Десять лет до страшного суда [Честер Андерсон] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Честер Андерсон, Майк Курланд Десять лет до страшного суда

Авторы пользуются предоставившейся возможностью, чтобы посвятить эту первую совместную работу друг другу.

1

«Террэн бивер», легкий крейсер Военно-Космического Флота Федерации, осуществлявший обычное патрулирование, вот уже двадцать седьмой день неторопливо продвигался в районе выступающего конца на краю галактики. Работа на борту, как и всегда до этого дня, представляла собой для экипажа не более чем длительный период откровенного безделья, поскольку все, что требовалось делать, выполнялось системами корабля в автоматическом режиме, оставляя одиннадцати членам экипажа возможность заниматься чем угодно, оставаясь в то же время по форме космонавтами.

В 15 часов 20 минут по Гринвичу на экранах дальнего обнаружения появилась неопознанная вспышка. Впередсмотрящий оператор третьего класса БЧ-1 Рич Хэлн, в функции которого входило наблюдение за экранами локаторов, с явным неудовольствием оторвав голову от космического детектива, большим пальцем небрежно нажал тумблер, включавший запись. Впрочем, в этом вовсе не было необходимости, поскольку автоматика корабля сама включила запись еще три минуты назад. Сделав эту нехитрую и, хотя и ненужную, но обязательную по вахтенному расписанию операцию, БЧ-1/3 Хэлн, не подозревавший о том, что только что ступил своей ногой в историю, с чистой совестью возвратился к детективу.

В 15.45 «Бивер» прервал увлекательное занятие Хэлна, вежливо пропищав ему «Пи-и-и». Он вяло глянул на экраны и вдруг его вялость как рукой сняло. Неопознанное пятнышко успело вырасти за эти двадцать пять минут в космический корабль хотя и неизвестного происхождения, но явно крейсерского класса. Как неистовый пианист Хэлн стал нажимать на торчащие перед ним кнопки, посылая по всем помещениям корабля трели звонков, сигналы тревоги, включая всевозможные автоматические устройства, которыми был напичкан корабль. Завершив эту церемонию включением первой в истории корабля Общей Тревоги, он снова облокотился о спинку кресла и стал ожидать дальнейшего развития событий.

В направлении неизвестного корабля на всех мыслимых частотах направлялись стандартные сигналы опознания; капитан и состоящий в штате корабля ксенолог — специалист по контактам с населением других планет — прибыли на мостик одновременно, причем оба озабоченно бормотали что-то себе под нос. Весь «Террэн бивер» пришел в невиданное возбуждение.

Это был Контакт! По мере увеличения изображения на экранах становилось все более очевидным, что неизвестный корабль принадлежал к совершенно неизвестной расе — первой новой цивилизации, с которой Федерация столкнулась за более чем три тысячи лет. Будет установлена связь, пришельцам будет сделано приглашение вступить в Федерацию и они, несомненно, примут это приглашение; все члены экипажа «Бивера» станут героями, получат огромные наградные, и…

В 15.51 неизвестный корабль открыл огонь из довольно внушительной батареи орудий. Защита «Бивера», никогда до этого не использовавшаяся, отбила его автоматически; аналогичные противоогневые меры были приняты корабельным компьютером, а в 15 часов 51,0685 минуты неопознанный корабль превратился в расширяющееся облако ярко светящегося газа, пригодного разве что для спектроскопического анализа.

Этим и закончилась первая битва в космосе, которую провели представители Военно-Космического Флота Федерации за почти тысячу лет. «Террэн бивер» развернулся и взял курс в сторону дома.

2

— Побрали б черти эту ночь глухую, что Мать своим вниманьем обделила! — Хард Гар-Олнин Саарлип специально нырнул в самый темный подъезд, который только мог найти, продолжая беседу с самим собой осторожным шепотом. — Ни кошелька, бредущего в тиши, ни деньгами звенящего кармана. Не ходит знать по этим улицам ночным. Видать, придется мне уснуть таким голодным, каким ни разу раньше не бывал.

Хард был поэтом по профессии, как он с гордостью любил говорить себе; когда-то он был придворным бардом очень знатного барона, который, к сожалению, умер, не успев оставить завещания и предоставив таким образом Харду выбор — либо продать свою трудовую закладную какой-нибудь увядающей старой карге, любительнице острых ощущений, либо плюнуть на закладную, убежать куда подальше и стать вне закона. Для Харда Гар-Олнина Саарлипа, поэта и сына поэтов, это не давало практически никакого выбора, если хорошенько разобраться.

— Увы, прохладна ночь, — напомнил он себе, — и не проходит мимо никто, кто был бы состоятельней меня. О Мать, исполни для меня одно лишь скромное мое желанье: пошли сюда купца, бредущего неровным пьяным шагом; иль на худой конец ученика бармена, ночную выручку несущего домой. Хотя постой, бармена мне не надо. — Он поразмышлял некоторое время. — С той публикой порой шутить опасно: недружелюбны к нам они бывают, с деньгами расставаться не хотят. — Он поежился от холода.

Кроме занятия поэзией, Хард был еще и уличным разбойником, карманником, просто вором, клятвопреступником и вообще был готов на любое уголовное преступление, когда в этом возникала нужда и появлялась возможность. Хотя его уголовная деятельность вероятнее всего должна была привести его к столбу и Проклятью Матери, уголовщина была традиционным и даже почетным занятием для поэтов планеты Лифф. И Хард мог всегда успокоить себя сознанием того, что его казнь, если ее хорошо обставить, сделает чудеса для его славы, вызовет немедленный всплеск интереса к его поэмам и сильно обогатит его издателей и наследников, если только таковые у него когда-либо будут.

По-зимнему пробирающий до костей ветер нервно трепал пламя стоящего на углу газового фонаря, который отбрасывал зловещие тени на теснившиеся по сторонам узкой улочки дома, сработанные из толстых бревен. Хард начал дрожать от холода.

— Так снизойди же, о Мать, до преданного тебе, хотя и недостойного сына, выполни одну единственную его просьбу, и тогда… — при звуках осторожных шагов, доносившихся прямо из-за угла, Хард прекратил свое нашептывание, еще глубже спрятался в тень подъезда и затих, все еще дрожа от холода.

Высокий, худой молодой человек в теплой и дорогой одежде вышел из-за угла и остановился в нерешительности. Было видно, что он ищет табличку с названием улицы или хоть какой-то указатель. Не найдя ничего подобного, он медленно направился как раз к тому месту, где прятался Хард.

— Никчемный отпрыск Твой Тебя благословляет! — пробормотал Хард на тот случай, если Мать все еще слушает его.

Незнакомец явно был в растерянности. Более того, покрой и качество его добротной одежды и приятная округлость его кошелька свидетельствовали о том, что он богат. Поскольку он был богат и побрит наголо, в то время как все богатые люди Лиффдарга носили холеные бороды, незнакомец был, скорее всего, иностранцем, возможно, купцом из западного портового города Фрейдарга; его ни в коем случае нельзя было упустить, даже если бы Харду и пришлось обойтись с ним грубо. И что было совсем хорошо, так это то, что иностранец шагал тяжело, медленно и неровно, что могло означать одно — что был пьян и относительно беспомощен. Хард забыл о холоде.

Проходя мимо Харда, иностранец пристально всматривался в дома на противоположной стороне. Хард тихо поблагодарил Мать за такое благословение.

Узкая улочка извивалась как ручеек, потому что планировка Лиффдарга осуществлялась как бы скотом, пасущимся на выгоне. Иностранец направился к неосвещенному повороту, Хард выскользнул из подъезда и стал осторожно красться за ним.

Нож Харда был в его руке — единственно лишь для того, чтобы использовать его в качестве угрозы, с неохотой напоминал он себе, думая о жестоких наказаниях за убийство богатых людей; к счастью, в его кошельке совсем не было металла, звон которого мог бы выдать его, и поэтому он мог без труда соблюдать необходимую для такого дела скрытность. Даже очень пьяный иностранец, и особенно очень молодой, мог оказать сильное сопротивление в случае, если его вспугнуть.

Иностранец повернул за угол и вошел в тень. Хард дал ему возможность уйти вперед, а затем последовал за ним.

Силуэт иностранца выделялся на фоне далекого фонаря на винной лавке, а сам Хард был невидим — как ночь в ночи. Вот сейчас самое время. Один удар ребром ладони по затылку, единственный удар, и Хард будет целый месяц есть первосортное мясо и пить самые тонкие вина.

Распрямившись, как закрученная до упора пружина, Хард совершил бросок. И, как плохо привязанный мешок с сеном, повалился на отблескивающие от сырости камни мостовой к ногам иностранца.

С позиции, в которой он оказался на камнях, Харду была хорошо видна опускающаяся на его шею подошва сапога иностранца. Дело принимало плохой оборот.

— О, Ваша Честь, молю вас о пощаде, — униженно взмолился Хард. — Я ведь всего лишь жалкий бард; так низко пасть, дойти до крайней точки лишь голод вынудил меня, да крики ослабевших деток, что дома хлеба ждут; и если б не нужда, то никогда бы не посмел я взяться за такое непристойное занятье.

Затем, поняв, что сейчас находится в положении, которое готовил для иностранца, и что не было никакого выхода из такого неблагоприятного обмена ролями, он прервал свои поэтические излияния и спросил:

— Как это все случилось?

Оказалось, что иностранец нисколько не встревожен.

— Рычаг и точка опоры, — спокойно ответил он. — Элементарные законы физики, и все. Не будете ли вы так любезны объяснить мне, как пройти к дому Тарна Гар-Террэна Джеллфта, Лечащего врача Короля и прочее, и прочее?

— Выходит, то, чем брошен я на камни, вы физикой зовете, Ваша честь?

— Древнее название этому — дзю-до, если это о чем-то тебе говорит, в чем я сомневаюсь. Где живет доктор Джеллфт? — Казалось, что иностранец не замечает того факта, что его нога тяжело и надежно опирается на тонкую шею Харда.

— Мой господин, неужто так жестоко вы собираетесь отдать меня гвардейцам? — Хард, наоборот, очень явственно ощущал на себе ногу иностранца. Казалось, что с каждой секундой она становится все тяжелей.

— Конечно, нет, дружище. Мне нужен дом доктора, а не твоя кровь. Однако, если только ты… — иностранец сделал паузу.

Харду вовсе не хотелось знать, чем именно иностранец собирается закончить это предложение, поэтому он снова залепетал:

— Запутаны так улицы Лиффдарга, что заблудиться в нем труда не составляет. И часто даже так бывает, что тот, кто города не знает, вдруг пропадает без следа. — Нога иностранца вдруг стала намного тяжелее, и Хард сбился с размера своей поэтизированной речи. — Но дом Преподобного Лорда Хирурга Тарна Джеллфта, достойнейшего сына своего великого отца Терра (в отношении которого, признаюсь вам, мне известно очень мало), находится всего в семи кварталах отсюда, и я, хорошо знакомый со всеми улицами города… я буду рад проводить вас туда, если Ваша Честь того пожелает, — еле дыша закончил он свою тираду.

Иностранец поднял поэта с мостовой и, закрутив его руку назад таким хитроумным манером, который обещал причинить сильную боль в случае малейшего неповиновения, сказал:

— Веди, я пойду за тобой. Причем совсем близко от тебя, как ты сам сможешь убедиться.

Некоторое время они двигались молча. На тот случай, если Мать все еще слышала его, Хард заполнил свою голову молитвами о помощи. Но, поскольку она сыграла с ним такую нечестную и от начала до конца грязную шутку, он практически не надеялся, что она услышит его.

Иностранец прервал мольбы Харда:

— Сынок, вы все, жители Лиффдарга, всегда разговариваете стихотворными размерами? И если это так, то можно ли говорить белыми стихами, или они должны обязательно быть рифмованными?

— Что?

— Я сказал, что…

— Нет, Лорд, я вас хорошо понял. Неужели вы тоже поэт? — Похоже было, что Мать в конце концов была на стороне Харда. Гильдия Бардов запрещала поэтам предавать друг друга.

— Ага, — тон иностранца выдавал явное облегчение. — Вижу, что стихотворный размер в разговоре вовсе не обязателен. Великолепно. Это меня беспокоило. Образовательные кассеты ничего не упоминают о поэзии, и я не думаю, что остальные члены экипажа смогли освоить правила стихосложения. Лиффанское наречие и так достаточно сложное, даже если на нем разговаривать прозой.

— Образовательные кассеты? — Этот человек был явно иностранцем, это безусловно, но где в Сокровенном Саду Матери он научился таким мудреным словам?

— Ты все равно не поймешь, сынок. Скажи мне, у тебя есть имя?

Имя?! Хард размышлял, стоит ли раскрыть свое имя этому иностранцу, который оказался вовсе не поэтом. И с другой стороны, с одной рукой в таком опасно закрученном положении, разве можно лгать?

Они шли узким переулком. Из его темноты появился чрезвычайно пьяный молодой вельможа. Длина его бороды была никак не меньше локтя, что, с учетом моды, свидетельствовало о том, что он был по крайней мере не ниже подгерцога.

— С дороги, ты проклятый Матерью подонок! — грубо прорычал вельможа.

— В чем дело? — спросил иностранец. Хард пытался утащить его в сторону, но иностранец предпочел остаться на месте; Харду не оставалось ничего другого, как остаться вместе с ним.

— Ага! Они не повинуются! — пьяный вельможа был чрезвычайно доволен. — Гарлин, Тчорнио, идите сюда и посмотрите на игру, которую нам подарила Мать!

В круг света ступили еще два вельможи. У всех трех были бороды в пол-локтя, все трое были одеты в богатые расписные одежды, все трое были очень молоды и пьяны, а теперь все трое еще и вынули шпаги из ножен. Хард вручил свой дух в руки Матери.

— Чего вы хотите, ребята? — спросил иностранец.

— Мы хотим развлечься, ты голобородый простолюдин, — чванливо ответил один из молодчиков.

— Ваша желтая кровь как раз сгодится для этого, — добавил второй.

Первый молодой вельможа прочистил глотку и четко и громко сделал такое заявление:

— Твоя мать продала себя иностранцам. — Такое заявление было бы оскорбительным в культуре любого народа; что же касается цивилизации, боготворящей Мать-богиню, такое заявление было открытым проявлением намерения убить либо быть убитым самому.

Иностранец высвободил Харда, шепча ему:

— Считай себя покойником, если попытаешься бежать. — Затем, обращаясь к молодчикам, заявил тоном, не терпящим возражений: — Иностранцы отказываются покупать ваших матерей. — И добавил в наступившей тишине: — Вы — прижитые вашими матерями на стороне ублюдки. — Он явно был готов развивать эту тему и дальше до самого утра, но прежде, чем он начал очередную вариацию, вельможи двинулись на него.

Хард нашел ближайшее укрытие в дверном проеме дома — в эту ночь он был просто обречен прятаться в таких укрытиях — и наблюдал за схваткой с благоговейным ужасом.

Один из молодчиков — в такой кромешней тьме трудно было определить, кто именно из трех — с острой как бритва шпагой бросился на иностранца. Иностранец с невиданной легкостью отскочил в сторону от того места, в котором шпага должна была пронзить его, схватил длинную бороду вельможи и резко дернул за нее. Борода была фальшивой и сразу же оказалась в руке иностранца. Глумливо смеясь, иностранец одним легким движением уложил молодчика на землю и бросил фальшивую бороду в лицо другому нападавшему.

Поверженный вельможа уполз по камням мостовой к тому месту, где прятался Хард, и оказался на расстоянии вытянутой руки от него. В порыве ранее не ощущаемой классовой ненависти Хард выкрикнул:

— Мать, прости мне эту греховную радость! — и стал бить ногой по голове вельможи. Камни окрасились в кровь.

Однако иностранцу было не до радости — он оказался зажатым меду двумя другими молодчиками. Кончики их шпаг мелькали перед ним как ядовитые насекомые; каким-то чудом получалось так, что всякий раз он оказывался там, где шпаг не было. Вместе с тем, он не мог схватить ни одного из них без того, чтобы не быть тут же атакованным другим. Несмотря на холод, его лоб покрылся потом.

— Тебе сейчас придет конец, — глумливо прокричал один из вельмож, — потому что моя шпага напоена Молоком Матери (Молоко Матери являлось ядом широкого спектра действия, состоящего из цианидов и растительных алкалоидов типа кураре). Другой вельможа хранил молчание, поэтому иностранец решил начать с него.

Тем временем Хард заметил, что молодчик, которого он пинал ногами, был уже мертв.

— Помоги мне, Мать! — завопил он. — Ведь ни один человек не умирает дважды от Долгой Смерти! — С такими словами, заручившись поддержкой Матери, он как копье метнул шпагу мертвого вельможи во владельца отравленного клинка. Шпага пронзила тому горло, и с выражением благородного удивления он повалился на землю.

— Неплохо сработано, сынок, — спокойно похвалил Харда иностранец. Единственный оставшийся в живых вельможа попытался было сделать отчаянный выпад, но счел за благо быстро развернуться и убежать, истерически взывая о помощи и бросив свою шпагу, которую ему удалось таки всадить в правое плечо иностранца.

Выкрики беглеца затихли вдали. Хард и иностранец стояли над телами повергнутых вельмож, глядя в лицо друг другу. Теперь у Харда было время обдумать все случившееся, и он пришел в ужас.

— Мы мертвы, — объявил он упавшим и как будто бы не ему принадлежавшим голосом. — Даже если им придется упрятать в темницу половину города, они все равно схватят нас. Затем они целый месяц будут казнить нас, как того требует Закон Матери. А мы даже дали возможность убраться единственному свидетелю.

Но иностранца больше всего беспокоила застрявшая в плече шпага. Он осторожно вынул ее, почти даже не скривившись, и из открывшейся раны хлынула кровь.

— Пошли, сынок, — сказал он сквозь стиснутые зубы, — веди меня к дому доктора Джеллфта. Скорее!

Они двинули вперед. Но перед этим, несмотря на охвативший его ужас от предчувствия мучительной казни, Хард не забыл забрать с собой кошельки убитых.

— Хоть поем хорошо перед тем, как они схватят меня.

* * *
Преподобного Тарна Гар-Террэна Джеллфта, Герцога Лиффа, Лечащего врача Короля, Спонсора-Покровителя Гильдии Врачей, подняться с постели, где он видел сладкие сны, в такой проклятый Матерью поздний час заставил энергичный стук в парадную дверь. Как и большинство лиффанских вельмож среднего возраста, он был склонен к помпезности, благополучию, консерватизму, как, впрочем, и некоторой робости. Однако, когда он открыл свою дверь и увидел, что его посетителями являются хотя и богато одетый, но раненный молодой человек и какой-то оборванец, по виду несомненно преступник, его первым желанием было позвать на помощь. Однако когда раненный заговорил на языке Терры слишком быстро для доктора, который вот уже целых двенадцать лет ни слышал, ни разговаривал на этом языке, то тот сразу подумал, что его командировка заканчивается; вторым его ощущением было головокружение до обморока, который он напряжением воли успешно подавил, и с трудом, спотыкаясь на каждом слове, выдавил из себя на языке Терры:

— Пожалуйста, говорите медленнее. Прошло много времени, и я не понимаю вас.

Терранин и местный уголовник прошли в вестибюль и закрыли за собой входную дверь.

— Если вам угодно, я могу говорить по-лиффански, — предложил молодой человек.

— Ну… я имею в виду… — доктор Джеллфт явно ощущал затруднения в подборе слов в полузабытом им языке. Наконец, он оставил свои потуги и сказал по-лиффански:

— В конце-концов, прошло действительно много времени.

— Великолепно. Пожалуйста, поднимите правую руку.

Смущенный все этим и уверенный в том, что уголовник пришел ограбить его дом (что уголовник действительно собирался сделать), доктор Джеллфт поднял руку.

Лиффанский язык молодого человека был почти таким же быстрым и малопонятным, как и терранский.

— Клянетесь ли вы всем святым или личной этикой, определяющей ваши дела, поддерживать и защищать Конституцию Терранской Федерации Планет всеми доступными вам средствами и соблюдать законы Терранской Федерации Планет и уставы Военно-Космических Сил, которые на протяжении времени выполнения данной миссии приравниваются к другим законам, и да поможет вам то божество, которое вы исповедуете, или личная этика, определяющая ваши дела? Говорите «Да».

Медленно, неуклюже и почти механически доктор Джеллфт произнес:

— Ну да, конечно же, клянусь.

— Великолепно. — Молодой человек коротко отдал честь. — Сэр, настоящим актом вы переводитесь из пассивного в положение активного резерва. Вам присваивается звание младшего командира и поручается принять командование всеми военно-космическими средствами на планете Лифф. Вам также вменено в обязанность всемерно оказывать содействие Особой Операции «Л-2» на весь период наших действий здесь. Пока все. — Он вынул из внутреннего кармана своего кителя покрытый пятнами крови пакет и вручил его ошарашенному доктору. — Меня зовут Джон Харлен. А теперь, ради Бога, сделайте что-нибудь!

Сказав это, молодой терранин упал в обморок.

3

«Террэн бивер» прибыл на военно-космическую базу Федерации, дислоцированную на Луне, за двадцать пять дней до того, как Джон Харлен прибыл к доктору Джеллфту на Лиффе. Менее чем через полчаса после прибытия корабля записи вахтенных журналов «Бивера» были введены в память Главного Управления для анализа, и компьютеру потребовалось еще полчаса для того, чтобы сравнить приключение «Бивера» со всем другим, что произошло на земле и в космосе за последнюю тысячу лет истории Федерации. Заключение Главного Управления было передано в информационные сети еще за пять часов до того, как команда «Бивера» закончила прохождение карантинных формальностей. Таким образом, Рич Хэлн стал одним из последних людей в Федерации, которые узнали о том, что то, что он испытал в полете, было только первым залпом Первой Межгалактической Войны.

С другой стороны, самым первым человеком, который получил эту информацию, был адмирал Космофлота Эдвальт Беллман, поскольку Главное Управление подчинялось непосредственно ему. Большую часть того, что сообщил компьютер, он направил в парламент, но по одному разделу, помеченному грифом «СЕКРЕТНО/СРОЧНО», он поставил в известность только трех других человек. Это произошло в процессе совещания, которое адмирал созвал несколько позже, после обеда.

— В нашем распоряжении всего десять лет, — сказал он, расхаживая настолько быстро, насколько это позволяли скромные габариты его кабинета.

Три молодых офицера, к которым были обращены эти слова, явно не поняли причин тревоги своего адмирала.

— Десять лет? Тогда в чем загвоздка?

Этот недоуменный вопрос был задан самым младшим из трех, Ансгаром Соренштайном, который до сегодняшнего дня был мало кому известным корреспондентом одной из информационных компаний.

— Проблема в том, — торжественно сказал Беллман, — что нам необходимо пятнадцать. — Он остановился у своего стола и еще раз просмотрел секретную часть доклада Главного Управления. — Да, — продолжил он, — пятнадцать лет. Вы понимаете, что в настоящее время наша огневая мощь состоит всего из одиннадцати боевых кораблей?

После несколько затянувшегося задумчивого молчания Беллман продолжил:

— Мы, конечно, не знаем, кто нападает на нас, но кое-что о них мы уже знаем. Например, что это — несомненно воинственная раса. Они вначале стреляют, а потом задают вопросы, да и то, если захотят. Именно это произошло с нашим «Бивером». По данным Главного Управления, именно это произошло с двадцатью четырьмя патрульными кораблями, которые мы потеряли за последние пять лет. «Бивер» стал бы двадцать пятым, но, к счастью, он является военным кораблем и может постоять за себя. Оружие наших врагов почти настолько же совершенно, как и наше, и судовые записи «Бивера» подтверждают это. С каких пор этот противник готовится к войне, знает один только Бог.

Пиндар Смит поднял руку:

— Сэр?

— Да? — Смит поднялся.

— Полагаю, сэр, что все то, что знаем о противнике, дает нам основания чувствовать себя довольно спокойно при подготовке к встрече с ним. В конце-концов, десять лет не такой уж малый срок.

На это ответил Джон Харлен:

— Все правильно, сынок, но есть одна неприятная загвоздка. Они знают о нас на пять лет дольше, чем мы знаем о них.

Смит сел на свое место лишь после того, как адмирал Беллман добавил:

— Это действительно одна из проблем. Но не единственная. Другая состоит в том, что у них уже создана экономика военного времени. Нет сомнения в том, что они начали создавать свои военно-космические силы как только обнаружили нас. Нам же потребуется не менее двух лет для того, чтобы только развернуть производство.

— Такова цена мира, — пробормотал Джон Харлен.

Они обсуждали проблемы еще полчаса, в течение которых Беллман больше слушал, чем говорил сам. Ему нравилось то, что он видел и слышал. Лейтенанты Харлен, Смит и Соренштайн являлись гордостью Отряда Синтезаторов; они были специалистами во всем, и Беллман не сомневался, что они вполне справятся с той задачей, которую он подготовил для них; если только эта задача могла быть решена вообще.

Джон Харлен, например, поначалу являлся поэтом, и в таком качестве был довольно широко известен. Однако он был также и опытным инженером, имел научную степень в области математики, и одно время даже зарабатывал себе на жизнь консультированием по части психологии.

Ансгару Соренштайну, журналисту, было всего двадцать четыре года, но он уже имел ученые степени в области физики, музыки, антропологии и органической химии. И работал он в информационном агентстве ради, как он сам любил говаривать, спортивного интереса.

Пиндар Смит был бизнесменом. «Предприятие Пиндар, лтд.», фирма, которую он сам основал и которой владел, имела дело с текстилем, сельскохозяйственным производством и цветными металлами. Сам Смит был специалистом во всех этих областях, также как и в электронике и истории. И естественно, что его хобби — полиграфия и история — были довольно далеки от его основных занятий; эти увлечения, вместе взятые, позволяли ему на протяжении вот уже одиннадцати лет довольно успешно издавать свой журнал «Передовая научная фантастика и теория», который он сам редактировал, и все материалы для которого писал лично под самыми различными псевдонимами.

— Хорошо, господа, — сказал Беллман, вклиниваясь в их беседу. — Вижу, вы понимаете создавшееся положение правильно. И теперь, возможно, вы захотите узнать, какое отношение это все имеет к вам лично.

— Это естественно, — ответил Джон Харлен. — Мы все являемся членами Отряда Синтезаторов, так? Это может быть и совпадением, но нам представляется, что вы планируете осуществление какой-то необычной операции. Однако Главное Управление не станет шутить с совпадениями, не так ли? И мы догадались, зачем мы здесь, с того самого момента, как попали сюда. Поэтому все, что нам необходимо сейчас, — конкретные детали вашего плана. Расскажите нам, какой хитроумный план вы задумали, сэр?

Беллман только сейчас узнал о том, что до сих пор не утратил способности краснеть.

— Ну, Главное Управление имеет один план… — начал было он, не зная, как преподнести этим молодым ребятам саму суть задания.

— Я полагаю, что план, о котором будет идти речь, носит противозаконный характер, — вставил Соренштайн.

— А как иначе, — добавил Смит. — Все задания, к выполнению которых нас всегда привлекают, носят деликатный характер. Помню, какую работенку мы делали на планете Маури — когда нам пришлось играть роль самых настоящих взломщиков в…

— Господа! — Беллману не особенно хотелось, чтобы эти смышленые ребята еще больше загоняли его в краску своей базарной болтовней по сверхсекретной тематике Отряда Синтезаторов. Все три лейтенанта умолкли. — Спасибо, господа. Задание касается планеты Лифф.

— Я так и думал, — прошептал Смит. — Снова нарушение правил контакта.

Беллман никак не отреагировал на его замечание:

— Планета Лифф будет, скорее всего, первой территорией в пределах Федерации, которая подвергнется нападению противника. В соответствии с данными Главного Управления…

— Но, сэр, — перебил его Соренштайн, — Лифф не является членом Федерации.

— Будет являться. Мне можно продолжать?

— О, конечно, сэр. Прошу извинить меня за бестактность.

— Спасибо, лейтенант Соренштайн. — Беллман сделал паузу, чтобы еще раз заглянуть в доклад. — Да, — продолжал он, — планета Лифф населена людьми, которые, как мы полагаем, являются потомками каких-то первопроходцев начального периода колонизации. У нас нет никаких данных о том, как эти люди попали на Лифф, точно также как нет и у них самих, но им потребовалось приблизительно от полутора до двух тысяч лет, чтобы достичь того уровня развития общества, на котором они сейчас находятся. Кстати, они — единственные млекопитающие на планете. Даже при отсутствии других данных это обстоятельство свидетельствует о их терранском происхождении.

Ровным и спокойным голосом, свидетельствующим о большом лекторском опыте, Беллман продолжал излагать историю взаимоотношений Федерации с Лиффом:

— Двенадцать лет назад Департамент исследований и контактов направил на Лифф своего агента, врача по профессии. Однако все, что мы можем почерпнуть из его докладов, это то, что лиффане — такие же люди, как и мы. Но об этом мы и так знали без него.

Далее адмирал перешел к изложению плана Главного Управления относительно планеты Лифф и ее населения:

— Как я уже сказал, подсчеты предсказывают, что первый главный удар противник нанесет примерно через десять лет, вероятнее всего именно по этой планете. Однако у Федерации к тому времени все еще будет недостаточно флота и огневой мощи, чтобы защитить Лифф. Поэтому вам поручается подготовить население планеты к тому, чтобы они смогли защитить сами себя. Задача ясна?

— У меня есть несколько вопросов, сэр.

— Валяй, Джон.

— Первое: сколько человек вы намерены задействовать в этой операции?

— Направляетесь только вы трое, да плюс тот доктор, который уже находится там.

— Всего четыре человека? А на какой стадии общественного развития сейчас находится Лифф, сэр? Я имею в виду, насколько велик флот Лиффа? Как у них с оружием? Есть ли там…

— Стоп. Вижу, что я не очертил цель задания достаточно ясно. Лиффанская культура находится в состоянии, которое можно было бы назвать дотехническим. Если Лиффу не помочь, то там первый двигатель внутреннего сгорания будет создан примерно в течение ста лет.

— Понятно. А что мы должны делать там?

— От двигателя внутреннего сгорания до первого выхода в космос обычно проходит от восьмидесяти до ста двадцати пяти лет. Ваша задача состоит в том, чтобы уменьшить этот период развития до менее чем десяти лет. Если возможно, сделайте это таким образом, чтобы без нужды не разрушать экономику Лиффа. Главное Управление просчитало, что у вас шансов на успех — пятьдесят на пятьдесят. Лично я полагаю, что… — Его речь была прервана резким звонком. — Ну вот, ваш корабль уже готов к отлету. Полетите на «Эндрю Блейк». Путь займет двадцать четыре дня, джентльмены; это даст вам достаточно времени для того, чтобы спланировать ваши действия. Желаю вам удачи и семь футов под килем!

Беллман был адмиралом старой школы.

4

— Насколько я понимаю, — сказал Харлен, — Хард должен стать одним из членов нашей бригады. В конце-концов, он прекрасно знает город, входы и выходы не только в Суд, но и в преступный мир; кроме того, что он неплохо образован (по здешним меркам, разумеется), он знает, как разговаривать с простым людом. К тому же, он сражался рядом со мной, и он знает о нас достаточно много для того, чтобы доставить кучу неприятностей в случае, если мы с ним расстанемся.

Этот разговор происходил наутро после ночных приключений Харлена; подразделение Особых Операций «Л-2» проводило совещание в кабинете доктора, решая дальнейшую судьбу Харда Гар-Олнина Саарлипа.

Хард ожидал на кухне, никак не подозревая о том, что разговор в кабинете касается именно его. Он оставил всякую надежду понять, чего хотели от него эти странные люди. Ясно было одно, что они были немного не в своем уме. Все они. Даже его имеющий такое странное имя, хороший друг Джон, вместе с которым они убили, да защитит нас Мать, двух знатных юношей, — так вот даже Джон, и тот был с приветом. Даже Джон, подумать только! Действительно, «Федерация»! «Терра»! «Образовательные кассеты»! Ну и ну! Половина из того, что говорили эти чокнутые, было не более чем пустым звуком, детским лепетом. Сдвинутые, да и только.

— Но послушай, Джон, — выдвигал обоснованные контрдоводы Пиндар, — какие мы будем иметь гарантии того, что этому человеку можно доверять? Как ты не хочешь понять того, что он — не более чем самый заурядный уголовник, несмотря на все его ритмы и рифмы. И что удержит его от того, чтобы не предать нас в любую минуту, если вдруг мы ненароком так обидим какого-нибудь вельможу, что за нашу голову будет назначена цена?

На эти доводы ответил Ансгар, журналист:

— Боже мой, Пин, — начал он. — Мне кажется, что ты вовсе не изучал эту цивилизацию. Чем ты занимался во время перелета, когда мы были в гипнокамерах? — Смит не ответил. — Смотри, — продолжал Соренштайн, — этот местный приятель Джона убил двух вельмож и позволил третьему уйти невредимым.

Выдержав небольшую паузу, он продолжил свои рассуждения:

— Согласно теологии лиффан, вся знать делегирована на планету Матерью, чтобы быть Отцами в той или иной степени. Для любого жителя, кроме тех, кто выше по рангу, обидеть кого-то из них означает великий грех, и наказанием служит казнь — что-то такое, что они называют «Проклятьем Матери». Убить вельможу — значит совершить святотатство, и у них для таких случаев даже придумана специальная казнь. Они называют ее «Долгой Смертью», поскольку казнь длится целый месяц. И вот этот парень убивает не одного, а сразу двоих из них, причем высокопоставленных вельмож, борода которых достигает их священных пуговиц на пузе. И Джон при этом был еще одним свидетелем.

— Это правильно, — вставил свое слово Джеллфт. — Убийство вельможи является святотатством. — Его голос звучал так, как если бы он наполовину верил в это. — Саарлип скорее удавится и избавится этим от дальнейших неприятностей, чем откажется от дружбы с лейтенантом Харленом.

Как подтверждение этому, Объятья Матери (дивизион Гвардейцев) в полном составе, а это — двести хорошо вооруженных лиффан, как раз в это самое время маршировал по улицам города. Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт, Первый Сын и Наследник Сполна Гар-Тчорниена Хиирлта, Великого Князя Лиффа, потомственного патрона Гильдии Текстильщиков, не говоря уже о еще нескольких не менее впечатляющих титулах, шагал впереди колонны. За ним следовал глашатай из Гильдии Глашатаев. Вместе с дивизионом по городу двигался длинный узкий овал тишины, и в этот овал на углу каждой улицы глашатай объявлял:

«Все лиффане должны слушать это с вниманием! Все лиффане должны слушать это со вниманием! Сокровенным Именем Матери! Объявляется ненависть Матери в отношении двух неизвестных низменного происхождения, которые прошлой ночью смертельно ранили и предательски убили трусливыми методами благородных сынов двух наиболее благородных семей.

Налагается епитимья на срок в шесть дней.

Да не будут проданы в эти дни в пределах города Лиффдарга ни мясо, ни вино, ни пиво. Да не будет звучать музыка, и да не будет смеха. За нарушение — Ласковое Наказание Матери.

Да вознесет каждый житель Лиффдарга скорбные молитвы в Храме каждый день с восходом и заходом Материнского Глаза. За нарушение — Ласковое Наказание Матери.

Да будут закрыты городские ворота все эти шесть дней. Да не войдет никто в город и не выйдет из него до тех пор, пока епитимья не будет завершена. За нарушение — Ласковое Наказание Матери.

Все лиффане должны слушать это с вниманием! Сокровенным именем Матери! Проклятье Матери да падет тяжкою карою на головы богохульных убийц, и да свершится над ними Долгая Смерть, и да не будет для них нигде прибежища.

Слушайте это с вниманием! Сокровенным именем Матери! Кто бы ни доставил этих людей, одного или обоих, в Объятья Матери, будет возведен во дворянство и станет богатым, а того, кто укроет их от Объятий Матери, разделит вместе с ними их участь. Объявление сделано. Сокровенным Именем Матери!»

После каждого объявления дивизион и окружавший его овал следовали дальше. И все это время Тчорнио, которого в дворянских кругах уже успели прозвать «Выживший», подозрительно всматривался в толпы лиффан, чтобы победно выкрикнуть и указать пальцем в тот самый момент, как только ему удастся опознать хотя бы одного из двух своих вчерашних врагов.

