Признания в любви кровью написаны (СИ) [Nika_LiterWelt] (fb2) читать онлайн

========== Глава 1: Доброе утро ==========

Царящий в комнате мрак то и дело бессовестно нарушали вспышки света, витражи окон почти ежесекундно содрогались от грома, а по крыше отбивали особую мелодию капли дождя. Погода в ночь пред началом нового семестра предсказывала занимательный год. Кто знает, какие заговоры и непотребства происходят где-то в лесу или в этом злополучном маленьком городке, пока стихия бушует? Быть может, среди витиеватых лабиринтов деревьев в почву вместе с дождевой водой впитывается кровь, а гром заглушает крики умирающих в жутких мучениях.

Уэнсдей почти улыбнулась, но вовремя одёрнула себя: совсем сентиментальной стала, скоро разочарует себя из прошлого. Вроде как завела даже друзей и пользовалась подаренным Ксавье карманным компьютером, который приходилось при всех называть смартфоном. Совсем её чёрствая и поганая жизнь по наклонной пошла. Может, в обозримом будущем ещё дешёвую попсу под влиянием Энид слушать начнёт.

У неё даже главная героиня нового романа стала какой-то чудной. Перечитывая написанное, Уэнсдей с удивлением подмечала увеличение количества эмоций у героини. В предыдущей главе она и вовсе плакала! Да ещё и нашла над кем… над повешенной за хвост чёрной мёртвой кошкой. Скоро, вероятно, героиня начнёт хоронить отрезанные головы мертвецов и носить им на могилки цветочки. И сколько бы бумаги ни отправилось в мусорный бак в попытках изменить сюжет в правильном направлении, получалось одно и то же, лишь в иной обёртке. То героиня ревела, то пустила скупую слезу, а потом сидела в апатии неделю, то пыталась выколоть себе глаза… пришлось оставить всё, как есть.

А в новой главе и вовсе новая напасть появилась: к героине прилип какой-то идиот. Точнее, он не прилип, но их связало общее горе при расследовании… и почему-то при перечитывании новоявленных абзацев Уэнсдей заметила странную деталь: её персонаж испытывала некие чувства к партнёру.

Сначала девочка испытала рвотный позыв от осознания, какую ахинею написала, но потом обнаружила себя за продолжением сопливого бреда. Её героиня сочла напарника поневоле симпатичным и даже улыбнулась, когда он оттолкнул её от летящей пули, вместо того, чтоб одарить его злобным взглядом и буркнуть отстранённое «спасибо».

Уэнсдей убрала руки с печатной машинки и задумалась, куда приведёт сюжет персонажей в дальнейшем. И воображение наравне с мучительными пытками нарисовало поцелуй между героями. Быстрое, неуверенное касание губ в тёмном лесу, пока холодные струи проливного дождя щекотали их кожу и заставляли прижиматься друг к другу ближе, чтоб хоть чуть-чуть согреться.

Ошарашенная собственными мыслями, она медленно закрыла глаза, пытаясь избавиться от сопливых девичьих фантазий. Её книга выше какой-то пресловутой подростковой романтики.

Но почему-то образ не желал исчезнуть.

Наверное, за день она переутомилась… конечно, утомление — признак слабости, но иного объяснения этим глупостям Уэнсдей не могла отыскать. Либо частые переписки с Энид — иногда она отправляла подруге в день до пяти сообщений — оказали какое-то вредное влияние на её мозг. Иного варианта быть не могло.

И телефон, словно вспомнив, что существует, издал противный писк. Нехотя Уэнсдей открыла глаза и прочитала сообщение. Ей написал Ксавье краткое СМС: «Не спишь?». Сохранив на лице невозмутимость, она поколебалась с минуту, но медленно ответила: «Это твоё дело?».

Реакция последовала незамедлительно: «Значит, не спишь. Это хорошо», — и тут же дверь распахнулась, впуская Ксавье в комнату.

Растеряв дар речи от возмущения, Уэнсдей вскочила со стула и взглянула на яркую половину комнаты, где жила Энид. Там было непривычно темно и доносились лишь тихие посапывания давно спящей соседки. Только когда сияли молнии, помещение вдруг становилось каким-то радужным кошмаром.

— Сдурел?! — гневным полушёпотом спросила Уэнсдей, оглядываясь на спящую подругу.

— А что, мы давно не виделись. Ну, я не ждал, что ты будешь мне рада, — вновь сверкнула молния, осветив улыбающееся лицо парня.

— Ну, увидел? Можешь уходить. Я занята, — Уэнсдей присела обратно на стул, думая для вида вернуться за написание книги.

Почему-то рядом с Ксавье её одолела иррациональная неловкость. Как же глупо…

Превратив лицо в какой-то застывший камень, она вновь опустила пальцы на клавиши и стала писать лишь бы что.

— Дашь когда-нибудь по старой дружбе свою книгу почитать? — тихо спросил парень, и Уэнсдей поняла, что он уже стоял за её спиной.

— Если тебя привлекают описания пыток и отрезанные конечности, то, может, как-нибудь и дам прочесть какой-то отрывок.

— Я с радостью прочитаю. Хотя мне вот интересно… тебе вообще удобно писать в темноте? Не видно ж ни черта. Ещё наделаешь опечаток.

— Твои проблемы, что ты чертей не видишь, — откликнулась Уэнсдей и особо громко щёлкнула по клавише с точкой. — Мне удобно.

Сохранять привычную пассивно-агрессивную отстранённость, пока Ксавьер стоял за спиной, оказалось удивительно сложно. Дурные уголки губ пытались состроить некое подобие улыбки. Хорошо, что в темноте этого не видно.

— Может, ты всё же не против прогуляться по школе? Тёмные пустынные коридоры, гроза за окном… самое же оно, а, Уэнсдей? — парень наклонился к её уху и как-то по-идиотски, с придыханием, растягивал слова.

— Убирайся, — подавив дрожь, резко посоветовала ему она и максимально напряглась, чтоб не обращать никакого внимания на Ксавье.

— Ну, как хочешь, — мгновение спустя входная дверь хлопнула, Уэнсдей наконец убрала пальцы с печатной машинки, а исписанный лист, не желая его перечитывать, тут же забросила в мусорку.

Оттуда тотчас донеслись шорохи.

— Вещь, не вздумай это читать, — злобно процедила она и, убедившись, что новых звуков из корзины не доносится, пошла спать.

Только она забралась под одеяло, шорохи повторились. Очень тихие, но чуткий слух уловил и их.

— Кому я сказала?! — пригрозила Уэнсдей, и больше никто в баке не копошился.

***

— Доброе утро, соседка! — Энид трясла Уэнсдей за плечо.

— Кого-то убили? Или с чего оно вдруг доброе? — девочка открыла глаза и, больше не моргая, присела.

— Первый учебный день! Поторопись, сегодня будет весело! — подруга, уже накрашенная и одетая не в школьную форму, а в какое-то идиотское розовое платье и блестящую серебряную жилетку, спрыгнула с кровати. — Будет кого напугать кислой рожей! — добавила она и умчалась.

Уэнсдей дождалась, когда её шаги стихли, и тогда переоделась в школьную форму — не видела смысла выряжаться, как Энид. Да и непонятно, как новый директор, которого ещё никто не видел, относится к нарушениям дресс-кода.

Взглянув в окно, пришлось признать, что от ночной грозы и следа не осталось: светило слишком дружелюбное солнце и воодушевлённо щебетали птицы. Уэнсдей предпочла бы и дальше слышать завывания ветра, гром и стук дождя. К сожалению, обрадовать её новым ливнем мир не спешил.

Однако, когда она покинула свою комнату и уже направлялась в кабинет химии и ядов, её привлекла странная суматоха: все вокруг оказались встревоженными, кто-то нервно шептался по углам или даже плакал. Но всё самое интересное ждало Уэнсдей на улице: остальные ученики топтались во дворе. Сотни подростков налетали друг на друга, кто-то даже кричал или громко ревел, а учителя безуспешно пытались разобраться с царящим безумием.

Ситуация стала заинтересовывать Уэнсдей, но пока ничего особого на глаза не попадалось. Может, какое-то мероприятие… в прошлый раз она приехала в середине семестра и вполне могла чего-то не знать об обычаях этой странной школы. Или ученики замыслили какой-то бунт… всякое быть может.

Игнорируя всех, она двинулась в учебный корпус, но тут до её слуха долетел вой сирен полицейской машины. Мигом остановившись, Уэнсдей увидела среди толпы шерифа. Тотчас в голову пришло осознание, что дело серьёзное. Не желая привлекать внимание отца Тайлера, она развернулась на каблуках и стала распихивать плечами студентов, пока не дошла до очага — места, вокруг которого все и столпились.

Её взгляд опустился на кровь, такую чуждую в солнечную погоду, что растекалась по тропинке и стекала на ярко-зелёный газон. Трава с жадностью напитывалась чьими-то соками.

— Любопытно… — буркнула она себе под нос.

Но переведя взор дальше, Уэнсдей застыла: на брусчатке лежала в обычной полосатой пижаме Бьянка. Её глаза оказались закрыты, как у спящей, но полосы на одежде скрылись за кровью. Коротких волос также было не разглядеть: их напитала алая жидкость из пробитого черепа. Отсутствовали кисти рук: предплечья обрывались на запястьях, и из них торчали голые кости и лоскуты кожи с мясом.

Вглядевшись в изогнутые в вечном страхе губы, в тусклую кожу и в бездыханную грудь, Уэнсдей поняла, что её подруга была мертва. Кто-то совсем недавно её убил.

— За что?! — распознала она испуганный голос Ксавье где-то в толпе.

Обернувшись к нему, Уэнсдей заметила, что парень плакал.

Грудь кольнуло чувство, которое, кажется, называлось жалостью.

========== Глава 2: На месте преступления ==========

На шее Ксавье выступили вены — он явно пытался удержать поток слёз, но те всё равно катились по его покрасневшему от перенапряжения и боли лицу. Колкое чувство в груди нарастало — почти заставило Уэнсдей подойти к парню и что-то ему сказать, хотя она и не имела понятия, что именно. Но её вовремя в реальность возвратил оглушительный звук. Он доносился словно отовсюду — не получалось найти источник.

— Прошу всех студентов проследовать на занятия. Немедленно, — по участку пронёсся спокойный мужской голос, как у куклы или чудовища из дешёвого ужастика.

Оглянувшись по сторонам, Уэнс так и не поняла, откуда и кто так настоятельно просил всех удалиться с места преступления и проследовать на занятия, словно ничего не случилось. Неужели это новый директор?

На глаза так никто и не попался: её окружали только студенты и некоторые преподаватели. Хотя многие, как безвольные пешки, повиновались голосу незнакомца и стали удаляться, взволнованно обсуждая страшное происшествие.

Вскоре слух Уэнсдей уловил и голос шерифа: он разгонял всех, кто решил остаться. Она могла бы бегом скрыться, чтоб не попадаться на глаза отцу Тайлера, но это было бы неправильно. Просто взять и, как эта глупая серая масса, уйти на занятия, не разобравшись в произошедшем. Кто-то убил ученицу — про такое просто взять и забыть нельзя.

Игнорируя шум и гам вокруг, Уэнсдей опустилась на колени пред убитой, пытаясь запомнить все важные детали: положение тела, количество крови и форму надрезов на руках. По количеству неровных лоскутов кожи и мяса она быстро определила: убийца — не мастер. Может быть, новичок. Или это его особый почерк… Земля всяких извращенцев носила.

Уэнс нахмурилась, думая уже достать телефон из портфеля — эта штука могла в деталях запечатлеть Бьянку. Погибшую Бьянку…

Секундная слабина дала свои плоды: ей не хватило времени сделать фото.

— Эй, Аддамс, убирайся, — шериф появился прямо за её спиной.

Но Уэнсдей успела передать карманный компьютер Вещи — тот как раз прятался в её рюкзаке. Главное, чтоб успел незаметно ускользнуть. Он, конечно, достаточно умный, чтоб оставаться незамеченным, но на месте убийства в принципе безобидной сирены хотелось быть начеку на счёт всего. И не доверять даже навыкам Вещи.

— Бьянка была моей подругой, — выпалила девочка и, нахмурившись, обернулась к шерифу.

Самой себе она поклялась, что эмоциональный выпад — не более чем стратегия, чтоб отвлечь внимание на себя.

— Ты ей даже не родственница, — заметил мужчина. — Так что убирайся с места преступления.

— Дайте попрощаться с девочкой, — вмешался Ксавье, и Уэнсдей даже удивилась: думала, он, как и все, сдался и ушёл. Хотя его голос дрожал и надрывался, как у обиженного ребёнка — ещё немного, и убежал бы плакать в одиночестве.

Но, к удивлению Уэнс, парень остался на месте, хотя держал руки за спиной, а корни его длинных волос взмокли от пота. А красные глаза, как у безумца, готовились в любое мгновение выскользнуть из орбит.

— Мы не глупые, расследованию не помешаем. Отпечатков или чего-то другого, эдакого, мы не оставим, — продолжил он, и его голос вконец охрип: он громко, как умирающий туберкулёзник, прокашлялся.

— Так, как тебя… Торп, не морочь мне голову. Живо вон! Все! — мистер Галпин снял шляпу и почти взревел: так делает отчаявшийся зверь, загнанный в ловушку.

— Не будьте такими бессердечными! Дайте попрощаться с ней! — этот голос Уэнс никак не ожидала услышать: Энид, обнимаясь со своим парнем, громко всхлипывала, косметика радужными разводами размылась по лицу, но соседка была настроена решительно.

Занимательное сочетание. Может, как-нибудь пригодится для книги.

Словесная перепалка между Донованом и студентами продолжалась, но Уэнсдей не стала встревать в полемику. Пользуясь ситуацией, она напоследок ещё раз осмотрела тело убитой подруги и отыскала взглядом Вещь: тот скрылся за густой листвой с зажатым меж пальцев телефоном.

Отлично: вмешательство друзей ненамеренно упростило дальнейшее расследование. С фотографиями у неё было достаточно материала для детального изучения. Быть может, она ничего на них не найдёт — такой вариант хороший детектив тоже не должен исключать, — но шанс на нахождение новых важных деталей оставался.

— Я сейчас вас всех арестую за вмешательство в ход расследования, — распознала Уэнсдей средь гомона.

Она незаметно кивнула Вещи и поднялась с колен, состроив обычное пассивно-агрессивное выражение лица. С ним удобнее всего выбираться из всевозможных ситуаций. Даже из таких простых, как перепалка с дотошным шерифом. В которой она даже почти не участвовала. Просто сидела на коленях перед трупом и раздражала отца Тайлера — ничего критичного. Даже как-то скучно.

— Ладно, я и вправду опаздываю на урок, — она вперила взгляд в пустоту и пошла прочь.

— Неужели ты поумнела?! — восторженно воскликнул Донован и, улыбнувшись, обратно надел свою шляпу, напоминающую о его должности.

Вообще странное обстоятельство, как отца страшного чудовища не отстранили от полицейской должности. Уэнсдей до начала семестра была почти уверена, что ему на замену придёт кто-то другой. Но, похоже, в Джерико слишком уж мало людей. А никто извне не захотел бы обзавестись работой шерифа в окрестностях печально известного Невермора. Весьма логично, но слишком скучно. Хотелось смены обстановки с новым шерифом, которого ничего не роднило бы с Тайлером.

— Вы мне просто надоели, — не оборачиваясь, заявила Уэнс. Но всё же затормозила и взглянула на шерифа с подобием улыбки: точнее, с пугающим оскалом. — Поэтому не советую меня тревожить. Кто знает, может, теперь и в ванных водятся пираньи, — не дожидаясь ничьей реакции, она развернулась на каблуках и думала пойти дальше.

Но чья-то высокая фигура преградила ей путь. В мыслях даже промелькнуло, а не воскресла ли директриса Уимс, но глупое предположение мгновенно исчезло: на тропинке стоял широкоплечий статный мужчина, чьё лицо, поросшее несколько рыжеватой косматой бородой, делало его похожим на чародея из глупых сказок для глупых детей. А его озорные тёмно-синие глаза и причмокивающие губы только усиливали это впечатление. На фоне этого шутовского лика строгий костюм из пиджака, жилета под ним, застёгнутой до последней пуговицы рубашки, чёрного галстука и таких же брюк смотрелся нелепо.

Будто чучело вздумало на Хэллоуин приодеться в важного мужчину.

И тем не менее Уэнсдей даже невольно поклонилась ему — ведь столько всего слышала об этом человеке… Винсент Торп — отец Ксавье. Известнейший экстрасенс…

И что он забыл в Неверморе?

Незаметно скосив зрачки назад, она уловила, как кожа парня, ранее красная от слёз, вдруг позеленела, будто его отравили. Он что, боялся своего знаменитого родителя? Или повёл так себя от неожиданности?

— Когда я читал ваше досье, мисс Аддамс, я ожидал от вас большего. А не угроз шерифу, — стоило мужчине заговорить, как Уэнсдей поняла, что тот доносившийся отовсюду голос принадлежал господину Винсенту.

— Эта девчонка — главная заноза этой дрянной школы, — буркнул Донован, но отец Ксавье лишь хмыкнул.

— Из таких вот заноз вырастают великие люди, — произнёс он задумчиво. — Мисс Аддамс, вы можете идти. А с остальными студентами я, пользуясь своими полномочиями директора, хочу серьёзно поговорить.

— Ну, это как-то несправедливо… — неуверенно заметила Энид, но опустила взгляд в пол, стоило Винсенту глянуть на неё.

— С вами я хочу побеседовать в первую очередь, мисс Синклер. Я весьма строго отношусь к соблюдению дресс-кода… да и к выражению чувств на публику.

Девочка мигом отпрянула от своего кавалера, и её лицо залилось краской.

— Это я виноват! — прокричал исступлённо Аякс, и Энид бросила на него влюблённый взгляд.

— Поосторожнее с заявлениями, мистер Петрополус. Не то я решу, что это было чистосердечное признание в убийстве.

Повисло немое молчание, и Уэнсдей невольно дрогнула уголком губ: этот новый директор уже обещал много всего интересного.

— Папа, не пугай моих друзей! Так нельзя!

— В пределах этой школы я никакой вам не папа, юноша. Зовите меня мистером Торпом, как и положено, — процедил мужчина строго. Кожа Ксавье больше не была зелёной — но парень стал напоминать запуганного своей печальной долей призрака.

Уэнсдей с нарастающим интересом наблюдала за представшей картиной.

— Мисс Аддамс, я вас отпустил на занятия. Это был приказ, — Винсент даже не взглянул на неё, но Уэнс почему-то его словам повиновалась и почти бегом ушла с места преступления, не оглядываясь.

И только когда она уже открывала дверь в кабинет, её глаза защипало от осознания, что одной из её подруг больше не было в живых… а ведь ещё вчера она отсылала ей СМС, что хочет официально посвятить в члены клуба «Белладонна». До этого Уэнсдей было на это всё равно… но отныне посвящение в «Белладонну» будет иметь какой-то слишком горький вкус смерти.

И хотя она смахнула слёзы, легче на сердце не стало.

========== Глава 3: Начало сотрудничества ==========

Из памяти уже и вылетело, как сообщали о начале урока при директоре Уимс. Но в этот раз начало занятий ознаменовало оглушительное кваканье. Словно какой-то дурак во всех тёмных закоулках школы спрятал множество жаб. Уэнсдей поняла — отныне что-то квакать будет всегда. Новый звонок, который ещё сильнее подчеркнёт отличия Невермора от обычной школы.

Стоило признать — ей это понравилось. Быть может, когда глупые сопливые мысли оставят её, получится вдоволь оценить нововведения директора Торпа. Может, к следующему уроку уже эмоциональное состояние вернётся в норму. И позволит спокойно заняться расследованием… а то полный предрассудков шериф уж точно не справится с раскрытием истины. Или и вовсе окажется, что он убийца. Раз сынок — чудовище, то и нормис-отец мог быть с проблемами с головой. Хотя, с проблемами с головой почти все нормисы. Полные предрассудков существа, страдающие от своей завистливой натуры. Все люди — лишь серая масса, но нормисы — это уже нечто близкое к бездне, обычной пустоте. Тайлер почти смог переубедить Уэнсдей, но… всё быстро вернулось на круги своя.

Она склонилась над учебником химии с потемневшими от времени страницами, хотя совсем не понимала слов. Пелена разнобоя мыслей застилала очи, а колкая боль, сдавившая сердце, и вовсе лишала связи с реальностью. Проклятое низшее чувство грусти. Это неправильно. Ей должно быть всё равно на смерть какой-то сирены: лишь научный интерес мог доставать до сердца. Но вместо этого её терзала боль. Плакать, как обычным сентиментальным людишкам, не хотелось, но всё же неприятно.

Бьянка должна была сидеть за столом на три персоны рядом, а не лежать с отрезанными руками, пробитой головой и раной в груди во дворе. Хотя, наверное, её труп уже забрали. И уж точно ей не место в морге. Это Уэнсдей могла залезть в ледяную камеру и подумать там о чём-то высоком.

А ещё вскоре стрелки часов грозились сообщить, что прошло более половины занятия, но никто из друзей, оставленных директором на серьёзный разговор, так и не вернулся. Совсем не грустно, но их заметно не хватало на занятии. Как-то пусто, когда столько мест оставались свободны, а рожи присутствующих были перекошены либо слезами, либо глупыми ухмылками. И всё из-за убийства очень популярной ученицы…

Во рту появился странный привкус, который не удалось разобрать. Предположения, что кто-то натворил ерунды с реактивами, она тут же отбросила: пускай никто по-настоящему параграф не читал, но никто также не проводил мудрёных экспериментов под партами. Все колбы со странными жидкостями и материалами лежали за тёмными стёклами в шкафах. А кости, органы и кровь всяких зверей и вовсе прятались в антресолях под замком.

Вскоре Уэнсдей нехотя себе призналась: её настигла маленькая волна негодования. Хотя и самой стало тоскливо от смерти Бьянки, но это не отменяло того, что когда тот же Юджин чуть не умер и его жизнь висела на волоске, всем вокруг было плевать. Может, эти людишки даже о Бьянке на следующий день забудут. Создадут новую популярную девчонку в школе.

— Ну что, кто перескажет мне параграф? — Уэнс вскинула взгляд на преподавательницу, о существовании которой уже и забыла: до того она весь урок выводила мелким шрифтом десятки формул на доске и даже рисовала нелепые иллюстрации.

Химию вела жизнерадостная высокорослая вампирша из Румынии, которая никогда не носила ничего, кроме нарядов в цветочек, а тёмные волосы неизменно держала в пучке. Но после занятий её никто и никогда не видел. Кажется, Энид говорила, что по школе ходит предположение, будто в действительности Оана Мареш ненавидит свою должность, а хочет обратить всех в вампиров.

Разумеется, до событий прошлого года никто имя преподавательницы химии не очернял. Разве только некими связями с некоторыми вампирами. Любопытным было то, что зачастую те ученики были старше мисс Мареш.

Кажется, молчание стало тяготить учительницу и она с надеждой взглянула на Уэнсдей.

— Мисс Аддамс, а вы что скажете?

— Ничего, — и она опустила невидящий взор обратно в учебник.

— Ну что, прямо никто ничего сказать не может? Ну хотя бы в общих чертах…

— Взаимодействие металлов с неметаллами. И отдельная часть про взаимодействие металлов с кровью разных изгоев, — дверь со скрипом отворилась, и туда вошёл с учебником в обнимку Ксавье.

Мокрые и блестящие от пота волосы были собраны в гульку, а покрасневшие глаза на неестественно бледном лице — уже почти как у самой Уэнсдей — нервно скользили из стороны в сторону. А на губе появилась маленькая ранка.

— Замечательно, Ксавье, — учительница заулыбалась ярче, чем Энид, когда слышала новую сенсационную сплетню. — Можешь рассказать поподробнее.

— Конечно… — откликнулся парень, хотя Уэнс увидела, что его совсем не радовала необходимость отвечать. И всё же он рассказал всю тему, даже не сдвинувшись с порога.

— Молодец, Ксавье. И можешь садиться, — мисс Мареш кивнула на десятки свободных стульев в аудитории.

Стоило признать, что Уэнсдей обрадовалась приходу парня. Хоть одно вполне знакомое лицо, с которым можно пообщаться. И даже попереписываться… хотя пока она ещё не могла признать такой способ общения удобным. Общение в любом виде некомфортно, но переписки втройне. Хотя Ксавье явно так не считал… за лето он отправил ей больше сообщений, чем Энид. А казалось, что это она из цифрового мира не вылазит.

Уэнс не удивилась, когда из всего многообразия свободных мест Ксавье выбрал стул конкретно рядом с ней. Но лучше бы сел куда-то в отдалении… тогда бы Уэнсдей чувствовала себя не совсем одиноко на уроке, но и он бы не мешал ей. Да и ей просто не хотелось, чтоб он подсаживался… вот просто не хотелось, без причины. В одиночестве за партой думается легче, и она привыкла.

— Не замечала, чтоб ты химию жаловал, — всё же решилась отметить она, когда какой-то слишком уж обессиленный Ксавье положил голову на стол.

— Так и не жалую. Но как ты уже заметила, мой отец нынче директором стал, — он без желания поднял голову и устремил на Уэнс замученный взор.

— Он мне нравится.

Парень усмехнулся, хотя Уэнсдей сначала подумала, что он начал задыхаться. Всё-таки человеческие жесты такие странные и многозначительные…

— Думаешь, он типа как ты? Таинственный, умный, холодный к людям, но в душе мягкий и милый?

— Я думаю, что он как я. Умный, холодный к людям и ни в коем случае не мягкий и милый в душе, — заметила девочка.

— Ты его описала правильно, но не себя.

Уэнсдей решила, что разумнее будет просто проигнорировать эту фразу. Ей всё равно, какой её душу видит Ксавье. Да и кто-либо другой тоже. Может, людям нравится романтизировать тех, кто способен в бассейн к обидчикам брата запустить пираний.

— Я хочу узнать, кто убил Бьянку. И хочу этого урода уничтожить, — спустя несколько минут молчания снова завёл беседу Ксавье.

Хотелось сказать, что раз хочет, пускай занимается, но без неё — а она займётся без него, но слова застряли в горле. Быть может, если работать в команде, удастся раскрыть это дело в кратчайшие сроки. У Уэнсдей в руках Вещи был телефон с важными фотографиями, а Ксавье неплохо знал свою бывшую. Если это было единичное убийство, то стоило разузнать обо всех призраках прошлого и настоящего Бьянки.

— Меня же сегодня всё равно посвятят в «Белладонну»?

— Посвятят…

— Ну так вот, после собрания мы никуда не уходим. Обсудим всё, что знаем.

— А при свете дня в менее таинственном месте тебе не хочется, да? — его бледное лицо впервые за день озарила улыбка.

Уэнсдей тут же отвернулась и как можно холоднее ответила:

— Просто при свете дня слишком много лишних ушей.

— И всё же я буду считать это приглашением на свидание. У меня ведь убили бывшую, мой поганый отец стал директором и назревает какая-то ерунда. По-моему, это для тебя должно быть шикарными условиями, чтоб позвать меня на свидание.

— Не наглей. Я позову также Энид, — чуть ли не по слогам отчеканила девочка. — Будем все вместе сотрудничать. Два экстрасенса и оборотень.

Ксавье закатил глаза, но с его лица не сползла улыбка.

— Ладно, будем сотрудничать, — и он протянул ей руку.

После недолгих раздумий Уэнсдей её пожала. Ладонь парня оказалась сильной и очень тёплой. Даже горячей на контрасте с её ледяной кожей.

— Договорились.

— Договорились.

Комментарий к Глава 3: Начало сотрудничества

Так как я замечаю большое внимание к этой работе, то буду и дальше стараться выпускать главы почаще. Но всё-таки хотелось бы увидеть и побольше отдачи с вашим мнением в комментариях. Автор дружелюбный, да и слышать чужое мнение любит)

========== Глава 4: “Белладонна” ==========

Когда небо начало темнеть, становиться каким-то фиолетовым, а редкие облака озарило розовым свечением, Уэнсдей впервые за день взглянула наверх. Закат предвещал скорую ночь — время, когда никакое солнце не освещает тела убитых и не пытается соврать миру, что всё хорошо. Наконец лживый жёлтый шар заменит луна. Её красота скрывалась в том, что она никогда не врала… честно сообщала, что под её покровом могут происходить всевозможные ужасы. И никакой фальши, как у дневного светила. А всё-таки больше всего на свете Уэнс не любила ложь. Поганая сила.

Но хотя за окном стремительно темнело, тучи, как в прошлую ночь, не думали собираться. А Уэнсдей хотелось, чтоб дождь смыл утреннее происшествие. Всё равно, когда она уходила с занятий, уже место преступления всякими химикатами очистили, и найти там зацепки не удалось. Однако в воздухе продолжал витать ненастоящий, но прелый запах смерти.

Она стояла у окна и вслушивалась в стук часов где-то за спиной. Это помогало сосредоточиться. Но никакие часы не смогли спасти её от восклицаний соседки:

— Ого, сегодня мы официально станем членами «Белладонны»! — со своей половины комнаты радостно кричала Энид.

— Ага.

— Но без Бьянки… это совсем не то. Я раньше и не подумала бы, что мне её так не хватать будет! — уже слезливо продолжала распинаться Энид, но Уэнсдей не оборачивалась.

— Я тоже, — лишь коротко согласилась она.

— Ой, подруга, не ври! — голосок девчонки дрогнул в чём-то среднем между истерикой и смешком. — Тебе же на всех плевать. Только научный интерес, все дела… но за это я тебя и люблю, вот!

Уэнс опустила голову и, кажется, её уголки губ тоже дрогнули. Что ж, Энид по крайней мере, невзирая на свой ярко-розовый характер, не строила больше розовых предположений насчёт своей соседки. Хотя и на сей раз она ошибалась… теперь излишне очерняла её душу.

— Ладно, может, тогда уже пойдём? — переменилась оборотень спустя пару минут молчания. — Жизнь ведь продолжается. И сейчас вечер, могу ходить в красивой одежде! Вот, Аяксу точно понравится, — и она прыгнула перед Уэнсдей, нагло нарушая её личное пространство.

Но возмущения застыли в горле, и она лишь отошла на пару шагов и отвернулась. Слишком яркий наряд… ослепляет. Короткий топ в блестящих пайетках, поверх — белый пиджак и снизу такие же брюки. Небось на посвящении Энид даже выдадут особый плащ… какой-нибудь яркий и дурацкий, как расцветка попугая.

— Да, пошли. Вещь! — ей в подготовленный рюкзак тотчас юркнула родная рука, и Уэнсдей ушла, больше не говоря ни слова и надеясь, что сияющие пайетки не будут мозолить глаза. Но на всякий случай она зажмурилась, когда уже по дороге вновь заговорила с бегущей позади Энид: — Кстати, не уходи после собрания. У меня и Ксавье есть дело. Оно касается нас троих.

— Дело? Но у меня уже назначено свидание с Аяксом! Мы так соскучились по друг другу! — и хотя соседка отвечала в обычной манере, Уэнсдей почувствовала подвох… будто Энид заранее приготовилась сказать эту фразу.

Но не только Ксавье умел делать шаги на опережение для достижения своих целей.

— Останетесь вдвоём с нами. А когда я и Ксавье уйдём, можете делать что угодно. Мы вас не задержим.

До уха донеслось, как шаги Энид сбились. Наверное, её охватила волна негодования.

Уэнсдей даже на секунду улыбнулась. Значит, всё правильно подумала. За её спиной друзья пытались ей устроить свидание с Ксавье… какое романтическое недоразумение. Может, с наличием друзей она и могла смириться, но никак не с отношениями. Вороны — птицы одинокие.

— Но ведь!.. — контраргументов Энид не нашла.

— Вот и славно.

Вскоре они дошли до статуи Эдгара Аллана По, и Уэнсдей почти на ходу щёлкнула пальцами. Но проход не открылся. И повторная попытка результатов не дала — всё такое же холодное молчание от ранее весьма открытого людям изваяния.

— Что не так? — напряглась Энид и тоже стала щёлкать пальцами.

Но статуя игнорировала и её. Словно тайный проход вдруг подменили на самую обычную бестолковую куклу.

— Остальные уже должны быть на месте… может, с той стороны откроют?

— Сомневаюсь, — честно выразила свои опасения Уэнсдей и стала оглядывать статую на предмет подозрительных деталей.

Пару минут спустя она заключила — внешне всё было нормально. Даже загадка с книги не исчезла и не переменилась на новую. Но дверь всё равно никаким попыткам её отпереть не поддавалась.

— Никто не смог сюда попасть, — подошёл Аякс, непривычно печальный. — Мы как раз пошли вам сообщить, а вы вот, тут…

— Как так?! — и хотя Энид улыбнулась своему парню и поспешила чмокнуть его в щёку — какая же мерзость, скоро станут совсем как родители Уэнс, — от её голоса разило замешательством.

И вскоре её лицо страшно побледнело — и серебристые тени на её веках показались тёмными. Губы вдруг стали синюшными: такие обычно у жмуров, вынутых из озера. Но потом её уста нервно зашевелились:

— Я вспомнила… директор, пока отчитывал меня за неподобающее поведение, что-то говорил про закрытие самых бестолковых клубов в школе. Но не мог же он иметь в виду «Белладонну», да? Это ведь было бы глупо!..

— Мне директор ничего такого не говорил… — признался Аякс, нервно поправляя шапку.

— Что он вообще вам рассказал? Докладывайте, живо, — продекламировала девочка голосом, не терпящим возражений.

— Мисс Аддамс, у вас такой властный тон, что вам бы основать свою компанию. Будете страшной начальницей, — Уэнсдей тотчас обернулась и увидела отца Ксавье, который шёл к ним пугающе спокойно. Это ей понравилось.

Что-то в нём со встречи утром изменилось. И когда он подошёл ближе, она чётко увидела, как косматая борода преобразилась в аккуратно и коротко подстриженную. В таком амплуа Винсент больше напоминал того человека со всяких портретов и фотографий, каким Уэнсдей привыкла его видеть.

— И да, я слышал вашу беседу. И вынужден подтвердить ваши опасения. Никакой «Белладонны» больше нет. В моей школе не будет якобы тайных клубов для просвещённых, где ученики занимаются совсем не тем, чем им положено. Я считаю подобную деятельность опасной, — безэмоционально рассказывал мистер Торп, и положительное отношение Уэнсдей к нему стало исчезать. Но она не успела вступить в полемику, как он продолжил: — Проход через Аллана По больше никто не откроет, а новых мест для ваших таинственных встреч не вздумайте искать. Я узнаю. А теперь живо по комнатам, пока я добрый.

Энид с Аяксом недоверчиво переглянулись, но, кажется, после утреннего опыта они стали бояться нового директора — с поникшими головами, никого не дожидаясь, они скрылись. Уэнсдей тоже не захотела открыто перечить мистеру Торпу, и всё же многозначительное: «Правила созданы, чтоб их нарушать», — сдержать не удалось.

— О, я не сомневаюсь, мисс Аддамс, — откликнулся директор чересчур приветливым тоном — слишком контрастным на фоне того, как он разговаривал минуту тому назад.

Невольно Уэнсдей ускорилась, чтоб побыстрее скрыться из поля зрения Винсента. Но с каждым новым шагом она всё решительнее мысленно обещала себе, что выяснит его истинные мотивы. Разберётся во всей чертовщине, которая произошла всего за первый учебный день.

Зато она снова не умрёт со скуки в Неверморе. Быть может, этот учебный год ей уже не пережить, но зато погибнет она при деле.

Оставалось решить, где в таком случае обсуждать с друзьями предположения, улики и дальнейшие ходы. Можно, в принципе, при свете дня в кафе, где раньше работал Тайлер. Ну кто, кроме шерифа, заподозрит подростков, пускай и из Невермора, просто сидящих с чашечками кофе?

Она решила наутро поделиться идеей с Энид и Ксавье: незачем их тревожить на ночь глядя. И так все планы под откос…

Но только она толкнула дверь своей спальни, как обнаружила Ксавье. Парень сидел на её кровати с самой невинной улыбочкой, и без приветствий заговорил:

— Так, это не моя идея. Это Вещь! — и он указал на руку, которая не успела вовремя скользнуть под подушку.

— И когда ты научился вне моего ведома сбегать?! — крикнула она Вещи, но тот уже сидел под подушкой. — Но ладно. Значит, будем беседовать тут. И, похоже, вдвоём… — холодно заключила Уэнсдей, не обнаружив Энид.

— Ты же не против? — Ксавье улыбнулся.

— Какая уже разница…

========== Глава 5: Совещание ==========

Какое-то время Уэнсдей без движения стояла на линии, разделяющей спальню на две половины, и наслаждалась тишиной. Только включённый свет и присутствие Ксавье нарушали атмосферу… но прогнать парня она не могла. Не так, конечно, ей представлялось своеобразное совещание, хотя она вообще не думала, как это будет выглядеть, но больше вариантов не было. Как ей ни было прискорбно это признавать, но Вещь зачастую предлагал замечательные выходы из всевозможных ситуаций. Умное, хотя и слишком наглое существо. Наверняка не просто так позвал только Ксавье.

— Долго ещё будешь стоять, будто это не твоя комната? — поинтересовался парень.

— Буду стоять, сколько нужно, — откликнулась Уэнсдей и не шелохнулась.

— Вещь рассказал мне, что с клубом произошло, — продолжал он. — Я сомневаюсь в успехе, но я попробую переубедить отца. Это случается редко, но иногда он смягчается.

Хотя Уэнс продолжала стоять без движения, её обрадовало, что Ксавье решился завести разговор об отце. Мог наконец поведать важную информацию об этом интересном человеке. Хотя и их напряжённые отношения бросились бы в глаза даже слепому, но всё-таки они семья. Уэнсдей вот тоже как бы ненавидела родителей, но при этом и любила. Просто своей особой любовью. Которую остальной люд назвал бы обычным одолжением. Поэтому, вероятно, и парню есть что поведать о знатном родителе.

— Почему мне кажется, что ты его боишься?

— Я его не то чтобы боюсь… — тихо признался Ксавье, — но я никогда не знаю, чего от него ожидать, и почти его не знаю. Я в этой школе больше остальных удивлён тем, что он стал директором.

— То есть он тебя не предупреждал о новой должности? — спрашивала она и исподлобья наблюдала за реакцией парня.

— Он меня если и предупреждает о чём-то, то только о том, что мне скоро придётся несладко. Вот как сегодня, когда он тебя отослал прочь.

— И что он тебе сказал? И что остальным?

— Про остальных я без понятия, он со всеми лично общался, — начал медленно и как-то отстранённо, даже озираясь по сторонам, Ксавье, но продолжил увереннее: — А мне он сказал, что последние года были очень неспокойными, а его видения предвещают, что всё будет только хуже. И поэтому он якобы для моей безопасности хочет временно, или не временно, поработать директором. Понятно, что он лжёт. Ему на меня как-то плевать. Ну а ещё сказал, что раз я сын директора, то мои отметки должны быть отличными, даже лучшими. Академические успехи, все дела.

— Что-то ещё?

— Сказал, чтоб я чаще рисовал. Хотя я не очень понимаю, как он хочет, чтоб я стал лучшим учеником, но при этом рисовал ещё чаще, чем обычно. Я предполагаю, что, может, он для этого и закрыл «Белладонну».

— Думаешь, у него какие-то планы на тебя?

— Это лишь предположение. Может, причина закрытия клуба либо более глубокая, либо совсем дурацкая, — он неопределённо пожал плечами и тряхнул головой — одна прядь тотчас вылетела из пучка и опустилась ему на левый глаз.

— А ты не знаешь, почему у него какое-то странное отношение ко мне?

— Он о тебе наслышан. Говорит, ты интересный экземпляр.

— Что ж, это у меня с ним взаимно.

— Он людей воспринимает за фигурки на шахматной доске.

— Тогда он меня видит сильной фигурой.

— Но не человеком, — недовольно процедил Ксавье. — Ты меньше думай о нём в положительном ключе. Я уже сказал, что ты не похожа на него. И если тебя так привлекают Торпы, то один сидит перед тобой. И он видит тебя личностью, а не пешкой и даже не ферзем.

— Увидим, насколько я на него не похожа, — лишь сказала Уэнсдей, хотя где-то в глубине души что-то приятно ёкнуло от слов напарника. — Но не буду врать, он меня разочаровал, когда запретил деятельность «Белладонны». Да ещё и запер проход.

— Думается, вскоре он разочарует тебя только больше. Хотя, может, это я в нём ошибаюсь. Чёрт знает.

Она ему не ответила, но поняла, что ей изрядно поднадоело стоять без движения. Да и надо было уже переходить к расследованию убийства Бьянки. А секреты Винсента Торпа как-то сами по ходу раскроются. Особенно если окажется, что он как-то связан со смертью ученицы — такой вариант нельзя было исключать. Отец Ксавье выглядел, как способный на убийство… только почто ему кисти девочки?

Безмолвно, с опущенной к полу головой, Уэнсдей прошла к своей постели и села напротив парня, последовав его примеру — скрестила ноги по-турецки и опёрлась на них руками. Приподняв голову, она вновь взглянула на него из-под нахмуренных бровей. Его недавно безрадостное лицо, со всё ещё колышущейся пред глазом прядкой, тронула лёгкая улыбка, а в не скрытом волосами глазу заиграли перемешанные огоньки. Частично радостные, а частично напряжённые.

— Всё-таки решила присесть? — произнёс он ласково.

— Хочу перейти к делу, — не меняясь в лице, заявила она.

— Тогда я буду краток, — от его голоса неожиданно завеяло почти таким же холодом, как у отцовского, однако с особыми приятными нотками решительности и праведного гнева. Такое Уэнсдей нравилось. — У меня есть несколько теорий, кто мог её убить. Если бы не отрезанные руки, я бы был уверен, что это кто-то из студентов. Ведь очень многие её ненавидели, и будем честными, было за что. Да и кто-то из её обожателей мог втайне желать ей гибели.

— На примере Тайлера мы знаем, что люди на всякое способны, — рассудила Уэнсдей. — Даже самыеневинные на вид.

— А Тайлер был таким невинным на вид же… я же тебя предупреждал, помнишь? — от голоса разило ревностью. Странное чувство.

— Я помню, — кивнула она. — Какие у тебя ещё есть идеи? — почему-то слушать Ксавье было интересно.

— Вторая ещё банальнее. Её убить мог мой отец.

— Я тоже так подумала из-за отрезанных рук.

— Ага, — безрадостно согласился напарник. — А третья, что в этом замешана секта.

— А поподробнее?

— У Бьянки были сложные отношения с мамой. Та состояла в некой «общине», которая называется «Песня утра». Бьянка говорила, что особо не знала, что там происходит, потому что сбежала ещё лет в двенадцать, как только поняла, в чём дело. Основателю этой секты, Гидеону, зачем-то были нужны сирены. В прошлом семестре Бьянку постарались вернуть в секту, но не вышло. Возможно, поэтому её и убили. Или тут ещё что-то.

Уэнсдей коротко кивнула. Стоило поглубже копнуть в это дело. Она много читала про деятельность сект, и хотя редко какие действительно опускались до убийств, обычно лишь потрошили деньги из своих прихожан, но и таких прецедентов история хранила относительно немало.

Её устроили теории Ксавье, и было даже нечего добавить. Разве только предположение, что лишь какой-то сумасшедший нормис из Джерико решил расправиться с сиреной. Но эта теория уж слишком расплывчатая… а круг подозреваемых и так ужасал масштабами — директор, сотни учеников и ещё какая-то секта.

— Телефон, — неожиданно для Ксавье заявила она, и Вещь тотчас протянул ей эту мелкую вычислительную машину.

В её галерее появились первые десять снимков — все были изображениями Бьянки с разных ракурсов. Три фото размазались, но на остальных всё выглядело чётче, нежели вживую. Девочка бегло осмотрела всё, но ничего нового не заметила.

— Вещь сделал фото, — она положила телефон между собой и парнем, и они вдвоём склонились над маленьким экраном.

Несколько раз нечаянно стукнулись лбами.

К счастью, никаких видений за этими прикосновениями не последовало.

— М-да, смотреть на компьютере было бы удобнее. В следующий раз я принесу ноут.

— Ладно… — лишь рассеянно ответила Уэнсдей, но потом резко выхватила телефон и поднесла его прямо к лицу — наконец на фото, сделанном откуда-то сверху, она заметила любопытную деталь.

Она пролистала остальные фото и удостоверилась в своей догадке — на теле отсутствовал кулон, скрывающий силы сирены. Под одеждой также его очертания отсутствовали. А она должна была носить его всегда.

— Убийца забрал медальон Бьянки, — заключила Уэнсдей.

— Это любопытно, — Ксавье прикусил губу.

— Ага.

Они ещё с полчаса обсуждали догадки, кому и зачем понадобилось это украшение, и под конец Ксавье зафиксировал все их предположения у себя в блокноте на телефоне. Он посоветовал и Уэнсдей так сделать, но та благоразумно отказалась — ей и СМС писать было неудобно.

Энид не возвращалась, а за окном стихия вновь разбушевалась: загремел гром, свет от молний зарябил в глазах, а стук капель заиграл новую мелодию.

— Эта погодка для тебя самое то, да? — парень вдруг улыбнулся.

— В такую погоду книги хорошо пишутся, — она закрыла глаза, вспомнив об образе целующейся парочки, что преследовал её прошлой ночью. Захотелось поморщиться.

— Я, кстати, жду, когда ты мне дашь почитать.

— Как раскроем дело, так и дам.

— Вредная ты, Уэнсдей, — заявил Ксавье и заулыбался как ребёнок. — А я вот летом нарисовал рисунок. Мне часто эта картина снится… не мог не нарисовать… — загадочно протянул он, но морочить голову не стал: сразу полез в сумку и вытянул оттуда большой лист, свёрнутый в тубу.

Ксавье не торопился его разворачивать, но всё же с каким-то благоговением продемонстрировал своё творение.

Уэнсдей ожидала там увидеть свой портрет, но не такой… она была запечатлена в полный рост и смотрелась повзрослевшей. Лет на двадцать пять, наверно… её волосы лежали в сложной высокой причёске, выразительное лицо подчёркивали штрихи тёмного макияжа, на приоткрытых алых губах — улыбка, а наряд показался по-настоящему роскошным. Длинное бальное платье с пышной чёрной юбкой подчёркивало фигуру, а глубокое декольте делало её похожей на роковую женщину. Но всё же счастливую… Уэнсдей никогда не представляла себя такой жизнерадостной.

Взгляд опустился на руки — в них, как оказалось, лежал букет из разноцветных роз. Из белых, красных и даже жёлтых.

— Странные у тебя видения… — произнесла Уэнсдей, и только тогда поняла, насколько её поразила картина.

— По-моему, замечательные, — Ксавье хмыкнул. — Когда будешь готова, я тебе оживлю эту картину. Покажу видение целиком. Сейчас я понимаю, что тебе не понравится… но картину я тебе оставлю. Ты же её не сожжёшь? — он улыбнулся.

— Ничего не обещаю.

— В любом случае, у меня есть копия, — он хохотнул. — Спокойной ночи, Уэнсдей, — он вдруг вскочил и, продолжая загадочно улыбаться, ушёл.

Странное чувство захлестнуло девочку с головой — ей не хотелось, чтобы он уходил. Но она не показала этого, а пошла писать книгу. Чтоб выплеснуть всё пережитое за день на бумагу.

Но первым, что она написала, почему-то оказался тот самый поцелуй, что она придумала вчера. Только после него предмет воздыхания главной героини лишь снисходительно улыбнулся и таинственно исчез во мгле ночного леса.

========== Глава 6: Утро добрым не бывает ==========

Целая неделя бездействия… вне своего желания Уэнсдей увязла в колесе будничных дел — занятий и безуспешных попыток переделать события в книге. Но как бы она ни пыталась изменить траекторию сюжета, он всё равно упирался в тупик романтики между героями. Прямо как она в реальности билась о стенку неведения, кто же убил Бьянку. А просмотр фотографий и редкие — всего раз в день — совещания с Ксавье, Энид, Аяксом и иногда Юджином плодов не принесли. Нового директора больше никто не встречал, а его кабинет всегда стоял запертым. Да ещё и по-особенному: стоило попытаться взломать замок, как он становился раскалённым, будто по ту сторону двери бушевал пожар.

Во всех отношениях отвратительная неделя… безуспешная, скучная и полная бессмысленных догадок. Даже вновь ни одного видения.

Выходные — и того тоскливее: они всей компанией выбрались в Джерико, где посидели в кафе, опустошив по несколько чашек кофе, но мозговой штурм результатов не принёс. По возвращении обратно в школу энтузиазм Уэнсдей совсем поутих. Быть может, она ошиблась, что год будет увлекательным, как в прошлый раз… и она просто сойдёт с ума со скуки, после чего кто-нибудь обнаружит её повешенной в коридоре.

Удивительно, но друзья заметили, что её хмурое лицо было ещё тоскливее, нежели обычно.

— Мы со всем разберёмся, соседка! Всё решится! — Энид воодушевлённо приобняла её на ходу за плечи, и Уэнсдей не стала стряхивать её руки с себя. Пускай уж обнимает, раз ей это нравится.

— Напомню, что я отправил своих пчёлок следить за всеми в этой школе. Кроме директора. Но как только пчёлы его найдут, так глаз не спустят! — заверял Юджин, который сильно изменился за каникулы: заметно подрос, похудел и даже возмужал, его зубы исправились, а очки подобрал элегантные. С ними он словно превратился в какого-то юного интеллектуала с тех картинок, что так любила смотреть Энид в интернете.

После этого перевоплощения в Неверморе объявилось много любителей пчёл. И почти все почему-то женского пола. Но Уэнсдей ощущала искреннюю радость за друга — у всех начало года не задалось, кроме него. После прошлогодних страданий он заслужил.

— А мы с Аяксом болтаем со всеми и ищем странности в поведении, — улыбнулся Ксавье.

— Ага, — кивнул горгона и улыбнулся. — Да и раз ты разобралась со мстительным инквизитором из прошлого, неадекватной нормиской и хайдом, то с единичным убийством уж точно разберёшься.

— Статистически, серийных убийц ловят чаще. Больше шансов, что тот, кто каждый день кого-то убивает, совершит фатальную ошибку. Да и в прошлый раз мне подарило ответы видение. А не я сама.

— Всё равно мы справимся! — хором отозвались друзья.

И даже Вещь взобрался ей на плечо, поддерживая оптимизм остальных. Что ж, спорить с ними Уэнсдей не собиралась, но больше и слова не сказала. Даже прощаясь с ними, только кивнула и ушла с Энид и Вещью в комнату.

Писать книгу, как привыкла, она не стала — остерегалась, что с таким расположением духа заставит свою главную героиню совершить суицид. Или избить кого-то до полусмерти. А может, сойти с ума и стать маньячкой. Или самое страшное — её героиня будет искать утешения в отношениях и переспит с кем-то.

Вместо этого она сразу переоделась в пижаму — чёрную майку и шорты — и, не распуская косичек, легла спать. Но сон не шёл: глаза вообще не смыкались.

Почти всю ночь она лежала и созерцала пустоту. Даже почти не думала… просто впала в апатию. Хотелось уже побыстрее раскрыть дело убийства Бьянки… хоть чем-то интересным заняться в этой поганой жизни, а не топтаться на месте изо дня в день.

Только к утру её сморило, когда уже первые лучи солнца скользнули через витражи, и удалось ненадолго погрузиться в беспокойный сон. Пред глазами мелькали странные тревожные образы, но распознать их не удавалось…

Проснулась Уэнсдей от криков Энид, что трясла её за плечо.

— Соня ты эдакая, вставай уже! Иначе я уйду на уроки без тебя! Вставай! Проснись же!

— Кх… какой… какой урок пре… первый? — давно её не душили путы сонливости и совсем уж спутанного сознания.

— Химия! И вставай уже!

— Скажешь на уроке, что я умерла, — удалось ответить на удивление разборчиво, прежде чем сознание вновь ускользнуло.

— Мы так не договаривались! Просыпайся уже! Ты меня пугаешь! — в полудрёме показалось, что визг Энид пугающим эхом разнёсся по помещению.

— Ладно… — и она рывком заставила себя сесть, хотя мысленно продолжала лежать без движения в постели.

Кое-как Уэнсдей оделась, но приводить себя в приличный вид, переплетать растрёпанные косы и укладывать чёлку не стала: пускай все думают о её внешнем виде что угодно. Ей хотелось просто просуществовать следующие несколько часов, а после заснуть хоть на газоне или тропинке во дворе.

— Пошли уже! Опаздываем же! — воскликнула Энид и, обхватив Уэнсдей за запястье, потянула прочь.

— Если я по дороге засну, не тревожь меня, — предупредила девочка, кое-как пытаясь поспевать за энергичной соседкой.

— Ты меня серьёзно пугаешь, — тихо откликнулась Энид.

— Я просто хочу спать, — сказала Уэнсдей, и мир на мгновение стал чёрным, а лицо прожгло болью.

Она подумала, что заснула на ходу, но быстро поняла, что просто упала ничком: подруга почему-то резко затормозила и выпустила её руку. Но зато желание спать пропало — нос жгло болью, и это отрезвляло сознание лучше нашатыря.

— Прости… — голос у Энид прозвучал так, словно она плакала.

Вскочив на ноги, Уэнсдей проверила целостность носа — с него не шла кровь, и кость не ушла в неправильном направлении. Обошлось без травм.

Уэнсдей оглянулась по сторонам и поморщилась от гама вокруг. Оказалось, Энид уже вывела её на улицу, и они стояли прямо в том месте, где неделю назад обнаружили Бьянку. Как и в тот день, на площадке собралось множество взволнованных студентов… и снова в отдалении выла полицейская сирена. А кто-то даже испуганно кричал или плакал… как Энид, чьё лицо стало красным, а на дрожащие от надвигающихся всхлипов губы падали чёрные от туши слёзы.

По телу от догадки пошли мурашки. И, не имея сил терзать себя мыслями, Уэнсдей вновь стала расталкивать всех, кто стоял на пути, пока не добралась до нового трупа. Она ожидала увидеть там кого угодно — от незнакомца до Аякса или Ксавье. Но толпа окружила лежащего на спине в луже крови мальчишку с чёткими чертами мексиканца, который только недавно начал обретать желанную популярность среди девчонок, а также хвастался, что его пчёлы следят за всеми людьми в школе.

Разбитые стёкла от очков выкололи ему глаза, а от волос до шеи тянулась длинная полоса застывшей крови. Губы навеки застыли в немом крике, обнажающем ряд ровных зубов… а белоснежную пижаму окропили страшные алые разводы. Но руки мальчика остались на месте…

И если на труп Бьянки Уэнсдей могла смотреть, на погибшего Юджина — нет. Только не на него… он ведь её первый друг. Первый человек, кроме родителей и брата, о котором ей искренне захотелось беспокоиться. А его убили… навсегда стёрли с его лица добрую и наивную мальчишескую улыбку.

Смотря на погибшую Бьянку, удавалось держать контроль над эмоциями и думать холодно, как и полагается хорошему детективу. Но смерть Юджина словно что-то убила в её чёрной душе. Она наяву ощутила боль, как от удара ножом в сердце. Тотчас глаза защипало…

Она не могла смотреть на мальчика, которого во второй раз не смогла защитить. Только на этот раз она уже не могла попросить у него прощения…

Сглотнув ком в горле, Уэнсдей вновь распихнула всех, кто встал на пути, и убежала прочь. Ей было всё равно, куда. Только бы убежать подальше от Невермора. Прочь от места, где лежал её мёртвый друг. Но как бы далеко она ни бежала, на душе не становилось легче. Лезвие ножа беспощадно кромсало сердце на кусочки. На такую искусную пытку ни один палач в мире не был способен.

Эта боль оказалась сильнее, чем та, что она испытывала, когда умирала от рук Крэстоуна. Те ощущения просто постепенно спутывали сознание, и она почти ничего не чувствовала, кроме слабости. А боль от потери друга не отступала. И сбежать от неё было некуда.

Ощутив солёный вкус слёз на языке, она остановилась под каким-то столетним деревом в лесу и обессиленно упала на колени. Её сердце не выдержало пытки — и она заплакала. Чтоб хоть как-то дать всепоглощающей боли выход.

— Уэнсдей! — кричал кто-то, но она не узнавала голос.

А с губ сорвался судорожный всхлип. Но следующие удалось подавить.

— А говоришь, что ты плохой человек. Плохие не испытывают столько боли от чьей-то смерти, — вдруг она узнала голос Ксавье и вымученно подняла на него взгляд.

Он смотрел на неё с сочувствием и пониманием.

— Ты позволишь тебя обнять? Честно, это помогает, — Уэнсдей просто опустила голову, но возражать не стала.

Парень тотчас заключил её в объятия… и от тепла чужих рук на своём теле Уэнс впервые за многие годы, а может, впервые в жизни, дала волю истерике.

По лесу ещё долго разносились её истошные всхлипы.

========== Глава 7: Рисунок из ниоткуда ==========

На языке — горький и тягучий вкус смерти, безжалостно обжигающий горло, но в сердце — противоестественное тепло. Ничего не могло греть душу после жуткого убийства, даже крохотный тлеющий уголёк. Но это уже не в первый раз. Уэнсдей, всё из-за неё. Каждая невинная жертва нового психопата сближала его с этой таинственной девочкой с очаровательными косичками на фоне пугающей маски безразличия и ненависти ко всему.

А убийство Юджина и вовсе сорвало с её лица это напускное выражение. Впервые он видел, как эта холодная девочка сорвалась. Слёзы ей не шли… чересчур чужие, не подходящие её привычно очаровательно злому личику. Но Ксавье в глубине души радовался — он обнимал Уэнсдей, что наконец решилась подтвердить его мысли. Пускай она необычная и для большинства покажется странной и пугающей, в её груди бьётся по-особенному, но доброе сердце. Только жалко, что раскрыла она это по такому поводу. Ксавье почти не знал этого любителя пчёл, но он уж точно смерти не заслуживал. Просто по-настоящему хороший и искренний парень, увлечённый любимым делом. Таких в мире немного. Но какой-то псих или какие-то психи решили, что его надо убить.

И теперь в его объятиях уже долго истерично всхлипывала та, что, казалось, вовсе плакать не умеет. Но оказалось, она лишь хорошо сама себе врала, скрывая чувства глубоко в душе. И быть может, где-то в ещё более глубоком закоулке её подсознания, под сотней замков, горит маленький костерок или свечка тёплых чувств к нему.

Ксавье решил, что если так оно и есть, он как-нибудь отыщет все ключи, отопрёт все двери и поможет пламени разгореться. Но как-нибудь в другой раз… не в день смерти Юджина. Сам себя он считал хорошим парнем и не собирался использовать минуты, когда Уэнсдей плохо, чтоб нагло взломать замки к её сердцу. Если она того пожелает в такой день — тогда уж сама отопрёт их. А он в другие дни попытает удачу в стараниях разобраться с ними.

Он прижимал к груди голову плачущей, такой неожиданно беззащитной Уэнсдей, пока она вдруг не затихла. Рыдания стихли, а её до того напряженное, как всегда, тело расслабилось, будто обмякло. И хотя Ксавье хотелось, чтоб она могла в его руках расслабляться, но не так он себе это представлял…

Опустив настороженный взгляд, он увидел, что на её непривычном, красном и опухшем лице глаза закрылись, а губы безвольно приоткрылись. Из растрёпанных кос выбилось несколько милых чёрных прядок. Сначала Ксавье сослался на наваждение, но девушка вправду заснула.

В его объятиях находилась спящая девушка… наверно, когда она придёт в чувство, то убьёт его. Или так она наконец показала, что полностью ему доверяет, как бы ни повторяла, что в полной мере не доверяет никому, даже самой себе. Точнее, самой себе — особенно. И друзьям — тоже. Но, может, хотя бы ему смогла? Решилась сделать единственное исключение…

Ксавье задумался, как следовало поступить дальше, и поднял рассеянный взгляд к небу. Оно уже знало ответ: с востока стремительно наступала низкая грязно-фиолетовая туча, несущая страшную грозу. Кажется, в той части леса, что уже прогнулась под тяжестью стихии, шёл ливень. Кажется, через несколько минут и башни академии пропадут за стеной дождя. Бежать туда было бы глупо…

Он осторожно поднял девушку на руки — та оказалась лёгкой, как ребёнок лет десяти, — и побежал к своему убежищу и творческой студии. Там много картин, которые не хотелось показывать Уэнсдей, но он за прошлый год понял — если ей захочется, она без его ведома проберётся туда и осмотрит ещё больше, чем следовало. Самостоятельно принести её туда даже безопаснее.

Пока он бежал, Уэнсдей не проснулась. Лишь единожды сквозь сон что-то пробурчала. Ксавье не был уверен, но, кажется, она кого-то прокляла до тринадцатого колена. Он уже это нашёл милым. Главное, чтоб она его не прокляла на какую-нибудь импотенцию. Это всё-таки нежелательно.

Ему удалось скользнуть в домик, прежде чем ливень застучал по крыше, а мир испуганно содрогнулся от грома. Ксавье никогда не считал себя первоклассным бегуном, но навыков, выработанных ещё в детстве, когда он сбегал из дома — такие себе деньки были — хватило, чтобы обезопасить девочку и себя от холодных струй дождя. Уэнсдей может любить или ненавидеть ливни и грозы, её право, но мокнуть ей не следовало.

Он положил Уэнсдей в новом гостевом уголке, что оборудовал недавно, купив за пару копеек у какой-то в страхе сбегающей из Джерико семьи расшитые цветами диван и кресло, потрёпанный кофейный столик и походную газовую конфорку. С ней он мог заварить чай или даже что-то приготовить.

Чтоб она не мёрзла, Ксавье укрыл её клетчатым пледом. Может, Уэнсдей и не могла чувствовать холод, но он в этом сомневался. Да и обычная колючая ткань не должна у неё вызвать по пробуждении рвотный рефлекс. Он на это надеялся.

Новых раскатов грома не доносилось, и он стал спешно прятать под брезентами, в ящиках или за тумбочками те картины, что не хотел демонстрировать девушке. На всех полотнах, что он скрывал, была изображена она. Часть картин появилась на свет под влиянием реальных событий, а другие рисовались от воодушевления после снов и видений.

Из рюкзака Уэнсдей вылез Вещь.

— Ни слова ей об этих картинах, договорились?

Рука отбила пальцами положительный ответ, и Ксавье продолжил прятать рисунки.

Но одну картину он не узнал… быстрый набросок на обычном листе А4, что лежал среди стопки знакомых изображений. Нечёткий, нарисованный всего парой цветных карандашей, но холод от него пронзил тело до самых костей. Он такое мог нарисовать только под влиянием сильнейшего видения, раз не помнил, как это нечто явилось на свет. И хотя он мало понимал в природе своих видений, колени подогнулись от всепоглощающего ужаса.

На картине была изображена гроза и часть школьного двора, где уже дважды убийца оставил своих жертв. Но толпы не было… одинокое тельце с косичками в чёрной майке и шортах омывала вода и кровь, но лица у неё не было. Вместо него — голый, омытый ливнем череп.

Только не Уэнсдей…

Мир вокруг тоже взвыл от страха за неё: уши заложило от вымученного и протяжного раската грома.

Девушка вдруг присела, с отвращением отпихнув от себя плед. Растерянной или грустной она не выглядела: к ней вернулось привычное выражение, хотя лицо осталось опухшим, но не красным. Только из-за сбившихся в нелепое гнездо волос она смотрелась скорее забавно.

— Значит, не приснилось, — холодно заключила она и встала с дивана. — Никому ни слова о том, что видел, понял? Не то тебя по кусочкам в разных частях Америки находить будут.

Шокированный своим же рисунком, Ксавье смог только сдавленно кивнуть, продолжая сжимать лист в руках.

Он всё равно не собирался никому разбалтывать, что обнимал плачущую навзрыд Уэнсдей, а потом на руках нёс её спящей в своё укрытие. Это слишком интимные вещи, чтоб он о них кому-то распространялся. Он не как Аякс, который мог ночами перед сном детально описывать, как замечательно он с Энид время проводит.

— Покажи, что это у тебя, — она протянула руку и возражений не терпела.

Ксавье хотелось вместо этого сжечь чёртов рисунок или просто не показывать его ей, но такое скрывать было нельзя. Да и ему не хотелось подрывать её доверие всякими секретами. Ещё вновь придумает себе, что он убийца, и ему вновь придётся сидеть за решёткой.

— Держи, — после недолгих колебаний протянул он ей.

Девушка безэмоционально оглянула изображение и отложила его в сторону. В её чёрных глазах читалось полное безразличие…

— Было видение?

— Я не помню, откуда это, — честно признался он, а Уэнсдей взглянула на него исподлобья.

— Ну, зато мы теперь знаем, кто умрёт следующим, — присев на диван, заключила она холодно, и у Ксавье подогнулись колени.

Он не мог спокойно смотреть, как она без всякого страха рассуждает о своей вероятной кончине. Не видел в ней энтузиазма, желания пойти вопреки предсказанию и спасти свою жизнь. Вот на чью жизнь ей оказалось действительно всё равно — на свою. И стерпеть это Ксавье не мог.

— Мы этого не допустим! Слышишь? Я не позволю тебе умереть! — исступлённо крикнул он и упал пред ней на колени.

Наверно, Уэнсдей решит, как нелепо он унижается от ослеплённого дурной влюблённостью мозга, но ему было всё равно. Главное, чтоб ей стало ясно — он её не оставит. Они раскроют это дело быстрее, чем запечатлённое на листке видение сбудется. Ни в одном из вариантов будущего не найдётся ни единой погибшей Уэнсдей Аддамс.

— Поняла меня? — и он крепко взял её за по-приятному ледяные ладони, не позволяя себя откинуть.

— Ничего у нас не выйдет, — холодно буркнула она, но руки не пыталась высвободить.

— У нас всё выйдет, — грозно отчеканил Ксавье и взглянул ей в глаза. — Ты не умрёшь, и никто больше не умрёт. А за Бьянку и Юджина мы отомстим, — ему на плечо взобрался Вещь, подтверждая каждое сказанное слово.

Глаза остались безжизненными, но левый уголок её губы на мгновение дрогнул.

========== Глава 8: Под дождём ==========

В её руках лежала чашка: самая обычная, белая, без рисунка. Сквозь керамические стенки проходило обжигающее ледяные ладони тепло. Внутри — чёрный, до горечи крепкий чай. Без сахара. Уэнсдей отпивала его маленькими глотками — пить не хотелось. Её же напарник, склонив задумчивую бледную голову к полу, допивал третью чашку. Сладкого и некрепкого чая. А на кофейном столике лежал рисунок со сценой её гибели. Не такой она её представляла… и кто мог додуматься снять с неё скальп? И оставить лишь голый череп омываться под дождём. Бьянку лишили кистей, у Юджина всё вроде как осталось на месте… но проверить было невозможно — на сей раз фотографии она не сделала и даже в полной мере не осмотрела убитого.

Глупые человеческие эмоции и привязанность сделали её уязвимой и безрассудной. Заставили в проклятых слезах бежать куда глаза глядят… не так себя должен вести хороший детектив. И уж тем более она. Ей, Уэнсдей Аддамс, положено держаться в отдалении от всего слабого, что присуще людям. А она поддалась, прогнулась под глупые человеческие чувства. И ныне, без должных знаний об убийстве Юджина, отставала от преступников на сотни шагов. Осмотрев два тела, она бы могла найти закономерности в почерке убийцы. А сейчас из-за своей безалаберности знала только, что ребят убивали в пижамах, и они как-то оказывались на улице. Либо их убивали прямо в постелях — что маловероятно, по школе не ходили сплетни о наличии крови в их постелях, — либо, что вероятнее, их как-то выманивали из комнат.

