Гражданин по ГОСТу [Ольга Ивановна Блинова] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Ольга Блинова Гражданин по ГОСТу

Первая часть

«Винтики»

Чёрный смоляной дым обволакивает цех. Слышится мерный стук механических колёс, бившихся с загробным стуком друг о друга, исполняя похоронный марш станинных механизмов. Густой поток серого облака взвился высоко в рыжеватое небо, окрасившееся выхлопными газами и тусклыми персиковыми фонарями, чьи стекла облепили пыльные хлопья мокрого снега. Сквозь треснувшееся стекло сочился вязкий масляный свет, скользя жирным пятном по чертежам очередного таинственного творения юного механика. А вот и он сам. Над скрипучим металлическим столом, сваренным из остатков железных пластин, стояла склонившаяся фигура человека. Прокряхтев нечто невнятное и прикрыв лицо рукавом грубой рубашки из холщовой ткани, мальчишка вытащил из кармана механический карандаш, чуть чётче повторив ранее сказанные слова:

– Ма-ра-нья… Мда. Где бы только я мог ошибиться? —взъерошив сальные волосы и стряхнув с головы кислые стружки, механик потянулся серым комком, напоминавшим мышонка, стирая неверную запись. Протёртая керосиновая лампа осветила веснушчатые щёки, обременённые красотой, нос-картошку и небольшие карие глаза, в которых лишь изредка посверкивало отражение чертежей.

– Александр! Ты ещё долго собираешься мариноваться в своей мастерской? Прочим между, твоя смена подходит к концу, а окна до сих пор зашторены.

Дверь с глухим скрипом распахнулась и на пороге вырос широкий силуэт главного заведующего заводом. Испуганно вздрогнув и чихнув прямо на чертежи, мальчишка, словно кролик, услыхавший выстрел, подскочил и глупо похлопал глазами, неловко остановив мечущиеся зрачки на мужчине постарше.

– Здоровы будьте, Пал Юрьич. —поспешно отерев руки о коричневый комбинезон, юнец подошёл к руководителю. Его свежие розовые губы разлились в жирной улыбке самодовольства и лёгкой снисходительности.

– Какой уж Павел Юрьевич. Это имя уже старо, прошло уже семь часов, так я уже мистер Бьюргенс. Арчибальд Бьюргенс.

И тебе не помешало бы сменить своё именование на нечто более свежее, не щеголять же тебе с номером Единого документа на груди? Уж не думаю, взгляни уж лучше сюда.

Инженер повиновался и послушно посмотрел на пластиковую страницу, без большого энтузиазма всматриваясь в большие серебристые буквы, собиравшиеся в предложение: «ЕЖЕЧАСНЫЙ ИМЕННОЙ ВЕСТНИК».

– Сейчас снова в моде имена на букву «Б», дворянского происхождения. Может быть, тебе подошло бы… Брэм? Или нет! Брут!

Мужчина хохотнул, похлопав по плечу юношу, отчего тот залился бордовой краской.

– Уж Вы извините, но мне Сашкой жить спокойнее, не зовите меня в друзья дедушке Цезарю. И Вы тоже зовите попроще, нам эти перемены ни к чему.

Щелочки окрашенных в золотой цвет глаз внимательно уперлись в неаккуратное лицо напротив.

– Твоя воля. Не забудь, завтра мы отправляемся всем составом в картинную галерею имени Первого Члена Комитета Искусств! В ближайшее время вновь будет продемонстрирована "P&FuW.12/8". Признаться, год тому назад, во время открытия после реставрации, я не успел хорошенько рассмотреть эту славную картину. Подумать только! За это полотно готовы отдать баснословные суммы тысячи богачей, однако подлинник все ещё доступен нам – простым смертным. Это ли не истинное великодушие!

Неопределённо кивнув и сделав шаг в темную ученую обитель, Саша прикрыл дверь за собой, бросив в щель:

– Приду я, приду, как не упомнишь про этакое зрелище.

– То-то же, удовлетворенно прокряхтел начальник-с-новым-именем, после чего сложил бумажку и подбросил вверх, заставив ее рассыпаться в пыль. Он глянул на часы.

– Не проспи: сбор ровно в девять часов около главного входа.

Скромно попрощавшись, Саша возвратился к столу, вызволив из-под кипы бумажек обрывок случайно залетевшей газетки. На потертой бумаге красовались три буквы когда-то громкого заголовка, утонувшего среди миллиона таких же важных слов.

– Не забудь… Как же тут, раз сто уж повторил, недовольно бормочет себе под нос скромный раб науки, меланхолично складывая в стопки многочисленные рукописи. Покидая кабинет, Александр запирает на ржавый ключ скрипящий замок и поднимается по дребезжащей лестнице наверх. Сквозь мрачную мглу и копоть рвётся навстречу жужжащий свет серебристых ламп, пришивших к потолку и нехотя отдающих короткие яркие вспышки металлическим скамейкам и сверкающему кафелю, с сердитым фырканьем принявшего следы пыльной грязи чужих сапог.

– Ну-с, до следующего утра, винтики мои

Удовлетворенно хрустнул костяшками пальцев, молодой человек оставил ключ в крохотном железном ящике, вслепую настукивая кнопочную комбинацию. Широкие двери с пыхтением отворились, прощаясь с последним покинувшим работу механической трелью. Подмигнув повисшему датчику, Сашка ступает на мокрый чёрный снег, слегка ускорив шаг. На веснушчатых щеках оставались вязкие грустные капли, крепко державшиеся за кожу.

«Утро»

Летят года, проносятся рассветы,

Вперёд со свистом, рвутся поезда.


По снежному покрову прокатилась с глухим стуком песня, ухнув в открытый люк у пешеходного перехода. Он почти бежит, небрежно глядя на часы, выдыхая из покрасневшего веснушчатого носа морозный воздух. Стоит поторопиться? Впрочем, это не станет лишним.


А мы – дешёвые, тщеславные поэты,

Лишь поспеваем там, где гонит нас мечта.


Шуршание голосов становится все громче. Впереди небрежно мелькает синеватый свет дорожных полос, скалящихся из-под рыхлых разводов слякоти.


Наступит вновь двадцатое столетье,

Но не забыты прежние творцы.


Остановка. Машина проносится почти безмолвно, обдав резиновые сапоги липкими брызгами.


Пестреет на людях порока многоцветье

И строятся все новые дворцы.


Больной исполин просыпается от лихорадочного сна, разминая вибрирующие лёгкие свистом поездов и вздохом тоннелей. Высоко, где-то над блестящими сводами стеклянных крошек-небоскребов, пробудились церковные колокола, поднимая золотистым блеском персиковое хмурое солнце. Пыльное, затхлое, умирающее солнце. Сквозь тучи едва протискиваются едкие рыжие лучи, отражаясь от сияющих реклам шампуней и квартир. Выгоднейшие предложения Круперса! Покупайте шампуни Круперса! Покупайте квартиры Круперса!


Уж человек не раб науки серой,

Он волен делать то, чего его душа

Сама желает, боле слабой верой

Сгрызает хвост большой сама себе змея,


Скромный звон окружает пеструю толпу людей, идущих плотным потоком навстречу механику. Фантасмагорическое зрелище предстало прищуренным уставшим глазам трудяги, заставив того спрятать голову в колючий клетчатый шарф, как под крыло. Зелёные, синие, розовые, красные, наряды мелькали под больным свечением мутного диска, сливаясь в дружный хор какофонии неясных голосов. Прижавшись к бетонному забору, рабочий поспешил пропустить шествие детищ кисти неумелого художника-импрессиониста, подражавшего великим мастерам рухнувшей эпохи. Причудливые рисунки и знаки окружали их лица, но вот рты почти что синхронно исполняли псалом, слившись единым телом и разумом.


И в городке, который год без званья,

Где каждый муравей важнее, чем король,

Вдруг развернутся милости признанья,

И каждый вывернет на сцене свою роль.


Последние строки пропеты. Колокол стих.

Как резко погрузилась в тишину болотная толпа, остановившая волну у одного из щитов, поднимая головы к кружащимся механизмам. На одном из широких столбов, под самыми облаками, возникла человеческая фигура, ростом около семи метров. Приятное молодое лицо с символами стрелок под глазами и небрежные волосы обрамили голубоватым свечением мужчину, а рупоры зашуршали мелодичным стрекочущим голосом.


– Доброе утро, дорогие дружочки!

Сейчас настало время нового дня.

Одиннадцать часов сто семнадцать минут, сорок пятого августа. Сегодняшняя мода – воспоминания о будущем, приобретайте серебристые костюмы Льюи. Современные костюмы Льюи – костюмы космических героев старого времени!


Муравейник вновь зарокотал и расползся по своим важным делам, перекатываясь с рук на ноги, подскакивая на пружинах или плетясь под гнетом собственных мыслей. Игривая волна подхватила с собой медлительное коричневатое пятно, увлекая к станции лиловой электрички, парившей над чёрными рельсами.

Скользнув в раскрытые радушные двери, Шура остановился подле сверкающего табло, сверив время со старенькими наручными часами с поблекшим циферблатом. Толстые неопрятные цифры с острыми уголками ехидно оскалились, померкнув через несколько мгновений. Невесело почесав затылок, инженер проходит вглубь вагона, чуть было, не запнувшись об инсталляцию, лежавшую под ногами с кислым амбре немытого тела. В вагоне тикает мелодичная музыка, а на небольших экранах поблескивает знакомое улыбающееся лицо Третьего Члена Комитета Искусств – чудного молодого человека, отвечающего за досуг граждан, ежедневно представляя всеобщему обозрению интереснейшие кинофильмы и театральные постановки. А как же его потрясающие картины, заставлявшие тысячи тысяч собираться в галерее во время презентаций?

Отведя взгляд от бездомного, механик чуть приближается к монитору и мечтательно вздыхает, с любовной бережностью рассматривая простое на вид устройство. О, как много славных проводов спрятано под кристаллической поверхностью. Какие таинства хранят в себе комбинации звуков и мелькающих ячеек в этом таинственном муравейнике, окружающем жителей ежедневно.

– Ах… Что за прекрасное зрелище! Как они могут не замечать этакой красоты?

Неподалёку от Александра раздаются счастливые трели юного голоса.

