душой. При мысли, что она может лишиться дочери, Джорджина похолодела. Ее охватил страх, какого она не испытывала уже давно. Теперь Джону известно, что она живет в Сиэтле, и он сможет найти Лекси. Ему достаточно порасспросить кого-нибудь в Фонде Харрисона, чтобы разыскать Джорджину.

«Но с какой стати Джон будет искать меня?» – спросила себя Джорджина. Семь лет назад он высадил ее в аэропорту и тем самым, показал, что именно чувствует к ней. Даже если он узнает, что у него есть дочь, вряд ли ему захочется иметь с ней дело. Ведь он звезда хоккея. Зачем ему маленькая девочка?

«Я превращаюсь в параноика», – сказала себе Джорджина.

На следующее утро Лекси съела овсянку и поставила миску в раковину. Она услышала, как мама включила воду, и поняла, что они еще нескоро отправятся в торговый центр. Ее мама любила подолгу стоять под душем.

Позвонили в дверь, и девочка побежала в гостиную, волоча за собой зеленое боа, подаренное ей Мей. Остановившись у окна, она отодвинула в сторону гардину. На террасе стоял мужчина в джинсах и полосатой тенниске. Лекси пару секунд разглядывала его, а потом отпустила гардину. Замотав боа вокруг шеи, она направилась к входной двери. Ей не разрешалось открывать дверь чужим, но мужчина, стоявший на террасе, не был чужим. Она знала, кто это. Она видела его по телевизору, а однажды Мистер Стена с другом даже приходили к ним в школу и раздавали автографы. Правда, Лекси не удалось добраться до гостей и получить их автографы.

Лекси открыла дверь. И посмотрела вверх – высоко вверх.

Джон снял солнечные очки и положил их в кармашек тенниски. Когда дверь открылась, он посмотрел вниз – далеко вниз. И испытал шок, причем не только от наличия ребенка в доме Джорджины, но и от того, что на этой маленькой девочке, смотревшей на него снизу вверх, были розовые ковбойские сапоги из змеиной кожи, крохотная розовая юбочка и пурпурная в горошек кофточка, а дополнением к наряду служило намотанное на шею едко-зеленое боа. Но даже пестрота ее наряда не шла ни в какое сравнение с яркостью макияжа.

– Э-э… привет, – промямлил Джон, потрясенно разглядывая голубые от теней веки, розовые от румян щеки и блестящие от красной помады губы. – Мне нужна Джорджина Ховард.

– Мама в душе, но вы можете войти.

Девочка повернулась и пошла в дом. Жиденький хвост, завязанный у нее на макушке, покачивался в такт ее шагам.

– Ты уверена? – Джон совсем не умел общаться с детьми и тем более с маленькими девочками, однако он знал, что им запрещается приглашать в дом чужих. – Джорджине может не понравиться, что ты впустила меня, – сказал он, подумав про себя, что она в любом случае не обрадуется его появлению в доме.

Девочка оглянулась.

– Она не будет возражать. Сейчас принесу что-нибудь, – заявила она и отправилась за этим «чем-нибудь».

Джон сунул чековую книжку Джорджины в задний карман джинсов и переступил порог. Чековая книжка была лишь предлогом. А привело его сюда любопытство. После того как вчера вечером Джорджина ушла с банкета, он, не переставая, думал о ней. Закрыв за собой входную дверь, Джон прошел в гостиную, ощущая себя не в своей тарелке.

В отделке комнаты главенствовали пастельные тона. На диване с цветочным рисунком лежали подушки из той же ткани, что и гардины. Повсюду стояли вазы с маргаритками и розами и корзины с высушенными цветами. Многочисленные фотографии были вставлены в серебряные рамки, и некоторые из этих рамок были увенчаны ангелочками. В общем-то убранство комнаты не вызвало у Джона отторжения, но беспокойство в душе осталось.

– Вот это отлично подойдет, – заявила маленькая девочка, вкатывая в гостиную миниатюрную магазинную тележку из оранжевой пластмассы.

Устроившись на диване, она похлопала ладонью рядом с собой.

Ощутив еще большую неловкость, Джон сел рядом с девочкой. Он пытался понять, сколько ей лет. Однако он не умел на глаз определять возраст детей.

– Вот, – сказала девочка, доставая из тележки футболку с далматинцем и протягивая ему.

– Зачем мне это?

– Вы должны расписаться на ней.

– Я? – изумился Джон, чувствуя себя огромным рядом с этой малышкой.

Она кивнула и протянула ему зеленый маркер.

– Твоя мама рассердится.

– Не-а. Это моя субботняя майка.

– Ты уверена?

– Ага.

– Ну ладно. – Джон пожал плечами и снял колпачок с маркера. – Как тебя зовут?

Девочка свела брови, в ее темно-голубых глазах появилось суровое выражение, и она посмотрела на Джона так, как будто он взял недостаточное количество бутербродов на пикник.

– Лекси. – Затем она повторила имя еще раз, на тот случай, если он не понял: – Лек-си. Лекси Мей Ховард.

«Ховард? Значит, Джорджина не вышла замуж за отца ребенка. Интересно, – спросил себя Джон, – что представляет собой тип, с которым сошлась Джорджина? Тот, который бросил собственную дочь?»

Джон перевернул футболкуспинкой вверх и приготовился писать. Но потом все-таки решил не расписываться на футболке без согласия Джорджины, тем более что Лекси уже заговорила о другом.

– Знаете, а у Мей есть кот, – без всякого перехода сообщила она, забыв, что он не знает, кто такая Мей. – Его зовут Ботси, потому что у него крохотные белые ботики на лапах. Он прячется от меня, когда я прихожу к Мей. Я думала, что он не любит меня, но Мей сказала, что он убегает, потому что смущается. – Лекси взяла в руку свисавший конец боа, приподняла его и потрясла. – Вот как я выманила его. Он побежал за ним, и я его схватила.

Если бы Джон и не догадался сразу, что это дочка Джорджины, то сейчас это стало бы абсолютно ясно. И чем дольше он слушал девочку, тем для него очевиднее это было. Пока она трещала, Джон изучал ее. Он сделал вывод, что девочка похожа на своего отца, потому что на Джорджину она походила мало. Вот языками без костей они явно были похожи, но на этом сходство кончалось.

– Лекси, – перебил ее Джон, когда ему в голову неожиданно пришла мысль, что девочка может быть дочерью Вирджила Даффи. Однако, по его мнению, Вирджил никогда не принадлежал к тем отцам, которые способны бросить своего ребенка. Хотя, с другой стороны, Вирджил еще тот говнюк. – Сколько тебе лет?

– Шесть. У меня уже был день рождения. Несколько месяцев назад. Ко мне пришли друзья, и мы ели торт. Эмми подарила мне фильм «Бейб», и мы все смотрели его. Мне понравилось, как Бейб куснул овцу, – сообщила она и рассмеялась.

Шесть, но в последний раз Джорджина виделась с Вирджилом семь лет назад. Лекси не может быть дочкой Вирджила. Тут Джон вспомнил о девяти месяцах беременности. Если день рождения Лекси был несколько месяцев назад, значит, она все-таки может быть его дочерью. Однако она совсем не похожа на Вирджила. Джон присмотрелся к ней повнимательнее. Лекси улыбнулась ему, и на правой щеке у нее появилась ямочка.

Где-то в глубине дома выключили воду, и Джон затаил дыхание, а потом нервно сглотнул.

– Проклятие, – прошептал он. Лекси тут же стала серьезной.

– Это плохое слово.

– Извини, – пробормотал Джон, продолжая разглядывать лицо девочки.

Кончики ее длинных ресниц загибаются вверх. Когда он был мальчишкой, его всегда дразнили из-за таких ресниц. Джон всмотрелся в темно-голубые глаза. Такие же, как у него. Его будто пронзило током. Теперь он понял, почему вчера Джорджина вела себя так странно. У нее есть ребенок. Его ребенок. Маленькая девочка.

Его дочь.

– Проклятие!

Глава 7

Джорджина сняла тюрбан из полотенца и бросила его на кровать. Не вставая с пуфика перед туалетным столиком, она потянулась за щеткой для волос и вдруг застыла как громом пораженная. Доносившийся из гостиной смех Лекси перемежался явно мужским голосом. Тревога заставила ее забыть о приличиях. Схватив зеленый летний халат, Джорджина поспешно сунула руки в рукава. Ведь Лекси было строго-настрого запрещено впускать в дом чужих. Когда однажды Джорджина, придя домой, обнаружила трех Свидетелей Иеговы, сидящих на диване в гостиной, у них с Лекси состоялся долгий разговор на эту тему.

Джорджина наспех завязала пояс и побежала по узкому коридору. Сердитые слова, которые она приготовила для дочери, замерли у нее на губах, когда она остановилась в дверях. Мужчина, сидевший на диване рядом с ее дочерью, пришел сюда вовсе не для того, чтобы предложить спасение души.

Он поднял голову, и Джорджина заглянула в голубые глаза своего самого страшного кошмара.

Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но не смогла выговорить ни слова. Спазм сдавил ей горло. За долю секунды ее жизнь остановилась, дрогнула и полностью вышла из-под контроля.

Время не двигалось, пока Джорджина смотрела в голубые глаза. Она чувствовала себя сбитой с толку и не могла в полной мере осознать, что Джон Ковальский, такой же огромный и красивый, как семь лет назад, как на фотографиях в журналах, как вчера вечером, сейчас сидит в ее гостиной, сидит в ее доме, на ее диване, рядом с ее дочерью.

Джорджина схватилась за горло и глубоко вдохнула. Она ощутила, как под ее пальцами учащенно бьется пульс. Джон выглядел абсолютно чужим в этом доме, ему здесь места не было.

– Александра Мей, – наконец на выдохе выговорила Джорджина и перевела взгляд на дочь. – Ты отлично знаешь, что нельзя впускать в дом чужих.

Глаза Лекси расширились. По тому, что ее назвали полным именем, она поняла, что ее ожидают крупные неприятности.

– Но… но… – забормотала она, соскакивая с дивана. – Послушай, мама, ведь я знаю Мистера Стену. Он приходил к нам в школу.

Не вникая в объяснения дочери, Джорджина опять устремила взгляд на Джона и спросила:

– Что ты тут делаешь?

Джон медленно поднялся и полез в карман своих потертых джинсов.

– Ты уронила это вчера, – сказал он и бросил ей чековую книжку.

Книжка ударилась Джорджине в грудь и упала на пол. Она не стала ее поднимать.

– Не было никакой надобности заносить ее.

Джорджина испытала некоторое облегчение. Значит, Джон пришел, чтобы вернуть ей чековую книжку, а не потому, что узнал о Лекси.

– Ты права, – согласился он.

– И все же спасибо, – проговорила она и направилась к двери. – Мы с Лекси собирались уезжать, да и у тебя наверняка есть более важные дела. – Она взялась за бронзовую ручку и открыла дверь. – Прощай, Джон.

– Я не уйду. – Он прищурился, и сразу стал заметен маленький шрам, пересекавший левую бровь. – Пока мы не поговорим.

– О чем?

– Ну, не знаю. – Он помолчал. – Может, о том, что нам следовало бы обсудить семь лет назад.

Джорджина забеспокоилась.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

Джон посмотрел на девочку, которая стояла в центре комнаты и с интересом следила за взрослыми.

– Ты отлично понимаешь, что я имею в виду.

Несколько секунд они сверлили друг друга взглядами. Два противника, изготовившиеся к бою. Перспектива остаться наедине с Джоном вовсе не радовала Джорджину, однако она понимала, что Лекси не стоит слышать того, что будет сказано. Она первая нарушила молчание и обратилась к дочери:

– Сбегай и выясни, сможет ли Эми выйти погулять.

– Что ты, мама! Разве ты забыла, что запретила мне целую неделю играть с Эми, потому что мы отрезали волосы у Барби, которую мне подарили на день рождения?

– Я передумала.

Лекси пошла к двери, шаркая по ковру подошвами розовых ковбойских сапог.

Дойдя до двери, девочка оглянулась и сказала Джону:

– До свидания, Мистер Стена.

Несколько долгих мгновений Джон пристально смотрел на нее, затем его губы тронула улыбка.

– До встречи, малышка.

Лекси переключила свое внимание на мать и, против обыкновения, подставила для поцелуя губы.

Джорджина поцеловала ее и ощутила привкус вишневой помады.

– Возвращайся домой примерно через час, ладно?

Лекси кивнула, вышла на крыльцо и спустилась по ступенькам. За ней волочился один конец зеленого боа. Остановившись на тротуаре, она внимательно посмотрела налево и направо и быстро перешла улицу. Джорджина стояла в дверях и следила за ней, пока девочка не вошла в дом напротив. Этим она на несколько драгоценных мгновений оттянула предстоящий разговор. Потом глубоко вздохнула, вернулась в дом и закрыла дверь.

– Почему ты не рассказала мне о ней?

Нет, он не мог узнать. Конечно, не мог.

– О чем не рассказала?

– Джорджина, не морочь мне голову, – предостерег ее Джон и нахмурился. Его взгляд стал мрачным, как грозовая туча. – Почему ты еще давным-давно не рассказала мне о Лекси?

Что ж, Джорджина могла бы все отрицать. Она могла соврать и заявить, что Лекси не его дочь, надеясь, что тогда Джон оставит их в покое. Но по упрямо выпяченному подбородку и горящему взгляду Джорджина поняла, что он не поверит ей. Прислонившись к стене, она сложила руки на груди.

– А с какой стати? – осведомилась она, не желая сдаваться сразу.

Джон пальцем указал на дом на противоположной стороне улицы.

– Эта маленькая девочка моя дочь, – сказал он. – И не отрицай. Не вынуждай меня доказывать свое отцовство.

Проведенный тест только подтвердил бы обоснованность его претензий. Поэтому не было смысла что-либо отрицать. Джорджина надеялась лишь на то, что ей удастся выдворить Джона из дома, а возможно, исключить из своей жизни, когда она ответит на его вопросы.

– Чего ты хочешь?

– Скажи правду. Я хочу услышать это от тебя.

– Прекрасно. – Она пожала плечами, пытаясь хотя бы внешне казаться спокойной, как будто признание ей ничего не стоит. – Лекси твоя биологическая дочь.

Джон прикрыл глаза и вздохнул.

– Господи, – прошептал он. – Но как?

– Как обычно, – сухо бросила Джорджина. – Я думала, что мужчине с твоим опытом хорошо известно, как получаются дети.

Он впился в нее взглядом.

– Ты же говорила, что принимаешь противозачаточные таблетки!

– Я действительно их принимала. – «Вероятно, недостаточно долго». – Они тоже не дают стопроцентной гарантии.

– Но почему, Джорджина?

– Что почему?

– Почему ты не сказала мне семь лет назад?

Джорджина снова пожала плечами:

– Тебя это не касалось.

– Что?! – Джон изумлённо уставился на нее, не веря своим ушам. – Меня не касалось?

– Да.

Его руки непроизвольно сжались в кулаки, и Джон даже сделал несколько шагов в ее сторону.

– Ты носила моего ребенка и говоришь, что это меня не касалось? – Он остановился всего в нескольких сантиметрах от нее.

Хотя Джон был значительно выше и крупнее, чем она, Джорджина смотрела на него без малейшего страха.

– Семь лет назад я приняла решение, которое считала и до сих пор считаю правильным. И сейчас уже не стоит возвращаться к прошлому.

Одна темная бровь изогнулась дугой.

– Серьезно?

– Да. Слишком поздно. Лекси не знает тебя. Будет лучше, если ты уйдешь и больше никогда не увидишься с ней.

Джон оперся руками о стену по обе стороны от головы Джорджины.

– Если ты действительно рассчитываешь на это, значит, ты не очень сообразительная девочка.

– Я не девочка, – с горечью сказала Джорджина. – Возможно, семь лет назад я и была девочкой, но с тех пор я очень изменилась.

Джон криво усмехнулся.

– Судя по тому, что я вижу, ты не так-то сильно изменилась. Ты все еще выглядишь веселой девицей, с которой можно хорошо провести время.

Джорджине ужасно хотелось врезать ему. Она почувствовала, как у нее запылали щеки. Полы просторного зеленого халата разошлись сверху, почти обнажив ее грудь. Ужаснувшись, Джорджина поспешно запахнулась.

– Не трудись, – с пренебрежением произнес Джон. – Может, после такого зрелища я стану более великодушным.

– Я не нуждаюсь в твоем великодушии, – заявила Джорджина и поднырнула под его руку. – Пойду оденусь. Думаю, тебе не стоит больше задерживаться.

– Я подожду тебя здесь, – твердо заявил он, провожая ее взглядом.

Джон подошел к окну и отодвинул в сторону гардину. Итак, у него есть ребенок. Дочь, о существовании которой он не подозревал и которая ничего не знала о нем.

Его дочь. Джон с трудом подавил желание пересечь улицу и привести Лекси домой. Хотелось сидеть рядом с ней и разглядывать ее. Ему хотелось наблюдать за ней и слушать ее тонкий голосок. Хотелось прикасаться к ней, но Джон знал, что не будет этого делать. Когда он сидел рядом с ней на диване, то чувствовал себя огромным и неуклюжим, громилой, который отправляет шайбы из вулканизированной резины через весь каток со скоростью полторы сотни километров в час и прорывается через оборону противника с упорством парового катка.

Джон отпустил гардину и подошел к сложенному из кирпича камину. На каминной полке стояли фотографии в затейливых рамках. На одной крохотная девчушка сидела на высоком детском стульчике и, зажав подбородком подол майки, ковыряла пухлым пальчиком в пупке. Рассмотрев снимок, Джон принялся изучать другие фотографии, на которых были запечатлены разные этапы жизни Лекси.

Приятно удивленный явным сходством между собой и дочерью, он взял в руки небольшой снимок, на котором Лекси было около года. Она только начинала ходить. Ее голубые глаза оживленно блестели, на пухлых щечках алел здоровый румянец, темные волосики топорщились на макушке, как метелка из перьев, а крохотные губки были выпячены вперед, как будто она посылала воздушный поцелуй фотографу.

Где-то в глубине коридора открылась и закрылась дверь. Джон поспешно сунул фотографию в карман, повернулся и приготовился к появлению Джорджины. Она вошла в комнату. На ней был белый летний свитер и легкая юбка до щиколоток. Волосы она собрала в хвост. Ремешки белых сандалий крест-накрест обвивали икры. Ногти на ногах были покрашены темно-пурпурным лаком.

– Хочешь чаю со льдом? – предложила она, останавливаясь в центре комнаты.

Джон, не ожидавший от нее подобного гостеприимства, удивленно посмотрел на Джорджину.

– Нет. Не надо, – отказался он.

У него накопилось слишком много вопросов, на которые он хотел получить ответы.

– Может, присядешь? – пригласила Джорджина, указывая рукой на белое плетеное кресло, выложенное мягкими пушистыми подушками с оборками.

– Я лучше постою.

– Тогда я тоже, чтобы не смотреть на тебя снизу вверх. Или мы оба сядем и все обсудим, или вообще ничего обсуждать не будем.

Джон не узнавал Джорджину. В той девушке, которую он помнил, не было такой напористости.

– Ладно, – сдался он, но сел на диван, а не в кресло, так как подумал, что оно вряд ли выдержит его. – Что ты рассказала обо мне Лекси?

Джорджина села в плетеное кресло.

– Ничего, – ответила она. Ее техасский акцент был уже не столь явным.

– Она никогда не расспрашивала об отце?

– А, ты об этом. – Джорджина откинулась на пестрые подушки и положила ногу на ногу. – Она думает, что ее отец умер, когда она была совсем маленькой.

Такой ответ взбесил Джона, но не удивил.

– Вот как? И как же я умер?

– Энтони был отважным летчиком-испытателем, но его самолет сбили в Ираке.

– Энтони? Кто такой, черт побери, этот Энтони?

– Ты. Я тебя придумала. Мне всегда нравилось мужское имя Тони.

Она не только выдумала ему геройскую гибель и другую профессию, но и изменила имя. Джона буквально трясло от гнева, он с трудом сдерживал себя.

– А как насчет фотографий несуществующего отца? – подавшись вперед и опершись локтями на колени, спросил он. – Лекси не просила тебя показать их?

– Просила. Но все твои фотографии сгорели вместе с домом во время пожара.

– Какая жалость! – Джон нахмурился. – А что будет, когда Лекси узнает, что Ховард – это твоя девичья фамилия? Она поймет, что ты врала ей.

– Но к тому времени она уже будет подростком. Я признаюсь ей, что мы с Тони никогда не были официально женаты, хотя очень любили друг друга.

– Ты все учла.

– Да.

– Зачем вся эта ложь? Неужели ты думаешь, я бы не помог тебе?

Прежде чем ответить, Джорджина несколько мгновений пристально смотрела на него.

– Честно говоря, Джон, я не думала, что ты будешь рад узнать об этом или что это для тебя важно. Мы же совсем не знали друг друга. Однако ты совершенно недвусмысленно выразил свои чувства в то утро, когда высадил меня у аэропорта и уехал, даже не оглянувшись.

Джон трактовал те события иначе.

– Но я же купил тебе билет домой.

– Ты даже не удосужился спросить меня, хочу ли я возвращаться домой.

– Я оказал тебе услугу!

– Это ты себе оказал услугу. – Джорджина опустила взгляд на свои руки, которые теребили легкую ткань юбки. Столько времени прошло, и, казалось бы, воспоминания о том дне уже не должны бы причинять боль, а ведь причиняют. – Ты не смог тогда сразу избавиться от меня. Ночь мы провели в постели, а потом…

– В ту ночь у нас был потрясающий секс, – перебил ее Джон. – Животный, беспощадный, жаркий, яростный секс.

Пальцы Джорджины замерли. Она подняла голову и посмотрела на Джона. Впервые за все время она заметила в его глазах огонь. Но она не могла позволить себе попасться на крючок, ей нужно было сохранять спокойствие и ясность мысли.

Джон еще чуть-чуть наклонился вперед и медленно проговорил:

– И значит, из-за того, что наутро я не поклялся тебе в вечной любви, ты утаила от меня факт появления на свет моего ребенка. Хорошо же ты мне отомстила.

– Мое решение не имело ничего общего с местью.

Джорджина вспомнила тот день, когда узнала, что беременна. Оправившись от шока и приступа паники, она ощутила неземное блаженство. Она почувствовала себя так, будто получила подарок. Сейчас Лекси была ее семьей, и она не желала с кем-то делиться дочерью. Даже с Джоном. Особенно с Джоном.

– Лекси моя.

– Джорджина, в ту ночь в постели ты была не одна, – заявил Джон, вставая. – Если ты думаешь, что теперь, узнав о ее существовании, я повернусь и уйду, то жестоко ошибаешься. Только ненормальной могут прийти в голову такие мысли.

Джорджина тоже встала.

– Я надеюсь, что ты уйдешь и забудешь о нас.

– Не надейся. Либо мы придем к соглашению, которое устроит нас обоих, либо я пришлю к тебе своего адвоката.

Он блефует. Еще бы. Ведь Джон Ковальский большая шишка в мире спорта. Звезда хоккея.

– Я не верю тебе. Я сомневаюсь, что тебе нужно, чтобы люди узнали о Лекси. Такого рода реклама может повредить твоему имиджу.

– Ошибаешься. Мне глубоко плевать на рекламу. – Джон подошел к ней вплотную. – Вряд ли одна маленькая девочка сможет существенно повредить моему и без того не идеальному имиджу. – Он вытащил бумажник из заднего кармана джинсов. – Завтра во второй половине дня я уезжаю, но в среду вернусь. – Джон достал визитную карточку. – Позвони по нижнему номеру. Я никогда не отвечаю на телефонные звонки, даже если нахожусь дома, поэтому оставь сообщение на автоответчике, и я перезвоню тебе. А вот это мой адрес, – добавил он и написал несколько слов на обратной стороне карточки, затем насильно вложил визитку Джорджине в руку. – Если же ты не свяжешься со мной до четверга, в пятницу тебя навестят два моих адвоката.

Джорджина взглянула на карточку. Имя Джона было напечатано жирными черными буквами. Под именем стояли три телефонных номера. На обратной стороне был написан его адрес.

– Забудь о Лекси. Я не желаю делить ее с тобой.

– Позвони до четверга, – предупредил ее Джон и ушел.

Зеленый, как листва, «рейнджровер» Джона на огромной скорости несся по шоссе. Ветер, врывавшийся в открытое окно, трепал волосы, но не мог охладить разгоряченное сознание. Обнаружив, что его пальцы до боли сжимают руль, Джон немного ослабил хватку.

Лекси. Его дочь. Забавная шестилетняя девочка. Джон приподнялся, достал из заднего кармана украденную фотографию Лекси и поставил ее на приборную панель. Со снимка на него смотрели такие же, как у него, голубые глаза, а к нему тянулись пухлые розовые губки. Он вспомнил, как дочь этими губками целовала свою мать, и заставил себя сосредоточить внимание на дороге.

Задумываясь о ребенке, Джон всегда имел в виду мальчика. Непонятно почему. Возможно, из-за Тоби, сына, которого он потерял. Почему-то он всегда видел себя отцом мальчишки-сорванца. Он представлял матчи хоккейной юниорской лиги, игрушечные пистолеты с пистонами и многочисленными машинами. Он всегда рисовал в воображении чумазую мордочку, дырявые джинсы и исцарапанные коленки.

А что он знает о маленьких девочках? Чем занимаются маленькие девочки?

Джон снова бросил быстрый взгляд на снимок. Эта маленькая девочка носит зеленые боа и розовые ковбойские сапоги и отрезает волосы Барби. Она болтает без остановки, смеется и целует свою маму пухлым сладким ротиком.

Свою маму. При мысли о Джорджине пальцы Джона опять стиснули руль. Она утаила от него его дочь. Все эти годы, пока он с тоской смотрел на других мужчин, идущих рядом со своими детьми, у него была дочь.

Как же много он пропустил! Он пропустил ее рождение, ее первые шаги, ее первые слова. А ведь она его частичка, и он имеет полное право знать о ней все. Однако Джорджина решила, что ему это не нужно, и сейчас он не мог не испытывать горечи, которую вызвало ее решение, перенося эту горечь на саму Джорджину. Она утаила от него существование дочери, и вряд ли он сможет когда-либо простить ее. Впервые за долгое время у Джона возникло желание выпить, и в этом тоже была виновата Джорджина. Сейчас он ненавидел ее не только за то, что она сделала, но и за то, что она заставила его чувствовать.

Как такое возможно – хотеть одновременно и придушить ее, и взять в ладони ее груди? Из горла Джона вырвался хриплый смех. Хорошо еще, что, когда он стоял рядом с ней, она не заметила его реакции на нее. Реакции, которой он не мог управлять.

Очевидно, когда дело касается Джорджины, он теряет контроль над своим телом. Семь лет назад он сразу понял, что ему ни к чему хотеть ее. Она накликала на него проблемы, едва только села к нему в машину, но его благие намерения тут же перестали что-либо значить, потому что его неудержимо потянуло к ней. Правильно это было или неправильно, хорошо или плохо, но он независимо от ситуации реагировал на нее всю – от обольстительного взгляда зеленых глаз и пленительных губ «девушки с обложки» до покачивания пышных бедер.

И сейчас он опять хочет ее, и на его желание никак не влияет тот факт, что она отказывается подпускать его к дочери.

Всю дорогу до западного побережья Джон пытался прогнать из головы образ Джорджины в зеленом халате. Он то и дело косился на фотографию Лекси на приборной панели, а когда въехал на стоянку и выключил двигатель, взял снимок с собой и пошел к причалу, у которого стоял его двухэтажный плавучий дом.

Два года назад он купил пятидесятилетнюю приспособленную для жилья барку и нанял в Сиэтле архитектора и дизайнера по интерьерам. Когда работы были закончены, Джон получил во владение плавучий дом с тремя спальнями, остроконечной крышей, несколькими балконами и фигурными окнами. Еще два часа назад этот дом полностью устраивал его. Сейчас же, открывая тяжелую деревянную дверь, он засомневался, подходящее ли это жилье для ребенка.

«Лекси моя. Я надеюсь, что ты уйдешь и забудешь о нас». Слова Джорджины эхом отдавались у него в голове, пробуждая сожаление и усиливая гнев, не утихавший в груди.

Скрипя подошвами мокасин по натертому паркету, Джон пересек прихожую и вошел в гостиную, застланную паласом. Он поставил фотографию Лекси на кофейный столик, который, как и паркет, вчера отполировала фирма по уборке апартаментов. Зазвонил один из трех телефонов, стоявший на серванте в столовой, и через три звонка заработал автоответчик. Джон замер, но, услышав голос своего агента, напоминавшего ему о времени завтрашнего вылета, опять сосредоточился на событиях последних двух часов. Подойдя к стеклянным дверям, он устремил взгляд на палубу.

«Забудь о Лекси». Теперь, когда он знает о существовании дочери, он уже не сможет забыть о ней. «Я не желаю делить ее с тобой». Прищурившись, Джон посмотрел на двух байдарочников, плывших по гладкой поверхности воды. Потом вдруг повернулся и прошел в столовую. Подняв трубку одного из телефонов, он набрал домашний номер своего адвоката Ричарда Голдмана. Когда тот ответил, Джон обрисовал ему ситуацию.

– Ты уверен, что ребенок твой? – спросил адвокат.

– Да. – Джон взглянул через открытую дверь на фотографию Лекси, стоявшую на кофейном столике в гостиной. Он сказал Джорджине, что подождет до пятницы, чтобы переговорить с адвокатом, но сейчас понял, что не стоит ждать. Надо разобраться, каковы его законные права. – Да, уверен.

– Ну и дела!

– Расскажи мне о моих правах.

– А ты считаешь, что она не разрешит тебе видеться с девочкой?

– Да. Она это ясно дала понять. – Джон взял пресс-папье, подбросил его в воздух и поймал. – Я не хочу забирать свою дочь от матери. Я не хочу травмировать Лекси, но должен видеться с ней. Хочу поближе познакомиться с дочерью, чтобы она узнала меня.

После долгой паузы Ричард сказал:

– Джон, моя специализация – область деловых отношений. Единственное, чем я могу тебе помочь, это назвать имя хорошего адвоката по семейному праву.

– Поэтому-то я и позвонил тебе. Мне нужен очень хороший адвокат.

– Тогда тебе не обойтись без Керка Шварца. Он специализируется на опеке над детьми. Он отличный специалист. Действительно отличный.

Джорджина вертела в руке вилку в стиле Франциска I, наматывая на нее спагетти. Они с Лекси сидели за столом, и девочка оживленно рассказывала, как она провела время у Эми. Джорджина же опять и опять прокручивала в памяти события утра. Она пыталась вспомнить, что и как говорил Джон, пыталась воспроизвести его ответы, но припомнить все подробности не могла. Она была утомлена, смущена и напугана.

– Барби была нашей мамой, а Кен – нашим папой, и мы пошли в зачарованный лес, – не умолкала Лекси, – и там у большого фонтана у нас был пикник. У меня были волшебные туфельки, и я могла летать выше самого высокого дома. Я взлетела на крышу…

Семь лет назад она приняла правильное решение. В этом Джорджина была уверена.

– …но Кен напился, и Барби пришлось везти его домой.

Джорджина посмотрела на дочь, которая в этот момент втягивала губами измазанную в соусе спагеттину. Косметики на ее личике сейчас не было, голубые глаза возбужденно сияли.

– Что? О чем ты? – очнулась Джорджина. Лекси прожевала и проглотила спагетти.

– Эми говорит, что ее папа пьет пиво в «Морском ястребе», и после этого мама везет его домой. Его надо оштрафовать, – заявила Лекси. – Эми говорит, что он бродит в нижнем белье и чешет себе попу.

Джорджина нахмурилась.

– Ты тоже так делаешь, – напомнила она дочери:

– Да, но он большой, а я еще ребенок.

– И давно ты расспрашивала Эми о ее папе? – осторожно осведомилась Джорджина.

Время от времени Лекси задавала вопросы насчет пап и дочерей, и Джорджина пыталась на них ответить. Однако ответы у нее находились с трудом, потому что она и сама выросла без родителей.

– Нет, – ответила девочка. – Она сама мне все это рассказывает.

Джорджина отложила вилку. Ее мысли снова вернулись к Джону. Она не лгала ему, когда объясняла, почему утаила от него рождение Лекси. Джорджина действительно считала, что это для него не важно. Однако, не это было главной причиной. Основная причина была продиктована эгоизмом. Семь лет назад Джорджина чувствовала себя всеми покинутой и одинокой. А потом появилась Лекси, и одиночество закончилось. Лекси целиком заполнила все пустовавшие закоулки в ее сердце. У нее появилась дочь, которая любила ее без всяких условий. И Джорджине хотелось владеть этой любовью безраздельно. Пусть ею руководил эгоизм, ее это не беспокоило. Она была одновременно и мамой, и папой. Ее одной хватало на все.

– Что-то давно мы не устраивали «розового чаепития». Завтра я буду дома. Хочешь, устроим?

Губы Лекси растянулись в широкой улыбке, и девочка энергично закивала, при этом так же энергично замотался ее хвост.

Джорджина улыбнулась ей в ответ и мизинцем смахнула крошки с ее губ. За последние семь лет Джорджина редко оглядывалась назад. Она добилась многого ради себя и Лекси. Стала совладелицей преуспевающего бизнеса, выплачивает ипотеку за собственный дом, а в прошлом месяце купила новую машину. Лекси здорова и счастлива. И никакой папа ей не нужен. Ей не нужен Джон.

– Когда доешь, пойди и проверь, налезает ли еще на тебя розовое шифоновое платье, – сказала Джорджина.

Когда девочка убежала, Джорджина отнесла тарелку в раковину. Ей вспомнилось ее детство. Она тоже не знала, что значит сидеть у отца на коленях и слушать, как у него в груди бьется сердце. Не ощущала надежности отцовских объятий или успокаивающих интонаций в его голосе. Она никогда этого не знала – и ничего, выжила.

Джорджина посмотрела в окно, которое выходило на задний двор. Да, она ничего этого не знала, но очень часто пыталась себе представить.

Она вспомнила, как подглядывала через забор за семьей соседей, когда те готовили барбекю. Она вспомнила, как ездила на велосипеде на заправку Джека Леонарда смотреть, как он меняет колеса, – ее завораживали его большие грязные руки, которые он всегда вытирал промасленной тряпкой, свисавшей из заднего кармана его серого рабочего комбинезона. Она вспомнила вечера, когда она, маленькая девочка с темными волосами, собранными в хвост, наблюдала с террасы бабушкиного дома, как в соседние дома возвращаются с работы мужчины, и мечтала о папе. Ей было интересно, что делают папы, когда приходят домой. Ей было интересно, потому что она этого не знала.

Звук шагов Лекси вывел Джорджину из задумчивости.

– Мама, а можно я завтра подам пирожные?

– Можно, – разрешила Джорджина. – Думаю, ты уже достаточно взрослая, чтобы разлить чай.

– Здорово! – обрадовалась девочка и захлопала в ладоши, а потом обвила своими тоненькими ручками ногу матери. – Я люблю тебя, – проговорила она.

– Я тоже тебя люблю. – Джорджина погладила Лекси по спине. Она очень гордилась своими достижениями. Ведь она научилась жить с дислексией, по возможности стараясь совершенствоваться. Она трудилась изо всех сил, и все, что у нее есть, все, чего она добилась, она сделала сама.

И все же для дочери ей хотелось большего. И лучшего.

Глава 8

Мышцы натянуты как струны, кости трещат от натуги, воздух звенит от решимости, клюшки дробно стучат об лед, тысячи обезумевших болельщиков ревут на трибунах. На экране телевизора в гостиной Джона «русская ракета»

Павел Буре ударил клюшкой в лицо защитника Джея Уэллса и сбил с ног лучшего игрока Нью-Йорка.

– Черт, меня восхищает этот парень Буре: с его-то ростом да связаться с Уэллсом! – Джон потрясенно улыбнулся и посмотрел на своих гостей: Хью Майнера, Дмитрия Уланова и Клода Дюпре.

Джон и трое его товарищей по команде смотрели на огромном экране в плавучем доме Джона кассету с записью чемпионата Кубка Стэнли 1994 года.

– А вы видели уши Буре? – спросил Хью. – У него просто огромные уши.

Из разбитого носа Джея Уэллса текла кровь, сникший Павел катился к борту – его удалили с поля за грубость.

– И кудри, как у девушки, – добавил Клод с мягким французским акцентом. – Но у него дела не так плохи, – как у Ягра. Тот слабак.

Дмитрий оторвал взгляд от телевизора, на экране которого Павла Буре вели в раздевалку.

– Яромир Ягр слабак? – удивился он такой оценке лучшего нападающего питсбургских «Пингвинов».

Хью с ухмылкой покачал толовой и посмотрел на Джона.

– Стена, а ты что об этом думаешь?

– Да нет, Ягр бьет слишком сильно, чтобы быть слабаком, – пожав плечами, ответил Джон. – В нем нет ничего бабского.

– Верно, но он носит на шее кучу золотых цепочек, – возразил ему Хью, который славился тем, что молол всякий вздор только ради того, чтобы возразить.

Дмитрий тут же ощетинился и указал на три цепочки у себя на шее.

– Носить цепочки – еще не значит быть слабаком.

– Может, и нет, – уступил Хью. – Но я знаю точно, что количество цепочек связано с размером члена.

– Чепуха, – фыркнул Дмитрий.

Джон хмыкнул и положил руку на спинку бежевого кожаного дивана.

– Откуда ты знаешь, Хью? Заглядывал в штаны?

Хью встал и пустой банкой из-под колы указал на Джона. На его губах появилась злая усмешка. Джон знал это выражение. Он видел его сотни раз, когда Хью зверел и готов был буквально выпустить кишки любому игроку противника, осмелившемуся приблизиться к воротам.

– Я всю жизнь моюсь в душе с мужиками, и мне не надо заглядывать в штаны, чтобы определить, кто обвесился золотом, чтобы компенсировать крохотные размеры своего пениса.

Клод расхохотался, а Дмитрий лишь упрямо покачал головой.

– Это не так, – сказал он.

– Именно так, – заверил его Хью и направился в кухню. – Может, у вас в России килограмм золота на шее и означает, что ты еще тот жеребец, но здесь не Россия. Ты в Америке, и цепями ты всем сообщаешь, что у тебя маленький член. Ты должен выучить наши обычаи, если не хочешь попасть впросак.

– Или если хочешь встречаться с американками, – добавил Джон.

Когда Хью проходил по прихожей, прозвенел дверной звонок.

– Открыть? – спросил Хью.

– Конечно. Это, наверное, Хейслер, – ответил Джон, имея в виду нового форварда «Чинуков». – Он сказал, что, возможно, зайдет.

– Джон, – позвал Дмитрий и сдвинулся на край кресла. – Это правда? Американки действительно связывают количество цепей на шее с размером члена?

– Да. Это правда. А что, у тебя были проблемы с тем, чтобы назначить свидание?

На лице Дмитрия появилось озадаченное выражение, и он задумчиво отодвинулся в кресле.

Джон не выдержал и расхохотался. Он посмотрел на Клода, которого тоже рассмешило замешательство Дмитрия.

– Эй, Стена, это не Хейслер.

Джон оглянулся, и его смех оборвался. В прихожей стояла Джорджина.

– Если я помешала, могу зайти в другой раз.

Она по очереди оглядела всех мужчин и попятилась к входной двери.

– Нет-нет. – Джон, ошеломленный ее внезапным появлением, вскочил. Схватив пульт, лежавший на кофейном столике, он убрал звук телевизора. – Не уходи, – сказал он, бросая пульт на диван.

– Я вижу, ты занят. Зря я не позвонила. – Джорджина посмотрела на Хью, стоявшего рядом с ней, и снова перевела взгляд на Джона. – Вообще-то я звонила, но ты не брал трубку. Потом я вспомнила, как ты предупреждал, что никогда не отвечаешь на звонки, и решила приехать и… вот что я хотела сказать… – Она неопределенно взмахнула рукой и втянула в себя воздух. – Я понимаю, что поступила бестактно, приехав без приглашения. Но ты не мог бы уделить мне несколько минут?

Джорджину явно смущал интерес четырех знаменитых хоккеистов. Джону даже стало жалко ее. Чуть-чуть. Но он все же не мог забыть о том, что она сделала.

– Без проблем, – ответил он и, обогнув диван, подошел к Джорджине. – Можем пойти наверх в мансарду или на палубу.

Джорджина снова обвела взглядом мужчин, находившихся в комнате.

– Думаю, лучше на палубу.

– Отлично. – Джон открыл перед ней стеклянные двери. – Прошу.

Когда Джорджина проходила мимо него, он позволил себе оглядеть ее с ног до головы. Ее красное платье без рукавов с застежкой до самой шеи подчеркивало полноту груди и гладкость кожи плеч. Платье прикрывало колени и не было очень обтягивающим, однако в нем Джорджине каким-то образом удавалось выглядеть олицетворением всех грехов. Встревоженный тем впечатлением, которое на него произвел ее вид, Джон отвел взгляд от мягких завитков, ниспадавших ей на плечи, и взглянул на Хью. Вратарь таращился на гостью с таким выражением на лице, будто знал ее, но никак не мог вспомнить, где они виделись в последний раз. Хотя Хью иногда и играл тупо, тупым он не был. Пройдет немного времени, и он обязательно вспомнит сбежавшую невесту Вирджила Даффи. Клод и Дмитрий семь лет назад еще не играли в команде и не присутствовали на свадьбе, однако наверняка слышали ту историю.

Когда Джорджина вышла на палубу, Джон обернулся к приятелям.

– Чувствуйте себя как дома, – сказал он.

Клод смотрел на Джорджину с легкой улыбкой на губах.

– Не спеши обратно, – посоветовал он.

Дмитрий ничего не сказал, да в этом и не было надобности. Быстрое исчезновение золотых цепочек с его шеи говорило красноречивее, чем изумление на его лице.

– Я ненадолго, – предупредил их Джон. Он вышел на палубу и закрыл за собой дверь.

Яркое вечернее солнце сверкало в ряби, поднятой на воде проплывавшей мимо яхтой. Пассажиры с яхты окликнули Джона, и он автоматически помахал им, однако его внимание продолжало оставаться прикованным к женщине, которая стояла у самого борта и, заслонившись рукой от солнца, смотрела вдаль.

– Это Гэз-Уоркс-парк? – спросила Джорджина, указывая на противоположный берег.

Она была так красива, так соблазнительна и так коварна, что Джону захотелось сбросить ее в воду. Он даже представил себе эту картину.

– Ты пришла сюда, чтобы полюбоваться здешним видом?

Джорджина опустила руку и оглянулась.

– Нет, – ответила она. – Я хотела поговорить с тобой о Лекси.

– Садись.

Джон подвинул ей террасное кресло из узких деревянных реек. Когда Джорджина села, он устроился напротив нее и стал ждать, когда она заговорит.

– Я действительно пыталась дозвониться до тебя. – Джорджина посмотрела ему в лицо и быстро отвела взгляд. – Автоответчик срабатывал, но я не оставляла сообщения. То, что я хотела сказать, слишком важно, чтобы доверять это автоответчику. А ждать, когда ты вернешься, я не хотела. Поэтому я понадеялась на то, что ты окажешься дома, и приехала. – Она опять посмотрела ему в лицо и опять отвела взгляд. – Мне очень жаль, если я помешала вам.

В настоящий момент все мысли Джона были заняты только тем, что Джорджина собиралась ему сказать. Ведь чтобы она ни сказала сейчас, это сильно изменит его жизнь.

– Ты нам не помешала.

– Хорошо. – Наконец она решилась открыто посмотреть на него. На ее губах появилась робкая улыбка. – Как я понимаю, ты не собираешься оставить нас с Лекси в покое?

– Естественно, – бесстрастным тоном ответил Джон.

– Я так и подумала.

– Тогда зачем ты пришла?

– Я хочу лучшего для своей дочери.

– Значит, мы оба хотим одного и того же. Только сомневаюсь, что мы одинаково видим то, что будет для Лекси лучше.

Джорджина вздохнула. Она нервничала и трусила, как кошка перед огромным доберманом. И только надеялась, что Джон не видит этого. Ведь она должна взять в свои руки командование, причем не только над своими чувствами, но и над ситуацией. Нельзя допустить, чтобы Джон и его адвокаты управляли ее жизнью или указывали, что лучше для Лекси. Именно она, а не Джон должна диктовать условия.

– Ты сказал, что свяжешься с адвокатом, – заговорила Джорджина и, скользнув взглядом по волевому подбородку Джона, остановилась на его голубых глазах. – Думаю, мы можем прийти к разумному компромиссу без вмешательства адвокатов. Судебные разбирательства могут травмировать Лекси. Мне бы не хотелось, чтобы ты привлекал адвокатов.

– Тогда скажи, что ты предлагаешь.

– Ладно, – медленно проговорила Джорджина. – Думаю, что Лекси должна считать тебя другом семьи.

Джон многозначительно вздернул одну бровь.

– И?..

– И тогда ты сможешь общаться с ней.

Джон несколько долгих мгновений смотрел на нее, а потом спросил:

– И это все? Это твой «разумный компромисс»?

Джорджине очень не хотелось идти на это. Ей не хотелось говорить такое, и она ненавидела Джона за то, что он вынуждает ее.

– Когда Лекси получше узнает тебя, когда ей станет комфортно в твоем обществе и когда я решу, что настало время, я расскажу ей, что ты ее отец. «И мой ребенок, возможно, возненавидит меня за ложь», – мысленно добавила она.

Джон склонил голову набок. Предложение Джорджины явно не вызвало у него энтузиазма.

– Итак, – произнес он, – предполагается, что я должен ждать, когда именно ты решишь, что настало время рассказать Лекси обо мне?

– Да.

– Объясни, почему я должен ждать.

– Это будет огромным потрясением для нее, поэтому все надо делать как можно осторожнее. Моей дочери всего шесть, и я уверена, что споры по поводу попечительства только травмируют ее и собьют с толку. Я не хочу, чтобы моя дочь была травмирована судебным…

– Во-первых, – перебил ее Джон, – та маленькая девочка, которую ты постоянно называешь «моей дочерью», на самом деле в той же степени и моя дочь. Во-вторых, не делай из меня негодяя. Я бы не заговорил об адвокатах, если бы ты ясно дала мне понять, что не будешь препятствовать моему общению с Лекси.

Джорджина почувствовала, что внутри у нее поднимается негодование, и глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.

– Ну, я передумала.

Она не может вступать с ним в борьбу. Во всяком случае, пока. Пока не получит кое-какие гарантии.

Джон развалился в кресле и засунул большие пальцы рук в карманы джинсов. Его губы сложились в скептическую усмешку.

По дороге сюда Джорджина обдумывала разные варианты своего поведения, если он скажет то или это, но ей ни разу не приходило в голову, что он может ей не поверить.

– Ты не доверяешь мне?

Он взглянул на нее так, будто она была умалишенной.

– Ни капельки.

Джорджина решила, что они квиты, потому что она тоже не доверяла ему.

– Замечательно. Но мы и не обязаны доверять друг другу, потому что нас объединяет желание сделать Лекси лучше.

– Я тоже не хочу травмировать ее, однако сомневаюсь, что мы придем к единому мнению насчет того, что для нее лучше, Уверен, тебя очень устроило бы, если бы завтра я вдруг умер. Мне же нужно, чтобы она узнала, кто я такой. Но если ты считаешь, что я должен подождать, прежде чем рассказывать ей, что я ее отец, хорошо, я подожду. Ты знаешь ее лучше меня.

– Джон, об этом ей должна рассказать я.

Джорджина ожидала, что он будет возражать, и очень удивилась, когда возражений не последовало.

– Отлично.

– И я хочу, чтобы ты дал мне слово, что будешь ждать, сколько потребуется, – сказала Джорджина.

Она не исключала, что через некоторое время Джон может решить, что роль отца вредит его имиджу. И если это произойдет после того, как Лекси узнает, что он ее отец, для девочки это станет тяжелейшим ударом. Джорджина по собственному опыту знала, что лучше совсем не знать своих родителей, чем испытать боль, когда они тебя бросают.

– Правду она должна узнать от меня, – повторила она.

– Но ведь мы не доверяем друг другу. Какой тебе прок от моего обещания?

В его словах был резон. Джорджина задумалась, но, придя к выводу, что выбора у нее нет, сказала:

– Я поверю тебе, если ты дашь мне слово.

– Хорошо. Только не рассчитывай, что я буду ждать до бесконечности. Не пытайся одурачить меня, – предупредил он. – Я хочу увидеться с ней, когда вернусь в город.

– Об этом я тоже хотела тебе сказать, – проговорила Джорджина, вставая. – В следующее воскресенье мы с Лекси собираемся устроить пикник в Меримур-Парке. Приглашаю тебя присоединиться к нам, если у тебя нет других планов.

– В котором часу?

– В полдень.

– Что мне взять с собой?

– Мы все приготовим сами, кроме алкогольных напитков. Если захочешь выпить пива, прихвати его с собой, хотя я бы предпочла, чтобы ты этого не делал.

– Без проблем, – сказал Джон и тоже поднялся. Джорджина посмотрела на него снизу вверх.

– Со мной будет подруга, а ты можешь пригласить друга. – Лукаво улыбнувшись, она добавила: – Только мне бы хотелось, чтобы этим другом был не хоккеист.

– Это я уже решу сам, – буркнул Джон.

– Договорились. – Джорджина повернулась, чтобы уйти, но остановилась и оглянулась: – Кстати, нам придется делать вид, будто мы нравимся друг другу.

Джон хмуро взглянул на нее:

– А вот с этим могут быть проблемы.

Джорджина подоткнула со всех сторон одеяло и заглянула в сонные глаза дочери. Темные волосы девочки разметались по подушке.

– Завтра мы сначала посмотрим «Больницу», а потом устроим чаепитие, – сказала Джорджина.

Они уже больше недели не имели возможности вместе смотреть свой любимый сериал.

– Ладно, – зевнула Лекси.

– А гдемой сахарочек? – спросила Джорджина. Лекси выпятила губы, Джорджина поцеловала ее и пожелала спокойной ночи. – Обожаю твою миленькую мордочку, – добавила она и встала.

– А Мей завтра придет на чай? – Лекси повернулась на бок и подсунула под подбородок одеяло с героями «Маппет-шоу», которым ее укрывали еще тогда, когда она была совсем маленькой.

– Пойду у нее спрошу.

Джорджина подошла к двери и, оглянувшись, увидела, что глаза дочери уже закрыты. Выключив свет, она покинула комнату.

Джорджина ощутила нетерпение Мей еще до того, как вошла в гостиную. Днем, когда Мей приехала посидеть с Лекси, Джорджина вкратце описала своей подруге и деловому партнеру ситуацию с Джоном, потом они ждали, когда настанет время укладывать девочку спать, и сейчас Мей уже сгорала от любопытства, готовая засыпать Джорджину кучей вопросов.

– Заснула? – шепотом спросила она.

Джорджина кивнула и опустилась рядом с Мей на диван. Взяв подушку с вышитыми цветами и своей монограммой, она положила ее к себе на колени.

– Я тут сидела и думала обо всем этом, – начала Мей, повернувшись к подруге. – Теперь многое обретает смысл.

– Что именно? – спросила Джорджина, решив, что с новой короткой стрижкой Мей стала похожа на Мег Райан.

– Например, почему мы обе так не любим спортсменов. Ты знаешь, что я их ненавижу, потому что они зверски избивали моего брата. И я всегда считала, что ты их не любишь из-за своих сисек. – Она выставила перед грудью руки и сложила ладони так, будто держала дыни. – Я предполагала, что однажды тебя перелапала футбольная команда или произошло еще что-то не менее мерзкое, но никогда не заговаривала об этом. – Она опустила руки. – Я не думала, что отец Лекси – спортсмен. Но теперь становится понятным, почему она физически более сильная, чем ты.

