Сказка-ложь [Андрей Александрович Ильичев Ильин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Андрей Ильин Сказка-ложь

(Новые статьи, комментарии А. Ильина на актуальные события — t.me/a_ilin)

Сказ про то, как один Царь-Батюшка царством правил, да на баталии ходил, виктории добывая

Сказ первый — про царство-государство, да народец его


Жил-был народец один, за семью морями, да семью холмами. Худо-бедно, но жил, то есть, то худо, то бедно, а то и худо и бедно сразу. Цари да бояре им правили разные, все боле по злобе да корысти, ну да, то дела давние, былинные, которые мхом поросли.

И вот случилось так, что бояре нового Царя-Батюшку на трон подсадили и державку ему в руку сунули. Думали, посидит чуток, да опосля слезет. А он присел, да корешки пустил. По-первости сидел тихо да смирно, но после как-то так осмелел, голос у него прорезался, стал он ножкой притоптывать и грозить всех в отхожем месте утопить. Грозный царь. Вот ужо я вам!..

Притихли бояре, да не ушли. «Ладно, — промеж себя решили, — Пущай шумит, лишь бы наши закрома не трогал».

Сидит Государь, владения свои оглядывает, что от края до края, и за тем краем еще, чего даже в трубку позорную не увидать. Копошится на той землице народишко без счету, сам пашет, сам сеет, сам урожай сбирает. В лесах зверье, да ягоды с грибами, в реках раки и сомы в полтелеги. Благодать. И все-то перед Государем в ножки падают и шапки ломают.

Вроде все хорошо, но только что это за Царь без войска? Стал он по сусекам да арсеналам шарить.

— Желаю я перечесть, чего у нас в царстве-государстве против супротивника имеется.

Много чего сыскалось, да только немало из того ржа да плесень поела.

— Это что? — вопрошает Царь, бровки хмуря, — Как с теми пушками ворога бить, когда они в прах от одного взгляда рассыпаются? Ноне никто так не воюет. Нам новые пушки да пищали надобны. Сделаете?

— Сделаем, Царь-Государь. Нам это как два пальца в одну ноздрю сунуть! Ты нам сейчас золота отсыпь поболе, а через время мы тебе рапорт доложим.

— Хорошо…

Долго ли, коротко, явились бояре пред светлы очи ответ держать.

— Ну что, есть у нас пушки стенобитные, да пищали каленые?

— Как не быть, Батюшка-Царь! Ноне мы таких пищалей понастроили, таких пушек наплавили, что ни один ворог супротив них не устоит, одного вида их убоявшись!

Обрадовался Царь.

— И много их у нас?

— Так не то чтобы много, но по штуке имеется. А коли золотишка нам подкинешь, мы в момент всё как надобно сладим в самом лучшем виде.

— Так я давал уже!

— Те денежки давно кончились. Туда-сюда, то да сё… Чего потеряли, чего растащили. Народишко у нас вороватый, несет все, что плохо, а пуще того, хорошо лежит.

— А вы?

— Мы ни-ни. Мы государеву службу справно несем. Мы за каждую копеечку головой отвечаем. А чтобы разору не было, к делу детишек своих приспособили, баб, да кумовьев, которым как себе верим. Эти аки церберы злато твое хранить станут. А что б не пропало чего, к себе в подвалы сволокут и там ему счет вести станут. Вот и расчетец у нас имеется.

И бумажки в руки Царю суют.

— А чего так дорого? — дивится тот.

— Так хорошо дешево не бывает, Царь-Государь. Надо найти, привезти, сохранить… Немалых трудов дело сие требует…

Осерчал Государь.

— А ну позвать сюда мастеровых!

Пришли мужики мастеровые, шапки ломают, в пояс кланяются.

— Ты нам, Царь-Батюшка, токмо малость денежек из казны дай, да бояр-кровопийц убери. Мы тебе враз тыщу пищалей сладим, сто пушек и пик без счету. Мы работы не боимся, мы к ней привыкши.

— Как это? — возмущаются бояре, — Как это можно мужикам сиволапым денежки в ручки давать, когда они к ним не приучены? Это же не соха какая простецкая! Никак нельзя! Они их по кабакам прогуляют и бабам с детишками на подарки потратят. Опять же сытыми станут.

— И что с того?

— А то, что сытый мужик, он себе на уме. Нынче он еле ноги волочит, об одном думая, как бы ему кусок хлеба домой принесть, детишек голодных накормить. А сытый он же по сторонам смотреть станет. Думать начнет. Вопросы мудреные задавать. Не дело это.

Это верно, сытый народишко — он вреднючий. Это ему не так и то не эдак. Сейчас он щи пустые хлебает, квасом запивая, а завтра с сытости книжки начнет листать.

— Ты, Государь, нас держись, народ мужицкий — он темный, да злой, а мы вместе начинали, на трон тебя подсаживали, с нами не пропадешь. И мы с тобой. Мы тебе за те денежки две дюжины пищалей сладим и три пушки.

— Так мужики тысячу пищалей грозились!

— Дурачье они сиволапое, ничего в деньгах не смыслят. Как же можно в такие деньги уложиться, ежели одних людишек нанять придется сто дюжин. Девиц румяных, что станут бумаги перебирать и медовуху гостям подносить, гонцов-рассыльных, казначеев — денежки считать и в мешки складывать. Ратников те мешки от воров охранять. Одних писарей полтыщи! Еще в страны дальние ездить, дабы посмотреть, из чего они пушки льют и к себе их принять, столы накрыть, баньку растопить. Опять к каждому мужику надзор надобно приставить, чтобы он чего не уволок или не поломал. Нет, тут в остатке даже на дюжину пищалей не хватит — накинуть бы надо.

— Так еще уголь заморский прикупить, — напомнил другой боярин.

— Зачем уголь, когда у нас в землице своего вдоволь имеется?

— Свой, оно конечно имеется, но тут большой политик. Ежели мы чужой уголь покупать станем, да платить за него поболе, чем иные, то нас уважать начнут и позволят нам наше злато-серебро у них хранить. Наши то кубышки худые, всяк туда суется, а у них каменные, с тремя засовами и десятью замками. Мы туда денежки сложим, а после, как надо будет, заберем.

— А ежели они не отдадут?

— Да ну… Это наши людишки злые да вороватые, а там дежентельмены, которым чужого не надо. Они вот кошель на улице найдут, в газетке напишут и тому, кто его потерял, вернут. И за хранение сущие пустяки берут — одну монету из десяти. И коли мы туда наши денежки сложим, то они в благодарность царицке и женкам нашим подарки иноземные вручат, а может даже хоромы отпишут.

— А с чего нам пушки лить, коли все наше злато там? — дивится Царь.

— Так мы у них взаймы возьмем! Оно, конечно, нам вдвое отдавать придется, но может и не придется. Чужие деньги они слаще своих. Правда окромя денег нам еще придется им каждую пятую пищаль отписать, ну да, мы не обеднеем. А сиволапых, ты, Государь, не слушай — мужичье оно, которое дальше лаптей своих ничего не видит. Им землю пахать, да из-под скотины навоз выгребать, боле они не на что не гожи.

Кивают Бояре шапками бобровыми. А сами в умишке деньги считают. Хороша сделка, много к ладошкам прилипнуть может. А страна точно не обеднеет — большая она.

Ладно, согласился Батюшка-Царь. Может и верно — свой народишко вороватый, а там людишки культурные и замки с засовами, не в пример нашим.

Уволокли из кубышек Царских злато-серебро и меха, что злата дороже. Все выгребли — пустые сундуки остались. Но это политик, это простому люду не понять.

Обратно бояре бумаги привезли.

— А деньги где, как вы обещались? — вопрошает Государь.

— Так вот же они, — указуют бояре, — Это деньги и есть. Каждая бумага, считай сундук золота и печатка вот, с гербом. Мы эту бумажку, как надобно будет, на деньги обменяем. По курсу.

— По какому курсу? Что это за курс такой, и куда и кто по нему дорогу держит?

— То не тот курс. Это курс, где дежентельмены, в кучку собравшись, всякой бумажке свою цену дают. Вот оценят эту бумагу и монет отвалят.

— Сколько?

— Пока немного, пока — рупь с полтиной. Потому как курс ныне они такой положили. Но, наверное, потом каждая сия бумажка два сундука злата стоить будет! Надо только подождать. Это большой наука деньги считать, которой иноземцы хорошо владеют и нас научить могут. Вот мы одного такого привезли, он все враз растолкует.

Поклонился иноземец, шляпой с перьями помахав и коленца отбив.

— Я-я, натюрлих. Так и есть. Бумаги сии надежней брони доспехов, потому что они златом обеспечены, который в нашем хранилище лежит.

— Так это же наше золото! — дивится Царь.

— Я-я. Натурлих. Но лежит оно у нас и, значит, сия бумага с гербом являет из себя очень ценный документ. И ежели вы еще больше злата нам отдадите, то бумага эта вдвое весить будет.

— Так нет у нас больше ничего.

— Это есть большая жалость. Но мы можем брать ваш пенька, меха, самоцветы. И тогда вы станете владеть очень ценный бумага. Все ценнее и ценнее. Что есть очень хороший обмен.

— Надо бы дать, — кивают Бояре, — Это большой экономик, который не всяк понимает, а они очень хорошо, потому как учились в своих университетах, не в пример нам, беспортошным. Они обманывать не станут. Разреши, государь, корабли мехами грузить и по морю-океану им везти.

— Я-я, — говорит иноземец, — Это очень хорош. Меха — хорош. Золото хорош. У меня вам подарок, который по-нашему презент зовут, — И надевает на палец каждого боярина перстень с камнем, — Вы очень правильно делать, что с нами дружить.

— Но пищали? — вспоминает Царь.

— А пищали вам без надобность, потому как мы воевать с вами не хотеть. Мы и так очень богаты, у нас теперь полны подвалы золота и мехов. Мы вам лучше вместо пищалей панталоны дадим, самые новомодные, с пуговками на животе, потому как вы чтобы нужды справить все штаны снимаете, а тут можно пуговку расстегнуть.