– О… а… О… Тут… знаете, это неплохой экземпляр для электрички в нашем райончике. Наружный слой на редкость хорошо сделан, не оцарапали даже. Броня!, хлопнув себя по колену с явным желанием взглянуть на невольную собеседницу, инженер бросает короткий взгляд на стоящую миловидную даму с коротко стриженными волосами. Однако, улыбка быстро сползает с глупого лица, заставляя механика опустить лицо как можно ниже. Красавица говорила вовсе не с ним, а с подругой при помощи незаметной гарнитуры, вшитой пластины как раз у ушей. Оконфузившемуся молодому человеку в нос ударил вновь кисловатый телесный запах, заставив с большим раздражением глянуть на бродягу, перегородившего проход. Подумать только! На дворе скоро настанет вторая половина двадцать первого столетия! Гневная внутренняя тирада оканчивается столь же быстро, как и началась с вибрацией дорогого устройства под шапкой «падшего». Он с серьёзным видом отвечает на вызов более чем серьёзным голосом, обещая кому-то по ту сторону связи скорое представление нового проекта по оформлению квартир. Квартир Круперса. Неловко переступив через длинные ноги «инсталляции», Шурик поспешно отходит к концу вагона и отвлекается от созерцания. Что же, вскоре поезд прибудет к станции назначения, сопровождающим бодрыми обрывками рекламных слоганов, мешающих хуже истреблённых когда-то комаров и мошек.

«Бездарь»

Гладкий монолитный автомобиль мягко шуршит шарообразными колёсами, сливаясь матовым силуэтом с чернеющей поверхностью дороги.

– Выключи немедленно музыку! С этаким вкусом здешних радиолюбителей рискую превратиться в ипохондрика раньше срока!

Позади водителя, широкого мужчины в возрасте пятидесяти лет, раздаётся недовольное шипение пассажира, очевидно пожаловавшегося на громкую работу радио, вторившего рекламу вновь и вновь. Шофёр послушно взмахивает рукой и погружает салон в долгожданную тишину, слыша лишь бормотание за своей спиной.

Молодой человек лет двадцати трёх на вид напряжённо подергивал пальцами над голограммой клавиатуры и рассержено кусал ноготь большого пальца свободной руки.

– Вы не беспокойтесь сильно, на выставку не опаздываем. Техника-то нежности требует, аккуратности.

Простодушно заявляет мужчина, на что пассажир лишь отрешённо фыркает, небрежно отбросив от глаз нависшую чёрную прядь.

– Видал в погребальном пакетике с семенами подсолнуха этих ничтожных созданий. Не представляешь, как же приелись эти… корыстные и хвастливые звери. Масса! Изо дня в день они, как овцы, шатаются от луга к лугу за своим верным пастухом, ещё не зная, что завтра им суждено отправиться на скотобойню-, журналист высокомерно хмыкает и продолжает, —А, впрочем, так ли им много нужно? Каждый час их рыбьи мозги забывают свои имена и придумывают новые, что же мне самому остаётся делать? Только поддаться воле толпы и безропотно исполнять их ежеминутные желания. Они не имеют понятия, чем себя занять без электронного помощника, что ещё придумать без нужного вещания! Каждый день подавай им новый повод собраться вместе и покричать с плакатом в зубах. Вот, совсем скоро будут выборы очередного члена Комитета на месяц, а кому ещё и перебирать из этой кучки отбросов самого интересного? Кого же ещё представить? В прошлом месяце это была, кажется, любительница керосина… а в позапрошлом? Не воспоминаю. Ах, чем же мы снова будем недовольны завтра? Быть может, отсутствием эмоций и прав роботов? Или же недостаточным количеством стекла в окнах небоскрёбов? Нет! Нет-нет, это уже приелось совершенно несчастным глазам, нет никакой возможности творить… Бедняга Бездарь, страдания юного Вертера ничто в сравнении с твоими душевными терзаниями загнанного поэта. Всё, всё, черт побери, мы приравняем к нашему рублю и оценим неоценимое, продадим непродающееся, купим непоку…!

Внезапная тирада оборвалась вызовом на бортовой панели. Скромно извиняясь, водитель принял его и на экране появилась детская кудрявая головка девчушки лет пяти, а в динамике зазвучал хрипловатый болезненный голосок сидящей на больничной койке девочки.

– Юсенька, солнышко, папа сейчас на работе. Как твое самочувствие?

–Уже совсем-совсем не болит горлышко, папа! А ты помогаешь машинке ехать, да?

Но милый диалог был прерван возмущённым покашливанием сидящего позади. Смущённо попрощавшись с малышкой, водитель быстро оканчивает звонок и сосредотачивает своё внимание на дороге. Впрочем, искусственный интеллект сам прекрасно справлялся с поставленным маршрутом, шофёру оставалось только лишь контролировать парковку.

– Кажется, уже говорилось, чтобы ты не отвлекал от мыслей! Перезвонил бы позже-, сердито глянув на побледневшего водителя, художник выпрямился и соизволил продолжить свои рассуждения, -Человеку больше ничего не нужно, кроме развлечений в кругу таких же безропотных ничтожеств, потребляющих и потребляющих приносимые им блага. А как же высшие ценности? Семья вот, к примеру. Как много отцы проводят времени со своими дочерьми, скажи честно? А все работа! Проклятая мышеловка, в которую загоняются клерки и бегают там, как в колесе, зарабатывают капитал… А если завтра твоего ребёнка не станет? Не уделишь ему и пять минут, ни на что не годный родитель! О времена, о нравы! Мы катимся в бездну, понимаешь? Мы на пути гние!..

Автомобиль резко останавливается на парковке подле галереи, заставив пассажира больно впечататься носом в спинку переднего сидения. Мужчина угрюмо смотрит вперёд, ожидая, когда назойливая помеха наконец-то покинет транспорт, внутри искренно жалея о чрезмерно аккуратной системе торможения.

– Мы на пути гниения, гражданин! -промычал молодой человек, потирая лоб.

– Мы приехали, гражданин. Оплата как обычно?

– Тц… Прекариат дрянной, как обычно! Лишь бы о заработке им думать!

Дверь плавно захлопнулась, несмотря на резкость движений Третьего Члена Комитета Искусств и тот поспешил к большим открытым дверям, ласкающих прохожих изящными витражами.

Саша, сойдя на нужной остановке, торопливо спустился вниз по эскалатору, огибая прохожих при надобности. Нехорошо, однако, вышло! Из-за неполадок на путях расписание сбилось и бедный механик опоздал к часу назначенной встречи на целых пятнадцать минут. Директор рассердится и непременно сделает выговор несмотря на обстоятельства, совершенно не зависящие от мечтательного инженера.

Впопыхах сверив время на часах и слегка замедлив бег, Саша вздрагивает из-за внезапного потока брани, обрушившегося на ни в чем не повинного робота-уборщика, мирно уносящего из-под ног какого-то незнакомца смятый стаканчик из-под кофе.

– Жестянка дрянная, чтоб тебя на эскапады переплавили!

Нога отбрасывает трудягу к обочине, а сам парень исчезает за цветастыми дверьми. Пришедший в истинное негодование подобным обращением с изящной техникой, мальчишка опускается на корточки и бегло осматривает вмятину, вытаскивая попутно из кармана небольшой магнит.

– За что же так с тобой, а? Чай, сам он улицы не метёт, так хоть бы обошёл. Не три рубля материалы стоят!

Магнитик припал к металлической стенке, приоткрывая крышку и позволил Шурику заглянуть внутрь. Наскоро проверив проводки короткими нажатиями, он оставляет в покое механизм и запускает его вновь. Работает исправно, как любимые электронные часы! Он подбирает брошенный мусор, отправляя его в урну, а сам спешит к коллегам.

«Галерея»

Голоса заискрились в темноте коридора. Десятки размалёванных лиц стояли перед светом нижних фонарей, переодически переглядываясь меж собой и помигивая резкими словами, рвавшими монотонный гул. К происходящему на скромной сцене те были равнодушны, нарочито игнорируя робкий голос щуплой девчонки, сжимавшей в пальцах ткань юбки. Белёсые глаза бегали по головам окружающих, мечтая найти хоть одного заинтересованного слушателя, кому были бы не безразличны изображённые на зелёном полотне парящие птицы в небе, бившиеся о скалы розовых облаков вдребезги.

Но что-то вдруг заставило замолчать зевак, до этого мгновения обсуждавших недавно ставшее модным произведение.

Некто неспешно прошествовал по образовавшемуся коридору разношёрстных скучающих созданий, безмолвно наблюдавших за шедшим. Замерли рабочие. Замерли художники. Замерли писаки. Все ждали оглашения единственно верного мнения.

Бездарь, вздыхая без всякого азарта, щёлкнул пальцами. Толпа вздохнула большим слаженным организмом.

– Какая пошлость, -наконец-то заявил молодой человек, косо глядя на степенно меняющиеся улыбки, скалившиеся в солидарности. Девчонка побелела, спиной прикрывая картину, -Пошлость ли? Увы, сказать не могу точно, сейчас будто кажется, это действительно шедевр, -насмешка на губах искаженной проекцией ложится на уста слушателей, —А говоря откровенно, безвкусица, -организм вздрогнул, оглашая зал свистом, —Безвкусица, воистину достойная болтаться в галерее. Дорогие дружочки, повесим же это великолепнейшее произведение прямо напротив "P&FuW.12/8"! Вперёд! Время дорого стоит!

Свет зажегся. Дрожащую девицу небрежно оттиснули к краю сцены, забирая полотно грубыми руками. Оно, вскоре, занимает почётнейшее место, теряясь среди похожих друг на друга пятен. Бормоча благодарности, та стремится ухватить за руку спасителя, однако тот только снисходительно всовывает в закоченевшие пальчики подписанную фотографию.

В прекрасном светлом помещении засновали небольшие группы людей, крохотными стадами пасшиеся около картин на белоснежных больничных стенах.

Искрились многообразием висящие под потолком битые стекла разных форм и размеров, а под ногами оставались крошечные кучки мусора, гордо именуемые современным искусством. Гладкую белизну украшали лишь яркие пятна различных размеров и форм, заточенные под стеклом с крохотными табличками в углу.

Около одного такого полотна стоял сам художник, гордо закинув на плечо шарф.

Бездарь тонул в лучах славы, не без собственного удовольствия рассказывая заворожённым гостям только что выдуманную историю одного из своих шедевров. Кучка болванчиков с большим восторгом внимала каждому слову, доносившемуся из уст Третьего Члена Комитета, при этом вовсе не интересуясь изображением на полотнище. Оставив их на обсуждение великолепнейше изображённой чёрной линии, пересекавшей белый холст, творец бодрым шагом направился дальше по коридору, бросая брезгливый взгляд на посетителей. Только взгляните на этих бестолочей! Они блаженно соглашаются с каждым словом своего маленького божка, поглощая, как морские губки, тишину галереи. Бездарь холодно осматривает столь презираемую им группу твердолобых попугаев. Какая скука… а это ещё что за юноша, стоящий около одной из самых популярных картин здесь? Кажется, какой-то рабочий решил обогатить свой скудный багаж знаний походом в культурное место. Художник с усмешкой рассматривает испачканные резиновые ботинки посетителя, бесшумно приближаясь со спины.

– Позвольте поинтересоваться, достопочтеннейший-, нарочито вежливо начал журналист, приготовившись начать запись их диалога. Подошедшие ближе гости с интересом приготовились наблюдать готовящееся представление, —что Вы видите на этой картине? Не стесняйтесь, говорите откровенно.