Стоило спросить об этом у их соседей по комнате. Хотя, насколько было известно Уэнсдей, соседкой Бьянки в этом учебном году оказалась Йоко, которая почему-то решила сменить общежитие, но она прибыла только на следующий день — по словам Энид. А у Юджина если и был сосед, то некий безликий парень, о котором никому и ничего не было известно. Но если он существует, Уэнсдей его допросит…

Но в первую очередь ей стоило побыстрее исправить свою оплошность. Осмотреть тело Юджина. Его определённо уже завезли в морг. Да и если Бьянку ещё не вскрыли, тоже можно осмотреть. А если вскрыли, то внимательно прочитать заключение. И потом заодно заглянуть в полицейский участок. Посмотреть, что известно недоумкам-полицейским.

Конечно, если она скоро погибнет, то ей станет уже всё равно… но оставлять расследование нельзя. После её возможной смерти ещё останутся люди, которые смогут его завершить.

Не меняясь в лице, Уэнсдей отхлебнула ещё глоток горького чая и отложила чашку. Пускай за стенами мастерской Ксавье бушевала стихия, это была наилучшая погода, чтоб незаметно добраться до хранилища трупов.

— Мы идём в морг, — бросила она и встала.

Ксавье поднял голову и наградил её взглядом, преисполненным недоумения. И перевёл взгляд на лист с рисунком.

— Зачем нам идти туда?

— Отдохнуть, — фыркнула Уэнсдей. — Осматривать труп Юджина. И, если повезёт, Бьянки. Я больше не буду тратить время попусту.

— Я всё понимаю… — протянул он и поморщился от оглушительного раската грома, — но там это.

— Я могу пойти сама, — и она двинулась к двери, не оборачиваясь.

Вещь на ходу забрался ей в рюкзак. Хороший помощник.

— Подожди! — остановил её парень. — У меня где-то тут есть зонт… — он торопливо стал рыскать среди хлама и всё-таки вытянул длинную чёрную трость.

Хотя бы не зря её задерживал.

— Идём… — произнёс он недовольно, но уверенно.

Ксавье раскрыл широкий в диаметре зонт, но даже под ним на Уэнсдей попадали назойливые капли — стихия бушевала, и никакая ткань не могла спасти от неё. Но это неважно.

— Прижмись ко мне, — сказал парень и кивнул на её промокшее плечо и косу — которую она только недавно привела в приличный вид.

— Мне и так удобно.

— Ты промокнешь сильнее, — и он свободной рукой прижал её вплотную к себе, не позволив ей даже воспротивиться. — О тебе же заботятся, Аддамс, — он хохотнул и интонацией выделил её фамилию.

Приняв своё поражение — на неё вправду прекратила литься вода и мокли только ноги — она прижалась к тёплому телу парня ещё ближе, хотя и состроила самое злое выражение лица из возможных: пускай Ксавье не обольщается.

— Может, расскажешь подробнее о своём плане? — спустя, казалось, целый час ходьбы в молчании он наклонился, и его голос пощекотал ей ухо.

— Его нет.

— А если серьёзно?

— Пока я не осмотрю тело Юджина, я не знаю, что думать. Только надо будет спросить его соседа по комнате, если он есть. Может, он что-то видел, — и почему-то, когда она говорила о погибшем друге вслух, к горлу подступал удушающий комок.

— По-моему, в этом году Юджин был один в комнате, — тёплое, контрастное на фоне ледяного воздуха, дыхание парня продолжало касаться её ушей.

— Великолепно, — грозно бросила Уэнсдей.

— Мы найдём ответы, — подбодрил Ксавье.

— Когда я помру, завещаю тебе со всем этим покончить.

Рука Ксавье резко схватила её за талию и заставила затормозить, едва не повиснув от неожиданности в его стальных объятиях. Кажется, она его разозлила. В последний раз он на неё злился, когда попал по её ошибке за решётку. Странное чувство.

— Я не допущу твоей смерти, ты меня поняла?! — от его голоса разило оглушающей уверенностью, такой, что коленки почти подогнулись. Такое ей нравилось.

— Не советую возлагать на себя ложных надежд. Если эти маньяки решат меня прикончить, я спасусь либо своими силами, либо вообще не спасусь, — глухо откликнулась Уэнс, и парень недовольно зашипел.

— Позволь людям, что о тебе пекутся, не дать этой картине сбыться, — процедил он. — Если тебя захотят убить, а ты будешь одна, тебя и убьют. Я же могу тебе помочь! — с удивлением Уэнсдей заметила, что стояла лицом к нему, почти вплотную, и смотрела в полные решимости глаза, в которых периодически отражался свет от далёких молний.

— Я признаю, что, может быть, ты и хочешь меня спасти, но тебе это не удастся, — слова срывались со странной, рваной интонацией. Её ещё никто так не хотел уберечь.

— Дай хотя бы попробовать! — выпалил он, а в его глазах засияла тревожность.

Вдруг в спину ударил сильный порыв ветра, толкнув её, как наглый шаловливый школьник, и она упала на Ксавье, интуитивно обхватив его за талию. Просто глупая случайность… но из-за неё парень не удержал зонт. Кажется, попытался его словить, но порывы ветра унесли их слабенькую защиту от стихии вглубь леса.

Тотчас тело дрогнуло от ледяных литров воды, что нагло струились по телу, проникая всюду — под одежду, в обувь, даже в уши и рот. Уэнсдей поняла, что от вездесущего холода продолжала прижиматься к Ксавье, чтоб согреться хоть от тепла его тела.

И тут пред глазами пронёсся образ, что преследовал её во время написания книги. Тот самый злополучный поцелуй под жутким ливнем…

Она тряхнула мокрой головой, отгоняя это наваждение. Это просто совпадение. Она — не её главная героиня и ни с кем целоваться не собиралась. Особенно под дождём, обжигающим кожу немыслимым холодом.

— Побежали в город! Быстро! — закричала Уэнсдей и вырвалась из объятий Ксавье.

Не оборачиваясь, она сняла рюкзак со спины, прикрыла им голову и побежала вдоль тропы, надеясь, что они ушли уже очень далеко от школы, и она быстро достигнет города.

Но лес никак не хотел заканчиваться… когда она уже стала ощущать проклятую усталость, наконец показался ряд домов на отшибе. Почти все — обычные жилые, но между двух старых двухэтажных строений примостился крохотный магазин. Чья-то совсем крохотная фотостудия — на потемневшей витрине висели примеры работ. От фотографий на документы до распечатки фотографий на чашках и одежде.

Уэнсдей зашла внутрь — ей было всё равно, куда заходить, только бы обсохнуть. Ксавье влетел сразу следом.

— Кому там фотография понадобилась в такой час? — донёсся весёлый голос из глубин фотостудии, и вскоре показался мужчина лет пятидесяти.

Только он их увидел, его лицо помрачнело.

— А, неверморцы… — буркнул он презрительно. — Что, промокли? — он вдруг повеселел, как бы злорадствуя.

— Смотрите, чтоб вы не промокли в своей крови, — откликнулась Уэнсдей и бросила на него взгляд, предупреждающий, что это не просто угроза.

Фотограф тут же примирительно замахал руками и выпалил:

— Слушайте, мне ваше присутствие тут не надо. Поэтому давайте так… у меня есть много ненужной одежды и старые зонты. Полотенце, так уж и быть, подарю. Переоденетесь и убирайтесь.

Уэнсдей переглянулась с Ксавье и поняла, что он думает о том же, о чём и она: стоило согласиться. Ничего больше им не оставалось.

— Хорошо, — кивнул парень.

— Ага… — и, стушевавшись, фотограф куда-то ушёл.

— Знаешь что? — спросил вдруг Ксавье. — Я ненавижу понедельники.

— Я все дни недели ненавижу.

— Ну хотя бы понедельники ненавидим мы оба.

Она в ответ дрогнула одним уголком губ.

========== Глава 9: В морге ==========

Когда фотограф издалека бросил в них одежду, как в прокажённых, Уэнсдей с отвращением поняла, почему этот мерзкий нормис был не против отдать эти наряды им. Для Ксавье — красный вязаный свитер со рваными рукавами и изобилием катышков, позеленевшие джинсы и истоптанные, когда-то раньше белые, кроссовки. А для неё… серый сарафан в голубую клетку, длиной приблизительно ей до колен, белые колготы с дырками на носках, чёрные ботинки из ужасной синтетической дряблой кожи и куртка из такой же кожи. Но они хотя бы чёрные… в отличие от колгот и платья.

— Надеюсь, меня убьют сегодня же, — процедила она, когда взглянула на своё дурацкое отражение.

Всё ещё влажные волосы, которые пришлось распустить, и глупое одеяние, сделавшее её похожей не на саму себя, а на куклу из дешёвых ужастиков. Ей, конечно, было двоюродное наплевать на мнение остальных, но в таком посмешище не хотелось покидать раздевалку. Просто из-за чувства собственного достоинства. Будь этот сарафан хотя бы просто серым…

Решив дальше себя не разглядывать — хотелось разбить зеркало — она спрятала мокрые вещи в пакет, накинула на спину рюкзак, застегнула куртку, чтоб скрыть витиеватый воротник сарафана, и ещё более хмурая, чем обычно, вышла из раздевалки.

Ксавье скользнул по ней взглядом и подавился смешком. Ему повезло, что она хорошо к нему относилась… иначе бы уже разбила ему нос. Для профилактики. Но в благодарность за его постоянную заботу о ней он получил от неё только убийственный взгляд. Хотя, наверное, не понял, как ему повезло.

— Пожалуй, детский розовый зонтик с пони я оставлю себе… — проговорил сдавленно он и протянул ей другой зонт — тёмно-фиолетовый, с одной поломанной спицей.

— Ага, — кивнула Уэнсдей.

— Вы закончили? — ворвался в крохотную гримёрную фотограф. — Тогда убирайтесь уже.

— Надеюсь, ваша семья не удивится, если вас сегодня ночью найдут повешенным на этих колготах, — она указала на свои колени, состроила маниакальную улыбку и покинула помещение.

— Ты иногда меня пугаешь, но ты мне этим уже нравишься, — заявил Ксавье, когда догнал её.

— Идиотов надо ставить на место, — пожала плечами Уэнсдей и вышла на улицу.

Сильная гроза с ливнем сменилась на обычный раздражающий осенний дождь, а ветер и вовсе пропал. Хотя бы её новоявленный зонт не сломается окончательно раньше времени. Но она в любом случае выбросила бы его по возвращении в академию. А злосчастную уродливую одежду она предпочла бы сжечь.

Она раскрыла зонт одновременно с Ксавье — и впервые за долгое время ей захотелось хохотнуть. Даже уголок губы со злорадством дрогнул: высокий, уже вполне взрослый парень под розовым зонтиком для дошкольников… зрелище на редкость занимательное. Настолько тошнотворное, что ей даже понравилось.

Но почему-то ей не захотелось, чтоб он под ним унижался.

— Выброси это дерьмо, — сказала Уэнсдей ему и кивнула на зонт. — Под одним поместимся, — парень тут же забросил детское убожество в ближайший бак и забрал её зонт — и они вдвоём тесно, без должного личного пространства, но поместились. Не впервой.

Хотя и привыкать ходить, прижимаясь к какому-то парню, тоже не стоило. Это было чревато трансформацией в готическую вариацию Энид, которая почти всегда бродила с Аяксом под ручку или в обнимку. Уэнсдей не хотела стать чем-то похожим.

Но её наряд, наоборот, будто хотел неудачно скопировать стиль подруги. Такой же нелепый. Только если дурацкие одежды Энид были новыми и как-то странно сочетались друг с другом, то Уэнсдей одели как бездомную, что искала себе наряды на помойке.

— Пошли быстрее в морг, — буркнула она, и парень только кивнул в ответ.

Быстрым шагом они преодолевали безлюдные улочки Джерико, пока не добрались до места назначения. Дождь к тому моменту усилился.

— Вещь, — сказала Уэнсдей, и уточнять не пришлось: рука выскользнула из её рюкзака и занялась взломом замка. Вскоре дверь открылась. — Возьми это, как будут камеры, заклеишь, — она достала из рюкзака жвачки, бегом пережевала их и протянула Вещи.

Тот забрал жвачки и скрылся в здании. Спустя несколько минут вернулся, отбивая комбинацию, означающую, что всё в порядке. И даже уточнил, что здание пусто.

— Пошли, — сказала Уэнсдей Ксавье.

— Как я вижу, у вас уже всё с ним налажено, — со смешком заметил парень.

— Ты привыкнешь, — бросила она ему и проследовала вдоль незнакомого коридора — после прошлогодних событий в Джерико всё изменилось. И даже морг переместили. Разместили в подвале в самой незаметной части города. Кажется, Энид упоминала, что это сделали из-за Уэнсдей. Какие почести.

Зал с холодильниками она нашла быстро. Огляделась — с двух сторон висели камеры, но у обеих объективы скрывала жвачка. Обычная белая — прошлый опыт её научил не выдавать себя чёрными резинками.

В холодильнике было всего двенадцать отделений — значит, она быстро должна была отыскать тело Юджина. Почему-то захотелось поморщиться… но это должно было быть связано с холодом — её волосы не успели высохнуть.

— Давай покончим с этим быстрее, — Уэнсдей взяла со стола резиновые перчатки, вторую пару протянула парню, а после указала ему головой на камеры для тел с правой стороны, Вещи — на центральные, а сама пошла открывать камеры слева.

Удача иногда поворачивалась к ней лицом, когда ей этого не хотелось — в первом же отсеке, что она открыла, лежало тело погибшего друга. Подсознательно ей хотелось вовсе, чтоб его нашёл Вещь или Ксавье.

— Вот, — хмуро сказала Уэнсдей, доставая тело.

Как бы она этому ни противилась, тело защекотали мурашки, и она поморщилась. Но отступать не стала — внимательно рассмотрела труп Юджина. Холодное, лишённое жизни окоченевшее тело, что ещё недавно было жизнерадостным пчеловодом. На груди — три глубоких пореза между рёбер. Следы отнюдь не от когтей — работа была выполнена ножом.

Она продолжила осматривать его труп — следов борьбы не нашла. Никаких повреждений на теле, кроме старых шрамов от хайда, не было. Даже синяков на коленях или сорванного заусенца на пальце руки. Пришлось приступить к голове — с лицевой стороны было не распознать, откуда стекала кровь.

Уэнсдей взяла в руку череп, но её пальцы нащупали пустоту на месте, где положено находиться затылку. Тотчас голова убитого выпала из её рук, Уэнсдей отошла на пару шагов и побледнела сильнее обычного.

— Что такое?.. — Ксавье, кажется, хотел тронуть её за плечо, но одёрнул себя и спрятал руки за спину.

— У него отсутствует часть черепа. И я не уверена, но, кажется, и мозга нет, — как же всё неправильно: к её горлу подкрадывался комок, и глаза снова щипало… хотя ей следовало наслаждаться таким увлекательным убийством со вскрытием черепной коробки.

— Ладно… — парень растерянно взъерошил влажные волосы, а потом медленно подошёл к телу.

Его губы дрогнули, а на лбу выступили нервные морщинки. Но за полуприкрытыми веками читалась решимость, хоть и перемешанная со страхом. Впрочем, почти все люди боялись трупов вживую. Но Ксавье боролся со страхом.

Он глубоко вздохнул, но обхватил скрытыми под перчатками пальцами голову мальчика и поднял её. Уэнсдей постаралась максимально незаметно увести взгляд куда-то в пол. Но это заметил Вещь… что ж, должно быть, вскоре все её друзья узнают, как она сначала отпрянула от трупа, а после не смогла выдержать его осмотр другим человеком.

— Да, мозга нет, — едва слышно подтвердил Ксавье.

Когда Уэнсдей к нему повернулась, тело Юджина снова просто лежало. А у живого друга заметно дрожали руки.

— Что ж, кем бы ни был наш убийца, он ворует части тела и органы, — заключила Уэнсдей и, не сдержавшись, рывком вернула Юджина обратно в камеру — было больно на него смотреть. Следом она захлопнула и крышку.

— Ну и задачка, — буркнул Ксавье.

— Тела Бьянки в холодильниках нет? — она его проигнорировала и обратилась к Вещи. Тот ответил отрицательно. — Больше странных трупов нет? — ещё один отрицательный ответ. — Тогда пошли искать её заключение, — теперь Уэнс обратилась к Ксавье.

Папки с результатами вскрытий хранились в соседнем кабинете, и нужное нашлось тут же —оно лежало в самом верхнем ящике, помеченное недавней датой. Уэнсдей его наспех оглядела и сначала ничего нового для себя не нашла — на груди такие же раны, как у Юджина, но голова кровоточила от обычной раны на затылке. Её взор заострился лишь на короткой фразе — Бьянку, оказалось, не только кистей лишили. А и глаз.

— Ей вырезали глаза, — коротко заявила она Ксавье.

Парень лишь громко выдохнул.

========== Глава 10: Девочка в жёлтом платье ==========

Комментарий к Глава 10: Девочка в жёлтом платье

Внимание, у меня есть два маленьких, но важных объявления.

Во-первых, сегодня-завтра эта работа скорее всего сменит название, поэтому не пугайтесь) Описание останется прежним — не потеряетесь)

А вторая новость несколько печальная: у меня намечается тяжёлая неделя, поэтому сомневаюсь, что главы будут и дальше выходить каждый день. Но постараюсь через день-два выпускать что-то новенькое. По возможности, конечно, главы будут и дальше выходить каждый день.

Вернувшись в Невермор, Уэнсдей сорвалась в свою комнату, даже не попрощавшись с Ксавье — ей хотелось никому не попасться на глаза и побыстрее переодеться во что-то приличное. Хоть в балахон, главное — чёрный.

Ей по дороге никто не встретился — как оказалось, после утреннего происшествия занятия отменили, а учеников разогнали по их комнатам. А новый смотритель общежития Офелия-Холл так и не появился. Только некоторые немолодые вампиры сидели в коридорах — к ним академия всегда имела особое отношение. Они жили в школе просто по своему желанию. Но молодых вампиров так же заставили сидеть в комнатах, как и всех.

Энид в сообщениях на телефоне Ксавье рассказала, что директор очень обеспокоен повторным убийством и наказал всем не покидать своих комнат. Но сделал серьёзную поблажку — можно было в комендантский час уйти в комнату к другу или подруге. Поэтому Энид позвала к себе Аякса. При директоре Уимс, вероятно, такое бы случилось только при строжайшей секретности и с риском быть пойманным разъярёнными таким поведением смотрителями. Хотя, кажется, директор Торп в обычные часы тоже не одобрял посещение парнями женских общежитий и наоборот.

Конечно, Уэнсдей не хотела наблюдать за этими сюсюкающимися идиотами, но если она возьмётся за написание книги — а вдохновения у неё скопилось больше обычного — то ей будет совершенно всё равно. Пускай эти двое хоть под одеялом трахаются. Главное, чтоб Энид не пустила парню в шею когти, а тот не превратил её случайно в камень. Уэнс совсем не хотела спасать двух голых идиотов.

Хотя если их не надо было бы спасать, Уэнсдей даже ждала бы подобное недоразумение. Окаменевшая Энид не докучала бы, а Аякса можно было бы дотащить до зеркала и снять шапку. Парень-статуя был ей совсем не нужен, но это остановило бы кровотечение — сплошные же плюсы, её добродетели скоро люди позавидовать смогут. Ну а там аккуратно молотком снять его окаменевший половой орган. Как напоминание для всяких Ксавье или других ухажёров, что ничего доброго им с ней не светит.

Но когда она ворвалась в комнату, сладкая парочка просто обнималась, и Энид, шмыгая носом, жаловалась Аяксу, как ей страшно и как жалко погибших друзей. И слезливо клялась, что до конца жизни будет присматривать за осиротевшими пчёлами Юджина. Хотя, вероятно, как только настанет час исполнять клятву — завопит и убежит. Но распиналась подруга искренне.

При виде Уэнсдей она вскочила, утирая слёзы.

— Как я о тебе волновалась! Хорошо, что Ксавье мне писал! А то ты же ничего не читаешь! — возмущалась она, кинувшись обнимать Уэнсдей. — И что это на тебе надето?! И ты вся промокла! Бедняжка! — столь жарких порывов девочка не выдержала и отпихнула от себя подругу. Уэнс ценила её заботу, но не в страшных масштабах.

— Ксавье же тебе всё писал. А это дерьмо я сейчас переодену на нормальную одежду. Пускай только твой паренёк отвернётся, — она кинула Аяксу убийственный взгляд, и парень, искренне испугавшись, натянул шапку по самые глаза и отвернулся к стенке.

— Я прослежу, чтоб он не поворачивался, — усмехнулась Энид и вернулась на свою кровать. — Я не потерплю, чтоб моя змейка смотрела на других девушек! — она обняла своего парня со спины.

Уэнсдей не ответила — безмолвно повесила школьную форму сушиться, а после подошла к своему шкафу, где не стала долго хлопотать над гардеробом — достала обычные чёрные спортивные штаны и такую же футболку, но с рисунком — красная надпись обещала убить каждого, кто дотронется до того, кто её носит. И также выудила из шкафа сменное нижнее бельё — ей изрядно надоело бродить во влажных трусах и лифчике.

С отвращением скинув с себя отданный нормисом наряд и расставшись с красивым, но влажным бельём, она натянула на себя сменное — обычное чёрное, без каких-либо кружев или прочей шелухи. И только она потянулась к футболке, как дверь без всякого стука отворилась: в комнату влетел Ксавье.

Его взгляд испуганно опустился на её полуголое тело, и он, как чёртов истукан, застыл. Словно какая-то кукла, уставился на неё и не отводил изумлённого взора.

— Либо ты сейчас поворачиваешься к стене, либо твоя смерть будет долгой и мучительной, — он ещё секунду позволил себе не отводить от неё взгляда, но всё же отвернулся, даже не распинаясь в извинениях.

С половины комнаты Энид донеслись многочисленные смешки, но стоило Уэнсдей бросить на неё готовый убивать взгляд, как девочка затихла и с невинным выражением лица уткнулась носом в спину Аякса. Когда-нибудь её весёлость должна довести оборотня до могилы. Не от рук Уэнсдей, так от собственных — наивные весельчаки чаще всех очень глупо умирали.

Убедившись, что никто больше не нарушает её личные границы, Уэнс торопливо набросила на себя одежду, выждала ещё несколько минут — наслаждалась вновь обретённым личным пространством — и хмуро бросила:

— Можете поворачиваться. Возможно, я вас не убью, — все недоверчиво обернулись.

— Я хочу извиниться, — первым выступил Ксавье. — Я не знал, что ты ещё не успела переодеться, — впервые её взгляд опустился на его гардероб: парень явно оказался более шустрым, раз успел и сбегать в свою комнату, и переодеться, и прийти к ней.

Оказалось, он оделся почти как она — чёрные спортивные штаны и футболка, даже тоже с надписью. Только она оказалась белой и гласила, что время на его стороне. Неужели он так намекал, что не позволит сбыться рисунку с моментом её смерти? Нет, это было бы слишком глупо.

— От мучительной смерти тебя извинения не спасут, — отметила Уэнсдей и взобралась с ногами к себе на кровать. — Как тебе идея о пытке крысами? Тут их много. Хотя могу предложить четвертование.

— Я бы предпочёл поцелуй, — отметил парень. — Страшная же пытка, не считаешь?

— Это в первую очередь пытка для меня. Но могу ещё предложить грушу страданий. Знаешь, что это?

— А в живых его оставить не хочешь? — спросил настороженно Аякс — он знал её меньше всех в этой комнате и, наверное, слишком серьёзно относился к её угрозам. Хотя если бы Уэнсдей начала ему угрожать, то уже могла бы исполнить обещание. Или, ради Энид, всё же пощадила бы. — Он вот, со всей душой к тебе…

— Ладно, договорились, задушу ночью подушкой, — и Ксавье громко прыснул, покачав головой.

Аякс же отрицательно замахал руками.

— Душить его тоже не надо!

— Могу и тебя заодно задушить.

— Я тут вообще не при делах! — возмутился парень.

— Тогда заткнись.

Но помимо Аякса и остальные замолчали. Хорошо. Может, им ещё наскучит её общество и они все уйдут? А она спокойно сможет в одиночестве подумать над тем, что делать дальше. Но, похоже, Ксавье хотел и дальше нарушать её личные границы:

— Предлагаю заняться делом, — ну, хотя бы мысль здравая. — Мы сегодня выяснили с Уэнсдей много интересного.

— Да, ты писал, что вы в морге тусовались, — поморщилась Энид.

— У Бьянки кроме рук вырезали глаза. А у Юджина мозг, — пояснила Уэнсдей и невольно приблизилась поближе к друзьям.

— Какого чёрта?! — Энид, округлив глаза, прижалась к Аяксу.

— Я теперь думаю, что это точно сектанты. Либо кто-то подобный, — рассудил Ксавье и без спроса сел на стул Уэнсдей.

Она бросила на него недовольный взгляд, но возражать не стала. Пускай уж сидит. Друг всё-таки.

— А что насчёт твоего отца? — поинтересовался горгона.

— Может, он как-то замешан в этом, но после вырезанных мозгов… я в этом очень сомневаюсь.

— Я думала, ты его ненавидишь, — отметила Энид.

— Какие бы я к нему чувства ни испытывал, и каким бы он плохим человеком ни был, он великий экстрасенс и не чудовище. Я бы поверил, что он для каких-то своих целей убил Бьянку, но доставать мозг Юджина… нет, он бы до такого не опустился. Разве только он сбрендил от видений и попыток дойти до правды, но… сомневаюсь.

— Значит, ты склоняешься к сектантам? — спросила Уэнсдей и качнула головой — ей тоже это казалось самым вероятным. Для каких-то ритуалов могло пригодиться что угодно… и если тот рисунок имеет отношение к реальности — сектантам понадобится её скальп.

Вдруг ей показалось, словно Ксавье прочитал её мысли. С его губ сорвались слова о той проклятой картине. Ещё и красочно, в подробностях. Будто он нарочно хотел напугать Энид, что сидела и дрожала, запустив дёрганые пальцы в волосы и скривив губы в неестественной ломаной линии. Но, наверное, у этого парня и в мыслях бы не промелькнуло пугать кого-то.

Или это Уэнсдей в нём ошибалась. Он всё ещё мог оказаться даже убийцей. Не просто же так её чутьё подозревало его в том семестре?

— Я не уверен, что это хорошая идея… — начал задумчиво Аякс, и под его шапкой зашевелились змеи. — Но ты сказал, что больше не подозреваешь отца, почти. Может, его спросить об этой картине? Если он сочтёт дело серьёзным, он может даже защитить Уэнсдей.

— Меня не надо защищать.

— Цыц, — фыркнул Аякс. — Я хочу услышать мнение Ксавье.

Но парень только нахмурился и склонился к коленям. Всё ещё влажные локоны упали пред его лицом, и Уэнсдей больше не могла разглядеть его мимику.

— С рассказом отцу стоит повременить.

— Тогда я предлагаю Уэнсдей сменить пижаму! Мы найдём тебе новую классную готическую пижамку, соседка! — громко заявила Энид и даже не стушевалась под грозным взглядом.

Хотя в её предложении было рациональное зерно…

Но вдруг в комнату резво постучали. Уэнсдей нахмурилась: и кого ещё принесло к ним во время комендантского часа? Или все вдруг взяли её в пример и решили нарушать правила?

Не дожидаясь ответа, некто вошёл. Оказалось, это была худая девчонка лет четырнадцати, которая носила на себе настоящий ужас — ярко-жёлтое, как лживое солнце, платье до колен. Только на ступнях нормальные чёрные ботинки и в руке — строгий чёрный портфель. Но русые недлинные волосы возвышались в двух пушистых хвостах.

Оглядев её лицо внимательнее, Уэнсдей уловила много черт Ксавье. Словно в комнату зашла девичья версия этого парня, но на пару лет младше. Только её взгляд сильно разнился… не задумчивый, как у него. А весёлый и ехидный, с особым прищуром, как у Винсента Торпа.

— Что ты тут забыла? — вперил в неё задумчивый взгляд Ксавье.

— Папа не говорил? — она искренне изумилась. — Он же собрался снимать новый выпуск шоу. Особый. В Неверморе и Джерико. Но эти убийства… они нарушают его планы, — голос девчонки оказался шумным, с сильным акцентом, но с сочащимся через каждое слово ехидством.

— А в этой комнате ты что забыла? — продолжил он.

— Папа сказал передать вам не бегать больше в морг во время комендантского часа. Да и поменьше угрожать нормисам… — протянула она со смешком.

Почему-то Уэнсдей не удивилась. Ну, осведомлённость Винсента о её похождениях ещё сильнее снимала с него подозрения в прямой причастности к убийствам. Наверное, он так же занят расследованием или ему на самом деле всё равно. Либо просто издалека он способствует всем сторонам конфликта. Всякое возможно.

А кто эта девочка, она уже знала. Никогда её не видела раньше, но это была дочь Винсента Торпа. Но, кажется, у неё с Ксавье были разные матери. Пагсли как-то упоминал, что она жила то ли в Шотландии, то ли в Ирландии. Впрочем, неважно. Но её имя Уэнсдей не помнила.

— Я Сольейт Торп, — представилась девчонка.

Скоро Уэнсдей должна проверить, а не умеют ли Торпы читать мысли. Уж больно они все подозрительные.

— А ты Энид? — удивительно, что на неё эта дурочка в жёлтом платье не обратила вовсе никакого внимания. — Я твоя подписчица. Классные странички у тебя.

— А я твоя подписчица! — искренне заулыбалась Энид. — Интересно рассказываешь об изгоях Великобритании.

— Спасибо… — у Сольейт покраснели щёки.

Две дуры нашли друг друга.

— Значит, папа пригласил тебя на съёмки? — прервал их сюсюканья Ксавье.

— Ага, — кивнула она и вдруг опечалилась. — Но пока я со всеми проблемами по дороге добралась, тут уже два убийства! И папа хочет отправить меня домой. А я так по тебе соскучилась!

— Мы с тобой виделись пару раз в жизни, — отметил Ксавье.

— Целых пятнадцать, вообще-то! И это не мешает мне по тебе скучать! Не у всех есть такие классные зануды-братья, — она широко улыбнулась, и в глаза бросились два чересчур больших передних зуба. — Пойдёшь вечером со мной в кафе? Ты расскажешь, как у тебя жизнь, а я — как у меня. Идёт?

— Договорились, — Уэнсдей обернулась и с каким-то удивлением отметила, что Ксавье улыбнулся. А ей показалось, что он был совсем не рад появлению младшей сестры.

— А эта хмурая мордашка — Уэнсдей Аддамс? Я много про тебя читала. Там такие ужасы… я в восторге!

— Могу все эти ужасы на тебе вживую продемонстрировать.

— Знаешь… я не против. Только давай не до смерти? А боль закаляет характер, — она вновь широко улыбнулась и протянула ей руку.

Что ж, ради сестры Ксавье можно сделать исключение.

И она неуверенно обхватила ладонь Сольейт в приветственном жесте… тотчас мир завертелся, и пред глазами зарябили обрывочные образы.

— Я снова это вижу! — под раскаты грома и блеск молний девочка упала с кровати и стала нервно рвать волосы на голове.

Сразу следом пронеслось:

— Я вижу это, папа! — дрожащая рука с обгрызанными ногтями протянула Винсенту Торпу рисунок, где изображалась погибшая Уэнсдей.

— Меньше волнуйся, Сольейт. Видения — это лишь часть правды, — критично заметил мужчина.

— Но я это вижу каждый день! Но она ведь не должна умереть!

— Я будущее не изменю, каким бы оно ни было, — печально продекламировал её отец.

— Тогда я сама!

И последним пронёсся почти погрязший во мраке момент, где Сольейт прятала свой рисунок в мастерской брата.

Вернувшись в реальность, Уэнсдей проигнорировала все встревоженные вопросы друзей и холодно спросила:

— Расскажи поподробнее о своём видении. И зачем ты подложила этот рисунок брату?

Девочка дрогнула.

Комментарий к Глава 10: Девочка в жёлтом платье

Я постаралась эту главу сделать больше остальных, чтоб извиниться за вероятное нарушение графика ежедневного выхода глав. Поэтому было бы интересно почитать ваше мнение в комментариях)

========== Глава 11: Успеть за неделю ==========

Девочка сбивчиво созналась в видениях и в том, что подложила рисунок Ксавье намеренно — хотела переложить всю ответственность на него. Потом, после пяти минут тошнотворных извинений, уточнила, что видения начались ровно в то время, в которое, с учётом разницы часовых поясов, приблизительно погибла Бьянка. Хотя до этого она никогда не встречалась с видениями и даже считала себя обычной. Боялась, что позорит род Торпов. И что её отец вернулся к матери Ксавье из-за неё. Обычной бездарной девчонки, которая только и способна, что ведать в своём блоге о тех, кого жизнь одарила способностями и прекрасными уродствами. Ну и, как старший брат, рисовать.

Какая печальная история. Уэнсдей едва не вырвало. Но вскоре Сольейт вернулась к сути, чем обезопасила себя от пыток. Пытки ведь — самый действенный способ заставить говорить по делу. К несчастью, они не пригодились.

— Каждую ночь я вижу этот момент. И не только ночью. Могу по пять раз на день. Иногда более.

— Это очень странно, — заметил Ксавье и задумчиво обозначил пальцами складку меж бровей. — Повторяющееся одно и то же видение.

— А ещё то, что папа сказал мне не обращать на это внимания… — девочка поникла.

— Да, ему явно известно о видениях больше нашего, — он зажмурился, размышляя.

— Но истину мы всё равно узнаем только, если я умру или не умру.

— Давай ты просто не умрёшь и всё будет хорошо, а? — буркнула Энид и сжала губы.

— Что-то ещё рассказать можешь? — Ксавье раскрыл глаза и взглянул на сестру.

Та отрицательно мотнула головой.

— Точно больше нечего? Может, терапия током освежит твою память? — поинтересовалась Уэнсдей, и Сольейт истерично хохотнула.

— Можешь попробовать, но это не поможет.

— Ладно, Сольейт… — её старший брат задумчиво прикусил губу, — можешь прямо подробно описать видение? В мельчайших подробностях.

— Да что там описывать… — возмутилась она, но полный пассивной агрессии взгляд во мгновение развязал ей язык: — Ну, вижу дождь. Прямо жуткий ливень, я таких не припомню вообще. Да ещё и темно, а тучи какие-то красные…

— Так это же кровавое полнолуние! — прервала рассказ Энид, и на её лбу выступил пот.

— А ближайшее — в ночь с воскресенья на следующий понедельник, — за неё закончил Аякс.

— И каков шанс у нас успеть за неделю это предотвратить? — теперь Ксавье обхватил свой подбородок, но его взгляд больше не отрывался от Уэнсдей.

Захотелось выколоть ему наглые глазные яблоки и пришпилить их булавками к стенке.

— Примерно такой же, что, когда на тебя будет падать горгулья, тебя кто-то оттолкнёт, — отозвалась Уэнсдей невозмутимо.

Единственное, что её беспокоило — что сама не догадалась. Кровавое полнолуние… её почти восхитил этот извращённый символизм. В прошлый раз она спасла Невермор в этот час, а теперь её собирались убить. Было даже интересно, как это случится… и что испытывает человек, когда с него заживо снимают скальп. С трупа уже неинтересно.

— Мне продолжать рассказ, или вы уже всё нужное узнали? — неуверенно встряла в беседу Сольейт.

— Продолжай, конечно, — наконец Ксавье перевёл внимание на кого-то другого.

— Ой, ну… — девчонка замялась, — увидела много крови, хотя дождь почти всё смыл. И тело. Белое, без следов борьбы. Только майка чёрная на груди порвана, и оттуда стекала кровь. Но, кажется, это были очень аккуратные порезы.

— Что ж, почерк у убийц не меняется, — безрадостно хмыкнул Ксавье.

— Надо бы погуглить такие убийства. Может, не первые случаи.

— В Великобритании таких убийств точно не было. Я про это всё знаю, — добавила Сольейт.

— А что-то в библиотеке «Белладонны» было? Наши убийцы могут быть подражателями тех, кто давно умер и забыт общественностью.

— Вроде нет, — Аякс отрицательно замотал головой, а Ксавье пожал плечами.

— Ладно, Сольейт, продолжай, пожалуйста, — вдруг улыбнулась Энид.

— Да что ещё говорить… вместо лица у Уэнсдей череп, идеально чистый. Волосы и кожа на затылке на месте, я так понимаю. Больше ничего. Ни людей, ни животных.

Девчонке задали ещё несколько уточняющих вопросов, но ни один из них Уэнсдей не нашла полезным. Всё, что они на тот момент имели — два свершившихся убийства, невозможность проверить библиотеку «Белладонны» и видения эксцентричной британки, которые подтверждали почерк убийц. В числе подозреваемых — непонятные сектанты, отец Ксавье и все ученики Невермора. А может, и эта четырнадцатилетняя девчонка в жёлтом платье.

Уэнсдей не доверяла этому цвету.

— Значит так, — громко привлекла она всеобщее внимание. — Вещь, ты записываешь. Нам надо сделать следующее: везде искать информацию о похожих убийствах; следить за всеми, особенно друг за другом; и разузнать всё о секте, в которой состояла мама Бьянки. Этим займусь я и Ксавье. Я и остальным займусь, но в меньшей мере. Всем всё ясно? Девочки с хвостиками это тоже касается, — Уэнсдей не услышала ни одного возражения. Этим людям хватило ума понять, что она уже всё решила. Но всё же она дополнила: — И ни слова Винсенту. И вообще никому.

Ответом послужили сдавленные кивки. Главное, чтоб они ничего не испортили. За неделю возможно раскрыть и самое запутанное дело… или умереть. Выбор невелик.

И ей это нравилось. Вкус скорой собственной смерти бодрил получше самого крепкого кофе в мире. Он горький, выворачивающий внутренности… иными словами — восхитительный.

— А сейчас я иду писать роман. Если умирать, то только с законченным произведением.

— А нам что делать?

— Вещь вам всё на листке написал. А интернетом тут вы пользуетесь. Я не хочу вязнуть в этой паутине предрассудков и дегенерации, — это было последнее, что она произнесла вслух в тот день.

Зато роман пополнился на тридцать страниц.

========== Глава 12: Песнь утра под виолончель ==========

Комментарий к Глава 12: Песнь утра под виолончель

Автор настолько шокирован отдачей в комментариях, количеством “ждунов” и лайков, что находит время на написание этого фанфика во время каждой свободной минутки.

Ночь оказалась спокойной. Луну лишь изредка скрывали за собой дымки безжизненных, до невозможности безобидных облаков. Невермор укрыла обычная, немая, как умиротворённый покойник в гробу, ночь… и только звук виолончели разрезал тишину. Смычок, двигаемый умелой рукой, скользил по струнам, и мелодия рассекала воздух и устремлялась вдаль.

Когда из-под её пальцев выходили страницы романа — ощущения иные. Она в завуалированной форме пересказывала события из жизни и описывала свои предположения о бесконечно мрачном будущем. Поэтому последней явившейся в мир строчкой оказалось неведение главной героини о грядущем. Персонаж бросилась в горящий дом, на встречу с неведомым соперником. А откуда-то ей кричал её партнёр: и не понятно, из здания или снаружи. На том последняя глава обрывалась. Дальше — сплошной мрак, ни единой идеи, с кем или чем героиня должна столкнуться, объятая языками навязчивого пламени. И какой у неё исход.

Игра же на виолончели — поток сознания, без начала и конца. Пред глазами только жёлтые листы старой нотной тетради, в руках инструмент, а в ушах и голове — плавная мелодия. Которую можно хоть вечно повторять с начала. Музыка далека и одновременно до жути близка к реальности. Пара нот — и глупому человеческому сознанию открывался иной мир. Где физика переплеталась с тем, что люди назвали душой. И этому миру не требовались слова, истории рассказывались без них. Этот контраст с книгами — то, что развивало мозг. Уэнсдей любила работать в разных плоскостях сознания, изучать его работу… но пазл без исследований не складывался. Ей бы парочку жалких подопытных людишек и лабораторию, где слово «этика» оказалось бы под запретом.

Часы пробили полночь, и Уэнсдей пролистнула пальцами тетрадь. Остановилась на случайной странице, и тут же в мир прорвалась новая мелодия. Последнее законченное произведение Бетховена — «Симфония №9», часть «Ода к радости». Из-под её рук выходила ода к чувству, что она презирала.

В последнее время в её жизнь ворвалось слишком много извращённого символизма. Мелодия, премьера которой состоялась, когда композитор уже оглох. И не мог услышать оваций. А она ощущала себя слепой, глухой и никакой, ведь не вырвалась из паутины неведения. И была укушена пауком, чей яд мог убить её в следующий понедельник, а мог оставить в живых. Она застряла в ещё более дурацком положении, чем композитор.

Но если Бетховен не мог излечиться от глухоты, у неё оставался шанс на раскрытие всех тайн. И этот до сладости горький и невыносимый привкус смерти — отличное средство, чтоб эту участь отложить и во всём разобраться.

Уэнсдей не прекращала играть. Музыка рассказывала миру столько всего… и это ни один дурак в Неверморе не мог понять.

Она пошла спать, только когда небо затянули тучи.

Наутро жизнь академии вернулась в обыкновенное русло: никто уже и не помнил о двух убийствах, и занятия возобновили. Лишь самые эмоциональные ученики звонили родителям и просили их забрать куда подальше от этого страшного места. Остальные вели себя слишком обычно. Уэнсдей их всех не понимала. Одни боялись за свои никчёмные жизни, а другим просто наплевать. Но, признаться, высший цинизм последних её поражал в хорошем смысле. Её считали чуждой ко всему человеческому, а в то же время всякие безымянные студенты школы никак не реагировали на убийства и забыли о своих погибших друзьях.

Наверное, не зря она считала это понятие вымыслом. Друзья мгновенно забывали о тех, кто их покинул. Не все, но подавляющее большинство. Но как же понятие дружбы всеми расхваливалось…

Но смерти поставили всё на место. Это не Уэнсдей не умела дружить. Это дружбы не существовало. И всё же, хотелось продолжать называть хотя бы Энид с Ксавье друзьями.

Хотя в случае, если кто-то из них окажется причастным к убийствам, её руки не дрогнут. Она либо их упечёт за решётку, либо расправится методом куда более действенным.

Именно поэтому она поручила Ксавье вместе с ней узнать о «Песне утра». Держать возможного врага следовало ближе к себе. А если он и правда её так называемый друг — помощь будет бесценна.

Если Уэнсдей и научилась что-то ценить — вклад других людей. Они могли как всё разрушить, так и помочь в воссоздании чего угодно из несочетаемого друг с другом мусора. А могли сделать то и другое одновременно.

Единственный, кому она доверяла почти на сто процентов — Вещь. Эта рука предана ей искренне. Если Уэнсдей правильно понимала значение этого слова.

Когда закончился последний урок, — то была углублённая математика, которую помимо неё посещали только всякие изгои школы изгоев, — Уэнсдей нашла в пятиугольном дворе Ксавье. Парень рисовал на кирпичах новую картину. Какой-то готический замок, над которым летали ожившие каменные горгульи. Его младшая сестра — которая вчера утащила его до самой ночи в кафе, — к счастью, не ошивалась поблизости. Почему-то Уэнсдей не понравилось, что парень ушёл с территории школы в какое-то там кафе. С какой-то подозрительной британкой в жёлтом платье.

— Ты что-то узнал про общину? — было слишком людно, чтоб открыто разговаривать о сектантах.

— И тебе привет, — буркнул Ксавье, не отвлекаясь от рисования. — Вообще, Аякс помог. Мы нашли маму Бьянки в Фэйсбуке. А заодно и её нового мужа, главу этого… общества, — рассказал он, наводя тёмной краской тени на теле горгульи.

Его напряжённый взгляд, хотя с уст и срывалась важная информация, не соскальзывал с рисунка. В расширенных зрачках отражалось творение целиком. И контуры лица стали чёткими, как у изваяния, созданного руками мастера. В этом творческом потоке Ксавье напомнил ей её саму. Нечто среднее между ощущениями от написания книги и исполнения музыки. Необычно. Даже промелькнула мысль оставить его наедине, пока картина не будет готова. Но времени на это не было.

— И что вы выяснили?

— Они вчера всей своей «элитой» приехали в Джерико. Приглашают всех на проповеди. И на личную встречу по предварительной записи, — уголок губы Ксавье дрогнул в нервной ухмылке.

— Вы меня записали?

— Мы не тупые, — он убрал кисточку от почти готовой картины и обернулся к Уэнсдей. — Мы с тобой идём вдвоём, сегодня в три часа дня. В анкете мы с Аяксом написали, что нужна консультация касательно отношений. Якобы мы не можем найти покоя в любви, но бросить друг друга не в состоянии.

— Ничего отвратительнее не придумали?

— Придумали, — Ксавье вдруг хохотнул. — Я написал наши ненастоящие имена, конечно. Но тебе придётся одеться так, чтоб тебя не узнали. Энид уже согласилась помочь.

Выслушав это, она поняла, что идея логичная. Но это не означало, что она ей понравилась. Наоборот. Уэнсдей уже возненавидела этот план. И возненавидела в плохом смысле. Во-первых, её даже не спросили, хотя руководила расследованием она, а во-вторых… Уэнсдей уже тошнило от картин того, как её могла заботливая соседка по комнате приодеть.

А ещё её напрягло, как таким волшебным образом сектанты официально заселились в Джерико вчера. Притом всем составом. Слишком легко. А былой опыт научил её не доверять моментам, когда удача протягивала ей руку. Обычно она это делала, чтоб выкинуть в пропасть.

Но плана получше она не придумала.

— Убью, — это единственное, что удалось ответить на заявку парня, кроме взгляда, который обещал исполнить сказанное мгновенно.

— Это значит, ты согласна? — он улыбнулся.

— Нет, — она развернулась на каблуках, но бросила: — Вам с Аяксом повезло, что я пока не придумала другой план.

— Тогда Энид тебя уже ждёт. А, и Вещь тоже. Он ей помогает. А я буду ждать тебя в этом дворе через полтора часа.

— А вас будет ждать мучительная смерть. Всех.

— Договорились, — кажется, он хохотнул.

— И зачем я тебя спасла тогда от стрелы?

— Это вопрос не ко мне, — Уэнсдей обернулась и поняла, что парень вернулся к рисованию картины.

Почему-то она задержала на нём взгляд перед тем, как уйти. А перед глазами наравне с мечтами о том, как она мучительно убьёт всех друзей по очереди, а Вещь запрёт в ящике на месяц, появлялся лик Ксавье, увлечённого рисованием.

Она дошла до своей комнаты, думая, а не исполнить ли план мести раньше. Но, зайдя в комнату, увидела на своей постели совсем не тошнотворный яркий маскарадный костюм. А наряд на манер экстравагантной стереотипной француженки. Красный берет, короткая юбка под цвет, блузка в чёрно-белую полоску, мрачные ажурные колготы, туфли на высоком каблуке и чёрный кардиган. Только слишком много украшений, якобы из жемчуга.

— Тебе нравится?! — к ней на спину кинулась Энид.

— Я ожидала худшего. Но сильно много украшений. И красного цвета.

— Да брось ты! Он же как кровь. Я старалась!

— Спасибо я не скажу.

— Ворчи поменьше, и я буду уже благодарна, — Энид вдруг её развернула лицом к себе. — А теперь макияж! И причёску изменим. Тебя же только по косичкам узнают… — она критично взяла её косы в руки.

— Как я вернусь — пощады не жди.

— Я же сказала: ворчи поменьше! — соседка обиженно надула губы.

Уэнсдей не знала, чем закончится встреча с сектантами, но она её уже ненавидела. И лишь воспоминание о половине ночи, проведённой за игрой на виолончели, держало её желание убивать в узде.

========== Глава 13: Улыбка смерти ==========

— Ну как тебе? — Энид продолжала наглейшим образом управлять движениями Уэнсдей: закончив часовую пытку макияжем, — Уэнс предпочла бы обычную пытку, — схватила её за плечи и подвела к зеркалу.

В нём отражалось якобы элегантное нечто в кардигане, красной сумкой на локте и со скошенным набок беретом. И настоящие волосы под ним пропали — их скрыл парик из длинных светло-русых локонов. Такое издевательство над ней, что это даже понравилось. Особый вид садизма.

Глаза — больше не чёрные. Их мрак скрылся за серыми линзами. Уэнсдей не узнавала себя. На неё смотрело нечто совершенно иное, чем-то напоминающее Гудди Аддамс. Тоже светловолосое и хмурое. Но с яркими алыми губами, широкими крыльями коричневых теней и выраженным контурингом. А привычную бледность заменял румянец, какой бывает у больных с опасной для жизни лихорадкой.

— Я старалась сделать так, чтоб ты одновременно и не была на себя похожа, но и чтоб тебя не тошнило, — отметила Энид, продолжая крутиться вокруг неё — то прядь поправляла, то складки на юбке выправляла.

Из сумки иногда выглядывал Вещь, всячески одобряя действия оборотня. Проклятая рука.

Какое же унижение. Мало ей было действий подруги, ещё и этот немой, но слишком разговорчивый товарищ лез не в своё дело.

— Отстань, — Уэнсдей не выдержала и отбросила руки Энид, а Вещь заперла в сумке.

— Ладно, что ж, внешне я тебя не узнала бы, — заметила соседка, проигнорировав грубое обращение.

— Я пойду, — Уэнсдей развернулась и, стуча каблуками, покинула комнату.

— Да… до встречи! — донеслось приглушённое, когда дверь захлопнулась.

Шагая вдоль коридоров, галерей и дворов школы, она ловила многочисленные взоры студентов на себе. Но, кажется, её почти никто не узнал — люди не пытались отшатнуться к стене или вперить в неё шокированный взгляд. Они смотрели просто с интересом… ну, как смотрят на зверей в зоопарке. Или как наблюдала бы за их вскрытием сама Уэнсдей.

Парочку человек она запомнила в лицо и внесла в личный список смертников. Эти студенты смотрели на неё не как на зверя в клетке или какой-то музейный экспонат, а как на товар. Только этим идиотам неведомо, что она товар бесценный. И что если она им и даст, то только ножом в сердце.

Уэнсдей вышла в пятиугольный двор, где Ксавье условился с ней встретиться. Рядом с ним ошивалась какая-то девушка, но не его младшая сестра. И хотя жёлтое платье последней не внушало доверия, она предпочла бы увидеть её… а не какую-то студентку с гнездом пышных локонов и блузкой, расстёгнутой на часть пуговиц. Она что-то рассказывала Ксавье, и тот ей улыбался. Не часто, и скорее не улыбался, а усмехался, но почему-то Уэнсдей встала на полпути без движения.

И на первое место в списке смертников поднялась эта вульгарная особь. Вместе с пометкой, что казнь должна идти только после затяжных пыток. Уэнсдей не знала, почему. Просто эти кудри раздражали. И она мешала.

Наконец ей кто-то позвонил, и она, приложив телефон к уху, ушла в неизвестном направлении. А Уэнсдей мгновенно скользнула к Ксавье. Его облик тоже переменился, но не так разительно, и унизительно, как её. Волосы скрылись под белоснежной шапкой, а торс скрывала кожаная чёрная куртка. Поверх неё — массивная серебристая цепь. А в руках он растягивал тканевую чёрную маску с каким-то глупым рисунком. Вероятно, собрался убедить сектантов, что перед ними абсолютный идиот, которого они легко обманут на деньги. Ну или убьют.

Ксавье поднял на неё изучающий взгляд и лишь нахмурился. Ни слова не сказал про то, как она выглядит. Хотя Уэнсдей ожидала какой-то реакции. Но он лишь кивнул каким-то своим мыслям, а после взглянул ей в глаза. И с минуту не отводил взгляда. Лишь ровно десять раз захлопнул веки. И столь долгий зрительный контакт с ним изводил. Глаза уставали, и хотелось заставить его глаза навеки закрыться, чтоб они её не мучили. Этот садизм ей не понравился. Заставлял сердце биться чаще.

— Ты не моргаешь, — заметил он и наконец опустил взгляд в пол. — Когда будем на месте, моргай чаще.

— Пошли уже, — парень зачем-то слабо улыбнулся и пошёл вместе с ней прочь от школы.

— У тебя есть, что ещё рассказать? — спросила Уэнсдей, когда они уже шли через лес.

— Ну, эти сектанты заявляют, что их деятельность якобы направлена на личное развитие и способность взять свою жизнь под контроль. У них есть даже приложение. И ещё все адепты этой секты носят специальные браслеты. Вот, — Ксавье достал телефон и показал фотографию, где была видна лишь чья-то рука и на ней — жёлтый браслет с серебристой пряжкой.

И вновь этот клятый жёлтый цвет.

— А твоя сестра не носит это?

— Ты и её подозреваешь? — спросил Ксавье холодно.

— А ещё я подозреваю тебя. Тебя это удивляет?

— Нет, — он вздохнул и посмотрел на неё как-то неопределённо. — Ладно, я не закончил про приложение. Оно платное. Надо оформлять подписку.

— Это значит, ты ничего из него не узнал?

— Аякс пытается его взломать. Он немного в этом понимает.

— А наша сегодняшняя встреча? Она тоже платная?

— Нет, сегодня всё бесплатно.

Уэнсдей не ответила.

Когда они уже шли по городу, Ксавье вдруг завёл до тошноты маскарадный диалог.

— Хелль, как думаешь, они реально нам помогут? Помню, как мой друг сказал: «Маркус, ты не поверишь, как изменилась моя жизнь! Только эти люди, кроме тебя, меня и понимают».

— Оставь этот маскарад, — с сочащимся через голос льдом изрекла Уэнсдей. — И почему именно Хелль? С немецкого это слово означает «светлый».

— Я вообще думал об аде.

— Я в ад не верю, — и снова после её слов повисло молчание.

Только потом ей на телефон вдруг пришло сообщение. Оказалось, Ксавье ей отправил текст, какую легенду он рассказал «Песне утра». Какая же наивная ерунда.

Вскоре они подошли к дому. Самый обычный, двухэтажный, с ухоженным двором и искусственными цветами под окнами. Входная дверь почти полностью стеклянная, как бы сообщающая, что жильцы открыты и дружелюбны.

Идеальное убежище ненормальных маньяков. До блеска вычищенное, без беспорядка и хоть чего-то, что считалось бы в обществе неправильным.

Ксавье надел на себя идиотскую маску и хотел что-то сказать, но Уэнсдей не стала слушать: позвонила в звонок. В её сердце ещё что-то знобило после смерти Бьянки и Юджина. И это наполняло его решимостью. Оно и так было ею преисполнено всегда, но в тот момент его распирало это чувство.

Дверь открыла неестественно улыбчивая женщина в бежевом платье. Тёмные волосы ниспадали ниже груди, а яркие глаза сирены обжигали, как свет фонарей. Мама Бьянки. Уэнсдей даже не помнила, как эту женщину зовут. Но если она причастна к смертям, то как раз заслуживала безымянную могилу.

— Здравствуйте. А мы с девушкой к вам по записи, — первым выступил Ксавье.

— Добрый день, — она радушно склонила голову. — Маркус и Хелль? Входите. Вы как раз вовремя.

Женщина провела их в гостиную. Самую обычную, но слишком светлую комнату. По центру разместился огромный бежевый диван, несколько кресел вокруг и кофейный столик посередине. На стенах — обилие книжных полок, и все забиты современной дешёвой литературой про саморазвитие, йогу, медитации и прочие практики. Стену, окна которой вели на задний двор, разрезал портал камина. Там неторопливо тлели угли.

Одно из кресел оказалось занято. На нём, закинув одну ногу на другую, в дорогом костюме, сидел худощавый, почти лысый мужчина, чьё лицо хранило бессчётное количество сходств с мордой орла. В длинных, как у пианиста, пальцах левой руки он держал внушительный стакан с виски. Правой же перелистывал страницы какого-то исписанного чёрной ручкой блокнота.

К нему периодически подходил молодой парень, ненамного старше её и Ксавье. Белобрысый, с мясистым телом, в очках и одетый в обычный, но выглаженный спортивный костюм. Чем-то он напоминал Юджина, только имел конкретно европейские черты. Он подходил со всевозможными книгами, и мужчина — вероятно, Гидеон — одобрял или нет. И хотя он состоял в этой секте, Уэнсдей быстро перестала его замечать. Обычный чем-то увлечённый паренёк.

— Как я рад гостям! — протяжно заявил Гидеон и улыбнулся. Но за напускной доброжелательностью Уэнсдей разглядела угрозу. — Садитесь, дорогие.

— Верно, молодёжь хотела бы напитков? Чай, кофе? — поинтересовалась мама Бьянки, улыбаясь.

И у этой женщины неделю назад умерла дочь.

Теперь Уэнсдей была уверена, что она причастна к её смерти.

— Спасибо, мы с Маркусом на диете. Пьём только святую воду два раза в день, — она выдавила из себя улыбку, и от этого заболели щёки.

Но ей не хотелось, чтоб её отравили.

— Думаю, вы можете отказаться от таких лишений, — задумчиво заговорил Гидеон, наклоняя стакан с виски то в одну, то в другую сторону. — Ваше развитие строится не на лишениях. А наоборот. Вам известно учение гедонизма?

Он не успел продолжить, но Уэнсдей уже заранее знала, что он станет дальше говорить. Одного слова «гедонизм» оказалось достаточно. Построить секту не вокруг какого-то божества, а вокруг учения, что высшее благо есть удовольствие. Умный ход. Философские учения действовали на людей даже лучше божеств. Ведь в этом можно было убедить кого угодно.

Только не Уэнсдей.

— Как видите, я разговариваю с вами под стакан хорошего алкоголя. В этом нет ничего плохого. Это меня расслабляет, делает счастливым…

— Но как это может мне помочь реже ссориться с Хелль? Моё сердце горит по ней, а её горит по мне, но мы никак не добьёмся взаимопонимания…

— А его и не надо искать, мой юный друг. Оно само приходит. У вас много внутренних зажимов и страхов, они и приводят к отсутствию взаимопонимания. Найдите то, что доставляет вам обоим удовольствие… — он помедлил, но продолжил: — и я сейчас не о вашей интимной жизни. Вам нужно то, что заставляет оба ваших сердца наслаждаться. Это вас и сблизит. Проблема почти всех пар в том, чтоони насильно пытаются прийти к этому взаимопониманию, хотя это невозможно. Только через удовольствие.

— Но как нам это общее удовольствие найти?

— Поговорите об увлечениях друг друга, о еде… да о чём угодно. И запомните: удовольствие порождает удовольствие, — он демонстративно отпил глоток алкоголя и широко улыбнулся.

Уэнсдей оценила навыки оратора этого человека. Он и правда воздействовал на мозг… и говорил то, что хотелось услышать. То, что казалось логичным. И действительно откликалось в душе…

Почему-то она вдруг подумала о своей тяге к творчеству и о тяге к творчеству у Ксавье… может, это мама Бьянки использовала на ней свою злосчастную силу сирены.

Глаза закрылись. Она не могла поддаваться влиянию каких-то сектантов, даже если оно имело сверхъестественную природу. Ещё рассеют её внимание и убьют. Или ограбят.

Но как бы красиво он ни разглагольствовал или как бы хорошо ни дурманила мама Бьянки, улыбка Гидеона говорила только о смерти. И это отрезвляло.

Бесплатный сеанс длился каких-то пятнадцать минут — слишком мало, чтоб разговорить этого напыщенного сектанта. Но достаточно, чтоб понять, в чём заключалась лицевая сторона этого общества. Пришлось признать, что легенда у них качественная. Легко лишала доверчивых людей рассудка.

И всё же Уэнсдей не удержалась: и перед выходом, когда Гидеон отложил свой дневник на кофейный столик, чтоб пожать на прощание им руки, она незаметно отправила книжку в сумку.

Ксавье же пообещал, что они подумают о возможном следующем сеансе.

Уходить с пустыми руками она не собиралась.

========== Глава 14: Рассказ и кисть ==========

Когда входная дверь закрылась и ступни опустились с крыльца на тропинку, Уэнсдей нечто прожгло спину. Словно из каждого окна этого вылизанного дома на неё смотрели тысячи недоброжелательных глаз. И ей это не понравилось: она ощущала чистую враждебность и больше ничего. Обычно во всём, что люди считали отвратительным, таилась какая-то красота. Кровавая, убийственная, тошнотворная или выворачивающая нутро наружу, и всё-таки красота.

Но от дома сектантов хотелось уйти поскорее и подальше. А может, это лишь было чувством похмелья после манипуляций сирены. Трезветь от мистического дурмана сложно.

Но Уэнсдей обернулась. Скользнула глазами вдоль каждого окна — никого. Чувство слежки тотчас пропало. Наверное, ощущение являлось обычным наваждением.

Она пошла дальше — и снова ощущение сотен чужих взглядов осело на плечи и придавило к земле. Ей определённо не нравились эти сектанты. Хотя и Гидеон мастер своего дела. Это она ценила. Дурить людей красивыми речами и иметь под рукой для должного эффекта сирену — профессионализм.

Но изощрённых убийств это не объясняло.

Когда она и Ксавье отошли на достаточное расстояние, уже до леса, петляя самыми странными путями, её так и не отпустило чувство слежки. Уэнсдей даже невольно прижала поближе к себе проклятую красную сумку, где Вещь уже листал дневник, и скосила глаза вбок, но снова никого не обнаружила.

— Мне кажется, за нами следят, — призналась она парню.

Тот качнул головой, но выражения его лица она не видела: он до сих пор так и не снял маску.

— Я думаю, они обнаружили пропажу дневника. Неудивительно, — и он вдруг прибавил фразу на языке жестов.

Она означала предложение спрятаться в его мастерской.

Уэнсдей кивнула. Хотя и знала, что, когда они дойдут, дневник Гидеона уже исчезнет. Какие бы чувства у неё ни вызывали сектанты, просто украсть дневник она не хотела. Это слишком опрометчиво. А Вещь мог незаметно вернуться в их дом и оставить дневник на том же месте, откуда он и исчез.

Пускай сектанты, когда найдут блокнот, подумают, что у них коллективная шизофрения. Хотя, если они и есть убийцы, у них и так диагноз похуже.

Вскоре Вещь действительно выскользнул из сумки и скрылся в ветвях.

В полном молчании, под гнётом липкого ощущения бездоказательной слежки, они дошли до покатого здания и как можно незаметнее в него скользнули. Возможно, это было очень глупо, но Уэнсдей было всё равно. Мастерская не её. Главное, чтоб их не убили раньше времени прямо в ней.

В глаза, стоило запереть за собой дверь, бросилось, что на диване лежала точно не мужская одежда. Чёрное строгое платье на белых пуговицах, длиной примерно до колена и с винтажным витиеватым воротником.

— Я подумал, тебе понравится. Не весь же день тебе ходить в этом? — без предисловий разъяснил Ксавье и указал на её нынешний наряд.

— Ты взял мне платье? — она нахмурилась.

— Давай только без слов про патриархат. Я захотел сделать тебе подарок. Просто так, — говорил парень, снимая с лица маску, а с затылка — шапку.

А Уэнсдей и не хотела ничего говорить про патриархат. В её сердце лишь заиграло то же чувство, что возникло перед вороньим балом. Это было даже приятно. Получить то, что называлось сюрпризом. Но не какую-то глупую вещь, а практичное готическое платье.

— Спасибо, — она взглянула на него без улыбки и кивнула.

У Ксавье что-то заблестело в глазах, и он улыбнулся. Ненадолго. И это подозрительно сказалось на ней: стало приятно, что на его лице появилось счастливое выражение. Конечно, совсем не такое, как когда он увлечённо рисовал, и весь мир для него обрывался за контурами картины, но было в его улыбке нечто, что разжигало крохотную спичку в сердце.

— Хочешь примерить? Я отвернусь, — он развернулся к стене, надел шапку обратно и, словно подражая Аяксу, натянул её до глаз.

Уэнсдей не стала возражать. Тут же сняла с себя дурацкие украшения, берет, парик и сразу после стянула одежду. Оставила только обувь и колготы. Даже вытащила из глаз линзы и порвала их. Потом оделась в подаренное платье. Оно оказалось холодным и узким. Село идеально, без единой лишней складки. Единственное, что мешало — распущенные волосы. Но никаких резинок, чтоб заплести косы, поблизости не было.

— Можешь поворачиваться.

Парень тотчас снова снял с себя шапку, а заодно и куртку с цепью, развернулся к ней и пристально рассмотрел. Реакция на нормальное платье у него оказалась интереснее: его губы содрогались в улыбке, и он неловко заправил руку в волосы. Но затем тряхнул головой и просто присел на диван, то бросая на неё взгляд, то отворачиваясь. Интересное поведение.

— Ну, что ж… прочитаем, что написано в этом дневнике? — предложил он, очерчивая пальцами складку меж бровей.

— У меня его нет, — последовало полное непонимания молчание. — Вещь сейчас его возвращает на место. Если он не оплошает, то скоро вернётся.

— То есть он уже прочитал дневник? — Ксавье убрал руки с лица, и его губы растянулись в странной улыбке.

— Да.

— Что ж… — он, качая головой, сложил руки на груди. — Тогда не хочешь поговорить о впечатлениях от этой секты? Ну, точнее, о том, что ты о них подумала…

— У нас нет доказательств, но я думаю, что они и есть убийцы. Видел маму Бьянки? Ей же вообще плевать на смерть дочери. Моя мать и то реагировала бы более остро. Даже куда более остро.

— Да, я это заметил, — кивнул Ксавье. — Надеюсь, в том дневнике будет важная информация.

— Если не будет, надо будет ещё раз в их жилище забраться. Но тайно.

— А если нас обнаружат?

— Тогда я их щадить не буду. Даже если они не убийцы, они мне не нравятся.

Ксавье хохотнул и непонятно взглянул на неё.

— Что-то ещё сказать можешь?

— Мне кажется, мама Бьянки использовала на нас свою силу.

— Это точно. У меня были ровно те же чувства, когда сама Бьянка меня дурила, — он поморщился, словно кто-то ворошил острым предметом его кишки.

— Что ж, тогда это мы знаем наверняка. Но больше мы ничего наверняка не знаем. Зато услышали проповедь про гедонизм, — резюмировала Уэнсдей и откинулась на спинку дивана.

Её раздражало, что расследование продвигалось слишком медленно. Если ещё и её кража дневника окажется бессмысленной… кто-то точно умрёт от её рук.

— Может, ты наконец расскажешь о своей книге подробнее? Пока мы ждём возвращения Вещи, — предложил Ксавье.

Уэнсдей не нашла причин проигнорировать его. Особенно если вскоре она погибнет. Чего бы и не пересказать другу одну из своих историй? Может, это введёт его в забавный первобытный ужас.

Она начала рассказ тут же — сразу с убийства. Первым предложением, что сорвалось с её уст, стало: «Холодное лезвие врезалось в плоть, отделяя её от кости». Но это не произвело должного впечатления на Ксавье. Он только хмыкнул.

Но когда она начала рассказывать о главной героине, расследовании и о своих мыслях — парень заслушался. В его глазах блестел неподдельный интерес. И стоило признать, наблюдать за такой реакцией оказалось даже интереснее, чем за ужасом и паникой.

Потом Ксавье поднялся с дивана и, продолжая слушать, достал краски и кисточку. Не говоря ни слова, он раскрыл альбом с обычными листами А4 и стал выводить быстрые иллюстрации ко всему, что она рассказывала. Несколько мазков — и появлялись вполне чёткие образы. Он нарисовал даже мальчишку, что играл в футбол отрезанной головой.

И вновь его внешность переменилась, но ещё сильнее, чем днём. Ксавье не просто рисовал — он слушал её. Их творчество объединилось. Соединилось, как две половины садовых ножниц, отрезающих кому-то конечность. И это делало парня необычным. Уэнсдей даже сказала бы, что красивым. Как описывали красоту античные философы. Он подходил под те описания.

Лицо стало сосредоточенным, как и утром, с чёткими линиями задумчивых морщинок на лбу, но губы застыли в полуулыбке. И полузакрытые глаза блестели… в суженных — не расширенных — зрачках отражались детали и элементы его картин, но поверх ложились блики удовольствия. Так блестели глаза у Энид, когда та слушала любимые мелодии.