– Да, верно, – согласилась Джорджина. – Ну и что?

– Помнишь, когда Лекси было четыре, мы сняли страховочные колеса с ее велосипеда?

– Я их не снимала, это ты их сняла. – Джорджина строго посмотрела на подругу и напомнила: – Я хотела их оставить, чтобы Лекси не падала.

– Знаю, но они уже давно загнулись вверх и не касались земли. Они все равно бы ей не помогли. – Мей отмахнулась от нее. – Помню, я тогда подумала, что Лекси унаследовала свою отличную координацию от отца, потому что от тебя она ее унаследовать не могла.

– Эй, это нечестно, – притворилась обиженной Джорджина, хотя на самом деле не могла этого отрицать.

– Но я бы никогда в жизни не догадалась, что это Джон Ковальский, Господи, Джорджина, он же хоккеист! – Она произнесла последнее слово с таким же ужасающим презрением, с каким обычно говорят о серийных убийцах.

– Знаю.

– Ты когда-нибудь видела его в игре?

– Нет. – Джорджина опустила взгляд на подушку, лежавшую у нее на коленях, и нахмурилась, обнаружив коричневое пятно в углу. – Хотя я видела репортажи с матчей в вечерних новостях.

– Ну, а я видела, как он играет. Помнишь Дона Роджерса?

– Естественно, – ответила Джорджина, принимаясь соскребать пятно. – Ты встречалась с ним несколько месяцев в прошлом году, а потом послала куда подальше, потому что тебя насторожила его излишняя привязанность к своей собаке. – Помолчав, она посмотрела на подругу. – Ты сегодня разрешила Лекси есть в гостиной? По-моему, на подушке пятно от шоколада.

– Забудь о подушке, – вздохнула Мей и провела рукой по коротким светлым волосам. – Дон был фанатом «Чинуков», поэтому я ходила с ним на матчи. Меня ужасало, когда эти ребята били друг друга, причем сильнее всех бил Джон Ковальский. Одному парню он наподдал так, что тот закувыркался в воздухе! Джон же лишь пожал плечами и откатился в сторону.

Джорджина не понимала, к чему ведет ее подруга.

– А какое отношение это имеет ко мне?

– Ты же спала с ним! Просто не верится. Он не только профи, он еще и подлец!

В душе Джорджина была с ней согласна, однако эти слова почему-то рассердили ее.

– Это было давно. К тому же женщина, которая спала с Брюсом Нельсоном, не имеет права судить кого бы то ни было.

Мей обиженно сложила на груди руки и вжалась в спинку дивана.

– Он был не так уж плох, – буркнула она.

– Разве? Он был маменькиным сыночком, и ты встречалась с ним только ради того, чтобы третировать его, как ты третируешь всех своих кавалеров.

– Зато я вела нормальную половую жизнь.

Этот разговор повторялся у них неоднократно. Мей считала, что отсутствие половой жизни пагубно влияет на здоровье Джорджины, а Джорджина считала, что Мей должна почаще говорить «нет».

Подруги немного помолчали. Затем Мей похлопала рукой по спинке дивана, привлекая внимание Джорджины. Когда та подняла голову, она сказала:

– Ладно. Сдаюсь. Брюс был мне безразличен. Просто мне было жалко его, к тому же у меня какое-то время не было секса, а это плохая причина для того, чтобы ложиться с мужчиной в постель. Я бы не советовала руководствоваться ею. Если тебе показалось, что я осуждаю тебя, прости. Клянусь, я не хотела тебя обидеть.

– Знаю, – кивнула Джорджина.

– Вот и хорошо. А теперь расскажи мне все. Как ты познакомилась с Джоном Ковальским?

– Ты хочешь услышать всю историю?

– Да.

– Ладно. Помнишь, когда мы с тобой встретились, я была в маленьком розовом платьице?

– Помню. В этом платье ты должна была выйти замуж за Вирджила Даффи.

– Верно.

Джорджина рассказывала Мей, как она нарушила планы Вирджила Даффи, однако тогда она умолчала об истории с Джоном. И поведала ее сейчас. Рассказала все от начала до конца. Все, за исключением некоторых подробностей. Она была не из тех, кто любит открыто и свободно говорить о сексе. Бабушка, естественно, никогда не обсуждала с ней эту тему, и все, что Джорджине было известно об отношениях между мужчиной и женщиной, она узнала на уроках здоровья в школе да еще от неуклюжих приятелей, которые либо не умели доставлять удовольствие партнерше, либо просто не задумывались об этом.

А потом она встретила Джона, и он научил ее всему тому, что раньше ей казалось просто невозможным. Горячими руками и жадными губами он разжег в ней бушующее пламя, она раскрылась и решилась прикасаться к нему в тех местах, о которых всегда говорила только шепотом. Он заставил ее желать его, желать так сильно, что она соглашалась на все, что он предлагал.

Но Джорджина не любила вспоминать о той ночи. Она уже не была той девушкой, которая отдавала свое тело и свою любовь с такой легкостью. Той девушки больше не существовало, и не было смысла обсуждать ее.

Опустив подробности той страстной ночи, Джорджина пересказала Мей их с Джоном утренний разговор и условия принятого ими решения.

– Не знаю, что из этого получится, молю Бога только о том, чтобы Лекси не была нанесена душевная травма, – закончила Джорджина, неожиданно ощутив неимоверную усталость.

– А Чарлзу ты расскажешь? – поинтересовалась Мей.

– Не знаю, – ответила Джорджина. Прижав подушку к груди, она откинула голову на спинку дивана и уставилась в потолок. – Я же всего пару раз встречалась с ним.

– А ты собираешься продолжать встречаться с ним?

Джорджина задумалась. Недавно она познакомилась с мужчиной, который нанял их фирму для обслуживания дня рождения своей дочери. На следующий день он пригласил ее поужинать во «Времена года».

– Надеюсь, – улыбнулась она.

Чарлз Монро был разведен. Он оказался милым и обходительным человеком. Чарлз владел каналом кабельного телевидения, был богат и имел восхитительную улыбку, от которой зажигались его серые глаза. Джорджине было с ним легко и хорошо. Однако его поцелуи не разжигали в ней огонь страсти, они скорее действовали на нее как теплый бриз – были приятны и умиротворяли.

Чарлз ни к чему ее не подталкивал и не пытался завоевать стремительным натиском. Вполне вероятно, что по прошествии какого-то времени Джорджина восприняла бы интимные отношения с ним как нечто привлекательное. Он нравился ей, а самое главное – он понравился и Лекси, которая с ним уже успела познакомиться.

– Наверное, я расскажу ему.

– Вряд ли ему понравится эта новость, – предсказала Мей.

Джорджина чуть наклонила голову и спросила:

– Почему?

– Потому что Джон Ковальский – самый настоящий жеребец. Я так считаю, даже несмотря на свое отвращение к мужчинам. Так что Чарлз просто обречен на ревность. Он будет думать, что между тобой и этим хоккеистом еще что-то есть.

Джорджина предполагала, что Чарлз расстроится, когда узнает, что она наплела ему стандартную ложь насчет отца Лекси, а вот о том, что он станет ревновать, она совсем не тревожилась.

– Чарлзу не о чем беспокоиться, – заявила она с уверенностью женщины, знавшей наверняка, что даже малейшей вероятности возобновления близких отношений с Джоном не существует. – Даже если бы я повредилась в рассудке и влюбилась в Джона, ничего бы не вышло, потому что он ненавидит меня. Ему даже противно смотреть на меня. – Мысль о возобновлении отношений с Джоном была настолько абсурдной, что Джорджина не желала даже затрачивать мозговые усилия на ее обдумывание. – Я расскажу Чарлзу в четверг, когда мы встретимся, чтобы пообедать.

Однако четыре дня спустя, когда Джорджина встретилась с Чарлзом в бистро на Мэдисон-стрит, она так ничего ему и не рассказала. Прежде чем она успела раскрыть рот, Чарлз огорошил ее предложением, которое напрочь лишило Джорджину дара речи.

– Как ты смотришь на то, чтобы вести собственное шоу на телевидении? – спросил он, приступая к сандвичу с копченой говядиной и салату. – Что-то наподобие того, что ведет Марта Стюирт на Северо-Западе. Мы бы поставили тебя в субботнюю сетку на двенадцать тридцать. Сразу после «Гаража Марджи» и перед блоком спортивных передач. Ты была бы вольна придумать все, что угодно. На одной передаче готовить, на другой – учить составлять букеты или класть новую плитку на чьей-нибудь кухне.

– Я не умею класть плитку, – прошептала Джорджина, еще не оправившаяся от шока.

– Я просто высказал тебе свою идею. Я доверяю тебе. У тебя природный талант, и ты будешь потрясающе выглядеть на экране.

Джорджина прижала руку к груди и сдавленным голосом произнесла:

– Я?!

– Да, ты. Я уже поговорил об этом с управляющей каналом, и она считает, что это отличная идея.

Чарлз ободряюще улыбнулся ей, и Джорджина почти поверила, что сможет нормально держаться перед камерой и вести собственное шоу. Предложение Чарлза импонировало творческой стороне ее натуры, однако реальность ставила на нем крест. Из-за дислексии. Она научилась компенсировать ее, но когда теряла бдительность, продолжала читать слова неправильно. Если она находилась в смятении или волновалась, ей все еще приходилось останавливаться и вспоминать, где право, а где лево. К тому же встанет вопрос о ее излишнем весе. Камера прибавляет не менее пяти фунтов. А у нее и так уже есть несколько фунтов лишнего веса. Добавить к ним пять экранных, и на телевидении появится толстуха, которая читает несуществующие слова. Нельзя забывать и о Лекси. Джорджина сразу пришла в ужас, прикинув, сколько часов ее дочь проведет в подготовительной группе или с приходящими нянями.

Она посмотрела Чарлзу в глаза и сказала:

– Нет, спасибо.

– Ты даже не хочешь обдумать мое предложение?

– Я уже обдумала, – ответила она, взяла вилку и занялась своим салатом.

Ей больше не хотелось возвращаться к этому. Не хотелось думать о только что отвергнутых ею возможностях и перспективах.

– Ты даже не хочешь узнать, сколько за это будут платить?

– Нет. – Все равно половину отберет государство, и она будет выглядеть толстой идиоткой всего лишь за половину причитающейся ей суммы.

– А может, все же еще подумаешь?

Чарлз выглядел таким расстроенным, что Джорджина согласилась:

– Хорошо. – Но она знала, что не передумает.

После обеда Чарлз проводил ее до машины, и когда они остановились у темно-бордовой «хонды», он взял ключи из ее руки и сам вставил ключ в замок.

– Когда я снова тебя увижу?

– В эти выходные я занята, – сказала Джорджина. Ее мучила совесть – ведь она так и не рассказала Чарлзу о Джоне. – Почему бы тебе и Эмбер не поужинать у нас с Лекси во вторник вечером?

Чарлз взял ее руку и вложил в нее ключи.

– Звучит заманчиво, – сказал он, погладив ее по предплечью. – Но мне хотелось бы почаще видеться с тобой наедине.

Чарлз поцеловал ее в губы. Его поцелуй был как приятная передышка в суматошном дне, как короткий отдых или погружение в теплый бассейн. Ну и что из того, что его поцелуи не сводят ее с ума? Ей не нужен мужчина, от которого она теряет контроль над собой. Ей не нужен мужчина, который одним прикосновением способен превратить ее в буйную нимфоманку. Она уже побывала там и очень сильно обожглась.

Джорджина прикоснулась языком к его языку и услышала, как Чарлз судорожно втянул в себя воздух. Его руки обвились вокруг ее талии, и он прижал ее к груди. Было очевидно, что он хочет большего. Если бы они не стояли на парковке в центре деловой части Сиэтла, возможно, Джорджина и дала бы ему то, что он хочет.

Чарлз нравился ей, и она допускала, что со временем может влюбиться в него. Прошли годы с тех пор, когда она в последний раз отдавалась мужчине. Отстранившись, Джорджина заглянула Чарлзу в глаза и подумала, что, вероятно, наступило время изменить ситуацию. Пришло время предпринять еще одну попытку.

Глава 9

– Посмотри-ка сюда!

Мей подняла голову от аккуратно сложенных салфеток и посмотрела на Лекси, которая пробегала мимо. За ней тянулся бумажный змей с нарисованной на нем Барби.

– Просто неотразим.

Порыв ветра сорвал с головы девочки джинсовую шляпку с большим подсолнухом на тулье, и та спланировала на траву.

– Потрясающе! – воскликнула Мей.

Она отложила салфетки и встала, чтобы критическим взглядом окинуть стол. Края сине-белой полосатой скатерти колыхались на ветру. В центре стола на перевернутой вверх дном, миске сидел игрушечный поросенок Лекси. На нем были солнечные очки, вырезанные из плотной бумаги, и розовое кашне, завязанное на шее.

– Что ты пытаешься доказать? – спросила Мей, возвращаясь к разговору с Джорджиной.

– Я ничего не пытаюсь доказать, – ответила Джорджина, ставя на стол поднос с рулетиками из лосося и спаржи, паштетом из копченого луфаря и гренками.

В центре подноса почему-то оказался маленький фарфоровый кот, вылизывающий лапы. На голове у кота была остроконечная шляпа из желтого фетра. Мей достаточно хорошо знала Джорджину, чтобы понять: во всем этом должен быть какой-то смысл, до которого она обязательно докопается.

Мей перевела взгляд с кота на разнообразные яства и сразу поняла, что это те самые блюда, которые они подавали на выездных обслуживаниях на прошедшей неделе.

– Создается впечатление, будто ты кому-то хочешь доказать, что умеешь готовить.

– Я всего лишь освободила наш рабочий холодильник, – возразила Джорджина.

Нет, это было не совсем так. Искусно уложенная башня из отполированных фруктов была принесена не с работы. Яблоки, груши и бананы празднично сияли. Персики и черешенки были тщательно разложены по своим местам. Конструкцию венчали блестящие грозди белого и темного винограда, над которыми на насесте восседала птица с синими перьями.

– Джорджина, ты никому не должна доказывать, что ты успешная предпринимательница и хорошая мать. Я знаю, что это именно так, и ты тоже это знаешь. Так как мы с тобой здесь единственные взрослые, для которых это имеет значение, то стоит ли выворачиваться наизнанку, чтобы произвести впечатление на тупоголового хоккеиста?

Джорджина оторвала взгляд от наряженной в гавайское платье хрустальной утки, которую она пыталась втиснуть на стол.

– И вовсе я не пытаюсь произвести на него впечатление, и мне абсолютно безразлично, что он подумает. Между прочим, Джон скорее всего придет не один, а с приятелем.

Мей не стала с ней спорить, хотя она прекрасно понимала, что намеренно или нет, но Джорджина все же хочет произвести впечатление на мужчину, бросившего ее у аэропорта семь лет назад, и доказать ему, что она преуспела в жизни. Однако Мей сомневалась, что дизайнерские шоколадные пирожные с орехами, над которыми Джорджина столько трудилась, могут поспособствовать этому.

Кстати, и сама Джорджина выглядела слишком безупречно для пикника в парке. Ее темные волосы были подобраны с боков вверх и заколоты золотыми гребешками. Золотые серьги в виде колец сверкали на солнце, макияж был безупречен. Изумрудно-зеленое платье с голой спиной и широкими бретельками, которые завязывались на шее, оттеняло ее глаза. Ногти на ногах и руках были покрашены розовым лаком. Она сбросила босоножки и ходила по траве, посверкивая тоненьким золотым колечком на среднем пальце ноги.

Да, сегодня Джорджина выглядела чуть-чуть излишне совершенной для женщины, которой безразлично, произведет она впечатление на отца своего ребенка или нет.

В первое время после их знакомства Мей казалась себе рядом с Джорджиной слишком тусклой, дворняжкой рядом с породистым пуделем. Однако это ощущение собственной неполноценности длилось недолго. Джорджина существовала в образе королевы гламура так же естественно, как Мей – в футболках и джинсах. Или в обтрепанных шортах, сделанных из джинсов, и топе с узкими бретельками, которые были на ней сегодня.

– Который час? – спросила Джорджина, наливая себе чай. Мей посмотрела на большие наручные часы с изображением Микки-Мауса.

– Без двадцати двенадцать.

– Значит, у нас еще есть двадцать минут. А может, нам повезет, и он вообще не придет.

– А что ты сказала Лекси? – осведомилась Мей, бросая кубик льда в стакан.

– Предупредила, что, возможно, Джон приедет к нам на пикник.

Приложив руку козырьком ко лбу, Джорджина посмотрела на носившуюся с воздушным змеем дочь.

Мей взяла кувшин с холодным чаем и наполнила свой стакан.

– Только возможно, а не точно?

Джорджина пожала плечами:

– Девочка будет надеяться. К тому же я не уверена, что Джон действительно захочет стать частью жизни Лекси. Не могу избавиться от опасения, что рано или поздно он устанет от роли отца. И если он бросит ее, когда девочка полюбит его, для нее это станет тяжелейшей травмой. Ты же знаешь, как я помешана на том, чтобы защитить ее, и в подобной ситуации я теряю над собой контроль.

Мей считала, что приятнее человека, чем Джорджина, она в жизни не встречала, однако она знала, какой может быть подруга, когда теряет над собой контроль.

Мей покачала головой. Она была всем сердцем предана Джорджине и ее дочери и считала их своей семьей.

К ним подошла Лекси, волоча за собой бумажного змея. Девочка плюхнулась на землю у ног матери, и ее сарафан задрался так, что стали видны трусики. К подошвам ее босоножек из прозрачной пластмассы прилипли пучки травы.

– Больше не могу бегать, – выдохнула она. Сегодня на ее личике не было косметики.

– Солнышко мое, ты отлично потрудилась, – похвалила ее Джорджина. – Хочешь сока?

– Нет. Лучше побегай со мной и помоги мне запустить змея.

– Мы уже говорили об этом. Ты же знаешь, что я не могу бегать.

– Знаю, – вздохнула девочка и выпрямилась. – Потому что от этого у тебя болят сиси. – Она сдвинула шляпку на затылок и посмотрела на Мей. – А ты можешь помочь мне?

– Я бы с радостью, но сегодня я без бюстгальтера.

– Почему? – сразу же заинтересовалась Лекси. – А мама в бюстгальтере.

– Да, мама без него обойтись не может, а тетя Мей может. – Мей несколько секунд изучающе смотрела на девочку, а потом спросила: – А где вся штукатурка, которой ты обычно мажешь лицо?

У Лекси от возмущения округлились глаза.

– Это не штукатурка! Это моя косметика, и мама сказала, что если сегодня я буду без нее, то получу в подарок игрушечного котенка.

– Я обещаю купить тебе котенка, если ты вообще перестанешь пользоваться косметикой. – Джорджина помолчала, затем добавила, понизив голос и обращаясь к Мей: – Думаю, это помогло бы ей избавиться от навязчивой идеи по поводу моей… ну, ты понимаешь.

Да, Мей понимала. В течение нескольких месяцев девочка донимала Джорджину просьбами о братике или сестричке. Она буквально сводила всех с ума своими приставаниями, и сейчас Мей надеялась, что ей больше не придется участвовать в разговорах о новорожденных. Теперь девочка была одержима тем, чтобы завести домашнее животное.

Мей взяла свой стакан с чаем и уже поднесла было его ко рту, когда вдруг увидела двух высоких мужчин, шедших к ним. В одном – в том, который был одет в белую рубашку без воротника, заправленную в джинсы, – она сразу узнала Джона Ковальского. Другого – того, который был чуть пониже ростом и не столь мускулистым, – она никогда не видела.

Большие и сильные мужчины всегда пугали Мей. Она и сейчас ощутила холод в желудке и пришла к выводу, что, если она сама так нервничает, значит, Джорджина близка к панике. Она посмотрела на подругу и увидела в ее глазах тревогу.

– Лекси, встань и отряхни траву с платья, – медленно проговорила Джорджина.

Ее рука дрожала, когда она помогала дочери подняться. Мей много раз видела, как Джорджина нервничает, но в такое состояние она не впадала уже давно.

– С тобой все в порядке? – шепотом спросила Мей. Джорджина кивнула и вымученно улыбнулась.

– Привет, Джон, – поздоровалась Джорджина, когда мужчины подошли к ним. – Ты легко нашел нас?

– Да, – ответил Джон. – Без проблем.

Наступила неловкая пауза. Глаза Джона скрывали дорогие солнечные очки, губы были сжаты в тонкую линию. Они с Джорджиной стояли друг против друга и молчали. Наконец Джорджина перевела взгляд на второго мужчину.

– Вы, должно быть, друг Джона?

– Да. Хью Майнер. И давайте сразу перейдем на ты. – Он улыбнулся и протянул руку.

Пока Джорджина обменивалась с Хью рукопожатием, Мей изучала его. Она сразу же определила, что у него излишне милая улыбка для человека, имеющего такой пронзительный взгляд. К тому же он был слишком крупным и слишком красивым, а его шея – слишком мощной. Он ей не понравился.

Джорджина отпустила руку Хью и представила обоих мужчин Мей.

Джон и Хью поздоровались с ней. Мей, которая совершенно не умела прятать свои чувства, с трудом выдавила из себя улыбку.

– Это мистер Майнер, а мистера Ковальского ты помнишь, не так ли, Лекси? – продолжила Джорджина процедуру знакомства.

– Да. Привет.

– Привет, Лекси. Как у тебя дела? – поинтересовался Джон.

– Ну, – начала девочка, трагически вздыхая, – вчера я споткнулась, когда была на террасе, ударила палец ноги и ужасно сильно долбанулась локтем о стол. Но сейчас мне лучше.

Джон засунул руки в карманы джинсов. Он смотрел на Лекси и гадал, что говорят отцы маленьким девочкам, когда с ними случаются подобные неприятности.

– Рад, что тебе лучше.

Это было все, до чего он додумался. Тему для продолжения разговора Джон подыскать не смог, поэтому просто стоял и смотрел на девочку. Он решил доставить себе удовольствие и понаблюдать за ней, то есть сделать то, к чему он стремился с того момента, как узнал, что она его дочь. Ее личико по-настоящему он видел впервые, потому что сейчас оно не было скрыто под толстым слоем косметики. Джон разглядел крохотные веснушки на маленьком прямом носике. Ее кожа казалось нежной, как бархат, а на щечках горел яркий румянец, как будто она только что бегала. Губы у нее были такие же пухлые, как у Джорджины, а вот голубые, глаза с длинными ресницами были глазами, которые Джон унаследовал от матери.

– У меня есть бумажный змей, – сообщила Лекси.

Ее темно-каштановые вьющиеся волосы рассыпались по плечам, ниспадая из-под джинсовой шляпки с огромным подсолнухом.

– Да? Здорово, – пробормотал Джин, не понимая, что такое с ним творится.

Некоторые из его товарищей по команде довольно часто приводили с собой на тренировки своих детей, и у Джона никогда не возникало проблем при общении с ними. Но сейчас он никак не мог придумать, о чем же говорить с собственным ребенком.

– Замечательный день для пикника, – сказала Джорджина, и Лекси отвернулась от Джона. – Мы кое-что приготовили. Надеюсь, вы голодны?

– Я просто умираю от голода, – признался Хью.

– А ты, Джон?

– Что я?

– Ты голоден?

– Нет.

– Хочешь охлажденного чая?

– Нет.

– Понятно, – подытожила Джорджина, и ее улыбка угасла. – Лекси, раздай, пожалуйста, Мей и Хью тарелки, а я тем временем разолью чай.

Без сомнения, его ответ взбесил Джорджину, однако Джону было на это плевать. Он чувствовал такое же нервное возбуждение, как перед игрой.

В жизни он сталкивался с самыми крутыми ребятами из НХЛ. У него были сломаны запястье и лодыжка, он дважды ломал ключицу, а еще ему накладывали швы – пять на левой брови, шесть на правой части головы и четырнадцать на внутренней поверхности щеки. Это были только те ранения, о которых он смог вспомнить. После каждого выздоровления он снова хватал в руки клюшку и бесстрашно выезжал на лед.

– Мистер Стена, хотите сока? – спросила Лекси, забираясь на лавку.

Джон взглянул на ее маленькие ножки и вдруг почувствовал себя так, будто ему дали под дых.

– А какой есть?

– Черничный и клубничный.

– Тогда черничного, – ответил он.

Лекси соскочила с лавки и, обогнув стол, побежала к переносному холодильнику.

– Эй, Стена, советую тебе попробовать лосося со спаржей, – повернулся к нему Хью.

– Рада, что тебе понравилось. – Джорджина улыбнулась Хью, улыбнулась искренне, а не натянуто, как она улыбалась Джону. – Я боялась, что недостаточно тонко нарезала рыбу. И обязательно попробуй свиные ребрышки. А пока я буду резать курицу, вы должны осмотреть стол. И если вы присмотритесь, то увидите маленьких зверюшек в нарядах для пикника.

Джон сложил руки на груди и взглянул на поросенка в очках и кашне. Неожиданно где-то в затылке у него начался слабый зуд.

– Мы с Лекси решили, что сегодня у нее будет великолепная возможность торжественно продемонстрировать свою летнюю коллекцию моделей для животных.

– О, теперь понятно, – пробормотала Мей, потянувшись за крабовым пирогом.

– Модели для животных? – удивленно произнес Хью.

– Да. Лекси нравится шить наряды для стеклянных и фарфоровых зверюшек. Понимаю, это может показаться странным, – продолжала Джорджина, разрезая курицу, – но эта склонность передалась ей по наследству. Ее прабабушка Чандлер – она со стороны моего дедушки – разрабатывала наряды для молодок. Вы северяне и поэтому, возможно, не знаете, что молодки – это молодые куры. А молодые потому, что они не успели состариться до того, как их… – Джорджина чиркнула ножом в воздухе перед своей шеей и изобразила удушье. – Ну, вы понимаете. – Пожав плечами, она опустила нож на курицу. – Так вот. Прабабушка шила крохотные пелеринки с капюшонами для всех молодок, имевшихся в хозяйстве. Лекси унаследовала от прабабушки умение разбираться в моде и продолжила освященную временем семейную традицию.

– Ты это серьезно? – спросил Хью.

Джорджина положила ему на тарелку кусок курицы и подняла правую руку.

– Честное слово!

Зуд в затылке Джона усилился, и его охватило ощущение дежа-вю.

– Боже!

Джорджина посмотрела на него, и он вдруг увидел ее такой, какой она была семь лет назад – красивой молодой девушкой, трещавшей без умолку и несшей всякую чушь насчет баптистов с омовением ног. Он увидел ее горящие зеленые глаза и чувственный рот. Ее соблазнительное тело, скрытое под его черным шелковым халатом. Она сводила его с ума своими дразнящими взглядами и медовым голосом.

– Мистер Стена!

Джон почувствовал, что его дергают за шлевку, и посмотрел вниз.

– Мистер Стена, вот ваш сок.

– Спасибо, – поблагодарил он и взял у Лекси маленький пакетик с соком.

– Я уже вставила соломинку.

– Да, вижу. – Он взял соломинку в рот и сделал несколько глотков.

– Вкусно?

– М-м… – промычал он.

– Я принесла вам еще и это.

Девочка протянула ему салфетку, и он взял ее свободной рукой. Салфетка была сложена в какую-то фигуру – что это такое, Джон не разобрал.

– Это кролик.

– Да, вижу, – соврал он.

– А у меня есть бумажный змей.

– Да ну!

– Да, но у меня он не летает. А моя мама носит настоящий большой бюстгальтер, но все равно не может бегать. – Она грустно покачала головой. – А Мей не может бегать, потому что на ней нет бюстгальтера.

Молчание накрыло всю компанию как плотный туман. Джон устремил взгляд на женщин, находившихся по другую сторону стола. Обе замерли как громом пораженные: Мей – с маслиной, поднесенной ко рту, а Джорджина – с занесенным ножом, за кончик которого зацепился кусок куриного мяса. У обеих были огромные глаза, а щеки покрылись ярко-красными пятнами.

Джон покашлял, прикрывшись салфеткой в виде кролика, чтобы скрыть давивший его смех. Никто не проронил ни слова. Кроме Хью, который наклонился вперед и внимательно посмотрел на Мей.

– Это правда, дорогая? – спросил он, лучезарно улыбаясь. Обе женщины одновременно опустили руки. Джорджина принялась сосредоточенно резать курицу, а Мей хмуро уставилась на Хью.

То ли Хью не заметил грозного взгляда Мей, то ли не обратил на него внимания. Джон, хорошо знавший своего друга, готов был спорить, что верно второе.

– Я всегда был неравнодушен к женщинам без предрассудков, – заявил он.

Мей сложила на груди руки и сказала:

– Судя по отсутствию у тебя хороших манер, по толщине твоей шеи и по скошенному узкому лбу, я бы предположила, что ты играешь в хоккей.

Хью бросил быстрый взгляд на Джона и расхохотался. Он умел принимать удары, и это умение было одним из качеств, которые высоко ценил в нем Джон.

– Скошенный узкий лоб, – хмыкнув, повторил Хью. – Метко сказано.

– Так ты играешь в хоккей?

– Да. Я вратарь в «Чинуках».

Джон опять ощутил, как его дергают за шлевку.

– Мистер Стена, вы умеете запускать змея?

Он опустил взгляд на девочку, которая смотрела на него снизу вверх и щурилась от яркого солнца.

– Можно попытаться.

Лекси улыбнулась, и на ее правой щеке появилась ямочка.

– Мама! – закричала она, вскакивая и обегая стол. – Мистер Стена хочет запустить со мной змея!

Внимание Джорджины тут же переключилось на Джона.

– Джон, тебя к этому никто не принуждает.

– Я сам хочу. – Он поставил пакет с соком на стол.

– Я пойду с вами, – заявила Джорджина.

– Нет. – Джон хотел побыть с дочерью наедине. И не просто хотел, он нуждался в этом. – Мы с Лекси сами справимся.

– Сомневаюсь, что это хорошая идея.

– А я не сомневаюсь.

Джорджина бросила быстрый взгляд на Лекси, которая, стоя на коленках, наматывала на катушку нить змея. Затем схватила Джона за руку и отвела его в сторону.

Джорджина что-то негромко говорила насчет Лекси, но Джон не слушал ее. Она была так близко, что он ощущал аромат ее духов. Ее грудь от его груди отделяло крохотное расстояние.

– Чего ты хочешь? – спросил Джон. Она все еще дразнила его.

– Я же сказала тебе.

– Повтори еще раз, только не давай своим сиськам принимать участие в разговоре.

У Джорджины между бровей залегла складка.

– Что-что? О чем ты говоришь?

Она была так искренне озадачена, что Джон почти поверил ей. Почти.

– Если желаешь поговорить со мной, не призывай на помощь свое тело.

Джорджина пренебрежительно покачала головой:

– Ты больной, Джон Ковальский. Если ты справишься с собой, перестанешь пялиться на мою грудь и приведешь в порядок мозги, мы сможем обсудить более важные темы, чем твои дурацкие фантазии.

Джон посмотрел ей в лицо. Он не болен. Во всяком случае, он себя таковым не считает. У него нет тех проблем, которые имеются у знакомых ему ребят.

Джорджина склонила голову набок:

– Я хочу, чтобы ты помнил о своем обещании.

– О каком обещании?

– Не рассказывать Лекси, что ты ее отец. Она должна узнать это от меня.

– Хорошо. – Джон снял солнечные очки и одной дужкой зацепил их за передний карман джинсов. – А я хочу, чтобы ты помнила о том, что нам с Лекси нужно поближе познакомиться. Побыть вдвоем. Я пойду с ней запускать змея, а ты подойдешь к нам через десять минут.

Джорджина на мгновение задумалась и вдруг заявила:

– Лекси слишком робкая. Ей будет трудно без меня.

Джон очень сомневался, что в Лекси есть хоть капля робости.

– Не говори ерунды, Джорджи.

Ее зеленые глаза превратились в щелочки.

– Ладно. Но не уходите далеко. Я должна вас видеть.

– Неужели ты думаешь, что я хочу похитить ее?

– Нет, – ответила она.

Однако Джон знал, что Джорджина не доверяет ему так же, как и он не доверяет ей. И подозревал, что она подумала именно о похищении.

– Мы будем поблизости, – холодно пообещал он. Джон поделился с Хью историей о Джорджине и Лекси и знал, что может рассчитывать на благоразумие друга.

– Лекси, ты готова? – спросил он.

– Да.

Девочка взяла змея, и они пошли на другой край поляны, подальше от того места, где другие отдыхающие запускали летающие тарелки. По дороге Лекси запуталась в хвосте змея, и Джон забрал его у нее. Девочка едва доставала ему до талии, и он почувствовал себя огромным рядом с ней. Он не знал, о чем с ней говорить, поэтому большую часть времени молчал. Хотя ему и не надо было ничего говорить – говорила Лекси.

– В прошлом году, когда я была маленькой, я ходила в детский сад. – Девочка перечислила всех своих друзей, подробно остановившись на тех из них, кто имел каких-либо домашних питомцев.

Джон оглянулся, прикинул, что они отошли футов на двести, и остановился.

– Думаю, это отличное место.

– А у вас есть собака?

– Нет. У меня нет собаки. – Он протянул Лекси катушку, надетую на палку.

Лекси грустно покачала головой.

– И у меня нет. А я хочу далматинца, – вздохнула она и взялась за концы палки. – Большого, с черными пятнышками.

– Натяни нить. – Джон поднял змея над головой и почувствовал, как тот напрягся, поймав ветер.

– А я не должна бежать?

– Сегодня не должна. – Он сдвинул змея влево, и давление ветра усилилось. – Отойди назад, только не отпускай нить, пока я не скажу.

Девочка кивнула. У нее был такой серьезный и сосредоточенный вид, что Джон рассмеялся.

После десяти попыток змей наконец-то поднялся вверх футов на двадцать.

– Помогите мне. – Лекси запаниковала. – Он сейчас опять упадет. – Она стояла, задрав голову к небу.

– На этот раз не упадет, – успокоил ее Джон и встал рядом с ней. – А если и упадет, мы опять его запустим.

Лекси покачала головой, и джинсовая шляпка с подсолнухом свалилась на траву.

– Упадет, я точно знаю. Возьмите! – Она протянула ему катушку.

Джон наклонился к ней.

– У тебя все получится, – сказал он. Лекси прислонилась к нему, и он почувствовал, как его сердце на мгновение замерло. – Выпускай нить помедленнее.

Лекси смотрела, как змей постепенно взбирается ввысь, и выражение беспокойства на ее личике быстро сменялось восторгом.

– Получилось, – восхищенно прошептала она и оглянулась на Джона.

Ее дыхание коснулось щеки Джона и проникло в самую глубину его души. Минуту назад его сердце замерло, сейчас же оно переполнилось эмоциями. Оно распирало его грудь, как огромный шар. Джон даже вынужден был отвести взгляд от дочери. Он посмотрел вокруг. Здесь были и отцы, и матери, и дети. Семьи. И он тоже был отцом. Снова. «Только надолго ли? Сколько продлится мое отцовство на этот раз?» – возникла в голове циничная мысль.

– Мистер Стена, у меня получилось. – Лекси говорила тихо, словно боялась спугнуть змея.

Джон снова посмотрел на своего ребенка.

– Меня зовут Джоном. И давай будем на ты.

– У меня получилось, Джон.

– Да, получилось.

Лекси улыбнулась:

– Ты мне нравишься.

– И ты мне.

Лекси перевела взгляд на змея.

– А у тебя есть дети?

Ее вопрос застал Джона врасплох, и он на мгновение задумался, прежде чем ответить «да». Он не хотел лгать ей, но она еще не была готова к правде. К тому же он дал слово Джорджине.

– У меня был маленький мальчик, но он умер, когда был совсем крошечным.

– Как это?

Джон проверил, как летит змей.

– Выпусти еще немного нити. – Лекси выполнила его указание, и он ответил на ее вопрос: – Он родился слишком рано.

– А во сколько?

– Что? – Джон непонимающе посмотрел на нее.

– Во сколько он родился?

– Примерно в четыре утра.

Лекси кивнула, как будто ответ все ей разъяснил.

– Да, слишком рано. Все доктора в это время спят. А я родилась поздно.

Джон улыбнулся, восхищенный ее логикой. Совершенно очевидно, что девочка очень сообразительная.

– Как его звали?

– Тоби. – «И он был твоим старшим братом».

– Странное имя.

– Мне оно нравилось, – признался Джон.

Впервые с момента появления в парке он расслабился и почувствовал себя свободнее. Лекси пожала плечами:

– Я хочу маленького, но мама против.

– Но ты слишком мала, чтобы иметь детей.

Лекси засмеялась и замотала головой.

– Да не я! А моя мама. Я хочу, чтобы мама завела маленького.

– А она не хочет?

– Да, потому что у нее нет мужа. Только она смогла бы завести его, если бы постаралась.

– Кого? Мужа?

– Да, и тогда бы у нее появился маленький. Мама сказала, что она сходила в огород и выдернула меня из земли, как морковку, но это неправда. Дети не растут в огороде.

– А откуда же они берутся?

Лекси задрала голову, чтобы убедиться, что он спрашивает серьезно.

– А ты не знаешь?

Он уже очень давно знал, откуда берутся дети.

– Расскажи мне.

Лекси опять пожала плечами и стала следить глазами за змеем.

– Ну, мужчина и женщина женятся, а потом они идут домой и ложатся в постель. Они зажмуриваются крепко-крепко и много-много думают. А потом у мамы в животике появляется малыш.

Джон не удержался и рассмеялся.

– Может, тебе стоит сказать маме, что тебе известно, что дети не растут в огороде?

Лекси задумалась.

– Не-а, – покачала она головой. – Маме нравится рассказывать мне эту сказку на ночь. Но я говорила ей, что я слишком взрослая, чтобы верить в пасхального кролика.

Джон попытался изобразить потрясение:

– Ты не веришь в пасхального кролика?

– Нет.

– Почему?

Лекси посмотрела на него как на недоумка.

– Потому что у кроликов маленькие лапки и они не могут красить яйца.

– А-а… верно. – Джон снова пришел в восторг от логики шестилетнего ребенка. – Тогда, готов поспорить, ты не веришь и в Санта-Клауса.

Лекси возмущенно фыркнула.

– Санта-Клаус настоящий!

Джон догадался, что ее аргументация относительно кроликов, которые не могут красить яйца, не распространяется на летающих оленей, толстого дядьку, спускающегося к ней через дымоход, или маленьких эльфов.

– Выпусти нити еще немного, – посоветовал он и ощутил полнейшую свободу.

Слушая непрерывную болтовню Лекси, Джон наблюдал за ней и подмечал некоторые особенности: и нежные тонкие волосики, которые трепал ветер, и то, как она сутулится и прикрывает ладошкой рот, когда смеется. А смеется она много. Ее любимая тема – животные и маленькие дети. И еще она склонна к театральным эффектам и по складу характера является ипохондриком.

– Я ободрала коленку. – Лекси перечисляла ему всевозможные травмы, полученные ею за последние несколько дней. Она задрала сарафан, выставила перед собой одну ногу и указала пальцем на неоново-зеленый пластырь. – И посмотри на мой пальчик на ноге, – добавила она, указывая на розовую полоску пластыря, выглядывавшую из-под ремешка босоножки. – Это я споткнулась у Эми.

Продолжая наблюдать за ней, Джон представил, что они единственные люди в парке. К сожалению, это было не так. Вскоре к ним подошли два мальчика. На вид им было лет по тринадцать, оба были в черных шортах, свободных футболках и бейсболках с повернутыми назад козырьками.

– Вы, случайно, не Джон Ковальский?

– Случайно, он, – кивнул Джон.

Обычно он спокойно относился к тому, что люди узнавали его и подходили к нему. Особенно ему нравились дети, которые любили поговорить о хоккее. Но сегодня он бы предпочел, чтобы никто его не узнавал. Хотя и понимал, что избежать этого трудно. После закрытия сезона «Чинуки» приобрели небывалую популярность. Лицо Джона появилось на рекламных щитах молочной ассоциации, и он всегда чувствовал себя полным идиом, когда: проезжал под таким щитом. Однако Джон уже давно научился не воспринимать всерьез всю эту преходящую славу.

– Мы видели, как вы играли против «Черных ястребов», – сказал мальчишка со сноубордистом на футболке. – Мне понравилось, как вы толкнули бедром Челиоса. Класс, как он летел!

Джон помнил ту игру. Он получил тогда малый штраф[4] и синяк размером с дыню. Больно было ужасно, но такова игра. Такова его работа.

– Я рад, что вам понравилось, – сказал он. Мальчишки смотрели на него с обожанием, и он, как всегда, почувствовал неловкость. – Вы играете в хоккей?

– Только в стрит-хоккей, – ответил один из них.

– Где? – Джон взял Лекси за руку, чтобы она не чувствовала себя обделенной его вниманием.

– Около начальной школы недалеко от моего дома. Собирается довольно много ребят.

Пока мальчишки рассказывали о своей команде по стрит-хоккею, Джон заметил молодую женщину, шедшую прямо к ним. На ней были такие обтягивающие джинсы, что казалось, будто каждый шаг дается ей с неимоверными страданиями. Коротенький топ заканчивался высоко над пупком. Джон издалека узнавал сексуально-агрессивных тусовщиц из среды болельщиков. Они всегда крутились поблизости от стадионов, поджидали своего кумира в вестибюле гостиниц, у раздевалок, сторожили у командного автобуса. Этих женщин, стремившихся переспать со знаменитостью, можно было легко узнать в толпе. По походке, по тому, как они встряхивали волосами. По решительному взгляду.

Джон надеялся, что эта женщина пройдет мимо.

Но не тут-то было.

– Дэвид, тебя зовет мама, – сказала она, останавливаясь рядом с мальчиками.

– Скажи ей, что я сейчас приду.

– Она велела немедленно.

– Черт!

– Рад был встрече, ребята. – Джон пожал обоим руки. – Когда в следующий раз будете на матче, дождитесь меня у раздевалки. Я познакомлю вас с другими игроками.

– Серьезно?

– Вот здорово!

Мальчишки ушли, а женщина осталась. Джон выпустил руку Лекси.

– Пора подтягивать змея, – сказал он. – А то мама решит, что с нами что-то случилось.

– Вы Джон Ковальский?

Джон посмотрел на женщину.

– Верно, – ответил он, тоном давая понять, что его не интересует ее общество.

Незнакомка была довольно красивая, но слишком уж тощая. Она выдавала себя за настоящую блондинку, но ее волосы имели ненатуральный цвет – казалось, что их слишком долго продержали на солнце. Бледно-голубые глаза женщины решительно блеснули, и Джон спросил себя, как далеко она зайдет, чтобы принудить его к общению.

– Джон, – проговорила блондинка и медленно подняла уголки губ в призывной улыбке, – меня зовут Конни. – Она оглядела его с ног до головы. – Ты шикарно выглядишь в этих джинсах.

Джон уже не раз слышал нечто подобное,правда, с тех пор прошло немало времени. Эта телка не только мешала ему общаться с Лекси, она еще и не отличалась оригинальностью.

– Но без них, думаю, ты выглядел бы еще лучше. Давай ты снимешь их, и мы проверим.

Джон давно уже не был тем глупым юнцом, который мог бы проглотить такую наживку.

– Думаю, нам обоим лучше остаться в штанах, – ответил он, недоумевая, почему только мужчин обвиняют в том, что они пользуются примитивными приемами, чтобы подцепить кого-нибудь. У женщин приемы не менее примитивные, а часто так просто непристойные.

– Ладно. Я сама заберусь внутрь.

Блондинка провела пальцем с длинным наманикюренным ногтем по ремню его джинсов, а потом по ширинке.

Джон уже поднял руку, чтобы отбросить ее палец, но тут вмешалась Лекси. Она просто оттолкнула руку незнакомки и встала между ней и Джоном.

– Вы нехорошо себя ведете, – сказала она и посмотрела снизу вверх на Конни. – Вы можете попасть в большую беду.

Блондинка взглянула на девочку, и выражение ее лица тут же изменилось.

– Твоя?

Джон хмыкнул, увидев гнев на лице Лекси. Их команде всегда обеспечивали безопасность, особенно в тех городах, где фанаты могли разбушеваться по-настоящему. Однако ему никогда не приходилось сталкиваться с ситуацией, когда бы его защищала маленькая девочка.

– Ее мать – моя знакомая, – ответил он.

Конни посмотрела ему в лицо и встряхнула волосами.

– Тогда отправь ее к мамаше, а мы с тобой покатаемся на моей машине. У меня широченное заднее сиденье.

Короткий перепих на заднем сиденье какого-нибудь «бьюика» не вызвал у Джона даже любопытства.

– Меня это не интересует.

– Я умею такое, чего не делает ни одна женщина.

Джон положил руку на плечо Лекси. Он обдумывал разные нарианты того, как отшить Конни. В присутствии дочери надо быть осторожным в озвучивании собственных мыслей.

Проблему разрешило появление Джорджины.

– Надеюсь, я вам не помешала, – сладким голоском проговорила она.

Джон тут же обнял ее за талию, заглянул в лицо и улыбнулся.

– Я знал, что ты без нас соскучишься.

– Джон? – ошеломленно выдохнула Джорджина.

В ответ на прозвучавший в ее голосе вопрос Джон отпустил плечо Лекси и указал на блондинку.

– Джорджи, дорогая, познакомься, это Конни.

Джорджина изобразила одну из своих лучезарных улыбок и поздоровалась:

– Привет, Конни.

Та окинула Джорджину беглым, но внимательным взглядом и усмехнулась.

– А могли бы приятно провести время, – сказала она Джону и не спеша отошла.

Дождавшись, чтобы Конни удалилась на достаточное расстояние, Джорджина посмотрела на Джона.

– Ты с ума сошел?

Джон улыбнулся и прошептал ей на ухо:

– Ты забыла, что мы должны быть друзьями? Я хорошо играю свою роль.

– Ты лапаешь всех своих друзей?

Джон расхохотался. Он смеялся над Джорджиной, над всей ситуацией, но главным образом над собой.

– Только красавиц с зелеными глазами и бойким язычком. Помни об этом!

Глава 10

Весь вечер после пикника Джорджиной владело раздражение. Общение с Джоном потребовало от нее большого напряжения сил, а от Мей никакой помощи не было. Вместо поддержки она развлекалась тем, что оскорбляла Хью Майнера, которого, по всем видимости, это нисколько не обижало. Он с удовольствием ел, от души хохотал и беззлобно поддразнивал Мей.

Сейчас Джорджина мечтала только о горячей ванне, огуречной маске для лица и мочалке из люфы для тела. Но с ванной придется подождать, сначала надо во всем признаться Чарлзу. Если она рассчитывает на совместное с ним будущее, она должна рассказать ему о Джоне. Ей придется признаться в том, что она солгала насчет отца Лекси. И сделать это нужно сегодня. Джорджина побаивалась предстоящего разговора, но, понимая, что его не избежать, стремилась побыстрее разделаться с этой неприятной задачей.

Прозвенел звонок, и она открыла дверь Чарлзу.

– А где Лекси? – спросил он, оглядывая гостиную.

Он выглядел таким уютным и надежным. Посеребренные сединой виски придавали его облику благообразие.

– Я уложила ее спать.

Чарлз улыбнулся и, взяв в ладони лицо Джорджины, приник к ее губам долгим поцелуем. Поцелуем, который сулил больше, чем обычная страсть. Больше, чем соитие на одну ночь. Оторвавшись от ее губ, он заглянул ей в глаза.

– По телефону у тебя был взволнованный голос.

– Да, немного, – согласилась Джорджина. Она взяла его за руки и села рядом с ним на диван. – Помнишь, я говорила тебе, что отец Лекси умер?

– Конечно. Его самолет был сбит в Ираке.

– Понимаешь, я слегка преувеличила… вернее, здорово преувеличила.

Набрав в грудь побольше воздуха, Джорджина начала свой рассказ. Она рассказала, как они с Джоном познакомились семь лет назад, рассказала и о сегодняшнем пикнике. Закончив, она увидела, что Чарлз не очень доволен услышанным, и испугалась, что испортила их отношения.

– Ты могла бы открыть мне правду с самого начала, – проговорил он.

– Могла, но я так привыкла к этой легенде, что уже сама начала в нее верить. А когда Джон опять ворвался в мою жизнь, я подумала, что он скоро устанет от роли отца и мне не придется ничего рассказывать ни Лекси, ни кому-либо еще.

– А тебе не показалось, что он уже устал от Лекси?

– Нет. Сегодня в парке он был к ней очень внимателен, и мы договорились, что на следующей неделе он отведет ее на выставку в Тихоокеанский научный центр. – Она покачала головой. – Сомневаюсь, что он оставит ее в покое.

– А как на тебя будет влиять общение с ним?

– На меня? – удивилась Джорджина и посмотрела в серые глаза Чарлза.

– Он опять появился в твоей жизни. Теперь ты будешь время от времени встречаться с ним.

– Верно. Но ведь и ты общаешься со своей бывшей женой.

Чарлз опустил голову.

– Это совсем другое дело.

– Почему?

Он усмехнулся:

– Потому что я считаю Маргарет чертовски непривлекательной.

Чарлз не сердился. Он ревновал, как и предсказывала Мей.

– А Джон Ковальский, – продолжал Чарлз, – очень привлекательный парень.

– Но и ты тоже.

Он сжал ее руки.

– Скажи честно, предстоит ли мне соперничать с хоккеистом?

– Какая ерунда! – рассмеялась Джорджина, восприняв его слова как полнейший абсурд. – Мы с Джоном ненавидим друг друга. Для меня он то же самое, что зубная боль.

Чарлз улыбнулся и притянул ее к себе.

– У тебя потрясающий способ выражать свои мысли. И это мне тоже очень нравится в тебе.

Джорджина положила голову ему на плечо и облегченно вздохнула.

– Я боялась потерять твою дружбу.

– Значит, вот кто я для тебя? Только друг?

Она подняла к нему лицо.

– Нет.

– Это хорошо, потому что мне нужно нечто большее, чем дружба. – Чарлз нежно поцеловал ее в висок. – Я даже мог бы влюбиться в тебя.

Джорджина засмеялась и погладила его по груди.

– Я тоже могла бы влюбиться в тебя, – сказала она и поцеловала его.

Ей был нужен именно такой мужчина, как Чарлз. Он надежен и благоразумен. При их образе жизни, при их напряженных рабочих графиках они редко остаются наедине. Она вынуждена работать по выходным, а если выпадает свободный вечер, то проводит его с Лекси. Чарлз же не работает по вечерам и выходным, поэтому они встречаются обычно за обедом. А может, пора изменить ситуацию? Может, пора ввести встречи за завтраком? Наедине. В «Хилтоне». В номере.

Джорджина закрыла дверь кабинета, отсекая себя от гула миксеров и болтовни сотрудников. Как и ее дом, кабинет, который она делила с Мей, был полон цветов и кружев. И фотографий. Десятки фотографий висели на стенах. На большинстве из них была Лекси, на некоторых – Джорджина и Мей на выездных обслуживаниях. Еще было три снимка Рея Херона. На двух брат-близнец Мей был сфотографирован в ярких женских нарядах, на третьем он был изображен в нормальном виде – в джинсах и свитере цвета фуксии. Джорджина знала, что Мей тоскует по брату, но она также знала и то, что боль Мей уже не так остра, как раньше. Потому что они с Лекси заняли в жизни Мей то место, что пустовало после смерти Рея. Джорджине Мей стала сестрой, а Лекси – теткой. Такая у них была семья.