Бездарь, самодовольно улыбаясь, приготовился слушать ответ. Быть может, имитируя модные мнения, рабочий восхитится пролитым на холст кофе, а может быть и презрительно отзовётся о видимой мазне. Идей, впрочем, не столь много.

– Вы уж меня извините, но здесь, знаете ли, что-то пролили, как масло машинное.

Честно признаётся механик, отряхивая от пыли руки и отходя чуть в сторону от прелестной картины. Колкость, вот-вот готовившаяся вылететь, застряла где-то в горле творца, заставив того лишь изумлённо уставиться на мальчишку. Голова опустела в один момент от накатившего возмущения и изумления, не позволяя сказать ни единого толкового слова.

– Наверное, по ошибке вывесили, да убрать забыли.

Скрипнули зубы родителя полотнища. Бездарь косится на усмехающуюся толпу, ждущую продолжения зрелища. Они его получат. Несомненно, получат.

– Так Вы, должно быть, мыслитель?

Небрежно роняет иронический вопрос Бездарь, не прекращая запись молчаливой сцены, не выпуская из взгляда камеры веснушчатого механика, смевшего своим приземлённым невежеством осквернить самого представителя Комитета Искусств. Однако, так дело не пойдёт! Пристыдить своей ущербностью известнейшего человека этого дрянного города, при этом оставшись безнаказанным? Пусть совесть Бездарь продал в первую очередь, получив свой первый миллион, но подобного поступка он спустить с рук не хотел. Определённо, в воспалённом разуме возникло нечто поистине подходящее для возмездия непутевому мальчишке. Что скажут граждане при виде такого Избранного члена Комитета Искусств? Наверняка придут в истинное изумление! Да… Так просто одет, так просто мыслит. Славная находка, заблудившийся голубь в райском саду. Быть может, именно это и требуется искушённому потребителю элитарных штучек? Щёлкает вспышка чужого фотоаппарата.

Инженер смущённо оборачивается на журналиста, при этом попятившись назад, как перепуганный резким хлопком зверёк из зоопарка, ставший ненароком виновником всеобщего внимания.

– Смотрите, липофреник дорогой наш, в объектив, скоро Вы станете звездой! Не стоит так смущаться.

По залу прокатился заговорщицкий шёпот. Сотня любопытных глаз уперлась в пару, стоявшую возле большого каштанового пятна на холодной стене. Бездарь с вызовом смотрит на Александра, не выпуская из рук камеру, предвкушая узреть реакцию загнанного животного. Словно охотник, направивший ружьё на лиса с ценной шкурой, он зажимает кнопку. Вспышка. Ещё, ещё одна! Хлопки раздаются, сливаются единым шумом, оттесняя будущую шапку в угол.

Сердце клокочет. Стук его не слышен под резкими клокотаниями световых орудий. Звенят шаги, слышатся голоса, урчит лёгкая техника. Саша отталкивает в сторону очередного пройдоху с блокнотом в руках, унося ноги к стеклянным дверям. Кажется, за ним нет погони! Вынырнув из плена фотоаппаратов и камер, Шура приходит в себя, низко опустив голову. Нет, нет, нет, скорей отсюда в любимую мастерскую. От коллег точно не уйдёт это представление, навек отпечатавшись на страницах электронных газет. Маленький силуэт, влившийся неуклюжими шагами в толпу, покидает центральную площадь, окружённую причудливыми строениями. Вот маленькая церквушка, спрятавшаяся между алебастровым муравейником и пятиэтажной развалиной, выглядывая золотистым куполом. Под ногами чавкает грязь. Грязь ползёт по тротуарам, стекая на проезжую часть, вновь хлюпая гнусавым голосом журналиста с фотокамерой.

– Видали?! Какое прелестное убожество! Неужели в действительности полагает, будто бы картина великого Третьего ничего не стоит?

– Чудак! Полагаете, он аскет?

– Предположу, меценат!

– Нет-нет, липофреник!

– Маразматик?

– Прокреатит!

– Вы считаете?

Визгливые писки оставшихся механиков, толкавшихся у соседней кучи мусора за стеклом, бурно обсуждали внезапный побег опоздавшего, глубоко сокрушаясь столь примитивнейшим поведением.

– Не иначе, он пьян!

– Прочим между, сюда не явиться вовремя – чудовищное преступление!

– Полагаю, он нигилист, вот и весь ответ.

Держась чуть поодаль, Бездарь с присущим ему легчайшему отвращению прислушивался к голосам окружающих, степенно подходя к покорно щебечущим работникам завода.

– Милые дружочки! Попрошу минуточку вашего славного внимания!

Тот громко щёлкнул пальцами вот вздернутой вверх руки, наблюдая за обращёнными собачьими глазками, скрывавшими тихое тявканье за пределами порочного святилища.

– Не столь давно, как вам хорошо известно, в галерее Комитета появилась новая жемчужинка. Конечно, вы уже хорошо знакомы с творчеством известнейшей художницы Нефинеи, не правда ли?

Головы закачались в серьёзны кивках, обращаясь друг к другу с нарочитой вежливостью и почтением. Недоверчиво и гордо присматриваясь к вывешенной картине, никто из них и не подумал бы сказать о том, как криво она повисла на гвоздике, мучая шейные позвонки долгим склонением к плечам.

– Признаться, подобного не доводилось видеть уже давно, однако, как вы можете сами убедиться, эти девиантные перья весьма недурно смотрятся в сочетании с изумрудом неба.

– Браво!

Послышались хлопки чуть в стороне, восхваляя небрежные каракули,

– Потрясающе!

Вильнув в сторону от полыхающих вспышек, художник застыл лицом к перекрашенному холсту с большим рыжим пятном поперёк изображения. Звуки степенно глохли за стенкой черепа, постепенно становясь все тише и тише. Часы посещения кончались.

– И все-таки, он до безобразия прав.

Обратился он к собственному творению, с сожалением глядя на примелькавшуюся подпись в нижнем углу. Осторожно подкравшись ближе, художник чуть приседает на корточки и смотрит на остатки голубоватых пятен на нижней рамке, горько хихикая.

– Попугаи и рыбы… Пошлость молодого поколения, проданная под слоем белого масла и кофе за миллионы.

«Комитет Искусств»

Под сенью электрического света лилового оттенка, испарявшегося в широких экранах с мелькающими изображениями привычных до боли глаз пятен, просачивается чёрная тень.

Глаза Бездаря загораются недобрым огоньком тлеющих мыслей, подгонявших раззадоренного творца к серому кабинету.

За круглым столом уже ждут двое: Роза Альбертовна и Мокий Авраамович. Немолодая дама в аккуратном твидовом костюме бегло просматривает сделанные фотографии и несколько мрачно кивает, поднимая завитую в кудри голову на стоящего неподалёку журналиста. Нахохлившись и приосанившись, молодой человек вальяжно садится в кресло и тянется к карману, намереваясь достать сигарету, однако строгий всплеск чужого взгляда заставляет руку плавно перенестись на колено.

– Васик, -женщина поправляет очки в тонкой серебристой оправе, словно готовясь отчитать нерадивого ученика за пропущенный урок, —Ты предлагаешь этого юношу на должность Четвёртого Члена Комитета? Надеюсь, это не очередная шуточка.

– Какие уж шуточки, Роза Альбертовна! Решение же абсолютно, как никогда доселе, -Бездарь расслаблено ухмыляется и лукаво щурится, —Поймите же, из месяца в месяц этим скудоумным надоело видеть подле нас очередную чудаковатую выхухоль. Кого в Комитете только не было! Ходячий памятник современного искусства, отпиливший себе ногу? Глотатель лягушек? А как же та девчонка с живой птицей в волосах? Нет-нет-нет, подобной серости им хватает. Потому, хотелось бы взять нечто совершенно не мозолящее рассудок. Нечто настолько простое, понятное даже младенцу. Уверен, этот мальчишка произведёт фурор.

– Фурор ты, Басенька, уже произвёл. И не однажды. Хоть месячной давности случай. Ох, как вспомню – сердце разболится.

– Роза Альбертовна, Вы отвлекаетесь от темы. Раз возражений не предвидится, всего лишь утвержу кандидатуру этого мышонка. Хотя, сперва бы отыскать его данные: представьте, ни единой личной фотографии в реестре. Тоскливейшее зрелище, аскет, по-видимому. Однако, ни один уважающий себя аскетишко не стал бы отзываться об уважаемых и признанных продуктах столь же нелепо, как отозвался этот юноша. Представьте только, он заявил, будто бы что-то пролили на полотно несравненное детище гениального ума – ошибка!

– Разве не ты ли мне хвастал, точно ты совершенно случайно толкнул ногой кофе и теперь продаёшь свою оплошность за огромные деньги. А Мокия Авраамовича мы не спросим? Между прочим, он является Первым Членом Комитета, мы непременно должны посчитаться с его мнением.

Бездарь неохотно оглядывает сухую старческую корягу с застегнутым под горло воротничком.

– Сперва пусть челюсть не забудет вставить, не терплю шамканья этой черепахи. Сегодня время стоит достаточно и намерений ждать конца рассуждений о великих художниках забытого века нет. К тому же, кто бы ещё, если не истинно талантливый человек, отдал бы простой холст с кляксой за несколько миллионов долларов очередному меценатику? Жду Вашего исключительно положительного ответа, Роза Альбертовна. Народ сыт по горло хлебом, а от зрелищ его мутит, позвольте же теперь представить пёстрому болоту болваночку потише! В конце концов, каждому надоело вновь перечитывать однотипные заявки этих бездарных вопящих созданий. Ушам, знаете ли, тоже необходим отдых.

Представительница опускает глаза на изображение и утвердительно вздыхает, отмахиваясь от настырного парнишки. Пусть уж делает то, что считает нужным, воля Розы здесь абсолютно, увы, бессильна.

– Концептуальненько! Позволите откланяться, уважаемая Вторая?

По-змеиному мурлыкнув, художник выскользнул за дверь с крайне удовлетворённым видом, оставив наедине стариков. Щекотящее предчувствие горьковатого триумфа растеклось по рукам и ногам, придав большей уверенности жажде устроить представление.

«Мастерская»

Возвратившись в свою скромную обитель в несколько подавленном настроении, Александр прикрывает за собой дверь и мрачно перебирает скомканные чертежи, так некстати брошенные на осиротевшем скрипучем столе. Понемногу мысли о недавнем происшествии подернулись пеленой иных раздумий, исчезая где-то на потерянных задворках, словно вчерашняя статья из короткого подобия газеты.

Пусть уж художники сами развлекут себя потехой над серостью. Александр, склоняясь над очередным чертежом, задумчиво повертел в пальцах механической карандаш, проводя тонкую линию. А что же все-таки было изображено на этом несчастном холсте? Не могли ведь умные и образованные любители культуры восхищаться обыкновенным пятном?