* * *
— Тогда хорошо, — заключил Смит, — будем считать, что этот карманник — наш первый завербованный. Но вот в чем вопрос: есть ли необходимость посвящать его во все детали нашей операции?

Несмотря на решительный протест Смита, было решено, что Хард будет посвящаться абсолютно во все дела подразделения «Л-2», причем настолько регулярно, насколько он сможет воспринять и переварить очередную порцию информации.

— Он для нас не просто местный гид, — убеждал своих друзей Харлен. — Мы должны призвать его во Флот, включить его в систему подчинения и сделать полноправным партнером во всей операции. В противном случае нам не удастся использовать его знания и опыт с максимальной отдачей. Он будет все время говорить нам только то, что, по его мнению, мы хотим от него слышать, если не будет четко представлять себе конечную цель нашей операции. О Господи, мне только что пришла в голову интересная мысль!

Соренштайн понимающе улыбнулся, а остальные разом воскликнули: «Какая?»

Вместо Джона ответил журналист:

— Хард будет, пожалуй, единственным человеком на Лиффе, призванным на военную службу!

А в это самое время будущий единственный призывник устроил на кухне доктора настоящую гастрономическую оргию. Харду ни разу не приходилось видеть такой пищи с тех пор, как умер его барон, и, поскольку он с полным правом считал, что скоро встретится с бароном, его вовсе не устраивало просто сидеть и смотреть на ряды полок, забитые роскошными продуктами. К тому времени, когда Джон пришел, чтобы позвать его в кабинет, Хард успел съесть столько, сколько хватило бы прокормить целую крестьянскую семью в течение недели. Лиффанский поэт раздулся, размяк, находился в сладостной полусонной эйфории и был готов принять любую кару, какую только решит низвергнуть на его грешную голову Мать.

— Хард, сынок, — сказал Джон. — Нам нужно кое о чем поговорить с тобой.

Хард счастливо икнул, вскочил на ноги и поплелся вслед за своим другом с Терры.

Безумцы, как называл их про себя Хард, занимали кресла, сгруппированные полукругом, фокус которого был направлен в сторону высокого деревянного стула. Кресла находились в темноте, а стул, наоборот, был ярко освещен. Вид стула навел Харда на неприятные воспоминания в исповедальном зале Храма. Его один раз допрашивали, еще в те времена, когда он был законопослушным и респектабельным поэтом, и после этого ему никогда не удавалось забыть эти впечатления, хотя священники и были достаточно осторожны, чтобы не оставить никаких следов на его теле, а впоследствии даже принесли ему свои извинения. Это было куда хуже, чем Ласковое Наказание Матери, которое представляло собой самое заурядное бичевание.

— Пожалуйста, садитесь на стул, Хард, — произнес голос в темноте. Этот голос принадлежал не Джону, а кому-то другому, Мать его знает кому. Неуклюже управляясь со своим разбухшим от обжорства телом, Хард сел.

— Хард Гар-Олнин Саарлип, — послышался другой голос, — правда ли это, или нет, что ты убил прошлой ночью двух знатных подданных Лиффа? Отвечай — да или нет?

— Ну… как бы это сказать… — нервно заерзал Хард. — Я полагаю, что недоразумение, случившееся прошлой ночью, может рассматриваться именно в таком аспекте. Да. — Теперь, когда он сам четко сформулировал свою вину, он уже не ощущал себя так благодушно. У него вдруг появилось сильное желание оказаться где-нибудь в другом месте.

— Хард Гар-Олнин Саарлип, убийца благородных дворян, — послышался бас, более глубокий и страшный, чем второе пришествие; очевидно, это был голос доктора. — Не забыл ли ты случайно, что я, Тарн Гар-Террэн Джеллфт, являюсь посвященным в духовный сан Герцога Лиффа?

Все, что недавно съел Хард, вдруг стало камнем в его желудке.

— Клянусь вам, Ваша Милость, — взмолился он, — то сущею ошибкой было все; причиной же такого ослепленья была ночная тьма, что мне затмила взор и так смутила разум, что этих благороднейших людей по простоте своей душевной я принял за грабителей из черни, напавших под покровом темноты на благороднейшего Лорда Джона! О Преподобнейший милорд, молю вас, мне поверьте, что я считал, что защищаю… — его пересыпанная анапестовыми ритмами тирада вдруг оборвалась; поэт сник и продолжал сидеть неподвижно в полной тишине на безжалостно освещаемом стуле; ему было слишком жарко и в то же время его бил озноб; пот скатывался ручьями по его щекам; он с ужасом ждал, что вот-вот в комнату войдут Гвардейцы, схватят его и поволокут в Объятья Матери.

Чем дальше, тем напряженность возрастала все больше и больше; Хард почти физически ощущал, как она давит на его плечи; и вот, когда он был уже на грани истерики, тишина была нарушена. И хотя Хард едва ли был склонен к ощущению радости в таком положении, тем не менее он в какой-то степени обрадовался этому. Несмотря на то, что у него практически не оставалось никаких шансов на спасение, ему все же не хотелось терять присутствие духа перед лицом этих ненормальных людей. Во имя сохранения собственного достоинства он не мог позволить себе опуститься до такой пошлой вещи, как истерика.

Голос, нарушивший тишину, принадлежал Джону.

— Успокойся, сынок, — сказал он, и голос его был наполнен добротой. — Мы вовсе не собираемся передавать тебя в руки гвардейцев.

Из-за неожиданно обрушившегося на него счастья Хард самым постыдным образом зарыдал.

— Мы просто хотели, чтобы ты наверняка знал, что тебя ждет. Но пусть тебя это не беспокоит. Теперь нам бы хотелось объяснить тебе некоторые вещи, чтобы ты понимал, что к чему. Как ты полагаешь, ты в состоянии сейчас понять некоторые простые объяснения?

Хард вытер грязным кулаком слезы, или по крайней мере большинство из них, закрыл рот и кивнул.

— Превосходно, — сердечно сказал Джон. — Начинай первый, Ансгар.

Ансгар Соренштайн говорил медленно и ясно. Его голос был как бы гипнотическим по своему звучанию, и Хард был уверен, что уснет под этот голос, если бы кто-то хоть малейшим намеком разрешил уснуть.

— Лифф, — начал Ансгар, — является четвертой из одиннадцати планет, обращающихся вокруг Материнского Глаза по орбитам, которые приблизительно напоминают яйцо. Материнский Глаз — это звезда, во многом такая же, как те звезды, которые видны темной ночью. Материнский Глаз только кажется более яркой чем остальные звезды, потому что он находится близко к Лиффу. Многие из звезд на самом деле намного ярче Материнского Глаза, но они очень далеки от Лиффа, причем настолько далеки, что мы измеряем расстояния до них количеством лет, которые требуются для того, чтобы свет этих звезд достиг Лиффа. И даже такие числа настолько велики, что ими бывает неудобно пользоваться. Таких звезд миллионы и миллионы, и вокруг тысяч и тысяч из них такие же планеты, как Лифф, и все они тоже вращаются по яйцеподобным орбитам.

Соренштайн дал Харду в общей сложности двадцатиминутный урок астрономии, который раздвинул кругозор поэта настолько, насколько до этого не удавалось ничему другому — Хард стал понимать размеры галактики. В почти религиозном восприятии физической вселенной он начисто забыл свои личные страхи.

— И вот там, вдалеке, — подвел Соренштайн к заключительному этапу своей лекции, — настолько вдалеке, что с Лиффа его вообще не видать, находится звезда, которую мы зовем Сол. Она более чем другие звезды похожа на Материнский Глаз. Планеты вращаются вокруг Сола точно так же, как Лифф вращается вокруг Материнского Глаза. Третью из этих планет мы зовем Терра. Эта планета почти точно такая же, как и Лифф, и она является нашим домом. А мы зовемся терранами, точно так же как вы зоветесь лиффанами, и мы прибыли из нашего дома к вам.

Потребовалась довольно продолжительная пауза для того, чтобы Хард впитал в себя все услышанное. Присутствующие могли видеть, как его лицо осветилось интересом и восхищением красотой строения Вселенной. Наконец, Джон спокойно спросил:

— Ты понял, что рассказал тебе Ансгар?

Потребовалась еще одна длительная пауза, прежде чем Хард смог ответить.

— Да, я уловил суть. Все это прекрасно. В «Книге Гарта Гар-Муйена Гарта», которая является Законом Матери, написано много странных вещей, непонятных; теперь они стали для меня ясными. Святой Гарт, которого любит Мать, описал счастливое место для ее детей, назвав его «Третий мир», «Прекрасный, обетованный дом».

— Превосходно, — подвел черту под первоначальным этапом Джон. — Однако я полагаю, что сейчас лучше всего было бы отвлечься от теологии. Пин, твоя очередь.

Пиндар Смит механически прочистил горло и начал:

— Две с половиной тысячи терранских лет тому назад, или почти тридцать лиффанских поколений, если тебе угодно, жизнь на Терре была примерно такой же, какой она сейчас является на Лиффе. Транспорт был очень плохим, и путешествие на расстояние в каких-нибудь пять миль превращалось в опасную эпопею. В то время было совсем мало машин, и в основном это были музыкальные инструменты. Связь между отдаленными местностями могла осуществляться только в письменном виде и зависела, конечно, от средств транспортировки, которых часто просто не было.

По всей планете прокатывались огромные волны эпидемий, унося с собой жизни миллионов людей или оставляя их калеками. Земля была поделена между мелкими народами, большинство из которых постоянно находились в состоянии войны между собой. Очень небольшое количество людей были очень богатыми, а почти все остальные были очень бедны. Голод убивал почти столько же людей, сколько и болезни.

Много позже этому периоду дали название Барокко. Тогда, как и в последующие столетия, многие считали его золотым веком Терры, причем вовсе не потому, что все были счастливые или просвещенные или имели какие-то вещи, которые обычно приписываются золотому веку, но отчасти оттого, что в любой период истории и после него всегда находятся люди, которые считают его идеальным. С другой стороны, силы, которые привели Терру в нынешнее процветающее состояние, в значительной степени зародились именно в период Барокко. Различные идеи накапливались на Терре в течение многих столетий, но именно в то время люди стали наконец воплощать эти идеи в жизнь. Дух изобретательства и синтеза наук достиг своей высоты именно тогда.

Смит говорил своим сухим голосом, время от времени прерывая свою речь, чтобы прочистить горло. Он описал историю со времен Фридриха Великого и легендарного Иоганна Себастьяна Баха до настоящего времени с позиций изобретательства (воплощения идей в вещи и дела) и синтеза (комбинации внешне ничем не связанных идей для выработки новых идей и изобретений). Хард слушал внимательно, но часто не мог понять сути.

Наконец Пиндар Смит сказал:

— И вот это и является одной из причин, по которой мы, терране, прибыли на Лифф. Ваш мир до сих пор Барокко, и мы получили задание провести ваше общество через весь прогресс, который у нас на Терре занял две с половиной тысячи лет, за короткий период всего в десять лет, и не больше.

После паузы, которая на этот раз была покороче, чем предыдущая, Джон спросил с сомнением:

— Ну как, сынок, тебе все ясно?

— Увы, — ответил Хард, — боюсь, что не совсем. История Терры гораздо более запутанная, чем творения галактики.

Терране громко засмеялись, приведя Харда в еще большее недоумение. Затем Джон сказал:

— Пусть тебя это не беспокоит, Хард. Я не слишком уверен, что Пиндар тоже все понимает. Как только ты научишься читать по-террански, я дам тебе несколько книг, которые должны тебе помочь. Теперь очередь доктора Джеллфта. Вы готовы, сэр?

Голос доктора был очень глубоким и сильным. Он описал развитие транспорта от карет с четверкой лошадей времен Барокко до сверхсветовых межзвездных лайнеров современности. В процессе этого он также описал эволюцию Терранской Федерации. Хотя рассказ доктора не был таким непонятным, как Смита, Хард все же надеялся, что его хороший друг Джон даст ему книги и по истории транспорта.

Как раз во время лекции о транспорте дивизион Гвардейцев Матери, сделав полный круг по городу, за исключением только тех кварталов, где селится знать, возвратился в свои казармы на территории Храма. Последние шесть объявлений глашатай сделал уже сиплым, сухим шепотом, к великому огорчению жителей города, от которых Закон Матери требовал знать и выполнять требования любого объявления, слышали они его или нет.

Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт, первый сын и так далее, устал и был раздражен. Он затратил впустую целый проклятый Матерью день, вынужденный всматриваться в эти мерзкие рожи простолюдинов, и, конечно, эти простолюдины тоже разглядывали его. И дело вовсе не в том, что он возражал против того, чтобы простолюдины на него смотрели. Даже для лиффанского вельможи он был чрезвычайно привлекателен, о чем ему было хорошо известно, и было далеко не неприятно от сознания того, что другие тоже замечают это. Его рост равнялся почти двум с половиной длинам руки, и он был чрезвычайно строен. Как и у всех лиффан, его волосы были настолько светлы, что были почти белыми. Но они были длиннее, прямее, чище, ухоженнее чем у большинства, потому что он тратил столько времени на уход за ними, сколько не мог позволить себе никто из лиффан. Да плюс к этому борода, которая была настоящей, а не не искусственной, как у бедняги, теперь уже покойника, глупца Гарлина, этого придурковатого сына далбера! Как бы то ни было, борода Тчорнио не только великолепно сочеталась с прической, не только божественно спадала на грудь, но и была на полпальца длиннее самой длинной, которая была у его друзей. Тчорнио молил Мать, чтобы бороды еще долго не выходили из моды. Он по праву гордился своей, и ему было бы очень обидно, если бы поворот моды потребовал от него немыслимой жертвы — сбрить ее.

Только вот одно плохо — и борода его, и волосы были теперь покрыты толстым слоем пыли после тщетного хождения в течение целого дня по грязным улицам и разглядывания рож черни. В пыли! Милосердная Мать, они действительно грязны, свалялись и отяжелели от пыли! Тчорнио с раздражением подумал о том, что только очень сильный ветер сможет растрепать его волосы и сделать их такими, какими они были до этого. Да накажет Мать этих грязных убийц! И этих грязных простолюдинов, и всю их липкую грязь…

Излучая своими голубыми глазами ледяной огонь, Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт оседлал своего проклятого далбера и поскакал в сторону дома таким темпом, который на узких улочках города представлял явную угрозу для жизни прохожих. Ему еще нужно было принять участие в молитве при заходе, а до этого он должен был с Материнской помощью помыть благословенную Матерью голову. Пресвятая Мать, накажи жестоко и уничтожь этих ненавидящих Тебя убийц!

* * *
Рассказ доктора Джеллфта о развитии транспорта на Терре был дополнен рассуждениями Пиндара Смита относительно того, какие машины можно было производить на Лиффе уже сейчас с учетом современного уровня культуры его населения.

— Самое главное, — сказал он, — начать с орудий для земледелия. Плуги улучшенной конструкции, мотыги, грабли, лопаты и косы можно легко запустить в производство уже к наступающему сезону даже без заметного повышения уровня развития технологии. Уровень сельскохозяйственного производства необходимо поднять как можно выше уровня необходимого потребления продуктов еще до того, как вводить что-либо действительно радикальное. Потому что нельзя форсировать развитие промышленности, пока не будет достаточно сельхозпродуктов для поддержания этого развития. Ведь не могут же сталевары есть сталь! — Смит внес в свою речь маленький нюанс, который, впрочем, не был отмечен его друзьями; он с явным удовольствием представил себя самого в роли фермера двадцатого столетия из южных штатов Америки. Такая параллель, хотя и была привлекательной сама по себе, все же вряд ли могла считаться достаточно убедительной.

— Спасибо, Пин, — прервал его Джон Харлен, когда тот слишком увлекся и уже готов был забраться в дебри анализа преимуществ и недостатков различных способов производства металлов. — Тебе удалось что-либо понять, Хард?

— Кажется, почти все, дружище Джон. Машины, конечно, мне совершенно незнакомы, но принципы достаточно ясны.

Джон был в восхищении:

— Ты меня поражаешь, Хард, — похвалил он его с теплотой в голосе. — Ты сидишь на этом стуле вот уже два с половиной часа, и мы все время втискиваем в тебя колоссальные дозы совершенно новой и чуждой для твоего восприятия информации, и в то же время тебе как-то удается понимать практически все, о чем мы тебе говорим. Видишь ли, у нас, терран, в такой обстановке при поступлении таких сверхдоз информации давно бы сгорели предохранители в мозгу и мы бы наверняка свихнулись. Думаю, что никто из нас не способен более чем в течение часа воспринимать совершенно незнакомую информацию. Но ты вот спокойно сидишь, не свихнулся, и даже готов воспринимать еще новые порции.

— Но я не так уж не подготовлен, как вы думаете. «Книга Гарта»…

— Это все так, сынок. Теперь уже недолго, и мы закончим. Осталось всего две лекции, и затем мы все сможем пойти перекусить. Сейчас снова очередь доктора Джеллфта. Прошу, доктор!

— Спасибо, — сказал доктор. Хард уже начал воспринимать громыхающий голос вельможи скорее как дружеский, чем как угрожающий. С момента смерти барона он ни разу не ощущал расположения к себе со стороны кого-либо из знати.

— Двенадцать лет тому назад Департамент исследований и контактов Терранской Федерации тайно забросил меня на Лифф. В мои задачи входило исследование культуры Лиффа и влияние на ее развитие таким образом, чтобы планета со временем могла быть принята в Федерацию, причем какие-либо неудобства для ее жителей должны быть сведены к минимуму. В то время подразумевалось, что этот процесс займет довольно длительный период времени, и я даже не надеялся дожить до того дня, когда можно было бы увидеть его завершение.

Политика Федерации в таких случаях сводится к избежанию неприкрытых контактов с цивилизациями, стоящими на более низкой ступени развития, поскольку опыт уже не один раз показал, что такие контакты неизбежно подавляют более низкую культуру. Печальный опыт свидетельствует о том, что Федерации после этого приходится принимать огромные, зачастую небескровные усилия к тому, чтобы хоть как-то восстановить население целых планет. Федерация идет на установление открытых контактов только тогда, когда имеет дело с цивилизациями, достигшими уровня межзвездных путешествий, поскольку цивилизация, способная строить собственные межзвездные корабли, вряд ли может распасться от контакта с более развитой цивилизацией Терранской Федерации. Действительно, существует своеобразная корреляция между межзвездными полетами и зрелостью культуры. Эта корреляция не поддается логическому объяснению в буквальном смысле, но по крайней мере до недавнего времени на практике она срабатывала неплохо.

Таким образом, когда в поле зрения Федерации попадает населенная планета, Федерация направляет на нее секретных агентов, таких как я, например, и они исподволь ускоряют естественное созревание местной культуры. Если это вам непонятно, Хард, не огорчайтесь. Лейтенант Харлен позже разъяснит вам все более подробно и доходчиво.

Мое личное участие в ускорении созревания Лиффа заключалось в постепенном введении в практику передовых медицинских концепций. Принцип достаточно простой: улучшение медицинского обслуживания ведет к уменьшению смертности, повышению рождаемости, большей продолжительности жизни и, как следствие этого, увеличению количества населения. Все эти факторы, особенно рост народонаселения, ведут к ускорению прогресса в культуре — или, что бывает реже, к войнам и культурному самоубийству; но с этими факторами неплохо справляются другие агентства Федерации. Что же касается моего личного участия, то я планировал создать медицинскую школу с тем, чтобы постепенно преобразовать ее в академию наук, но нынешняя акция подразделения Особых Операций превращает мой проект в ненужный.

В соответствии с планом, над которым я работал, Лифф должен был выйти в космос примерно в течение двухсот лет — невероятно короткий период, учитывая уже имеющийся подобный опыт. Но вот теперь сюда прибыл лейтенант Харлен со своим отрядом, чтобы вывести ваш народ в космос в течение десяти лет, и поэтому я передаю ему слово для дальнейших разъяснений.

Джон Харлен встал — единственный докладчик, который сделал это — и вошел в круг света, в котором Хард все еще находился один.

— Похоже, — сказал он мрачно, — что Федерация больше не единственная в этой галактике.

Федерация является свободным и миролюбивым объединением мыслящих существ. Она называется Терранской только лишь потому, что основали ее терране. Большинство же членов-рас даже приблизительно нельзя назвать гуманоидами; я имею в виду, Хард, что они выглядят вовсе не так, как мы с тобой. Не стану пытаться описать какую-либо из этих рас, но когда-то ты и сам познакомишься с кем-то из них. Есть некоторые гуманоидные расы, которые внешне выглядят как ты или я, но на самом деле они не являются людьми.

В данном случае разделение на гуманоидов и негуманоидов не имеет принципиального значения. Главное заключается в том, что все эти резко отличающиеся друг от друга расы смогли объединиться друг с другом, чтобы жить в гармонии и в мире. Всякий контакт с новой мыслящей расой всегда приводил к общению и взаимопониманию. Конечно, случались и проблемы, но ни одна из них не оказалась неразрешимой.

Но вот теперь в галактику вторглась новая раса, которая движется из Мать его знает откуда. Мы знаем, что они разумны и достигли уровня межзвездных полетов, потому что мы встречали их только в звездолетах. Но это, к сожалению, все, что мы знаем о них. Они не выходят на связь, не позволяют установить с ними контакт. Они стреляют сразу, как только видят цель, и либо убивают, либо гибнут сами. Нам никогда прежде не встречалась раса, как эта, поэтому мы вынуждены действовать, в значительной мере основываясь на догадках; а это не лучший способ делать такие вещи.

Как бы там ни было, единственное, что мы еще знаем об этих незнакомцах, так это то, что они движутся в эту галактику, и что они должны достичь Лиффа приблизительно через десять лет. Мы не знаем, что они собираются делать здесь, но похоже, что им нравится убивать все подряд.

Пока Хард переваривал новую порцию информации, образовалась длительная пауза. Джон расхаживал туда-сюда, не выходя из круга света. Наконец Хард тяжело вздохнул и сказал:

— Эти пришельцы, похоже, не очень хорошие парни.

Джон спешил.

— Да, да, именно так. Вот почему мы мы здесь с нашей десятилетней программой прорыва. К тому времени, когда эти незнакомцы появятся здесь, мы должны будем иметь чем защититься. И наилучший способ заполучить необходимое оружие — это начать строить все необходимое здесь, на Лиффе, начиная с нуля. Разумеется, необходимо будет внести большие изменения в… как бы это сказать… — в лиффанский образ жизни, но компьютеры там, дома, говорят, что все должно получиться. И если это так, то вы, лиффане, получите возможность защитить себя сами и войти в состав Федерации.

— Это звучит как реклама товара, дружище Джон. Я слышал такое сотни раз у нас на улице Купцов. Но что будет, если ваша программа не сработает?

— Видишь ли… — Джон заколебался. Он не ожидал, что Хард окажется таким острым на язык. — Да, — продолжал он храбро, — если программа не сработает… — он снова сделал паузу, но на этот раз уже для того, чтобы подчеркнуть значимость того, что собирался сказать. — Лифф будет уничтожен — либо незнакомцами, либо самими лиффанами; пожалуй, и теми, и другими.

Снова длительная пауза. Материнский Глаз опускался к закату, и со всего Лиффдарга к Храму стекался народ на епитимью. Для молитв был выделен большой амфитеатр, который обычно использовали для весенних и осенних Великих Фестивалей, поскольку он вмещал всех мужчин Лиффдарга. Сейчас были открыты только одни ворота, и лиффане проталкивались в них по шесть в ряд, рассеиваясь по секторам, закрепленным за каждым кварталом города, где квартальный священник производил регистрацию принявших участие в мероприятии.

Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт, все еще со спутанными волосами, расстроенный, наблюдал за прибывающими на молебен жителями города с крошечного балкончика, который был пристроен как раз над входными воротами. От непрерывного глазения на прибывающие толпы немытых простолюдинов к его горлу начала подкатывать тошнота, голова пошла кругом. Его достопочтенный отец, Сполн Гар-Тчорниен Хиирлт, стремясь оказать моральную поддержку своему отпрыску, находился рядом с ним, а свежий дивизион Гвардейцев Матери, выстроившийся у входа в Храм по обе стороны людского потока, являл собой не только проявление уважения к чувствам верующих со стороны Храма, но и гораздо более солидную моральную поддержку для Тчорнио.

— Ты уверен, что опознаешь их, сынок? — периодически нервозно интересовался у сына старший Хиирлт.

— О Материнский нос, папа! Конечно же я узнаю этих негодяев. Я никогда не забуду их жлобские рожи.

Старший Хиирлт достаточно хорошо знал, что когда его сынок чем-то расстроен, с ним лучше не вступать ни в длительную беседу, ни тем более в спор.

* * *
— Ну а теперь, сынок, мы подошли к сакраментальному вопросу сегодняшней повестки дня, — приветливо сказал Джон, — согласен ли ты присоединиться к нам?

— Присоединиться к вам?

— Именно так.

— Что значит «присоединиться»?

— Во всех отношениях. Вступить в подразделение Особых Операций «Л-2», вступить на службу в Военно-Космические Силы Федерации, что, кстати, автоматически делает тебя первым лиффанином, вступившим в Федерацию. Быть полноправным участником операции и помогать нам продвинуть Лифф в космический век; или умереть вместе с нами, если наша затея не выгорит.

В первый раз за более чем три часа Хард встал. Он медленно огляделся вокруг, пытаясь всмотреться в находящиеся за пределами освещенного круга лица, которые скрывались в тени, и лишь только после этого заговорил:

— Иначе говоря, вы хотите, чтобы я помогал вам разорвать тот мир, в котором я живу, на части, разрушить все те ценности, которые были священными для меня на протяжении всей моей жизни. Вы просите меня разрушить ту культуру, которая создала меня. Вы хотите, чтобы я предал свою расу, свой народ и свою планету. В том, что вы намерены разрушить, я живу вот уже двадцать пять лет, и я люблю этот мир выше своей драгоценной жизни — конечно, я присоединяюсь к вам. Но единственное, что я не могу понять, — почему вы так долго ждали, чтобы задать мне этот вопрос.

Церемония посвящения была простой, но впечатляющей. Харду пообещали, что как только он сможет читать терранские тексты, его познакомят с текстом Конституции, на верность которой он только что присягнул. Подразделение Особых Операций «Л-2» в полном составе и единственный призванный на военную службу гражданин Лиффа направились в просторную столовую резиденции Королевского лекаря.

Да, день выдался удачным.

5

— Первое, что нам необходимо создать, так это шоп-центр, — предложил Ансгар.

— Шоп-центр? Но у нас пока нечего продавать. Зачем нам открывать магазин? — Пиндар Смит был бизнесменом до мозга костей.

— Я полагаю, что Ансгар имеет в виду не торговый центр, а мастерскую, — спокойно вставил Джон. Он уже привык к таким трехсторонним беседам, в которых ему приходилось вносить ясность в вопросах, вызывавших недопонимание.

— Да, именно так, — возбужденно подтвердил Ансгар. — Мастерскую. Лабораторию. Мы на этой богом проклятой планете уже целых…

— Не богом проклятой, а забытой Матерью, — поправил Джон, выполняя еще одну из своих функций.

— Прошу извинить. Мы на этой забытой Матерью планете уже целых три недели, а еще ничего не сделали. Мы должны начать изобретать всякие штуки, и для этого нам нужна мастерская, чтобы было где изобретать. Без нее никак не обойтись.

— Ладно, ладно. Я понял, — сказал Смит. — Но какого черта мы будем здесь изобретать?

— Не какого черта, а какого Материнского носа, Пин, — снова поправил Джон. — Ты что, витаешь в облаках? Я думал, что ты был с нами, когда мы решили изобрести телеграф.

— Но почему, Сокровенным Именем Матери, мы должны изобретать телеграф? Иногда…

Джон устало поднялся и принялся считать на пальцах причины, по которым необходимо было начинать прогресс на планете именно с телеграфа:

— Для телеграфа необходимо электричество — раз; электричество ведет к электронике — два; для телеграфа необходимы провода — три; необходимость иметь провода ведет к совершенствованию процесса металлургии — четыре; телеграф требует организации школы для обучения телеграфистов — пять; школа ведет к общему повышению уровня грамотности — шесть; телеграф означает быструю связь — семь; быстрая связь ведет к изданию газет — восемь; газеты дадут нам возможность продвигать в массы свои идеи — девять; для телеграфной компании потребуются вооруженные охранники — десять; у меня закончились пальцы на руках, но все равно — охрана может быстро стать ядром регулярной армии — одиннадцать. — Он снова уселся в кресло. — О, я забыл еще одно — уровень развития лиффанского общества как раз позволяет нам изобрести телеграф, не подрывая устоев всей забытой Матерью культуры — двенадцать. Еще есть вопросы?

— Ладно, согласен, — ответил Смит. — Значит, нам нужно арендовать мастерскую. Но как это сделать?

Арендовать мастерскую на Лиффе означало примерно то же, что арендовать мастерскую на Терре. Хард и Джон в поиске свободного помещения до одури в голове исходили все деловые кварталы Лиффдарга.

— Самое важное, что нам необходимо постоянно помнить, сынок, это то, что мы ищем не просто помещение, а помещение за минимальную арендную плату. Если люди узнают о том, что мы большие моты, мы привлечем к себе внимание всего города и нам не удастся ничего сделать. А мы не должны привлекать к себе внимания.

Наконец, они нашли помещение, которое их устраивало, на улице Хромого Далбера, прямо рядом с таверной. Даже Джон, который был привязан к терранским стилям в архитектуре, вынужден был признать, что здание впечатляющее. Большинство зданий на Лиффе представляли собой приземистые строения, слепленные из гипса, кое-как обработанных деревянных деталей и в редких случаях — из отесанных вручную досок; большинство из них было покрыто чем-то, напоминающим солому. Джон не был уверен, что эта штука действительно называлась соломой, поскольку иногда ему казалось, что солома — это то, чем, кажется, были покрыты давно вымершие на Терре животные, которые назывались «птицы». Он должен обязательно не забыть спросить Ансгара насчет соломы.

Но здание на улице Хромого Далбера было действительно впечатляющим — во всяком случае, не было видно соломы, или как там называются такие покрытия; оно полностью был сложено из блестящего белого камня, и в этом отношении было единственным во всем городе; в дополнение ко всему этому, оно было четырехэтажным, что делало его в этом городе настоящим небоскребом.

— Раньше оно принадлежало Храму, — доверительно поведал домовладелец. — Когда-то здесь жили Маленькие Сестры. — Он ухмыльнулся. — Поэтому я и могу сдать его в аренду за столь мизерную плату.

— Но нам нужен только первый этаж, — напомнил ему Джон.

— Что вы имеете в виду под «мизерной платой»? — осведомился Хард. Поскольку он, вполне естественно, вел все переговоры, домовладелец ответил именно ему.

— Совершеннейший пустяк, — пробормотал он. — Всего девяносто семь далберов в месяц.

— Я так и думал, — сказал решительно Хард. — Пойдем отсюда, брат Джон, поищем другое место, где нас не будут грабить.

— Но это недорого, — возразил Джон и осекся. — Конечно, продолжал он, — это намного дороже того, что мы можем себе позволить, но для здания, такого как это, это не слишком дорого. Надеюсь, вы когда-нибудь сможете сдать его в аренду, хозяин. Всего хорошего.

Они поднялись и направились к выходу.

— Подождите, подождите, — остановил их домовладелец. — Поскольку вы новички в нашем городе, и только поэтому, а также поскольку Мать любит торг, только для вас я снижаю цену до девяноста далберов. Ну как?

— Хмм, — промычал Хард. — Это очень любезно с вашей стороны, хозяин, но мы спешим, нам пора идти. — Но все же они уселись и пошел торг.

А в это время в соседней таверне «Хромой Далбер» Тчорнио Гар-Сполниена Хиирлта под воздействием изрядной порции выпивки так развезло, что состояние его духа стало все больше и больше скатываться в сторону слезливой сентиментальности. За последние три недели у него развилась такая хроническая бессонница, перед которой оказался бессильным даже сам Личный Королевский Лекарь. Тчорнио все никак не мог забыть о том, как убийца насмехался над накладной бородой бедняги Гарлина.

— Это заговор, — все повторял Тчорнио, запивая каждое такое утверждение добрым глотком вина. — Чернь поднимается против нас. Они хотят свергнуть правительство! Они не любят Мать!

В последнее время он стал заливать свою обиду вином в гордом одиночестве. Две недели назад дружки перестали называть его «Спасшимся» и прилепили ему кличку «Дригол», смысл которой в кругах золотой молодежи Лиффа подразумевался в зависимости от контекста — между «мокрая простыня», «бесхарактерный простофиля» и «старая дева». И вот он вынужден пить в одиночестве, ему некому было излить свою душу, кроме как владельцу таверны, который приходил во все большее раздражение.

— Еще стакан вина, — прошептал он своей жене, — только один стакан вина этому проклятому Матерью пьянчужке, и я вышвырну этого выродка далбера из таверны!

— Пятьдесят один далбер, господа. Я не могу еще больше снижать плату. — Домовладелец обливался потом. — Вы уже и так отбираете кусок хлеба у моей семьи.

— Бармен, еще вина! — прокричал Тчорнио в соседнем заведении.

— Не знаю, не знаю, — сказал Джон с сомнением в голосе. — Как ты считаешь, Хард?

— Думаю, что это уже похоже на нечто подходящее.

— Послушай, молокосос, — ответил хозяин таверны. — Ты и так уже нализался до чертиков. Что если я тебе дам последний стакан на посошок, а? Ты выпьешь его и пойдешь домой, а?

— Теперь, господа, если вы подпишете вот здесь — вы ведь умеете писать, правда? — Домовладельцу не терпелось завершить сделку до того, как его клиенты передумают или затеют торг снова.

— Материнский нос! — воскликнул Джон. — Смотри, Хард, он заготовил договор еще до того, как мы пришли сюда!

— Бывает, — прокомментировал Хард. — Давай подпишем эту забытую Матерью бумагу и пойдем домой. Я измотался за день до чертиков.

Они подписали договор, обменялись с хозяином наилучшими пожеланиями и заверениями о дружбе, и вновь окунулись в зной ярко освещенной улицы. Пока их глаза привыкали к солнечному свету, они услышали доносившийся из соседней таверны шум.

— Знать не хочу, чей ты сын! Убирайся отсюда, забытый Матерью пьянчужка! — орал кто-то низким голосом.

— Ты выродок далбера и Матерененавистник! — кричал более высокий голос. — Я приведу сюда моих друзей, обязательно приведу. И ты еще пожалеешь. Ты тоже участвуешь в заговоре, я это знаю точно.

У двери таверны произошла стычка, в результате которой молодой, богато одетый молодой повеса был вынужден неуверенно подниматься на ноги с мостовой, в то время как попроще одетый хозяин таверны возвращался в свое заведение.

— Похоже, мы где-то встречались с этим парнем, — прошептал Джон.

— Да. Где мы с ним… Ах, да, теперь я вспомнил.

Тчорнио, встав на ноги, неуверенными движениями стряхивал пыль со своей одежды, сердито осматриваясь вокруг на тот случай, не видел ли кто-либо из посторонних его унижение. Джон и Хард попытались как можно более незаметно уйти. Тчорнио потребовалось некоторое время, чтобы его затуманенная винными парами память подсказала, кем являются эти двое, которые пытаются незаметно уйти из поля его зрения. Несмотря на то, что тогда он видел их в темноте, он все-таки узнал их, и бурная реакция не заставила себя ждать.

— А, это вы! — прокричал Тчорнио.

— О, Мать! — пробормотал Хард. — Кажется, влипли. — Они побежали.

— Убийцы, — верещал Тчорнио, пытаясь заплетающимися ногами догнать их.

— Быстрее, друг Джон, быстрее!

— Что там за шум? — пронзительно прокричал снова вышедший на улицу хозяин таверны.

— Вон они, те самые люди! — ответил ему Тчорнио, указав на Джона и Харда, стремительно приближавшихся к ближайшему углу, и обернулся в сторону владельца таверны. В то же мгновение он споткнулся о вывороченный камень из мостовой и упал прямо на живот.

— Вот уж эти мне позабытые Матерью пьяницы, — проворчал шинкарь и поспешил возвратиться в приятную прохладу своего заведения.

— Остановите этих людей! — заверещал Тчорнио, поднимаясь на ноги. — Награда тому, кто их остановит! — Неровным шагом он побежал по улице, сбивая прохожих с ног то справа, то слева.

Джон и Хард повернули за угол.