Вскоре Уэнсдей дошла до рассказа о поцелуе персонажей книги. Она думала сначала, что ни за что не упомянет об этом, но в творческом порыве ей стало всё равно, что рассказывать. Главное — получать отклик на свои слова в виде картин. И знать, что Ксавье рад создавать эти иллюстрации. И что он рисовал ровно то, что она представляла…

Никогда раньше она не замечала, сколько общего у неё было с этим парнем на фоне всех различий. Её фантазии словно передавались ему сверхъестественным путём, и он изображал все самые важные детали, ничего лишнего.

И демонстрировать на бумаге поцелуй между героями он не стал. Наоборот, отложил альбом и поднял на неё взгляд. Теперь в его суженных зрачках отразилось её лицо, будто оно являлось его очередной картиной. И она продолжала рассказывать… даже вдалась в подробности того поцелуя, которых не отразила на бумаге. А свои глаза не отрывала от его. Удивительно — он тоже почти перестал моргать.

Завершив описание, Уэнсдей замолчала, но не переставала смотреть на Ксавье. Творчество дало нечто странное и неправильное, но этому чему-то не хотелось противиться. Подсознание знало — это правильно. Так и должно было быть.

Она ничего не сказала — просто положила левую руку ему на затылок и, впервые за разговор закрыв глаза, быстро поцеловала. Его губы оказались пересушенными и приятными. Ей не нравилось что-то преисполненное жизнью.

Тотчас Уэнсдей отстранилась. Она не знала, зачем поцеловала его. Но знала, что это правильно.

========== Глава 15: Отчаянный шаг ==========

Комментарий к Глава 15: Отчаянный шаг

На всякий случай хочу уточнить, что моё примечание в шапке означало, что отклонение от канона заключалось в том, Уэнсдей никогда не целовалась с Тайлером (допустим, что видение о его сущности ей пришло просто во время какого-то прикосновения). Поэтому в прошлой главе она впервые в жизни поцеловалась)

Они оказались мягкими и тёплыми. А податливая поверхность сминалась от прикосновений. Не такими Ксавье казались её губы. Они играли на контрасте с ледяными пальцами, зарывшимися в волосы. Словно лицо укутали в мягкий шарф, а о затылок разбивался ледяной ветер. Ни одна девушка не одаривала его таким количеством чувств, как Уэнсдей. Среда — центр недели, а эта необычная мисс Аддамс — центр его мира.

Поцелуй длился секунду — не более — но за него всё в душе перевернулось. Он не понимал, отпер ли хотя бы часть дверей к её сердцу, и ему не хотелось об этом думать. Может, она поцеловала его и вовсе из-за какой-то только ей понятной причины. Может, так решила поиздеваться над ним.

И всё же, она его поцеловала. На пару мгновений осчастливила его. Показала, что тоже способна коснуться чужих губ своими. Не по принуждению, не под влиянием алкоголя или иных веществ… а в здравом, пускай и захваченном творчеством, рассудке. Но Ксавье считал, что творчество показывает человека настоящим. И они поцеловали друг друга в момент, когда все маски спали. Их губы соприкоснулись, как до того души, втянутые в магический водоворот вдохновения. В момент некой духовной близости, если не единения.

Он не знал, что их ждёт в будущем и переживёт ли Уэнсдей кровавое полнолуние, но в тот момент он был счастлив. Независимо от будущего в его сердце навсегда отпечатался поцелуй с Уэнсдей Аддамс. Как маленькая, но очень ценная татуировка на коже.

Конечно, ему хотелось не дать ей погибнуть и завязать с ней продолжительный роман — может, даже до смерти в старости, — но он хотел сохранять рассудок трезвым. Как бы его сердцу этого ни хотелось, наверняка он не мог знать, что должно случиться.

Но вовек запомнить поцелуй с ней он мог.

Он взглянул в её лицо, оставшееся на подозрительно малом расстоянии от его. Настолько, что он даже чувствовал её дыхание на своих щеках. И видел слабую, но всё же улыбку. Самую красивую улыбку в его жизни.

Ксавье запомнил её лик, чтоб отобразить его на бумаге. Такую красоту нельзя просто оставить в памяти — она заслуживала явиться на свет. Шедеврам не место только в голове.

Ему хотелось её снова поцеловать. Просто чтоб вновь ощутить эти прекрасные губы и удостовериться, что они ему не померещились, не были лишь каким-то приятным, но сном. Кажется, Уэнсдей тоже была не против вновь слиться с ним в поцелуе, хотя она и убрала руку с его затылка. Но как же близко её лицо…

Он уже наклонился к нему, почти успел вновь ощутить её нежные уста, но в дверь вдруг постучали. Выбивать не стали… он сразу понял, что это Вещь вернулся.

Но момент всё равно был испорчен. Улыбка сошла с лица Уэнсдей и она, будто ничего не было, подошла ко входу, впуская Вещь в их скромную обитель. В её глазах горел огонёк интереса, но завораживающая красота готовой целоваться в творческом порыве девушки исчезла. Она стала обычной. Всё ещё красивой и по-своему, особенно, прекрасной, но особая связь между ними оборвалась.

И в его голову вернулись обычные переживания. Об убийствах, страхах и желании поскорее во всём разобраться. И, конечно же, не позволить этой девочке погибнуть. Хоть ценой своей жизни, но спасти её.

Вещь стал быстро рассказывать о пережитом опыте. И его история оказалась полнейшим разочарованием — он без проблем забрался в обиталище сектантов и вернул дневник на место, как раз в момент, когда у Гидеона и мамы Бьянки гостили очередные доверчивые прихожане. Но их никто не пытался убить, да и чай, что они наивно пили, не отравил их. Их лишь развели на следующий, уже платный сеанс.

Потом рука наконец поведала о том, что прочла в дневнике.

Ксавье тотчас упал духом. Общим счётом, в дневнике не было ничего. Это и вправду была книжка обычного расчётливого лидера секты. Он вёл почти психологический анализ своих прихожан, а заодно пометки об их доходе. Гидеон просто отмечал, кто наиболее доверчивый и обеспеченный. Нехорошее дело, но логичное, как для лидера секты. И никаких больше откровений о злодейских планах и убийствах подростков-изгоев.

— Убью уродов… — лишь буркнула Уэнсдей.

Её лицо было каким-то печальным.

***

Очередной проклятый солнечный день, после полутора дней бездействия. День после посещения сектантов и того поцелуя с Ксавье выдался совсем непродуктивным. Академия придумала бесчисленное множество мероприятий на среду. Очень иронично.

Целый день не удавалось вырваться из колеса школьных обязанностей, как бы она ни старалась. Даже не нашлось времени на беседы с друзьями. Будто её намеренно нагрузили всем подряд, только бы замедлить ход расследования. Директор школы назначил полутраурные мероприятия, как бы прощания с погибшими учениками. И почтение их памяти. Единственное, что Уэнсдей в тот день оценила — то, что о клубе жужжащих не забыли. Её назначили новой главой, и она торжественно поклялась оберегать и заботиться о пчёлах Юджина. Энид ей восторженно хлопала громче всех. К счастью, овации быстро стихли.

Было не до оваций, тратящих время в никуда, когда на кону стояла её жизнь.

В четверг она попросила Вещь отослать друзьям сообщения с информацией о месте и времени встречи. Самой ей не хотелось в лишний раз касаться этой непонятной вычислительной машины. И тратить на это своё время.

Она незаметно покинула школу сразу, как закончился последний урок. Хотя, наверно, раз директор знал о её похождениях в морг, то и всегда знал о её местах пребывания. Или, что логичнее — имел какую-то возможность следить за Ксавье. Но даже если так, открыто он не препятствовал расследованию. Может, и вчерашнее мероприятие было лишь обычной обязанностью, созданной по методичке.

Она пришла в кафе, где раньше работал Тайлер. В тот день на смене был какой-то парень, который заметно остерегался всех неверморцев. Кажется, при виде неё он попытался спрятаться за стойкой и тихо молился, чтоб она его не убила. Она, конечно, была не против, но пришла в кафе с далеко не такими намерениями. Поэтому просто попросила себе кофе и сбросила ему деньги прямо на голову через стойку.

Кафе было почти пусто: помимо бариста и Уэнсдей, там сидел ещё один гость. Мальчишка, которого она при первом знакомстве побила вместе с дружками. Сын погибшего мэра. Лукас.

Он сидел в самом углу, с натянутым до лба капюшоном толстовки, почти до самых пальцев скрытыми под рукавами кистями рук, и жадно поглощал чашки то с кофе, то с чаем, то с водой. А взгляд покрасневших глаз созерцал пустоту. Уэнсдей не подошла бы к нему, если бы он только не стучал дрожащей ногой по полу, как припадочный.

— Что ты тут воешь? — поинтересовалась она, и Лукас заметно стушевался под её взглядом.

Полминуты он молчал, опустив взгляд в пол. Но, должно быть, понял, что от ответа не увильнуть, и признался:

— Я знал, что в вашем Неверморе убили учеников, но я не знал, кого. Оказалось, Бьянку… она была хорошей.

— Понятно.

— А тебе, должно быть, плевать…

Уэнсдей изумлённо наклонила голову.

— Ошибаешься, — и ушла за стол в противоположной части помещения.

Хотя Лукас вскоре исчез.

Вместо него пришли встревоженные друзья, и томить их ожиданием Уэнсдей не стала. Сразу в лоб спросила:

— Что мы имеем на данный момент?

Ксавье пожал плечами, а Энид с Аяксом перебросились печальными взглядами.

— Мы ничего не нашли про такие убийства. Они бывали, конечно, но никогда не оказывались связаны между собой, — пожаловалась Энид, и её разноцветные ногти удлинились — острые края тотчас поцарапали поверхность, чем заставили бариста почти упасть в обморок.

— А взломать приложение «Песни утра» я не смог.

— Отец наотрез отказывается открыть библиотеку «Белладонны». За своей сестрой подозрительного поведения я не обнаружил.

— У Юджина соседа по комнате не было, — продолжила Энид. — А про Йоко я ошибалась… она не сменила общежитие, осталась с нами в «Офелия-Холл». То был ложный слух. Соседка Бьянки — Давина, сирена. Я её расспросила, она лишь огрызнулась. Сказала, что её все задолбали спрашивать, и что она ничего не слышала и не видела. Просто проснулась утром, а Бьянки нет.

— Остальные тоже ничего не знают. Только слухами перебрасываются, но там один фантастичнее другого. Такую ахинею ни один уважающий себя сплетник слушать не стал бы, — Аякс печально поправил шапку.

— Чудно, — безэмоционально откликнулась Уэнсдей.

У них было полно подозреваемых, но ни одного доказательства чьей-либо причастности к убийствам. Это уже начинало изводить. А кровавое полнолуние, что бы ни ожидало их на него, стремительно приближалось.

Разговор с друзьями никаких больше сведений не принёс, помимо полного разочарования.

Уэнсдей поняла, что пора действовать быстро и без промедлений. И первым делом в её плане было пробраться в дом сектантов. Но в это она не хотела посвящать друзей. Они могли что-то испортить.

***

Вечером, когда Энид, казалось, уже заснула, Уэнсдей поднялась с кровати и пошла приводить свой план в действие. Но с кровати соседки вдруг донеслись шорохи, и та вперила на неё заспанные глаза.

— Ты куда?..

— Не твоё дело.

— Значит, на свидание… ведь так, да? — она улыбнулась и сладостно закрыла глаза.

И хотя Уэнсдей ей не ответила, подруга, вероятно, приняла это за положительный ответ.

Выбраться из школы под светом луны оказалось ещё проще, чем днём. Никаких лишних глаз, только пустые коридоры и покрытые мраком тропинки. А потом и пробежка через холодный неприветливый лес, где тишину разрушали лишь тихие звуки её шагов.

В Джерико тоже было почти безлюдно, лишь некоторые уставшие нормисы направлялись куда-то. Но чаще них проезжали чьи-то автомобили. Только из домов доносились голоса людей, собравшихся либо спать, либо пока что ужинать. Некоторые лентяи просто смотрели что-то по телевизору или на компьютерах.

И только один дом был глух, хотя из окон наверху просачивался свет. Но ни шёпотов, ни звука телевизора… тише, чем в лесу. Подозрительно.

Из рюкзака ей на плечо взобрался Вещь и рассказал, что днём взломал окно на заднем дворе. Отныне оно поднималось и закрывалось снаружи без лишних проблем. Уэнсдей ему благодарно кивнула. Всё-таки эта рука, когда не своевольничала ей вопреки, то проявляла себя как отличного напарника.

Уэнсдей перелезла через забор на заднем дворе, удивилась присутствию там большого, пускай и пустого бассейна, и скользнула к окну, что, как оказалось, вело на кухню. Оно действительно открылось сразу, и она тихо юркнула вовнутрь, убедившись, что всё тихо.

Она включила фонарь и осмотрелась. Но на кухне ничего подозрительного не нашла. Даже когда с надеждой открыла морозилку, то увидела там лишь замороженную индейку и пиццу-полуфабрикат. Никаких человеческих останков. А в обычной холодильной камере и вовсе уныло: молоко, фрукты, пиво, какие-то дорогие колбасы и всякие йогурты. В её холодильнике дома и то хранилось куда больше интересностей.

Убедившись, что ни в какой упаковке с хлопьями не хранились какие-то яды или ещё что-то, а ножи так затупились, что едва ли нарезали бы масло, и никак не могли управиться с человеческой плотью, Уэнсдей подошла ко входу в гостиную.

И против своей воли она отшатнулась. Под свет её фонаря попал Гидеон: он сидел на том же самом кресле, в той же самой позе, что и во вторник. При виде неё он улыбнулся.

И Уэнсдей стало по-настоящему страшно.

Комментарий к Глава 15: Отчаянный шаг

Так-с, у меня есть две вещи, которые хотелось бы озвучить:

• Лучший мотиватор — комментарии, так что не стесняйтесь их оставлять🙂

• А второе — минутка саморекламы😅 Скорее всего, раз вы дошли до этой главы, вам нравится моё творчество. Сегодня я выложила ещё один фанфик по этому фандому, там планируется миди-кроссовер с Гарри Поттером. Если вам вдруг интересно — можете глянуть)

========== Глава 16: Третье убийство ==========

Комментарий к Глава 16: Третье убийство

Комментарии под предыдущей главой подействовали мгновенно, так что держите новую главу)

И отдельное сердечное спасибо вам всем, кто оставляет отзывы)

Вперив несколько испуганный взор в сектанта, Уэнсдей не отшатнулась и не попыталась сбежать. Понимала — не сможет. Лишь Вещь мог ускользнуть незамеченным и, быть может, спасти её. Ему не впервой. Но до прихода помощи ей стоило продержаться самостоятельно… хорошо, что она взяла два клинка из своей коллекции. Если Гидеон попробует напасть — её руки не дрогнут. Хотя попасть в тюрьму за убийство не хотелось. Ну, ей хватит ума расправиться с телом так, что даже если в никому не нужный Джерико приедут лучшие криминалисты мира — и они не разберут, что произошло.

Мужчина не нападал, и со спины к ней никто не приближался с каким-нибудь орудием. И всё же Уэнсдей сжала рукоять клинка, спрятанного в кармане. Второй клинок она взять не могла — иначе пришлось бы уронить фонарь.

Уэнсдей просто стояла, остерегаясь надолго отвести взгляд от хищного лица сектанта. Он был слишком спокоен…

Возможно, она собственными силами заставила видение Сольейт сбыться. И живой ей уже не выйти из этого злополучного чересчур идеального дома. Лишь на кровавое полнолуние её обнаружат в школьном дворе изощрённо убитой. Интересная смерть, и всё же Уэнсдей не хотела умирать. Она это осознала впервые в жизни настолько чётко. Когда она погибала от рук Крэкстоуна — ей было уже всё равно. Жизнь просто медленно покидала её. А теперь она стояла ещё в здравом рассудке и целом теле, понимая, что не хочется расставаться с миром.

В нём оставалось ещё очень много других, неизведанных, ужасов.

Вдруг за спиной раздались стремительные шаги, и она не успела отреагировать — её шеи коснулось холодное лезвие, а чья-то рука до боли обхватила её талию. Уэнсдей перестала дышать — острый край ножа грозился в любое мгновение разрезать её плоть. Пройти сквозь сонную артерию и лишить её жизни.

Против воли руки не удержали фонарь. Он упал, и Гидеон почти пропал из поля зрения — луч света оказался направлен просто на стену, и единственное, что озарил — маленькое пятно въевшегося жира на обоях над плинтусом.

— Я не люблю, когда какие-то глупые дети врываются без спроса в мой дом, мисс Аддамс, — донеслось спокойное из тьмы. — И всё же я надеюсь на содержательную беседу. Прошу, присядьте, и расскажите всё с самого начала, — некто, кто держал её, стал медленно её волочь в невидимый центр комнаты.

Она не противилась. Хотя и пыталась придумать, как управиться с клинками в карманах и расправиться с тем, кто, возможно, вёл её на гибель. Но любое движение могло обернуться для неё преждевременной смертью. В отличие от затупившихся кухонных ножей, этот мог запросто разрезать ей горло до самых костей.

Вдруг зажёгся неяркий, но свет. Уэнсдей поморщилась и дёрнулась, за что тотчас поплатилась — шея запульсировала из-за боли от неглубокого пореза. Кожу следом обожгла собственная, до странности горячая, кровь.

— Не советую вести себя неразумно, девочка, — её подвели к дивану, но не усадили.

К ней подошла мама Бьянки, ранее бывшая незамеченной. Она улыбалась той же улыбкой, что и позавчера, когда выставляла себя добрейшим созданием в мире.

— Что это у тебя в карманах? — из одного, где не было руки Уэнсдей, она достала клинок и недовольно цокнула языком. — Ты что, хотела нас под покровом ночи убить? — театрально ахнула она. — Так, достань-ка вторую руку, — её голосу не удалось противиться. Уэнсдей подумала, что это правильно. Зачем же держать руки в карманах — это ведь невежливо…

Лишь когда мама Бьянки достала второй клинок, рассудок вернулся. Но уже было поздно.

— И зачем же вы ворвались к нам в дом с ножами, юная мисс? — всё так же спокойно спрашивал Гидеон, пока её заставляли сесть на диван: от шеи убрали клинок, но шёпоты сирены над головой не позволяли противиться.

Когда она присела, то узнала в парне, что её держал, того на вид безобидного мальчишку, который что-то иногда спрашивал у Гидеона. Но Уэнсдей не удивилась — этого стоило ожидать. Как и наглухо зашторенных окон, не пропускающих свет ни с какой стороны. Никто и никогда снаружи не увидел бы, какое веселье происходило в преидеальном доме.

Безымянный подросток-сектант куда-то отошёл, и через пару мгновений к её шее вернулось лезвие. Он обошёл диван сзади, чтоб продолжить ей угрожать смертью в любую секунду. Хотя у неё и так болела и пульсировала шея. А кровь с неё уже обжигала тело до груди. Но мама Бьянки прекратила её пытать своей силой. С лезвием на шее сидеть было приятнее, чем пребывать под сильнейшим влиянием внушения.

— Рассказывайте, — теперь уже потребовал лидер секты.

— Вы — убийцы, — заявила Уэнсдей. — Но мне нужны доказательства этого, — она говорила вопреки своей воле. Ужасное, в плохом смысле, слово.

Гидеон удивлённо на неё посмотрел.

— Убийцы кого? Максимум мы виноваты в смертях парочки таких же наглых глупцов, как вы, юная мисс, — с какой-то весёлостью протянул мужчина.

— Вы убиваете изгоев для каких-то своих целей. Скорее всего, ритуальные убийства… — больше всего на свете ей в тот момент хотелось не вырваться на волю и спастись, а хотя бы отрезать себе язык.

Почему-то стало особо страшно от мысли, что она могла что-то разболтать о своих друзьях. Ей должно было быть на них всё равно… но стук собственного сердца эхом отдался в голове от волнения, что она могла как-то навредить им.

— Какие фантастические утверждения! Да у нас почти все последователи — изгои! — будто бы искренне возмутился Гидеон. — Наше движение основано на получении удовольствия от жизни, а не на ритуальных убийствах. Вы совсем забылись, юная мисс, — лидер секты покачал головой, а у Уэнсдей засаднило виски.

— Я в шоке. Что в этом Неверморе с детьми делают. Мою девочку вообще сгубили… и думают, что я причастна к её жуткой смерти! — крикнула мама Бьянки.

Уэнсдей тотчас захлестнуло волной стыда — чувства, что ей вообще не свойственно. Оно являлось столь чужим, что душило и выворачивало не внутренности, а душу наизнанку. И всё же она его ощущала и не могла противиться.

— Не кипишуй, дорогая, — обратился Гидеон к жене. — Мисс Аддамс просто сбилась с пути. Ей не хватает в жизни счастья. Налицо признаки глубокой депрессии.

— Нет у меня никакой депрессии, — буркнула Уэнсдей.

— Да-да. Юная мисс, вам следует больше уделять внимания себе. Любите себя, любите своих друзей, найдите человека своего сердца, а не играйте в детектива, делая ложные предположения. Этим вы ставите себя в неудобное положение. Такое, как сейчас, — он хмыкнул. — Вы видите мир чёрным, но он не таков. В нём есть удовольствия… они — ключ ко всему.

Уэнсдей пыталась его не слушать, но слова гипнотизировали. Лишали трезвости ума, перекручивали мысли. Она против воли вспомнила о Ксавье, о творческом единении с ним и о необычном ощущении от поцелуя. От своего первого поцелуя в жизни… почему-то такого приятного и правильного. Который хотелось, возможно, повторить.

Она хотела тряхнуть головой, отогнать наваждение даже от таких удивительно приятных дум. Ей нельзя было терять бдительность… но противиться сверхчеловеческому воздействию на мозг было почти невозможно.

— Вы утопаете во тьме собственных мыслей, когда это совсем не обязательно. Вы пугаете людей, о вас ходят грязные и кровавые слухи, и это сказывается на вашем ментальном здоровье. Наше общество помогло бы вам исправиться… — его монотонный, но действенный монолог продолжался более часа.

Эта мучительная пытка сводила её с ума. Все слова Гидеона вопреки доводам разума казались логичными и близкими сердцу. Хотелось выстрелить себе в голову, только бы прекратить безжалостную промывку мозгов. Лишь боль в шее и липкая полузасохшая кровь на коже действовали отрезвляюще. Уэнсдей цеплялась за это ощущение — ведь оно единственное, что было настоящего в том злосчастном доме.

— Вы правы, вы во всём правы… — заговорила жадно она, и продолжала цепляться за боль.

Хотелось обмануть этих сектантов и сбежать прочь от их гнусного обиталища.

— Простите меня… но мне надо в школу. Меня хватятся. Но я вернусь к вам. И никому ни о чём не расскажу.

— Вы искренни, мисс Аддамс? — поинтересовался Гидеон.

— Мне надо подумать. Это всё так сложно, — хотя сложнее ей давались эти слова и надрывной тон, как у истерички.

— Я поверю в вашу благоразумность, — и с её шеи убрали клинок.

Уэнсдей до выхода из здания дошла медленно и спокойно. Даже фонарь подобрала. Кинжалы ей, конечно, не вернули. Незначительная потеря — у неё ещё полно всевозможных орудий.

Только входная дверь распахнулась, как она сорвалась с места и побежала прочь во мглу, не оглядываясь. Рассудок продолжал оставаться затуманенным и странным, но она знала — стоило поскорее вернуться в школу. Невермор ей вдруг показался самым безопасным местом на планете.

Уэнсдей не заметила, как добежала до двора, где уже дважды обнаруживали трупы. Но когда тусклый свет её фонаря озарил новое, определённо мёртвое, тело, она застыла в изумлении, созерцая очередной труп в пижаме с окровавленной грудью и лужей крови вокруг головы. На этот раз у убитого отсутствовали ноги. Полностью, вплоть до живота. Из-под рубашки торчали перерезанные кишки и другие внутренние органы, испачканные во всяких телесных жидкостях. Их было бы интересно рассмотреть, если бы не контекст ситуации.

Вглядевшись в его лицо с вовек застывшим выражением боли, она признала в нём Кента. Очередную сирену и друга Бьянки.

Уэнсдей выронила фонарь из рук и сглотнула слюну.

Неужели сектанты и правда не имели никакого или почти никакого отношения к убийствам? Разве только у них был специально обученный наёмник…

Почему-то ей не захотелось больше думать об этом расследовании.

========== Глава 17: Проигрыш ==========

Уэнсдей стояла на месте, смотря на почти невидимый в полутьме труп — уличные фонари горели в отдалении, а луч от её упавшего фонаря лишь светил в никуда. Но ворох мыслей, пытающихся прорваться через тину спутанного сознания, давил на виски и заставил её крепко закрыть глаза. Осознание, что она ничего так и не узнала, пыталось её раздавить, как жука. Может, все взрослые вокруг, и даже эти проклятые сектанты, правы — она просто недальновидный подросток с завышенным самомнением. В прошлый раз она обвинила в убийствах Ксавье, и, если бы не случайность, он бы так и остался за решёткой, а настоящий хайд продолжил бы бесчинствовать.

Ныне к ней даже не приходило никаких видений. Единственное видение, что её потревожило за последние недели — когда она коснулась Сольейт. Уэнсдей начала по ним скучать. Они раскрывали страшные вещи, но помогали. А без них, значит, она как без рук. Обычная глупая, как и другие люди, девочка с косичками.

Ей захотелось подойти к трупу Кента. Душу тешила слабая надежда, что, если она его коснётся, наконец видения вернутся и покажут ей лицо убийцы. Но оставлять свои отпечатки пальцев на нём — не лучшая идея.

Но что делать без своих особых способностей, Уэнсдей не знала. Не представляла, кого всё-таки подозревать во всех этих бедах. Все нити запутались в непонятное нечто, и распутать их уже не представлялось возможным. Хотелось продолжать верить, что убийцы — сектанты. Но у главарей сего общества было сильное алиби. А труп Кента был ещё, наверное, тёплым.

Поблизости никого не было. Лишь она стояла наедине с трупом.

Без надежды она подняла фонарь и снова осмотрела место преступления, надеясь найти следы убийцы. Может, какой-то примятый участок травы или отпечаток подошвы на тропе. Но всё было чисто. Ни единой действительной зацепки.

Уэнсдей проиграла.

Казалось, её тело покинул маленький тёмный сгусток души, оставив гнить лишь опустошённую оболочку. Ведь ей стало всё равно. По-настоящему всё равно. Лишь зная, что советуют делать при обнаружении трупа, Уэнсдей достала телефон из рюкзака — Вещи там ожидаемо не оказалось, — и спустя пару минут наконец отыскала личный номер шерифа. Пускай уж он и занимается этими убийствами.

— Шериф Галпин слушает, — донеслось сонное по ту сторону телефона.

— Это Уэнсдей Аддамс. Я нашла тело. В Неверморе новое убийство. Там же, где и обычно, — и она, как только вспомнила, как это делать, сбросила вызов.

Она не успела спрятать устройство — оно вдруг завибрировало, и на экране высветилась фотография жизнерадостной Энид. Наверное, Вещь только добрался до неё. Уэнсдей ответила после недолгого промедления. И ей стало больно говорить: каждое слово — словно удар ножом по языку.

— Тут убийство. Очередное. Где и всегда, — теперь она сбросила вызов быстрее.

Ей не хотелось ни с кем разговаривать. Даже хотелось, чтоб её приняли не за обычного свидетеля, а за убийцу, и посадили куда-то в одиночную камеру на долгие годы. Наверное, результат работы не до конца протрезвевшего мозга. Проклятая песня сирены. Не получалось даже разобрать, а точно ли рассудок начал хоть немного приходить в норму.

Она села на траву чуть в отдалении от трупа и стала дожидаться людей. Убегать куда-то было бы неразумно. Хотя та часть разума, что не хотела угодить в тюрьму по ложному обвинению в убийстве, настаивала, что стоило убежать так далеко, чтоб все проблемы навеки остались позади. Может, убежать не просто далеко, а под машину. Так уж точно всё проблемы оставили бы её. И, к тому же, — навсегда.

Пальцы легли на виски и сдавили их. Сектанты оставили её в полном непонимании. Всё мешалось и шло нелогично. Одни мысли наслаивались на другие, и какие принадлежали ей, она не могла разобрать. Только одна мысль точно её — осознание, что она проиграла и окончательно запуталась.

— Уэнс! — визг принадлежал Энид. — Твоя шея! Что с тобой?! Что случилось?! — её глаза блестели от слёз, и она бросилась её обнимать. Уэнсдей не обняла её в ответ, но не вырывалась.

— Почему ты вообще пошла к тем сектантам?! Зачем?! — выругался Ксавье и обнял её со спины.

— Тут вся школа в панике теперь! — раздался последним голос Аякса. — Уже все знают об этом трупе. И знают, что нашла его ты. Правда, почти все теперь думают, что это ты его убила! — нервно распинался он.

— Уэнсдей, ты, возможно, вляпалась по самое горло… — признался встревоженно Ксавье.

— А я была уверена, что ты на свидании… ходила бы на свидания лучше! Почему ты иногда такая глупая! — Энид отпустила её из объятий с уже сильно опухшим от слёз лицом.

А вокруг уже зажёгся свет, и под ним стояли десятки учеников. Все в пижамах, только с куртками поверх. Они все встревоженно перешёптывались, а некоторые назврыд ревели.

— Хорошо хоть, что ты позвонила в полицию! Иначе бы вообще все думали, что это ты Кента убила, — продолжал распинаться Аякс.

— Откуда вы это знаете? — хрипло спросила она.

— Ну не ты же одна копам позвонила! А они давай говорить, что им уже сообщили и они едут. Сказали это всем, кто позвонил. Значит, это скорее всего ты первая позвонила, — объяснила Энид.

Странное умозаключение, но правильное.

— Это кто тебя так? — Ксавье отпихнул Энид в сторону и осторожно осмотрел порез на шее Уэнсдей.

— Сектанты, — она не стала отнекиваться.

— А если бы они тебя убили?! — неожиданно взревел Ксавье. — Почему ты о себе вообще не думаешь?! Кто тебя просил лезть к ним?! Теперь ты ранена, а почти все думают, что убийца — ты! — он почти до боли схватил её за плечи и пронзительно посмотрел в глаза.

Уэнсдей не выдержала его полный справедливого гнева взгляд и опустила голову — шея тотчас сильно заболела. Она и не думала, что порез настолько сильный.

— Плевать, — буркнула она. — Я всё равно проиграла. Что меня примут за убийцу, что нет. Это убийство произошло, когда я была с Гидеоном, мамой Бьянки и каким-то парнем из этой же секты. Никто из них не мог убить Кента. Это кто-то другой.

— Не неси чепуху. Ты не проиграла. Ты просто поступила очень и очень глупо!

— Ты вот типа пишешь детективы. Тогда ты должна знать, что по закону США тебя могли сектанты убить, и их бы оправдали! Это же ты проникла на частную территорию! — поддержал его Аякс.

Вдруг над ней нависла чья-то властная тень.

— В убийстве вас, мисс Аддамс, никто не обвинит. Но в проникновении на частную собственность — вполне. Молитесь, чтоб эти ваши сектанты не пожаловались на вас, — директор, как и ученики, вышел в обычной пижаме, только не в куртке, а в пальто поверх.

Сольейт, как тень, мельтешила за ним. Какой ужас — у неё даже пижама оказалась жёлтой, но куртка хотя бы белая. Хотя на фоне бледного испуганного лица и посиневших губ одежда показалась такой же бесцветной. Порой её глаза устремлялись в сторону трупа, но она тут же отворачивалась, а её шея дрожала от надвигающейся тошноты.

— Я никогда не молюсь, — буркнула Уэнсдей и без уверенности взглянула в лицо директора. Он выглядел заспанным и таким же ничего не понимающим, как и все вокруг.

Уэнсдей от этого растерялась ещё больше. И окончательно убедилась, что проиграла. Вокругнеё стояли почти все подозреваемые… и либо кто-то из них был замечательным актёром, либо никто не имел отношения к убийствам.

Она поджала колени к груди и закрыла лицо руками. И просто застыла в этой позе.

— Все! Немедленно по комнатам! — огласил Винсент. — Кроме вас пятерых.

— А я тут при чём?.. — голос Сольейт дрогнул.

— Ты моя дочь, — холодно отозвался мужчина. — А что касается мисс Аддамс… не разочаровывайте меня. С поджатыми к груди коленями вы сами на себя не похожи.

— Ну и пусть, — глухо откликнулась Уэнсдей.

— Папа, — Ксавье с нажимом выделил это слово, и Уэнс ощутила его руку на своём плече, — не тревожь её. Ей нужна медицинская помощь, а не твои речи.

Директор хмыкнул.

— Я старался не препятствовать и даже поощрять ваше расследование… но что ж, больше от меня не ждите поблажек. Надеюсь, ваша компания детективов согласна, что дело надо оставить на профессионалов? И что лезть в дома сектантов под покровом ночи — это плохая идея?

— Я согласна, — буркнула девочка.

Кто-то из друзей попробовал что-то ответить, но его слова заглушила сирена полицейской машины. Вскоре донёсся голос шерифа Галпина:

— Нет, ну это уже выходит за все рамки! — возмущался сонным тоном он. — Я не хотел привлекать к этому делу силы извне, но, кажется, придётся…

— Они тут не помогут, — возразил Винсент. — А школу могут закрыть. Мне этого не надо.

— Знаете, сколько лет я мечтаю о закрытии вашего Невермора? — хмыкнул шериф.

— Можете мечтать до самой смерти.

— Ладно-ладно, — сдался мистер Галпин, и Уэнсдей услышала его шаги прямо возле себя. — Так, Аддамс, пока мои коллеги и криминалисты там занимаются делом, мне было бы интересно тебя выслушать.

— Да не трогайте вы её! — взревел Ксавье, и она ощутила, как он её обнял за плечи.

— Нет, я всё расскажу, — Уэнсдей повела плечами, стряхнув его руки с себя, и встала. — Я решила взяться за это дело, и мои подозрения пали на якобы общество «Песня утра», которое на самом деле является сектой. Но у меня не было никаких доказательств. Поэтому я проникла приблизительно в девять часов вечера в дом, надеясь найти там доказательства. Но меня обнаружили. Приложили к шее нож, — она продемонстрировала засохший порез, — и заставили более часа слушать проповедь, подвергая меня воздействию песни сирены. Потом я их убедила, что это сработало, и уговорила меня отпустить. Я прибежала сюда и обнаружила труп. Сразу после я позвонила вам, шериф Галпин.

— Что-то ещё? — скептически поднял бровь шериф.

— Нет, это всё.

— По-моему, на ней остаточный эффект песни сирены, — озвучил опасение Ксавье.

— Даже если это и так, я рассказала правду. Может, без этой песни я бы молчала, — буркнула Уэнсдей.

— Ясно… — шериф цокнул зубами и с каким-то сожалением заявил: — Ну, Аддамс, что я могу тебе сказать… ты доигралась. Нам уже поступило заявление от Гидеона Миллера о проникновении в его дом несовершеннолетней особы. Стоит отметить, он в нём просит просто научить тебя уму-разуму и пару дней подержать в участке за решёткой. Дальше дело не пойдёт, не волнуйся. Но также заодно следует записать тебя к психологу. Считай, тебе повезло.

— Вы не можете её забрать! — закричала Энид.

— Мешать полиции я не собираюсь. Только верните одну из лучших учениц школы в кратчайшие сроки, — рассудил директор.

— Забирайте, — не стала возражать Уэнсдей. — Только не докладывайте родителям. Они будут разочарованы, что я попалась.

— Считай, что по старой дружбе, — кивнул шериф.

— Я подожду вас у машины, — сказала Уэнсдей.

— Тогда полноценные показания дашь в участке. Там же тебе окажут медицинскую помощь.

Уэнсдей просто кивнула и, не прощаясь с друзьями, пошла к полицейской машине. Но её тотчас догнал Ксавье.

— Мне это всё не нравится, — заявил он и снова взял её за плечи.

— Мне плевать. Будет время о жизни подумать.

— Что эти уроды с тобой сделали? — Ксавье встревоженно взглянул ей в глаза, но Уэнсдей лишь отвернулась.

***

В воскресенье утром несколько человек со всех ног мчались в участок — встречать Уэнсдей. Шериф пообещал, что её непродолжительное заключение закончится. Несколько проклятых дней Ксавье ожидал с замиранием сердца воскресенья. Ведь все попытки досрочного освобождения подруги заканчивались ничем.

Они бежали без остановки — хотелось побыстрее забрать Уэнсдей и наконец-то нормально с ней побеседовать. Ксавье боялся за её здоровье. Как физическое, так и ментальное. Что-то в ней пошатнулось после встречи с сектантами наедине. Раньше Уэнсдей ни за что не сдалась бы.

И за те метаморфозы, что с ней произошли, он был готов самолично убить сектантов. Но ему или не хватало решительности на это, или, напротив, хватало благоразумия.

Он влетел в полицейский участок первым и невольно покачнулся: там уже собралось много народу. От шерифа до его отца и нового мэра Джерико. Они все были крайне встревожены и толпились около двери в комнату, где располагались камеры. Это Ксавье очень не понравилось.

— Что тут такое? — первым спросил он.

— Где Уэнсдей? — следом поинтересовалась Энид.

— Лучше, детишки, уходите, — посоветовал шериф Галпин и преградил им дорогу.

— Что это значит? — Ксавье захлестнула волна страха, и он отпихнул в сторону шерифа.

Ему нужно было знать, что произошло.

Он бегом прорвался в помещение с камерами — и застыл, словно вдруг обратился в камень. Хотя на душе, казалось, начал извержение вулкан эмоций. Ксавье не хотелось верить своим глазам. Хотелось лишь проснуться с пониманием, что всё увиденное — лишь сон. Но он не просыпался.

Перед глазами продолжала стоять выбитая дверь пустой камеры с лужей крови на полу и рваными, потонувшими в ней обрывками чёрного платья — того, что он подарил Уэнсдей.

— Её похитили, — сказал кто-то.

— Нет… — Ксавье, ощущая, как дрожит, схватился за прутья выбитой двери.

========== Глава 18: В преддверии кровавого полнолуния ==========

Комментарий к Глава 18: В преддверии кровавого полнолуния

Надеюсь, что эта глава оправдает все ваши ожидания и порадует тех людей, кто строил верные теории, и удивит тех, кто представлял всё иначе)

Приятного (ну или не очень) прочтения!

— Как её похитили?! Как её похитили из камеры?! — закричала Энид, вырывая дрожащими руками волосы с головы.

Какие-то низкие по званию полицейские схватили её за плечи и осторожно выволокли из помещения. Аякс тут же принял девочку в объятия и стал гладить по голове, шепча что-то успокаивающее ей на ухо, хотя сам дрожал, а змеи под шапкой, обезумев, словно пытались её с себя спихнуть.

Ксавье бросил ему отчаянный взгляд, продолжая сжимать в руках прутья, будто те могли рассказать правду о похищении Уэнсдей или отмотать время вспять и вернуть её назад. Может, волнение душило бы не так сильно, — всё-таки он влюбился не в обычную девчонку, а в предмет истинно уникальный и невероятный, — если бы не несколько, возможно, фатальных моментов. С Уэнсдей сектанты нечто сделали, и она опустила руки, сдалась, посчитала себя проигравшей; видения Сольейт о её скорой смерти…

И наступление кровавого полнолуния ночью.

— Ксавье, — он не ожидал, что отец снизойдёт, чтоб назвать его по имени, и к тому же ласково, с, наверное, напускной, и всё же отцовской любовью, — оставляя свои отпечатки на прутьях, ты никак расследованию не посодействуешь, — заметил он уже в привычной манере, и всё же с тревогой.

— И сейчас каждая минута на счету, — строго напомнил шериф, хотя он, вероятно, сам не понимал, что делать дальше.

Не каждый день из полицейского участка кого-то похищали.

И всё же Ксавье послушался, понимая, что его эмоциональные выпады только усугубляют положение. А последнее, что он мог делать в данной ситуации — поддаваться чувствам и терять рассудок от паники. Так нельзя. Ещё было время на спасение Уэнсдей. До наступления ночи ещё целый день. Если её не убили сразу, оставалась надежда.

Он окинул взглядом камеру, где она пребывала и должна была её покинуть иным путём, запоминая каждую деталь. Единственное, что он приметил — поломанные камеры видеонаблюдения. Но в основном глаза цеплялись за окровавленные обрывки ткани. Вероятно, Уэнсдей боролась с похитителем… и насколько же он был силён, раз ей не удалось выиграть в схватке? Она при своей миниатюрности и хрупкости на вид многих была способна уложить на лопатки. Но тут её ожидал проигрыш…

Вероятно, как и всех без вмешательства чуда. Пока полицейские будут разбираться с уликами, уже может быть поздно. А обыскивать весь город времени, да и прав на это, тоже не было. Единственное возможное место её пребывания — дом сектантов. Но Ксавье не хотелось повторять ошибку самой Уэнсдей. А ордер на обыск никто за пять минут не мог нарисовать. Да и причин, кроме обычных догадок, для законного обыска не было. Нужны были факты…

Захотелось взреветь, как загнанный в угол зверь: и он почти оскалился, когда вдруг его осенило. Кровавое полнолуние не предвещало ничего хорошего. Но втрое увеличивало силу оборотней. В преддверии сего события они на день становились сверхлюдьми, прежде чем обращались. И хотя это хлипкая, но всё же надежда вычислить и отыскать похитителя. Чувства Энид могли обостриться до безумия.

Ни на что не надеясь, Ксавье обратился к подруге громким голосом — чтоб услышали все:

— Ты не можешь отыскать похитителя по запаху? Сегодня преддверие кровавого полнолуния…

Энид неловко отстранилась от груди Аякса, сверкнув перекошенным рыданиями лицом, и лишь развела руками. Но посмотрела на полицейских, словно спрашивая их мнение.

Шериф Галпин нахмурился, недоверчиво потирая лоб, но махнул рукой:

— Валяй, — и два недавно подоспевших криминалиста, хотя возражений не озвучили, неодобрительно завертели головами. Ксавье их понимал — в случае неудачи Энид могла размазать иные следы их врага, которые экспертиза могла найти.

Хотя если Уэнсдей похитил тот же, кто оставлял тела в школьном дворе… наверное, никакая экспертиза не была способна помочь. Но никто помимо Уэнсдей не боролся с ним или с ней.

Ксавье помассировал засаднившие виски. Из-под полузакрытых век он наблюдал за Энид, что вытерла слёзы и со скептическим выражением шла к луже крови в камере. Войдя, она колебалась несколько секунд, и всё же решилась: сильно дрожа, опустилась коленями почти в кровь и склонилась носом к ней, придерживая руками распущенные волосы.

И вдруг упала назад и отползла, качая головой — не то радостно, не то от надвигающейся истерики. Второй вариант показался правдоподобнее. Сильно нервно дрожали её губы, а левый глаз и вовсе хватил тик.

— Что такое?.. — Аякс попытался прорваться к ней, но его удержал шериф и откинул назад. — Да пустите! — возмутился он, но на подмогу шерифу стал ещё один полицейский.

Аякс сдался и самостоятельно отошёл подальше, хотя его лицо покраснело от гнева, а кулаки были сжаты. Если бы ему преградили путь не полицейские, скорее всего, он бы их избил.

Этого времени хватило, чтоб испуганная Энид собралась с мыслями. С её губ сорвался почти крик:

— Это кровь двоих людей! Уэнсдей и… — она выдержала паузу, поскольку начала задыхаться, — и Тайлера! Я запах его крови помню отчётливо… — она брезгливо поморщилась, и её глаза снова наполнились слезами.

— Что?.. — шериф покачнулся, но вперил на девочку взгляд, где перемешался целый ворох чувств. Но главное — гнев. — Мой сын уже давно в лечебнице! Он оттуда не сбегал! Это невозможно… — под конец смягчился он и утёр пот со лба.

А Ксавье же сковал страх. В отличие от нормиса-шерифа, он доверял чутью Энид. Если в обычные дни от него толку почти не было, в день кровавого полнолуния всё иначе.

От боли, страха и гнева Ксавье поморщился. Он только недавно перестал вспоминать об этом противном двуличном хайде… а тут он похитил Уэнсдей. Снова все проблемы из-за Тайлера Галпина… хотя скорее часть. Почему-то Ксавье без доказательств был уверен, что этот урод к нынешней серии убийств лично не причастен. В облике человека он был не способен на такие извращения. Да и в облике хайда подобным не промышлял.

И всё же он зачем-то похитил Уэнсдей. И мог делать с ней всё, что угодно…

Игнорируя присутствие шерифа и своего отца в шаге от себя, он заявил:

— Я пойду поохочусь на лупоглазую тварь, — сжав до боли кулаки, он почти покинул участок, но его остановили:

— Мы все пойдём. Но нужен план… — шерифу Галпину эти слова дались с трудом.

Но ему было не впервой идти против родного сына, которого, как знал Ксавье, он реально всем сердцем любил. И всё же он вновь шёл против своего отпрыска… сильный человек этот шериф.

— Обычно в фильмах в таких ситуациях разделяются… — неуверенно встрял в беседу Аякс.

— И мы поступим так же, — кивнул отец. — Я хочу вернуть Уэнсдей Аддамс к занятиям.

— Я постараюсь Тайлера вынюхать… сомневаюсь, что поможет, но я попробую, — из зала с камерами вышла Энид.

На её лице не осталось слёз — только решимость в глазах сияла поярче, чем её самые вычурные наряды.

— А тогда мы можем позвать на поиски всех членов «Белладонны»? — вдруг спросил Аякс. — Я им доверяю.

— Не имею понятия, что это такое… — рассеянно произнёс шериф.

— А я не возражаю, — кажется, отец слегка улыбнулся. — Я не хочу допустить убийство ещё одной ученицы нашей школы. Поэтому зовите кого хотите.

Ксавье благодарно кивнул отцу. Ему было всё равно, искренне ли тот желал найти Уэнсдей или преследовал свои мотивы. Главное — отыскать её, пока не поздно. Пока её где-то в глубине, в потаённом кармане, доброе сердце ещё билось. А с истинными намерениями родителя будет время разобраться позже.

— Итак… — привлекла Энид всеобщее внимание. — Может, быстро обсудим план?

***

Болело всё — тело, конечности и голова. Даже внутренности. Не было ни одной клеточки тела, которая не изнывала бы от мучений… жалкое чувство, но избавиться от него не получалось. Единственное, что могло помочь, спасти от сего нестерпимого недуга — мгновенная смерть. Но по мере возвращения воспоминаний Уэнсдей понимала, что такой милостью её никто не одарит.

Особенно Тайлер.

Обессиленно она разлепила глаза — не жалеть же себя вечно? — и постаралась пошевелиться. Но кожа рук, сведённых за спиной, вплоть до локтей лишь натиралась о поверхности железных звеньев. Наверное, ничего понадёжнее кудрявый идиот не нашёл.

Ноги нестерпимо болели в коленях, и ей не удалось потешить себя надеждой, что получится встать. Если даже это возможно — хромой далеко не уйти.

Вокруг всё было погружено в полумрак, и Уэнсдей удалось осмотреться только после того, как мутная пелена спала с глаз. Это был какой-то обычный большой подвал с голыми стенами и полом, лишь кое-где укрытый хотя бы плесенью. И обилием стальных полок.

Подвал в доме Гейтсов. Место, где она уже раз чуть не умерла. И всё-таки погибнуть там ей не хотелось.

Одно радовало — если там не устроили перестановку, сбежать должно было быть легко. Но, устремив взгляд туда, где по её памяти было окно, она разочаровалась — на него установили решётку. Как предусмотрительно.

Ей уже порядком надоело сидеть за решёткой.

— О, ты проснулась? Или снова заснёшь? — и почему она раньше не замечала, какой у Тайлера противный голос.

— Жду, когда ты заснёшь. Навеки, — говорить было тяжело.

— Не пытайся строить из себя сильную, Уэнсдей, — она ощутила на себе неприятные, но сильные руки, которые вмиг перевернули её на спину.

Лежать на скованных за спиной руках было до невозможного некомфортно. Это даже в некоторых частях тела пересиливало боль.

Над её лицом нависла полная безумия морда Тайлера, которая за прошедшее время истощилась, оточив скулы и выпучив ему глаза сильнее, чем раньше. Он стал напоминать зомби из глупых фильмов. А от дыхания несло зловониями давно невымытого рта. От них настолько выворачивало внутренности, что это отрезвляло.

Как же ей хотелось его ударить. Прямо по носу, что навис почти над её.

— Отвали, — предложила она, надеясь на толику благоразумия этого существа.

— Да мне же разрешили с тобой поразвлечься… тебе разве не весело? — на мгновение он сделал лицо почти такое же наивное и милое, как раньше.

— Мне будет весело на твоих похоронах.

— Уэнсдей, радоваться на похоронах будешь не ты, — протянул он, будто смаковал каждое слово. Наверное, это для него так же вкусно, как плоть жертв. — Хотя мне вообще жаль… я искренне хотел бы, чтоб у нас хоть что-то вышло.

Невзирая на боль и своё прискорбное положение — лёжа под ублюдком, к которому однажды почти прониклась симпатией, — она закатила глаза. Тайлер на это лишь хмыкнул и вдруг сдавил её щёки.

От боли свело челюсть и запульсировали виски.

— Мне бы не хотелось такого финала, знаешь? — шепнул он прямо над её губами, и Уэнсдей скривилась. — Но ты всем мешаешь, — добавил он, прежде чем поцеловал.

Ей хотелось укусить его за губы и оторвать их как ненужную часть тела, но он отстранился. Урод. Пришлось признать, что она бы предпочла лежать где-нибудь в постели и целоваться с Ксавье. Приторно-сладкое и оттого ужасное занятие, но намного предпочтительнее этого.

— Знаешь, уже ведь кровавое полнолуние… уже всё почти случилось, — он хмыкнул.

— Что случилось? — спросила она, пытаясь игнорировать отвращение и позыв вырвать ему в лицо — хотя рвать было нечем.

Тайлер присел рядом с ней и истерично захохотал.

— Будь я в курсе, я бы всё равно не сказал. А так… откуда я знаю? Меня освободили и попросили за это лишь об одной услуге… — он не продолжил: и так было понятно, о какой.

— Я тебя ненавижу. По-настоящему ненавижу.

— А я бы хотел тебя любить. Но не судьба, — он дрогнул, но сразу после вдруг снял что-то с её шеи. Уэнсдей не сразу вспомнила о том кулоне, что однажды помог ей не умереть. Он спрятал его в кармане спортивной куртки и достал нечто вместо. — Ну, думаю, пора… прощай, Уэнсдей Аддамс, — в его руке блеснуло лезвие ножа.

Она даже не успела отреагировать — всё просто померкло.

========== Глава 19: Кровавое полнолуние ==========

Комментарий к Глава 19: Кровавое полнолуние

Ого, у этой работы уже больше трёхсот лайков… я счастлива, что этот фанфик стольким людям нравится)

И снова спасибо всем, кто оставляет отзывы. Вы заставляете меня улыбаться днями напролёт)

Ну а вот и очередная часть, надеюсь, вам будет интересно)

Счёт шёл на минуты, но стрелки безжалостно сообщали о прошествии пяти часов. На Джерико почти опустились сумерки, и воздух стал тягучим, до невозможного тяжёлым — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Под покровом надвигающейся тьмы на ранее безоблачном небе стали сгущаться тучи: их несло со всех сторон света, будто они хотели взять городок и академию в окружение. Подготовили искусную ловушку, жаждая окропить следы убийц дождевой водой и скрыть их ото всех. Это тревожило всех, но в особенности — Энид. Вскоре её ждало перевоплощение в звериную форму, в ту, когда её силы перейдут за грани мыслимых возможностей. Но под дождём и её нюх мог ошибиться. Ксавье видел, как она тревожилась и хваталась за голову, называя себя самым бестолковым оборотнем. Но не одна она не смогла никак помочь — другие оборотни из академии тоже сбились со следа. Некоторые учуяли запах, но всегда терялись либо у всяких кафе и магазинов, либо среди буйных ароматов леса.

И Уэнсдей так никто и не нашёл. Целый день безуспешных поисков в крохотном городке не принёс толку. Её искали и в академии — и там не нашли. Хотя отец даже после долгих уговоров демонстративно отпер уже запылившуюся библиотеку «Белладонны». Уэнсдей исчезла бесследно. Возможно, её и вовсе увезли из города.

И от этой мысли на душе становилось до боли холодно. Сердце царапал завывающий и несколько истеричный морозный ветер, готовый в любое мгновение принести крохотные, но убийственные ледяные иглы.

Он шёл в одиночестве по постепенно утопающей во мраке пустынной воскресной улице, где фонари грозились вот-вот зажечься, и периодически проверял присутствие лука за спиной и ножа в кармане. Ксавье уже договорился с шерифом, что в случае обнаружения Тайлера он постарается его не убить, но ничего не обещает. Мистер Галпин кивнул. И всё же отец добавил, что в случае убийства Тайлера кем-либо предоставят хорошего адвоката, если понадобится. Поэтому не стоило бояться проблем с законом.

Но вот умереть или обнаружить мёртвую Уэнсдей он боялся. И остерегался любых звонков и уведомлений из мессенджеров… Ему могли сообщить как хорошие новости, так и сказать, что найден труп Уэнсдей. Или звонить, умоляя о помощи.

Особенно он боялся звонков от Энид, Аякса и Давины. Они, так и не отыскав Тайлера, напросились сторожить место, где всегда появлялись трупы. Им на помощь пришло ещё несколько учеников и полицейских. И хотя их было много, им всем угрожала опасность. Или на их глазах мог словно из ниоткуда появиться труп Уэнсдей. Ксавье уже не знал, чего ожидать.

Он вглядывался в окна каждого дома, но ничего подозрительного не находил. Там, где не горел свет, он и вовсе набирался наглости посветить фонариком в окно и оглядеть на предмет подозрительных деталей. Но ничего. Дёргал дверь каждого подвала и проверял, нет ли следов крови, подошв или вовсе звериных лап — но ничего. Все подвалы заперты и глухи, как пустота. Только в некоторых стучали стиральные машины или отбивали размеренный такт капли воды с протекающих труб или потолка.

Гаражи тоже вне подозрений — там только иногда жители копошились со своими автомобилями или выходили взять какие-то инструменты. А из тех, что были заперты, не доносилось ни единого звука.

Это начинало чересчур сильно воздействовать на нервы.

Ряд домов закончился, и Ксавье вышел в маленький парк. Идиллию из старых пышных сосен иногда нарушали молодые дубы и дорожки ныне пустых клумб. Вокруг разбитых тропинок — ряды покатых лавочек, приходящих с каждым днём в негодность всё больше. Забытым закоулкам Джерико заметно недоставало ухода.

Тотчас зажглись редкие фонари, но они лишь подчеркнули царящее запустенье.

Там было почти пусто. Только у центра, где на маленькой площади возвышался нерабочий фонтан с оборванной штукатуркой, сидел один человек в капюшоне. Разобрать его черты издалека не удалось, и Ксавье как можно тише двинулся к нему. Наверное, обычный житель… и всё же одинокий молчаливый посетитель всеми забытого и неухоженного парка настораживал.

Ксавье нащупал рукоять ножа в кармане и приблизился к человеку. Но незнакомец словно боялся показать своё лицо — капюшон опускался ему по глаза, да и голову он склонил вниз. Однако ещё за пару метров стало понятно, что сидел кто-то опасный: серую спортивную куртку исполосовали дырки, а где-то ткань напиталась алыми пятнами.

И с каждым шагом опасность становилась всё более физически ощутимой. Запахло железным ароматом крови, потом и почему-то сыростью.

Но только Ксавье остановился в метре от него, ощущая, как пальцы сжали рукоять ножа почти так же уверенно, как кисточку, человек поднял взгляд. Свет фонарей упал на изобилие сбитых завитков сальных кудрей и зеленоватую кожу, подчёркивающую острые концы щетины и безумный взгляд вываливающихся красных глаз. Скоро Тайлер и без перевоплощения в хайда мог стать ничем не отличимым от монстра.

Густые брови поползли вверх, и урод расплылся в улыбке.

Ждать, когда он перевоплотится в чудовище, Ксавье не стал — рука выскользнула из кармана, и он, не отнимая взгляда от безумных глаз Тайлера, ударил наотмашь, вложив в удар всю силу, заработанную на занятиях фехтованием. Клинок вошёл в живот по самую рукоять. Хайда такое ранение всё равно не убило бы, но боль доставило: Тайлер зашипел, прокусив губу почти до крови, его зрачки расширились, и он постарался дёрнуться в сторону, но Ксавье прокрутил ножом внутри него. Тяжело, неудобно и на душе противно, но ему нужно было обезвредить Тайлера. Даже такой ценой.

Можно было начинать допрос.

— Где Уэнсдей?! — он надавил на рукоять сильнее, будто хотел, чтоб лезвие ножа прорвалось наружу с другой стороны.

Хрипя от боли и оперевшись спиной о спинку скамьи, Тайлер издал смешок и склонил набок дрожащую голову. При этом его обезумевшие глаза намокли, и с них сорвалось две одинокие слезы.

— Мертва, — процедил он, скрипя зубами, и продемонстрировал ладони, покрытые ещё не засохшей кровью.

Ксавье не хотелось ему верить. До самых этих слов он допускал возможность её гибели, но услышав их, сразу стал искать подвох. Его душа не могла принять это. Уэнсдей Аддамс не могла так просто умереть.

Ему захотелось от злости разорвать Тайлера на кусочки. И лезвие ножа почти дёрнулось вверх, жаждущее безжалостно вспороть ему живот до самой груди. Но пришлось совладать с эмоциями — глубоко вздохнуть и устремить на ублюдка полный праведного гнева взгляд.

— Где? Где она?!

— Это разве важно?.. — Тайлер говорил хрипло, едва дыша, и всё же Ксавье слышал в этом тоне издёвку.

— Где она?! — нож всё же на миллиметр скользнул вверх.

— В аду.

— Я тебя серьёзно спрашиваю… — борясь с нарастающим гневом, проговорил Ксавье и вырвал нож из его живота.

Алая жидкость тут же брызнула во все стороны, хотя Тайлер и схватился интуитивно за рану. Ксавье ощутил, как его одежда напитывалась чужой кровью. Неприятно.

— В доме Гейтсов, — ответил вдруг Тайлер. — В подвале ты найдёшь её тело. Холодное и бездыханное… но я ещё успел с ней поразвлечься. В отличие от тебя, — он задыхался, хрипел, давился и обливался слезами от боли, и всё же продолжал плеваться этой желчью.

Ксавье спрятал нож — чтоб не убить урода — и попробовал не поддаться на провокацию. Даже если она была правдой… изменить прошлое он не мог. Ему было невозможно спасти Уэнсдей от издевательств. Поэтому Тайлер лишь воздействовал на его чувства…

Но кулак зачесался, и Ксавье с размаху ударил хайда в нос — тот, словно податливый пластилин, ушёл вбок, и из него также брызнула кровь.

От обильной кровопотери Тайлер даже под жёлтым светом фонарей побледнел сильнее прежнего, и его безумные зрачки безвольно закатились назад, а веки так и не закрылись полностью. Он потерял сознание. Вероятно, он всё же мог умереть… и хотя хотелось это животное оставить издохнуть за всё содеянное, Ксавье лишь отошёл на несколько шагов, достал телефон и набрал шерифа.

Едва шевеля губами, он кратко рассказал ему всё и описал ориентиры парка. Отец Тайлера не обрадовался известию, что его сын, возможно, при смерти, но, какие бы у него ни бушевали эмоции от вновь раскрытой раны, он сдержался и лишь кратко ответил, что всё понял. И что подумает, кого отослать на поиски трупа Уэнсдей.

Ксавье с трудом заставил себя остаться на месте и не помчаться самостоятельно за ней. Душа отказывалась признавать, что сердце Уэнсдей больше никогда не отобьёт ни единого удара. Такого просто никак не могло быть… особенно учитывая, что всё шло совсем не так, как они представляли. Ксавье мог поверить в труп Уэнсдей без лица в школьном дворе — за неделю как-то свыкся с этой ужасной мыслью. Другие же вариации её гибели сердце отказывалось признавать.

Но он не мог бросить Тайлера — тот мог очнуться в любое мгновение и убраться восвояси.

И словно в подтверждение опасений, хайд застонал и сполз со скамьи на землю, где уже образовалась лужа его крови. В его зрачки не возвратилась осмысленность, но с испачканных алым губ сорвались хриплые, по-настоящему истеричные и полные душевной боли слова:

— Торп… — он сжался на земле в комок, словно пытался повернуть время вспять на многие годы и стать обратно безобидным эмбрионом, — я тебе солгал. Возможно, она ещё жива. Я не смог… не смог за раз убить её, — и он снова потерял сознание.

Не успев даже обдумать его слова, Ксавье примерно прикинул время, взглянув на затянутое тучами небо, и набрал Энид. Она ответила тут же:

— Что у тебя?

— Знаешь про мелкий парк на окраине города?

— Что там?

— Тайлер.

— Бегу, — в трубке послышались гудки.

В тот момент тучи нехотя на мгновение расступились, открывая обзор на красную луну. В ответ её приходу почти мгновенно с разных сторон леса завыли свои грустные песни оборотни.

— Быстрее, Энид… — прошептал молящим тоном Ксавье и, пытаясь унять дрожь в руках, встал с луком наготове: чтоб обезвредить Тайлера при необходимости. И застыл с натянутой тетивой и зажатой меж пальцев стрелой.

Спустя пару минут Тайлер снова очнулся — закинул запотевшую голову назад и прокряхтел:

— Я сказал ей. Она знает то, что знаю я…

— Что ты знаешь? — сохранять невозмутимость в голосе казалось невозможным, но через боль в горле у него получалось.

— Я-я… — он почти ответил, но вдруг его тон переменился: — больше не буду слабым. Её не смог, смогу тебя… убить, — и с его губ сорвался крик: тело начало трансформацию.

Ксавье тотчас выстрелил, и хотя стрела попала меж лопаток, метаморфозы с телом выбросили её прочь. Почти так же легко, как разрывали одежду. Хайду всё было нипочём.

Пришлось отступить на несколько шагов и попробовать выстрелить снова. Но руки предательски задрожали, и стрела пролетела по касательной, оставив лишь рваный порез на звериной плоти.

Ксавье отшатнулся дальше, хотя понимал, что от огромного чудовища это его не спасёт…

Но смогла вовремя подоспевшая Энид: со стороны входа в парк донёсся волчий рык, и хотя огромные глаза хайда уже маячили пред лицом, без слов обещая ужасную смерть, за одну секунду всё изменилось. Быстрый образ существа с серой шёрсткой, но яркой чёлкой, сопровождающийся порывом ветра — и уже два зверя снесли фонтан, как картонный домик, подняв облако строительной пыли в воздух, и покатились дальше, сцепившись в смертельных объятиях.

Оставалось надеяться, что ослабленный хайд проиграет в схватке с Энид. Помочь Ксавье ей никак не мог…

Он бросил на зверей полный боли за подругу взгляд и сорвался с места в самом быстром беге за свою жизнь.

Но только он отбежал от парка, перед ним на перекрёстке затормозила полицейская машина, преградив дорогу. Опустилось стекло, и оттуда выглянул шериф, вытирая со лба пот:

— Садись, — и Ксавье, не видя поводов для возражения, юркнул в автомобиль. — В дом Гейтсов?

— Да, — и они сорвались с места.

Сердце стучало где-то в висках, и это помогало — отгоняло прочь мысли. У Ксавье было лишь одно желание: не думать, просто интуитивно отыскать Уэнсдей. И уже тогда решить, можно ли вновь начать соображать головой или лучше навеки впасть в забытье.

Он не заметил, как они затормозили напротив укутанного мраком полуразрушенного особняка. Но это его не волновало — он тут же включил фонарь, вылетел из машины, откинул скрипучие ворота во двор и побежал в дом, не позволяя себе передышек. Все двери там оказались отперты. Возможно, ноги вели его прямиком в какую-то изощрённую ловушку. Но даже если так — он не мог не проверить. Если у него был хоть крохотный шанс на спасение Уэнсдей — Ксавье не мог его потерять. Лучше наивно завести себя в ловушку, нежели потерять её навеки в случае, если никакой ловушки не было и Тайлера так замучили толики совести в душе, что он оказался хотя бы раз в жизни искренен.

Ноги сами завели его в подвал — он тоже не был заперт — и Ксавье завертел фонариком во все стороны, пытаясь отыскать между многочисленных полок бедную девочку. Когда луч света всё-таки упал на неё, он отпрянул: от изумления, что Тайлер всё-таки не обманул, и от вида Уэнсдей, что лежала к нему спиной.

Под светом заблестела алая лужица на полу и железные цепи, сковавшие руки за спиной. Девочка безжизненно лежала на боку, и только её косы оказались нетронутыми. Платье, с такой радостью подаренное ей несколько дней назад, было сплошь исполосовано на несчастные обрывки ткани, едва укрывающие её разрисованную порезами кожу.

Медленными шагами он приблизился к ней, боясь обойти её и посмотреть в лицо. Воображение разбушевалось и воссоздавало картины, где укрытый чёрными косичками лежал голый череп.

Но фонарь осветил почти нетронутое лицо. Лишь несколько кровоточащих царапин и пульсирующий ушиб под чёлкой. Глаза — закрытые и безмятежные, как у крепко спящего сладким сном. И только губы перекошены от боли…

Он провёл фонарём ниже, осветив исполосованный ранами торс. Самый страшный порез — внизу живота. Очень глубокая и опасная для жизни рана приблизительно чуть ниже пупка.

Оголённые колени распухли, и на них пульсировали новоявленные синяки.

Но самое главное — почти незаметно и редко, но её грудь вздымалась от дыхания. Она была жива. Он нашёл её. Раненой, но ещё живой…

— Уэнсдей… — он опустился перед ней на колени и заглянул в бледное лицо. — Теперь всё будет хорошо. Я обещаю, — он мгновенно снял с себя куртку и прижал к самой глубокой ране.

Главное, чтоб она не погибла до приезда медиков.

— Вещь… — вдруг прошептала она и едва-едва приоткрыла глаза.

Они были полны боли и гнева.

— Им… им нужен Вещь. Они нас обманули… — Уэнсдей не продолжила: застонала и снова потеряла сознание.

А с улицы донеслись сирены скорой помощи.

========== Глава 20: Погибель ==========

Комментарий к Глава 20: Погибель

Так-с, я тут поглядела на свою работу и решила, что рейтинга R тут недостаточно. Смена рейтинга ничего в работе не поменяет, если что) Теоретически, конечно, это может развязать мне руки, но пока такого у меня в планах нет)

Первым в подвале к ним присоединился запыхавшийся шериф с фонарём на лбу и пистолетом наготове, а за ним мельтешили нервные медики. Донован полминуты рывками оглядывался, направляя ствол в каждый подозрительный угол, а потом сам себе кивнул и спрятал оружие в кобуре. Врачи за ним облегчённо выдохнули.

— Мертва? — тихо спросил шериф, пропуская медиков вперёд.

— Жива… — шёпотом отозвался Ксавье и, одной рукой продолжая прижимать куртку к самой страшной ране, с нежностью провёл по щеке девушки тыльной стороной ладони.

И хотя кожа была холодна, словно кожа настоящего мертвеца или кусок льда, он ощутил мнимое, но приятное тепло. Ведь он касался живой, а не мёртвой плоти. И это оказалось невероятно приятным на ощупь. Удивительно, как ранее, казалось, незначительная деталь стала до боли в сердце важной.

Уэнсдей бы не понравилось, что кто-то ласково касался её щеки, но он и не собирался ей об этом рассказывать. Просто хотел запомнить момент, когда чуть не потерял её, и всё же успел обнаружить живой.

Хотя оставался шанс, что она могла погибнуть. Масштабы кровопотери пугали.

Как только врачи приблизились, Ксавье напоследок ещё раз взглянул в её полное боли спящее лицо и отошёл. Как бы ему ни хотелось остаться вместе с ней, ей требовалась квалифицированная медицинская помощь, а не поглаживания по щеке и прижимания обычной спортивной куртки к опасной для жизни ране. Да и вероятно, будь этот способ рабочим, у него бы всё одно ничего не вышло: Уэнсдей бы как в сказках вылечилась, но после убила бы его за такие нежности. Почему-то в этом он не сомневался. Ксавье желал и находил в ней бесчисленное количество доброты, но он не идиот — и не ждал от неё проявлений среднестатистического для людей великодушия.