Саша отложил инструмент и, припоминая расплывчатый образ не без труда, почесал затылок. Что можно видеть в этом пятне? Может быть, это бабочка такая? А если здесь были выражены одному художнику ведомые чувства, потерянные в красках? Проклятая картина! Внутри головы расползалось это глупое изображение. Буйство капель и потеков. Он должен снова увидеть этот тщедушный шедевр! Переключаясь за планшет, Шура без особенных трудностей вывел на экран картину, изумлённо потирая подбородок. Клякса. Самая обыкновенная клякса! Вот, здесь должен был располагаться след от стаканчика, а здесь небрежные остатки напитка. Какой же вздор. Юноша разочарованно потирает лоб, браня себя же невеждой. Какой позор. Как смотреть теперь в глаза окружающим? Действительно, притвориться мыслителем? Диогеном в своей крохотной бочке на заводе? Лишь не давай смотреть в глаза, пока не раскусили ложь. От скуки просматривая короткие вечерние новости, механик все больше и больше удручался. Взглянуть бы на своих успешных сверстников: художники, поэты, музыканты окружили своими творениями мир. А много ли толку в таком мире от простого механика? Даже собственные коллеги прекрасно разбирались в искусстве, как, впрочем, даже ребенок сейчас.

Удручённо выключая устройство, Александр сосредотачивает своё внимание на синих бумагах, по старинке орудуя пластиковым транспортиром. Рождённый ползать, летать, однако, не может, да и пусть не пытается напрасно. А если бы и ползали мы по земле, что и толку? Стали бы тогда ввысь подниматься космические корабли? А воздушные станции, парящие под самым солнцем? Саша задумчива потирает подбородок и решительно покидает берлогу, намереваясь узнать чуть больше о достоянии галереи. Грешно не обратиться за помощью к знающим людям, тем более, наверняка понимающих тайный замысел великолепного полотна.

Первый, к кому захотелось заглянуть, оказался коллега по цеху – жилистый мужчина лет тридцати с причудливо подвитыми усами вчерашней моды, большому труженику по прозвищу Калин.

Внимательно выслушав вопрос, тот покрутил один ус и усмехнулся.

– Тю, Санька, кто бы такие вопросы задавал! Искусство штука непростая, иногда его понимать и не надо. Полюбуйся и кивни, сойдёшь так за умного, авось и на деятельность пригласят. Меня вот так сюда устроили, шестой уж год работаю. Тебе бы к Канарейке сходить, уж она поболе моего знает. Одну из ее работ в Галерее выставляли, представь себе.

Поблагодарив мужчину, механик отправляется к скромному кабинету, где днём и ночью слышался беспрерывный шорох звенящих принтеров и стук чужих ног. Канарейка, или как её ласково называли, Птенчик, лежала на небольшой кушетке, сосредоточенно сверля карими глазами мелькающие строки, прыгающие по сияющему прямоугольнику.

– Ты про "работу" Бездаря?

Послушай меня хорошенько, мой мальчик, бездарность бездарности рознь, но в это гнездо змеиное не смей и нос совать – откусят и не подавятся. Крыса крысу загрызет, а этот коммерсант ими помыкает как ему вздумается, искусством истинным в Комитете и не пахнет. Такой безвкусицы ты не увидишь больше нигде, уж на заборе живописней будет каракуля, нежели не холсте, проданном за миллионы. Оставь ты попытки разобраться, дрянь это. Шёл бы лучше, скажем, полы протер, нечего приставать к кому ни попадя.

Александр, крайне озадачившись, прикрывает за собой дверь и разочарованный возвращается в свою каморку, решая поискать отзывы в сети. Может быть, там найдётся действительно разумный человек, разбирающийся в искусстве? Однако механик вновь терпит поражение. Обилие иностранных обозначений окончательно запутали тугой разум, поселив в нем неясные образы обозначений и понятий, понятных каждому человеку, кроме него самого. Безуспешные попытки разобраться в подтексте, рассмотреть иные экспозиции окончились к вечеру ближе, бросив колючий осадок разочарования в самом себе. Разве Саша так глуп? Разве так тугоумен и не образован? Под рукой механика завибрировал небольшой моторчик, который должен был снабжать энергией больших и маленьких уборщиков. Тёплое мурчание механизма заставило наконец-то оторваться от тяжелых стенаний, возвратив мечтателя на землю. Пора бы завершить чертёж и дело с концом! В последний раз взглянув на вкладку с картиной, Саша приступает с удвоенным азартом к своей работе. Кто же, если не он, предоставит городу новые технологии? Кто же подметет улицы и очистит их от снега? Совсем уж засорились в последнее время бедные труженики шестеренок, засасывая, порой, чересчур крупный мусор и мешая пешеходам громким визгом, предупреждая о приближении. Должно быть, самим горожанам стоило быть несколько более внимательными, но какому важному лицу захочется обойти невзрачный визгливый агрегат? Александр потирает виски и неохотно откидывает в мусорное ведро синий комок смятой бумаги, проходясь по комнате в глубокой задумчивости.

Нет! Нет! Мысли роятся противным комком в голове, запутавшись липкой паутиной. Поминутно пытаясь спуститься с Олимпа небожителей на бренную твердь, механик окончательно потерял ценный вечер для работы. Какая неудача, как много потеряно было ценного времени на наивные рассуждения о картинах местного деятеля. Много ли они принесли пользы?

«Утка в луже»

Покидая фабрику после положенного часа, механик погружается в болото бессвязных мушиных идей, зудевших под самым ухом вот уже который час. Они, точно назойливые дрозофилы, слетевшиеся на сладкий запах гниющих плодов, не покидали жестких кучерявых волос, ползая по ушам и шее своими тоненькими хрупкими ножками. Как быть с уборщиками? Каков смысл загадочного пятна на стене галереи? А раб ли человек науки серой? Тряхнув головой, юноша отключает журчащий аппарат, передававший музыку внутрь разума. Как он позабыл отключить? Вот и долгожданная тишина настала. Ноги, утопавшие по голень в нерасчищенном снегу, несли задумчивое тело к отдаленному парку. Куда подевались здешние хранители чистоты? Наверняка опять заглохли из-за нежданно обильных осадков, забившись сиротливыми стайками подле зарядных станций, успевших покрыться тяжёлыми каплями снежной пыли. Лёгкие неприятно уколол прохладный воздух, заставив натянуть на нос шуршащий клетчатый шарф, вышедший из моды несколько месяцев тому назад. Старичок по-дружески барахтался на узких плечах парня, подмигивая фиолетовой заплаткой, дескать ничего, дружище, ещё дам жару новью, как вернётся любовь к ретро-вещичкам. Впереди мелькнули голые деревья, обвешанные причудливыми гирляндами и флажками, оставшимися, видно, после очередного бурного празднества свободы и излишеств. Под ногами похрустывала малиновая известка, перемешанная с серебристым щебнем и небольшой слякотью, чмокая под подошвой сапог. Который час? Большие электронные часы отсчитывали бесконечные минуты на треснутом табло, грустно наблюдая за единственным посетителем заурядного местечка. Зачем ты явился сюда? Не пишут художники пошлого рыжего цвета, не посвящают поэмы и книги мыслям потерянных часов. Чуть в стороне замелькала вязкая чернота маленького озера, по которому, как ни в чем на бывало, кружила утка. Приближаясь к кромке рыхлого берега, Саша опустился на корточки, присматриваясь к подошедшей мохнатой красавице, державшей в плоском клювике пластиковую коктейльную трубочку.

– Здравствуй, Кряквушка.

Хохлатая головка с чёрными бусинками глаз внимательно покачалась перед руками юноши, явно выпрашивая сухарик или семечки, которыми он изредка подкармливал её в этом мертвом городе. Увы, сегодня предложить пташке было совсем нечего. Ладонь механика быстро потянулась к найденному ей мусору и аккуратно вытащила на себя. В испачканном пухе розовой краской то и дело мелькали небрежно привязанные ленточки, оставленные заботливыми руками фотографов, приходивших сюда ещё неделю назад, когда здесь редкими рядками росли бежевые кустики сирени, бережно выстриженные по формам куба.

Пальцы, бережно потянувшиеся в попытках освободить несчастное пернатое существо, были мгновенно атакованы с характерным шипением. Утка, низко склоняясь над талой водой, поспешила скрыться от настырного двуногого, явившегося без нужды на пруд. Уже через время, провожая внимательным взглядом удаляющуюся фигуру с ссутулившейся спиной и крепко перевязанным шарфом, скромная владелица собственных ночных апартаментов забрела в бревенчатую конурку и села в пустое ветвистое гнездо, устроившись среди разбитых зеленоватых скорлупок на ночлег. Белый утиный пух закружился над прохудившейся от времени крышей, оседая на небрежно разбросанные по берегу старые залежи пластиковых бутылок.

– Эх, Кряква. Не боись, на выходных позову ребят, пруд-то и вычистим. Бывай!

Вторая часть

«Известие господина директора»

Очередное тусклое утро начиналось с непредвиденной суматохи. Едва лишь открыв глаза после трёх часов короткого сна, механик сползает со скрипучей кровати. Затхлые стены общежития больно бьют по глазам пестротой расклеенных постеров и мигающих встроенных ламп, предназначенных для удобной подзарядки личных устройств. В уши ударил гогот ребят из-за стены. Впрочем, раньше бывало и хуже. Натянув на ноги носки потеплее и набросив на себя оставленную домашнюю рубашку, скинутую ранее на спинку стула, Александр отправляется в коридор, встречаясь с искристым лиловым светом моргающей лампы. Пора бы её, однако, заменить. Кое-где, рассевшись на стульях, щебечут коллеги о предстоящем выборе Четвертого Члена Комитета искусств и скорой отставке старика Авраамовича, как его принято было называть за кухонным столом, тормоша свежие солёные ранки недовольств. Уже находясь в ванной комнате, торопливо промакивая лицо полотенцем, юноша приостановил бегающую воду и прислушался к неожиданно изменившемуся тону трудящихся. Прерываясь на частые ругательства и недоуменные покряхтывания, скачущих медным шаром по металлическим плитам стен, улавливалось нарастающее возбуждение и предвкушение восторга.

Велась трансляция. Уперевшись жадными скучающими глазами мушек в настенный экран, наблюдатели готовились внимать каждому слову диктора, чинно повествовавшему о грядущих событиях скорого дня.

Выглянув после утренних процедур в затуманенную комнатку и, не тратя времени на приветствие, приступив к скорой трапезе холодными бутербродами, Саша неохотно взглянул на мерцающие полосы света, скользнувшие через окно на покрытый пятнами стол.