— Для пьяного, — задыхаясь проговорил Джон, — этот парень неплохо бегает.

— Сейчас, — Хард судорожно заглотнул воздух, — не время, — тяжелая одышка, — для бесед.

Тчорнио тоже свернул за угол и помчался за ними как какое-то сверхъестественное порождение природы. Та амплитуда движения, которую он мог себе позволить на довольно широкой улице Хромого Далбера, оказалась слишком размашистой для узкой боковой улочки, поэтому первое серьезное дело, которое ему удалось там совершить, было то, что он повалил стенд торговца гончарной кухонной посуды.

— Эй! — закричал лавочник, когда гончарные изделия посыпались на землю.

— Эй! — эхом повторила его жена, в то время как сам лавочник побежал за Тчорнио, перепрыгивая через черепки, которые только что были его товаром.

Но в данный момент для увлеченного погоней молодого человека звук разбивающейся посуды не значил ровным счетом ничего. Звуки, которые создавал разлетавшийся на куски при ударе о мостовую фаянсовый товар, были для Тчорнио всего лишь шумовым фоном и не больше. А сам гнавшийся за ним по пятам и кричащий что-то непонятное для его уха лавочник воспринимался им не как гневный преследователь, а как союзник в погоне. Тчорнио даже вынул свою шпагу из ножен и стал размахивать ею, чтобы еще больше подбодрить лавочника.

— Да защитит нас Мать, — кричал лавочник своим соседям. — Этот сумасшедший имеет шпагу! Он всех нас перебьет!

А его жена в это время кричала, выглядывая из уютного укрытия, каковое представляло собой крошечное помещение лавки:

— Остановите его! Вор! Остановите его!

Тчорнио позволил себе оглянуться на мгновение. Прекрасно. За ним следовала уже целая толпа, готовая оказать ему помощь в поимке заговорщиков. Он был уверен, что убийцы уже у него в руках. Уверенный в этом, он сходу врезался в тщательно уложенную пирамиду тыкв, от чего толстокорые, большие, круглые овощи стали катиться по улице в самых различных направлениях.

— Наш друг, — отметил Джон едва дыша, — похоже, — одышка, — попал, — снова одышка, — в маленькую неприятность.

— Мать любит нас! — это было все, что позволил выговорить Харду запас воздуха в его легких.

Они снова свернули за угол и попали на рынок далберов. А далбер — чрезвычайно непоседливое животное. В какой-то период эволюции фауны на Лиффе какая-то ящерица так и не решила окончательно, то ли стать ей птеродактилем, то ли динозавром. В результате появился далбер, наиболее игривое животное во всей галактике.

Стадо далберов, приведенное в тот день на продажу, составляло до трехсот голов. Когда Джон и Хард пробегали мимо, животные занервничали, их обычно ярко-зеленый цвет сразу померк и сделался пепельным. Что-то, подумали про себя далберы, было не в порядке. Они были уверены, что ситуация где-то выходила из-под контроля и требовала максимум собранности, быстроты действий и минимум обдумывания. Поэтому далберы сбились вместе для защиты, приведя своего погонщика, знавшего о них гораздо больше, чем ему бы этого хотелось, в состояние злой агрессивности, которое пока выражалось в целой серии крепких ругательств.

Когда Джон и Хард уже пробежали полквартала, Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт только что повернул за угол, громко крича, опасно для всех окружающих размахивая своей шпагой, что лишь только подтвердило опасения далберов о грозящей опасности. А за ним, в точности повторяя все изгибы его маршрута, то есть раскачиваясь от одной стороны улицы до другой, крича, как и он сам кричал, и торопясь, как самый буйный помешанный, гналась толпа разъяренных лавочников.

Нецензурная брань погонщика сменилась смиренной молитвой, поскольку он слишком хорошо знал далберов. Животные, с другой стороны, вскрикнули хором, как стадо рассерженных гусей. Цвет их кожи превратился из игриво пепельного в наводящий на всех ужас желтый; доминантой их насущных желаний стала решимость во что бы то ни стало убежать от неизвестной опасности.

И вот как будто бы по сигналу три сотни выкрикивающих гортанные звуки далберов проломили загородку. Их погонщик, пытаясь угнаться за ними, направлял в адрес Матери тщетные молитвы.

— Убийцы! — выкрикивал Тчорнио.

— Га-га-га! Га-га-га! — истерически кричали гнавшиеся за ним по пятам триста далберов.

За далберами бежал их погонщик, выкрикивая что-то непечатное о некоторых частях Материнской святой анатомии.

За погонщиком, заполнив улицу во всю ширину, гнались лавочники, выкрикивая «Задержите его! Задержите того человека!»

Один из гвардейцев, слонявшийся во внеслужебное время по улице, с удивлением рассматривал пробегавшую мимо него процессию. Когда мимо пробежал погонщик, гвардеец услышал выкрики торговцев. Его реакция была молниеносной — в коротком решительном броске он схватил погонщика, оба упали на мостовую, и по их телам, даже не подозревая о их наличии, промчалась толпа рассерженных лавочников.

Тчорнио осмелился еще раз оглянуться назад. Материнский нос! Что эти все проклятые Матерью далберы собирались… Бах!

Эх, до чего же неровные камни у мостовых Лиффдарга!

Джон и Хард быстро повернули направо. Далберы, не обращая никакого внимания на лежащего на мостовой Тчорнио, не считая, правда того, что каждый из них умудрился наступить на него в процессе бешеного бега, ринулись по улице по направлению к Храму. Прежде, чем Тчорнио смог оторвать от мостовой свое истоптанное далберами тело, продавец фаянсовых кухонных изделий настиг его и помог ему подняться.

— Две сотни глиняных сковородок! — рычал он, тряся Тчорнио как тряпку для полировки сапог. — Сорок девять больших глиняных горшков для тушения мяса! — Он неистово хлестал по лицу Тчорнио. Тот, увы, горько плакал.

— Четыре сотни первоклассных тыкв! — приговаривал другой торговец, не переставая бить ногами по его голеням.

— Триста проклятых Матерью далберов! — причитал погонщик, весь в ссадинах и кровоподтеках, держа в одной руке хлыст, а в другой — камень из мостовой.

— Посторонись! Посторонись! — грубо командовал гвардеец. — Я сам займусь этим. Пошли со мной, ты! — Схватив Тчорнио за воротник, он поволок его к Храму.

— Но я благородного происхождения! — плакал Тчорнио. — И вы позволили убийцам скрыться!

— Проклятый Матерью пьяница, — бормотал привлеченный шумом владелец таверны.

— Между прочим, брат Джон, — заговорил, наконец, Хард, когда они, изрядно уставшие, направлялись домой, — я когда-нибудь рассказывал тебе о далбере, который пожелал петь?

— Нет, дружище Хард, не рассказывал.

— Итак, однажды был далбер, который…

* * *
— Хорошо, введите его, — прорычал Сполн Гар-Тчорниен Хиирлт. Старик был чрезвычайно сердит.

— Папочка, — жалобно захныкал Тчорнио, входя в кабинет отца. — Ты ничего не понимаешь. Я…

— Ты абсолютно прав. Я ничего не понимаю. Более того, я не хочу ничего понимать. Поскольку сегодня мне пришлось заплатить за двести семьдесят пять кухонных глиняных горшков сомнительной ценности и неимоверной стоимости, за пятьсот тыкв, которые мне не пришлось даже попробовать, и за четыре сотни далберов, несомненно самой паршивой породы, хотя я и уплатил за них сполна как за чистокровных. Ущерб, нанесенный далберами, еще пока подсчитывается, но вне всякого сомнения мне придется оплатить и его.

— Но отец…

— Спокойно. Я злой не поэтому — я просто сокращу размер выплаты тебе карманных денег. Я злой оттого, что мне, Великому Князю Лиффа, пришлось сегодня идти в Храм — подчеркиваю, именно идти — и унижаться перед капитаном гвардейцев для того, чтобы вызволить своего сына, единственного сына, из общей камеры для уголовников.

— Но папа…

— Успокоишься ли ты наконец! Ты — сама мерзость. Ты опозорил свои фамилии, все три из них. Ты опозорил таким образом себя, а это достижение граничит с невероятным. Хуже того, ты опозорил меня. Мне стыдно появляться во Дворце. Мне стыдно даже принять делегацию Гильдии Текстильщиков. Ты понимаешь это? Мне стыдно даже смотреть в глаза простолюдинам. О, Тчорнио, если бы у меня был второй сын, я бы не раздумывая лишил тебя прав на наследство. Убирайся от меня, пьяный дурак. Иди в свою комнату и молись о прощении и о чувстве ответственности, которое у тебя отсутствует. Я не хочу тебя видеть.

Грязный, в изодранной одежде, в кровоподтеках, до крайности униженный, Тчорнио боязливо попятился задом от стола отца, кланяясь ему при каждом третьем шаге. При третьем поклоне он умудрился разбить большую декоративную вазу.

— Идиот!

Тчорнио повернулся и побежал, рыдая, по длинному залу к своей комнате. Там он просидел семь проклятых Матерью часов, клянясь о возмездии, возмездии, и еще раз возмездии.

6

— Вэлш? — с чувством глубокого собственного достоинства переспросил адмирал Беллман. — Какого дьявола нужно от меня этой старой калоше?

— Тссс! — предупредил адъютант адмирала. — Он прямо за дверью, сэр!

— Вы заблуждаетесь, молодой человек. Я уже здесь, — произнес высокий гнусавый голос, наводивший тоску вот уже на три поколения журналистов и терроризирующий такие же три поколения государственных служащих.

— Как, Эмсли Вэлш! — Адмирал весь бурлил от приступа вдруг нахлынувшей на него радости. — Прошу, прошу! Рад вас видеть.

— Ладно, ладно, Эдвальт, не лукавь. Ты ведь прекрасно знаешь, что если бы меня приятно было видеть, то меня просто бы здесь не было. — После проведенной в парламенте полусотни лет сенатор Вэлш мог позволить себе не быть чересчур вежливым, когда этого не требовали обстоятельства. — Лучше бы ты шел к себе, сынок, — обратился он к адъютанту. — Твоему начальнику и мне нужно кое о чем переговорить.

Сенатор Вэлш уселся в кресло поудобнее в предвкушении приятной беседы; Беллман же, несмотря на прекрасную сигару за десять кредитов, раскуривание которой всегда доставляло ему ощущение праздника, на этот раз чувствовал себя препаршиво; адъютант с чувством огромного облегчения возвратился на свое место за столом в приемной.

— Итак, Беллман, — сразу же перешел к делу сенатор, как только дверь кабинета закрылась за адъютантом. — Что-то в последнее время я то и дело слышу о твоих парнях, нарушивших Правила Контакта.

Эмсли Вэлш, старший сенатор от Австралии и с незапамятных времен бессменный лидер сенатского большинства, был сух и тощ как карандаш, пребывал в возрасте восьмидесяти пяти лет, в связи с чем его можно было с полным основанием считать реликтом человека. Он вполне мог бы сойти за пра-прадедушку любого современника, если бы не его горящие жаждой к действию глаза и не гладкая, туго обтягивающая лицо кожа без единой морщинки. Будучи основателем и лидером популярной в народе Партии Консерваторов с самого момента ее основания, он не только обладал абсолютной властью над каждым правительственным чиновником, но и умело этой властью пользовался.

— Что вы имеете в виду, говоря о нарушении Правил Контакта? — попытался было уклониться от прямого ответа адмирал.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, — отрезал Вэлш и принялся описывать такие строжайше засекреченные деликатные подробности Особой Операции «Л-2», что адмирал поперхнулся дымом сигары. — Ты ведь знаешь нашу, консерваторов, позицию на этот счет, — продолжалон. — Такое вмешательство во внутренние дела недоразвитой цивилизации является не чем иным, как эксплуатацией. Ты используешь этих невинных людей для достижения своих эгоистических целей, Беллман, и это граничит с неприкрытым рабовладением. Предупреждаю тебя, что Партия этого так не оставит.

Проблемы с этой партией состояли в том, что по своей сути она была альтруистической. Она всегда выступала в интересах чьего-нибудь блага без приглашений и просьб со стороны нуждающихся в благодеянии, а зачастую даже против их воли, причем всегда делала это со всей страстностью и преданностью по отношению ко всем слабым и угнетенным. Если же таковые отсутствовали, то Партия нередко сама создавала слабых и угнетенных, которые существовали в ее собственном коллективном воображении. Основной принцип Партии — стоящий у власти автоматически делает ошибки — не изменялся на протяжении всего времени ее существования даже несмотря на тот факт, что за последние тридцать лет Партия контролировала не менее пяти восьмых всех голосов на каждых выборах на уровне Федерации. Если следовать логике консерваторов, то оказывалось, что любая власть, кроме их собственной, является злом.

Здесь справедливости ради следует отметить, что Беллман оказался не совсем неподготовленным к внезапному проявлению интереса к Особой Операции «Л-2». Хотя он и надеялся, конечно, что набор обычных мер безопасности поможет сохранить в тайне сам факт проведения операции, он все же подготовил еще и довольно объемную подборку впечатляющих доказательств, которая должна была послужить своеобразной опорой в том случае, если где-то произойдет утечка информации. И вот теперь наступило время обратиться за помощью к одному из таких средств; оно представляло собой тщательно подготовленный набор сфабрикованных документов, которые со всей очевидностью доказывали, что такой штуковины как Особая Операция «Л-2» вообще не было в природе.

— Дело вот в чем, сенатор, — энергично закончил он. — Все ресурсы Флота задействованы в программе перевооружения. У нас просто нет ни людей, ни кораблей, которых можно было бы задействовать в так называемую вами «Особую Операцию». Мы должны срочно построить флотилию боевых кораблей, и эта задача не оставляет нам на что-либо иное ни времени, ни сил. Так что в данный момент мы просто не смогли бы нарушить Правила Контакта, даже если бы даже и желали этого. Но если вы не верите моим словам, сенатор, то вот вам все материалы — можете взять их с собой и на досуге тщательно ознакомиться. Там учтен каждый человек и каждая единица оборудования; убедитесь в том, что у нас не осталось ровным счетом ничего, что можно было бы использовать в осуществлении Особой Операции, о которой вы говорите. Вас, очевидно, ввела в заблуждение какая-нибудь выглядящая чрезвычайно правдоподобной утка, сенатор. Но в любом случае, нарушений Правил Контакта нет.

В наступившей тишине сенатор внимательно изучил представленную ему адмиралом подборку. Беллман изо всех сил старался выдавить из себя улыбку. Было похоже, что старика удалось-таки убедить.

Наконец Эмсли Вэлш оторвался от бумаг и по-отечески ласково улыбнулся:

— Ерунда, — сказал он в необычно мягкой для него манере. — Вот это, — он потряс бумагами, — не более чем набор лжи. Не стану отрицать — очень умный набор, но ум не делает его более правдивым.

Беллман пытался возразить:

— Но сенатор, помилуйте…

Сенатор поднял руку, требуя тишины, и возражения со стороны адмирала повисли в воздухе.

— Партия Консерваторов имеет неопровержимые доказательства того, что Флот вступил в контакт с недоразвитой и беспомощной цивилизацией. Источник нашей информации никогда до этого не подводил нас, и у нас нет никаких оснований полагать, что он ошибся на этот раз. Мы знаем о вашей Особой Операции, знаем, кто именно вовлечен в ее исполнение и какая цель была поставлена при ее осуществлении. Единственное, чего мы пока не знаем, — это названия и места расположения планеты, которую ваша «Особая Операция» намерена так резво уничтожить. Но мы скоро узнаем и это. Найдется кто-нибудь, кто добровольно представит нам эту информацию. Но даже если такого и не найдется, парламентское расследование всегда в состоянии выбить информацию из всякого, кто ею располагает. В данном случае это означает, что таким человеком будете вы.

Сенатор встал и направился к выходу.

— Полагаю, нет необходимости перечислять все нарушения закона, которые совершил ты и твой отряд Особой Операции. Их вполне наберется на целый список — от фальсификации официальных документов — я возьму с собой эти бумаги в качестве доказательства — до преднамеренного ксеноцида. Все это падет на твою голову, Беллман. Будь здоров. — С такими словами этот удивительно проворный старик удалился.

Адмирал Беллман на протяжении целого получаса не мог выйти из шока; он ощутил острый приступ язвы желудка, о которой до этого даже не подозревал. В течение этого получаса адмирал позволил себе роскошь полностью возненавидеть Особую Операцию «Л-2». Затем он вызвал старших офицеров разведки флота и космической безопасности и принялся за разработку плана по предотвращению угрозы, нависшей со стороны консерваторов.

7

Задача по изобретению телеграфа легла, естественно, на плечи Пиндара Смита. На это ему потребовалось пять недель.

— Если бы все, что мне нужно было сделать, заключалось только в изобретении забытого Матерью телеграфа, то не о чем было бы говорить, — сказал он. — Любой терранский школьник сделал бы это. Самым трудным делом было изобрести именно лиффанский телеграф, то есть, такой вид телеграфа, который мог бы изобрести местный житель. Позабытая Матерью штука должна быть логическим продолжением состояния знаний на планете именно в данный момент, в то время как нет никакого логически возможного продолжения проклятых Матерью современных знаний.

Конечно, Смит преувеличивал. Его проблема заключалась вовсе не в том, что не существовало никакой базовой технологии, а в том, что она существовала в неожиданных формах. Например:

— Я пасую, — сказал он однажды Джону.

Джон воспринял это заявление с сочувствием:

— В чем проблема, сынок?

— В медном проводе, вот в чем. Никто в Лиффдарге не знает, как делать медный провод, а я не знаю, как сделать телеграф без него. Прежде, чем изобретать телеграф, я должен изобрести медный провод, а прежде, чем я это сделаю, я должен изобрести какое-то не связанное с электричеством его применение. А на это могут потребоваться целые годы.

— В нашем распоряжении нет годов, Пин. Ты уверен, что никто не знает, как делать провод?

— Абсолютно. Я интересовался в Гильдии металлургов, в Гильдии Производителей труб, и даже в проклятой Матерью Гильдии Ювелиров. Они все знают, что такое медь, но никто из них никогда не слышал о медном проводе. Я зашел в тупик.

— Извините меня, — вмешался Хард. — Что такое медный провод, за которым вы так охотитесь?

Когда Джону Харлену и Пиндару Смиту вдвоем удалось растолковать Харду, что такое медный провод, тот сказал:

— Если то, о чем вы говорите, является металлической нитью, сделанной из меди, то Гильдия Производителей Парчи может изготовить его для вас, а если нет, то по крайней мере подсказать, кто может это сделать.

— Парчовщики? — удивленно воскликнули в унисон Харлен и Смит.

— Конечно. Они используют золотые и серебряные нити для создания узоров, разве не так? И тот, кто делает эти серебряные нити, сможет сделать и медные.

После этого задача Смита намного упростилась. Он составил список необходимых комплектующих и поставил перед Хардом задачу добыть их. Это приводило к неединичным казусам, таким как, например, то обстоятельство, что магниты можно было достать только В Гильдии Фокусников. Но никаких задержек больше не было.

* * *
— Эй, Тчорнио, посостязаемся в скачках?

— Опять? Материнский нос, Гардниен, меня уже тошнит от этих скачек. Мы только этим и занимаемся.

День выдался светлым и ветреным, и Тчорнио, недавно восстановленный дома в сыновних правах после пяти тяжких недель презрения, чувствовал себя лучше, чем после того ночного инцидента в переулке, когда были убиты два его дружка. Материнский Глаз светил ярко, борода и волосы Тчорнио прекрасно развевались на ветру, и самое худшее, что могло омрачить ему сегодняшний день, были бы скачки на далберах.

— А, тебя тошнит от скачек только потому, что ты никогда не побеждаешь.

Это было правдой, но Тчорнио тем не менее захотелось почему-то возразить:

— О чем ты говоришь? Мой Бустрофедон в любой момент обгонит твоего Галиматьяса.

Такое неосмотрительное заявление сделало скачки неотвратимыми.

— Ого! — радостно воскликнул Гардниен. — Тогда докажи это. Давай сюда, становись к линии.

С глумливой помощью других молодых вельмож, которые были с ними на пастбище далберов сразу за городскими воротами, Тчорнио и Гардниену удалось выровнять своих непослушных далберов. Животные, как обычно, не понимали того, что от них требовалось. Бустрофедон Тчорнио был особенно нервозен и им можно было управлять только путем интенсивного использования шпор и крепких слов, которые вызывали унижающий достоинство Тчорнио смех зрителей. Скачки, еще не начавшись, уже испортили ему настроение на целый день.

— Что ты ставишь? — улыбаясь спросил Гардниен.

Гордость требовала от Тчорнио проявления несуществующей у него уверенности в исходе пари, а повышенная нервозность его далбера диктовала необходимость сделать это как можно быстрее.

— Двадцать пять на Бустрофедона, — поспешно выдавил он из себя. Действительно, этот день был для него неудачным.

— Двадцать пять? Это что, игра для малышей? Ставлю пятьдесят на Галиматьяса. Будешь поднимать?

— О… нет. Встретимся в конце скачек.

Тот факт, что никого из зрителей нельзя было заставить поставить на Бустрофедона, не прибавило ему присутствия духа.

И вот, наконец, кто-то произносит ритуальные предстартовые заклинания: «Во имя твоей матери, во имя твоего отца, во имя Короля — и-и-и — СТАРТ!»

При этом выкрике Галиматьяс сорвался как испуганный птеродактилоид и помчался на предельной скорости вдоль овальной дорожки с таким рвением, что от Гардниена требовалось единственное — только удержаться. Что же касается Бустрофедона, то стартовая команда только усугубила его растерянность. Далбер как будто вмерз в землю, и ничего из того, что Тчорнио кричал или делал, чтобы сдвинуть вредное животное с места, не помогало. В то время как Гардниен, подбадриваемый приветственными выкриками из толпы, легко скакал на Галиматьясе вдоль дорожки, Тчорнио все больше краснел как от попыток привести своего далбера в действие, так и от чувства унижения, которое все усугублялось. Прекрасный день, как почти всегда теперь, превращался в жуткий кошмар. Тчорнио не переносил скачек.

Однако прибытие Галиматьяса на стартовую позицию разморозило, наконец, Бустрофедона, и под улюлюканье толпы проклятый далбер проскакал с Тчорнио полдистанции, после чего снова остановился как вкопанный. Тчорнио вынужден был спешиться и вести его к стартовой позиции, получая при этом удары со стороны тупого животного. Унижение Тчорнио было настолько доведено до предела, что его даже мало расстроили как необходимость выплатить сумму ставки, так и беззаботная болтовня Гардниена. Он был, если оперировать эмоциональными категориями, законченным неудачником.

Направляясь к стойлам далберов, Тчорнио вел себя необычно тихо. В постоянной битве за престиж среди своих приятелей он растратил все свои очки. Сознавая неприятную истину, что его престиж упал до рекордно низкой точки, он мучительно думал о том, что должен сотворить хоть что-то ради восстановления былого положения.

— Не стоит так расстраиваться, — дружелюбно сказал ему во время обеда один из приятелей. — Ведь это всего лишь скачки на далберах.

— Нет, не совсем так, — ответил ему Тчорнио, и это было правдой; дело было не столько в этом, сколько в непрерывной цепи неудач на протяжении последнего времени. — Это заговор. — Выпалив это, он сам удивился удачному экспромту, во-время пришедшему ему в голову.

— Заговор? — его приятель мгновенно весь превратился во внимание.

— У меня есть данные, — Тчорнио осторожно выбирал слова, — что здесь в Лиффдарге существует заговор против граждан благородного происхождения. — Сказав это, он с удовлетворением отметил, что у него появилось еще несколько внимательных слушателей.

— Ты имеешь в иду еще одно крестьянское восстание, как триста лет назад? — спросил один из них.

Еще один стал размахивать ногой кабнона как шпагой:

— Мы побьем их всех, — прокричал он. — Мы даже не оставим их в живых для Материнского Проклятия.

Тчорнио стал понадежнее закреплять с таким трудом завоеванные позиции:

— Нет, в данном случае это не крестьяне, — таинственно пояснил он. — По данным, которыми я располагаю, в это вовлечены более могущественные силы. — К нему снова возвратилось приятное чувство собственной значимости. Это, пожалуй, было игрой, которую, хвала Матери, он мог бы успешно играть. — К сожалению, сейчас я не могу сказать вам больше того, что уже сказал, — подытожил он.

— А, он имеет в виду тех двух забытых Матерью мужланов, которые убили месяц назад Гарлина и Дребнио, а он позорно убежал, — фыркнул Гардниен.

Тчорнио с презрением посмотрел в сторону своего друга, но отказался принять оскорбление. Вместо этого он попытался обратить эту угрозу для своего престижа в свою пользу:

— Это было только начало.

— Ты имеешь в виду что-то другое? — поинтересовался один из друзей.

— Да, гораздо большее и худшее, — мрачно подтвердил Тчорнио. — Помните, как я гнался после этого за убийцами и мне не удалось задержать их? — Все кивнули в знак того, что подтверждают сказанное. — Я даже проверял каждого, кто приходил на моления, причем по два раза на протяжении шести дней. — Все снова согласно кивнули.

Тчорнио стал развивать свои достижения:

— Вот поразмыслите хотя бы об одном: каждый простолюдин Лиффдарга участвовал во всеобщих молениях. Учеты Храма подтверждают это. И все же схватить убийц не удалось. Более того, дивизион Гвардейцев обыскивал город в течение каждого всеобщего моления на предмет выявления уклоняющихся от посещения Храма, но они тоже не обнаружили убийц. А ведь убийцы все это время находились в городе.

Присутствующие затаили дыхание. Даже Гардниен был настолько поражен услышанным, что спросил:

— Откуда ты все это знаешь?

— Ну, частично потому, что городские ворота были закрыты, и никто, будь то убийцы или нет, не мог выйти из города. Но главное, — прежде чем выложить свой главный козырь, Тчорнио сделал многозначительную паузу, — Главное в том, что уже после того случая я их видел в городе.

Все заговорили одновременно:

— Когда? Где? Что они делали? Почему ты их не схватил? — Вопросы сыпались один за другим, в то время как Тчорнио готовился ответить на них поэффективней.

Каскад вопросов сменился постепенно глубокую тишиной; Тчорнио расчетливо дал возможность этой тишине еще более углубиться, после чего выдал основную информацию:

— Я видел их пять недель тому назад на улице Хромого Далбера, неподалеку от рынка. Я не знаю, что они там делали, но как только они меня увидели, то сразу же побежали. Я пытался схватить их, но их организация задержала меня.

— Что ты имеешь в виду под словом «организация»? — спросил Гардниен. Его тон уже не был таким насмешливым, как до этого.

— Именно то, что ты слышал, — самодовольно ответил Тчорнио. — Когда я пытался остановить убийц, кто-то все время мешал мне, швыряя в мою сторону глиняную посуду; кто-то другой катил мне под ноги тыквы, а кто-то еще натравил на меня табун диких далберов. И если вы еще сомневаетесь, что здесь замешана организация, то задумайтесь хотя бы вот над чем: как только табун далберов прошелся по мне, один из Материнских Гвардейцев тут же арестовал меня. А это, мой друг, явственно свидетельствует о наличии организации.

Больше вопросов не было. Все сидели в угрюмой неподвижности, включая и самого Тчорнио, которому удалось, даже не замечая этого, убедить себя самого. И вот наконец один из молодых вельмож произнес вопрос, который вертелся на языке у каждого:

— Что же нам теперь делать?

Втайне очень довольный своим возвышением от униженного неудачника до признанного лидера, Тчорнио с достоинством ответил:

— Вот мой план…

* * *
— Вот мой план, — сказал Смит. — Теперь, когда мы изобрели этот проклятый Матерью телеграф, первое, что мы должны сделать, это протянуть провода между Лиффдаргом и каким-нибудь другим городом. Затем…

— Стоп!

— В чем дело, Хард?

— Вы не имеете права протянуть провода без разрешения Храма.

— В самом деле, — добавил Ансгар Соренштайн, — ничего невозможно сделать на этой забытой Матерью планете без разрешения Храма.

— Это не совсем так, — патетическим тоном внес коррективы Хард. — Разрешение требуется только на то, что никто не делал до этого.

— Хард, старик, мы не планируем делать здесь ничего такого, что кто-то уже сделал до нас, — внес ясность Джон. — А как получить одобрение Храма?

Как оказалось, чтобы получить одобрение Храма, требовалось выполнить три условия. Первое заключалось в том, что нововведение не должно содержать ни малейшего намека на ересь; во-вторых, оно должно быть, в самом широком понимании этого слова, полезным; и, наконец, оно должно быть необходимым для общества, удовлетворяя общепризнанные нужды.

— Первое, что мы должны сделать, — объявил на следующий день Джон после обдумывания проблемы на протяжении всей бессонной ночи, — это продемонстрировать телеграф узкому кругу влиятельных лиц здесь в мастерской. Мы пригласим нескольких купцов, нескольких вельмож, двух-трех высокопоставленных армейских офицеров, командующего Материнской Гвардией и столько священников, сколько пожелают присутствовать. Как только они увидят телеграф в действии, они оценят его возможности. Таким путем мы докажем его полезность и необходимость его четкой работы.

— Прекрасно, — откомментировал это предложение Ансгар Соренштайн. — Потом все, чего нам останется добиться, это доказать его ортодоксальность. Как это сделать, Джон? Ведь ты наш главный мозговой центр.

— О, это очень просто, — проявил инициативу Хард. — Вам следует нанять адвоката Храма. Если телеграф в принципе возможен, он докажет, что «Книга Гарта Гар-Муйена Гарта» предсказала его, и это само по себе автоматически делает его ортодоксальным.

— Вот видите, как иногда бывают похожи порядки на Терре и Лиффе, — заключил Пиндар Смит.

* * *
— Отец, сэр! — Хотя его положение в доме и было восстановлено две недели тому назад, Тчорнио все еще был предельно вежлив.

— Я занят, сынок, пытаюсь читать. — При общем уровне грамотности на Лиффе прочитать рукописное приглашение стоило для старшего Хиирлта огромного труда.

— Но папа…

— Не мешай мне, Тчорнио. Кажется, это письмо довольно важное. Эти парни Гар-Террэны пишут, что могут свободно разговаривать на большие расстояния. Понимаешь, такая штука могла бы иногда быть полезной. — Одной из причин, по которой старший Хиирлт был князем, являлась его способность понимать, что некоторые штуки могут, в действительности, рано или поздно пригодиться.

— Но я хочу рассказать тебе о заговоре! — хныканье Тчорнио отличалось той особенностью, что содержало только самые неприятные составляющие его голоса.

— Тчорнио! Уходи. Мне не до твоих детских заговоров. Когда ты уже научишься не беспокоить меня по всяким пустякам?

Тчорнио, потерпев неудачу, медленно ушел. Он надеялся уговорить отца на финансирование комитета по борьбе с заговором, и вот теперь ему придется раздобывать деньги каким-то другим путем. Он не сомневался, что добудет их. К нему уже поступило несколько таинственных предложений от людей, которые пожелали выделить наличные при условии, что останутся анонимными.

Когда его сын ушел, Великий Князь Хиирлт звонком колокольчика вызвал к себе своего секретаря, который ведал деловыми вопросами. Эти ребята Гар-Террэны, похоже, действительно имели что-то стоящее, и он желал тоже заполучить свой собственный кусок от этого пирога.

* * *
— Смит, Мать его разнеси вдребезги эту штуку! Эта чертова… я имею в виду, забытая Матерью штуковина не работает! — Тщательно балансируя на полуразвалившемся стуле, Джо Харлен сидел, склонившись над первой действующей моделью телеграфа.

— Что ты имеешь в виду под «не работает»? — Пиндар Смит подошел к столу и стал осматривать деревянную раму, на которой были расположенные намотанные медным проводом катушки.

— Я имею в виду, что, когда я нажимаю на этот позабытый Матерью ключ, этот проклятый зуммер не пищит. Вот что я имею в виду, когда говорю, что эта штука не работает.

— Прекрасно, прекрасно, — забормотал Смит, склоняясь над установкой и проверяя все катушки одну за другой. — Демонстрация должна начаться через полчаса, и наши высокопоставленные приглашенные должны уже прибывать с минуты на минуту. Просто великолепно — именно в такой ответственный момент эта штука отказала! Ага, слава Богу — вот оно в чем дело. — Смит соединил два проводка. — Попробуй теперь.

Харлен нажал на ключ и зуммер сказал:

— Би-и-и…

— Би-и-и? — удивился Харлен.

— Мне пришлось использовать керамический резонатор, — невинным тоном объяснил Смит. — А теперь позволь мне спаять эти проводки.

В соответствии с установившимся на протяжении веков лиффанским обычаем, гости начали собираться только через полчаса после назначенного времени. Конечно, никто не позаботился предупредить об этом терран, и к тому времени, когда первый вельможа приехал, наконец, в своей запряженной в четверку далберов карете, каждый нерв у обитателей мастерской утончился до состояния, сравнимого разве с толщиной тянутого вручную медного провода, соединявшего различные детали аппарата.

Никто также не предупредил терран, что все гости прибудут на далберах. Ансгару Соренштайну, которому по программе демонстрации отводилась не самая значительная роль, вполне естественно было поручено присматривать за далберами. Когда количество далберов, за которыми ему следовало присматривать, достигло сорока пяти, его нервы были так же измотаны, как и у всех других участников Особой Операции. Но самое большее, чего он стал опасаться, так это того, что приедут все приглашенные. Эти сорок пять истерических далберов, которые едва не довели его до сумасшествия, представляли собой только половину списка приглашенных.

Если улица возле мастерской выглядела как площадка для родео, то сама мастерская напоминала крупную общенациональную выставку. Ну а если улица возле мастерской не выглядела как площадка для родео, то тогда нет никаких средств для описания того, что происходило внутри мастерской. Вдоль одной стены были выставлены все элементы полного комплекта телеграфной системы, состоящей из двух станций. Другая стена была завешена графиками, поясняющими, как работает система. Они были любовно вычерчены и раскрашены Ансгаром Соренштайном, которого теперь так донимали далберы. В дальней части комнаты, на небольшом возвышении Хард объяснял прелести телеграфа, используя свою самую певучую поэтическую дикцию, а в это же самое время Пиндар Смит, находившийся у входной двери, отправлял телеграмму Джону Харлену, который находился в другой комнате. Первая телеграмма состояла из слов «Что изрекла Мать?», которые не вызвали никакого удивления со стороны присутствовавших.

— И как, вы сказали, это забытое Матерью сообщение проходит через эти забытые Матерью тоненькие ниточки? — задал вопрос армейский офицер.

— Материнский Дух, преподобные лорды, живет в тех батареях. Когда необходимо отправить сообщение, наша Мать ускоряет его, — вежливо ответил Хард.

— Что говорит этот забытый Матерью зануда? — обратился офицер к Джону.

— В батареях содержится электричество, — коротко ответил Джон. Он как раз расшифровывал первые передачи Смита и ему было некогда давать ответы по техническим вопросам.

— Я бы этого не сказал, — пробормотал офицер себе под нос. И затем, уже громко, он обратился к своим соотечественникам: — Только подумайте, ребята, эти забытые Матерью зануды заставили саму Мать работать на себя. Они держат ее в этих забытых Матерью банках.

— Это не святотатство, Отец? — спросил кто-то одного из священников, присутствовавших на демонстрации.

— Нет, сын мой, — торжественно ответил священник. — С моей точки зрения это — вполне угодное Матери дело.

Доктор Джеллфт скромно присутствовал на церемонии, придавая ей значимость своим титулом. Никто не обращал на него внимания в большей степени, чем это требовалось для того, чтобы лишний раз убедиться в том, что все происходящее — вовсе не из разряда тех вещей, о которых можно забыть сразу же, как только они заканчиваются. Естественно, никому и в голову не приходило задавать ему вопросы, и это было весьма кстати.

Как бы там ни было, проведенную презентацию по всем статьям следовало признать успешной. Все присутствовавшие единодушно отметили полезность телеграфа. Правда, одного армейский офицера обожгло кислотой из батарей, но сам он не очень пострадал. Было похоже, что священники не обнаружили в показанном им устройстве ничего еретического, хотя, конечно, они пока воздерживались от комментариев и окончательных выводов до заключения Храма. Единственная неприятная заминка произошла, когда мероприятие уже закончилось.

