Алкины песни [Анатолий Степанович Иванов] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Анатолий Иванов Алкины песни

* * *
Каждый раз, когда мне случалось проезжать мимо небольшой, примостившейся на отлогом лесном берегу деревеньки Черемшанки, я слышал такую песню:

Может, весной, может, осенью звонкой,

Когда полыхают березки в огне, —

Ко мне, молодой и беспечной девчонке,

Любовь пришла ко мне.

Лети, моя песня, далёко-далёко…

Пусть голос мой слышит ночная звезда.

Я с милым простилась под елью высокой,

Простилась навсегда…

Песню эту пел иногда хор девушек, работающих на колхозном поле недалеко от берега. Но чаще в прозрачной тишине отчетливо звенел одинокий девичий голосок. Он о чем-то сожалел, грустил и радовался в одно и то же время.

Песня казалась мне странной, непонятной. Что-то было в ней недосказано, точно певцы пропускали всегда самый важный куплет. Или я не уловил, не разобрал его?

Проезжая Черемшанку, я каждый раз стал прислушиваться к голосам более внимательно. Я выучил песню, записал ее слова. И только тогда убедился, что куплета, который рассказал бы недопетое, — нет.

Может быть, я так и не разобрался бы в своих мыслях, связанных с песней. Может быть, я забыл бы о ней со временем. Только судьба забросила меня на несколько дней в Черемшанку.

И в первый же день я снова услышал знакомую мелодию.

— Послушайте, что это за песня? — спросил я маленького энергичного старичка, который оказался поблизости. Его звали, как я потом узнал, Максим Теременцев. Он вместе со мной послушал несколько минут льющиеся откуда-то сверху голоса и промолвил вместо ответа:

— А тут, заметьте, всегда поют…

— Кто же поет?

— То есть как кто? — старик с сожалением посмотрел на меня. — Известно кто… Она, Алка Уралова.

— При чем тут какая-то Алка? Там целый женский хор…

Старичок опять насмешливо осмотрел меня с ног до головы и проговорил:

— А как же? У нас всегда так. Сначала Алка, а потом обязательно хором.

Уходя, старик добавил:

— Там, за речкой, сено косят.

Это объяснение, однако, нисколько не помогло мне. Чтобы понять песню, надо было знать историю ее рождения, которая связана, в свою очередь, с историей любви Алки Ураловой и Сергея Хопрова. Вот она, эта история…

Полдень. Слабый ветерок нет-нет да и качнет лениво верхушки столетних елей и сосен. Тихонько зашумит лес, стряхивая с себя дремоту.

А под деревьями не шелохнется и травинка.

Неширокая дорога пышет жаром. Воздух пахнет расплавленной смолой.

По дороге медленно движется бричка, груженная свеженакошенной травой. На возу двое: широкоплечий, немного сутуловатый парень лет двадцати восьми, в порыжевшей от солнца сатиновой рубахе, без фуражки и худенькая девушка в простеньком синем платьишке. Волосы у парня курчавые, белые, глаза поглядывают откуда-то из глубины и кажется, что от них струится холодок. У девушки волосы гладко зачесаны назад и собраны там в небольшой тугой узелок.

Парень сидит на возу неподвижно, курит. Девушка лежит позади него поперек воза, заложив под голову загоревшие до черноты руки, почти не мигая, смотрит серыми, глазами в безоблачное небо, еле слышно поет о неизвестном гармонисте, который грустит об угасшей своей любви.

Жалобно льется мелодия и сразу глохнет в густом вязком воздухе. Парень бесстрастно дымит папиросой: песня, очевидно, его не трогает.

Девушка прервала песню, вздохнула, прислушалась к скрипу колес. И еще раз вздохнула.

А потом вдруг раскинула руки в стороны, чуть вскинула голову, точно отгоняя навеянную собственной песней грусть. Блеснули ее влажные глаза.

Не грусти ты, парень бравый,

Вечерком приди в дубраву.

Нам сыграешь, — мы споем…

А потом

От всех тайком

Мы куда-нибудь уйдем —

С тобой вдвоем…

На лбу и нижней губе девушки выступали капельки пота. Она стерла их тыльной стороной ладони и, секунду передохнув, запела еще звонче:

Брось грустить по ней, мой друже,

Я нисколько той не хуже —

Посмотри-ка на меня:

Обмилую,

Обцелую

Жарче пламени-огня.

Вот такая я…

— А-а-я-я-я-я… — долго звенело над лесом. Застоявшийся горячий воздух не мог заглушить песни, и она летела, летела над деревьями, как выпущенная из клетки птица.

Девушка прислушивалась, как все дальше и дальше уносились звуки, и, набрав в легкие побольше воздуха, скороговоркой повторяла:

Вот такая,

Вот такая,

Вот такая, парень, я…

И снова прислушивалась.

— Эх ты, Алка! Тебе фамилию бы не Уралова, а Оралова, — произнес парень, не поворачиваясь. — День и ночь у меня в ушах стоят эти твои… арии. Надоело. Силосную яму докончим, ладно… а потом скажу председателю колхоза — пусть другого помощника дает…

Алка примолкла.

Лес, между тем, кончился, показалась Черемшанка. Небольшая речка серебряно-чешуйчатой лентой огибала деревню. Тысячи солнечных бликов слепили глаза. Когда въехали на мост, Алка вскочила на ноги:

— Ну что ж… Прощай, Сергуша…

И прямо с воза, через перила моста прыгнула головой вниз в воду.