Но мысленно, уже отойдя от её тела на несколько шагов, Ксавье дал ей обещание, что будет ежедневно посещать её в больнице до полного выздоровления. И всё равно, что она подумает на этот счёт. Даже если она станет смотреть на него взглядом хладнокровного хищника и заявлять, что и без его помощи выбралась бы на волю и сама дошла бы до больницы. В любом случае он решил её не оставлять. Он как никогда отчётливо видел её важность для себя.

Врачи, расставив многочисленные фонари с разных сторон, тотчас занялись ею, а шериф Галпин дёрнул Ксавье за плечо, отведя его подальше и обращая взор на себя. Но сильнее всего бросились во внимание его глаза — усталые и окружённые россыпью глубоких морщин. Печали, горя или гнева в зрачках не отражалось. Это был просто уставший от всего мужчина, чей сын оказался монстром и уже во второй раз устраивал ужасные вещи в Джерико. Ксавье захотелось эти глаза однажды отобразить на холсте. Было в них что-то особенное.

— Я рад, что вы все живы, — неожиданно заявил он. — И надеюсь, что этой девчонке-оборотню на этот раз хватит сил, чтоб одолеть Тайлера…

— Я знаю, что в прошлый раз вы этому посодействовали. Именно из-за вас Тайлера поймали.

— Да… — шериф опустил взгляд. — Я и сейчас думал, но увидел в окно машины тебя и… Но ладно, неважно, — отмахнулся Донован, и воцарилось молчание.

— Уэнсдей на пару секунд проснулась и сказала, что нас обманули, — рассказал Ксавье несколько минут спустя, сложив задумчиво руки на груди. — А до этого Тайлер, перед перевоплощением, сказал, что признался ей в чём-то и она знает.

— Но им обоим нельзя доверять, — справедливо отметил шериф. — Я ей, конечно, и так не доверяю, но тому, что сказано в почти бессознательном состоянии, доверять не стоит в принципе.

— Она сказала, что «им» нужен Вещь. Это нужно проверить… — теперь он закусил губы, раздумывая. Вещь — не человек, и даже вычислить, пропал ли он, было сложно. Конечно, он мог бы ответить на телефонный звонок, но мог и не ответить. И это бы не означало что-то другое.

И всё же Ксавье кивнул шерифу и вышел на улицу, набирая номер Уэнсдей по видеосвязи. Один раз, второй, третий — и никто так и не ответил. Только многозначительные гудки сдавливали тисками шею. Но он не оставлял попыток дозвониться: вновь набрал номер и стал прожигать взглядом экран. Но экран с именем Уэнсдей не менялся на видео хоть кого-то по ту сторону.

Он потратил несколько минут впустую… закипая от гнева и неведения, Ксавье закинул голову назад и вперил взгляд в утопающие под окрашенной в красный мглой голые ветки. На них лишь несколько воронов сидели, заинтересованно склонив головы, будто наслаждаясь происходящими ужасами.

— И что уставились? — спросил он у них, на что получил ворох возмущений, и вороны улетели прочь.

Ксавье громко вздохнул и набрал следующий номер в списке контактов. Почти минуту из трубки доносились лишь гудки, но всё же Аякс ответил:

— Чувак, ты вот очень не вовремя… — хрипло выговорил друг.

— Что у тебя? С Энид всё в порядке?.. — Ксавье стал нервно мерить пространство между деревьями шагами.

— Про Энид я не в курсе… — признался Аякс. — Но тут твоя сестра…

— Сольейт?! Что с ней?..

— Она жива. Но ей выкололи глаза.

Ксавье ничего не ответил — просто шагнул к стволу трухлявого дерева и опёрся о него спиной. Сил удивляться не осталось… Уэнсдей, возможная пропажа Вещи и теперь ещё его сестра…

Он дал себе мысленную клятву, что если доживёт до следующего кровавого полнолуния, то запрётся в самом глубоком в мире подвале и будет всю ночь напролёт рисовать. Но почему-то мысль, что он сможет до него дожить, стала казаться дикостью. Пока жизнь всячески намекала, что и ему недолго осталось.

— Эй, чувак?

— Что? — Ксавье уже и забыл, что стоял, приложив телефон к уху.

— Мы о ней позаботимся, хорошо? Ты только не переживай…

— Ага… — кивнул он и сбросил вызов.

Он расслышал сзади достаточно шумную возню и обернулся: оказалось, врачи взволокли Уэнсдей на носилки и уже заносили в машину скорой помощи. Ксавье захотел подойти к ней и попрощаться, но не смог. Ступни словно наполнили железом. Только издалека он проследил, как её безвольное и такое удивительно хрупкое тельце занесли в кузов, а после закрыли двери.

На мгновение всё осветила яркая вспышка, а за ней раздался раскат грома: весь мир испуганно задрожал, и с неба хлынул поток истеричных слёз. Ксавье не стал прятаться в укрытие. Ему не было холодно. Даже без куртки и под острыми иглами дождя. Когда в душе извергался вулкан, холод был нипочём.

— Ты сказала, что завещаешь расследование мне, Уэнсдей… — прошептал он сам себе, — и я это принимаю.

Хотелось отыскать всех причастных к смерти Бьянки, Юджина, Кента и к страданиям двух дорогих ему девушек. Конечно, сестру Ксавье знал плохо, и всё же это была его сестра. Единственная.

А если какое-то несчастье настигло и Вещь, или смерть всё-таки коснётся Уэнсдей — он был готов хоть самолично устроить суд над убийцами. За этих двух уникальных созданий и стать палачом не страшно.

— Парень, не стой под дождём, — сказал шериф.

— Я думаю.

—Подумаешь в автомобиле, — ему не позволили возразить: отец Тайлера схватил его за плечи и упрямо поволок в сторону полицейской машины.

Пришлось послушно сесть. Возможно, мокнуть под ливнем было и вправду опрометчиво — можно было запросто и заболеть. А эту роскошь Ксавье не мог позволить при нынешних условиях.

— Врачи сказали, что пока неизвестно, выживет ли она, — признался шериф и тоже присел в автомобиль. — Сейчас Уэнсдей в коме.

— А моей сестре выкололи глаза. Подробностей я не знаю, — больше Ксавье ничего не сказал: каждое слово царапало горло.

Донован, должно быть, понял его состояние и лишь что-то проговорил в рацию, но пока слова долетели до ушей, их смысл размылся, как когда-то следы хайда, найденные Уэнсдей, смыл с тропы дождь.

— Давайте проверим, что там у Энид и Тайлера, — едва выдавил из себя Ксавье.

Шериф отвечать не стал, — за что сердце отбило благодарный удар, — и завёл автомобиль, снова что-то рассказывая по рации. Возможно, вызывал полицейских на замену в дом Гейтсов. Но это не волновало Ксавье.

До парка они доехали быстро — или просто так казалось. От лабиринта мыслей, где он заплутал, доверять своим ощущениям было нельзя.

Ксавье вышел из машины и медленно осмотрелся, приметив один напрягающий момент: стояла тишина, как на кладбище. И лишь дождь и едва слышные не то стоны, не то всхлипы нарушали её. И под светом фонарей в совсем разных частях парка мелькали следы крови, где их не размыл дождь. Но тех, кто их оставил, не удавалось отыскать.

Он стал идти на звук, и тот становился всё отчётливее.

И вскоре взгляд упал на маленькую перепачканную фигурку, сжавшуюся клубком под ветвями огромной ёлки. Энид прижалась обнажённым телом к стволу дерева, и от каждого всхлипа на её теле появлялось всё больше и больше крови, что перемешивалась с мокрой грязью.

— Я его упустила… он убежал… — призналась сквозь слёзы она, как раз когда взгляд Ксавье упал на её левую ногу: она оказалась вывернута вбок у стопы, а лоскуты кожи висели, как рваные старые обои, открывая обзор на окровавленные большеберцовую и малоберцовую кости, опасно торчащие наружу.

— Ты не виновата, — это единственное, что смог сказать Ксавье. Шериф же и вовсе продолжил хранить молчание; но подошёл к девочке и скрыл её наготу своей курткой. — Одну минуту… — всё же добавил через силу он и отошёл, набирая номер отца.

Только тот ответил, с губ сорвалось:

— Я согласен на всё, только помоги отыскать и наказать всех виновных.

— Хорошо, — и отец сбросил вызов.

Большего Ксавье и не просил.

========== Глава 21: Раскаяние ==========

Медленными и неуверенными шагами, утопая подошвами в размокшей грязи и начиная всё же ощущать всепроникающий холод от прилипшей к телу мокрой одежды и новых струй дождя, обжигающих лицо, Ксавье вернулся к Энид. Подруга укрылась курткой, но даже нормально надеть её не могла — лишь царапала когтями дерево и билась от боли уже распухшим лбом о ствол. Ей едва удалось прикрыть грязные и окровавленные грудь и бёдра.

Рядом шериф торопливо вызывал скорую.

Ксавье хотелось расспросить Энид о схватке, ему требовалась вся информация и подробности… но совесть и эмпатия ему не позволили. Под ветвями старой ёлки сидела раненая и замёрзшая девочка, чью левую ногу изуродовал страшный перелом, и для неё было бы пыткой отвечать на какие-то расспросы. Возможно, будь у него эмоциональный диапазон поменьше, даже не как у Уэнсдей, он бы смог поговорить с Энид. Но ему казалось, что если хоть один вопрос сорвётся с его губ, он навеки заклеймит себя как жестокий и бездушный человек.

— Скоро приедет помощь, — единственное, что удалось ей сказать.

Через слёзы Энид выдавила улыбку и снова приложилась лбом о дерево. Ксавье не представлял, насколько велика боль от перелома в её ноге.

— Тайлер… он убежал в сторону леса. Он сильно ранен… — сквозь всхлипы выдавила вдруг она и зажмурилась.

— Мистер Галпин! — тотчас крикнул Ксавье. — Энид говорит, он серьёзно ранен и убежал в лес, — шериф, чьё лицо под дождём было почти не разглядеть, ему холодно кивнул и что-то проговорил в рацию.

А в мыслях пронеслось, что Тайлер мог направляться в Невермор. Его, вероятно, сильно потрепало, но раз он смог одолеть Энид и убежать, силы в его зверином воплощении осталось премного. Хотя скользнуло предположение, что если он вернётся в человеческую форму, то, может, умрёт на месте. Но без перевоплощения он мог быть и дальше очень опасен. Смертельно опасен.

Ксавье тотчас набрал номер Аякса. К счастью, на звонок ответили сразу же — и по ту сторону заговорил голос друга, не кого-то ещё.

— Что у тебя? Ты как?

— Так себе, — нервно хмыкнул Ксавье. — А к вам, возможно, мчится Тайлер. Он ранен, но опасен.

— Мчится к нам?! — закричал не испуганно, а как-то гневно Аякс. — Что с Энид?!

— Не совсем в порядке… открытый перелом ноги. Но она жива.

Аякс выругался и хотел продолжить поток ругательств, но совладал с чувствами.

— Скажи ей, что я прибегу к ней при первой же возможности. Прибежал бы сейчас, но…

— Это явно будет лишним, — закончил за него Ксавье.

— Ага… И передай ей, что я её люблю. Вот!

— Договорились, — сорвалось рассеянное с губ. — Берегите себя там, — довершил Ксавье, прежде чем сбросить вызов.

Следом он набрал отца, меряя размокшие и неухоженные газоны хлюпающими шагами.

— В школу, возможно, мчится Тайлер в форме хайда. Советую подготовиться, — произнёс Ксавье максимально невозмутимым тоном, сразу как родитель взял трубку.

— Буду надеяться, что не добежит. И без него проблем предостаточно.

— Какие ещё проблемы?

— Например, потеря твоей сестрой глаз, — Ксавье поморщился. — И то, что у большинства студентов паника. Их только сирены сдерживают.

— Ты разрешил песни сирен?..

— Ничего я не разрешал. Я просто делаю вид, что слепой и дурной.

Ксавье покачал головой и чуть не подавился дождевой водой, что нагло устремилась прямо в рот. Ему всю жизнь хотелось перестать удивляться поведению и решениям отца, но как бы он ни старался — всё безуспешно. Хотя, конечно, он знал этого человека куда лучше, чем рассказывал другим. И совсем не боялся его, хотя и предпочитал держаться на безопасном расстоянии — незачем себя подвергать лишнему риску. Но вовсе не испытывал ужаса, чтоб бледнеть и впадать в ступор при виде отца.

Сам себя Ксавье считал хорошим парнем. И всё же он умел притворяться и хранить семейные тайны. Именно поэтому Уэнсдей и находила его подозрительным. Но его пугала мысль, что если она увидит его истинные отношения с семьёй, то отвернётся от него. Легче притворяться нарочито влюблённым недальновидным идиотом и раздражать её этим, нежели мельтешить своими взаимоотношениями с отцом и создавать максимально подозрительный образ. Когда Ксавье не имел никакого отношения к убийствам.

— Я не знаю, ненавидеть ли мне тебя или обожать, — наконец сказал он отцу.

— Оставь эти мелочные чувства на кого-то другого. А я рассчитываю на обычное продуктивное сотрудничество, — донеслось грозное из динамика.

— Я тогда побуду оптимистом и понадеюсь, что не умру по окончании этого сотрудничества.

— Тебе бы не умереть раньше его окончания, сын.

— Ты, как всегда, обнадёживаешь, — хмыкнул Ксавье и сбросил вызов — всё же ему не нравилось долго общаться с родителем. И ему не нравилось, что во многом Винсент и Уэнсдей действительно были похожи.

Оказалось, он либо долго созванивался, либо скорые приехали удивительно быстро — он обернулся к выходу из парка, и его ослепили разноцветные огни, из-под света которых выбегали фельдшеры с носилками. Он тотчас, опережая медиков, подоспел к Энид и улыбнулся ей, ещё помня, о чём его попросил Аякс. Игнорировать эту просьбу было бы некрасиво.

— Аякс просил тебе передать, что он прибежит к тебе в больницу при первой же возможности. И ещё, что он тебя любит.

Всхлипнув, подруга подняла на него насколько возможно счастливый и благодарный взор. Наверно, не будь её покрытое грязью и каплями крови лицо пунцовым, с распухшими щеками и налитыми слезами глазами, она бы смотрелась счастливой.

— Передай ему, что я его тоже, — выдавила из себя она, прежде чем Ксавье отступил, освобождая дорогу медикам.

— Передам, — пообещал он и добавил, хотя крик утопал в голосах фельдшеров и симфонии дождя: — Поправляйся поскорее! — и Ксавье отошёл максимально далеко.

Стоять рядом с раненой Энид было почти так же больно, как рядом с умирающей Уэнсдей. Но по другой причине — ведь оборотень пожертвовала собой, спасая его от Тайлера. А Ксавье даже не попробовал выстрелить из лука во врага, чтоб помочь девочке. Смог лишь убежать… это было рациональным решением, но оно шло вразрез с моралью. Хотя за него, быть может, Уэнсдей бы снизошла даже до скупой похвалы. Или же рассудила бы, что они все поступили слишком глупо, и указала бы на каждую ошибку в действиях. Хотя сама пару дней назад совершила опрометчивое и фатальное действие.

Всё началось с её попытки прорваться в дом сектантов и обыскать там всё. Возможно, поступила бы она иначе — и кровавое полнолуние оказалось бы не настолько кровавым. Или, наоборот, ситуация была бы лишь хуже. Ксавье не забыл о видениях сестры, хотя к ним появилось после произошедшего много вопросов.

Он тряхнул промокшей головой и задумался, что делать дальше. Его представления о каждом последующем шаге скрылись за непроглядной пеленой тумана, где куда ни ступи — он не рассеется. Но одно действие, как прилетевший из ниоткуда мяч, пришло в голову. Направиться обратно в Невермор. Или по дороге туда как-то отыскать Тайлера.

Это был единственный субъект, чью виновность доказывать не приходилось. Он уже убивал не раз, а ныне по его вине пострадали Уэнсдей и Энид. Хотелось расквитаться с ним. И уже раз и навсегда. Теперь, с полноценной поддержкой отца, Ксавье мог и в полной мере отомстить. Мораль могла ненадолго и заснуть. Вместе с Уэнсдей впасть в кому.

Не обращая ни на кого и ни на что внимания, он двинулся прочь из парка. Шериф что-то кричал ему вдогонку, но слова, рассеянные ливнем, не долетали до ушей Ксавье. Или ему просто не хотелось их слышать. Возможно, отец Тайлера предлагал ему поехать на машине… но подсознание требовало пойти пешком. Разум понимал, насколько это опрометчиво и глупо, но он уже в любом случае промок до нитки и до посинения замёрз.

Он шёл, оглядываясь, но на улицах всё было глухо. Даже свет в окнах жителей померк, только некоторые продолжали бодрствовать. Счастливые люди. Для них это самое обычное кровавое полнолуние, а не ночной кошмар наяву, где страшные потрясения, как жестокие шутники, выпрыгивали из каждого угла.

Город сменился лесом, и Ксавье достал фонарик, освещая себе тропу, что больше стала похожа на мелководный ручей. На деревьях или где-либо не наблюдалось никаких следов пронёсшегося хайда — ни единой поломанной ветки или следа когтей, уродующих кору. На следы на земле Ксавье не надеялся — то, как легко дождь их смывает, он уяснил навеки.

Ему никто не звонил и не писал, пока он шёл. Это навевало странные мысли — одновременно и облегчение, и нарастание страха. За его путь могло произойти что угодно. От чего-то хорошего — хотя в том, что это возможно, терзали серьёзные сомнения, — до чьей-то новой ужасной смерти. Но сам Ксавье не стал никому звонить. Боялся вновь услышать многозначительные гудки, как с телефоном Уэнсдей, который оставили Вещи.

Он зашёл на территорию Невермора, продолжая оглядываться. Дождь к тому моменту поутих. Ливень обратился мерзкой моросью: она шаловливо окропляла участки кожи, стоило им слегка подсохнуть.

Тихо в академии не было — из общежитий доносился гам студентов, иногда мимо проходили полицейские, и все бросали на него подозрительные взгляды. Но почему-то не подходили допрашивать о том, кто он и откуда. Хотя почти все лица были незнакомы… стараясь об этом не задумываться, он спихнул их доверчивое отношение на свой внешний вид. Вероятно, сейчас у него сходств с мертвецом было больше, чем у настоящего умершего.

Но когда он дошёл до двора, где уже привычно толпились десятки студентов, он понял, чего совсем не интересовал полицейских. У них было дело поважнее — патрулировать все выходы из школы.

Ведь на месте, где всегда появлялись трупы, сидел в человеческом теле Тайлер. К сожалению, он был жив. Не совсем: на его голом теле, укрытом только чьей-то накинутой на плечи старой курткой, красовалась сплошь исполосованная глубокими ранами кожа. Правая же рука и вовсе держалась чудом — кость поломалась во многих местах, и её обломки выглядывали из-под обрывков кожи и шматов мяса. Именно они как-то продолжали удерживать руку. Удивительно, как при таком количестве ран Тайлер ещё не лежал мёртвый.

Энид потрепала его очень сильно. Молодец.

И всё же в душе Ксавье закипел гнев, и этот гнев уже никакие мысли о благоразумии сдержать не могли.

Он распихнул всех, кто попадался на пути, и лишь Аякса, который стоял, неуверенно держа в руке нож, не толкнул.

— Что тут происходит?

— Как ты и сказал, этот пришёл. Только в человеческом облике. И сразу сдался. Говорит, хочет раскаяться…

От этого сердце Ксавье попросту разорвалось на маленькие кусочки. Этот двуличный скот снова пытался всех обмануть…

— Раскаяться собрался?.. — он наклонил голову и подошёл почти вплотную к Тайлеру.

Хотелось для начала всё-таки оторвать ему руку.

Хайд не ответил — его губы задрожали, но он кивнул.

— Тут раскаяние уже не поможет! — невольно рука нащупала рукоять ножа в кармане, и он его достал.

— И всё же ты всё увидишь, Торп, — Тайлер поднял затуманенный взгляд и заревел от боли. — Я знаю… покажу всё, что знаю. Я знаю, как это делать… — Тайлер вдруг вскочил и, хрипя от боли, прыгнул на него.

Желая защититься, Ксавье выставил вперёд нож.

И лишь когда шея хайда целенаправленно налетела на лезвие, всё стало понятно.

— О нет… — произнёс Ксавье сам себе, прежде чем всё вокруг померкло.

========== Глава 22: Тайлер ==========

Уже почти впав в беспамятство, Ксавье схватился за самую чёткую мысль, плавающую в море неразборчивых образов — о слабоизученном феномене видений самоубийц. Мало кто осмеливался на это, и всё же история знала такие прецеденты. Отец ему рассказывал об этом… почти все экстрасенсы теоретически могли увидеть прошлое того, кто самолично отдал жизнь. Главное — для этого нужны были соответствующие условия. Какой-либо прямой контакт между тем, кто умер, и тем, кому он хотел показать своё прошлое.

Ещё мгновение — и мысль утонула среди остальных.

***

Тайлер сидел в маленькой комнате с укрытыми белыми мягкими плитами стенами. Куда ни глянь — везде одинаковые. Он не помнил даже, где пряталась дверь. Каждый раз, когда её отпирали, обещал себе, что больше не забудет и наконец выломает её. Но только её закрывали — и он терялся. Безуспешно, час за часом, день за днём, а может, неделю за неделей или месяц за месяцем, он пытался совладать со стенами и открыть себе проход. Выбраться из ада, окрашенного в белый. Но в лучшем случае ему удавалось порвать обивку на какой-то плите. Или со злости заработать себе парочку ушибов, снося единственный предмет в комнате мучений — туалет.

Но только он что-то ломал, откуда-то поступал непонятный газ и начинал его душить. За парой минут мучительных попыток вдохнуть чистого воздуха всегда следовало беспамятство. Как только он просыпался — плиты вокруг вновь оказывались безупречными, а на месте сломанного туалета появлялся новый. На заработанных ранах и ушибах — мази и бинты или пластыри.

Видя их, Тайлер всегда фыркал. Если врачам хотелось о нём заботиться — могли бы снять с рук кандалы. Они держались на длинных, но очень тяжёлых железных цепях и были прикреплены к углу. Но каждый день казалось, что местоположение того угла менялось.

Наручники скрывали почти четверть предплечий и жутко натирали. Иногда Тайлер думал, что лучше бы ему просто ампутировали конечности — ведь не мог стерпеть зуд. Он был бы согласен на что угодно, только не мучить себя кандалами.

Перевоплотиться в хайда он не мог, как бы ни желал сего. Всякая попытка стать сильным монстром, способным разнести свою пыточную камеру, оборачивалась лишь болью в голове. Его безжалостно накачивали какими-то препаратами через еду. Он уже пробовал не есть… но тогда его отравляли газом, заставляя мучиться без возможности вдохнуть и выдохнуть, а просыпался он обессиленный и едва способный вспомнить своё имя.

Конечно, иногда его выводили наружу. Но обычно лишь в душ, и он этого не помнил. Эти людишки его так боялись, что сначала лишали чувств. Только единожды он почти очнулся, когда его, как какого-то недееспособного человека, купали другие люди. И даже тогда тело было заковано в цепи. Но в тот раз он почти сразу заснул дальше.

Дни же, когда ему разрешали выйти проветриться, он мог пересчитать по пальцам. Их было всего девять. В те моменты его вновь отравляли неким сильным седативным препаратом. Потом заковывали во всевозможные цепи, завязывали глаза и катили на носилках в неизвестность. Когда с глаз срывали повязку — он видел маленький двор, огороженный пятиметровым, если не больше, забором. И оставляли в одиночестве навёрстывать круги на свежем воздухе.

Немного чаще у него были сеансы с психологом. Его приковывали к какому-то статичному стулу в камере с железными прутьями, и по ту сторону с ним беседовали всегда разные психологи. А может, то был и один человек… после длительного заточения он уже не знал, чему доверять. Ведь он начинал по-настоящему сходить с ума.

И всякие книги или другие предметы, чтоб скоротать время, которые периодически появлялись на полу — никак не способствовали улучшению ментального здоровья. Единственное, чего ему хотелось — разрывать эти книги на части, метать карандаши, как дротики, в стену или задушить себя нитками.

А во всём была виновата лишь кучка изгоев-подростков и его собственный предатель-отец. Из-за них Тайлер оказался в этом аду, где медленно и мучительно умирал.

Сильнее всего он злился на Уэнсдей Аддамс. Он её ненавидел. Из-за неё все планы пошли под откос. Одно глупое видение, когда он попробовал коснуться её холодной и привлекательной руки — и она отшатнулась и уже через мгновение бежала прочь от него. А могла бы принять его таким, какой он есть. У них был бы шанс. Помогла бы добровольно воскресить Крекстоуна, и они бы скрылись где-нибудь. Но она, глупая девочка, выбрала иное.

И Тайлеру хотелось ей отомстить. Хотелось, чтоб она страдала так же, как и он. А лучше — больше. Уэнсдей не меньше него заслуживала сидеть в заточении и сходить с ума в окружении мягких белых стен. Это маленькое хмурое создание кинуло пираний в бассейн со множеством учеников. И он был уверен, что она способна на убийство. А может, ей уже доводилось лишать кого-то жизни. Единственное — она не обращалась в хайда.

Одним утром, а может, днём, дверь, как обычно, открылась. Но ему не оставили еды и не напали. А зашёл мужчина в капюшоне и медицинской маске, натянутой по самые глаза. И поверх ещё затемнённые очки, как у какого-то вампира.

Тайлер нахмурился — что ему вновь проклятая жизнь уготовила?

Но, как оказалось, ему предоставили билет обратно в мир.

— Тайлер Галпин, есть предложение.

Он промолчал в ответ — ведь уже почти забыл, как говорить. Да и ему просто не хотелось.

— Всего одно одолжение — и ты будешь свободен.

Пришлось поднять заинтересованный взгляд.

— Я тебя освобожу. А взамен ты расправишься с Уэнсдей Аддамс. Она всем мешает.

Тайлер не стал отвечать, но впервые за долгое время улыбнулся. Он с радостью принёс бы к ней правосудие и просто так.

***

Ещё не рассвело, а он уже стоял у запертого на ночь полицейского участка. Там, конечно, кто-то дежурил, но это было скорее формальностью — дежурный спал на рабочем месте. Конечно, спал не по своей воле. Пара капель снотворного в кофе обезвредили мешающего полицейского.

Пока всё было в точности, как ему сказали — значит, всё готово. Надо только выкрасть Уэнсдей Аддамс. Камеры уже поломаны, полицейский и под крики не проснулся бы, а в кармане лежали безупречные дубликаты ключей.

— Время пришло, Уэнсдей… — прошептал он и бесстрашно проник в участок через главный вход.

Ключи действительно подошли. Как же всё просто…

Он быстро добрался до камер. Там была всего одна заключённая — она спала на койке в каком-то новом чёрном платье, с идеальными, как всегда, косичками и, несмотря на сон, напряжённым бледным лицом. На тонкой шее — длинная полоса пластыря.

Какой беззащитной она тогда была, и как мирно в тот момент вздымалась её грудь, как для той, кто сломала его жизнь. Но Тайлер не купился на этот облик — у него была задача. Украсть девчонку, а дальше до самого кровавого полнолуния делать с ней всё, что угодно. Только не давать ей умереть раньше времени.

Его таинственным спасителям нужно было всего две вещички. И обе требовалось принести им сразу после её смерти. Иначе они могли испортиться.

Тайлер заранее знал, что ключа от камеры не имел. Но это не проблема… его спасители научили принимать форму хайда лишь частично. Выплеск гнева — и он обращался наполовину. Силы хватило бы, чтоб выломать какую-то дверь.

Перевоплощаться было одновременно и больно, и приятно — словно делали болезненный, но приносящий облегчение массаж.

Всего одно движение, и у него всё получилось — с оглушительным грохотом дверь отворилась. Конечно, такая личность, как Уэнсдей, всё услышала: она резко присела, и её зрачки странно блеснули.

— Кошмары — это увлекательно, но без твоего участия, — сказала безэмоционально она и почему-то потянулась к ботинку.

Он уже бросился к ней, предугадывая, что она что-то прятала там, но рефлексы подвели — не успел. Она достала маленький ножик, и он скользнул по его руке, разрезав вену.

Терпеть такое отношение Тайлер не стал — по телу вновь разлилось ощущение перевоплощения, и он её ударил лапой наотмашь.

Она упала на пол, и из её плеча брызнула кровь. Кажется, она почти вскрикнула, но прикусила губу, вскочила на ноги и вновь размахнулась своим ножом — и на этот раз за её якобы грозным выпадом он скользнул по правому нижнему ребру.

И всё же он был куда сильнее. Один удар ногой — и она упала на бок, хватаясь за колени. Следующий удар ногой, уже ей в живот — Уэнсдей сжалась клубком. Ещё один удар, уже по спине, но рукой — лоскуты платья упали на пол, а из новообразованных дыр выглядывали кровоточащие раны.

Но Уэнсдей не сдавалась и вновь постаралась вступить с ним в схватку. Но лишь больше потрепала себе одежду и тело, а удар по голове наконец лишил её сознания.

— Какая же ты неугомонная, — произнёс он спящей Уэнсдей и закинул её безвольное тельце себе на плечо.

И покинул участок так же, как и проник — через главный вход.

***

В доме Гейтсов он ощущал себя почти как дома. Даже в подвале. Даже с такой необычной пленницей, что уже много часов лежала рядом с ним и весьма часто приходила в сознание. Приходилось её избивать. Иногда так, что она скрючивалась, содрогаясь и издавая сдавленные стоны. А он мог наслаждаться ощущением своей победы.

Наконец эта девчонка получила по заслугам. Ещё бы после неё расправиться с Энид Синклер, Ксавье Торпом и своим отцом. Никто из этих людей не заслуживал жизни. Они все причастны к его страданиям.

Он вновь осмотрел Уэнсдей. Хорошо он её потрепал. Она вся была исполосована ранами, а её платье, которое ему так сильно почему-то не нравилось, превратилось в тряпки. И всё же она оставалась красивой, как бы ему ни хотелось это отрицать. Такая холодная и необычная девочка. По-настоящему необычная. Она не строила из себя аутсайдера, а действительно являлась им.

И будь она чуточку благоразумнее, у них бы был шанс. Почему-то в этом Тайлер не сомневался. Но Уэнсдей предпочитала всё портить… глупая проклятая девочка.

Она бы могла быть его. Целиком, от своих косичек и до пальцев на ногах принадлежать ему. Добровольно. Из них вышла бы замечательная пара… они вдвоём необычные.

Тайлер провёл рукой по её холодной, но притягательной шее, думая, а не убить ли её немного раньше. Чтоб она перестала травить и совращать его мысли одним лишь своим существованием. Вещь всё равно уже должны были похитить — сумерки снаружи стремительно сгущались.

Он убрал руку с её шеи и отсел подальше. Ему следовало ещё немного подождать… как бы ни хотелось убить объект своих чувств. И как бы ни хотелось, чтоб она просто была его. Чтоб он мог её целовать, обнимать, иметь доступ к её телу… но всё это было доступно в другой, какой-то вымышленной реальности.

Зачем-то Уэнсдей очнулась, когда он отсел.

— О, ты проснулась? Или снова заснёшь? — интересно, насколько чётко она помнила, что до этого засыпала дальше, потому что он её избивал.

— Жду, когда ты заснёшь. Навеки, — её голос был непривычно тихим и хриплым, хотя из него и разило обычным ядом.

— Не пытайся строить из себя сильную, Уэнсдей, — в её нынешнем положении это выставляло её до смешного глупой.

Чтоб напомнить ей, где она оказалась и от кого всё зависело, Тайлер перевернул её на спину и склонился над её лицом. Сильно красивым лицом…

— Отвали.

— Да мне же разрешили с тобой поразвлечься… тебе разве не весело? — ничего же не случится, если он всё-таки раз в жизни удовлетворит своё желание?

Ему всего лишь хотелось её поцеловать. Узнать, какие её губы на вкус.

— Мне будет весело на твоих похоронах, — и снова она всё портила своими словами.

— Уэнсдей, радоваться на похоронах будешь не ты, — протянул он, обдумывая, как же всё-таки поступить дальше. — Хотя мне вообще жаль… я искренне хотел бы, чтоб у нас хоть что-то вышло, — да, это стоило сказать. Просто чтоб она знала.

На его откровение она закатила глаза. Ожидаемо — поэтому он хмыкнул. Но больно… и он сдавил её щёки. Раз уж по-хорошему она не желала понимать.

— Мне бы не хотелось такого финала, знаешь? — он перешёл на кипящий от злости шёпот. Ему действительно не хотелось такого финала, если бы другие были возможны. Если бы Уэнсдей ему позволила. А вместо этого она лишь скривилась. — Но ты всем мешаешь, — Тайлер не выдержал: горячо припал к желанным губам, продолжая держать её за щёки.

И почти сразу он отстранился, как бы ни хотел целовать её дальше.

Он решил, что время пришло. Её живое тело слишком сильно травило его рассудок.

— Знаешь, уже ведь кровавое полнолуние… уже всё почти случилось, — он хмыкнул, борясь с желанием не исполнять приказ своих спасителей.

— Что случилось?

Тайлер присел рядом с ней и истерично захохотал.

— Будь я в курсе, я бы всё равно не сказал. А так… откуда я знаю? Меня освободили и попросили за это лишь об одной услуге… — хотя эта услуга совмещала в себе много разных, поменьше: отвлечь всё внимание людей на Уэнсдей, чтоб Вещь могли украсть — хотя он и не знал, зачем; избавиться от неё, как от вечно всем мешающего существа; и принести два объекта. Её кулон, способный призывать видения и духов. А также один орган.

— Я тебя ненавижу. По-настоящему ненавижу.

— А я бы хотел тебя любить. Но не судьба, — он дрогнул, но сразу после вдруг снял кулон с её шеи, стараясь не задумываться о своих действиях. Спрятав вещицу в кармане куртки, он достал нож вместо. — Ну, думаю, пора… прощай, Уэнсдей Аддамс.

Он размахнулся и, усиливая свою руку силой хайда, скользнул по нижней части её живота. Плоть разрезалась так просто, как кусочек масла…

Тайлер вдруг отвернулся. Он не мог исполнить приказ… понял, что это невозможно. Это неправильно…

— Нет, нет, нет… — он постарался не поддаваться чувствам и попробовал скользнуть пальцами в порез.

Но только пальцы ощутили горячую и вязкую кровь, а края раны стали нехотя расширяться под давлением, он отпрянул. Окончательно осознавая, что не мог выпотрошить её тело, как тушу какой-то курицы.

И не мог принести её матку своим нанимателям. Зачем бы она им ни была нужна, Тайлер не смог опуститься до этого. Вдруг понял, насколько это ужасно…

Он отполз подальше, видя, как она истекает кровью. В любом случае, она уже должна была скоро умереть… часть замысла своих спасителей он исполнил. Убил ту, кого, наверно, любил.

Её глаза открылись, а с губ сорвался громкий стон. Ещё никогда её лицо так не искажала боль.

В голову ударило осознание, какую боль он ей доставил.

— У-у-у… урод, — прохрипела она и как-то перевернулась на бок.

Кровь стала вытекать интенсивнее.

— Я всего лишь всех отвлёк от самого важного. Им была нужна не ты. Никому твой скальп не нужен. Им нужен Вещь. Вас, идиотов, обдурили, — и почему он продолжал оскорблять её?.. Когда так не хотелось этого делать.

Сказать об остальном он ей не смог. Да и она, кажется, потеряла сознание. Или умерла.

Осознав ужас содеянного, Тайлер подскочил и побежал прочь. Зная, что, скорее всего, этим подписал себе смертный приговор.

***

Ксавье проснулся.

========== Глава 23: Арестовать нельзя помиловать ==========

Комментарий к Глава 23: Арестовать нельзя помиловать

Так, перед главой я хочу всех поздравить с праздниками) Если вдруг среди моих читателей есть те, кто празднует Рождество 25 декабря — я вас поздравляю!)

*с Новым Годом я поздравлю всех попозже)

**В названии главы запятая специально пропущена

Всё произошло слишком быстро — Аякс едва успел осознать смысл слов Тайлера, когда тот кинулся на Ксавье. Целенаправленно устремился шеей на лезвие ножа, что друг так непредусмотрительно выставил перед собой. Нож вошёл в шею хайда по самую рукоять. И хотя Аякса не сильно интересовала анатомия и физиология человека, а особенно настолько необычного, ему казалось, что это смертельно.

Сначала промелькнула мысль, что Тайлер решил подставить Ксавье… выставить того убийцей на глазах всей школы и многочисленных полицейских — многие из которых и вовсе подоспели из соседних городков и не были достаточно знакомы с ситуацией. Но его слова до этого… если жизнь чему-то и научила Аякса — прислушиваться даже к словам безумцев. Он был сплетником немного похуже Энид, но и его багаж знаний в этом был не мал. И если нужна сенсация — нужно уметь слышать всё.

Когда рука Ксавье вдруг выпустила нож и он упал без сознания, Аякс утвердился в мысли, что Тайлер не просто хотел совершить самоубийство и выставить виновным Ксавье, а преследовал ещё какую-то цель. «И всё же ты всё увидишь, Торп. Я знаю… покажу всё, что знаю. Я знаю, как это делать…» — пронеслись в голове последние слова хайда. Но что он хотел показать своим самоубийством?..

Единственное, что приходило в голову — какая-то связь с помощью экстрасенсорных способностей. Но это казалось бредом побольше, чем слухи о том, что Уэнсдей Аддамс по утрам завтракала младенцами, а безупречной кожи, без единого прыща, добивалась напитками из крови девственниц. В сплетни об Уэнсдей, если бы не опровержения Энид, он бы и сам верил.

Аякс отбросил мысли прочь — на земле лежали Ксавье и Тайлер, из чьей шеи торчала рукоять ножа, а безжизненные зрачки остались навеки созерцать пустоту. Пришлось, пока остальные пытались осознать произошедшее или что-то испуганно кричали, бегом кинуться к другу. К счастью, Ксавье дышал. На Тайлера Аякс старался не смотреть — слишком жутко.

— Эй-эй, очнись, — он дёрнул его за плечи, но никакой реакции не последовало.

— Успокойтесь! — рядом кричала Давинка, и это действовало: на душе становилось спокойно. Пусто, но спокойно.

Вперёд вышел какой-то молодой полицейский, который безэмоционально — песня сирены Давинки действовала безукоризненно — продекламировал:

— Уйди с места преступления.

Хотелось закипеть от гнева, но не получилось. И всё же возмущение подступило к горлу — какое ещё место преступления? Разве что место преступления Тайлера, который попытался подставить Ксавье. Но не могли же люди быть настолько глупы, чтоб в это поверить? Ксавье просто защищался от возможного нападения спятившего чудовища…

Аякс пытался не думать том, что друг достал нож заранее. Это просто малозначительная деталь, а не отяжеляющее обстоятельство… как бы рационализм ни твердил об обратном.

Ксавье не могли обвинить в убийстве. Никак не могли…

Промелькнула мысль снять с себя шапку и обратить всех вокруг в статуи. А там как-то найти способ лишить их воспоминаний о прошедших минутах. Возможно, это имело смысл… но в случае неудачи и ему перепадёт за попытку скрыть факт преступления.

Не зная, как поступить, он просто устремил решительный взгляд на молодого блюстителя правопорядка и заявил:

— Место не преступления, а самоубийства. С попыткой подставить несовершеннолетнего…

— Разберёмся по ходу расследования, — заявил полицейский.

— Ксавье Торп ни в чём не виноват. У него есть моё личное разрешение защищаться в случае попытки нападения Тайлера, — это говорил шериф, и его голос заметно дрожал.

Наверное, сложно оправдывать того, кто держал нож, лезвие которого ныне прошло через шею родного сына. И всё же шериф смог.

— Ещё рано судить, — возразил молодой полицейский.

— Ничего не рано, — этот властный тон принадлежал Винсенту Торпу. — Я, как директор этой школы, а ещё экстрасенс, могу объяснить ситуацию.

— Или как отец, который пытается защитить своего отпрыска, — фыркнул какой-то другой человек в полицейской форме.

— Я не из тех отцов, кто будет защищать своих детей, если они виновны, — невозмутимо ответил директор. — Тут совершено ритуальное самоубийство с передачей воспоминаний. Вы можете это легко проверить. Если мой сын проснётся с воспоминаниями мистера Галпина — значит, он не убийца. Если же без них — значит, убийца.

— Очень плохое доказательство.

— А у вас есть другие? — хмыкнул мистер Торп. — Предлагаю расспросить учеников, как они считают.

— Тайлер совершил самоубийство! Он и так умирал, но решил подставить Ксавье. Он горел местью к нему! А ещё он реально что-то говорил, что поделится тем, что знает, и так далее… — первым выступил Аякс, хотя уже и сообщал почти то же самое, но его не послушали.

— Спасибо за ваши показания, мистер Петрополус, — кивнул директор, оставляя полицейских молча давиться слюной от возмущения. — Остальные?

— Самоубийство. Ксавье подставили, — откликнулась Давинка, и на её словах полицейские переменились в лице.

Как же она умело пользовалась песней сирены.

— Да, это самоубийство, — ответил ещё кто-то.

— Ксавье невиновен. Надо быть дураком, чтобы думать иначе, — выступила Йоко.

— Он бы и мухи не обидел, — поддакнул ещё кто-то.

— Он, наверное, сам в обмороке от ужаса!

Все ученики, что находились во дворе, встали на сторону Ксавье.

— Вы всё сами слышали, — рассудил под конец директор, даже ни разу не взглянув на сына.

И вдруг Ксавье открыл глаза, тяжело и часто задышав. Он резко присел и схватился за голову. На его лбу с каплями дождя перемешались капли нервного пота.

— Эй, ты как? — Аякс тут же похлопал его по плечу.

— Отвратительно… — медленно и едва слышно ответил друг, держа испуганные глаза широко распахнутыми.

— Что с тобой произошло? — холодно спросил Винсент Торп.

Ксавье поднял на него нервный взор и покачал головой.

— Воспоминания Тайлера… от его лица. Все его мысли, всё… — он очертил пальцами складку меж бровей, собираясь с мыслями. Аякс не убирал с его спины руки.

— Нужны подробности.

Ксавье снова покачал головой, но всё рассказал. Кажется, какие-то ученики упали в обморок — невольно Аякс их всех запомнил, чтоб знать, у кого с нервами не всё в порядке. Полицейские же вкрай растерялись.

— Обычно поиском живых рук никто не занимается, но придётся сделать исключение. А в палату к Аддамс надо поставить круглосуточную охрану. Она может быть всё ещё в опасности, — рассудил шериф, и все вокруг кивнули.

— Что ж, в этой ситуации хорошо одно. Мой сын — не убийца. И ему сейчас нужен отдых. Тяжёлый опыт для его неокрепшего ума, — говорил Винсент, но что-то в его тоне не понравилось Аяксу. Хотя, возможно, это всё ещё остаточное влияние неприятного знакомства с новым директором. С тех пор Аякс всегда искал подвох и что-то коварное в действиях отца Ксавье.

— Да мне и тут нормально… — возразил друг, хотя его вид и вправду ужасал: он промок, продрог, был весь в крови, а на его побледневшем лице проглядывали вены.

— Ксавье Торп, не позорься. Тебе нужен отдых, не отрицай, — его отец изобразил подобие отческой улыбки, но она была преисполнена фальшью.

— Возможно, ты и прав… — вдруг кивнул друг, хотя и прикусил нервно губы.

— Прошу нас простить, я хочу провести сына. Шериф, оставляю всё на вас. И я от всей души сочувствую вашей потере, — произнёс Винсент, а после схватил Ксавье за плечо и уволок прочь.

Аякс даже не успел попрощаться.

Комментарий к Глава 23: Арестовать нельзя помиловать

У меня сейчас выходные, но со всей этой праздничной суетой график выхода глав может превратиться в непонятно что. Возможно, в какие-то дни будет выходить по несколько глав, а в другие вообще ничего. Не знаю, в общем)

========== Глава 24: Глаза врут ==========

Ксавье ощущал себя по-настоящему ужасно. Он и врагу не пожелал бы оказаться в воспоминаниях Тайлера, проникнуть в его мысли и прочувствовать их, как свои собственные. Ему казалось, что его сейчас вырвет. Он видел от своего лица, как хайд издевался над Уэнсдей… даже ощутил тот злополучный насильный поцелуй. И прочувствовал, как разрезанная плоть расходилась под пальцами…

Тайлер одарил его этой пыткой явно не из-за раскаяния. Скорее, хотел перед своей смертью доставить ему сильнейшую душевную боль. Его воспоминания не дали ни одной наводки. Лишь показали, почему Уэнсдей осталась жива, и дали понимание, что она и дальше в опасности. Этим психам зачем-то требовалась её матка, — на этой мысли Ксавье поморщился, — которую Тайлер не смог достать. И ещё кулон, о нынешнем местоположении которого не было ни единого предположения. Хайд мог как всё-таки принести эту вещицу своим нанимателям, так и выбросить, или же кулон затерялся вместе с обрывками одежды в парке. Действительно важные для расследования моменты Тайлер не показал.

Просто напоследок помучил Ксавье своими воспоминаниями. Наверно, не будь вокруг много людей после пробуждения, он бы не сдержался — и самолично разорвал бы труп на кусочки. Чтоб эмоции нашли выход.

Душу метало и жгло, всё внутри физически выворачивало, словно в лёгкие залили свинец, желудок сжимало, а сердце прокалывало иглами. Ксавье хотелось остаться где-то наедине и выплеснуть всю боль на холст — на единственную отраду в такую ужасающую ночь. Но вместо этого его куда-то вёл отец.

Хотя он сам недавно попросил его о помощи… а помощь от Винсента Торпа могла иметь самый разный облик. Ксавье это понимал. И всё же в то мгновение ему не хотелось ни о чём говорить с отцом. Вообще. Ни о прошлом Тайлера, ни о своём будущем, ни о расследовании. Хотелось, чтоб он просто отвёл его в комнату и приказал выспаться. Или и вовсе влил в него снотворное.

Но на такое великодушие надеяться не стоило.

Отец волок его куда-то — Ксавье даже не смотрел, куда. Его это не интересовало. Но всё же он смог изумлённо поднять брови, когда увидел пред собой статую Эдгара Аллана По. Невольно он скосил глаза — отец тринадцать раз стукнул по полу ногой, и после этого изваяние открыло проход.

Теперь Ксавье знал, как пробраться в библиотеку «Белладонны». Или отец специально ему показал… сложно было понять замыслы этого человека.

Он заволок его в душное затхлое помещение и тут же запер проход. Ксавье нехотя спускался, стуча подошвами по ступеням, и морщился от раскатистого эха. На утонувших в полутьме поверхностях мелькал тонкий слой пыли, где-то нарушенный отпечатками обуви тех студентов, кому отец днём разрешил проверить библиотеку. Но, наверно, до их прихода пыли было и того меньше — её приносило только через вентиляцию и с книг.

Спустившись, Ксавье осмотрелся, но в зале ничего не изменилось. Всё то же изобилие книг и картин, и от всего веяло таинственной романтичной атмосферой. Обычно ему там нравилось… но не в тот раз. Полумрак, лестница, картины и книги — они все стали казаться зловещими.

— Зачем ты привёл меня сюда? — впервые за весь путь заговорил Ксавье.

Отец присел на ступени и нахмурился.

— Тут никто нас не услышит.

— Почему мы, например, не в твоём кабинете?

— Там тоже не самое надёжное место.

— Что тебе от меня надо? — спросил Ксавье и просто присел на пол, кидая вопрошающие взоры на отца. — Мы могли бы поговорить в другое время.

— А ты оптимист, раз решил, что оно у нас есть.

— У тебя были видения или это твои умозаключения? — уточнил парень, пытаясь догадаться, что отец от него хотел.

— И то, и другое.

— Скажи честно… ты знаешь, кто за всем этим стоит? Или это ты? — ему следовало задать этот вопрос ему в лоб хоть раз.

Отец басом засмеялся и покачал головой.

— Поражаюсь фантазии молодёжи. Я не причастен к этим убийствам. Это слишком глупо было бы. Стать директором, чтоб убивать своих студентов. Любой идиот на меня подумает, — он причмокнул губами. — И кто за всем этим стоит, мне тоже доподлинно не известно.

— Так что тебе именно сейчас от меня надо?

— Рассказать всё, что я знаю. И свои опасения. Ну и кое в чём признаться. Хотя это всё взаимосвязано.

Ксавье ему ничего не ответил, лишь опустил взгляд в пол. Было сложно сосредоточиться хоть на каких-то откровениях, когда перед глазами раз за разом проносились чудовищные воспоминания Тайлера. Он пытался их отогнать и вернуться в реальность, но от этого голова начинала болеть только сильнее.

— Начну издалека. Зачем же я сюда приехал.

— Я думал, ты собирался поднять репутацию ещё выше и снять самый лучший выпуск своего шоу. А заодно и следить, чтоб я вдруг с пути не сошёл, — через боль Ксавье смог хмыкнуть.

— Это тоже, — отец встал. — Но ещё мне нужна твоя подружка, Уэнсдей Аддамс.

— Так и думал, — он скривился, качая головой. — Твоё особое отношение к ней видно за милю{?}[в США 1 миля равна 1,6 км]. И что же тебе от неё надо? Что всем, чёрт побери, от неё так надо?!

— Мне нужно, чтоб она сменила фамилию Аддамс на Торп. То есть, стала твоей женой, как только достигнет восемнадцатилетия.

Ксавье фыркнул. Он был полон чувств к этой девочке, но не подумал бы, что отцу нужен его брак с ней. Ему вовсе казалось, что такие вопросы родителя не волнуют и тот слишком занят своей жизнью.

— Зачем?

— Вы оба очень интересные экземпляры. Вместе вы прославите наш род навеки. Вы очень сильные экстрасенсы. Сильнее, чем я. У вас есть сила — творчество. Думаю, ты уже замечал, как оно вас роднит.

Ксавье ничего не ответил, просто закрыл глаза. После слов родителя он совсем не утвердился в мысли, что хотел бы прожить жизнь с Уэнсдей. А совсем наоборот. Он засомневался, а не обманули ли его снова. Может, его уже давно дурили песней сирены. И именно поэтому он не мог перестать думать и мечтать об Уэнсдей, даже когда она разрывала его сердце в клочья и доставляла немыслимые муки. Из-за песни сирены он мог прощать ей всё…

Он завертел головой. Нет, ему не хотелось в это верить. Хотелось, чтоб пусть порой болезненные, особенно ранее, чувства к Уэнсдей Аддамс являлись хоть чем-то настоящим в этом фальшивом мире. В них он находил отраду… и если окажется, что всё было фиктивным — это убило бы его.

Отец же продолжал кромсать его душу каждым новым словом:

— Я это знал ещё очень давно. Неоднократно видел разные вариации будущего. Видел это, ещё когда ты был ребёнком и я не узнавал в видениях нынешнего тебя. Видела это и Мортиша Аддамс.

Ксавье скривился, предугадывая, что родитель сообщит следом.

— Это была одна из причин, почему Аддамсы отправили свою дочь в Невермор, как бы та ни противилась этому. Мы уже давно договорились. Я, твоя мать, Гомес и Мортиша Аддамсы, — мы все считаем это правильным.

Руки скользнули к вискам и надавили на них, словно пытаясь сломать череп и добраться до мозга, что кипел от изобилия неприятной информации, от которой он ощутил себя обычной марионеткой в руках своего отца и, как оказалось, родителей Уэнсдей.

— Но я только недавно стал видеть, что ваши отношения могут вас и убить. Кем бы ни были убийцы, среди них есть особый экстрасенс. И он знает о вашей связи. Она ему не нужна. И раз им пока не удалось убить Уэнсдей, они могут нацелиться на тебя. Поэтому до окончания хотя бы этой ночи ты не выйдешь из этой библиотеки.

Ксавье просто кивнул и убрал пальцы с висков. Он был не против досидеть до утра в тайном помещении. И постарался отвлечься от самоистязаний догадками о подлинности своих чувств, зациклившись на моментах в рассказе отца, в нынешней ситуации куда более важных.

— Что значит «особый экстрасенс»?

— Я не уверен в своей догадке, но что тебе известно о кицунэ?

Ксавье поднял бровь.

— Я считал их выдумкой из японской мифологии, — признался парень. — Разве только оборотни, оборачивающиеся в лисиц, точно существуют.

— О кицунэ мало известно. Я и сам с ними никогда не встречался. Но тут я другого не вижу, — он в задумчивости поскрёб бороду, и от возрастающего интереса у Ксавье даже отступила головная боль.

— Это как-то связано с видением Сольейт о смерти Уэнсдей?

Отец нахмурился и кивнул.

— Ты не глупый, Ксавье. Это так, — отец снова присел на лестницу. — Твоя сестра не виновата. Но её обманули. Ей кто-то послал ложное, сводящее с ума, видение, хотя она не экстрасенс. У неё есть гены экстрасенса, но они в ней не проснулись. Она почти нормис. И таких людей умеют обманывать кицунэ. И раз кицунэ пробрался в её ум, он бы продолжил это делать и дальше…

Ксавье дрогнул. Сначала он не осознал потаённого смысла в словах отца, но быстро всё понял.

— Как глаза связаны с ложными видениями?

— Кицунэ не могут сводить с ума слепого. Глаза — их проводник в душу.

— И для этого ты ей выколол глаза, да?! — Ксавье вскочил, закипая от гнева и обиды за младшую сестру.

Родитель просто сложил руки на груди и покачал головой, холодно откликнувшись:

— Справедливости ради хочу сказать, что врачи сейчас пытаются спасти ей глаза. Хотя, конечно, у них ничего не выйдет.

— Ты оставил её слепой! Свою дочь!

— И тем спас её от сумасшествия, а нас — от её новых ложных видений. Зло во благо.

— Это не зло во благо! — Ксавье схватился за голову, но смог остыть. Не стоило поддаваться эмоциям при отце. — Я буду надеяться, что врачи всё-таки более умелые, чем ты. И спасут ей глаза, — сказал он холодно, но с вызовом.

— А я буду надеяться, что своим решением я спас своего неблагодарного сына, — сказал отец безэмоционально. — А теперь я тебя тут оставлю. Пока я не вернусь, выбраться тебе не удастся, Ксавье. Для твоего же блага, — и он ушёл.

Ксавье не стал бежать за ним. Просто присел на лестницу, осознавая, что на неопределённый срок оказался отрезан от реальности. В библиотеке «Белладонны» не было даже сотовой связи и интернета.

Возможно, оно и к лучшему.

========== Глава 25: Заточение ==========

Комментарий к Глава 25: Заточение

Эта глава — одна из самых маленьких в этом фанфике. Это сделано специально, чтоб вы могли отдохнуть от происходящего)

*ну и да, я предупреждала, что график выхода глав собьётся, так что да, это вторая глава за пару часов, надеюсь, вы рады)

Проснувшись, он обнаружил, что спал, положив голову на раскрытую книгу. Как гласили воспоминания, его сморило во время изучения очередного рукописного фолианта с информацией о всех известных сверхъестественных созданиях. Почти в каждой книге он находил упоминания кицунэ. Но везде про них была написана совсем разная информация. Где-то всё сводилось исключительно к японским демонам — ёкаям, — которых, как было заведомо известно, не существовало. По крайней мере, ни одного подтверждения не было. Существовали духи, не демоны. В других книгах в качестве кицунэ представляли обычных оборотней. Но ничего толкового про их экстрасенсорные способности.

В каждом тексте, где их представляли за ёкаев — они обладали всевозможными умениями. Одни книги заверяли, что кицунэ мастера создавать иллюзии, неотличимые от правды; другие, что они способны испускать пламя; следующие ведали об умении появляться во снах людей. Самое близкое к тому, что рассказал отец — последнее. Раз они могли явиться в сновидении, значит, и наслать ложное видение — тоже.

Не забыл он проверить и дневник, где таилась информация о хайдах. Его уже давно вернули обратно в сейф за картиной, а Вещь как-то раз проболтался о пароле. Но о кицунэ, как оказалось, — ни слова.

Ксавье присел и закашлялся от царапающей горло боли. Перед тем, как начать штудировать книги, он нашёл предусмотрительно оставленные отцом в углу сухие и чистые вещи, даже полотенца. Но он до этого очень долго пробыл мокрым на холоде. То, что он простудился — ожидаемый результат.

Он помассировал шею и после опустил взгляд на раскрытую книгу. Он остановился на странице, где рассказывалось о том, что демонические лисы чаще принимали облик девушек. Если точнее — обольстительных красавиц. Ксавье не имел в кругу подозреваемых тех, кто подходил бы под это описание.

Ещё раз кинув на листы быстрый взгляд, он захлопнул фолиант. Раз уж он заснул на нём — значит, никакой важной информации там не было. К сожалению. Хотелось бы найти какое-то единственное слово или предложение: нечто, за что он мог бы зацепиться и наконец распутать клубок всей той чертовщины, что произошла за начало семестра.

Ксавье встал и оглянулся в поисках чего-то, чем бы он мог перекусить или что мог бы попить. Но если одежды отец предоставил достаточно, то тот жалкий стакан воды и тот постный бутерброд исчезли ещё в первые минуты его заточения якобы во благо. А ничего нового, пока он спал, не появилось.

Вполне возможно, отец на самом деле хотел убить его мучительным истощением от нехватки воды и пищи. А всё, что он рассказал — обыкновенная ложь. Но эта ложь казалась уж очень складной и ужасной. Поэтому Ксавье в неё верил.

Однако желания утолить первостепенные человеческие нужды его вера словам родителя не унимала. На всякий случай Ксавье прошёлся по всем закоулкам помещения и даже поднялся по лестнице наверх, но ничего не обнаружил. Даже жалкой хлебной крошки или капли конденсата.

Спустившись обратно, он взял один из дневников, что стояли на полках. Он, конечно, прочитал уже почти все, но оставались неизученные или забытые. Давно не получалось попасть в библиотеку элитного студенческого общества.

Пролистывая дневник за дневником, он ничего интересного так и не обнаружил. Только в одном взгляд споткнулся об упоминание, что у тайного помещения где-то прятался двойник. Почти такая же библиотека или ещё что-то. Ксавье это заинтересовало, но больше никаких слов в том дневнике о двойнике зала «Белладонны» не было.

А в следующем дневнике он нашёл ещё одно упоминание этого. Только автор клялся, что считает это за обычную школьную легенду. Ведь все попытки найти это таинственное помещение обернулись полным провалом. И всё же Ксавье запомнил эту информацию. На всякий случай.

Он достал телефон — тот ещё держал заряд и сообщал, что время перевалило за три часа дня. А никто так и не приходил. Это вынужденное заточение начинало серьёзно воздействовать на нервы… ненадолго Ксавье смог отстраниться от мира и просто читать, но воспоминания и страхи обо всём возвращались. Пережитое до и в ночь кровавого полнолуния стало его душить, наводить почти панику. А он даже не знал, как оно закончилось.

Не имел ни малейшего понятия, что ещё успело произойти до восхода солнца. Возможно, отец оставил его столь долго гнить в одиночестве не по своей прихоти, а потому что был ранен или мёртв. И тогда Ксавье не знал, как ему выбраться из библиотеки. Только вариант, что никак, выглядел самым логичным.

Отложив всё, он стал навёрстывать круги по помещению, всё больше утопая в омуте мыслей и страхов. А ещё злополучный кашель не давал ни минуты покоя.

Колени подрагивали от одной только мысли, что пока он спал, произошло нечто ужасное. Он стал бояться за всех, от бедной Сольейт, Энид, Аякса, пропавшего Вещи и вплоть до отца, каким бы тот жестоким ни являлся. Но особенно страшно — за Уэнсдей. Даже если его чувства к ней являлись напускными, созданными песней сирены, волнения за неё — точно настоящие. Никакая сирена не могла подделать столь натуральное чувство страха внутри, прожигающее и протыкающее сердце раскалённым мечом. Всё ещё было непонятно, почто {?}[устарелое слово, означает «зачем»] сдались виновным в этих кошмарах помимо всего прочего её кулон и — Ксавье вновь скривился на этой мысли, — матка. И было непонятно, постараются ли они вновь заполучить этот орган. Или, может, найдут другую жертву?

Он, глубоко вздохнув, помассировал виски. Столько вопросов крутилось в голове — а ответов никаких. Единственное, на что он получил ответ — какие ужасы пережила Уэнсдей и что Вещь похитили; а также, кто оставил его сестру без глаз и зачем этот человек стал директором. Но лучше бы этого Ксавье не знал. Хотя бы не видел Уэнсдей от лица Тайлера; и не сомневался бы в подлинности чувств к ней. А ныне путы вездесущей лжи только сильнее сдавили его шею, усиленные мерзкими воспоминаниями безумного хайда.

И почему жизнь не могла быть чуточку проще?..

Обессилев от переизбытка мыслей, Ксавье присел на лестницу и досчитал мысленно до десяти. Это немного помогло. Хотя лучше всего помогли бы кисть и какой-либо холст. Творчество его действительно поддерживало. И отец прав — оно роднило его с Уэнсдей Аддамс. Или ему внушили это…

Эффект от счёта до десяти испарился, и Ксавье взвыл. Душевная боль и непонимание, что правда, а что нет, разрушали его душу.

Его терзания прервал звук сверху. Его одиночество наконец закончилось…

Он вскочил — и остолбенел, когда увидел выше по лестнице не отца, а встревоженного Аякса в компании Йоко и Давины. К счастью, хотя бы друг не стал томить его неведением:

— Слушай, там на твоего отца напали. Он выжил и нашёл нас. Но, короче… тебя ищут. А на Уэнсдей пять раз за последние часы пытались напасть, — нервно рассказывал Аякс.

Ксавье захотел просто упасть в обморок.

Комментарий к Глава 25: Заточение

Ну и как же без интриги в конце главы?)

А, и да, я хочу попросить… если вам понравилось, то выразите благодарность и моей бете. Серьёзно, я ей и так покоя не даю, потому что строчу с нечеловеческой скоростью главы, но сегодня я её точно достала)

========== Глава 26: Не дышать ==========

— И твой отец хочет, чтоб ты вообще отсюда не выходил. Он думает, на тебя могут напасть в любой момент, — за Аякса рассказала Йоко, снимая с глаз очки.

Ксавье просто покачал головой. Нет, он не мог надолго оставаться в этом плену. Это предвещало только более мучительную гибель, чем от яда белладонны, но никак не спасение. И какой смысл трусливо прятаться неопределённый срок в библиотеке, — где отсутствовали элементарные предметы первой необходимости и даже туалетная комната, — когда на Уэнсдей успели совершить уже пять покушений, и остальные, возможно, тоже находились в опасности? Враги могли нацелиться на кого угодно. И Ксавье не собирался отсиживаться в заточении. Только в случае, если бы вместе с ним заперли всех друзей, и он был бы уверен в их безопасности.

— Вы же не думаете, что я собрался сидеть тут? — он улыбнулся, думая, что друзья с ним солидарны.

Но Давина хмыкнула, Йоко же недоверчиво протёрла стёкла очков о край рубашки, выпирающей из-под куртки, а Аякс стушевался, виновато отведя глаза, и поправил лямку большого портфеля за спиной.

— Чувак, прости… но ты останешься тут. Честно. Они чуть твоего отца не грохнули.

— И поэтому мне сидеть тут? — Ксавье устало нахмурился и сложил руки на груди. — Если меня так уж хотят убить, то и сюда доберутся.

— Твой отец предупредил, что ты будешь не рад. Мы тоже, если по правде. Но так будет лучше… — Давина опустила свои сверкающие глаза в пол, и их на мгновение застелила пелена слёз. Она ведь за начало учебного года лишилась двух сородичей и по совместительству лучших друзей.

— Давинка права, Ксавье, — поддакнул Аякс.

— Что так лучше? Сидеть и сходить тут с ума, когда тут даже нет связи и я полностью отрезан от реального мира?! И с условием, что это не даёт стопроцентной защиты?..

— Я за эту ночь настрадался достаточно, Ксавье. Страшная травма Энид, даже эта проклятая Уэнсдей… давай хоть ты будешь невредим?

Ксавье закрыл глаза, не желая признавать, что друг решил послушаться его отца. Но, кажется, тот был уверен, что так правильно… следовало как-то переманить мнение Аякса на свою сторону. Меньше всего на свете хотелось как остаться в подземелье, так и оттолкнуть друзей, вырвавшись из заточения, а пока в перспективе виднелись только эти два варианта.

Мелькнуло воспоминание: он пообещал Энид передать Аяксу, что она его тоже любит. Маловероятно, но это вполне могло смягчить влюблённого друга.

— Про Энид, кстати. Она просила передать, что твои ей слова взаимны. Она любит тебя.

За Аяксом Йоко надела очки и улыбнулась, обнажив ряд зубов с острыми клыками.

— Это очень мило! — она наклонила голову и похлопала расплывшегося в сладостной улыбке Аякса по плечу. — Но не пытайся задобрить нас словами Энид, Ксю. Мы тебя не выпустим, как бы ни хотели, прости.

— И зачем вы сюда пришли? Сидел бы дальше в неведении. Нервничал бы, но чуточку меньше.

Давина отвернулась, а Йоко, продолжая придерживать улыбающегося Аякса за плечо, вдруг сорвала оттуда лямку рюкзака.

— Мы принесли тебе всё необходимое. Еду, воду, одеяло, небольшой блокнот с карандашом и… ведро с крышкой, — она хохотнула и протянула ему рюкзак.

Ксавье опешил, желая вспыхнуть от возмущения. Его друзья не хотели выпустить его на волю, упрямо потакая решению его отца. Хотя тот был способен на всё, и на него мог даже никто не нападать, а он сам всё подстроил. Планы Винсента Торпа разгадать слишком трудно.

— Чувак, пожалуйста… мы реально очень волнуемся за тебя.

— А я волнуюсь за всех! — напрягся Ксавье, игнорируя протянутый ему рюкзак с припасами. — И я пообещал Уэнсдей разобраться со всей этой чертовщиной. А я держу обещания, — он состроил каменное лицо и тут же, как только внимание друзей рассеялось, растолкнул их в стороны.

Но далеко не ушёл:

— Спустись вниз. Тебе надо посидеть внизу. Там безопасно и всё с тобой будет хорошо. Ради нас всех, — слова Давины подействовали мгновенно: мысли о побеге ушли далеко — зачем он только о нём думал, идиот? — и Ксавье послушно спустился.

Аякс спустился вместе с ним и поставил рюкзак на последнюю ступеньку.

— Этого должно на сегодня хватить. Но если что-то будет надо… громко бей по статуе. Возле неё всегда кто-то будет дежурить.

— А это не подозрительно? — уточнил Ксавье.

— Да мы в карты играть будем. Никто ничего не заметит… и прости нас, пожалуйста, — пара мгновений — и он стоял в одиночестве, вновь отрезанный от мира.

Только тогда на него перестала действовать песня сирены.

— Замечательно… — прошипел себе под нос Ксавье. — Могли бы уже со мной тогда остаться! — крикнул он в потолок, и эхо от собственного голоса его оглушило. Никто не вернулся.

Но у него хоть была отныне еда и вода под боком. Ещё и блокнот с карандашом. Не поводы для радости, но стало немного менее уныло… примерно на полутон, как у кромки земли на картине вечернего, ещё не ночного неба.

Он постелил на лестницу одеяло, достал круассаны с шоколадом и бутылку воды из рюкзака, безрадостно, но жадно приступив к трапезе. Спустя минут двадцать стало легче думать — еда восполнила нехватку энергии и навела относительный порядок в мыслях. Полный в них мог воцариться, только если бы на руках были ответы. Но ответов не было. Лишь страхи за всех снаружи и догадки насчёт личности виновных.

Отложив еду, Ксавье задумался о следующих действиях, но понимал — никто его не выпустит. Единственное, что ему было доступно — продолжить изучать материалы, наполнившие полки библиотеки. Но это виделось занятием до пустоты в душе бессмысленным. Конечно, он не робот, мог упустить какую-то строчку с потаённым смыслом или не разобрать чей-то кривой или слишком мелкий почерк, но в основном уже было прочитано и понято почти всё.