Подойдя к окну и подняв жалюзи, Джорджина впустила в комнату предполуденное солнце, села за антикварный письменный стол и положила перед собой договор на трех страницах. Мей придет позже, и у нее есть час до обеденного свидания с Чарлзом.

Джорджина внимательно перечитывала обозначенные цифрами пункты, проверяя, не упущено ли что-нибудь. Когда она дошла до последнего пункта, ее глаза расширились от удивления, и она даже порезала палец о край листа. Если миссис Фуллер желает, чтобы темой сентябрьского приема в честь дня ее рождения было Средневековье, ей придется выложить за это большие деньги. Приглашение Общества любителей Средневековья для представления и переоборудование приусадебного участка миссис Фуллер в средневековую ярмарку потребуют кучи денег и массы усилий.

Джорджина вздохнула, просматривая меню. Обычно сложный заказ только подстегивал ее. Она получала удовольствие от организации интересных мероприятий и разработки нестандартного меню. Ей нравилось ощущение завершенности, которое она испытывала, когда все их оборудование уже было упаковано и сложено в машины. Но сейчас заказ не вызывал таких эмоций. Она чувствовала себя уставшей, и у нее не было желания решать сложнейшую задачу, как обслужить прием на сто человек. Джорджине хотелось думать, что это желание появится к сентябрю. Может, к тому времени ее жизнь станет более налаженной. В последние две недели, с того дня, как она встретила Джона на приеме, она будто неслась вниз по «американским горкам». После пикника в парке Джон организовал для них с Лекси прогулку по океанариуму, а затем пригласил их в любимый ресторан Лекси, в «Железного коня». Оба мероприятия прошли в крайнем напряжении. Когда они бродили по сумеречным коридорам океанариума, Джорджина не могла думать ни о чем, кроме акул и морских выдр. В «Железном коне» было иначе. Ожидая, когда маленький поезд подвезет к их столику заказанные бургеры, она пыталась поддерживать с Джоном вежливую беседу, и эти попытки просто измучили ее.

Лекси, казалось, не замечала, что в отношениях между Джорджиной и Джоном царит напряжение. Она сразу же прониклась к отцу теплыми чувствами, что совсем не удивило Джорджину. Лекси всегда отличалась дружелюбием и общительностью и искренне любила людей. Она часто улыбалась, легко переходила на смех и была уверена, что каждый считает ее самым замечательным явлением в мире после изобретения «липучки».

Джорджина отложила в сторону договор и взяла счет от электрика, который потратил два дня на подключение вентиляции в кухне. Она изо всех сил старалась держать себя в руках и не нервничать из-за Джона. Лекси ничем не выделяла его, вела себя с ним так же, как с Чарлзом. Однако в случае с Джоном существовал определенный риск. Он был отцом Лекси, и этого рода отношений Джорджина боялась больше всего – ведь она никогда бы не смогла стать их частью. Ей были неведомы отношения между отцом и дочерью, она не понимала их и могла наблюдать за ними только со стороны. Джон был реальной угрозой ее близости с дочерью.

Дверь в кабинет приоткрылась сразу же после короткого стука. Джорджина поняла голову и увидела одну из сотрудниц. Сара была студенткой университета и талантливым кондитером.

– Там вас хочет видеть какой-то мужчина.

Джорджина заметила, как возбужденно горят глаза Сары. В последние две недели она видела такой взгляд у многих женщин. Обычно за таким взглядом следовало хихиканье, идиотское заискивание и просьба об автографе. Дверь открылась пошире, и Джорджина, посмотрев мимо Сары, увидела того самого мужчину, который и был причиной столь странного поведения женщин.

– Здравствуй, Джон. – Джорджина встала.

Улыбаясь, Джон вошел в кабинет и сразу же заполнил собой небольшое помещение. Из-под воротника его парадной рубашки с застроченными складками свисали концы развязанного шелкового галстука.

– Как объяснить твое появление?

– Был тут по соседству и решил заскочить к тебе, – ответил он и, дернув плечами, сбросил пиджак.

– Вам что-нибудь подать? – осведомилась Сара. Джорджина пошла к двери.

– Присаживайся, Джон, – бросила она через плечо. Выглянув из кабинета, она оглядела своих сотрудников, которые даже не пытались скрыть любопытство. – Нет, спасибо, – ответила она Саре и закрыла у той перед носом дверь.

Повернувшись, Джорджина внимательно оглядела Джона. Он стоял, перебросив пиджак через плечо. На фоне белоснежной рубашки выделялись подтяжки, которые сходились на спине, образуя букву «У». Выглядел он вполне представительно.

– Кто это? – спросил он, взяв в руки фотографию в фарфоровой рамке.

Со снимка на него смотрел Рей Херон в парике со стрижкой «паж» и красном кимоно. Джорджина не знала Рея, однако ее восхищало его умение подводить глаза и правильно подбирать цвета. Не каждая женщина смогла бы достойно выглядеть в одежде такого оттенка красного.

– Это брат-близнец Мей, – ответила Джорджина и вернулась к своему креслу у стола.

Она ждала, что Джон выдаст какой-нибудь пренебрежительный или безжалостный комментарий. Но он молча поставил фотографию снова на стол.

Как недавно у себя дома, Джорджина обратила внимание на то, насколько Джон не подходит к интерьеру ее крохотного изящного кабинета. Ему здесь не место. Он слишком большой, слишком мужественный и… невероятно красивый.

Оглядевшись, Джон бросил пиджак на спинку гостевого кресла.

– У тебя есть несколько минут? – спросил он.

– Пожалуй. – Джорджина посмотрела на часы, стоявшие на столе. – Но в три у меня обслуживание.

Джон поудобнее устроился в кресле.

– Сколько у тебя обслуживаний в неделю?

К чему он клонит?

– Зависит от недели, – уклончиво ответила Джорджина. – А что?

Джон оглядел кабинет.

– Кажется, дела у тебя идут неплохо.

Джорджина чувствовала, что ему что-то нужно от нее.

– Тебя это удивляет?

– Понимаешь, я никогда не воспринимал тебя как деловую женщину. Я думал, что ты вернулась в Техас и подцепила себе богатого муженька.

Такая нелестная оценка возмутила Джорджину, однако ей пришлось напомнить себе, что у Джона были на то определенные основания.

– Как видишь, этого не случилось. Я осталась здесь и помогла построить этот бизнес. – Затем, позволив себе чуть-чуть похвастаться, она добавила: – У нас действительно дела идут очень хорошо.

– Заметно.

Джорджина смотрела на человека, сидевшего напротив. Он очень походил на Джона. У него была такая же улыбка, тот же шрам пересекал бровь, но вот вел он себя совсем иначе. Он вел себя… гм, почти любезно. А куда же делся тот парень, который все время хмурился и провоцировал ее?

– Ты для этого пришел сюда? Чтобы поговорить о моем бизнесе?

– Нет. Мне нужно кое о чем спросить тебя.

– И о чем же?

– Ты когда-нибудь берешь отпуск?

– Естественно, – ответила Джорджина, не понимая, к чему клонит Джон. Неужели он думает, что она никогда никуда не возила Лекси? Прошлым летом, например, они ездили в Техас к тете Лолли. – В июле заказов на выездное обслуживание очень мало, поэтому мы с Мей закрываемся на пару недель.

Джон слегка склонил голову и пристально взглянул на Джорджину.

– Я хочу, чтобы Лекси на несколько дней поехала со мной в Кэннон-Бич.

– В Кэннон-Бич в Орегоне?

– Да. У меня там дом.

– Нет, – не задумываясь, ответила Джорджина. – Лекси не может ехать.

– Почему?

– Потому что я тебя не так хорошо знаю, чтобы отпускать дочь с тобой в путешествие.

Джон нахмурился.

– Ты бы тоже могла поехать с ней.

Джорджина не верила своим ушам. Она оперлась руками на стол и подалась вперед.

– Ты хочешь, чтобы я жила в твоем доме? С тобой?

– Конечно.

Эта была неосуществимая идея.

– Ты в своем уме?

Джон пожал плечами:

– Надеюсь.

– У меня работа.

– Ты же только что сказала, что в следующем месяце вы закроетесь на две недели.

– Да.

– Тогда соглашайся.

– Ни за что.

– Почему?

– Почему? – повторила Джорджина, пораженная тем, что ему вообще пришла в голову мысль предложить ей пожить у него в доме. – Ты же ненавидишь меня!

– Я никогда этого не говорил.

– Да в этом нет надобности. Достаточно тебе посмотреть на меня, и все становится ясно.

Джон нахмурился:

– А как я на тебя смотрю?

Джорджина откинулась на спинку кресла.

– Так осуждающе, как будто я в чем-то здорово провинилась.

Он улыбнулся:

– Неужели именно так?

– Да.

– А если я пообещаю не смотреть на тебя подобным образом?

– Сомневаюсь, что ты сможешь сдержать свое обещание. Ведь ты человек настроения.

Джон вытащил одну руку из кармана и прижал к груди.

– Я очень покладистый.

Джорджина скептически взглянула на него. Джон хмыкнул.

– Ладно, в обычной обстановке я действительно покладистый, а наши с тобой отношения далеки от обычных, с этим ты не можешь не согласиться. Но пойми, Джорджи, что это очень важно для меня. У меня не так много времени, скоро я уеду в тренировочный лагерь. Мне нужно побыть с Лекси там, где никто не будет узнавать меня.

– А в Орегоне тебя не будут узнавать?

– Вероятно, нет, а если и будут, нестрашно: орегонцам плевать на хоккеиста из Вашингтона. Я хочу все свое внимание уделить Лекси, чтобы никто не мешал нам общаться. Здесь это невозможно. Ты же была со мной в парке и сама все видела.

Джон не хвастался, он просто констатировал факт.

– Вероятно, твои болельщики обожают тебя, если не дают тебе проходу.

– Они не знают меня. Они любят того, кого нарисовали в своем воображении. Я обычный парень, который зарабатывает себе на жизнь игрой в хоккей, а не работой на экскаваторе. – Губы Джона тронула самокритичная улыбка. – Если бы они действительно знали меня, вряд ли стали бы относиться ко мне с меньшей неприязнью, чем ты.

«Я вовсе не испытываю неприязни к тебе». Хотя бы из вежливости Джорджине следовало произнести это. И она с легкостью могла бы сказать такую фразу. Ведь ее с детства воспитывали на тактичной лжи. Но когда она заглянула в ярко-голубые глаза Джона, то поняла, что это не будет ложью. Перед ней сидел мужчина из грез любой женщины и очаровывал ее улыбками. Джорджина уже сомневалась, настолько ли велика ее неприязнь к нему.

– Ты нравишься мне больше, чем этот порез от бумаги, – сказала она, показывая свой раненый палец. – Но меньше, чем легкий лак для волос.

Джон некоторое время молчал, ошарашенно глядя на Джорджину.

– Гм… значит, я где-то между порезом и лаком для волос?

– Именно так.

– Придется с этим смириться.

Джорджина не знала, как реагировать на такую покладистость. Ее спас звонок телефона.

– Извини, – сказала она и взяла трубку. – «Выездное обслуживание Херон». У телефона Джорджина.

Мужской голос на другом конце провода без обиняков изложил ей просьбу.

– Нет, – ответила она, – мы не обслуживаем столики с обнаженными торсами.

Джон тихо рассмеялся и встал. Оглядев комнату, он подошел к низкому книжному шкафу под окном. Его запонка блеснула на солнце, когда он протянул руку и вытащил из-за раскидистого папоротника рамку с фотографией. Мей сфотографировала Джорджину, когда та была на восьмом месяце беременности. Джорджина не любила этот снимок и потому прятала его за растением.

– Уверена, – тем временем говорила Джорджина в трубку, – что вы нас с кем-то спутали. – Мужчина горячо возражал и уверял ее, будто фирма Херон обслуживала холостяцкую вечеринку его друга. Он принялся описывать подробности, и Джорджине пришлось перебить его: – Я абсолютно уверена, что мы никогда ни по каким случаям не предоставляли официанток с обнаженным торсом.

Джорджина посмотрела на профиль Джона, но определить, слышит он ее разговор или нет, не смогла. Джон стоял и разглядывал фотографию, на которой она, одетая в розовое с белым горохом платье для будущих мам, была огромной, как купол шапито.

Положив трубку, Джорджина встала.

– Жуткий снимок, – сказала она, подходя к Джону.

– Ты была огромной.

– Спасибо.

Джорджина попыталась выхватить у него фотографию, но Джон успел отдернуть руку.

– Я не сказал толстой, – уточнил он, вновь устремив взгляд на снимок. – Я имел в виду очень беременной.

– Я действительно была очень беременной. – Джорджина опять попыталась выхватить фотографию и опять неудачно. – Отдай.

– И на что тебя тянуло?

– В каком смысле?

– Ну, беременных всегда тянет, например, на соленые огурчики или на мороженое.

– На суши.

Джон поморщился и покосился на нее.

– Ты любишь суши?

– Теперь не люблю. Я так объелась ими, что теперь не выношу даже запаха рыбы. А еще меня тянуло на «поцелуи». И это начиналось каждый вечер примерно в половине десятого.

Джон перевел взгляд на ее губы.

– На чьи поцелуи?

Джорджина ощутила приятный трепет внизу живота. Опасный признак!

– Да на шоколадные «поцелуи»!

– Да-а, сырая рыба и шоколад. – Джон смотрел на ее губы еще несколько секунд, а затем перевел взгляд на фотографию. – А сколько Лекси весила при рождении?

– Девять фунтов и три унции.[5]

Глаза Джона расширились от изумления, а потом он гордо улыбнулся:

– Офигеть!

– То же самое сказала Мей, когда Лекси взвесили. – Джорджина снова нацелилась на снимок, и на этот раз ей удалось выхватить его.

Джон потянулся за ним:

– Я еще не до конца рассмотрел.

Джорджина спрятала фотографию за спину.

– Хватит с тебя.

Джон опустил руку.

– Не заставляй меня использовать силовые приемы.

– Ты не посмеешь.

– Еще как посмею, – тихим ласковым голосом произнес он. – Это моя работа, а я профессионал.

– Не знаю, что подразумевает «силовой прием», – проговорила Джорджина, пятясь. – Это когда человека обыскивают против его воли?

– Нет. – Джон склонил голову набок. – Но ради тебя я мог бы изменить правила.

Пятившуюся Джорджину остановил стол. Неожиданно ей показалось, что комната вдруг здорово уменьшилась. Под взглядом Джона ее сердце трепетало, как у юной дебютантки. Мужчина, стоявший перед Джорджиной, притягивал ее к себе как магнит. Теперь это был тот самый Джон, который семь лет назад околдовал ее до такой степени, что она с готовностью сбросила с себя одежду, и который потом с легкостью избавился от нее.

– По-моему, тебе уже пора.

– Ты прогоняешь меня?

– Именно так.

Джон потянулся за пиджаком.

– Подумай насчет Орегона.

– Мне нечего думать.

Она и в самом деле не будет думать. Точка.

Неожиданно дверь распахнулась, и в кабинет вошел Чарлз. Его появление положило конец дальнейшим спорам. Вопросительно подняв брови, Чарлз переводил взгляд с Джорджины на Джона и обратно.

– Привет, – сказал он.

Джорджина опустила руку с фотографией.

– Я думала, мы встречаемся в полдень. – Она поставила снимок на место.

– Деловая встреча закончилась раньше, и я решил зайти за тобой.

Чарлз снова посмотрел на Джона, и между двумя мужчинами что-то произошло. Нечто такое, что свойственно только мужчинам и сидит в них с первобытных времен. И говорили эти двое на безмолвном языке, которого Джорджина не понимала.

Она нарушила неловкое молчание и представила их друг другу.

– Джорджина объяснила мне, что вы отец Лекси, – сказал Чарлз после напряженной паузы.

– Да, я действительно отец Лекси.

Джон был на десять лет моложе Чарлза. Он был высок, красив, имел прекрасную фигуру. И был абсолютно непредсказуем.

Чарлз же был худощав и всего лишь на дюйм выше Джорджины. Он выглядел солидным и важным, как сенатор или конгрессмен. И обладал здравомыслием.

– Лекси замечательный ребенок, – заметил он.

– Да, это так.

Чарлз жестом собственника обнял Джорджину за талию и прижал к себе.

– А Джорджина потрясающая мать и удивительная женщина. – Он на мгновение прижал ее чуть сильнее. – А еще она талантливый кулинар.

– Да, я знаю.

Чарлз нахмурился.

– И ей ничего не надо.

– От кого? – спросил Джон.

– От вас.

Джон перевел взгляд с Чарлза на Джорджину, и на его губах появилась понимающая улыбка, обнажившая ровные белые зубы.

– Тебя все еще тянет на поцелуи по ночам, а, куколка?

У Джорджины аж зачесались руки – так ей хотелось врезать ему. Ведь он намеренно провоцирует Чарлза.

– Больше не тянет, – спокойно ответила она.

– Может, ты просто не того целуешь. – Джон надел пиджак и вытянул из рукавов манжеты.

– А может, я просто всем довольна.

Джон скептически оглядел Чарлза и посмотрел на Джорджину.

– До встречи, – бросил он и вышел.

Джорджина дождалась, когда за ним закроется дверь, и повернулась к Чарлзу.

– В чем дело? Что произошло между вами?

Чарлз ответил не сразу. Взгляд его все еще был хмурым.

– Да все тот же извечный спор, черт бы его побрал!

Никогда прежде Джорджина не слышала, чтобы Чарлз чертыхался. Это поразило и встревожило ее. Она не хотела, чтобы он думал, будто ему придется состязаться с Джоном. Потому что эти двое находились в разных весовых категориях. Джон был груб и позволял себе сквернословить так, будто это был его родной язык. Чарлз же был истинным джентльменом и отличался изысканностью манер.

Чарлз покачал головой:

– Прости, что выругался. Просто вырвалось.

– Все в порядке. Кажется, Джон способен пробуждать в людях только худшие качества.

– Чего он хотел?

– Поговорить о Лекси.

– А еще?

– Это все.

– Тогда почему он спросил тебя о поцелуях?

– Он провоцировал меня. Ему это здорово удается. Не обращай внимания. – Джорджина обняла Чарлза за шею, утешая не только его, но и себя. – Не хочу говорить о Джоне. Хочу говорить о нас. Я вот о чем подумала: может, в воскресенье возьмем девчонок и отправимся наблюдать за китами у Сан-Хуана? Я знаю, это настоящее путешествие, но я никогда не была там и всегда об этом мечтала. Что ты на это скажешь?

Чарлз нежно поцеловал ее в губы и улыбнулся.

– Я скажу, что ты потрясающая, и я сделаю все, что ты пожелаешь.

– Все?

– Да.

– Тогда отведи меня пообедать. Умираю с голоду.

Джорджина взяла его за руку, и они пошли к двери. Покидая кабинет, она оглянулась и заметила, что тот снимок, где она похожа на купол шапито, исчез.

Глава 11

Впервые за семь лет Мей чуть ли не радовалась тому, что ее брата-близнеца нет в живых. Друзья Рея уезжали из штата или сводили счеты с жизнью, а ведь он никогда бы не смог пережить одиночества. Даже если бы людям, покидавшим его, не оставляли выбора.

Мей нацепила солнечные очки и прошла через вестибюль больницы. Если бы Рей был жив, он бы сломался, глядя, как его друг и любовник Стен умирает от СПИДа. Он бы разнервничался и не смог бы скрыть свое горе. А Мей смогла. Она всегда была сильнее своего брата.

Мей решительно толкнула тяжелую дверь. Она из тех чудаков, которые умеют владеть собой. Если бы она не была такой, ей, возможно, не удалось бы с легкостью проникнуть в больницу, чтобы попрощаться со Стеном. Если бы не ее самообладание, вряд ли бы она сейчас добралась до дома. Она бы разрыдалась прямо здесь и оплакивала бы человека, который помог ей пережить смерть брата. Стен был не просто очередной жертвой СПИДа. Он был ее другом, и она любила его. Мей полной грудью вдохнула холодный утренний воздух, чтобы изгнать из легких пропитанный антисептиком воздух больницы, и пошла вверх по Пятнадцатой улице к своему дому, где ее ждал кот Ботси.

– Эй, Мей!

Мей остановилась и, оглянувшись, увидела ухмыляющуюся физиономию Хью Майнера. Его глаза прятались в тени козырька синей бейсболки. Завитки светло-каштановых волос напоминали огромные рыболовные крючки. В одной руке он нес три большие хоккейные клюшки, а через широкое плечо у него были перекинуты коньки. Мей удивилась, встретив его в своем районе. Она жила на Капитал-Хилл, который располагался к востоку от делового центра Сиэтла. Эти места прославились тем, что здесь обитали в основном геи и лесбиянки. Мей всю свою жизнь общалась с геями и научилась быстро определять сексуальную ориентацию людей. Во время своей единственной встречи с Хью она в первые же секунды поняла, что он стопроцентный гетеросексуал.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она.

– Несу эти клюшки в больницу.

– Зачем?

– На аукцион.

Мей опешила.

– Неужели люди готовы платить за твои старые хоккейные клюшки?

– Еще бы! – Его улыбка стала шире. – Я же великий голкипер.

Мей покачала головой:

– Ты не великий, а самовлюбленный.

– Ты говоришь об этом так, будто это плохо. А некоторым женщинам это нравится.

Мей не любила таких мужчин – красивых и самоуверенных.

– У некоторых женщин нет мозгов.

Хью хмыкнул:

– Кстати, а ты что здесь делаешь?

– Иду домой.

Его улыбка исчезла.

– Ты здесь живешь?!

– Ага.

– Так ты лесбиянка?

Мей представила, как хохотала бы над этим вопросом Джорджина.

– А какое это имеет значение?

Хью пожал плечами:

– Грустно, если это так, но теперь мне понятна твоя агрессивность.

Обычно мужчины не вызывали у нее агрессии. Напротив, она их любила. Но только не таких, атлетического телосложения.

– То, что я груба, еще не означает, что я лесбиянка.

– Так все-таки ты лесбиянка или нет?

Мей колебалась.

– Нет.

– Это здорово. – Явно обрадовавшись, Хью снова улыбнулся. – Хочешь, пойдем выпьем чашечку кофе или кружечку пива?

Мей невесело рассмеялась.

– Приди в себя, – пробурчала она и, остановившись у края тротуара, стала ждать, когда машины притормозят.

– Да будет тебе известно, – крикнул ей вслед Хью, – я и так в себе, потому что никогда не имел отношения ко всем этим странностям и всегда был натуралом.

Мей с легкостью выкинула Хью из головы. Ей нужно было думать о более важных вещах, чем хоккеист с бычьей шеей. Круг ее друзей все больше редел. На прошлой неделе она попрощалась со своим давним приятелем и соседом Армандо Руисом. Она и не знала, что он подумывает об отъезде, пока однажды не увидела, как он грузит вещи в свой «шевроле». Он покинул Сиэтл и уехал в Лос-Анджелес. Уехал ради ярких огней и мечты стать вторым Руполом.[6]

Но у нее остается семья. У нее остаются Джорджина и Лекси. Пока ей их достаточно. Сейчас она довольна своей жизнью.

Джон открыл входную дверь и окинул Джорджину быстрым взглядом. Сейчас, в десять часов утра, она выглядела безукоризненно. Ее темные волосы были собраны в строгий пучок на затылке, в ушах поблескивали бриллиантовые сережки. На ней был деловой костюм, который прятал от посторонних глаз ложбинку между грудей и до коленей закрывал ноги.

– Принесла? – спросил Джон и отступил в сторону, пропуская ее в свой плавучий дом.

Когда Джорджина прошла вперед, он поднял руку и принюхался к своей подмышке. Нет, ничего, запах вполне нормальный. А все же, может, зря он не принял душ после пробежки? Может, стоит переодеться и снять спортивные шорты и крысино-серую майку?

– Да. – Джорджина остановилась в центре гостиной, и Джон закрыл входную дверь. – Только ради того, чтобы ты сдержал свое слово.

– Дай мне сначала взглянуть.

Пока Джорджина рылась в бежевом портфеле, Джон разглядывал ее. Строгость прически и костюма делала ее почти бесполой. Но только почти. Потому что ее глаза были слишком яркими, губы – слишком пухлыми и соблазнительными. А тело… черт, что бы она ни надела, ничто не может скрыть ее грудь. Одного взгляда на нее достаточно, чтобы у мужчины появились нехорошие мысли.

– Вот. – Джорджина протянула ему фотографию в рамке. Взяв ее, Джон подошел к кожаному дивану. Это был групповой снимок, и на нем Лекси лучезарно улыбалась в камеру.

– Какие оценки она получает? – спросил Джон.

– В подготовительном классе оценок не ставят.

Джон сел на диван.

– Тогда как ты определяешь, выучила ли она то, что ей задано?

– Лекси два года занималась в подготовительном классе. Она, слава Богу, хорошо читает и пишет простые слова. Я боялась, что для нее это станет проблемой.

Джорджина села рядом с ним.

– Почему? – поинтересовался Джон, поворачиваясь к ней. Джорджина изобразила на лице беззаботную улыбку.

– Без всяких причин.

Она явно лгала, но Джону не хотелось спорить с ней – пока.

– Терпеть этого не могу.

– Чего?

– Когда ты выдавливаешь из себя улыбку.

– Печально. Кстати, и у тебя есть много такого, что мне не нравится.

– Что, например?

– Например, то, что ты вчера украл из моего кабинета фотографию и требуешь за нее выкуп. Я не одобряю шантажа.

Джон не собирался шантажировать ее. Он взял фотографию, потому что она ему понравилась. Только поэтому. Ему нравилось смотреть на красивое лицо Джорджины и на ее огромный живот, в котором сидел его ребенок. Когда он смотрел на снимок, то буквально пыжился от гордости, а его мужской шовинизм разрастался до таких размеров, что едва не душил его.

– Эх, Джорджи, Джорджи, – сокрушенно покачал он головой. – Я думал, мы обсудили все вчера вечером по телефону и ты признала свои обвинения беспочвенными. Я же объяснил, что взял ее лишь на время, – соврал он.

На самом деле Джон не собирался отдавать фотографию, но когда Джорджина позвонила и набросилась на него, он решил использовать ее эмоции с выгодой для себя.

– А теперь отдай мне украденный снимок.

Джон отрицательно помотал головой:

– Только после того, как ты заменишь его таким же или лучшим, – заявил он и поставил фотографию с Лекси на кофейный столик. – Что еще у тебя есть?

Джорджина протянула ему портрет, сделанный в одной из популярных фотостудий в торговом центре.

Джон внимательно разглядывал свою маленькую девочку. С толстым слоем грима на лице, с длинными серьгами из горного хрусталя в ушах и с пушистым пурпурным боа на шее она напоминала фруктовое пирожное. Он нахмурился и небрежно бросил снимок на столик.

– Не подойдет.

– Это ее любимая!

– Тогда я подумаю. Что еще?

Джорджина помрачнела и, наклонившись, снова полезла в свой портфель. Разрез на ее юбке разошелся, и Джон удостоился чести увидеть полоску обнаженного бедра над чулком цвета загара и серовато-синюю подвязку. Господь Всемогущий!

– Куда ты собралась в таком виде?

Джорджина выпрямилась. Разрез закрылся, и прекрасное видение исчезло.

– Я встречаюсь с клиенткой у нее дома на Мерсер-стрит. – Она протянула Джону еще одну фотографию, но он не взял ее.

– Ты правда не идешь на свидание со своим приятелем?

– С Чарлзом?

– А у тебя еще кто-то есть?

– Нет, больше никого у меня нет, и я действительно сейчас не иду на свидание с Чарлзом.

Джон не поверил ей. Женщины надевают такое белье только тогда, когда собираются продемонстрировать его кому-нибудь.

– Хочешь кофе?

Джон поспешил встать, пока его воображением не завладели фантазии насчет мягких бедер и синего кружева.

– С удовольствием.

Джорджина прошла вслед за ним на кухню.

– Знаешь, а Чарлзу я не понравился, – сказал Джон, разливая кофе по кружкам.

– Знаю. Но у меня создалось впечатление, что и он тебе не понравился.

– Верно, не понравился, – признался Джон.

Его неприязнь не была направлена на Чарлза как такового. Да, этот парень был самым настоящим козлом, но основная причина заключалась не в этом. Джону просто претила сама мысль, что в жизни Лекси появится какой-то мужчина.

– У вас все серьезно?

– Это никого не касается.

Может, и так, но он все равно выяснит.

– Сливки, сахар? – спросил Джон, протягивая Джорджине кружку.

– А у тебя есть сахарозаменитель?

– Да. – Порывшись в шкафу, он достал маленький синий пакетик и протянул ей ложку. – Все, что относится к твоему приятелю, меня касается, если он проводит время с моей дочерью.

Джорджина высыпала содержимое пакетика в кофе и принялась медленно помешивать его ложкой. Ее длинные, идеальной формы ногти были покрашены розовато-лиловым лаком. Солнечный свет, лившийся из окна, освещал ее волосы и играл в сережках.

– Лекси виделась с Чарлзом два раза, и он, кажется, ей понравился. У него есть дочь десяти лет, и они с Лекси хорошо ладят. – Она положила ложку в раковину и посмотрела на Джона. – Думаю, это все, что тебе нужно знать.

– Если Лекси виделась с Чарлзом всего два раза, значит, ты знакома с ним не так давно.

– Да, не очень давно. – Джорджина поднесла кружку ко рту и сделала небольшой глоток.

Джон стоял, прислонившись бедром к стойке, и наблюдал, как она пьет кофе. Он готов был спорить на что угодно, что она еще не спала с Чарлзом. И тогда становится понятно, почему этот придурок воспринял его так враждебно.

– Что он скажет, когда узнает, что вы с Лекси едете со мной в Кэннон-Бич?

– Ничего. Потому что мы не едем.

Всю ночь Джон придумывал, как бы заставить Джорджину принять его предложение. И решил воззвать к ее эмоциям – Господь свидетель, они у нее бурные. Все, что она чувствует, тут же отражается в ее зеленых глазах, даже если она пытается прятать свою реакцию за фальшивыми улыбками. Джону всю жизнь приходилось читать по лицам крутых невозмутимых мужчин. Мужчин, которые держали в узде свои эмоции, готовя точные и тщательно рассчитанные удары. Поэтому у Джорджины нет шансов противостоять ему. Он будет взывать к ее материнской любви. А если это не сработает, он будет импровизировать.

– Лекси нужно провести со мной какое-то время, ведь я должен начать выстраивать с ней отношения. А я совсем не умею общаться с маленькими девочками, – объяснил он. – Я даже купил книжку, написанную женщиной-врачом. Она считает, что отношения девочки с отцом определяют ее отношения с мужчинами во взрослой жизни. Например, если у девочки нет отца или если ее отец полный козел, велика вероятность, что ее могут… гм, испортить.

Джорджина несколько мгновений внимательно смотрела на него, затем осторожно поставила кружку на стол. Она по собственному опыту знала, что Джон прав. Ее портили много лет. Но его правота не убеждала ее в необходимости провести с ним отпуск.

– Лекси может общаться с тобой здесь. А если мы втроем окажемся вместе, это будет самым настоящим кошмаром.

– Для тебя главная проблема не в нас троих. А в нас с тобой. Мне кажется, ты боишься, что наши отношения могут наладиться. Боишься, что можешь оказаться в моей постели.

– Не говори ерунды, – отмахнулась от него Джорджина. – Ты мне даже не нравишься, меня ни капельки не тянет к тебе.

– Я тебе не верю.

– А мне плевать, веришь ты или нет.

– Ты боишься, что у нас наладятся отношения и ты уже не сможешь сопротивляться желанию прыгнуть ко мне в постель.

Джорджина рассмеялась. Джон богат и знаменит. Он известный спортсмен, у него натренированное тело истинного воина. Но она не боялась, что прыгнет к нему в постель. Этого не произойдет, даже если он окажется последним мужчиной на земле или станет угрожать ей оружием.

– У тебя завышенная самооценка.

– И все же, думаю, я прав.

– Нет. – Джорджина покачала головой и направилась к выходу из кухни. – Ты заблуждаешься.

– Но ты можешь не беспокоиться, – продолжил Джон, последовав за ней. – У меня стойкий иммунитет на тебя.

Джорджина подняла с пола портфель и поставила его на диван.

– Ты красива, и у тебя такое тело, что может свести с ума священника. Но на меня оно не действует.

Его слова неожиданно больно укололи Джорджину. У нее возникло дикое желание ответить ему тем же. Она указала на кофейный столик:

– Так какую фотографию ты берешь?

– Оставь все.

– Ладно. У меня есть копии. Только отдай снимок, который ты украл из кабинета.

– Сейчас отдам. – Джон взял ее за руку и заглянул в глаза. – Ты должна знать, что в моем доме тебе ничего не грозит. Даже если ты вздумаешь раздеться и ходить голышом, я все равно не посмотрю на тебя.

Джорджина почувствовала, как в помощь ей пробуждается ее былое «я», та прежняя Джорджина, которая не сомневалась в своем воздействии на мужчин.

– Да если бы я разделась, у тебя полопались бы сосуды в глазах, а сердце затрепыхало бы, как бабочка. И мне пришлось бы реанимировать тебя, делая искусственное дыхание рот в рот.

– Ты очень ошибаешься, Джорджи. Сожалею, что вынужден оскорбить твои чувства, но ты совсем на меня не действуешь, – заявил Джон, выпуская ее руку и еще сильнее жаля ее гордость. – Даже если бы ты повалила меня на спину и сунула мне язык в рот, я бы все равно не отреагировал.

– Ты кого пытаешься убедить, себя или меня?

Он скептически оглядел ее.

– Я просто констатирую факт.

– Гм… Тогда вот тебе еще один факт. – Джорджина окинула его таким же скептическим взглядом и остановилась на красивом лице. – Я бы предпочла целовать дохлую рыбу.

– Джорджи, я видел твоего приятеля. Ты и в самом деле целуешь дохлую рыбу.

– Это лучше, чем целовать такого козла, как ты.

Джон прищурился.

– Ты в этом уверена?

Джорджина торжествующе улыбнулась, довольная результатами своей провокации.

– Абсолютно.

Прежде чем Джорджина поняла, что происходит, Джон обхватил ее за талию и рывком притянул к себе.

– Ну, говори «ах», – сказал он, придерживая ее голову за затылок и впиваясь ей в губы.

Джорджина изумленно ахнула. Она была так потрясена, что даже не шевельнулась. Продолжая терзать ее губы, Джон внимательно следил за ней. Неожиданно его поцелуй сделался более нежным, и Джорджина ощутила, как он стал водить кончиком языка по ее верхней губе. Его глаза закрылись, и он сильнее прижал ее к груди. По спине Джорджины прокатилась теплая волна трепета. Губы Джона были горячими и влажными, и она неосознанно ответила на его поцелуй. Она дотронулась языком до его языка, и эта ласка распалила тлевший в ней огонь. И вдруг Джон оттолкнул ее.

– Видишь? – спросил он, втягивая в себя воздух и медленно выдыхая его. – Ничего нет.

Джорджина ошарашенно заморгала. Джон был холоден, как декабрьский день. А она все еще ощущала на губах прикосновение его губ. Он поцеловал ее, и она отозвалась на его поцелуй.

– Так что нет причин, мешающих нам провести недельку в одном доме. – Джон стер со своих губ помаду. – Если, конечно, этот поцелуй не подействовал на тебя.

– Нет, не подействовал, – слишком уж уверенно заявила Джорджина.

На самом же деле поцелуй подействовал на нее. Она чувствовала это до сих пор. В теле все еще оставалась приятная легкость. Одного Джорджина не понимала – почему она позволила Джону поцеловать себя.

Джорджина схватила портфель и поспешила к двери, испугавшись, что сейчас разорется или расплачется и выставит себя полной дурой. А она и есть дура, потому что только дура могла ответить на поцелуй Джона!

Уже на пути к машине она сообразила, что в спешке забыла забрать украденную из ее кабинета фотографию. Ну и пусть, возвращаться она не будет. И в Орегон с ним не поедет. Ни за что. Ни под каким видом. Этому не бывать.

Джон стоял на палубе позади дома и смотрел вдаль. Он поцеловал Джорджину. Прикоснулся к ней. И сейчас сожалел об этом. Он сказал ей, что ничего не чувствует. Если бы она удосужилась проверить, то сразу бы поняла, что он лжет.

Джон не знал,почему он поцеловал Джорджину. Возможно, потому, что хотел убедить ее, что в Орегоне ей ничего не грозит. Или потому, что его задели ее слова, что она предпочла бы целовать дохлую рыбу. Но скорее всего потому, что она прекрасна и соблазнительна и носит серо-синие кружевные подвязки. Вероятно, ему захотелось вновь ощутить вкус ее губ. Хоть на мгновение прикоснуться к ним. Вот и все, к чему он стремился. А получил гораздо больше. Мощный всплеск желания и напряжение в паху. Тянущую сладкую боль во всем теле и отсутствие возможности избавиться от нее так, чтобы получить еще и наслаждение.

Джон сбросил кроссовки и нырнул в прохладную воду, чтобы остудиться. Нет, больше он не повторит такой ошибки. Никаких поцелуев. Никаких прикосновений. И никаких грез о голой Джорджине.

Глава 12

Джорджина не собиралась соглашаться на предложение Джона насчет отпуска. Она намеревалась твердо стоять на своей позиции. Она так бы и поступила, если бы не Лекси с ее интересом к Энтони, своему вымышленному отцу.

На следующий день после поездки в Сан-Хуан из Лекси так и посыпались вопросы. Не исключено, что ее любопытство пробудило общение Чарлза со своей дочерью. А может, дело было в возрасте. Но Лекси без устали расспрашивала об Энтони, и на этот раз Джорджина впервые попыталась дать ей более правдивые ответы. После этого она позвонила Джону и сказала, что они поедут с ним в Орегон. Если Лекси предстоит иметь дело с Джоном, ей следует поближе познакомиться с ним, прежде чем она узнает, что он ее отец. И сейчас, подъезжая к Кэннон-Бич, Джордядана надеялась, что не совершает ошибки. Джон пообещал ей, что не будет провоцировать ее, однако она не верила ему.

«Я буду паинькой», – сказал он.

Ага. Как же. А слоны сидят на деревьях.

Джорджина покосилась на дочь, которая сидела с ней рядом и была пристегнута ремнем безопасности. Девочка усердно раскрашивала рисунок с малышками Маппет. На ее лоб падала тень от козырька черной бейсболки с улыбающейся круглой рожицей, на носу сидели большие детские синие солнечные очки. Была суббота, поэтому ее губы имели ярко-красный цвет. Эти ярко-красные губки были сомкнуты, и в салоне «хонды» царила благостная тишина.

Начало путешествия было вполне приятным, но потом где-то в районе Такомы Лекси принялась петь. Она пела… пела… пела громко, повторяя все одну и ту же песенку. Пела она очень долго.

Когда Джорджина уже стала прикидывать, сколько лет ей осталось ждать до того момента, как Лекси уедет в колледж, пение прекратилось. Джорджина почувствовала угрызения совести за свое желание выкинуть дочь из гнезда, и она назвала себя плохой матерью.

Но тут начались бесконечные вопросы. «Мы уже приехали?», «А сколько еще ехать?», «А где мы сейчас?», «Ты не забыла взять с собой мое одеяло?» А потом Лекси заинтересовалась тем, живут ли по соседству с Джоном какие-нибудь дети и если живут, то много ли их, и сколько им лет.

Наконец они добрались до Кэннон-Бич.

Джорджина бросила взгляд на часы. Ей с детства привили пунктуальность, и обычно она никогда не опаздывала. Однако сегодня она оказалась на месте на целых полчаса раньше назначенного. Вероятно, оглушенная пением Лекси, она где-то слишком сильно придавила педаль газа.

Джорджина сверилась со схемой, которую ей нарисовал Джон, и поехала вдоль видавших виды домиков, втиснутых между прибрежных гостиниц. Один раз она остановилась, чтобы прочитать его пометки, сделанные размашистым почерком, а затем повернула на утопающую в зелени улицу и, как того требовали указания, поехала прямо. Дом она нашла без проблем и остановила машину рядом с темно-зеленым «рейнджровером», который был припаркован на площадке у белого одноэтажного дома с острой крышей. Деревянное широкое крыльцо, выкрашенное в светло-серый цвет, пряталось в тени сосен и акаций. Джорджина оставила вещи в багажнике и, взяв Лекси за руку, направилась к входной двери. С каждым шагом ее сердце билось все чаще. И с каждым шагом ее сомнения в правильности принятого решения возрастали.

Она надавила на кнопку звонка, потом несколько раз постучала. Но дверь не открывалась. Посмотрев на схему, Джорджина еще раз внимательно ее изучила. Если бы схему рисовала она, она бы измучилась от неуверенности, которую обычно пробуждали в ее душе опасения, а вдруг она снова поменяла местами цифры.

– Может, он спит? – предположила Лекси. – Может, надо войти и разбудить его?

– Вполне возможно.

– А может, он забыл? – встревожилась Лекси.

– Вряд ли, – ответила Джорджина и, повернув ручку, открыла дверь.

«А что, если он действительно забыл? – спросила она себя. – Может, он сейчас спит в одной из комнат? Или принимает душ… с женщиной?» Ведь она приехала раньше времени. Что, если он лежит в постели в объятиях какой-нибудь доверчивой красавицы?

– Джон! – позвала она, входя в прихожую.

Держа Лекси за руку, Джорджина прошла в гостиную, и ее ноги утонули в толстом ковре. Она обнаружила, что дом отнюдь не одноэтажный, как это показалось ей снаружи. Джорджина увидела две лестницы: левая вела вниз, а правая – вверх, на галерею. Дом стоял на склоне холма, обращенном к пляжу. Задняя его стена состояла из массивных окон с рамами из выбеленного дуба. В крыше над гостиной располагались три световых люка.

– Ух ты! – восхитилась Лекси, кружась и оглядываясь по сторонам. – А Джон богатый?

– Похоже, что да.

Мебель была современной, из выбеленного дуба и металла. Мягкий многосекционный диван, обитый темно-синей тканью, стоял так, чтобы с него можно было любоваться океаном или смотреть на огонь в камине, находящемся слева. Над камином висела большая фотография деда Джона с огромной пойманной рыбиной. Хотя Джорджина давно не видела Эрни, она сразу узнала его на снимке.

– А вдруг Джон где-нибудь упал? – забеспокоилась Лекси, отодвигая одну из раздвижных дверей в гостиной. – Может, он сломал ногу или порезался?

За дверью оказалась полукруглая плоская крыша, на которой была устроена терраса. С террасы открывался вид на океан.

– Джон! – позвала Лекси. – Ты где?

Джорджина полностью открыла дверь, и в комнату ворвался воздух, напоенный запахами моря и наполненный звуками океана. Выйдя на террасу, она с наслаждением вдохнула этот воздух. Может, неделя в таком красивом доме, в таком восхитительном месте и не будет ей в тягость, решила она.

Джорджина ощутила, как пол террасы задрожал, и услышала доносившиеся издали тяжелые и глухие удары. Затем эти удары превратились в шаги на лестнице, и на террасе появился Джон. Намокшие от пота волосы были примяты желтыми наушниками, а нижнюю часть лица скрывала темная щетина. На Джоне была майка, такая короткая, как будто ее специально обрезали ножницами. Джорджина даже удивилась, зачем Джон надел ее. Его обнаженный живот был плоским, вокруг пупка курчавились волосы, узкой полоской уходившие в темно-синие шорты для бега.

– Вы приехали раньше времени, – услышала Джорджина его голос. Джон слегка задыхался, так как еще не восстановил дыхание после бега. Он снял наушники и посмотрел на спортивные часы. – Если бы я знал, что вы здесь, я бы давно вернулся.

– Извини, – сказала Джорджина, ругая себя за то, что краснеет.

– Вы давно здесь?

Джон взял полотенце, висевшее на перилах, и принялся вытирать лицо и волосы, словно он только что вышел из душа. Его голова исчезла под полотенцем.

– Несколько минут.

– А мы думали, ты упал вниз и покалечился, – заявила Лекси, потрясенная видом его живота. До настоящего момента она никогда не видела вблизи полураздетых мужчин. Поэтому она, не отрываясь, смотрела на его живот и даже шагнула вперед, чтобы лучше рассмотреть. – Я думала, ты сломал ногу или порезался, – добавила она.

Голова Джона появилась из-под полотенца. Он посмотрел на Лекси и улыбнулся.

– А ты приготовила пластырь на такой случай? – спросил он и, повесив полотенце на шею, взялся за его концы.

Девочка помотала головой, не отрывая взгляда от его живота.

– Джон, у тебя живот волосатый. Ужасно волосатый, – сказала Лекси и переключила наконец свое внимание на происходящее внизу, на пляже.

– Не думаю, что все так уж плохо, – проговорил Джон, поглаживая свой живот. – Я знаю ребят, у которых волос еще больше. Зато у меня нет волос на спине.

Джорджина как завороженная наблюдала за его рукой, скользившей по животу, за его пальцами, приминавшими короткие волоски, и в ее сознании вдруг как мираж всплыли воспоминания. Она вспомнила ту давнюю ночь, когда гладила его и ощущала под ладонью его теплое и сильное тело.

– Джорджина, куда ты смотришь?

Джорджина подняла взгляд сначала к его груди, потом к глазам. Попалась! У нее есть возможность изобразить смущение или солгать. Или сказать правду.

– Дорога была долгой, – пожала она плечами. – Пойду достану вещи из машины.

Джон преградил ей путь.

– Я сам все принесу.

– Спасибо.

Он вышел в гостиную.

– Эй, Джон! – закричала Лекси и, пробежав мимо матери, устремилась за ним. Джорджине пришлось покидать террасу последней. – Я привезла с собой ролики. И. еще кое-что. Никогда не угадаешь!

– Что же это такое?

– Мама купила мне новые наколенники с Барби.

– На них нарисована Барби?

– Ага.

Джон открыл входную дверь.

– Круто.

– Отгадай, что еще у меня есть.

– Даже не представляю.

– Новые солнечные очки! – Лекси сняла с носа синие очки и протянула Джону. – Видишь?

Джон остановился.

– Очень красивые очки. – Он перевел взгляд на ее лицо. – А ты собираешься краситься вот этой штукой? – поинтересовался он, указывая на ее густо замазанные тенями веки.

Лекси кивнула:

– Обязательно. По субботам и воскресеньям.

Джон пошел к машине. Остановившись возле нее, он предложил:

– Может, ты сделаешь небольшой перерыв на время отпуска?

– Ни за что. Я обожаю делать макияж.

– Я думал, ты обожаешь кошек и собак.

– Ну, макияж – это самое любимое.

Сокрушенно вздохнув, Джон вытащил с заднего сиденья два чемодана и спортивную сумку, набитую игрушками.

– Это все? – спросил он.

Подошедшая Джорджина мило улыбнулась и открыла багажник.

– Черт! – Джон в изумлении уставился на лежащие там еще три чемодана, два желтых дождевика, один большой зонтик и «Большой салон красоты для Барби». – Вы что, упаковали весь дом?

– Мы еще здорово сократили количество багажа по сравнению с первоначальным списком, – ответила Джорджина и вытащила дождевики и зонтик. – И пожалуйста, не ругайся при ребенке.

– А разве я ругался? – удивленно осведомился Джон. Джорджина кивнула.

Лекси захихикала и достала из багажника кукольный салон красоты.

Джорджина и Лекси последовали за Джоном в дом и спустились вниз по лестнице. Он проводил их в гостевую, оформленную в различных тонах бежевого и зеленого, и отправился за остальными вещами. Притащив чемоданы и сумку, он устроил для гостей экскурсию по этажу. Хозяйскую спальню от гостевой отделял небольшой спортивный зал с различными тренажерами.

– Мне нужно принять душ, – сказал он, когда они вышли в коридор, ознакомившись со всеми тремя ванными комнатами на этаже. – А потом, если хотите, мы пойдем на океан.

– А давай встретимся на пляже, – предложила Джорджина, которой хотелось вволю понежиться на солнце, пока его не затянули облака.

– Отличная идея. У вас есть пляжные полотенца?

Джорджина никогда не была скаутом, но всегда ко всему была готова. Так что полотенца она захватила. После ухода Джона они с Лекси переоделись. Лекси облачилась в розово-алый купальник, а сверху натянула широкую майку с надписью «Не мусорите в Техасе». Джорджина надела шорты на резинке, выкрашенные в оранжевый и желтый таким образом, что получались яркие спирали, и коротенький топ, завязывавшийся на шее и открывавший живот. Так как в этом наряде Джорджина чувствовала себя раздетой, сверху она накинула легкую хлопчатобумажную рубашку, которая была достаточно длинной и прикрывала ягодицы. Рубашку она застегивать не стала. Сунув ноги в невесомые пляжные шлепанцы и захватив пляжные полотенца и необходимые кремы, мать и дочь отправились на пляж.

К приходу Джона Лекси уже успела найти кусочек высохшего плоского морского ежа, створку раковины и маленькую клешню краба. Все это она сложила в розовое ведро и в момент появления Джона сидела на корточках рядом с Джорджиной и изучала морской анемон, прилепившийся к выступавшему над водой камню.

– Дотронься до него, – сказала Джорджина. – Он клейкий.

Лекси покачала головой:

– Я знаю, что он клейкий, но дотрагиваться до него не хочу.

– Он тебя не укусит, – раздался голос Джона.

Он стоял над ними, и его тень падала на них обеих.

Джорджина посмотрела вверх и медленно встала. Джон побрился и переоделся в бежевые шорты и оливковую футболку. Он выглядел сейчас чистым и ухоженным, но при этом казался слишком жестким и чувственным, чтобы иметь респектабельный вид.

– Кажется, она боится, что он схватит ее за палец и не отпустит, – сказала Джорджина.

– Нет, не боюсь, – возразила Лекси и снова помотала головой. Выпрямившись, она указала на скалу Хейстэк, возвышавшуюся примерно в сотне футов. – Я хочу туда.

Они собрали свои вещи и все вместе пошли к огромной скале. Джон помогал Лекси перепрыгивать с камня на камень, а потом поднял ее на руки с такой легкостью, будто она ничего не весила, и посадил к себе на плечи.

Лекси обхватила Джона за шею, при этом ее розовое ведро ударило его по щеке.

– Мама, смотри, как я высоко! – в восторге закричала девочка.

Джон и Джорджина переглянулись и рассмеялись.

– Это именно то, что мечтает услышать каждая мать, – сказала Джорджина.

Их смех стих и смешался с шумом волн, но на лице Джона продолжала играть улыбка.

– Я уже было решил, что ты носишь только платья и юбки, – сказал он, поудобнее перехватывая Лекси.

Джорджину не удивило, что он обратил внимание на ее наряд. Это было в его духе.

– Обычно я не ношу шорты или брюки.

– Почему?

Джорджине не очень хотелось отвечать на этот вопрос. Лекси же не преминула выдать секретную информацию:

– Потому что у нее большая попа.

Прищурившись от солнца, Джон поднял голову и посмотрел на девочку.

– Серьезно?

Лекси кивнула:

– Ага. Она сама так все время говорит.

Джорджина почувствовала, что краснеет.

– Давайте не будем обсуждать эту тему.

Джон приподнял подол ее рубашки и, склонив голову набок, сделал вид, будто внимательно всматривается.

– М-да, большой она не выглядит, – заявил он таким тоном, будто они обсуждали погоду. – На мой взгляд, вполне симпатичная.

Джорджина разозлилась на себя за то, что ситуация доставляет ей удовольствие. Она оттолкнула руку Джона и одернула рубашку.

– Хватит, – буркнула она и, обогнав Джона, пошла впереди него.

