cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
соседних кроватях!
Иногда, когда он не мог уснуть, Назу спускался по дымоходу. Ещё из него он видел это сияние.
Он садился рядом с кроватью Олли. Тихо, стараясь не разбудить девочку, снимал подушку с её головы, из-за чего волосы рассыпались по постели золотыми реками, снимал с маленьких рук большие старые перчатки. И смотрел. Когда глаза уже болели от света, он переводил взгляд на стену. Складывал пальцы клювиком и изображал животных. Двумя руками — летящую птицу, одной — собаку. Двумя пальцами — уши кролика. Ладонью с расставленными в сторону пальцами — звезду.
Со временем Олли и сама перестала закутывать себя в одежду по ночам, ведь больше не было рядом отца, который кричал на неё за то, что та светится.
И Олли стала ещё одним обитателем Дома.
Назу при желании мог выходить на улицу, если сильно постарается расслабиться и не даст эмоциям овладевать разумом, а вот Олли нет. Ни днём, ни ночью. Даже сквозь одежду солнечный свет доставлял девушке болезненные ощущения, Олли в погожий день и окна обходила стороной, чтобы прямые лучи не падали на её белёсую кожу. А ночью она светилась, и одеждой нельзя было скрыть сияние, лишь приглушить его. И чем темнее ночь, тем ярче свечение.
Когда в комнате выключился свет, Назу, на чьём теле волной прокатилось пламя от неожиданности, перевёл удивлённый взгляд на Олли. Та неизменно начала светиться. Сначала тускло, а потом, когда от огня Саламандры не осталось ни искорки, так ярко, что юноша прикрыл глаза ладонью.
— Прости, — виновато прошептала она и потянулась руками к глазам Назу, надеясь защитить его чуткое зрение — не зря Назу звался Саламандрой, ведь сходство с огненной ящерицей было поразительным: ловкость, прыткость, звериное зрение, обоняние и слух, даже мифический огонь! Однако юноша лишь рефлекторно смухортился и накрыл глаза второй рукой. Олли отдёрнула ладони, с ужасом понимая, что ими она сделала только хуже. — Прости, я сейчас накину одеяло.
И когда Олли уже схватила одеяло с кровати, чтобы снова спрятать себя от мира, Назу сказал:
— Не надо.
Он часто моргал, а по щекам скатилась пара слёз от яркого света. Юноша щурился, тёр глаза, при этом улыбаясь:
— Я сейчас привыкну.
Олли на всякий случай отошла подальше, в другой угол комнаты. Назу уже мог смотреть на неё без слёз, но всё ещё щурился.
— Надо узнать, что со светом.
— Пробки, наверное, выбило, — пожал плечами юноша. — Давай сходим и проверим.
Олли замялась.
— Я не могу выйти, — пояснила она, слегка сжавшись в углу. — Там темно и… ребята. Но я могу надеть что-нибудь, и ты накинешь на меня одеяло, и надо найти маску, перчатки и гольфы, и…
— Странная ты, Олли.
Олли посмотрела на Назу беззащитным взглядом. Конечно, она странная. Конечно, она ведь не такая. Она в темноте светится.
— Прости ещё раз. Ты выйди из комнаты, а когда включите свет, я выйду, и мы пойдём в зал…
— Ужасно странная, — хмыкнул Назу и сделал шаг.
Олли с испугом смотрела, как он медленно идёт к ней, щуря глаза всё больше и больше, и Олли всё сжималась в углу, даже сама себе глаза закрыла, будто это могло бы помочь уберечь Назу от слепящего света, от которого его звериный зрачок сужался до тонюсенькой вертикальной полоски.
Она слышала его шаги, и ноги её подкосились, и девушка съехала по стенке на пол, закрывая светящееся лицо светящимися ладонями.
Назу опустился перед ней на колени.
— Ты странная, потому что столько лет ловишь какие-то крохотные звёзды, когда ты сама звезда.
Олли смотрела Назу в глаза — те совсем слезились, и юноше требовалось огромных усилий держать их открытыми. Он не видел ничего перед собой кроме безгранично огромного света. На ощупь он нашёл её сияющую ладонь, сжал в своей, улыбнулся так, чтобы стало понятно:
— Ты очень красивая.
Олли сама удивилась, когда всхлипнула. Дурак! Ему же больно смотреть, а он подошёл вплотную! Это ведь всё равно что лампочку перед носом держать!
А он про звёзды ей говорит…
— Ты не должна прятаться. Люди должны восхищаться тобой, — она вцепилась ему в ладонь, а подбородок её задрожал, из-за чего свет стал немного дребезжащим. — Ты даришь свет, когда вокруг темно, хоть глаз выколи. Это ли не чудо?
— Отец говорил, что это болезнь…
— Пусть! — отмахнулся Назу весело. — Пусть болезнь, почему нет? У других болезнь, Олли! Посмотри на наш Дом; посмотри, разве кто-то здесь болен? Разве Джейз, что читает нам на ночь книжки со всех стран мира, больна? Разве Симон страдает, когда без проблем может есть самые вкусные лакомства? А Джет? А все остальные ребята? Это другие больны, Олли, больны своим страхом перед не таким! А ты… Знаешь, из нас всех ты, наверное, самая странная, потому что у тебя у одной не было странного прозвища. Ты осталась Олли. Просто Олли.
У Просто Олли даже слёзы светятся — падают на пол и не гаснут, пока полностью не впитаются в ковёр — а Назу плачет просто потому, что Олли очень красивая.
— Ты ведь даже не знаешь, какое желание хотела
Последние комментарии
3 часов 52 минут назад
5 часов 25 минут назад
9 часов 18 минут назад
9 часов 23 минут назад
14 часов 44 минут назад
2 дней 2 часов назад