И на своих панталонах показывает.

— У вас таких пуговок нет и это будет очень хороший обмен. Манифик.

Бояре на штанцы косятся, и диву даются — а ведь верно, они в штанцах по полминуты ковыряются из терпежа выбиваясь, а тут всего-то пуговку отстегнуть! Ну до чего умны иноземные головы!

— Надобно штанцы брать, а пищали что, наш мужик и с вилами воевать может, ему так даже сподручней.

— Нет, — говорит царь. — Ты мне пищали подай. А в штанцах этих дырочка не нашего размера, защемиться можно.

— Хорошо, — говорит иноземец, — Тогда мы вам пищали и пушки делать станем, если вы ваши кузни нам отпишите и землицу, где руда да уголь хоронятся. Тогда мы их возить не станем, а здесь вам продавать будем, что есть большой эконом. Вашим мужикам без иноземного ума с этим не справиться. Ваш мужичок все на глазок ладит, а мы мерительными линейками мерим и на грифельных дощечках мелом пишем. Это есть большой прогресс, который вы не владеть.

Что поделать, согласился Государь. И стали иноземцы землицу царскую ковырять и руду да уголь продавать.

— А почему так дорого? — удивляется Царь-Батюшка, — Земля наша, мужичье, что ее копает и коим вы полушку в день положили, тоже наши. Отчего так выходит?

— О, это есть сложный вопрос. Мы теперь цену не даем, ее биржа определяет, сколько она скажет, столько и платить надо.

— Какая биржа, что это за зверь такой? — удивляются все.

Ну темный у нас народишко, ничего в экономик не смыслит.

— Биржа, это где люди торговые собираются и криком крича, цену назначают. Кто громче крикнет и больше даст, того и товар.

— И много там такого народу?

— Я и мой приказчик, — говорит иноземец, — Люди ваши премудростям экономик не обучены, вот и приходится самим обходится. Но зато теперь у вас Биржа есть, а это большой прогресс. У всех иноземцев биржи имеются, там даже пуговицу без нее не продать.

— А зачем пуговицу с криком продавать, ежели можно на базаре за полушку сторговать или на иглу сменять, — дивятся все, — Мудрено это, точно не для нашего рыбьего умишка.

— Без биржи нельзя. Теперь вас иноземцы уважать станут и признавать, как себе равных.

Ну может и так. Негоже нашему царству-государству от иноземцев отставать, надобно у них их премудростям учиться и как у них все устроено повторять.

И стало то царство-государство почти как иноземное, с биржами и курсами. Правда, мужик как в лаптях ходил, так в них и ходит. И даже на вторую пару никак наскрести не может. Ну да, что с мужиков взять — разве что еще полушку на поборы государевы. А землицу и босыми ногами топтать можно. Мужик — он ко всему привычный, да и много их, чего жалеть, бабы новых Царю-Батюшке нарожают…

Про большой и малый политик


Собрались как-то иноземцы в круг, судить-рядить про большой политик. Раньше-то у них много чужих земель было, а теперь совсем ничего, потому как сорились они друг с дружкой, да куски всяк к себе рвал. Так разодрались, что всяк при своем остался. Сидят, гадают, парики специальными палочками чешут.

— Может снова на кого баталией пойти, да контрибуциями обложить?

— Так некого.

— Как же некого, когда под боком вон Царства-Государства лежат, что из края край не разглядеть. Ране они под одним Царем ходили, а нынче всяк под своим.

— Не получится. Шибко злые там людишки, за землицу свою смертным боем дерутся. Не одолеть их.

— Зачем нам драться — дело это дорогое, да бестолковое. Надобно те царства друг с дружкой сцепить, как петухов боевых, да посмотреть, кто кого одолевать станет. Кто победит, с тем торговать начнем, а кто побит будет, от того чуток землицы отрежем. А может, от обоих.

— То верно. Они теперь бодаться станут, да скоро в коленках ослабнут. Тут мы их и повалим. А может они и сами себя изведут. Народишко там и так-то бедный, а как воевать начнет, совсем оскудеет. Голод пойдет да ропот. Тут мы подоспеем. Или новых Царьков им посадим или оба царство к рукам приберем по цене самой бросовой. За их же деньги, что в наших сундуках хоронятся.

— Это манифик. Земли у них богатые, копни — злато под ноги сыпется да самоцветы драгоценные. По лесам зверье шныряет со шкурами переливчатыми, в реках рыбы редкостные водятся, что серебра дороже. Нельзя так, чтобы все у них.

— Так-то оно так. Только разные они размером. Один другого легко одолеть сможет.

— Мы тому что слабее дубинки дадим, у нас много их валяется без толку.

— Не пойдут они друг против дружки.

— А мы подтолкнем. Они в дипломатик, что дети малые, которых стравить проще простого. Надо только их друг дружкой напугать, да может кровушку изначальну пролить. Малая кровь большую потянет, вот тебе и междоусобица. Мы сколько друг с дружкой воевали, да все по пустякам. По тридцать лет без продыху.

— И то верно — человек, что бык, ему много не надо, чтобы пар из ноздрей пустить — помахал тряпкой красной, шпаженкой в загривок ткнул, он и взбесился. А после уж думать не будет…

Прибыли послы в царство-государство, что с первым соседствует. Ластятся, речи сладкие молвят.

— Вот вы, Государь, хоть и молодой, да только любого мудреца за пояс заткнете, столько в вас ума, что никакая палата не вместит… — слушает Государь, глаза под брови закатывает, — Статью, обликом первый молодец! Речь что мед из уст льется. И корона вам к лицу! И хоть пику в руках не держали, а чувствуется в вас сила немереная, коей всяк враг убоится и прочь побежит.

А чего, поводит плечиками Царек. А может и так. Чай не боги горшки на огне жгут. И видит себя на коне со шпажкой и весь он такой суровый, с бровками в пучок и людишки вкруг него в доспехах, речам его внимают и хоть теперь готовы живот за него положить. Правда, воевать чем?

— А за то не беспокойтесь, — толкуют Послы, — Самострелов да пушек мы вам сколь угодно привезем, потому как у нас золота в сундуках видимо не видимо, да еще меха. И каждый день сто кораблей к нам с новым дорогим товаром прибывают. А ежели одолевать вас станут, мы тут-как тут, с войском своим, которому несть числа, подоспеем. Вместе и управимся.

— Да верно ли?

— Слово дежентельмена! Разве мы кого когда обманывали? Нечего Вам Государь опасаться, да и враг ваш — тьфу, одним взглядом перешибить можно. Мы точно знаем, у нас там кругом людишки свои для пригляда поставлены. У них пушек всего ничего, а фитилей к ним и вовсе нет.

А может так и есть? Ежели они воинов своих под знамена его толкнут, то таким гуртом кого хочешь затоптать можно. А вся слава ему.

— Даже не сумневайтесь, — шепчут Послы, — Вы же великим полководцем прослывете, в книжках вас пропишут. Обидчиков накажете. Знаете, как они вас прозывают? Шутом гороховым. В грош не ставят…

Едут послы иноземные к другому Царю, разговоры с ним тайные вести.

— Что вам соседнее царство-государство, когда пред вами весь честной мир трепещет, как хвост заячий. День-два и царству вашему землица прибудет. Да какая — палку сухую ткни — зазеленеет. Станете вы Правителем земли Малой и Большой, от моря до моря и подданных вам новых без счету прибудет.

— Деньги на сию баталию немалые нужны, — сумлевается Царь, — Где их взять, когда казна пуста?

— Так мы дадим. Вы нам товар — мы вам денежки. Только цены сбавьте против прежних.

— А какой мне в том толк?

— Это есть мудрый экономик — чем дешевле товар, тем больше мы его возьмем и тем больше за него заплатим. Коли вдвое цену скинуть, мы втрое товара наберем и прибыток у вас больше выйдет. А если втрое цену уменьшить, то мы в четверо готовы купить. Вот и деньги. Это очень умный наука. Чем дешевле отдать, тем больше можно получить.

И на грифельной доске циферки рисуют. И вроде все так и выходит.

— Вы воевать станете, мы у вас товар покупать. У вас денежки появятся, а мы на них вам много-много своего товара привезем, хоть зерен пшеничных. Тогда вам пахать и сеять не придется, и вы еще больше сэкономите. Еще корабли продадим, чтобы вам свои не строить, не морочиться, и товар ваш к нам на них возить. Телеги рессорные, с колесами, металлом обшитыми. И еще зеркала стеклянные и бусы переливчатые.

— Так может вы лучше сразу мне мои сундуки да кадушки с золотом вернете?

— Нет, так нельзя. Так можно подорвать мировой экономик и наше с вами доверие к бумагам с печатями, которые у вас. Никак невозможно! Если все золото забирать станут, то стоимость бумаг упадет, и вы много-много цены потеряете. Чем больше у нас вашего золота, тем выше вам прибыток от тех бумаг.

И опять, вроде, верно выходит. Башковиты эти иноземцы, когда золото считают.

— Надо так — золото у нас лежать будет, а мы вам еще две бумаги с печатями сургучными дадим, отчего вам еще больший прибыток случится. Так вы и золото сохраните и денежки за товар получите. Если конечно цену снизите. Вот и бояре ваши скажут. Они много товара нам совсем дешево везут и от того богатеют.

Кивают бояре. Все верно, они меха у народишка за копейку покупают, да за рупь продают, в казну полкопейки отдавая и приказчику пол, чтобы он правильно поборы обсчитал. Мехов-то много, чего торговаться, чай, в лесах зверья не убудет. А обратно иноземными поштанниками, чулками да зеркальцами трюмы набивают, которые втридорога дома запродают. А совсем хорошо, ежели те поштанники народцу казенному запродать вчетверо против покупки, приказчику интерес предложив и тогда он сам цены до небес задерет, чтобы больше в карман положить. Верно говорят иноземцы — экономик наука трудная, но шибко выгодная, коли умеючи считать. Оно, конечно, можно свои заводишки поставить, да только там возни шибко много, а у иноземцев товара хоть завались, а ежели порченый брать, то можно за гроши сущие.