Когда они подошли к подножию скалы, Джон опустил Лекси на землю, и все трое принялись изучать многообразную океанскую жизнь. День стоял чудесный, на небе не было ни облачка.

Джорджина наблюдала за тем, как общаются Джон и Лекси. Вот они нашли оранжевую с алым морскую звезду, теперь ищут моллюсков. А вот они обнаружили еще один анемон. Она наблюдала за тем, как отец и дочь, склонив друг к другу головы, рассматривают что-то в оставшейся после прилива луже, и пыталась подавить собственное беспокойство.

– Потерялся, – огорченно проговорила Лекси, когда Джорджина присела рядом с ней на корточки у водоемчика.

– Кто?

Лекси указала на маленькую черно-коричневую рыбку, плававшую в прозрачной воде.

– Вот. Это ребенок, а мамы нет.

– Сомневаюсь, что это ребенок, – сказал Джон. – По-моему, это просто маленькая рыбка.

Девочка замотала головой:

– Нет, Джон. Это точно ребенок.

– Знаешь, когда начнется прилив, его мама вернется и заберет его, – уверенно проговорила Джорджина, стараясь успокоить Лекси. Девочка всегда очень бурно реагировала, когда дело касалось сирот.

– Нет. – Лекси опять покачала головой. – Он потерялся. – У нее задрожал подбородок.

– Нет-нет. Когда наступит прилив, он сможет вернуться домой.

– Но ведь мамы не оставляют своих детей, если они их не потеряли. Этот малыш уже никогда не сможет вернуться домой. – Лекси уткнулась лбом в свою коленку. – Он умрет без мамы. – Она зажмурилась, и из ее глаз выкатились две крупные слезинки.

Джорджина посмотрела поверх Лекси на Джона. Тот тоже посмотрел на нее, и в его глазах отразилось полнейшее отчаяние. Было ясно, что он ждет от Джорджины каких-либо действий.

– Уверена, здесь поблизости его папа. Он плавает вокруг и ищет его.

Лекси на это не купилась.

– Папы не заботятся о маленьких детях.

– Заботятся, – возразил Джон. – Если бы я был рыбкой-папой, я бы обязательно искал своего ребенка.

Лекси подняла голову и несколько мгновений внимательно смотрела на Джона, обдумывая его слова.

– Искал бы, пока не нашел?

– Естественно. – Джон бросил быстрый взгляд на Джорджину и опять сосредоточил все свое внимание на Лекси. – Если бы я знал, что у меня есть ребенок, я бы искал его, пока не нашел.

Лекси шмыгнула носом и уставилась на прозрачную воду.

– А что, если он умрет до того, как начнется прилив?

– Гм… – Джон взял ведро Лекси, выбросил оттуда ракушки и зачерпнул в него воду вместе с рыбкой.

– Что ты хочешь сделать? – спросила девочка.

– Отнесу твоего малыша к его папе, – ответил Джон и пошел к кромке воды. – А ты пока побудь с мамой.

Стоя на плоском валуне, Джорджина и Лекси наблюдали за ним. Джон вошел в воду, и набежавшая волна окатила его до бедер, намочив шорты. Джон осторожно опустил ведро в воду.

– Ты думаешь, он нашел рыбку-папу? – обеспокоенно спросила Лекси.

Джорджина продолжала смотреть на большого и сильного мужчину с розовым ведерком в руке.

– Я не сомневаюсь в этом, – ответила она.

Когда Джон возвращался, на его лице сияла улыбка.

– Ты нашел его? – Лекси спрыгнула с валуна.

– Да. Ты не представляешь, как он радовался, когда увидел своего малыша.

– А как ты узнал, что это его папа?

Джон отдал Лекси ведро и взял ее за руку.

– Они похожи.

– Ну конечно, – закивала девочка. – А что он сделал, когда увидел своего ребенка?

Джон остановился перед валуном, на котором стояла Джорджина, и посмотрел на нее:

– Он подпрыгнул вверх, а потом стал плавать вокруг него, чтобы проверить, все ли с ним в порядке.

– Я видела это!

Джон засмеялся, и у него в уголках глаз появились морщинки.

– Серьезно? Прямо отсюда?

– Ага. Ну, пойду за полотенцем, а то мне холодно, – объявила Лекси и отошла от валуна.

Их диалог позабавил Джорджину.

– И каково это – быть героем? – улыбнувшись, осведомилась она.

Джон обнял ее за талию и легко спустил с валуна. Джорджина машинально уцепилась за него, когда ее ноги погрузились в холодную воду.

– А я твой герой? – спросил Джон, и его голос вдруг стал низким и ласковым. И очень опасным.

– Нет. – Джорджина поспешно отдернула руки и отступила на шаг. Джон огромен и силен, а с Лекси так нежен и заботлив. Он опасен, и если она не будет соблюдать осторожность, может заставить ее забыть о горьком прошлом. – Ведь ты мне совсем не нравишься.

– А-а, вот оно что. – Его улыбка говорила о том, что он ей не верит.

Джорджина повернулась к нему спиной и посмотрела, далеко ли ушла Лекси.

– А тогда очень хорошо, что и у тебя иммунитет на меня. – Она поспешила за Лекси. Джон пошел следом.

Покосившись на грудь Джорджины, Джон глубокомысленно заметил:

– Да, это хорошо.

Когда все трое вернулись в дом, Джон предложил им перекусить. Они расположились в столовой, не спеша наслаждаясь свежими фруктами и питой с крабовым салатом.

К четырем часам дня Джорджина почувствовала усталость – утро, проведенное в машине в обществе Лекси, и тяготы путешествия очень утомили ее. Выйдя на крышу, она расположилась в уютном шезлонге. Лекси устроилась у нее на коленях. Джон сел в кресло рядом. Джорджина была рада, что не надо никуда спешить. Она смаковала тишину. Правда, она не могла утверждать, что общество сидевшего рядом мужчины действует на нее расслабляюще – присутствие Джона было слишком явным, и между ними все время стояло мучительное прошлое.

И все же умиротворяющий шум волн и приятный бриз убаюкали Джорджину. Она заснула, а когда проснулась, то обнаружила, что рядом никого нет. Ее ноги были укрыты пледом. Джорджина откинула его, встала и потянулась. Ветер донес с пляжа звук голосов, и она подошла к перилам и посмотрела вниз. Ни Джона, ни Лекси на пляже не оказалось. Джорджина провела рукой по деревянному поручню, и неожиданно ей в палец воткнулась длинная заноза. Боль тут же распространилась по всей ладони, но Джорджина не обратила на нее внимания – сейчас ее занимали более важные дела.

Она сомневалась, что Джон отправился бы куда-нибудь с Лекси, предварительно не переговорив с ней. Однако он принадлежал к тому типу мужчин, которые считают, что не нуждаются в чьих-то разрешениях. Джорджина уже рисовала себе картину, как она выскажет свое возмущение Джону, когда вдруг обнаружила обоих – Лекси и Джона – внизу, в спортивном зале.

Джон сидел на велотренажере в углу и размеренно крутил педали. Его взгляд был устремлен на Лекси, которая лежала на полу, подложив под голову руки и закинув ногу на ногу.

– Зачем ты так быстро едешь? – спросила Лекси.

– Это повышает мою выносливость, – объяснил Джон.

– А что такое вы-носность?

– Это жизненные силы. То, что нужно мужику, чтобы у него не кончился запал и чтобы на льду молодые ребята не дали ему пинка под зад.

Лекси ахнула:

– Ну вот, опять!

– Что опять?

– Ты плохо выразился.

– Разве?

– Да.

– Прости. Буду над собой работать.

– То же самое ты говорил в прошлый раз, – заявила Лекси. Джон улыбнулся:

– Я исправлюсь.

Лекси некоторое время молчала, прежде чем выдать:

– Никогда не догадаешься!

– О чем?

– Что у моей мамы тоже такой же велосипед. – Она пальцем указала на тренажер. – Только она, по-моему, на нем не ездит.

У Джорджины был совсем не такой велотренажер, как у Джона, во всяком случае, не такой дорогой. И Лекси была права: она уже давно на нем не занималась. Сказать по правде, она никогда на нем не занималась.

– Эй! – окликнула она их, входя в зал. – Я постоянно пользуюсь этим тренажером. Это отличная вешалка для блузок.

Лекси повернула к ней голову и улыбнулась.

– Мы тренируемся. Сначала ездила я, теперь очередь Джона.

Джон тоже посмотрел на Джорджину. Он перестал крутить педали, но переднее колесо продолжало вращаться.

– Вижу, – сказала Джорджина, жалея о том, что не расчесала волосы, прежде чем отправилась искать эту парочку. Наверняка у нее жуткий вид.

Джон с ней не согласился бы. Она выглядела взъерошенной и румяной после сна, а голос ее звучал чуть глуше, чем обычно.

– Как поспала?

– Я даже не догадывалась, что так устала. – Джорджина пальцами провела по волосам и тряхнула головой.

– Да, это утомительно – следовать по извивам и поворотам одного маленького ума, – усмехнулся Джон.

– Ужасно утомительно. – Джорджина подошла к Лекси и, протянув ей руку, помогла встать. – Давай поищем себе какое-нибудь дело и дадим Джону закончить тренировку.

– А я уже закончил, – сообщил тот, слезая с велотренажера.

Джон старался не таращиться, словно школьник, на ложбинку между грудей Джорджины. Ему очень не хотелось, чтобы она заметила, с каким вожделением он разглядывает ее тело, и сочла его озабоченным подонком.

– Между прочим, я не собирался сегодня тренироваться, но нам с Лекси стало скучно ждать тебя. И я оказался перед выбором: позаниматься на велотренажере или играть в «Большой салон красоты для Барби».

– Не могу себе представить, чтобы ты играл в Барби.

– Я тоже. – Все благие намерения Джона наталкивались на топ Джорджины, который буквально лишал его воли. – Мы с Лекси подумывали о том, чтобы поужинать устрицами.

– Устрицами? – удивилась Джорджина, поворачиваясь к дочери. – Тебе они не понравятся.

– Не-ет, Джон сказал, что понравятся.

Джорджина не стала спорить, но через час, когда они расселись в ресторане, где подавали морепродукты, Лекси, едва бросив взгляд на фотографию блюда с устрицами, сморщилась.

– Фу, противные, – заявила она.

Подошла официантка, и Лекси заказала сырный сандвич на поджаренном хлебе, картошку-фри на отдельной тарелке и кетчуп «Хайнц».

Пока Джорджина делала заказ, Джон, откинувшись на спинку стула, наблюдал, как действуют на официантку ее южное обаяние и сияющая улыбка.

– Я понимаю, что вы очень заняты, и по опыту знаю, что у вас неблагодарная и беспокойная работа, но на вид вы очень милая, и я надеюсь, что вы сможете сделать для меня кое-какие изменения в меню, – начала Джорджина. В ее голосе явственно звучало сочувствие к официантке с ее «неблагодарной» работой.

К тому моменту, когда закончилось обсуждение, Джорджина успела заказать семгу с «лимонно-чесночным соусом на прожаренном сливочном масле», которой не было в меню. Молодую картошку она заменила на рис «без масла, с малым количеством соли и буквально капелькой чеснока». Джон был готов к тому, что официантка пошлет Джорджину куда подальше, но этого не случилось. Напротив, создавалось впечатление, что официантка только рада внести эти изменения ради Джорджины.

В отличие от своих спутниц Джон сделал стандартный заказ. Устрицы на половинках раковин. И больше ничего. Никакого гарнира. Как только официантка ушла, он оглядел своих дам. Обе были одеты в легкие летние платья. Платье Джорджины подходило по цвету к ее зеленым глазам. На Лекси было голубое платье, в тон ее теням. Джон старался не показывать, как его раздражает вся эта чудовищная косметика на личике дочери, и радовался тому, что зал ресторана погружен в полумрак.

– И ты будешь это есть? – ужаснулась Лекси, когда принесли заказанные блюда.

Вытянув голову, она с любопытством и в то же время с отвращением разглядывала устриц.

– Буду. – Джон взял одну раковину и поднес ко рту. – М-м, – протянул он, всосав устрицу.

Лекси взвизгнула. На лице Джорджины тоже отразилось нечто похожее на отвращение. Она поспешно отвела взгляд и принялась за семгу с «лимонно-чесночным соусом на прожаренном сливочном масле».

В остальном ужин прошел замечательно. Они оживленно болтали, даже без обычной натянутости. Легкая атмосфера исчезла, когда официантка положила перед Джоном счет. Джорджина попыталась взять его, но он ее остановил. Их взгляды встретились. Джорджина смотрела на него так, будто собиралась насмерть биться за чек.

– Я заплачу, – сказала она.

– Не вынуждай меня грубить тебе, – предупредил Джон и сжал ее руку.

Он не возражал против состязания с ней, только вот площадка была неподходящей.

Джорджина уступила и позволила ему оплатить чек, но, судя по выражению ее лица, она намеревалась вновь поднять эту тему потом, когда они вернутся домой.

По дороге из ресторана Лекси заснула на заднем сиденье «рейнджровера». Джон внес ее в дом. Ему было приятно чувствовать на руках ее теплое тельце. И еще он с удовольствием подержал бы ее подольше, но не стал этого делать. Он бы с радостью остался и посмотрел, как Джорджина укладывает ее спать, но неожиданно для себя смутился и ушел.

Джорджина посмотрела ему вслед и сняла с Лекси сандалии. Затем надела на нее пижаму и уложила в постель. И отправилась на поиски Джона. Она хотела попросить у него пинцет, чтобы вытащить занозу из пальца, а еще ей надо было поговорить о деньгах, которые он потратил на них с Лекси за ужином. Она хотела настоять на том, чтобы он прекратил это делать. Она может сама платить за себя. И за Лекси тоже.

Сунув руки в карманы джинсов, Джон стоял у окна, выходившего на океан. Рукава джинсовой рубашки были закатаны до локтя. Заходящее солнце освещало его мягким светом, и на его фоне он казался еще выше, чем в реальности. Когда Джорджина вошла в комнату, он повернулся к ней.

– Мне нужно с тобой поговорить, – заявила Джорджина, готовая к бою.

– Я знаю, что ты хочешь сказать. Если ты перестанешь хмурить свой очаровательный лобик, то в следующий раз сможешь заплатить по счету.

– О! – Джорджина растерялась. Она победила, еще не начав войну. – Как ты догадался, о чем я хочу поговорить?

– Ты бросала на меня мрачные взгляды с той самой минуты, как официантка положила передо мной счет. Был момент, когда мне показалось, что ты вот-вот вступишь со мной врукопашную.

Был момент, когда ей показалось то же самое.

– Я бы никогда не вступила в схватку на людях.

– Рад слышать это. – В свете приближающегося вечера она увидела, как уголки его губ слегка приподнялись. – Потому что я бы тебя победил.

– Возможно, – сказала Джорджина, решив не спорить. – У тебя есть пинцет?

– А зачем он тебе, брови выщипывать?

– Нет. Вытащить занозу.

Джон прошел в столовую и зажег свет над обеденным столом.

– Дай взглянуть.

– Да там ничего особенного.

– Дай взглянуть, – настойчиво повторил Джон. Вздохнув, она сдалась и, пройдя в столовую, протянула Джону руку.

– Ничего страшного, – заключил он.

Джорджина наклонилась вперед, чтобы получше рассмотреть свой палец, и они едва не стукнулись лбами.

– Какая огромная!

Джон вдруг нахмурился и сказал:

– Я сейчас приду. – Он ушел и вернулся с пинцетом. – Сядь.

– Я могу вытащить занозу сама.

– Знаю, что можешь. – Он развернул стул и сел на него верхом. – Но мне это сделать проще, потому что я могу пользоваться обеими руками. – Он оперся локтями на спинку и указал Джорджине на другой стул. – Обещаю, что тебе не будет больно.

Джорджина села и протянула руку, намеренно стараясь сохранять приличную дистанцию. Однако из ее намерения ничего не вышло, так как Джон тут же передвинул свой стул так, что теперь Джорджина коленками касалась деревянной спинки. Тогда она как можно дальше отклонилась назад. Джон взял ее руку и сильно сжал подушечку пальца.

– Ой! – Джорджина попыталась вырвать руку, но Джон держал крепко.

– Разве больно? – спросил он.

– Еще как!

– Успокойся. – Джон сосредоточился на занозе. – Ты сидишь как на иголках. Или ты боишься, что я проткну тебя пинцетом?

– Нет.

– Тогда успокойся, я почти закончил.

Успокоиться, когда он сидит так близко, склонив свою темноволосую голову над ее рукой? Джорджина чувствовала тепло его тела даже сквозь тонкий хлопок своего платья. Она отвела взгляд от Джона и осмотрелась вокруг. И встретилась взглядом с Эрни, который смотрел на нее с фотографии. Она помнила его милым стариком. Интересно, подумала она, где он сейчас и что сказал, узнав о Лекси. Джорджина решила спросить об этом.

Не поднимая головы, Джон лишь пожал плечами и ответил:

– Я еще ничего не говорил ни деду, ни матери.

Это удивило Джорджину. Тогда, семь лет назад, ей показалось, что у Эрни с Джоном очень доверительные отношения.

– А почему?

– Потому что они оба достали меня разговорами о том, чтобы я снова женился. И если они узнают о Лекси, то пулей понесутся в Сиэтл. А мне нужно время, чтобы получше узнать Лекси, прежде чем мое семейство набросится на меня. Кроме того, мы ведь договорились пока ничего не рассказывать ей. Если же тут появятся мама и Эрни, от столь пристального внимания Лекси почувствует себя непривычно.

Снова женился? После этих слов Джорджина уже ничего не слышала.

– Ты был женат?

– Да.

– Когда?

Он отпустил ее руку и положил пинцет на стол.

– До встречи с тобой.

Джорджина посмотрела на своей палец – занозы там уже не было. Она не поняла, какую именно встречу Джон имеет в виду.

– В первый раз?

– Оба раза. – Ухватившись за спинку стула, он нахмурился. Джорджина пришла в еще большее замешательство.

– Оба?

– Да. Только, думаю, вторая женитьба не в счет.

Джорджина ошарашенно смотрела на Джона.

– Ты был женат два раза? – Она даже подняла два пальца. – Два раза? – повторила она.

Джон мрачно усмехнулся:

– Два – не так уж много.

Для Джорджины, никогда не бывавшей замужем, два было много.

– Я же сказал, что второй раз не в счет. Брак продлился столько времени, сколько потребовалось, чтобы оформить развод.

– Ну и ну, я вообще не знала, что ты когда-то был женат.

Джорджине стало интересно, что собой представляли эти две женщины, на которых женился Джон, отец ее дочери. Мужчина, разбивший ей сердце. Не удержавшись, она спросила:

– А где эти женщины сейчас?

– Моя первая жена, Линда, умерла.

– О, извини, – пробормотала Джорджина. – А отчего она умерла?

Джон несколько долгих мгновений молча смотрел на Джорджину.

– Просто умерла, – наконец ответил он, закрывая тему. – А где сейчас Ди-Ди Услада, я не знаю. Я был здорово пьян, когда женился на ней. И когда разводился тоже.

«Ди-Ди Услада? – Джорджина уставилась на него в полнейшем замешательстве. – Ди-Ди Услада? Это надо же!». Она не могла не спросить:

– Эта Ди-Ди была… эстрадной артисткой?

– Она была стриптизершей, – спокойно ответил Джон. Хотя Джорджина и догадывалась об этом, признание Джона, что он женился на стриптизерше, шокировало ее.

– Ну и ну! А как она выглядела?

– Не помню.

– О! – протянула Джорджина, разочарованная тем, что ее любопытство не было удовлетворено. – Я никогда не была замужем, но, думаю, я бы этого не забыла. Наверное, ты действительно был здорово пьян.

– Я же сказал! – Джон раздражения вздохнул. – Но тебе не надо беспокоиться насчет Лекси. Теперь я не пью. Хотя было время, когда я пил запоем и почти пропил мозги. Я фактически не контролировал себя.

– Трудно было бросить?

Джон пожал плечами:

– Нелегко. Ради своего физического и умственного здоровья мне пришлось бросить многое.

– А именно?

Он усмехнулся:

– Алкоголь, распутных женщин и ночные клубы. – Джон наклонился вперед и положил руки на спинку стула. – Теперь, когда ты все обо мне знаешь, ответь на мои вопросы.

– На какие?

– Семь лет назад, когда я покупал тебе билет домой, у меня сложилось впечатление, что у тебя нет ни гроша. Как ты выжила? Уже не говоря о том, как тебе удалось открыть свое дело.

– Мне повезло. – Чуть помолчав, Джорджина добавила: – Я пришла в «Херон» по объявлению о найме на работу. – Затем, потому что Джон был честен с ней и потому что ни один из ее прошлых поступков нельзя было приравнять к женитьбе на стриптизерше, она открыла ему один факт из своей жизни, который был известен только Мей: – А еще у меня было бриллиантовое кольцо, которое я продала за десять тысяч долларов.

Джон и глазом не моргнул.

– Кольцо Вирджила?

– Мое. Вирджил мне его подарил.

Губы Джона медленно растянулись в улыбке.

– Разве ты не должна была вернуть его?

Джорджина сложила на груди руки и склонила голову набок.

– Должна, и я действительно собиралась вернуть его. Но Вирджил всю мою одежду отдал Армии спасения.

– Ну конечно. Ведь у него же осталась твоя одежда!

– Да. Сбежав со свадьбы, я бросила все, кроме своей косметики. Все! На мне было только то дурацкое розовое платье.

– Никогда не забуду его.

– Когда я позвонила Вирджилу, чтобы узнать насчет моих вещей, он не пожелал со мной разговаривать. Велел передать через свою экономку, чтобы я завезла кольцо в офис и оставила у секретарши. Экономка была со мной не слишком-то любезна, но рассказала, как он поступил с моими вещами. – Джорджину все же мучили угрызения совести из-за того, что она продала кольцо, однако она успокаивала себя тем, что в этом частично был виноват Вирджил. – Мне пришлось выкупать свою одежду из заклада, а денег у меня не было.

– И тогда ты продала кольцо.

– Одному ювелиру, который был счастлив получить его за полцены. Когда я познакомилась с Мей, ее дела шли неважно. Я отдала ей большую часть денег, вырученных за кольцо, чтобы она расплатилась с кредиторами. Конечно, эти деньги поддержали меня, но я работала до изнеможения, чтобы добиться того, что имею сейчас.

– Я не сужу тебя, Джорджи.

Джорджина и не заметила, что в ее тоне появились оправдательные интонации.

– Многие осудили бы меня, если бы узнали правду.

В глазах Джона появились веселые искорки.

– Да кто я такой, чтобы судить тебя? Господи, да я же женился на Ди-Ди Усладе!

– Это верно, – рассмеялась Джорджина, чувствуя себя Скарлетт, облегчающей душу перед Реттом Батлером и рассказывающей ему о своих неблаговидных поступках. – А Вирджил знает о Лекси?

– Нет. Пока нет.

– Что, по-твоему, он сделает, когда узнает?

– Вирджил очень умный бизнесмен, а я его привилегированный игрок. Думаю, он ничего не сделает. Ведь прошло семь лет, много воды утекло. Вряд ли он обрадуется, когда я скажу ему о Лекси, но мы с ним неплохо ладим, у нас хорошие деловые отношения. К тому же он женат и выглядит счастливым.

Естественно, Джорджина знала, что Вирджил женился. Все местные газеты сообщали о его свадьбе с Каролиной Фостер-Даффи, директором Сиэтлского музея изобразительных искусств. Джорджина надеялась, что Джон прав и что Вирджил действительно счастлив. Она не желала ему зла.

– Ответь еще на один вопрос.

– Нет. Я уже ответила, теперь моя очередь задавать вопросы.

Джон помотал головой:

– Я рассказал тебе о Ди-Ди и о пьянстве. Это уже два скелета в моем шкафу. Так что ты задолжала мне один.

– Ладно. Задавай.

– В тот день, когда ты принесла фотографии Лекси в мой плавучий дом, ты сказала, что боялась, не будет ли у нее в школе проблем. Что ты имела в виду?

Джорджине не очень хотелось обсуждать свою дислексию, тем более с Джоном Ковальским.

– Твои страхи были связаны с тем, что ты считала меня тупым спортсменом? – Джон нервно ухватился за спинку стула.

Его предположение удивило Джорджину. Хотя Джон старался делать вид, будто ее ответ ничего для него не значит, она чувствовала, что он значит для него гораздо больше, чем он хочет показать.

– Прости, что называла тебя тупым. Я знаю, что это такое, когда тебя оценивают по месту работы или по внешнему виду. – Она постоянно напоминала себе, что очень многие люди страдают дислексией, но мысль о том, что это отклонение было у таких знаменитостей, как Шер, Том Круз и даже Эйнштейн, не облегчала ей жизни, однако помогла откровенно признаться Джону: – Мое беспокойство насчет Лекси не имеет к тебе никакого отношения. Дело в том, что в детстве у меня были проблемы в школе. С чтением, письмом и арифметикой была просто настоящая беда.

Выражение лица Джона не изменилось. Он не сказал ни слова.

– Но видел бы ты меня в балетной школе или школе обаяния! – Джорджина постаралась придать своему голосу беззаботность и попыталась изобразить улыбку. – Возможно, профессиональной балерины из меня бы не вышло, но в области обаяния я превзошла всех. Я была там первой ученицей!

Джон усмехнулся:

– Я в этом ни секунды не сомневался.

Джорджина засмеялась и немного расслабилась.

– Пока другие дети зубрили таблицу умножения, я изучала сервировку стола. Я знаю, где должен располагаться каждый предмет, от вилок для креветок до мисок для ополаскивания пальцев. Я с легкостью читала клейма на серебре, в то время как слова «ток» и «кот» или «дочка» и «бочка» становились для меня настоящим испытанием.

Джон слегка прищурился.

– Так у тебя дислексия?

Джорджина выпрямилась.

– Да. – Она знала, что не надо этого стыдиться, и все же добавила: – Но я научилась с этим бороться. Считается, будто тот, кто страдает дислексией, не может читать. Это неправда. Просто мы учимся этому по-другому. Я читаю и пишу, как и большинство людей, а вот математика мне не дается. Но сейчас дислексия практически не беспокоит меня.

Джон пристально смотрел на нее, а потом сказал:

– Но ведь беспокоила, когда ты была ребенком?

– Естественно.

– Ты проходила тесты?

– Да. Я помню, что меня тестировал какой-то доктор. – Джорджина отодвинула свой стул и встала. Она чувствовала, как в ней поднимается раздражение. Раздражение против Джона за то, что он вынудил ее разоткровенничаться, как будто ему было дело до ее проблем. А еще в ней ожила давняя обида на того доктора, который перевернул вверх дном ее детскую жизнь. – Он сказал моей бабушке, что у меня мозговая дисфункция. Это не неправильное утверждение, но термин слишком резкий, а диагноз слишком общий. В семидесятых все, от дислексии до задержки в умственном развитии, объединялось понятием «мозговая дисфункция». – Она натянуто рассмеялась. – Доктор сказал, что я никогда не стану такой, как все. Поэтому я выросла с ощущением собственной отсталости и неполноценности.

Джон медленно встал и отодвинул в сторону стул.

– А никто никогда не говорил этому доктору, чтобы он засунул свой диагноз себе в задницу?

– Ну, я… я… – запинаясь, проговорила Джорджина, пораженная его неожиданной вспышкой гнева. – Не могу представить, чтобы бабушка когда-либо произнесла такие слова. Ведь она была баптисткой.

– А она не показывала тебя другому доктору? Что-нибудь еще она делала?

– Нет. – «Она записала меня в школу обаяния», – подумала Джорджина.

– Почему?

– Она решила, что с этим ничего нельзя поделать. Ведь это была середина семидесятых, тогда не было такого объема информации, как сейчас. Ведь даже и теперь детям иногда ставят неправильный диагноз.

– Этого не должно быть. – Взгляд Джона был прикован к ее лицу.

Джорджина не могла понять, почему ее признание так его взволновало. Сейчас он открылся ей с новой стороны, о существовании которой она даже не подозревала. И эта сторона его натуры могла проявлять сострадание. Джорджина была озадачена.

– Пора спать, – пробормотала она.

Джон хотел было что-то сказать, но передумал. Пожелав Джорджине сладких снов, он вышел.

Но Джорджине не суждено было видеть сладкие сны. Очень долго она не могла заснуть. Лежала в кровати, уставившись в потолок, и прислушивалась к ровному дыханию Лекси. Она лежала и думала о вспышке гнева Джона, и ее замешательство росло.

Она думала о его женах, главным образом о Линде. После стольких лет он все еще не мог спокойно говорить о ее смерти. Интересно, спросила себя Джорджина, что за женщина могла внушить такую любовь Джону? А еще ей было интересно, существует ли на свете женщина, способная заменить Линду в его сердце.

И чем дольше Джорджина думала об этом, тем больше старалась себя убедить, что такой женщины не найдется. Ей не хотелось, чтобы Джон обрел счастье с какой-нибудь стройной красоткой. Ей хотелось, чтобы он жалел о том, что высадил ее у аэропорта, чтобы корил себя за это до конца жизни. И дело было вовсе не в том, что она рассчитывала снова сойтись с ним. Этот вариант сейчас она даже не рассматривала. Просто ей хотелось, чтобы он страдал. А потом, когда он достаточно настрадается, она, возможно, простит его за то, что он поступил как бесчувственный козел и разбил ей сердце.

Возможно.

Глава 13

Перед Джорджиной стоял выбор: погонять на пляжном мотоцикле, потолкаться на электрокаре на автодроме или покататься нароликах по Променаду вдоль побережья. Ни один из вариантов не вдохновлял ее, вернее, все они ассоциировались для нее с ужасами преисподней, однако надо было выбирать. Она выбрала ролики. И не потому, что умела кататься. В последний раз, когда она вставала на них, она упала, да так сильно, что слезы брызнули из глаз.

Воспоминания о том катании на роликах были такими яркими, что Джорджина едва не выбрала электрокары, хотя и знала, что ее ждут резкие удары соседних машинок и неизбежная боль в шее. Но потом она увидела Променад. Это была широкая пешеходная зона, тянувшаяся вдоль побережья. С одной стороны ее ограничивал океан, от которого она была отделена каменной стенкой высотой в два-три фута. Скамейки, выступавшие из этой стенки, мгновенно привлекли внимание Джорджины и повлияли на ее выбор.

И вот теперь Джорджина подставляла лицо ветру и счастливо вздыхала. Вытянув руку вдоль спинки скамейки, она положила одну ногу на другую и покачивала ею в такт набегавшим волнам.

Ее вполне устраивало, сидя на этой скамейке, наблюдать, как Джон учит Лекси кататься на коньках. Дома Лекси прожужжала уши всем соседям, что у нее есть ролики с Барби, однако для того, чтобы научиться сохранять равновесие, требовалась практика, и Джорджина радовалась, что теперь есть человек, более подготовленный в спортивном плане, чем она, готовый помочь Лекси. Ее удивило, что вместо ощущения покинутости ею владело облегчение, как будто ее освободили от опасной и тяжелой обязанности.

Сначала у Лекси дрожали коленки, но потом Джон поставил ее перед собой, взял за руки и оттолкнулся. Оба поехали. Джорджина не слышала, что он говорил Лекси, но видела, как ее дочь кивает и отталкивается одновременно с Джоном.

Джорджина увидела, что они уехали довольно далеко, и стала разглядывать гуляющих по Променаду. Мимо прошла молодая пара, катившая перед собой двухместную детскую коляску, и Джорджина в который раз задалась вопросом, что это такое – иметь мужа, иметь нормальную семью. Хотя она отлично справлялась сама, ей очень хотелось понять, каково это, когда рядом есть человек, с которым можно делить все проблемы.

Она подумала о Чарлзе, и ее тут же охватили угрызения совести. Она рассказала ему об их с Лекси планах провести отпуск в Кэннон-Бич, но опустила одну деталь. Присутствие Джона. Вечером перед отъездом Чарлз позвонил ей и пожелал доброго пути. Еще и тогда не поздно было сказать ему о Джоне, но она не сказала. А ведь когда-нибудь придется сказать. Чарлзу это не понравится, и его можно понять.

В небе с криками пронеслась стая чаек и отвлекла Джорджину от мыслей о Чарлзе. Она переключила свое внимание на детей, стоявших у стенки Променада и бросавших хлеб в океан. Затем отыскала взглядом Джона и Лекси. Они возвращались, но Джон ехал к Джорджине спиной, поэтому она позволила себе, не таясь, полюбоваться его мускулистыми икрами. Неожиданно Джон сделал быстрое движение ногами и, развернувшись, оказался рядом с Лекси лицом к Джорджине. Джорджина посмотрела на свою дочь и рассмеялась. Брови девочки были сведены, и она, насупившись, внимательно слушала, что ей говорит Джон. Когда парочка проезжала мимо, Джон бросил быстрый взгляд на Джорджину. Он осуждающе нахмурился, и Джорджина была потрясена, когда увидела, как они с Лекси похожи. Она всегда считала, что дочь больше похожа на Джона, чем на нее, но сейчас, когда они так одинаково хмурились, сходство было просто поразительным.

– Мне казалось, ты собиралась поучиться, – сказал он.

– О, я уже поучилась, – солгала она.

– Тогда поехали с нами. – Джон поманил ее рукой.

– Мне нужно еще немного попрактиковаться. Езжайте без меня.

– Смотри, мама, как я здорово катаюсь, – вмешалась в разговор Лекси.

– Вижу, детка.

Они поехали дальше, а Джорджина опять стала наблюдать за людьми. Она надеялась, что скоро Джону и Лекси надоест кататься, и тогда можно будет отправиться за покупками в магазинчики, которых было великое множество по обе стороны центральной улицы.

Однако ее надежды рассыпались в прах, когда Лекси лихо и уверенно, как будто она каталась с рождения, пронеслась мимо ее скамейки.

– Не уезжай далеко! – крикнул ей вслед Джон и сел рядом с Джорджиной. – Она очень быстро схватывает для своего возраста, – сказал он и улыбнулся, похоже, очень довольный собой.

– Да, Лекси во многом обгоняет своих сверстников. Она и пошла уже за неделю до того, как ей исполнилось девять месяцев.

Джон посмотрел на свои ноги.

– Кажется, я тоже пошел в этом возрасте.

– Серьезно? Знаешь, я беспокоилась, что из-за этого у нее будут кривые ноги, но Лекси нельзя было удержать. Ничего не помогало, хоть связывай ее. К тому же Мей убеждала меня, что про кривые ноги – это просто дурацкие сказки.

Некоторое время они молчали, наблюдая за дочерью. Вдруг Лекси упала. Но она тут же встала и покатила дальше.

– Вот это да! Впервые вижу! – проговорила Джорджина, удивленная тем, что Лекси не спешит к ней с полными слез глазами.

– Что?

– Она не плачет и не требует пластырь.

– Она сказала, что сегодня будет взрослой девочкой.

– Гм…

Джорджина, прищурившись, наблюдала за дочерью. Возможно, Мей права, и Лекси действительно королева драмы? Может, она и в самом деле все преувеличивает?

Джон пихнул ее в бок локтем:

– Ты готова?

– К чему? – спросила Джорджина.

У нее возникло нехорошее ощущение, что ответ ей известен.

– Кататься.

Она повернулась, чтобы видеть лицо Джона.

– Джон, я буду честна с тобой. Я ненавижу ролики.

– Тогда почему ты их выбрала?

– Потому что здесь есть скамейки. Я подумала, что буду сидеть и смотреть по сторонам.

Он встал и протянул ей руку.

– Поехали.

Взгляд Джорджины медленно поднялся от его раскрытой ладони к лицу. Она покачала головой. В ответ Джон только хмыкнул.

– Я уже не ребенок. – Джорджина в деланном ужасе округлила глаза. – Делай со мной что хочешь, но кататься я не буду.

Джон засмеялся, и в уголках его глаз собрались морщинки.

– Пять минут! Всего пять минут – и ты будешь кататься, как настоящий профессионал.

– Нет уж, спасибо.

– Джорджи, ну ты же не можешь сидеть здесь.

– Почему?

– Потому что тебе станет скучно. – Пожав плечами, Джон добавил: – Да и Лекси будет волноваться.

– Не будет она волноваться.

– Обязательно будет. Она сказала мне, что не хочет, чтобы ты сидела тут в одиночестве.

Он лгал. Как и любой шестилетний ребенок, Лекси, по сути, была эгоистом и воспринимала свою мать как нечто само собой разумеющееся.

– А через пять минут ты укатишь прочь и мне придется цепляться за скамейки? – осведомилась она, надеясь, что такая перспектива вынудит Джона оставить ее в покое.

– Обещаю, что не дам тебе упасть.

Джорджина обреченно вздохнула и протянула ему руку.

– Я совсем не создана для спорта, – предупредила она, неохотно вставая.

– Зато у тебя есть другие таланты.

Джорджина собралась было выяснить, что Джон хотел этим сказать, но он решительно обхватил ее сильными руками за талию.

– Кроме хороших роликов, главное в этом процессе – держать равновесие. – Голос Джона прозвучал у самого ее уха.

Джорджина почувствовала щекой его дыхание, и это привело ее в смятение.

Не зная, что делать с руками, Джорджина прижала руки к бокам.

– Тебе нужно расслабиться, – сказал Джон, когда они медленно поехали по Променаду. – Ты похожа на языческого идола на колесах.

– Ничего не могу с собой поделать.

Джорджина то и дело спиной чувствовала прикосновение его груди. От напряжения, владевшего ею, она только сильнее прижала руки к бокам.

– Можешь. Во-первых, слегка согни колени и попытайся найти точку равновесия. Потом оттолкнись правой ногой.

– Разве пять минут еще не закончились?

– Нет.

– Я упаду.

– Я этого не допущу.

Джорджина бросила взгляд вдаль, увидела в отдалении Лекси и вновь опустила глаза на свои ноги.

– Ты уверен? – в последний раз уточнила она.

– Естественно. Ты забыла, что я этим зарабатываю на жизнь?

– Ладно. – Она осторожно согнула колени.

– Хорошо. А теперь легонько оттолкнись, – дал указание Джон.

Джорджина подчинилась, но, как только она оттолкнулась, ноги ее вдруг выехали вперед. Джон быстро обхватил ее рукой и не дал упасть. Когда Джорджина осознала, что он прижимает ее к себе, у нее перехватило дыхание. Интересно, подумала она, понимает ли Джон, за что он ее держит.

Естественно, Джон это понимал. Даже если бы он был слеп, он все равно почувствовал бы, что его ладонь лежит на пышной груди Джорджины. На мгновение он потерял над собой контроль. До настоящего момента ему с успехом удавалось управлять реакцией собственного тела на Джорджину. Но тут вдруг впервые с той минуты, как он увидел ее на террасе своего дома, его хваленое умение владеть собой дало трещину.

– Ты в порядке? – хрипло проговорил он и поспешил убрать руку с ее груди.

– Да.

Джон уверял себя, что приезд Джорджины не создаст ему проблем. Что он спокойно выдержит ее присутствие в течение пяти дней. Оказывается, он ошибался. И сейчас надо было оставить ее сидеть на скамейке.

– Я не хотел хватать тебя за… за… Все вышло случайно.

Он поставил Джорджину перед собой и покатил вперед.

Неожиданно ее попка прижалась к его паху, и Джона охватило желание. Оно пронеслось по нему, как огненный шар. Он наклонил голову к ее шее, но так, чтобы не дотрагиваться до нее. «Проклятие!» – мысленно выругался он, гадая, так же ли приятна ее кожа на вкус, как на вид. Прикрыв глаза, он позволил себе пофантазировать. И с наслаждением вдыхал ее запах.

– Вот теперь пять минут точно закончились.

Голос Джорджины вывел Джона из грез. К нему вернулось здравомыслие. Он переместил руки на ее талию и отодвинул Джорджину от себя на несколько дюймов. А потом напомнил себе, что не должен вступать в сексуальные отношения с ней. Жаль только, что тело не желало слушать его.

С той минуты, как Джорджина появилась в его доме, Джон убеждал себя, что ему не следует обращать внимание на ее длинные ноги и ложбинку на груди.

Однако после их вчерашнего разговора что-то изменилось. Прошлым вечером Джон заглянул за красивую оболочку и увидел боль, которую Джорджина пыталась скрыть смехом и улыбками. Она говорила ему и о сервировке стола, и о серебряных клеймах, и о дислексии, и о собственной неполноценности, ощущаемой ею в детстве. Она рассказывала все это с таким видом, будто для нее это было пустяком. Но это не было пустяком. Это было очень важно и для нее, и для него.

Прошлым вечером он заглянул за привлекательную внешность и разглядел за нею женщину, достойную уважения. Эта женщина была матерью его ребенка. А также героиней его диких фантазий и эротических грез.

– Я помогу тебе добраться до скамейки, – сказал Джон и покатил Джорджину к каменной стенке.

Чтобы отвлечься от опасных мыслей о Джорджине, Джон сосредоточил все внимание на дочери. Непрерывная болтовня Лекси помогала ему в этом, а ее вопросы отвлекали от мыслей о Джорджине, распластанной на его кровати.

Когда он заглядывал в глаза Лекси, то видел в них восторг и счастье, и радовался тому, что причастен к появлению на свет такого совершенного маленького существа. И ради того, чтобы быть рядом с ней, Джон согласен был мучиться от своего желания обладать ее матерью.

По дороге домой Джона отвлекал высокий голосок Лекси, оживленно распевавшей какую-то песенку. Потом он терпеливо смеялся над теми же глупыми детскими анекдотами, которые она рассказывала ему две недели назад. А когда они добрались до дома, был вознагражден тем, что принял участие в процедуре ее купания. Общение с Лекси избавило Джона от внутреннего смятения.

Захватив «Новости хоккея», он сел за обеденный стол. Его взгляд скользнул по колонке Майка Брофи, однако вчитываться в статью он не стал. Джорджина, босая, с распущенными волосами, стояла у кухонного стола и резала овощи. Джон переключился на другую статью, но понял, что в настоящий момент он не может сосредоточиться ни на чем, кроме дробного стука ножа Джорджины.

В конце концов Джон сдался и отложил журнал.

– Что ты делаешь? – спросил он у Джорджины.

– Хочу приготовить очень вкусный салат к шейкам лобстера.

– Не стоит.

– А чего бы ты хотел?

Джон устремил взгляд на ее губы. «Чего-нибудь покруче», – подумал он. Джорджина накрасила губы чем-то розовым и блестящим и обвела более темным контуром. Взгляд Джона скользнул вниз по ее шее, груди и затем остановился на ступнях. Он никогда не считал, что ступни могут быть сексуальными. Он вообще редко обращал на них внимание. Но сейчас на него почему-то подействовало тоненькое золотое колечко, надетое на средний палец ноги. Джорджина напомнила ему красавицу из гарема.

– Джон!

Он подошел к ней и заглянул в глаза. Красавица из гарема с зелеными глазами и чувственным ртом спрашивает его, чего он хочет. Да он готов все отдать за один поцелуй.

– Так чего ты хочешь?

«К черту все», – сказал себе Джон. Всего лишь один поцелуй. Он сможет остановиться. Он останавливался и раньше, к тому же за стеной, в ванне, плещется Лекси. Поэтому далеко он не зайдет.

Джон погладил Джорджину по щеке.

– Сейчас увидишь, чего я хочу, – сказал он. Когда он стал медленно, давая ей время отстраниться, наклоняться к ней, то увидел, как ее глаза изумленно расширились. Наконец его губы прикоснулись к ее губам. – Вот чего я хочу.

Рот Джорджины сам собой приоткрылся ему навстречу. Она судорожно выдохнула и прикрыла глаза. Ее губы оказались нежными и сладкими, а помада имела привкус вишни. Джон безумно захотел ее. Ему захотелось снова гореть в огне желания. Запустив пальцы Джорджине в волосы, он запрокинул ее голову и впился в ее губы жадным, безжалостным поцелуем. Он терзал ее рот, подпитывая общую страсть, ее и свою. Не отдавая себе отчета в собственных действиях, Джорджина положила руки ему на плечи, а потом обхватила его голову и втянула его язык в рот. Желание Джона вспыхнуло с новой силой. Ему захотелось большего, и он, резко дернув, распахнул ее блузку. Оторвавшись от влажных губ Джорджины, он посмотрел на ее грудь, прикрытую белым кружевом, на такую соблазнительную ложбинку. Джон знал, что находится в опасной близости от точки невозвращения. Чувствовал, что этот момент близок, но у него еще было поле для маневра.

Обхватив ладонями ее груди, Джон зарылся лицом в ложбинку и услышал, как Джорджина тихо ахнула. Ее кожа была теплой и пахла чем-то сладковатым. Прикрыв глаза, он с наслаждением втягивал в себя этот запах и думал о том, что ему хочется сделать с ней. О том, что он уже делал с ней. Он провел кончиком языка по ложбинке, дав себе слово остановиться, когда ему не станет хватать воздуха.

– Джон, нам надо остановиться, – задыхаясь, проговорила Джорджина, но не отстранилась, не убрала руки с его затылка.

Джон знал, что она права. Даже если бы за стеной не было их общего ребенка.

На мгновение он прижался губами к ее груди над кружевной отделкой бюстгальтера и отстранился, хотя все его тело требовало продолжения и настойчиво подталкивало его к тому, чтобы повалить ее на пол и вставить в нее свой набухший член. И он едва не поддался на эти требования, когда заглянул ей в глаза. Потому что увидел в них желание провести остаток вечера обнаженной.

– Чтоб мне провалиться, – прошептала Джорджина, поправляя блузку.

Ее тягучий южный акцент напомнил Джону о той девушке, которую он подсадил к себе в машину семь лет назад. А еще он вспомнил, как она лежала в ворохе сбитых простыней.

– Кажется, это не очень-то похоже на неприязнь, – усмехнулся он.

– Надо проведать Лекси, – проговорила Джорджина и буквально выбежала из кухни.

Джон посмотрел ей вслед. Его тело горело, а член был таким твердым, что им можно было бы заколачивать гвозди. Дикое желание отзывалось у него в паху мучительными судорогами и требовало утоления. У него было три варианта. Подстеречь Джорджину в каком-нибудь углу и сорвать с нее одежду. Облегчить страдания собственными силами. Или измотать себя в тренажерном зале. Джон выбрал третий вариант как наиболее полезный для здоровья.

После получаса утомительных занятий на беговой дорожке в голове у него прояснилось, а из памяти улетучился вкус кожи Джорджины и ощущение тяжести ее груди на ладони. Еще полчаса он крутил педали велотренажера и только после этого решил, что нагрузки достаточно.

Джону было тридцать пять, и он знал, что еще год-два, и ему придется покинуть профессиональный хоккей. Ему хотелось, чтобы эти два года стали лучшими в его карьере, но он понимал, что работать надо больше, чем когда-либо.

По меркам хоккея он уже был стар. Он стал ветераном, а это означает, что сейчас ему нужно играть лучше, чем в двадцать пять, или выслушивать заявления о том, что он слишком стар и слишком медлителен для современной игры. Спортивные журналисты и клубное руководство проявляли повышенный интерес к ветеранам. Они следили за Гретцки, и за Месье, и за Гуллем. Следили они и за Ковальским. Если он плохо высыпался и его удары были слишком мягкими или плохо нацеленными, спортивные комментаторы тут же принимались обсуждать вопрос, а достоин ли он такого значительного контракта.

Наверное, в чем-то они правы. Возможно, он действительно где-то запаздывал на пару секунд, но он компенсировал это запаздывание чисто физической силой. Много лет назад Джон понял, что, если хочешь выжить, нужно уметь адаптироваться и приспосабливаться. Он все еще продолжал применять в игре силу, но теперь он применял ее умнее, используя при этом свое мастерство.

Прошлый сезон он преодолел без серьезных травм. Сейчас, за несколько недель до отъезда в тренировочный лагерь, он находился в своей лучшей физической форме. Он был здоров, полон энергии и готовности резать коньками лед.

Он был готов к Кубку Стэнли.

Джон тренировал ноги, пока в мышцах не появилось жжение, затем двести пятьдесят раз покачал брюшной пресс и встал под душ. Надев джинсы и белую футболку, он поднялся наверх.

Выйдя на террасу, он обнаружил, что Джорджина и Лекси сидят в шезлонге и любуются приливом. Пока Джон разжигал гриль, ни он, ни Джорджина не сказали ни слова, предоставив Лекси заполнять напряженную тишину. Во время ужина Джорджина почти не смотрела в сторону Джона. После ужина она принялась поспешно убирать со стола, явно стараясь держаться от него подальше. Джон не мешал ей в этом.

– Джон, а у тебя есть какие-нибудь игры? – спросила Лекси, опершись подбородком на руки. – Например, «Сладкая страна» или что-нибудь такое?

– Нет.

– А карты?

– Карты, может, и есть. – Джон встал и отправился на поиски колоды, но так и не смог ее найти. – Вероятно, и карт у меня нет, – сообщил он разочарованной девочке.

– Э-эх. Тогда давай поиграем в Барби?

Джон дал бы обрить себя наголо, лишь бы не играть в Барби.

– Лекси, – сказала Джорджина, появляясь в дверях кухни и вытирая руки полотенцем. – Сомневаюсь, что Джону хочется играть в Барби.

– Ну пожалуйста, – взмолилась девочка. – Я отдам тебе лучшие наряды.

Он взглянул на ее личико, на котором выделялись огромные голубые глаза и румяные щечки, и вдруг услышал собственный голос:

– Ладно, но я буду Кеном.

Лекси спрыгнула со стула и побежала в свою комнату.

– Кена у меня нет, потому что у него отвалилась нога, – бросила она через плечо.

Джон посмотрел на Джорджину, которая все еще стояла в дверях и сочувственно смотрела на него. Сейчас она уже не пыталась избежать его общества.

– А ты будешь играть? – спросил Джон, прикинув, что, если Джорджина тоже сядет играть, он сможет через некоторое время тихонько сбежать.

Она негромко засмеялась и направилась к дивану.

– Ни за что. Ведь ты первым отберешь лучшие наряды.

– Можешь отбирать первой, – предложил он.

– Извини, дружище. – Джорджина взяла журнал и села. – Выкручивайся сам.

Лекси вернулась в комнату с целым ворохом игрушек, и у Джона возникло нехорошее предчувствие, что освободится он нескоро.

Джон впервые в жизни играл в куклы. У него никогда не было ни сестры, ни подружек его возраста. Если он и играл с куклами, то это были знаменитые герои боевиков и мультиков, своего рода солдатики. А вообще он все детство играл в хоккей. Сейчас, одевая Барби, он понял следующее. Во-первых, натянуть леггинсы на резиновые ноги – чертовски сложная задача. Во-вторых, если бы Барби была настоящей, у него бы никогда не возникло желания ни одеть, ни раздеть ее. Она была костлявой и твердой, а ноги у нее были прямые как палки. Понял он и еще кое-что.

– Эй, Джорджина?

– М-м?..

Джон поднял голову и посмотрел на нее.

– Только никому об этом не рассказывай, ладно?

Джорджина чуть-чуть опустила журнал и поверх него устремила на Джона взгляд своих зеленых глаз.

– О чем?

– Об этом, – пояснил он, указывая на кукольный салон красоты. – Вот это уж точно серьезно повредит моей репутации и даже может превратить мою жизнь в ад.

Заливистый смех Джорджины разнесся по комнате, и Джон рассмеялся в ответ. Он представил, как глупо выглядит, когда сидит на полу и натягивает на куклу леопардовые сапоги. Смех Джорджины оборвался. Она отложила журнал.

– Пойду в душ, – сообщила она и встала.

Джон посмотрел вслед Джорджине и снова вернулся к игре.