После того, как каждый поблагодарил каждого за за демонстрацию или за присутствие на ней, все гости почему-то не расходились. Небольшими группками они топтались у двери, как если бы никто не хотел выходить до того, как выйдут все остальные. Наконец, Сполн Гар-Тчорниен Хиирлт, очень знатный вельможа, шепотом спросил у Пиндара Смита:

— Скажите, пожалуйста, уважаемый человек, куда вы, во Имя Матери, спрятали поднос?

Ни о каком подносе Пиндару Смиту никто ничего не говорил. Он передал по телеграфу Джону: «Где поднос?»

— Хард, — спросил Джон, — что ты знаешь о подносе?

— Какой поднос? — спросил Хард.

Джон передал сообщение Смиту: «Какой поднос?»

Смит поднял голову от ключа и спросил князя:

— Какой поднос, сэр?

— Как, тот самый забытый Матерью поднос, на котором мы должны оставить наши карточки. Ведь как иначе вы зафиксируете наш интерес к этой штуке? Вот чего все мы ожидаем у этой забытой Матерью двери.

Смит передал эту информацию Джону, который передал ее Харду.

— Материнский нос! — сердито выругался Хард. — Как я мог забыть об этом? — Он побежал наверх и возвратился с богато украшенным серебряным подносом, который поставил на стол у входной двери. После этого гости вышли; большинство из них оставили свои карточки.

* * *
Тчорнио нервничал, сидя в самом дальнем углу таверны. До этого он никогда не имел ни с кем тайных встреч, и был уверен в том, что все, кто находятся в таверне, следят за ним. С третьим ударом часов, в точно обусловленное время встречи, невысокий, хорошо, но внешне просто одетый мужчина вошел в таверну и направился прямо к столику Тчорнио.

— Вы — Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт? — спросил мужчина.

Тчорнио поднялся:

— Да, сэр. Не будет ли вам угодно сесть? — Мужчина сел в кресло напротив Тчорнио, который, нервно осмотревшись вокруг, тоже сел.

— Я пришел затем, — начал неизвестный, — чтобы сделать вам предложение от имени очень высокопоставленного лица, которое не желает, чтобы его имя фигурировало во всем этом, но которое хочет, тем не менее, поддержать в финансовом отношении вашу организацию в знак признания важности того дела, которое задумано вами. Это ясно?

— Да, — ответил Тчорнио, который очень четко расслышал слова «поддержать в финансовом отношении».

— Прекрасно. Договоримся так: мы будем ежемесячно давать вам определенную сумму денег, пропорционально количеству членов организации, зарегистрированному по состоянию на конец предшествующего месяца. Вы, в свою очередь, будете представлять нам списки членов вашей организации и отчет о всей вашей деятельности.

* * *
— … и он ухватился за это?

— Как кабнон на кукурузную приманку! — докладывал таинственный низкорослый мужчина своему начальнику. — Всякий раз, когда я произносил слово «деньги», его глаза загорались. Он не слышал ничего больше. Только повторив несколько раз мне удалось втолковать ему, что чем больше он завербует членов, тем больше денег мы будем ему давать. Можете быть уверены в том, что к концу следующего месяца вся молодежь из благородных сыновей Лиффдарга будет состоять в этом антизаговорщицком комитете. И он будет представлять нам прекрасные отчеты.

— Хорошо. — Высокопоставленный лиффанский дворянин потер руки. — Он хочет заговора, не так ли? Подождите немного, и мы ему сделаем самый настоящий заговор.

* * *
Заседание в Храме поразило терран тем, что оно больше походило на воскресную проповедь, чем на судебное заседание. Их адвокат встал и зачитал несколько выписок из «Книги Гарта Гар-Муйена Гарта», после чего доктор Джеллфт, как наиболее знатный из клана Гар-Террэн, встал и коротко зачитал составленные Хардом несколько абзацев, в которых литургической терминологией описывался телеграф. После этого Его Святейшество Главный Патриарх и Отец Отцов, чрезвычайно знатный лиффанин, не имевший других имен, изрек:

— Изобретение удовлетворяет требованиям Писания. Пока не будет доказана его вредность или бесполезность, Мы распространяем на него Наше временное одобрение.

За этим последовали молитвы, после которых все разошлись.

8

Для всех участников Особой Операции первый год на Лиффе был самым тяжелым.

Терране, например, запутались в сложностях лиффанской финансовой системы. Получив святейшее разрешение, они должны были после этого организовать компанию по эксплуатации своего изобретения. Это выглядело достаточно просто по своей сути, но некоторые формальности, которые было необходимо при этом соблюсти, были до невероятности сложными.

Прежде всего, возникла необходимость повысить статус одного из терран, прежде всего, Пиндара Смита, возведением его во дворянство, чтобы клан Гар-Террэн мог на равных решать со знатью все возникающие вопросы. Титул доктора Джеллфта, полученный не естественным путем, по праву рождения, а в результате пожалования, для этих целей не подходил, поскольку в соответствии с лиффанскими законами, основанными на кровных связях, он не мог быть ни унаследован, ни использован каким-либо иным способом. Поэтому терранам пришлось добиваться присвоения Пиндару Смиту баронского титула.

На церемонию посвящения Пиндара в рыцарство прибыли все заинтересованные во внедрении телеграфа в жизнь. В данном случае «все» подразумевало приблизительно половину всего населения Лиффдарга. Разумеется, никто из молодых представителей знати не присутствовал, поскольку у них были свои интересы и дела, но зато собралась вся знать постарше, а также представители клерикальных и армейских кругов. Церемония проходила в Большом Зале дворца короля Осгарда Гар-Осгардиена Осгарда.

С высоких стропил Большого Зала свисали закопченные, полинявшие за сотни лет штандарты знатных родов Лиффа. Один из штандартов висел отдельно, главным образом потому, что был относительно новым, и поэтому относительно ярким. Изображенные на нем жезл и сдвоенная змея до этого дня представляли в семье знатных семей Лиффа клан Гар-Террэнов. Предусматривалось, что в процессе церемонии он будет снят и вместо него будет вознесен совершенно новый штандарт с изображением серебряного зигзага, символизирующего молнию.

Подъему штандарта предшествовал полуторачасовой концерт древней додекафонической музыки, восходящей к чему-то загадочному, называемому Золотым Веком Лиффа. И вот когда длился концерт, нервы Смита начали сдавать.

— Я заявляю вам, доктор, что не смогу этого сделать, — возражал он громким шепотом доктору Джеллфту, который раньше уже прошел через все это.

— Это музыка так выводит тебя из равновесия, мой мальчик, — ответил старый доктор с ностальгическим вниманием. — Помнится, в свое время она расстроила меня тоже. К этой древней музыке просто следует привыкнуть.

— Нет, док, это не музыка, а вся процедура, от начала и до конца. Возведение во дворянство и все такое прочее. Я никогда не верил в подобное, и сейчас… как бы это сказать… — словом, я не смо…

— Благостная Мать, тебя случайно не тошнит, нет?

— Нет, док. Я просто боюсь, что забуду свои слова, которые по сценарию мне следует говорить.

— Это все, что тебя беспокоит? Боже мой, не беспокойся о своих словах, Смит! Все, кто проходят через такую церемонию, всегда забывают свои слова, и теперь это уже превратилось в традицию. Пусть это тебя не беспокоит. Король Осгард очень добродушный и прогрессивный человек, поверь мне. Он не придаст никакого значения тому, что ты забудешь свою роль, и будет подсказывать тебе. Да, тогда я тоже забыл свои слова, что было, то было, но он шептал мне каждый мой ответ, ну прямо как какой-то забытый Матерью суфлер.

Самым странным оказалось то, что, получив такой обнадеживающий совет, Смит не забыл ни слова из того, что от него требовалось говорить по ритуалу. Трехчасовая церемония посвящения в рыцарство прошла без сучка и задоринки, что вызвало немалое удивление короля Осгарда.

Церемония после подъема штандарта была еще более сложной. Никто не удосужился заранее предупредить Смита, что ему для подтверждения своего титула предстоит выдержать дуэль с самым знатным из дворян.

— Черт бы все это побрал, — вылил он свое раздражение на терран, — никто даже не предупредил меня об этом. Если бы я знал об этой дуэли заранее, я бы ни за что не согласился на такую церемонию. Ведь не могу же я выйти и на глазах у всех убить знатного человека. Это не для меня.

— Но никто не требует от тебя, чтобы ты убивал его, — успокоил его Хард. — Это просто ритуал, все делается понарошке. Ведь на самом деле это он должен убить тебя, а не ты его.

— Меня? Это тем более не входит в мои планы. Я категорически отказываюсь быть убитым.

— Да не по настоящему убить, ты, лишенный благословения Матери сын далбера. Я же сказал тебе, что это все понарошке. Вы будете сражаться тупыми шпагами. Такой шпагой ты не сможешь даже поцарапать кого-нибудь. Этот вельможа символизирует держателей акций, ты понял? И вообще, не забывай, что все это делается чисто символически.

Действительно, все оказалось именно так. Такое странное действо можно было назвать не иначе только как символикой. Самый старый вельможа, какого только можно себе вообразить, восьмидесятитрехлетний герцог Тедрио Гар-Гардниен Тсолистран, которому помогали и по мере своих сил поддерживали на ногах двое других дворян в возрасте чуть помоложе его самого, приблизился к Смиту со скоростью примерно одного шага в минуту, дважды взмахнул обмотанной чем-то мягким шпагой над головой Смита, затем опустил ее на его плечо с силой, сравнимой разве что с прикосновением бабочки. Смит, получивший подробный инструктаж от Харда, срочно упал оземь и завопил:

— Сдаюсь, сэр, сдаюсь!

После этого герцог Тедрио промычал несколько нечленораздельных слов относительно долга компании по отношению к своим акционерам, Смит с готовностью согласился, и таким образом Лиффанский Телеграфный Трест превратился в концерн.

* * *
— Что нам необходимо сделать, — объявил Гардниен, — так это придумать символ. — Новое дело заставило обоих забыть старую междоусобицу, и он стал главным помощником при Тчорнио по вопросам физической подготовки и его советником. Справедливости ради следует сказать, что Тчорнио редко следовал советам Гардниена, поскольку он вообще редко прислушивался к чьим-либо советам.

— Символ? Какой символ ты имеешь в виду? — спросил Тчорнио. Они сидели в кабинете в здании своей новой штаб-квартиры, которое было взято в аренду за счет первого же денежного поступления от неизвестного благотворителя.

— Я имею в виду какой-то отличительный знак, который мы могли бы носить.

— Но наше общество является секретным.

— Ну, я не имею в виду, что его следует носить на людях, на улице или в других местах. Но мы могли бы одевать его во время собраний, на учениях и подобных мероприятиях.

— Но всех членов проверяют перед тем, как впустить на собрание; им ничего не нужно носить, чтобы подтвердить свою принадлежность к нашей организации.

— Ну, Тчорнио, я вижу, что ты не понял меня. Забудь об этом. — Наступила длительная пауза. Затем Тчорнио вышел из кабинета, чтобы поприсутствовать на церемонии принятия присяги вновь принятыми членами. Все были выстроены в линию, правая рука каждого символически зажимала левую на уровне груди.

— Мы клянемся, — повторяли они, — быть преданными Комитету по борьбе с заговором, беспрекословно подчиняться приказам своих начальников по Комитету, какими бы эти приказы ни были. Мы клянемся быть бдительными в выявлении заговорщиков, где бы они ни находились. Святым Именем Матери мы клянемся в этом.

Тчорнио подошел к члену Комитета, который принимал клятву.

— Сколько их у нас сейчас? — поинтересовался он.

— С этим пополнением — двести шестьдесят семь.

Тчорнио довольно улыбнулся:

— Прогресс, — прокомментировал он. — Прогресс. — Затем, возвратившись в свой кабинет, поделился своими раздумьями с Гардниеном: — Знаешь, эта клятва звучит совсем неплохо. Единственное, чего я не могу взять в толк, так это почему тот невысокий человек настаивал, чтобы она была именно в такой форме.

Гардниен тоже не мог объяснить этого.

* * *
— Будь оно все проклято! — прорычал адмирал Беллман. — Это похуже, чем космические шахматы. По крайней мере в шахматной партии в трех измерениях я знаю, сколько у меня людей и где он находятся.

— Очень сожалею, сэр, — оправдывался молодой офицер службы безопасности, который был единственным свидетелем несчастного состояния, в котором пребывал адмирал. — Очень сожалею, — повторил он, — но нам не удается обнаружить канал утечки информации.

— Черт бы вас всех побрал! — выкрикнул адмирал, не контролируя гневный поток своей речи. — Такой канал где-то есть. Каким же образом тогда сенатор Вэлш узнал об Особой Операции?

А в это же самое время сенатор Вэлш довольно хихикал, читая что-то, написанное на маленьком листе бумаги, который ему подали вместе с завтраком.

— Очень интересно, — усмехнулся он. — Да, действительно интересно. — Затем, повысив голос, позвал:

— Гордон!

— Да, сэр, — помощник оказался рядом.

— Гордон, — уже более мягко обратился к нему сенатор. — Не окажете ли вы мне услугу посмотреть кое-что в «Галактической энциклопедии»? Посмотрите, что сказано в этой книге о планете, которая называется Лифф. Эл — и — эф — эф. Спасибо, дружище.

Когда Гордон вышел проверить данные в энциклопедии, сенатор снова возвратился к своему счастливому хихиканью.

* * *
— Глупости! — продолжал рычать адмирал Беллман. — Эта старая развалина не могла сама догадаться о таких деталях. Говорю вам, что среди нас имеется шпион от консерваторов. А теперь извольте выйти вон и разыскать его.

Сильно мотая головой, молодой офицер вышел из кабинета Беллмана и стал отдавать распоряжения о проведении третьего по счету расследования с опросами всех подряд работников штаба. Этот Беллман и его утечки информации! Даже сама мысль об этом звучала как оскорбление.

* * *
— Да, — с гордостью доложил Тчорнио. — Сейчас у нас свыше шестисот членов.

— Прекрасно, — похвалил хорошо одетый невысокий человек. — Мой шеф будет очень доволен таким прогрессом.

— Думаю, что шестьсот членов в течение двух месяцев — это неплохо, — безо всякой нужды вставил Гардниен.

— Именно это я и сказал, — отрубил коротыш. — Вот вам. — Он подал Тчорнио кожаный мешок, явно наполненный деньгами. — Это поможет вам продержаться некоторое время. А теперь я хотел бы осмотреть помещения.

— Вы желаете, чтобы мы показали вам все помещения? — спросил Тчорнио, одновременно высыпая содержимое на стол и начиная считать тяжелые золотые монеты.

— Нет, я хочу осмотреть помещения сам. — Ответил незнакомец. — Спасибо, я могу сделать это сам.

— Но, сэр, многое из того, что происходит здесь, носит секретный характер, — продолжал настаивать Гардниен.

Незнакомец криво усмехнулся:

— Осмелюсь напомнить вам, молодой человек, что все, что здесь происходит, оно вот здесь, — сказал он, показывая жестом на стол. Затем, не говоря больше ни слова, развернулся, вышел из кабинета из кабинета и начал осмотр здания.

— Мне это совсем не нравится, — прошептал Гардниен Тчорнио.

— Почему же? Они выглядят совсем как настоящие, никакой подделки.

— Да нет же, идиот, не деньги. А этот…

— Этот?

— Да. Кого он представляет? Откуда поступают эти деньги? Думаю, нам следовало бы знать несколько больше обо все этом. В конце-концов, он может с таким же успехом быть и частью… сам понимаешь… частью заговора.

— Ты просто сошел с ума, — спокойно оценил догадки друга Тчорнио.

Тем не менее, когда незнакомец вышел из здания, Тчорнио и Гардниен, стараясь оставаться незамеченными, последовали за ним. Хотя и казалось, что он не заметил слежки за собой, незнакомец втянул Тчорнио и Гардниена в утомительную гонку по плохо освещенным улицам старой части Лиффдарга. И если бы не отсутствие на улицах людей, молодые вельможи наверняка потеряли бы его из виду несколько раз. Наконец Тчорнио устал от быстрой ходьбы.

— Если бы мы шли немного быстрее, — сказал он Гардниену, — нам было бы легче следить за ним.

— Зачем? Мы и так достаточно легко следим за ним, разве не так?

— Ну, это еще как сказать. Кстати, куда он девался?

Незнакомец исчез. Поскольку поблизости не было никаких удобных углов, куда бы он мог спрятаться, то вполне логично было сделать вывод о том, что он вошел в один из низких, узких домов, которые стояли вдоль кривой улицы как плохо отесанные камни на мостовой. Но в какой именно дом он вошел, сказать было совершенно невозможно.

— Проклятье! — выругался Гардниен. — Где же он?

— Забудь о нем. Все, что я хотел бы знать, так это где мы?

— Понятия не имею, ответил Гардниен. — Никогда раньше не бывал здесь.

— Тссс! — просипел голос изтени. — Хотите, парни, маленькую сестру?

— Ясно, — сделал вывод Гардниен. — Теперь понятно, где мы находимся. Теперь вопрос — как попасть домой?

Как они попали домой, сказать трудно. В одном можно быть твердо уверенным — что, во всяком случае, очень нескоро. Район красных фонарей Лиффдарга был необычайно обширным и до невозможности запутанным; он как будто специально был застроен таким образом, чтобы сбить с толку таких гуляк, как Тчорнио и Гардниен. Пока они не попали в район Храма, они не имели ни малейшего представления о том, в каком направлении находится их дом. И даже после этого они смогли попасть домой не раньше, чем через несколько часов.

* * *
Высокопоставленный лиффанский вельможа потирал руки с нескрываемым, но вежливо контролируемым удовольствием.

— Значит, они предприняли попытку проследить за вами, да? Интересно.

— Да, — согласился таинственный коротыш. — Они были неутомимы, как далберы в период течки, сэр. Было бы грешно водить их за нос дольше, да и я в конце концов устал от игры с ними.

— Ага. И где вы их оставили?

— На улице Многих Цветов, в трех кварталах отсюда.

— Это было очень разумно с вашей стороны. Маленькие сестры несомненно помогут молодым парням найти дорогу домой.

— Надеюсь, сэр. — Ответил коротыш и приступил к докладу своему начальнику. Доклад был выслушан с большим вниманием и получил полное одобрение.

* * *
Джон Харлен возбужденно расхаживал по помещению телеграфной конторы, энергично жестикулируя и выкрикивая что-то начальнику связи, который стоял перед ним, удрученно рассматривая пол.

— Клянусь Глазами Матери, это уже двадцать седьмой раз всего за шесть месяцев работы. Что там происходит?

Начальник связи вздохнул и перевел свой взгляд с пола на потолок.

— Нам ничего неизвестно кроме того, что мы доложили.

— Вы не доложили ничего полезного. Вот, смотри, — он помахал докладом перед носом начальника связи. — «Связь на линии между Лиффдаргом и Примилбосом (которая, отмечу, пока является нашей единственной линией) временно прервана из-за обрыва линии». — Он фыркнул. — И когда ты пошлешь на линию своих людей искать обрыв — ты ведь послал их уже, не так ли? — начальник кивнул — то будет обнаружено, что два столба повалены, а провода украдены. Они уже доложили о результатах? — Начальник снова кивнул. — И что там? Разве не об этом же? — Начальник снова перевел взгляд на пол и еще раз кивнул. Джон прервал свое нервное хождение по комнате и решительно заявил: — Пожалуй, пора мне самому посмотреть на один из таких разрывов. Как далеко отсюда этот?

— Приблизительно в двенадцати стербах.

Джон схватил свою квадратную шляпу, украшенную, как этого требовала местная мода, длинным пером, и криво надел ее на голову.

— Пошли со мной, Прудио. На этот раз я намерен все осмотреть сам.

Позже Джон так описал своим товарищам увиденное.

— Они утверждают, что это — дело рук бандитов, — яростно выкрикивал он, на манер напавшей на след полицейской ищейки обегая взад и вперед все пространство мастерской. — Слыхали такое — «бандиты»! Они подорвали два столба динамитом — подчеркиваю — динамитом! А насколько все мы знаем, динамит здесь еще даже не изобретен! Итак, они подрывают динамитом два столба, забирают провод и скрываются.

— Как вообще мог динамит попасть к бандитам? — задал резонный вопрос Соренштайн.

— Вопрос не в этом, а в том, кто изготовил для них этот динамит, — поправил Джон.

— Есть еще один вопрос, похлеще, — вставил Хард. — Зачем бандитам нужен медный провод?

— Я знаю, где они берут динамит. — На этот раз свое слово вставил Пиндар Смит. Остальные члены группы все как один повернули к нему головы и приготовились внимательно слушать.

— Видите ли, — начал Смит, когда наступившая тишина подтвердила, что его объяснения ждут все, — нам нужен был динамит для подрыва скального грунта при установке этих забытых Матерью столбов — напомню, что скальные грунты в пустыне очень крепкие — поэтому мне пришлось изобрести динамит.

— Ну ты даешь, Пин! — мягко произнес Джон. — А я полагал, что ты должен был поставить меня в известность об этом.

— Извини, я просто упустил из виду.

— Великолепно, Пин, просто великолепно. Так где же эти бандиты заполучили динамит?

— Ах, это… Вспомни, ты ведь сам говорил нам, чтобы мы нанимали как можно больше субподрядчиков.

— Правильно. Чтобы распространять среди местного населения новые технологии. Ну так что?

— Ну так я дал заказ Гильдии Фармацевтов изготовить для нас динамит.

— И тебе не пришло в голову, что Гильдия Фармацевтов может продать эту дрянь кому-то другому?

— Как бы это объяснить… Словом, нет. Никогда не задумывался над этим.

— Хорошо, Пин. Но ты, надеюсь, не забыл о том, что динамит может быть использован также и в качестве оружия?

— Оружия? Ах, да, теперь я понял, что ты имеешь в виду. Нет, Джон, об этом я как-то не подумал.

— Просто великолепно. Хард, дружище, что тебе известно об этих бандитах?

— Они называют себя «Народная Армия». Это что-то вроде революционной партии — они против дворянства, против клерикалов, они даже против самого короля — если не все, то, по крайней мере, некоторые из них.

— Это как раз то самое, чего я больше всего опасался. И вот теперь у них появилась мощная взрывчатка. А это может вообще привести к уничтожению культуры. Самое худшее, чего нам следует опасаться, так это чтобы какая-нибудь незапланированная революция не перечеркнула начисто результаты всей нашей работы.

Как раз в это время в мастерскую вошел глашатай из Гильдии Глашатаев.

— Прошу прощения, господа, — обратился он к ним. Затем, прокашлявшись, повысил голос и сделал объявление: «Всем членам и наемным работникам Лиффанского Телеграфного Треста — приветствие и благословение. Его Святейшество Патриарх и Отец Отцов, да будет благословенно Матерью Его имя, требует, чтобы вы предъявили Ему доказательства того, что работа Лиффанского телеграфного Треста не должна быть прекращена и что заключение Храма не должно быть аннулировано. Его Святейшество Патриарх и Отец Отцов, да будет благословенно Матерью Его имя, требует, чтобы такие доказательства были предъявлены ему на День Матери текущего месяца или до него. Сокровенным Именем Матери, считается объявленным!»

Сделав такое объявление, глашатай покинул помещение, не дожидаясь ни вопросов, ни комментариев.

— Только этого нам еще не хватало! — разъярился Джон. — Что бы это все значило?

А весь сыр-бор разгорелся из-за Гильдии Гильдий.

— Вы должны понять, дорогой сэр, — объяснил Патриарх Джону на следующий день, — что мы здесь в Храме не имеем никаких возражений относительно вашего телеграфа. Более того, мы только приветствуем его использование, и если вдруг вы прекратите ваши работы в этом направлении, то мы вынуждены будем продолжать их сами. Нет, вовсе не Храм возбуждает против вас иск, а Гильдия Гильдий.

— Понимаю, сэр, — уважительным тоном ответил Джон. Это был первый случай, когда он лично столкнулся с Храмом, и он был очень уверен в себе самом. В таких случаях, понимал он, уважение бывает так же полезно, как и мудрость. — В чем суть претензий Гильдии Гильдий?

Дворянский ранг Главного Священника был вторым после Короля. Это, конечно, намного облегчало ему решение любых вопросов с большей частью лиффанской знати. Не испытывая необходимости беспокоиться о своем положении и личной безопасности, он мог позволить себе заниматься хотя и тривиальными, зато более интересными вопросами.

— Основной смысл их жалобы, — ответил он, — заключается в том, что ваши люди не состоят ни в какой гильдии. Они обратили внимание на то, что вы делаете неплохие деньги, и они хотят, чтобы им тоже отчислялась часть из них. Вот что кроется за их сложными и путаными претензиями, которые формально основываются на том, что вы отбираете работу у Гильдии Писарей и у Гильдии Курьеров, и что ваши школы якобы узурпировали прерогативы Храма. Но дело вовсе не так безнадежно, как может показаться на первый взгляд: обе эти претензии будут полностью удовлетворены, если вы создадите вашу гильдию и вступите в Гильдию Гильдий, что я вам и рекомендую сделать. Конечно, вы не должны не говорить никому о том, что именно я посоветовал вам сделать это.

— Разумеется, Ваше Преосвященство, — с готовностью согласился Джон. После вежливой беседы, стакана вина и формального благословения Патриарха Джон Харлен направился домой создавать гильдию.

Осгард Гар-Осгардиен Осгард, король и Отец Лиффа, был, как уже было отмечено, весьма добродушным и прогрессивным джентльменом. Он был также весьма проницательным политиком и бизнесменом. Поэтому Джон принял совет доктора Джеллфта рассказать королю все без утайки.

— Фантастично, — прокомментировал его рассказ король. — Нет, я вовсе не хочу сказать, что не верю вам, дело не в этом. Но вы должны признать, что все это выглядит просто как фантастика. — Джон согласился с ним. — Но если мы имеем десять — впрочем, нет — теперь уже девять лет, в течение которых мы должны сами научиться защитить себя от вторжения этих таинственных пришельцев, то тогда почему ваша — как бы это сказать — планета — не пришлет сюда большое количество людей и необходимое оборудование, чтобы быстро и эффективно сделать все это, вместо того, чтобы делать это вот так тайком?

Джон объяснил Королю Осгарду, что Консервативная Партия на Терре будет орать как раненный далбер, если узнает об этой миссии. Это привело к необходимости затратить еще полчаса на объяснение Королю терранской политики, которая очень позабавила короля.

После некоторых дополнительных вопросов Король дал свое согласие быть покровителем вновь создаваемой Гильдии Телеграфистов.

— Конечно, вы понимаете, что с моей стороны это не чистый альтруизм, — пояснил он Джону. — А также не только потому, что вы рассказали мне эту историю с пришельцами. Вы должны понимать, что с моей точки зрения ваше изобретение очень полезная вещь. Казна уже получает постоянную прибыль от вашей деятельности, да и мои командиры докладывают мне, что эти устройства очень полезны в военном деле.

Король лично проводил терран к боковому выходу из дворца.

— Чтобы не встречаться с толпой у главного входа, — объяснил он. — Ну, если от меня потребуется какая-то помощь, заходите. И не беспокойтесь — я воспользуюсь вашим советом и никому об этом не расскажу. Да и то сказать: если бы даже и рассказал, то кто мне поверит?

9

Комитет по борьбе с заговором функционировал вот уже почти год и насчитывал в своих рядах более пяти тысяч членов. Выполнение его первой программы шло полным ходом, и каждый день, от зари и до зари, по Лиффдаргу дефилировали патрули комитетчиков, выискивая заговорщиков.

Рано или поздно один из таких патрулей неизбежно должен был встретиться с Хардом и Джоном и опознать их, хотя несколько вольное описание их внешности Тчорнио в какой-то мере снижало степень вероятности опознания. И, наконец, это произошло — как раз тогда, когда после аудиенции у короля Осгарда Джон и Хард вышли из дворца. К несчастью, патрульный отряд, с которым они встретились, возглавлял сам Тчорнио.

— Вот они! — завопил тот. Поскольку дисциплина в Комитете оставляла желать лучшего, этот выкрик вызвал некоторое замешательство, достаточное для того, чтобы дать Джону и Харду некоторое время для разбега.

— Кто именно? — спросил Гардниен.

— Убийцы, выродок далбера! Убийцы! Вон они!

— Где? — спросил кто-то еще.

— Вон там, идиоты! Хватайте их! Да живее!

Джон с Хардом свернули за угол и побежали. Но, пробежав не более десяти шагов, они услышали за своей спиной топот комитетчиков, который был очень похож на шум, который производит целое стадо разъяренных далберов.

— Сюда! — скомандовал чей-то голос, который, по всей вероятности, принадлежал Тчорнио.

— Добрая Всемогущая Мать! — прошептал Джон. — Я так и думал, что мы однажды влипнем.

— Пока еще нет, — ответил ему таким же шепотом Хард. — Беги за мной.

Они бежали по узкой, темной, извилистой улице со множеством пересекающих ее улочек и переулков. Казалось, что весь этот район, один из самых старых в городе, специально строили по законам лабиринта. Хард прекрасно знал этот район по тому периоду своей жизни, когда был уголовником.

Когда беглецы сворачивали за угол, послышался резкий звук взрыва, за которым последовал протяжный гнусавый звук.

— О, да я вижу, что местное население уже обладает пистолетами, — спокойно констатировал Джон.

— Пистолетами?

— Именно. Мы только собирались изобрести их для полиции телеграфной службы, но кто-то, похоже, обошел нас на повороте. Это все Смит и его чертов динамит. Ты уверен, что знаешь, куда мы направляемся?

— Конечно. В этом районе у меня везде свои люди.

Погоня становилась более шумной, и в окнах стали зажигаться огни.

— Вот они! — закричал Тчорнио. Прозвучали два выстрела, и многие огни в окнах стали как-то нервозно гаснуть. Никто в этом квартале не хотел лишних неприятностей.

Джон с Хардом еще раз свернули за угол, пробежали каким-то переулком, перелезли через забор и оказались на другой улице.

— Это избавит нас от этих крикливых приятелей, — беззаботно отметил Хард. — А теперь посмотрим, сможет ли Сестра Панджа спрятать нас у себя.

— Кто такая Сестра Панджа? — они медленно брели по улице, которая выглядела точь-в-точь как та, с которой они только что так удачно сбежали. Все улицы в этом квартале выглядели на одно лицо.

— Это одна из маленьких сестер, — объяснил Хард. — Сейчас она работает не очень много, потому что изрядно постарела, но зато знает все, что нужно знать об этой части Лиффдарга. И, замечу, в этом квартале она обладает очень большим влиянием. Она даже имеет влияние на Гвардейцев Матери, а в районе красных фонарей это очень важно. Ну, вот мы уже почти пришли — она живет совсем рядом, здесь за углом — у-у-х!

Каким-то образом, повернув за угол, Хард врезался прямо в Тчорнио, проводившим с половиной своего отряда прочесывание домов, и сбил его с ног.

— Ай! — завизжал Тчорнио. — Вот они! Убийцы!

Трое из членов отряда бросились к Джону и Харду, суетясь вокруг них и осыпая тумаками, которые доставались, правда, по большей части своим же соратникам. Тчорнио поднялся на ноги и, стоя посреди улицы, трубил что-то такое, что должно было означать сигнал, из чего-то, что могло быть рожком. Все огни в округе засветились разом, во всех освещенных окнах показались чьи-то лица, которые тут же мгновенно исчезли, а все огни разом погасли. Это было вполне в обычаях квартала.

Комитетчикам еще только предстояло изучать приемы уличных драк, и Джон с Хардом были в этом смысле идеальными учителями. Прежде, чем Тчорнио закончил свою первую музыкальную фантазию на рожке, Джон уже успел научить кого-то не бить сверху. Незадачливый ученик со стоном упал на грязную мостовую, а борьба вокруг него продолжалась.

— Убийцы! — неестественно высоким голосом закричал Тчорнио. — Помогите! — Прокричав это, он принялся за вторую арию на рожке.

Работая по очереди, Джон с Хардом убедили еще одного комитетчика в том, что использовать в таких ситуациях ножи просто невежливо. Этот ученик даже не стонал, поскольку его сильно беспокоила рана, из которой лилась его благородная кровь. Третий комитетчик, убедившись в том, какой дорогой ценой его друзьям достаются уроки, развернулся и побежал за подмогой. Вместо того, чтобы заняться Тчорнио, что было совершенно необходимо сделать, Джон и Хард побежали в другом направлении, оставив Тчорнио продолжать свои музыкальные упражнения наедине с самим собой.

Не пробежав и половины квартала, приятели снова услышали выстрелы.

— Эти ребята зря времени не теряют, — пропыхтел, превозмогая свою одышку, Джон. У Харда вообще не оказалось в запасе воздуха, чтобы ответить ему.

Они наугад поворачивали в боковые улицы — два поворота направо, один налево, затем снова два направо, один налево, делая зигзаги по самым мрачным трущобам города. Комитетчики, сопровождаемые душераздирающими завываниями рожка Тчорнио, все же ни разу не отстали от них более чем на полквартала.

Никакая семья, даже самая презираемая и скромная, не может сохранять безразличный вид, когда на улице идет такая живописная погоня. И если завывания рожка Тчорнио вряд ли могли вытащить на улицу кого-то из жителей квартала, то выстрелы, которые город вообще впервые слышал, сделали свое дело. Улицы быстро заполняла толпа, и дело принимало плохой оборот.

Джон и Хард еще раз свернули за угол, на более широкую и лучше освещенную улицу. Несколькими секундами позже комитетчики тоже свернули за угол и замерли, с удивлением рассматривая совершенно пустынную улицу.

* * *
— Идите за мной, — прошептал мягкий, надтреснутый голос.

Темнота была просто жуткой. Казалось, Джон физически ощущал, как она обволакивает его мышцы.

— Проходи, — прошептал Хард.

Они были в длинном крытом проезде или в туннеле, на брусчатке которого было разбросано сено. Беглецы нырнули в первую же открытую дверь, которую увидели, повернув за угол, даже не пытаясь разобраться, что это за дом. Ситуация, в которой они очутились, вовсе не импонировала Джону, но Хард, который отлично ориентировался во всех формах проявления преступности в Лиффдарге, уверенно последовал за этим голосом, напоминавшим скрежет наждака о стекло.

Они продвигались в кромешней темноте. Хотя казалось, что глаза Джона должны были привыкнуть к непривычным для них условиям, тем не менее по мере их продвижения вперед происходила совершенно невероятная вещь — темнота сгущалась еще больше. Чем шире становились зрачки Джона и чем больше они были готовы отреагировать на малейший проблеск света, тем более очевидным для него становился тот факт, что в таком месте, как это, свет не существовал вообще. Поэтому, когда после пятнадцатиминутной ходьбы их провожатый наконец остановился и открыл дверь, свет, устремившийся в длинную галерею, ослепил Джона, хотя его единственным источником являлась жалкая дешевая свечечка, дававшая больше копоти, чем света.

Оказалось, что их провожатым является молодая женщина.

— Вот они, мама, — произнесла она. — Какие-то молодые грубияны готовы были схватить их, но я открыла дверь.

Из глубины комнаты раздался приятный голос, напоминавший звон серебряного колокольчика:

— Кто-нибудь видел, как они входили?

— Нет, мама, — ответила девчонка. — Я внимательно осмотрела улицу, и никто не смотрел.

— Очень хорошо, моя дорогая. Теперь можешь идти спать. — Серебряный голос прыгал вверх и вниз, напоминая совсем юную мелодию, которая только-только родилась и пытается расправить свои крылья. — Проходите, ребята, не торчите у двери.

Владелицей этого приятного голоса являлась самая толстая из женщин, каких только приходилось видеть Джону на протяжении всей его жизни. Ее амебообразное тело возлежало на старой кушетке, с которой оно было неспособно слезть без посторонней помощи. За исключении почти незаметных движений челюсти, которая едва шевелилась при разговоре, да проницательных глаз, которые все время стреляли туда-сюда, туда-сюда, женщина была совершенно неподвижной.

— Пусть это не пугает вас, — прозвучал ее мелодичный голос. — Когда-то я была такой же хорошенькой, как и все остальные маленькие сестры. Да, тогда я была еще совсем юной. Но вы привыкните ко мне.

Хард, который прекрасно ориентировался в обстановке, знал, как себя вести в подобных ситуациях.

— Добрый вечер, мама, — вежливо обратился он к ней. — Меня зовут Хард, а это — мой друг Джон.