– Дорогие дружочки! Как вам прекрасно известно, в скором времени предстоит огласить решение членов Комитета Искусств по избранию четвёртого…

Голос заглушился шипящей работой нагревающегося чайника, выпускавшего пенящуюся жидкость из носика. Поспешно отключив установку и налив немного кипятка в чашку, юноша поймал недовольные взгляды коллег, заставивших его несколько смутиться. Неопределённо тряхнув лохматой головой, механик глянул на часы и поспешил своей дорогой, не слишком интересуясь задорной речью человека, сидевшего по ту сторону экрана.

Пробило восемь. Широкие двери, медленно похрустывая затёкшими стёклами, распахнулись перед сотрудником, выпустив тепло резвым потоком в лицо молодого человека. Под равномерный стук шуршащих стенных механизмов, успокаивавших сердце и голову, паренёк оставил в гардеробной верхнюю одежду, неуклюжими шагами взбираясь по лестнице на нужный этаж, светившийся белизной вычищенных полов. Видно, новая невидимая системаработала исправно, не создавая лишних неудобств бесконечным мельтешением под ногами старых консервных банок.

– Как жизнь, дружище?

Длинная ладонь мгновенно опустилась на голову, ласково потрепав коллегу. На белом пиджаке блеснул пластиковый бейдж с аккуратными цифрами 142163.

– Да как всегда, коллега, как всегда. Смотрю, разрешили поставить систему в этом корпусе тоже? Не коротило?

–Даже излишне не пикнуло. Все тебе спасибо, гений ты наш кабинетный. Такой талант пропадает, а ты со своим старьем все возишься и возишься, как кура-наседка над инкубатором.

– А чем плохи старые модели? Разве я лоботрясничаю на своём месте? Раритеты у нас ведь жалуют, ещё немного – снова увидим любителей паровых двигателей.

– Эка ты загнул, сам ведь, небось, не покажешь каждому свои творения, ревнивый Франкенштейн. Да и пора бы тебе узнать, что сегодня в моде новенького. Я-то новости не слушаю, отключил передатчик ещё месяц тому назад.

– Как уж скажет директор, обещать ничего не собираюсь, сам я ежечасники не трогаю.

Разговор двух был прерван шуршащим гулом дистанционного передатчика, отразившегося пищащим шумом в голове: «Внимание! Номер 7449042, просьба немедленно пройти в кабинет 93! Повторяется: номер 7449042, просьба немедленно пройти в кабинет 93».

– Начальство вызывает. Где-то ты напортачил…

Смуглый мужчина сунул руку в карман, доставая оттуда небольшую коробочку с чёрными таблетками.

– На вот, для храбрости. А то ещё затрясешься, чего доброго, как плакат на столбе.

Благодарно приняв одну капсулу, засунув её в карман, Саша явился к двери с указанным номером, прикладывая к датчику вызволенную карту. Свистнул код открывшегося замка, пропуская человечка без лишних вопросов внутрь. Под ногами противно чавкнул шерстяной пёстрый ковер.

– Доброе утро. Вы… Видать я что-то напутал в расчётах?

Почёсывая затылок, инженер подошёл к монолитному столу, боязливо поглядывая на розовое лицо начальника, отчего-то задумчиво потиравшего щеку.

– Присядь, Сашенька, присядь. Новости, скажем так, не из приятных: роботы твои окончательно нашу компанию разорят. Твоя идея с зарядом от электричества провальная: никому не хочется держать этих созданий на постоянной подзарядке, станции, к тому же, переполнены. Придётся отозвать последнюю партию.

Веснушчатое лицо в момент побагровело, покрываясь бордовыми пятнами разочарования.

– Увы. Придётся тебе взяться за проект "Тадорнина", его разработкой занимался 142163.

Сосредоточенно кивая, подобно заведённому болванчику, Саша наклонился чуть ближе.

– Разве он не готов к массовому выпуску?

– Не готов. Не подходят ему портативные аккумуляторы, а перепрошивать под них дороги – чересчур затратное удовольствие. Уж лучше использовать клевронин, всяко дешевле выйдет.

– Позвольте! Но клевронин, как доказали учёные, чрезвычайно много производит при активации вредного газа…

К тому же, для его промышленного производства нам придётся задуматься о сбросе отходов в специальные хранилища, а не отдавать на переработку.

– Переработка, говоришь? Полагаю, мы могли бы поступить несколько иначе: поблизости есть неплохое озеро, как раз на территории парка. Его закроют со дня на день, а значит беспрепятственно мы сможем его использовать.

Нервозно пощипывая нижнюю губу, юноша отошел от стола в сторону, расстроено глянув на мужчину

– Но ведь… Как же! А… а утка? А как же эти… как их там…? С плакатами их каждый день вижу: то синих попугаев спасают, то всякие исчезающие цветы! Нет, они никогда не позволят парк превратить в свалку!

– Достаточно небольшой суммы

взамен на их блаженное молчание. Пусть уж громят свалки под свои весёлые песенки, поменьше шума под окнами будет.

– Не помогут они, значит, Крякве?

Саша заметно задумался и опечалено поводил пальцем по столу.

– Эти крылатые вредители никому не нужны, их ведь и так полным-полно летает. Подумайте-ка, из-за них переносить сброс в другое место.

– Вредители… а жить они тоже, может быть, хотят! Чем они хуже этих попугаев?

– Тем хуже: их стало слишком много.

– Сами-то видели хоть одну вживую? Не на фотографиях, а на самом деле?

Механик повысил голос и с непривычной строгостью глянул на начальника, сидевшего с равнодушно сложёнными руками напротив. Толстые губы тронула беззлобная понимающая улыбка, какая бывает только у важных чад костюмов и туго повязанных галстуков.

– Многого ты ещё не ведаешь, молодой ведь совсем, за вами прогресс и развитие нашего славного государства. Кхм. Я ведь тоже когда-то, как и ты, рвался вперёд с транспарантом в зубах, кричал о свободах…

– Что мне эти свободы, если утки в пруду не будет?

Оборвал слова Саша, по-учительски нервно перетаптываясь с ноги на ногу

– Не нужны мне транспаранты и прогрессы! Сами ж на шум жалуетесь, голова от него болит у Вас… Оставьте уток мне моих, Пал Юрьич, революций я не прошу.

Укоризненно прищурившись, мужчина неохотно вытянул из ящика папку приготовленных документов, раскладывая пасьянс печатных листов перед собой.

– Ему о высоком, а он все о птицах… Так осоветь совсем недолго, юный друг.

Но не мне тебя разуму учить, на плечах одной головы вполне достаточно. Не забудь исправить неточности и, в целом, можешь быть свободен.

Уходил из кабинета инженер с сердитым сопением, засунув руки в карманы. Ботинки оставляли за собой тонкий след оставшейся грязи, практически мгновенно исчезающей под тонкими лучами "Тадорнины".

– Клевронин сюда не подойдёт, не подойдёт и все тут, хоть тресни и разорись!

В голове, у самых ушей, застрекотал звонок вызова. Скрипя зубами, механик остановился подле двери мастерской и, заслышав приятный женский голос, щебетавший нечто с большим воодушевлением, ответил с непривычной грубостью и раздражённостью, обругав нерадивую девицу последними словами. Подумать только! О каких услугах и новых голосовых устройствах может идти речь, когда сознание нещадно разъедает кислота человеческой едкости, шепча Мамоне на ухо свои самые страстные желания.

«Гость с экрана»

Пальцы застучали на кнопках пыльной клавиатуры с мелким подрагиванием, выводя на тонкий сияющий экран обновлённый корпус "Тадорнины". Подхватывая карандаш, рука торопливо вывела на листе бумаги пометки кривых формул, подхватывая аккуратным движением огрызок посеревшего ластика.

Вновь вспоминая недавний разговор в душевой обители дельца, мальчишка угрюмо улыбнулся собственному мелькнувшему отражению на гладкой поверхности. Не опрометчиво ли было так неподобающе пререкаться с начальством?

Однако, долгим мыслям сейчас места не было, окончив забрезживший поток характерным звоном чужих костяшек по дверце.

– Открыто!

Не удосужившись даже подняться и поприветствовать нежданных гостей, Саша ссутулился и сосредоточенно фыркнул, умело колдуя над листом бумаги. Две тени: тонкая и толстая, вползли в уютную келью и потерялись под исписанными фолиантами работ.

– Сашенька, к тебе тут… пришли.

Директорский голос необычно высоко задребезжал, становясь по-девичьи стеклянным. Неопределённо промычав в ответ извинение за свою невнимательность, юноша обернулся. Перед ним, переминаясь с ноги на ногу, как неуклюжий слон, стоял главный заведующий, то и дело промакивая покрасневший мокрый лоб клетчатым платком. Второй же посетитель с абсолютно леденящим спокойствием стоял чуть поодаль, монотонно кривя бледное лицо брезгливостью бесталанного мастера, явившегося без приглашения в обитель искусного художника.

– А ты, как погляжу, и правда Диоген, -он ласково натянул уголок рта, перекрещивая руки на груди, -Не помешало бы тебе хоть изредка выбираться из собственной бочки.

Припомнивши недавнюю встречу в галерее, хозяин отряхнул ладони от резиновой пыли.

– И вам здрасьте. Обиделись из-за картины, видать? Вы уж не злитесь так сильно, я мало чего знаю о художниках.

Услышав эти слова, гость раздраженно цыкнул, а после неожиданно широко заулыбался, радушно протягивая ладонь

– Бездарь. Третий Член Комитета Искусств, искренно рад знакомству, новый Четвёртый.

В комнате неожиданно стало тихо. Сероватые зрачки медленно скользнули по острому подбородку молодого человека, а тело обескураженно дрогнуло, лишь из привычки позволяя сжать закоченевшей ладонью пальцы собеседника.

– Четвёртый? Сашка я, номеров не требую при обращении. И не четвёртый вовсе! Кгм, я Вам зачем сдался-то?

– Сашка… Как собака? Похвально, похвально, Ты определил ежечасник на целых тридцать минут.

– Не смотрю я ваши эти ежечасники! В них проку нет, вечерком раз глянешь – за день все и так понятно.

– Оригинал, -посетитель удовлетворенно прищурился, по-хозяйски оглядев чертежи, -Механика была популярна ещё половину года тому назад. Какое упущение, Сашка.

– А мне почем сдались ваши моды? Мне и так хорошо: работаю честно, никто особо и не жаловался.

– Свята простота мастера. Пожалуй, игрищ на эти минуты хватит. Дорогой дружок, ты прославишься со дня на день, разве это не счастье?

Вальяжно опустившись на шаткий стул у стены, комитетец вытянул ноги вперёд

– Встаньте-ка с моих чертежей, уважаемый! Я не для того над ними пыхтел, чтобы превращать их в очередную интусляцию!

Саша резким движением руки согнал с места нежданного гостя и ревниво собрал помятые бумажки

– Инсталляцию, дружок, инсталляцию. Время Комитета стоило бы ценить, потому попрошу следовать безропотно и покорно. Машина ждёт!