Лекси продержалась до десяти часов. Уставшая, она настояла на том, чтобы Джон отнес ее в кровать. Согласившись играть в «Большой салон красоты для Барби», он заработал немало очков в глазах дочери.

В какой-нибудь другой ситуации Джорджина, вероятно, обиделась бы на отступничество Лекси, но сегодня ее голова была занята другими проблемами. Причем серьезными. После того поцелуя в кухне Джон заметно вырос в ее глазах. А потом, как будто этого оказалось мало, он уселся на пол и стал играть в куклы со своей шестилетней дочерью. Сначала это выглядело забавным. Но потом вдруг все перестало казаться забавным. Джон стал выглядеть абсолютно естественно, и не было ничего странного в том, что он сидит на полу и надевает на Барби леггинсы. Он был отцом, а она была матерью. Они вдруг стали похожи на семью. Только на самом деле они не были семьей. И когда они с Джоном переглянулись и рассмеялись, Джорджина ощутила болезненный укол в сердце.

И все это очень грустно, подумала Джорджина, выходя на террасу. Океана видно не было, зато шум волн был слышен отлично. Сильно похолодало, и она порадовалась, что надела свитер и джинсовую юбку. Ноги у нее замерзли, так как она была босой. Обхватив себя руками, Джорджина подняла глаза к ночному небу. Она плохо разбиралась в астрономии, но на звезды смотреть любила.

Джорджина услышала, как позади нее открылась и закрылась дверь, и почувствовала, как ей на плечи лег плед.

– Спасибо, – поблагодарила она и запахнула плед поплотнее.

– Не за что. Знаешь, по-моему, Лекси заснула еще до того, как я уложил ее в кровать. – Джон остановился рядом с ней у перил.

– Она всегда быстро засыпала. Для меня это было спасением. Я люблю Лекси, но больше всего я люблю ее спящей. – Джорджина покачала головой: – Звучит ужасно.

Джон тихо хмыкнул.

– Нет, ничего ужасного. Теперь я знаю, что она может вымотать человека до предела, и буду по-другому относиться к родителям – с уважением.

Джорджина покосилась на его профиль – Джон смотрел на океан.

– А каким ты был в детстве? – неожиданно спросила она.

– Я был во всем слишком. Думаю, я укоротил жизнь деда лет на десять, если не на больше.

Джорджина повернулась к нему:

– Об Эрни и своей матери ты говоришь. А где твой отец?

Джон пожал плечами:

– Я его не помню. Он погиб в автомобильной аварии, когда мне было пять. Мама работала на двух работах, поэтому меня воспитывали главным образом дед и бабушка. Бабушка Дороти умерла, когда мне было двадцать три.

– Получается, что у нас с тобой много общего. Нас обоих воспитывали бабушки.

Джон посмотрел на нее, и свет из дома упал на его профиль.

– А твоя мать?

Несколько лет назад Джорджина наврала ему про свое прошлое, выдумала его. Джон наверняка уже забыл, что она рассказывала. Но сейчас Джорджина была довольна тем, какой она стала, и теперь надобность во лжи отпала.

– Я не нужна своей матери.

– Не нужна? – нахмурился Джон. – Почему?

Джорджина пожала плечами и устремила взгляд в ночь, на темнеющий во мраке слабо различимый силуэт скалы Хейстэк.

– Она не была замужем, и, видимо… – Помолчав, она проговорила: – Дело в том, что я даже не знаю почему. В прошлом году я случайно узнала от своей тетки, что мать хотела сделать аборт, но бабушка удержала ее. Когда я родилась, из роддома меня забрала бабушка. Сомневаюсь, что мать хоть раз взглянула на меня, прежде чем уехать из города.

– Неужели это правда? – В голосе Джона звучало недоверие.

– Да. – Джорджина подобрала свисающие концы пледа. – Я всегда верила, что она вернется, и старалась хорошо вести себя, чтобы ей захотелось взять меня к себе. Но она так и не вернулась. Даже ни разу не позвонила. – Джорджина снова пожала плечами и потерла замерзшие руки. – Бабушка изо всех сил старалась заменить мне ее. Кларисса Джун любила меня и заботилась обо мне. То есть должным образом готовила меня к тому, что я стану чьей-то женой. Она хотела, чтобы я вышла замуж, пока она жива, поэтому незадолго до смерти принялась усердно подыскивать мне мужа. Дошло до того, что я даже отказывалась ходить с ней по магазинам за продуктами. – Джорджина улыбнулась своим воспоминаниям. – Она буквально пыталась всучить меня всем и каждому, от кассиров до менеджеров. – Джорджина ожидала, что Джон рассмеется, но он даже не улыбнулся.

– А твой отец?

– Я не знаю, кто мой отец.

– И никто никогда тебе не рассказывал о нем?

– Никто, кроме матери, не знал, кто он такой, а она не хотела говорить. Когда я была маленькой, я иногда думала… – Она замолчала и смущенно покачала головой. – Ну, это глупости, – сказала она, пряча нос в плед.

– Что ты думала? – спросил Джон.

Джорджина внимательно посмотрела на него и решилась, тронутая нежностью, прозвучавшей в его голосе.

– Мне казалось, что если бы он знал обо мне, то обязательно полюбил бы меня, потому что я всегда старалась быть хорошей девочкой.

– Это не глупости. Уверен, что, если бы отец знал о твоем существовании, он действительно любил бы тебя.

– Вряд ли. – Она по собственному опыту знала, что мужчины, о чьей любви она мечтала, так и не смогли полюбить ее. И Джон – живой пример тому. – Думаю, я была бы ему безразлична, но все равно спасибо за добрые слова.

– Нет, это не добрые слова. Я уверен, что было бы именно так.

Джорджина считала, что Джон ошибается, но теперь это не имело значения. Она уже давно перестала мечтать.

Ветер трепал им волосы. Они молчали и смотрели, как на берег набегают серебристо-черные волны. А потом Джон заговорил, но так тихо, что его голос был едва слышен в шуме ветра:

– Ты здорово расстроила меня. – Он сунул руки в карманы джинсов и повернулся к Джорджине. – И знаешь, нам надо обсудить то, что сегодня произошло в кухне.

Джорджину тронуло его сочувствие, а вот обсуждать их поцелуй ей не хотелось. Она не знала, почему он поцеловал ее, почему она ответила на его поцелуй и почему у нее не было сил сказать «нет». У нее замерзли ноги, и сейчас ей хотелось поскорее лечь в кровать и разобраться в своих ощущениях.

– Совершенно ясно, что меня тянет к тебе.

Услышав эти слова, Джорджина решила немного задержаться и выслушать Джона.

– Помнишь, я говорил, что у меня на тебя иммунитет? В общем, я лгал. Ты красивая и нежная, и если бы между нами сложились другие отношения, я бы отдал легкое за то, чтобы заняться с тобой любовью. Но отношения у нас сложные, поэтому, если ты заметишь, что я смотрю на тебя так, будто вот-вот наброшусь, знай: тебе ничего не грозит. Мне тридцать пять, и я умею владеть собой.

Никто никогда не предлагал Джорджине пожертвовать жизненно важным органом за то, чтобы быть с ней.

– Обещаю, что я больше не поцелую тебя, не прикоснусь к тебе и не буду к тебе приставать. Думаю, мы оба понимаем, что секс между нами был бы ошибкой.

Хотя Джорджина и была согласна с ним, ее все же немного разочаровало умение Джона владеть собой.

– Ты, конечно, прав.

– Это разрушило бы все, о чем мы с таким трудом договорились.

– Верно.

Джон повернулся к ней:

– И тогда через какое-то время меня перестанет тянуть к тебе. – Его взгляд стал пристальным.

– Ты так думаешь?

Между его бровей залегла складка, и он покачал головой:

– Нет. Какой же я идиот. – Джон вынул руки из карманов и, взяв лицо Джорджины в ладони, погладил ее по щекам, а потом прижался лбом к ее лбу. – Я страшный эгоист, и я хочу тебя, – хрипло проговорил он. – Я хочу целовать тебя, прикасаться к тебе и… – Он замолчал, и Джорджина увидела задорные искорки в его глазах. – … и приставать к тебе. И хотя мне уже тридцать пять, я не в состоянии контролировать себя, когда ты рядом. Желание просто сводит меня с ума, я постоянно думаю о том, чтобы завалить тебя в постель. Ты понимаешь это?

Джон обнял ее с такой силой, что она едва не задохнулась. Это объятие истощило запас ее благоразумия. Джорджина не нашла в себе сил ответить и лишь помотала головой.

– Вчера ночью ты мне приснилась в ужасно неприличном сне. Я творил нечто дикое. Я делал такое, о чем нельзя говорить, и я не буду, потому что, если я расскажу тебе, у меня возникнут проблемы.

«Я снилась ему?» Джорджина тщетно пыталась придумать какой-нибудь умный и дерзкий ответ. Здравомыслие покинуло ее именно в то мгновение, когда Джон заговорил о приставаниях.

– Поэтому я жду твоей помощи. Я рассчитываю, что ты скажешь «нет». – Он потерся губами о ее губы. – Скажи мне «нет», и я оставлю тебя в покое.

Он был слишком близко, он был слишком красив, и она слишком хотела его, чтобы проявлять благоразумие. Ей хотелось раствориться в нем, и вероятность отрицательного ответа она даже не рассматривала. Ее руки выпустили плед, и тот, соскользнув с ее плеч, упал на пол.

Джорджина схватила Джона за полы куртки и притянула к себе. Кончиком языка она провела по его губам и приоткрыла его рот. Предыдущий поцелуй был стремительным, он достиг накала за секунды. Сейчас они пользовались тем, что впереди у них вся ночь и спешить некуда.

Когда-то Джорджина хорошо знала, как доставить удовольствие мужчине. Это умение, превращенное ею в искусство, таилось где-то внутри ее. Однако она не знала, сохранилось ли оно, получится ли у нее снова дразнить мужчину и сводить его с ума. Она сунула руки Джону под куртку и провела ладонями по его животу. От ее прикосновения его мышцы напряглись, и он сильнее впился в ее губы. Ее язык дразнил его язык, она чувствовала его учащенное дыхание, слышала, как громко стучит его сердце.

Джон прижал ее бедра к себе, и Джорджина сразу ощутила, как набух его член. В ней мгновенно вспыхнула страсть, подпитанная удовлетворенным женским тщеславием. Она слегка потерлась о него, и он вжался в нее еще сильнее, а потом вдруг отстранился.

– Семь лет назад ты была потрясающа, – проговорил он. – У меня такое ощущение, что с тех пор ты стала еще лучше.

Джорджина хотела сказать ему о своих сомнениях. Ведь у нее не было практики, и она опасалась, что не сумеет ответить на его страсть должным образом. Неожиданно она ощутила холод, который пробрался ей под свитер. От этого холода ее не спасал огонь, распаленный в ней чувственными губами Джона и его бесстыдными словами. Она поежилась.

– Пойдем, – позвал он и взял ее за руку. Прижав к себе, он повел ее в дом. Остановившись, чтобы закрыть за собой дверь, он нежно поцеловал, ее и снял куртку. – Тебе все еще холодно? – спросил он, бросая куртку на диван.

Джорджина была вся в мурашках, но не от холода.

– Я в порядке, – ответила она и потерла ладонями плечи.

– Разжечь огонь?

Джорджине не хотелось так долго ждать, когда у нее появится возможность насладиться его телом, однако она не хотела показаться изголодавшейся по сексу.

– Если тебя не затруднит.

Джон усмехнулся:

– Как-нибудь справлюсь.

Он подошел к камину, обложенному белыми и голубыми изразцами, и щелкнул тумблером. Из газовой горелки вырвалось пламя и заплясало на искусственных поленьях.

Джорджина улыбнулась.

– Это мошенничество!

– Ничего подобного! Если бы я был скаутом, тогда да, это можно было бы назвать мошенничеством, а скаутом я никогда не был.

– Нетрудно догадаться.

Джорджина повернулась к панорамному окну, но увидела там только свое отражение. Вдруг она в панике стала вспоминать, какое на ней белье.

– О чем? – спросил Джон, подойдя к ней сзади. – Что я не был скаутом? – Он обнял ее и привлек к своей груди. – Или что у меня ненастоящий огонь?

Джорджина смотрела на их отражение в окне. Она вглядывалась в красивое лицо Джона, и мысли о белье уже не волновали ее. Поддавшись порыву, она попкой прижалась к его паху.

– Как, твой огонь ненастоящий?

Джон судорожно выдохнул, напряженно хмыкнул и хрипло произнес:

– Если будешь хорошо себя вести, я тебе покажу.

Он снял с нее свитер и отшвырнул его в сторону. Джорджине захотелось прикрыть грудь руками, но она пересилила себя. Оставшись в джинсовой юбке и голубом атласном бюстгальтере, она спокойно стояла и ждала продолжения. Джон обнял ее сзади, провел руками по животу и взял в ладони ее большие груди.

– Ты прекрасна, – сказал он, поглаживая большими пальцами то место, где под атласом топорщились соски. – Так прекрасна, что дух захватывает.

Джорджина знала, что он имеет в виду. Глядя на его руки, ласкающие ее грудь, она сама чувствовала себя так, будто из легких выкачали весь воздух. Словно завороженная, она наблюдала за тем, как Джон расстегивает крючки и медленно спускает бретельки с плеч. Голубой бюстгальтер упал на пол. Джорджина смутилась и попыталась уткнуться ему лицом в грудь, но Джон не дал ей спрятать лицо.

– Нас могут увидеть, – проговорила она.

– Там никого нет. – Он неторопливо водил пальцами по ее груди.

Джорджина задышала учащенно.

– А вдруг появится?

– Мы значительно выше пляжа.

Джон сжал ее соски большим и указательным пальцами и потянул вверх, и все остальное перестало волновать Джорджину. Ей было бы все равно, даже если бы на террасе вдруг появилась целая толпа народу. Выгнувшись и подняв руки, она обхватила Джона за шею и притянула к себе его лицо. Жадно приникла к его губам и всунула язык ему в рот. Он застонал и стал яростно терзать ее грудь, стискивал ее, тянул за соски вверх и в стороны. Затем он расстегнул юбку и спустил ее вниз. Вслед за юбкой к ногам Джорджины упали и атласные голубые трусики. Переступив через одежду, она ногой отбросила ее в сторону. Теперь она была полностью обнажена и ягодицами прижималась к шершавым джинсам Джона. То, что он был одет, еще сильнее возбуждало Джорджину. Двигая бедрами, он прижимался к ней набухшим членом и одновременно покрывал поцелуями ее шею, покусывал плечи, пощипывал губами кожу.

Джорджина смотрела в темное окно и видела, как его большие руки скользят по ее телу. Он ласкал ее груди, живот, бедра. Просунув колено между ее коленей, он заставил ее раздвинуть ноги, и рукой стал неторопливо ласкать ее. Она тут же стала влажной, и ее пронзила сладостная боль. Внутри ее огненной лавой растекалось желание. Она смотрела на свое отражение и не узнавала женщину, которую видела там. Эта женщина в отражении выглядела опьяненной. Джорджина услышала, как из ее горла вырвался стон, и испугалась, что сейчас кончит, если не остановит Джона. А она хотела испытать экстаз одновременно с ним.

Позволив себе еще несколько мгновений понаслаждаться его ласками, она повернулась к нему и обняла за шею. Жадно целуя его, она стала согнутой коленкой тереться о его пах. Джон застонал и, стиснув Джорджину, приподнял ее. Она нежно провела губами по его шее, а потом, изогнувшись, соскользнула на пол и вытащила из его джинсов футболку.

Джон закинул одну руку за голову и, подтянув майку к шее, сорвал ее с себя. Джорджина перевела взгляд с его лица на широкую мускулистую грудь, поросшую курчавыми волосками, которые над животом собирались в узкий мыс, исчезавший под ремнем джинсов. Обнаженной грудью она прижалась к нему так, чтобы этот мыс оказался у нее в ложбинке.

– Взгляни на себя, – негромко проговорил Джон. – Ты – лучший подарок в моей жизни. Ты как рождественский подарок, завернутый в красивую бумагу.

Повозившись с молнией его джинсов, Джорджина наконец расстегнула ее.

– Ты был послушным мальчиком? – спросила она, засовывая руки ему в брюки.

– Боже, да, – судорожно выдохнул Джон. Она приспустила джинсы вместе с его трусами.

– В таком случае, – продолжала она, обхватывая его тугой член, – в кого ты хочешь поиграть? В гадкого мальчишку или в хорошего?

Шумно дыша, Джон снял кроссовки.

– Я не знаю, как играть в хорошего. Слишком много лет я играл так, что меня удаляли с поля, поэтому мне поздно меняться.

– Значит, играем в гадкого?

Джорджина решительно спустила джинсы и трусы Джона и провела ладонями по его бедрам. От ее прикосновения его мышцы напряглись, и она пришла в восторг оттого, что ее ласки так действуют на него.

– О-о, – простонал Джон.

Он переступил через одежду, достал из заднего кармана джинсов свой бумажник, бросил его на столик возле дивана и выпрямился. Теперь перед Джорджиной стоял обнаженный атлет с совершенным телом. Годы тренировок проявлялись в рельефе мышц. Он выглядел мощным и сильным.

Джорджина приблизилась к нему, и ей в живот уперся его горячий член. Она обхватила его пальцами и подняла глаза к лицу Джона. Его взгляд был затуманен страстью, и она поняла, что не забыла, как доставлять удовольствие мужчине. И как доставить удовольствие именно этому мужчине. Семь лет назад он сам научил ее, как сводить его с ума, и она хорошо усвоила тот урок. Подавшись вперед, Джорджина кончиком языка прикоснулась к его мягкому соску, а потом сжала его губами, и он тут же набух и стал твердым.

Джон запустил пальцы ей в волосы и прижал ее голову к своей груди.

– Как же мне хорошо! Я сейчас умру!

Прижимаясь к нему грудью, Джорджина приподнялась на цыпочки.

– Тогда моли Господа, чтобы он смилостивился над твоей душой, – прошептала она и взяла в рот мочку его уха.

Легонько куснув Джона в шею и в плечо, она стала целовать его, спускаясь вниз вдоль мыса волос к низу живота.

Встав перед ним на колени, она стала целовать и гладить его член.

– Тайм-аут, – вдруг проговорил Джон и, подхватив ее под мышки, поднял на ноги.

– Никаких тайм-аутов, – решительно заявила Джорджина. Она уперлась ладонями ему в грудь и толкнула. Джон попятился, и она стала наступать на него. – Это не хоккейный матч – Она толкала его до тех пор, пока он не уперся икрами в диван. – А я не твой товарищ по команде. – Джон вынужден был сесть, и она встала между его раздвинутых ног.

– Джорджи, дорогая, я бы никогда не принял тебя за парня.

Он одной рукой обхватил ее за ягодицы и, притянув к себе, горячими губами сжал ее сосок. Другую руку он сунул ей между ног и стал пальцами ласкать ее. Джорджина ощущала, как по ее венам растекается огонь. Она с Джоном, с человеком, который способен заставить ее чувствовать себя красивой и желанной. С мужчиной, который когда-то вырвал у нее сердце и вернул его девять месяцев спустя.

Джорджина отдавалась наслаждению, пока Джон ласкал ее губами и пальцами. Когда она поняла, что хватит, что она уже близка к концу, Джорджина отступила.

Не говоря ни слова, Джон взял со стола бумажник и достал оттуда презерватив в блестящей упаковке. Он зубами разорвал пакетик и собрался вытащить оттуда презерватив, но Джорджина опередила его.

– Мужчина не должен делать женскую работу, – сказала она и принялась натягивать тонкий латекс на его огромный и горячий член, который пульсировал под ее пальцами и словно рвался вперед.

Затем она встала коленями на диван над Джоном, заглянула в его голубые глаза и стала медленно опускаться.

Член Джона был таким огромным и твердым, что сразу же заполнил ее всю. Джорджина несколько мгновений сидела не двигаясь, как бы давая члену время приспособиться к ее лону. Она даже сквозь презерватив ощущала, как он горяч. Опершись Джону на плечи, она поцеловала его в губы и задвигалась. Ее движения были неловкими – то ли из-за неопытности, то ли потому, что колени утопали в мягких подушках дивана.

– Расслабься, – посоветовал ей Джон и подхватил ее под ягодицы. – Не торопись.

Джорджина со стоном впилась ему в губы. Она уже не могла расслабиться, она зашла слишком далеко, чтобы не торопиться.

Одной рукой поддерживая ее под попку, а другой – за спину, Джон повернул ее и уложил на диван. Оставаясь в ней, он устроился сверху, вытянув одну ногу и упираясь ею в пол.

– Женщина не должна делать мужскую работу, – сказал он и неожиданно вышел из нее.

Долгий стон Джорджины звучал до тех пор, пока он рывком не ворвался в нее. Она приникла к нему, а он стал двигаться все быстрее и быстрее, постепенно подводя ее к заветной грани. Она что-то шептала, подгоняя его. Возможно, потом ей станет стыдно, но сейчас она не могла контролировать себя.

– Вот так, родная, – шептал Джон, с каждым рывком входя в нее все глубже. – Говори, рассказывай все, что хочешь.

И Джорджина рассказывала обо всем. А он говорил ей, как она красива и как ему хорошо с ней. И каждое слово Джона, каждое его движение разжигали в ней пламя жизни. Она кончила, выкрикивая его имя, мышцы ее лона с силой сжали его член, сладостная судорога сотрясла ее тело.

Закрыв глаза, Джон дал себе волю. Он ответил на ее крик восторженным стоном. Он вошел в нее в последний раз и кончил, чертыхаясь, как самый настоящий хоккеист.

Глава 14

Сидя на краю кровати, Джон надевал серебристо-голубые кроссовки. Его спальня напоминала поле битвы. Простыни сбились в ком, одеяло и подушки валялись на полу. На туалетном столике стояли грязные тарелки с недоеденными сандвичами. Картина, купленная им у местного художника, лежала на полу в обломках рамы.

Завязав шнурки, он встал. В комнате еще стоял их с Джорджиной запах, запах секса.

«Дикая». Именно с этим словом у него ассоциировалась прошедшая ночь. Наполненная диким сексом с красивой дикаркой. Только жизнь от этого не становилась лучше.

Потому что имелась одна проблема. Джорджина не была просто красивой дикаркой. Она не была девушкой, с которой он периодически встречался. Не была она и его подружкой. И естественно, не была она и одной из тех, кому просто надо переспать со знаменитым хоккеистом. Она была матерью его ребенка. И это здорово все осложняло.

Джон вышел в коридор. Проходя мимо спальни для гостей, он остановился и заглянул в приоткрытую дверь. Глаза Джорджины были закрыты, дыхание казалось ровным и легким. Она спала в ночной сорочке, застегнутой до самого горла. А всего четыре часа назад она, забравшись в джакузи, изображала из себя королеву родео. Джону особенно понравилось, как она,сидя на его члене и двигая бедрами, со своим неподражаемым южным акцентом шептала его имя.

Заметив какое-то шевеление позади Джорджины, Джон перевел взгляд на Лекси. Он увидел, что она поворачивается на другой бок. Осторожно отступив в коридор, Джон направился к лестнице.

Этой ночью Джорджина приоткрыла ему окошко в свое прошлое, позволила ему увидеть маленькую закомплексованную девочку и тем самым добавила еще один ракурс к его взгляду на нее взрослую. Вряд ли она намеревалась что-либо изменить. И естественно, она не стремилась повлиять на его мнение о ней. Однако это произошло.

Джон вошел в кухню и открыл холодильник. Взяв йогурт с высоким содержанием протеинов и углеводов, он хорошенько встряхнул бутылку, отвинтил крышку, а затем нажал кнопку перемотки на автоответчике. Прибавив громкость и привалившись бедром к столику, он завтракал и слушал сообщения. Первое было от Эрни. Пока дед, как обычно, ворчал по поводу необходимости общаться с автоответчиком, Джон думал о Джорджине. Он вспоминал, как она рассказывала о своей матери. Как посмеивалась над попытками бабушки выдать ее замуж. Как называла глупостью мечты об отцовской любви. Было ясно, что она многого ожидала от жизни, но ее ожидания не оправдались. Автоответчик пискнул, и в кухне зазвучал голос Дуга Хеннесси, агента Джона. Дуг извещал Джона о том, что договорился о встрече с «Бауэром», так как нужно поговорить с ребятами, которые делали ему на заказ коньки, и понять, почему вдруг и прошлом сезоне ботинки стали натирать. Джон всегда катался в «бауэрах». И будет кататься. Он не настолько суеверен, как некоторые ребята в команде, но все же достаточно суеверен, чтобы устранить проблему, а не менять производителя.

Автоответчик выключился. Джон бросил пустую бутылку из-под йогурта в мусорную корзину и вышел из кухни. Терраса и пляж под домом были окутаны туманом. Бледные лучи утреннего солнца пронзали туман и проникали в гостиную через широкое окно.

Прошлой ночью в этом окне он видел отражение Джорджины. Он видел, как, освобождаясь от одежды, открывается ее красивое тело. Как страсть смягчает ее черты и заволакивает взгляд. Он в отражении видел, как его руки гладят ее нежную кожу, как его ладони обхватывают ее грудь.

Джон вышел на террасу и сбежал вниз по лестнице к пляжу. Он старался не топать, чтобы не разбудить Джорджину. Знал, что после этой дикой ночи ей нужно отдохнуть.

А ему – подумать. Ему нужно осмыслить то, что произошло, и решить, что теперь делать. Он не может избегать Джорджину, да ему этого и не хочется. Она нравится ему. Она заслужила его уважение тем, что столь многого добилась в жизни. Сейчас он лучше узнал ее. Теперь Джон понимал, почему семь лет назад она не рассказала ему о Лекси и уже не так переживал из-за этого.

Однако не переживать и любить – это совершенно разные вещи. Да, Джорджина ему нравится. А на большее он, по всей видимости, не способен. Он уже дважды был женат, но не любил ни одну женщину.

Люди часто путают секс с любовью. А он никогда. Это два абсолютно разных понятия. Он любит деда. Любит мать. Любовь, которую он испытывает к своим детям – сначала к Тоби, а теперь к Лекси, исходит из глубин его души. Однако он никогда не испытывал любви к женщине, такого чувства, которое сводило бы его с ума. Джону хотелось надеяться, что и Джорджина понимает разницу между любовью и сексом. Иначе иметь с ней дело будет очень тяжело.

Не надо было распускать руки прошлой ночью, но в обществе Джорджины Джон не мог поступать разумно. Он может давать себе любые указания, однако ему известно, что эти указания он не выполнит.

Оказавшись на плотном мокром песке, Джон, продолжая размышлять, занялся комплексом упражнений по растягиванию мышц.

Их отношения и так напряженные, так зачем добавлять лишние сложности. Джорджина – мать его ребенка, и он не должен допускать, чтобы у него в голове появлялись грязные мысли. Надо контролировать себя. Ведь он спортсмен, привыкший к дисциплине. Поэтому он справится.

А если не справится.

Джон опустил одну ногу и поднял другую. Он обязательно справится. Ему не следует даже думать о неудаче.

Джорджина сладко зевнула, наливая молоко в миску с разноцветными колечками «Фрут лупе». Заправив прядь волос за ухо, она пересекла кухню и поставила миску на стол.

– А где Джон? – спросила Лекси, берясь за ложку.

– Не знаю.

Джорджина села напротив дочери, запахнула полы халата, оперлась локтями на стол и положила голову на сложенные ладони. Она чувствовала себя ужасно уставшей, все мышцы болели. Так они болели у нее только тогда, когда она в прошлом году три раза сходила на занятия аэробикой.

– Наверное, опять бегает.

Лекси набрала в ложку пропитавшиеся молоком колечки и отправила их в рот. Зеленое колечко упало ей на пижаму, на которой была изображена принцесса Жасмин. Она подобрала его и бросила в миску.

– Наверное, – согласилась Джорджина, удивляясь, зачем Джону понадобилось тренироваться после вчерашней ночи.

Они занимались любовью в разных местах, а закончили грандиозным финалом в джакузи. Она намылила его всего, с ног до головы, а потом медленно смывала мыло и целовала. Он же в ответ слизывал с нее капли воды. В общем, можно сказать, что они устроили себе хорошую разминку. Джорджина прикрыла глаза и стала вспоминать его сильные руки и рельефную грудь. Она представляла, как прижимается к его могучей спине и, обхватив его руками, ласкает его член, и в ней поднималось желание.

– Наверное, он скоро вернется, – сказала Лекси, жуя колечки.

Джорджина очнулась. Образ Джона исчез, уступив место реальности, в которой Лекси с чавканьем поглощала разноцветные колечки.

– Пожалуйста, ешь с закрытым ртом, – автоматически напомнила ей Джорджина.

Неожиданно ей стало стыдно. Неприлично думать о таких фривольных вещах в присутствии невинного ребенка. Да и вообще это никуда не годится – представлять голого мужчину перед чашкой утреннего кофе.

Джорджина подошла к шкафчику и достала кофе «Стар-бакс». Благодаря Джону она впервые за долгое время почувствовала себя истинной женщиной. Он смотрел на нее голодными глазами, и она ощущала себя желанной. Он подарил ей удивительное наслаждение. В его руках она превращалась в женщину, уверенную в своей сексуальности. Впервые за долгое время она любила свое тело и была уверена в себе.

И все-таки секс с Джоном был ошибкой. Джорджина поняла это в тот момент, когда, прощаясь с ней у порога гостевой спальни, он поцеловал ее в последний раз. Она почувствовала это сердцем. Джон не любит ее. Сознавать это ей было очень больно. Но ведь она с самого начала знала, что Джон не любит ее.

Он никогда не давал ей понять, что испытывает к ней нечто большее, чем страсть. Джорджина не винила его. Она сама виновата в том, что испытывает эту боль и что отныне будет еще острее ощущать свое одиночество.

Джорджина налила воду в кофеварку и нажала кнопку «пуск». Дожидаясь кофе, она думала о том, что раньше воображала, будто сможет отдаваться Джону телом, но не сердцем. Теперь все эти иллюзии развеялись как туман, прогретый утренним солнцем.

Надо смотреть правде в глаза. Она всегда любила Джона. Только что же ей с этим делать?

Зазвонил телефон, и Джорджина вздрогнула. Автоответчик дважды пискнул и включился:

– «Эй, Джон, – зазвучал мужской голос, – это Керк Шварц. Извини, что так долго не звонил. Последние две недели я был в отпуске – за пределами штата. Что касается твоего запроса, копия свидетельства о рождении твоей дочери лежит передо мной. В графе «отец» мать написала «неизвестен».

Джорджина стояла как громом пораженная. Ее взгляд был прикован к автоответчику, в котором продолжала крутиться пленка:

– «Если мать все еще готова сотрудничать, заменить свидетельство не составит труда. Что касается инспекции и опеки, мы поговорим о твоих законных правах, когда ты вернешься в город. В последней нашей беседе, как я понял, мы решили, что наилучший путь – это поддерживать ее мать в состоянии счастливого неведения, пока мы не придумаем, что можно сделать по закону. Гм… Думаю, то, что ты до недавнего времени не знал о существовании у тебя дочери, а также твой немалый доход, и желание содержать ребенка дает тебе огромные преимущества. Вероятно, тебя торжественно наградят опекой, как если бы ты находился в разводе с матерью. Мы все обсудим, когда ты вернешься в город. До встречи. Пока». – Пленка замерла.

Джорджина ошеломленно хлопала глазами. Потом она повернулась к Лекси и стала смотреть, как девочка слизывает молоко с ручки ложки.

В груди возникла неприятная дрожь, быстро распространившаяся по всему телу. Джорджина поднесла дрожащую руку ко рту. Джон нанял адвоката. Он же обещал, что не будет его нанимать! Значит, он солгал ей. Он хочет отнять у нее Лекси, и она, Джорджина, пребывая в блаженном неведении, своими руками отдала ему то, чего он так желал. Она отмахнулась от своих опасений и дала ему возможность проводить время с дочерью. Она пыталась не обращать внимания на собственные страхи, потому что хотела лучшей судьбы для дочери.

– Поторопись, – сказала она Лекси, выходя из кухни. Надо уезжать. Надо убраться подальше от этого дома и от Джона.

За десять минут Джорджина успела переодеться, почистить зубы, причесаться и побросать вещи в чемоданы. «Поддерживать ее мать в состоянии счастливого неведения…» Джорджину затошнило, когда она вспомнила, как счастлива была прошлой ночью. Значит, Джон спал с ней исключительно по необходимости.

Еще пять минут ушло на то, чтобы погрузить вещи в машину.

– Пошли, Лекси, – позвала она, возвращаясь в дом. Джорджина спешила уехать до того, как вернется Джон. Она не хотела ссориться с ним. Потому что не доверяла себе. Она пыталась честно соблюдать договоренность, но не больше. Гнев разгорался в ней, как пламя в паяльной лампе. Ну и пусть! Уж лучше испытывать ярость, чем чувствовать себя униженной и страдать от душевной боли.

Лекси вышла из кухни. Она все еще была в пижаме.

– А куда мы едем?

– Домой.

– Почему?

– Потому что пора.

– А Джон тоже с нами поедет?

– Нет.

– Тогда и я не поеду.

Джорджина открыла входную дверь. Лекси нахмурилась и нехотя вышла из дома.

– Сегодня не суббота, – надув губы, заявила она. – А ты говорила, что мы останемся до субботы.

– Планы изменились. Поэтому мы возвращаемся домой раньше срока. – Джорджина застегнула на ней ремень безопасности и положила на колени майку, шорты и расческу. – Когда выедем на шоссе, ты сможешь переодеться, – пояснила она, садясь за руль.

Джорджина завела двигатель и включила заднюю скорость.

– Я забыла Барби в ванной!

Джорджина нажала на тормоз и посмотрела на помрачневшую дочь. Она знала: если не вернуться в дом и не принести куклу, Лекси будет донимать ее всю дорогу до Сиэтла.

– В какой ванной?

– В той, что рядом с кухней.

Джорджина вернула машину на прежнее место и вышла из нее.

– Я оставила двигатель включенным, поэтому ни к чему не прикасайся.

Лекси уклончиво дернула плечом.

Впервые за всю свою взрослую жизнь Джорджина так бежала. Она влетела в дом, ворвалась в ванную. Кукла сидела на мьшьнице. Схватив ее за ногу, Джорджина повернулась и едва не налетела на Джона. Он стоял в дверях, опершись руками на косяк.

– Джорджина, что происходит?

Ее сердце буквально выпрыгивало из груди. Она ненавидела Джона. И себя тоже. Во второй раз она позволила ему использовать ее, и он опять причинил ей нестерпимую боль.

– Уйди с дороги, Джон.

– Где Лекси?

– В машине. Мы уезжаем.

Он прищурился.

– Почему?

– Потому. Сам виноват. – Она толкнула его в грудь. Джон отступил, но ей не удалось убежать далеко. Он настиг ее у входной двери и схватил за руку.

– Ты всегда так ведешь себя с теми мужиками, с которыми спишь, или мне просто не повезло?

Джорджина резко повернулась и замахнулась на него единственным имевшимся у нее оружием. Удар мокрой Барби пришелся в плечо. Голова куклы оторвалась и пролетела через гостиную. Джорджина вся кипела от ярости, и ей казалось, что с ее головой сейчас произойдет то же самое, что и с головой несчастной Барби.

Джон перевел взгляд с безголовой куклы у нее в руке на ее лицо. Его брови были удивленно подняты.

– Да в чем дело?

Врожденная южная любезность, уроки школы обаяния и годы благотворного влияния бабушки в мгновение ока превратились в пепел, сожженные гневом Джорджины.

– Убери от меня свои грязные лапы, ты, мерзкий подонок!

Джон и не подумал отпустить ее. Он буквально сверлил Джорджину взглядом.

– Прошлой ночью они тебе не казались грязными. Хочу тебе напомнить, что мы оба получили удовольствие. Вполне возможно, что это было неправильное решение, но так уж произошло. А теперь, прошу тебя, давай поговорим как взрослые люди.

Джорджина вырвала руку из его пальцев и отступила на шаг. Ей очень хотелось быть большой и сильной, чтобы хорошенько врезать ему. И еще ей очень хотелось подобрать такие слова, которые ранили бы его в самое сердце.

– Ты позаботился о том, чтобы осчастливить меня прошлой ночью, не так ли?

Джон удивленно посмотрел на нее.

– Слово «осчастливить» не хуже других, но я бы употребил «насытить». Если же тебе больше нравится «осчастливить», что ж, мне приятно это слышать. Ты была счастлива. Я был счастлив. Мы оба были счастливы до безумия.

Джорджина указала на него безголовой куклой.

– Ублюдок. Ты использовал меня.

– Да? Это когда же? Когда ты кусала мне мочку или когда твои руки были у меня в штанах? Я вижу ситуацию чуть иначе: мы оба использовали друг друга.

Джорджина устремила на него убийственный взгляд. Они говорят о разных вещах, хотя все было именно так, как видится Джону.

– Ты обманул меня.

– В чем же?

Чтобы не дать ему возможности солгать еще раз, Джорджина решительно прошла в кухню, перемотала назад пленку автоответчика и нажала кнопку прослушивания. Когда в помещении зазвучал голос адвоката, она повернулась к Джону и стала наблюдать за выражением его лица.

– Ты делаешь из мухи слона, – сказал он, когда пленка остановилась. – Это не то, что ты думаешь.

– Это твой адвокат?

– Да.

– Тогда дальнейшее общение между нами будет происходить через адвокатов. – После непродолжительной паузы она ледяным тоном добавила: – И держись подальше от Лекси.

– Ни в коем случае.

Джон, огромный, сильный, привыкший добиваться своего исключительно силой воли, навис над ней как скала. Но это не испугало Джорджину.

– Тебе нет места в нашей жизни.

– Я отец Лекси, а не какой-то там выдуманный козел по имени Энтони. Ты все время морочила ей голову. Настало время узнать правду. Какие бы проблемы ни стояли между нами, это не изменит того факта, что Лекси – моя дочь.

– Она в тебе не нуждается.

– Пошла ты!

– Я не подпущу тебя к ней.

– Ты не сможешь меня остановить.

Джорджина знала, что он прав. Но знала она и то, что пойдет на все, лишь бы не потерять дочь.

– Держись подальше, – в последний раз предупредила она, поворачиваясь к двери.

И тут же застыла на месте. В дверном проеме кухни стояла Лекси. Она была все еще в пижаме; взгляд ее был прикован к Джону, будто она видела его впервые. Джорджина не знала, давно ли Лекси тут стоит, и испугалась, что она все слышала. Схватив девочку за руку, она потащила ее из дома.

– Не делай этого, Джорджина, – крикнул ей вслед Джон. – Мы можем обо всем договориться.

Джорджина не обернулась. Она и так отдала ему слишком много. Свое сердце, свою душу и свое доверие. Но она не отдаст самого главного, что есть у нее в жизни. Она сможет жить с разбитым сердцем, а вот без Лекси – нет.

Мей подобрала газету, лежавшую на террасе, и прошла в дом. Лекси сидела на диване перед телевизором. У нее в руке была булочка с малиново-кремово-сырной начинкой. Такие булочки были любимым лакомством Лекси, и в настоящий момент она надеялась подсластить свое горе. Только после вчерашнего ночного звонка Джорджины и ее рассказа о том, что случилось, Мей сомневалась в действенной помощи булочки.

– Где мама? – спросила она и бросила газету на стул.

– В саду, – ответила Лекси, не отрывая взгляда от экрана.

Мей решила пока не трогать девочку и прошла в кухню, чтобы сделать себе чашку эспрессо. Затем она через заднюю дверь вышла в сад и нашла Джорджину, которая срезала увядшие цветки с розовых кустов и бросала их в тачку. От утренней росы, собравшейся на нежных лепестках, оранжевый ацетатный халат Джорджины заметно намок. Под халатом на ней была майка и светлые хлопчатобумажные брюки. Волосы были неаккуратно собраны в хвост, а лак на ногтях облупился. Мей сразу поняла, что дело с Лекси обстоит еще хуже, чем она предполагала.

– Ты хоть спала ночью? – спросила она, останавливаясь на нижней ступеньке.

Джорджина покачала головой и срезала очередной цветок.

– Лекси не желает разговаривать со мной. Она молчала, когда мы ехали домой, не хочет говорить и сегодня. Спать она легла только около двух ночи. – Джорджина отбросила цветок в тачку. – Что она там делает?

– Смотрит телевизор, – ответила Мей, ступая на выложенную плиткой площадку. Она поставила чашку с кофе на кованый столик и села на стул. – Я не представляла, что она так сильно расстроилась. Это на нее не похоже.

Джорджина на мгновение оторвалась от работы и оглянулась через плечо.

– То, что она не хочет разговаривать, тоже на нее не похоже. – Подойдя к Мей, она положила секатор на стол. – Просто не знаю, что делать. Я пыталась заговорить с ней, но безуспешно. Сначала я думала, что она рассердилась из-за того, что я так быстро увезла ее оттуда. Теперь я понимаю, что я просто выдавала желаемое за действительное. Скорее всего она слышала, как мы с Джоном ссорились. – Джорджина в изнеможении опустилась на стул рядом с Мей. Вид у нее был несчастный. – Теперь она знает, что я обманывала ее насчет отца.

– Что ты собираешься делать?

– Я должна встретиться с адвокатом. – Зевнув, Джорджина оперлась подбородком на подставленные руки. – Не знаю еще, кого нанять и где взять деньги.

– Может, Джон все же не будет настаивать на опеке. Может, если бы ты с ним поговорила, он бы…

– Я не хочу ни о чем с ним говорить, – перебила ее Джорджина, сразу оживившись. Она выпрямилась. – Он лжец и подлец, у него нет никаких принципов. Он сыграл на моей слабости. Ты была права. Надо было давным-давно спать с мужиками напропалую. Я отпустила вожжи и превратилась в нимфоманку. Думаю, секс – это не то, в чем себя следует ограничивать, чтобы тем самым доводить себя до безумия.

У Мей от изумления отвисла челюсть.

– Иди ты!

– Вот я и иду. К безумию.

– С этим хоккеистом?

Джорджина кивнула.

– Опять?

– А ты думала, что мне одного урока достаточно?

Мей не знала, что и сказать. Она в жизни не встречала более сдержанную в сексуальном плане женщину, чем Джорджина.

– Как это произошло?

– Не знаю. У нас вроде бы наладились отношения, и тогда все случилось.

Мей не считала себя неразборчивой в связях. Просто она не всегда говорила «нет». Джорджина же говорила «нет» всегда.

– Он заморочил мне голову. Он был нежным и таким добрым с Лекси, что я потеряла бдительность. Нет, конечно, я не забыла, что он может быть подлецом, просто я позволила себе расслабиться. А ведь ему даже не было надобности заходить так далеко. Я и так соглашалась на все, о чем он меня просил. – На глазах Джорджины выступили слезы гнева и обиды. – Ему не было необходимости спать со мной. Я же не ящик для пожертвований.

Мей был уверена: даже сейчас, когда Джорджина выглядела не лучшим образом – с мешками под глазами и облупившимся лаком, – ни один мужчина не отнесся бы к ней как к ящику для пожертвований.

– Ты уверена, что он спал с тобой только по необходимости?

Джорджина пожала плечами:

– Сомневаюсь, что для него это было тяжкой обязанностью, но знаю точно, что он намеревался поддерживать меня в счастливом неведении до тех пор, пока его адвокат не соберет документы и не придумает, как добиться опеки над Лекси. – Она прижала ладони к щекам. – Как же все это унизительно!

– Могу я тебе чем-нибудь помочь?

Мей наклонилась и положила руку на плечо подруги. Она готова была сражаться со всем миром ради тех, кого любила. И в ее жизни бывали времена, когда она именно этим и занималась. Сейчас это было в прошлом, но при жизни Рея она сражалась за них обоих, особенно в старших классах, когда крупные, атлетического сложения старшеклассники развлекались тем, что били ее брата мокрыми полотенцами. Рей ненавидел физкультуру, а Мей ненавидела козлов, которые верховодили в спортивном зале.

– Что от меня требуется? Хочешь, я поговорю с Лекси?

Джорджина покачала головой:

– Думаю, Лекси нужно время, чтобы пережить это.

– Ну хочешь, я поговорю с Джоном? Расскажу ему, что ты чувствуешь, и, возможно…

– Нет. – Джорджина вытерла слезы тыльной стороной ладони. – Я не хочу, чтобы он знал, как сильно он снова меня ранил.

– Я могла бы нанять кого-нибудь, чтобы ему переломали ноги.

Джорджина помолчала, прежде чем ответить:

– Не надо. У нас не хватит денег, чтобы нанять профессионала, а без достаточного количества наличных нужного человека не найдешь. Но все равно спасибо.

– Да ладно… На что же еще нужны друзья?

– Один раз из-за Джона я уже проходила через все эти муки. Правда, тогда к ним не добавлялись проблемы с Лекси. Но ничего, я и на этот раз справлюсь. Пока не знаю как, но справлюсь. – Джорджина запахнула халат и нахмурилась. – А еще есть Чарлз. Что мне ему сказать?

Мей взяла свою чашку с кофе.

– Ничего, – ответила она и сделала глоток.

– Ты считаешь, я должна солгать?

– Нет. Просто ничего ему не говори.

– А что я ему скажу, если он спросит?

Мей поставила чашку на стол.

– Это зависит от того, насколько сильно он тебе нравится.

– Чарлз мне действительно нравится. Знаю, по мне этого не скажешь, но это так.

– Тогда соври.

Джорджина сникла и вздохнула:

– Я чувствую себя такой виноватой. Мне просто не верится, что я переспала с Джоном. Я даже не вспомнила о Чарлзе. Я совсем запуталась. Что же мне делать?

– Ничего, прорвешься. В жизни не встречала женщины сильнее тебя. – Мей похлопала подругу по плечу. Она действительно искренне верила в возможности Джорджины. Мей знала, что ее подруга сомневается в твердости своего характера, однако Джорджина всегда оценивала себя недостаточно объективно. – Кстати, я тебе говорила, что Хью, тот вратарь, звонил мне, когда ты была в Орегоне?

– Друг Джона? А зачем?

– Хотел пригласить меня на свидание.

Джорджина изумленно уставилась на Мей.

– По-моему, когда вы встретились у больницы, ты довольно ясно дала ему понять, каково твое отношение к нему.

– Верно, но он все равно позвонил.

– Серьезно? Ну и чудак.

– Вот именно.

– Надеюсь, ты отшила его не очень грубо.

– Да.

– Что ты сказала?

– Сказала просто «нет».

В другой ситуации Джорджина и Мей поспорили бы о том, в какую форму следует облекать свой отказ, но сейчас Джорджина просто пожала плечами и проговорила:

– Ну что ж, теперь тебе не придется переживать из-за того, что он снова может позвонить.

– А он уже позвонил. Думаю, ему просто захотелось поиздеваться надо мной. Говорил какую-то ерунду. Я положила трубку. После этого он звонил еще раз.

– Думаю, нам следует держаться подальше от всяких там хоккеистов. Хорошего от них ждать нечего.

– Для меня это не проблема.

Мей хотела было рассказать Джорджине о своем последнем приятеле, но потом решила не делать этого. Тот был женат, и Джорджина, будучи поборницей строгих нравов, не одобрила бы этого. Мей же не ощущала никаких угрызений совести по поводу того, что спит с мужем какой-то женщины. Оправданием для нее служило то, что у него нет детей, а она вовсе не стремится замуж. У нее не было желания каждый вечер за ужином видеть физиономию этого парня. Мей просто был нужен секс, а женатые мужчины подходили для этого идеально. Она сама регулировала частоту встреч и определяла, где и когда встречаться.

Мей старалась не рассказывать Джорджине о своих встречах с женатыми мужчинами, считая ее ханжой, но вот в случае с Джоном Ковальским стойкость Джорджины дала трещину.

Глава 15

После нескольких часов утомительной тренировки игроки высыпали на лед, чтобы наконец погонять шайбу. К исходу третьего дня в тренировочном лагере «Чинуки» могли позволить себе небольшое развлечение. Два командных голкипера встали в ворота на разных концах катка и приготовились обороняться, если кто-нибудь запулит шайбу им в голову.

Мчась зигзагами по катку, Джон слышал только шуршание коньков по льду. Он ловко маневрировал между игроками и вел шайбу, не отпуская ее от клюшки. У него над ухом задышал недавно пришедший в команду защитник, и, чтобы избежать толчка в спину, Джон мощным ударом послал шайбу в ворота мимо Хью Майнера.

– На, ешь, деревенщина. – Он резко затормозил перед воротами, осыпая Хью градом ледяной крошки из-под коньков.

– Черт бы тебя побрал, старик, – пробурчал Хью и, нырнув в ворота, зацепил шайбу клюшкой.

Джон хмыкнул и покатил в свободную зону. Когда разминка закончилась, он чувствовал себя измотанным, как после битвы, но счастливым оттого, что он снова в бою. В раздевалке Джон отдал свои коньки инструктору для заточки и принял душ.

– Эй, Ковальский, – окликнул его помощник тренера, остановившись в дверях раздевалки. – Тебя хочет видеть мистер Даффи. Он в тренерской Найстрома.

– Спасибо, Кенни.

Джон завязал шнурки кроссовок, надел зеленую тенниску с логотипом «Чинуков» и заправил ее в спортивные брюки.

В том, что Вирджил Даффи пожелал увидеться с Джоном, не было ничего необычного, тем более что старший менеджер отсутствовал, так как отправился на поиски новых талантов. Джон был капитаном «Чинуков». Он был ветераном, а никто не знал хоккей лучше, чем тот, кто играл в него тридцать лет. Они не всегда соглашались друг с другом, однако Вирджил ценил его мнение, а Джон научился уважать Вирджила за его удивительную деловую хватку.

По дороге к офису руководства Джон гадал, как отреагирует Вирджил, когда узнает о существовании Лекси. Он прекрасно понимал, что старик не выразит особой радости, но в то же время и не боялся, что его продадут. Хотя полностью возможность продажи он не исключал. Вирджил славился своей бурной реакцией. Поэтому чем дольше Вирджил будет оставаться в неведении в отношении событий семилетней давности, тем лучше. Джон не собирался, скрывать существование Лекси, однако не считал нужным «чесать Вирджилу плешь».

Джон подумал о Лекси и нахмурился. С того утра в Кэннон-Бич прошло полтора месяца, и все это время Джорджина не подпускала его к Лекси. Она наняла адвоката, грозную даму, которая настояла на проведении теста на отцовство. Сначала они несколько недель тянули с процедурой, а потом вдруг Джорджина сделала крутой поворот и подписала документ, законно признававший его отцовство. Одним росчерком ее пера Джон был на законных основаниях объявлен отцом Лекси.

Инспектору по семейным делам предстояло провести собеседование с Джоном и осмотреть его плавучий дом. Тот же инспектор переговорил с Джорджиной и Лекси и порекомендовал провести несколько предварительных коротких встреч между отцом и дочерью, прежде чем Джону будет разрешено забирать Лекси к себе на более длительное время. После окончания подготовительного периода Джону предстояло получить те же права по опеке, какими обладали разведенные отцы, разница заключалась только в том, что ему не надо было ходить в суд. Как только Джорджина признала его отцом Лекси, все вопросы стали решаться с неимоверной скоростью.

Складка, залегшая у Джона между бровями, стала глубже. В настоящий момент Джорджина крепко держала его за яйца. Это совсем не доставляло ему радости, а вот Джорджине, судя по всему, такая ситуация нравилась. И она предпочла бы, чтобы ситуация эта тянулась подольше – ведь то, что она получала в конечном итоге, не имело для нее особого значения! Через своего адвоката Джон предложил ей щедрое содержание, а также няню на целый день и страховку. Он хотел обеспечить свою дочь и горел желанием оплачивать все ее потребности, но Джорджина отказалась от всего. Она передавала через своего адвоката, что ей от Джона ничего не нужно. Однако дело шло к развязке, и то, что получит Джорджина, решалось уже без ее участия.