И всё же он прошёлся вдоль стеллажей, скользя пальцами по иногда очень хрупким корешкам всех томов, с которыми ознакомился. Ярус за ярусом он водил кончиками пальцев по книгам, но не нашёл ничего незнакомого. Даже когда ему попадались истерзанные временем книги, многие из которых держались лишь на скотче, а у других все надписи стёрлись с корешков, он отыскивал в них знакомые элементы. Где-то на обложке остался след лака Бьянки, где-то от корешка пахло впитавшимся под основание парфюмом Аякса. И много других деталей, хорошо знакомых Ксавье.

Он вздохнул и отошёл от бестолковых книг: к сожалению, им было нечего ему поведать. Оставалось единственное занятие — сесть на лестницу и, скрючившись, заняться рисованием. Хотя в голове было пусто, ни единой детали, что могла бы выпустить фантазию из клетки. Только голодный зверь боли, безжалостно поглощающий его сердце.

Грифель коснулся белого маленького листа и под напутствием умелых движений пальцев устремился вверх. После — направо. Потом — налево. Одной ломаной линией, не отрывая заточенного кончика от листа. Он не знал, что хотел нарисовать. Рука действовала, не повинуясь сознанию. По своей воле скользила по бумаге из стороны в сторону. Только иногда Ксавье пальцем второй руки растушёвывал некоторые углы, создавая тени.

Когда карандаш оторвался от листа, у него уже затекла шея от долгого сиденья без движения. Прохрустев с наслаждением шеей, ощущая, как непослушные позвонки встают на место, Ксавье опустил взгляд на получившееся творение. Он нарисовал Уэнсдей. Получилось изображение, которое он не мог бы назвать даже сносным, но интересное. Девушка в полный рост, созданная одной ломаной линией. Лицо вышло особенно забавным: но быстрая растушёвка пальцем скрыла эти оплошности.

Закончив растушёвку, он поднял руку над листком. И вне его воли пальцы дрогнули, как от удара током, а рисунок ожил: хмурая девочка из ломаных линий поднялась с листа, бросила на него пустой взор и спрыгнула на ступеньку. Оттуда, оглядываясь, побежала через весь зал. Возможно, она хотела ему что-то показать.

Ксавье не стал ей перечить: послушно шёл за ней, пока она не стала вдруг взбираться по стене. Вскоре фигурка установилась на раме какой-то картины, прямо под вентиляционным отверстием — весьма крупным, стоило отметить, — и стала нервно указывать на решётку.

— Что ты хочешь этим сказать? Я сомневаюсь, что смогу сейчас снять решётку и выбраться через вентиляцию. Да и сомневаюсь, что я помещусь.

Рисунок прищурился, но потом, пару секунд спустя, девочка вдруг завертела отрицательно головой и стала указывать рукой без пальцев наверх. Тотчас она спрыгнула с картины и помчалась обратно к блокноту, куда юркнула рыбкой. Но вместо неё на бумаге всё той же ломаной неразрывной линией оказалась сделана надпись: «БегиСпасайсяЗадохнёшься!».

Ксавье нервно вздохнул — и чуть не закашлялся. Воздух стал тягучим, горьким, царапающим горло и нос. Он не смог разобрать, был запах или нет. В основном: только невозможность нормально дышать…

Он бросил отчаянный взгляд на вентиляцию и тут же взлетел по лестнице наверх, надеясь на одно — что друзья отопрут проход и выпустят его, не решат, что он им врёт. Иначе до смерти оставалось совсем немного…

Секунда — и руки уже колотили по запертому проходу, а с горла срывались истеричные вопли:

— Аякс! Открой! Я задохнусь! Я к чертям тут умру! Открой! Пожалуйста! — с каждым словом дышать становилось труднее: горло выворачивало, накатывались приступы кашля, а нос жгло раскалёнными прутьями. — Открой же…

Глаза начала застилать чёрная пелена, но раздался стук, и проход стал открываться.

— Что тут у тебя?! — Аякс выглядел перепуганным.

— Ни разу тут не безопасно… — последнее, что он сказал, прежде чем всё ушло в пустоту.

Комментарий к Глава 26: Не дышать

Думаю, всё-таки я успокою всех паникёров и скажу, что Ксавье выжил)

========== Глава 27: Во сне и наяву ==========

Ксавье стоял на крыше, прижимаясь спиной к разделённому на две половины круглому окну. Он не помнил, как оказался там. Словно целую вечность уже пребывал в этом месте. Может, с самого момента сотворения мира. Единственное, что он доподлинно знал: находиться там — правильно. В полумраке безоблачных сумерек, когда уже почти всё небо потемнело, но у горизонта продолжал клубиться свет. И откуда-то падал снег, бесследно исчезая, так и не коснувшись земли. И воздух был прохладным, как в майский вечер.

А вокруг — музыка. Какая-то хорошо знакомая мелодия, чьё название почему-то вылетело из головы вместе со всеми воспоминаниями. Но одно он понимал отчётливо — эту мелодию, откликающуюся в душе, издавала виолончель. Та, что стояла прямо перед ним, ограничивая обзор на панорамы школы и леса. А за инструментом, спиной к Ксавье, сидела увлечённая маленькая фигурка Уэнсдей. На ней не было безвольно свисающих косичек, вместо них — сложная причёска, собравшая её локоны на затылке. А тело укрывал истинно роскошный чёрный наряд с полупрозрачным воротником. Вмиг Ксавье вспомнил — она уже одевалась так раньше. На злополучный вороний бал.

Он беззвучно хмыкнул и прошёлся вперёд, желая созерцать её выступление с другого ракурса. В профиль уже всё выглядело совсем иначе: полузакрытые веки, сосредоточенно опущенные аккуратные брови, почти не дышащий нос и укушенная нижняя губа. И умелые движения тонких рук, что создавали прекрасную мелодию.

Казалось, он вечно любовался ею, заслушиваясь прекрасной мелодией, но вдруг всё оборвалось: Уэнсдей скосила обозлившиеся глаза на него, и мелодия сбилась. Но она нахмурилась, отвела взгляд и, хотя больше не позволяла поднять себя смерчу творчества, завершила композицию.

Только когда она отложила смычок, Ксавье понял, что всё это время фиксировал её красоту на бумаге. На его левом локте лежал планшет с закреплённым на нём листком. Портрет Уэнсдей, нарисованный только простым карандашом.

Уэнсдей прекратила играть, но мелодия никуда не исчезла. Только тогда Ксавье и понял, что спал. Увлекательное сновидение…

— Я сплю, — хмыкнул он и заметил, что произнёс это в унисон с Уэнсдей.

Она нахмурилась сильнее и встала. Теперь, смотря на неё в анфас, Ксавье выронил рисунок наземь и просто залюбовался её хмурой и странной, но красотой, подчёркнутой нарядом с бала.

— Нечасто у меня бывают осознанные сны, — заметил он, улыбаясь ей.

Она сложила руки на груди. Ну почему она не могла хотя бы во сне не прятать свою по-особому добрую душу за всей этой показательной отстранённостью и злобой?

— А в моих снах нечасто кто-то заявляет, что он видит осознанный сон. Наверное, я сильно приложилась головой. Ну да, меня же до полусмерти замучил Тайлер…

Ксавье поморщился от нахлынувших воспоминаний. Даже во сне эта девочка доставляла ему боль своими словами… могла бы не напоминать о реальности. Вне неё, в этот прелестный вечер, ему не хотелось помнить об ужасах настоящего.

— Хотя бы тут ты цела…

— Или я умерла. Если это так выглядит загробный мир, то это весьма странно, — она осмотрелась и подошла ближе. — И почему именно ты тут?

— Это мой сон, — он ей весело улыбнулся, на что она лишь нахмурилась. — Не помню только, как заснул.

— Насколько возможно, что мы мертвы?

— Ты дашь мне понаслаждаться прелестным сном или нет, а, Уэнсдей? — Ксавье засмеялся и подошёл к ней ближе. Даже во сне Уэнс оставалась маленькой, так что приходилось к ней наклоняться.

Он спал и видел слишком чудесный сон, чтоб упускать этот шанс. Всё не наяву и лишь в его голове. Зато там в тёплую погоду шёл снег, а вокруг отовсюду играла музыка.

— Значит, думаешь, это сон? — спросила она и подняла взгляд.

— Я уверен.

— И всё ненастоящее… — она задумалась, слегка выпятив нижнюю губу.

— К сожалению. Или к счастью, — Ксавье наклонился к её лицу ближе, так, что два пронзительных чёрных омута почти утянули его на своё дно. — Но в реальности я не смог бы смело сделать так… — мнимая Уэнсдей поняла его намерения и приподнялась на носках.

Он положил ладонь ей между лопаток, притягивая ближе к себе. И не стал больше тянуть — накрыл её пышные губы своими, с нежностью обхватив ими сначала её верхнюю губу, а потом скользнул к нижней. Одна рука Уэнсдей легла ему на затылок, а другая осторожно сжала его плечо. Он же второй рукой провёл по её даже во сне холодной щеке.

Она не отстранялась. Хотя бы во сне он мог ощутить любовь и от Уэнсдей.

Поцелуй стал быстрее и чуточку более страстным — девушка надавила на его затылок, притягивая к себе так, словно хотела проверить, можно ли две головы превратить в одну. Даже во сне она не умела целоваться. Но ему это даже понравилось.

— Тебе не хватает практики, — произнёс он ей почти в самые губы, когда слегка отстранился, но не убирал руки с её начавшей нагреваться щеки.

Уэнсдей тотчас скосила куда-то взгляд.

— Но я счастлив, — и он вновь её поцеловал, но его рука, что лежала на её лопатках, опустилась ей на талию.

— Странная штука. Эти поцелуи, — отметила спустя минуту Уэнсдей. Она выглядела по-настоящему растерянной.

— А как тебе такой? — он скользнул пальцами к её подбородку и приподнял голову, слегка наклонив её набок.

Губы припали к её шее, холодной, как кусочек айсберга. Она почему-то оказалась сладкой.

— Ты вампир, что ли? — медленно спросила она, пока он продолжал посасывать её сладкую кожу. — Или так душу высасывают?

— Так делают приятно, — он выпустил её шею и отошёл на пару шагов, улыбаясь.

— А как ещё делают приятно? — спросила она с невозмутимым взглядом.

Ксавье прыснул.

— Это сон, конечно… но уж нет, — Уэнсдей лишь кивнула, но спустя полминуты приблизилась к нему и взяла его за подбородок ровно так же, как он её до этого.

— Наверное, я тоже должна сделать тебе приятно, — и она, второй рукой взявшись за его плечо, коснулась разгорячившимися губами его шеи.

Сначала быстро и едва касаясь шеи, потом чуточку на подольше, а после попробовала обхватить его кожу губами. И хотя через мгновение она отпрянула, Ксавье уже расплылся в улыбке. Его шея полыхала, а на душе взрывался фейерверк эмоций.

— Жаль, что это всего лишь сон… — произнёс он и коснулся самой горячей точки на своей шее.

— Не жаль. Я бы ни за что так не сделала.

— А жаль, — он усмехнулся, и Уэнсдей кинула на него гневный взгляд. — Ну не злись ты. Ты же всего лишь плод моей фантазии, будь помягче.

Она покачала головой. Как оказалось — в такт музыке, что продолжала играть вокруг.

— Не хочешь потанцевать? — спросил он её вдруг.

Она вскинула брови.

— Ты умеешь танцевать вальс? Или только можешь что-то вроде того, что ты тогда Тайлеру сплясала?..

— Я знаю, как танцевать вальс. Но я не буду его танцевать.

— Как хочешь. Хотя я бы потанцевал. Это ведь всё равно сон, — и он подошёл к ней ближе.

— Это очень странный сон.

— Какая разница? — и его руки опустились ей на талию.

Уэнсдей нахмурилась, но вырываться не стала.

— Так что? — он улыбнулся ей.

Но ответа так и не получил — она вдруг отпрянула и схватилась за шею, задыхаясь.

— Эй, ты что? — такого у него в планах на сон не было.

Уэнсдей упала на землю, продолжая держаться за шею. Её ноги забились в конвульсиях, а глаза закатывались.

— Нет, нет, нет, это вообще не смешно, — он подобрал её тело, но попытки прижать её к себе не заставили её перестать задыхаться.

— Меня… меня… душат… в реальности…

***

Ксавье открыл глаза: вокруг стоял полумрак, пахло медикаментами, а всё тело болело. Оглянувшись, он увидел мерцания приборов жизнеобеспечения, присоединённых к нему. А вне палаты было очень шумно.

— Уэнсдей… — сказал он беззвучно.

Комментарий к Глава 27: Во сне и наяву

Так, на 27 главе я вспомнила, что пишу всё-таки гет, так что держите))

========== Глава 28: События в больнице ==========

Комментарий к Глава 28: События в больнице

Пока я писала эту главу на больничную тему, чуть не сошла с ума. Надеюсь, я не написала какую-то ахинею, после целого дня штудирования всякого рода литературы на эту тему. Ну, как уж вышло, так вышло)

Он попытался встать, но тело возмутилось, вызвав волну боли. И никуда уйти он не мог — на груди ощущался холод электродов и других датчиков, из вены на руке тянулась к капельнице прозрачная трубка, но больше всего дискомфорта было в шее. Ксавье коснулся её — она оказалась чем-то замотана, а из центра торчала пластиковая трубка. Не повезло: ему сделали трахеостомию и подключили к аппарату ИВЛ. Тотчас стало понятно, что далеко с разрезанной трахеей не уйти. Разве только в обнимку с аппаратом. Если маску от НИВЛ он мог бы снять, даже мог бы достать трубки изо рта, то вырвать из шеи — нет. Неужели у него был столь тяжёлый случай, что ничего иного не помогало?

Ещё и ноздрю щекотал назогастральный зонд, а сознание путало изобилие препаратов и обезболивающих — почему-то он был уверен, что его ими напичкали от затылка и до пальцев ног.

Полный набор неудобств. Он ведь даже не понимал, как дышать самостоятельно и как сказать хоть слово вслух. За него делал вдохи и выдохи проклятый аппарат.

А Уэнсдей была в опасности…

— Лежи спокойно. Ты пять дней в коме был, — посоветовал чей-то голос, и Ксавье вновь огляделся: оказалось, в углу, на ярком диване, сидели двое — целый Аякс и Энид в больничной одежде, чью ногу почти полностью закрывал гипс, а повсюду на коже мелькали полоски пластырей. — Я сейчас врачей позову.

Ему хотелось крикнуть, что Уэнсдей в опасности, но он не мог. А пальцы не слушались, чтоб рассказать Энид на языке жестов о своих страхах. Которые, возможно, являлись обычным сном. И всё же он поднял руку и сообщил о девушке.

— Ксавье, тебе всё приснилось. Мы сейчас вообще в другом штате. После всех тех покушений… — пояснила Энид, пока Аякс замялся, стоя у двери.

— А что он сказал?.. — обернулся друг.

— Говорит, Уэнсдей кто-то душит… но только же всё было в порядке, да?

— Там какое-то движение в коридоре. Я пойду проверю, — и Аякс скрылся за дверью, а Ксавье, не выдержав слабости и боли во всём теле, задремал.

Мгновение спустя через полузакрытые веки он увидел молодого врача, вероятно, медбрата. Хотелось вновь заснуть, но взгляд скользнул внимательнее по фигуре парня в очках, и Ксавье, если бы мог кричать, то закричал бы: он узнал по белым волосам и мясистому телу того самого юношу, что ошивался возле Гидеона. Он подошёл к оборудованию и стал что-то на нём выключать. Мгновение спустя Ксавье вдруг понял, что снова дышит сам…

И через боль хрипло, едва разборчивым голосом заорал:

— Помогите!

— А, что?! — растерянный голос принадлежал Энид.

Но ещё мгновение — и она со своей больной ногой смогла прыгнуть на ненастоящего врача, запустив в него когти. Большего Ксавье не увидел — он снова заснул. И всё же мог дышать… перед беспамятством пронеслась мысль, что если бы он медленнее шёл на поправку, то уже бы задохнулся.

Тревожный сон иногда нарушали голоса людей вокруг, но в полной мере он не мог вернуться в сознание.

— Спасибо, мисс Синклер, мы наконец-то его поймали.

— В прошлые разы покушения на Уэнс и Ксавье тоже совершал он?

— Пару раз — да. Другого мы поймали.

— Так зачем же им это?

— Что ж, это засекреченная информация, но за содействие расследованию… первый совершил самоубийство, проглотив сразу яд, поэтому он ничего не рассказал. Этого сейчас расспросим.

— Не расспросим, — вмешался ещё один голос. — Он мёртв.

Кто-то грязно выругался.

Во время следующего разговора, что Ксавье запомнил, ему почти удалось проснуться окончательно, но боль быстро обхватила его со всех сторон и утянула в пучину бездны.

— Как мой сын?

— В порядке настолько, насколько это возможно. Он уже даже дышит сам.

— Я не слепой. И всё же эти трубки в нос вы ему поставили.

— Назальную канюлю, — поправил осторожно врач. — Да, мы сочли это необходимым. Его организм ещё не полностью восстановился.

— Так чем же это его отравили? Надоело, что меня держат в неведении. Не верю я, что это правда был Циклон Б{?}[информация из википедии: пестицид на основе цианида, известный прежде всего использованием для массового уничтожения людей в газовых камерах лагерей смерти, создан в Германии в 1920-х годах. Вещество до сих пор производится в Чехии].

— Боюсь, что это правда, мистер Торп. Только с модификациями. Между прочим, модификациями, выходящими за рамки традиционной химии.

— Что-то магическое? — хмыкнул отец.

— Да. Но в любом случае, ваш сын вовремя спасся.

— Значит, у него не будет никаких долгоиграющих последствий?

— Критичных — нет. Но сохранение былого здоровья я гарантировать не могу. Повреждения дыхательных путей — это в любом виде опасно.

— Когда он очнётся?

— Провидец тут вы, не я, — усмехнулся беззлобно врач.

— И всё же на препаратах держу его не я.

— Мы с каждым днём уменьшаем дозу препаратов. Как видите, Ксавье всё равно не просыпается. Только иногда, и при этом бредит.

— И всё же. Хоть примерные рамки? Уже прошло больше недели.

— Всего восемь дней. Вы должны радоваться, что он жив-то остался.

— Я и не сомневался, что он выживет… ладно, как моя дочь?

— Состояние стабильное. Но зрение восстановить не удалось. Хотим перенаправить её в другую больницу. Специальную.

— Думаете, поможет? — холодно осведомился отец.

— Ничего не могу в её случае гарантировать.

— Ясно… что там Уэнсдей Аддамс?

— Вы ей не родственник, — напомнил врач.

— Да, но я директор школы. Пускай и закрытой на неопределённый срок. А ещё я жизненно нуждаюсь в этих сведениях. Или вы хотите проблем из ниоткуда?

— Это шантаж?

— Это угроза.

— А я думал, вы другой, — хохотнул медик, но потом вдруг испуганно залепетал: — Её состояние всё ещё ужасное. Особенно после отключения от аппаратов жизнеобеспечения. Мы с трудом заставили её сердце снова биться. Но раны заживают, и могу оценить динамику как положительную.

— После выздоровления, какие возможны длительные последствия?

— Мы надеемся на полное выздоровление. Но возможно бесплодие.

Кажется, тогда в руках отца что-то хрустнуло.

Ксавье просыпался ещё бесчисленное количество раз, и дни казались минутами, а минуты — днями. Но ему никогда и ничего не снилось. Он привык только иногда открывать глаза, слушать какие-то речи врачей и видеть галлюцинации. Даже когда он смог самостоятельно есть, его продолжало тревожить спутанное сознание. Но только не сны… и когда он его впервые увидел, то сразу это осознал.

***

Он снова стоял на той крыше. И снова Уэнсдей в платье с вороньего бала играла на виолончели. Но уже другую мелодию, а небо оказалось не вечерним — дневным, но затянутым молочными унылыми тучами. Иногда по голове стучали редкие капли дождя.

— Так ты настоящая, да? — спросил он, и девушка вдруг отложила смычок и встала. Её взгляд оказался растерянным.

— Тогда и ты, значит, настоящий? — она сложила руки на груди, склонив голову вбок — её чёлка тотчас красиво прикрыла один глаз.

— Я лёг спать и оказался тут. Снова. И снова ты тут.

— Либо моё воображение разбушевалось, либо ты и правда настоящий… — и она отвернулась.

Ксавье предположил, с чем это связано, и хмыкнул.

— Слушай, я тоже думал, что ты — лишь плод моего воображения.

— Это ничего не меняет. Я не должна была отвечать на это… — откликнулась она тихо.

— Сделаю вид, что ничего не было, хорошо? — Ксавье обошёл её спереди и взглянул в её лицо. Оно оказалось осунувшимся. — Тебе что, грустно? — он хохотнул.

Она же тотчас посуровела, но буквально на мгновение: и её лик стал апатичным.

— Я тут уже бесконечно. Я уже сыграла все мелодии, что знаю. Но я не могу проснуться.

— Насколько мне известно, ты всё ещё в коме.

— А с тобой что?

— Я не уверен… но я помню, что меня отравили газом. Потом помню, как врач сказал, что меня отравили Циклоном Б.

Её брови тотчас восторженно взлетели вверх, а в пустоте чёрных глаз заблестели огни, как звёзды на ночном небе.

— Какой интересныйпрецедент. Я много читала о газовых камерах. Всегда хотела лично это увидеть.

— Думаю, ты сможешь прочитать отчёты врачей, как только проснёшься, — Ксавье постарался ей улыбнуться, но не смог.

— Сколько я уже в коме?

— Не знаю. Но долго.

— Я скоро тут от тоски умру. Я уже целую вечность сижу тут в одиночестве. Не думала, что это может быть так уныло.

— Тебе никто не снится?

— Только ты. Но ты, я так поняла, настоящий… — она прикусила губу. — Расскажи всё, что произошло. Я хочу знать.

Ксавье кивнул, пытаясь вспомнить всё, что мог. Возможно, больше ему не предоставится шанс ей всё рассказать. И с его уст очень долго лился рассказ обо всём. Только об откровении отца Ксавье благоразумно решил умолчать. Уэнсдей слушала его, созерцая глазами далёкие нереальные пейзажи. Её лицо всё это время ничего не выражало.

Лишь когда он закончил, она укусила нижнюю губу и покачала головой, отчего несколько прядок из её причёски шаловливо выскользнули. Но её глаза загорелись решимостью.

— Я больше не поддамся действию сирены и не сдамся. Только я очнусь, я найду этих уродов. Всех до единого. И ждать помощи полиции не стану, — она закрыла глаза и скривилась. — Осталось только проснуться.

— Думаю, ты скоро уже очнёшься.

— Скоро — понятие растяжимое. Надо поточнее.

Ксавье хохотнул и сказал первое, что пришло на ум:

— Я уже иду на поправку. Так что очнись, когда я тебя коснусь. Прямо так, как сейчас, — и он, не дожидаясь, пока она отреагирует, провёл пальцами по холодной скуле. — Запомнила это чувство? — её губы дрогнули, но она надела на себя маску злобы и кивнула.

— Я запомнила. Как только это почувствую, очнусь и ударю тебя.

— Договорились, — он ей улыбнулся.

После произошедшего в прошлом сне Ксавье уже не мог относиться к ней так же, как раньше. Ведь, как оказалось, на его ласки отвечала настоящая Уэнсдей. Она была способна на проявления нежности.

— Хватит улыбаться, — буркнула она.

— Не могу, передо мной стоит слишком красивая девушка, — он улыбнулся ещё шире, весело наблюдая, как что-то в её душе начало закипать.

— Не смей делать комплименты… — процедила она, стиснув зубы.

— Мы спим. Ты мне ничего не сделаешь сейчас.

— Зато потом — сделаю.

— Ну так это же потом. А не сейчас, — он продолжал улыбаться, с радостью отметив, как она нахмурилась, скрывая растерянный взгляд.

Но вдруг она взглянула прямо ему в глаза и тихо, теряясь, сказала:

— Ну… раз сейчас… раз сейчас — это сейчас, а потом — это потом, то… — Уэнсдей не закончила: безжалостно схватила его за футболку и притянула к себе.

Тотчас он ощутил её губы на своих.

***

Ксавье проснулся с улыбкой на лице. И наконец проснулся окончательно — морок оставил его, отрезвив сознание.

Комментарий к Глава 28: События в больнице

Да-да, это глава, где никому мучительная смерть в финале не угрожает, да, такое бывает)

========== Глава 29: Торпы и Аддамсы ==========

Комментарий к Глава 29: Торпы и Аддамсы

Перед началом этой главы я просто хочу выразить свой восторг… я начала писать эту главу, когда на фанфике уже было 392 лайка, что там будет дальше, я уже и не догадываюсь. Спасибо)

Ну а всем, кто оставляет отзывы, я хочу сказать не спасибо, а то, как я вас, ребята, обожаю)

Ладно, минутка сантиментов закончена, пора обратно падать в пучину эмоциональных качелей этого фика. Приятного (или не очень) прочтения!

Ксавье осмотрелся — в палате он лежал в одиночестве. Вместо людей ему компанию составлял странный букет, возвышающийся на столике подле койки: из чёрной вазы выглядывали усеянные шипами стебли роз, но все — без бутонов. Издалека могло вовсе показаться, что кто-то собрал одинаковые ветви с аккуратно обрезанными концами. Странный подарок.

Он скосил глаза в другую сторону — там, оказалось, тянулось длинное окно, хоть обзор на панораму снаружи скрывали закрытые жалюзи. Кажется, стояла тёмная ночь — через узкие прорези в жалюзи не прорывалось ни единого лучика света. А на матовом белом подоконнике воздвигнулось обилие других, более стандартных гостинцев: различные пышные букеты цветов, несколько книг в красивых обложках, школьные фотографии в рамках и открытки. И всё окружала медленно мигающая жёлтым свечением гирлянда. Невольно Ксавье улыбнулся: не ожидал узреть столько украшений у себя в палате. По обилию ярких и пёстрых акцентов быстро удалось вычислить умелую руку Энид.

Тотчас он попробовал присесть — это удалось без особых затруднений. Мышцы истощились за время без занятий бегом, фехтованием и индивидуальных попыток тренировок на турнике, но в остальном он ощущал себя сносно. До любого физического труда телу ещё требовалась реабилитация, но радость доставила и возможность присесть без боли.

Вокруг продолжали мерцать экраны всевозможных аппаратов, но хотя бы из шеи больше не торчала трубка. На её месте — лишь бинт, закрывающий рану. Также отсутствовал и назогастральный зонд — что логично, ведь Ксавье смутно припоминал, что иногда ел и без помощи извне, несмотря на пребывание в спутанном сознании. Но ныне вместо зонда, щекочущего одну ноздрю, ему обе раздражала назальная канюля. Воздух, поступающий из неё, оказался чересчур чистым, до дурмана.

Ксавье проследил, куда тянулась трубка — и обнаружил довольно небольшой кислородный концентратор почти под койкой. Он предположил, что мог бы с ним даже передвигаться по больнице, если найти тележку или нечто вроде неё. Но идея просто вынуть канюли из носа показалась привлекательнее — ему в организм поступало слишком много кислорода.

Он опустил босые ноги с койки на тёплый пол палаты и решился: оторвал все датчики, — аппараты недовольно запищали, — сорвал с лица проклятые трубки и подумал даже выдернуть из вены на руке иглу, через которую поступал препарат из капельницы. Но вовремя остановил себя: мешок с лекарством оказался прикреплён к штативу на колёсиках.

Дышать без канюль сложнее не стало — наоборот, легче. Изобилие кислорода прекратило путать сознание.

Волоча за собой конструкцию с капельницей, Ксавье двинулся к выходу из палаты. Ему хотелось найти хоть кого-то. Врачей, друзей, пусть даже отца — неважно. Больше всего он жаждал добраться до палаты Уэнсдей, наконец взглянуть на неё вживую за долгое время, но даже слегка затуманенного рассудка хватало для осознания — его никто мгновенно к ней не допустит, даже если он начнёт унижаться, умоляя об этом. А угрожать, как отец, он так и не научился.

Выйдя из палаты с приглушённым светом в преяркий коридор, Ксавье не поморщился — зажмурился, и ещё долго не мог открыть глаз. А когда смог их разлепить — увидел пред собой несколько медиков.

Зато далеко идти не пришлось.

— О, ты очнулся? Ты куда решил пойти? — с улыбкой спросила какая-то молодая врач.

— Сообщить, что я очнулся… — неуверенно пожал плечами Ксавье.

— Ну, замечательно, — улыбнулся другой врач, натягивая на лицо маску. — Только вставать с постели не стоило. Давай, возвращайся, — и его повели обратно, игнорируя все возражения, словно не верили, что он себя чувствовал нормально.

Посадив его на койку, медики прикрепили временно датчики обратно, привезли какие-то новые аппараты и иное оборудование. Потом сказали выставить руку — и тотчас взяли из пальца кровь на анализ. Потом светили фонариком в глаза, стучали молоточками по частям тела, просили показать какие-то движения или эмоции. Холодной поверхностью стетоскопа касались то груди, то спины. Потом ощупали лимфоузлы и заставили показать горло. Иногда интересовались о его ощущениях.

Под конец всех манипуляций, которые до жути его смутили — он ощущал себя не больным, а какой-то подопытной обезьянкой, — врачи сделали какие-то заключения, что-то записали и обговорили между собой. И только тогда, словно опомнившись, спросили, не голоден ли он.

Отказываться Ксавье не стал. Вскоре ему медсестра привезла поднос со стаканом чистой воды, миской бульона и тарелкой с овощным салатом. В углу подноса лежали яблоко и банан. Он с радостью, отстранившись от всех дум, приступил к пище и опомнился только, когда от всего его то ли завтрака, то ли ужина остались лишь яблочный огрызок да банановая кожура.

Кто-то постучал. Ксавье отложил пустые тарелки и настороженно разрешил кому-то войти, надеясь, что его одиночество нарушит кто-то из друзей. Хотя и к беседе с отцом он ощущал себя морально готовым. Но в палату зашли совершенно другие люди, которых он даже не сразу смог узнать. И всё же в статной фигуре вычурной женщины в чёрном платье и её низкорослом экстравагантном спутнике легко узнавалась эксцентричная пара Аддамсов. Они шли под руку и удручёнными комой родной дочери не выглядели, хотя веки Мортиши были опущены в неопределённой эмоции, а Гомес водил взглядом из стороны в сторону.

— Добрый… вечер… — неуверенно поздоровался Ксавье, обнаружив, что его голос оставался хриплым.

— Ох, какой вежливый юноша… — протянула миссис Аддамс, театрально приложив руку к сердцу. — Только сейчас не вечер и никак не добрый. Хотя, это было бы ужасно, будь это утро добрым.

— Так и знал, что Невермор остался волшебным местом с лучшими людьми на планете, — улыбнулся во все зубы Гомес и подошёл к дивану в углу палаты.

Ксавье подумал, что он просто присядет, но ошибся — мужчина сдвинул диван к центру и помог жене красиво присесть. Потом и сам присел, с нежностью погладив её по руке. Удивительно, как у этой демонстративно любящей друг друга пары родилась чуждая всем эмоциям Уэнсдей. А возможно, у девочки просто психологическая травма с детства. Не все дети принимают родителей, чересчур активно друг друга любящих даже на людях.

Возможно, Ксавье бы мог обрадоваться приходу этого необычного семейства, но никак не после того, что узнал от отца. Ему в упор не нравилось, что взрослые хотели за него решить его судьбу. Пускай и его желания, — возможно, мнимые, — совпадали с их. Но чего уж ему точно не хотелось — насильно волочить Уэнсдей под венец. И в столь юном возрасте. Ему женитьба казалась чем-то нормальным после лет двадцати пяти.

— Как тебе мои розы, дорогой? — Ксавье с удивлением отметил, что обращались к нему.

Вероятно, уже считают за члена своей семейки.

— Эти? — он недоумённо покосился на обрезанные стебли.

— Ох, ну не те же, — женщина брезгливо кивнула на букеты, заполонившие подоконник. — Впрочем, может, для тебя такое ещё непривычно, я понимаю, — она снисходительно улыбнулась.

— Моя дорогая всегда срезает бутоны и оставляет их гнить в земле. После их, как моё сердце любовь к ней, поедают черви, — произнёс Гомес, и Мортиша расплылась в улыбке.

Ксавье предпочёл просто отвести взгляд. Он решил, что недостаточно хорошо рассмотрел гостинцы на подоконнике.

— Гомес, мы смущаем мальчика. Не хочу портить отношения с будущим мужем нашей тучки, — Ксавье тотчас же поморщился.

— Нам известно, что твой отец уже рассказал тебе об этом. Мы были против. Но что уж поделаешь… возможно, держать секреты от детей и вправду не стоит. Уэнсдей только не скажи одно слово правды, и её буйный молодой нрав придумает историю страшнее подростковой комедии, — задумчиво протянул мистер Аддамс.

— Почему вы сейчас со мной, а не с ней? — не выдержал Ксавье, пронзительно взглянув на чудную семейную пару.

— Мы с самого её попадания сюда не отходим ни на шаг, — Мортиша склонила голову и опустила взгляд в пол. — Я пыталась связаться с её духом, чтоб понять, как она могла так нас разочаровать. Весь смысл приключений — быть на волосок от смерти, но убегать от неё. Игра со смертью — лучшая детская забава. Но Уэнсдей, моя крошка, умудрилась заснуть долгим сном. Таким, что даже родной матери не позволила с ней поговорить…

Ксавье едва не рассказал о своей беседе с Уэнсдей во сне, но одёрнул себя: побоялся, что это откровение чревато тем, что его поженят на ней ещё до совершеннолетия. И первая брачная ночь закончится его мучительной смертью. Ну или его длительными пытками. Интересно, можно ли их отнести к особо извращённому виду БДСМ-а? И какое вообще отношение к этой практике у Уэнсдей? Наверно, если она его и принимает, то только когда наказывает она.

Он затряс головой — присутствие Аддамсов на него сильно плохо влияло.

— Ты о чём-то задумался? — спросил кто-то из них.

— О, нет, никак нет… — оправдался Ксавье и сглотнул слюну. — Разве только о том, зачем вам брак между мной и вашей дочерью?

— Так правильно, — сказал Гомес, и Мортиша закивала.

— Мои видения касаются чего-то хорошего, дорогой. Я знаю лучше всех на свете, что твоя связь с моей дочерью — это благо.

— Благо в нормальном понимании, или в вашем?

Аддамсы усмехнулись.

— Какой ты забавный… ладно, я зайду с другой стороны. С той, с какой это видит твоя семья.

— Не утруждай себя, Мортиша, я это сделаю повторно, — в палату бесцеремонно ворвался отец, а за ним следовала утончённая женщина его роста.

— А я объясню более доходчиво, — вмешалась она, и через почти каждое слово разило французским акцентом. — Salut, ma puce! Je suis content de te voir! {?}[с фр. Привет, моя блошка! (в понимании французов это мило и распространено) рада тебя видеть!]

Ксавье быстро узнал свою маму, Патрисию Торп, уроженку Лиона — города во Франции, близкого к границе со Швейцарией. Кажется, она с рождения росла в окружении богатств и Альп, но последние оказали на неё куда больше влияния. Патрисия — худая женщина с каштановыми волосами по плечи и фонарями зелёных глаз, но её телосложение скрывали в обычной жизни наряды на размер больше, а на досуге — экипировка альпиниста. Ныне волосы мамы были собраны в высокий пучок на затылке, а тело скрывалось до колен под воздушным платьем и клетчатым жакетом поверх.

— Ça va{?}[как дела], мама? — Ксавье искренне удивился приходу матери. Обычно она исчезала на месяцы, уходя покорять новые вершины. Однажды такой её уход закончился рождением Сольейт.

— Если бы тебя не пытались через день убить, всё было бы намного лучше, ma puce, — отметила она и подошла поближе к нему, легко улыбаясь. — Как видишь, тебя пытаются убить, чтоб не допустить твоей связи с Уэнсдей Аддамс. Так понятнее, чего это так важно?

— Так может, лучше не настаивать на этой связи, и тогда от нас обоих отстанут? — фыркнул Ксавье, а Мортиша Аддамс вдруг засмеялась.

— Винсент, ты не сообщал, какой твой сын забавный.

— Есть у него такая позорная черта, — кивнул отец. — Ксавье, вы увеличиваете силу друг друга. Напомню, ты стал видеть видения о хайде примерно с момента приезда Уэнсдей в Невермор. Быть вместе — такая ваша судьба. От неё вас спасёт только смерть.

— И какой же толк от этой судьбы, кроме якобы прославления нашего рода?

— Иначе миру конец, — сказала ласково мама и взяла его за руку.

— А, и мой брак с Уэнсдей остановит конец света? Мы не в романтической сказке! — возмутился Ксавье, выдернув ладонь.

— Не остановит он конец света, конечно. Просто вы очень сильные экстрасенсы, и ваши силы помогут в поимке всех, кто хочет этот мир уничтожить.

— А, то есть, у убийц цель — уничтожить мир? И почему я об этом узнаю только сейчас?!

Тут захохотал Гомес Аддамс.

— Не надо столько шума, малыш. Мы не знаем, кто хочет мир уничтожить.

— А я изрядно сомневаюсь, что убийства в Неверморе с этим связаны. Скорее, это что-то другое, — отец поскрёб бороду.

— А, значит, есть те, кто хочет мир уничтожить, но чёрт знает, где они и кто они, а есть убийцы, которые к этому не причастны? — Ксавье хотелось, чтоб эта вся ситуация оказалась всего лишь до крайности бредовым сном.

— Сын, пойми ты наконец! — вдруг вскипел отец. — Мы не знаем, что происходит! Есть только мои видения, видения Мортиши и постоянные покушения и убийства. Из чего, чисто логически, понятно, что ты и Уэнсдей как-то и кому-то, вероятно, какому-то кицунэ, мешаете.

— Великолепно… — буркнул Ксавье, ощущая, как дышать стало тяжелее — не от воздействия сил извне, а от боли в душе.

— Тут никто этому не рад. Но мы не можем идти против правил этого мира. Можем только перехитрить наших врагов.

— А позвольте ещё спросить, — он вырвал из головы первое, что пришло на ум, — какую роль во всём этом играет способность Уэнсдей к деторождению?

Отец переглянулся с миссис Аддамс, но ответила мама:

— Двоякую, ma puce.

— Я вижу видения о чудовище. О ребёнке, в котором нет ничего человеческого, — буркнул отец.

— А я вижу прекрасного ребёнка. И счастливую семейную жизнь, — рассказала мечтательно Мортиша.

— И что из этого вероятнее?

— Никто не знает, — хмыкнул Гомес.

— Надеюсь, я смогу во всём разобраться без всяких браков с Уэнсдей, — заключил минуту спустя Ксавье.

— Ты её разве не любишь? — удивилась Мортиша.

Ксавье ей не ответил.

И едва не улыбнулся от искреннего счастья, когда в палату ворвался медик и сказал, что время приёма посетителей окончено.

Появилось время обдумать всё в одиночестве.

Комментарий к Глава 29: Торпы и Аддамсы

Так, когда я дописала главу, уже 400 лайков… просто спасибо всем огромное, что читаете)))

И, надеюсь, что у вас из-за этой главы не лопнула голова) *у меня она уже взорвалась, если что

========== Глава 30: В надёжных руках ==========

Рассвело — через прорези в жалюзи наконец прорвались солнечные лучи, тонкими полупрозрачными ступенями осветив палату от пола до потолка. С улицы даже доносилось пение птиц, хотя его заглушали периодические крики из коридора. В отделении, куда его положили, далеко не всем пациентам счастливилось выживать. И плач их близких доносился до ушей Ксавье даже через стенку.

В остальном утро выдалось тихим и спокойным — после перформанса, устроенного родителями и Аддамсами по пробуждении, его никто не тревожил. Но произошедшее поселило в душе тревогу: хотелось уже разобраться в происходящем, найти все ответы и наконец зажить спокойно. Главное — не умереть заранее. Одного покушения с головой хватило.

У него сильно болела голова — так, что виски, казалось, проткнули стрелой, а затылок раз за разом ударяли кувалдой. Видения отца и Мортиши всё больше начинали пугать. Особенно после разногласий в их видениях. Какого ребёнка видел отец, а какого видела миссис Аддамс? Могли ли оба видеть то, что действительно произойдёт, но, например, в разные отрезки времени? Являлись ли те дети одним существом, или это два разных ребёнка? И почему у отца в видениях было столько разных вариаций будущего?

И последний глобальный вопрос, который царапал острейшими когтями душу — почему они заявляли об усилении его сил, если в последнее время видения почти никогда не приходили? Единственное, что произошло — его общий сон с Уэнсдей. И тот рисунок, вовремя указавший ему на скорую смерть от ядовитого газа. Видение о прошлом Тайлера он не учитывал — то лишь результат ритуала.

Последним его полноценным видением во сне, что он досконально помнил, хотя после всего произошедшего хотел бы забыть — образ повзрослевшей Уэнсдей с улыбкой на лице и букетом разноцветных роз. То, что он запечатлел на холсте несколько раз, но так и не успел оживить и показать Уэнсдей. А ныне и не хотел бы — потому что осознал, насколько его увиденное будущее перекликалось с тем, что видели взрослые и к чему они хотели прийти из прихоти и мыслей о своей выгоде. Даже если эта выгода была связана со спасением мира — во что Ксавье не очень верил.

В том сне с повзрослевшей Уэнсдей всегда стоял ребёнок. Маленький настолько, что и пол не определить, но его или её лицо очерчивали чёрные кудри, а из-под нахмуренных век выглядывали зелёные глаза. На маленьком тельце — чёрный комбинезон в белый горошек.

Ксавье хотел такого будущего. Но чтоб оно настало само по себе, без вмешательства планов взрослых, которые могли утаить тысячи маленьких, но значительных деталей. И могли извратить увиденное в видении. Вполне возможно, что то была вовсе не счастливая Уэнсдей, а наоборот: либо сломанная так, что улыбалась от боли, либо сведённая с ума песней сирены. А Ксавье хотел по-настоящему счастливую Уэнсдей. В некой её особой манере, но счастливую.

Он совсем растерялся. Убийства, покушения, похищения, секты, семейные тайны, разносторонние видения, общие сны… и где-то в этой мешанине затерялась иголка, на которой микроскопическим шрифтом написали ответы. Но куда бы он ни опускал руку, пытаясь её нащупать — лишь увязал в липком и противном болоте.

Кто-то постучал — и сердце вновь преисполнилось надеждой на приход кого-то из друзей. Но в палату заглянула мама. Ксавье нахмурился и разрешил ей войти. Совесть не позволила оставить родительницу за порогом. Зайдя в помещение, она улыбнулась, подошла к нему и фамильярно села на край койки.

— Зачем ты пришла? — спросил наконец он, а мама же сначала безмолвно погладила его по руке — её тонкие пальцы отвердели от обилия мозолей.

Минуту спустя она ответила:

— Потому что, mon petit, tu seras toujours dans mon coeur. Je t’aime. {?}[потому что, мой маленький, ты всегда будешь в моём сердце. Я люблю тебя], — мама взглянула ему прямо в глаза.

— Я тебя даже почти не знаю, maman{?}[мама], — Ксавье отвернулся, но руку отдёргивать не стал.

Её вторая рука вдруг скользнула к его щеке и с нежностью погладила, и Ксавье вернул на неё взгляд: оказалось, на её очах замелькали слёзы. И, как обычно, непонятно, искренние они или нет.

— A messager de loin contez vos nouvelles {?}[Пословица. Тому врать легко, кто был далеко.], — произнёс неуверенно Ксавье, а мама поджала губы, но не убирала ладони с его щеки.

— Ты ничего не знаешь, Ксавье, — она печально усмехнулась. — Я бы забрала тебя с собой в Европу ещё ребёнком. Но твоё место тут, когда моё — там.

— Так просвети меня, мама. Расскажи, почему я почти всегда жил только с отцом? Почему ты лишь обучала меня французскому, дарила подарки из Европы, а потом исчезала? — он совсем не знал, что чувствовать по отношению к матери, как вести себя с ней и что она из себя представляла. Ему было ведомо о ней не больше, чем какому-нибудь их знакомому. Хотя ребёнком он искренне её любил и помечал дни до её приезда карандашом в календаре.

— Винсент рассказал тебе, в чём мой дар? — спросила мама, всё не отнимая пальцев от его кожи.

Ксавье вспомнил, что мама никогда не имела с ним такого долгого прямого контакта. Даже когда обнимала его ребёнком, всегда осторожно, не касаясь кожи. Словно её пугали прикосновения, а вдруг перестали…

— Говорил, ты людей читаешь. Ничего больше.

— Я тоже экстрасенс. Мой дар — это проклятие. Мои умения чем-то схожи с умениями Уэнсдей Аддамс. Я вижу, когда касаюсь. Но только кого-то. И вижу всегда, — он в ужасе округлил от осознания глаза, попробовав спихнуть с себя руки матери, но не удалось. — Я сейчас читаю тебя, Ксавье. Я вижу всё… твоё прошлое и будущее. Я вижу твои мысли, — она хмыкнула и убрала руки.

Всё её тело задрожало и покрылось мурашками.

— Ты уезжала, чтоб не касаться нас, да? — он нахмурился.

— Касаться других экстрасенсов — это кошмар, Ксавье. Я хотела бы быть хорошей матерью… но какое горе, когда касаешься новорождённого, а видишь, как он умрёт. Или видишь его мысли из будущего.

— Так зачем тебе сейчас было меня касаться?

— Чтоб удостовериться, Ксавье. Что я увидела иное. Не то, что было, когда ты был младенцем. Твоё будущее изменилось. Как изменилось будущее твоего отца, когда ты родился, — мама склонила голову, сочувственно улыбнувшись.

— Ты не расскажешь, что увидела?

Она хохотнула.

— Конечно, не расскажу.

— S’il te plaît {?}[пожалуйста (в значении просьбы, используется при обращении к человеку на «ты»)], мама, — Ксавье постарался взглянуть на неё с мольбой, надеясь, что она сдастся.

Но мама осталась непреклонной:

— Ma puce, я буду нема, как могила. И всё же… теперь я знаю всё, что надо. И я приду к тебе на помощь, когда она понадобится, — её губы дрогнули в ласковой улыбке. — Но одно я тебе скажу… твоя идея о песни сирены — не более чем домысел. Твои чувства настоящие. Honnêtement {?}[честно].

Ксавье хотел ей что-то ответить, но пока раздумывал, она встала.

— Salut, ma puce. À la prochaine {?}[Пока, моя блошка. Ещё увидимся. *salut — это как «привет», так и «пока»], — и мама, не оборачиваясь, ушла.

Ксавье хотел пойти за ней, даже выскользнул из палаты, но в ярком свете белёсого коридора её следы затерялись. Он оглянулся — вокруг сновали только пациенты, да мелькали наряды медиков. Матери нигде в обозримых окрестностях не наблюдалось. Приняв поражение, парень вздохнул и вернулся в постель — большего предпринять ничего не мог.

***

К нему больше не приходили посетители. Только врачи иногда заглядывали и проводили всевозможные тесты. Под вечер он от скуки заснул, и только с утра ему рассказали, что его хотел навестить Аякс. Но, узнав, что он спит, друг ушёл.

Также поутру Ксавье обнаружил на тумбочке свой телефон. Разблокировав его, он изумлённо поднял брови: мессенджеры оказались преисполнены тысячами сообщений от друзей и даже преподавателей из Невермора. Среди списка сотен чатов с встревоженными друзьями Ксавье обнаружил и короткое послание от Донована Галпина: «Тайлер мёртв. Спасибо, Торп. И поправляйся». Прочитанное вызвало смешанные эмоции.

Больше всего сообщений отослала Энид — более сотни. Частично они состояли из пожеланий скорейшего выздоровления, а другая половина — из рассказов о её буднях в больнице. Она пожаловалась, что её прооперировали, но в будущем её ждала ещё одна операция. Также упомянула, что лечение будет долгим. Вплоть до полугода. Хотя она надеялась, что её принадлежность к оборотням позволит быстрее реабилитироваться.

Ксавье потратил половину дня, отвечая на сообщения. Это вызвало даже боль и рябь в глазах — пришлось отложить телефон, оставив часть чатов не просмотренными, и просто обессиленно лечь и глядеть в потолок.

— Как самочувствие? — спросила пришедшая медсестра.

— Хорошо. Но глаза устали от телефона, — признался Ксавье.

— Больше жалоб нет?

— Нет, всё хорошо, — медсестра кивнула и, кажется, собралась уйти, но он её окликнул: — Извините, а могу я проведать свою подругу? Уэнсдей Аддамс. Она лежит в коме.

Медработница остановилась у выхода, пожав плечами.

— Я спрошу и вернусь, — заверила она и ушла.

Ксавье просто закрыл глаза — сомневался, что ему позволят уйти далеко от своей палаты и проведать девочку в коме. Но не спросить он не мог — так на душе стало немного легче. И он почти провалился в сон, когда дверь в палату вновь распахнулась.

— Пошли, — донёсся голос медсестры.

Сон мгновенно ушёл, и Ксавье едва не вскочил с кровати от нахлынувших эмоций и энергии. Только внезапное головокружение и тлеющие в душе угольки страха замедляли движения.

Медсестра помогла ему сесть в коляску — идти самостоятельно наотрез запретила, — а после куда-то увезла.

***

Ему дали пятнадцать минут. Но три из них Ксавье потратил, топчась на пороге и боясь поднять взгляд на девочку, лежащую в одиночной палате в реанимации. Не глядя, прожигая зрачками лишь пол, он медленно стал приближаться. И смог поднять голову, только когда едва не врезался в койку.

Она была сама на себя не похожа — чересчур маленькая, едва больше половины постели. Из зеленоватой кожи, укрытой больничной одеждой — и даже не чёрной, — выглядывали разнообразные трубки, проводки и бинты. Почти всё тело оказалось перебинтовано. Под глазами и вокруг ноздрей пролегли болезненные фиолетовые, где-то почти чёрные, полосы. Безвольно приоткрытые губы казались синюшными, потеряли привычный насыщенный и живой оттенок, так раньше выделяющийся на фоне остальной бледности лица.

Единственное, что радовало — дышала Уэнсдей самостоятельно. Грудь медленно вздымалась и опускалась. Больше её с живым человеком ничего не объединяло. Даже ногти, обычно всегда окрашенные в чёрный, оказались нагими и обнажали нездоровые где-то жёлтые, а где-то чернюшные прореди.

— Ну вот зачем ты так? — спросил у неё Ксавье и обессиленно присел на стул, кем-то заранее приставленный к постели.

В голове скользнула мысль, что он и сам, вероятно, выглядел не намного лучше. Но в зеркало он уже давно не смотрел.

Вместо ответа — тихий стук какого-то прибора.

— Тебе бы уже очнуться… сильно долго спишь, — он облокотился о колени, а дрожащие пальцы соединил в замке. — Это уже начинает меня пугать, — продолжал Ксавье.

Но общаться с девушкой в коме оказалось слишком больно. Говорить ей что-то, а в ответ получать лишь странные звуки аппаратов жизнеобеспечения и полное отсутствие реакции на безжизненном лице. Хотя пару раз ему показалось, что её зрачки двигались под веками. А, может, и не показалось — тогда это было хорошим признаком, означающим, что вскоре у неё присутствовали шансы очнуться.

— Мне бы хотелось, чтоб ты снова была живой, Уэнсдей. Чтоб я мог видеть тебя не только во сне, — он обречённо закрыл глаза, прикусив губу. Боль за неё изъедала сердце изнутри. — Было бы хорошо, если бы я мог тебя разбудить так, как пообещал во сне, — он хрустнул костяшками, надеясь переломать себе пальцы — это не сравнилось бы с мукой видеть ту, кого он любил, полумёртвой.

И всё же он расцепил руки, оглянувшись — камер видеонаблюдения в палате не было.

— Но попробовать ведь можно? — спросил Ксавье сам у себя, вставая.

Ни на что не рассчитывая, парень вспомнил, как пообещал ей её пробудить. Неуверенно дотронулся пальцами до ледяной щеки и чуть увереннее провёл ими по коже, вложив в этот жест всё тепло и ласку, таившиеся в его душе.

Ничего не произошло — чуда не свершилось. Только мурашки защекотали его тело от кончиков пальцев рук до ногтей на ногах. А Уэнсдей спала дальше, никак не реагируя на его глупые попытки пробудить её сказочным методом.

Прикусив губу, он вновь погладил её по скуле, но уже всей ладонью. Ксавье невольно задрожал — от нездорового холода, страха и детской надежды. Уэнсдей же продолжала спать. Только единожды её зрачки скользнули вбок, а в левой руке дрогнула какая-то мышца, но она не открыла глаза.

— М-да, это было глупо, — заключил Ксавье и убрал руку, не в силах больше выдерживать мороз, сочащийся сквозь её кожу.

Он едва сдержал истерический смех, но совладал с эмоциями, сосредоточившись на звуках, издаваемых приборами. Но среди них донёсся едва уловимый знакомый стук пальцев. Прислушавшись, Ксавье, совершенно не доверяя своим чувствам, взглянул под койку.

Из её тени неуверенно выползла покрытая шрамами со швами одинокая рука.

— Вещь?! — Ксавье едва не упал со стула, но удержался.

Он несколько раз моргнул, думая, что сбрендил совсем, но живая конечность не исчезла.

— Вещь?.. — минуту спустя вторил ему очень тихий голос Уэнсдей.

Комментарий к Глава 30: В надёжных руках

Да-да, вы ждали возвращения Вещи — он и вернулся. А вы что думали, он такой же лошара, как и люди, что не смог удрать от каких-то там психов-убийц?)

========== Глава 31: История Вещи ==========

Ксавье скосил глаза обратно на Уэнсдей, не доверяя своему слуху. На радостях от неожиданного появления здорового и целого Вещи ему могло всякое почудиться. Осчастливленный мозг был горазд придумать небылицу, чтоб удвоить восторг.

Широко распахнутые немигающие глаза девушки смотрели в потолок, словно прожигая его невидимыми лучами, идущими из глубины двух беспросветно тёмных, лишённых жизни колодцев зрачков и радужки. Синюшные губы медленно сходились и расходились, как бы проверяя работоспособность простых движений. Её грудь стала вздыматься чуть быстрее и заметнее, чем до этого.

— Вещь? — повторила тихо она, не отводя взора от потолка.

Конечность запрыгнул к ней на кушетку с противоположной от Ксавье стороны и поспешил переплести их пальцы. После комы маленькая отёкшая и неухоженная рука Уэнсдей с изуродованными ногтями смотрелась едва ли не хуже, чем сплошь исполосованный шрамами и швами Вещь.

Сначала девушка никак не отреагировала, но пару мгновений спустя, заметно напрягшись, провела большим пальцем по линии шрама. Уголок её приоткрытой губы дрогнул, а веки на полсекунды сомкнулись.

Она и вправду проснулась. Наконец-то пришла в себя после весьма продолжительной комы. И сделала это после того, как Ксавье исполнил то, что пообещал во сне… может, это лишь совпадение, но хотелось по-детски наивно верить, что свершилось чудо и она смогла найти путь в мир живых, ощутив его касания на своей щеке.

А ещё Ксавье хотел от счастья дать волю хотя бы одной слезинке, но сдержался: поостерёгся, что подобное проявление сентиментальности вернёт Уэнсдей в кому, и больше она уже никогда не проснётся. Широчайшую же улыбку и блеск в глазах утаить не удалось, и он по примеру Вещи осторожно взял девушку за вторую руку.

Тогда она скосила бездонные зрачки на него, а на слегка отвисшей челюсти застыл немой вопрос. Вслух же Уэнсдей не произнесла ни слова.

— Твоё обещание очнуться и ударить меня всё ещё в силе? — поинтересовался с улыбкой он, для безопасности отпустив её руку и отойдя на пару метров.

— Какое обещание?.. — спросила она, едва шевеля губами.

Ксавье оторопел, выпучив глаза так, словно собрался выпустить их из орбит на волю. Либо по пробуждении Уэнсдей всё забыла, либо всё-таки у него и не было никаких общих снов с Уэнсдей. И его подсознание просто умело обмануло его…

Но такого быть не могло. Она ведь задыхалась взаправду в тот раз… только её не душили, а отключили от всех приборов жизнеобеспечения. А может, и душили… Ксавье вдруг понял, что не знал, что с ней тогда случилось. Но вполне возможно, что тогда она тоже лежала под аппаратом ИВЛ, только без трахеостомы, но дышать без него не могла.

— Ты ничего не помнишь?..

— Я помню, как лежала на полу, умирая. Потом появился ты, я сообщила про Вещь… и всё, — Уэнсдей говорила очень тихо.

— Ты уже очень долго была в коме. Но… — Ксавье не договорил: разобрал приближающиеся к ним шаги в коридоре.

Их услышал и Вещь: придаток вдруг отпустил руку Уэнсдей и нервными прыжками метнулся к коляске, что стояла за дверью. Вероятно, рука решила спрятаться в ней. Или собралась умчаться куда-то ещё…

— Она очнулась! Очнулась! — закричал Ксавье, чтоб его не обвинили в тупости и утаивании важной информации.

В палату тотчас влетело множество медиков. Явно через сильнейшую боль Уэнсдей кинула Ксавье суровый взгляд, обещающий его мучительную скорую смерть за привлечение столь обширного внимания врачей к её персоне. Но ему было всё равно — главное, чтоб девушка побыстрее пошла на поправку. А желание его убить вполне могло стать для неё отличной мотивацией в кратчайшие сроки встать на ноги.

Одна из медсестёр, не дав попрощаться, увела его прочь, усадив на кресло. Из-под сидения иногда слышались постукивания — значит, Вещь и впрямь прицепился к его средству передвижения. Ксавье улыбнулся, предвкушая скорую беседу с самым необычным своим другом. Хотя Вещь был чуточку менее чудиком, нежели Уэнсдей.

Ксавье вернули обратно в палату, пообещав, что разрешат вновь увидеться с девушкой при первой же возможности. Он благодарно кивнул, вернулся в свою постель, а медсестра увезла коляску. Но Вещь к тому моменту уже предусмотрительно повис на пижамной штанине парня.

Только дверь закрылась, как конечность поспешила перебраться на тумбочку, спешно и радостно перебирая пальцами. Разобрав сказанное, Ксавье расплылся в улыбке.

— О, и я по тебе скучал. И тоже за Уэнсдей очень рад… о, я тоже не представляю, как Энид обрадуется, увидев тебя. Я уверен, она сразу сделает тебе маникюр, — придаток продолжал восторженно рассказывать, насколько он рад увидеться и как предвкушает встречи со всеми остальными, кому полностью доверял. А после перешёл на расспросы. — О, как у меня дела и чего я в больнице? Ну, меня пытались отравить какой-то модифицированной версией газа Циклон Б. А потом я лежал без сознания несколько дней. Потом ещё столько же в состоянии пограничном. А ещё я как бы убил Тайлера Галпина… ну, точнее, он сам себя убил, но моими руками. А ещё… — Ксавье подумал рассказать о своих видениях о его прошлом, но вдруг одёрнул себя: мало ли, вдруг придаток умело притворялся и был вовсе не всеми любимым Вещью, а кем-то иным, очень похожим. Или враги затуманили ему разум… — А ещё меня пытались убить, когда я был уже в больнице. И, кажется, не единожды. Увлекательно, да?

Вещь поник и виновато опустился на крайние фаланги, как на колени, а после стал извиняться, что не мог помочь.

— Да я же тебя не виню, — хмыкнул Ксавье. — И, может, расскажешь свою историю? — Вещь ответил положительно.

И бегом устремился эксцентрично ведать о пережитом, увлекательнее и эмоциональнее, чем многие люди могли бы, используя как речь, так и жестикуляцию совместно. Очень быстро движения Вещи превратились для Ксавье во вполне ясную и насыщенную, пускай и иногда сбитую от переизбытка эмоций, речь.

— Для меня всё началось, когда Уэнсдей пропала. Все были так взбудоражены, а как я нервничал! Я не знал, куда себя деть, строил тысячи теорий, где её можно найти. Я не мог оставить её умирать, я не мог этого допустить! В первое время я помогал всем вокруг в её поисках, но это не принесло смысла. Я удрал и стал её искать самостоятельно, исследуя все труднодоступные места. Я бы их все перечислил, но не суть важно.

Потом пришло отчаяние — моей хозяйки, моей маленькой хмурой и злой хозяйки нигде, нигде не было! Оставалось логово, где Торнхилл, а точнее, Лорел Гейтс, держала Тайлера, и дом Гейтсов. Я счёл эти места логичными и пошёл на поиски. Тогда уже вечерело. В логове, оказалось, поселился медведь. Я быстро удрал.

Исследовал поместье Гейтсов — но ничего. И только потом я попробовал через окно пробраться в подвал. Окно-то я открыл, а там появилась решётка — раньше её не было. Потом я через неё перелез — но сначала я остолбенел. Я видел… видел… о, Аддамсы… я видел, как Тайлер ножом рассёк её живот! И пальцами зачем-то расширял рану! Я понял, что ничем не помогу, что уже поздно… ощущая себя полным разочарованием, я бы даже сказал, что дерьмом, я скользнул через решётку и скрылся в тени, думая, как всё-таки спасти Уэнсдей! Но пока я думал, Уэнсдей очнулась, а Тайлер произнёс, что кому-то нужен я. И тогда я всё понял. Понял, что не могу просто так вылезти, иначе попаду в лапы убийц…

Но Тайлер вдруг убежал. Я сидел в тени ещё минуту, а после побежал к Уэнсдей. Я придерживал край самой глубокой раны, пытаясь остановить кровотечение. Но она уже была без сознания. Так я и сидел, держа края раны, пока не услышал шум. Сразу после я затаился. Не вышел даже тогда, когда увидел тебя.

Ушёл я только наутро. Я знал, что зачем-то нужен убийцам. И решил, что благоразумно не показываться. Я бы и дальше сидел в том подвале, но его стали осматривать полицейские. А я не хотел, чтоб хоть кто-нибудь знал, что я остался жив. Понимал, что если вернусь, могу подвергнуть вас опасности. Но я должен был знать, что с вами…

Я стал следить за Аяксом. Иногда. От его разговоров я всё узнавал. Также, когда он уходил в душ, я читал его переписки. А после я возвращался в дом Гейтсов. Его оцепили, и никто туда не приходил. Там я был в безопасности. И вас не подвергал риску. Также я следил все эти дни за сектантами, но ничего не происходило у них. Вообще. Только всякие собрания. А иногда их не было дома… но я вне дома ни разу их не находил. Только иногда, в кафе. Но и там чисто.

Я всегда возвращался в особняк ни с чем. До одного дня. Позавчера в особняк пришли люди в капюшонах и лыжных масках. Я не видел их лиц. Только одна девушка, кажется, сняла с себя солнцезащитные очки, как только зашла. Они говорили немного. Они что-то искали. Потом, прислушавшись, я понял, что — они искали меня и кулон Уэнсдей. Ничего им найти не удалось.

Тогда они стали шептаться. Они сказали, что их планы изменились, и что некие они, возможно, что мы, всем им мешаем. Что все планы пошли под откос. Упомянули также какого-то погибшего парня. Сказали, что не ожидали, что предатель и двойной агент — он. Думали, что это Галпин идиот. И что осталось не так много вариантов, как исправить произошедшее. Они сказали, что на днях выкрадут Уэнсдей из больницы, а тебя, чтоб не мешал, убьют. И что им она нужна живая, как они и хотели изначально. На этих словах я сразу запутался. Но, кажется, я понял одно: этим убийцам не была нужна никогда смерть Уэнсдей, а тебя они не против убить, просто как лишнюю часть пазла. Вот! Бред же, да?..

Ладно… сразу после я убежал. Нашёл ближайшую автобусную станцию, посмотрел расписание, потом запрыгнул в багажное отделение нужного автобуса и прибежал сюда. Предупредить. Вы снова в опасности.

Ксавье просто схватился за голову, не в силахпереварить услышанное. Яснее ситуация от рассказа Вещи не стала. И всё же он вымученно улыбнулся преданному придатку и поспешно стал отсылать сообщения о пробуждении Уэнсдей и опасности всем подряд.

Вскоре в панике пребывала вся больница.

Комментарий к Глава 31: История Вещи

Хочу сразу предупредить, что это последняя глава в этому году. Завтра я, по понятным причинам, буду занята другими делами (праздник сам себя не отпразднует, шампанское само себя не выпьет, а мандарины сами себя не съедят)

Поэтому я всех поздравляю с наступающими (а кого-то, кто прочитает на днях, уже с наступившим) Новым Годом) И желаю здоровья, счастья, поменьше проблем и всего наилучшего в 2023 году!

всех обняла)

*да-да, автор, который описывает убийства, страдания и прочие прелести очень любит обниматься)

========== Глава 32: Неизбежный крах ==========

Комментарий к Глава 32: Неизбежный крах

О да, новая глава, которая несколько выделяется на фоне остальных. Надеюсь, вы уже привыкли к постоянным страданиям и это чтиво не сведёт вас с ума)

На следующий день после кровавого полнолуния

Донован Галпин ненавидел свою жизнь. Ему претила только мысль, что его сердце продолжало биться, невзирая на все несчастья. Каждую ночь, напиваясь дешёвым пивом и проваливаясь в сон, он всем сердцем надеялся на резкую его остановку: больше никогда не пришлось бы вставать с постели и тонуть в пучине злостной яви. Он искренне молил о милости в облике смерти. Но никакая высшая сила не одаривала его желаемым. Гнусная жизнь, утопленная в бесконечно тёмных водах, как где-то на дне океана, не желала оборваться.

После кровавого полнолуния он не хотел больше молить о смерти, полагаясь на внезапную милость богов. Понял — мученически ждать прихода своего естественного конца — прямой путь к затхлой темнице безумия. А ему хватило и Тайлера, любимого и единственного сына, ставшего узником сего страшного феномена. Сумасшествие и звериное нутро сделали в сущности замечательного подростка страшным убийцей и чудовищем даже в человеческом облике. А финал всё равно один — смерть.

Донован решился не терзать собственную душу безумием, — она и без него истекала нездоровой густой кровью, — а умереть в частичном здравии. Его рука уже наловчилась приставлять холодный корпус пистолета к виску. Единственное, он ждал похорон сына. Решил — как только прах зароют, он отыщет укромное местечко и умрёт.

Исполнит прихоть души, не даст ей совсем растерять связь с реальностью и избавит мир от себя — чтоб не сделать новых ошибок. Безграничная любовь к сыну уже окропила его руки кровью, но понял он это чересчур поздно. А в итоге всё равно остался без отпрыска. Возможно, так высшие силы руками Ксавье Торпа покарали его за непростительные ошибки.

И Донован был за это благодарен мальчишке. Как и всем неверморцам.

Ожидая смерти от собственных рук, он наконец принял изгоев. Всех, вплоть до Уэнсдей Аддамс, этой маленькой хмурой занозы, которой не посчастливилось пострадать частично от его рук. Но он же не знал, что её похищение чуть не закончится смертью… ему обещали иное. Но вины его это не лишало. Из-за него пострадала странная, но по-особому очаровательная девочка.

Из-за начатых им действий чуть не погибла и Энид Синклер. А девочка-оборотень и вовсе была миловидным и безобидным созданием.

Его помешательство сгубило двух сирен и какого-то мальчишку-пчеловода.

Обессилев, он откинул в сторону десятую опустошённую банку пива и достал мобильный телефон, настрочив краткое сообщение Ксавье Торпу. Стоило ему сообщить, что Тайлер и вправду погиб. Поблагодарить мальца за эту услугу.

Донован почти отбросил телефон прочь вслед за банкой пива, но на экране высветился номер его коллеги. А он предупреждал — не тревожить его без особого повода. Им могла быть только катастрофа — уточнение, что он озвучил всем.

Поколебавшись несколько секунд, удалось совладать с желанием сбросить вызов.

— Что? — пьяный и озлобленный на всё голос напомнил рык.

— Шериф, тут такое дело…

— Говори уже.