— Соглашайся, Царь-Батюшка. Иноземцы они в том деле зело учены и во сто крат боле нашего понимают.

Согласился Царь. Верно иноземцы толкуют — страна большая, до дна сколь не черпай, не вычерпать!

Стали войско сбирать, мужиков от жен да детишек отрывая.

— Ты чего, дубина стоеросовая, кочевряжишься, тут делов-то — плюнуть да растереть, к Покрову дома будешь, да не пустой, а в сапогах казенных, которым сносу нет и с караваем хлеба.

Собрали ватагу немалую. Призвали иноземцев, что сулили пищалей да пушек наделать.

— Где они?

— Так вот…

И верно, стоят пушки рядком и пищали в поленницу сложены. Сияют на солнце аки зеркальца. Хороши.

Подошел Царь, посмотрел, пощупал. Подивился.

— А фитили где и кремни у пищалей? Как без них порох запалить?

— Фитили да кремни есть товар запретный, — вздыхают иноземцы, — Нельзя его давать или быть нам кнутами битыми и под замок посаженными. Бери, Государь, что есть.

Осерчал Царь, стал бояр за бороды таскать.

— Как хотите, а пушки и пищали палить должны! Или я хозяйство ваше разору предам, а самих в острогах сгною!

Кинулись Бояре к мужикам мастеровым — не дайте сгинуть, а мы вам за то бабам отрез на платье дадим, а детишкам пряников отсыплем. А нет — запорем до смерти.

Засучил люд мастеровой рукава, худо-бедно, чего-то там придумал и на ладошки поплевав, к пушкам и пищалям присобачил. Не ладно, да крепко. Народ у нас смышленый, коли его батогами бить.

А коли пушки в Царстве-Государстве появились, надобно их в деле спытать.

Собрал Царь бояр своих и говорит: «Желаю я соседа нашего потрепать, а то чей-то он зазнался, уважение потерял, разбойников по лесам прячет, кулачками грозит. Непорядок это».

Бояре, конечно, шапки бобровые в воздух — мол, не посрамим Батюшка-Государь, потому как прикинули, как то царство-государство дербанить начнут, местных кровососов с мест согнав. У своего народишка кровушку уже повысосали, а тут новый прикорм, который можно без зазрения совести.

— Хочу послушать вас, одолеем ли дело такое?

Говорит тут один Боярин:

— То дело доброе. Но только вот батюшка ваш, и его батюшка и до него, как хотели соседу баталию учинить, всякий раз ее проигрывали, хоть тот иной раз совсем дохлый был.

— Так ведь не все проигрывали и бивали мы ворога.

— Так-то оно так, только там, где верх брали, там народ скопом воевал, вилы да оглобли в руки взяв, а где без него, там мы сильно по сопатке получили.

Зашикали со всех сторон Бояре.

— Молчи презренный, не перечь Государю! Мы теперь в такой силе, что любого супостата сокрушим, будь он хоть трехглав. Пищали у нас новые, а мужиков — что травы на лугу. Даже не сумлевайся Государь, коли скопом навалимся, в три дня с тем делом управимся.

Бояре умные, дурного не посоветуют. А мужиков, верно, как грязи по дорогам — не счесть!

Настала пора в поход сбираться. Только надобно ратников одевать-обувать и прокорм им дать. Голодный ратник не вояка, коли его ветром колышет. Дунет враг — разлетится войско. Стало быть, надо грошики по сусекам скрести…

О Царской ватаге, да казне


Сзывает Царь-Батюшка Бояр. Денег требует.

— Так нет их, — вздыхают Бояре, — Ни полушки.

— А где они? — дивится Царь.

— Здесь, — протягивают Бояре бумаги с печатками.

— Ну так меняйте их на монету хоть медну.

— Никак не получится. Не отдают иноземцы. Говорят, не было такого уговору.

Вскинулся Царь, черней тучи грозовой.

— Кто, так вас растак, сей приказ дал, кто казну как метелкой вымел?

— Вы, Царь-Батюшка.

— А исполнил кто?

Вытолкнули бояре Казначея царского.

— Ты, сукин кот? Почему деньги отдал, да взад не возвернул?

— Так, политик. Не отдают они. Говорят, у вас бумаги имеются, которые им замена.

— Не дают?.. А ты ямы угольные да рудные и кузни с пасеками, что им отписали, забери. И корабли, что мехами набиты, верни. Чай тогда сторгуешься.

— Никак не получится. Они культурный народ, обхождения требуют, теперь обидятся и после уж не придут. Опять же у них на все дохтументы имеются с печатками. Ежели мы теперь все обратно возвернем, позор выйдет. Нынче нас, Царь-Батюшка, уважают, вон и Биржа у нас есть. Отберем все — не будет нам иноземного товара. Привыкши мы поштанники и камзолы иноземные носить, со стеклышек есть да пить и на телегах с кованными колесами кататься. Бабы наши в бархаты заместо суровья обрядились, на железные горшки ночью ходят. Не охота обратно в зипуны да валенки и из кадушки ковшом деревянным черпать.

Кивают Бояре, ручки у всех в перстеньках с камушками, на ногах сапожки с пряжками, а кто-то в моноклю стеклянную зрит.

— Чем войско и народишко кормить станем? — вопрошает Царь, — Чего в закромах имеется?

А в закромах стены да мыши голодные туда-сюда шныряют.

— Где — пашеничка и овес, чтобы лошадкам задать, которые пушки тягают?

— Так мы иноземцам продали. И репу с брюквой. Вот и бумаги они нам выдали с вензелями, которые в рост. Говорят, лет через десять мы все расходы покроем и с приварком выйдем.

— Возвернуть все!

— Да как же — нельзя со свиным рылом в калашный ряд, — вздыхает Казначей, — Нельзя всю экономик порушить.

— Точно, нельзя, — вторят бояре, — Мы если все возвернем, они нашу пеньку да мед покупать перестанут. У нас сто кораблей, с трюмами набитыми, туда-сюда каждый божий день шастают. Я вот пеньку продаю, они деготь, а те лес на мачты. Так можно всю торговлю извести. Мы же в казну по полкопейки с пуда золота несем!

— А корабли чьи?

— Казенные, Государь, но иноземцам в откуп отданы. Мы теперь им за них мзду платим.

— Так не платите!

— Нельзя, они, супостаты, к себе только те корабли пущают, которые все нужные бумаги имеют от их адмиралтейства. А ежели наши, да без откупа, то ни в жизнь тех бумаг не получить. Такая беда.

— А дорого ли платите?

— Ох, дорого, Государь — туда-сюда сплавал, новый корабль построить можно.

— Кто сии бумаги подписывал?

— Тот, кого ныне нет. Он теперь у них в Адмиралтействе сидит и бумаги нам выправляет. Совсем иноземец стал, знаться не желает, нос платочком от духа злого прикрывает и в ноздрю флакончик сует, как мы придем.

Ножкой топнул Царь-Батюшка!

— Вы что тут все!.. Триста кадушек злата, да еще корабли ваши! Ужо я всех вас голов лишу!

И уже тащит палач колоду да топор точеный — виданное ли дело, триста кадушек злата! Счас — головы смахнет, как капустные кочаны.

— С кем останешься, Государь? — шепчут Бояре, лбами о пол стучась, — Другие хуже будут, мы теперь сыты, а те голодными придут, да втрое больше нашего проглотят. Нас-то ты знаешь, мы хоть и воруем малость, да преданы тебе по гроб. Пропадешь без нас.

И то верно. Насосавшийся комар жужжит, да столько не выпьет, как тот, что с пустым брюхом. А тащить все одно — каждый будет, за всеми не уследишь.

— А я вот по стране пошукаю, да честных сыщу, — пугает Царь, — Держава велика, всяк народишко в ней водится, может, и бессеребреники сыщутся, чтоб вам злодеям мошну растрясти.

— Может и так, — соглашаются бояре, — Токма они вначале нас по миру пустят, а после в твой карман сунутся, чтобы рублики перечесть. Те, которые не воруют, они шибко злобные, потому как нищие. Мы может и тащим что из казны, зато тебя как зеницу ока бережем — не будет тебя, и денежки наши утекут. Отчего веры нам во сто крат больше, чем которые чистые. Вот и рассуди Государь, кто тебе вернее служить будет!

Верно толкуют. Все они друг-дружку знают, все в един узелок сплетены.

— Ладно, черт с вами, вздохнул Государь, — прощаю. Чай не обеднеем.

Вздохнули Бояре облегченно. А пуще других Казначей.

— Только где деньги теперь брать станем?

— Так с мужиков, много их, если с каждого полушку потянуть так можно и четыреста кадушек набить.

— А не помрут они с голодухи?

— Все не помрут. Живуч мужик, аки собака. Уж как его не колоти и есть не давай, а он жив. Последнее забери, так он исхитрится, шалашик из веток сплетет, корой березовой прикроется и лопухи да лебеду есть станет. А через год, глядишь, посеет чего, да соберет. Тут мы и поспеем.

Это верно — мужик с полушки не помрет, а царству прибыток выйдет.

— Вот ты, — тычет Царь перстом в Казначея, — Сии полушки соберешь и в сундуки пустые сложишь. А коли народишко роптать станет — объяснишь, время ноне тревожное, не о своем брюхе думать надобно, а чтобы пределы защитить. А кто ту полушку утаит, того на кол, чтобы иным неповадно было! Как по полушке соберешь, после еще по две взыщешь. Не для себя мы стараемся — для отечества. А вы, Бояре, — глянул грозно, так что шапки на головах затряслись, — что б с каждого пуда золотого не по пол, а по целой копейке в казну несли! Такое мое Царское слово! Ноне нам не медовуху пить, но супостата воевать!