Джон не виделся с Джорджиной и не разговаривал с ней с того самого утра, когда она вспылила на пустом месте. Она раздула из мухи слона, несправедливо обозвав его лжецом. Да, возможно, в тот вечер, когда она пришла к нему в плавучий дом, он был не прав, не рассказав обо всем. Они договорились не нанимать адвокатов, а к тому моменту он уже нанял Керка Шварца. Когда Джорджина постучалась к нему в дверь, Керк уже в течение двух часов являлся его официальным представителем. А сам Джон уже имел основное представление о своих правах. Возможно, ему следовало бы рассказать ей об этом, но он испугался, что она разозлится и не подпустит его к Лекси. Он и сейчас не жалел о сделанном. Он должен был знать, какие права дает ему закон на тот случай, если Джорджина запретит ему видеться с Лекси. Он хотел выяснить, кто записан в свидетельстве о рождении отцом девочки. Ему нужна была информация. Его будущее с Лекси было слишком важно для него.

Перед глазами Джона все еще стояда Лекси, замершая в дверном проеме его дома в Кэннон-Бич. Он хорошо запомнил озадаченное выражение на ее личике и ее непонимающий взгляд, когда она оглядывалась на него, едва поспевая за тащившей ее Джорджиной. Плохо, что она узнала о нем именно так. Джон рассчитывал, что сначала они подружатся. Он надеялся, что новость станет для девочки радостью.

Хорошо бы узнать, что она обо всем этом думает. И он скоро это узнает. Через два дня он встретится с Лекси. Это будет eе первый короткий визит.

Джон вошел в тренерскую и закрыл за собой дверь. Вирджил Даффи сидел на диване, обитом искусственной кожей. На нем был дорогой льняной костюм; кожу покрывал ровный загар, привезенный с Карибов.

– Взгляни на это, – сказал он, указывая на экран переносного телевизора. – Этот малыш сделан из цемента.

Ларри Найстром, сидевший за своим столом, не разделял энтузиазма начальника.

– Да он с трудом клюшку держит.

– Бить по шайбе можно научить. Зато у него есть душа, а вот этому научить невозможно. – Вирджил посмотрел на Джона и указал на экран: – А ты что думаешь?

Джон сел на другой конец дивана и перевел взгляд на телевизор как раз в тот момент, когда новичок из «Флорида пантер» прижал Эрика Линдроса к борту и повалил на лед. Поднявшись на ноги, громила Линдрос медленно покатил, к скамейке запасных.

– Могу по собственному опыту сказать, что он бьет прицельно, как и следует полузащитнику, но я не уверен, что он достаточно силен. Сколько?

– Пятьсот тысяч.

Джон пожал плечами:

– Думаю, он стоит этих денег.

Вирджил покачал головой:

– Слишком дорого.

– А кого еще вы рассматриваете?

Вирджил включил кнопку перемотки, и трое мужчин стали изучать других кандидатов. Когда вошел командный инструктор со стопкой бумаг в руке и сел по другую сторону стола, Найстром принялся вместе с ним просматривать каждый лист.

– Эй, Ковальский, у тебя жировых отложений меньше двенадцати процентов, – прокомментировал тренер, не поднимая головы.

Это не удивило Джона. Он не мог допустить, чтобы лишний вес мешал скорости, поэтому изо всех сил старался не набирать его.

– А у Корбета? – спросил он.

Правый крайний «Чинуков» явился в тренировочный лагерь в таком виде, будто все лето не отходил от мангала.

– Боже мой! – воскликнул Найстром. – У него двадцать процентов!

– У кого? – спросил Вирджил, нажимая кнопку «стоп». Из щели видеомагнитофона вылезла кассета, и на экране телевизора появилась реклама памперсов.

– Да у этого чертова Корбета, – ответил инструктор.

– Я вставлю фитиль в его жирную задницу, – пригрозил тренер.

– Дай ему инструктора, – предложил Джон.

– Дай ему диету Каролины, – посоветовал Вирджил. Каролина уже четыре года являлась женой Вирджила и была всего лишь на десять лет моложе мужа. По мнению Джона, она была милой женщиной, и они с Вирджилом, судя по всему, были счастливы. – Давай ему перед каждой игрой миску белого риса и две унции белого куриного мяса, а потом спокойно наблюдай, как он дерет задницу.

Реклама памперсов закончилась, и с экрана вдруг зазвучал голос, которого Джон не слышал уже почти два месяца.

«Вы сели к экрану вовремя, – говорила Джорджина. – Я как раз собиралась добавить капельку греха. Уверена, вам бы не хотелось пропустить этот момент».

– Что за черт, – пробормотал Джон и подался к телевизору.

Джорджина взяла бутылку «Гран-Марнье» и налила немного ликера в миску.

«Если у вас есть дети, вам придется отложить немножечко мусса, прежде чем вы добавите в него ликер, этот «напиток греха», как называла алкоголь моя бабушка. – Джорджина улыбнулась. Взгляд ее зеленых глаз обратился к камере. – Если вы воздерживаетесь от алкоголя по религиозным мотивам, или если вам еще не исполнился двадцать один год, или если вы предпочитаете грех в первозданном виде, можете отказаться от «Гран-Марнье» и вместо него добавить немного тертой апельсиновой цедры».

Джон как зачарованный смотрел на Джорджину и вспоминал ночь, когда он преподнес ей огромную порцию греха в первозданном виде. На следующее утро она отколошматила его безголовой куклой и обвинила в том, что он использовал ее. Она сумасшедшая. Мстительная сумасшедшая.

На Джорджине была белая блузка с большим вышитым воротником и темно-синий фартук. Ее волосы были зачесаны назад, а в ушах блестели маленькие жемчужные сережки. Вероятно, кто-то попытался пригасить ее хлещущую наружу сексуальность, но попытка не удалась. Сексуальность никуда не исчезла. Она была и в ее чарующих глазах, и в чувственных губах. И наверняка это видел не он один.

Джон наблюдал, как Джорджина ложкой раскладывает мусс в маленькие фарфоровые мисочки и одновременно что-то оживленно говорит. Закончив, она поднесла руку ко рту и слизнула шоколад с тыльной стороны ладони. Джон едко усмехнулся, потому что он знал – он действительно знал, – что она сделала это для повышения рейтинга. А ведь она мать! Матери маленьких девочек не должны вести себя перед тысячами зрителей, как сластолюбивые кошечки!

Неожиданно экран стал темным, и Джон впервые с момента появления на нем лица Джорджины вспомнил о присутствии Вирджила. Владелец команды выглядел потрясенным. Даже под загаром было видно, как он побледнел. Кроме потрясения, его лицо больше ничего не выражало. Ни злости, ни ярости, ни любви, ни обиды на женщину, которая бросила его у алтаря. Он встал, бросил пульт от телевизора на диван и, не сказав ни слова, вышел за дверь.

Джон посмотрел ему вслед, затем перевел взгляд на оставшихся мужчин, которые прекратили обсуждать жировые отложения. Хотя они никогда не видели Джорджину, оба наверняка догадались, что за женщину показывали по телевизору. И кем она приходится Джону. И Вирджилу.

Джорджине казалось, что она сейчас упадет. Она уже записала шесть передач, и с каждым разом это ощущение становилось чуть-чуть слабее. Она уговаривала себя успокоиться. Ее передача шла не в прямом эфире, поэтому всегда была возможность остановить съемку, если она делала какую-нибудь ошибку, и начать все сначала. И все равно ее нервы были натянуты как струны, когда она посмотрела в камеру и заговорила:

– Не знаю, известно ли вам, что я из Далласа, из края больших шляп и густых волос. Я изучала кухню всех уголков мира, но сейчас я научу вас готовить одно из блюд техасско-мексиканской кухни.

Джорджина принялась за работу, а закончив, вытащила из духовки готовое – простое и одновременно изысканное – блюдо техасской кухни.

– В следующий раз, – сказала она, остановившись около вазы с желтыми рудбекиями, – мы с вами немного отдохнем от кухни, и я покажу, как украшать рамки для фотографий. Это будет легко и приятно. До встречи.

Огонек над камерой погас, и Джорджина перевела дух. Сегодняшняя запись прошла неплохо. Она всего лишь один раз уронила кусок свинины и три раза неправильно прочитала текст. Все было не так ужасно, как в первый раз. Запись первой передачи шла семь часов. Ее пустили в эфир несколько дней назад. Джорджина была настолько уверена, что ее шоколадный мусс потерпит неудачу и не понравится зрителям, что даже не нашла в себе сил посмотреть передачу. Чарлз же, естественно, смотрел ее и заверил Джорджину, что она вовсе не выглядит скучной занудой, толстой и глупой. Джорджина не поверила ему и решила, что он ее просто успокаивает.

Лекси переступила через кабели, тянувшиеся по полу, и подошла к матери.

– Мне нужно в туалет, – объявила она.

Джорджина развязала фартук. На ее блузке все еще был закреплен переносной микрофон.

– Подожди несколько минут, и я провожу тебя.

– Я могу дойти сама.

– Я ее отведу, – предложила молодая помощница режиссера. Джорджина благодарно улыбнулась ей.

Лекси нахмурилась и взяла протянутую девушкой руку.

– Мне уже не пять лет, – буркнула она.

Глядя вслед дочери, Джорджина сняла фартук. Одним из условий ее участия в программе была возможность приводить Лекси на запись. Чарлз согласился на это и присвоил Лекси звание «креативного консультанта». Девочка подкидывала любопытные идеи и помогала Джорджине загодя готовить в студии блюда, которые должны были показываться в конце передачи как готовые.

– Сегодня ты была высший класс, – похвалил Джорджину Чарлз, появляясь из глубины студии. Дождавшись, когда с нее снимут микрофон, он обнял ее за плечи. – Отклики зрителей на первую передачу выглядят очень обнадеживающе.

Джорджина облегченно вздохнула. Из-за их отношений ей не хотелось, чтобы Чарлз финансировал ее передачу.

– Ты уверен в этом? Может, ты говоришь это только из любезности?

Чарлз прижался губами к ее макушке.

– Уверен. Обещаю, что уволю тебя, если рейтинг упадет. – Джорджина почувствовала, что он улыбается.

– Спасибо.

– Не за что. – Чарлз чмокнул ее в висок и отстранился. – Предлагаю вам с Лекси поужинать со мной и с Эмбер.

Джорджина достала из-под кухонного прилавка, служившего декорацией, свою сумку.

– Не могу. Сегодня Джон в первый раз забирает Лекси.

Чарлз тут же свел брови:

– Хочешь, я приеду и побуду с тобой, пока он не уедет?

Джорджина покачала головой:

– Я справлюсь, – сказала она, хотя и сомневалась в этом.

Она боялась, что после отъезда Лекси ей станет очень одиноко, и не хотела, чтобы при этом оказались свидетели. Чарлз был надежным и добрым другом, но сейчас он ничем не мог помочь ей.

Через три дня после возвращения из Кэннон-Бич она рассказала Чарлзу о своей поездке. Рассказала ему все, кроме того, что касалось секса. Он не очень-то обрадовался, узнав, что она много времени проводила с Джоном, однако лишних вопросов не задавал. Он дал ей адрес адвоката своей бывшей жены и еще раз предложил вести получасовую передачу на телевидении. Джорджина нуждалась в деньгах, поэтому приняла его предложение, но только на условии, что передачи будут идти в записи и что Лекси будет присутствовать на съемках. Неделю спустя она уже подписала контракт.

– А что Лекси думает о своих визитах к отцу?

Джорджина забросила ремешок кожаной сумки на плечо.

– Трудно сказать. Я только знаю, что ее немного смущает появление у нее новой фамилии. Лекси трудно ее произносить и писать.

– А она заговаривает об отце?

В течение нескольких недель после того, как Лекси узнала, что Джон ее отец, она держалась с матерью холодно и отстраненно. Джорджина попыталась объяснить ей, почему она ее обманула, и Лекси молча выслушала ее объяснения. А потом выплеснула весь свой гнев на мать, чем причинила той немалую боль. В их отношениях произошла резкая перемена. И все же Лекси оставалась все той же маленькой девочкой, как и прежде. Хотя временами она становилась непривычно тихой. Джорджине не было надобности спрашивать, о чем она думает. Она и так знала.

– Я предупредила Лекси, что сегодня вечером за ней заедет Джон и заберет с собой. Она ничего на это не сказала, лишь спросила, когда он привезет ее назад.

Лекси вернулась из туалета, и они втроем вышли из студии и направились к главному входу.

– Чарлз, ты в жизни не догадаешься!

– О чем?

– Я уже в первом классе. Мою учительницу зовут миссис Бургер. Как гамбургер, только без «гама». Миссис Бургер мне нравится, потому что она добрая и потому что у нее в нашем классе живет песчанка. Она коричневая с белым, и у нее крохотные ушки.

Она продолжала болтать, пока они проходили по зданию, а потом шли через стоянку. Однако, оказавшись в машине, она затихла и молчала всю дорогу до дома. Джорджина пыталась разговорить ее, но ей это так и не удалось.

Джорджина еще издали заметила «рейнджровер» Джона, стоявший у ее дома. Сам Джон сидел на крыльце, расставив ноги и опершись локтями о колени. Джорджина припарковала машину и покосилась на дочь. Лекси смотрела в сторону и покусывала верхнюю губу. Ее крохотные пальчики крепко сжимали пюпитр, который ей дал Чарлз, чтобы она могла записывать идеи для будущих передач. На листке, прижатом зажимом, она уже успела нарисовать несколько уродливых кошек и собак и написать: «шоу дом. жив.».

– Ты волнуешься? – спросила Джорджина у дочери, чувствуя, как у нее самой начинается мандраж.

Лекси пожала плечами.

– Если не хочешь ехать, Джон не будет заставлять тебя, – сказала Джорджина, надеясь, что будет именно так.

Лекси какое-то время молчала, прежде чем спросить:

– Как ты думаешь, я ему нравлюсь?

У Джорджины перехватило горло. Надо же, Лекси, такая уверенная в самой себе и в том, что все ее любят, вдруг засомневалась в собственном отце!

– Конечно. Ты понравилась ему с первого дня.

– О! – только и проговорила девочка.

Они вылезли из машины и направились к крыльцу. Глаза Джорджины были скрыты под большими солнечными очками, поэтому она могла беспрепятственно разглядывать Джона, который поднялся им навстречу. Он выглядел весьма непринужденно. Он постригся, и сейчас его темные волосы были короче, чем в их последнюю встречу. Взгляд Джона был прикован к дочери.

– Привет, Лекси.

Лекси, которая вдруг заинтересовалась своим пюпитром, даже не подняла головы.

– Привет.

– Мы давно с тобой не виделись. Что у тебя новенького?

– Ничего.

– Ты же пошла в первый класс. Как учеба?

Лекси продолжала смотреть в пюпитр.

– Нормально.

– Тебе нравится твоя учительница?

– Угу.

– Как ее зовут?

– Миссис Бургер.

Напряжение стало почти осязаемым. Даже с почтальоном Лекси была дружелюбнее, чем со своим отцом. И Джон это понимал. Он посмотрел на Джорджину, и в его глазах было осуждение. Джорджина тут же ощетинилась. Как бы она ни относилась к Джону, она нислова не сказала против него – во всяком случае, в присутствии Лекси или когда та могла услышать. У нее и в мыслях не было настраивать дочь против него. Ее саму удивила неестественная робость девочки, хотя она и понимала, в чем здесь причина. Эта самая причина ее необычного поведения сейчас высилась перед ними горой мышц, и Лекси не знала, как себя вести.

– Расскажи Джону о песчанке, – предложила Джорджина, вспомнив, что в последний час это больше всего интересовало дочь.

– У нас есть песчанка.

– Где?

– В школе.

Джон не мог поверить, что перед ним та самая маленькая девочка, с которой он познакомился в июне. Он внимательно посмотрел на нее, недоумевая, куда исчезла забавная болтушка.

– Зайдешь? – спросила Джорджина.

Джону до безумия хотелось схватить ее за плечи, хорошенько потрясти и выяснить, что она сделала с его дочерью.

– Нет. Нам пора ехать.

– Куда?

Он мгновение смотрел в ее солнечные очки, борясь с желанием сказать, что это не ее дело.

– Я хочу показать Лекси свой дом. – Он потянул на себя пюпитр, и Лекси выпустила его. – Я привезу ее к девяти, – пообещал он и передал пюпитр Джорджине.

– Пока, мама. Я люблю тебя.

Джорджина посмотрела на нее и постаралась улыбнуться.

– Солнышко мое, а где мой сахарочек?

Лекси приподнялась на цыпочки и чмокнула мать. Наблюдая за ними, Джон осознал, как ему нужно то, что есть у Джорджины. Он хотел любви от своей дочери. Хотел, чтобы она обнимала его своими ручонками, чмокала в щеку и говорила, что любит его. Он хотел, чтобы она называла его папой.

Джон не сомневался: как только он приведет Лекси в свой дом, как только она успокоится и окажется вне сферы влияния Джорджины, она снова превратится в прежнюю Лекси.

Но этого не произошло. К девяти вечера она осталась такой же, какой была в семь, когда он ее забирал. Разговор с ней напоминал катание по размякшему льду, он был таким же вязким и раздражающе скучным. Лекси не проявила интереса к его плавучему дому и не стала немедленно выяснять, сколько в нем ванных и где они расположены, что очень удивило Джона, потому что два месяца назад расположение ванных в Кэннон-Бич имело для нее огромное значение.

Джон показал ей ванную, которую освободил и приготовил специально для нее, и сказал, что они вдвоем съездят в магазин, где она сможет выбрать мебель, чтобы и обставить ванную по своему вкусу. Он думал, что Лекси обрадуется, но та лишь кивнула и попросила разрешения выйти на палубу.

К тому моменту, когда Джон остановил свою машину перед домом Джорджины, он был мрачнее тучи. Маленькая девочка, с которой он провел последние два часа, была ему незнакома. Это была не Лекси. Его Лекси смеялась и болтала без умолку…

Едва заслышав шум двигателя, из дома вылетела Джорджина и поспешила к ним навстречу. На ней было свободное кружевное платье, которое красивыми складками ниспадало до щиколоток. Волосы она собрала в высокий пучок.

Из сада через дорогу Лекси окликнула какая-то девочка и исступленно замахала ей Барби, которую держала в руке.

– Кто это? – спросил Джон, помогая Лекси отстегнуть ремень безопасности.

– Эми, – ответила она, открыла дверцу и выпрыгнула из машины. – Мам, можно пойти поиграть с Эми? У нее новая Барби-Русалочка. Я тебе ее покажу, потому что я тоже хочу такую же.

Джорджина посмотрела на Джона, который в этот момент обходил машину. Их взгляды на мгновение встретились, и Джорджина тут же переключила внимание на дочь.

– Собирается дождь.

– Ну пожалуйста, – заканючила Лекси и запрыгала, как будто у нее в ступнях появились пружины. – Хоть на минуточку!

– Даю тебе пятнадцать минут. – Лексй уже готова была сорваться с места, но Джорджина успела ухватить ее за плечо. – Что надо сказать Джону?

Лекси замерла и устремила взгляд куда-то ему в живот.

– Спасибо, Джон, – едва ли не шепотом проговорила она. – Я замечательно провела время.

Никаких поцелуев. Никаких «я люблю тебя». Никаких «пап». Естественно, он не рассчитывал так уж быстро обрести ее любовь и привязанность, но сейчас, глядя на макушку дочери, Джон понимал, что ждать придется гораздо дольше, чем он предполагал.

– Можем в следующий раз сходить на стадион, и ты увидишь, где я работаю. – Так как его предложение не вызвало у Лекси никакого энтузиазма, Джон добавил: – А можем отправиться в торговый центр. – Он ненавидел торговые центры, но надо было что-то придумать. На губах Лекси появилось подобие улыбки.

– Ладно, – сказала она и пошла к проезжей части. Поглядев в обе стороны, она перешла через улицу. Джон проследил за ней взглядом и посмотрел на Джорджину.

– Что ты с ней сделала?

Джорджина нахмурилась.

– Я ничего с ней не делала.

– Врешь. Она совсем другая, не такая, какой была в июне. Что ты ей наговорила?

Джорджина несколько мгновений пристально смотрела на него, а затем предложила:

– Пойдем отсюда.

Джону не хотелось заходить в дом. Ему не хотелось пить чай и в нормальной обстановке обсуждать ситуацию. У него не было настроения вместе с Джорджиной решать проблему. Он был в ярости и был готов заорать во все горло.

– Здесь тоже неплохо.

– Джон, я не буду обсуждать эту тему на лужайке перед домом.

Он сдался и жестом показал, чтобы она шла вперед. Следуя за ней, Джон намеренно смотрел ей только в затылок. Ему не хотелось видеть, как Джорджина двигается. В прошлом его восхищало плавное покачивание ее бедер. Сейчас же он не был настроен восхищаться хоть чем-то, имеющим к ней отношение.

Джон прошел за ней на задний двор. Предгрозовой ветер пригибал цветы к земле, разбрызгиватель поливал зеленую траву около бело-голубого полосатого дивана-качелей. Джон увидел маленькую пластмассовую магазинную тележку, стоявшую рядом с тачкой. И та и другая были заполнены увядшими цветами и вырванными сорняками. Оглядевшись по сторонам, Джон поразился, как резко отличаются друг от друга их дома. В доме Джорджины есть и сад, и диван-качели, и цветочные клумбы, и лужайка, которую нужно косить. А стоит дом на улице, где дети могут спокойно кататься на велосипеде, где есть ровный тротуар, по которому Лекси может кататься на роликах. Что же касается его дома, то он потрясающий, из него открывается незабываемый вид, но это жилище, а не домашний очаг. Он совсем не такой, как дом Джорджины. Там нет ни сада, ни лужайки, ни ровного тротуара.

«Здесь живет семья, – подумал Джон, наблюдая, как Джорджина перекрывает водяной кран, скрытый высокими бледно-лиловыми цветами. – Моя семья. Нет. Не семья. Моя дочь».

– Прежде всего, – начала Джорджина, выпрямляясь, – никогда не смей обвинять меня в том, будто бы я сказала или сделала что-то во вред Лекси. Ты мне не нравишься, но я никогда в присутствии своей дочери не говорила о тебе ни одного плохого слова.

– Я тебе не верю.

Джорджина пожала плечами, призывая на помощь спокойствие, которое все никакие приходило. В желудке была неприятная тяжесть, как будто она съела что-то несвежее. Она хотела надеяться, что ей удастся контролировать себя в присутствии Джона.

– Мне плевать, веришь ты или нет.

– В первую нашу встречу она трещала как сорока. А сейчас, когда ей известно, что я ее отец, из нее слова не вытянешь. Бессмыслица какая-то.

Джорджине же все было предельно ясно. В тот первый и единственный раз, когда она увиделась с матерью, она ужасно боялась, что ее отвергнут, и не знала, о чем говорить с Билли Джин. Но она тогда была взрослой, ей уже исполнилось двадцать. А каково оказаться в такой ситуации маленькой девочке! Лекси не знает, о чем говорить с Джоном, и боится быть самой собой.

– Наверное, ты задурила ей голову всякими враками насчет меня. Я знал, что ты злишься, но не предполагал, что ты в своей злости зайдешь так далеко.

Джорджина обхватила себя руками, стараясь преодолеть боль в груди.

– Не смей говорить о лжи. Вспомни, все началось с твоего обмана про адвоката. Из нас двоих лгал именно ты. Ты поступил как подонок. Однако это не повод для того, чтобы я восстанавливала Лекси против тебя.

Джон нервно покачивался с носков на пятки и обратно, не отводя взгляда от ее глаз.

– А-а… ну вот мы и добрались до главного. Ты бесишься из-за того, что оказалась голой в моей постели.

Джорджина надеялась, что не покраснеет, но надежды не оправдались: щеки ее стали пунцовыми, как у школьницы.

– Хочешь сказать, будто именно из-за того, что произошло между нами, я пытаюсь восстановить против тебя свою дочь?

– Конечно. Ты бесишься из-за того, что я не подарил тебе цветы или еще какую-нибудь чепуху. Не знаю, может, когда ты проснулась утром, ты ожидала, что мы быстренько перепихнемся в душе, но меня рядом не оказалось и ты не получила того, чего ждала.

Джорджина больше не могла выносить боль и взорвалась:

– А может, мне было противно, когда ты прикасался ко мне!

Джон скептически усмехнулся:

– Не было тебе противно. Ни капельки. Ты не могла насытиться.

– Ты себя переоцениваешь, – хмыкнула Джорджина. – Ты не продемонстрировал ничего экстраординарного.

– Врешь ты все. Сколько раз мы этим занимались? – спросил он и, подняв руку, принялся загибать пальцы: – Один раз на диване. Один раз на раскладном диване на галерее под звездами, которые освещали твою голую грудь. – Он загнул третий палец. – В джакузи, да так, что вода выплескивалась на пол. Мне на следующий день пришлось вынести оттуда ковер, потому что пол не высыхал. – Ухмыльнувшись, он загнул четвертый палец. – У стены, на полу и в моей кровати – все это я считаю как один раз, потому что я тогда кончил только один раз. Ты, может, кончала и чаще.

– Ничего подобного!

– Извини. Наверное, я спутал с первым разом на диване.

– Похоже, ты слишком много времени проводишь в раздевалке, – процедила сквозь стиснутые зубы Джорджина. – Настоящий мужчина не будет обсуждать свою сексуальную жизнь.

Джон приблизился к ней на шаг:

– Малышка, судя по тому, как ты вела себя в моей постели, кроме меня, ты больше никаких настоящих мужчин не знала.

Джорджине казалось, что все ее слова отскакивают от широкой груди Джона, а его втыкаются ей в сердце.

Она не ставила перед собой задачи победить его и потому устало проговорила:

– Ну если ты так считаешь…

Он снова шагнул к ней, и теперь их разделяло всего несколько дюймов.

– Если бы ты хорошенько попросила, – с наглой улыбкой заявил он, – я, может, и позволил бы тебе пополировать свой член. – Наклонившись совсем близко к ее лицу, он ласково улыбнулся.

Джорджина молча смотрела на него. Нет, на этот раз она не выйдет из себя и не станет по-всякому обзывать его, как она это сделала в Орегоне. Она слегка вздернула подбородок и произнесла, намеренно преувеличивая свой чувственный южный акцент:

– Ты о себе высокого мнения.

Джон сердито прищурился.

– Возможно, если бы в одежде ты вела себя чуть любезнее, сейчас ты уже была бы замужем.

Как и в прошлый раз, Джон заполнил собой все пространство вокруг. И отнял у нее воздух, но она все же смогла вдохнуть. Втягивая в себя воздух, она ощутила его запах и аромат лосьона после бритья.

– И ты даешь мне совет? Ты, который женился на стриптизерше?

Джон как-то странно дернул головой и отступил на шаг.

Похоже, удар Джорджины попал в цель.

– Ты права, – сказал он. – Я всегда вел себя как последний идиот при виде голых сисек. – Подняв руку, он посмотрел на часы. – Жаль, но мне пора. Я приеду в субботу и заберу Лекси. Подготовь ее к трем. – Он презрительно оглядел Джорджину и, повернувшись, зашагал прочь.

Прижав руку к горлу, Джорджина смотрела, как он выходит на улицу через заднюю калитку. Она победила! Она наконец-то победила Джона! Она не знала, как это получилось, но ей все же удалось пробить брешь в его безграничном самомнении.

Боль в груди все не отпускала. Джорджина подошла к заднему крыльцу и села на ступеньку.

Но если она победила, то почему же не ощущает радости победы?

Глава 16

– Прекрасно, – проговорила Мей, поднося ко рту стакан с ликером «Калуа» со сливками и делая глоток.

Она сидела, покачивая ногой, на которой болталась блестящая черная туфля-лодочка. Глядя поверх стакана, Мей проследила за «шевроле» с низкой посадкой, медленно проехавшим мимо, выбрасывая черные клубы выхлопных газов. Помахав рукой перед лицом, чтобы разогнать дым, Мей спросила себя, не сделала ли она ошибку, расположившись на улице. Отсюда, из-за крохотного барного столика, ей были видны все, кто приближался к старому знаменитому джаз-бару. Через открытую дверь на пыльную улицу из бара лились мелодичные звуки саксофона. Сидевшие за столиками пары разговаривали о том, что занимало большую часть жителей Сиэтла: о дожде, кофе и «Майкрософте».

Мей поставила стакан на столик и посмотрела на часы.

– Он не придет, – сказала она самой себе и надела туфлю.

Был вечер пятницы. Сегодня работы не было, поэтому Мей накрасила губы и ресницы просто так. Она даже надела платье. Очаровательное маленькое черное платье с узкими бретельками. И ничего не надела под него. Вечер был прохладный, и она озябла, а ее последний любовник по имени Тед все не появлялся. Вероятно, его задержала жена, подумала Мей и взяла в руки сумочку. Обычно она ходила без сумки, но сегодня ей просто некуда было положить деньги – даже в трусы не засунешь, потому что их нет. Достав двадцатидолларовую купюру, она положила ее на стол. Все, хватит ждать. На нем свет клином не сошелся.

– Ба-а, кого я вижу! И почему такая девушка сидит одна?

Мей подняла голову, собираясь послать наглеца куда подальше, но потом нахмурилась и проговорила:

– Только секунду назад подумала, что хуже уже быть не может. Оказывается, может.

Хью Майнер рассмеялся и обратился к своим спутникам.

– Ребята, вы идите. – Он выдвинул стул и сел напротив Мей. – Я скоро приду.

Мей увидела, как мужчины вошли в бар.

– Я уже ухожу, – сказала она, берясь за сумочку.

– И что, даже не можешь выпить со мной?

– Нет.

– Почему?

«Потому что я замерзла», – подумала она.

– А с какой стати?

– Я угощаю.

Дармовая выпивка никогда не служила для Мей побудительной причиной, но тут к столу подошла рыжеволосая официантка и принялась вытворять нечто невообразимое. Она говорила воркующим голосом, терлась о плечо Хью. Она почти в открытую предлагала себя ему и давала понять, что готова прямо здесь и сейчас заняться с ним оральным сексом. Она была красива, у нее были большие голубые глаза и роскошное тело. Именно на нем она и попросила Хью оставить свой автограф. К его чести, он от этого отказался.

– Вот что я тебе скажу, Мэнди, – обратился Хью к официантке, – если ты принесешь мне бутылку «Беке» и… – он посмотрел на Мей, – что ты будешь пить?

Мей уже не могла позволить себе уйти. Особенно теперь, когда Мэнди принялась сверлить ее ревнивым взглядом. Женщины редко видели в Мей Херон достойную соперницу.

– «Калуа» со сливками.

– Если ты принесешь мне бутылку «Беке» и «Калуа» со сливками, я буду безмерно тебе благодарен, – закончил Хью.

– До какой степени? – Официантка огляделась и, наклонившись, зашептала ему на ухо.

Хью тихо рассмеялся.

– Мэнди, – сказал он, – меня это не интересует, особенно если учесть, что то, о чем ты просишь, является противозаконным в некоторых штатах. Послушай, я пришел сюда с Дмитрием Улановым. Он иностранец и не знает, что его могут арестовать за то, что ты предлагаешь. Попробуй подбить его на эту авантюру.

Когда официантка отошла, Хью откинулся на спинку стула и стал смотреть ей вслед.

– Кажется, ты сказал; что тебя это не интересует, – напомнила ему Мей.

– Да я просто смотрю, в этом нет ничего зазорного, – сказал он и повернулся к Мей. – Но она не так красива, как ты.

Мей была на сто процентов уверена, что он говорит это каждой встречной женщине, поэтому не восприняла его слова как комплимент.

Хью снял с себя кожаную куртку и через стол протянул ее Мей. Без куртки его обтянутые кремовой рубашкой плечи казались просто широченными.

– Неужели мои пупырышки заметны даже издали? – поинтересовалась Мей и с благодарностью взяла куртку.

Она была большой и теплой. И пахла чем-то мускусным, истинно мужским. Хью улыбнулся:

– Да, твои пупырышки очень заметны.

Мей не стала уточнять, какие именно пупырышки. Она так часто слышала колкости насчет своей маленькой груди, что уже привыкла к ним и перестала злиться и расстраиваться.

– Так ты ответишь на мой вопрос?

– Какой?

– Почему такая девушка сидит тут одна?

– Такая, как я?

– Да, – рассмеялся Хью. – Нежная. Очаровательная. Полагаю, мало кто может устоять перед твоей душевностью.

Мей не подхватила заданный им шутливый тон.

– Ты действительно хочешь знать, почему я здесь?

– Но я же спросил.

Она могла бы что-нибудь придумать, но неожиданно для себя решила ошарашить его правдой. Укутавшись в его куртку, Мей положила локти на стол и наклонилась вперед.

– Я встречаюсь с женатым любовником, и мы собирались устроить ночь дикой любви в «Мариотте».

– Без балды?

Ага, ей удалось шокировать его. Мей приготовилась выслушать поток нравоучений – и это из уст человека, который, как она подозревала, является полным банкротом в области нравственности.

– Неужели целую ночь?

Разочарованная его реакцией, Мей откинулась на спинку стула.

– В общем, мы собирались провести бурную ночь, но он не пришел. Наверное, не смог сбежать из дома.

Пришла официантка и принесла напитки. Когда она ставила перед Хью его пиво, то снова прошептала что-то ему на ухо. Он покачал головой, достал из заднего кармана джинсов бумажник и дал ей две пятерки.

Дождавшись, когда официантка отойдет на несколько шагов, Мей спросила:

– А что на этот раз?

Хью отпил пива, прежде чем ответить:

– Хотела узнать, придет ли сегодня Джон.

– А он придет?

– Нет. Да хоть бы и пришел – она все равно не в его вкусе.

– А кто в его вкусе?

Хью улыбнулся:

– Твоя подруга.

Когда он улыбался, его глаза начинали лучиться. Теперь Мей понимала, почему некоторые женщины считают его красивым.

– Джорджина?

– Да. – Хью принялся вращать бутылку между большим и указательным пальцами. – Ему нравятся женщины такой комплекции, как у нее. И всегда нравились. Если бы не она, он бы не вляпался в неприятности. Она здорово попортила ему жизнь.

– Она попортила ему жизнь?! Да Джорджина замечательный человек! Это он превратил ее жизнь в сплошной ад!

– Я об этом ничего не знаю. Я слушаю только то, что говорит Джон, а он не склонен подробно обсуждать со мной свои личные дела. Но я знаю одно: когда ему стало известно о Лекси, он словно помешался. Говорил только о ней. Отказался от поездки в Канкун, которую запланировал давным-давно, и от участия в чемпионате мира. Вместо этого он пригласил Лекси и Джорджину к себе в Орегон.

– Исключительно для того, чтобы усыпить бдительность Джорджины и спокойненько трахнуть ее – как в прямом, так и в переносном смысле.

Хью пожал плечами:

– Вообще-то я не знаю, что произошло в Орегоне. А ты, судя по всему, хорошо об этом осведомлена.

– Мне известно, что он оскорбил…

– Мей! – раздался мужской голос. Мей подняла голову и увидела стоявшего у столика Теда. – Извини, что опоздал. Было не так-то просто выбраться.

Тед был невысоким и худым, и Мей впервые обратила внимание на то, что брюки носит не как все нормальные мужчины, а значительно выше талии. На фоне Хью, который являл собой образец мужской красоты, Тед выглядел занудным «ботаником».

– Привет, Тед, – поздоровалась она и указала на Хью. – Познакомься, это Хью Майнер.

Тед улыбнулся и протянул руку знаменитому голкиперу.

Но Хью не улыбнулся и руки не пожал. Вместо этого он встал и сверху вниз посмотрел на коротышку.

– Говорю один раз, – спокойно произнес он. – Или ты немедленно уберешься отсюда, или я вышибу тебе мозги.

Улыбка Теда угасла, а рука безвольно повисла.

– Что?

– Если ты еще хоть раз приблизишься к Мей, я превращу тебя в обезображенный труп.

– Хью! – ахнула Мей.

– И когда твоя жена придет в морг опознавать твое тело, – продолжил Хью, – я расскажу ей, почему надрал тебе задницу.

– Тед! – Мей вскочила и встала между мужчинами. – Не слушай его. Он ничего тебе не сделает.

Тед перевел взгляд с Хью на Мей, а затем, не сказав ни слова, повернулся и чуть ли не выбежал на улицу. Мей в сердцах сбросила с плеч куртку и, сжав руку в кулак, ударила Хью в грудь.

– Козел! – Люди, сидевшие за соседними столиками, стали оглядываться на них, но Мей было на это плевать.

– Ого! – Хью потер ладонью место удара. – Для такой малютки ты бьешь довольно сильно.

– Что ты лезешь? Это мое свидание, – прошипела она.

– Думаю, тебе следовало бы поблагодарить меня. Он же самый настоящий недоносок!

Мей понимала, что Теда действительно можно назвать недоноском, и все же он был привлекательным недоноском. Схватив со стола свою сумочку, она посмотрела вслед Теду. Может, если побежать, удастся догнать его? Она уже сделала шаг к выходу, но тут ее руку сжали сильные пальцы.

– Пусть идет.

– Нет. – Мей тщетно пыталась вырваться. – Черт побери, – выругалась она, увидев, как спина Теда исчезла в людской толпе. – Он больше мне не позвонит.

– Скорее всего.

Она хмуро уставилась на улыбающуюся рожу Хью.

– Зачем ты это сделал?

Он беспечно пожал плечами:

– Он мне не понравился.

– Да ну? – Мей невесело рассмеялась. – А какое имеет значение, понравился он тебе или нет? Я не нуждаюсь в твоем одобрении.

– Он не тот, кто тебе нужен.

– С чего ты взял?

Хью продолжал улыбаться как ни в чем не бывало.

– Потому что тебе нужен я.

На этот раз смех Мей прозвучал почти весело.

– Хватит придуриваться.

– Я серьезно.

Но ей было все равно.

– Ты относишься к тому типу мужчин, с которыми я никогда не встречаюсь.

– А что это за тип?

Она многозначительно взглянула на свою руку, которую он так и не отпустил.

– Истинный мачо, этакая самовлюбленная гора мышц без мозгов. Такие мужчины считают, будто они вправе третировать всех, кто меньше и слабее их.

Хью выпустил ее руку и взял свою куртку со стола.

– Я не самовлюбленный и никого не третирую.

– Вот как? А Тед?

– Тед не в счет. – Он снова накинул куртку ей на плечи. – Я сразу понял, что у него синдром маленького человечка. Думаю, он бьет свою жену.

Мей удивила столь суровая оценка.

– Ну а я?

– Что – ты?

– Меня-то ты третируешь.

– Солнышко, да у тебя хватит силы разгрузить дом. – Он расправил воротник куртки и обнял Мей за плечи. – А еще мне кажется, что я нравлюсь тебе больше, чем ты хочешь признать.

Мей опустила голову и закрыла глаза. Не может быть, чтобы все это происходило на самом деле.

– Ты меня совсем не знаешь.

– Я знаю, что ты красива, и я постоянно думаю о тебе. Мей, меня безумно влечет к тебе.

Она сразу же открыла глаза.

– Ко мне? – Мужчин типа Хью не могут привлекать женщины ее типа. Он знаменитый спортсмен. А она плоскогрудая худышка, которая впервые побывала на свидании уже после того, как окончила школу. – Это не смешно.

– Я тоже так думаю. Ты понравилась мне с первого мгновения, когда я увидел тебя в парке. А почему, как тебе кажется, я все время звоню тебе?

– Я просто думала, что тебе нравится домогаться женщин.

Хью рассмеялся:

– Нет. Только тебя. Ты особенная.

Мей позволила себе на мгновение поверить ему. На мгновение, в течение которого она чувствовала себя польщенной вниманием такого классного мужика. Но она тут же вспомнила, как он поддразнивал ее во время их первой встречи.

– Ну и ничтожество же ты, – бросила она.

– Надеюсь, ты дашь мне шанс заставить тебя изменить свое мнение.

Она схватила его за руку.

– Хватит смеяться.

– А я и не думал смеяться. Но обычно мне нравились девушки, которые отвечали мне взаимностью. Я никогда не западал на такую, которая ненавидит меня.

Он выглядел таким серьезным, что Мей сдалась.

– Я тебя не ненавижу, – призналась она.

– Ну вот, уже хорошо. – Хью обхватил ладонями ее шею и погладил большими пальцами подбородок. – Тебе все еще холодно?

– Немного.

Прикосновение его теплых рук отозвалось странной дрожью где-то внизу живота Мей. Собственная реакция и шокировала, и озадачила ее.

– Давай возьмем напитки и зайдем внутрь.

Шок вылился в смущение.

– Я хочу домой.

На лице Хью отразилось разочарование.

– Я провожу тебя до машины.

– Я приехала на такси.

– Тогда я подвезу тебя.

– Ладно, но я не собираюсь приглашать тебя к себе, – сказала она.

Наверняка кое-кто назвал бы Мей неразборчивой, однако у нее все же имелись некоторые принципы. Хью Майнер красив и успешен, и ведет он себя как истинный джентльмен. Но он мужчина не ее типа.

– Как хочешь.

– Я серьезно. Ты не сможешь зайти ко мне.

– Ну что ж. Если тебе от этого станет лучше, я дам слово, что даже не слезу с байка.

– С байка?

– Да, я приехал на своем «харлее». Тебе понравится. – Он обнял ее за плечи, и они пошли к дверям бара. – Только мне нужно предупредить Дмитрия и Стюарта, что я уезжаю.

– Я не могу ехать на твоем мотоцикле.

Они остановились у дверей, пропуская группу выходивших посетителей.

– Да не бойся ты. Я поеду очень осторожно.

– Не в этом дело. – Мей посмотрела ему в лицо, освещенное оранжевым светом рекламы, висевшей над дверью. – Просто на мне нет нижнего белья.

Хью замер на мгновение, потом улыбнулся:

– М-да, дела. Значит, у нас есть кое-что общее. На мне тоже нет.

Джон проследовал за Каролиной Фостер-Даффи в холл особняка Вирджила в Бейнбридже. В светлых волосах Каролины проглядывала седина, в уголках глаз залегли мелкие морщинки. Она принадлежала к тем счастливицам, которые умеют стареть изящно и мудро. Мудрость заключалась в том, что Каролина не пыталась победить возраст яркими, красками для волос и пластическими операциями, а изящество – в том, что в свои шестьдесят пять она действительно была красива.

– Он ждет тебя, – сказала Каролина, когда они проходили через парадную столовую. Остановившись у двустворчатой двери красного дерева, она подняла на Джона бледно-голубые глаза, в которых явственно читалось беспокойство. – Я должна попросить тебя не затягивать визит, хотя знаю, что Вирджил сам назначил тебе эту встречу. В последние дни он работает больше, чем обычно. Он очень устал, а отдыхать отказывается. Я чувствую, что что-то случилось, но он не хочет мне рассказывать. Тебе известно, что с ним? Это связано с бизнесом?

– Не знаю, – ответил Джон.

Сейчас шел второй год его трехлетнего контракта, и пока рано было вести переговоры о продлении контракта еще на год, поэтому он сомневался, что Вирджил вызвал его по этому поводу. Кроме того, он никогда не вел переговоры лично, а платил корпорации спортивных менеджеров за то, чтобы она отстаивала его интересьг!

– Возможно, он хочет поговорить об отобранных кандидатах, – сказал Джон, хотя ему и казалось странным, что Вирджил вызвал его одного, да еще к девяти вечера в пятницу.

Озабоченность не покинула Каролину, когда она приоткрыла дверь.

– Приехал Джон, – объявила она и вместе с ним прошла в кабинет Вирджила. – Но я позволю ему остаться только на полчаса. Через полчаса я прогоню его, чтобы ты смог отдохнуть.

Вирджил поднял глаза от бумаг, разложенных перед ним на столе.

– Закрой за собой дверь, когда выйдешь, – потребовал Вирджил.

Каролина сжала губы, но промолчала и, пятясь, вышла из кабинета.

– Присаживайся. – Вирджил указал на кресло, стоявшее по другую сторону стола.

Джон посмотрел в лицо старику и сразу понял, зачем его вызвали. Горечь и усталость сквозили в каждом движении Вирджила. Под глазами появились мешки, и сейчас он выглядел на свои семьдесят пять. Джон сел в кожаное вольтеровское кресло и приготовился к непростому разговору.

– На днях ты, кажется, был искренне удивлен, когда увидел Джорджину по телевизору.

– Да.

– Ты не знал, что она ведет в Сиэтле собственную передачу?

– Нет.

– Как такое может быть, Джон? Ведь вы с ней очень близки.

– Вероятно, не настолько, – ответил Джон, прикидывая, что именно может знать Вирджил.

Вирджил взял со стола лист бумаги и протянул Джону.

– А вот это доказывает, что ты врешь.

Джон взял листок и обнаружил, что это копия свидетельства о рождении Лекси, где в графе «отец» стояло его имя. В другой ситуации он порадовался бы этому, но сейчас его разозлило, что кто-то посмел сунуть нос в его личную жизнь. Бросив листок на стол, он безбоязненно встретил взгляд Вирджила.

.– Где вы это взяли?

Вирджил отмахнулся от его вопроса.

– Это правда?

– Да, правда. Где вы его взяли?

Вирджил пожал плечами:

– Я нанял кое-кого, чтобы провести небольшое расследование по Джорджине. Представь мое удивление, когда я увидел твое имя. – Кроме свидетельства, у Вирджила были еще копии судебных постановлений. Он не показал их Джону, но в этом и не было надобности. У Джона дома имелись собственные копии. – Как я понимаю, у вас с Джорджиной общий ребенок.

– Вы же знаете, что это так. Хватит ходить вокруг да около, давайте к делу.

Вирджил отодвинул бумаги в сторону.

– Именно это качество мне в тебе всегда и нравилось, Джон. Ты не любишь ходить вокруг да около. – Он буквально сверлил Джона взглядом. – Ты переспал с моей невестой до или после того, как она сбежала, выставив меня полным дураком?

Хотя Джону и не нравилось, что кто-то копается в его личной жизни и задает ему бестактные вопросы, все же он считал, что лгать нельзя. Джон достаточно уважал Вирджила и не сомневался, что тот заслуживает честного ответа.

– Я познакомился с Джорджиной после того, как она сбежала со свадьбы. Раньше я с ней не встречался. Она выбежала из вашего дома и попросила подвезти ее. Она была не в подвенечном платье, поэтому я не знал, кто она такая.

Вирджил откинулся на спинку кресла.

– Но в какой-то момент узнал.

– Да.

– И после того как ты узнал, кто она такая, ты все же переспал с ней?

Джон нахмурился.

– Видимо, так.

По его мнению, он оказал Вирджилу огромную услугу, увезя Джорджину со свадьбы. Временами она может быть настоящей мегерой, и вряд ли старик пережил бы, если бы ему заявили, что в постели он «не продемонстрировал ничего экстраординарного». В отличие от него, Джона.

Без нее Вирджилу было лучше. Она могла распалить мужчину и довести его до безумия, а потом заявить, что он себя переоценивает. А затем сладким и в то же время язвительным голоском напомнить о его женитьбе на стриптизерше. Уж больно она коварная, эта Джорджина.

– Как долго вы были любовниками?

– Недолго. – Джон знал Вирджила и понимал, что старик вызвал его отнюдь не для того, чтобы узнать пикантные подробности их связи. – Давайте к делу.

– Ты чертовски хорошо играл для меня в хоккей, и мне всегда было плевать, куда ты суешь свой член. Но ты трахнул Джорджину, и тем самым ты подставил меня.

Джон встал. Он на полном серьезе подумывал о том, чтобы перепрыгнуть через стол и хорошенько врезать Вирджилу. Если бы тот был чуть помоложе, он, возможно, так бы и сделал. Джон не встречал более страстной и соблазнительной женщины, чем Джорджина, и она не была для него шлюшкой на одну ночь. Она значила для него гораздо больше и не заслуживала, чтобы о ней говорили как о каком-то отребье. Джон с усилием подавил свой гнев.

– Вы все никак не дойдете до главного.

– У тебя будет либо карьера в «Чинуках», либо Джорджина. Иметь и то и другое тебе не удастся.

Джон ненавидел угрозы.

– Вы собираетесь меня продать?

Лицо Вирджила было серьезным и спокойным, когда он ответил:

– Только если ты вынудишь меня к этому.

Джону хотелось предложить Вирджилу запихнуть контракт в его старую задницу. Возможно, пять месяцев назад он бы так и поступил. Хотя ему нравилось играть в «Чинуках» и к тому же он понимал, что в другом клубе он вряд ли станет капитаном, Джон не мог смириться с тем, что ему угрожают. В то же время теперь ему было что терять. Совсем недавно он узнал, что у него есть ребенок, и суд только что удовлетворил его прошение о совместной опеке.

– У нас есть общая дочь, так что, может, объясните мне, что вы имеете в виду?

– С ребенком можешь видеться сколько угодно, – сказал Вирджил. – Но не прикасайся к матери. Не встречайся с ней. Не женись на ней, иначе у тебя будут крупные неприятности.

Если бы Вирджил подобным образом пригрозил ему год или даже несколько месяцев назад, Джон, вероятно, просто повернулся бы и ушел, а потом сам бы инициировал свою продажу. Но разве сейчас, когда он стал отцом Лекси, он может переехать в Детройт, или в Нью-Йорк, или даже в Лос-Анджелес? Он же не сможет видеться с дочерью и наблюдать, как она растет, если будет жить в другом штате!

– Черт, Вирджил, – произнес он, увидев, что старик встает, – не знаю, кто кого из нас ненавидит сильнее, Джорджина – меня, или я – ее. Джорджина мне нужна как рыбе зонтик, а я ей нужен еще меньше.

Усталый взгляд Вирджила однозначно обвинял Джона во лжи.

– Помни, что я тебе сказал.

– Вряд ли такое забудешь. – В последний раз посмотрев на старика, Джон повернулся и вышел из кабинета.

В ушах все еще звучал ультиматум Вирджила: «У тебя будет либо карьера в «Чинуках», либо Джорджина. Иметь и то и другое тебе не удастся».

Когда Джон добрался до своего плавучего дома, абсурдность угроз Вирджила стала вызывать у него невеселый смех. Старик, вероятно, решил, что нашел идеальный способ мести. Возможно, месть действительно удалась бы, если бы он и Джорджина могли спокойно выносить общество друг друга. Но сейчас заставить их жить вместе можно только силой.

Под вой сирен, звук колоколов и визг покрышек Джон наблюдал, как Лекси врезается в деревья, носится по тротуарам и сбивает прохожих.

– У меня здорово получается! – прокричала она сквозь эту какофонию.

Джон посмотрел на экран и почувствовал, как в висках начинает пульсировать боль.

– Осторожнее, не сбей ту старушку, – слишком поздно предупредил он.

Лекси проехалась по пожилой даме и отбросила в сторону ее клюку.

Джон не очень-то любил видеоигры. А еще он не любил торговые центры и предпочитал заказывать все необходимое по почте. Мультики у него тоже энтузиазма не вызывали.

Видеоигра закончилась, Джон посмотрел на часы:

– Нам пора.

– Джон, я выиграла? – спросила Лекси, указывая на счет, появившийся на большом экране.

На ее безымянном пальце блестело серебряное филигранное колечко, купленное ей Джоном у ювелира, а рядом с ней стояла стеклянная кошка, тоже купленная им. Багажник «рейнджровера» был забит игрушками, а вскоре им предстояло посмотреть фильм «Собор Парижской Богоматери».