— Тайлер исчез из морга.

Он ничего не сказал в ответ. Физически не мог. Какая-то часть души умерла — не захотела вникать в происходящее. Воскреснуть из мёртвых Тайлер никак не мог — отцовское сердце так чувствовало. Они. Это они его выкрали. Возможно, таким и был их план изначально. Подговорили сошедшего с ума мальчика убить самого себя руками Ксавье Торпа — иначе откуда Тайлер ещё знал о том ритуале передачи воспоминаний? — с целью потом зачем-то украсть его тело. После тех событий давеча с воскресшим мертвецом… возможно, и Тайлера хотели воскресить. Только непонятно, зачем.

И части тел тех детей им были нужны для этого ритуала. А возможно, что и нет.

Но одно Донован понимал отчётливо — никто и никогда не собирался излечить его сына от хайда и безумия. Они просто обманули его. Играли на отцовских чувствах, заставив поспособствовать убийствам несчастных изгоев. Теперь он даже не мог понять, как пал так низко… хотя недавно всё казалось логичным. Только кровавое полнолуние вернуло всё на круги своя. Но уже было поздно.

— Приедешь сейчас? — спросил голос коллеги.

— А? Да, приеду. Только… задержусь. Ладно, всё, до встречи, — и он сбросил вызов, борясь с желанием отправить телефон махом в стену, а после сломать саморучно всю мебель в доме.

Он слышал, как что-то трещало, но сомневался, что что-то извне. Скорее до его ушей доносились звуки разрушения собственной души.

Давясь слюной, он закинул голову назад и едва не откусил кончик языка. Кое-как совладав с собой, Донован снова обратил внимание на телефон и, уже слыша не треск, а хлопки, словно вдали что-то взрывалось, отыскал злополучный номер, звонки с которого разрушили ему жизнь окончательно. И по ту сторону которого почти всегда отвечали разные голоса. Либо это правда были разные люди, либо один человек умело менял себе голос технологиями. Впрочем, он не искал ответа на этот вопрос.

Ему ответили быстро — успело раздаться только два гудка. А третий издало его сердце, когда с той стороны прилетел женский голос.

— Какие-то вопросы, шериф?

— Зачем вы украли труп моего сына?

— Что? — голос прозвучал удивлённым, но после озлобленно хмыкнул. — Боюсь, это они.

— Кто?

— Те, кто рушат все наши планы.

— Не больше, чем вы разрушили мою жизнь. Обманули.

— О, так вы не полный идиот? — девушка или женщина усмехнулась. — Мы отблагодарим вас за помощь, не беспокойтесь. Вы нас ни разу не подвели.

— И тем я убил нескольких детей.

— Ну не вы же их убили лично? Не присваивайте себе чужих заслуг.

— Что с моим сыном? — прервал её Донован.

— Я уже сказала. Я к этому не причастна.

— Так кто же эти они? Просвети меня! — взрывы стали ближе, начиная закладывать уши.

— Нет.

— Я устал от этих игр, — всё вокруг стало содрогаться от ненастоящих оглушительных звуков. — Я прекращу утаивать информацию. Дело дойдёт до всех высших инстанций. Со всем, что я знаю, — в трубке послышались гудки.

Озверев, он всё-таки кинул злополучный телефон в стену и закричал, озвучивая каждый взрыв, рвущий на части его душу. Ему не стоило обозначать вслух идею раскрытия части тайн об убийствах. Это был глупый порыв… идиотский и ничем кроме бури в душе не обоснованный.

Ему хотелось верить, что он гнил и молил о смерти в частичном здравии, но нет. Он уже давно ничем не лучше сына. Только собственное безумие осознать оказалось куда сложнее.

Донован не удивился, когда в комнату беззвучно проникло существо. Он поднял на неё безучастный взгляд и даже не пошевелился. Она была в форме ученицы Невермора. Обычная девчонка, не старше восемнадцати лет на вид. Только её руки в перчатках, а в них — чёрный корпус пневматического пистолета.

— Шериф, вы всё-таки идиот, — заключила она холодно.

— Тебя подослали меня убить? — качая головой, Донован усмехнулся. — Девочка, не марай руки убийством. Я сделаю всё сам.

— Не пытайтесь меня перехитрить.

— Я и не пытаюсь, — он закрыл глаза и поднял спрятанный в кобуре на поясе пистолет, уже интуитивно приставив его к виску.

Тело не дрогнуло от холода, наоборот — по нему растеклось тепло предвкушения, без страха или каких-либо чувств.

Один взрыв в душе, за ним ещё один, а на третий палец наконец зажал спусковой крючок. От грохота мир задрожал, а душа наконец рассыпалась в прах.

Всё закончилось.

***

Настоящее время

Если дьявол существовал, она наконец поняла, в чём он прятался. В больницах. Высший психологический садизм системы образования восхищал, но не шёл в сравнение с системой здравоохранения. То — не садизм, а истинный лик вселенского зла. Столько мучеников вокруг себя она никогда не видела. Даже когда проводила опыты над муравьиными семьями в несколько тысяч особей или вскрывала на живую беременную крысу.

За пять дней, прошедших с момента пробуждения, Уэнсдей стала грезить об одном — сбежать. Предпочтительнее жить в какой-то берлоге, нежели медленно гнить в медицинском аду под постоянным действием обезболивающих и чутким надзором всех подряд, кто не воспринимал её всерьёз. Её видели слабой больной девчонкой и заставляли терпеть омерзительные процедуры. Может, пришлось бы ей ощущать все прелести заживления ран без обезболивающих, ей бы даже понравилось. Приятно наблюдать за метаморфозами с ранениями и сопутствующими симптомами. Но даже этой милостью её никто не желал одарить. Говорили, якобы ей лучше быть заторможенной, спать по двадцать часов в сутки и забывать сказанное секунду назад, но без боли.

Идиотская система, подстроенная под слабых и глупых существ.

Конечно, она выздоравливала — и это почти единственное, что вынуждало её и дальше терпеть эти унизительные и никак не приятные пытки.

А второе — то, что её вновь хотели похитить. И от этого почему-то спину бросало в жар. До отслоения кожи неприятное чувство.

Но она знала, что никакая охрана не спасёт от этих людей. Знала отчётливо.

Впервые за долгое время, её вновь стали преследовать видения. Она касалась собственной кушетки и видела, как её без сознания похищают. Какой-то ненастоящий медик, чьё лицо укрыто маской до самых глаз. Рядом пищал электрокардиограф, сообщая, что якобы её сердце перестало биться. Но Уэнсдей видела оторванные электроды.

И хотя спину покрывало липким потом, она уже с нетерпением ожидала того момента.

Чтоб обмануть похитителей.

— Ты сошла с ума, да? Ксавье, твоя девушка совсем рехнулась, — возмущался Аякс, когда всю компанию её как бы друзей запустили к ней в палату на двадцать минут.

— Она не моя девушка, — буркнул тот. — Но ты прав. Этот план слишком опасен в принципе, но сейчас — особенно!

— Если тебе на наши страдания из-за тебя плевать, то хоть о себе подумай, Уэнсдей! Или тебе настолько интересно, что идёт после смерти?! — Энид нервно прыгала на костылях из стороны в сторону и царапала их поверхность когтями.

Их тревогу можно было назвать милой, если бы Уэнсдей знатно не устала от этого дела. Жизнь увлекательной не стала, а превратилась в катастрофу. И хотелось всё закончить.

— Я уже всё решила. Вам остаётся только мне помочь.

Тогда взревел Ксавье. После ранения его щёки дистрофично впали совсем куда-то вовнутрь, а глаза, как у человека после поражения слезоточивым газом, всегда пестрели красным и слезились. Он резко вскочил, и несколько удлинившихся прядей выскользнули из гульки на затылке. Надёжно фиксировать волосы он точно не умел.

— Я ни за что на это не соглашусь. Тебя уже и так чуть не убили!

— То был Тайлер. А он совершил суицид твоими руками… — она не продолжила: поняла, что выдала себя. Зато появился повод рассказать о возвращении воспоминаний.

Но Ксавье отшатнулся, вперив на неё разочарованный, а может, озлобленный или просто грустный взгляд.

— А ты говорила, что ничего не помнишь, — буркнул он и отвернулся.

— Я постепенно вспоминаю, что видела, когда была в коме, — и что же тогда такого с ней и с ним случилось, что это его так тревожило?

Но, похоже, парень не поверил, что она действительно не помнила. Отведя от него взгляд, Уэнсдей сочла нужным оставить эту тему — и так встречи с настоящим Ксавье во сне её не очень интересовали, а вдобавок перед глазами стояло дело поважнее.

— Я так понимаю, вы не собираетесь мне помогать? — спросила она безучастно у друзей.

Они не ответили.

— Меня похитят. Это факт.

— Если это факт, то меня, скорее всего, убьют, — безрадостно хмыкнул Ксавье.

— Раз уж тебя не убил газ, убивший более миллиона человек за четыре года в одном только Аушвице {?}[Иначе — Освенцим (Аушвиц-Биркенау — немецкое наименование, Освенцим — польское). «Циклон Б» начал применяться именно там. За четыре года существования этого лагеря в его газовых камерах погибло более 1,000,000 человек. ], то у меня есть сомнения в том, что тебя возможно убить. Но я могу ошибаться.

Парень скосил на неё неопределённый взор и покачал головой. Почему-то от этого на языке возник кислый привкус, словно ей не хотелось, чтоб Ксавье так на неё глядел.

— В любом случае, что с вашей помощью, что без, я уже всё продумала, — заключила хмуро Уэнсдей, и как раз в этот момент в палату зашла медсестра, с вежливой до тошноты улыбочкой попросив всех убраться восвояси.

— Не делай глупостей, прошу, — с ярко выраженной мольбой попросил Ксавье, прежде чем медленными шагами покинул палату.

— Послушай его. Он тебе желает только добра. Хотя ты доставляешь ему очень много боли, — напоследок бросил Аякс и взглянул на Энид, что не двигалась с места.

— Я догоню. Хочу кое-что сказать Уэнсдей.

Горгона недоверчиво нахмурился, но вышел.

Энид же быстро достала что-то из кармана. В её кулаке блеснул кулон с буквой «W», прежде чем она спрятала его обратно, а вместо достала какой-то плетёный чёрный браслет.

— Я сама сделала. Это тебе подарок, — протянула она с улыбочкой и незаметно подмигнула.

— Да… спасибо, — сказала Уэнсдей и надела его на свободную от капельницы руку.

После подруга, ничего не говоря больше, запрыгала на костылях прочь.

Но Уэнсдей в покое не оставили — пришли врачи, назначив ей с десяток новых процедур. И снова накачав её обезболивающими…

Вновь не позволили в трезвом рассудке насладиться мучениями.

Комментарий к Глава 32: Неизбежный крах

Да-да-да, я начала давать ответы на вопросы. Конечно, Донован Галпин — лишь пешка в большой игре. И всё же какие-то ответы и намёки я вам дала)

Почему я не дала их в ином виде, по ходу расследования? Этот фанфик давно, ещё в самом начале отклонился от курса обычного детектива, а с таким количеством загадок уж лучше иногда помогать таким вот образом. Хотя бы когда это начнут узнавать и наши с вами персонажи, вы поймёте о чём речь) Но, впрочем, особо я никаких определённых ответов не дала. Надеюсь, эта глава вас не разочаровала)

А, да, Энид и Аякс уже в курсе о смерти Донована и пропаже Тайлера, но Уэнсдей и Ксавье пока эту информацию никто не озвучил.

========== Глава 33: Чёрное сердечко ==========

Ещё неделя — и ничего. Никто не пытался её похитить или убить Ксавье. Хотя два этих варианта в сравнении с происходящим казались весьма заманчивыми. Намного лучше сиденья без действия под постоянным надзором, когда Уэнсдей считала себя выздоровевшей уже почти в полной мере. У неё всего-то гноилась рана на животе, и без должного лечения это угрожало смертью. Но она умирать не собиралась.

Когда рана стала гноиться и заражение стремилось перетечь с мягких тканей на органы, её вновь посадили на обезболивающие, — а каковы были два замечательных дня, когда боль стимулировала разум, — и почти приковали к кровати. И от неё никогда не отходили. Помимо постоянной охраны у двери и Вещи, составляющего ей компанию сутки напролёт, к ней наведывались врачи, друзья и родители с братом.

Именно от своей семьи она узнала новость о самоубийстве шерифа Галпина и похищении Тайлера из морга. После этой новости ей почему-то стало на один день вполне комфортно под постоянным наблюдением, хотя она и понимала, что когда её захотят выкрасть — никакая защита не поможет.

Она специально никому не распространялась, как будет выглядеть её похищение. Все пытались это выпытать, но смогли вытянуть из неё лишь оскорбления. Особенно досталось Пагсли — брат так жаждал выяснить правду, что полдня унижался перед ней. В конце Уэнсдей не выдержала и схватила его за волосы. Секунду спустя он ударился лбом о тумбочку, и ему угрожала последующая расправа, но вмешался Вещь. Тогда Уэнсдей отпустила Пагсли. Он лишь кивнул, не касаясь ушибленного лба, и ушёл прочь. Больше он её не посещал.

А когда её допытывали в течение часа родители — Уэнсдей притворилась, что начала задыхаться. Они ей не поверили, но медсестра, проводившая осмотр палат, подняла панику.

Хотя бы нормисов-полицейских её видения не волновали. И они лишь почти ежедневно ей напоминали, что она якобы в безопасности. Их заявления раздражали, но не более.

Тот день её удивил — уже прошло три часа и сорок шесть минут с момента её пробуждения, а никто, кроме врачей, её так и не посетил. Но на сорок седьмую минуту четвёртого часа Уэнсдей пожалела об этой мысли: дверь в палату отворилась, и показался Ксавье.

За прошедшую неделю он перестал напоминать дистрофика — щёки вернулись в норму, а с глаз сошла краснота и слезливость. Он и ходить стал увереннее, а плечи перестал сутулить при первой же возможности. Но ещё вчера он её посещал одетый в больничную одежду, и Уэнсдей ощутила что-то похожее на удивление, увидев его в чёрном спортивном костюме и грязно-жёлтой футболке, выглядывающей из-под куртки.

Ксавье не стал просить разрешения войти.

— Тебя выписали? Или просто решил переодеться? — спросила она вместо приветствий.

Опустив руки в карманы, он хохотнул и дрогнул уголком губ.

— Выписали. Сказали, я полностью оправился.

— Что теперь будешь делать?

Ксавье приставил стул вплотную к койке и присел на него, склонившись едва ли не к её голове. На его лбу выступили задумчивые морщины.

— Мой отец снимает квартиру неподалёку. Там и буду жить, пока всё не закончится, — довольным этим он не выглядел. — Но сейчас я пришёл к тебе не поэтому. Давай договоримся, Уэнсдей? — парень взглянул в её глаза столь пристально, что она рассмотрела все мельчайшие детали его почему-то гипнотизирующей серо-зелёной радужки.

— Поподробнее объяснишь? — и она в ответ вперила в него взгляд.

Секунду спустя он проиграл ей в гляделки, заморгав, но не отстранился.

— Расскажи мне о том, как тебя похитят. Расскажешь — я помогу тебе в исполнении твоего плана. Независимо от того, что ты там увидела. Обещаю.

— Чего ты вдруг больше не против моего плана?

— Я вылечился и могу помочь, — его губы дрогнули в улыбке, а глаза заблестели. — А ещё мне грозит смерть, что я буду тебе помогать, что нет. А так, может, я хоть тебя смогу защитить.

— Меня не надо защищать.

— Мне всё равно, — отрезал он так, что его дыхание опалило ей щёки, и вдруг взял её за руку.

Воспоминания вернулись безболезненно, но быстро. Отчётливые, неотличимые от яви, запечатлённой на видеокамеру, но опьяняющие. Пред глазами вспыхнули яркие картинки, а в душе её выплаканное в шесть лет после убийства скорпиона чёрное сердечко зародилось заново. Оно явилось ещё, когда она спала, но долго не хотело прийти в реальность. В этом крохотном органе таилась ёмкость. Крохотная, но достаточная для одного человека.

Чёрное сердечко пустило корни ещё тогда, в мастерской Ксавье, когда он и его мысли показались вдруг такими знакомыми, как собственные. Но почти успело сгнить, стать вкусным кормом для червей, так и не закрепившись в облике хотя бы хлипкого ростка. Если бы не кома. Бесконечность, проведённая в одиночестве, где единственными занятиями были игра на виолончели и прогулки по пустынным, искажённым помещениям Невермора, что-то переворошила в душе.

Её никогда так не радовали появления людей, как когда Ксавье дважды нарушил её одиночество. И с ним она ощущала себя хорошо. Почти так же, как с дядей Фестером, когда тот возвращался из странствий, принося из них много интересных подарков. От смертоносных растений, в основном для мамы, до египетских мумий или любопытных препаратов, то с поражёнными болезнями органами, то с младенцами-уродцами.

Рядом с ним ей во сне хотелось улыбаться. Не ухмыляться, не выдавливать из себя убийственный оскал, а по-настоящему. Что-то отличало Ксавье Торпа от других людей… и после долгого пребывания наедине со своими мыслями Уэнсдей видела это как никогда отчётливо. И дело вовсе не в том, что экстрасенсорная связь позволила им увидеться во сне, а в чём-то более обычном, человеческом. Возможно, всё дело в творчестве. А может, в чём-то другом. Или это обычные симптомы лишения ума… а даже если и так — неважно.

Чёрное сердечко проросло, возродилось из пепла, создав там место для Ксавье Торпа. Оно выросло мгновенно — когда во сне она увидела его в первый раз и приняла за плод своей фантазии. Её тогда удивило, что воображение могло нарисовать ей оживших мертвецов или чудовищ, да даже любого другого человека, но пришёл именно Ксавье и стал её целовать.

Она едва не вырвала цветок своего чёрного сердца с корнем, когда поняла, что видела настоящего парня, однако что-то её остановило… и своевольное растение укрепилось в её душе сильнее. Ксавье Торп ничего не требовал от неё, ничего не хотел, терпел её такой, какой она являлась… не ждал за это ни благодарностей, ни вечной преданности, ни чего-то другого. Даже во сне, когда думал, что она лишь плод его воображения, не стал опускаться до обычных звериных инстинктов и использовать её для секса.

За это захотеть его могла уже она. Во всех смыслах, что человечество вложило в это слово.

А потом его касания и вовсе вернули её в реальность, где всё испытанное позабылось и почти позволило чёрному сердечку сгнить и исчезнуть. Но всего одно прикосновение к руке — и уже в ледяном океане её души стал растапливать айсберги маленький чёрный цветок.

— Я вспомнила.

— Что?.. — кажется, он её не понял.

— Это, — и не стала томить: прильнула к его губам мгновенно.

Сначала он оторопел, никак не отвечая на её проявление чувств к нему. Но ещё секунда — и его тёплые ладони коснулись её щеки и шеи, осторожно притягивая к себе. Почему-то нежности со стороны Ксавье её не раздражали. Они ненавязчивые. А касаться сухих и покрытых трещинами после болезни губ — приятно. Они ей напомнили листы смятого пергамента.

Он от неё отстранился, но рук не убрал.

— Ты правда не помнила?.. — ещё никогда она не видела, чтоб его глаза так блестели, даже во сне.

Кажется, это чувство, что заставляло его глаза сиять ярче ламп в операционной, наименовали счастьем.

— Да, — конечно, она не улыбнулась ему.

Но Ксавье широко улыбнулся за них двоих.

И поспешил поцеловать во второй раз, уже скользнув разгорячившимися пальцами с её щеки к затылку, взъерошив волосы. Теперь, не во сне, она ощущала все изменения, что происходили с его телом от поцелуев. Чувствовала, как кожа раскаляется, отчётливо слышала быстрые удары сердца и сбитое дыхание. И руки, что касались её всё более уверенно.

Вскоре и она опустила руки на него. Пальцами левой сжала плечо, а правой обхватила гульку на его затылке — оттуда сразу стали вылетать пряди, и лишь её рука удерживала их в порядке. Когда-нибудь она научит Ксавье фиксировать причёски.

Она разомкнула поцелуй и отстранилась. Парень тотчас взглянул на неё с тревогой. Или с другой эмоцией, она не знала.

— Мне всё нравится, — заверила его Уэнсдей, отметив, что едва узнала свой собственный голос. — Но сейчас у нас не так много времени.

— Да, наверно… — согласился он и убрал от неё руки.

— Если мы выживем, займёмся сексом? — у парня дёрнулся вбок левый глаз, а челюсть безвольно опустилась.

Из приоткрытого рта донеслись неразборчивые мычания, но всё же Ксавье взял себя в руки, сглотнув.

— Знаешь, я сомневался, знаешь ли ты, что это такое, — и он засмеялся, схватившись руками за лицо.

— Я знаю о человеческой анатомии и физиологии явно больше тебя, Ксавье. И я наблюдала за совокуплениями разных животных для исследований, — объяснила она невозмутимо.

— Секс тебе тоже для исследований нужен? — с опаской уточнил парень.

— Это сопутствующий плюс.

Он засмеялся снова, но глубоко вздохнул.

— Ладно, Уэнсдей, так что, ты расскажешь хотя бы теперь о своём видении? — и он снова взял её за руку.

На этот раз это принесло видение. И, узрев его, она поняла, что обязана посвятить парня во всё. Кроме содержания последнего видения.

— Да, — ответила она сразу, как вернулась в реальность.

***

Ксавье вышел из её палаты, покачиваясь от переизбытка эмоций. Ему хотелось кричать, смеяться, плакать и прыгать от радости одновременно. Но времени на это не было.

— Она тебе всё рассказала, да? Докладывай, — бескомпромиссно заявил отец, что ждал в коридоре.

— Да, конечно…

========== Глава 34: Хороший плохой отец ==========

— Конечно… — повторил в очередной раз Ксавье отцу, когда они отошли уже довольно далеко от палаты Уэнсдей.

Это слово заело на языке — ничего больше он добавить не мог, поскольку хотелось возразить родителю, а не идти на поводу. И ему казалось, что отец и сам всё слышал — хотя он и сидел на почтительном расстоянии, когда Ксавье вышел, но это ничего не доказывало.

— Но ты разве сам не слышал? — наконец сорвалось с языка.

Отец посмотрел на него исподлобья и покачал головой.

— Я хотел. Но там этот придаток дверь караулил. Думаю, он решил, что я его не заметил. Но он следил за мной всё время, что ты беседовал с Уэнсдей, — отец почему-то вдруг скривился. — Проклятый придаток Аддамсов, — выделил он и замолчал.

Ксавье едва смог подавить улыбку, преисполнившись благодарности к Вещи. Маленький друг, но с большой душой. Смог утаить произошедшее с Уэнсдей от Винсента Торпа… а ведь его об этом никто не просил. Конечность сам додумался следить за входом, оставив тем момент слишком желанный и личный исключительно между ними. Ксавье оставалось лишь рассказать отцу то, что имело отношение к делу. Ни словом больше.

Но тот так не считал:

— Как у тебя продвигаются отношения с мисс Аддамс? — спросил он с проблеском интереса в голосе.

Закрыв глаза, парень постарался изобразить печаль, граничащую с отчаянием.

— Она ненавидит меня, — солгал Ксавье, не открывая глаза.

— Правда? По-моему, ты лжёшь.

— Это правда! — вспыхнул он и посмотрел на отца с искренней злостью — достал её из воспоминаний об истинных событиях, сопряжённых с семьёй. Сработало.

— Почему ты решил, что она тебя ненавидит?

— Она начала догадываться о вашем очень разумном плане с браком, — снова солгал Ксавье. — И я думаю, что она посвятила меня в свои видения, потому что в них меня убили, — это частичная правда.

Только в видении его лишь попытались убить. Уэнсдей даже рассказала, где это произойдёт. Но как — уточнять не стала. Для его же безопасности. И после произошедшего Ксавье не сомневался в правдивости этих слов. Эта хмурая девочка всё-таки прониклась к нему чувствами. Маловероятно, что любовью в привычном понимании этого слова, но ему и не требовалась настоящая любовь от неё. Просто знания, что она ощущала к нему нечто, и это нечто являлось положительным.

— А с момента об убийстве поподробнее, — попросил после минутного молчания отец.

Ксавье удивился — его родитель выглядел по-настоящему испуганным. Черты лица смягчились, рот приоткрылся, а расширенные зрачки метались из стороны в сторону.

Чудом сдерживая желание ехидно заулыбаться во весь рот, парень сухо кивнул, изобразил глубокий вздох и начал рассказ.

Когда он закончил, папа, чьё лицо разрезало множество взявшихся из ниоткуда морщин, сдавленно поинтересовался:

— Есть предположения, когда это случится?

— Без понятия, — Ксавье выдавил из себя улыбку — специально, чтоб показаться нервным, и вышел на улицу.

Он отошёл всего на несколько шагов от входа в больницу, даже не успел спуститься с крыльца, как всё содрогнулось от грома, и тотчас в паре сантиметров от его головы пронеслась пуля. Сзади донёсся треск разбившегося стекла.

— Ну, сейчас… — Ксавье понял, что продолжает улыбаться.

Уже будучи по-настоящему нервным, почти до потери сознания. А что, если Уэнсдей ему соврала и он умрёт? Или, наоборот, её попытка ему помочь изменила судьбу? Или она просто неправильно истолковала видение?..

Вокруг закричали и стали носиться люди. Следующая пуля пронеслась над плечом. А ещё одна пролетела секунду спустя в месте, откуда Ксавье интуитивно убрал голову, пригнувшись. Повезло.

— Не вздумай умереть! — Ксавье едва не потерял связь с реальностью от изумления, когда отец прыгнул перед ним и полностью загородил своим внушительным телосложением.

Он ожидал от отца любого поведения, но только не того, что он решит проявить жертвенность и станет на пути у пуль. Отец никогда его не защищал. Только мог обругать, когда Ксавье попадал в опасные для жизни передряги. А мог и сам устроить отпрыску ситуацию, откуда выбраться живым почти невозможно.

Был лишь один раз, когда отец на него не ругался. И когда был встревоженным едва ли не сильнее.

***

Первое, что увидел Ксавье, когда гроб остановился на полпути к крематорию{?}[печь для кремации (сжигания) умерших (людей, животных), а также учреждение, где находится такая печь. В данном случае я подразумеваю именно печь] и с него сорвали крышку: два чёрных озлобленных глаза. Кажется, их тронуло что-то вроде разочарования, когда в них отразилось его покрасневшее и испуганное до полусмерти лицо. Девочка с чёрными косичками покачала головой. А Ксавье понял, что никогда уже её не забудет.

— Ты не оживший труп, — заключила она и, кажется, попробовала захлопнуть крышку гроба обратно.

— Уэнсдей, подожди! Пожалуйста!

— Ладно, ты интересно спрятался. Но теперь я разочарована. Это был наглый и бессовестный обман, — сказала она и отошла.

Сбежались десятки встревоженных людей, но первым к нему подоспел отец. На нём застыло выражение ужаса и почти паники. Папа дрожал. Папа впервые дрожал.

— Как это произошло?! — взревел он, но не на Ксавье.

— Подумаешь, детки развлекались, — небрежно бросила черноволосая красивая женщина, поглаживающая Уэнсдей по плечу.

— Ладно, ваша дочь спасла моего сына… спасибо, — папа неожиданно выволок его из гроба и обнял.

— Я очень об этом сожалею, — хмуро заметила девочка с косичками.

***

Невольно Ксавье сжался за спиной отца, но приступ жалости и страха за себя быстро отступил. Да и шок от действий папы пропал. За два проявления нежности в его жизни нельзя было вдруг принять его за хорошего человека. Скорее, он просто доказал тем, что всё же человек.

Тогда как другие воспоминания доказывали обратное.

***

Ему исполнилось тринадцать лет. Самый ужасный День Рождения в жизни. Раньше ни в одной школе никто не знал, когда он родился. В этой же как-то прознали… и, конечно же, как они могли просто проигнорировать день рождения фрика, оживляющего картины. Скучно ведь…

Он выбросил окровавленную салфетку и приложил к разбитому носу новую, но и она мгновенно напиталась алой жидкостью. Опухшие и разодранные костяшки засаднили, и он выронил салфетку на пол. Медсестра её терпеливо подняла и выбросила. Новую Ксавье не принял — просто сидел, закинув голову назад от боли и ощущая терпкий вкус железа на языке.

Директор школы нетерпеливо щёлкал ручкой.

И тогда ворвался отец. С натянутой улыбкой и прочими лживыми элементами на лице, подчёркнутыми напускным ехидством в глазах.

Они спокойно поговорили с директором наедине. Ни единого слова на повышенных тонах, ничего… всё, как у нормальных людей.

Отец вышел без единой эмоции на лице, сообщив Ксавье, что они уходят. И хотя болело всё тело, он послушался и медленно поплёлся следом за родителем, иногда едва не падая.

Всё началось, когда они присели в их роскошный, но не длинный лимузин. В его богатом убранстве Ксавье всегда ощущал себя лишним… он был слишком изгоем даже для своей семьи. Слишком неуклюжий и нелепый для великолепия Торпов.

— Какого чёрта, Ксавье?! — взревел отец, только дверь за ними закрылась.

— Это они начали! Напали в душевой после физкультуры. Я ушёл. Но они ведь не могли успокоиться…

— И поэтому ты нарисовал это?! — Винсент с разъярённым взглядом вынул из портфеля лист А3, где был быстрый набросок. Страшное чудовище с длинными когтями.

Ксавье отвернулся. Он ведь просто нарисовал этого чудика. Не собирался его оживлять без необходимости. Но в этой школе его не воспринимали за сына знаменитого Винсента Торпа, а считали за обычного изгоя, которого надо мучить. Просто так. Просто потому что он особенный.

— Они напали на перемене и избили меня! — он указал на свой нос, едва сдерживая слёзы от боли.

Мог бы отец хоть раз его поддержать. Хотя бы в честь Дня Рождения.

— И ты оживил это, — сказал отец холодно, демонстративно разорвав бумагу на кусочки. — Ты же понимаешь, что сейчас трое учеников в больнице из-за тебя?!

— Они заслужили…

— Ты позоришь наш род!

— Прошу прощения, что в школе меня обижают, а я просто защищаюсь! — закричал Ксавье.

В следующее мгновение он уже лежал на сиденье, скрючившись от боли. Отец его ударил по скуле кулаком. Ожидаемый исход, но слишком болезненный. Чтоб не взвыть, Ксавье укусил себя за язык.

— Я перевожу тебя в Невермор. Может, среди других изгоев ты приживёшься и станешь моим достойным наследником.

Ксавье никак не отреагировал — ему было всё равно.

***

Снова стрельба — и вновь пули прошли мимо, никого вообще не задевая. Словно специально. Где-то вдалеке завыли полицейские сирены. Десятки, если не сотни. Их вой почти заглушал выстрелы, но земля всё равно содрогалась.

Ксавье зажмурился, думая, как поступать дальше.

Но за него решил призрак, что встал возле него, когда веки распахнулись. Уэнсдей стояла в обычной неверморской школьной форме, сложив руки на груди. Склонив голову набок, она произнесла:

— Восточный выход. Туда, — и исчезла.

Ксавье затряс головой, не в силах решиться на этот шаг. Стоять за спиной родителя вдруг стало так спокойно и по-настоящему безопасно… но он не мог оставить Уэнсдей. И она сказала, что его попытаются убить, но не убьют. Он ей верил.

— Папа… я убегаю, — бросил он почти истерично, прежде чем развернулся и побежал обратно в больницу.

Когда он бежал мимо разбитого окна изнутри, с улицы донёсся очередной выстрел, а за ним — хрип и бульканье. Ксавье бросил туда взгляд, обомлев — по ту сторону стоял, покачиваясь, отец. Ещё мгновение — и он упал.

— Папа! — парень едва не бросился под пули обратно, но кто-то схватил его за плечо и отбросил на безопасный участок за стеной.

Вещь возмущённо перебирал пальцами, жалуясь, что он чуть себя не убил. А Ксавье лишь продолжал покачиваться, не зная, куда себя деть… но осознание, что отцу он никак не поможет, только себя убьёт, всё расставило по местам — и он сорвался с места, побежав к восточному выходу.

Вскоре он увидел вдалеке медика с маской, натянутой по самые глаза. Он бегом вёз маленькое и на вид бездыханное тело, скрытое тканью.

— Следи за ним, — сказал вновь явившийся призрак.

Ксавье сдавленно кивнул — у него на душе зияла пустота похуже, чем та, на его тринадцатый День Рождения. На свой семнадцатый День Рождения он, возможно, остался без отца. И в любой момент мог лишиться девушки, которую, к своему несчастью, полюбил.

========== Глава 35: Похищение ==========

События, параллельные разговору Ксавье с отцом и началу стрельбы

Уэнсдей ощущала, как маленькое чёрное сердечко билось в её груди. Весьма приятное чувство, хотя и не настолько, как терапия током или поглощение всевозможных ядов в маленьких дозах для выработки иммунитета. Но с ним можно было комфортно уживаться… оно просто её сопровождало и не мешало другим мыслям. Скорее, наоборот, стимулировало их.

Она вдруг стала часто облизывать губы — на них остался какой-то вкусный привкус. Как у крепкого кофе без сахара. И более опьяняющий, чем та рюмка самогона, что однажды ей предложил дядя Фестер на каком-то семейном торжестве.

Подумав об этом, она прекратила касаться языком уст — поняла, что обесценивала этим умения дяди в приготовлении крепкого алкоголя. А ещё на подсознательном уровне, — там, откуда приходило вдохновение для романов, — вдруг разразилась животным криком интуиция, как свинья, загнанная на убой где-то в деревне, где их разделывают по старинке — начиная с закалывания без каких-либо обезболивающих.

Уэнсдей собралась с мыслями и расслышала в коридоре шаги. Их услышал и Вещь — шустрый придаток прыгнул вовсе в окно, скрывшись где-то снаружи. Своего мелкого друга она посвятила во весь свой план, от начала и до конца.

Шаги приближались, и она закрыла глаза, скатившись по постели вниз. У неё задача простая — изобразить из себя не просто спящую, а потерявшую сознание девушку. Её не должны были усыпить.

Одну руку она свесила с постели, а вторую приложила к гноящейся ране на животе. Якобы лишилась сознания от боли.

Когда дверь открылась, Уэнсдей уже полминуты лежала без движения, притупив все рефлексы, если её похититель решит их проверить. Умение притворяться хоть трупом — полезное в хозяйстве.

— Что тут у нас, спишь? — спросил мужской незнакомый голос.

Он потрогал и подёргал её руками в перчатках, но не получил вообще никакой реакции.

— Что ж, мне же лучше, — заключил её идиот-похититель.

Он бессовестно расстегнул пуговицы на её сорочке, чтоб сорвать с тела все электроды. Уэнсдей была бы не против ударить, а после заживо закопать урода, но продолжила лежать без движения. Через секунду вокруг пищали все аппараты.

— И всё же, — вдруг произнёс он, и Уэнсдей ощутила, как тонкая игла вошла ей под кожу на руке, впрыскивая какой-то препарат.

Этого она не планировала.

— Надеюсь, ты не помрёшь от этого. Босс меня же грохнет, — он накрыл её тонкой тканью и прямо на той кушетке, где она лежала, и увёз её.

Поклявшись, что умереть от какого-то снотворного или транквилизатора она и не подумает, Уэнсдей постаралась воспротивиться действию препарата и не заснуть. Сначала ничего и не происходило, но вскоре яркий свет больничных ламп, проникающий сквозь тонкую ткань и плотно сомкнутые веки, стал казаться мягче и меркнуть. Поутихли звуки быстрых шагов ненастоящего врача и контакта колёс с полом, став неразборчивыми тихими помехами где-то вдалеке. А мысли, продолжающие держать её в сознании, быстро исчезли во мгле. Только одну Уэнсдей не отпустила — не позволила себе забыть о плане.

Она открыла глаза, обнаружив, что стоит возле самой себя, укрытой покрывалом. Стараясь не задумываться, как такое возможно, Уэнсдей оглянулась и осознала — её никто не видел. Похититель просто вёз её бессознательную оболочку, нервно ругаясь себе под нос. Понимая, что момента получше уже не будет, она обратилась в слух.

— Чёрт, чёрт, чёрт… — ругался он себе под нос, действительно напоминая какого-то встревоженного медика. — Почему сейчас… до синего затмения ещё много времени. Чёрт, чёрт, чёрт, — продолжал возмущаться себе под нос парень.

Из его плаксивого нытья самому себе Уэнсдей поняла несколько вещей — он пешка, которая не понимала мотивов собственных нанимателей и которую сковал ужас. Уэнсдей ожидала похитителя поинтереснее. Это недоразумение позорило искусство сильнее, нежели белладоннцы, когда она проникла в их библиотеку.

Оглянувшись, Уэнсдей заключила, что парень вёз её тело к восточному выходу. Хотя в облике призрака она ничего не могла сделать с этой информацией.

А может, и могла.

Её навело на эту мысль странное обстоятельство — она расслышала оглушительные выстрелы, но поблизости ничего не происходило. Звук стрельбы определённо достигал того коридора, но не настолько громкий. А её бестелесные уши подрагивали от звуков испуганных визгов людей истрельбы на опасном расстоянии. Ровно так, как она слышала, видя видение про Ксавье.

Мгновение — и она переместилась. Всё вокруг так же, как она видела: Ксавье, которого закрыл его отец, и пролетающие мимо пули. Только саму себя она не видела в том видении. И Ксавье её явно не видел, просто нервно оглядывался по сторонам и о чём-то думал. Её это вмиг выбесило: в её видении парень долго не стоял, как истукан, за спиной родителя, а убежал.

Но наяву он не проявлял никакой активности, кроме ежесекундных перемен эмоций на лице.

Уэнсдей ощутила биение чёрного сердечка где-то вдалеке, оттуда, где лежала её оболочка. Интуиция приказала дотронуться до Ксавье, и она послушалась — времени на долгие раздумья у неё не нашлось.

Парень зажмурился, а как только она убрала руку, распахнул глаза. В его взгляде промелькнуло удивление, когда она сложила руки на груди и склонила голову. Эта реакция показалась ей достаточной, чтоб заключить — он её увидел.

— Восточный выход. Туда, — и некая сила вернула её обратно к своему телу.

Показалось, что прошла вечность: её уже начало пожирать изнутри нетерпение и даже опаска, что Ксавье не придёт, но наконец в коридоре показалась его растрёпанная — снова — причёска, облепившая бледное и почти неотличимое от покойника лицо.

Уэнсдей моргнула — снова оказалась почти по руку с парнем, и тотчас дотронулась до него.

— Следи за ним, — сказала она ему, прежде чем всё померкло.

***

Ксавье уничтожал изнутри мрак, поглощавший душу, хотя времени на самоистязания у него не было. Он понимал, что любое промедление — и он упустит похитителя Уэнсдей. Но и поспешно действовать не мог — это грозило раскрытием. Приходилось незаметно красться за каким-то слишком уж нервным мужчиной: тот дрожал и даже, возможно, что-то бурчал себе под нос. Наверное, не царила бы вокруг паника, то странный медик привлёк бы бесчисленное множество внимания. Стрельба же на улице сковала всех врачей и посетителей в путы ужаса, и никого там странное поведение смутить не могло.

И на Ксавье никто не обращал внимания: он спокойно — насколько это было возможно — мог преследовать безымянного ублюдка в маске, а на него никто и косого взгляда не кидал. Конечно, его передвижения фиксировали камеры… но вскоре это перестало быть проблемой — электроснабжение коридора прекратилось. Свет же в палатах не померк.

Он почти добрался до выхода, когда чья-то рука выглянула из на вид пустой палаты и бескомпромиссно втащила его внутрь, предусмотрительно закрыв рот. Уже предвкушая свою смерть в неожиданном месте, Ксавье зажмурился и постарался локтём ударить кого-то. Но его опалило ударом тока, а после его оттолкнули — и щека больно врезалась в стену.

— Плохие рефлексы, парень, — произнёс скрипучий и сочащийся весельем голос.

Нахмурившись, Ксавье с опаской обернулся на незнакомца, не понимая, чего всё ещё жив. Перед ним стоял странный мужчина в чёрном пальто до пола и шляпе, чьи края проложили тень на его лицо.

— Вы ещё кто?

Незнакомец галантно снял шляпу, продемонстрировав странный лысый череп и лицо с чертами, как у давно погибшего. Он широко улыбался во весь рот и весело сверкал прищуренными глазами. Ксавье нахмурился ещё сильнее, и незнакомец, покачав головой, надел шляпу обратно.

— Давай ты не будешь строить недоумевающие морды и пойдёшь за мной спасать мою племянницу?

Ксавье застыл.

— Так вы — Фестер Аддамс?.. — Уэнсдей предупреждала, что он поможет, но вот не уточнила, как они встретятся.

— Ну конечно! — вскрикнул мужчина и вдруг схватил Ксавье за капюшон, потащив прочь, но не к двери — а к раскрытому нараспашку окну. — Прыгай давай, — Ксавье, хмурясь от возрастающего недоумения, перелез через подоконник и упал в густые кусты можжевельника. Неприятно.

Мгновение — и рядом опустился мистер Аддамс. Он с любопытством огляделся и с детским интересом потянулся к веточке, переполненной ягодами. Зачерпнув одним движением целую горсть, мужчина отправил её в рот и после вскочил.

— Ну же, парень, торопись, — Ксавье покачал головой, но устремился вдогонку за чудаком.

Он выбежал на безлюдную парковку — людские голоса и вой полицейских сирен доносились с другой стороны больницы. Там было только трое — два человека в медицинских масках загружали третьего, крохотного человечка в багажник обычного серого форда. Прищурившись, Ксавье рассмотрел номер автомобиля — он оказался калифорнийским, хотя находились они весьма далеко от того штата.

— Иди за мной, — прошептал дядя Уэнсдей и стал кувырками продвигаться за рядом автомобилей.

Ксавье предпочёл просто нагнуться к полу.

Они остановились около какого-то чёрного и довольно старого, — но не винтажного, — автомобиля, чью марку Ксавье даже не смог определить. Единственное, что он заметил — номера техасские.

— Садись, — скомандовал Фестер, и парень тотчас скользнул к пассажирскому переднему сиденью.

Внутри почему-то воняло кошачьей мочой и бабушкиным парфюмом, а из полуполоманного бардачка выглядывали какие-то бусы и очки с толстыми стёклами.

— Это ваш автомобиль?.. — с опаской поинтересовался Ксавье, когда в машину влез и водитель.

— Ещё чего, — засмеялся Фестер, качая головой. — Спёр его у старушки Матильды. Представляешь, она мне подливала в чай коньяк! Смешная женщина.

— Не представляю, — лишь отозвался Ксавье и попытался отыскать ремни безопасности, но те пребывали в неприглядном состоянии.

— О, они поехали! Ну, готов к погоне?! — спросил мужчина, потерев ладони друг о друга — меж них зарябило синее свечение.

— Не очень… — буркнул тихо парень, но Фестер уже завёл машину.

Ксавье лишь понадеялся, что эта погоня его не убьёт. А также, что номера краденого автомобиля никакая камера не зафиксирует, и их не арестуют.

========== Глава 36: Все пути ведут в Невермор ==========

Комментарий к Глава 36: Все пути ведут в Невермор

Так-с, ровно месяц назад вышла первая глава этого фанфика, поэтому держите в честь этого самую длинную на данный момент главу (вообще это вышло случайно, но милое совпадение, мне кажется)

8 страниц, да-да)

Сначала Ксавье сковал страх, пока они неслись через город, а после выехали на трассу, и ему хотелось просто переместиться в будущее, когда пытка уже закончится, но спустя целый час погони на душе стало спокойнее. Хотя когда дядя Уэнсдей сворачивал с трассы на какие-то просёлочные дороги, чтоб скрыться на время с хвоста, Ксавье терялся в догадках, божеству из какой религии молиться, поэтому молился сразу всем. Сильно рискованными выглядели манёвры, что совершал их несчастный краденый автомобиль. Иногда ему казалось, что столкновение с каким-нибудь деревом или столбом неизбежно.

Наконец они выехали на забитую трассу — там неслись одновременно тысячи машин и их терялась в этом ярком месиве. Иногда Ксавье замечал и номера того автомобиля, где везли Уэнсдей. Вот только, кажется, Фестер и вовсе никогда не следил за их целью. Чудной мужчина просто ехал…

— Почему вы не следите? — спросил Ксавье.

— А что там следить? — хохотнул попутчик. — Если я их потеряю — далеко не уедут. Я приклеил к их машинке жучок.

От изумления брови взлетели вверх. Стоило прекратить удивляться чудакам-Аддамсам, но пока это умение было за гранью всех его возможностей.

— Когда вы успели?

— Да пока ты садился в машину, уже могло произойти что угодно. Медленный слишком, — Фестер обернулся к нему и одарил, кажется, снисходительным взором.

Ксавье предпочёл продолжить погоню в молчании. Ему попросту не нашлось, что ещё сказать, а на душе и без замечаний дяди Уэнсдей было погано. Так, как ещё никогда не было. Даже когда расследование этой девчонки с косичками зашло в тупик, и она решила, что он хайд: в те моменты, пусть и за решёткой, на душе было легче. Он наорал на неё, сказал, что она ему жизнь сломала, когда Уэнсдей пришла и вздумала — кто бы подумал? — просить о помощи.

Но тогда Ксавье был просто зол на неё. За проблемы, которые назревали с отцом. Попадания в тюрьму он не боялся — отец бы его в любом случае вытащил, так как доподлинно знал, что Ксавье не имел отношения к убийствам. Но вот дома ситуация бы усугубилась, если бы он надолго застрял за решёткой.

А ныне, возможно, он остался без родителя. Каким бы человеком тот ни был — это всё-таки отец. Который, как-никак, но любил своих детей. Хотя иногда его любовь выражалась в вырезании дочери глаз, чтоб та не видела ложных видений. И всё-таки этот человек закрыл Ксавье собой, вероятно, поплатившись за это жизнью.

Он закрыл глаза и закинул голову назад, борясь с навязчивым желанием отпереть дверь автомобиля и вылететь на трассу, навстречу ветру. Так бы жизнь стала значительно проще — она бы закончилась. Но Ксавье подумал о том, что так лишь облегчит существование своим врагам, и злостные мысли отступили.

Всё-таки на его День Рождения произошло и хорошее событие. Уэнсдей вспомнила об их свиданиях во сне и перенесла всё, пережитое там, в реальность. Даже несколько переборщила — тот вопрос о сексе поставил его в неловкое положение. Но никак не испортил его впечатления о тех прекрасных минутах.

Автомобиль нёсся всё дальше, и погоня стала напоминать вечность. Они просто неслись куда-то очень и очень далеко. Возможно, они и вовсе доехали уже до другого штата. Ксавье не знал.

Не зная, чем себя занять — к счастью, никаких преград по дороге не возникало, — Ксавье достал телефон. Включив мобильные данные, он искренне изумился, когда увидел целый ряд сообщений от Аякса.

«С ума сойти, чууууувааааак…»

«Что за чертовщина происходит???»

«Сижу я в своей съёмной квартире, Энид привёл в гости. Она уже стала иногда покидать больницу. И тут в окно постучало ОНО. ВЕЩЬ. И рассказал всё».

«Я его очень плохо понимаю, но Энид мне всё растолковала».

«В общем, я стою уже на автовокзале. Вещь сказал, что надо ехать в Джерико».

«Я уже сел в автобус».

«Еду».

«Я ни черта не понимаю, что происходит. Но вещь если что то и сообщил новое, то я его не понимаю. А на телефоне он мне соглашается печатать только что то простенькое».

«Вот почему Уэнсдей похитили именно сейчас?! И почему вещь говорит, что ты уже был в курсе???»

«И что с твоим отцом????»

Прочитав этот ворох разрозненных посланий, отосланных в разное время, Ксавье выяснил для себя одно — всё это время они ехали обратно в Джерико. И тогда его ударило осознание, насколько долгой будет поездка… от той больницы до городка часов пять езды. Повезло, что не сутки.

— Вы знали, что мы едем в Джерико? — спросил Ксавье.

— Нет. А теперь погоня стала более скучной, парень, — заметил Аддамс.

Ксавье же так не считал. У него отныне был ориентир, куда направлялись преступники. Либо куда-то прямиком в город, либо в лес в окрестностях, либо и вовсе в закрытый на неопределённый срок Невермор.

Он прикусил губу, размышляя. Раньше бы Ксавье просто набрал шерифа, но тот решил покончить с жизнью. Нового шерифа если уже и выбрали, и если он его знал, то номера не имел. А о личности начальника полиции Джерико Ксавье и вовсе понятия не имел{?}[минутка просвещения: вообще шериф — это не сотрудник полиции, а выборная должность, на которую человек избирается на срок от 2 до 6 лет. И вообще полиция и шерифы связаны лишь косвенно: получается, что офис шерифа — это такой себе отдельный от полиции и ФБР местный департамент, следящий за соблюдением законов в округе. Но опустим этот момент, так как в самом сериале об этом будто бы не знают, да и со всеми этими особенностями системы правопорядка в США можно сойти с ума.], но об этом мог знать Аякс.

Ксавье

«Ты не знаешь, кто сейчас новый шериф в Джерико? А если его нет кто начальник полиции?»

Аякс

«Сейчас всё найду».

«А там выбрали нового шерифа через неделю. Ричи Сантьяго».

Ксавье

«А, ожидаемо. Можешь найти её номер? Или страничку в соцсетях?»

Аякс

«Одну минуту».

Не минуту спустя, конечно, но Ксавье получил ответ от своего друга. Тот и вправду нашёл номер. Главное, чтоб он действительно принадлежал миссис Сантьяго.

Не тратя время попусту, Ксавье её набрал. После пары продолжительных гудков по ту сторону донеслось:

— Шериф Ричи Сантьяго слушает, — произнёс голос устало.

— Добрый день. Меня зовут Ксавье Торп… — она не дала ему договорить:

— Что тебе надо?

— А… понимаете, мою подругу, Уэнсдей Аддамс, похитили из больницы и сейчас везут куда-то. Я уверен, что в Джерико. И…

— Ты хочешь подключить полицию? Торп, я не буду поднимать тут всех из-за похищения в другом не то что округе, а в другом штате. Только похитители доберутся до Джерико — перезвони. Хотя я сомневаюсь, что ты будешь владеть этой информацией.

— Вообще-то, буду… я сел им на хвост. Ну и… — он продолжил доказывать новой главе блюстителей правопорядка, пока она не сдалась:

— Ладно, убедил. Направлю несколько людей патрулировать улицы, парочку в поместье Гейтсов и ещё нескольких — в Невермор. На большее не рассчитывай.

— Спасибо!

— Надеюсь, ты не тратишь моё время попусту, Торп. Иначе тебе достанется за ложный вызов полиции, — предупредила шериф, прежде чем сбросила вызов.

— Ты зачем копов подключил? Они же скучные, — спросил беззлобно Фестер.

— Так правильно, я думаю… если их поймают, то сразу смогут обвинить хотя бы в похищении. Уже же хорошо.

— Куда веселее было бы сделать из них чучела, а органы продать на чёрном рынке, но как знаешь, — не стал возражать дядя Уэнсдей.

Ксавье не ответил — просто отложил телефон и закрыл глаза. Вдруг осознал, как сильно хотел спать. Поспать — хорошая идея. Возможно, как они приедут в Джерико, то времени на отдых не найдётся, а с затуманенным сонным рассудком нельзя было здраво оценить ситуацию и спасти Уэнсдей. Ему не хотелось лишиться заодно и её. Он и так, возможно, остался частично сиротой, а его единственная сестра ослепла. Чересчур много лишений. Девочка с косичками не должна была войти в их число.

На этой мысли сознание ушло.

***

Она дрожала, носилась на костылях из стороны в сторону и проклинала свою жизнь. Застряла с больной ногой на съёмной квартире в одиночестве, без шанса хоть как-то повлиять на будущее и не дать своей хмурой, но лучшей подруге погибнуть или стать частью чего-то ужасного. Ксавье ехал за ней, Аякс тоже, — правда, после длительных уговоров и весьма успешных попыток Вещи его прибить, — хотя он и сказал, что делает это только, чтоб не дать Ксавье влипнуть в это болото.

А Энид из-за перелома могла только сидеть на месте и надеяться на то, что друзья справятся без её помощи. Это всё, на что она была способна в той злосчастной ситуации. С одной стороны это радовало — ей не угрожала никакая опасность, тем не менее с другой — душу царапали острые волчьи когти от бездействия. Знакомство с Уэнсдей Аддамс что-то сильно изменило в её жизни — после той ночи в особняке Гейтсов всё перевернулось.

И её грызла совесть за то, что она не могла участвовать в опасной спасительной операции, сильнее, чем ежели она заболела бы перед любимым Кубком Аллана По.

— Я так не могу! — взревела она и выпустила когти.

От выплеска эмоций на мебель спасла только мысль, что квартира арендована. А не просто же так преподаватели вечно умоляли не подтверждать стереотипы об изгоях?

После глубокого вздоха когти вернулись в обычное состояние, и Энид упала на диван, спрятав лицо за ладонями. Самое страшное — она не могла даже поделиться своими переживаниями в истории в инстаграме! А ей бы хотелось выплеснуть всё на видео, а после несколько часов читать слова поддержки от верных подписчиков.

Вдруг телефон завибрировал.

Взбудораженная, Энид выхватила его с кофейного столика и нахмурилась, увидев незнакомый номер. Впрочем, она всегда отвечала — мало ли, её мог заметить какой-нибудь голливудский агент, который нашёл в ней великий потенциал?

— Алло, — сказала она сразу, как вставила в уши беспроводные наушники.

— Ты Энид Синклер? — спросил незнакомый женский голос.

— Да… — уже без энтузиазма откликнулась оборотень.

Если это и была какая-то агентка, впервые в жизни Энид не обрадовалась её звонку. Могла бы выбрать время получше… слишком много всего происходило, чтоб соглашаться на какие-то контракты или ещё на что-то.

Но личность, позвонившая ей, оказалась кем-то иным.

— Бегом спускайся, я жду тебя снизу. Прямо у входа стоит мой автомобиль, — в голосе незнакомки стал заметен явный акцент. Кажется, французский или испанский… Энид не разбиралась в этих европейских языках.

— Вы кто?

— Патрисия Торп, мама Ксавье. И мне нужна твоя помощь, чтоб не дать моему сыну погибнуть. Спускайся.

— Почему вы думаете, что я вам могу помочь?..

— Расскажу по дороге. Спускайся быстрее, — и женщина сбросила вызов.

Энид чмокнула губами, не зная, как на это реагировать. Вполне возможно, она вела себя в ловушку. Но ведь ей же не нравилось просто сидеть?..

Вздохнув, она почему-то достала кулон Уэнсдей из кармана и надела его на шею. Под свитером и толстой жилеткой его всё равно было не разглядеть. А с этим маленьким атрибутом на груди стало спокойнее — это нечто важное и, возможно, мощное.

Опасливо оглядываясь, девочка спустилась на лифте и вышла из дома. Там стоял роскошный, цвета оливы, роллс-ройс. А перед ним — два человека. Одна женщина средних лет в каком-то дорогом спортивном костюме, цвета молочного шоколада, — она не соответствовала роскошным фотографиям в пинтересте, но черты лица и вправду оказались похожи; — а рядом — непривычно печальная девочка в жёлтом спортивном костюме и с белой повязкой, закрывшей оба глаза.

— Сольейт?.. — Энид едва не оступилась: малышка приходилась сестрой Ксавье только по отцу. Почему она ныне стояла с Патрисией Торп? Хотя всем, у кого был доступ в интернет, было доподлинно известно — мама Ксавье не желала иметь никаких контактов с дочерью её мужа от другой женщины.

— Привет, Энид, — девочка выдавила из себя вымученную улыбку.

— Ты что тут делаешь?

— Папу сейчас оперируют, а меня выписали из больницы. Где мне ещё быть? — Сольейт продолжила улыбаться.

Энид сочла это плохим оправданием. Миссис Торп это заметила и закатила зелёные глаза.

— Она мне нужна, чтоб наконец остановить апокалипсис. И ты тоже. Больше я не ошибусь… — женщина закрыла глаза. — Бегом в машину!

Едва соображая, что происходит, Энид следом за Сольейт залезла на пассажирское сиденье. Мама же Ксавье села за руль — удивительно, что водила она сама, не прибегла к услугам водителя.

Секунда — и автомобиль тронулся.

— Я буду говорить начистоту, — уточнила женщина, держа только одну руку на руле. — Те, кто украли эту треклятую Уэнсдей Аддамс, — в зеркало Энид увидела, что Патрисия поморщилась, — хотят устроить cauchemar{?}[кошмар]. А мой глупый сын за себя вообще не боится. На этом дне его жизнь всегда раньше заканчивалась. Только вот его судьба изменилась. Но шанс на прошлую остаётся.

— Я ничего не понимаю…

— Тебе и не надо, — огрызнулась женщина. — Тебе надо будет сорвать с себя гипс, а при помощи одного препарата обратиться. Это вылечит твою ногу. А взамен ты сделаешь то, о чём я тебя попрошу.

— А Сольейт тут при чём? — спросила Энид, взглянув на съёжившуюся на сиденьи девочку.

— Моя дочь — ключ.

— Постойте… но… ведь…

— Обман, — фыркнула женщина. — Я всегда желала своим детям самого лучшего, даже если для этого надо было отослать их на воспитание другой женщине. Сольейт было не место в штатах. Вот, чем закончилось её прибытие в штаты, — женщина поморщилась.

— Меня позвал папа! — крикнула недовольно девочка.

— Твой отец дурак больше, чем я дура.

— Он позвал меня на съёмки шоу!

— Ты в это веришь? Сольейт, у него были видения. Но он их растолковал неправильно. Он хотел спасти учеников Невермора от смертей, зная, что ты на это повлияешь. Но он не знал, что тебя обманут.

— Зато теперь уж точно не обманут… — буркнула девочка и дотронулась до повязки. — А вот ты всё ещё можешь продолжать ошибаться, мама, — заметила колко Сольейт.

Патрисия Торп на это лишь улыбнулась.

— Я уже ошиблась фатально. Теперь я знаю. И больше не позволю себе ошибиться, — она прикусила губу. — Я спасу своего сына. И даже эту чёртову Аддамс.

— Почему вы так относитесь к Уэнсдей? — не выдержала Энид.

Уэнс — её подруга, и оборотень не терпела, чтоб хоть кто-то о ней отзывался отрицательно. Её соседка по комнате — человек сложный, но это никому не давало права её оскорблять.

— Она должна была разрушить мою семью и уничтожить моего сына. Теперь же всё изменилось. Но я ей всё равно не доверяю.

— Знаете… я ненавижу экстрасенсов, — буркнула Энид, окончательно запутавшись.

— А я-то их как ненавижу, — заявила Патрисия, и оборотень совсем растерялась.

— А я их вообще всех прикончить хочу. Себя в том числе, — вдруг Энид увидела на переднем сиденье взявшуюся из ниоткуда Уэнсдей.

И почему-то сразу поняла, что больше её подругу никто не видел. Кулон грел грудь, как бы сообщая, что это его заслуга.

— Если что, я ещё жива, — отметила Уэнсдей, обернувшись к ней.

Энид всячески пыталась выдержать беспристрастное лицо и просто слушать подругу.

— Но быть призраком весьма удобно. Я так понимаю, ты видишь меня благодаря кулону. Осталось понять, как меня видит Ксавье, — Энид едва сдержалась, чтоб не заявить о великой силе любви. — Мне не нравится мамаша-Торп. Что-то с ней нечисто. Но я не слышала в разговорах своих похитителей упоминаний её. Но всё равно ни слова ей о моём кулоне и Вещи. И вообще, помалкивай лучше.

Энид, сделав вид, словно протирает глаз, незаметно подмигнула подруге. Она и не собиралась ничего говорить ни о кулоне, ни о Вещи. Возможно, Уэнсдей считала её недостаточно умной, но это не так.

— Я вообще не понимаю, как мои коллеги по способностям решили, что Ксавье и Уэнсдей должны пожениться. Я даже после изменения будущего такого не вижу. Но мой муж и Аддамсы так не считают и хотят их свести… — продолжала уже больше самой себе распинаться Патрисия.

Но у Энид испуганно взлетели брови вверх — она увидела, как помрачнело лицо Уэнсдей. На нём разразился настоящий ураган убийственной силы. Под её выражением лица даже воздух в салоне вдруг стал каким-то прелым.

— Кажется, на электрический стул после моего возвращения отправится не только Пагсли, но и мои родители. А если Вещь причастен, то чёртов придаток останется без пальцев, — заключила Уэнсдей перед тем, как исчезла.

***

Ксавье проснулся, когда в окне автомобиля замаячили чёрные прутья врат академии Невермор. Почему-то он не удивился.

========== Глава 37: Правда о Вещи ==========

— А я думал уже оставить тебя тут проспать всё веселье, — улыбнулся Фестер, увидев, что он проснулся.

Ксавье не ответил, оглянувшись: небо, клонящееся к сумеркам, застелили до самого горизонта тёмные тучи, а у земли клубился туман, обволакивая всё вокруг своими таинственными щупальцами. Знакомая и даже уже родная атмосфера Невермора. В сумерках, укрытая одеялом туч и утопившая ноги в ворсе ковра тумана, академия смотрелась правильной. В солнечном свете было что-то не так. Невермор становился слишком обычным.

В отдалении, скрытая толстой ветвью старой ели, пряталась пустая машина похитителей.

— Они давно ушли? — поинтересовался Ксавье у дяди Уэнсдей.

Тот отрицательно замотал головой.

— Минуту назад.

— Идём за ними?

— О, первая здравая мысль от тебя. Думал уж, парень, не дождусь! — улыбнулся Фестер, прежде чем вылетел из автомобиля и побежал к багажнику.

Ксавье выполз следом, и мужчина продолжил:

— Но нам спешить за ними не надо. Мы спросим, куда те уроды идут, — уголки губ Фестера растянулись так широко, словно его лицо состояло из пластилина и могло принимать любые карикатурные образы.

— У кого? — брови недоумённо взлетели вверх.

— А вот у этой милой вампирши, — дядя Уэнсдей демонстративно откинул крышку.

В узком багажнике лежала, неестественно скрючившись, связанная Йоко, которая не могла пошевелить ни единым мускулом, а из её рта торчали тряпки. Даже когда на неё прекратила давить крышка, она не шевелилась, хотя явно пребывала в сознании — на ней отсутствовали очки, и отчётливо было видно два открытых и покрасневших от слёз глаза.

— Йоко?! — в ответ: едва слышное мычание.

— Когда Вещь рассказал Уэнсдей о девочке в солнцезащитных очках, она сразу всё поняла. Но потом эта девочка сама пришла к Уэнсдей с чистосердечным. Я и словил её, — сказал мужчина и выволок Йоко из багажника. Не развязывая, он вытянул из её рта кляп.

— Я не такого отношения ожидала, когда пришла сдаться! — выпалила она.

— Ничего личного, девочка, — произнёс Фестер, развязав её так, что она могла стоять, но не идти.

— Ты причастна ко всему этому, Йоко?.. — Ксавье не удержался на ногах и упал копчиком в ещё раскрытый багажник.

Вампирша закатила красные глаза, но не стала отлынивать от ответа:

— Да.

— Почему?.. — к горлу подкралась тошнота.

С самого попадания в Невермор Ксавье считал одноклассницу подругой. Она никогда не отказывала в помощи, всегда была весёлой.

В конце концов, Энид считала её своей лучшей подругой.

— Хотела быть частью чего-то великого. Ошиблась.

— Это ты меня отравила газом? — это был, наверное, самый главный вопрос. Он первым пришёл на ум.

Девочка тотчас округлила глаза и отрицательно замотала головой.

— Я после этого и поняла всё. Я тебя не травила! Я делала всё, чёрт побери, ради тебя, Энид и Давины!

— Что?..

— А она всё делала только для тебя… для твоей безопасности она попросила меня следить за ними. И я совсем запуталась, кто и чего хочет. Я знаю только, чего она хотела… спасти тебя, убить чертовку Аддамс и создать того, кто смог бы тебя защищать. Создать наконец Идеального Брата! Для этого ей и были нужны все части тел, а главное — Вещь!

— Идеального брата? — переспросил Ксавье, вдруг округлив глаза от осознания.

Ведь он понял всё.

***

— Папа, а кто этот страшный дядя на картине? — его уже давно интересовала эта картина. На ней он видел своих прадедов в роскошных одеждах британских баронов. Целая династия — несколько поколений великолепных ещё синеглазых, как и отец, Торпов. Только один персонаж выделялся на полотне — облачённое в туалет дворецкого, стояло чудище. Вздутая, как у трупа, голова от одного человека, тело — от другого, ноги — от следующего, а одна кисть отличалась от другой.

— Как-нибудь потом расскажу, — отмахнулся отец, и даже попытка состроить глазки никак не помогла.

Винсент лишь нахмурился, покачав головой.

— Mon chéri{?}[мой дорогой], ну расскажи ты малышу уже. Ему семь лет уже, — сзади подошла мама, улыбаясь.

Ксавье ей тоже улыбнулся — он так любил маму! Когда она приходила, дни становились краше. Жаль, она не хотела с ним обниматься… а ему так хотелось прижаться к материнской груди, как другие дети.

— Ты уверена?

— Oui {?}[да], — отрезала мама.

— Это существо — Идеальный Брат, — отозвался папа, прикусив губу.

— Что он такое? — просиял Ксавье — родители наконец решились ему открыть завесу тайны. Вместе!

— Это помощник семьи Торпов. Даже не просто помощник… это наша душа. Он охраняет нас, защищает мир от невзгод. Когда он с нами — наше будущее никто не может увидеть, а наши силы возрастают немыслимо. С ним все в нашей семье могут научиться создавать осязаемые иллюзии. С ним мы можем восстановить всё что угодно в наших телах.

— Вау! — поразился мальчик. — Но где он сейчас?

— Был бы он сейчас с нами, наша жизнь стала бы намного легче, — печально вздохнула мама.

— Идеального Брата убили, а его душу похитили.

— Это как?

Папа задумчиво потёр переносицу и повёл Ксавье к следующей картине. На ней был нарисован всего один человек — Кристофер Торп. Основоположник их рода. Великий в своё время полководец. Он всегда знал, какое сражение будет выиграно, а какое проиграно. И не брался за те, что были заведомо неудачными. Его никто не заподозрил в особых способностях. Лишь едва не причислили к лику святых. Ксавье любил слушать о нём. Ещё знал, что тот часто путешествовал в Америку, но всегда возвращался.

— Видишь сэра Торпа? — отец едва заметно улыбнулся. — Перед смертью он поклялся, что будет оберегать следующие поколения. И он совершил особое самоубийство, уже никто и не знает, какое. Но перед смертью он отрезал себе какую-то часть тела. Уже давно забыто, какую. И в неё он запечатал свою душу. Пообещав, что будет оберегать либо своих потомков, либо потомков некой девушки, что он любил. Но никто не знает, кем была та дева, которую он любил.

— А как часть тела может оберегать?

— А часть тела живая, сынок. И если её объединить с частями тел других людей, то наш Кристофер Торп оживёт. Это сложный ритуал. Но вот уже с сотню лет мы без нашего Идеального Брата.

— Кто его украл? — Ксавье поник.

— Мы думаем, что как раз и украли его потомки той девушки. Никто другой не удержал бы нашего Кристофера даже силой, — рассказала мама.

— Но это уже давняя история. Возможно, и не было никакого Идеального Брата. Конечность, в конце концов, так и не нашли, — отец поник.

***

— Вещь! — вторил Йоко Ксавье.

Всё это время всё крутилось исключительно вокруг него. «Я хотел. Но там этот придаток дверь караулил. Думаю, он решил, что я его не заметил. Но он следил за мной всё время, что ты беседовал с Уэнсдей, — отец почему-то вдруг скривился. — Проклятый придаток Аддамсов», — вспомнил Ксавье фразу Винсента.

Для того ему и нужен на самом деле брак Ксавье с Уэнсдей.

Отец хотел вернуть себе давно украденное.