И стали к той баталии готовиться.

Сказ третий. О тайных людишках и промыслах их


Позвал Государь людишек тайных, которые в канцеляриях его подъедались, и молвит:

— Надобно нам выведать, чего там у соседа творится, велика ли дружина, да будет ли с нами смертным боем биться или задружиться захочет. От того зависит, сколь нам воинов готовить и сколь пушек с пищалями ладить. Ясно ли?

— Ясно, Государь! Только сие дело больших денег потребует. За просто так никто нам ничего не обскажет — мелочные людишки ныне пошли, жадные, за каждое слово копейку просят, а то и полтину. Без денег ничего не узнаем.

— Хорошо, — Говорит Царь-Государь, — Берите, сколько унести сможете, только выведайте все.

— Сделаем, Царь-Батюшка, — молвят люди тайные, злато по карманам рассовывая, — Не впервой чай.

Только людишки те тайные на противной стороне в шинках засели и стали пить-есть в три горла, да девок за ляжки щипать. Платили они щедро, из карманов серебряные рубли по столам рассыпая. Подзовут двух фройлян, покажут рублики, поманят:

— Вот вам по монете, коли теперь ублажите нас и еще две, ежели напишите, чего знаете.

— Так мы не знаем ничего.

— А этого нам и не надобно — про то мы за вас напишем, а вы токма печатку пальцем поставьте.

А сами фройлян за грудки щупают и слюну на воротники пускают. Хороши девки заморские, не чета своим, которые сквозь навозом, да потом пропахли — их тока на перины положи, они враз засыпают. А эти гладкие да игривые, подолами крутят, ляжками мелькают, грудями трясут.

— Ну чего, согласны ли?

«А чего не согласиться, — думают фройляны, — Чтобы таких боровов ублажить это семь потов сойдет, да все зубы об них источишь, а палец приложить — дело плевое».

Много шинков, много девиц, много бумажек с печатками пальчиков. Но не все так просто — кто-то и цену заламывал.

— Я вам пальчик большой, а вы мне средненький? Так не пойдет.

— А ты как желаешь?

— Половину вам, половину мне. Чего жалеть, деньги по всему у вас казенные и счету не знают.

— Чего это половину? Мы тут здоровье по кабакам тратим, колики себе наживаем, так что с горшков не слазим, болезнями разными нехорошими заразились, а тебе всего пальчик припечатать! Не пойдет! Вот ежели ты еще десять приятелей своих приведешь, тогда другой счет. Тогда сторгуемся…

И пошло дело. Привезли тайные люди целые возы бумаг с печатками.

— Все, — говорят, — мы выведали, про все узнали, страна та хлипкая, воевать не станет, потому как тебя, Царь-Государь, уважают и боятся. Да и воевать им нечем, у них только дреколье, да пики ржавые.

— Да точно ли? — сомневается Царь-Батюшка.

— Как есть, — божатся посланцы, — Мы же там сто кадушек серебра раздали, народишку языки развязывая. В каждую щель непотребную носом сунулись, заболели вот от трудов ежечастных. Чуть живота не лишились. Нет у них ничего. Колупни их самый чуток они и рассыплются, как гнилой пень. Всех мы подкупили, всем денежки раздали. Верь нам.

Поверил Государь.

Но только снова озаботился — а ну как иноземцы в сию драку встрянут?

А иноземцы улыбаются, поклоны бьют и говорят:

— Ну что вы, нам то царство-государство всяко без интересу, у нас реки молочные, берега кисельные и на деревах булки с маком растут, а в ручьях масло течет, еле-еле сами кушать справляемся. Нам бы только пеньку, мед, да рыбку икорную от вас получать, а боле ничего не надобно. Давайте, воюйте себе на здоровье, а мы в сторонке постоим.

И опять поклоны бьют и улыбки строят. Оно верно, завсегда лучше в сторонку от драки отойти, глядя кто кого одолеет.

— А не обманете?

— Как возможно, наше слово крепко! Мы есть очень правильный народ, не в пример вашему злому да вороватому. Иди, Государь, воюй свою баталию, то дело хорошее, да верное — новой землицы к себе прирезать. Мы-то вот уже не можем, потому как все давно поделили, а тебе в самый раз. Прирастет твое царство-государство и станешь ты всем люб и всеми обласкан.

Такие сладкие речи молвят, что сахаром-сиропом в уши течет.

— Только уговор, — добавляют иноземцы, — Ты, когда баталию учинишь, обозы наши не трогай и корабли с мехами не топи. У нас договоры с печатками и слово твое Царское. А мы за то тебе никак мешать не станем, а напротив поможем советом добрым.

— Ну вот, — говорит Царь-Батюшка, — Слыхали, воеводы? Никто к нам в драку не сунется и преград чинить не станет, потому как медок все кушать хотят. Так что, ступайте и готовьте баталию, да медалек поболе в обоз насыпьте, наше воинство за подвиги ратные награждать! Сперва вы пойдете, а следом я подоспею, парады принимать.

И пошел кафтан парадный мерить, коим пред ратью своей красоваться будет.

Сказ о военных баталиях первый


Ну а дале как-то все само собой сладилось. Сыграла труба, громыхнули барабаны, встали ратники под знамена боевые да всей ватагой через кордоны шагнули. Идут, по сторонам глядят, ждут девах пышногрудых, которые на грудь кольчужную кинутся и станут в уста их целовать-миловать. Час идут, два… Нету девах. Никто ратников наших не привечает, хлеб-соль не выносит, дорожки тканные под ноги не раскатывает. А кое где с дрекольем на них кидаются.

Как про то Царю-Батюшке доклад чинить? Мнутся Бояре, друг за дружку заступают, никто вперед не лезет. Боязно.

— Ну чего молчите, супостаты, чего глазки прячете? Ладно ли дело?

— Ладно, Государь. Но и худо.

— Чего ладно?

— Ватаги с топотом идут, так что пыль столбом, зверье по лесам разбегается, мыши да лисы в норы прячутся, птицы прочь летят, а кто не схоронится, того в мелку крупу топчут. Такая силища!

— А народишко чего?

Переглянулись Бояре.

— Народишко под ноги кидается с подношениями, девки на шеи вешаются, хозяйки разносолами привечают, хозяева бочки пива да медовухи выкатывают. Такая благодать.

— А худо что?

— Ратников мал-мал теряем.

— Это как так? — сбирает бровки в щепоть Государь, — Коли их хлебами с солью, да пивом встречают?

— Так от того и беда, — вздыхают Бояре, — Народишко дурной, под ноги с подарками падает, ратники спотыкаются, да друг на дружку валятся, да на пики надеваются. Девки на шею кинутся иной раз всемером, отчего хребет пополам трещит-ломается. От разносолов, несварение случается, ратники-то к недоеду привыкши, а тут ешь — не хочу, отчего у них животы бурдюками дуются и лопаются. А уж коли пиво с медовухой выкатят, так они вусмерть упиваются. Такая незадача.

— И много ли ратников сгинуло?

— Ноне уже полсотни дюжин преставились и без счету покалечились. Надо бы им подмогу послать, пока они вовсе не пропали.

— Ладно, — соглашается Царь-Государь, — Раз такое дело, бери мужиков с каждого сотого двора по паре. Да накажите им, чтобы медовуху без меры не пили и девок на шею не вешали…

Через неделю вновь Бояре явились, людишек просить.

— Опять? — дивится Царь, — А много ли вы за то время городов да деревень на копье взяли?

— Так почти что ничего, — разводят руками Бояре, — Народишко тот шибко любезный, никакого сладу с ними нет — заступают ватагам дорогу, так, что шагу вперед не ступить. Вот и топчутся рати на месте.

Нахмурился Царь.

— Сколь вам надо, дабы баталию сию победой завершить?

— Так поди до снегов управимся, ежели на то воля господня будет! — уверяют Бояре.

— Как до снегов, ежели вы до первого желтого листа грозились?!

— Зело зол оказался тот народишко, кругом нам беспокойство и вред чинит.

— Как так? — кричит, ногами топоча Государь, — Вы же говорили, что нам хлеба несут и девки на шеи вешаются.

Переглядываются Бояре. Чего отвечать?

— То — так… Токма девки на ратников по десятку навешаются, стыд-срам потеряв, а после их тятьки да брательники со дворов с вилами выскакивают. Много их, со всеми не управиться. Мы одного-двух на пики поднимем, а тут их родичи с дрекольем объявятся. Чем больше их бьем-колотим, тем шибче их пребывает. Просто как мурашей, коли муравейник веткой разворошить.

Что за ерунда?

Призывает Государь людишек тайных.

— Чего это такое творится? Где цветы, где здравицы и чепчики в воздух, как вы обещались?

— Не знаем, — ответствуют люди тайные, — Мы свое дело справно изладили, но может их кто иной перекупил. Продажны людишки, всюду корысть ищут, от одного корыта к другому бегают. Мы им по золотому отсыпали, а другие может по два дали, вот они и переметнулись.

— И что делать?

— Денег нам дать, да поболе, чем прежде. Мы поедем и сызнова их перекупим, по три золотых вручив. И станет все очень хорошо.

— Где ж я вам столько денег возьму, когда казна пуста?

— Ну тогда ничего поделать нельзя, — разводят руками тайные люди, — Тогда воевать надобно, не щадя живота мужицкого.

— Позвать сюда Воевод, — ярится Царь.

Явились воеводы, все в кольчужках и звездах золотых по груди и животам — любо-дорого посмотреть, да послушать, как те бренчат. А при них девы одна другой краше, все в чинах и телесах, краснощекие, да полногрудые, так, что ордена, что на груди у них понавешаны, не к полу как им должно висят, а лежат что младенцы в люльке, золотом отблескивая.

— Это кто? — вопрошает Царь-Государь, перстом указуя.