— Тебе вовсе не обязательно называть меня мамой, парень. Я требую этого только от своих девочек. Это помогает держать их в руках. Я слышала, у вас возникли какие-то проблемы, не так ли? — На это вопрос, естественно, не последовало никакого ответа; однако она и не стала дожидаться его, а продолжала безо всякой паузы:

— Юный лорд Тчорнио и его дружки очень упрямы. У них только одна мысль в голове, да и то они сами толком не знают, чего хотят. А это очень опасно. Но вы не переживайте, ребята. Мы выручим вас.

От проявления такой осведомленности со стороны совершенно незнакомой женщины у Джона полезли глаза на лоб.

— Да, но кто вы такая?

— Мы — Маленькие Помощницы Матери, — произнесла женщина, делая невероятные усилия, чтобы изобразить на своем лице хоть подобие улыбки.

* * *
Тчорнио уже просто не мог совладать с той славой, которая на него обрушилась. Дело было даже не в том, что каждый в Лиффе знал о заговоре; сам Комитет внезапно стал чрезвычайно важным элементом в жизни Лиффа, и он, Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт, стал всенародным героем. Это было уже выше самых смелых мечтаний, и в это просто невозможно было поверить. Ему даже присвоили почетное рыцарство в Материнской Гвардии.

Но что было для него, Тчорнио, самым главным, так это тот факт, что теперь все, наконец, стали верить с существование заговора, и что сам он перестал быть посмешищем, и что мнимая угроза, выдуманная им в качестве шутки в тот период, когда насмешки приятелей стали совсем уж допекать его, теперь приводит в ужас всех и каждого. Его мания схватить и уничтожить убийц стала похожей на религиозный фанатизм.

Как его самоуверенность, так и положение в обществе сильно пострадали бы, пойми он хоть на минуту, что он сам был виновником того, что убийцам удалось бежать из города. Но именно в тот день, когда Джон и Хард покидали Лиффдарг, сам Тчорнио был на дежурстве у главных городских ворот, и только после того, как сам он дал добро, им удалось выйти из города.

Но это упущение едва ли можно отнести только на счет личной беспечности Тчорнио. Он полагал, что дает разрешение на выход из города Матери Бальнии и двум маленьким сестрам, направлявшимся в Храм в Примилбосе.

В двадцати пяти стербах от города экипаж остановился.

— Здесь вам придется выйти, ребята, — объявила мадам с расползающейся фигурой.

Их ждала небольшая группа — в большинстве своем мужчины в простой одежде, которых можно было принять за крестьян, да еще несколько человек, которых, несмотря на их такую же одежду, даже при самом развитом воображении принять за крестьян ни в коем случае было нельзя.

— Народная Армия, — сказала толстуха с гордостью, которая была намного выразительнее, чем даже ее обычный цинизм, и явно не соответствовала потрепанной одежде встречавших их людей.

Джон и Хард, которые чувствовали себя довольно неловко в женском платье, в которое были облачены, вылезли из экипажа.

— Эй, Мать Бальния, — прокричал один из ожидавших, — что за солдат ты нам привезла? Нам здесь не нужны маленькие сестры.

— Смейся сколько тебе угодно, — резко ответила та. — Эти девочки на самом деле такие умелые бойцы, равных которым ты вовек не увидишь.

Громкий вызывающий смех привел Джона в такое же смущение, как и платье проститутки, в которое он был облачен. Но характер Джона не позволял ему долго печалиться из-за такой здоровой вещи, каковой является смех. Нет, по-настоящему его обеспокоила другая вещь.

— Огромное спасибо, Мать Бальния, — спокойно произнес он со смехом, который позволял ему чувствовать себя более уверенно и, главное, принять позу вежливого достоинства. — Я постараюсь отблагодарить вас за помощь как только возвращусь в город.

Когда она отвечала ему, в ее голосе появились несвойственные ей нотки, выдававшие симпатию к нему.

— Разве тебе никто не объяснил? — спросила она. — Эх, парень, ты никогда уже не сможешь возвратиться в город. Народная Армия не позволит тебе этого, да к тому же это еще и небезопасно. Ты хорошенько заруби это себе на носу. Независимо от того, как сложится твоя дальнейшая судьба, возвратиться ты уже не сможешь.

После этих слов ее экипаж круто развернулся и в клубах густой летней пыли помчал обратно в город. И вот тут-то наконец Джон Харлен почувствовал, что действительно сильно обеспокоен.

10

Основная трудность в искусственном ускорении развития культуры состоит в том, что никогда нельзя точно предугадать, насколько значительную по объему часть такого развития способна воспринять сама культура. Это наглядно продемонстрировал способ применения лиффанами пороха, что на фоне первого проекта, выполненного подразделением Особых Операций, могло показаться простой случайностью. Буквально через неделю после того, как Пиндар Смит дал заказ Гильдии Фармацевтов изготовить для телеграфной службы динамит, какой-то неизвестный умелец из лиффан изобрел порох и стрелковое оружие, а еще через три недели Гильдия Оружейников уже во всю торговала такими револьверами, какие наверняка расхватали бы где-нибудь в районе мифической американской границы. Еще через год была создана Гильдия Производителей Оружия, что вызвало закономерную тревогу подразделения Особых Операций, поскольку в соответствии с его планами производство оружия на Лиффе должно было начаться на гораздо более позднем этапе развития планеты.

Через год после своего создания Гильдия Производителей Оружия осуществила пробные запуски пилотируемых ракет, вскоре, правда, отказавшись от этой идеи. К счастью для себя, члены подразделения Особых Операций ничего не слышали об этих экспериментах, что сберегло им нервы и спокойный сон.

Вместо того, чтобы являть собой лишь стимул для развития планеты, как это планировалось с самого начала, подразделение Особых Операций на самом деле стало гораздо более действенным, чем просто стимулом или ферментом. Тот процесс, который они вызвали на Лиффе, нельзя было назвать прогрессом; это был подлинный взрыв, невероятное и не зависящее от воли терран бурное развитие технологии — такое же неожиданное и неотвратимое, как процесс внезапного выпадания в кристаллы перенасыщенного раствора; и пока они благодушно полагали, что полностью контролируют ситуацию, бурный процесс увлек их вместе с собой так же стремительно, как и всю планету Лифф.

Ансгар Соренштайн, например, следуя железной логике развития, последовательно прошел весь путь от ручного генератора, изобретенного им для зарядки телеграфных батарей, через примитивный паровой генератор до более совершенной паровой машины; но когда он решил произвести презентацию этой машины Лиффу, то с удивлением обнаружил, что многие представители знати уже ездили в автомобилях с паровыми двигателями. Оказалось, что какой-то металлозаводчик совершенно независимо от Соренштайна пошел таким же логичным, но более практичным путем, сделав правильный вывод из того факта, что в генераторе использовались колеса.

За те четыре года, которые прошли после исчезновения Джона и Харда, мастерская на улице Хромого Далбера стала значительным технологическим и исследовательским центром. Но она не осталась, как это предполагалось по замыслу ее создания, не только единственным, но даже самым значительным из имевшихся к этому времени на Лиффе центров.

Лифф тысячу лет ждал толчка, который дало ему Подразделение Особых Операций «Л-2», и когда такой толчок произошел, развитие планеты пошло своим, сугубо лиффанским путем. Гильдия Ювелиров изобрела транзистор всего через несколько месяцев после того, как Гильдия Телеграфистов ввела в обиход вакуумные лампы. А еще перед этим лиффанские философы, размышляя над феноменом электричества, начертали логически обоснованную базу такой науки, как электроника.

Терране действительно произвели революцию, но это была по своей сути революция лиффанского толка. Собственно, так и должно было произойти, но осознание того, что терране были не в состоянии контролировать процесс, который сами же и породили, в сочетании с тревогой по поводу длительного отсутствия Джона Харлена и Харда Гар-Олнина Саарлипа доставляло членам Подразделения Особых Операций немало бессонных ночей и тревожных снов.

Если разработки Подразделения Особых Операций продвигались вперед с переменным успехом, то успехи Комитета по борьбе с заговором были более чем впечатляющими, что доставляло особое удовлетворение Тчорнио Гар-Сполниену Хиирлту и его таинственному покровителю. За какие-нибудь четыре года количество членов Комитета, едва насчитывавшего в первый год своего существования нескольких сот человек, возросло до внушительной цифры, превышающей десять тысяч. Отделения Комитета были учреждены во всех более или менее крупных городах Лиффа; его специальное подразделение, учрежденное для простолюдинов, очень быстро превратилось в наиболее значительную силу в этом движении, а сам Тчорнио превратился в значительную политическую фигуру.

Со временем Комитет стал представлять наиболее консервативные элементы лиффанского общества; по сути, он превратился в политическую партию, такую же влиятельную, как, скажем, Партия Консерваторов на Терре. Конечно, пока на Лиффе еще не было выборов, на которых Комитет мог бы одержать внушительную победу, но со временем все большее и большее количество правительственных и клерикальных решений принималось с учетом наличия Комитета и мнения его руководства. Высокопоставленные лиффане традиционно не считались с общественным мнением, но они не могли игнорировать силу как таковую, и поскольку Комитет по борьбе с заговором фактически являлся вооруженным формированием, он представлял собой постоянную потенциальную угрозу неповиновения; угрозу, которой никогда не существовало до тех пор, пока на Тчорнио после его позорного поражения на скачках не снизошло вдохновение; угрозу, которую сам Тчорнио в силу ограниченности своего ума никогда не осознавал. Он был слишком увлечен самим фактом наличия такой власти, чтобы думать о том, как использовать ее на практике.

Трудно, конечно, судить о том, как оценивал загадочный спонсор тот успех, которого добился за эти четыре года Комитет по борьбе с заговором. Скорее всего, он одобрял его, поскольку каждый человек радуется процветанию своего начинания. К тому же, нельзя сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что в течение этих четырех лет он оставался основным источником поступления средств для деятельности Комитета, что следует, видимо, рассматривать как верный признак его одобрения.

Тот факт, что на протяжении всего этого времени он предпочитал оставаться анонимным, является еще одним достаточно убедительным доказательством того, что он одобрял расширение деятельности Комитета. В конце концов, финансированием деятельности Комитета он преследовал свои собственные цели, и если бы организация Тчорнио вдруг стала бы угрожать этим целям, то можно быть абсолютно уверенным в том, что этот благодетель немедленно вмешался бы и внес коррективы в ее деятельность.

В то же время, несмотря на свой благородный патриотизм, деятельность Комитета по борьбе с заговором все-таки явилась причиной угрозы образу жизни лиффан; такая угроза за последние триста лет истории планеты возникла впервые. Дело в том, что, поскольку Комитет не устраивал только поиск заговорщиков, он со временем расширил свою деятельность до захвата заговорщиков, фактически сам создавая таким образом заговор, с которым должен был бороться. Комитет стал проводить постоянные расследования, не прекращающуюся охоту на ведьм, и везде находил заговорщиков. Если кто-то жаловался на налоги, а обычно это был простолюдин, он сразу же подвергался аресту и с ним обращались как с заговорщиком; и независимо от того, был ли он осужден или оправдан, уже сам факт ареста превращал его и его друзей в настоящих заговорщиков. Везде, где Комитет раскрывал мнимый заговор, настоящий заговор пускал свои корни и начинал шириться.

Именно поэтому ряды Народной Армии росли не по дням, а по часам. На каждого арестованного Комитетом к повстанцам присоединялось пять других лиффан. Это привело к тому, что рассматривать Народную Армию как свору бандитов стало уже просто невозможно. Диверсии на телеграфных линиях, набеги на деревни, похищение священников стали обычным делом; количество актов насилия со стороны повстанцев росло почти такими же темпами, как и число арестов, производимых Комитетом. Простолюдины стали все больше проявлять склонность к борьбе с диктатурой, от которой они всегда страдали, но по какой-то причине они не были склонны покончить с новой тиранией, исходившей от Комитета.

Вооруженные столкновения между Народной Армией и подразделениями Комитета стали настолько частым явлением, что едва удостаивались упоминания в газете, которую Пиндар Смит основал сразу же, как только Телеграфный Трест Лиффа твердо встал на ноги. И что самое характерное, так это то, что повстанцы одерживали верх в каждой стычке. Несмотря на те технические новинки, которые Комитет брал на вооружение, повстанцы постоянно были на один шаг впереди в разработке новых видов вооружения.

Именно это обстоятельство больше чем другие непредусмотренные ими явления беспокоило членов Подразделения Особых Операций. Они не могли не прийти к выводу о том, что самый значительный стимул для технического прогресса на планете был вне пределов их досягаемости, что лиффанская технология развивалась по направлениям, которые были не только за пределами их контроля, но, что самое неприятное, за пределами их понимания. Не было никакой возможности хоть с какой-то долей вероятности предсказать, какой новый вид оружия повстанцы используют в очередной стычке, как и никакой возможности определить, какая научно-техническая деятельность предшествовала разработке каждого нового типа, и, что было хуже всего, не было никакой гарантии, что повстанцы настолько превзойдут в своих исследованиях терран, что получат возможность уничтожить весь Лифф еще до того, как сами терране успеют спасти его.

Несмотря на это, терране чувствовали себя достаточно уверенно, чтобы устроить в своей мастерской внушительный банкет по поводу пятой годовщины своей высадки на планету. Ни один из гостей, за исключением Короля Осгарда, не имел ни малейшего представления о том, почему эти ребята Гар-Террэн дают этот банкет, но все они с готовностью приняли приглашение — отчасти потому, что Гар-Террэн были влиятельными людьми, но по большей части потому, что банкет — это все-таки, что ни говорите, — банкет.

Это празднование годовщины стало наиболее ярким событием года. Его почтили своим присутствием не только Король Осгард, но и большинство представителей знати Лиффа, весь верхний эшелон клерикалов Храма, как и Совет Управляющих Гильдии Гильдий в полном составе. Помещение мастерских было до отказа заполнено роскошными одеяниями, а яркие электрические лампы, которые были все еще в новинку, настолько усиливали сияние убранства знати, что Ансгар Соренштайн даже высказал сожаление о том, что не привез с собой с Терры солнцезащитные очки.

Гостям подавали изысканные вина и экзотические деликатесы, закупленные за огромные деньги в самых отдаленных провинциях Лиффа; это стало возможным благодаря введению Гильдией Металлозаводчиков в строй огромного парка грузовиков с паровыми двигателями. Спектр развлечений включал в себя обязательное в таких случаях исполнение старинной камерной музыки до эротических танцев самых молодых и самых красивых маленьких сестер, какие только были на Лиффе.

В самый разгар празднества Пиндар Смит произнес речь:

— На протяжении последних лет, — сказал он в частности, — Лиффанский Телеграфный Трест был особенно близко связан с технической революцией, которая на наших глазах преображает Лифф. Изобретения Треста сделали жизнь каждого лиффанина более интересной и в то же время более комфортабельной; открытые Трестом школы отбросили в далекое прошлое безграмотность и межклассовые предрассудки; философия Треста превратила Лифф из королевства в планету, а пример Треста сделал эксперимент и изобретение главным занятием народа Лиффа. Сегодня, как мы это часто делали и раньше, мы представим высокочтимым гостям, являющимся цветом лиффанского народа, новое изобретение; но сегодня, впервые за все время, мы представим вам не наше собственное изобретение, а нечто, созданное одним из наших работников, человеком, который пять лет назад не мог ни читать, ни писать, не имел своего собственного мнения, и у которого не было никакой надежды на будущее; оно не могло быть для него ничем иным, кроме как тривиальным повторением прошлого. Мать, благословляя Трест, благословляет весь Лифф, и в доказательство этого она ниспослала нам особое удовольствие представить вам изобретение Толни Гар-Фердинана Солтчи, сына сапожника. Мы назвали это изобретение словом «радио».

Гости, уже достаточно обученные опытом прежних демонстраций правилам поведения в подобных случаях, горячо зааплодировали, когда раздвинувшийся красный занавес открыл их взору первый на Лиффе радиоаппарат, представлявший собой довольно громоздкий агрегат, внешний вид которого являл собой, скорее, набор лучших традиций лиффанского дизайна, чем признаки новейшей технологии планеты.

— С помощью этого аппарата, — продолжал Смит, — мы можем поддерживать связь с наиболее удаленными уголками планеты с такой же скоростью, с которой можем говорить. Нас больше не сдерживает требующий массу времени и трудный в освоении процесс работы на телеграфном и телетайпном аппаратах. Теперь мы можем разговаривать с кем-нибудь находящимся далеко в Примилбосе так же просто, как мы говорим здесь друг с другом. Таким образом, из обихода устраняется само понятие о расстоянии.

Перед тем, как вы уйдете, вы получите брошюру, в которой содержится пояснение того, как работает радио. Таким образом, вместо того, чтобы вдаваться сейчас в пространные объяснения, я только продемонстрирую установку в действии. Этот ящик представляет собой аппарат, который мы называем приемником, а коробка, которая установлена на нем, называется передатчиком. А эта штука, которую я держу в руке, называется микрофоном. Мы установили такой же приемник, такой же передатчик и такой же микрофон в помещении телеграфа в Астиндарге, в девятистах стербах отсюда, в самом центре Северных Гор.

Сейчас я буду говорить в микрофон, передатчик перенесет мой голос за девятьсот стербов в приемник в Астиндарге, где меня услышат наш работник и настоятель Астиндаргского Храма. Затем они будут говорить в свой микрофон, и мы услышим их через наш приемник. И все это будет происходить настолько же быстро, насколько быстро мы будем говорить, без какой-либо задержки.

И как только в зале воцарилась полная тишина, не нарушаемая даже дыханием высокопоставленных гостей, Смит заговорил в микрофон:

— Внимание, внимание! Здесь Лиффдарг, вызываю на связь Астиндарг. Астиндарг, включайтесь.

И из приемника донесся высокий, испуганный голос, который на пронзительной ноте визжал:

— Помогите! Помогите! Пришлите войска! Только что здесь приземлился космический корабль, горит весь город! Помогите! Ради Матери, пришлите… — на этом голос прервался и нельзя было услышать больше ничего, кроме шипящего звука из громкоговорителя.

11

— Независимо от того, что еще может случиться, но вы никогда не сможете возвратиться назад, — ответила толстая женщина. После этих слов экипаж развернулся и в облаке горячей летней пыли направился назад в Лиффдарг.

Джон повернулся и обратился к мужчине, который выглядел как командир группы оборванных людей.

— Что это значит? Это правда, что я не смогу возвратиться в город?

Мужчина рассмеялся:

— Это точно, парень. Ты зачислен в ряды Народной Армии, — ответил он. — Срок службы составляет шесть лет, ровно столько же, сколько в Королевской Армии или в Материнской Гвардии. Разве ты не знал об этом?

По его язвительной улыбке можно было сразу понять, что этот последний его вопрос носил, скорее всего, чисто риторический характер.

Один из мужчин подошел к Джону и стал перед ним, положив руки на бедра.

— Ну так что, маленькая сестра, поборемся?

Этот вопрос был уже вовсе не риторическим. Мужчина попытался захватить Джона медвежьей хваткой, на что тот реагировал автоматически. Неожиданно для себя мужчина оказался на усыпанной грубыми камнями земле. Он встал и с яростью набросился на Джона… и снова оказался на земле. Джона это стало забавлять. На этот раз мужчина поднялся уже не так быстро, после чего стал ходить вокруг Джона кругами. Джон не предпринимал никаких попыток к атаке, а просто медленно поворачивался в сторону нападающего. Наконец мужчина сплюнул на землю и схватил Джона за руку. И снова оказался на земле, но на этот раз Джон уже находился на нем сверху, толкая его лицо в пыль.

— Мы боролись? — спросил Джон, отпуская немного лицо, чтобы тот смог ответить.

— Да, — признал мужчина.

— А скажи мне, кто победил?

— Ты победил, действительно ты, — скороговоркой ответил мужчина, после чего Джон сильнее надавил на его руку. Вся группа собралась в тесный круг, наблюдая за исходом борьбы; у всех был испуганный вид, за исключением одного Харда. Тот повернулся к ближайшему к нему мужчине и тихо произнес: «Уу!», после чего тот подпрыгнул от испуга.

— Ну ладно, хватит играться, — сказал мужчина, в котором Джон угадал командира. — Вы оба должны быть приведены к присяге на верность Народной Армии. Как офицер Армии, я имею право принять у вас присягу. Вы готовы?

Джон и Хард поняли, что попали в затруднительное положение. Из поведения незнакомцев они уяснили, что для них будет более благоразумным вступить в Армию. Потом они всегда смогут улизнуть и пробраться в город. Они приняли присягу, которая оказалась короткой и простой.

— Клянетесь ли вы Сокровенным Именем Матери, что будете преданы Народной Армии и, таким образом, интересам народа? — спросил офицер. Джон и Хард поклялись.

Подали далберов, находившихся в расположенной неподалеку роще; Джон и Хард в окружении своих новых соратников по оружию поскакали в дикую неизвестность. После скачки, длившейся несколько часов, офицер поравнялся с Джоном и завел с ним разговор.

— Похоже, что ты используешь какой-то новый вид борьбы. Я никогда раньше не видел ничего подобного. — Джон согласился, что этот вид действительно был малоизвестным в этой части Лиффа. — Думаю, — продолжал офицер, — что самое лучшее применение тебе в Армии будет, если ты станешь обучать наших бойцов этому виду. Я намерен доложить мое предложение генералу.

Джон проявил интерес:

— Генерал? Кто он такой, этот генерал?

— Через несколько дней ты познакомишься с ним. И пусть он сам ответит на все твои вопросы.

После этих слов скачка продолжалась при полноммолчании.

Через четыре дня они добрались до городка, упрятанного между двух скалистых гряд в гористой местности. Часовые на скалах, просматривавшие узкий проход, жестами давали им разрешение на продвижение дальше в селение.

— Здесь, — объявил офицер, — находится расположение штаба Народной Армии. Сейчас я узнаю, сможет ли генерал принять вас сейчас.

Все спешились; далберов куда-то увели.

В ожидании офицера Джон и Хард чувствовали себя довольно неуютно посреди улицы в окружении своих конвойных. Офицер возвратился минут через пять.

— Идите за мной, — приказал он и засеменил впереди. — Мы не можем заставлять генерала ждать нас, — прокричал он через плечо. Джон и Хард послушно засеменили за ним.

Офицер вошел в одно из зданий неподалеку и стал по стойке смирно перед столом. Отдав честь, он доложил:

— Доставил двух новичков для доклада генералу, — выпалил он. — Он ожидает их.

Человек за столом небрежно козырнул в ответ:

— Заходите, — и показал на дверь позади себя. Все трое вошли в кабинет.

Он называл себя просто — генерал Гарт, не упоминая при этом, как это было принято на планете, ни кланового, ни родового имен. Это являлось частью его несогласия с царившими порядками. И вообще не было никакой уверенности в том, что Гарт является его подлинным именем. В Народной Армии считали, что он взял это имя от полного имени основателя лиффанского революционного движения — Гарта Гар-Муйена Гарта, символизируя таким образом, что восстает не против традиционного общественного порядка, а против ненужных наслоений на нем. Естественно, никто не отваживался задавать ему вопросы по этому поводу, а он сам, похоже, не стремился впадать в объяснения.

— Капитан доложил, что вы владеете новым видом борьбы, — обратился он к Джону.

— Так точно, сэр, — ответил Джон. — Я называю этот вид борьбы «дзю-до».

— Гм… Дзю-до… — в раздумьи повторил незнакомое ему слово генерал.

Пока генерал Гарт раздумывал, Джон осматривал его. То, что он увидел, ему понравилось. Старый солдат был высок и худ, и создавал впечатление человека, имеющего большую скрытую и умело контролируемую силу. Его седые волосы свидетельствовали, скорее, о мудрости, чем о возрасте, а глаза, которые выглядели такими же выцветшими, как и волосы, указывали на наличие твердости, которую должен проявлять удачливый повстанец.

— Вы — Джон Гар-Террэн. — Это звучало не как вопрос, а, скорее, как утверждение.

— Так точно, сэр, — ответил Джон.

— Гмм… Имеете отношение к клану Гар-Террэн, который изобрел телеграф?

Джон признал, что является одним из представителей этого клана, и разъяснил свое предполагаемое положение в нем.

— Ясно. А как насчет второго парня, этого Харда Гар-Олнина Саарлипа?

— Это мой помощник, — пояснил Джон. — Практически его можно считать моей правой рукой.

— Ага, вашей правой рукой… Ну ладно… Учитывая, кто вы такие и все такое прочее, следует признать, что вы заслуживаете более подробных разъяснений, чем те, которые получили до этого. Если только приживетесь здесь, то будете очень полезны нам. Но это будет только в том случае, если вы будете четко осознавать, что происходит.

Джон заверил, хотя, возможно, и несколько более горячо, чем этого требовали обстоятельства, что его главной целью в жизни отныне является служение делу Народной Армии. По этому поводу генерал лаконично выразил ему ту благодарность, которую заслуживали его заверения, и приступил к объяснениям.

— Для всего остального мира, — начал он, — мы — всего лишь бандиты. И мы как раз хотим, чтобы именно так думал о нас весь остальной мир, и именно поэтому мы не можем позволить вам возвратиться в Лиффдарг. На самом же деле мы — армия-санитар, и когда мы будем готовы, мы очистим Лифф от коррупции, которая отравляет наш народ.

Он говорил почти целых пятнадцать минут, объясняя свое стремление возвратить Лифф к здоровой простоте, с которой он начинал свое существование:

— Лифф теряет свою былую силу в оргиях и упадке, — доказывал он. — Чем больше комфорта завоевывает знать и клерикальная верхушка, тем очевиднее становится необходимость возврата к идеалам, которые исповедовали наши предки, и которые подразумевают благополучие всего народа. Вместо того, чтобы быть защитниками народа, как этого требует от них Закон Матери, знать превратилась в рабовладельцев. И в этом греховном высасывании из народа последних соков они ослабляют самих себя, а вместе с собой и всю нацию.

Джон вслушивался в эту речь с неподдельным интересом. Он понял, что этот человек, одержи возглавляемая им революция победу, может свершить в два или максимум в три года то, что Подразделение Особых Операций надеялось сделать за десять. Генерал Гарт был первым поистине народным лидером, которого Джон встретил на Лиффе, и поддержка его дела означала успех того, на что рассчитывала возглавляемая Джоном команда.

— Разумеется, вы правы, — прокомментировал Джон сказанное генералом, когда тот закончил свою речь. — Я никогда не задумывался над этим раньше именно в таком аспекте, но совершенно очевидно, что вы правы. Пусть Мать будет свидетельницей, но в Лиффдарге действительно не осталось никакой реальной силы.

— Это не совсем так, — горячо возразил генерал. — В Лиффдарге столько же силы, сколько было и всегда, и она заключена в той части города, где всегда была — в народе. Мы не хотим привносить в город фактор силы; мы хотим лишь разбудить те силы, которые там скрыты. Это — наиболее существенный момент в нашей деятельности, и именно поэтому мы торчим здесь в этой дикой глуши.

— Ага, — вздохнул Джон. — Кажется, я начинаю понимать. Послушайте, генерал. Помимо особого вида борьбы, которая произвела такое впечатление на вашего капитана, у меня есть некоторые мысли насчет совершенствования оружия, и я полагаю, что они могли бы заинтересовать вас. Вы видели эти новые пистолеты, не так ли?

— Да, и у нас даже есть несколько таких.

— Прекрасно. Я как раз работал над улучшением их конструкции. Вы хотели бы иметь оружие, которое может выпалить сразу сто пуль, причем с такой скоростью, какую вы только пожелаете, причем без необходимости перезарядки?

— И вы сможете сделать нечто подобное?

— Сам я — нет, но я могу подсказать вашим оружейникам, как это сделать. Идея заключается в том, чтобы подавать патроны из магазина. Можно использовать вращающиеся магазины, чтобы огонь не выжигал пули. Все это можно назвать пулеметом.

— Да, это выглядит… Вы знаете, это действительно выглядит так, что эта штука должна работать. — Глаза генерала загорелись, как у маленького мальчика при виде рождественских подарков. — Капитан, — он обратился к сопровождавшему Джона офицеру, — как насчет того, чтобы предоставить лейтенанту Харлену и его помощнику подходящую квартиру? И обеспечьте их ужином. После такого длительного путешествия они, должно быть, проголодались. А сейчас, Джон, расскажите мне более подробно о вашем пулемете.

За разговорами о пулемете и о вопросах стратегии они провели более четырех часов.

12

Джон быстро втянулся в рутину лагерной жизни. Его день начинался в шесть тридцать по сигналу горна, за которым через полчаса следовал многоголосый шум, свидетельствующий о наступлении времени завтрака. После завтрака начинался период уборки помещений и других хозяйственных дел, от которых Джон и Хард были освобождены. День у обоих был и так до отказа забит делами. Джон до обеда занимался с металлистами изготовлением модели пулемета, а поле обеда проводил занятия по дзю-до в специальном зале. Довольно часто летучему отряду приходилось проводить рейды по добыванию необходимых продуктов и материалов.

Так прошли три месяца. За Джоном и Хардом велось слишком плотное наблюдение, которое лишало всяких надежд на успех попытки к бегству; однако вскоре Джон пришел к выводу, что, возможно, для общего дела даже полезнее, что они находятся в Армии. Когда работа над пулеметом была закончена, Джон продемонстрировал его генералу. Тот был откровенно поражен.

— Сколько вы сможете произвести таких пулеметов?

— По одному приблизительно в каждые три недели.

— Прекрасно. Отлично. Лейтенант Харлен, не будете ли вы так любезны отужинать сегодня со мной?

— Счел бы это большой честью для себя.

Во время ужина генерал обсуждал с Джоном дальнейшие планы действий Народной Армии.

— … и примерно через три года я смогу действовать открыто, — делился своими планами генерал.

— Но, сэр, почему вы намерены ждать целых три года? Мне кажется, что…

— У меня сейчас, — перебил его генерал, — под ружьем всего восемьсот человек. Согласитесь, что осуществлять полномасштабные полевые кампании, имея армию всего в восемьсот человек, пусть даже хорошо обученных, это, дорогой лейтенант, было бы просто авантюрой.

— Вы совершенно правы, но позвольте заметить, что нет совершенно никакой необходимости вести битвы с армиями противника в поле, — возразил Джон. — Мне приходилось слышать о таких формах борьбы, которую вы смогли бы довольно успешно вести даже такими силами.

Генерал подался всем телом вперед. По всему было видно, что этот человек с таким странным именем действительно наполнен полезными идеями.

Не торопясь и не скупясь на подробности Джон описал концепцию партизанской войны. Стычки по принципу «нанес удар — скрылся». Атаки превосходящими силами на небольшие посты и скрытый отход до того, как прибудет подкрепление. Проведение пропагандистских кампаний среди населения. Каждую ферму следует превратить в опорный пункт для поставок, а каждого фермера — в агента. Вместо того, чтобы мериться с противником силами в поле, следует наводить на него ужас за каждым углом. Сегодня ночью удар в одном месте, а в следующую — где-нибудь в другом, за добрую сотню стербов от первого.

Генерал Гарт сидел и слушал как человек, у которого раскрылись глаза на казалось бы такой знакомый предмет, как тактика военных действий. Когда Джон закончил, он засыпал его вопросами, которые следовали один за другим, как пули в новом пулемете. И, наконец:

— Сколько вам потребуется времени, чтобы обучить такой партизанской тактике отряд?

* * *
Через три месяца Джон и Хард уже вели дюжину бойцов в первый в истории Лиффа настоящий партизанский рейд. Объектом их нападения был небольшой отряд охраны недалеко от деревни Пенчдарг.

— Помните, — предостерегал Джон бойцов, — самое важное — скорость и внезапность. Не давать им времени понять, что происходит на самом деле. Атака — отход — новая атака. Их вдвое больше, чем нас, и если мы дадим им опомниться, то крепко получим.

В действительности ситуация была не такой уж драматичной. Начать хотя бы с того, что на вооружении партизаны уже были динамитные гранаты и четыре пулемета. Если бы даже гарнизон насчитывал до роты, партизаны и в таком случае имели серьезное превосходство в огневой мощи. Но вся операция являлась скорее практическим занятием, чем боевым рейдом, и Джону хотелось лишний раз не допустить появления среди бойцов настроения шапкозакидательства.

Под покровом темноты отряд из четырнадцати бойцов подкрался на расстояние в несколько ярдов до казармы, где размещался гарнизон. Маршрут, по которому ходил патрульный, находился на расстоянии всего лишь вытянутой руки. И действительно, прошло совсем немного времени, как одиночный патрульный, расстроенный необходимостью нести среди ночи караульную службу вместо того, чтобы предаваться сладким сновидениям в казарме, и ни в коей мере не подозревавший о наличии опасности, продефилировал мимо сидящих в засаде, ни фланирующей походкой, которую едва ли можно было назвать строевым шагом, ни выправкой не выдавая своей принадлежности к вооруженным силам. Молчаливая тень, внезапно возникшая за спиной незадачливого воина, легким ударом уложила его на землю.

Джон тихо подал условный сигнал, напоминающий причмокивание; шесть партизан темной волной двинулись в направлении казармы и растворились в темноте. Через пятнадцать секунд Джон подал тот же сигнал, и вперед двинулась вторая волна; в низкорослых кустарниках остались только Джон с Хардом.

Джон приглушенным шепотом отсчитывал время, а Хард изо всех сил сдерживал свое шумное дыхание. За исключением шепота, больше ничто не нарушало прохладную тишину лиффанской ночи. Всю промышлявшую по ночам живность планеты Мать создала беззвучной, поэтому тишина заполнила все вокруг, как плотная мягкая материя, которой забивают щели, чтобы не дать выйти наружу теплу морозной терранской ночью. Прошептав «семьдесят пять», Джон Харлен вдруг издал такой пронзительный крик, какой обычно издают юные барышни при случайной встрече с мышонком.

Сразу же вслед за этим ночь разорвалась на куски звуками взрывов, короткой дроби управляемых натренированными руками только что изобретенных автоматов, частых одиночных выстрелов и непрекращающимся душераздирающим визгом.

Сонная охрана, не в состоянии оказать хоть какое-то сопротивление, в ужасе хлопала ничего не понимающими глазами. Однако основная задача партизан на данном этапе состояла не в создании невообразимого шума и беспорядка, а в захвате напуганных солдат и обеспечении их надежной охраны.

Пока партизаны, не занятые охраной пленников, деловито наполняли мешки провиантом и амуницией гарнизона, Джон Харлен обратился с речью к двадцати восьми сбившимся в кучу и все еще не пришедшим в себя пленным:

— Лиффане, — начал он свою речь, — вы находитесь в наших руках, но Народная Армия дарит вам жизнь. Вы не сможете победить нас, потому что нас поддерживает Мать. Ее цели совпадают с нашими: Лифф принадлежит всем Ее детям. Мать обращается к нам с мольбой за вас: «Отпустите моих детей», а мы, Ее помощники, не можем противиться Ее воле. Да сбудется Ее слово!

Разразившись этой тирадой, он направился в сторону ближайшего здания, и уже у самой двери, обернувшись к пленным, прокричал им что-то наподобие лозунга, возникшего экспромтом в его голове, опьяневшей от эйфории в результате достигнутой победы:

— Лифф для всех Лиффан!

И только когда все партизаны эхом повторили этот лозунг, Джон позволил себе войти в помещение.

Хард всеми силами пытался сдержать душивший его смех:

— Джон Харлен, носом Матери клянусь, — сумел он все-таки выговорить, — ты дал такой урок им красноречья, что эти далберов потомки… — смех все-таки не дал ему завершить начатую было фразу.

— Ты считаешь, что я в чем-то переиграл?

— Ну что ты, полно, друг! Мне просто стало ясно, что ты в риторике преуспеваешь так же, как и во всем, к чему б хоть чуточку не прикоснулся; так виртуозно, с легкостью отменной владеешь слогом, что позавидует тебе любой поэт-лиффанин! И, вижу, речи изрекаешь не без наслажденья.

Джон улыбнулся:

— Там, дома, меня считали поэтом.

— В том логика немалая сокрыта, — заключил Хард. — Но можно ль мне тебя спросить, дружище: мотать домой отсюда неужто слишком рано?

— Сейчас узнаем. — Джон издал еще один пронзительный сигнал, ответом которому послужил дружный визг партизан. — Да, все уже готовы к отходу.