А мама поступила решительнее. И что-то, что она видела в жизни Ксавье, заставило её желать смерти Уэнсдей. И зачем-то спасать его…

— Ты работала на мою маму, Йоко? — спросил он.

— Да.

— И это она достала Тайлера из лечебницы?

— А вот это уже они. Те, за кем я слежу. Те, кому нужна живая Уэнсдей или её матка.

— Зачем им это?

— Если мы поторопимся в их логово, ты всё сам увидишь, — уголок губы вампирши дрогнул.

========== Глава 38: Тайная комната ==========

Комментарий к Глава 38: Тайная комната

Очуметь, я начала писать эту главу, когда было целых 497 лайков. Я в приятном шоке, спасибо, что читаете))

Когда я начинала эту работу, я сомневалась, что и сотню лайков смогу добить, а тут вот как получилось) спасибо-спасибо)

А, маленькое предупреждение: читайте эту главу с осторожностью, она имеет описание одной очень неприглядной сцены

Уточнение от беты: чтобы вы понимали, и автора и бету от этой сцены едва не вырвало… будьте очень и очень осторожны 0_0

Ни одна мышца в теле не дрогнула, пока дядя Уэнсдей перевязывал Йоко так, чтоб она могла ходить, но при этом не могла убежать — те верёвки, что держали ей ноги, переместились на узлы, сдерживающие руки. Получилось своеобразное подобие поводка. Единственное, о чём подумал Ксавье — чтоб эту процессию не увидели полицейские. Иначе за похищение арестуют их, а не виновников сего ни разу не весёлого торжества. Такого исхода он не желал. А больше ничего мысли не тревожило.

В голове не осталось места для страхов и удивления. К смерти Бьянки, Юджина и Кента оказалась как-то причастна Йоко, руководила всеми этими бесчинствами его мать, а ещё кому-то зачем-то понадобилась Уэнсдей. Но на похитителей девушки стало совсем уж всё равно — если, конечно, не окажется, что ими руководит кто-то из близкого окружения Ксавье. Было бы до истерики иронично, если бы оказалось, что похитителями Уэнс руководил отец, но такое невозможно. Винсент доказал это, кинувшись под пули и не убив сына заранее. Злодейкой оказалась только мама. Хотя Ксавье насторожило всплывшее в голове воспоминание из больницы.

— Ксавье, вы увеличиваете силу друг друга. Напомню, ты стал видеть видения о хайде примерно с момента приезда Уэнсдей в Невермор. Быть вместе — такая ваша судьба. От неё вас спасёт только смерть.

— И какой же толк от этой судьбы, кроме якобы прославления нашего рода?

— Иначе миру конец, — сказала ласково мама и взяла его за руку.

— А, и мой брак с Уэнсдей остановит конец света? Мы не в романтической сказке! — возмутился Ксавье, выдернув ладонь.

— Не остановит он конец света, конечно. Просто вы очень сильные экстрасенсы, и ваши силы помогут в поимке всех, кто хочет этот мир уничтожить.

— А, то есть, у убийц цель — уничтожить мир? И почему я об этом узнаю только сейчас?!

Тут захохотал Гомес Аддамс.

— Не кипишуй, малыш. Мы не знаем, кто хочет мир уничтожить.

— А я изрядно сомневаюсь, что убийства в Неверморе с этим связаны. Скорее, это что-то другое, — отец поскрёб бороду.

— А, значит, есть те, кто хочет мир уничтожить, но чёрт знает, где они и кто они, а есть убийцы, которые к этому не причастны? — Ксавье хотелось, чтоб эта вся ситуация оказалась всего лишь до крайности бредовым сном.

— Сын, пойми ты наконец! — вдруг вскипел отец. — Мы не знаем, что происходит! Есть только мои видения, видения Мортиши и постоянные покушения и убийства. Из чего, чисто логически, понятно, что ты и Уэнсдей как-то и кому-то, вероятно, какому-то кицунэ, мешаете.

До известия, что убийствами в школе руководила мама, а убить Ксавье пытались действительно другие люди, эти заявления вовсе не вызывали подозрений, казались просто домыслами отца. Но, возможно, он что-то знал или догадывался. Ему вполне могла мама случайно проговориться как-то, наведя его на эту мысль. Очень много тёмных пятен.

Оставался ещё открытым вопрос, как мама так умело врала, что Ксавье ни о чём не догадался. Ему казалось, что она полностью одобряет план отца и Аддамсов. Но если бы она его одобряла, то не пыталась бы убить Уэнсдей. И оставался неясным момент с видениями об его успешном совместном будущем с Уэнсдей и о ребёнке.

Отец мог и врать, что видел брак Уэнсдей с Ксавье чем-то сокровенным и важным для мира, ведь он явно просто хотел вернуть в семью давно утерянного придатка их предка — который, судя по легенде, и вправду мог увеличить магические способности их рода. Но видения о ребёнке-чудовище? Если бы Винсент врал, то наплёл бы чепухи о каком-то чуде, а не дитятке. И при этом ребёнка видела Мортиша, отзываясь о нём положительно. А маловероятно, что отец посвятил её в свои намерения через брак вернуть себе Кристофера Торпа.

Кто и какие цели преследовал на самом деле?

Почему-то на ответ было удивительно всё равно. И всё же вопросы крутились в голове, пока он следовал за молчавшей Йоко по территории безлюдного Невермора.

— К убийствам был причастен и шериф Галпин, — вдруг кисло бросила Йоко.

— Он?

— Он убирал и скрывал все улики. А ещё не давал этому делу наделать шумихи. Только это. Но после смерти Тайлера он понял свою ошибку. А меня направили его убить, чтоб не болтал.

— Так это ты его убила?..

— Не думаю, что я смогла бы. Он сам на моих глазах себе мозги вышиб, — и её веки нервно сомкнулись.

— Мне тебя не жаль, — единственное, что удалось ответить Ксавье.

— Какие страсти! — заявил неожиданно Фестер. — Не зря всё-таки вернулся с Камбоджи {?}[минутка географии: Королевство Камбоджа — конституционная монархия в Юго-Восточной Азии, расположившееся на юге полуострова Индокитай. Граничит с Вьетнамом на востоке, с Лаосом — на северо-востоке и с Таиландом — на северо-западе. Эта страна — смесь азиатской и европейской культур, где рядом с древними кхмерскими храмами стоят французские колониальные постройки], хотя я боялся, что помру от скуки. А тут весело, оказывается!

Вампирша только печально покачала головой, а у Ксавье даже почему-то дрогнул уголок губы. Наверное, дядя Уэнсдей очень счастливый человек. Радоваться всему на свете — особый талант.

Они шли через туман, постепенно приближаясь к многочисленным постройкам, утонувшим в вечернем мраке. Ксавье не освещал себе дорогу — просто шёл, иногда ступая подошвами на опавшие веточки. Они с оглушительным треском надламывались, на полсекунды возвращая эмоции в голову. Но за мимолётным страхом ничего не шло, чувства потухали.

Вдруг в тёмной дымчатой пелене мелькнул чёткий, с острыми краями, луч света. И Ксавье, боясь наткнуться на злодеев, а также помня, что сам вызвал полицию, юркнул за близлежащее дерево. Оно оказалось достаточно широким и скрыло его от посторонних взглядов.

Тогда из тумана показалась фигура самой Ричи Сантьяго с каким-то молодым помощником за спиной. Ксавье она не заметила, но вот её фонарь осветил фигуры Фестера и Йоко. Шериф от шока округлила глаза и несколько раз моргнула, словно желая побороть наваждение, прежде чем достала пистолет.

— Руки вверх! — крикнула она, но дядя Уэнсдей явно не боялся какого-то там оружия.

— Не сегодня, — он расплылся в улыбке, закинул пленную вампиршу на руки и исчез в тумане.

До ушей Ксавье долетел только оглушительный крик Йоко:

— Белладонна! Там! В вентиляции! — и перед глазами вдруг пронеслось воспоминание.

Закончив растушёвку, он поднял руку над листком. И вне его воли пальцы дрогнули, как от удара током, а рисунок ожил: хмурая девочка из ломаных линий поднялась с листа, бросила на него пустой взор и спрыгнула на ступеньку. Оттуда, оглядываясь, побежала через весь зал. Возможно, она хотела ему что-то показать.

Ксавье не стал ей перечить: послушно шёл за ней, пока она не стала вдруг взбираться по стене. Вскоре фигурка установилась на раме какой-то картины, прямо под вентиляционным отверстием — весьма крупным, стоило отметить, — и стала нервно указывать на решётку.

— Что ты хочешь этим сказать? Я сомневаюсь, что смогу сейчас снять решётку и выбраться через вентиляцию. Да и сомневаюсь, что я помещусь.

Рисунок прищурился, но потом, пару секунд спустя, девочка вдруг завертела отрицательно головой и стала указывать рукой без пальцев наверх.

Нарисованная Уэнсдей указывала изначально на решётку вовсе не потому, что из неё заструился ядовитый газ. Она тогда собиралась не предупредить об опасности, это пришло потом. Изначально своевольный рисунок просто указывал на проход. Вероятно, в то самое помещение — «двойник» библиотеки тайного школьного общества, легенды о котором описывались в дневниках студентов. Оттуда в вентиляцию и запустили ядовитейший газ, когда — должно быть, от Йоко — узнали, где находился Ксавье.

Вероятно, главный вход располагался где-то ещё, но Йоко не успела его показать.

— Эй! Шериф! — Ксавье выскочил из укрытия, заставив блюстителей правопорядка оступиться.

Фестер с Йоко в это мгновение уже были где-то очень далеко.

— Что ты тут делаешь?! — выругалась Ричи, взмахом приказав своему помощнику продолжать погоню. Тотчас он исчез в тумане.

— У вас есть противогаз? — Ксавье невинно улыбнулся.

— Чего?

— Я знаю, где держат Уэнсдей. Но придётся пройти через помещение, где был ядовитый газ. Не знаю, выветрился ли он.

Вместо ответа — два сбитых с толку глаза новоявленного шерифа. А где-то под ногами застучали шустрые пальцы.

***

Болело всё. Уэнсдей предпочла бы остаться в облике призрака — в нём физические чувства попросту отсутствовали. И она была невидима для чужих взглядов, кроме Ксавье и Энид. Единственный минус — она не могла ни на что воздействовать, а сама форма призрака крайне нестабильна. Её метало из стороны в сторону, а сознание то пропадало, то возвращалось. Хотелось бы изучить странный феномен.

Через силу веки несколько раз дрогнули, пока наконец не разлепились. В обнажившиеся зрачки стрелами ударило приглушённое тёплое свечение, излучаемое настоящим пламенем. Ещё не в силах сконцентрировать взор хоть на чём-то — всё размылось, как если бы кто-то плеснул воды на картину Ксавье, — она повела глазами в разные стороны, заметив, что со всех четырёх сторон света размещалось нечто похожее на канделябры.

Когда зрение заострилось, Уэнсдей убедилась, что помещение озаряли светом свечи, установленные на тонкие ветви кованых изваяний. А за ними — голые стены из каменных кирпичей,сужающиеся сводом на высоком потолке и разрезанные вытянутыми полосами пилястр {?}[полуколонн]. Только у одной стены ютился длинный шкаф, заполненный истерзанными временем корешками книг, а посередине выделялся закрытый за двумя дверцами отсек. В стене напротив виднелись выступающие кирпичи. Оценив их форму, она быстро признала в архитектурном решении дверь.

Вокруг неё — несколько людей, точнее — семеро. Лица всех скрыты чёрными лыжными масками {?}[хочу на всякий случай уточнить, что под ними я подразумеваю балаклавы, а не очки.], но одежда нормальная. Её похитители хотя бы не одевались в таинственные балахоны. Обычная одежда, у всех разная.

Только один человек напротив неё сидел без маски. Хотя это едва ли человек — настоящий зомби, вобравший в себя несколько отличительных черт хайда. Существо сидело на цепи, не проявляло никакой активности и вполне могло сойти за трупа, посаженного кем-то на цепь, из-за пурпурно-серой кожи, как от гипостаза {?}[Трупный гипостаз выявляется через 3-6 ч после смерти в виде фиолетовых или темно-багровых пятен на коже нижележащих частей трупа вследствие отекания крови. ]; кое-где окоченевших мышц, — в шее и спине, как быстро определил натренированный взгляд Уэнсдей; — и от раскрытых, но ничего не видящих глаз. И они трансформировались размером почти до тех, какими становились после перевоплощения в хайда.

Как бы ублюдки ни воскресили Тайлера, это им не очень-то удалось. Существо, вовек застрявшее наполовину в человеческом, а наполовину в чудовищном облике, явно не имело никакого рассудка. Возможно, это её похитителям и требовалось.

Уэнсдей постаралась пошевелиться — ожидаемо ничего не вышло. Её положили на пол, руки скрепили над головой неподъёмными кандалами, а слегка раздвинутые ноги закрепили особо изощрённо — под голени положили огромные кирпичи и обмотали их ремнями. Она могла бы даже похвалить своих похитителей — подобную конструкцию её глаза узрели впервые.

— Я ценю вашу изобретательность, но вы всё равно слишком предсказуемые, — процедила она тихо — громче говорить не получалось. — Когда я освобожусь, то продемонстрирую, как надо. Но вы не выживете после.

— А у тебя есть шанс выжить, девочка, — сказал кто-то странным голосом, точно намеренно его искажая.

— Я умирать не намерена. Не от рук таких дилетантов, — произнесла Уэнсдей уже громче.

— Уэнсдей, заткни свой рот, — почти пропел чей-то слащавый тенор. — Выбирай — хочешь жить или предпочтёшь умереть.

— Предпочту вашу смерть. Мучительную, — вдруг кто-то пнул её грязной подошвой по лицу. Щека вспыхнула. Приятно.

— Ладно, у нас есть время. Объясню доходчивее, — продолжал некто, кто стоял в тени: так, что Уэнсдей никак не могла его рассмотреть. — Нам нужно сотворить одно созданье, способное вылечить этот поганый мир.

— Этот поганый мир никакое созданье не спасёт, недоумки, — и снова удар, уже по другой щеке.

— И либо ты родишь это существо добровольно, это очень быстрый процесс, либо тебя придётся убить. Чего бы мне не хотелось. Монстрик выйдет не таким сильным.

Уэнсдей промолчала. Эту фразу она слышала в видении. И даже не знала, как на это реагировать. Но знала одно — нельзя было позволить ублюдкам себя убить. Чуть-чуть потянуть время.

— И как же я должна, по-вашему, кого-то родить? Элементарную человеческую физиологию не изучали? Советую ознакомиться. Там сказано, что плод развивается в среднем девять месяцев, — произнесла она, игнорируя боль в ушибленных скулах.

— Это особое, магическое, существо. Понадобится не больше дня, — объяснил некто чуточку более радушно.

Как омерзительно. Особенно, зная, что он врал.

После тех нервных шёпотов похитителя про синее солнечное затмение пазл в голове сложился. Чудовище — плод воскресшего мертвеца-хайда и экстрасенса — должно было родиться в этот день. А до него ещё полгода. Не девять месяцев, но достаточно времени.

— Я не понимаю, — неприятно строить из себя дуру, но иных вариантов не было.

— Это тебе не требуется. Просто окажи услугу, малышка. Мы тебя усыпим, ты ничего не запомнишь. Как и наш дорогой почти, но не совсем мёртвый друг. Если, конечно, не продолжишь трепать языком.

— Такими извращениями даже я не увлекаюсь, — отметила холодно Уэнсдей. — И не хочется быть изнасилованной. Особенно каким-то зомби.

— Предпочтёшь умереть?

— Возможно, — ну и где чёртовы Ксавье Торп, Аякс Петрополус и Энид Синклер?

— Как знаешь, — кто-то выступил к ней с ножом наготове.

Ей не стало страшно, но умирать не хотелось.

— Ладно, уберите нож, — буркнула она.

— Хорошая девочка, — хохотнул кто-то.

— Я какая угодно, но только не хорошая.

— Да-да, — один из ублюдков в маске выступил вперёд, держа в руке шприц.

Что ж, в её видении к ней на подмогу пришли, когда она лежала без сознания.

Несколько минут спустя всё померкло.

Комментарий к Глава 38: Тайная комната

Когда я закончила писать, то уже 500 лайков…

Я в наиприятнейшем шоке, спасибо))

========== Глава 39: На дно ==========

Комментарий к Глава 39: На дно

УУУХ, я это всё-таки написала. Признаться честно, этой главой должна была заканчиваться вся арка про похищение, не оставляя вас на интригующей ноте (ахах, спойлеры), но глава и так вышла в 7 страниц. Я предпочла не мучить вас длинными текстами и поделить изначально одну главу на две. Думаю, следующая выйдет страницы в 4-5.

И я всех, кто празднует сегодня, поздравляю с Рождеством!

Ксавье должен был ощущать страх или не ощущать вовсе ничего, но вместо этого ему хотелось согнуться пополам, надрываясь от истерического смеха. Он был почти уверен, что находиться в библиотеке «Белладонны» более чем безопасно, но осторожность не могла помешать. И по лестнице в место для тайных собраний элитного школьного клуба спускалось несколько лиц, скрытых за противогазами. Впереди шёл Аякс, на котором защита сидела забавнее всего: поверх змей и шапки тёмно-зелёный силикон растягивался, и иногда казалось, что обитатели его затылка пытаются строить композиции, складывающиеся в полноценные лица.

Сбоку от Ксавье спускалась шериф, нервно скользящая фонариком по стенам невероятно таинственного для неё зала и напоминающая какого-то исследователя давно заброшенных земель после войны с применением химического оружия или аварии на предприятии. Иногда её стопы сбивали на пару ступеней вниз неосторожного шустрого придатка, который от перевозбуждения елозил из стороны в сторону, постукивая пальцами по полу громче, нежели подошвы всех людей в процессии.

Хотелось спросить конечность, что больше его волновало: похищение Уэнсдей или раскрытие его происхождения прямо в «лицо», или всё вместе, но времени на то не было. Единственное — Ксавье убедился, что Вещь и вправду его предок. Не стала бы рука так пугаться, смущаться и нервничать, услышав имя Кристофер в свой адрес. Наверное, его многие года так никто не нарекал.

В библиотеке всё блестело — пол вычищен, пыль пропала даже с корешков книг, а картины напоминали окна без стёкол — настолько их поверхности отмыли. Возможно, снять противогаз — безопасно. Частицы яда могли оставаться разве что в вентиляции, однако это маловероятно — иначе яд бы травил и похитителей Уэнсдей. Но не хотелось вновь угодить в больницу с удушьем и отравлением, да ещё и подвергнуть этой пытке других людей.

Он первым приблизился к решётке, что была надежно прикручена шурупами, и казалось, без отвёртки или чего-то вместо не снять её. Ксавье уже потянулся к маленькому ножу-бабочке, что предусмотрительно держал у себя в кармане, но Вещь оказался шустрее — прыгнул на решётку и продемонстрировал по-настоящему грациозную и ювелирную работу: без дополнительных приборов, используя только острые края неухоженных ногтей, он стал выкручивать шуруп за шурупом, аккуратно складывая их поверх рам соседних картин.

Шокированная шериф, кажется, уронила фонарь на пол.

Вскоре к полу полетела и решётка, но Ксавье среагировал одновременно с Аяксом — и они словили её на полпути к земле, поставив без лишнего шума.

Заглянув в открывшийся туннель, Ксавье прикинул, насколько возможно через него пролезть. Но конструкция удивительно напоминала то, что показывали в шпионских фильмах и боевиках… кажется, вентиляцию между двумя залами сделали специально такой большой, вместо полноценного прохода. Иного не могло быть — все остальные переплетения вентиляции в школе были обычного размера — маленькие и узкие, куда максимум пролез бы Вещь.

— Я полез, — заявил он твёрдо.

— Торп, — оборвала его миссис Сантьяго, — я всё это вообще не одобряю. Но что ж, мы всегда ценили секретность в Джерико. И Донован перед смертью хорошо о тебе отзывался. Поэтому, чтоб тебя не убили… — женщина сняла с пояса крупный полицейский электрошокер. — Пистолет не доверю, — тут же прибавила она, смотря на дыру в стене.

Об этом учтиво все молчали, но понимали, что шериф не той комплекции, чтоб пролезть через даже такую вентиляцию.

— Спасибо, — никто не видел, конечно, но Ксавье улыбнулся.

— Я постараюсь всех и сразу обратить в камень, — прибавил Аякс, хотя через его тон, пускай и изменённый противогазом, разило страхом. — И я полезу первым. Вдруг мы не сможем с той стороны открыть решётку? — об этой вероятности Ксавье пытался не думать. Хотелось выбить крышку так же легко, как и герои фантастических фильмов.

— Думаешь, они увидят тебя через прутья?

— Узко мыслишь, как для художника, чувак, — вдруг усмехнулся Аякс.

— Думаешь, что змеи пролезут через прорези?

— Именно, — хлопнул в ладоши друг. — Ладно, я первый, — он ошибся: первым скользнул бесцеремонно Вещь, и только потом друг подтянулся, пытаясь влезть в проход, но получалось неважно.

Ксавье схватил друга за ноги и затолкал внутрь. Следом и сам, кое-как зацепившись за выступы, а после хватаясь за неровности старого, ещё каменного, вентиляционного люка, стал карабкаться в туннель, который мог привести его прямиком к смерти.

Они ползли долго. Что любопытно — иногда в стенах встречались узкие отверстия самой обычной по диаметру вентиляции. Но широкий туннель не заканчивался.

И на этой его мысли Аякс вдруг встал.

— Что у тебя там?

— Чувак, тут тупик.

— Йоко меня обманула, получается?.. — сразу сообразил Ксавье.

— Постой, тут Вещь что-то делает… — несколько минут томительного ожидания, а за ними вдруг что-то щёлкнуло. — Это… это была дверь.

Удалось только кивнуть, больше самому себе. Аякс его всё равно не видел.

Они ползли дальше, и вскоре друг и Вещь почти перестали издавать звуки — передвигались максимально бесшумно. Ксавье последовал их примеру. Возможно, они наконец увидели заветный люк.

Ещё несколько мгновений — и что-то загрохотало. А после донёсся звук снятия маски, и Аякс, толкаемый Вещью, вылетел из вентиляции. Из помещения донеслись оглушающие грохоты, крики, но отчётливее всего — почти визг, выкрикнутый Аяксом:

— Не-е-е-ет! — после чего всё затихло.

Отталкиваясь лягушкой от стен, как от волн в море, Ксавье скользнул к выходу — и обомлел от представшей картины. В огромном помещении, озарённом светом лишь немногочисленных свечей в канделябрах, находилось несколько человек. Часть обратилась в камень, но остальные стояли целые и невредимые. Но сам виновник переполоха, растянувшийся после падения в неудобной позе на полу, застыл без движения, обращённый в камень.

У его окаменевшей головы стоял один человек, держащий пред лицом зеркало.

— Ты подумаешь, что всё идёт не по плану. Но тебе надо просто дождаться помощи, — пронеслись в голове слова Уэнсдей.

— Чёртовы дети, — выругался он и положил зеркало на пол. — А этого вытащите, — из-за прорезей в чёрной лыжной маске на Ксавье взглянули два зелёных глаза.

— Ну уж нет, — Ксавье упал на пол и, игнорируя боль, вскочил на ноги с электрошокером наготове.

Наверное, в противогазе и с таким оружием он выглядел в высшей степени комично. Но времени думать об этом не нашлось.

Только к нему подошёл один из злодеев, он прыгнул на опережение, прицелившись в шею. Рука задрожала от посылаемых разрядов, но Ксавье не отнимал шокера от жертвы. Та — она оказалась девушкой — оглушительно кричала.

Он выключил устройство только тогда, когда нападавшая, продолжая дрожать, упала на пол и лишилась чувств.

Чьи-то руки схватили его за плечи и постарались опрокинуть на пол, но двигаемый адреналином и злостью Ксавье смог выкрутиться, ударив оппонента затылком по носу и выдернув плечи. Затем, изогнувшись в пояснице, со змеиной грациозностью ушёл от кулака и отскочил, а следующий удар, что стремился ему в голову — блокировал ладонью. Он тотчас постарался перехватить инициативу, словив нападающего под локоть и вывернув тому руку назад.

Пользуясь секундным преимуществом, парень шагнул вперёд, подставляя подножку, а шею тотчас опалил током. Некто упал, но, обхватив его запястье, утянул за собой. От неожиданности Ксавье выронил электрошокер, а чья-то ступня стукнула его по виску.

От мгновенной дезориентации и невыносимой боли он лишился зрения и на ощупь покатился в сторону, пытаясь найти выпущенное из рук орудие. Но вместо него наткнулся на очередной удар, уже в живот. Ксавье поджал ноги к груди и выставил руки вперёд, пытаясь ими себя защитить от следующих выпадов — безуспешно: шеи коснулись его же электрошокером. Несколько мучительных секунд длились, казалось, вечность. Пронзительная боль пронеслась по всему телу, обездвижив его. Сознание почти ускользнуло — мысли расплылись, контроль над конечностями пропал, но ему не позволяла лишиться чувств словно некая сила извне.

Оттого вдвойне тошнило, выворачивало внутренности от ощущения, как неспособное к движению тело перевязывают верёвками, а с головы срывают забавного вида противогаз и обнажают всем на обозрение его перекошенное болью лицо. Кто-то за капюшон потащил его к углу, откуда наконец открылся вид на страшную картину: Уэнсдей без сознания лежала в одной больничной пижаме посередине, прикованная к полу.

А в паре метров от Ксавье сидело зловонное пассивное существо, при этом закованное в цепи. В чертах полухайда-получеловека угадывался Тайлер, хотя его едва ли могли назвать воскресшим из мёртвых: скорее его плоть, как марионетку, заставляла двигаться сила извне. Но ничего общего с тем ожившим мертвецом, которого уже приходилось видеть, Ксавье не заметил.

Некто в лыжной маске проходил мимо обращённых в камень людей со свечой в руке, шепча что-то на латыни, и они оживали. Женщина, возвращённая в сознание первой, со смешком поинтересовалась:

— Что сделать с мальчишкой? — и клятый голос сирены Ксавье ни с чем бы не спутал, будь даже мёртвый. Мама Бьянки.

— Ничего. Пускай посмотрит. Раз уж пришёл. А потом — раз, и не будет больше мальчишки-Торпа, — отныне не осталось сомнений, что этим некто являлся Гидеон. Худой, с длинными пальцами и задумчивым тоном.

Ксавье почти взревел от желания самолично разорвать этого человека на части.

— Ты подумаешь, что всё идёт не по плану. Но тебе надо просто дождаться помощи, — вторил вновь в голове голос Уэнсдей.

Но подсознание и разум уже начинали сомневаться, что кто-нибудь подоспеет на выручку.

Гидеон на пару мгновений исчез во тьме — зрение Ксавье улавливало что-либо лишь поблизости — и вскоре вернулся, проследовав к Тайлеру. У него в руках лежали ключ и ножницы. Без промедления он резанул лезвиями те лохмотья, что кое-как укрывали тело полумертвеца, оставив того совсем нагим. Ксавье едва подавил рвотный позыв — смотреть на голого живого трупа с чертами хайда — отвратительно.

На кандалах мужчина заметно заколебался, бросив несколько взглядов своим приспешникам, но пару мгновений спустя замки в наручниках щёлкнули, и существо оказалось свободно.

— Сделай то, о чём я тебя просил. Трахни эту проклятую девчонку. И после я разрешаю тебе сдохнуть, — не кивая и никак эмоционально не реагируя, оживший мертвец поднялся и двинулся в сторону Уэнсдей.

— Не смей! Стой! — обнаружив, что контроль над челюстью вернулся, заорал Ксавье.

Удивительно — Тайлер остановился и повернулся к нему, демонстрируя свои тупые, но покорные глаза. Кажется, он его слушался.

Но выкрикнуть следующую команду Ксавье не успел — снова электрошокер коснулся шеи, лишив контроля над телом. Оно вновь могло испытывать только боль.

— Продолжай, — скомандовал Гидеон, и существо последовало его воле.

Донёсся стук, и в комнату с оглушительным рыком влетел новый гость, почти во мгновение сцепившись с Тайлером в смертельных объятиях. Пришла подмога, о которой говорила Уэнсдей… только Ксавье не ожидал, что ею окажется оборотень с яркой чёлочкой.

***

Энид ощущала себя отвратительно после длительной поездки в компании этой невыносимой и, кажется, полусумасшедшей француженки, которая начинала просто нести какой-то несвязный бред то про спасение и любовь к детям, то про их смерти, то про смерти кого-то ещё… Энид решила, слухи про Патрисию Торп — ложь. Никакая она не грациозная и не интересная, как кошка. Скорее страшная, как кошачий скелет. А её дочь, Сольейт, почти всю дорогу молчала.

Но наконец, когда уже хотелось спать под весёлую музыку и не думать даже о новом посте в инстаграме, в окне показался Невермор.

— Порви гипс, — скомандовала женщина без капли французского акцента.

Хотелось из принципа поступить ей назло и не рвать фиксатор ноги, но ради спасения Аякса, Уэнсдей и Ксавье она решилась вести себя как пай-девочка, у которой в душе совсем нет коготков.

Выпустив настоящие когти, Энид стала разрывать гипс, стараясь не смотреть на облик ноги под ним — это было чревато скорой потерей сознания. Надолго. Это уже случалось не раз.

— А теперь идёмте, — Патрисия вышла из машины и открыла им дверь, но вовсе не из-за галантных манер.

Скорее, наоборот.

Женщина безжалостно схватила Энид за руку, вытащив из салона на улицу, а после потянулась за слепой дочерью и точно также выкинула и её. Энид хотела забрать костыли, но миссис Торп считала иначе — подхватила её и Сольейт под руки, потянув двух девочек с ранениями на территорию школы.

От боли в ноге Энид иногда начинала выть, но позволяла себя волочь проклятой матери Ксавье.

— Мы опаздываем… — повторяла раз за разом Патрисия и с каждым повторением фразы ускоряла шаг.

Передвижение превратилось в сплошной водоворот боли. К счастью, до места назначения они добрались быстро — оказалось, проход в логово злодеев прятался в кабинете химии. Он как раз был на первом этаже. И один шкаф с реактивами оказался подвижным. За ним скрывалась на первый взгляд обычная глухая стена.

Патрисия Торп дотронулась до пары камней в определённой последовательности. Кажется, несколько раз она ошиблась — со злостью прикусывала нижнюю губу, начиная вводить некий невидимый код заново. Но с попытки пятой что-то в стене звякнуло, и она открыла проход.

— Твоя задача убить там всех, девочка, — сурово сказала мама Ксавье, вынув из кармана спортивной куртки шприц с неким препаратом.

— Я боюсь иголок…

— Мне всё равно, — она безжалостно притянула девочку к себе и всадила иглу в руку до основания.

Боль показалась невыносимой. Однако от той, что пришла следом, хотелось вовсе закричать. Но Патрисия закрыла ей рукой рот. А тело стало оборачиваться в оборотня, раздираемое ворохом всех нестерпимых ощущений, что существовали в мире. Энид казалось, что она горит заживо.

Такого болезненного обращения у неё ещё не было.

***

Сознание пыталось покинуть Ксавье, но он упрямо продолжал следить за происходящим. Разъярённая оборотень каталась с Тайлером по полу, и вскоре стало понятно — он перестал сопротивляться. Парень умер снова. Но навеки застрял в форме частично хайда.

Энид слезла с него и набросилась на злодеев — через секунду все, кто осмелился к ней подойти, улетели в стену. Ещё одна попытка — такой же результат.

Но на третью девочка прыгнула к стене в растерянности. Ксавье бы принял увиденное за плод искажённого болью рассудка, если бы реакция Энид не подтвержала, что он не сошёл с ума. Перед волчицей стояло сразу десять разных Гидеонов, а ещё несколько возникло перед Ксавье и Аяксом. Все Гидеоны держали в руках тяжёлые мечи.

— Я не могу понять, кто из них настоящий. Это меня раздражает, — появлению призрака Уэнсдей он даже не удивился — уже давно ожидал его возвращения. — Ты понял, кем является Гидеон? — перевела тему призрак, словно Ксавье не угрожало несколько ненастоящих — или настоящих, — мужчин с мечами.

Он не кивнул, но девочка всё поняла. Кажется, даже улыбнулась. Непонятно, чему — надо было быть полным идиотом, чтоб после увиденного не понять, что кицунэ не кто иной, как Гидеон.

И где-то настоящий он уже замахивался мечом. Почему-то мысль о собственной скорой смерти Ксавье совсем перестала пугать… он намного сильнее беспокоился, как бы лезвие не рассекло Энид или не разбило статую Аякса.

— Энид, настоящий тот, что перед твоим лицом! — закричал вдруг некто, и тогда Ксавье удивился: узнал голос сестры.

Призрак Уэнсдей округлил глаза, прежде чем исчез буквально на секунду: и материализировался между загнанной в угол оборотнем и Гидеоном, когда меч уже начал движение. Время, показалось, замедлилось: Ксавье успел подумать, а как бестелесный дух мог защитить вполне материальную девочку. Разве только дух и сам стал бы материальным, с особой, но плотью. Только так призрак могла стать щитом для Энид.

Лезвие не долетело до оборотня — Уэнсдей подпрыгнула, и меч врезался в её голову. Материальную, по-настоящему существующую. Лезвие безвольно застряло в её лбу, а ошарашенный Гидеон отшатнулся на несколько шагов.

Ксавье почти успел улыбнуться — почему-то знал, что это он сделал её дух материальным.

Но Уэнсдей Аддамс впервые в жизни разразилась пронзительным, истошным воплем, прежде чем исчезла.

Меч с грохотом упал на пол.

Но в ушах Ксавье стоял лишь крик его любимой девушки.

========== Глава 40: Из мрака ==========

Комментарий к Глава 40: Из мрака

А вот и финал арки про похищение, приятного (или не очень) прочтения!

Буду ждать ваших откликов в комментариях)

Гулкое эхо крика духа Уэнсдей безжалостно изводило уши и стягивало голову железными тисками, повторяясь бесконечно. От боли на глаза почти наворачивались слёзы. Тело тянуло к её телу, но все попытки движения оказывались безуспешны: плотные верёвки только сильнее впивались в кожу, а опалённые током мышцы никак не справлялись с простыми движениями: даже при попытках наклонить шею ничего не получалось или получалось совсем не так, как должно. Лишь над глазами Ксавье не утратил контроля.

К застывшему в недоумении Гидеону кинулась его жена, но мужчина выставил руку вбок, и она отступила. После, не убирая руки, он рассказал ей что-то пальцами, но Ксавье этот язык жестов был незнаком. Для мамы Бьянки же оказался более чем понятен.

Она кивнула, подняла упавший меч, но пошла вовсе не к Энид, что от шока стремительно уменьшалась в размерах, возвращая себе человеческий облик, а двинулась прямиком на Ксавье.

На его сестру устремились другие люди, безоружные. Но слепая — белые бинты на глазах на это недвусмысленно намекали — девочка смогла лишь оступиться и упасть. Её мгновенно подобрали за плечи, безжалостно волоча к продолжавшему стоять в шоке лидеру их секты. Нечасто, вероятно, его иллюзии насквозь видели слепые… а всякие девушки материализовались перед оборотнями, мгновение спустя исчезая, сопровождаемые криком.

Бедная Энид, вернув себе облик человека, упала на колени — оба оказались целыми, — а руки прижала к груди, пытаясь ими скрыть наготу. Её же глаза, округлившись от ужаса, зафиксировались на окаменевшем Аяксе.

— Никто не вправе обижать моего парня! — вызверилась девочка и, не убирая одной руки от груди, вторую выставила перед собой и не подпускала к себе никого.

Один сектант подошёл к ней, но тотчас когти впились в его лицо, скользнув по нему вниз. Он заорал и отшатнулся: Ксавье успел заметить разорвавшуюся маску и четыре рваные полосы по всему болезненно-бледному лицу, из которых сочилась густая, как гуашь, кровь.

Мама Бьянки же за эти несколько мгновений подоспела к Ксавье, и он уже почти успел распрощаться с жизнью, видя занесённый над собой меч, но непоправимого не случилось: женщина вдруг крикнула, а оружие выскользнуло из её рук. Лезвие пронеслось в паре сантиметров от парня и упало на пол.

Ксавье поднял взгляд — и улыбнулся бы, если бы мог: сектантку за шею схватил Вещь. Его пальцы впились в её плоть, и как бы она ни пыталась его снять, шустрый придаток избегал поимки, умело изгибаясь и меняя позиции.

— Помогите! — заорала женщина и упала, безуспешно борясь с существом, что давило ей на болевые точки на шее.

Но никто к ней на помощь не пришёл. Остальные сектанты караулили дверь, разъярённую Энид, трясли вновь умершего Тайлера за плечи или занимались Сольейт. О лежащей посередине Уэнсдей все словно позабыли. Маленькое тельце девушки лежало без сознания, но казалось, что она для всех остальных исчезла: никто в упор не желал замечать пленницу, которую вывезли вовсе из другого штата.

— После того, как ослепла, стала видеть правду, девчонка? — Ксавье перевёл взгляд на сестру и ощутил, как от гнева свело челюсть: Гидеон схватил Сольейт за волосы и смотрел в скрытые повязкой вырезанные глаза, а девочка испуганно дрожала. — Думаю, тогда ты знаешь, что сейчас произойдёт, — свободной рукой он достал из кармана в брюках нож-бабочку. В свете свечей опасно блеснуло переливающееся лезвие.

Его прервали возмущённые крики тех, кто караулил дверь. Но пока Ксавье их нашёл глазами, увидел уже лишь двоих контуженых {?}[для тех, кто не знает: контузия — ушиб или травма организма без повреждения наружных покровов тела, обычно сопровождается потерей сознания.] сектантов на полу, на грудные клетки которых безжалостно давили подошвы массивных кроссовок.

Ещё мгновение — и поверхности задрожали от заложившего уши выстрела, часть сектантов растворились в воздухе — значит, являлись лишь иллюзией, — а Гидеон с Сольейт отлетели на метр и упали. Сестра испуганно вскрикнула, а мужчина, схватившись за левую руку, зашипел от боли, безуспешно пытаясь встать.

Все оставшиеся в сознании во мгновение обернулись на них, и только Энид не стала медлить: скукожившись и покраснев от смущения, подруга прыгнула с волчьей скоростью на Гидеона, скользнув когтями по его лицу, и перекатилась к Сольейт. Подхватив девочку в объятия, она скользнула с ней к стене и закрыла собственной спиной. И хотя она дрожала, а лопатки нервно изгибались, Энид не отстранялась от Сольейт.

— Суки! — взорвался сектант, здоровой рукой касаясь то поцарапанного лица, то простреленного плеча.

— Je tuerai pour mes enfants {?}[фр. я убью за своих детей], Гидеон, — мама убрала пистолет за пазуху и преспокойно сошла с тел контуженых сектантов.

И пускай Патрисия спасла Сольейт, её приходу Ксавье совсем не обрадовался. Кажется, в его душе перемешались ненависть и страх перед ней.

Нарочито медленно, растянув губы в лёгкой улыбке, она вальяжными шагами приблизилась к раненому мужчине. Остальные, ещё не оставленные недееспособными, сектанты не пошли на подмогу лидеру. Лишь испуганно забились по углам.

— Ты просто сука, ma sœur {?}[моя сестра], — прошипел впервые с ярчайшим французским акцентом Гидеон, от боли извиваясь на полу.

У Ксавье от его слов заболела голова пуще прежнего. Словно мама снова достала пистолет, позабыла о Гидеоне и выстрелила сыну прямиком в висок. Показалось, что в мозг попала экспансивная пуля{?}[пули, конструкция которых предполагает существенное увеличение диаметра при попадании в мягкие ткани с целью повышения поражающей способности и/или уменьшения глубины проникновения.] и что-то в его работе неисправимо нарушила.

Осознание, что его мама — сестра Гидеона, а значит, тоже кицунэ, ломало всё в его мировосприятии ещё больше, чем раньше. Отныне Ксавье понял, почему он умел оживлять свои рисунки, и даже никакой Кристофер Торп ему не требовался для усиления способностей. Возможно, у отца появился такой план, чтоб вернуть роду величие и без Вещи.

Но вот мама явно решила, что создать Идеального Брата вновь — идея заманчивая и полезная в хозяйстве, если даже в сыне соединялись сущности кицунэ и экстрасенса.

Глаза закрылись. Его душа вдруг стала холстом, коий разочарованный творец безжалостно искромсал в тряпки. Но всё же Ксавье заставил себя следить за ужасающим представлением дальше.

— Ты напал на моих детей, Гидеон.

— А ты убила мою падчерицу. Месть за горе моей жены, — мужчина вновь попытался присесть, но снова упал.

Мама лишь спокойно наблюдала за ним, уже не улыбаясь.

— Ничего личного, — наконец произнесла она и развернулась, но никуда не ушла: подошла к Уэнсдей и присела перед ней на колени.

Два пальца опустились девочке на шею, и невольно Ксавье затаил дыхание, трепетно ожидая реакции родительницы. Ему стало страшно сразу, как только мама прыснула, качая головой.

— Значит, я всё-таки не смогла спасти чертовку, — и она убрала руку.

Ксавье начал задыхаться.

— Но ты, братец, проиграл больше моего. Девчонка мертва, — и она встала, с беспристрастным лицом подойдя к сгорающему от возмущения Гидеону.

— Я сам убил её душу. Думал, это сказки, — захрипел сектант, когда Патрисия, всё с таким же лицом, ударила его носком в живот.

Ксавье же, вновь обретя способность говорить, не сдержал вопль, что шёл из самых недр израненной души:

— Нет! — и понял, что вместе с ним закричала Энид.

На глаза от боли даже слёзы не выступили. Боль от потери Уэнсдей сильнее той, что вызвала бы слёзы. Она мрачная и безжалостно уничтожающая всё на своём пути, не оставляя ничего. В выжженной пустыне, горящей иррациональным чёрным пламенем, не могла явиться никакая влага.

Он убил Уэнсдей Аддамс.

И не просто убил.

Он уничтожил её душу.

Где-то рядом, задыхаясь, захрипела мама Бьянки. Убитый горем Вещь вцепился в её шею, не позволяя женщине вздохнуть.

— Пока, брат, — Патрисия Торп вновь достала пистолет, направив его прямиком в грудь Гидеона, но выстрелить не успела:

— Руки вверх! Все! — в тайную комнату ворвалось четверо: шериф, её испуганный до посинения помощник, а за ними Фестер со всё ещё связанной Йоко.

Возражать мама не стала: ловким движением спрятала пистолет и обернулась к вошедшим.

— Это Гидеон. Этот человек похитил Уэнсдей Аддамс и угрожал моим детям смертью. Я выстрелила в него, когда он пытался убить мою дочь, Сольейт Торп, — на этих словах от очередного потрясения Ксавье провалился в беспамятство.

Последним, что он увидел, оказалась Йоко, вырвавшаяся от Фестера. Скинув с себя пиджак, она кинулась со слезами к Энид.

— Что ты тут делаешь?! — закричала вампирша, скрывая наготу подруги пиджаком.

***

Сознание возвратилось, когда с затёкшего тела снимали верёвки. Едва путы сорвали с тела, Ксавье вскочил на ноги и, поняв, что всё ещё в том подземелье, бросился к телу Уэнсдей.

Не замечая ничего больше, он упал на её маленькое тельце, укрытое чёрной простынёй, и, смахнув её в сторону, заключил Уэнсдей в объятия, прижавшись ухом к коченеющей груди. Сердцебиение, как и что-либо иное, отсутствовало. Осталась лишь безжизненная ледяная оболочка, которую вскоре, чтоб не позволить красивому телу гнить в земле, сожгут в крематории.

Уэнсдей Аддамс достигла цели всей своей жизни — умерла.

Вероятно, когда смерть заберёт и Ксавье, он обнаружит, что эта девочка свергла сатану и заняла его важный пост.

— Уэнсдей… — он прижался носом к её затвердевшей шее, всё ещё не в силах разразиться слезами.

— Я пытался завести её сердце током. Это бесполезно, — Ксавье поднял дрожащее лицо наверх, увидев над собой Фестера Аддамса.

Этот жизнерадостный человек плакал, прижимая к груди шляпу.

В углу навзрыд рыдала Энид, одетая в какую-то рубашку на несколько размеров больше. Её к груди прижимал Аякс, уже лишившийся формы камня, гладя по взбитым волосам. Он ничего ей не говорил, просто молча гладил.

Все сектанты пропали, тело Тайлера накрыли белой простынёй, а вокруг сновали полицейские. Только заплаканная Йоко сидела в углу, уже не связанная, и её допрашивал какой-то полицейский. Но, кажется, арестовывать вампиршу не собирались. Остальных сектантов, вероятно, уже забрали.

— Где сектанты?

— В местах не столь отдалённых, — отозвался мамин голос.

Она сидела на полу чуть в тени, прижимая к себе Сольейт, но девочка незаметно дёргала плечами, словно хотела выбраться.

— А ты почему не там?

— Ты о чём, ma puce? — мама невинно улыбнулась, склонив голову.

Ксавье оскалился, но у него не нашлось сил обвинять мать. И без неё на душе адски больно. Уэнсдей говорила, что не верит в ад, но даже если и так, ад ныне существовал в одном злополучном органе, перекачивающем кровь.

— Не такая судьба должна была быть у нашей тучки, — как-то чета Аддамсов оставалась ранее незамеченной Ксавье.

Мортиша стояла, осторожно промакивая платком влажные глаза, а Гомес гладил её по руке и качал головой, смахивая наворачивающиеся слёзы пальцем.

— La muerte no es bonita en la actuación de nuestra formidable niña {?}[Испанский. Смерть некрасива в исполнении нашей грозной девочки], — сглотнул Аддамс и опустил взгляд в пол.

— Пагсли будет убит горем… а он так ждал выздоровления сестры, — Мортиша прижала к груди руку и одну слезу не стала утирать с лица. — А Уэнсдей так просто умерла. А я даже не знаю, какие цветы посадить вокруг её могилы… она не должна была умирать сейчас. Я ждала, что это она будет стоять на наших похоронах, а не мы на её… — женщина наклонилась к голове мужа и в сердцах поцеловала его в затылок, окропив его волосы новыми слезами.

— Может, её душа переселится в нашего нового малыша? — с надеждой спросил Гомес, положив руку на живот жены.

— Мы ведь только сегодня это узнали… и за нового ребёнка поплатились нашей тучкой, — всхлипнула Мортиша.

— Вы… вы, значит, в видениях видели на самом деле вашего ребёнка? — сообразил Ксавье.

Аддамсы ему не ответили. Только неопределённо развели руками, и от этого на душе вдруг стало ещё хуже.

Ксавье не смог больше оглядывать присутствующих и вновь уткнулся носом в шею погибшей.

— Ma puce, перестань позориться, — сказала мама, но Ксавье её проигнорировал.

— А можно умереть вместо неё?.. — спросил он, не переставая обнимать в исступлении труп.

Сзади затопали убитые горем пальцы. В них отсутствовал привычный задор и хитрость. Словно их помощника и друга подменила какая-то иная живая рука.

Ксавье посмотрел на Вещь. Но тот стал общаться не жестами, а на азбуке морзе.

— Есть способ вернуть её к жизни. Благодаря мне. Жизнь Аддамса за жизнь Торпа, и наоборот.

— Я могу её спасти?! — Ксавье присел, ощутив, как в глазах загорелись истерические нотки.

Он убил Уэнсдей Аддамс, когда она об этом не просила. И он мог её спасти, хотя об этом она тоже не просила. Это было бы честно…

— Не ты! — его вдруг отпихнула Сольейт и упала на Уэнсдей. — Я слепая, я не хочу так жить… и вот какой я ключ на самом деле. Вещь, быстрее! — закричала девочка.

Ксавье даже не успел присесть, как рука Кристофера Торпа коснулась частью пальцев Уэнсдей, а частью — Сольейт.

Всего секунда — и тело сестры безвольно опустилось на пол. Она успела лишь дрогнуть, издав последний вздох.

А Уэнсдей Аддамс сделала глубокий вдох.

— Ненавижу Аддамсов! — разразилась оглушительным воплем мама, но не побежала к дочери — наоборот, скрылась в неизвестном направлении.

Ксавье подумал побежать за ней, но не смог. Просто смотрел на погибшую сестру и на воскресшую Уэнсдей, не в силах ни радоваться, ни грустить.

Девочка с косичками вдруг присела — её уже давно не сковывали оковы. Глядя исподлобья только на Ксавье, словно вокруг больше ничего не происходило, она дрогнула ещё синими губами, тихо, но отчётливо отрезав:

— Ты меня убил.

Ксавье отшатнулся.

— Это было лучшее событие в моей жизни. Спасибо, — и она улыбнулась.

— Спасибо?..

— Премного благодарна. Так лучше?

— Нет…

— Кажется, наша тучка только что призналась юноше в любви! — воскликнула сзади Мортиша Аддамс.

Комментарий к Глава 40: Из мрака

Если тут есть знатоки испанского, извиняюсь, если я что-то намудрила. Если французский язык я учу, то испанский я пробовала изучать пару лет назад и уже ничего, кроме por favor и niña не помню. Поэтому всё, что есть тут, было взято из переводчика.

момент про нового ребёнка Аддамсов — это такая себе дань уважения фильмам 90-х (для тех, кто не знает, у них в сиквеле родился второй сын, Пьюберт от английского puberty — пубертат) которая отлично вписалась в сюжет этого фанфика)

Немного спойлеров: в следующей главе или главах (зная моё умение всё растягивать больше, чем я планировала изначально) будут даны все ответы про эту секту, а ещё будет ОЧЕНЬ много гета))

========== Глава 41: Откровения ==========

Комментарий к Глава 41: Откровения

С этой главой произошла ошибочка и она вышла один раз раньше времени, но теперь всё в порядке)

Самая информативная глава в этом фанфике, да) сплошные диалоги и, спойлер, письма, но, думаю, это не проблема)

А гет будет в следующей главе, очень и очень много)

За столом стояла глухая тишина, нарушаемая лишь звоном золотых столовых приборов о фарфоровые тарелки и треском горящих дров в камине напротив. Ему беззвучно вторили ароматические свечи, расставленные по столешнице, разнося по столовой запах бергамота. И иногда отец что-то бурчал себе под нос, но его голос отдавался эхом в большом помещении.

Они сидели в самой большой комнате дома — гостиная была сопряжена со столовой и казалась бескрайней. Цветовая палитра всячески старалась усилить ощущение простора — бежево-песочные тона на стенах и потолке, иногда разбавленные моментами из тёмного дерева и усиленные паркетом цвета кофе{?}[я когда-то очень сильно увлекалась архитектурой, а ещё в моём учебном заведении полгода был предмет эстетического оформления помещений, так что с уверенностью могу сказать, что такой выбор цвета визуально увеличивает пространство]. И только многочисленные громоздкие картины — словно окна из другого мира. Окна же на улицу — они тянулись почти в пол — открывали вид на многочисленные калифорнийские пальмы и на океан неподалёку.

Ксавье ёрзал на стуле и нервно старался управиться с аккуратным поеданием салата с морепродуктами — не хотел, чтоб первыми словами отца оказались возмущения о незнании сыном столового этикета. Но вскоре он не выдержал и отложил столовые приборы.

Это был их первый совместный ужин после похорон Сольейт. С них прошла уже неделя. И всю неделю отец не покидал своего кабинета. До похорон же он лежал в больнице, и Ксавье с ним почти не разговаривал.

Меньше, чем с ним, он беседовал только с Уэнсдей. После воскрешения девочка отправилась обратно в больницу, залечивать раны. Свиделись они лишь раз, на похоронах. Но она стояла в отдалении ото всех, а после и вовсе исчезла. Ксавье пытался её найти и поговорить, но так и не нашёл. Ему лишь пришло краткое СМС, которое он уже выучил наизусть — ведь после него Уэнсдей ни разу не зашла в сеть. «Здравствуй, Ксавье. Мне честно жаль твою сестру, она умерла вместо меня, поэтому я не знаю, что об этом думать. Обычно люди говорят, что соболезнуют. Думаю, мне тоже стоит. Соболезную», — гласило то послание.

Никто и ничего об Уэнсдей не знал. Лишь удалось найти её младшего брата в соцсетях. И хотя мальчишка ответил не на первый день, Ксавье дождался вразумительного ответа: «Привет, Ксавье Торп. Она не выходит из своей комнаты. Она даже не пыталась меня убить ни разу. Это не похоже на неё. Я один раз залез к ней на окно и увидел, что она просто писала роман», — кажется, у Аддамсов в крови длинная и сложная речь.

Громко вздохнув, Ксавье прокашлялся, привлекая внимание сильно постаревшего отца. Тот уже давно не брился, и его борода вновь стала косматой и неухоженной, а удлинившиеся волосы вились над ушами. Под глазами пролегли болезненные круги, а лоб усеяли морщины. Винсент оторвал взгляд от своей тарелки и с какой-то необычной тревогой взглянул на сына.

— Папа, мы можем поговорить?

—О чём конкретно?

— Обо всём, — вздохнул Ксавье и откинулся на спинку стула. — Я хочу наконец понять, на чьей ты стороне.

— На своей. Я никогда не поддерживал «Песню утра» и ни в коем случае не поддерживаю твою маму. Я не знал, кто и к чему был причастен. Хотя, признаться, когда у твоей сестры начались ложные видения, я подумал на Патрисию и пребывал в недоумении. Я поэтому и позвал Сольейт к себе, думал, что защищу. А про Гидеона… я не знал, что он её брат. Я знал, что у Патрисии был брат, но она ничего о нём не рассказывала.

— Ты знал, что мама — кицунэ, да?

— Да.

— Ты женился на ней по расчёту? Хотел, чтоб дети получились особо сильными и смогли обрести особые силы даже без Кристофера Торпа?

Отец склонил голову.

— Ксавье, я её реально любил. Я о возможных перспективах подумал уже потом… и под воздействием твоей матери.

— Хочешь спихнуть всю вину на неё?

— Нет, но когда я женился, я был молод и глуп. Но амбициозен… однако я никогда не верил в легенду о Кристофере Торпе. А твоя мама ей горела. Но это было давно. Ещё до того, как она увидела, как ты оживляешь рисунки. Мне показалось, тогда она и забыла об этой легенде, ведь зачем — у нас и так сильный сын.

— Мне казалось, ты верил в Идеального Брата.

— Я хотел верить.

— Ты знаешь, почему мама возвращалась в Европу постоянно?

— Можешь не верить, но она сбегала ради твоего благополучия. Она ведь видела будущее, прошлое и даже мысли. Она лишалась этого проклятия только тогда, когда была очень пьяна. Именно тогда, когда она была пьяна, мы смогли зачать тебя и Сольейт.

— Что она делала в Европе? — повторил Ксавье.

— По Альпам лазила. Ездила и в Азию. Там в Гималаях сидела. Твоя мама горела горами всегда. Это правда. А что она там могла делать помимо — я не знаю. Но, значит, она где-то нашла информацию, как можно вернуть Идеального Брата.

— Её сейчас ещё не нашли? Или место, где спрятаны части тел погибших? — после того, как мама сбежала в день смерти Сольейт, она исчезла. Её не могли найти нигде, хотя к поискам подключили даже европейских родственников.

— Всё глухо, — отозвался нехотя отец и опустошил бокал с шампанским.

— Когда ты поверил в легенду об Идеальном Брате?

— Тогда, когда впервые увидел Вещь. На тех похоронах, где ты чуть не сгорел заживо. Тогда у меня и было первое видение про твоё будущее с Уэнсдей Аддамс.

— Значит, ты эти видения не выдумал?

— Конечно, нет. Но всё хорошо складывалось. И твоя экстрасенсорная связь с ней, и вдобавок возвращение Кристофера Торпа в семью.

— А как ты собирался Кристофера вернуть? Так же, как мама, стал бы убивать людей?

— Нет, — отец взглянул на Ксавье люто, словно его оскорбили до глубины души. — Мне и руки достаточно. Тело — это лишь бонус.

— Ты всё ещё хочешь, чтоб я женился на Уэнсдей?

— После смерти дочери — мне всё равно. Ксавье, можешь поступать так, как хочешь, — безрадостно хмыкнул Винсент.

На откровение отца удалось лишь кивнуть. Конечно, последнее время Ксавье сидел на успокоительных препаратах. Без них не получалось даже думать — всё превращалось в кошмары. Особые мистические связи, похищения, ранения, предательства, воскрешения, смерть сестры…

— Что насчёт твоих видений о ребёнке? Видения Аддамсов касались их ребёнка, как оказалось.

— Я больше не вижу того монстра.

— Думаешь, ты видел то чудовище, что появилось бы, если бы Тайлер, — Ксавье глубоко вдохнул, — изнасиловал Уэнсдей?

Иногда от кошмаров Ксавье не могли спасти даже успокоительные. Некоторыми ночами ему снилось вновь и вновь, как воскресший Тайлер движется к Уэнсдей, но Энид не приходит на подмогу. И, без возможности помочь девушке, Ксавье просто, рыдая, наблюдал, как её насилуют. Один раз после пробуждения его вырвало.

Отец ничего не ответил вслух, но кивнул.

— Зачем ты на самом деле закрыл «Белладонну»? — созрел новый вопрос в голове.

— Причина банальная. Я запретил её деятельность, так как думал, что к убийствам могут быть причастны студенты. А тайная библиотека — отличное место для обсуждения убийств. Как видишь, я частично был прав. И оказалось, что Йоко Танака причастна к убийствам.

— Только поэтому?

— Мне не нравилась «элита» вашей школы, и я не хотел, чтоб ты с ними проводил много времени. Хотел, чтоб ты проводил всё время с Уэнсдей Аддамс.

— Когда школу откроют вновь?

— Если убийств не будет — через месяц.

— Ты останешься директором?

— Мне понравилась эта должность. Но, думаю, только до конца этого семестра.

— Хорошо, — возможно, и не так плохо, когда родитель исполнял роль директора Невермора. Особенно, если всего на семестр. — Последний вопрос… ты меня любишь, папа? — осознав, что главные вопросы иссякли — об остальном отец и сам не знал, — поинтересовался Ксавье, вспомнив, как Винсент спас его от гибели.

В глазах родителя что-то изумлённо заблестело, и он кивнул.

— Может, я не лучший отец в мире, но я тебя люблю. Всем своим проклятым сердцем, — один уголок губы Винсента Торпа дрогнул.

— Спасибо, — Ксавье искренне улыбнулся.

К счастью, успокоительные не притупляли чувства счастья и радости. Слышать от отца о любви — оказалось невероятно приятно, до дрожи. Оказывается, для чувства радости и удовлетворения хватало всего лишь добрых слов от родителя.

Неожиданно воцарившуюся идиллию нарушил некстати подоспевший дворецкий. Эдвард Мартин — рыжий жилистый мужчина в круглых очках, — служил их семье с подросткового возраста и был ровесником отца. Обычно его приходы радовали — дворецкий умел шутить и пробуждать приятные чувства в душе. Но сейчас Ксавье с радостью его прогнал бы куда-то.

— Мистер Торп, — обратился он, удивительно, не к отцу, — вам письмо, — и он протянул обычный бумажный конверт.

Изумившись, Ксавье принял письмо.

— Спасибо, — кивнул он дворецкому.

Отправителем оказалась Ричи Сантьяго. Ещё больше удивившись — Ксавье думал, никто, кроме Аддамсов и всяких государственных служб, письма не рассылает, — он вскрыл конверт. В нём прятался лист с распечатанным мелким шрифтом текстом.

«Ксавье Торп,

Это пишет Ричи Сантьяго. Твоя подруга-сирена, Давина Коллинз{?}[не помню, чтоб её фамилия хоть кем-то упоминалась в сериале, так что будет так], согласилась помочь нам вытянуть показания из сектантов. Но поставила условие, что я разошлю письма с информацией Аддамс, Синклер, Петрополусу и Торпу. Поэтому держи полную историю, созданную на основе их признаний.

Общину «Песня утра» создал кицунэ, Гидеон Миллер. Оказалось, он выходец из Франции, чьё настоящее имя Гидеон Ришар. Его с детства интересовала философия гедонизма, которую он не разделял со своей семьёй. Многие годы он путешествовал, и так доподлинно и не известно, чем он занимался. Но он коротко признался, что нашёл в Тибете информацию о том, как создать существо, способное изменить мир. Но тогда это его не заинтересовало и он вернулся домой, хотел создать общество, где мог бы проповедовать. Но его идеи никого не интересовали.

Не найдя поддержки в Европе, он в двадцать девять лет уехал в США. Тут найти приспешников оказалось проще. А когда он завёл знакомство с программистом, который смог создать ему компьютерную программу, то дело сдвинулось с мёртвой точки. А когда он спас от нищеты двух сирен, маму с маленькой девочкой, то дело воздействовать на умы людей стало проще. Иллюзии кицунэ, сила внушения и интернет — на этих условиях дело шло в гору. Он двигал своё учение в массы и обогащался.

Три года назад его стали преследовать видения. До этого его силы выражались только в иллюзиях, в отличие от его сестры, Патрисии Ришар, сейчас Торп. Он обратился к сестре за помощью, и та рассказала ему самые элементарные моменты про видения. Но больше они не пересекались.

Гидеон много рассказал про свои видения, но там столько бреда, что я это описывать не собираюсь. Главное одно — он увидел видение про то, как он создал существо, изменившее мир. И видел двоих людей для этого — хайда и Уэнсдей. Также, интересуясь, что ему надо, он узнал, что монстра должна была родить или сама Уэнсдей, что сделало бы существо особо сильным, либо же любая другая женщина, но с важным уточнением — ей должны были пересадить матку Уэнсдей.

Собрав всю информацию, Гидеон с приспешниками приехал в Джерико. В первые же дни к ним на проповедь пришла одна преподавательница из Невермора, чьё имя никто не вспомнил. Но под действием песни сирены женщина рассказала много всего. В том числе и о тайном зале, где она сама проводила время, будучи студенткой. Этот зал стал их логовом.

Но убийства в Неверморе портили им жизнь. И они всё-таки пересеклись с Патрисией Торп (а, да, неприятный факт для Ксавье, но ложные видения Сольейт создал не Гидеон, ему Вещь никогда не был нужен, а Патрисия Торп). И они как бы договорились, что во время кровавого полнолуния поделят долю между друг другом при помощи Тайлера, которого из лечебницы вытянул врач, что работал на их секту. Этот врач украл и Уэнсдей потом.

У них был договор — Патрисии Торп Вещь, а им — кулон и матка Уэнсдей. Зачем им был кулон? Они это объяснили так, что это в теории могло помочь родить существо такое же сильное, что и рождённое самой Уэнсдей. Якобы её душа цеплялась за этот кулон, отдавая через него свою силу.

Но у них было два предателя. Йоко Танака и ещё один парень, который пытался убить как Уэнсдей, так и Ксавье и был пойман Энид в больнице, после чего совершил суицид. Он работал как на Патрисию, так и на Гидеона. Но преследовал какие-то свои цели, о которых мы уже не узнаем.

Суть в том, что он передавал указания Тайлеру. И Гидеон думает, что он, либо сам, либо по указанию Патрисии, рассказал Тайлеру о ритуальном самоубийстве.

И все эти факторы нарушили их план. Поэтому они украли Тайлера и воскресили его. Мне это объяснили так: Гидеон стал его новым хозяином. А хозяин хайда может его воскресить в течение пары дней после смерти. Для этого ничего, кроме пары капель крови и заклятия, не надо. Но существо, которое получается, уже не будет ни человеком, ни хайдом. Но им другого и не надо было.

Потом — попытки убить Ксавье, который в видениях Гидеона мешал их планам, и украсть Уэнсдей. Дальше вы всё и сами знаете. Никакое чудовище не родилось, а преступники за решёткой.

Остаётся разобраться только с пропавшей без вести Патрисией Торп».

Ксавье перечитывал письмо вплоть до ночи. И единственное, что из всего этого доподлинно понял — ничего не закончилось. Пока на свободе мама, спокойной жизни не будет.

Комментарий к Глава 41: Откровения

Я решила выкатить эту главу сегодня же, так как с завтрашнего дня у меня заканчивается новогодний отдых и начинается день сурка. А вы не поверите, какой он у меня загруженный) поэтому прошу не спрашивать, когда будет продолжение, оно будет выходить по мере возможности. Воть)

========== Глава 42: Возвращение в Невермор ==========

Комментарий к Глава 42: Возвращение в Невермор

Важное предупреждение: многие не получили уведомление о выходе предыдущей главы, так что советую проверить, прочитали вы её или нет)

А это самая гетная и самая большая глава в этом фанфике, прошу вашему вниманию)

16 страниц — это ого-го, конечно)

*примечание для тех, кто не очень любит гетный 18+ — в главе будет разделитель, выделенный жирным шрифтом. После него будет идти откровенная сцена и больше ничего, кроме развития отношений Ксавье и Уэнсдей, так что можете дальше не читать, если вас это не интересует.

А всех остальных (и тех, кто читал этот фанф ради этого) — наслаждайтесь)))

Примечание беты: сцена действительно откровенная, но по рейтингу ближе, пожалуй, к R, чем к NC-17. И, как по мне, она вышла очень сильной в плане описания чувств и взаимодействия героев. В общем, приятного прочтения всем, кто решится её читать :D

Сознание вернулось под трезвон телефона, но вовсе не от будильника: устройство разрывалось от десятков уведомлений, не замолкая ни на секунду. Очередь уведомлений, напоминающая непрерывную стрельбу на поражение, прекратилась только когда Ксавье нехотя открыл глаза и присел. Самые сложные будничные дела — это заснуть, а после проснуться. По ночам иногда приходилось прибегать к помощи снотворных, а по утрам никакие будильники не могли вернуть его в реальность. Кошмарные сны хватались цепкими когтистыми лапами за голову, намертво впиваясь в череп, и отпускали только от трезвона уведомлений. Причина простая — Ксавье изо дня в день ждал, что Уэнсдей Аддамс зайдёт в сеть и наконец отправит ему какое-нибудь сообщение.

И уже месяц, с того самого дня, когда ему пришло письмо от Ричи Сантьяго, парень просыпался исключительно под сообщения, что ему отсылали в одиннадцать часов утра друзья. Аякс, Энид и Давина по расписанию, в одно мгновение отсылали десятки сообщений подряд, до тех пор, пока Ксавье не появлялся в сети. А если так и не появлялся — кто-то звонил.

Пока Ксавье пытался сообразить, кто он и зачем существует, бессмысленно прожигая взглядом зелёный пододеяльник, кто-то из друзей прибегнул к тяжёлой артиллерии: смартфон на тумбочке разразился оглушительным визгом.

Не глядя, он поднял устройство и, увидев на экране имя Аякса, тотчас ответил.

— Доброе утро. Я уже проснулся.

— Только что?

— Нет, я просто сидел, — Ксавье прикусил нижнюю губу и выдавил из себя смешок.

— Окей… — друг задумался. — Ты приедешь завтра в Невермор?

— Да, конечно. Что мне ещё делать? — ответа не требовалось: и хоть он мог не возвращаться в школу, эта вольность была чревата падением в бездну депрессии. В академии царила мрачная и опасная, но жизнь.

— Уже подготовил костюм для бала?

— Подготовил, но у меня есть подозрения, что мне будет не с кем прийти на него, — от горечи этих слов глаза захлопнулись, словно пытаясь отгородить его от неприятной действительности.

— Ты только не унывай, хорошо? Не сможешь прийти — мы с Энид тоже не придём. Устроим закрытую вечеринку у тебя в комнате, понял? — не позволив ответить, Аякс завершил беседу: — Ладно, просыпайся, чувак, — и сбросил вызов.

Губы против воли расплылись в улыбке. Наличие таких верных друзей не просто грело душу, а заставляло сердце и дальше живо биться, разгоняя по телу приятно-горячую кровь. Психолог, с которой он работал с момента смерти сестры, всегда улыбалась, когда Ксавье ей ведал о взаимоотношениях с ребятами. И повторяла, что такая сильная дружба похвальна и полезна для ментального здоровья. Ходить на сеансы к этой женщине — сплошное удовольствие. Ксавье даже договорился, что продолжит общаться с ней по видеосвязи, а не станет искать другого психолога где-то в окрестностях Джерико. Терапия ему помогала.