— Это боевой отряд генералок, — ответствуют Воеводы, — Служат не покладая рук, не щадя живота и других разных частей. Всегда готовы исполнить любой приказ что днем, что ночью, хоть даже в самые критические для отечества дни! Уж такие боевые, что и мы с одной, хоть даже втроем справиться не можем, только ежели взопреть совсем! И головы у них светлые, натуральные, не крашены.

— Деньги им из казны платите?

— Платим, Царь-Государь! Но они тех денег стоят, можете сами в том убедится! А ну, шаго-ом!..

И генералки тут рядок смыкают, плечики отводят, грудки вперед толкая, губки алые мнут и коленками под кольчужками дрыгают так, что звон от них во все стороны идет. Такое воинство — любо-дорого посмотреть, но более всего пощупать.

— Это после, — говорит, смущаясь, Царь-Батюшка, — Скажите, что у нас нынче с баталией?

— Все хорошо. Рати наши ворога на копья подымают и мечами в лапшу мелкую рубят. Еще малость самая — сокрушим супостата и штандарты их воткнем им куда надобно, по самые шлемы!

Так — говорят. Ну что с них с вояк взять, когда люди они грубые и речь их шершава, как плавник ерша.

— А где нынче рати мои?

— Так вот же, — раскатывают Воеводы свитки рисованные, — Тут и тут. Но более всего здесь. Мы таперича приступом их главный Град осадили и бомбы ему туда через стены кидаем. Славная пальба идет!

Склонился Царь-Батюшка над свитком. А Бояре Воевод за рукава к себе тянут.

— Чего вам возле этого Града ноги до колен топтать, ежели там никакого приварка не обещается? Там же, окромя церковок, да горожан и псов оголодавших, ничего нет. А вот ежели сюда ватагой двинуться, то иное дело — там и мастерские железоплавильные, и кузни, в землице руда, да уголь, пашеничка опять же с зерна полпуда поднимает, бережки речные со сходенками, куда кораблям пристать удобно. Мы все это себе приберем, да с вами от щедрот поделимся. Божеское дело — Государству хорошо, нам ладно и вам какой-никакой приварок. На казенных харчах много ли наживешь, а мы, чай, не обидим.

Смекнули Воеводы. Им хошь так, хошь так баталию воевать. А ежели куда Бояре указали пойти, да пособить им в деле торговом, то может что и им обломится. Бояре, они хитрючие — свое Царство-Государство к рукам прибрали, а ноне к другому потянулись.

— Вот мы чего еще подумали! — дали рапорт Царю Воеводы, — Ежели часть ратников сюда развернуть, да вдарить шибко, то много убытку супостату учинить можно.

— И — то! — поддакивают Бояре, — Мы туда придем, все разору придадим — чем вражина-супостат воевать станет, когда все руды и кузни нам перейдут? А уж мы, Батюшка-Царь, коли их получим, расстараемся, пищалей тебе понастроим, а с ними и баталию вершить сподручней будет.

— Верно ли? — вопрошает Государь.

— Так и есть! — кивают Воеводы, — Коли ворога руд железных лишить, ему дрекольем воевать придется. А кол против фузеи, что ветка гнилая супротив топора. Тогда мы еще скорее с сей баталией управимся.

— Ну-ну, — радуется Царь-Государь, — Стало быть, скоро викторию праздновать станем?

— Это конечно! — рапортуют Воеводы, — Мы нынче новые рати соберем, да разом вдарим, так, что супротивника в пыль стопчем, да по ветру развеем.

— Вот и славно! Кто первый мне викторию принесет, того я злотом-серебром осыплю и под правую руку свою посажу! Ступайте!

Повернулись Воеводы, да пошли, а сзади них генералки засеменили, кольчужками звеня и бровками играя…

Сказ о военных баталиях второй


И пошла тут баталия, чем дале, тем заковыристей.

Собрались Воеводы вкруг, стали решать-судить как им дело ноне вести, чтоб пред Царем-Батюшкой не осрамиться, да все никак к согласию прийти не могут. Один в одну сторону тянет, другой в иную.

— А чего туды?

— А куды? Мне чужая указка не надобна. У меня своя голова на плечи посажена, я ей думать стану, а дураков слушать мне ни к чему!

— Тоды я тоже сам по себе. Чего хочу, то ворочу. Надо мной сверху никого, окромя Царя-Батюшки, нету. Только он далеко, отсюда не видать.

— А коли так — я туда тронусь. Там дорожки гладкие, мосты справные, девки грудастые, мне ноги по болотам мочить охоты нет.

— Вы чего? — хмурится самый древний Воевода, у коего веки от годов мхом срослись, — Так негоже, растопыренными пальцами во все стороны тыкать. Надобно все пальцы в кулак собрать и им бить-колотить, а иначе нам пальчики по одному пообломают.

— Ага, а кто верховодить станет? Или — ты?

— Да хошь я! Моя ватага поболе ваших будет, и на баталии я до того дюжину раз хаживал, покуда вы в палатах кафтаны протирали. Я ратное дело лучше иных ведаю и справно могу службу нести, а вы токма парады сбирать и пыль в глазки пускать. Вместе пойдем, любого ворога сокрушим, а ежели порознь, то на пупах узелки развяжем. Вона глянь, — очертил веткой под ногами круг, — Пока мы кругом бегать станем, супротивник внутри, по тропкам коротким друг к дружке прибежит, да вместе по нам вдарит. Так баталии не делаются.

— А ты нас уму разуму не учи.

— Так кто ж научит, коли не я?

— А вот это видал? — кричат, топочут ногами Воеводы, по три пальца в фигуру складывая, — Ты сам по себе, мы сами по себе! Ты без роду без племени, наши пращуры под троном сидели, да Царю горшки подавали, когда твои коров пасли! Не станем тебя слушать. Ты куда хошь своей ватагой топай, а мы сами с усами. Верно ли?

— Верно! — горланят Воеводы, — Мы каждый свою викторию сотворим и первыми к Царю-Батюшке явимся, за что он нас наградит, да приласкает!

Так и не столковались. Развернулись, да всяк в свою сторону побёг и ватагу за собой потянул. Разбрелись, как сгинули — ни слуху, ни духу…

Сказ о военныхбаталиях третий


У супротивника тоже все не сладко да не гладко.

Пришли генералы рапорты докладывать к их Государю про дела ратные, а тот на стульце без спинки сидит, ножки в стороны разбросав и в руках палку держит, а вкруг него придворные малеванцы с кисточками скачут.

— Палочку чуть выше, Ваше Величество. И подбородочек вперед. Вот так ладно будет. Бровки грозней. И веночек на голове поправьте.

Хорош Царь, глянешь на такого и хоть теперь за него на штык пузом лечь.

— А чего он на табуретке сидит и палку держит? — дивятся генералы.

— То не табурет, а конь боевой, а палка — сабля востра, — толкуют им малеванцы, — Вы в деле нашем разума не имеете и чего мы видим в упор не наблюдаете. Мы коня да саблю после подрисуем и выйдет славный потрет для поднятия духа военного.

— А как же наш доклад?

Царь голову к ним поворачивает.

— Отдайте ваши доклады в канцелярий, пускай их нитками сошьют и сундук до лучших времен положат. Баталия подождет, ныне она не на поле брани, а здесь решается! Коли воины своего Государя на коне с венком увидят, то враз супротивника одолеют, потому как, победа она не пищалями да копьями добывается, а сильным духом. А я ныне в решительности пребываю, как никогда прежде.

И снова голову поворачивает и вдаль смотрит, где должна баталия вершиться, а он на нее с холма зрит и все-то войско его видит и «Ура!» кричит, так что с супротивника тем ветром шапки сшибает и копья в дугу гнет.

— Нам бы теперь провианту, да пороху для самострелов, — клянчат-плачутся генералы, — А то мы совсем поиздержались.

В сторонке, на креслицах бархатных иноземцы сидят, фрукты заморские двумя пальчиками кушают, а после их в горшок с водой макают. Уж так у них заведено, что рукавами они рты не обтирают и еще говорят, лопухами стыдные места не трут, а специальными бумажками.

Обтерли иноземцы пальчики и говорят:

— За провиант, порох и пищали беспокойств не чините, мы их вам полны бочки привезем. У нас корабли большие, мы в трюмы много чего насыпать можем, с полным нашим удовольствием.

— Когда? — радуются, потирают ручки, генералы.

— Сразу, как вам на то кредиты выпишут.

— Кто выпишет?

Улыбаются иноземцы, глупостям таким.

— Так мы и выпишем, у нас хранилища златом-серебром битком полны, да еще мехами. Нам их девать некуда, хоть выбрасывай! Мы вам — кредит, и за денежки те — пищали. Кредит после отдадите, а пищали — сразу получите.

— А чем отдавать?

— А это нашего ума не касается, может денег где раздобудете, но только долг, это дело самое святое, выше чего уже не бывает! Просто так денежки никто не дает.

— Так негде их взять!

— Как негде, когда у нас есть! — опять удивляются иноземцы, — Мы вам новых денег ссудим, чтобы вы нам прежний долг отдали, только процент чуть иной будет. Мы всегда помочь готовы, потому как ваше горе понимаем и большое сочувствие к нему имеем.

— А те деньги как отдавать? — совсем теряются генералы.

— А вы снова займете, но уже под землицу вашу и то, что в ней хоронится и на ней растет. А то можно все реки нам отписать, чтобы лес плавить и корабли по ним с товарами пущать. Ежели отдать не сможете, то землица и реки нам перейдут, а вашего долга боле не будет! А если ворога своего с нашими пушками-самострелами одолеете, то нам с того прибытка свой процент причитаться будет! Вот как все просто. Вот мы уже и бумаги все подготовили и чернила с перьями.

Куды генералам деваться, ударили они с иноземцами по рукам и на бумагах чего-то перышками нацарапали.

Пороха точно, быстро привезли. На радостях выбили бочкам дно, а там пыль, да пороху горсточки не наберется — в карман ссыпать можно.

