Два дерева [Эбрахим Голестан] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Эбрахим Голестан Два дерева

Росток появился среди мяты у самых корней голубой елочки. Первое время он хоронился под широкими еловыми лапами. Должно быть, в прошлом году кто-нибудь ел плод и зашвырнул косточку на берег ручья, а может, бросил у самого устья канала и полой водой принесло эту косточку сюда. Потом она ушла в землю, долго лежала, треснула, проросла, пустила корешки, а там, глядишь, и снегом замело ее вместе со следами ушедшего года.

Весной это был уже прутик о четырех листочках. Он вытянулся, набрался сил и пошел в рост среди мяты под защитой елочки.

А на другой год он зацвел и цвет его проступил сквозь еловые ветви. Это было в дни ноуруза – вечером холодный ветер забросал снежной крупой молодую зелень. Наутро под лучами солнца снег превратился в пар. Ветер подхватил дымку испарений, поднимавшихся от мокрой земли и свежераспустившейся листвы, и мягко развеял ее. В воздухе разлился аромат хвои, дрожащие дробинки росы вспыхнули на кончиках игл, пустили зайчики, и внезапно среди еловых ветвей показались бутоны.

Бутоны, правда, пока еще не раскрылись, однако и в этой их нераскрытости таилась весть о том, что росток жив, и меня приводило в восхищение, что у него, такого маленького, уже был вид настоящего деревца. И все равно оставалась какая-то загадка в том, что этот прутик – будущее дерево, несмотря на все заверения снега и утра, зелени и дымки испарений, земли, ветра, аромата смолы и радужных капель на еловых иглах.

Каждый день с наступлением сумерек я отправлялся навестить деревце. Пока осыпался цвет и набирала зелень листва, оно все глубже уходило в елочку, и оба они доверили свои сплетенные ветви попечению солнца, времени, естественному течению жизни.

Весною четвертого года цветы дали завязь. Деревце заплодоносило. Плоды поспевали рядом с потеками смолы, в воздухе, напоенном ароматом хвои. Они созревали в месяце тир. Спелый плод на дереве всегда поражает какой-то одухотворенностью, он словно приветствует тебя дружелюбным взглядом.

Был месяц тир, и сад стоял захмелевший от своей зрелости. Солнце сияло на глянце листьев, прохлада тени смягчала жару, стоявшую в неподвижном воздухе, и спелые плоды среди еловых веток напоминали язычки пламени в светильниках. Я положил в рот один плод, и он был – весь солнце, и земля, и дыхание жизни. И потом еще долго сохранялся во рту этот живительный вкус.

Рассветает; ясно глядит утренняя звезда; восходит солнце; зазвенел голос зяблика; тучей взметнулась в небо стая ворон. А потом закат с долгожданной тишиной, чистая песнь бегущей воды; и снова утро, красноватые корни дерева; обыкновенное волшебство ветерка. И опять вечер – игра теней в ивовой листве. Снег на вершинах гор, далекий, розовеющий, полный надежд на возвращение в образе крылатого гонца, бегущего по ветреным заводям.

К концу абана[1] в поредевшей листве среди ветвей елочки оставалось несколько несорванных плодов. Плоды эти высохли, и их склевали вороны. Елочка продолжала зеленеть. Ну да ей и положено зеленеть!

Однажды, в месяц дей[2], возвращаясь домой на закате, я приметил в стороне от елочки кучу свежевырытой земли, а за ней – яму с лопатой садовника. Я позвал садовника и спросил, что он тут делает. Поздоровавшись, садовник объяснил, что подготовил место для дерева. Моего дерева.

– Место для того вон маленького деревца, – сказал он. – Им обоим лучше будет, если их рассадить. И тому, и ели.

– Рассадить? А мы корни не повредим?

– Корень теперь спит. В месяц дей все деревья засыпают.

– Да хотя бы и спит, а корни можно поранить. Это ведь все-таки корни. Пораним – конец дереву.

– Весной, стало быть, оправится.

– Да нужно ли это?

– Дерево должно в рост идти.

– Уж коли косточке было удобно так прорасти, оставил бы ты деревце в покое. И почему оно должно расти, как нам нравится, а не так, как ему удобнее?

– Где мало места, дерево расти не будет.

– Разве самое главное, чтобы ветки перли во все стороны? Ты же видел, как оно плодоносило!

– В тесноте корни друг друга задавят.

– Корни прекрасно уживаются вместе. Что ты к корням прицепился? Их сама земля бережет.

– Да и веткам места мало.

– Ну и обрежь у ели ветки!

– Ель пропадет.

– Так уж и пропадет! А ведь какая была красота – будто сама ель плодоносит. У них и корни между собой подружились. Они вообще, должно быть, переплелись. Не трогай ты их! Почем ты знаешь, может, они там под землей сплелись, одним целым стали. Оставь их в покое!

– Стало быть, яму-то я уже отрыл!

– Так зарой, ведь не о яме речь.

– Стало быть, яма-то вырыта!

Лицо его в холодных густых сумерках ледяного заката было мрачным. Он стоял на краю ямы с лопатой в руках и являл собой саму холодность и неприступность.

– Ну вырыл и вырыл, – сказал я. – А деревья оставь в покое.

Он смерил меня взглядом, забросил лопату на плечо и ушел.

Ночь окутала холодным колючим сумраком яму, ель, меня и мое деревце, и яма зияла, как пустая