Не слушая возражений со стороны юноши, Бездарь ухватил его на мгновение за рукав и потащил на свет, после жестко перехватывая кисть, сжимая её в стальном капкане хватки

– Не дружок я Вам! Никуда я не хочу ехать! У… у меня работа! Какой ещё комитет?!

Пытаясь притормозить хоть ненадолго, непонимающий взгляд Сашки встретился с скользкой тенью глаз начальника, с отдышкой поспевая за молодыми людьми.

«Трое в штабе»

Просторная серая квартира встретила счастливца гудящим монотонным холодом равнодушия. Казалось, именно здесь, в месте, в котором цвели славные творческие идеи, должны были властвовать краски. Тем не менее, на шершавых стенах не висело ни одной картины, а полы бесконечно далеко устилал выбеленный кафель. Отбивая равномерным постукиванием каблуков собственный ритм спешащей походки, Бездарь сложил за спиной руки, не соизволив хоть немного замедлить темп, дабы новый сотрудник смог догнать его.

– Концептуально! Должно быть, нелегко осознать своё счастье? -Художник довольно хмыкнул, -Определённо, если ты веришь в судьбу – поблагодари ее за столь ценный подарок.

– Судьбы оставьте поклонникам, Вы мне одно только скажите, я Вам зачем? Не музыкант, не поэт, в картинах не понимаю ничего толком.

– Скажем так, свои личные мотивы предпочитаю оставлять при себе, и тебе советую. У всех на виду придётся научиться держать язык за зубами и тело под замком. Впрочем, научиться этому несложно.

Новая комната приятно удивила невольного пленника обиталища членов Комитета: довольно большая, с переливающимися изображениями текущей краски на стенах, медленно капавшей вниз. Пахло корицей, перемешанной с тягучим ароматом цветочных духов и старости, тенью спрятавшейся за ширмой благородного запаха, стыдливо прикрывшись от вековой пыли. За небольшим круглым столом, блестевшим серебристыми переливами мрамора, сидели двое: дама лет пятидесяти с аккуратной завивкой крашенных волос, и совсем сухой старик, едва ли обративший внимание на появившихся. Дама кивком поздоровалась с юношей, пропуская мимо внимания скомканное приветствие, повелительным взмахом руки указывая занять свободное место неподалеку.

– Роза Альбертовна, радуйтесь. Это не поедатель лягушек и не помешанный на граммофонных пластинках. Представьте, этот уникум даже сперва отказался ехать, хотя…

– Это мне и так известно.

Речь Бездаря была прервана и тому указали сесть рядом. Сердито цыкнув, художник развалился на стуле и привычно забросил ногу на ногу, готовясь слушать вердикт Розы. Лисьи прищуренные глаза бегло изучили взъерошенного воробья, неловко сжимавшего ладони на коленях, тщательно убирая остатки въевшихся чернил.

– Добрый день, Александр. Представлю Вам членов нашего Комитета: обратиться ко мне можете всегда, если возникнет вопрос. Мое имя Вам уже известно, впрочем, Вы ведь до сих пор не знаете, как зовут нашего дорогого Третьего.

– Роза Альбертовна! Говоря алогично, настоящему гению достаточно псевдонима!

Сидящий поодаль сдул упавшую прядь волос со лба, перекрещивая руки на груди.

– Бездарь ты только для толпы, Вась.

А для коллег Васисуалий.

– Вы бы ещё, Роза Альбертовна, Басенькой представили.

Заметив хмуро поджатые губы художника, Саша неожиданно для себя успокоился и свободно откинулся на спинку стула, продолжая слушать диалог.

– А с Мокием Авраамовичем ты так и не обговорил свой выбор? А ведь Первый член Комитета Искусств обязан узнавать о новичках в первую очередь.

Художник сердито покосился на старика

– А будет ли эвфемизм ему от этого? Так уж не думаю! В конец концов, Роза Альбертовна, наш драгоценный маразматик только и способен пережевывать своими челюстями манную кашу, да отплевывать остатки салата. Пора бы ему на покой! Кое-кто ведь и сам вполне неплохо справился бы с должностью Первого.

– Сам бы сперва за собой следить научился. На улице не лето, а ты без шапки носишься, -недовольно повысила тон женщина, строго покачав головой, -Достаточно мне одного балбеса на шее, так вот, пожалуйста, третьего привели! Мальчик ведь он ещё совсем, взял кого бы поопытнее. Как номер 9633, директора Сорок восьмого завода. Приятнейший человек.

– Приятнейшая свинья, -злобно передразнил даму Бездарь, -Лучший в своём свинарнике, даже на доску почета его сальная рожа угодила. Такую только и пускать на мясо и раздавать на каштановых фестивалях.

– Не вздумай уважаемого человека так называть, чай, забыл, откуда мы тебя забрали?

– Забрать-то забрали, только разбудить забыли, -лицо исказилось широким оскалом, -Закон не писан тому, кто выбирает сидящего в важном кресле. Прочим между, именно мнение Третьего члена учитывают массы. Именно ему они повинуются и именно его они не забудут после смерти.

– Цыц! Ты со мной не пререкайся, Васик, не пререкайся! Лучше бы подумал, чем народ развлечь. Революций лишних нам не нужно.

– Раз революций не нужно, тогда нужны драки поменьше. Не столь трудно найти способ позволить им выпустить пар, а Вы пока ещё потерпите всем надоевшую бездарность.

Третья часть

«Проданный завод»

В директорском кабинете мерно раскачивалась тишина. Мужчина, бережно поправляя костюм, несколько нервозно поглядывал на Бездаря, без особого интереса, крутившего меж пальцами ручку. Промакнув лысину платком, директор прокашлялся и наклонился чуть вперёд ссутуленными плечами. Сидящий напротив спокойно закусил кончик, зажав его между зубами. Боится. Беспокойное создание напротив вздрогнуло, мечтая на мгновение превратиться в любимое кресло.

– И что же Вы, позвольте спросить, уважаемый Бездарь, желаете? Вы, кажется, хотели выдвинуть Александра на должность Четвёртого Члена Комитета Искусств…

Художник брезгливо оскалился, поверх очков косясь на стремительно потевшего собеседника, едва поспевавшего стирать влагу с раскрасневшегося лица. Стоило глазам молодого человека прищуриться – складки бледнели, а стоило уголкам губ дрогнуть – физиономия вновь превращалась в подобие переспевшей ягоды.

– Люди склонны скучать, а потому и волен им только давать новые предложения. Следующее будет таковым: наши дорогие каштанчики приуныли, им становится скучно от однообразных новостей и ежечасников! Следует подогреть их интерес славной стачкой.

– Позвольте-позвольте! Вы хотите сказать, будто бы…

– Масса желает видеть хорошенький мордобой, со всеми вытекающими последствиями. Механики – парни крупные, пара ударов по голове разорвёт фейерверком наших славных крикунов, это ли не чудо? Каштановые будут упиваться собственной благочестивостью так долго, как только смогут.

– Но мой завод понесёт убытки!

– Убытки? Взамен на огласку, это маленькая плата. Не все ли равно, какая это будет слава? Вот некто, к примеру, прославился благодаря собственным выходами, всколыхнувшим приунывших писак. Твой заводик же сгинет без привлечения внимания… а сгинет – невелика потеря, самостоятельно с тонущей лодки выбраться одному труда не составит. Тем более, работники не столь уж незаменимы, винтики и купить можно. Что же коснётся нового бизнеса, Комитет бы мог предоставить взамен незабываемое продвижение и известность. Представь: каждая собака будет узнавать тебя по одному лишь голосу. —с шипением ухмыляется художник, наблюдая за постепенно веселевшими глазами мужчины. Он недолго топтался пальцами по поверхности стола, видимо, обдумывая деловое предложение.

– Хорошенько подумай: завод или ты сам?

Молчание наступило. Жадный проблеск в сузившихся зрачках вспыхнул на угольках оставшейся гордости.

– По рукам! По рукам, дружище!

Перехватив небрежно брошенную кисть, плотные ладони крепко затрясли руку с чувством жаркой благодарности.

Бездарь был как прежде холоден, уныло дёрнув её назад.

– И не сомневался в твоём благоразумии. Даже как-то скучно, быть может, внести огоньку? Как поживает проект о внедрении новых помощников?

– Все идёт так, как задумано, через месяц завершатся разработки и тогда…

– Нельзя ли ускорить запуск? Продемонстрировали бы его прямо на предстоящем празднестве, произвели бы неизгладимое впечатление на публику.

– "Тадорнина" должна быть готова к концу недели, но я приложу все усилия для досрочного запуска, если этого требует Комитет.

– Чудно! -Бездарь хихикнул, забросив ногу на ногу. -Кто же разрабатывал эту славную штучку?

– Номер 142163, крайне способный сотрудник!

– И точно не подведут?

– Не подведут, все будет работать великолепно!

– Доставляет удовольствие видеть тщедушную смелость в тебе.

– Все для Вас, уважаемый, все для Вас!

"Сделка"

– И что же наш дорогой новичок надумал сделать? -, юношу хлопнули по спине, заставив того обернуться, -Прочим между, ты теперь персона номер один! Популярнее, страшно сказать, даже самого Вертера. Впрочем, тебе не будет сложно приспособиться к вспышкам камер. Вот только, будешь ли ты готов сам к предстоящей ответственности?

Молча взглянув на юлящую физиономию, примелькавшуюся за те несколько дней в Штабе, мальчишка неопределённо пожал плечами

– Кхм. Знаете, Бездарь, я бы хотел кое-что, ну, устроить, так сказать, мероприятие скромное. Чесслово, много времени не займёт, а людям полезно-де будет на свежем воздухе.

– Свежем воздухе? Если бы этот некто умел смеяться, то расхохотался бы. Ты всерьез полагаешь, будто здешним воздухом можно дышать безопасно? Дружок, явно немного знаешь о геологии, совсем ничего, если быть точным.

– Может, об экологии? -, Саша раздраженно пожевал губу, недоверчиво скрещивая ноги, -Сами-то не знаете, за чей счёт фильтруется воздух, правда?

– Чепуха и концептуальная чушь. Прочим между, ни единую душу не волнуют твои жалкие потуги, покуда не объявил Комитет официально свой выбор. Так что ты, так скажем, персона нон грата.

– Я ещё ни с кем не поругался, чтобы меня этой персоной обзывать.

– Уж лучше помолчал бы! Внимай с благоговением истинной мудрости, через время повторишь – сойдёшь умным и дельным человеком.

– А сам ты, стало быть, умный?

– Достаточно лишь говорить о простом по-сложному, понимаешь? Вот, скажем, обратимся к этой картине.

Бездарь остановился около знакомого полотна, испачканное неизвестной субстанцией.

