Дело о "тёщином жемчуге" [Аврам Дэвидсон] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]



Аврам Дэвидсон

Дело о „тёщином жемчуге“



Это был яркий полдень после затяжного дождя и доктор Эстерхази решил сделать на паровом автомобильчике три обычных круга по Автостраде в огромном Частном парке. Он уже надел пыльник и потянулся за картузом, когда вошёл дневной швейцар.

— Да, Лемкоч.

— Господин доктор, экономка спрашивает, не будете ли вы так любезны оставить это у Вейтмондля, в „Золотом Олене“, на чистку, — и он поставил шкатулку на стол, поклонился и удалился.

Если бы хозяин экономки был зажиточным мясником или адвокатом из Суда Первого Округа, он бы, вероятно, сказал: « — Кем, чёрт побери, эта женщина меня считает — посыльным?» — но поскольку он был Энгельбертом Эстерхази, доктором медицины, доктором юриспруденции, доктором наук, доктором философии и доктором литературы, он промолвил лишь: — Да, конечно. — Он поднял шкатулку - это была маленькая, видимо, швейная шкатулка, с инкрустацией, которая отчасти выпала, отчасти собиралась выпасть и положил её в карман.

Херрек, его слуга, сидел рядом с ним, звоня в большой бронзовый колокольчик; Швебель, отставной железнодорожник, расположился позади, осторожно подпитывая топку. Они испытывали новое топливо, над которым Эстерхази некоторое время трудился — покойный граф Тунк-и-Тунк, много лет служивший консулом Триединой Монархии в Бостоне, в американской провинции Неванглия, был очарован деревьями под названием гикори и насадил тысячи их в своих поместьях в Трансбалкании и Центральной Германии: но нынешний граф обнаружил, что не может торговать древесиной, неизвестной в Восточной Центральной Европе — Эстерхази, как старый однокашник графа Бео Тунк-и-Тунка, захотел выяснить, не смогут ли брикеты, сделанные из опилок гикори, стать пригодным топливом.

— Ничего не теряю, — сказал граф Бео, пожав плечами. — Всё, что слышат мои управляющие, по их словам, когда предлагают лес на продажу, это вариации: «Ай»... или «Йой»... «Мы никогда не слышали ни про какое дерево кикори» и это, разумеется, так. Но, если мы назовём его, скажем... — тут он сделал паузу, в недоумении как его, скажем, назвать.

— Тункрючее, — предложил Эстерхази. — Тункрючее, Запатентованное в Америке.

Граф посчитал Тункрючее Американского Изобретения превосходной идеей; и так сделался другом доктора: но первый не имел в виду ничего, кроме экономического использования урожая, выращенного из сентиментальности, а последний надеялся создать что-то, что могло бы помочь сократить предосудительно разрастающееся — понемногу, но явно — использование транспорта на нефтепродуктах. Он понимал, что имеется множество паровых автомобилей, работающих на керосине или бензине или обоих, не говоря уже о движимых исключительно нефтепродуктами: но упорно предпочитал топливо, менее оскорбляющее глаза и ноздри. Уголь, как таковой, был предпочтительней; кроме этого, сказать о нём было нечего.

Словно подтверждая себе свою же точку зрения, через несколько улиц он заметил впереди огромный автомобиль Глютловикса, кондитерского магната. Сам магнат не страдал социальным честолюбием, но, поскольку его жена никак не могла почувствовать себя счастливой в новёхоньком замке, стоящем почти точно посреди сорока тысяч акров сахарной свёклы (самую точную середину занимал рафинадный завод), Глютловикс, пожав плечами, согласился перебраться в Беллу. Там, среди прочих вещей, как видно, необходимых для счастья фрау Г., он приобрёл автомашину. Он не экономил ни на цене, ни на размере новых вещей: его авто работало на нефтепродуктах, пожирая масло и, во время поездки, позволяло заглядывать в окна на вторых этажах зданий. Глютловикс всегда высматривал, были ли на столах его конфеты, его сахар или его джем; она лишь глядела на своё отражение в зеркалах или окнах.

И как всегда, при совместной поездке, пока Эстерхази был за рулём, Херрек беспрестанно звонил в колокольчик. Это не только побуждало нервных пешеходов сойти с дороги, но и позволяло погонщикам беспокойных лошадей соответственно ими править, даже, если было необходимо спрыгнуть и схватить лошадь за голову. Иногда зеваки считали забавным поглазеть на вставшую на дыбы и ржущую лошадь: но лошадь такое забавным не считала: иногда кони шалели от страха, мчались по тротуарам, сбрасывали извозчиков или пассажиров и топтали людей; а иногда они скакали прямо сквозь новомодные листы оконных стёкол, раня себя так, что их приходилось умерщвлять.

Но теперь подобные инциденты происходили всё реже.

После традиционных трёх кругов по Автостраде, Эстерхази съехал на обочину. — Кочегар, как работает новое топливо? — спросил он. (Возможно, было бы изысканнее обращаться к нему французским эквивалентом, но Швебель, во-первых, не знал, что означает слово шоффёр[1]; а, во-вторых, был очень горд оставаться тем же, кем он был на Королевских и Имперских Железных Дорогах С-П-Т.