Кинулись к самострелам — батюшки родны — там по штуке на самом дне, да и те гнуты. А пушек и вовсе не видать, одни только колёсья деревянные в трюмах катаются.

— Вы вот тут и тут, отпишитесь, — суют в руки генералам бумаги приказчики, а у самих глазки бегают, на пальцах кольца с каменьями, все телеса в мехах дорогих по самые макушки, а сверху шапки собольи.

— За что?

— За порох с пищалями, за провиант, за пушки медны — что все перечли и получили сполна.

— Да где ж они?

— А то неизвестно, как грузили были, а ноне что уж есть. Может их крысы погрызли или матросня растащила по кабакам. Таперича самострелы в большой цене. Да вы не серчайте, вам иноземцы новых пришлют, у них сего добра видимо-невидимо в подполах свалено. А ежели скандалы чинить, то они боле ничего не дадут — чем воевать станете?

Кинулись генералы к Государю.

— Беда — пороха да самострелы растащили и провиант тоже!

Только Государю не до генералов. Он в парадном мундире возле бревна стоит, ножкой в него упершись и в руках длинну жердину держит.

— Чего это?

— Не «чего», а пушка бронзова, да древко знаменное, — объясняют малеванцы, — А вместе все — есть сцена батальна, которую мы на холсте верстовом красками малевать будем.

— А пушку и знамя после нарисуете? — уже догадываются генералы.

— Так и есть. На пушку всамделишную Государю трудно ножку взгромоздить, а бревно в самый раз. А там, — кивают малеванцы, — Будет войско в дыму, пиками ощетинившись, в атаки ходить, и супротивник, наземь поверженный, лежать до самого дальнего горизонта.

Повернулся Государь, так, что медальки на его груди звоном забренчали.

— Ступайте покуда. Меня теперь намалюют, да на картонках напечатают, мы сие открытки батальные во все стороны разошлем и нам новых пищалей и пушек дадут, сколь мы попросим. Нынче баталию на коне не сладить, а только через большой политик. Коли я буду в мундире драном, да лицом копчен, то все решат, что баталия моя проиграна. А когда так — всяк поверит, что мы побеждаем и захочет с нами дружбы водить и много чего даст.

— И еще, — молвят иноземцы, к генералам обращаясь, — Скажите своим ратникам и стражникам на границе, пускай они обозы наши пущают, препятствий и проверок не чиня.

— Как же так? — дивятся генералы, — У нас же баталия, чего мы на штык взяли, то наше.

— Никак нельзя, — грозят пальчиками иноземцы, — У нас уговор — обозы, кои туда-сюда катаются, трогать невозможно, но охранять надобно пуще глаза вашего. Торговля, она баталии вашей не касается, она сама по себе. А ежели вы товар попортите или лошадей случайно пораните, то выйдет вам большая неустойка и вы вдесятеро убыткам нашим компенсацию делать станете.

— А как же супротивник? — пуще прежнего дивятся генералы.

— То не ваше дело. С супротивником вашим мы сговорились, что ныне товар их везти и продавать станем и чего им надобно покупать и обратно тащить, а они за то обозы наши охранять.

— А ежели вы им самострелы повезете?!

— А это есть тайна коммерции, куда вы совать свой интерес не должны. Мы вам баталию воевать не мешаем, и вы нам препятствий чинить никак не можете. Коли чего надобно, мы и вам привезем, только стоить перевоз будет дорого, потому как мы с каждой телеги Государю вашему мзду платим серебряной монетой.

Что за чудеса?! Смотрят генералы на Величество. А тот кивает.

— Вам сие не уразуметь. Коли обозы останавливать да грабить, казна вовсе оскудеет, чем воевать станем? Чем боле обозов к супротивнику и обратно катится, тем шибче у нас прибыток. Я вот теперь новый мундир справил, а после еще два смогу, чтобы их на картинах как есть намалевали. Вы лучше ратников отрядите те обозы охранять, и ежели они в грязи да лужах застрянут, толкать их на сухое, хоть пупы надсадить. Коли обозы шибко ходить будут, мы воевать долгонько сможем, а ежели казна в конец опустеет, то придется мир ладить, а это большой убыток. Ныне, пока баталия, обозы втрое стоят, а как мир заладится — цена вниз падет. То большой экономик. А есть еще политик! Ране, до баталии, кто про нас знал? А ноне все! Иноземные послы ко мне приезжают, поклоны бьют, грамотки всучают, Государи их приветы шлют. Сие дорогого стоит! Кончится баталия, про нас все сызнова позабудут!

— Я-я! — кивают иноземцы, — Ране мы вас знать не знать, а теперь про вас в листах бумажных пишут и картинки вашего Государя в них пропечатывают!

— Вот! — тычет в кольчуги генералам перстом Государь, — А в новых мундирах я вовсе всем люб буду, отчего державе нашей много пользы случиться может! Ваше дело воевать, да не шибко, с оглядкой, дабы политик мне не портить.

— Как же можно не шибко, коли баталия идет? — дивятся генералы.

— А вот так, — учит их уму разуму Государь, — Сегодня приступ учинили, да отвоевали чего, а завтра взад пятки отошли, чтобы после супостата сызнова вдарить.

— А ежели вражина нас вкруг возьмет?

— Вот и славно, бейтесь там, сколь можете, да уходить не торопитесь. Я про вас послам рассказывать стану, а может самим Императорам, про то, какие вы герои мертвые. Большая слава про вас пойдет. Оттого ратников своих не жалейте, чем боле их поляжет, тем шибче нас привечать станут. Нам каждый день в прибыток, вон меня уже в гости их Величества зазывают, я там расскажу про вас, да попрошу чего. За живых вас монеты медной не дадут, а за мертвых может целый золотой!

— Вы есть очень мудрый Государь! — согласно кивают головами иноземцы, — Сия баталия вам большой дивиденд принесть может, поболе, чем если пахать да сеять! Вас ворог одолевать начнет, отчего соседи ваши шибко пугаться станут и много самострелов с провиантом давать, а может и злата-серебра отсыпят, если сильно попросить. Мы все это везти сюда станем, у нас телег обозных много, а чего вам не надобно — продадим и денежки по чести поделим. Вам хорошо, нам того лучше! А ежели быстро виктория случится, то никто вам ничего боле не даст, и возить и продавать станет нечего! Добрая баталия — она лучше хлеба накормит и шибче пива напоит. А про вас, Государь, всяк узнает и привечать станет, как дорогого гостя!

— Вот! — говорит Государь, — Идите и баталию воюйте, а в большой политик соваться вам не след, вы в ней ничего не смыслите!

— Я-я! — говорят иноземцы, — Ваш Государь сильно умом знатен, хоть годами не вышел. Его слушать надобно!

А сами в моноклю на карту косятся, прикидывают что там отрезать можно будет и чего к ручкам прибрать опосля баталии.

Постояли генералы, да пошли. А может Государь и прав, может он иначе чем они воюет, может ему с той табуретки, с палкой в руке виднее…

Сказ о военных баталиях четвертый


Баталия, она, что твой ветер, сперва высоко, по верхушкам шумит, а опосля аж до самых корешков опускается, из землицы их корчуя…

Так и ныне вышло. Заявились в деревню гости нежданные да незваные. Ходят по дворам, смотрят, говорят со всей строгостью:

— Вот вы тут, мужичье стоеросовое, на печи бока отлеживаете, да баб своих за сиськи тискаете, а в державе беда — баталия великая случилась. Ворогов у нас тьма-тьмущая, а воевать некому. Или Царю-батюшке за всех за вас одному отдуваться?

Переглядываются мужики, бороды чешут.

— Так разве мы лежим? Недосуг нам лежать. Мы до зари, до петухов ишо встаем, да дотемна в поле пашем, сеем, бороним. Бабы за скотинкой ходят, за огородом и детьми малыми. До титек ли нам. Урожай, какой ни есть, сберем, да амбаров своих не засыпав, Батюшке нашему Государю-Ампиратору половину в закрома свезем. И барину тож. Зиму-то голодуем, еле ножки волочим.

— Это все отговорки. Сбирайтесь, мужики, супротивника воевать.

— Так не умеем мы, нам боле соха да грабли сподручны.

— А на то большого ума не надобно — взял пищаль, да беги вперед. Добежал, ткнул ворога в грудь и героем стал. Всех дел-то — зарезать трех-четырех супротивников, да домой с победой и подарками возвернуться. Царь наш щедр — мешок полушек за викторию насыплет и еще пряников деткам даст и бабам отрез на платок. Сбирайтесь, нечего тут рожи мять — Государю помогать надобно.

— А кто ворог наш? Али опять татарва со степей дальних прискакала?

— А это вас не касается — Царю виднее, с кем баталию и для чего вести. Ваше дело приказы исполнять и в атаки бегать. Три минуты на сборы…

Сборы у мужика, известно дело, недолги — исподнее в сидор сунуть, ложку деревянную, хлеба краюху да соли щепотку, и айда за ворота.

Плачут бабы, за мужиков цепляясь, детишки им вторят, хоть не понимают, о чем слезы и даже кобели цепные по хозяевам воют. Ревмя ревет деревня.

— Да буде уже, — успокаивают мужики, — Может и верно — побьем супостата, да с пряниками домой вернемся. Царь-то брехать не будет.

С тем и ушли, по дороге пыля.

А как пригнали мужиков на баталию, то построили в ряд.

— Значица так, — хмурится, усы жует сотник, — Здесь вам не там и ежели кто чего не того или не так или как-то иначе или хоть подумает, то тому я сам по самое неохота со всем своим удовольствием и удалью внушу… Ясно ли?

И кулачищем, которым порося зашибить можно, вертит. И, вроде, о чем сотник сказал не понять, но все ясно.

— А теперь так — бороды резать, лапти равнять, языки в узел вязать и совать, после скажу куда, до самого конца баталии. Были вы мужичье, а ныне ратники Государевы. Ура!..