– Думаешь, как тысячи таких же, будто бы этот кусок холста обладает ценностью? Стоит миллиарды, как никак, о нем говорят именитые кретины и попугаи-обыватели, восхищенно постигая только что выдуманные утонувшие смыслы. Много ли толку от пятна на ткани?

Взъерошив волосы на затылке, молодой человек внимательнее глянул на картину и равнодушно поглядел вперёд.

– Помнится, мне ведь действительно хотелось понять, что здесь изображено. Я человек небольшого ума, невежа, не творец, не гений тем более. Чего ожидать от такого как я? Мне остаётся только без лукавств руки развести и сказать, как есть. Не понимаю я смыслов. Не понимаю, хоть лопни.

Третий вновь окинул взглядом картину и, сам того не ожидая, рассмеялся

– Прелестно! Как же отрадно слышать что-то похожее на… Откровенность? Кажется, именно так когда-то называлось это слово. На том тебе спасибо.

Ловя прищур гордых глаз художника, молчаливый силуэт покорно следовал за ним, подмечая однотипнейшее разнообразие встречавшихся шедевров. Пятна, всплески, брызги мусора слились единой цветастой массой, мелькавшей гулкими голосами за стеклянными стенами.

Щебет собеседника, изобиловавший неизвестными фразами и словами, превратился в отдалённый нестройный шум интонации, неловко лившийся по помещению. Чавкала грязь излишне прекрасных афоризмов. Внезапно замерев подле очередной картины, трещащую помеху одернули за рукав, как бы прося остановиться.

– А Вы уток любите?

Внезапный вопрос резким рокотом возвратил мечтателя на твёрдую поверхность гладкого пола, заставив недоуменно потереть лоб.

– Утки? А это, собственно говоря, что? Проект?

– Нет же, это птицы. На пруду, вот, живет одна такая, в розовый покрашена.

– Допустим, какое же Комитету дело до этой несчастной пташки?

– А вот какое. Директор наш, так сложилось, захотел давеча перенести отходы к парку, загадит ведь совсем.

Художник слегка замедлил шаг.

– Пусть засыпает, это подобие палисадника более никому не нужно. Все же, нам предстоит планирование нового проекта, дружок! Только сообрази, совсем скоро этот городок порастет великолепной зеленью, которую не сыщешь даже в ботаническом саду. Великолепные сады прямо на крышах, мансардах и…

– Зачем они мне, если Кряквы не будет? -, тяжело вздохнул юноша, опечалено опуская голову, -Я-то думал, Вы поможете мне, людей позовём, украсим всё вместе. Ну, Вы ведь собираете акции всякие у завода, правильно? Леса поддерживаете всюду, а наши посадки вянут от мусора. И роботы, так вышло уж, ломаются, не способны они так много на себе уносить.

– И что же, предлагаешь устроить забастовку? Согласно плану, в ближайший месяц массы этим не заинтересуются.

– Не нужны забастовки! Мне бы позвать ребят на субботник, только и всего. Часика три поработаем, авось и управимся.

– Субботник? Нет-нет, забудь это слово раз и навсегда! Будешь стоять с плакатом и звать людей на какой-то там «субботник», к тебе ни один не подойдёт, находясь в ещё относительно здравом уме. Быть может, саммит?

– Да хоть кордебалет соберём, лишь бы помогли за собой убраться.

Бездарь меланхолично оскалился, потирая при этом лоб.

– Будто бы подобные мероприятия просто устраиваются. Заключим сейчас небольшую сделку: оглашение Четвёртого Члена Комитета будет временно отложено, переживать тебе будет незачем. Нам же придётся предоставить нашему одиозному обществу нечто более занятное, наполненное идеями и смыслами. Поймёшь и сам, народ скучает без побоищ и серьёзных происшествий, пусть их самих они не касаются непосредственно. Взамен же получаю, так скажем, хорошенькую встряску и большее обсуждение нужной персоны. И, говоря кстати, кое-что ты ещё должен, -мальчишку щёлкнули по нос,

– Некий кое-кто решил возомнить себя великим критиком на выставке и серьезно оскорбил великолепнейшее творчество перед гостями.

– И кто этот кое-кто? Вам ли обращать внимание на всяких дураков? Мало ли, что наговорили, да хоть бы на заборе написали. -равнодушно улыбается механик.

– В том и загвоздка. Подумай о том, что твоего любимого робота обозвал жестянкой важный учёный, а после его назовёт консервной банкой какой-нибудь незнакомец. Чьи слова сильнее ударят по больному?

– Ну, и пусть будет жестяной консервной банкой. Он ж хуже от этих слов не станет, не обидится и не сломается. А Вы чего интересуетесь?

Журналист задумчиво фыркнул, убирая руки в карманы, глядя с прежней надменностью.

– Просто говорить о своём равнодушии, пока не столкнулся с ним лично.

– Почему не столкнулся-то? Помнится, месяц тому назад я кое-чего представлял. Не понравилось, жалко, комиссии, а мне что с этого? Пусть и сидят со своими тараканами, раз путного не говорят. Все равно потом одобрил наш директор, вон и по улицам бегают. А говорили, будто они сломаются на первом перекрёстке.

– Именитые, тем не менее, авторитет имеют, покуда он разрушен не будет кем-то, кто окажется свежее.

– Свежее, говорите? А я все про картину хотел Вашу спросить. Чего ж она стоит, как самолёт, а сами говорите, будто в ней ничегошеньки выдающегося нет.

– В этом пятне смысла не более, чем в консервах. Однако, расскажу тебе, так и быть, одну историю. Лет этому человеку немного тогда было, впрочем, как и тебе сейчас. Пришёл он, последний идиот, выставлять одну из своих любимых работ, на что один крайне уважаемый осел ему сказал: пошло писать небесное и морское под землей-Бездарь потёр меж глаз, растянувшись в дрожащей насмешке над самим собой-Совершеннейший дурак! Как можно было только, среди величайших клякс, демонстрировать убогонький пейзажик с попугаями и карпами! Причём, плывущих под водой.

– А мне птицы с рыбами нравятся. Покой приносит, знаете ли. -Александр по-доброму встрепенулся-Чего-плохого-то в птахах? Летают одни, а плывут другие. Как по небу, только по водице. Чай, красивая картинка была. Покажете, может?

Художник с сожалением кивает на пятнистый холст, под которым слабо забрезжило розоватое пятнышко, погребенное под слоем кофе, едва припоминая оскорбленное дитя. Он, униженно подернув плечом, горестно выплескивает очередную дрожащую улыбочку.

– Прав кощунник, прав.

– А чего это слово-то значит? Я таких раньше не слыхал.

Бездарь неуверенно дёрнул плечом и отвернулся от юноши, раздраженно цыкая.

– Ценные советы пропускаются мимо ушей? Предпочтительно было бы смолчать, вопросы здесь излишни!

– А чем бы не задать? Мне матушка рассказывала, мол, в искусствах вопросы должны задаваться и появляться. Иначе зачем они нужны?

– Примитивнейшие рассуждения. Какое глубокое разочарование, дружок, просто непростительное!

Всплескивает руками Бездарь, довольно прищуривая левый глаз.

– А мне кажется, Вы прямо сейчас от счастья запрыгаете. Как кот щуритесь.

– Все ли слова для каштановых будут приняты тобой за истину?

– Сами Вы всегда одно говорите, а делаете другое? Нехорошо ведь.

– Ой ли, нехорошо!

Зато куда легче опознать очередной кусочек каштановой массы, возомнившей себя разумным и самостоятельным существом, мающимся от вечной тоски вседозволенности. Не отрицаю, лукавить художникам приходится часто…

– Вы такие слова умные знаете, а чего значат – не спрашивали даже.

Ответом для молодого человека стало лишь неопределенное хмыкание со стороны художника, с нескрываемой надменностью глядевшего на мальчишку

– Так ты согласен устроить небольшое представление для помощи своей любимице?

Мрачно вздохнув, Саша не с большой охотой протянул руку

– Коли Кряква в чистоте жить будет – согласен.

– Рад слышать первую умную мысль, -

Ладони сжались в некрепком и несколько неуверенном замке, -А теперь, хотелось бы услышать и вторую, сможешь завершить разработку "Тадорнины" к концу недели?

Саша замер на месте, испуганно отдёргивая руку

– Так она ж не будет работать как надобно!

Более того, очистительная система…

– Значит, тебе не так уж и дорога твоя уточка? Какая жалость…

– Что значит, не дорога?! Ещё как дорога!

Опешил молодой человек, ухватив за кончик рукава Бездаря. Он лишь снисходительно усмехнулся, скорбно сложив руки на груди

– Увы и ах. Без привлечения внимания к стоящему проекту никто не явится на мероприятие по очистке парка.

Жаль, жаль, жаль.

Отведя взгляд, молодой человек несколько отстал от собеседника, обдумывая сказанное ранее.

– А ведь казалось, ты отличаешься от масс.

Как же ошибался…

– Но не будет работать система хорошо, понимаете?

– Разве это имеет значение? Собери хоть корпус, да покажи принцип работы. Большего от тебя не требуется.

– Обманываете же людей!

– Обманываю, пускай. Какое тебе дело, какими словами назовут они мероприятие, если они выполнят свою задачу? Как десяток винтиков! Только проблема в том, что с людьми приходится чуть дольше возиться.

Александр замолчал, хмуро покачав головой.

– Обманщик… Вы ведь меня в покое не оставите, правильно?

– Таков долг слуги граждан. К тому же, ты уже согласился на скромное предложение: руки пожаты, а значит иного выбора нет, маленький стеснительный дружочек. Вновь повторять не стану: или утка и спокойствие, или ненужная известность.

– Знаете, что не откажусь от обещания. Ладно, будет Вам «Тадорнина», будет.

– Ни минуты не сомневался, дружок, ни минуты.

«На пруду»

Невеселая обстановка священного обиталища встретила хозяина неприветливым скрипом половин под ногами.

Растрепанные листы бумаг, небрежно лежавшие на стуле, оказались снова в руках Саши, с раздражением копошившегося за столом.

Мысли директора об использовании клевронина совершенно не приходились по душе механику, прекрасно понимавшего всю опасность его использования. Более того, то, что должно было занять как минимум месяц, требуют завершить к концу недели! Здесь, в непривычно неуютном месте, снова набрасывались мрачные мысли и тревоги, зудевшие непозволительно близко. Быстро сгребая записи, Александр спешит покинуть ставшую чужой комнату, стараясь добраться до парка к ближайшим минутам.