— Действительно, мы все уже достаточно потешились.

Все налетчики собрались во дворе, где ошеломленные солдаты уже были привязаны каждый по отдельности к столбам и деревьям. Один из партизан подал Джону малярную кисть и тот намалевал на ближайшей стене что-то наподобие меча острием вверх. После этого все оседлали своих далберов, до предела загруженных собранной добычей, еще раз хором прокричали «Лифф для лиффан!» и растворились в темноте.

* * *
Неизменный успех, с которым партизаны проводили свои ночные вылазки, для правителей Лиффа явился доказательством того, что Народная Армия в действительности представляла собой вовсе не банду горцев-грабителей. Комитет по борьбе с заговором немедленно и безапелляционно причислил повстанцев к платной агентуре заговорщиков, и собрал небольшую армию для борьбы с партизанской заразой. Разумеется, командовал этой армией сам Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт, которого лавры боевых побед Народной Армии довели до умопомешательства.

Были предприняты и другие меры. После провала целого ряда попыток увеличить приток добровольцев в Королевскую Армию, была установлена всеобщая воинская повинность. По официальным оценкам, боеспособная армия должна была быть создана примерно в течение года. В неофициальных, зато более точных оценках оптимизма было гораздо меньше.

Телеграфный Трест обеспечил собственными отрядами специально обученных полицейских все станции, находившиеся в зоне действия партизан.

В это же самое время под страхом смертной казни было запрещено писать, печатать, выводить краской или обозначать любыми иными средствами на всех частных и общественных стенах и заборах слова «Лифф для лиффан», равно как и изображения меча.

Комитет направил оперативные группы во все города и села в Лиффе с четкой задачей выявить всех заговорщиков. Эти группы в своей деятельности исходили из принципа, что обвинение как таковое уже является достаточным доказательством преступной деятельности, поэтому в тюрьмы и под суд попали сотни мнимых заговорщиков. Страх перед нависшей над ними тенью инквизиции наполнил каждую клетку взрослого жителя Лиффа. Случайно брошенное или неправильно истолкованное слово могло стать причиной не только ареста, но и смерти, поэтому каждый предпочитал молчать. Хуже того, молчать было тоже опасно, поскольку сам факт молчания уже мог быть истолкован как подозрительный момент. Поэтому любое произнесенное слово, как и сдержанность в разговоре стали представлять собой смертельный риск.

Вскоре в Народную Армию стало вливаться больше добровольцев, чем она могла одеть, накормить и вооружить. Образовалась самая настоящая очередь. Обучение велось посменно от зари и до зари, и только армейские металлисты успешно справлялись с возникшей нагрузкой, да и то только потому, что среди добровольцев было много специалистов этой профессии.

Постепенно набеги стали превращаться в стычки, стычки — в сражения. Первые отряды партизан редко насчитывали более четырнадцати человек, но через три с половиной года операции с участием до тысячи человек стали обычным явлением.

— Ничто так не стимулирует прогресс, чем возникающая время от времени хорошая, активная война, — просвещал как-то Джон Харда. — Каждый из участников должен постоянно поддерживать высокий уровень технологии, чтобы разрабатывать новые виды вооружений до того, как противник изобретет защиту от них, а также собственную эффективную защиту от его новых разработок. В такой стрессовой ситуации делается очень много полезных изобретений и открытий.

Естественно, большая часть времени Харлена уходила на разработку образцов новых видов оружия. Ведь нужно было опережать в этом деле не только официальные гильдии Лиффа, но также и остальных членов своего родного Подразделения Особых Операций. Но процесс изобретательства вскоре вышел из-под его контроля, и хотя Джону и удалось избежать изобретения ядерного оружия, он оказался не в состоянии предотвратить изобретение огнемета — хитроумного ручного пистолета, действующего на принципах лазерной техники.

Наконец, через три года операций партизанского типа генерал Харт решил, что для Народной Армии настало время занимать и удерживать города. Первым таким городом по его стратегическому замыслу должен был стать расположенный неподалеку город Астиндарг, находившийся на перекрестке торговых путей.

13

Народная Армия боевыми порядками двигалась в направлении Астиндарга. Две дивизии пехоты с приданными им подразделениями кавалерии и артиллерии представляли собой колонну, растянувшуюся на целых четыре стерба по главной дороге. Гарнизон в городе состоял всего из двух рот Материнских Гвардейцев, но генералу Гарту хотелось сделать показательную демонстрацию силы. Он и Джон скакали рядом верхом во главе первой колонны, постоянно получая разведданные от групп, заблаговременно заброшенных по всей трассе следования войск, и передавая указания следовавшим за ними войскам.

Когда они были уже в получасе марша от города, к голове колонны прискакал один из разведчиков; его далбер был весь в мыле.

— Я только что с доминирующей над Астиндаргом высоты, — небрежно козырнув, доложил он генералу. — Весь проклятый Матерью город в огне.

Генерал срочно распорядился остановить колонну и ждать его дальнейших указаний, а сам вместе с Джоном последовал за разведчиком на наблюдательный пункт.

— Сразу за этим холмом, сэр; вы сами увидите, что там творится. — Разведчик проводил их на вершину и указал за раскинувшийся за холмом город. — Теперь вы понимаете, что я имел в виду, сэр? Горит весь город!

Генерал и Джон в безмолвном молчании уставились на раскинувшуюся перед ними ужасающую картину.

Джон первым заметил характерную особенность этого пожара.

— Смотрите, сэр, — обратился он к генералу, — пока горит еще не весь город. Все выглядит так, как будто бы огонь захватил его по прямой линии через центр города справа налево. — Для иллюстрации того, что он имеет в виду, Джон сопроводил свои слова жестом руки, очертившей широкую дугу. В конце этой дуги рука вдруг замерла, указуя на что-то за пределами города, слева от него. Ошеломленный, Джон произнес несколько слов, которые для генерала были абсолютно непонятны.

— Что это? — переспросил его генерал. Он как раз смотрел туда, куда показывал Джон. Там, на зеленом лугу за городской стеной, торчал какой-то сияющий оттенками какого-то незнакомого для генерала металла огромный предмет. — Во имя Матери, объясните мне, что это такое?

— Космический корабль, — ответил Джон. — Он прибыл раньше на добрых пять лет.

— Что-о-о?!!

— Послушайте, генерал. Необходимо срочно подтянуть все артиллерийские установки, которые могут излучать мощные лучи, и столько кавалерии, сколько удастся собрать сюда немедленно. Прошу вас, отдайте срочные распоряжения, а я буду все объяснять вам по ходу дела. Похоже, что нам предстоит выдержать сегодня настоящий бой.

* * *
Капитан космического корабля направился в главный салон корабля, где находились пассажиры.

— Мы совершили посадку, джентльмены, — объявил он.

— Я это уже заметил, — отреагировал один из четырех пассажиров. — И похоже, что при посадке мы подожгли целый город.

Пилот мрачно посмотрел на него:

— Я привык совершать посадку на бетонные площадки, — ответил он. — Если бы вы соблаговолили информировать меня о конечной точке маршрута при вылете, вместо того, чтобы держать все в секрете и заставлять меня менять курс в последнюю минуту, я бы посоветовал вам подобрать другого пилота. Такого, который привык сажать звездолеты на травяные площадки. Возможно, кого-то из Военно-Космических Сил — эти парни делают это постоянно.

Пассажир встал в позу:

— Я уже объяснил вам, что мы представляем собой особый следственный комитет, действующий по заданию сенатора Вэлша. Мы расследуем факт нарушения Правил контакта со стороны Военно-Космических Сил. И вы должны понять, что нам нельзя было направляться сюда на военном корабле.

— Мне сдается, — ответил пилот, — что уже сам факт нашей высадки здесь представляет собой серьезное нарушение Правил Контакта.

— Но я же сказал вам, что мы являемся особым следственным комитетом, — нетерпеливо возразил пассажир. — А это — совсем другое дело.

— Ах, да. Вы, консерваторы, разрабатываете законы, и поэтому вполне логично, что вы имеете полное право нарушать их сами. Логично. Просто. И как это я сам не додумался до этого? — Пилот скорчил гримасу, как если бы ему в рот попало что-то страшно неприятное, но прежде чем члены особого комитета смогли ему что-либо ответить, добавил:

— Хорошо, я полагаю, что вы, герои, должны сейчас сойти на землю и посмотреть, насколько дружественно настроено по отношению к нам местное население. Хотя, полагаю, они могут быть несколько обеспокоены тем фактом, что мы сожгли им целый город. — С отсутствующим выражением на лице он покинул пассажирский салон.

Все четыре парламентских деятеля вышли из корабля. Казалось, что местное население полностью игнорирует факт их прибытия на планету.

— Похоже, они не слишком любопытны, а, Степан? — спросил один из них своего спутника. — Все выглядит так, как если бы они давно уже привыкли к тому, что космические корабли постоянно приземляются у них на огороде.

Степан, руководитель группы, повернулся к своему коллеге.

— Возможно, — ответил он. — Вполне возможно, Ален, что они сейчас слишком заняты тушением пожара для того, чтобы устанавливать дружеские контакты с пришельцами с других планет. — Вид у Алена был такой, как если бы только что получил хорошую порцию порки.

Степан осмотрел мирный крестьянский пейзаж, окружавший город со всех сторон.

— Я вот все думаю, — начал он, — насколько трудно нам будет доказать наличие несанкционированного контакта. Им вряд ли удалось много сделать за эти пять лет.

Из-за расположенного неподалеку холма послышался странный кашляющий звук. Внезапно душераздирающий свист разорвал воздух на части. Ален с тревогой посмотрел на Степана.

— Такой звук, как будто где-то работает силовая установка, — прокомментировал он.

— Не как будто, а действительно работает, или что-то делает в этом роде, — наставительно ответил Степан.

Лазерный луч вспыхнул за холмом и в одночасье срезал нос их корабля.

— Что за черт… — слова почему-то вдруг застряли в горле Степана. Большая группа людей верхом на каких-то животных, которые выглядели как древние динозавры, скакала по направлению к кораблю с копьями наперевес. Воины орали что-то типа «ура», динозавры издавали звуки, которые, по всей видимости, заменяли им ржание, а терране стояли на месте как вкопанные — больше, конечно, от неожиданности, как один из них объяснил впоследствии, чем от страха. Это была бескровная победа Народной Армии.

14

Через день после того, как парни Гар-Террэн отпраздновали годовщину своего прибытия на планету, Пятая и Седьмая дивизии Королевской Армии двинулись маршем в сторону Астиндарга. Войска, вооруженные новейшим оружием и прошедшие усиленный курс подготовки по его применению, пользовались славой самых отчаянных вояк за всю историю Лиффа. Другие подразделения по принятой по телеграфу команде присоединялись к ним в пути, и к тому времени, когда через три дня королевские войска достигли окружающий Астиндарг холмов, они представляли собой колонну по шесть солдат в ряд и длиной в пять с половиной стербов.

На исходе третьего дня армия с учетом предстоящей атаки сделала привал на склонах холмов, обращенных к городу. Космический корабль можно было хорошо рассмотреть даже несмотря на то, что он находился в нескольких стербах, а видимость застилал дым от все еще продолжавших гореть домов. В эту ночь никто из королевского войска не мог спокойно уснуть.

На следующее утро началась атака, которую открыл навесный огонь из тяжелых артиллерийских орудий. Силы, оборонявшие Астиндарг, ответили ракетами и световыми лучами. Воздух буквально раскалывался от постоянных взрывов снарядов, душераздирающего визга летящих ракет и мягкого характерно шипящего звука лазерных лучей, сокрушающих все на своем пути.

— Что я тебе скажу, — говорили солдаты королевских войск друг другу, — мне не нравится это проклятое Матерью дело. У этих ублюдков далберов, прибывших в своем корабле, снаряды разрываются сами. Нечистое это дело, скажу тебе.

Приказ к атаке был отдан через час после рассвета, и нервозно чувствовавшие себя после бессонной ночи солдаты продвигались медленно, если не сказать — крались через пропитанный дымом и озаряемый светом снарядов утренний туман. Их экзотическое вооружение больше подходило, наверное, к цирковому представлению, чем к настоящей битве; некоторые из них тащили крупнокалиберные винтовки, некоторые — базуки, но большинство — обычное, хотя и традиционное для Лиффа, но безнадежно устаревшее оружие. Арбалеты, цепи, мечи и топоры значительно преобладали по своему количеству над огневым оружием; довольно странно смотрелись кокетливо украшенные расписными фамильными гербами деревянные щиты, которыми были вооружены некоторые воины.

Продвижение на Астиндарг было слишком медленным, и ни призывные звуки горнов, ни сердито-деловые команды офицеров не могли заставить солдат двигаться быстрее. Пулеметы на городских стенах выкашивали ряды нападавших быстрее, чем удавалось заменять павших. Наконец, только что произведенный в чин генерала Ансгар Соренштайн оседлал своего далбера и занял позицию во главе нападавших.

— За мной, — прокричал он, и королевские солдаты, собравшиеся вокруг него, наконец добрались до стен города. Внезапно, как раз когда Ансгар достиг с солдатами городских ворот, на поле брани упала жуткая тишина, которая была еще хуже, чем обстрел из орудий.

— Они прекратили обстрел, сэр, — доложил Ансгару его ординарец, изобразив что-то, отдаленно напоминавшее отдание чести.

— Да, и мы тоже. Кто-нибудь может сказать, во имя Матери, что происходит?

* * *
Несмотря на опасность, Джон Харлен, Хард и генерал Гарт наблюдали за ходом битвы с крыши Храма; это была самая высокая точка, которую можно было найти в городе.

— Да, действительно эффектно, — бормотал себе под нос Джон.

— Вы полагаете, что мы сможем сдержать их? — спросил его генерал.

— У нас есть такая возможность. Если ракеты не решат проблемы, то лазерные лучи сделают свое дело. Что меня больше всего беспокоит, так это то, что там так много людей. И что многих из них придется убить.

— Это как раз то, для чего ведутся войны, — с досадой ответил генерал. — Вам пора бы уже привыкнуть к этому.

— Эй, Джон! — вмешался в их беседу Хард. — Кто это впереди? Я имею в виду офицера верхом на далбере.

— Не знаю, Хард. Хотя его внешность мне тоже кажется знакомой. Ну-ка, подай мне телескоп!

Джон долго всматривался через стекло, потом легонько присвистнул.

— Хард, — сказал он. — Передай команду прекратить огонь. Подними белый флаг. Тот парень, что во главе войск, — наш Ансгар Соренштайн.

* * *
— Дело в том, — пояснял Ансгар, — что мы полагали, что ведем сражение с чуждой нам инопланетной расой. Но если бы только я хоть чуточку подумал, то сразу бы понял, что это — корабль Федерации, но такое даже не пришло мне в голову.

Эта беседа происходила в организованной на скорую руку телеграфной станции в Храме. Пока они говорили, техник соединял контакты, проверял цепи, и делал все возможное, чтобы привести телеграф в рабочее состояние.

— Между прочим, мы тоже так думали, — признался Джон. — По сути, мы тоже не знали, что это — корабль Федерации, до тех пор, пока не вывели его из строя.

— «Консервативная комиссия по расследованию»… — Ансгар вздохнул. — Это было бы почти трагедией, если бы, Мать его прокляни, не было так глупо.

— Господа, линия готова, — с подчеркнутым уважением обратился к ним техник.

— Великолепно! Ты еще не разучился передавать на ключе, Ансгар? Боюсь, что моя рука закостенела за эти четыре года.

— Думаю, что не разучился. Что ты хочешь передать?

Вместе они составили отчет о сражении и о том, что ему предшествовало. Джон добавил несколько сжатых предложений о своей службе в Народной Армии. И хотя они старались сделать это сообщение как можно более лаконичным, на его передачу потребовалось целых сорок пять минут.

А за порогом Храма солдаты Королевской Армии время от времени и совершенно непреднамеренно вынуждены были вступать в контакт с солдатами Народной Армии. Никто из них не мог сказать вразумительно, что же на самом деле происходит, но каждый чувствовал себя немного не в своей тарелке, вынужденно общаясь со своими вчерашними противниками. Поэтому такие контакты носили подчеркнуто официальный характер, напоминая хореографию старинных танцев.

Благодаря Пиндару Смиту ни один из солдат не испытывал неловкости, когда ему становилось известно о существования космических кораблей. За три года до этого Смит изобрел научную фантастику, учредив фактически лиффанский вариант журнала «Современная научная фантастика и теория», заядлым читателем которого стал каждый грамотный лиффанин.

Наиболее обескураженным воином в Народной Армии был, естественно, генерал Гарт. Он знал как Мать родную, что королевские войска по своей природе являются его врагами, это составляло смысл его жизни на протяжении вот уже более двадцати лет. И чтобы кто-то в самый разгар битвы вдруг сказал ему, что королевские войска фактически выступают на его стороне, он просто представить себе не мог. С отсутствующим взглядом он бродил по городу, отказываясь отвечать на вопросы. Он не мог четко определить, то ли цель его жизни окончательно рухнула, то ли достигла своей славной вершины. Но чем бы все это ни закончилось, он твердо знал одно — что ему это не нравится.

Ансгар отстучал сигнал окончания передачи и устало откинулся на спинку стула. Но прежде, чем он успел коснуться спинки, неистово застучал телеграфный аппарат.

По мере того, как Джон читал телеграмму, выражение на его лице принимало все более мрачный оттенок. А в телеграмме говорилось буквально следующее: «Гражданская война. Войска Комитета по борьбе с заговором атакуют королевский дворец. Лиффдарг в панике. Быстрее шлите войска».

Не проронив ни слова, Джон выбежал искать генерала Гарта.

* * *
Утром следующего дня реорганизованные Королевская и Народная армии выстроились перед походным маршем в городском сквере Астиндарга.

— Лиффане! — Джон начал свою декламацию, выдержанную в лучших традициях демагогии. — В Лиффдарге идет гражданская война. Изменники из числа знати, стремящиеся свергнуть Короля, даже в такой тяжелый момент, как сейчас, опустошают город. Тысячи невинных горожан убиты, Храм Матери осквернен. Так оставим же все наши разногласия в стороне, объединимся в благородной борьбе с нашим общим врагом! Лифф для лиффан! Да здравствует Король!

Самая сильная за всю историю Лиффа армия выступила на Лиффдарг с песнями и патриотическими лозунгами.

15

Тчорнио познакомился наконец со своим таинственным благодетелем. Это произошло поздно вечером, в тот же день, когда терране давали свой банкет по поводу юбилея. Тчорнио был бесцеремонно разбужен и препровожден в помещение штаба Комитета тот самый темный низкорослый мужчина, который все это время действовал как посредник между Комитетом и анонимным вельможей.

— Что все это значит? — не переставая спрашивал Тчорнио коротышку, пока тот вел его по темным улицам Лиффдарга; но тот даже не удосуживался отвечать на его вопросы.

Когда таинственный благодетель вошел в штаб-квартиру, Тчорнио почти рефлекторно упал на колени.

— Садись, Тчорнио, — приветливо обратился к нему вельможа. — У нас очень мало времени, а нам многое нужно обсудить, и поэтому обойдемся без формальностей.

Тчорнио безвольно сел; его гость, неторопливо меряя узкую комнату шагами, давал ему указания относительно дальнейших действий Комитета.

— Завтра утром, — говорил он, — Пятая и Седьмая дивизии идут на Астиндарг. В городе остаются только три полка гвардейцев и одна дивизия Королевских Войск. У нас вряд ли появится в обозримом будущем другая такая возможность.

— Да, сэр, — механически ответил Тчорнио, совершенно не понимая, к чему клонит его высокопоставленный патрон.

— Теперь поговорим о том, что должен будешь сделать ты. Дивизии должны выйти из города на рассвете. Двумя часами позже ты должен напасть на бараки гвардейцев. Тебе вряд ли потребуется больше, чем тысяча человек.

— Но, сэр, ведь Материнская Гвардия…

— Материнские гвардейцы — не более чем солдаты. Пока ты будешь брать бараки, пусть твой друг Гардниен с двумя тысячами захватит дворец. Обе атаки должны закончиться успешно.

— Дворец?!!

— Да, это так. А когда закончишь с бараками, веди своих людей к дворцу и помоги Гардниену.

— Но, сэр, ведь Король!.. — Тчорнио, ничего не понимая, просто обезумел.

— Проклятье Матери на Короля! — холодно ответил вельможа. — Завтра мы его свергнем.

— Но Король — мой родной дядя! — Тчорнио, доведенный до грани истерики, едва сдерживал слезы.

— Все это ерунда. Запомни: Король — твой враг. Как ты думаешь, кто стоит за этим заговором, с которым ты борешься на протяжении вот уже четырех с половиной лет?

— Неужели сам Король?!!

— Конечно, он. Кто еще выигрывает от заговора против знати? Осгард с самого момента смерти своего отца пытался уменьшить наше влияние. И ты об этом знаешь. И мне неважно, является ли он твоим родным братом…

— Братом моей матери, сэр!

— Он не стоит и мизинца твоей матери, Тчорнио. Все, что я должен сказать тебе, так это то, что если ты действительно хочешь бороться с заговором, то в первую очередь ты должен свергнуть Короля Осгарда. Он — главный заговорщик. Все очень просто объясняется.

— Но я не могу воевать против своего собственного дяди, сэр. К тому же, он — Король. Вы же не хотите, чтобы я совершил измену?

— Изменой будет твой отказ, Тчорнио. Да ты понимаешь, что я могу сделать с тобой, если ты откажешься? Если захочу, то объявлю тебя изменником. Король все еще верит мне, и каждый поверит мне. Более того, я смогу доказать это даже списками членов твоего Комитета. Ты довольно мало уделял внимания проверке тех, кого успел навербовать за четыре года.

Но и это еще не все, что я сделаю тебе, если ты не подчинишься мне. У меня есть и другие, хорошо испытанные способы наказать тебя за неповиновение. Ведь Долгая Смерть может длиться и шесть месяцев вместо одного…

Наступила длительная пауза, в течение которой вельможа, стоя у окна, задумчиво смотрел на улицу, а Тчорнио сидел за своим столом как истукан, пытаясь принять решение. Внезапно вельможа повернулся к нему и резко бросил:

— Ну так что?

— Сейчас я отдам приказ, — еле слышно промямлил Тчорнио.

— Превосходно, — просиял вельможа. — Я знал, что могу рассчитывать на тебя. А сейчас мне нужно спешить домой. Встретимся завтра в обед во дворце. Встань на колени, чтобы я смог благословить тебя.

С трудом сдерживая вдруг подступивший сильный приступ тошноты, Тчорнио встал на колени за своим столом. Его Святейшество Патриарх и Отец Отцов именем Матери благословил предстоящий мятеж и поспешно удалился.

— Ну и как, сработало? — спросил кто-то Патриарха.

— Как песня, — ответил тот. — Я всего лишь обратился к сокровенным и возвышенным тайникам души мальчика, и он согласился на все.

— Я полагаю, это означает, что ты угрожал ему пытками.

— Что-то примерно в этом духе.

— Если бы я не знал тебя лучше, то обвинил бы тебя в жестокости.

— Иногда мои методы могут показаться кому-то жестокими, но результат всегда оказывается нежным.

— Да, действительно. А что ты собираешься сделать с этим парнем после всего этого?

— Разумеется, ничего. Если план удастся, ничего не надо будет делать. Если нет, тогда сделать что-либо будет просто невозможно. В любом случае, с юным Тчорнио проблем у нас не будет.

* * *
Через два часа после восхода тысяча комитетчиков атаковала бараки, еще две тысячи осадили дворец. Еще через полчаса комитетчиков атаковали пять тысяч разъяренных лиффдаржан.

После обеда Тчорнио запросил подкрепления. Военизированные формирования из всех близлежащих городов и сел поспешили на помощь своему лидеру.

Стычка у городских ворот длилась три дня и три ночи. В конце концов плохо вооруженные простолюдины вынуждены были уступить, и иногородние комитетчики ворвались в город наподобие огненного шквала.

Поскольку комитетчики не имели опыта ведения боевых действий в условиях города, когда приходится драться за каждый дом, битва продолжалась еще три дня. Снайперам было легко целиться в одетых в яркую форму комитетчиков, в то время как комитетчикам нейтрализовать их не удавалось. Сотни знатных семей лишились своих наследников, власть знати оказалась под серьезной угрозой. В отчаянии Тчорнио отдал приказ сжечь город.

Первый дом был подожжен рано утром на седьмой день с начала мятежа. Дым смотрелся в ясном небе как темный и грязный флаг. Горожане с самозабвенно защищали свои дома, и каждый пожар отбирал у знати от пяти до дюжины жизней молодых ее отпрысков. К полудню только пятнадцать домов были охвачены пламенем, да и то в одном только квартале.

Незадолго до обеда наблюдатели, расставленные на городских стенах, заметили на горизонте какое-то облако. Через несколько часов, несмотря на плотный дым от пожаров, которые разгорались все больше, ни у кого даже с самым слабым зрением не оставалось сомнений в том, что к городу приближается армия.

С приближением армии угаснувшая было слабая надежда Тчорнио на получение помощи извне стала укрепляться. Он ни на минуту не сомневался в том, что это было то самое подкрепление, о котором он молился на протяжении всей недели. Но к вечеру все его надежды рухнули, на этот раз уже совсем окончательно. Королевская и Народная армии легко сломили сопротивление у городских ворот и с сияющими мечами, грохочущими ружьями и шипящими лазерными лучами ворвались в город как орда ангелов смерти. И что было самым невыносимым для сознания Тчорнио, так это тот факт, что во главе этой устрашающей компании летели те самые двое убийц с темной улицы.

Мятеж сразу же сменился охотой за кроликами. Деморализованные и охваченные паникой комитетчики в беспорядочно спасались бегством, ища защиты не только в тех домах, которые всего несколько часов назад планировали сжечь, но даже в тех, что уже горели. Десятки из них погибли в пожарах, ими же и учиненными.

Комитетчики бежали, гонимые и неистовыми, как сама справедливость, солдатами короля, и партизанами, и, что хуже всего, озверевшими горожанами. Люди были полны ненависти, а сточные канавы — крови.

К ночи все было закончено.

Джон Харлен застал Тчорнио сидящим в полном одиночестве в своем темном кабинете в штаб-квартире Комитета.

— Кто бы вы ни были, проходите, — устало произнес Тчорнио, услышав шаги в приемной.

Джон вошел и включил свет.

— А, это вы, — вяло прореагировал на появление своего врага Тчорнио. — Я так и думал, что рано или поздно это должно было произойти. Наверное, вы пришли, чтобы убить меня. — Его голос не выражал ничего, кроме безвольной отрешенности от всего окружающего.

— Убить тебя? —со всей сердечностью, на которую он только был способен, переспросил Джон. — Глупости. Я здесь для того, чтобы сделать тебя другим. По крайней мере, эта авантюра сделала из тебя мужчину. А мужчины нам нужны.

Их беседа длилась несколько часов.

16

С окончанием боев Лиффдарг не возвратился к обычной своей жизни, как этого можно было ожидать. Поражение Комитета по борьбе с заговором, положившее конец верховенству знати над простолюдинами, вызвало глубокий политический кризис, державший город в состоянии напряженности еще по крайней мере полгода. В связи с тем, что знать была значительно ослаблена, требовалось сформировать новое правительство, и простолюдины твердо настаивали на своем только что завоеванном ими праве участвовать в управлении и городом, и всей страной.

От зари и до зари воодушевленные ораторы на каждом углу провозглашали свои идеи государственного устройства.

— Лучшее правительство — это как можно меньше правительства, — провозглашал кто-то. — А меньше правительства означает отсутствие такового вообще. Ура анархии и новой тысячелетней эре!

— Далберовские ублюдки, — провозглашал другой оратор. — Эти далберовские отродья думают, что без правительства каждый станет королем, но мы-то с вами лучше знаем, что к чему. Анархия означает, что ни один человек не будет королем, даже в своем собственном доме. Возможно, в какой-то мере можно утверждать, что лучшее правительство — минимальное правительство; но с таким же правом можно утверждать также и то, что самое плохое правительство — это отсутствие такового вообще.

Но политические страсти, которыми сопровождалось рождение конституционной монархии, не были ни единственной причиной ажиотажа в Лиффдарге, ни даже самой значительной из таких причин. Этой чести — быть гвоздем общественной жизни Лиффдарга — было удостоено Подразделение Особых Операций «Л-2».

Факт приземления возле Астиндарга космического корабля невозможно было сдержать в секрете. Слишком много людей видели сам корабль и разговаривали с его пассажирами. Поэтому, решил Джон Харлен, не было никакого смысла продолжать держать в секрете правду о деятельности Подразделения. Всю его историю стали публиковать раз в неделю на протяжении двух месяцев в «Хронике», издаваемой Ансгаром Соренштайном; там же содержалось и обращение терран ко всем лиффанам с просьбой о помощи в подготовке к отражению предстоящего вторжения.

Популярность журнала Пиндара Смита, посвященного научной фантастике, сделала свое дело. Лиффане, на протяжении трех лет запоем читавшие о приключениях в космосе, с огромным энтузиазмом приветствовали этот внезапный переход от фантастики к реальности. Гильдия Гильдий направила в Астиндарг особую бригаду специалистов с заданием изучить в деталях устройство космического корабля Федерации. Проведенный Подразделением Особых Операций цикл лекций по истории Федерации вызвал такой интерес, что пришлось дважды повторять его. Хард Гар-Олнин Саарлип написал, а Пиндар Смит опубликовал длинную вычурную поэму о прелестях космических путешествий; весь тираж был раскуплен в день выхода из печати.

Однако наиболее ярко политическая активность лиффан проявилась, хотя и в несколько необычной форме, примерно через шесть месяцев после падения Комитета. На первых проводившихся на Лиффе свободно выборах народ поручил возглавить правительство Харду, хотя он даже не баллотировался.

— Друзья, — обратился он к народу в своей инагурационной речи, — мы прошли через период великого кризиса; но оказалось, что с настоящим кризисом нам еще только только предстоит бороться. Как раз сейчас, в это самое время, неизвестные захватчики с огромной скоростью мчатся сквозь межзвездное пространство по направлению к нашей планете. Наша цель ясна, и заверяю вас, что как сам лично, так и правительство, руководить которым вы доверили мне, будем неуклонно добиваться этой цели. В первую очередь мы должны хорошо вооружиться, чтобы быть в состоянии предотвратить смертельную угрозу со стороны этого нового врага. Это мы сделаем. Во-вторых, мы должны подготовить наше общество к тому, чтобы занять достойное место в Терранской Федерации. И это будет сделано.

Со всей ответственностью заявляю, что наше с вами прошлое — не более чем кладбище. Слава Лиффа, величие Лиффа — в его будущем. Величие Лиффа прославится на всю Вселенную. Благословенным Именем Матери обещаю вам, что все мы выиграем от этого грядущего величия. Лифф для всех лиффан! Будущее за нами!

Аплодисменты, разразившиеся по окончании этой поэтически-зажигательной речи, не прекращались на протяжении целого часа.

— Хард Саарлип, клянусь я Материнским носом, — прокомментировал это выступление Джон, — ты дал такой урок им красноречья, что эти далберов потомки…

— Ты считаешь, что я в чем-то переиграл?

— Дружище Хард! Завидую тебе: так виртуозно, с легкостью отменной владеешь слогом, что позавидует тебе любой поэт-терранин! И речи тоже изрекаешь не без наслажденья.

Хард заулыбался:

— Да, что уж тут скрывать — я выступать люблю, как все поэты; бывает грех такой не только у терран…

17

— Сенатор Вэлш хочет встречи с вами, сэр.

— Милостивый Боже! — пробормотал адмирал Беллман. — Опять? Что за дурацкую привычку он взял приходить как раз к чаю? Ладно, веди сенатора сюда, Гарри. И принеси еще одну чашку с блюдцем.

— Есть, сэр! — адъютант неуклюже вышел из кабинета и почти сразу же возвратился с чашкой, сенатором Вэлшем и блюдцем. Тем, фактом, что чашка и блюдце были взяты из разных сервизов, адъютант хотел продемонстрировать свое пренебрежительное отношение к сенатору.

— Эдвальт, — вместо приветствия сенатор начал сразу с места в карьер, — когда в последний раз ты получал весточку от своего Подразделения Особых Операций «Л-2»?

— Нет никакого такого подразделения.

— Да, конечно, конечно. Когда они в последний раз выходили на связь?

— Пока вообще не выходили. Секретность, сами понимаете. Думаю, что первая информация от них должна поступить где-то в этом году.

— Ты знаешь, тебя ждут неприятности.

— У меня всегда какие-нибудь неприятности. И именно за это мне платят жалование. Что на этот раз?

— Около года назад Консервативная партия направила на Лифф свою экспедицию.

— Что вы направили, говорите?!!

— Я сказал, что мы направили экспедицию на Лифф и… Теперь посмотри, что ты наделал. Ты разлил свой чай. Почему ты всегда такой нервный, Эдвальт?

— К черту чай! Как ваши люди раскопали насчет Лиффа?

— У нас есть свои возможности.

— Да уж… Расскажите мне об этой экспедиции.

— Всего один корабль, Эд, пять человек. Но есть одна важная деталь: они передали сообщение, что готовы к посадке, но после этого больше не вышли на связь.

После продолжительной паузы адмирал спросил:

— Ну и что?

— Эти люди попали в опасность на Лиффе. Не исключено, что они уже погибли.

Беллман слово в слово повторил свой предыдущий красноречивый вопрос.

Терпение сенатора Вэлша явно было на исходе:

— Все, чего я хочу от тебя, так это узнать, что ты собираешься делать в связи с этим?

— Что я собираюсь делать? Помилуйте, конечно, ничего. И почему это я должен что-то делать?

— Эти пять человек — граждане Федерации, Беллман. И раз они попали в беду, твой долг, Эд, выручить их.

— Нет, здесь вы неправы, Эмсли. Эти пять человек — преступники. И у меня по отношению к ним нет никаких обязательств. Почему бы вам не обратиться по этому поводу в полицию?

— Что ты имеешь в виду под словом «преступники»?

— Послушайте меня внимательно, сенатор. Человек вашего возраста не имеет права позволять себе авантюры наподобие этой.

— Мне всего лишь девяносто один, черт бы тебя побрал. И у меня впереди по крайней мере еще добрых тридцать лет. Но все-таки скажи, что ты имеешь в виду, называя моих людей преступниками?

— Вы же сами сказали, что они высадились на Лиффе. А поскольку в отношении Лиффа до сих пор действует Закон о карантине, это означает, что они виновны в нарушении Правил Контакта. Если они влипли в неприятность, это ваша проблема. Флот создан не для того, чтобы, бряцая оружием, разъезжать по Галактике, спасая шайку обычных уголовников. Нет, что вы, только не в такое время, как сейчас. У нас по горло срочной работы по подготовке к предстоящему Вторжению. Вам бы лучше обратиться с вашими проблемами в полицию.

— Но… Но… — От гнева старик потерял дар речи. Пытаясь восстановить утерянное присутствие духа, он метался по кабинету, как танцовщик, исполняющий польку на одной ноге. Наконец он со сжатыми кулаками остановился как вкопанный и прорычал как раненый зверь:

— Нет, это ты все затеял! Нарушение Правил Контакта! И тебе от этого не отвертеться, Беллман, предупреждаю тебя!

Выпалив все это на верхней истерической ноте, он пулей вылетел из кабинета.

— Поразительно проворен, если учесть его преклонный возраст, — ухмыльнулся адмирал. За все последние годы он никогда не получал такого удовольствия.

Все с такой же злорадной ухмылкой он аккуратно вытер носовым платком чай, разлитый на документ, который он читал перед визитом сенатора. Документ, который фактически представлял собой брошюру в шестьдесят четыре страницы, назывался «Подразделение Особых Операций „Л-2“. Первый промежуточный доклад». Беллман пролистал его снова; найдя то место, где описывалось взятие в плен следователей Консерваторов, он залился таким громким смехом, что обеспокоенный адъютант счел за необходимое войти в кабинет и осведомиться у адмирала, не случилось ли чего.

18

Стимулируемое угрозой предстоящего вторжения и охватившим всех стремлением вступить в Терранскую Федерацию в качестве полноправного члена, развитие технологии на Лиффе происходило такими темпами, что напоминало мчащегося галопом далбера, учуявшего кормежку. Все были поражены кроме, самих лиффан. Буквально в течение одного дня Гильдия Гильдий превратилась в гигантскую промышленную корпорацию, а мелкие мастерские выросли в головные предприятия или исследовательские лаборатории.