День, а кого два обряжали в сукно солдатское, да учили маршем ходить и пищали на плече таскать. А после на баталию послали. Пищали забрав и сапоги сняв.

— А как же мы без них-то? — подивились мужики.

— А зачем вам пищали да сапоги — они немалых денег стоят, а вам все одно теперь помирать. Вы, помирая неладно упадете и казенную вещь попортите, али потеряете ее, как вас с поля брани поволокут. Вы и в лаптях с рогатиной можете. С рогатиной вам даже сподручней — вона лес, идите рубите себе оружию, сколь хотите.

Нарубили мужики рогатин, да дубин.

— Вот и славно, — говорит сотник, — А теперь мы атаку ладить будем. Как я крикну — вы вон туды бежать станете, да шибче, чтобы хоть кто добежал, а как добежите — маши дубинами, подымай ворога на рогатины — добывай Государю победу, а себе славу. Понятно ли?

Чего не понять. Побежали мужики — вкруг пули свинчатые посвистывают, а кому и башку сквозняком дырявят. Ядра под ноги падают, крутятся, в мелкие клочки рвутся, ноги-руки отрывая. Крик да стон по полю стоит смертный. Кто руку свою оборванную тащит, кто кишки обратно в живот сует, по земле собирая, а кто смирно лежит пополам разорванный. Ко всякому своя смертушка приходит.

— А ну, шибче скачи! — орет сзади сотник, баталию перекрикивая, — Не посрами Царя-Батюшку!

Почти что добежали, только тут супротивник из-под земли полез, как сорняк какой. Да много как! Выставил вперед самострелы, бежит, глазами сверкает, орет ртами перекошенными.

— Не бойсь, не пужайся — на рогатины его! — кричит сотник, хоть сам в яме дальней хоронится.

Добежали, сошлись — долбят друг дружку дубинами, на рогатины поднимают, пищалями в животы тычут — не от удали молодецкой, со страху, коли ты ворожину жизни теперь не лишишь — так он из тебя душу вынет! Кровь хлещет по земле, как ливень летний, кости аки спички трещат-ломаются, черепа яичными скорлупками лопаются, глаза кулаки вышибают, да тут же их каблуки в грязь топчут. Страх кромешный, как в церквах, где на стенах ад малюют! Разошлись, расцепились. Тут ядра покатились уцелевших калеча. Кто успел — в ямки да воронки свалились. Лежат, дышат, богу молятся, за спасение или упокой, не понять. А тут кто-то еще сверху падает. Так — то супротивник! Взъерошились, насторожились, оскалились. Только нет боле сил в драку лезть — руки плетьми висят. И убечь некуда, ядра да пули поверху свистят, траву что коса режут — не высунуться. Смотрят. Пальцы на тесаках что за пояс сунуты, сжали. Час сидят, другой не шелохнувшись, отчего в сон клонит и глаза слипаются. Ратнику завсегда спать хочется, ежели ему какое занятие не найти. Хошь даже разговор.

— Ты кто такой будешь?

— Ратник государев, два дня ужо как. А до того мужик был.

— Так и я мужик. Под мобильнизацию попал… Поди хозяйство у тебя имеется?

— Как не быть — есть. Землицы десятинка, коровка, порося, да кур десяток. Без них детишкам смертушка. Тока вот все оставить пришлось.

— Так и у меня коровенка. И детишек — пятеро, мал мала меньше.

— А у меня семеро, да баба на сносях. Была дюжина, но пятеро в прошлом годе с голодухи попухли и померли.

— Так и у меня четверых господь прибрал. Как случился недород, так и преставились. Сильно перед смертушкой корочку хлебну просили.

— И мои просили, так где ее взять, когда все сусеки вымели и лебеду с крапивой поели. Беда… Нонче вот тоже суховей…

Толкуют мужики о землице да скотинке, словно на вечерке встренулись.

— Чего ж ты к нам баталией полез, вместо того чтобы землицу пахать, да сеять?

— Так то не я — то вы по вредности своей измыслили нас под корень известь. Так Государь сказал.

— И — наш сказал.

Смотрят мужики друг на дружку и нет в них злобы. Не осталось. Вредно на войне с супротивником беседы душевные вести, заместо того, чтобы кишки на шомпол мотать.

— Чего дале делать будем?

— А — чего… Посидим, а как тихо станет, разойдемся всяк в свою сторону. Или может ты к нам?

— Нет. Детишки у меня, жинка, хозяйство. Как они без меня?..

Вот и стихло всё, видно пушки да пищали перекалились али заряды кончились. Только не вышло разойтись.

Шорох. Сунулась сверху голова. Так то — сотник!

— Ты чего тут сидишь, так тебя растак, когда пред тобой супротивник живой и даже не ранетый. Или ты забыл, что Царю-Батюшке присягал? А ну давай теперь жизни его лишай, покуда я на тебя рапорт не сочинил.

Хмурится мужик — не охота ему чужую жизнь забирать. Одно дело в драке, когда глаза страх и злоба застят. А чтобы так…

Тут другая голова сверху свешивается. Супротивного сотника.

— Это чего тут такое происходит? — кричит голова, — Или это измена? А ну — вынимай с него душу побыстрее! — И пистоль внутрь сует, — Не то я тебя как изменника теперь стрелять стану.

— Да за что его так? Он же такой же мужик, как и я. Жинка у него, детишки…

— Не рассуждать тут! Мужик — он когда с бабой на печке пыхтит, а здесь враг, коего Уставы убивать велят и нарушать сии правила невозможно! Наука военная шибко мудрая, коей тебе владеть ума не хватит. Ежели о баталии всяк дурень навроде тебя свои суждения иметь станет, то тем всю диспозицию с субординацией порушит. Тебя сюда Царь-Император послал ворогов сокрушать — так будь любезен. А нет, я тебя в дизельтиры запишу и на суку за шею подвешу. А ну — исполнять чего велено!

Встали мужики. Стоят. Смотрят друг на дружку насупившись. Только нет в их глазах злобы, одна тоска смертная.

— Ну чего стоите — айда, — кричат, командуют головы, — Или мы вас сейчас из мушкетонов постреляем!

Сделали мужики шаг, да еще один. И ткнули друг дружке в животы тесаки.

— Проверните их для верности! — орут сотники, — Так чтобы всю требуху наружу вывернуть!

Упали мужики. Да и померли разом.

И там дальше еще померли. И еще. И еще… Завалено поле мертвяками растерзанными — конца-края не видать. И у всякого дома жена, да детишки остались. Кто их теперь кормить-одевать станет?..

Да не всех до смерти убило, кто-то и жив остался, чему не шибко рад — ковыляет на одной ноге через мертвецов перепрыгивая или без рук бредет, о том лишь сожалея, что от смертушки уберегся. Кому он теперь безрукий надобен — ни коня запрячь, ни ложку выстругать. Дитю рожок с молочком и тот не подать. Был в семье хозяином, стал обузой, хуже грудничка — жену не обнять, детишек не приласкать, до ветру самому и то не сходить. Такая судьбинушка. И сколько их калек таких домой возвернется на радость, но и на горе семьям своим… Не счесть. Да и кто их считать станет?.. Счет он нужен, когда на баталию народишко сбирать, там их всех по головам надобно… А после… После сами как-нибудь…

Такая вот баталия. Как и все, что до нее были и после будут. Баталии они мясом питаются, человечьим — кого целиком на поле брани жрут, у кого ноги-руки отгрызают. А если без мяса, так это и не баталия вовсе, а насмешка одна… Чем больше мяса, тем памятней война… Тем больше медалек вдовам, славы воеводам, и злата-серебра купцам…

Сказ о военных баталиях пятый


Долго ли коротко, а кому в самую пору, сызнова явились Воеводы к Царю рапорты говорить.

— Дела наши, Государь, самые радостные — супротивник ратниками нашими побит и шибко быстро от нас прочь побёг. Только он стороны перепутал, отчего часть наших ратей, отступая, стоптал и нам теперь, для окончательной победы надобно их догнать и сокрушить. Так что, виктория саму малость откладывается.

Кивнул Царь. Да спросил:

— А иноземцы в сию баталию не встревают?

— Нет, Ваше Вашество! — рапортуют Воеводы, — Иноземцы по домам сидят, кофию хлебают и в сию драку нос не суют. Так, подбросили супостату малость пик да сабель, а сами ни-ни. Хлипкие они супротив нас в драку лезть. Вот, правда подков для коней нам не дают и в провианте отказывают, отчего ратники сильно голодуют.

— Как не дают, коли ране давали?! А ну сюда их, злодеев!

Притащили иноземцев, стоят они, головами качают, ручки врастопырку разводят.

— Вы чего нам, злыдни, провианту не даете?

— Нельзя, — ответствуют иноземцы, — Мы бы всей душой, но никак невозможно. Вдруг вы кофием нашим и сосисками станете ратников да Воевод подчивать? Мы обещали в вашу баталию не соваться, значит и провианту дать не можем.

— А супостату пики даете? — ярится Царь-Государь.

— Натюрлих. То есть совсем старый договор, который мы блюсти должны, чтобы свой лицо в грязь не терять. Коли мы теперь будем от него отказываться, то к нам злая бумага придет с неустойками.

— А когда сей договор истечет?

— Когда мы все старые пики и самострелы сбудем, которые нам ломать и плавить шибко дорого выходит.

Ну не подлецы ли?!

— Нам, значица, — кукиш, — складывает Царь три пальца в кучку, — А вам меха, мед, да лес?

— Я-я! — радостно кивают иноземцы, — Мы ране бумаги писали, печатки на них шлепали и теперь вы исполнять что там писано должны. Баталия сия торговле помеху строить не может. Нам без меду вашего никак нельзя, у нас его народишко кушает, и пряники печет, и даже мухи к нему липнут крепче, чем к нашему.

— А наши людишки кушать не хотят?

— Ваши сильно хотят, так, что кору с деревьев дерут.