Джон пытался купить любовь своей дочери. Причем действовал он с несгибаемым упорством. И не собирался отступать. Джон готов был купить Лекси все, что она попросит, тратить время на шумные видеоигры или часами смотреть диснеевские мультики, лишь бы услышать, как она называет его «папой».

– Ты почти выиграла, – солгал он и взял ее за руку. – Бери кошку. – Они вышли из игрового зала.

Джон отдал бы все, чтобы вернуть прежнюю Лекси. Сегодня, когда он заехал за ней, она встретила его у двери без косметики на личике, хотя была суббота. Естественно, он предпочитал видеть свою дочь без этого вульгарного макияжа, но ему так отчаянно хотелось вновь увидеть ту девчушку, с которой он познакомился в июне, что он даже предложил ей накрасить губы блеском. А она отказалась, покачав головой.

Он мог бы еще раз поговорить с Джорджиной насчет странного поведения Лекси, но той не было дома. По словам беби-ситтерши с кольцом в носу, Джорджина ушла на работу, но должна быть дома к моменту возвращения Лекси.

«Вот тогда и поговорю с Джорджиной», – решил Джоя по дороге к кинотеатру. Может, на этот раз они будут вести себя как взрослые люди и смогут договориться, что же лучше для их дочери. Очень может быть. Только вот одна загвоздка: в Джорджине есть нечто, что действует ему на нервы и вызывает желание провоцировать ее.

– Смотри! – Лекси вдруг остановилась и уставилась на витрину магазина.

За стеклом шестеро полосатых котят играли, то сплетаясь в меховой клубок, то гоняясь друг за другом по проволочному загону, то забираясь на когтедралку в виде шеста. Лекси с благоговейным восторгом наблюдала за ними, и Джон, смотревший на нее, вдруг узнал в ней ту маленькую девочку, которая навсегда завладела его сердцем.

– Хочешь, зайдем внутрь и посмотрим поближе? – предложил он.

Лекси взглянула на него так, будто он подбивает ее на страшное преступление.

– Мама говорит, что мне… – Она помолчала, а затем ее губы медленно растянулись в улыбке. – Ладно. Я зайду с тобой.

Джон открыл дверь зоомагазина и пропустил Лекси вперед. Покупателей не было, продавщица, стоявшая за прилавком, что-то писала в блокноте.

Лекси отдала Джону стеклянную кошку, подошла к загону и перегнулась через его край. Опустив вниз руку, она помахала пальцами. Мгновенно к руке подлетел полосатый котенок и, подпрыгнув, обхватил лапками ее запястье. Лекси засмеялась и поднесла котенка к груди. Она с трудом сдерживала хлещущий через край восторг.

– Джон, он мне нравится.

Тыльной стороной ладони Джон погладил дочь по щеке.

– Называй меня «папой», – предложил он и затаил дыхание. Лекси удивленно моргнула раз, другой, потом улыбнулась и зарылась лицом в котенка, так ничего и не сказав. На ее нежной щечке появилась ямочка.

– Все эти котята привиты, – сообщила продавщица откуда-то из-за спины Джона.

Джон повернулся к ней. Его сердце разрывалось от разочарования.

– Мы лишь зашли посмотреть, – объяснил он.

– Я могла бы отдать вам этого полосатика за пятьдесят долларов. Между прочим, это недорого.

Джон подумал, что Джорджина прекрасно знает об одержимости Лекси животными и, если бы считала нужным, уже давно кого-нибудь купила.

– Мать девочки убьет меня, если я привезу ее домой вместе с котенком.

– А как насчет щенка? У меня есть маленький далматинец.

– Далматинец? – тут же навострила уши Лекси. – У вас есть далматинец?

– Вон там. – Продавщица указала на стену из прозрачных кубов, служивших клетками.

Лекси осторожно опустила котенка в загон и направилась к клеткам. Заняты были только три. В одной сидел далматинец, в другой спал маленький толстый хаски, а в третьей свернулась клубочком в миске большая лысая крыса.

– Что это? – поинтересовалась Лекси, указывая на крысу.

– Это чихуахуа. Замечательная маленькая собачка.

Джон усомнился в том, что это существо имеет право называться собакой. Оно все дрожало, выглядело ужасно несчастным и пробуждало пренебрежение ко всему собачьему племени.

– Ему холодно? – спросила Лекси и прижалась лбом к клетке.

– Вряд ли. Я стараюсь держать его в тепле.

– Наверное, ему страшно. – Она помолчала и добавила: – Он скучает по маме.

– О нет, – возразил Джон, сразу вспомнив операцию по спасению маленькой рыбки в Тихом океане. Больше он на такое не пойдет, тем более ради спасения какой-то дурацкой дрожащей собачонки. – Нет, он не скучает по своей маме. Ему нравится жить здесь одному. Готов спорить, что ему нравится спать в миске для еды. Наверное, ему сейчас снятся приятные сны, а трясется он потому, что ему снится, будто дует сильный ветер.

– Чихуахуа очень нервная порода, – сообщила продавщица.

– Нервная? – Джон указал на щенка. – Он же спит.

Женщина улыбнулась:

– Он нуждается в тепле и ласке.

Она ушла в подсобное помещение, и через несколько секунд дверца в задней стенке клетки распахнулась и к спавшему в миске щенку потянулись две руки.

– Если мы хотим успеть в кино, нам пора идти, – сказал Джон, но было поздно.

Женщина уже вернулась в торговый зал и передала щенка Лекси.

– Как его зовут? – спросила та, глядя в блестящие темные глаза навыкате.

– У него пока нет имени, – ответила продавщица. – Имя ему должен дать хозяин.

Неожиданно щенок высунул крохотный розовый язычок и лизнул Лекси в подбородок.

– Я ему понравилась, – рассмеялась девочка.

Джон посмотрел на часы. Он понимал, что нужно как можно скорее разлучить эту парочку.

– Фильм уже начинается. Нам пора идти.

– Я видела его уже три раза, – не отрывая взгляда от щенка, сказала Лекси. – Солнышко мое ненаглядное, – очень похоже на мать проговорила она. – Угости меня сахарочком.

– Нет, – покачал головой Джон, вдруг почувствовав себя пилотом, пытающимся посадить самолет на одном двигателе, – Никаких сахарочков.

– Он перестал дрожать! – Лекси потерлась щекой о голову щенка, и тот лизнул ее в ухо.

– А теперь отдай его.

– Но он полюбил меня. И я его люблю. Можно мне его оставить?

– Нет. Твоя мама убьет меня.

– Она не будет возражать.

Джон услышал дрожь в голосе дочери и присел радом с ней на корточки. Сейчас он чувствовал, что и второй двигатель заглох и земля стремительно приближается.

– Она действительно прикончит меня. Давай поступим так. Я куплю тебе черепаху, она будет жить у меня дома. А ты будешь приезжать ко мне и играть с ней.

Лекси со сладко сопящим у нее на руках щенком прислонилась к Джону.

– Я не хочу черепаху. Я хочу маленького Понго.

– Понго? Лекси, ты не можешь давать ему имя. Он же не твой.

Глаза Лекси наполнились слезами, подбородок задрожал.

– Но я люблю его, а он любит меня.

– А ты не хочешь настоящую собаку? Мы могли бы в следующие выходные поискать настоящую собаку.

Лекси замотала головой:

– Он и есть настоящая собака. Только маленькая. У него нет мамы, и если я оставлю его здесь, он будет скучать по мне. – Слезы уже потекли по щекам, и Лекси всхлипнула. – Пожалуйста, папа, разреши мне взять Понго.

Сердце Джона едва не выскочило из груди. Еще секунду он смотрел в несчастное лицо дочери и сломался. Полностью. И окончательно. И опьянел от счастья. Она назвала его папой!

Джон достал бумажник и протянул карту «Виза» обрадованной продавщице.

– Ладно, – сказал он, обнимая и прижимая к себе Лекси. – Но теперь твоя мама убьет нас всех.

– Это правда? Я могу забрать Понго?

– Можешь, – вздохнул Джон.

Слезы полились еще сильнее, и Лекси уткнулась ему в шею.

– Ты лучший папа в мире, – сквозь рыдания проговорила она. – И я буду хорошей девочкой. Всегда-всегда. – Ее плечики дрожали, щенок тоже дрожал, и Джон испугался, что сейчас тоже задрожит за компанию. – Я люблю тебя, папа, – прошептала Лекси.

Сейчас он зарыдает вместе с Лекси, прямо тут, на глазах у продавщицы, подумал Джон. Надо было срочно что-то делать.

– Я тоже тебя люблю, – сказал он и прокашлялся. – Давай купим ему еды.

– Вам еще понадобится домик, – сообщила продавщица, удаляясь с карточкой Джона. – А так как у него почти нет шерсти, еще и свитер.

К тому моменту, когда Джон загрузил собачьи пожитки в «рейнджровер», его счет уменьшился почти на тысячу долларов. Пока они ехали через город, Лекси болтала без умолку и пела колыбельные своему щенку. Но по мере приближения кБелльвю она стала затихать, и чем ближе они подъезжали к дому, тем больше она мрачнела. К тому моменту, когда Джон заглушил двигатель, в машине царило напряженное молчание.

Джон помог Лекси выбраться из машины, и они пошли по дорожке к дому. У террасы оба остановились и уставились на входную дверь, оттягивая то мгновение, когда Джорджина увидит на руках у Лекси дрожащую крысу.

– Она взбесится, – шепотом сказал Лекси.

Джон почувствовал, как ее ладошка скользнула ему в руку.

– Точно. Разнесет нас, как вентилятор – дерьмо.

На сей раз Лекси не стала укорять его за сквернословие. Просто кивнула и произнесла:

– Ага.

«У тебя будет либо карьера в «Чинуках», либо Джорджина. Иметь и то и другое тебе не удастся». Джон едва не расхохотался. Даже если бы он вдруг безумно влюбился в Джорджину, после сегодняшнего вечера его карьере уже ничего бы не грозило, она была бы защищена абсолютно надежно.

Дверь открылась, и предсказание насчет вентилятора стало сбываться. Джорджина посмотрела на Джона, на Лекси и перевела взгляд на трясущуюся собаку на руках у дочери.

– Это что такое?

Лекси промолчала, предоставив оправдываться Джону.

– Э-э… мы зашли в зоомагазин и…

– О Боже! – взвыла Джорджина. – Ты повел ее в зоомагазин? Ей запрещено даже заходить туда. В последний раз она так рыдала, что ее даже стошнило.

– Но ведь на этот раз с ней ничего не случилось.

Джорджина указала на руки Лекси и грозным голосом осведомилась:

– Это собака?

– Нам так сказала продавщица, хотя я все-таки еще сомневаюсь в этом.

– Сдай ее назад.

– Нет, мама, Понго мой.

– Понго? Ты уже дала ему имя? – Джорджина прищурившись, посмотрела на Джона. – Замечательно. Понго будет жить у Джона.

– У меня нет двора.

– У тебя есть палуба. Вполне достаточно.

– Он не может жить у папы, потому что тогда я буду видеть его только по выходным и не смогу учить его не писать на ковер.

– Кого учить? Понго или твоего папу? – Джорджина голосом выделила последнее слово.

– Джорджина, это не смешно.

– Знаю. Сдай его в магазин, Джон.

– Я бы с радостью. Но на кассе висело объявление, что купленный товар возврату не подлежит. Я не могу сдать Понго. – Он смотрел на Джорджину. Она, как всегда, выглядела великолепно и бесилась от злости. Но впервые после ссоры в Кэннон-Бич у него не было желания сражаться с ней. И провоцировать ее, – я очень сожалею, но Лекси расплакалась, и я не мог ей отказать. Она дала ему имя, а потом плакала у меня на груди, и я отдал продавщице свою кредитку.

– Александра Мей, иди в дом.

– О-ох, – вздохнула Лекси, прижала к себе щенка и, понурившись, прошмыгнула мимо матери.

Джон хотел было последовать за ней, но Джорджина преградила ему путь.

– Я пять лет твердила дочери, что она сможет завести кого-нибудь, только когда ей исполнится десять. А ты забираешь ее на несколько часов и возвращаешь домой с лысой собакой!

Джон поднял руку, призывая ее к молчанию.

– Я понимаю тебя, и я действительно виноват. Но обещаю, что буду покупать ему еду и мы с Лекси будем водить его во все собачьи школы.

– Я сама могу оплатить его жрачку! – Джорджина прижала пальцы к вискам. У нее было ощущение, что голова вот-вот расколется. – Я так зла, что даже в глазах двоится.

– А тебе станет легче, если я скажу, что купил для тебя книжку о щенках?

– Нет, Джон, – вздохнула она и опустила руки, – не станет.

– А еще я купил маленькую будку. – Он схватил ее за руку и потащил за собой. – И еще кучу всякого добра.

Джорджина приказала себе не обращать внимания на участившееся сердцебиение, вызванное прикосновением Джона.

– Какого еще добра?

Джон открыл заднюю дверцу «рейнджровера» и, вытащив оттуда собачий домик, сунул его в руки Джорджине.

– Предполагается, что он должен спать здесь ночью, – сообщил он и снова нырнул в салон. – Вот книжка по дрессировке, еще одна о чихуахуа и еще одна, – он помолчал, читая название, – называется «Как воспитать собаку так, чтобы она не мешала вам». У меня есть еда, галеты для зубов, игрушки, чтобы грызть, ошейник с поводком и маленький свитер.

– Свитер? И ты все это купил в зоомагазине?

– Ну да. – Джон снова нырнул в машину.

– Я точно знаю, что это где-то здесь, – сказал он, и Джорджина поспешно перевела взгляд с ягодиц Джона на багажник машины, забитый пакетами из магазина игрушек.

– Вот. Это зубная паста для Понго. – Джон выбрался из машины и выпрямился.

Джорджина была потрясена.

– Представляю, сколько ты заплатил за все это.

Джон равнодушно пожал плечами.

Джорджина позволила себе пускаться во все тяжкие и тратить много на Рождество или на дни рождения, но для этого ей нужно было соблюдать строгую экономию и откладывать деньги. А Джону нет. В прошлом месяце, когда их адвокаты вырабатывали соглашение по опеке, Джорджина узнала, что за игру в хоккей ему платят шесть миллионов в год. С таким достатком она соперничать не могла.

Джорджина посмотрела на улыбающуюся физиономию Джона и напомнила себе об осторожности. Стоит утратить бдительность, сказала она себе, он заберет все и оставит ее с одной лысой псиной.

Глава 17

– Ты какой кофе будешь – с обезжиренным молоком или мокко? – спросила Джорджина, засыпая молотый кофе в кофеварку.

– С молоком, – ответила Мей, не отрывая взгляда от Понго, который лежал и грыз собачью галету. – Господи, до чего же он трогательный. Да мой кот сделает его одной левой.

– Лекси, – позвала Джорджина, – Мей опять неуважительно говорит о Понго.

Лекси, на ходу надевавшая дождевик, тут же появилась в кухне.

– Не надо говорить плохо о моей собаке. – Она нахмурилась и взяла со стола упакованный завтрак. – Он все чувствует. – Опустившись на колени, она склонилась к мордочке собаки. – Я должна идти в школу. До встречи.

Щенок перестал грызть галету и лизнул Лекси в губы.

– Вот то, о чем я тебе говорила, – проворчала Джорджина, вынимая из холодильника пакет с обезжиренным молоком. – У него дурные привычки.

Лекси встала.

– Мне это не важно. Я люблю его.

– А мне важно. Беги скорее за Эми, иначе вы опоздаете на автобус.

Лекси вытянула губы, ожидая от нее поцелуя. Джорджина покачала головой и повела ее к двери.

– Я не целую девочек, целующихся с собаками, которые облизывают их. – Стоя у двери, Дхсорджина проследила, как дочь перешла улицу, и вернулась в кухню. – Лекси совсем помешалась на этом щенке, – пожаловалась она Мей, подходя к кофеварке. – Он в доме всего пять дней, но уже полностью изменил нашу жизнь. Ты бы видела, какую джинсовую курточку соорудила для него Лекси.

– Мне нужно тебе кое-что сказать, – вдруг заявила Мей. Джорджина оглянулась на подругу. Она подозревала, что с той что-то происходит. Обычно Мей не приходила на кофе так рано, да и вообще в последние дни она вела себя странно.

– В чем дело?

– Я люблю Хью, – очень тихо произнесла Мей.

– Что?! – Джорджина замерла как громом пораженная. – Друга Джона?

– Да.

– Я думала, что ты ненавидишь его.

– Раньше ненавидела.

– Что же произошло?

Мей казалась не менее ошарашенной, чем Джорджина.

– Не знаю! В пятницу вечером он проводил меня домой из джаз-клуба и больше не уезжал.

– Значит, он живет у тебя уже целых шесть дней?

Джорджина подошла к кухонному столу и выдвинула стул.

Она чувствовала, что ей надо присесть.

– Вернее, шесть ночей. Я не знаю, как все случилось. Секунду назад я уверяла его в том, что ему нельзя заходить ко мне – и вот мы уже лежим голые в постели и спорим, кому быть сверху. Я не могу ничего объяснить. Короче, он победил, и я влюбилась в него.

Джорджина была так потрясена услышанным, что еще долго не могла произнести ни слова.

– Ты уверена? – наконец спросила она.

– Да. Сверху был он.

– Я не об этом! Ты уверена, что любишь его?

Мей кивнула, и впервые за семь лет их дружбы Джорджина увидела слезы в ее карих глазах. Вид плачущей подруги, которая всегда отличалась поразительной стойкостью, тронул Джорджину до глубины души.

– О, дорогая, – вздохнула она и опустилась на колени рядом с Мей. – Я так сожалею. – Обняв подругу, она попыталась утешить ее. – Мужики такие мерзавцы.

– Знаю, – всхлипнула Мей. – Все было так здорово, и вдруг он учудил.

– И что же он учудил?

Мей подняла голову и посмотрела Джорджине в лицо.

– Попросил выйти за него замуж.

У Джорджины отвисла челюсть.

– Я сказала ему, что не надо спешить, но он не пожелал слушать. Сказал, что любит меня и знает, что я его люблю. – Мей вытерла глаза краем полотняной скатерти. Опершись о стол, Джорджина встала.

– Почему Хью считает, что ты примешь столь важное решение так быстро? Шести дней мало, чтобы понять, хочешь ты провести остаток жизни с этим человеком или нет.

– Я поняла это после третьей ночи.

Джорджина ощупью нашла стул. У нее подкашивались ноги, и она была вынуждена снова сесть.

– Ты просто морочишь мне голову? Ты сама хочешь выйти за него?

– Да!

– Но ответила ему «нет»?

– Я ответила ему «да»! Я пыталась отказать ему, но не смогла, – проговорила Мей и разрыдалась. – Может, я кажусь глупой и импульсивной, но я действительно люблю его и не хочу отказываться от шанса стать счастливой.

– Что-то не похоже, что ты очень счастлива.

– Я счастлива! Я никогда такого не чувствовала. С Хью мне очень хорошо. Я даже не догадывалась, что может быть так хорошо. Он делает меня счастливой, но… – Она замолчала и вытерла слезы. – Но я хочу, чтобы и ты была счастлива.

– Я?

– В последнее время тебе очень плохо, особенно после того, что случилось в Орегоне. И я чувствую себя последней сволочью, потому что ты несчастна, а я счастлива, как никогда.

– Но я вполне счастлива, – заверила ее Джорджина и тут же спросила у себя, правда ли это.

В последнее время она не раз пыталась найти определение своему состоянию. И в ответ ей на ум приходило одно-единственное слово – «шок». Однако сейчас было неподходящее время для того, чтобы вытаскивать на свет собственные чувства и изучать их.

– Эй! – окликнула она подругу и постучала ладонями по столу. – Давай-ка поговорим о тебе. Кажется, нам пора строить свадебные планы.

Мей накрыла руки Джорджины своими.

– Понимаю, тебе это кажется странным, но я действительно люблю Хью, – повторила она.

Ее глаза лучились, когда она произносила его имя.

Джорджина внимательно посмотрела на нее и позволила радости возобладать над сомнениями – но только на мгновение.

– Вы уже назначили день?

– Десятое октября.

– Через три недели?

– Понимаешь, пятого в Детройте открывается хоккейный сезон, а Хью не может пропустить первую игру сезона. Потом он поедет в Нью-Йорк и в Сент-Луис и вернется сюда только к девятому, чтобы сыграть против Колорадо – он никогда не упускает возможности обыграть Патрика Роя. Я просмотрела наше расписание и поняла, что у нас в первые три недели октября загрузка небольшая. Поэтому мы с Хью решили пожениться десятого и съездить на неделю на Мауи, чтобы я могла вернуться к приему Беннетов. А Хью поедет в Торонто на игру против «Мейпл ливс».

– Три недели! – простонала Джорджина. – Я не смогу устроить красивую свадьбу за три недели!

– А от тебя это и не требуется. Я решила нанять для обслуживания Энн Маклейн. Она заведует большим банкетным залом в Редмонде, и ей несложно будет устроить все за короткий срок. А тебя я попрошу вот о чем. Поможешь мне подобрать подвенечное платье? Ты же знаешь, я ничего не смыслю в этих делах. Без твоей помощи я наверняка выберу какое-нибудь уродство.

Джорджина улыбнулась:

– Я с радостью помогу тебе.

– И еще одно. – Мей сжала руки Джорджины. – Я хочу, чтобы ты была подружкой невесты. Хью собирается взять в шаферы Джона, поэтому тебе придется провести с ним немало времени.

Горло Джорджины на мгновение сдавил спазм.

– Пусть тебя не волнуют наши с ним отношения. Ради тебя я согласна на все.

– Но есть еще одна проблема. И она гораздо серьезнее.

– Что может быть серьезнее трех недель на подготовку к свадьбе и необходимости общаться с Джоном?

– Вирджил Даффи.

Джорджина похолодела.

– Я сказала Хью, что мы не можем пригласить его, но он не представляет, как этого избежать. Хью считает, что приглашая ребят из команды, инструкторов, тренеров и менеджеров, мы обязаны пригласить владельца. Я предложила позвать только близких друзей, но для Хью близкие друзья – это вся команда. Мы не можем кого-то пригласить, а кого-то нет, понимаешь? – Мей закрыла лицо ладонями. – Просто не знаю, как быть.

– Да, Вирджила нужно пригласить, – с трудом выговорила Джорджина, чувствуя, как ее настигает прошлое. Сначала Джон, потом Вирджил.

Мей замотала головой и уронила руки на колени.

– Ну разве я могу так с тобой поступить!

– Обо мне не беспокойся. Я не боюсь Вирджила Даффи, – сказала Джорджина и спросила себя, правда ли это. Здесь, у себя на кухне, она его действительно не боялась. Но что будет, когда она увидится с ним на свадьбе? – Можете приглашать и его, и кого хотите. Все будет в порядке. У тебя будет замечательная свадьба, – подытожила она и отправилась на поиски своего ежедневника.

Они с Мей сразу приступили к делу. Позвонили в фирму по обслуживанию, о которой говорила Мей, сели в машину Джорджины и поехали в Редмонд.

На следующей неделе они переговорили с флористом и примерили с десяток подвенечных платьев. У Джорджины, разрывавшейся между собственной фирмой, передачей на телевидении, Лекси и стремительно приближающейся свадьбой, на себя времени не оставалось. За все время у нее выдался только один свободный вечер, в среду, когда Джон забрал Лекси и Понго и они отправились в собачью школу. Однако и в этот вечер расслабиться Джорджина не смогла. Едва Джон, высокий, красивый, пахнущий летним ветром, вошел в ее дом, глупое сердечко ее затрепетало, когда же он уходил, оно болезненно сжалось. Было ясно: она снова влюбилась в него. Только на этот раз ей гораздо тяжелее, чем раньше. А она-то думала, что уже прекратила влюбляться в тех, кто не может ответить на ее любовь. Скоро Мей выйдет замуж и начнет строить новую жизнь. Джорджина чувствовала себя страшно одинокой и покинутой. Люди, которых она любила и которые наполняли ее жизнь, вдруг стали разбредаться в разные стороны, а она не могла последовать за ними.

Ближайшие выходные Лекси предстояло провести у Джона, где она должна будет познакомиться с Эрни Максвеллом и матерью Джона Глендой. И у девочки появится семья, но Джорджине в этой семье не будет места.

За десять дней до свадьбы Джорджина сидела одна в своем рабочем кабинете, думала о Лекси, Джоне, Мей и остро ощущала свое одиночество. Когда позвонил Чарлз и предложил вместе пообедать, она с радостью ухватилась за возможность хоть немного отвлечься. Была середина пятницы, на вечер было назначено обслуживание большого приема, и Джорджина сейчас крайне нуждалась в дружеском участии и приятной беседе.

За обедом она рассказала Чарлзу о Мей и о грядущей свадьбе.

– С четверга пойдет уже последняя неделя, – сказала она, вытирая руки полотняной салфеткой. – Им еще повезло, что за такой короткий срок удалось договориться о церемонии в маленькой церквушке в Керкланде и о банкетном зале в Редмонде. Лекси будет цветочницей, а я – подружкой невесты. – Джорджина сокрушенно покачала головой: – А я еще даже не подобрала себе платье. Слава Богу, скоро все закончится и повторится нескоро, только когда Лекси будет выходить замуж.

– А ты сама не думаешь когда-нибудь выйти замуж?

Джорджина неопределенно пожала плечами и посмотрела куда-то в сторону. Когда она задумывалась о замужестве, она всегда представляла себе Джона, причем таким, каким она видела его однажды – в черном смокинге.

– Я не строю таких планов.

– А почему бы тебе не подумать об этом?

Джорджина посмотрела на Чарлза и улыбнулась:

– Ты делаешь мне предложение?

– Я бы сделал, если бы был уверен, что ты согласишься.

Ее улыбка медленно угасла.

– Не беспокойся, – сказал он, – я не буду сейчас смущать тебя своим предложением, чтобы не услышать твой отказ. Я знаю, что ты еще не готова.

Джорджина внимательно посмотрела на Чарлза, на человека который столь много значил для нее, но которого она не любила так, как жена должна любить мужа. Разумом она очень хотела любить его, но сердцем любила другого.

– Только не отказывайся от такой мысли сразу. Просто подумай над этим, – попросил Чарлз.

Что Джорджина и сделала. Она подумала, что брак с Чарлзом решит множество проблем. Что он обеспечит комфортную жизнь и ей, и Лекси. Что у них получится отличная семья. Что она не любит его так, как должно, но, возможно, со временем полюбит. Что, вероятно, ее голове удастся уговорить сердце.

Джон бросил майку на валявшиеся горкой на полу носки и кроссовки. Оставшись в шортах для бега, он намазал нижнюю часть лица кремом для бритья, взял в руки бритву, посмотрел в зеркало и улыбнулся.

– Если хочешь, можешь зайти и поговорить, – предложил он Лекси, которая заглянула в ванную.

– Что ты делаешь?

– Бреюсь. – Джон установил бритву под левый бачок и повел лезвие вниз.

– А мама бреет ноги и лобок, – доложила Лекси, вставая рядом с ним.

На ней была полосатая бело-розовая ночная рубашка, волосы торчали во все стороны. Вчера вечером она впервые осталась у него ночевать, и после того как он убил паука в ее спальне Лекси стала смотреть на него с благоговейным восторгом.

– Я начну бриться, когда буду в седьмом классе, – продолжала девочка. – Наверное, к тому времени я стану ужасно волосатой. – Она взглянула на его отражение в зеркале. – Как ты думаешь, а Понго станет волосатым?

Джон ополоснул лезвие и помотал головой:

– Нет. У него никогда не будет много шерсти.

Когда он вчера приехал за Лекси, бедная собачонка была одета в новый красный свитер, украшенный блестками, и в такого же цвета вязаный колпак с помпоном. Едва Джон вошел в дом, щенок убежал в соседнюю комнату. Джорджина заявила, что Понго испугал огромный рост Джона, но сам Джон считал, что несчастному псу просто не хотелось в таком изнеженном виде показываться на глаза другому самцу.

Джон задрал вверх подбородок и побрил шею. Краем глаза он видел, что Лекси внимательно наблюдает за ним.

– Может, оденешься? Через полчаса приедут твоя бабушка и твой прадедушка Эрни.

– Ты причешешь меня? – Лекси вытянула вперед руку с зажатой в ней расческой.

– Я не умею причесывать маленьких девочек.

– Можно просто собрать волосы в хвост. Это легко. Можно сделать один хвост сбоку. Только он обязательно должен быть высоко, потому что низкие я не люблю.

– Я попытаюсь, – сказал Джон, смыл остатки крема и щетины с бритвы и начал брить другую щеку. – Но если из тебя получится маленькая дикарка – я не виноват.

Лекси рассмеялась и головой прижалась к его боку. Джону стало щекотно, когда ее растрепанные волосенки коснулись голой кожи.

– А если мама выйдет за Чарлза замуж, у меня все равно будет фамилия Ковальская, как у тебя?

Бритва, до того плавно скользившая по щеке, резко остановилась у рта. Взгляд Джона переместился на отражение Лекси. Он медленно опустил бритву и промыл ее под горячей водой.

– А что, твоя мама собирается замуж за Чарлза?

Лекси пожала плечами:

– Наверное. Она размышляет над этим.

Джон никогда всерьез не задумывался о том, что Джорджина может за кого-то выйти замуж. Эта мысль появилась у него только сейчас. Он представил, как к ней прикасается другой мужчина, и у него в желудке возникло ощущение, будто кишки завязались в узел. Джон быстро добрился и закрыл кран.

– Она говорила тебе об этом?

– Ага. Но так как ты мой папа, я сказала, что ей лучше выйти за тебя.

Джон взял полотенце и вытер остатки крема, оставшиеся под левым ухом.

– И что же она ответила?

– Она засмеялась и сказала, что это невозможно. Но ведь ты тоже можешь предложить ей это, правда?

«Жениться на Джорджине?» Он не может жениться на Джорджине. Хотя после инцидента с Понго отношения у них как-то наладились, Джон сомневался, что Джорджина когда-либо будет относиться к нему достаточно хорошо.

А вот он мог честно признаться себе, что она ему нравится. Возможно, даже слишком сильно. Каждый раз, когда он заезжал за Лекси, он представлял Джорджину без одежды. Только одного желания мало, чтобы жить с человеком всю жизнь. Правда, есть еще и уважение. А еще он любит Лекси и хочет дать ей все необходимое для счастья, однако Джон уже давно понял, что нельзя жениться на женщине ради ребенка.

– Разве ты не можешь предложить? И тогда у нас появился бы маленький.

Лекси смотрела на Джона с той же мольбой во взгляде, как когда просила щенка, но на этот раз сдаваться он не собирался. Если он когда-либо еще раз женится, то только потому, что не сможет жить без этой женщины.

– Думаю, я не нравлюсь твоей маме, – сказал Джон и бросил полотенце на столик рядом с умывальником. – Так как будем делать хвост?

Лекси подала ему расческу.

– Сначала расчеши волосы.

Джон встал рядом с ней на одно колено и стал осторожно водить расческой по волосам.

– Тебе не больно?

Лекси помотала головой:

– Ты нравишься маме.

– Она сама тебе это сказала?

– Она считает тебя красивым и еще хорошим.

Джон хмыкнул.

– Уверен, она тебе этого не говорила.

Лекси неопределенно взмахнула рукой.

– Если ты поцелуешь ее, она решит, что ты красивый. И тогда вы сможете завести маленького.

Хотя идея поцеловать Джорджину всегда была для него чертовски соблазнительной, Джон сомневался, что один поцелуй как по мановению волшебной палочки разрешит все их проблемы. А думать о том, чтобы завести маленького, ему вообще не хотелось.

– Кажется, у тебя в волосах застряли остатки какой-то еды, – заметил Джон, стараясь не сильно драть спутанные пряди.

– Это, наверное, пицца, – равнодушно заявила Лекси.

Все остальное время, пока Джон расчесывал Лекси волосы, боясь сделать ей больно, они молчали. Лекси о чем-то сосредоточенно размышляла, а Джон радовался, что тема Джорджины, поцелуев и младенцев исчерпана.

– Если ты поцелуешь ее, ты ей понравишься больше, чем Чарлз, – негромко сказала вдруг Лекси.

Джон отодвинул штору и устремил взгляд на ночной Детройт. Из окна номера в отеле «Омни» была видна река, похожая на длинное нефтяной пятно. Джон ощущал беспокойство и раздражение, но в этом ничего нового не было. Обычно ему требовалось несколько часов, чтобы прийти в себя после игры, особенно после матчей с «Ред уингз».

Почти все члены команды сидели сейчас в баре внизу и праздновали победу. Джон же был слишком взбудоражен, чтобы спать, однако и общение с людьми его не привлекало. Ему не хотелось сидеть в баре, есть соленый арахис, обсуждать игру или отбиваться от поклонниц.

Что-то было не так. Если не считать неожиданного удара, который он нанес Фетисову, он сыграл сегодня как по учебнику. Его сегодняшняя игра была именно такой, какую он любил. В ней было все: скорость, натиск, мастерство и полный контроль над телом. Сегодня он делал то, что ему так нравилось. Всегда нравилось.

Но что-то все-таки было не так. Он не почувствовал удовлетворения. «У тебя будет либо карьера в «Чинуках», либо Джорджина. Иметь и то и другое тебе не удастся».

Джон опустил штору и посмотрел на часы. В Детройте полночь, а в Сиэтле девять. Подойдя к прикроватной тумбочке, он снял трубку телефона и набрал номер.

– Алло, – ответила она после третьего гудка, и ее голос пробудил нечто странное в его душе.

«Если ты поцелуешь ее, она решит, что ты красивый. И тогда вы сможете завести маленького».

– Привет, Джорджи.

– Джон?

– Да.

– А где? А что?.. Чтоб мне провалиться, я прямо сейчас вижу тебя на экране.

Джон устремил взгляд на задернутые шторы.

– Это отсрочка в вещании на западное побережье.

– О! Вы выиграли?

– Да.

– Лекси будет рада. Она в гостиной смотрит игру.

– И как она реагирует?

– Ну кажется, ей нравилось, пока тебя не сбил с ног тот огромный красный бугай. Она очень расстроилась.

– А сейчас как она?

– В порядке. Увидела, что ты снова катишься по льду, и обрадовалась. Думаю, ей действительно нравится смотреть на твою игру. Наверное, это гены.

– А тебе? – после паузы спросил Джон и с удивлением обнаружил, что ее ответ имеет для него огромное значение.

– Ну, я не очень люблю спортивные передачи. Хотя хоккей мне интереснее, чем футбол. Только никому об этом не говори, – добавила она, намеренно выделив свой акцент, – ведь я, как тебе известно, из Техаса.

Голос Джорджины напомнил ему о безумной страсти, об отражении в темном окне и о диком сексе. «Если ты поцелуешь ее, ты ей понравишься больше, чем Чарлз». Джон представил, как она целует другого мужчину, и его грудь сдавило как от сильного удара.

– Я взял для вас с Лекси билеты на пятничный матч. Мне очень хочется, чтобы вы обе пришли.

– В пятницу? Это же на следующий день после свадьбы.

– Ну и что? Разве ты работаешь?

Джорджина молчала несколько долгих мгновений, прежде чем ответила:

– Да нет, мы сможем пойти.

Джон улыбнулся телефонной трубке.

– Только иногда на матче можно услышать всякие непристойности.

– Думаю, в последнее время мы к ним уже начали привыкать, – съехидничала Джорджина, и Джон явственно расслышал в ее голосе сдерживаемый смех. – А вот и Лекси. Я передам ей трубку.

– Подожди, есть еще кое-что.

– Что?

«Не решай пока, выходить тебе за твоего парня или нет, дождись, когда я вернусь домой. Он скучный и занудливый, а ты заслуживаешь лучшего». Джон тяжело опустился на кровать. У него нет права чего-то требовать от нее.

– Ничего. Не обращай внимания. Я просто устал.

– Ты хотел что-то сказать?

Джон прикрыл глаза и глубоко вздохнул.

– Нет. Давай Лекси.

Глава 18

Лекси плыла по проходу с таким изяществом, словно родилась для того, чтобы возглавлять свадебную процессию. Тугие, похожие на пружинки завитые локоны подпрыгивали при каждом ее шаге. Из ее ручки, обтянутой перчаткой, на ковер маленькой церквушки сыпались розовые лепестки. Джорджина в розовом платье стояла слева от священника. Ее взгляд был прикован к дочери, которая рассыпала лепестки по проходу. Лекси была одета в белое кружевное платье и сияла так, будто это она была героиней дня, будто немногочисленные гости собрались в церкви именно ради нее. Джорджина тоже не могла удержаться от сияющей улыбки. Она очень гордилась своей маленькой королевой драмы.

Дойдя до матери, Лекси остановилась, повернулась и улыбнулась мужчине, одетому в темно-синий костюм от «Хуго Босс» и стоявшему на противоположной стороне прохода. Джон ответил на ее улыбку.

Зазвучал свадебный марш, и глаза всех присутствующих обратились к двери. Короткие светлые волосы Мей украшал венок из белых роз. Из-под венка ниспадала длинная белая фата из органзы, которую ей помогла выбрать Джорджина. Платье было простым и потому подчеркивало достоинства Меи – будь оно пышным, невеста просто потерялась бы в ворохе атласа и тюля. Узкое декольте зрительно увеличивало ее рост.

Мей шла по проходу одна. Ее голова была гордо вскинута. Она не пригласила никого из родственников, и на невестиной скамье сидели друзья с работы. Джорджина пыталась убедить ее, что нужно пригласить родителей, но Мей стояла насмерть. Родители не приехали на похороны Рея, поэтому она не хотела видеть их на свадьбе. Она не хотела, чтобы они испортили счастливейший день в ее жизни.

Пока все разглядывали невесту, Джорджина решила рассмотреть жениха. В белом смокинге Хью был очень красив, однако ее интересовало не то, как он выглядит и каков покрой его пиджака. Джорджина наблюдала за его реакцией на Мей, и то, что она увидела, развеяло остаток ее сомнений по поводу неожиданной любовной связи и столь поспешной свадьбы. Хью так и сиял, а его глаза восторженно блестели. Казалось, он сейчас распахнет объятия, и Мей побежит к нему. Он выглядел влюбленным до безумия. Неудивительно, что Мей так быстро ответила на его чувства.

Проходя мимо, Мей улыбнулась Джорджине и встала рядом с Хью.

– Возлюбленные чада мои…

Джорджина опустила взгляд на мыски своих лодочек из бежевой кожи. «Любить до безумия», – подумала она. Вчера она сказала Чарли, что не может выйти за него. Она не могла выйти за человека, которого не любит до безумия.

Джорджина перевела взгляд на Джона, вернее, на его черные мокасины. В последнее время она не раз замечала страсть в его голубых глазах. Но страсть – это не то же самое, что любовь. Страсть может угаснуть к утру, тем более в таком непредсказуемом человеке, как Джон.

Взгляд Джорджины скользнул вверх по его двубортному пиджаку, по галстуку в бордово-синюю полоску и замер на его лице, на глазах, которые смотрели на нее.

Джон улыбнулся. Этой доброжелательной улыбки оказалось достаточно, чтобы у Джорджины в голове зазвенели тревожные колокола. Она отвела взгляд. Джону что-то нужно.

Женщины, сидевшие на передних скамьях, стали тихо всхлипывать, и Джорджина с любопытством посмотрела на них. Даже если бы она не успела познакомиться с ними перед свадьбой, она все равно догадалась бы, что все они родственницы Хью. Все члены семьи – от матери и трех сестер до восьми племянников и племянниц – походили друг на друга.

Они проплакали всю церемонию, а когда та закончилась, плакали, пока шли за новобрачными. Джорджина и Лекси вышли из церкви вместе с Джоном.

Мать Хью отодвинула сына с дороги и ринулась к невестке.

– Ты просто куколка, – заявила она, обняла Мей, а затем уступила место дочерям.

Джорджина, Джон и Лекси стояли в сторонке, пока друзья Мей и родственники Хью поздравляли новобрачных.

– Возьми. – Лекси сунула Джорджине корзинку с остатками лепестков роз и вздохнула. – Я устала.

– Думаю, мы уже можем ехать в ресторан, – сказал Джон. – Вы поедете со мной?

Джорджина внимательно посмотрела на него. В темном костюме он выглядел идеально, картину портила отваливающаяся роза на лацкане. Вместо того чтобы приколоть ее за низ цветка, он прихватил булавкой стебель.

– Нам нельзя уезжать, пока Уэнделл не сделает фотографии.

– Кто?

– Уэнделл. Фотограф, которого наняла Мей. Надо подождать, когда он сделает свадебные снимки.

Джон поморщился.

– Ты уверена?

Джорджина кивнула и указала на его розу:

– Она сейчас отвалится.

– Я никогда не умел их прикалывать. Можешь поправить?

Вопреки доводам здравого смысла, Джорджина взялась за лацкан и вытащила из него длинную булавку. Джон, склонив голову, внимательно наблюдал за ее действиями. Их лица были так близко, что Джорджина виском ощущала его. дыхание. Запах его одеколона кружил ей голову. Она знала: если она сейчас повернется, их губы соприкоснутся.

Джорджина быстро проткнула ткань лацкана и насадила розу на булавку.

– Не уколись.

– Не уколюсь. Я делаю это постоянно.

Она провела рукой по лацкану, разглаживая несуществующие складочки. Дорогая шерсть была приятной и мягкой на ощупь.

– Постоянно прикалываешь цветы мужчинам?

Джорджина помотала головой, при этом ее висок коснулся его подбородка:

– Я прикалываю цветы себе и Мей. Для дела.

Джон придержал ее руку:

– Может, ты все-таки поедешь со мной? На приеме будет Вирджил. Думаю, тебе не захочется встречаться с ним один на один.

Свадебная суета отвлекла Джорджину, и она совсем забыла о своем бывшем женихе. И сейчас, когда Джон упомянул о нем, к ней снова вернулся страх.

– Ты говорил ему о Лекси?

– Он сам узнал.

– Как он это воспринял?

Джон пожал плечами:

– Нормально. Прошло семь лет, он уже переболел.

Джорджина почувствовала облегчение.

– Тогда я поеду самостоятельно, но все равно спасибо за приглашение.

– Ну что ж. – Джон провел по ее по руке от плеча до запястья. От его прикосновения кожа Джорджины покрылась мурашками. – Ты уверена насчет фотографий?

– В каком смысле?

– Ненавижу ждать, когда меня начнут снимать.

Ну вот, опять. Джон снова заполняет собой все пространство вокруг нее и отнимает у нее способность рассуждать здраво. Его близость становится для нее и наслаждением, и мучительной пыткой.

– Я думала, ты уже давно к этому привык.

– Я не люблю не сами съемки, а ожидание. Я не из терпеливых. Когда я чего-то хочу, то предпочитаю действовать.

У Джорджины создалось впечатление, что он говорит отнюдь не о фотографиях.

Несколько минут спустя, когда фотограф расставил гостей на ступенях перед кафедрой, Джорджине снова пришлось испытать наслаждение-пытку. Уэнделл поставил женщин перед мужчинами, а Лекси выделил место рядом с Мей.

– Так, а теперь все радостно улыбнулись, – приказал он. Судя по его тону, приказ главным образом относился к женской половине гостей. Приникнув к видоискателю камеры, установленной на штативе, Уэнделл помахал вытянутыми вперед руками, давая понять гостям, чтобы они встали еще ближе друг к другу. – Ну, быстренько, быстренько, мне нужны счастливые улыбки на радостных лицах. И пусть все скажут: «Медовый месяц!»

– Медовый месяц! – закричала Лекси.

– Вот молодец наша маленькая цветочница. А почему молчат остальные?

Джорджина с Мей переглянулись и расхохотались.

– Быстрее, все изображаем счастье!

– Черт, где ты откопала этого парня? – поинтересовался Хью у Мей.

– Я знаю его тысячу лет. Он был близким другом Рея.

– А-а, тогда все понятно.

Джон взял Джорджину за руку, и ее смех резко оборвался. Он обнял ее за талию и притянул поближе к себе. Его голос, низкий и ласковый, прозвучал над ее ухом:

– Скажи «сыр».

У Джорджины на мгновение перехватило дыхание.

– Сыр, – с трудом пролепетала она, и в этот момент фотограф сделал снимок.

– А теперь семья жениха, – объявил Уэнделл, и Джон отошел от Джорджины.

Она запретила себе видеть что-либо в этом объятии, выискивать в действиях Джона несуществующие мотивы или приписывать ему несуществующие чувства. Она запретила себе реагировать на его объятия и улыбки. Все это ничего не значит и ни к чему не ведет. Джорджина знала, что от него не стоит ждать ничего хорошего.

Час спустя, стоя в банкетном зале у стола, заставленного блюдами с едой и вазами с цветами, она все еще уговаривала себя забыть. Забыть о своем желании каждую минуту выискивать его взглядом и замечать, как он то стоит в окружении молодых мужчин, вероятно, товарищей по команде, то смеется над замечанием какой-то длинноногой блондинки. Она честно пыталась забыть, но не могла. Не могла она забыть и того, что где-то поблизости, в зале, находится Вирджил.

Джорджина положила на тарелку, которую готовила для Лекси, клубнику в шоколадной глазури, добавила куриное крылышко и два цветка капусты брокколи.

– А еще торт и вот это, – попросила Лекси, указывая на хрустальную миску, наполненную мятными конфетками в специально изготовленных для свадьбы обертках.

– Торт ты получишь только после того, как Мей и Хью его разрежут. – Джорджина добавила к прочей снеди мятные конфетки и морковные палочки, отдала тарелку Лекси и оглядела толпу.

Ее будто обдало холодом. Она впервые за семь лет увидела Вирджила Даффи.

– Побудь с тетей Мей, – сказала она дочери. – Я скоро приду к тебе.

Слегка подтолкнув Лекси, Джорджина смотрела, как девочка идет к жениху и невесте. Нет, она не может весь вечер мучиться и гадать, обижен ли все еще на нее Вирджил. Надо самой подойти к нему и поговорить с ним, пока она совсем не лишилась присутствия духа. Джорджина глубоко вздохнула и уверенным шагом двинулась навстречу своему прошлому. Пройдя через толпу гостей, она остановилась перед Вирджилом.

– Здравствуй, Вирджил, – сказала она и увидела, как потемнели его глаза.

– Надо же, Джорджина, у тебя хватило духу встретиться со мной. А я все думал, осмелишься ли. – Судя по его тону, он вовсе не «переболел», как утверждал Джон.

– Прошло семь лет, у меня другая жизнь.

– Видимо, тебе это далось легко. А мне нет.

Внешне он почти не изменился. Пожалуй, лишь волосы слегка поредели да мешки под глазами стали больше.

– Думаю, нам обоим следует забыть о прошлом.

– С какой стати?

Джорджина пристально смотрела на него. Она видела, что под маской равнодушия скрывается горечь.

– Прости меня за то, что произошло, за то, что я причинила тебе боль. Вечером накануне свадьбы я пыталась объяснить тебе, что я многое переоценила, но ты не пожелал слушать. Я не виню тебя, я просто хочу, чтобы ты понял, что я чувствовала. Я была молода и импульсивна. Я прошу у тебя прощения. Надеюсь, ты примешь мои извинения.

– Когда рак на горе свистнет.

Джорджина с удивлением обнаружила, что ее совсем не пугает гнев Вирджила. Ей было все равно, примет он ее извинения или нет. Она встретилась со своим прошлым и освободилась от угрызений совести, мучивших ее все эти годы. Теперь она не молода и не импульсивна. И не боится его.

– Мне грустно слышать от тебя это, но я не лишусь сна из-за твоего нежелания принять мои извинения. В моей жизни есть люди, которые любят меня, и я счастлива. Твой гнев и враждебность не причинят мне боли.

– Ты так же наивна, как и семь лет назад, – сказал Вирджил. Подошедшая женщина положила ему на плечо руку. Джорджина сразу узнала в ней Каролину Фостер-Даффи – ее фотографии часто печатались в местных газетах. – Джон никогда не женится на тебе. Он не предпочтет тебя команде, – добавил он и, повернувшись к ней спиной, ушел вместе с женой.

Джорджина смотрела ему вслед, озадаченная его последним замечанием. Вполне возможно, что он угрожал Джону, но если это так, почему Джон ей ничего не рассказал? Она покачала головой, не зная, что думать. Никогда, даже в самых смелых мечтах, Джорджина не представляла, что Джон захочет жениться на ней или сделает выбор между ней и чем-то еще.

«Да ладно», – возразила она себе, направляясь к Лекси, которая стояла в окружении невесты, жениха и нескольких крепких ребят из числа гостей. Может, в своих самых смелых мечтах она и представляла, как Джон предлагает ей нечто большее, чем одна ночь безудержного секса, но это были только мечты. Да, она любит его, и иногда, когда он смотрит на нее, в его взгляде появляется что-то похожее на страстное желание, однако это вовсе не значит, что он тоже любит ее. Это не значит, что он готов предложить ей что-то большее, чем ночь любви. Это не значит, что он не покинет ее утром, не оставит ее одинокой и опустошенной.

Когда Джорджина проходила мимо сцены, где рассаживались музыканты, ее мысли снова вернулись к Вирджилу. Она встретилась с ним лицом к лицу и сбросила с себя груз прошлого, и теперь в ее душе царят мир и покой.

– Как дела? – спросила она, останавливаясь возле Мей.

– Замечательно. – Мей, счастливая и красивая, улыбнулась ей. – Сначала я немного нервничала из-за того, что придется находиться в одном помещении с тридцатью хоккеистами. А сейчас, познакомившись с некоторыми из них, я обнаружила, что они вполне милые люди. Жаль, что здесь нет Рея. Он был бы в восторге от этого изобилия накачанных мышц и крепких ягодиц.

Джорджина рассмеялась и взяла с тарелки Лекси клубничину в глазури. Оглядев зал в поисках Джона, она увидела, что он смотрит на нее поверх толпы. Она откусила кусочек от ягоды и отвела взгляд.

– Эй! – возмутилась Лекси. – В следующий раз бери овощи.

– Ты уже познакомилась с друзьями Хью? – спросила Мей.

– Нет еще, – ответила Джорджина и отправила в рот остатки клубничины.

Хью представил им с Лекси двух мужчин в дорогих шерстяных костюмах с шелковыми галстуками. У одного из них того, которого звали Марк Батчер, под глазом сиял роскошный синяк.

– Ты, наверное, помнишь Дмитрия, – сказал Хью представляя ей другого. – Он был у Джона дома, когда ты приезжала к нему.

Джорджина посмотрела на мужчину со светло-каштановыми волосами и голубыми глазами. Она совсем не помнила его.

– То-то мне ваше лицо показалось знакомым, – солгала она.

– А я вас запомнил, – сказал Дмитрий с сильным акцентом. – Вы были в красном.

– Разве? – Джорджине польстило, что он запомнил цвет ее платья. – Удивительно, что вы это так хорошо запомнили.

Дмитрий улыбнулся, и в уголках его глаз появилась сеточка морщин.

– Очень хорошо. А я перестал носить золотые цепочки.

Джорджина вопросительно посмотрела на Мей, но та лишь пожала плечами и устремила взгляд на ухмыляющегося Хью.

– Это верно. Мне пришлось объяснить Дмитрию, что американкам не нравится, когда мужчины носят украшения.

– Это ваша дочка? – спросил Марк у Джорджины.

– Да.

– А что с вашим глазом? – Лекси отдала Джорджине свою тарелку и зажатой в пальцах клубничиной указала на Марка.