Лиффане разобрали космический корабль консерваторов до винтика, затем снова собрали его. Они поставили перед собой задачу точно скопировать или улучшить буквально все, чем был напичкан корабль. То, что представляло трудность для копирования, копировалось за шесть месяцев; то, что скопировать было невозможно, заменялось собственными изобретениями. Наконец лиффане принялись за создание своего собственного, действительно лиффанского космического корабля.

Новые гильдии появлялись на свет Божий как грибы после дождя. Первой из них была Гильдия Инженеров, за ней вскоре были образованы Гильдия Электронщиков, Гильдия Математиков, Гильдия Оптических инженеров, и, что с точки зрения терран выглядело весьма странным, Гильдия Интерпретаторов Священного Писания. Причем это были не совсем гильдии как таковые, а, скорее, академии наук. Была образована даже Гильдия Физиков.

Вскорости лиффанские ученые с помощью лазерной локационной технологии смогли составить карту поверхности Малой Сестры — одной из ближайших к Лиффу планет. Другая группа ученых разработала цифровой компьютер; и если первый его экземпляр весил около тонны, то уже второй — всего лишь около трех фунтов.

Весь Лифф был охвачен навязчивой идеей, которая была на грани умопомешательства; ни один житель планеты не избежал этого. Обычный человек с улицы, не имеющий не то что специального образования, но совсем недавно еще не умевший читать, мог запросто сделать такое же изобретение, как и наиболее опытный член Гильдии Гильдий. Казалось, что все секреты Вселенной как-то сразу стали доступными для всех, кто только пожелает их познать; а не желающих познать на Лиффе просто не оказалось.

Премьер-Министр Хард Гар-Олнин Саарлип произносил зажигательные речи, подвигая народ к новым и обязательно еще более грандиозным свершениям; на эти речи народ реагировал вполне добродушным одобрением или неодобрением — это с какой стороны посмотреть, по справедливости расценивая их как политическую демагогию, каковой они и являлись на самом деле. Лиффане набирали в развитии своего общества такие темпы, которые до этого были невиданны в масштабе всей Федерации.

— Чего я не могу взять в толк, — обратился однажды Джон к Харду, — так это как вашим людям удалось так легко приспособиться к совершенно новым обстоятельствам. Буквально шесть лет тому назад Лифф представлял собой чисто сельскохозяйственную планету без какого-либо намека на современную технологию, а теперь посмотри только! Вы стали расой инженеров. Как вам это удалось?

— Думаю, что я уже объяснял тебе все это шесть лет назад.

— Если это так, то сожалею, что пропустил тогда твое объяснение мимо ушей. Не будешь ли ты так любезен объяснить теперь все снова?

— Хорошо. В «Книге Гарта Гар-Муйена Гарта», которого Мать…

— Ну ты даешь, старик! Снова теология?

— Не совсем так. На самом деле в этой книге есть много разделов, которые были непостижимы для нас до тех пор, пока здесь не появились вы, терране. Один раздел был настолько непонятным, что мы полагали, что там речь идет об этике, пока от вас не узнали о существовании электричества. Но как только об стало известно о существовании электричества, все вдруг встало на свои места. Этот раздел называется «Справочник по современной физике», и раньше самые светлые умы Лиффа не могли разобрать его смысл.

Последовало продолжительное молчание. Это было совсем не то объяснение, которого ожидал Джон; да и теперь, получив его, он был далеко не уверен, хотел ли он получить объяснение вообще. Наконец, та часть его сознания, которая являла собой ученого, поборола заложенную от природы осторожность:

— Хард, где можно достать экземпляр «Книги Гарта Гар-Муйена Гарта»?

— У того, кого любит Мать. Почему бы тебе не попросить об этом Патриарха?

* * *
Генерал Гарт, произведенный в командующие все еще пока не существующего Космического Флота, сразу же приступил к подготовке экипажей галактической навигации и обращению с оружием, которое пока не было изобретено.

— Если мы будем ждать, пока эти забытые Матерью инженеры создадут корабли, — объяснял он, — у нас не останется времени на подготовку людей. А я хочу, чтобы к моменту ввода в строй кораблей экипажи были уже полностью готовы.

Научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы в области создания новых видов вооружений представляли собой особо продуктивную отрасль технологии. В течение какого-нибудь года то оружие, которое Джон Харлен разработал для Народной Армии, а также то, что было произведено Гильдией Гильдий, не говоря уже о разработках Подразделения Особых Операций «Л-2», оказалось морально устаревшим. Те ученые, которые ухитрились создать карту поверхности Малой Сестры с помощью лазерных лучей, вскоре с помощью этих же лучей превратили поверхность этой планеты в нагромождения оплавленного камня.

Лучи Прессора и Трактора, о практическом применении которых давно мечтали самые передовые умы Федерации, уже использовались на Лиффе для работы с тяжелыми заготовками корпусов космических кораблей. Кроме этого, попутно и совершенно случайно была открыта и возможность их использования в качестве грозного оружия.

Руководствуясь малопонятными намеками из «Книги Гарта Гар-Муйена Гарта», Гильдия Электронщиков разработала целую гамму так называемых «фазовых пушек». Поначалу с точки зрения технологии эта затея являла собой полное фиаско: изобретатели планировали превращать материю в энергию, а фазовые пушки вместо этого превращали энергию в материю. Разочарованные, но не оставившие своей затеи, электронщики переименовали свое детище в «энтропное устройство» и подошли к решению проблемы с другой стороны. Потребовался почти год на доработку технологии, позволявшей применять энтропные устройства для превращения любого вида энергии практически в любой вид материи.

Поскольку терране были поглощены в основном созданием лиффанских космических кораблей, они как-то не особенно обращали внимания на ход разработки новых видов вооружений, поскольку априорно полагали, что лиффанский космический флот будет использовать оружие Федерации.

* * *
— Если сказать вам откровенно, то Премьер-Министр совершенно прав, — прокомментировал рассказ Джона Его Святейшество Патриарх и Отец Отцов. — И, что самое интересное, совершенно не исключено, что именно научная часть «Книги Гарта Гар-Муйена Гарта» явилась причиной заметного подъема религиозности среди прихожан. Хотя это уже и перестало быть обязательным, но посещаемость богослужений в Храме значительно возросла с тех пор, как пал Комитет.

Все эти разговоры о религии в значительной мере озадачивали Джона. Конечно, он был рациональным материалистом, и был наделен суеверным убеждением в том, что любая религия является суеверием.

— Весьма отрадно, что посещаемость богослужений возросла, — ответил он таким тоном, как если бы это действительно трогало его, — но что меня интересует в данный момент больше всего, так это «Книга Гарта». Не подскажете ли, Ваше Святейшество, где я мог бы взять экземпляр этой книги для ознакомления?

— Вы не слишком знакомы с основами нашей религии, не так ли?

— Ну, как сказать… Нет, конечно. Видите ли, у меня здесь столько разных дел…

— Это прискорбно. Уверен, что вы обнаружили бы, что это — наиболее праведная вера. Ладно, вот вам «Книга Гарта». Надеюсь, что когда вы проштудируете ее, то это подогреет ваш интерес к нашей религии.

19

С кораблем-разведчиком творилось что-то ненормальное. Даже для совершенно несведущих в вопросах устройства кораблей было бы очевидным, что он вел себя ненормально. Бесцельные импульсы бешеного ускорения чередовались у него с многочасовыми периодами полной неподвижности. Иногда казалось, что он вообще вот-вот прекратит свое существование. Для любого, кто был хоть мало-мальски знаком с подобными явлениями, было бы совершенно ясно, даже и без данных о конкретном типе двигательной установки, что корабль подвержен сильнейшему поляризационному воздействию.

Корабль-разведчик нес службу впередсмотрящего передовой группы Миграции. Он управлялся не теми, кого можно было бы назвать людьми, поскольку Мигранты были настолько негуманоидными, что, хотя и состояли из материальных частиц, могли быть описаны только понятиями математических уравнений. Они были именно тем, чем называли себя: Мигрантами. Они искали себе дом.

Они также представляли собой безжалостную армию, или, если угодно, эпидемией, поскольку все, что не являлось с их точки зрения домом, который они искали, или все, что мешало их поиску, а короче — все, что попадалось им на пути и что не являлось ими же, они просто уничтожали. И это не являлось каким-то актом гнева или проявлением вражды ко всему инородному — просто таким был их обычай. Все, что они не могли использовать в своих целях, они просто уничтожали. И так было всегда.

Разведывательный корабль Мигрантов был в опасности и ему было необходимо срочно совершить посадку.

И стало вдруг в полночь светло, как при закате. Жителей Примилбоса разбудил звук, который они не слышали; казалось, что разрывается само небо с шумом настолько сильным, что он находился за гранью восприятия человеческого уха. Этот звук сопровождался легким свечением неба, которое становилось все ярче и ярче, пока не стало больно на него смотреть. Это было последним, что видели в последний раз в жизни восемь тысяч жителей Примилбоса.

Этот звук был слышен и в Лиффдарге. Он напоминал треск ударившей поблизости молнии, только длился невообразимо долго. Но вместо разрастающейся в небе зари, как это выглядело в Примилбосе, лиффдаржане видели четкий и ясно очерченный границами свет, напоминающий блуждающее солнце, движущееся по небу по направлению к дальнему берегу моря.

— Да, ну и метеорчик, — заметил Ансгар Соренштайн.

— Хотелось бы надеяться, что это именно так, — мрачно ответил Джон.

Внезапно все небо, вспыхнув веером от горизонта до горизонта, осветилось ослепительно ярким светом.

Джон стал тихо считать, как он делал это во время партизанских набегов. Когда ударная волна и звук, потрепав лиффдаржан как носовой платок, наконец утихли, Джон сделал в уме подсчеты и объявил результаты своих вычислений:

— Девятьсот стербов. Где-то в районе Примилбоса. Попробуй вызвать Примилбос по радио.

Но единственное, что удалось принять по радио, представляло собой шипящий звук атмосферных разрядов, напоминающий прибой после шторма.

* * *
Командование новой Королевской Армия Лиффа, сформированной из Народной Армии и прежней Армии Короля, за три часа до наступления сумерек направило из Лиффдарга в Примилбос большой воинский контингент. Вместо обычного пешего марша КАЛ на этот раз продвигалась в автомашинах и танках с паровыми двигателями, что давало ей возможность достичь городка у берега моря уже на следующий день после обеда.

Только от Примилбоса не осталось ровным счетом ничего. На том месте, где он раньше находился, зиял огромный, дышащий горячим паром кратер.

— Да, это ставит крест на метеоритной гипотезе, — сказал Джон. — Посмотри вон туда.

За кратером, почти скрытый от глаза дымом и паром, сияющей башней стоял на своем хвосте длинный, тонкий космический корабль.

— Если только не произошло ничего необычного после нашего отлета с Терры, — отметил Ансгар, — то это вообще не наш корабль.

Послышался резкий, как удар хлыста звук, и голова колонны КАЛ испарилась. Другая ее часть, оставшаяся невредимой, прекратила движение и рассредоточилась по кустам. Техники с молниеносной быстротой убрали свои тяжелые орудия с дороги. Удар хлыста повторился снова; на этот раз исчезла дюжина грузовиков, которые, правда, к этому времени были уже без личного состава.

После этого наступила мертвая тишина. Молниеносные техники работали спокойно, на тратя времени даже на то, чтобы утереть пот со лба. С исключительной тщательностью они установили свои гигантские лазеры, двигались не торопясь и стараясь делать каждый свой шаг без ошибок. Все их действия были настолько осторожными, что со стороны выглядели не как боевые маневры в реальной боевой обстановке, а как проведение научного эксперимента где-нибудь в лаборатории.

Наконец, один из лазерных излучателей был готов. Техники, все так же двигаясь с поразительной четкостью, тщательно прицелили его на приземлившийся корабль и произвели длительный импульс облучения.

Нос разведывательного корабля Мигрантов стал красным, потом побелел, а затем и вовсе испарился.

Ядовитый воздух Лиффа ворвался внутрь корабля как ураган смерти. Все, чего касался ядовитый кислород, мгновенно окислялось или, если было живым, гибло. Сами Мигранты в такой агрессивной атмосфере превратились в яркое желтое пламя; выживших не осталось.

Когда лиффане подошли к кораблю, большинство из самых активных химических реакций уже прекратились. Джон измерил уровень радиоактивности на подступах к вражескому кораблю и, не обнаружив ничего угрожающего, повел отряд воинов внутрь.

Никаких признаков Мигрантов обнаружить не удалось. Все они были полностью охвачены пламенем. Почти все оборудование корабля было уничтожено в результате контакта с атмосферой, но лиффанские технологи были уверены, что им удастся восстановить почти все окислившееся и сгоревшее оборудование и оружие.

Джон тоже не сомневался в этом. И первое, что он совершил, возвратившись в Лиффдарг, было то, что он нарушил заповедь, которой с религиозным рвением придерживался на протяжении вот уже семи лет. Он направил на Терру срочную докладную следующего содержания:

НА ЛИФФЕ ЗАХВАЧЕН ВРАЖЕСКИЙ КОРАБЛЬ.

* * *
Адмирал Беллман был чрезвычайно встревожен. Содержание сообщения не оставляло для него ни малейших сомнений относительно того, что он должен делать; проблемой являлось — как это сделать. Он не мог послать на Лифф даже один корабль, не говоря уже о вооруженной армаде с учеными на борту, как этого требовали обстоятельства, не раскрыв перед консерваторами секрет операции «Л-2». Это означало бы для него немедленное привлечение к суду военного трибунала.

Как раз в то самое время, когда он уже практически принял решение пойти на эту жертву ради выполнения своего долга офицера, его вдруг осенило. Он пододвинул поближе к себе визифон и набрал номер. Когда экран засветился, он сказал:

— Доброе утро, сенатор Вэлш. Помнится, вы как-то говорили мне о ваших приятелях, попавших в беду на Лиффе. Пожалуй, я нашел способ помочь вам спасти этих бедняг.

20

Корабль Мигрантов явился последним маленьким толчком, который был необходим ученым Лиффа. Огромная ценность новых идей, которые предоставил корабль, плюс тот факт, что он бесцельно уничтожил лиффанский город, вместе материализовались в месячный срок в виде не одного космического корабля, а целой космической флотилии.

Терране даже не подозревали о том, насколько продвинулись лиффане в этом направлении, пока Гильдия Гильдий не пригласила их на натурные испытания кораблей в космическом полете. И даже тогда единственным, что они осознали, было то, что они даже не сознавали того, насколько продвинулась вперед технология на планете. Это испытание заполнило бреши в их осведомленности.

— Наша главная проблема заключается прежде всего в необходимости сделать выбор, — разъяснял им перед началом испытаний ответственный секретарь Гильдии физиков Гелф Гар-Пандиен Тилтл. — В нашем распоряжении имеется несколько типов двигателей для космических кораблей, действующих на различных принципах, но до сегодняшнего вечера, пока не поступят результаты испытаний, мы все еще не уверены, какому из них отдать предпочтение.

Для терран это явилось совершенно неожиданным сюрпризом. Они полагали, что максимум, на что могут рассчитывать лиффане в данный момент, это многоступенчатая ракета по типу той, которая когда-то вывела первого человека в космос. И вот теперь эта ставшая вдруг перед ними проблема выбора, которая выглядела совершенно так же, как если бы корова стала вдруг выбирать, говорить ли ей по-английски, или по-французски.

Когда терране прибыли на испытательный полигон, их удивление усилилось еще больше. Они ожидали увидеть стационарную наземную испытательную установку для прокатки двигателей, но их взору предстал целый флот, насчитывающий двадцать пять готовых к запуску кораблей, по размеру даже больших, чем легкий крейсер Федерации. Испытательный полигон выглядел как ферма, на которой вместо кукурузы растут космические корабли.

— На каждом корабле используется своя, отличная от других двигательная установка, — объяснил Тилтл. — Некоторые из них являются, по сути, ракетами, но мы больше склонны к использованию двигателей, действующих на принципах привлечения и отталкивания. Ага, испытание первого уже начато.

Один из кораблей медленно шел вверх, опираясь на столб голубого пламени.

— Собственно говоря, — продолжал Тилтл, — идея многоступенчатой ракеты привлекает нас меньше всего. Слишком неэффективна, слишком громоздка, со слишком ограниченными возможностями. Нет никакого смысла тратить энергию топлива в основном на то, чтобы поднимать топливо, которое осталось. Но все же мы хотим испытать систему. Возможно, она обладает какими-то преимуществами, о которых мы пока не знаем. Ага, вон пошел другой.

Второй корабль, уже с выхлопным пламенем красного цвета, устремился вверх за первым.

— Разумеется, мы проводим эксперименты с разными типами горючего, — вежливо информировал терран Тилтл.

Те были просто ошарашены.

— Как давно вы работаете над космическими двигателями? — спросил Пиндар Смит.

— Вот уже четыре года, — ответил физик. — Эта идея пришла нам в голову, когда Народная Армия начала использовать боевые ракеты. До этого, правда, мы проводили эксперименты с динамитом, но они закончились абсолютным фиаско. Все, чему нас научили те эксперименты, так это то, что динамит является совершенно неудовлетворительным горючим.

Еще три ракеты устремились вверх; каждая испускала шлейф другого цвета. Затем, когда было объявлено, что все пять ракет выведены на расчетные орбиты, был подан обед.

Терране ели в полном молчании. Джон Харлен был удручен как никто другой. Того, что он только что увидел, было вполне достаточно для вступления Лиффа в Федерацию; но он понимал, что все это — только цветочки, а ягодки ему еще только предстоит увидеть.

Он чувствовал себя подавленным. Его работа завершилась на три года раньше срока, что, конечно же, пойдет ему в зачет. Но все дело в том, что морально он не был готов к ее завершению. У него были нереализованные планы на еще целых три года работы; планы, которые, оказывается, так вот вдруг устарели. Он ощутил внутреннюю опустошенность.

В глубине его души шевелилось не дававшее ему покоя ощущение того, что по его собственной вине произошел какой-то обман. Лиффане за каких-нибудь семь лет добились большего успеха, чем он планировал им за десять, и все это, вообще говоря, было их собственным достижением. Он фактически сыграл совсем незначительную роль в развитии планеты Лифф, хотя с другой стороны ему и остальным членам Подразделения Особых Операций за все это следовало отдать должное. Словом, Джон Харлен отнюдь не ощущал радости от достигнутого лиффанами успеха, и ему было стыдно оттого, что он не радуется.

Демонстрация после обеда была еще более впечатляющей.

— Передний корабль на краю справа будет испытан первым, — объявил Гелф Гар-Пандиен Тилтл. — Наблюдайте за ним повнимательнее.

Терране наблюдали. Если бы корабль мог двигаться в зависимости от интенсивности их взглядов, то они наверняка привели бы его в движение. Внезапно он исчез, и воздух, раздирая барабанные перепонки, устремился в то место, где он только что был.

— Прекрасно, — пробормотал Тилтл.

Еще десять кораблей пропали таким же образом, один за другим; издаваемые при этом звуки напоминали гигантские хлопушки фейерверка.

— Очень интересно, — выдавил из себя Джон, стараясь изо всех сил не выдавать волнение в голосе. — Как вы это делаете?

— Это довольно просто, — ответил ученый. — Поверите ли, мы использовали идею, родившуюся в Гильдии Металлистов. Сразу же после войны они разработали, Мать их знает как, устройство с использованием лучей на принципе Прессора-Трактора для обработки крупногабаритных металлических заготовок при производстве космических кораблей. Мы до сих пор не уяснили до конца, на каком принципе работает этот луч, но быстро сообразили, для чего именно он может пригодиться нам. Некоторые из тех кораблей, которые только что исчезли, просто замкнули на себя статические лучи Трактора, испускаемые далекими звездами. Некоторые использовали лучи Материнского Глаза. Они фактически не двигались — это Лифф двигался из-под них. С другими произошло примерно то же, хотя двигались уже они сами. Поскольку звезды слишком велики, чтобы их могли сдвинуть наши небольшие корабли, эти корабли сами двигаются в направлении звезд. Это действительно очень просто.

— Да, действительно, — пробормотал Ансгар. — С какой скоростью они могут двигаться?

— Теоретический предел скорости составляет примерно сто одиннадцать тысяч семьсот восемьдесят стербов в секунду; это — скорость движения самого луча. Примерно это — скорость света. Однако не исключено, что мы можем умножить эту скорость на саму себя. Пока мы еще не знаем точно, разработки в этом направлении еще не завершены.

— Что они там делают? — закричал Смит, показывая на испытательную площадку.

Оставшиеся на земле девять кораблей лениво парили на небольшой высоте в воздухе, неторопливо двигаясь над полем. При легких порывах ветра и при соприкосновении с неровностям почвы они пританцовывали и подпрыгивали, как мыльные пузыри. По мере того, как в своем совершенно свободном парении они поднимались все выше и выше, они пропадали из поля зрения.

— Лучи Прессора, — гордо сообщил Тилтл. — Это — исключительно для межпланетных полетов. Корабли набирают безопасную высоту, затем захватывают луч Трактора на той планете, где это удобней сделать. Они — о, смотрите, вон возвращается первая ракета. Неправда ли, великолепное зрелище? Эти ракеты пока мало пригодны для путешествий, но на них все же приятно посмотреть.

Корабль плавно опустился. Джон отметил, что он приземлился точно на то самое место, с которого стартовал. За ним в снопе света, достаточно заметном среди бела дня, последовали четыре остальные ракеты. Звук от их посадки был как физическое издевательство над барабанными перепонками наблюдателей, но сама их посадка была совершена с поразительной элегантностью.

Вся программа испытаний была рассчитана на пять дней, которых должно было хватить на завершение дальних полетов кораблей, действующих на принципе Прессора-Трактора, но Джон не мог позволить себе оставаться там дольше. Он должен был немедленно направить еще одно экстренное сообщение на Терру.

21

Меньше всего, чего Джону хотелось бы делать в этот вечер, так это присутствовать на совместном заседании обеих палат Парламента в Храме. Но ему было приказано — он был не просто приглашен, а ему было именно приказано присутствовать — самим Королем.

— Глупая потеря времени, — бормотал он себе под нос, облачаясь в свое лучшее одеяние.

Ансгар Соренштайн и Пиндар Смит, которым тоже было приказано присутствовать, были согласны с ним.

— Похоже, это будет какое-то религиозное празднество, — раздраженно прокомментировал предстоящее событие Смит. — Я не вижу причины, почему мы вообще должны там присутствовать.

— Мы должны, потому что Его Величеству Королю Осгарду было угодно приказать нам это, — так же раздраженно объяснил ему Соренштайн.

— Ладно, — размышлял Джон. — Почему он приказал нам это? И почему вообще он отдает нам приказы? Король никогда раньше не делал этого.

— Мать его знает, — ответил Ансгар. — Думаю, мы узнаем это, когда попадем туда.

Совместное заседание палат проходило в главном корпусе Храма — длинном, высоком здании, своими устремленными ввысь линиями напоминавшем готический собор. Терране прибыли за несколько минут до времени открытия заседания, но Гвардейцы Матери не впустили их внутрь.

— Что за чертовщина? — возмущенно воскликнул Смит. — Нам было приказано прибыть сюда в это время. Почему вы нас не пускаете?

— Уверяю вас, сэр, что ничего не знаю. Когда Его Святейшество Патриарх отдает нам приказания, он обычно не объясняет нам, почему их отдает.

— Прекрасно, — возмутился Джон. — Что касается меня, то я возвращаюсь домой.

— Сожалею, сэр, — обратился к нему старший гвардеец, — но я получил приказ задержать вас здесь.

Задыхаясь от возмущения, в полной тишине терране прождали у входа целых десять минут. Наконец к ним подошел весь запыхавшийся генерал Гарт.

— Извините, господа. Задержался. Все эти испытания, понимаете ли. Просто не мог вырваться раньше.

— Не стоит извиняться, — ответил Джон. — Ведь мы даже не знали, что вы должны быть здесь. Можете ли вы объяснить, что все это значит?

— Нет, не могу. Знаю только, что Король Осгард приказал мне быть здесь сегодня вечером.

— Похоже, что сейчас стали практиковать отдание приказов особенно часто, чего не было раньше, — едко отметил Ансгар.

— Это — один из недостатков конституционной монархии, — стараясь не выдавать своего раздражения, разъяснил Джон. — Выборная власть относится к исполнению своих полномочий более серьезно, чем наследственная.

Появился одетый в парадный мундир прислужник. Выйдя из дверей, он подал сигнал гвардейцам.

— Прошу вас, господа, проходите сюда, — обратился к ожидавшим один из гвардейцев. Три терранина и лиффанский генерал проследовали за гвардейцем в Храм.

Как только они вошли, хор из трехсот глоток заорал во весь голос лиффанский национальный гимн:

Входите, мудрой Матери геройские сыны
Вы храбры, благородны, и Матери верны.
Герои Лиффа, с гордостью входите
К Колену Матери по праву припадите.
В Храме славном Ее места нет для забот
Милость Матери здесь на сынов снизойдет!
Так славьте вашу Мать! Так славьте вашу Мать!
Да снизойдет на вас святая благодать!
Храм представлял собой безудержную цветовую фантазию. Знамена из тончайшего газа, выдержанные в цветах Матери — шафрановом и пурпурном, длиной почти пятьдесят футов, ниспадали от самых верхних балок до середины зала, нежно раскачиваясь из стороны в сторону при малейшем движении воздуха. Вдоль устланного коврами прохода, по которому терране и генерал шли по направлению к месту, откуда исходила какая-то внеземная музыка, шеренгами по стойке смирно стояли одетые в золотое с зеленым прислужники, а за их спинами члены обеих палат в полном составе стояли, аплодируя вошедшим в неподдельным экстазе. Все оттенки ярко-красного, серебристого цветов; геральдический зеленый, кадмиево-оранжевый, аметистовый — вся эта цветовая гамма била по глазам терран как непрерывная цепь хроматических стрел.

А в дальнем конце придела, перед спускающимися с потолка до самого пола гобеленами, отливающими серебром на черном фоне, на простых деревянных стульях сидели два человека. Один из них был Патриарх, облаченный в сияющее одеяние шафранового цвета; другой — Король Осгард в такой же божественно великолепной одежде. При подходе к ним Джона, Ансгара, Пиндара и генерала Гарта Лороль и Патриарх встали.

Как только Патриарх простер руки в знак благословения, пение резко оборвалось.

— «М» — в честь мужчин, которых Она создала, — пропел он ритуальные слова.

— «А» — в честь ангелов, через которых Она управляет нами, — подхватил хор.

Такой своеобразный перепев длился, пока все буквы слова «Мать» не были ритуально обозначены символами Ее благодеяний; затем наступила тишина.

Облаченный в серое с пурпурным, вперед по направлению к сконфуженным от неожиданности терранам выступил Хард, который громко произнес нараспев:

— Во имя Сокровенного Имени Матери, сейчас я буду говорить!

— Во имя Сокровенного Имени Матери говори, сын мой, и да источат твои уста Ее волю! — ответил ему Патриарх так же нараспев.

— Властью, ниспосланной мне Матерью через народ и Короля, представляю четырех кандидатов к посвящению в рыцари Ордена Немеркнущей Благодарности Матери.

Этим словам Харда ответил хор, распевая специально подготовленный к такому торжественному случаю гимн, в котором воспевались все доблестные подвиги Подразделения Особых Операций «Л-2», Терранская Федерация и поражение Комитета по борьбе с заговором. Когда гимн закончился, Король и Патриарх, о чем-то посовещавшись между собой, пропели в унисон:

— Пусть кандидаты выйдут вперед!

Церемония посвящения была длительной и сложной. Патриархом было пропето множество молитв, хор распевал гимны. Наконец, Король и Патриарх вместе украсили каждого посвящаемого знаком Ордена, исполненным в виде большой золотой медали, подвешенной на ленте шафранового цвета с пурпуром. Хор пропел торжественный гимн и, под предводительством Короля, Патриарха и четырех посвященных, все вышли из зала.

— Поздравляю! — воскликнул Хард, как только терране оказались за пределами Храма.

— Спасибо, — ответил Джон. — Но что это за церемония? И что означает эта медаль?

— Знак Ордена Немеркнущей Благодарности Матери? Ну, знаешь, Джон, ты меня удивляешь. Ведь это — высшая награда, когда-либо учрежденная на Лиффе. Вы теперь стали национальными героями и канонизированными святыми. Теперь ваши дни рождения будут на Лиффе национальными праздниками. Так что поздравляю.

— Да уж, спасибо.

Что-то вокруг всего этого беспокоило Джона, но он не мог дать себе отчет, что именно.

* * *
— Тебе известны результаты испытаний? — спросил кто-то Патриарха.

— Да, — ответил тот. — Их доложили мне перед началом церемонии.

— Ну и как?

— Все расчеты полностью подтвердились.

— Это значит, что мы можем двигаться дальше?

— Думаю, да.

— Гммм. И тебе действительно все это нравится?

— Конечно. А почему должно быть иначе?

— Я имею в виду, не приходила ли тебе в голову мысль, что все это может оказаться неправедным делом, а? У тебя что, вообще не возникало хоть каких-то сомнений на этот счет?

— Конечно, нет. Я абсолютно уверен, что мы поступаем правильно. Извините меня за цитирование Писания, но там есть такое место: «И посмотрела Мать на своих чад, и сказала: „Хочу, чтобы кто-нибудь сделал этих несмышленышей послушными“.» Надеюсь, вы не собираетесь ставить под сомнение смысл сказанного Гартом Гар-Муйеном Гартом?

— Нет, это было бы глупо. Ну да ладно. Когда мы начинаем?

— Нам лучше подождать, пока не будет решена проблема с пришельцами. Не хотелось бы, чтобы они появились в самый разгар всего этого и помешали нам завершить задуманное.

22

— Вот уже целую неделю я хожу в национальных героях и официальных святых, но почему-то до сих пор не чувствую себя хоть чуточку счастливее, — жаловался Джон своему новому помощнику, Тчорнио Гар-Сполниену Хиирлту.

— Этого я не могу понять, — удивился Тчорнио, — ведь весь Лифф гордится вами. Что же может быть причиной такого вашего ощущения?

— Не знаю. Знал бы, то наверняка чувствовал бы себя иначе. Возможно, был бы счастлив; возможно — впал бы в гнев, но в любом случае не сидел бы вот так, пытаясь понять, в чем дело.

— Возможно, вы не до конца осознали, что означает Орден Немеркнущей Благодарности Матери.

— Скорее всего, и в этом тоже кроется причина. Временами я вообще сомневаюсь, что хоть что-то понимаю. Лифф такая непредсказуемая планета!

— Этот Орден означает, что вы — один из избранников Матери. Для вас уже забронировано место Там, Где Находится Успокоение Матери. Это то, за что любой лиффанин с готовностью отдаст свою жизнь. Вы и еще девять или десять награжденных Немеркнущей Благодарностью Матери представляете все, что составляет смысл нашей религии. Матери с пеленок учат своих детей подражать вам. Священники служат службы в вашу честь. Эта мастерская станет национальной святыней, местом паломничества. Так что у вас есть все основания быть счастливым.

— Как я могубыть одним из избранных Матерью, если я даже не верю в… Ох!

— В чем дело?

— Дело в том, что я только что осознал, почему не чувствую себя счастливым. Потому что не я избрал Мать, а она — меня.

— Все правильно, так и должно быть.

— Великолепно. Это означает, что независимо от того, хочу я или нет, я являюсь субъектом Материнского Права.

— Но вы и так всегда были.

— Но не в такой форме. Не так, как сейчас. Что беспокоит меня больше всего, так это то, что я до сих пор не знаю, что такое Материнское Право. Минуточку… минуточку… Куда это я задевал «Книгу Гарта Гар-Муйена Гарта»?

— Вон она лежит на вашем рабочем столе. Прошу…

Целых двенадцать часов, последовавших за этим, Джон не отрываясь читал «Книгу Гарта». Архаический лиффанский язык, на котором она была написана, наполовину снизил обычную для Джона скорость чтения.

Читая, он выделил подчеркиванием некоторые места. Некоторые из них были такие, которые ему понравились. Как, например, вот это: «Возможно все. Рано или поздно свершится все. Не просто произойдет, а должно произойти. Поэтому наш долг по отношению ко всем живущим состоит в том, чтобы сделать как можно больше из того, что возможно; а возможно все».

В другом подчеркнутом Джоном абзаце говорилось: «Любое свершение является либо созидательным, либо разрушительным. Между ними не существует ничего другого».

Подчеркнуты были и другие места, как например: «Каждый созидательный акт есть акт любви. Разрушительный акт равносилен страху»; «Для созидания постоянно требуется жертвовать чем-то своим, поэтому вы постоянно будете жертвовать собой. Это и есть то, что называется Любовь»; «Разрушение — банкротство, оно происходит тогда, когда тебе нечем пожертвовать своим собственным, и это называется боязнью»; «Все, что не любовь, — страх».

Однако в большинстве своем подчеркнутые Джоном места вызывали беспокойство и даже в определенной степени пугали его. Они по меньшей мере свидетельствовали о том, что, прожив на Лиффе вот уже семь лет, он так и не научился понимать эту планету и ее народ.

Например, его недоумение вызвало такое место: «В самой натуре любви заключена экспансия, стремление объять как можно большее, захватить и прижать к любящей груди как можно больше. Любовь Матери, являясь совершенством, всегда стремится объять все сущее, даже то, что отрицает Ее любовь». Смысл этих двух предложений был кошмарен.

— Мне нужно переговорить с Патриархом, — такой вывод, возникший у него по прочтении «Книги», Джон высказал Тчорнио. С этим он и вышел, взяв с собой «Книгу Гарта Гар-Муйена Гарта» с подчеркнутыми местами.

* * *
— Разумеется, сын мой, — приветливо ответил ему Патриарх. — Мне всегда доставляет удовольствие разъяснять трудные места в Писании. И мне особенно приятно дать такие разъяснения кавалеру Ордена Немеркнущей Благодарности Матери.

— Спасибо, владыко. — Джон раскрыл «Книгу Гарта». — Я пометил места, толкование которых вызвало затруднения. Вот, например, одно из таких мест.

— Ах, да! — Воскликнул Патриарх, бросив беглый взгляд на раскрытую книгу. — Экспансия совершенной любви. Но почему вас беспокоит это место? Его значение вполне понятно.

— Значение-то вполне понятно, отче. Что меня беспокоит, так это его смысл.

— Неужели?

— Да. Смысл Любви Матери заключается в том, что Мать любит насильно даже тех, кто не любит Ее по своему выбору.

— Именно так.

— А теперь вот это место: «И посмотрела Мать на своих чад, и сказала: „Хочу, чтобы кто-нибудь сделал этих несмышленышей послушными“», смысл которого является настолько сильным, что идеологически оправдывает крестовые походы, инквизицию; по сути, это — идеология религиозного империализма.

— Сын мой, вам никогда не хотелось стать профессиональным теологом?

— Нет, отче, никогда.

— Жаль. Похоже, Мать наделила вас огромным талантом к теологическим изысканиям. Было бы просто стыдно пренебрегать таким даром.

После нескольких часов беседы с Патриархом Джон возвращался домой, еще более обеспокоенный, чем до этого. Все его самые мрачные предчувствия полностью подтвердились.

* * *
— Материнский волос! — удивленно воскликнул кто-то, когда Патриарх вошел в комнату. — Что ты делаешь здесь в такое время?

— Я только что разговаривал с этим Джоном Гар-Террэном Харленом.

— Ах да, с Джоном. Умен, не правда ли?

— Даже чересчур. Несколько недель тому назад я дал ему «Книгу Гарта Гар-Муйена Гарта», и теперь, прочитав ее, он вычислил весь наш план.

— Он что, знает, что мы собираемся сделать?

— Да, но он не осознает того, что он это знает. Он обеспокоен толкованием некоторых мест в «Книге», но для него этого вполне достаточно.

— Тогда он все-таки не знает, что именно мы собираемся предпринять?

— Нет, не знает. Но он знает, почему именно мы собираемся сделать это, а это тоже плохо. Нам придется повнимательнее присмотреть за этими Гар-Террэнами. Они могут стать опасными.

* * *
— Ходы коня составляют прямой угол: две клетки в одном направлении, одна — под прямым углом к первому. Понял? — Ансгар Соренштайн пытался обучить Тчорнио игре в шахматы.