— Ну так дайте, хоть даже за меха и деготь по уговору. Вдвое заплачу.

Зашептались иноземцы пальцы загибать стали.

— Вдвое хорошо, но мало. Цены из-за баталии вашей теперь иные вышли. Не можем мы себе в убыток торговлю вести. Только если вдесятеро.

— Ладно, черт с вами, берите деньги из моих сундуков, что у вас стоят, да провианту нам отпустите.

— Найн! Опять невозможно. Те сундуки на замки замкнуты и печатями запечатаны, потому как — особые времена, что в договоре прописаны. Коли война или холера с чумой, отдавать их нельзя. После, милости просим, пожалуйста.

— Мне опосля не надо, они мне теперь нужны! То мои деньги!

— Ваши. Натюрлих. Вот и пусть лежат до лучшее время, которое не за горой. Мы всего-то и берем с них за хранение, и чтобы мыши золото не погрызли.

Ну ты смотри — нету с ними сладу!

— Не отдадите?

— Найн.

— А вот я вам за то, баталию объявлю, замки поломаю и сам то золото заберу, — стучит посохом о пол Царь-Батюшка, — Нам не впервой к вам в гости хаживать.

— Сие так, — кланяются иноземцы, — Только у тебя, Царь-Государь, ныне ни пищалей, ни пушек в достатке нет, и кормить ватагу боевую нечем. Мы это верно знаем.

Ну еще бы не знать, когда они сами руду копали, в кузнях плавили и пушки лили. В каждую дырку проклятые свои ручки поганые засунули и чего там было начисто выгребли.

— Не получится у тебя, Государь, с нами баталию затевать, потому как воевать нечем и купить никакой возможности нет — золото твое у нас лежит, и мы на него много-много можем пушек отлить и самострелов сладить.

Эк вывернули! Да ведь так и есть — пустили мыша в погреб, чего теперь горевать, что он там все припасы погрыз! Всё так, да не так!

— А раз так, то я на вас царь-бомбу брошу, которую еще прадед мой сладил! — в досаде пригрозил Царь, — Вы — так, а я — так! На всяку вашу хитромудрую хреновину у меня своя фиговина с вывертом имеется. Вот я теперь прикажу ту бомбу прадеда с подвалов приволочь, да фитиль в нее ввинтить.

— Так она отсырела поди? — надеются иноземцы.

— А это мы ужо поглядим, — грозит Царь-Государь, — Я ее брошу, да гляну, чего дале будет. Коли она отсырела, то вам и бояться нечего, а вы вона как побледнели и ручками затрясли.

И то верно, бомба та не пищаль какая-нибудь, сила в ней, поболе, чем в ста дюжинах бочек пороху пребывает. Думают иноземцы, мерительные линейки в уме к картам прикладывают. Страны их махонькие, одним пальцем припечатать можно, прилетит бомба, где им после жить?

— И даже не сумлевайтесь, — грозит пальцем Царь, — Я свой народец в сортирах мочил, а вас уж точно не пожалею! Пусть даже мне обратно отскочит!

И державкой, как булавой машет.

Грозный Царь, этот — может. Не привыкши иноземцы к такому обороту, они все более умом да подсчетом живут, а этих сам Люцифер не разберет — сгорит дом, а хозяин вслед ему — сарай подпаливает. Не понять такого иноземцу, он бы с пепелища в тот сарайчик все снес, почистил, подремонтировал, да сызнова в оборот пустил или продал. Коли кошель потерял, зачем вслед ему последний золотой выкидывать или в шинке пропивать?

Какой народ, такой и Царь. Вона сидит, бровки хмурит, а в глазах бесы скачут — весело ему, как представит, какой тара-рам может иноземцам учинить. Прямо руки у него чешутся.

Переглянулись иноземцы.

— Ты, видно, Царь-Государь, не так нас понял. Мы силу твою знаем и меха любим — нам баталия ни к чему. Людишки мы торговые, нам не с руки из пищалей палить, да пиками в животы тыкать. Коли бы ты чего нам уступил, так и мы бы на попятный пошли и чего тебе надо привезли с полным нашим почтением.

— И чего взамен желаете?

— Пустяшный пустяк — землицы вашей, которая на штык с черенком черна, что уголь. Под ней что сыщем, тоже нам отписать. Лес сверху — под мачты корабельные рубить. Зверя с мехами ценными, чтобы без счета и пошлин бить да возить. И пасеки еще с пчелами и медом. А боле нам ничего и не надо.

Поклонились. Да еще сказали:

— А коли ты нас попросишь, мы с супротивником твоим беседы говорить станем, дабы баталию сию поскорей закончить. Мы политик хорошо знаем и умеем договоры писать и печаткой скреплять. А ты за то нам еще какие послабления в торговле дашь и чего-нибудь отпишешь.

— Как же мне баталию кончать, когда я ратников без счету потерял и ничего не добыл?

— А мы договоримся, что б тебе за то землицы отрезали, а ты нам с той землицы свой кусочек в презент дашь. Сие дело прибыточное — у тебя землица и у нас, а супостату впредь наука. А ратники сгинувшие — то пустяк-пустяшный, бабы у тебя справные, новых нарожают, поболе, чем прежде было. Захочешь — после новую баталию учинишь, а мы тебе пособим, потому как в том свой интерес заимеем, когда ты нам от новых добытых земель чего отпишешь. А то с двух сторон ватагами навалимся и всяк свой кусок возьмет, ты — отсюда до сюда, а мы вот так. И станем жить добрыми соседями, на что особый документ составим и печатки к нему пришлепнем!

А может и так, шибко всем эта баталия надоела, которой конца-края не видать. В казне сундуки паутиной да пылью взялись, как дале воевать? А иноземцы — они большой политик знают и может чего выторгуют. Спорить с ними себе дороже выходит. А им прибыльней. Все-то они как кафтан наизнанку вывернут и тебе же втридорога всучат. Свой-то народец понятный — с него три шкуры спустишь, да четвертую скрести начнешь, а он только мычит и глазками зыркает. А иноземец он обхождения требует, речей тонких, с вывертами. Ну их, к их люцициферовой маме…

— Ты Царь-Государь не сумневайся, мы люди торговые, нам не впервой чужой каравай делить. Мало будет, мы Послов призовем. Дело это верное. Чтоб сызнова воевать, надобно много руд поднять и без счету пушек наплавить. А мы тебе в том подмогнем, коли ты кузни в нашу пользу отдашь, пушки да пики покупать станешь, по цене, что Биржа даст и от податей на сто лет освободишь.

— Так поди дорого запросите?

— Твои Бояре еще поболе — у них карманы без дна. Они, как все растащат, после, все одно — к нам с поклоном придут, только это тебе, Государь, втрое выйдет. А коли мужику мастеровому доверить пушки лить, так он может их против тебя оборотить. Вот и выходит, что лучше нас тебе никого не сыскать. Мы завсегда готовы ближнему помощь сделать, когда себе не в убыток. У тебя в стране ныне разор случился и казна пуста, а у нас золота в достатке и товаров, чтобы народишко твой накормить и одеть, а без того они бузу учинить могут. Мы дурного не присоветуем, мы тыщу лет друг с дружкой воевали да мирились, оттого все про то знаем. Ежели победа на пустое брюхо, то всё одно народишко роптать станет, а коли даже побили тебя, но сыты все, то и простят с сердцем легким. Теперь тебе надобно о своем царстве-государстве помыслить, а твое от тебя не убежит, страна у тебя большая, народу без счету, будут пушки, ты кого хошь одолеть сможешь. Да не этих, а может иных, что поболе да побогаче, в чем и наш интерес имеется…

— А как же злато мое, что в подвалах ваших хоронится? — вспоминает, хмурится Государь.

— То был прежний договор, — вздыхают иноземцы, — Теперь надобно много судов учинить, чтобы мы могли печатки с дверок сорвать. У нас все по параграфу, никто за просто так ничего получить не может, а только ежели суд решение даст. Сие дело трудное и казусное и шибко долго тянуться может.

— А суд чей?

— Суд, понятно дело, нашенский, потому как золото у нас лежит. У кого золото — тому об нём и голову ломать. Судьи мантии бархатные оденут, законы поворошат, да вердикт обскажут, может и вернется чего. А мы покуда новый договор пропишем, крепче прежнего. Ты, Государь, не печалься, с нашей помощью ты во сто крат более злата-серебра обретешь, коли правильную торговлю с нами учинишь. А мы тебе за то, как мириться станем, поболе землицы вражей выторгуем с рудами да реками полноводными. Отчего выйдет тебе прибыток больше прежнего. Верь нам…

На том и столковались и печатки к бумагам приложили.

И всё как есть осталось, и все при своем — Царь при троне, бояре при нем и сундуках, добром набитых, казначей — при казне, Воеводы при наградах, иноземцы при землице и рудах железных. Мужики при том, что ране имели — при лаптях, рубахах нательных, да пустой похлебке, спасибочки Царю-Батюшке, что хоть этого не забрали. И служивый народ милостями не обошли — каждый получил медальку на грудь, да по два аршина земли. Где и упокоились.

Такая сказка-присказка. А дальше все стали жить-поживать, добро проживать. И я там был, мед-пиво не пил, по усам не текло, в рот не попадало. Да и не мне одному. Уж так у нас повелось, что кому — честной пир да свадебка с приданым, а кому жестокое похмелье, да обкусанный каравай.


Оглавление

  • Сказ про то, как один Царь-Батюшка царством правил, да на баталии ходил, виктории добывая
  •   Сказ первый — про царство-государство, да народец его
  •   Про большой и малый политик
  •   О Царской ватаге, да казне
  •   Сказ третий. О тайных людишках и промыслах их
  •   Сказ о военных баталиях первый
  •   Сказ о военных баталиях второй
  •   Сказ о военных баталиях третий
  •   Сказ о военных баталиях четвертый
  •   Сказ о военных баталиях пятый