– Игрок «Аваланша» зажал его в угол и хорошенько врезал, – ответил из-за спины Джорджины Джон. Одной рукой он подхватил Лекси и поднял ее вверх. – Не расстраивайся, он это заслужил.

Джорджина посмотрела на Джона. Ей хотелось поговорить с ним насчет Вирджила, однако она понимала, что придется ждать, когда они останутся одни.

– Ему не следовало подгонять Риччи своей клюшкой, – добавил Хью.

Марк беспечно пожал плечами.

– В прошлом году Риччи сломал мне запястье, – сказал он, и разговор перешел на то, кто получил самые серьезные увечья.

Лекси обхватила ладонями голову Джона и повернула к себе его лицо.

– Папа, а ты вчера поранился?

– Я? Нет.

– Папа? – Дмитрий кивнул на Лекси. – Твоя?

– Да – Джон перевел взгляд на товарищей по команде. – Вот эта маленькая непоседа – моя дочка, Лекси Ковальская.

Джорджина ожидала, что он сейчас сообщит всем, что узнал о существовании дочери только недавно, однако Джон не стал этого делать. Он не стал объяснять внезапное появление дочери в его жизни. Он просто поудобнее усадил ее на своей руке как будто это всегда было ее привычным местом.

Дмитрий посмотрел на Джорджину, затем опять на Джона. И вопросительно поднял бровь.

– Да, – подтвердил Джон, предоставив Джорджине гадать насчет темы этого безмолвного разговора.

– Лекси, сколько тебе лет? – спросил Марк.

– Шесть. У меня уже был день рождения, и я сейчас в первом классе. И еще у меня теперь есть щенок, мне его купил папа. Его зовут Понго, но он не очень большой.

В этот момент музыканты взяли несколько аккордов, и все переключили внимание на сцену.

– Добрый вечер! – приветствовал собравшихся солист. – Сейчас Мей и Хью станцуют свой первый танец и приглашают всех гостей присоединиться к ним.

– Папа! – Лекси пыталась перекричать зазвучавшую музыку. – Можно мне торта?

– А мама разрешила?

– Да.

Джон повернулся к Джорджине и проговорил ей в самое ухо:

– Мы идем к банкетному столу. Хочешь с нами?

Джорджина покачала головой. Джон заглянул ей в глаза:

– Никуда не уходи.

Прежде чем она успела что-либо ответить, Джон с Лекси на руках уже отошел от нее.

– Я хочу большой кусок, – заявила Лекси. – Чтобы было много глазури.

– У тебя заболит живот.

– Не заболит.

Джон опустил дочь на пол и потом несколькотомительных минут ждал, пока она выберет кусок торта с алой розой. Затем нашел ей вилку и усадил за круглый стол рядом с одной из племянниц Хью. Собираясь присоединиться к Джорджине, он вдруг обнаружил, что она танцует с Дмитрием. Молодой русский всегда нравился Джону. Всегда, но не сегодня. Особенно когда Дмитрий смотрел на нее с таким же вожделением, как на белужью икру.

Джон протолкался через танцующие пары и тяжело опустил руку на плечо Дмитрия. Слов не потребовалось. Дмитрий взглянул на него, пожал плечами и отошел.

– Вряд ли это была хорошая идея, – заметила Джорджина.

– Почему? – Джон прижал ее к себе и почувствовал, как плавно движется под музыку ее соблазнительное тело.

«У тебя будет либо карьера в «Чинуках», либо Джорджина. Иметь и то и другое тебе не удастся». Джон вспомнил предупреждение Вирджила и подумал о женщине, которую сейчас обнимал. Он уже принял решение. Он принял его несколько дней назад в Детройте.

– Уже хотя бы потому, что пригласил меня на танец Дмитрий.

– Я видел, как ты разговаривала с Вирджилом. О чем вы говорили?

– Я сказала ему, что сожалею о случившемся семь лет назад, но он не захотел принять мои извинения. – Джорджина нахмурилась. – Ты сказал, что он переболел, но он все еще переживает.

Джон поднял ее голову за подбородок.

– Не волнуйся за него.

Секунду он всматривался ей в глаза, затем нашел взглядом Вирджила и обнаружил, что тот наблюдает за ними. Джон оглядел зал и увидел, что и Дмитрий, и еще с десяток мужчин пялятся на грудь Джорджины. Тогда он наклонился и поцеловал ее в губы. Он завладел ее ртом и языком, а его рука опустилась со спины на ее ягодицы. Он целовал ее неспешно, долго, властно. Джорджина приникла к нему, и когда он наконец оторвался от нее, она учащенно дышала.

– Чтоб мне провалиться, – прошептала она.

– Так, а теперь расскажи мне о Чарлзе.

Взгляд Джорджины все еще был слегка затуманенным. Страсть, отражавшаяся в ее глазах, напомнила Джону о сбитых простынях и горячем теле.

– Что ты хочешь знать о Чарлзе?

– Лекси сказала мне, что ты подумываешь о том, чтобы выйти за него.

– Я уже отказала ему.

Джон почувствовал огромное облегчение. Он крепко обнял Джорджину и ткнулся носом ей в макушку.

– Сегодня ты выглядишь потрясающе, – сказал он ей на ухо. Отстранив Джорджину от себя, он заглянул ей в глаза и предложил: – А может, поищем укромное местечко, где я мог бы понаслаждаться тобой?

Джон успел заметить в ее глазах искорку интереса, прежде чем Джорджина отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

– Джон Ковальский, ты что, обкололся?

– Сегодня – нет, – рассмеялся Джон. – Послушав Нэнси Рейган, я сказал наркотикам «нет». А ты?

– Тоже нет, естественно, – хмыкнула Джорджина.

Музыка стихла, и через секунду зазвучала более быстрая мелодия.

– А где Лекси? – перекрикивая шум, спросила Джорджина.

Джон оглядел зал и указал Джорджине на стол, за который перед танцами усадил дочь. Лекси сидела, подперев рукой щеку, и покачивалась. Глаза у нее слипались.

– Она вот-вот заснет.

– Я отвезу ее домой.

Джон придержал Джорджину за плечо:

– Я отнесу ее в твою машину.

Джорджина, подумав, согласилась.

Джон на мгновение сжал ее руку и направился к Лекси. Джорджина секунду смотрела ему вслед, а потом пошла искать Мей.

Сегодня Джон казался ей каким-то другим. Он и обнимал ее по-другому, и целовал иначе. Ему словно не хотелось отпускать ее. Джорджина приказала себе не делать из этого никаких выводов, однако в ее душу все же проникла крохотная искорка надежды.

Она забрала свою сумку и попрощалась с Мей и Хью. На улице уже стемнело, и стоянку слабо освещали уличные фонари. Джорджина сразу заметила Джона, который стоял, прислонившись к ее машине. Его белая рубашка ярко выделялась в темноте. Лекси, завернутую в пиджак, он держал на руках и о чем-то негромко разговаривал с ней.

Джорджина открыла машину, и Джон усадил Лекси на пассажирское сиденье. Свет от лампочки на потолке упал на его темные волосы.

– Увидимся завтра на хоккейном матче.

Лекси вытянула ремень безопасности и пристегнулась.

– Папа, угости меня сахарочком. – Она подставила ему вытянутые губы.

Джорджина улыбнулась, подходя к водительской дверце. То, как Джон общается с Лекси, пробуждало у нее в душе теплые чувства к нему. Он замечательный отец, и не важно, что произошло между ними, она всегда будет любить его уже за то, что он любит Лекси.

– Эй, Джорджи! – Звук его голоса подействовал на нее, как теплый воздух на продрогшего человека.

Джорджина посмотрела на него поверх машины. Лицо было скрыто в тени, и она не могла видеть его выражения.

– Ты куда едешь? – спросил он.

– Естественно, домой.

Джон усмехнулся:

– А ты не хочешь угостить папочку сахарочком?

Искушение подтачивало слабую волю Джорджины. Черт, кого она пытается обмануть? Если дело касается Джона, ее самообладание исчезает напрочь. Особенно когда он целует ее. Не дав себе времени даже подумать, Джорджина решительно открыла водительскую дверцу.

– Не сегодня, жеребец.

– Ты назвала меня жеребцом?

– Это прогресс по сравнению с тем, как я называла тебя в прошлом месяце, – заявила она и юркнула в машину.

Джорджина завела двигатель и под хохот Джона, нарушавший ночную тишину, уехала прочь.

По дороге домой Джорджина размышляла о переменах, произошедших в Джоне. В глубине души ей хотелось верить в то, что это является признаком чего-то хорошего. Однако ее опыт общения с Джоном говорил о другом. Да, она знала, что нельзя искать в его действиях скрытые мотивы. Она сойдет с ума, если будет пытаться расшифровать каждое его слово и увидеть какой-то смысл в его прикосновениях. Она не должна забывать, что всякий раз, когда она теряла осторожность при общении с Джоном, он причинял ей боль.

Уложив Лекси в кровать, Джорджина повесила пиджак Джона на спинку кухонного стула и сбросила туфли. Начался дождь. Она поставила кипятить воду, чтобы заварить себе травяной чай, подошла к стулу и провела рукой по пиджаку Джона, вспоминая каким импозантным он в нем сегодня выглядел. Она вспоминала запах его одеколона, звук его голоса и то, как он сказал: «А может, поищем укромное местечко, где я мог бы понаслаждаться тобой?»

Понго залаял за секунду до того, как раздался звонок в дверь. Джорджина встала и, подхватив по дороге щенка, подошла к двери. Она не удивилась, когда увидела на крыльце Джона. На его темных волосах блестели капли дождя.

– Я забыл отдать тебе билеты на завтрашний матч, – сказал он и протянул ей конверт.

Джорджина взяла конверт и, не слушая возражений здравого смысла, пригласила Джона войти.

– Я как раз собиралась заварить чай. Тебе налить?

– Горячего?

– Да.

– А у тебя есть охлажденный чай?

– Конечно, я же из Техаса.

Джорджина вернулась в кухню и спустила Понго на пол. Щенок подбежал к Джону и лизнул его ботинок.

– Понго превращается в отличную сторожевую собаку, – сказала Джорджина, доставая из холодильника кувшин с чаем. – Как ни странно, но с ним я чувствую себя в безопасности. – Она положила конверт на стол и налила чай в стакан.

– В следующий раз я куплю тебе настоящую собаку. – Джон подошел и взял стакан. – Лед не клади. Спасибо.

– Никакого следующего раза.

– Следующий раз будет всегда, Джорджи, – возразил Джон, поднес стакан ко рту и стал пить, глядя на Джорджину. Поставив стакан, он оглядел Джорджину с головы до ног.

– Это платье весь день сводило меня с ума. Оно напомнило мне то маленькое розовое подвенечное платье, в котором я впервые увидел тебя.

Джорджина опустила глаза.

– В нем нет ничего от того платья.

– Оно тоже розовое.

– То платье было короче, без бретелек и такое обтягивающее, что я едва могла дышать.

– Я помню, – Джон улыбнулся. – Всю дорогу до Копалиса ты пыталась поддернуть его вверх и натянуть на колени. Это было чертовски обольстительно, очень напоминало эротический поединок. Я все гадал, какая же часть победит.

Джорджина прислонилась плечом к холодильнику и скрестила на груди руки.

– Удивительно, что ты все это помнишь. По-моему, я не очень-то тебе понравилась.

– А по-моему, ты нравилась мне больше, чем того требовал здравый смысл.

– Только когда я была голой. Все остальное время ты был чертовски груб.

Джон нахмурился, опустил взгляд на стакан, затем снова посмотрел на Джорджину.

– Те события помнятся мне несколько иначе, но если я и был груб, то это не из-за тебя. Моей жены уже не было в живых, а я пил по-черному и изо всех сил пытался погубить себя и свою карьеру. – Помолчав, Джон тяжело вздохнул. – Ты же помнишь, что я был женат?

– Конечно – Разве она могла забыть о Ди-Ди и Линде.

– Ну вот только я не рассказал тебе, что Линда покончила с собой. Я нашел ее мертвой в ванне. Она бритвой перерезала себе вены, и многие годы я винил в этом себя.

Джорджина была настолько потрясена, что лишилась дара речи. Она лишь молча смотрела на Джона, не зная, что сказать. Первым ее порывом было обнять его и утешить, но она удержалась.

Джон сделал еше глоток и вытер губы тыльной стороной ладони.

– Дело в том, что я не любил ее. Я был никчемным мужем. Женился я на ней только потому, что она забеременела. После того как ребенок умер, нас уже ничего не связывало. Я хотел освободиться от брака. А она нет.

У Джорджины болезненно сжалось сердце. Она знала Джона и понимала, как он был опустошен и подавлен. Только почему он все это рассказывает ей? Почему вдруг решил открыться, доверить ей то, что причиняет ему боль?

– Так у тебя был ребенок?

– Да. Он родился недоношенным и умер через месяц. Сейчас Тоби было бы восемь.

– Я сожалею, – произнесла Джорджина единственное, что сочла уместным. Ей было страшно даже подумать, что она могла бы лишиться Лекси.

Джон поставил стакан на стол и взял Джорджину за руку.

– Иногда я спрашиваю себя, каким бы он стал, если бы выжил.

Она заглянула ему в глаза, и в ней снова вспыхнула искорка надежды. Она не безразлична ему. Возможно, доверие и интерес со временем перерастут в нечто большее?

– Я рассказал тебе о Линде и Тоби по двум причинам. Во-первых, я хотел, чтобы ты знала о них, а во-вторых, чтобы ты поняла: хотя я и был женат дважды, я не собираюсь повторять те же ошибки. Я не женюсь из-за ребенка или из-за примитивной похоти. Я женюсь, только если буду сходить с ума от любви.

Его слова обрушились на Джорджину как ушат холодной воды и затушили искорку. Она выдернула руку. У них есть общий ребенок, и ни для кого не секрет, что Джона физически влечет к ней. Но он никогда ничего не обещал ей. Так почему она надеется на то, чего у нее никогда не будет?

– Спасибо за откровенность, Джон, но вряд ли я могу в должной мере оценить ее, – сказала Джорджина и направилась к входной двери. – Думаю, тебе лучше уйти.

– Что? – Джон, последовавший за ней, не поверил своим ушам. – Я думал, мне это зачтется.

– Я знаю, что ты так думал. Но не жди, что каждый раз, когда тебе захочется секса, я буду принимать тебя, срывать с себя одежду и оказывать тебе услуги.

У Джорджины задрожал подбородок. Ей хотелось, чтобы Джон ушел до того, как она потеряет над собой контроль, и она поспешно распахнула входную дверь.

– Значит, вот как ты все это воспринимаешь? Ты считаешь себя просто подстилкой?

Джорджину едва не передернуло.

– Да.

– Да что такое, черт побери, происходит? – взорвался Джон и, отодвинув Джорджину, захлопнул дверь. – Я выворачиваюсь перед тобой наизнанку, а ты топчешь мои внутренности! Я откровенен с тобой, а ты считаешь, будто я хочу залезть тебе под юбку.

– Откровенен? Ты бываешь откровенным, только когда тебе что-то нужно. А все остальное время ты врешь мне.

– Когда я тебе врал?

– Хотя бы насчет адвоката, – напомнила Джорджина.

– Это не было ложью, это было умолчанием.

– Это была ложь, и сегодня ты снова соврал мне.

– Когда?

– В церкви. Ты сказал, что Вирджил переболел, что он уже не переживает из-за прошлых событий. Но ты отлично знал, что это не так.

Джон мрачно уставился на нее.

– Что он тебе сказал?

– Что ты никогда не предпочтешь меня команде. Что он имел в виду? – спросила Джорджина.

– Ты хочешь знать правду?

– Естественно.

– Ладно. Он пригрозил продать меня в другую хоккейную команду, если я буду продолжать отношения с тобой. Но это не имеет значения. Забудь о Вирджиле. Он бесится из-за того, что я получил то, чего ему не досталось.

Джорджина прижалась спиной к стене.

– То есть меня?

– Да.

– Так вот что я значу для тебя? – Она с упреком посмотрела на него.

Джон еле слышно чертыхнулся и провел руками по волосам.

– Если ты думаешь, что я пришел сюда за сексом, ты ошибаешься.

Джорджина выразительно посмотрела на его ширинку.

– Разве?

От гнева Джон стиснул зубы. Он даже покраснел от злости.

– Не пачкай то, что я чувствую к тебе. Я хочу тебя, Джорджина. Тебе достаточно войти в комнату, и у меня тут же возникает желание. Я хочу целовать тебя, прикасаться к тебе, заниматься с тобой любовью. Это нормальная физиологическая реакция, и я не собираюсь извиняться за нее.

– А утром ты уйдешь, и я опять останусь одна.

– Глупости.

– Это случилось уже дважды.

– В прошлый раз ты сама убежала от меня.

Джорджина покачала головой:

– Не важно, кто и когда убежал. Все равно конец один и тот же. Ты не собираешься сознательно причинять мне боль, но все равно ранишь.

– Я действительно не хочу причинять тебе боль. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Я откровенен с тобой. Если и ты будешь откровенна, то признаешься, что тоже хочешь меня.

– Нет.

У Джона на щеках заиграли желваки.

– Ненавижу это слово, – процедил он.

– Сожалею, но между нами слишком много такого, что требует именно этого ответа.

– Ты все еще пытаешься наказать меня за то, что произошло семь лет назад? Или это просто предлог? – Он навис над ней, опершись руками о стену. – Чего ты боишься?

– Уж конечно, не тебя.

Джон взял ее за подбородок.

– Врешь. Ты боишься, что папочка не будет любить тебя.

У Джорджины перехватило дыхание.

– Это жестоко.

– Возможно, но это правда. – Джон провел пальцем по ее плотно сжатым губам. – Ты боишься протянуть руку и взять то, что хочешь. А я не боюсь. Я знаю, чего я хочу. – Он взял ее руку и приложил к своей груди. – Ты все еще стараешься быть хорошей девочкой, чтобы папочка заметил тебя? А ну-ка, проверим, – прошептал он, передвинул ее руку вниз и прижал к набухшему члену. – Я заметил.

– Прекрати, – проговорила Джорджина и разрыдалась. Она ненавидит его. Она любит его. Она хочет, чтобы он ушел, и одновременно безумно желает, чтобы он остался. Он жесток и безжалостен, но он прав. Она боится, что он дотронется до нее, и при этом ее охватывает ужас при мысли, что он не сделает этого. Она действительно боится взять то, что хочет, боится, что из-за Джона она станет несчастной. А ведь она уже и так несчастна. И ей не выиграть эту битву. Джон для нее как наркотик, и она уже попала в зависимость от него.

– Не надо так со мной.

Джон вытер слезы с ее щек.

– Я хочу тебя, и я не боюсь дать волю своей ненасытности.

Джорджина понимала, что ей нужно отсечь себя от Джона, вернуть себя в нормальное состояние. Отказаться от горячих поцелуев, прикосновении, страстных взглядов. Ей нужно пройти через все это.

– Ты просто хочешь часть того…

Джон покачал головой и улыбнулся:

– Мне не нужна часть. Я хочу все.

Глава 19

– Мне нужно твое сердце, твои мысли, твое тело. – Джон наклонился и слегка коснулся губами ее губ. – Я хочу всю тебя – навсегда, – шепотом добавил он и обнял ее за талию.

Руки Джорджины уперлись ему в грудь, как будто она хотела оттолкнуть его. Но вместо этого она приоткрыла ему свои мягкие губы, и Джона охватила такая радость победы, что он едва устоял на ногах. Теперь он владеет ее душой и телом.

Джон оторвал Джорджину от пола и стал жадно целовать. Поцелуй превратился в жаркую схватку губ и языков, которая наполняла их наслаждением. Поставив ее на пол, Джон расстегнул молнию у нее на спине и спустил платье вниз, затем, стянув бретельки комбинации и бюстгалтера, сдвинул одежду к талии. Его взору открылась полная грудь Джорджины. Он немного отстранился, чтобы оглядеть то, что сулило ему райское блаженство, а потом, прижав ее руки к бокам, наклонился и лизнул языком торчащий сосок. Джорджина застонала и выгнулась ему навстречу. Он взял сосок в рот. Джорджина попыталась высвободить руки, но он крепко держал ее.

– Джон, – прошептала она, – мне хочется обнять тебя.

Он выпустил ее руки из плена и принялся за другой сосок. Он был готов. Он готов уже несколько месяцев. Ноющая боль в паху подталкивала его к тому, чтобы содрать с Джорджины одежду, прижать ее к стене и глубоко-глубоко ворваться в ее горячее влажное лоно. Немедленно.

Джорджина освободила руки от бретелек. Пока она вытаскивала рубашку из его брюк, Джон неотрывно смотрел в ее затуманенные страстью глаза. Он с трудом сдерживался, ему едва удавалось противостоять своему желанию разложить ее на полу тут же, у входной двери. Не в силах больше ждать, он схватил ее за руку и потащил в глубь дома.

– Где твоя спальня? – спросил он. – Знаю, что где-то здесь.

– Последняя дверь слева.

Джон вошел в комнату и замер, будто натолкнувшись на кирпичную стену. Кровать была застелена покрывалом в цветочек, а над кроватью висел кружевной полог. Вдоль изголовья было уложено с полдюжины подушечек с рюшечками. Цветы были и на обоях, и на обивке кресел. Огромный венок из цветов висел над туалетным столиком, и еще две вазы с цветами стояли по углам. У Джона возникло ощущение, что он перепутал двери и оказался в оранжерее.

Джорджина, придерживая на груди спущенное платье, вошла вслед за ним.

– В чем дело?

Джон оглянулся на нее, замершую среди этого изобилия цветов, с руками, прижатыми к груди в тщетной попытке прикрыть грудь.

– Ни в чем, если не считать того, что ты еще одета.

– Ты тоже.

Он улыбнулся и сбросил туфли.

– Это легко исправить.

За несколько секунд он полностью разделся, поднял глаза на Джорджину и едва не кончил. Она стояла в нескольких шагах от него, и на ней были только крохотные трусики и чулки, которые удерживались розовыми подвязками. Джон залюбовался ее пышными бедрами, красивой округлой грудью, гладкими плечами. Она была прекрасна. Джон подошел, притянул Джорджину к себе и с наслаждением ощутил прикосновение ее горячего и мягкого тела. Она олицетворяла для него все, что он стремился найти в женщине. Ему не хотелось спешить. Ему хотелось долго-долго любить ее и дарить ей удовольствие. Но он не мог. Он чувствовал себя ребенком, который со всех ног бежит к любимой песочнице. Единственное, что еще останавливало его, это незнание, с чего начать. Ему хотелось терзать ее губы и грудь. Хотелось целовать ее живот и сокровенное местечко между бедер.

Джон положил Джорджину на кровать и лег на нее сверху. Впившись в ее губы, он принялся снимать с нее трусики. Пока он сосредоточенно стаскивал их с ног, его член упирался ей в живот. Напряжение у него в паху все нарастало, и вскоре он ощутил, что вот-вот достигнет предела.

Но ему хотелось выждать. Ему хотелось убедиться в том, что и Джорджина готова. Ему хотелось быть нежным любовником. Встав над ней на колени, он снял наконец трусики и оглядел ее. Теперь на ней были только чулки с розовыми подвязками. Джорджина протянула к нему руки, и он понял, что больше ждать не сможет. Накрыв ее своим телом, он сжал ладонями ее лицо.

– Джорджина, я люблю тебя, – прошептал он, всматриваясь в ее зеленые глаза. – А ты любишь меня?

Джорджина застонала и, с силой проведя ладонями по его телу, обняла его.

– Я люблю тебя, Джон. Я всегда любила тебя.

Он погрузился в нее и только тогда вспомнил, что не надел презерватив. Впервые за многие годы он обнаженным членом ощутил прикосновение горячей и влажной плоти. Еще несколько мгновений он пытался контролировать себя, преодолевая настоятельную потребность овладеть ею, а потом, отбросив прочь все посторонние мысли, начал двигаться, и они одновременно вознеслись к вершинам блаженства.

* * *
Было три часа ночи, когда Джон выбрался из постели и стал одеваться. Джорджина сидела, прикрывшись простыней, и наблюдала, как он застегивает брюки. Джон уходил. Она знала, так нужно. Оба не хотели, чтобы Лекси узнала о том, что он провел здесь ночь. И все же ее сердце болезненно сжималось. Он сказал, что любит ее. И повторил это еще много раз. Однако ей с трудом в это верилось. И было страшно выпустить наружу радость, теплившуюся в глубине души.

Джон нашел рубашку. Джорджина почувствовала, как глаза ее наполнились слезами, и заморгала. Ей хотелось спросить, увидятся ли они вечером, но она опасалась, что у Джона создастся впечатление, будто она цепляется за него.

– Думаю, вам не стоит заранее приезжать на стадион, – сказал Джон. – Лекси не высидит весь матч, если вы приедете рано. – Он сел на край кровати и стал надевать носки и туфли. – Только оденьтесь потеплее. – Он встал, наклонился к ней и поцеловал. – Джорджина, я люблю тебя.

Она уже не надеялась снова услышать от него эти слова.

– Я тоже тебя люблю.

– Увидимся после игры, – проговорил он и еще раз поцеловал ее.

Джон ушел, оставив ее наедине с предостережением Вирджила, которое грозило разрушить ее счастье.

Джон любит ее. И она любит его. Но достаточно ли велика его любовь, чтобы отказаться от своей команды? И как она сможет жить с сознанием того, что он отказался от всего этого ради нее?

Подсвеченный синими и зелеными прожекторами стадион напоминал огромный котел. Шесть полураздетых девиц из группы поддержки танцевали под оглушающий рок, который несся из мощных динамиков. Басы бухали так, что Джорджина ощущала их отзвуки в желудке. Беспокоясь об Эрни, она повернулась и поверх головы Лекси, которая зажала уши руками, посмотрела на деда Джона. Судя по всему, этот страшный грохот старика совсем не волновал.

Эрни Максвелл мало изменился за эти семь лет. Только теперь он носил очки в черной оправе и слуховой аппарат за левым ухом.

Когда они с Лекси отыскали свои места, Джорджина с удивлением обнаружила, что их с нетерпением ждет Эрни. В первые минуты она держалась скованно, не зная, как поведет себя дед Джона, но тот быстро развеял все ее опасения.

– Здравствуй, Джорджина. Ты стала даже красивее, чем я тебя помню, – сказал он и помог им с Лекси снять куртки.

– А вы, мистер Максвелл, похорошели раза в два, – заявила Джорджина, одаривая его своей самой очаровательной улыбкой.

Эрни рассмеялся:

– Мне всегда нравились девушки с Юга.

Неожиданно музыка стихла, и погас свет. Теперь стадион освещали только две огромные эмблемы «Чинуков», расположенные по концам катка.

– Дамы и господа! Встречайте сиэтлских «Чинуков»! – объявил мужской голос, прозвучавший из громкоговорителей.

Под вопли обезумевших от восторга болельщиков на лед выехала команда. Их белые майки четко выделялись в неоновом свете эмблем. Со своего места, расположенного на несколько рядов выше синей линии, Джорджина внимательно разглядывала каждую майку, пока не нашла выведенные синим фамилию «Ковальский» и номер одиннадцать. Ее охватила гордость, сердце учащенно забилось. Этот огромный мужчина в белом шлеме, надвинутом на лоб, принадлежит ей. Осознание этого было внове для Джорджины, ей все еще не верилось, что Джон ее любит. Они не виделись с того момента, когда перед уходом он поцеловал ее, и за это время она пережила немало отчаянных минут, когда ей казалось, что прошедшая ночь была лишь сном.

Даже издали Джорджина разобрала, что под одеждой на Джоне надета защита. Большая пухлая перчатка защищала и руку, в которой он держал клюшку.

«Чинуки» объехали каток от ворот до ворот и остановились у линии в центре. Зажегся свет, и объявили о выходе «Койотов» из Финикса. Болельщики «Чинуков» – а их было подавляющее большинство среди зрителей – встретили их неодобрительным гулом. Джорджине даже стало жалко «Койотов», и она бы поприветствовала их, если бы не опасалась за свою безопасность.

Пять игроков из каждой команды остались на катке и заняли свои места. Джон остановился в круге вбрасывания, прижал клюшку ко льду и замер.

– Ребята, надерите им задницы! – заорал Эрни, когда шайба была вброшена и сражение началось.

– Дедушка Эрни! – возмутилась Лекси. – Ты сказал плохое слово.

То ли Эрни не услышал ее, то ли предпочел проигнорировать замечание правнучки.

– Тебе не холодно? – перекрикивая шум толпы, спросила Джорджина.

Лекси не поворачиваясь помотала головой. Она указала на Джона, который мчался в их сторону. Его свирепый взгляд был прикован к игроку команды противника, владевшему шайбой. Джон блокировал его и с такой силой бросил на борт что плексигласовая загородка задребезжала, а Джорджине показалось что они сейчас проломят борт и вывалятся в толпу. Она слышала, как они шумно выдохнули, когда столкнулись, и подумала что после такого удара игрока «Койотов» должны унести на носилках. Однако тот даже не упал. Несколько мгновений толкаясь, они боролись за шайбу, и в конечном итоге шайба заскользила к воротам «Койотов».

Джорджина наблюдала за Джоном. Он сновал от одного края катка к другому, то сбивая кого-то на лед, то отнимая у кого-то шайбу. Столкновения были очень жесткими и страшными, как автомобильные аварии на дороге, а она вспоминала прошедшую ночь и надеялась, что все жизненно важные органы Джона останутся невредимыми.

Толпа ревела, отовсюду слышались ругательства. Эрни предпочитал адресовать свое недовольство судьям.

– Открой глаза, козел! Следи за игрой! – вопил он.

Джорджине никогда прежде не доводилось слышать такое количество ругани за столь короткий период времени. А еще она впервые в жизни видела, чтобы так много плевались. Кроме ругательств и плевков, на нее произвело впечатление и то, с какой скоростью игроки обеих команд носились по льду, с какой силой ударяли по шайбе и с каким ожесточением сражались у ворот противника. К концу первого периода счет так и не был открыт.

Во втором периоде Джон получил взыскание за подножку и был удален с катка.

– Сукины дети! – заорал Эрни, обращаясь к судейской команде. – Реник сам запутался в своих чертовых ногах!

– Дедушка Эрни!

Джорджина не стала спорить с Эрни, но она-то видела, как Джон поддел клюшкой конек противника и слегка выставил ногу. Он проделал этот маневр с величайшей ловкостью. Когда он с невинным видом прижал руку в перчатке к груди, Джорджина подумала, что ей, вероятно, просто привиделось, как другой игрок, раскинув в стороны руки, падает на лед и на животе скользит вперед.

В третьем периоде Дмитрию наконец-то удалось забить «Койотам» гол, но десять минут спустя те сравняли счет. Стадион буквально звенел от напряжения, болельщики подскакивали от нетерпения. Лекси тоже не могла усидеть на месте и вскочила на ноги.

– Давай, папа! – закричала она, когда Джон стал отнимать у противника шайбу, а потом стремительно заскользил по льду.

Опустив голову, он пересек центральную линию, и тут игрок «Койотов» неожиданно врезался в него. Если бы Джорджина не видела все своими глазами, она бы никогда не поверила, что мужчина комплекции Джона может лететь, кувыркаясь в воздухе. Он упал на спину и лежал так, пока не прозвучал свисток. На лед выбежали инструкторы и тренер «Чинуков». Лекси расплакалась, а Джорджина затаила дыхание. У нее в животе появился неприятный холодок.

– Твой папа в порядке, – сказал Эрни, указывая на каток, – смотри, он встает.

– Но ему больно! – всхлипнула Лекси, наблюдая за тем, как Джон катится по льду, но не к скамье запасных, а к выходу в раздевалку.

– С ним все будет в порядке. – Эрни обнял Лекси и прижал ее к себе.

– Мама! – не успокаивалась девочка. – Отнеси папе пластырь. – Слезы текли у нее по щекам.

Джорджина сомневалась, что пластырь поможет. Ей тоже хотелось плакать, и она не отрываясь смотрела на лед, но Джон все не появлялся. Через несколько минут прозвучала, сирена, и матч закончился.

– Джорджина Ховард?

– Да. – Джорджина оглянулась.

Позади ее кресла стоял незнакомый мужчина. Она поспешно встала.

– Я Хауи Джонс, инструктор «Чинуков». Джон Ковальский попросил меня разыскать вас.

– Он серьезно ранен?

– Вообще-то я не знаю. Он попросил меня отвести вас к нему.

– Господи! – Джорджина не представляла, зачем она могла понадобиться Джону, если только он не был тяжело ранен.

– Ты бы поторопилась, – вставая, посоветовал Эрни.

– А как же Лекси?

– Я отвезу ее домой к Джону и посижу с ней, пока ты не вернешься.

– Вы думаете? – засомневалась Джорджина.

Мысли вихрем кружились у нее в голове, и она никак не могла сосредоточиться ни на одной из них.

– Конечно. А теперь иди.

– Я позвоню и расскажу, как дела. – Она поцеловала Лекси в мокрую щеку и взяла свою куртку.

– Думаю, у тебя не будет времени на то, чтобы звонить.

Джорджина последовала за Хауи к тому выходу, через который, как она видела, ушел Джон. Они прошли по пружинящим резиновым матам мимо людей в форме службы безопасности, потом повернули направо и оказались в большом помещении с перегородкой из тяжелой драпировочной ткани. У Джорджины от тревоги подкашивались ноги. Она подозревала, что с Джоном случилось что-то ужасное.

– Мы почти у цели, – сообщил Хауи, когда они шли по коридору через толпу мужчин, одетых либо в деловые костюмы либо в командные цвета «Чинуков».

Миновав комнату, на двери которой висела табличка «Раздевалка», они через двойные двери вошли в соседнюю.

В этой комнате на фоне большой синей эмблемы «Чинуков» сидел Джон и беседовал с телевизионным корреспондентом. Его кожа блестела от пота, а волосы были влажными, однако пострадавшим он не выглядел. Джон уже успел снять футболку и плечевые накладки и сейчас сидел в майке, которая до такой степени пропиталась потом, что прилипла к его груди. На нем все еще были спортивные трусы, полосатые гетры и объемная ножная защита, однако коньки он уже снял. Даже без полной экипировки Джон казался огромным.

– На последних пяти минутах игры ты получил хороший удар от Ткачука. Как ты себя чувствуешь? – спросил репортер и поднес микрофон к лицу Джона.

– Я чувствую себя великолепно. Конечно, будет синяк, но что поделаешь, это хоккей.

– Планируешь взять реванш в будущем?

– Ни в коем случае, Джим. Я скользил с опущенной головой, а с таким парнем, как Ткачук, во время игры нужно держать ухо востро. – Джон вытер лицо махровой салфеткой и огляделся по сторонам. Увидев стоявшую в дверях Джорджину, он улыбнулся ей.

– Сегодняшний матч был трудным. Ты доволен игрой.

Джон снова повернулся к репортеру:

– Естественно, мы никогда не будем довольны ничем, кроме победы. Совершенно очевидно, что нам нужно играть мощнее. И еще нам следует немного подтянуть нашу защиту.

– Тебе тридцать пять, но ты все еще занимаешь место в списке лучших игроков. Как тебе это удается?

Джон усмехнулся:

– Вероятно, это результат многих лет добропорядочного образа жизни.

Репортер и оператор засмеялись.

– А что уготовило Джону Ковальскому будущее?

Джон посмотрел на Джорджину и указал на нее рукой присутствующим.

– Это зависит вот от этой женщины.

Джорджина похолодела и медленно обернулась. В коридоре позади нее толпились только мужчины.

– Джорджина, дорогая, я имею в виду тебя.

Джорджина резко повернулась к нему и, ткнув себя пальцем в грудь, устремила на Джона вопросительный взгляд, как бы спрашивая: «Меня?»

– Помнишь, прошлой ночью я сказал тебе, что женюсь, если буду сходить с ума от любви.

Она кивнула.

– Так вот, я схожу с ума от любви к тебе. – Джон встал и протянул к ней руки. Словно зачарованная, Джорджина двинулась к нему и вложила свои руки в его. – Ты должна знать, что я не буду играть по правилам. – Он обхватил ее за плечи и силой усадил в кресло, из которого только что поднялся, а затем посмотрел на оператора. – Мы в эфире?

– Да.

Джорджина подняла на Джона глаза, полные слез. Она хотела обнять его, но Джон перехватил ее руку.

– Родная моя, не прикасайся ко мне, я ужасно потный. – Он опустился перед ней на одно колено. – Семь лет назад, когда мы познакомились, я причинил тебе боль. Я прошу прощения за это. Сейчас я совершенно другой человек, и в том, что я стал лучше, есть и твоя заслуга. Ты вернулась в мою жизнь и изменила ee. Когда ты входишь в комнату, я ощущаю тепло, как будто ты несешь с собой солнце. – Джон помолчал и крепче сжал ее руку. У него по лбу скатилась капелька пота. – Я не поэт и не романтик, – продолжил он слегка севшим голосом, – и я не знаю таких слов, которые могли бы выразить то, что я испытываю к тебе. Я только знаю, что ты для меня – как воздух, как биение сердца, как жизнь моей души, и без тебя я пуст. – Он прижался горячими губами к ее ладони и закрыл глаза, а когда снова посмотрел на нее, в его взгляде появилась настойчивость, а глаза потемнели. Сунув руку куда-то за пояс своих спортивных трусов, он достал маленькую коробочку. В окружении изумрудов там лежал бриллиант размером минимум четыре карата. – Выходи за меня замуж, Джорджи.

– О Боже! – Джорджина ничего не видела сквозь слезы. Она вытерла глаза. – Просто не верится, что все это происходит со мной. – Джорджина втянула в себя воздух и перевела взгляд с бриллианта на Джона. – Неужели все это настоящее?

– Естественно. – В голосе Джона послышалась обида. – Неужели ты думаешь, я дарю тебе искусственный бриллиант?

– Да я не о кольце! – Она покачала головой и снова вытерла бегущие по щекам слезы. – Неужели ты и правда хочешь жениться на мне?

– Да. Я хочу жить с тобой до старости, хочу, чтобы у нас было еще много детишек. Джорджина, со мной ты будешь счастлива, обещаю.

Она смотрела в его красивое лицо, и ее сердце учащенно стучало. Теперь у Джона нет дороги назад. Ведь все было зафиксировано камерой. И это кольцо с бриллиантом… Ночью она размышляла, каким будет его решение. И спрашивала себя, что ей делать, если он выберет не ее. И сейчас она получила ответ на оба вопроса.

– Да, я выйду за тебя, – наконец проговорила Джорджина, смеясь и плача одновременно.

– Боже мой, – облегченно выдохнул Джон. – Ты заставила меня поволноваться.

С трибун донесся грохот аплодисментов и рев – это тысячи болельщиков выражали свое одобрение. От их бурной радости задрожали стены стадиона.

Джон оглянулся на оператора:

– Нас показывают на экране?

Оператор поднял вверх большой палец.

Повернувшись к Джорджине, Джон взял ее левую руку и поцеловал.

– Я люблю тебя, – сказал он и надел ей на палец кольцо. Джорджина обняла его за шею и прижалась к нему.

– Я люблю тебя, Джон, – сквозь рыдания прошептала она ему на ухо.

Не отпуская ее от себя, он встал и посмотрел на мужчин, все это время молча стоявших вокруг.

– Это все, – обратился он к ним, и оператор выключил камеру.

Джорджина прижималась к Джону, когда их все поздравляли. Не отстранилась она и тогда, когда все вышли из комнаты.

– Ты сейчас пропитаешься моим потом, – с улыбкой сказал ей Джон.

– А, не важно. Я люблю тебя и люблю твой пот. – Приподнявшись на цыпочках, она еще крепче прижалась к нему.

Он обнял ее обеими руками.

– Знаешь, был момент, когда мне показалось, что ты ответишь отказом.

– А когда ты все это задумал?

– Кольцо я купил в Сент-Луисе четыре дня назад, а с телевизионщиками договорился сегодня утром.

– Ты был уверен, что я отвечу «да»?

Джон пожал плечами:

– Ты же знаешь, что я не играю по правилам.

Джорджина немного приподнялась и поцеловала его. Она так долго ждала этого мгновения, поэтому теперь всецело отдавалась своему счастью. Губы Джона, горячие и влажные, открылись ей навстречу. Она ласкала языком его язык, а ее пальцы теребили его влажные волосы.

На Джона мгновенно нахлынуло желание, и он поспешно отстранился от Джорджины.

– Перестань, – простонал он. – Из-за тебя мне в защите стало тесно.

– Так сними ее.

– Да там четыре слоя. К тому же мне надо еще кое-что сделать, прежде чем я начну докапываться до своего тела.

– Но что может быть важнее, чем освобождение своего тела от этих четырех слоев?

– Ничего.

Ощущение их близости друг к другу наполняло Джона восторгом, от которого начинало сильнее биться сердце. Он любит ее так, как никогда никого не любил. Она для него и друг, и женщина, которую он уважает, и любовница, способная в любую минуту вызвать у него эрекцию. И Джорджина любит его. Одного он не знает – почему она полюбила его. Ведь он своенравный хоккеист, который слишком часто сквернословит. Однако спрашивать ее об этом он не будет, чтобы не искушать судьбу.

Джону безумно хотелось поскорее привезти Джорджину домой и сорвать с нее одежду, но у него еще оставалось одно незаконченное дело. Взяв Джорджину за руку, он потащил ее за собой. Они вышли из комнаты и двинулись по коридору.

– Нужно кое-что прояснить, прежде чем я уеду.

Джорджина замедлила шаг.

– С Вирджилом?

– Да. – На лбу у Джона залегла тревожная складка. Он остановился и положил руки Джорджине на плечи. – Ты боишься его?

Джорджина покачала головой.

– Он может заставить тебя сделать выбор, так? Скажет, что ты должен выбрать между мной и командой? – Джорджина в мольбе прижала к груди руки. – А я не хочу, чтобы тебе пришлось выбирать.

Джон нежно поцеловал ее в лоб.

– Я никогда не стоял перед выбором. И никогда не предпочел бы тебе хоккейную команду.

– Но тогда Вирджил уволит тебя.

Джон хмыкнул и помотал головой:

– Вирджил не может уволить меня, солнышко. Он может продать меня в дешевую команду, если захочет. Но это произойдет только в том случае, если я его не опережу.

– То есть?

Он потянул ее за собой.

– Пошли. Чем быстрее мы покончим с этим, тем скорее окажемся дома.

На прошлой неделе Джон дал своему агенту зеленый свет в переговорах с Пэтом Куинном, главным менеджером ванкуверских «Чинуков». Ванкувер в двух часах езды от Сиэтла, а команде требовался центральный нападающий. Что касается Джона, то он нуждался в возможности самостоятельно распоряжаться своим будущим.

Ведя за собой Джорджину, он вошел в кабинет Вирджила.

– Так и думал, что найду вас здесь, – сказал он. Вирджил, в этот момент читавший факс, поднял голову.

– Ты времени зря не терял. Как я понимаю, твой агент связался с Куинном. Ты уже смотрел предложение?

– Да. – Джон закрыл за собой дверь и одной рукой обнял Джорджину за талию.

– Тебе тридцать пять. Меня удивляет, что он так много предложил.

Джон сомневался, что Вирджил действительно чем-то удивлен. Это был обычный способ выменивать капитана какой-то команды или привилегированных игроков.

– Я лучший, – уверенно заявил он.

– Жаль, что сначала ты не поговорил со мной.

– Разве? Мы поговорили в последнюю нашу встречу, и вы сказали, что я должен выбирать между Джорджиной и командой. А знаете, мне ведь даже не надо было размышлять над этим.

Вирджил посмотрел на Джорджину и опять перевел взгляд на Джона.

– Шикарное ты устроил шоу.

Джон крепче прижал к себе Джорджину.

– А я ничего не делаю наполовину.

– Верно, не делаешь. Но ты рисковал многим, не говоря уже о вероятности получить отказ на виду у тысяч зрителей.

– Я знал, что Джорджина скажет «да».

Своенравно выгнув бровь, Джорджина покосилась на него.

– Не слишком ли это было самонадеянно?

Джон не стал признаваться, что он пережил несколько неприятных мгновений. Это были те мгновения, когда Джорджина еще не ответила на его предложение и когда у него возникло дикое желание перебросить ее через плечо, выбежать из комнаты, спрятать ее в каком-нибудь укромном местечке и держать взаперти, пока она не скажет ему то, что он жаждет услышать.

– Так чего ты хочешь?

Джон снова сосредоточил свое внимание на Вирджиле.

– Что, простите?

– Я спросил, чего ты хочешь.

Внешне Джон остался невозмутим, но внутри его душил смех. Шах и мат. Старый поганец блефовал.

– За что?

– Я принял поспешное и чрезвычайно невыгодное с точки зрения бизнеса решение, когда пригрозил продать тебя. При каком условии ты останешься?

Джон покачивался с мыска на пятку и обратно, делая вид, будто обдумывает слова Вирджила. На самом же деле он давно был готов к тому, что тот пойдет на попятный.

– Инфорсер полузащиты мог бы убедить меня проигнорировать тот факт, что вы грозились продать меня. Причем я имею в виду не первогодка с линии ворот, которого вы можете взять, не особенно раскошеливаясь. Мне нужен опытный хоккеист. Такой, который не боится играть по углам и атаковать у ворот. Большой. С низким центром тяжести. Который сносит все на своем пути, как товарняк. Вам придется выложить немалые деньги за такого парня.

Вирджил недовольно фыркнул:

– Составь список и отдай его мне утром.

– Сожалею, но сегодня вечером я буду очень занят. – Джорджина сильно пихнула Джона локтем в бок, и он посмотрел на нее. – Что? Ты тоже будешь занята.

– Замечательно, – проговорил Вирджил. – Отдашь мне его на следующей неделе. А теперь прошу извинить меня, у меня много дел.

– Есть еще кое-что.

– Разве инфорсера за полмиллиона долларов мало?

– Мало, – кивнул Джон. – Извинитесь перед моей невестой.

– Не думаю, что это необходимо, – поспешила вмешаться в разговор Джорджина. – В самом деле, Джон. Мистер Даффи согласился на твое предложение. Полагаю, это великодушное…

– Позволь мне самому разобраться с этим, – перебил ее Джон.

На лице Вирджила появилось недоуменное выражение.

– Действительно, почему это я должен извиняться перед мисс Ховард?

– Потому что вы обидели ее. Она извинилась перед вами за свое бегство со свадьбы, а вы швырнули ее извинение ей в лицо. Джорджи очень ранима. – Джон наклонился к ней. – Правда, дорогая?

Вирджил встал. Несколько мгновений он молча смотрел то на Джона, то на Джорджину, затем пару раз прокашлялся. Его лицо стало пунцовым.

– Я принимаю ваше извинение, мисс Ховард. И прошу вас принять мое.

Джон подумал, что Вирджил мог бы более душевно попросить прощения, и уже открыл было рот, чтобы посоветовать ему предпринять еще одну попытку, но Джорджина остановила его.

– Конечно, – сказала она и предостерегающе постучала кулаком по спине Джона. – Давай оставим мистера Даффи, у него много работы, – предложила она.

Джон увидел, как задорно блеснули ее глаза. Он чмокнул Джорджину в губы и вывел из кабинета. Обнявшись, они медленно шли по коридору к раздевалке, и Джон вспоминал сон, который приснился ему этой ночью после того, как он вернулся домой. Вместо эротических фантазий, на которые его всегда вдохновляла Джорджина, он увидел совершенно другой сон. Он шел по огромной цветочной клумбе, а вокруг скакали и хихикали маленькие девочки. Похожие друг на друга девочки с маленькими, тоже похожими друг на друга собачкамисмотрели на него так, будто он был супергероем, который мог убивать пауков и спасать крохотных рыбок.

Ему понравился этот сон. Он хочет быть с Джорджиной. Хочет жить в окружении темноволосых неумолкающих девчушек, кукол Барби и лысых собак. Он хочет иметь кружевные покрывала, цветочные обои и женщину, которая тягучим южным акцентом будет шептать ему на ухо ласковые слова.

Джон улыбнулся и взял Джорджину под руку. Даже если у них никогда не будет других детей, у него все равно есть все, что ему нужно.

Абсолютно все.

Эпилог

Джорджина стояла на ступенях отеля «Принсвилл», который располагался на острове Кауаи. Тропическое солнце жгло ее обнаженные плечи и макушку. Ей потребовалось несколько дней, чтобы научиться завязывать саронг, и сейчас купальник скрывался под завязанным на шее куском ткани с рисунком из цветков фуксии. За ухо она вставила огромную орхидею, а на ноги надела сандалии со шнуровкой по голени. Джорджина чувствовала себя очень женственной и думала о Лекси. Лекси понравился бы Кауаи. Ей понравились бы красивые пляжи и прохладная синяя вода. Но Лекси здесь не было. Им с Джоном нужно время, чтобы побыть вдвоем, поэтому они вынуждены были оставить Лекси с Эрни и матерью Джона.

Перед лестницей остановился арендованный джип «Чероки». Водительская дверца открылась, и у Джорджины от восторга зашлось сердце. Ей нравилось наблюдать, как двигается Джон. Все его движения были наполнены непоколебимой уверенностью и гибкостью, как у человека, который находится в ладу с самим собой. Только тот, кто доволен собой, мог бы надеть голубую рубашку с огромными красными цветами и крупными зелеными листьями. Абсолютная уверенность в себе Джона иногда просто ошеломляла ее. Если бы она уступила его натиску, они бы поженились на следующий же день после того, как он сделал ей предложение. Однако Джорджине все же удалось отложить свадьбу на месяц, чтобы успеть подготовить красивую церемонию в небольшой церквушке в Белльвю.

Их свадьба состоялась неделю назад. Джорджина обнаружила что с каждым днем любит своего мужа все сильнее. Иногда ее чувства выплескивались наружу, потому что она просто не могла удержать их. Она нередко ловила себя на том, что бездумно смотрит в небо и улыбается или смеется без причины. Ее счастье было так велико, что она не могла вместить его в себя. Она доверилась Джону и отдала ему свое сердце. Взамен он подарил ей ощущение защищенности и любовь, настолько сильную, что у Джорджины иногда захватывало дух.

Она следила за ним взглядом. Джон обошел машину, открыл пассажирскую дверцу, поднял голову и улыбнулся своей жене. Джорджина вспомнила, как впервые увидела его – он стоял возле своего красного «корветта», широкоплечий, красивый. Тогда она угадала в нем своего спасителя.

– Эй, мистер, – крикнула она Джону, сбегая с лестницы. Его лицо вдруг омрачилось.

– У тебя под этой штукой ничего нет?

Джорджина остановилась перед ним и дернула плечиком.

– Ну это как посмотреть. Ты хоккеист?

– Да. – Он улыбнулся, и черты его разгладились. – А ты любишь хоккей?

– Нет, – помотала головой Джорджина. Она специально заговорила более низким голосом и усилила свой южный акцент, потому что знала, что это сводит Джона с ума. – Но для тебя, дорогой, я могла бы сделать исключение.

Он положил руки на ее обнаженные плечи.

– Ты ведь мечтаешь о моем теле, правда?

– Ничего не могу с собой поделать, – сокрушенно вздохнула Джорджина и покачала головой. – Я слабая женщина, а ты просто неотразимый.

Примечания

1

Курсы искусства одеваться со вкусом, держаться в обществе и т. п., обычно готовят манекенщиц. – Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Томатный мясной суп.

(обратно)

3

Ржаной тост.

(обратно)

4

Удаление с поля на две минуты без замены.

(обратно)

5

Примерно 4 кг 100 г.

(обратно)

6

Известный американский автор и исполнитель песен, актер, использующий женский образ.

(обратно)

Оглавление

  • Пролог
  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Эпилог
  • *** Примечания ***