— Но почему он так странно ходит? — Тчорнио оказался не самым понятливым учеником, каких приходилось видеть Ансгару.

— Материнский нос! Как я могу знать, почему именно?! Он так ходит, и все тут!

— Как учитель, — вмешался Джон, — брат Ансгар представляет собой великолепную картину нетерпеливого далбера.

— Нет-нет, — возразил Тчорнио. — Это я такой непонятливый ученик.

Эта перепалка могла продолжаться еще много часов, но в комнату вбежал запыхавшийся Пиндар Смит, который принес известия, сразу же положившие конец шахматным изыскам.

— Я прямо от генерала Гарта, — сообщил он возбужденно.

— Ура генералу Гарту! — вскочил Ансгар. — Что он хочет сообщить нам на этот раз?

— В его донесении говорится о том, что радары обнаружили космический флот, идущий по направлению к Лиффу.

— Боже мой! — воскликнул Джон. — Они уже здесь — на целых три года раньше, чем мы их ожидали!

Когда они спешно выбегали из комнаты, Ансгар, несмотря на важность момента, все же нашел время прокомментировать:

— Все это только подтверждает одну старую поговорку.

— Какую? — спросил его Джон.

— Помнишь, — «Если что-то может пойти не так, оно обязательно так и получится».

— Вы, сэр, клоун сына далбера.

Они сели в свои машины и на полной скорости помчали на испытательную площадку.

23

Адмирал Беллман с удовольствием потягивал чай, пребывая в необычно хорошем расположении духа, как вдруг зашел адъютант и доложил:

— Сообщение с Лиффа, сэр!

— О боже! И почему всегда бывает так, что о каждом кризисе на этой проклятой планете мне докладывают именно в то время, когда у меня чай, а, Гарри? Можно подумать, что кто-то делает так специально.

— Так точно, сэр! — щелкнув каблуками, подтвердил адъютант. Оставив пакет на столе адмирала, он возвратился в приемную.

Адмирал не прикоснулся к шифровке до тех пор, пока не закончил чаевничать.

— Доклад находился в пути с Лиффа целых двадцать пять дней, — успокаивал он себя. — О чем бы там ни шла речь, он может подождать, пока я не закончу пить чай.

Прочитав доклад, он воскликнул:

— Боже мой, слишком поздно! Они вылетели неделю назад.

Затем долго сидел в задумчивом молчании.

В докладе говорилось:

«Заново пересмотрите все оценки времени, которое требуется для реализации лиффанского проекта. У них уже есть флот в количестве по крайней мере в двадцать пять кораблей. Предупредите всех, кого это касается, чтобы приближались к Лиффу с максимальной осторожностью. Направьте дипломатов, чтобы оговорить условия приема в Федерацию. Харлен».

24

— Мы входим в систему Лиффа, сэр, — доложил навигатор голосом, который интерком лишил каких-либо интонаций и эмоций.

— Спасибо, — ответил капитан Бэйли. Он щелкнул тумблером, и шум интеркома угас.

Хотя внешне это ничем и не проявлялось, капитан Бэйли был весьма озабочен. Это было его первым серьезным заданием — провести караван из двухсот судов, и пессимистическое начало, затаившееся где-то глубоко, на самом дне его души, подсказывало ему, что должно произойти что-то весьма неприятное. В принципе, задание было простым по своей сути, — провести и обеспечить безопасность выполнения программы двумя судами, до отказа набитым учеными, но ни один из флотов Федерации такого размера никогда еще не приближался так близко к территории противника; поэтому могло случиться все что угодно. Сложность ситуации усугублялась еще и тем обстоятельством, что одним из пунктов задания предусматривалось детальное изучение захваченного корабля противника. Капитану Бэйли действительно было о чем тревожиться.

Сигнал интеркома прозвучал как надоедливый овод. Проклятье! И почему это его не оставят в покое? Почему ему не позволяют хоть на минуту предаться в спокойной обстановке невеселым мыслям? Он включил тумблер и прорычал:

— Бэйли, слушаю. Что там у вас еще?

— Капрал Рич Хэлн, сэр; пост дальнего обнаружения. — Единственным различием между этим металлическим голосом и голосом навигатора заключалось в том, что на этот раз голос, казалось, готов был захлебнуться.

— Слушаю, Хэлн. Что вы хотите? — То, что интерком вне всякого сомнения превратит его голос в какое-то подобие жестяной абстракции, что и так всегда его раздражало, сегодня тем более вряд ли могло способствовать восстановлению утраченного спокойствия.

— Экран D-1, сэр. Зафиксировано от трехсот до четырехсот кораблей, дистанция максимальная.

Автоматически, не прерывая разговор, Бэйли нажал кнопку с надписью «Все корабли — Главный штаб». Сквозь шквал звонков включившейся сигнализации он продолжал разговор с капралом:

— Чьи они? Вы опознали их?

— Нет, сэр. Я никогда не видел ничего подобного. — Хэлн был включен в состав экспедиции главным образом с учетом уже имевшегося у него личного опыта, полученного семь лет назад на борту «Террэн бивера». Если бы он смог четко опознать приближающийся флот как принадлежащий противнику, то тогда не было бы никаких проблем — только бой, в отношении положительного исхода которого у капитана Бэйли не было никаких сомнений. Но поскольку принадлежность флота не была определена, то все, что оставалось капитану Бэйли — это разрешать новые проблемы. Это могли быть корабли противника: то, что их конфигурация была незнакома Хэлну, еще ничего не говорило, поскольку его опыт ограничивался всего лишь одной встречей с одним кораблем. Но это могли быть корабли и дружественно настроенного флота; кроме этого, они могли принадлежать ранее неизвестной расе. Иными словами, число возможных вариантов было бесконечным.

— Капитан Бэйли! Вы еще на связи?

— Ох, извините, Хэлн. Я думал… Какая у них скорость, Хэлн?

— Ноль, запятая, один три от скорости света, стабильна. Отставить! Вот как раз сейчас, сэр, они начинают разгон.

— Это значит, что они обнаружили нас. Какой у них выхлоп?

— Похоже, что у них нет выхлопа, сэр. — Не говорите глупости. У них обязательно должен быть выхлоп, раз есть ускорение.

— Так точно, сэр. Но он не фиксируется на экранах, сэр.

— Это что-то новенькое. Гммм… Спасибо, господин Хэлн. Конец связи. — Капитан Бэйли снова выключил тумблер и, встревоженный еще больше, чем был до этого, заторопился на командный мостик.

* * *
Оба флота встретились через час. Корабли Федерации перестроились в боевой порядок; все системы защиты были приведены в полную готовность, все системы нападения полностью заряжены и нацелены в сторону приближающегося флота. Тот в свою очередь перестроил свои порядки, для чего требовались использование весьма сложных математических операций; это привело капитана Бэйли в еще большее уныние.

Было похоже, что ни один из командиров не желал сделать залп первым, хотя защита флота Федерации была рассчитана таким образом, чтобы нанести противнику сокрушительный удар даже после первого залпа с его стороны. В то же время, неизвестный флот не отвечал ни на один из общепринятых сигналов связи, что было еще одним плохим признаком.

Но и этого мало — был еще один, самый плохой признак. Неопознанный флот двигался теперь в обратном направлении с той же скоростью, с какой продвигался вперед флот Федерации. Это было плохим признаком хотя бы уже потому, что такое было просто невозможно даже теоретически, а все невозможное всегда выглядит зловеще.

— Сэр, не угодно ли взглянуть на экран этого локатора? — Молодой оператор выглядел настолько же встревоженным, насколько чувствовал себя капитан Бэйли.

Бэйли подошел к шару экрана. То, что он там увидел, заставило его поморгать, ущипнуть себя и чертыхнуться:

— Будь я трижды проклят!

Корабли противника выстроились в порядок, изображавший на фоне бескрайней Вселенной слова на языке Терры: «Добро пожаловать на Лифф!»

25

— Конечно, как только мы увидели вас на экранах радаров, то сразу поняли, что это — флот Федерации, и решили преподнести вам маленький сюрприз.

Так Джон Харлен объяснял случившееся капитану Бэйли двенадцать часов спустя.

— Еще парочка подобных сюрпризов, и я кончусь. Такие шуточки в натуре, когда с каждой стороны вовлечена не одна сотня боевых кораблей, это для меня уж слишком. Да, кстати, откуда вообще взялись эти корабли? Мне представлялось, что на этой чертовой планете цивилизация вообще находится в зачаточном состоянии.

— Да, именно так и было в действительности, но лиффане очень быстро все познают. Они построили этот флот буквально из ничего всего за три года.

— Нет, это просто какая-то фантастика!

— Э-э, да вы не знаете еще и половины всего. До самого сегодняшнего утра мы даже не подозревали, что у них есть такой флот — как по количеству кораблей, так и по их вооруженности. Им удалось создать все это даже не ставя нас в известность.

— А почему такая секретность?

— Собственно, никакой секретности я в этом не вижу. Мы просто не обратили внимания на тот факт, что они вообще занимаются созданием этого, поскольку были твердо уверены в том, что они обязательно должны повторить весь пройденный человечеством многоступенчатый процесс от примитивных ракет к более сложным образцам, а уже потом к космическим кораблям как таковым. И вот именно такой процесс мы и старались им навязать. И у нас даже в мыслях не было, что они обойдут стороной весь привычный для Федерации процесс развития. Неудивительно поэтому, что мы не заметили никаких признаков создания таких сложных систем, созданных, кстати сказать, с использованием неоткрытых пока в пределах Федерации законов.

— Да, все это выглядит весьма странно.

— Но как бы там ни было, это справедливо. И я очень доволен, что лиффане наши союзники.

* * *
Хард Гар-Олнин Саарлип страдал из-за противоречий между двумя принципами лояльности. Он знал, что вскоре Лиффу будет сделано официальное приглашение вступить в Терранскую Федерацию. Как премьер-министр он вне всякого сомнения должен будет возглавить делегацию Лиффа на переговорах; таким образом, будущее его планеты будет находиться в его руках. И главная его обязанность будет добиваться того, чтобы достигнутое соглашение не противоречило интересам Лиффа.

С другой стороны, он являлся также и членом Федерации. Он очень хорошо помнил то произошедшее семь лет назад событие, когда он принял присягу на верность Федерации. И если бы не Федерация, он до сих пор был бы самым заурядным уголовником; возможно даже, что к данному моменту был бы даже казнен. Таким образом, всем, чем он сейчас обладал, в том числе и нынешним высоким постом, он был обязан Федерации.

И если вдруг в процессе переговоров возникнет вопрос, по которому позиции Федерации и Лиффа не совпадут, то какой стороне он должен сохранять лояльность? И если вдруг ему придется пренебречь интересами одной стороны в пользу другой, то кого ему следует предать в таком случае? Или, возможно, есть какой-то способ обойти конфликт вообще?

Как долго ни думал Хард над этим вопросом, выхода из положения он так и не нашел. Наконец он оставил свои бесплодные раздумья и обратился к Патриарху с вопросом, как ему быть.

Его Преосвященство Патриарх и Отец Отцов четко втолковал ему, как поступать.

26

В течение месяца, пока ученые разбирались с кораблем Мигрантов, флот Федерации находился на земле. Многие офицеры переквалифицировались на это время в преподавателей, обучая лиффан сложному искусству ведения войн в космосе, а рядовые были предоставлены самим себе и праздно слонялись по Лиффдаргу и близлежащим селам.

Район города с красными фонарями переживал свой самый значительный экономический бум за всю историю планеты, и маленькие сестры настолько разбогатели, что смогли создать свою собственную гильдию — Гильдию Развлечений. Мать Бальния, например, вскоре стала самой богатой женщиной Лиффа, что в свою очередь стало поводом для парламентского расследования, которое захлебнулось в потоке гомерического смеха после того, как в своем эксклюзивном интервью самой популярной на Лиффе газете «Кроникл» Бальния, не упуская ни малейшей пикантной подробности, поделилась с хроникером о том, как подкупала каждого члена комиссии по расследованию ее, Бальнии, деятельности.

Лиффанский Флот был официально аттестован как Королевский Лиффанский Космический Флот — сразу же, как только Король Осгард, генерал Гарт, капитан Бэйли и Джон Харлен засвидетельствовали, что он может самостоятельно вести любые межпланетные войны. Впервые за всю историю Лиффа генерал Гарт стал адмиралом Гартом.

Представители флота Федерации особенно заинтересовались необычными силовыми установками и системами оружия, которые были разработаны для КЛКФ.

— Во многих отношениях эти парни намного опередили нас. И я нисколько не удивлюсь, если завтра они создадут оригинальный образец сверхсветового двигателя. Собственно, я точно так же не удивлюсь, если вдруг станет известно, что они уже создали ССД и используют его для чего-то другого. Да, нам действительно повезло, что они на нашей стороне.

Это был месяц идиллий, которые изредка прерывались обычными трениями, всегда возникающими там, где появляется много молодых упакованных баксами парней, слоняющихся без дела в незнакомом городе. Несколько таких праздношатающихся, нахлебавшись несколько выше меры лиффанского вина, шумной гурьбой ввалились в Храм; другие попали в неприятную ситуацию, ошибочно приняв благопристойных женщин за маленьких сестер; иногда случались и драки, но чаще — мелкие стычки. Но в общем лиффане и федералисты не имели особых претензий друг к другу.

К концу месяца прибыл курьер с Терры, привезший все необходимые аккредитационные документы, свидетельствующие о том, что Джон Харлен назначается Чрезвычайным и Полномочным Послом Федерации на Лиффе.

— Ну как я могу быть послом, доктор? Ведь я ни уха ни рыла не понимаю в дипломатии.

— Не забывайте, Харлен, что вы — национальный герой, — объяснил доктор Джеллфт. — И вам вовсе не нужны какие-то особые познания в области дипломатии. Дипломатия — это всего лишь тормоз, паллиатив, мешающий истинно человеческому взаимному доверию. Вы и лиффане не нуждаетесь в них. В сложившейся ситуации направить на Лифф дипломата было бы просто оскорблением для местных властей.

— В вашей аргументации присутствуют значительные изъяны.

— Изъяны бывают всегда и везде. Ну и что из этого? Вы все равно являетесь более подходящим кандидатом на пост посла, чем любой профессионал со значительным дипломатическим стажем. И мне все равно, имеются ли в моих объяснениях изъяны, поскольку сам факт остается фактом, и от этого никуда не уйти.

Первым официальным актом посла Джона Харлена после вручения верительных грамот было приглашение Лиффа вступить в состав Федерации. Король Осгард ответил в нескольких словах что-то о торговых соглашениях, взаимных пактах о ненападении, о культурном обмене и прочих обычных в таких ситуациях вещах. Вторым официальным актом посла Джона Харлена явилось планирование серии саммитов для обсуждения торговых отношений и т. п.

Этот месяц мира был внезапно прерван появлением в поле зрения космической обороны Лиффа Мигрантов.

27

Когда его нащупали радары, флот противника был в трех днях хода от Лиффа.

— В этом флоте по крайней мере тысяча кораблей, — встревоженно сказал адмирал Гарт. — Они выглядят на экране как мухи, роящиеся вокруг головы далбера.

— Тысяча у них и пятьсот у нас, — спокойно ответил ему капитан Бэйли. — С учетом того, что мы имеем упреждение в три дня, то соотношение сил примерно равное.

Флот пришельцев действительно напоминал рой мух у головы далбера. С точки зрения представителей Федерации, он выглядел как рой мух в жаркий летний полдень где-то на ранчо с большим стадом коров, но общее впечатление от вида множества кораблей, сконцентрированных в относительно небольшом объеме, было примерно одинаковым. В любом случае, в тот первый день, когда их обнаружили, пришельцы представляли собой практически идеальную цель.

Лиффане нанесли удар первыми. Применив лучи Прессора дальнего действия, они заполнили пространство на пути флота противника минами и термоядерным оружием, которое предоставил флот Федерации. Тысячи лиффан наблюдали в телескопы за развитием этого первого удара, и те выкрики восторга, которые вызывал каждый новый взрыв, были слышны буквально по всей планете. И когда после дюжины таких взрывов Мигранты изменили порядок строя с тем, чтобы рассредоточиться и занимать по возможности больший объем пространства, по планете прокатился взрыв возмущения, такой же мощный по силе, как и предыдущие возгласы восторга.

Тем временем Королевский Лиффанский Космический Флот занял позиции за внешними пределами Лиффанской планетной системы.

— Игра войны заключается в том, — не уставал объяснять Джон Харлен каждому, кто соглашался слушать его, — что сильнейшим ударом является атакующий; но сильнейшей позицией является оборонная. Очень важны внезапность, преимущества собственной территории, атака с нескольких направлений, и в данном случае вся эта троица работает на нас. Что же касается преимуществ на стороне противника, то они ограничиваются лишь превосходством в боевой мощи, и нам потребуется всего несколько внезапных атак, чтобы изменить этот перевес в нашу пользу.

Война — это игра, такая же игра, как и шахматы. Как и в шахматах, на войне игроки имеют свои излюбленные ходы. Самой верной оценкой эффективности первого хода являются контрдействия противника. В данном случае в качестве ответного хода, который предприняли Мигранты, была массированная атака с их стороны в виде направления к Лиффу множества снарядов.

Лишь немногие из этих снарядов прорвались сквозь внешнее кольцо обороны лиффан. Большинство было выведено из строя еще на подходе к кольцу, причем совершенно без красочных взрывов и тому подобных вещей, а самыми простыми камнями, палками, обрубками металла и прочим мусором, способным сделать дело; весь этот мусор был выведен на пути подхода снарядов противника лучами Прессора. Некоторые снаряды были отклонены лучами Прессора от маршрута и возвращены на корабли, из которых они были запущены. Что же касается тех снарядов, которым удалось прорваться сквозь оборону, ощутимый ущерб был нанесен только в одном или двух случаях. Плотность населения на Лиффе очень низка, и даже если бы все снаряды попали на его поверхность, то и в таком случае последствия не были бы катастрофическими. Единственное прямое попадание пришлось на Сполниендарг — небольшое сельскохозяйственное поселение у подножья Северных гор. Конечно, город был разрушен до основания, и все его полторы тысячи жителей погибли, но потери со стороны противника были куда более значительными; к тому же, он располагал гораздо меньшими ресурсами.

Хотя постоянные бомбардировки планеты продолжались и на следующий день, общее состояние духа лиффан было вполне оптимистичным. Распространившееся в народе выражение «Мы выбьем этих проклятых Матерью отродий далберов из обетованного Матерью неба» в точности отражало состояние его духа.

В то же время, настроение тех, кто непосредственно защищал планету, заметно мрачнело на протяжении всего следующего дня. Дело в том, что очень скоро стало очевидным, что предварительные оценки огневой мощи противника сильно расходились с реальностью. Оказалось, что у Мигрантов была не тысяча кораблей, а где-то близко к двум тысячам. При приближении в полдень флота к Лиффу угроза стала настолько осязаемой, что Джон Харлен прекратил объяснять всем искусство войны и перешел к выразительным, хотя и бесполезным лозунгам. Тот факт, что несмотря ни на мины лиффан, ни на их собственные развернутые на сто восемьдесят градусов ракеты противник и не подумал изменить курс в сторону Лиффа, единодушно расценивался как зловещий признак.

Передовой отряд кораблей противника достиг пределов планетной системы наутро третьего дня. Он состоял из примерно трехсот разведывательных кораблей, похожих на тот, что семь лет назад был уничтожен «Террэн бивером» и на захваченный Народной Армией перед поражением Комитета.

Разведчики беспрепятственно пересекли орбиту Большой Сестры, самой дальней планеты, не обратив внимания на то, что за Большой Сестрой прячется сотня легких крейсеров.

Следующая планета по направлению к Материнскому Глазу была Малая Сестра — беспорядочное нагромождение скал, за которыми прятались пятьдесят кораблей-охотников. Малая Сестра была прямо по курсу кораблей-разведчиков, но вместо того, чтобы изменить курс, разведчики уничтожили планету, забрасывая ее бомбами до тех пор, пока от Малой Сестры и пятидесяти охотников на ней не осталось ничего, кроме облака не связанных между собой ионов, через которое корабли прошли без задержки.

— Боже мой! — воскликнул капитан Бэйли. — Эти охотники составляли двадцать пять процентов моего флота!

Адмирал Гарт пребывал в задумчивости.

— Почему они уничтожили Малую Сестру? — спрашивал он. — Почему они не обогнули ее? Что они за люди?

Разведчики двигались дальше, пройдя орбиты еще четырех планет, уничтожая все подряд, что попадалось на их пути, но не обращая никакого внимания на то, что имелось в стороне от маршрута и не пытаясь уничтожить то, что им не мешало; они шли, не снижая скорости, и вообще не делали ничего из того, на что рассчитывали защитники. А вслед за ними шел основной флот противника.

И вот наконец, когда основной флот вошел в систему, а разведчики пересекли орбиту Бедной Сестры, все вокруг разразилось кромешным адом. Расположенные на Бедной Сестре установки Прессора-Трактора посеяли хаос среди разведчиков, разрушив их боевые порядки вплоть до прямых столкновений между ними.

Сорок лиффанских кораблей с энтропийными установками на борту атаковали разведчиков с тыла, превращая энергию их двигателей в инертное олово и обрекая весь отряд на неподвижность и беспомощность. Ракеты, пущенные с кораблей Федерации, довершили разгром, и последующие три часа планета Лифф освещалась двумя солнцами — Материнским Глазом и догорающими кораблями-разведчиками.

Не обращая внимания на это, главные силы флота Мигрантов прошли мимо Большой Сестры, даже не затрудняя себя тем, чтобы снизить скорость.

Когда размер не только самого флота Мигрантов, но и тактико-технические данные входящих в него кораблей стал очевидны, тревога защитников перешла в откровенное отчаяние.

— Боже мой, вы только посмотрите на эти чудовища, — не переставая сокрушался капитан Бэйли. — И их почти две тысячи.

Типовой корабль Мигрантов — корабли-разведчики не были типовыми — был в длину приблизительно полторы мили, остальные его размеры соответствовали длине. У каждого корабля имелись угловатые выступы, которые явно являлись укрытием для орудий. Во всем флоте, не считая кораблей-разведчиков и вспомогательных судов, не было и признака наличия хоть одной прямой линии.

— Одно совершенно ясно, — резюмировал Джон Харлен. — Эти корабли созданы не для того, чтобы где-то приземляться. Любая разновидность атмосферы разорвет их на части, и по всему видно, что они просто не выдержат гравитации. Интересно… — С вдруг озарившей его догадкой Джон помчался в центр гражданской обороны Лиффа.

— Конечно, мы сможем это сделать, — ответил ему командующий центром, — но я не вижу, что это может нам дать.

— Но это не может нанести вред, не так ли?

— Нет, я не думаю, чтобы это могло нанести какой-то вред.

Совместным планом флота Федерации и Королевского Лиффанского Космического Флота предусматривалось нанести удар по флоту пришельцев с тыла после пересечения им орбиты Большой Сестры, однако от этого плана пришлось отказаться, поскольку стало ясно, что к тому времени, когда последний корабль противника пересечет орбиту Большой Сестры, передовые корабли уже приступят к атаке Лиффа.

— У нас нет шансов на победу, — капитан Бэйли был уже на грани истерики. — Их слишком много. Они слишком велики. Они… А, что толку говорить. Мы просто не в состоянии осилить их.

— Возможно, вы правы, — согласился с ним адмирал Гарт. — Но даже если мы не сможем одолеть их, мы по крайней мере у нас есть шанс геройски погибнуть. Сейчас я отдаю приказ об атаке, и к Матери весь намеченный план.

Флот защитников вышел из укрытий, в которых прятался. Его орудия сияли, как только что родившиеся звезды. Противник, все еще не принявший никаких мер к изменению курса или к снижению скорости, ответил на это таким обстрелом, что, казалось, само небо превратилось в смерть и разрушение. За первые десять минут сражения потери с каждой стороны составили по крайней мере по сто кораблей.

— При таком темпе они уничтожат нас в ближайшие тридцать минут, — мрачно констатировал Бэйли. — А нам, чтобы их уничтожить, требуется целых три часа. Боже мой, что там происходит на Лиффе?

Лифф в это время претворял в жизнь задумку Джона Харлена. Каждый луч Прессора, который только был на планете, направлял в космос непрерывный поток металлических цилиндров, каждый из которых разрывался задолго до того, как достигал вражеского флота.

— Оборона до последней капли крови, — с гордостью прокомментировал адмирал Гарт. — Лифф либо будет жить, либо умрет сражаясь. — Он высморкался, покраснел, затем продолжил: — Сегодня Мать может гордиться своими сынами. Лиффанский народ всегда будет… Мать! Посмотрите вон туда!

Корабли противника один за другим растворялись в облаках желтого пламени.

— У нас на вооружении нет ничего такого, что могло бы произвести такой эффект, — возбужденно воскликнул Бэйли.

— У нас тоже, — прокричал Гарт.

Флот противника стремительно рвался вперед. При достижении орбиты Бедной Сестры каждый корабль превращался в пламя. Но все же флот не прекращал своего упорного движения только вперед. Гарт и Бэйли давно уже вывели свои корабли из занимаемой Мигрантами зоны, и все же их корабли продолжали гибнуть. На протяжении восьми часов, пока защитники стояли и наблюдали, огромные корабли Мигрантов врезались в яркое желтое пламя, из которого ни одному из них не удалось вырваться.

— Это просто какое-то чудо, — прошептал Бэйли.

Адмирал Гарт объяснил все произошедшее очень просто:

— Желтое — цвет Матери.

28

— Да, все было действительно очень просто, — объяснил Джон на следующий день. — Как только я понял, что большие корабли не предназначались для входа в атмосферу, то вспомнил, что произошло с кораблем, когда к нему вовнутрь попала атмосфера. Те цилиндры, которые мы направили навстречу пришельцам, были наполнены не чем иным, как сжатым воздухом, вот и все. Мы привязали к цилиндрам гранаты, и когда они взорвались, из цилиндров вырвался наружу чистейший воздух Лиффа. И когда корабли стали входить в это облако, они просто окислились. Все так просто.

— Да, но у вас не было никакой уверенности в том, что это сработает, — заметил Бэйли.

— Правильно, но не было и доказательств того, что оно не сработает; и, поскольку мы все равно проигрывали и терять нам было нечего, то имело смысл попробовать.

* * *
— Сейчас? — спросил кто-то Патриарха.

— Почему бы и нет? Сейчас самое время.

— Сразу же после битвы?

— Конечно. Все выглядит так, как будто сама Мать обещает нам успех.

* * *
Празднование победы длилось пять дней и ночей. Были проведены процессии и религиозные церемонии с довольно сложным сценарием, показательные выступления представителей обоих флотов, гала-концерты старинной и современной музыки, не говоря уже о грандиозных по размаху банкетах, во время которых все были пьяны; на улицах продолжались нескончаемые танцы; кругом царили смех и радость.

Самым грандиозным событием празднеств явился грандиозный банкет в честь флота Федерации, который состоялся вечером пятого дня. Этот банкет, устроенный в амфитеатре Храма, привлек к себе буквально всех, кто только мог на нем присутствовать. Небольшая группка космофлотцев вынуждена была, правда, нести вахту, зато все остальные члены экипажей кораблей Федерации прибыли в громадный амфитеатр.

— Знаешь, что мне все это напоминает? — спросил Пиндар Смит, указывая на танцующих между столами маленьких сестер.

Доктор Джеллфт оторвался от кабноновой ноги, которую с наслаждением обгладывал, и сказал:

— Я еще закушу. Так что все это вам напоминает?

— Римские оргии, вот что.

— Пожалуй, нет, — вмешался Джон. — Лифф является чересчур пуританским для этого. Посмотри на всех этих священников и их прислужников на балконах. Мать не одобрила бы римские оргии, и поэтому они все здесь для того, чтобы не допустить ничего подобного.

У одного из столов возникло какое-то замешательство. Был слышен грубый мужской голос, девичий крик.

— Вот пожалуйста — кто-то еще считает, что находится на римской оргии, — прокомментировал Ансгар.

— Он слишком пьян, чтобы вообще чем-либо считать, — возразил ему Джон.

— Похоже, он положил глаз на эту танцовщицу, — добавил Смит.

— А вот и священник — тут как тут! — с триумфом в голосе объявил друзьям Джон. — Оргий на Лиффе просто не бывает. Мать их не одобряет.

Банкет грозил затянуться до бесконечности. Одно только угощение длилось больше трех часов — с тостами, речами и выступлениями артистов в перерывах между подачей бесчисленных блюд. А после этого началась самая настоящая попойка с соответствующими речами. Всем желающим была предоставлена возможность выступить с речью, а тех, кто не желал выступать — капитан Бэйли и Джон Хаолен, например, — тех просто вынуждали. Даже пьяный матрос, который до этого пытался что-то сделать с танцовщицей, и тот выступил с речью.

Бэйли начал свою речь так:

— Как вы все знаете, этот банкет является одновременно как праздничным, так и прощальным. Завтра после обеда мы возвращаемся на Терру. — (Шум голосов) — Наша миссия завершена и даже более чем завершена. Мы прибыли сюда, чтобы обследовать один корабль противника, а остались, чтобы уничтожить весь флот. А теперь самое время лететь домой.

Последнюю речь произнес премьер-министр Лиффа, Хард Гар-Олнин Саарлип. Это была самая краткая речь за весь вечер:

— Мне хотелось бы привлечь ваше внимание, уважаемые господа, — начал он, — к тому факту, что на балконах сейчас находятся Первый и Второй дивизионы Гвардии Матери, а двери заблокированы Третьим и Четвертым дивизионами. В соответствии с указом Короля Осгарда Гар-Осгардниена Осгарда и во имя Сокровенного Имени Матери я подвергаю вас аресту. С вами будут хорошо обращаться, но любые попытки сопротивления будут безжалостно подавляться.

Сделав такое объявление и избегая встречаться взглядом с Джоном Харленом, Хард покинул амфитеатр.

* * *
У караула, охранявшего в тот вечер корабли флота Федерации, настроение было прескверное. Огни амфитеатра, где происходил банкет, были хорошо видны с загородного холма, на котором размещался флот. К тому же, время от времени порывы ветра доносили звуки веселья, что было особенно невыносимо.

Один из сержантов чувствовал себя особенно подавленным:

— Как это так, — выражал он свое возмущение вахтенному офицеру, молодому лейтенанту Флота. — Почему они не сменяют нас, ведь мы уже отдежурили свои положенные шесть часов? Пусть бы мои ребята хоть к концу банкета успели.

Лейтенант пожал плечами:

— Давайте смотреть на вещи трезво, сержант. После шести часов зарядки, которая происходит там, — он показал рукой в сторону амфитеатра, — вряд ли найдется хоть один, способный нести не только службу, но хотя бы что-либо нести вообще.

— Но есть еще и другое, — возразил сержант. — Какого черта мы вообще охраняем эти проклятые корабли, да и от кого?

— Вы неправы, сержант. — Лицо лейтенанта приняло строгое выражение. — Мы охраняем эти корабли на Терре, мы охраняем их даже на Лунной базе, поэтому нет никаких причин, чтобы отказаться от их охраны здесь на Лиффе.

Их дискуссию, которая могла длиться до бесконечности, прервал внезапный стук в дверь. Когда сержант отворил ее, в караульное помещение игриво впорхнула стайка маленьких сестер.

— Нас направил сюда премьер-министр Хард, — заявила одна из девиц, — позаботиться о том, чтобы вы, мальчики, не скучали здесь в одиночестве, — с чарующей улыбкой закончила фразу другая.

Со стороны можно было заметить, если бы только нашелся кто-то желающий следить за происходящим, — что когда после очередного обхода стартовых позиций ракет караульный заходил для десятиминутного отдыха в караульное помещение, то обратно на пост уже не возвращался. Можно было бы заметить также, что звуки, доносившиеся из караульного помещения, становились все громче и оживленнее. И в конце концов можно было заметить, что на постах вообще не осталось ни одного караульного, охраняющего корабли, — все весело проводили время в караулке.

Собственно говоря, все это в действительности было отмечено. Через десять минут после того, как последний караульный зашел в караульное помещение, послышался еще один стук в дверь. Когда ее отворили, в караульное помещение вошел мужчина в форме майора Гвардии Матери.

— Это здание окружено дивизионом Гвардии Матери, — объявил он. — По указу Короля Осгарда Гар-Осгардниена Осгарда и Сокровенным Именем Матери вы арестованы. Ради Матери прошу вас не сопротивляться, мы не хотим никому из вас ничего сделать плохого.

* * *
— Это все моя ошибка, — продолжал сокрушаться Джон. В амфитеатре было уже темно, в нем уже не было ничего из относившегося к недавнему банкету, зато было много обескураженных мужчин.

— Да разве ты мог вообще предусмотреть такое? — Ансгар Соренштайн делал все возможное, чтобы хоть как-то успокоить Джона, но это никак ему не удавалось.

— Да, я действительно знал. Вот это-то и беспокоит меня больше всего. Ведь обо всем этом четко сказано в «Книге Гарта Гар-Муйена Гарта». Я знал об этом все время, но ничего не сделал, чтобы предотвратить это вероломство.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Мать их, вот что я имею в виду. Она хочет собрать вместе всех своих детей. И еще она хочет, чтобы кто-то заставил их хорошо себя вести. Религия Лиффа евангелическая по своей сути, и мы своими руками внесли вклад в первый межзвездный крестовый поход. И я знал об этом все время и не сознавал того, что знаю. Проклятье!

Успокоить Джона Харлена было невозможно.

* * *
Перед стартом Патриарх лично благословил каждое судно, Король Осгард произнес прочувственную напутственную речь.

— Весь Лифф восхищен вами, — сказал он. — Фактически, весь Лифф завидует вам. Не один из тех из нас, кто остается дома, отдал бы все, что у него есть, взамен на честь быть вместе с вами, выполнять вместе с вами благородную миссию — распространять Слово Матери среди неохваченных Ее благодатью чад. Но Воля Матери такова, что мы, выполняя свою задачу, должны остаться здесь, в то время как вам предстоит продвигаться вглубь космоса, обращая язычников в истинную веру и оставляя на своем пути Места Успокоения. Вперед же, воины, и помните, что весь Лифф молится за вас.

Затем храмовый хор спел национальный гимн. Последний его куплет был заглушен ураганным шумом двигателей. Корабли стартовали.

— Знаешь ли, — сказал Король Осгард, — мне никогда по-настоящему не верилось в то, что это когда-либо сбудется.

— С учетом этого вы сработали неплохо, — ответил Патриарх.

— Фактически во всем этом твоя личная заслуга. Я никогда бы не додумался спровоцировать восстание против себя самого. Если бы мне пришлось планировать эту часть операции, то я избавился бы от знати, подняв восстание против них, а не против себя. С такой светлой головой как у тебя Мать должна быть счастлива.

Патриарх улыбнулся.

29

— Шифровка от Джона Харлена с Лиффа, сэр! — доложил адъютант.

— От Харлена? С Лиффа? Невероятно! Ведь сейчас не время для чая. Все докладные с Лиффа поступают только во время чаепития. Ты уже должен был бы усвоить это.

— Так точно, сэр!

— Я просто шучу, Гарри. День сегодня был долгим и тяжелым, и если я не буду шутить, то должен буду кому-то угрожать, а у меня сейчас нет никого, кому следовало бы угрожать. Ах, да, чуть не забыл — эта шифровка. Не стоит беспокоиться, Гарри. Дай мне ее сюда. Я прочту ее по дороге домой.

Он запихнул шифровку в карман и быстро забыл о ней. И только поздно вечером, собираясь ложиться спать, он вспомнил наконец о ней, вынул из кармана и…

— Что за чертовщина! — выкрикнул он.

В шифровке говорилось буквально следующее: «Ведите себя хорошо, детки. Ваша Мать идет за вами».

— Что-то случилось, дорогой?

— Нет, ничего. Просто один лейтенант глупо пошутил.

* * *
Когда он проснулся на следующее утро, небо было сплошь черным от кораблей.



Оглавление

  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • 9
  • 10
  • 11
  • 12
  • 13
  • 14
  • 15
  • 16
  • 17
  • 18
  • 19
  • 20
  • 21
  • 22
  • 23
  • href=#t24> 24
  • 25
  • 26
  • 27
  • 28
  • 29