Кордова ковбоев не жалует [Роберт Ирвин Говард] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Роберт Говард Кордова ковбоев не жалует

* * *
До меня тут дошел слух, будто на днях в одном из салунов Финт-сити собралась целая толпа браконьеров: судили-рядили, как бы им сохранить в целости собственные шкуры, покуда они охотятся за бизоньими. А потом один малый возьми да и брякни:

– Размычались тут чисто бычки годовалые! Прямо мутит от вашего бестолкового блеянья! То про солдат толкуете – не дают, подлецы, нам, беднягам, развернуться как следует, то о команчах и апачах у вас головы болят: как бы те не добрались до наших драгоценных скальпов. Битый час одну и ту же жвачку жуете. Планы дурацкие строите, хотя все эти пустяки того не стоят, чтобы эдакий огород городить. И когда же в ваши головы садовые втемяшится наконец, что нам, честным браконьерам, куда меньше беспокойства от всех этих солдат и команчей с апачами, вместе взятых, чем от одного Брекенриджа Элкинса!

Вот она, людская предвзятость! Глядя на то, как браконьеры забиваются в щели, стоит мне появиться где-нибудь поблизости, иной сразу решит, что я держу на них зуб. А каких только мерзостей они не рассказывают про ту историю в Кордове?! Их послушать, так я себя там вел словно волк среди невинных ягнят. Тогда откуда, спрашивается, появились все эти дырки в стенах салуна «Алмаз», который послужил мне совсем неплохим фортом? По чьей милости мэр Кордовы пробил своей головой забор?

Кто хотел спалить лавку Джо Эмерсона только затем, чтобы выкурить меня оттуда? И вообще, кто первым затеял всю ту заваруху, развесив в общественных местах листовки оскорбительного содержания? А теперь те же самые парни корчат из себя невинно пострадавших. Нет, ну это надо же! Если вам попадется хоть один беспристрастный свидетель той истории, которому посчастливилось уцелеть, порасспросите его, и он наверняка подтвердит, что я вел себя достойно. Во всяком случае настолько, насколько может быть достойным поведение человека, в которого со всех сторон палят из револьверов около полусотни этих рассвирепевших живодеров, этих обдирателей бизоньих шкур.

До того раза я ни одного бизоньего браконьера и в глаза не видывал. Потому что никогда прежде не забирался так далеко на восток. В Нью-Мехико мы оказались вместе с одним типом по прозвищу Ром-Баба.

Мы с ним встретились в Аризоне, потом я застрял в Альбукерке, а мой приятель отправился дальше, прямиком в Финт-Сити. Правда, из Альбукерка мне пришлось смотаться раньше, чем я рассчитывал, причем в кармане у меня катался всего один доллар – остальные ушли на похороны трех парней. Бедолаги сперва шибко критиковали демократическую партию, а потом, чисто случайно, по очереди наскочили на мой охотничий нож. Жаль деньжат, конечно, да только я не из тех, кто бросает тела своих оппонентов на попечение местных общин.

Ну вот, выбрался я кое-как из города и потрусил к лагерям ковбоев на Пекосе в надежде подыскать там какую-никакую работенку. Но не успел я проехать и мили, как мне навстречу попался бродяга верхом на жуткой кляче. Парень пару раз перевел взгляд с меня на Капитана Кидда и обратно, а потом заявил:

– Ты – это он, не иначе. Никто другой просто не подойдет под то описание, какое он мне дал.

– Кто дал? – спросил я.

– Как кто? – удивился бродяга. – Ром-Баба, кто ж еще. Он вдобавок и письмо мне всучил. Для Брекенриджа Элкинса.

– Ладно, – сказал я. – Давай бумагу сюда!

Парень так и сделал. Записка оказалась что надо:

Дарагой Брикинриж! Тарчу низашто втюряге Ягуарьего Ключа а всивото перибросился стутошним пакойным шириффом парой кусочкофф ржававо жалеза аткуда мине была знать что потом этат старый пень грабанется галавой обкаминь и расколит сибе чирипушку Брикинриж. Атиперь они хатят сминя чистоганом Десять баксов штрафу аткуда уминя столько Брикинриж. Ностарик Гарнетт што с Аленьей пратоки задалжал мине какраз дисятку сдири снево далжок приизжай вызвалять миня изэтаво куринаво загона. Жратва тут савсем паганая Брикинриж. Патарапись.

Твой бизвины винаватый кампаньён, Ром-Баба, Иксквайр.

Ром-Баба вечно сам напрашивался на неприятности. У него просто не имелось такого врожденного чувства такта, как у меня. Но парень он был неплохой. А потому я завернул на Оленью протоку и взыскал должок со старика Гарнетта. Старый хрыч почему-то не желал расставаться с деньжатами. Он даже сильно прокусил мою левую заднюю ногу, пока я сидел на нем, выкручивая ему тот кулак, в котором были зажаты заветные десять монет. А когда я уже выезжал со двора, он вдруг бросился в свою лачугу, выскочил оттуда со здоровенным ружьем и принялся в меня палить. И палил не переставая, пока я не скрылся из виду.

Но я не стал обращать внимания на такое грубое нарушение правил гостеприимства. Все равно попасть в меня старый пень не сумел: наверно, у него слегка кружилась голова после того, как он наткнулся лбом на оглоблю, которая случайно оказалась у меня в руке, пока он поднимался с земли.

Я скрылся за поворотом, а Гарнетт все еще размахивал своим ружьем и