Ледяной ветер сердито забирался под трепещущую рубашку, проникая в каждую щель мерзкими смешками неожиданно появившегося в скромной жизни механика Бездаря. От одного только воспоминания о язвительных смешках, слышимых из уст бесстыдного лжеца, становилось неизменно дурно. Мышеловка его сработала чудно, так слаженно, как работали маленькие друзья-шестеренки в слаженных механизмах, приносивших когда-то истинное наслаждение. Но теперь же, в нервозной торопливости размышляя над досрочным завершением системы, появлялось непривычное чувство журчащего отвращения к собственной работе. Ноги сами вынесли инженера к грудам мусора, протискиваясь сквозь которые, тот оказался на покосившейся скамейке. Кряквы поблизости не было.

Опустившись на деревянные доски, Александр откинулся на спину и глубоко задышал. Нос забивался затхлыми хлопьями серо-рыжего снега. Поминутно бросая взгляд, преисполненный гаснувшей надеждой, отчаявшийся бедняга с ненавистью приходил к простому пониманию: «Тадорнина» куда опаснее, чем казалось на первый взгляд. Стуча механическим карандашом по клеткам, Саша вновь и вновь наблюдал зарождавшиеся формулы, нисколько не радовавшие глаз. Клевронин, пусть и заставлял очистку работать дольше и быстрее, страшно нагревался, выбрасывая вреднейшие пары в воздух. А если таких будет сотни? Сотни тысяч маленьких машин, беззвучно умерщвляющих не только мусорные горы, но и все живое вокруг.

Глаза заслезились. Клокочущий озноб запрыгал по спине, ехидничая повторяя: концепт, концепт, концепт! Захихикал мандраж. Застучали костенеющие артерии.

Слух разрезало крикливое вскрикивание подошедшего розоватого комка, отчего-то крепко ухватившего за штанину посетителя парка.

– Кряквушка, родненькая, что ж мне делать-то с тобой?

Сокрушался он, бережно подсаживая утку к себе на колени. Та, как ни странно, не сопротивлялась и послушно устроилась меховым брюшком на коленях дрожащего Саши, бережно почесавшего кончиками пальцев головку.

– К концу недели затребовали предоставить робота, да погубит этот дрянной клевронин все, когда перегреется. Помочь-то обещали, а выполнят? Уж не верю я этому проныре.

Сердце скакнуло в груди, когда утка положила клюв на большой палец, утешающе глядя глазками-бусинками на Александра. Небрежный розовый пух пощекотал загрубевшую кожу.

– Доделывать надо. Иначе не дадут нам житья с тобой. А так, будет у тебя свой чистый уголок… Все соберут, ежели покажем разработочку им. Птицам врать – дело последнее даже для Васьки.

Воодушевленно крякнув, пушистая подруга важно потопталась на месте, устроившись поудобнее.

– Верно. Надо только поскорее доделать дело и гулять смело. Не забрать тебя, жалко, не поймут ведь, да и как тебе птенчиков в квартире выводить?

«Розовый закат»

Дни пролетали незаметно в работе над системой, похищая свободные часы недолгих разговоров с питомицей, послушно кружившей все это время неподалёку от берега.

Приходя каждый день к прудику, Александр забывался в черчении и расчетах, лениво выписывая мало что значащие символы, засиживался в ночных миражах, теряясь в призраках чёрных гуляний знакомых.

В уши заползал гогот, перемешанный с парами кислого спирта культурного смрада, катавшегося вместе с опьяненными товарищами после счастливо проведённого времени в филармонии.

Крохотные буквы хвастливо танцевали под руками юного мастера, перекрикиваясь с сиявшими сценами ненужной славы. Где-то поблизости хлопали смазанные всхлипы и беззвучное завывание хрипящих голосов сливались кашей. Близился день.

Окинув в последний раз запылённым взором готовый механизм, вернее сказать, один лишь корпус, Александр бодро поплёлся к дверям кабинета директора, ревниво прижимая безжизненный панцирь к груди.

– Здоровы будьте, хозяин

Махнул рукой, зашедший без лишних церемоний механик, поставив на стол серебристо-розоватую коробку. Сидящий в кресле немедленно взглянул на макет, радостно хлопнув по столу ладонью.

– Молоток, Шурка, молоток!

Такое чудо и показать не стыдно на саммите!

– Вы только это, шибко не хвалитесь. Я-то задание Ваше исполнил, да не готово же, толком, ничегошеньки. Опосля доделывать придётся.

– Вот что, добавь-ка, пожалуй, сюда, позанятнее звуков. Имитация деятельности, так сказать.

– Зачем имитация? Не над игрушкой мы работали, а над серьёзным помощником городу!

– Значения, впрочем, немного. Добавь жужжания, подсветку…

– Сделать, чтобы поверили? Вы говорили, клевронин в корпусе должен быть вмешан, да только нагревается он страшно. Сам чуть не потравился, покуда тестировал.

– Указ есть указ.

– Чей указ? Журналиста этого? Что бы он понимал в роботах!

– Поболе нашего, Сашенька, поболе. Такой человек знает во много раз больше, чем мы…

– Не дурак он, только и всего. -хмурится Александр, забирая макет со стола-Деньги печатать выучился, а рисовать как уже забыл. Всего доброго.


Остаток дня прошёл незаметно, разорвав пелену рыжего тумана брезжащим розоватым рассветом. Перебирая в руках поблескивающие гайки, Александр задумчиво болтал ногой, из раза в раз бормоча под нос формулу ядовитого сплава. Трещали провода за стеной. Ежечасник глох за дверью, изредка противно попискивая уведомлениями о новых именах, лишь сильнее раздражая обитателя грязной мастерской.

Плыли перед полузакрытыми веками игреки, купались нули в озёрах отчаяния, забираясь под кожу чернильными клопами. Рука разжалась, высвободив оглушающим стуком кусочки катившегося металла. Разглядывая быстро нёсшиеся под шкаф детали, инженера посетил образ розового пятнышка, плывшего по полу, грациозно вальсировавшего среди возникающих символов и букв. Все дальше уносилась уточка, пока окончательно не пропала где-то над потолком.

Вздрогнув от неожиданного скрежета снаружи, Саша поспешно суёт ноги в развязанные ботинки и боязливо выглядывает в коридор, не заметив, впрочем, никого поблизости.


– Шура! Шурка! Ну, чего стоишь, как пень?

Хлопок по плечу возвращает задремавшего юношу в ропот воодушевлённых голосов. Лёгкие жжёт тяжелый холодный воздух, перемешавшийся со смогом дымящихся труб завода. Радостные сероватые лица обращены к стоявшему в отдалении журналисту, крайне воодушевлённо вещавшего что-то ни капли не понятное недавно очнувшемуся. Слепо озираясь по сторонам, механик неуверенно потоптался на месте, коченеющими пальцами сжимая гайки и надеясь выцепить блеклое пятнышко близ берега. Увы, найти крохотную птаху среди ряженных не представлялось возможным.

– Ты чего, Санёк? Опять не спал?

Интересовался голос, ранее вызволивший из силков сновидений молодого механика.

Смутившись, Александр бросил в ответ нечто скомканное и постарался отвести взгляд чуть дальше. Ему с большим трудом удалось разглядеть знакомую блестящую коробочку «Тадорнины», отчего-то накалявшейся слишком стремительно под лучами прохладного солнца. Не иначе, как кто-то решил подогреть корпус.

– Клевронин активно распадается при высоких температурах…

Взволнованно проговорил стоящий поодаль коллега, как вдруг мелькнуло что-то большое ввысь. Барабанные перепонки задребезжали от резвого вскрика Бездаря, подхватываемого гомоном обывателей.

– Распадается и окончательно загаживает воздух, мерзость прокоптившаяся! -вскрикнули позади.

– Повтори-ка, немедленно!

– Тяжко со слухом?

Под самым ухом Саши засвистел звонкий удар шлепка по лицу.

Чьи-то жилистые руки схватили парня в коричневатой куртке и оторвали от земли, брызжа в стороны вязкой слюной.

– Душегубы! Вы природу убиваете своими паршивыми системами!

– «Тадорнина» – убийца!

– Убийцы – каштановые!

Лишь успев пригнуться, Александр только откатился в сторону от хорошего пинка ногой, хватаясь ослабшими пальцами за проглядывающуюся то тут, то там грязную мертвую траву. Невидящие глаза устремились сквозь рычащую толпу, смешавшуюся яркими красками в отвратную субстанцию из крови и рыжих костюмов рабочих.

Он дрогнул. Крохотное розовое пятнышко издало протяжный вой на болотце, утонув среди ругани и бесконечного града ударов кулаков. Брызнула багряная жижа. Растеклась под сапогами тех, других, третьих, втаптывая оставшиеся зеленоватые травинки.

Всепоглощающий раздор носился по парку, сумасшедшей скоростью подстрекая все новых и новых зевак полезть на такого же с вырванной из рук коллеги монтировкой. Хруст костей мешался под телами. Поднявшись на дрожащих ногах, Саша тщетно попытался протиснуться сквозь запотевшие спины к единственному живому созданию.

– Люди добрые! Куда ж смотрите, утку задавите!

Прохрипел не своим голосом механик, отталкивая влево очередное упавшее туловище, скрёбшее чёрными ногтями серую землю. Зашуршал пластик, взвились нестройным хором утренние песнопения, проклиная серость и затхлость науки.

Он жмурится. Последний раз замечая пушистые пёрышки, взвившиеся вверх, юноша падает на колени. Картина темнеет.

Уже многим позже, с трудом отрываясь от земли, Александр растирает рассечений лоб дрожащей ладонью, сплёвывая сквозь подбитый осколок зуба остатки крови. Не замечая боли в подвёрнутой ступне, Саша оттесняет упавшие груды хлама, среди которого сперва мелькнул серебристый корпус творения. Красные перья упали к рукам дрожащего. Боясь и взглянуть вперёд, инженер по-детски жмурится, где-то далеко, совсем рядом с сердцем, грея разложившуюся надежду не увидеть ничего. Нет больше Кряквы. Он безвольно глядит на истоптанное, чудовищно искалеченное тельце. Подходит чуть ближе. Остатки тлеющего духа догорали рассветным костром занимавшегося дня, нёсшего где-то над облаками перья и копоть погоста с заводами. Трепетным вздохом зазвучали утренние колокола, угасая под стеклянными цветастыми куполами витражей Галереи, затухал дым в круглых трубах.

– Стало быть… Прав директор…

Имя-то и мне пора давно уж сменить… Петром мне быть.

Разорванные губы целуют в последний раз пернатую макушку, согревая теплом рта погибшего славного друга. Пора бы возвращаться. Встречая немым укором взгляд затуманенных глаз-бусинок, рот искажается угрюмой нитью смирения.

– А кто же, окромя меня, их чинить будет?


Оглавление

  • Первая часть
  •   «Винтики»
  •   «Утро»
  •   «Бездарь»
  •   «Комитет Искусств»
  • Вторая часть
  •   «Известие господина директора»
  •   «Гость с экрана»
  •   «Трое в штабе»
  • Третья часть
  •   «Проданный завод»
  •   «На пруду»
  •   «Розовый закат»