Но проблемы со сном решить не могла. Однако Ксавье стал намного реже пить успокоительные препараты. Жизнь налаживалась настолько, насколько возможно.

Если бы не пропажа матери без вести и не напускное молчание от Уэнсдей — Ксавье бы поправлялся быстрее. У него ведь даже с отцом сложились, вроде как, нормальные отношения. После потери одного ребёнка родитель вдруг стал каким-то заботливым. Раз в день — ни больше, ни меньше, — он находил способ проявить отцовскую нежность.

На этой мысли в дверь осторожно постучали.

— Входите, — свесив ноги с постели, сказал парень.

На проходе показался Винсент Торп, одетый в бархатный чёрный халат. Он вёз элегантный сервировочный столик {?}[это тележка, на которой развозят готовые блюда. Такие используются обычно в отелях, самолётах и в ресторанах], где из изысков наблюдался разве что красивый стакан с латте макиато, — их кофемашина хорошо постаралась, — а еда самая обыкновенная: простая бутылка молока, упаковка хлопьев, несколько ломтей хлеба и клубничный джем. В их семье не было личного повара, их нанимали только на торжества, а обычно еду доставляли прямиком из ресторанов. Кроме завтраков, конечно.

И в этих простых утренних приёмах пищи таилось особое очарование. Особенно, когда тележку с пищей ему прямо в комнату прикатил отец собственной персоной.

От удивления Ксавье даже поднялся на ноги.

— Доброе утро. Сегодня вечером у нас самолёт, а завтра рано утром нас заберёт водитель из аэропорта и довезёт до Джерико. Советую тебе поберечь силы. Не люблю, когда люди спят в дороге. Поэтому отдыхай сейчас, и приятного аппетита, — уголок губы отца дрогнул, и он вышел из комнаты, аккуратно закрыв за собой дверь.

— Спасибо, пап! — успел крикнуть потрясённый Ксавье, хотя сомневался, что благодарность долетит до ушей родителя.

Улыбаясь до боли в щеках, он скользнул в ванную, где наспех умылся, а после с упоением приступил к трапезе.

Уплетая хлопья, Ксавье отвечал на сообщения друзей, но вскоре улыбка сошла с лица: он дошёл до чата с Уэнсдей, где до сих пор не сменилась дата её последнего захода в сеть. И все сообщения, что он ей хотя бы раз в неделю отсылал, конечно, не прочитаны. А ведь ему хотелось малости — чтоб девушка на секунду достала телефон и просто взглянула на его послания ей. Ему и ответ был не нужен.

Прошлое его СМС оказалось отправлено неделю назад. Что ж, прошло достаточно времени для новой попытки связаться с нелюдимой подругой и не выглядеть в её глазах навязчивым болваном.

Ни на что в сущности не надеясь, только лелея почти до конца растаявший огарок переменно горящей свечи в сердце, он наспех набрал послание, пытаясь выдавить из себя максимально много слов для обычного сообщения: «Привет. Ты вернёшься в Невермор? Я, Энид и даже Аякс по тебе скучаем. Надеюсь на положительный ответ», — и, отослав это, он перевернул телефон экраном вниз и с особым жаром приступил к еде.

Когда ему оставалось доесть последний огрызок бутерброда с джемом, телефон содрогнулся в уведомлении. Боясь просмотреть его на телефоне, Ксавье поднял запястье, взглянув на дисплей умных часов. Там красовалось имя Уэнсдей и короткое сообщение: «Здравствуй, Ксавье. Да, я вернусь в Невермор».

Остаток хлеба выпал из размягчившихся пальцев, измазав джемом идеально чистый пол. Из горла тотчас вырвался болезненный, но полный радости хрип.

Откинув тележку, — Ксавье ел прямо за ней, — он скользнул к столу, где организовал себе маленькую мастерскую. Там под столешницей прятался большой ватман {?}[ плотная чертежная и рисовальная бумага, гладкая, без ярко-выраженной фактуры, устойчивая к истиранию и имеющая большой формат.], где с обеих сторон красовался рисунок, настолько детальный, что его почти нельзя было отличить от реального объекта. Роскошное чёрное платье в двух проекциях: спереди и сзади.

— Ну, проверим, возросли ли мои силы, как говорил мне отец, — и он выставил руку над рисунком, пытаясь материализовать платье наяву. Конечно, в случае успеха ему придётся всегда быть сосредоточенным — иначе творение попросту исчезнет, — но он не мог не попытаться.

Вскоре с листа он поднял настоящее платье. И пускай оно дымилось у полов, как бы разбрасывая частицы грифеля и красок, это лишь добавляло ему изюминку.

У Ксавье получилось создать материальный предмет гардероба, подверженный законам физики реального мира. Оставались небольшие трудности — чтоб Уэнсдей пошла с ним на бал, согласилась надеть это платье, и чтоб одежда не исчезла в самый неподходящий момент.

***

Уэнсдей молчала, прожигая взглядом свои ноги, скрытые под чёрными туфлями. Напротив неё ворковали родители, но не так, как раньше — почти все их признания в любви, прекрасной, как пытка, по их словам, адресовались эмбриону, что рос в животе мамы. На переднем сиденье, рядом с Ларчем, как обычно, сидел несколько взбудораженный Пагсли. Со следующего семестра брат тоже собирался перевестись в Невермор — его возраст как раз подходил. Но пока он просто вызвался проводить Уэнсдей.

Вскоре родителям надоело болтать с существом, которому ещё далеко до человека разумного, и они слились в поцелуе. Глаза тотчас закрылись.

— Меня всё ещё с вас тошнит. В плохом смысле, — процедила она, не открывая глаз.

— Ну же, тучка, разве ты уже не познала счастье любить и быть любимой? — поинтересовалась мама.

— Если бы вы ещё не хотели моей свадьбы с Ксавье Торпом, то, может, эта безжалостная кувалда любви расколола бы камень, который так надёжно скрывает моё сердце от этого недуга, — невозмутимо отозвалась Уэнсдей, не разлепив век.

Не хотелось смотреть в глаза родителей. Их внимательный взор мог даже в её бездонных чёрных омутах уловить колебания слабых волн лжи. В плотную паутину её души угодил посторонний объект, с коим она не знала, что делать. Этот объект — чёрное сердечко с выгравированным на нём именем Ксавье Торпа, и оно увязло в липких нитях намертво, все попытки его оттуда освободить, не нарушив сложный рисунок подсознания и сознания — безуспешны. А после той смерти, которой Ксавье позволил ей спасти Энид — несносный чёрный цветок стал частью паутины навечно.

Но воспоминание о смерти сестры Ксавье, что добровольно отдала свою жизнь, периодически пыталось скальпелем хирургически точно вырезать ту часть паутины, где укрепился парень. И это доставляло боль. Уэнсдей ощущала настоящую благодарность за свою временную смерть — бесценный опыт, — но и какое-то неприятно-горькое чувство, не позволяющее спать по ночам, и его вызывали воспоминания о смерти девочки. Что-то было невероятное в способности ребёнка отдать свою безрадостную жизнь, навеки лишённую зрения и всех красок, ради другого человека.

И как бы Уэнсдей ни пыталась бороться с изменениями, её душа трансформировалась ещё больше, чем когда в её паутине запуталось чёрное сердечко. Сольейт Торп словно отдала часть своей души Уэнсдей.

Ведь она больше не ненавидела жёлтый цвет и не считала солнце лживым. И начало казаться, что жёлтый цвет сочетается с чёрным в некоторых случаях даже больше, чем с монохромными ему тонами {?}[на всякий случай уточнение: монохромное изображение — это чёрно-белое изображение, но монохромные тона — это просто тона одного цвета, и они одинаково могут быть как чёрно-белыми, так и любыми другими], и это больше не казалось чем-то страшным. Конечно, жёлтого не должно было быть слишком много — это уже чревато кровавыми слезами и длительным жжением в глазах.

Но какая-то жёлтая ленточка с другой от Ксавье стороны сознания запуталась в паутине. И тоже её не получалось оттуда безопасно извлечь.

— Моя хмурая кровинушка, мы с папой всё видим. И мы желаем тебе исключительной жизни, которой ты будешь довольна, — высказалась, растягивая слова, мама.

— И мы видим, что в твоём сердце, как на прекрасном кладбище, посреди могил нашлось место для, возможно, и колючего, но цветка. И этим цветком стал Ксавье Торп, — рассудил отец.

— Но мы и твои страдания замечаем. А это ранит моё материнское сердце, когда тебе не нравятся твои мучения, — Уэнсдей ощутила, как родители пересели к ней и ненавязчиво погладили её по плечам. Обычно ей это до возмущения не нравилось, но она терпела, однако сейчас… это показалось важным.

— Уэнсдей, мы тебя любим! Даже когда ты пытаешься отрубить мне руку и создать Вещь номер два. И особенно, когда ты учила меня жизни, например, как когда в зоопарке перебросила меня в вольер к аллигаторам, — с переднего сиденья крикнул брат.

Невольно руки дрогнули. Проклятая слабость, невыносимые проявления эмоций. Откуда они взялись и зачем?.. Это обжигало, и обжигало неприятно. Но за болезненными ожогами скрывалось что-то почти такое же приятное, как удары током и мучения обидчиков её младшего брата.

— Возможно, вы и правы, — холодно отозвалась Уэнсдей, никак не отвечая на объятия родителей. — Может, я и вправду смогла… смогла…

— Не надо это говорить вслух, если не хочешь, дорогая. Мы не заставляем, — Уэнсдей тотчас распахнула глаза и обернулась к маме.

— Это звучит логично, — до пресловутого «спасибо» снизойти не удалось.

— О, Невермор! — закричал Пагсли.

Автомобиль проехал через мрачные врата школы и устремился по её территории. Оказалось, приехало уже много студентов — по тёмному из-за туч двору сновали десятки взбудораженных подростков, и многие уже даже переоделись в школьную форму.

Когда они припарковались, Уэнсдей вылезла из машины первой, критично вдохнув неверморский аромат. Было в нём что-то притягательное. В любое время года в школе пахло осенью, немного гнилью, манящими ароматами смертельных растений и ядов, а также горящими поленьями.

Она оглянулась — и получила очередное подтверждение, что у жизни даже для неё слишком жестокое чувство юмора: первым, кто попался ей на глаза, оказался Ксавье Торп. Парень в спортивной одежде и наушниках, держа идеально ровную осанку и подняв гордо голову, пробегал по тропе у парковки. Его пропитанные потом волосы были стянуты в очередном небрежном пучке, влажное лицо слегка покраснело. И, конечно, даже занятый спортом, он не мог не обратить внимания на неё.

Ксавье остановился, снял наушники и расплылся в проклятой искренней улыбке, которая почти могла заставить Уэнсдей улыбнуться в ответ.

— Я… Я рад тебя видеть, Уэнсдей Аддамс, — он, краснея, подошёл к ней. — О, здравствуйте, мистер и миссис Аддамс. И тебе привет, Пагсли, — поздоровался парень.

По телу прошлось приятное жжение, и стоило признать — куда более, нежели от разряда тока. Чтоб не вытворить какую-то низкую глупость, Уэнсдей прикусила нижнюю губу почти до крови.

— Здравствуй, Ксавье, — её родители улыбнулись.

Уэнсдей не могла сказать ни слова. Хотя ощущала на себе пронзительные взгляды всех — даже Ларча, который остался в автомобиле, — и понимала, что они все ожидают от неё каких-то действий. И Ксавье, конечно же, разочаровался быстрее всех:

— Ладно, я не буду мешать заселению, — он дрогнул уголком губ и почти успел развернуться.

— Говорят, действия могут сказать больше, чем слова, — парень изумлённо вскинул брови.

Уэнсдей знала, что возненавидит себя за это. Но неразумная сила, названная гормонами, взяла бразды правления над её телом вместо разума. И тело, жалкая марионетка, их слушалось.

Один неловкий шаг, за ним второй. И она уже стояла в паре сантиметров от Ксавье, подняв взгляд к его лицу, что, оказалось, находилось весьма далеко над её. Она уже и забыла, насколько человек, из-за которого воскресло чёрное сердечко, высокий. Но с этого ракурса получалось рассмотреть его ещё больше покрасневшее лицо и каждую детальку на нём. От задумчиво-печальных серо-зелёных глаз, в которых если и скрывалась хитрость, то только положительная, до линии острых скул, очерченных впалыми щеками, и до дрожащих в улыбке губ.

Уэнсдей приподнялась на носках максимально, и парень, верно угадав её намерения, склонил к ней голову. Сердце почему-то застучало в голове. Но противиться неизвестной силе не удалось.

Её губы соприкоснулись с его губами на глазах у всей семьи. И сразу Уэнсдей отошла на несколько шагов, на одном дыхании выпалив:

— Пойдёшь со мной на вороний бал?

Парень сглотнул, но его губы растянулись в улыбке шире, чем обычно.

— Конечно, — согласился Ксавье. Кажется, где-то сзади от восторга ахнула мама.

***

Уэнсдей сбежала от семьи и Ксавье в свою комнату. За ней проследовал только Ларч, что нёс её багаж, и Вещь на его плече. Все остальные благоразумно оставили её в покое. И Ларч, как только поставил чемоданы, поспешно удалился. Остался только Вещь. Это наглое создание, раньше носившее имя Кристофера Торпа, позволило себе бросить насмешливый комментарий, но, услышав угрозу скорой мучительной гибели, скрылось где-то в половине комнаты Энид. В той уже царил привычный радужный переполох, но сама соседка отсутствовала где-то. И хорошо.

Она давно не видела подругу, но после того поцелуя на людях… Уэнсдей требовалось одиночество. Долгое. Особый вороний бал, по причине начала учёбы вновь, назначили на завтра.

Не распаковав вещи, она села на свою постель и смотрела в стену, пытаясь разобраться, что происходило в её душе, но ответ так и не пришёл.

Вместо него в комнату с визгами ворвалась Энид, ослепив ярким свитером и юбкой:

— Уэнсди! — завопила она и, явно не терпя возражений, кинулась к ней на кровать и стала душить объятиями.

— Предпочту другой вид смерти… — захрипела Уэнсдей, застыв — подсознание блокировало все попытки выбраться из хватких объятий.

Рывком Энид отстранилась, но вцепилась руками в её плечи и состроила неопределённую, кажется, раздражённую гримасу.

— Никаких разговоров о смерти в этой комнате, ты меня поняла?.. — прошипела подруга, возможно, почти готовая для доходчивости разрезать когтями плоть Уэнсдей на плечах. Но всего секунда — и Энид вновь лучезарно улыбнулась, скользнув к своей половине комнаты. — Лучше посмотри на моё платье на бал, — она достала из шкафа короткое жёлтое недоразумение, сплошь покрытое какими-то мелкими нитками, наслаивающимися друг на друга.

— Никаких разговоров о смерти, значит? — Уэнсдей склонила голову.

Энид возмущённо прижала платье к груди.

— Рекомендуемый цвет этого бала — жёлтый. Тема бала же — открытие школы и, соответственно, открытие путей в солнечное будущее. Хотя я понимаю, что на самом деле это связано с Сольейт, я не тупая.

— У меня тоже есть жёлтый элемент, — бросила Уэнсдей, отвернувшись.

— У тебя?!

— Можешь не верить, — почему-то уголок губы дрогнул.

— Я верю, — Энид присела рядом с ней и одарила лучезарной улыбкой.

А Уэнсдей, не желая показывать подруге своё жёлтое приобретение, вспомнила о том, ради чего жила последние недели. И из-за чего, помимо самокопаний, не желала выходить ни с кем на контакт.

— Передай через Аякса Ксавье вот это, — она подошла к чемоданам и достала самый маленький из них. Маленький, но тяжёлый портфель, обитый чёрной кожей.

— Что в нём?

— Подарок.

Энид надула губы, но больше вопросов задавать не стала.

***

Больше Уэнсдей ни с кем не разговаривала до обеда следующего дня. Даже с Вещью. Впрочем, никто не навязывался. И она могла спокойно думать о том, как одеться на бал. У неё осталось платье с прошлого бала, но она в упор не понимала, как объединить его с жёлтым длинным шарфом, что она не так давно втайне ото всех купила, увидев на витрине какого-то глупого магазина с женской одеждой.

Положение спас огромный чёрный свёрток, который ей принесла Энид. К нитке, удерживающей на месте внутренности посылки, оказался прикреплён свёрнутый трубочкой листок. Любопытно.

— Аякс сказал, что Ксавье сказал, что это тебе, — залепетала Энид, дрожащими руками протягивая ей свёрток. — Думаю, Ксавье твой подарок понравился, — и подруга подмигнула.

Кажется, подругу содержимое интересовало больше, нежели Уэнсдей.

— Можешь сама вскрыть это.

— Правда?! — это был риторический вопрос: Энид, не дожидаясь никакого отклика, разорвала нитку и вскрыла обёртку.

На пол упало нечто чёрное и пышное. Подруга поспешила переложить ткани на кровать, расправив их. По постели растянулось роскошное платье. Узкий верх, широкий вырез на плечах, узкие рукава из полупрозрачных узоров с чёрными розами, пышная многослойная юбка сверху укрыта ими же. А из-под полов вырывалась серая дымка, напоминающая туман.

— Вау! — разразилась восторженным восклицанием Энид.

— Я его сейчас примерю, — эта фраза почти сравнялась по эмоциональности с криками подруги, только если смотреть под другим углом.

Сел подарок Ксавье идеально. Он обтянул тонкий стан, выделил контуры плеч, обнажая их, — хотя это Уэнсдей собиралась скрыть шарфом, — тонкие линии рук смотрелись элегантно под розами, но внимание чужих глаз привлекала бы пышная юбка, что оставляла за собой таинственную дымку.

— Ты выглядишь, как злая и коварная королева из сказки! — пищала сзади подруга, хлопая в ладоши.

— Это был лучший комплимент, что ты мне когда-либо делала, — кивнула Уэнсдей.

— Прочитаешь записку? — оборотень подняла упавший листок и, не пытаясь прочитать его самостоятельно, протянула ей, подмигнув.

«Я в восторге от твоей рукописи, Уэнсдей. Честно. Я уже прочитал половину. И, знаешь, этот твой новый роман отличается от того, что ты рассказывала о предыдущем. Не понимаю, как ты смогла связать в Вайпер умнейшего детектива и настолько наивную в романтике девушку. Честно, романтическая линия — это прелесть. Можешь убить меня за эти слова, но это правда.

Теперь о платье. Я его не купил и даже не украл. Это нарисованное мной же платье, которое я сделал материальным. Будь с ним осторожна. Оно вернётся на бумагу, если я перестану быть сосредоточенным. Если ты наденешь его на бал — надень что-то под низ, так будет безопаснее, хах. В общем, это всё. Надеюсь, тебе понравится.

Встретимся вечером.

С тошнотворной, да, любовью, Ксавье Торп».

Закончив чтение записки, Уэнсдей невольно расплылась в коварном оскале.

— Что там такое?

— Я к Ксавье. Хочу, чтоб он оценил, как на мне сидит это платье, — и она, выхватив из-под подушки жёлтый шарф и прижав его к груди, выскользнула из комнаты, не позволив Энид или Вещи даже отреагировать.

***{?}[все, кто не хочет читать постельные сцены — для вас на этом глава заканчивается]

Борясь с ворохом мыслей в голове, она бежала через застывшие в ожидании празднования коридоры, не встречая на пути ни души. С каждым движением она ускорялась, будто пыталась сбежать из лабиринтов паутины своей души. Уэнсдей в упор не понимала, что и зачем она делает. Подсознание или гормоны диктовали действия, но никак не разум. Но разум соглашался, что всё правильно.

Раз Ксавье Торп воскресил в ней чёрное сердечко, раз она ощущала с ним эту ненормальную связь и идущую вразрез с её естеством тягу — возможно, так и надо. Чувства — нечто странное, из иного измерения, но физическая близость — то, что спокойно объясняли учебники биологии. И это, по крайней мере, необычный опыт. Но никакие учебники биологии не могли объяснить, чего Уэнсдей хотела конкретно Ксавье Торпа.

В мужское общежитие она пробралась без проблем, — через окно в пустой комнате на первом этаже, — а дальше заскользила по лестнице наверх. Уэнсдей прекрасно помнила, где расположена комната Ксавье. Но впервые она направлялась туда открыто…

Поморгав от дрожи по всему телу, она повязала шарф вокруг шеи, невольно пытаясь себя придушить. За глупость и опрометчивость, коей не получалось противиться.

Сделав глубокий вдох, она отпустила края шарфа и резко, так, как будто она какой-то разъярённый маньяк, постучала по двери.

— Аякс, не сейчас! — донеслось по ту сторону двери.

Не в силах что-либо сказать, Уэнсдей вновь постучала, но уже просто настойчиво.

— Какого чёрта… — фыркнул Ксавье, но щёлкнул замок, и дверь открылась. — Уэн… Уэнсдей? — лицо, ещё влажное после душа, приняло шокированный вид. Челюсть упала, а глаза округлились.

Уэнсдей тоже совсем недавно приняла душ, но она, кажется, подловила парня сразу после его приёма, о чём свидетельствовали наспех накинутые спортивные брюки и какая-то голубая футболка, под которой просвечивали контуры сухих, но мышц. Особенно выделялся пресс. Она помнила Ксавье чуточку менее спортивным. Но, похоже, за время их разлуки он довёл своё тело до совершенства — чисто с объективной точки зрения. Высокий, широкоплечий и сбалансированный. Без каких-либо излишеств вроде лишнего веса или перекачанных мышц.

— Я… можно я зайду? — в горле вдруг пересохло.

Парень, окинув её поражённым взглядом, отошёл на несколько шагов, пропуская в комнату. Только она прошла, он поспешно закрыл дверь и нервно прокрутил ключ три раза.

— Ты не пришла говорить о том, что мой тебе подарок — злостное орудие патриархата? — настороженно поинтересовался он, но покрасневшие щёки и смягчившиеся черты лица намекали, что он испытывает какие-то иные эмоции, недоступные для Уэнсдей.

— Нет, — она мотнула головой и бесцеремонно присела на его кровать.

— Почему на тебе жёлтый шарф?.. — его изумлённый взгляд зацепился за единственный яркий аксессуар на её теле.

— Чтоб ты мог меня задушить, — брови парня взлетели вверх, — ну или я тебя. Как хочешь, — за его бровями вверх взлетели уже и веки, неестественно округлив глаза. — Ксавье, я не знаю. Со мной что-то происходит после того дня. И… вот, — больше она ничего не сказала — голос вдруг охрип.

— Я это понял по твоей книге. И после вчерашнего происшествия, — осторожно сказал парень, вернув себе обычное выражение, и присел рядом с ней, скрепив нервно руки в замке.

— Я ощущаю какую-то боль после смерти Сольейт. Она отдала свою жизнь ради меня. Это странно… — Уэнсдей взглянула в лицо Ксавье, залюбовавшись его мимикой. Она оказалась интересной. Даже его ноздри от дыхания раздувались как-то особенно. — Но при этом я ощущаю жар в груди. И ощущаю его из-за тебя, — призналась Уэнсдей, закрыв глаза.

В последнее время она явно зачастила с закрытием глаз.

— Ты становишься более человечной, — хмыкнул парень.

— И я не знаю, что с этой человечностью делать.

Уэнсдей ощутила шершавые подушечки его пальцев на подбородке и не стала открывать глаза. Ей хотелось ему доверять.

— Этой человечностью надо просто наслаждаться, Уэнсдей.

— Не напоминай мне Гидеона.

— И не посмею. Я не мой больной на голову дядя. Я лишь хочу, чтоб ты наслаждалась своими толиками человечности, — его пальцы приподняли её подбородок, полностью открывая беззащитную шею. При желании Ксавье мог бы её убить в любую секунду.

Однако она чувствовала, что он так не поступит.

— Я не знаю, как, — голос стал хриплым и едва слышным.

— Точно так же, как ты наслаждаешься написанием романа и игрой на виолончели, — прошептал парень, обдав её лицо горячим дыханием, от коего дрогнули ноги.

Значит, он наклонился прямо к её лицу. Почему-то от этого хотелось улыбнуться, но она сдерживалась, ожидая дальнейшего развития событий.

— Или так, как наслаждался я, создавая для тебя это платье, — его дыхание стало ещё горячее, опаляя губы.

— Мне нравится это платье, — произнесла она, осознав, что её губы уже едва-едва касаются его.

По телу прошла дрожь.

— Я рад это слышать, — он почти её поцеловал, но она слегка отвела голову. Знала, что стоило ему признаться.

— Я написала последнюю книгу за месяц. Специально для тебя, — больше её дрожь не одолевала: тело застыло, словно окоченело.

— Я тебя тоже люблю, Уэнсдей Аддамс, — и его губы, горячие, как огонь в крематории, накрыли её, с жадностью впиваясь в них, словно вампир в шею, желающий высосать все соки из тела.

Одна рука Ксавье опустилась на её талию, обхватив её почти наполовину. Не зная, как на это реагировать, Уэнсдей зарылась руками в его влажные волосы, притягивая ближе к себе. Парень поддавался, целуя её всё нетерпеливее. Вскоре он стал оттягивать зубами её нижнюю губу, а после, словно желая создать контраст, соскальзывал на верхнюю и осторожно её посасывал. И это ей нравилось.

Она тянула парня всё ближе к себе, постепенно падая. Вскоре макушка и спина коснулись прохладных простыней. Уэнсдей не поёжилась. Наоборот, впервые за их встречу улыбнулась.

Парень тотчас отпал от её губ.

— Кажется, Ксавье Торп потерял контроль над своим творением, — процедила она тихо, с интересом наблюдая за реакцией парня, чьё лицо нависало прямо над её.

— Ты о чём? — он недоумённо улыбнулся, касаясь губами её носа.

— Платье, — простодушно отчеканила Уэнсдей.

Парень, округлив глаза, приподнялся ещё выше и окинул ошарашенным взглядом её тело. Которое отныне скрывало только чёрное кружевное бельё, чулки до колен и весёлый жёлтый шарф на шее и плечах.

— Это был твой план, да? — поинтересовался он, усмехаясь.

Уэнсдей не ответила, продолжая наблюдать за ним. Лежать полуголой под парнем на кровати без желания его за это убить — нечто странное. Она не могла определить, нравится ли ей это или нет. Но между ног становилось заметно теплее, словно кто-то включил там печку.

Осознание, что она никогда раньше не испытывала возбуждения, ударило вместе с новыми поцелуями от Ксавье, который так и не дождался от неё ответа. Но его губы касались не её рта, а щёк, виска и лба. Кожа в тех местах вспыхивала.

— Я ощущаю себя, как в бане… — призналась девушка.

— Это нормально, Уэнсдей, — прошептал он ей и быстро поцеловал в губы. — Не менее нормально, чем получать эстетическое удовольствие от пыток, могу тебя заверить, — добавил он и опустился губами ниже, к шее. — Можно снять с тебя шарф?

— С учётом того, что на данный момент это лишнийатрибут одежды — да, — отозвалась она, но постаралась сама избавиться от шарфа.

Правая рука Ксавье встряла на пути, нагло потянув полосу ткани с другого края. Шарф, вместо того, чтоб освободить шею от оков, стал быстро стягиваться, больно сдавливая трахею и лишая кислорода. Уэнсдей попыталась вдохнуть — но не вышло. От недостатка воздуха она выгнулась в пояснице и попыталась закинуть голову назад. Рефлекторно рука, держащая край шарфа, потянула его ещё ниже, и приток кислорода отрезался совсем. Она закатила глаза, но не пыталась намекнуть Ксавье, что задыхается. Лишь тело начало дрожать, и передавленная трахея от этого всё сужалась и сужалась. А вскоре, когда потолок комнаты стал меркнуть во мгле, ей это понравилось. Мысли исчезли, и на всё стало всё равно.

— Ты же сейчас задохнёшься… — встревоженный голос Ксавье прозвучал где-то вдалеке, но отчётливо.

Ослабленные пальцы отпустили шарф, и губы, жадно впитывающие воздух, растянулись в расслабленном оскале. Воздух, оказалось, пропахший краской и ненавязчивым парфюмом, вновь стал насыщать клетки кислородом и возвращать жизнь в тело. Уэнсдей стало тепло, и это тепло не раздражало.

Сделав жадный вдох, пронзивший тело, как стрела, она закинула голову назад, ощущая, как с саднящей и горячей с пульсирующей артерией шеи слетел шарф, доставивший мгновение назад фейерверк интересных ощущений.

— Ты в порядке? — прошептал встревоженно Ксавье, а она лишь продолжила блаженно улыбаться, закинув голову назад. Сознание опьянило происходящее, и она не ощущала совсем никакого дискомфорта.

С трудом осознавая свои действия, Уэнсдей скользнула руками к напряжённым плечам парня, впившись в них отросшими чёрными ноготками. Ей захотелось разорвать податливую ткань и оставить на плечах кровоточащие царапины. А после, слизав его кровь со своих пальцев, долго возиться с мазями и пластырями, залечивая отметины, что она сама ему оставила. Но Ксавье не позволил исполнить задуманное — он упал на неё торсом, почти всем весом придавив её к кровати. Она громко выдохнула, улыбнувшись боли в рёбрах.

Никогда раньше Уэнсдей не ощущала себя такой маленькой. Кажется, она была вдвое меньше своего партнёра, чей вес на ней чудился исполинским. А тепло чистого тела проникало сквозь его футболку на её живот и частично нагую грудь.

Между сведённых ног становилось всё горячее. Словно страшная перемена климата успешно пыталась растопить льды Арктики. Такая же катастрофа происходила в её теле.

— А ты не всегда ледяная, Уэнсдей Аддамс, — протянул Ксавье с блаженным смешком, и его губы заскользили по её продолжающей пульсировать и саднить шее. Необычный контраст. Лёгкие поцелуи, такие же быстрые, как касание брызг парфюма, приятно жгли шею.

— Да, скоро я раскалюсь и обожгу тебе каждый дюйм кожи так, что она начнёт пузыриться и отслаиваться. А твой член во мне запечётся. Холодная я безопаснее, — прохрипела она, а Ксавье прекратил целовать её шею.

— Такие реплики не способствуют возбуждению, Уэнсдей, — заметил он осторожно и слез с неё.

Он присел рядом, а краснота на лице сменилась бледностью. И в целом его лик показался каким-то осунувшимся, хотя совсем не удивлённым. В серо-зелёных глазах застряло выражение, какое обычно появлялось у людей после ожидаемого разочарования. Но губы как-то подрагивали: непонятно, от смеха или от истерики.

— Возможно, я и стала человечнее и даже купила себе проклятый жёлтый шарф, Ксавье. Но я — есть я.

— Надо было тебя этим шарфом всё-таки придушить, — хмыкнул парень, качая головой.

Кажется, другие люди в подобных случаях просят прощения за вольности речи, но Уэнсдей не могла произнести пресловутое «прости» — да и за что? За предупреждение? Она никогда не имела сексуального опыта, а её тело могло устроить всякие фокусы. Она просто проявила заботу.

Уэнсдей молчала, просто наблюдая за движениями парня. Тот сидел и покусывал губы, наверное, ожидая, что она ему что-то скажет. Его грудная клетка быстро вздымалась от рваного дыхания.

— Я не понимаю тебя. Ты всё-таки ко мне что-то испытываешь или пришла сюда просто за сексом? — спросил Ксавье и отвернулся, ссутулившись.

— Я не знаю, — и в голос вновь вернулась хрипота, к которой боль в шее не имела отношения.

— Понятно, — безрадостно хохотнул парень и соскочил с кровати.

Уэнсдей присела, наблюдая за ним.

Ксавье нырнул в один из ящиков, что-то нервно выискивая. Когда он вынырнул, прямиком в Уэнсдей устремилась чёрная маленькая упаковка. Она поймала её одной рукой.

— Презерватив, — заключила она, прокручивая обёртку между пальцев. — Предусмотрительно, — презерватив упал на кровать, когда Уэнсдей подняла глаза на Ксавье.

Парень стоял напротив с явно опечаленным лицом. И это вдруг отозвалось колющей болью в груди Уэнсдей, там, где проросло чёрное сердечко. Ей хотелось, чтоб этот человек улыбался. И чтоб он не думал, что ей от него нужен только сексуальный опыт. Она разумом действительно не знала, что ей ещё от него надо, особенно в долгосрочной перспективе. Но чёрное сердечко билось по нему, и билось уже давно.

Она вскочила с кровати и, ногами стянув с себя обувь, босая подошла к Ксавье, пытаясь заставить себя сказать несколько заветных для её партнёра слов.

— Я… я не знаю, что мне от тебя надо, но не только секс. Мне просто нужен ты. Это абсурдно, но… — поняв, что больше ничего из себя не выдавит, она прикусила губу до крови. Горячая капля покатилась по подбородку.

Она медленно набрала алую жидкость себе на палец и, понимая, что говорить всё ещё неспособна, коснулась своей груди в том месте, где приблизительно располагалось сердце. Там она быстрым штрихом кровью нарисовала сердечко.

Ксавье вдруг содрогнулся от смеха, качая головой. Кажется, она снова сделала что-то не так в его понимании.

— Просто прими меня такой, какая я есть, — выдавила она из себя.

— Я уже, Уэнсдей Аддамс, — и Ксавье просто расплылся в улыбке, больше не смеясь.

Она вновь сократила дистанцию между ними, попробовав дотянуться губами до губ парня. Но он ей помог — наклонившись, подхватил её за колени и поднял на руки. Оказалось, целоваться, когда голова на одной высоте с его — весьма практично.

Её губы скользнули вбок, опалив поцелуем его щёку. Затем — ещё дальше. Убрав рукой его волосы куда-то назад, Уэнсдей цокнула зубами по мочке его уха — и парень содрогнулся от этого. После повторного укуса — зарычал и отпустил её. Она упала, широко раскинув ноги, а руками вжимаясь в затылок и шею парня, утянув его за собой. Спина вновь коснулась холодных простыней, контрастных на фоне вновь ставшего горячим тела Ксавье.

От близости отвердевшего паха парня Уэнсдей поняла, что между ног всё стало ещё горячее. А ещё влажно.

Руки, двигаемые инстинктами, скользнули к краям футболки парня, безуспешно пытаясь её с него снять.

— Я сам, — прервал её Ксавье, присел и быстро отправил кофту прочь.

— У тебя гармоничное тело, — заметила Уэнсдей, разглядывая обнажённый торс.

— А у тебя — прекрасное, — он улыбнулся, прежде чем упал лицом прямиком ей в грудь. По телу прошла дрожь, напрягая каждую мышцу. — Правда, эта чёрная штучка лишняя, — он усмехнулся и завёл руки ей под спину.

Но не справился с застёжкой.

— Я сама, — и одним простым движением бюстгальтер расстегнулся и улетел прочь.

— И как в этом мире родилось что-то настолько эстетически прекрасное? — спросил с придыханием Ксавье и стал припадать губами к её груди, жадно посасывая кожу, слизав всю кровь с груди и скользя всё ниже.

Уэнсдей просто обнимала его. Не давила на приятную кожу плеч, не пыталась её разрезать ногтями… руки спокойно лежали на нём, поглаживая и иногда вне своей воли сжимаясь от дрожи.

Но вскоре обнимать его стало невозможно: губы партнёра спускались всё ниже, оставляя за собой дорожки полыхающих буйным огнём участков кожи. Но когда резинка белья опустилась, обнажив выпирающее бедро, Уэнсдей содрогнулась и поймала парня за затылок.

— Давай без этого, — у неё и так проклятая человеческая плоть уже изнывала.

— Как хочешь, — он присел, выставив руки в примирительном жесте.

Она тоже присела и поспешила присосаться губами к его шее, прямо как тогда, во сне. Ксавье восторженно замычал.

Стараясь продлить ему удовольствие подольше, она не отстранялась от пылающей кожи и от неожиданности отпрянула, ощутив его руку у себя под бельём.

— Могу убрать, — тут же выпалил он.

— Не надо, — Уэнсдей положила голову ему на плечо, крепко обняла его и прикусила губу, когда один палец вошёл в неё.

Она знала, что другие девушки и парни стонут. Но ей не хотелось… можно ведь просто молчать… но зубы давили на плоть всё сильнее, прокусив новую ранку. И всё же она молчала.

Даже когда проник второй палец и всё вспыхивало, как канистры с бензином. Но молчать стало невыносимо… и она вцепилась зубами в кожу Ксавье, пытаясь совладать с собой.

— Ты можешь не сдерживаться, — хохотнул парень.

И она послушалась: отпустив его прокусанное до крови плечо, издала сдавленный стон. Унизительный звук… и Ксавье, словно подтверждая это, толкнул её обратно на простыни, вынул руку и рывками стянул с неё трусы.

Уэнсдей закрыла глаза. Она никогда не думала, что тело способно так приятно гореть…

Где-то, казалось, вдалеке разорвалась упаковка от презерватива.

— У тебя уже бывал секс раньше? — спросила она тихо.

— Да, — кивнул Ксавье. — Три раза с Бьянкой, если это важная для тебя информация.

Что ж, он хотя бы честный.

Уэнсдей содрогнулась, когда он в неё вошёл. Мышцы, словно их ужалили, сократились по всему телу, и она против воли прижалась к груди Ксавье, тихо вскрикнув. Но ей сразу понравилось это ощущение. Всё-таки другие люди его ценили не просто так. Низ живота приятно разрывало на части, и хотелось, чтоб это не прекращалось.

— Тебе не больно?

— Не задавай глупых вопросов, — ответила она, с недовольством отметив, что каждое слово выходило протяжным и тихим от стонов.

— Понял, — и он, издав хриплый стон, продолжил начатое, прижимаясь своим раскалённым телом к её.

Когда он её стал целовать, она отвечала, желая заглушить этим постыдные звуки, что нагло рвались из горла. Хотя Ксавье, кажется, наоборот, нравились эти звуки. И он сам не гнушался их издавать.

— Я всё, — вдруг сказал парень и отстранился, когда мышцы по всему телу от перенапряжения уже болели.

— Ты кончил?

— Я тебе поражаюсь, Уэнсдей Аддамс, — засмеялся он, обессиленно сползая с кровати.

— Я прямолинейная, — ответила Уэнсдей, с интересом касаясь живота, который болел.

— Тогда и я буду, — хмыкнул Ксавье где-то снизу. — Я не успокоюсь, пока не доведу саму Уэнсдей Аддамс до оргазма.

Она нахмурилась и не стала отвечать: лишь вскочила с кровати, замотавшись в простынь, и рванула в ванную комнату.

Комментарий к Глава 42: Возвращение в Невермор

Фуууух, я это нечто написала. Больше мне добавить нечего, да)

*Ладно, есть что… спасибо за 550 лайков)))

========== Глава 43: Перед балом ==========

Комментарий к Глава 43: Перед балом

Я долго думала, делать ли огромную главу про Вороний бал или несколько маленьких, ну и остановилась на варианте с маленькими главами, чтоб не томить вас ожиданием) Но, предупреждение, по этой причине в этой главе ничего нет, кроме самокопаний, пары комичных моментов и прочих мелочей.

Впервые в жизни тело дрожало, обдаваемое ледяными струями, беспощадно смывающими с кожи защитный покров тёплого пота. Боль терзала, но не доставляла никакой радости: казалось, плоть могла в любое мгновение устремиться вслед за холодной водой, медленно и мучительно отслаиваясь от костей. И всё же Уэнсдей стойко выдерживала натиск обжигающего {?}[прошу не отмечать это как ошибку в ПБ, холод тоже может обжигать] потока.

Не проворачивая ручку, чтоб уменьшить напор или изменить температуру на более комфортную, Уэнсдей медленно сползла спиной по влажному кафелю и присела, подставляя лицо прямо под хладные{?}[тоже не ошибка] иглы, кои врезались даже в глаза. Но она упрямо не позволяла себе сомкнуть век, созерцая, как полупрозрачная пелена, будто какая-нибудь мигательная перепонка {?}[из википедии: прозрачное или полупрозрачное третье веко, существующее у некоторых животных, которое позволяет защищать глаз или увлажнять его без потери видимости. Некоторые рептилии, птицы и акулы имеют полноценную мигательную перепонку.] застилает беззащитную поверхность глаз.

Весь спектр неприятных ощущений отвлекал её от тянущей боли в животе, напоминающей ту, что её сопровождала раз в месяц до тех времён, пока по вмешательству Тайлера у неё не пропали бесследно менструации.

Невольно она коснулась живота. Какие-то девушки кричали об адских муках во время и после первого раза, а другие распинались об ощущении бабочек в животе, а у Уэнсдей там какие-то когтистые упыри царапали матку изнутри и сворачивали маточные трубы. В остальном — ничего необычного. Во влагалище — ни боли, ни странных новых ощущений.

Представляя на своём месте Вайпер, Уэнсдей подумала, что если бы описывала её ощущения, то там прослеживалась бы положительная, в общепринятом значении, динамика, и её эмоциональный фон можно было бы описать одним словом: радость.

Несмотря на боль в животе и ворох мыслей о другом, она не жалела, что решилась на секс с Ксавье. Чёрное сердечко и вовсе стучало так громко и безудержно, что только стук струй холодной воды и мог заглушить его полный радости припадок.

Но его счастье не могло завладеть всею душой: странное чувство упиралось в жёлтую ленту в паутине души. И хотя эта лента пыталась сообщать, что она только за эти эмоции, Уэнсдей мгновенно вспоминала о Сольейт. И о другом человеке, который также мог ассоциироваться с жёлтым. Юджин Оттингер. Мальчишка, который своей смертью смог вызвать в ней ту волну боли, что довела её до истерики. Уэнсдей старалась не вспоминать о том позорном происшествии, но и отрицать факт, что оно случилось, не могла.

Два самых ярких человека в её жизни погибли. Несчастного Юджина и вовсе убили так же просто, как пешку, от которой шахматист не брезгует избавиться. А Сольейт Уэнсдей до последнего считала подозрительной личностью. А эта девочка отдала свою жизнь ради неё.

Аддамс больше не ненавидела жёлтый цвет, считала его даже хорошо сочетающимся с чёрным, но всё-таки это яркое недоразумение тянуло за собой полосу смертей. Смертей тех, кто заслуживал жизни.

Пока Гидеон Ришар просто сидел в тюрьме, а Патрисия Торп и вовсе разгуливала где-то по планете Земля. Что ж, Гидеон хотя бы носил жёлтый браслет своей секты. Нашлось у жёлтого цвета и что-то хорошее.

— Эй, ты там в порядке? — Ксавье постучал в дверь и, кажется, открыл её.

Но Уэнсдей не видела: душевую кабину отгораживала задёрнутая штора.

— Я думаю о бренности и бессмысленности нашего бытия и пытаюсь прийти к умозаключению, что из себя представляет жёлтый цвет. А ещё пытаю себя холодной водой. Странно, но мне это не нравится, — отчеканила она медленно.

— Ясно, всё в порядке, — хохотнул Ксавье. — Но всё же советую тебе вылезать, а то мы так на бал не успеем.

— А нам туда надо?

— Ты так и не станцевала со мной вальс. Ну или хоть что-то, — намекнул парень, и дверь закрылась.

Несколько минут Уэнсдей продолжала подставлять тело ледяному потоку, но вскоре встала и быстро закрутила ручку. На голову опало ещё несколько капель, прежде чем она вышла из душа.

В ванной Ксавье висело несколько полотенец. Сомневаясь, что он против, — а если против, её эта мелочь не волновала, — Уэнсдей завернулась в самое тёмное из них, безжалостно отжала влагу с волос и вышла в комнату.

Парень, уже одетый в чёрно-жёлтый костюм, сидел на кровати, скользя суженными зрачками по листу, исписанному печатным текстом. По фактуре бумаги Уэнсдей отличила свою рукопись. А маленькая клякса на уголке листа сообщала, что он читал ровно центральную страницу её романа.

— Ты читаешь мою книгу, — сказала она, и парень оторвал взгляд от листа. Его зрачки тотчас расширились, а на щеках появились ямочки.

— А сама Уэнсдей Аддамс стоит в моей комнате, в одном полотенце, с распущенными волосами и без макияжа. А до этого сама Уэнсдей Аддамс переспала со мной. Но при этом я всё ещё не дочитал её подарок мне. Некрасиво получается, — продолжая улыбаться, он аккуратно отложил лист на тумбочку.

За бережное отношение к её творению Уэнсдей почти захотела снова слиться с Ксавье в поцелуе.

— Ты читаешь достаточно быстро, что похвально. Я думала, ты читаешь не быстрее среднестатистического человека.

Он хохотнул, улыбаясь ещё шире.

— Ты можешь снова создать платье? — спросила резко Уэнсдей: не видела смысла продолжать диалог об её книге, пока та не дочитана.

— Я уже, — он кивнул на другую половину комнаты: там, на пустой кровати, где отсутствовало даже постельное бельё, лежал роскошный чёрный наряд.

Произнести «спасибо» не удалось, но она кивнула.

— Мне надо привести себя в порядок. Одолжи мне каких-то вещей, чтоб я добралась до своей комнаты. Непрактично бежать с мокрой головой в платье, которое может исчезнуть в любую секунду.

Ксавье поднялся с кровати и покачал головой.

— Может, ты уже обсохнешь тут, а потом в платье дойдёшь до своей комнаты?

— Я это не надену, — Уэнсдей демонстративно подняла с пола своё бельё. — Я не ношу грязные вещи.

— Ты можешь залезть рукой в труп, но свои же ношеные трусы ты не наденешь? Интересно, — Ксавье, кажется, попытался говорить так же холодно, как она, но не выдержал и засмеялся.

— Именно, — смысла это отрицать не было.

Продолжая смеяться, Ксавье подошёл к шкафу и достал оттуда какое-то своё чёрное худи и спортивные тёмно-серые шорты.

— Так подойдёт? — поинтересовался парень, аккуратно положив одежду на кровать. — Всё чистое и неношеное.

— Да, — Уэнсдей кивнула и сняла с себя полотенце.

Тотчас на её голое тело упало два округлившихся, но, кажется, чересчур довольных глаза.

— Ты теперь так будешь делать постоянно? — спросил он неловко, однако взгляда не отвёл.

— Я занималась с тобой сексом и не вижу смысла прятать от тебя своё тело, которое ты уже видел, — откликнулась невозмутимо она, надевая на себя толстовку Ксавье.

Она висела на ней мешком и опускалась едва ли не до колен, а плечи спадали. Уэнсдей не любила одежду не по размеру, ей это казалось неопрятным. Но почему-то в одежде этого парня ей было удобно.

Следом она натянула шорты, и верёвки на них пришлось затянуть максимально. И всё равно они держались неуверенно на её выпирающих бёдрах. И ей было на это всё равно. Одежда Ксавье — до отвращения удобная.

— Ну, я пошла, — она взяла платье в охапку и приблизилась к окну, не собираясь передвигаться в таком виде по мужскому общежитию.

— Ты уверена? — спросил неуверенно парень сзади, пока она отпирала створку окна.

— Да, — она подняла раму и обернулась к парню.

— Когда будешь готова, напиши мне, хорошо? Я тебя встречу.

— Я подумаю.

— Ну… можно тебя хоть на прощанье поцеловать? — он приблизился к ней почти вплотную.

— Да, — и он тотчас притянул её к себе, быстро поцеловав в губы.

Не позволив ему ничего больше, Уэнсдей выскользнула в окно.

***

По дороге ей никто не встретился, а в комнате Энид не оказалось. Всё прошло бы куда успешнее, если бы из-под её кровати не вылез Вещь. И проклятый придаток не мог проигнорировать её внешний вид и не озвучить свои соответствующие действительности предположения. Оттого Уэнсдей едва сдержалась, чтоб не сломать ему какой-нибудь палец.

— Ничего не произошло, — сказала она, заходя на половину комнаты Энид — у яркой подружки, конечно же, где-то завалялся фен.

— Ты в его одежде. С мокрой головой, — застучал пальцами сильно разговорчивый немой друг.

— Не лезь не в своё дело.

— Почему мне кажется, что у тебя было что-то горяченькое с Ксавье?

— «Горяченькое»? — она нахмурилась больше обычного. — От Энид таких фразочек набрался? И нет, ничего не было.

— Было-было, — протянул насмешливо придаток.

Уэнсдей тогда как раз подняла из обилия барахла подруги фен.

— Заткнись. Иначе я заполню раковину водой, включу фен, кину его в воду, а тебя за ним. Понял, Кристофер Торп?

Вещь дрогнул.

— Не называй меня так.

— Буду молчать в обмен на твоё молчание, — холодно заключила она и ушла сушить волосы в ванной.

Комментарий к Глава 43: Перед балом

Так-с, я не знаю, когда выйдет следующая часть, так что если кто-то хочет скоротать время стеклом в три страницы — милости прошу: https://ficbook.net/readfic/13048519

========== Глава 44: Вороний бал ==========

Комментарий к Глава 44: Вороний бал

Много-много-много гета, да)

Постельных сцен в этой главе нет, но есть моменты, которые как бы ходят по лезвию ножа. Надеюсь, они вам понравятся)

Смеркалось, когда Уэнсдей сочла, что готова. Волосы лежали в сложной высокой причёске, вокруг прорезей глаз — мрачные, как туманная ночь, тени с едва заметным кровавым отливом, а густые подводка и тушь полностью поглощали свет. Кожа же, напротив, выбелена до мертвецки-сероватого оттенка. Одного не хватало — жёлтого шарфа. Покидая в спешке комнату Ксавье, она совсем забыла про это яркое недоразумение из обычного магазина с женской одеждой. Может, так остатки здравого рассудка пытались сберечь её от появления на людях в настолько нелепом, слишком очеловеченном облике. А ей не хотелось, чтоб она вдруг стала обычной. Это был бы проигрыш самой себе. Нечто похуже, чем вдруг проснуться в теле Энид Синклер и быть вынужденной ежедневно носить вызывающие внутриглазные кровотечения наряды и пищать при виде обложек с бойз-бэндами.

Откуда-то из тёмного закоулка комнаты издал противный писк телефон.

— Это ты включил звук? — хмуро поинтересовалась она у Вещи.

Бесстыдный врун стал клясться, что он ни при чём. Этим он и выдал свою ложь — его пальцы дрожали от переизбытка эмоций и вызванной ими экспрессии. Но вечер для него выдался удачный — Уэнсдей сильно размягчилась и её почему-то волновал этот треклятый бал, оттого отсутствовало желание мучить конечность за своевольные выходки.

— Принеси мне этот прибор для стремительной и необратимой деградации, — приказала Уэнсдей, проверяя, как сидит на ней частично иллюзорное платье.

Лихой придаток рванул по полу куда-то вдаль и вернулся уже с зажатым меж пальцев телефоном. Она забрала у него это блюдо, разрушающее мозг, и вперила хмурый взгляд на сообщение от Ксавье. «Ты ничё не пишешь, так что… я 30 минут буду ждать тебя у Офелии-Холла. Надеюсь, ты не станешь убегать через окно, хах{?}[я пишу тут «хах» как альтернативу английскому lol]». Поколебавшись несколько минут в раздумьях, какой ответ будет выглядеть самым уместным, Уэнсдей медленно стала нажимать на экран, кое-как попадая по этим крохотным буковкам. «Сочту этот жест исключительно за вежливость, а не за попытку указать на навязанный патриархальным менталитетом мой якобы слабый пол и твой якобы сильный. Спущусь я через пару минут», — перечитав несколько раз и убедившись в отсутствии ошибок, она отослала парню это сообщение.

— Вещь, убери это куда-то подальше. А я пошла, — она уже почти вышла из комнаты, но вдруг осеклась. — И чтоб ты не скончался от тоски… проследи за Энид. И за её горгоной. За Ксавье же я сама присмотрю, — убедившись, что больше указаний нет, Уэнсдей толкнула дверь и вышла.

Прошлый бал завершился дождём из красной краски. То было сплошным разочарованием — Уэнсдей всё ещё помнила химический вкус на языке, вместо ожидаемых нот свиной крови. Но ей не хотелось, чтоб предстоящий бал снова завершился каким-то происшествием. Разве только фонтанами животной крови, но на такую благодать рассчитывать не стоило. Бал может оборвать либо очередное унылое происшествие, либо уже какой-то кошмар. На свободе оставалась помешанная Патрисия Торп, и объявиться она могла в любой момент.

Поэтому к скрытым юбкой чулкам Уэнсдей примотала обилие ножей разного назначения. А в туфлях скрывалось по одной пилочке. Не помешают.

***

Скользя взглядом по многочисленным студентам в жёлтом и не находя среди них до ужаса красивого маленького человечка в чёрном, Ксавье всё больше нервничал от нетерпения и угрозы скорого разочарования. А когда пришло СМС с ответом, ему показалось, что Уэнсдей как раз и увидела в его действиях патриархальные замашки и вовсе к нему не спустится.

Пальцы нервно сжимали жёлтый шарф, который девушка забыла или намеренно оставила с другими вещами у него в комнате. И это был единственный атрибут гардероба, с которым Ксавье знал, что делать. Как поступить с её бельём, он не имел ни малейшего понятия. Но отнести его в прачечную в мужском общежитии он явно не мог. Но мог забросить как-нибудь среди ночи в прачечную Офелии-Холла.

Сильнее сжав шарф, Ксавье откинул голову назад, пытаясь так выбросить оттуда тревогу и заменить её прелестными воспоминаниями о недавних событиях. О поцелуе перед всем семейством Аддамсов и о незабываемом опыте в его комнате. Во время которого успел испытать все существующие в мире эмоции, вплоть до отчаяния, когда пришёл к выводу, — к счастью, неверному, — что Уэнсдей от него нужен лишь опыт в виде секса и для неё между ними не существует никакой больше связи, кроме экстрасенсорной. А потом, кажется, в ней вновь пробудился человек, и она оборвала его мысленные муки.

— Я… я не знаю, что мне от тебя надо, но не только секс. Мне просто нужен ты. Это абсурдно, но… — он запомнил её эти слова вовек. И в деталях запечатлел, как она прикусила губу до крови, медленно собрав эту жидкость на свой соблазнительный маленький пальчик. А после сделала то, чего он и представить себе не мог: коснулась своей груди в том месте, где располагалось сердце. Там она быстрым штрихом кровью нарисовала сердечко.

И хотя он засмеялся, увидев это странное признание в каких-то, но чувствах, тогда все его тревоги отступили. Ему стало по-настоящему хорошо с Уэнсдей Аддамс. Не потому, что ему хотелось, чтоб было хорошо, и не потому, что он был привязан к ней, как собака. Тогда он ощутил комфорт, находясь в обществе этой странной для всех девочки.

И, возможно, ныне он нервничал оттого, что боялся вновь утратить чувство комфорта. Его пугала даже мимолётная мысль, что Уэнсдей может счесть их связь за ошибку и столкнёт его обратно в буйные воды непонимания, страха и догадок, где он будет лишь исступлённо хвататься за кроваво-красную нить его безответной и болезненной любви к этой девушке, не обращая внимания, что эта нить ведёт не на спасительный берег, а на самое дно.

— Если ты продолжишь стоять с закинутой назад головой, мне придётся прийти к выводу, что ты наркоман, — услышал он снизу острый, как нож, голосок.

Не сдержав улыбку, — Уэнсдей всё-таки пришла, — он склонился к ней, и его взгляд не мог найти, за что зацепиться: девушка выглядела чересчур пугающе роскошно.

Но как бы ныне она прекрасно ни выглядела с кожей, выбеленной на всех открытых участках до цвета молочных туч, сложной высокой причёской и одетая в его магическое платье, которое подчёркивало её тонкую талию, руки и элегантные плечи, Ксавье понял, что с её естественной красотой ничто сравниться не могло. И пускай на её коже под одеждой остались шрамы, которые Ксавье не мог не заметить, они только ещё больше украшали её тело, напоминая о том, насколько она сильная.

— Не смей ничего говорить про то, как я выгляжу, — процедила Уэнсдей.

— Договорились, — он не сдержал смешок.

— Ты взял шарф, — отметила она несколько секунд спустя.

— Я посчитал, что ты его забыла, — он улыбнулся. — Мне его выбросить, или я могу надеть его на тебя?

— Можешь надеть, — удивительно, но она ответила сразу, не колеблясь. Хотя её глаза стали ещё темнее, чем были мгновение назад.

Осторожно расправив длинную жёлтую ткань, он зажал его края меж пальцев и перекинул центр ей за голову, думая, как бы ей красиво повязать этот шарф, такой чужой, но не лишний на фоне её монохромного стана.

Но в голове, вместо интересных узлов, — картины из прошлого, когда он хотел освободить её шею от лишнего в тот момент атрибута и потянул его за край, но не заметил, что Уэнсдей схватила противоположный. Она чуть не задохнулась, а её шея после посинела. Хотя больше синева не виднелась, скрытая слоем косметики. Но самым странным являлось то, что Уэнсдей, кажется, понравилось.

Сглотнув, Ксавье не удержался, переложив край шарфа из левой руки в правую и наоборот, — так, что ткань шла крест-накрест. Уэнсдей никак не комментировала его действия, просто наблюдала исподлобья, не моргая.

Он оглянулся — прохожих в округе больше почти не было, лишь иногда мелькали чьи-то пёстрые наряды, но никто не оборачивался на их странную пару. Кивнув самому себе, Ксавье стал наматывать ткань себе на руки, стремительно укорачивая длину. Вскоре Уэнсдей сдавило шею, так, что вокруг выступили пережатые сосуды; девушка подступила на шаг ближе к нему, когда даже широко открытый рот не позволял ей вдохнуть. Возможно, в глазах другой девушки выступил бы страх, но не у неё: во вдруг широко распахнувшихся глазах отражалось скорее нечто на грани с наслаждением. И, кажется, Уэнсдей Аддамс ему доверяла.

Ксавье продолжал наматывать шарф на руки — до тех пор, пока Уэнсдей не подступила к нему вплотную. Он перестал затягивать удавку на её шее лишь тогда, когда её неровно вздымающаяся грудь не стала касаться его.

— Ты об этом пожалеешь, — отметила она без злобы, слегка дрожащим голосом, когда он чуть расслабил шарф, позволив ей вновь спокойно дышать.

— Разве? — Ксавье не сдержал улыбку, резко отпустив ткань и поспешив перевести руки на её тонкую, как тростинка, талию. — Ты сама мне говорила, этот шарф для того, чтоб я тебя задушил, — он скользнул одной ладонью чуть выше, подхватив её между лопаток.

— Также я сказала — чтоб я могла тебя задушить, — Уэнсдей подняла к нему какой-то странный взор.

— Об этом мы подумаем потом, — он выдавил из себя самую нахальную из всех улыбок, на которые только был способен, а после накрыл её губы своими.

Уэнсдей Аддамс с каждым разом целовалась всё лучше и лучше. И это сводило с ума. Заставляло мышцы напрягаться, а тело ощущать жар даже на холоде. А также наслаждаться её обществом, которое становилось всё комфортнее и комфортнее.

Не зная, стоит ли это того, он решился скользнуть языком между её мягких губ.

Но не успел.

— Офигеть… — донёсся сзади шокированный голос Аякса.

— Они действительно целуются! — его сопроводили визги Энид. — Сердце Уэнсдей растаяло!

Ксавье отлетел от девушки, как ужаленный, хотя и понимал, что уже поздно. Их всё равно уже увидели.

***

— Так вы встречаетесь, да? — оборотень назойливо носилась вокруг Уэнсдей и вскоре стала рябить в глазах: короткие бесчисленные верёвки на её платье развивались во все стороны, ослепляя изобилием желтизны. Одно удивляло: оказалось, подруга к жёлтому платью приобрела чёрный длинный парик, хоть и с парой разноцветных ярких прядей. Видеть её такой — до недоумения непривычно.

Уэнсдей игнорировала все её вопросы. Ей не хотелось обсуждать ни с кем, что за отношения у неё выстроились с Ксавье. Даже, или тем более, с Энид.

— Ксавье, ну хоть ты ответь! — подруга метнулась к заметно побледневшему парню.

Для надёжности Уэнсдей одарила его убийственным взором. Чтоб не разболтал чего-то лишнего. От странных художников ожидать можно чего угодно.

— Это был просто поцелуй, — отозвался он, опустив взгляд в пол. — Ничего больше.

Энид надула губы, явно не поверив, но отстала. Она и Аякс продолжили путь с ними в молчании. Впрочем, вскоре его нарушила громыхающая мелодия из зала, где всё торжество и организовали.

Все отвлеклись на музыку, и Уэнсдей поспешила перевязать жёлтый шарф, незаметно несколько раз коснувшись по-приятному саднящей шеи. Ксавье удушал её так, что мог и до обморока довести, но умудрялся балансировать на тонкой грани приятного издевательства и попытки убийства. И это сильно отзывалось в чёрном сердечке.

— Уэнсдей. Держи. Я так тебе и не отдала, — Энид вдруг влетела ей в плечо и положила что-то холодное в ладонь, прежде чем устремилась вперёд.

Почти улыбнувшись, Уэнсдей остановилась и надела свой магический кулон, надёжно скрыв его под шарфом и платьем. Приятно, что подруга не потеряла и не забыла о нём. Хотя, вероятно, отдав его, Энид навсегда лишила себя возможности разговаривать с духом Уэнсдей.

Но она всё равно больше ни разу не обернулась призраком. Возможно, такая удача больше и не представится никогда. Или её душа и вправду насовсем умерла в тот момент, когда её убил Гидеон. А Вещь и Сольейт лишь заставили её мозг работать. Это могло объяснить странности в поведении.

— Мисс Синклер, мистер Петрополус. Добро пожаловать, — на входе в зал стоял отец Ксавье. Что-то в Винсенте Торпе сильно переменилось за последнее время, но у Уэнсдей не нашлось времени искать конкретные элементы, претерпевшие изменения.

— Здравстуйте, мистер Торп. Спасибо, — и друзья юркнули в преяркое помещение.

Уэнсдей всерьёз задумалась о варианте украсть у какого-то вампира тёмные очки. Глаза уже начинали болеть, а она ещё даже не зашла в этот земной ад.

— Ты возьмёшь меня за руку? — шепнул над её ухом Ксавье.

— Нет.

— Договорились, — он кивнул.

— О, мисс Аддамс и юный мистер Торп. Не ожидал, — уголок губы Винсента дрогнул, и он гостеприимно отошёл в сторону. — И всё-таки я рад, — поднялся и противоположный уголок губы.

— Я не сомневалась, — Уэнсдей взглянула на него с вызовом, пытаясь понять, что ныне у этого мужчины на уме. — Уже воображаете себе мою фееричную с Ксавье свадьбу? Предупреждаю: все стулья на этой свадьбе должны быть электрическими. А в качестве закусок — живые ядовитые змеи. Думаю, вы меня поняли, — и она, не дожидаясь Ксавье, юркнула в сущий кошмар стоящего вокруг веселья.

***

— Уэнсдей этого не показывает, но я знаю, что она счастлива! — кричала Энид, пытаясь сделать так, чтоб Аякс её услышал. Музыка громыхала до закладывания ушей.

— Ты бы поменьше о ней думала! — расслышала она слова своего парня.

— Не могу! — она широко улыбнулась, взяв парня за руки и утянув его в безбашенный танец.

С целой ногой, конечно, жизнь стала краше. Даже шрама не осталось. И Энид могла спокойно отрываться на балу. Это было единственное, за что она ощущала слабую благодарность Патрисии Торп. За возможность снова жить без ограничений.

Отдавшись музыке, девочка вскоре забыла обо всём на свете, кроме своего партнёра, коему не давала ни минуты передышки. Только ради быстрого поцелуя могла притормозить, а после уйти в пляс с новой силой.

— Как я тебя люблю, Аякс! — закричала она, прыгнув ему на руки. Ей показалось, что мелодия настаивала на этом движении и на этих словах. Всё-таки во время прошлого бала она и начала свои долгожданные и желанные отношения с ним.

— И я тебя! — улыбнулся возлюбленный, не став её опускать на пол. Поудобнее подхватил под коленями и радостно закружился в такт мелодии.

Но вдруг чуткий взор Энид заметил в толпе личность, которую последнее время на дух не переносил. Йоко Танака, хоть и не отрывалась со всеми, а стояла в отдалении, понурив плечи, всё же присутствовала на празднике. Мало того, что предательницу не посадили в тюрьму, так ещё и в школу обратно приняли!

Энид вспыхнула от негодования. А вороний бал оказался неисправимо испорчен.

***

Уэнсдей целый час сидела на месте, иногда кидая своему партнёру неопределённые взгляды, когда позволяла себе открыть глаза и доставить им невыносимую боль яркими цветами вокруг. Возможно, она бы даже попробовала с Ксавье говорить, но музыка громыхала так, что Уэнсдей и собственных мыслей не слышала. Поэтому она просто сидела. Пару раз проскользнула мысль рискнуть и выйти на танцпол, но все мелодии казались ей неподходящими. Слишком мягкие и нелепые. Под такое танцевать — вовек заклеймить в своих воспоминаниях этот день, как самый тупой в её жизни.

А после весёлая попса заменилась какой-то неторопливой меланхолией. Все парочки на балу соединились в объятиях и стали медленно переступать с ноги на ногу. Уэнсдей лишь окинула их быстрым взглядом, прежде чем вновь сомкнула веки, не в силах дальше наблюдать за десятками жёлтых костюмов.

— Я всё ещё хочу с тобой потанцевать, Уэнсдей. Всего один танец. Пожалуйста, — она услышала голос Ксавье над своим ухом и удивилась: и как он смог незамеченным пробраться ей за спину?

— С чего ты решил, что я соглашусь?

— Я же просто предлагаю, — он хохотнул. — Ну или могу попросить чуточку настойчивее, — она против воли дрогнула, когда его тёплые пальцы скользнули ей под шарф, лучше всяких слов сообщая, что парень имел в виду.

— Ты начинаешь сильно наглеть, Ксавье.

— Если ты против, я сейчас же перестану, — и он в подтверждение убрал руки.

— Я не против, — слова вылетели сами по себе. Как же безалаберно с её стороны. — Ладно. Один танец. Не больше, — она безжалостно схватила парня за локоть и потащила к центру зала.

Ей абсолютно не хотелось танцевать. Особенно под какую-то меланхоличную современную музыку. Но, возможно, иногда стоило поступаться собственными желаниями и интересами. Особенно, если это заставляло треклятого Ксавье Торпа улыбаться.

Он обнял её, прижимая к себе. Она же предпочла просто держать свои руки по швам и медленно колебаться в такт мелодии. Если бы играла классическая музыка, она бы согласилась даже станцевать вальс с Ксавье. Она не любила этот танец, но исполнять его под современную электронную музычку — перебор.

— Ты не хочешь положить на меня руки в ответ?

— Могу твои тебе отрезать, чтоб никакого «в ответ» быть не могло, — произнесла Уэнсдей, упираясь правой щекой в его стремительно горячеющую грудь. — И если ты сейчас будешь слишком много думать об этой ерунде, я рискую остаться полуголой. А ты, соответственно, мёртвым.

Он на это лишь хохотнул, позволяя себе поглаживать её по спине.

Уэнсдей же открыла глаза и стала вглядываться в изобилие жёлтых одежд в округе. Ей даже удалось заметить танцующих Энид и Аякса, хотя оба были непривычно хмурыми. Они танцевали так, словно их заставили под угрозой мучительных пыток.

А после взгляд остановился на девочке, которая просто стояла, не обращая внимания на танцующих вокруг людей. Невысокая, в ненарядном жёлтом платье и с двумя русыми хвостиками. На глазах — белая повязка.

Не успев ничего сообразить, Уэнсдей моргнула, а когда открыла глаза — Сольейт исчезла. И всё же на душе стало слишком холодно, даже для неё. Словно температура опустилась до абсолютного нуля. Она бы приняла это за мираж, но зная о своих способностях и вспомнив о свойстве кулона… девочка вдруг оттолкнула Ксавье, вперив на него по-настоящему растерянный взгляд.

— Ты в порядке?.. — тут же осведомился он.

— Не совсем, — призналась Уэнсдей, оглядываясь. Но больше нигде призрака найти не могла. — Давай куда-то уйдём, где потише. И больше воздуха.

— Да-да, конечно, — кажется, она изрядно напугала парня.

Они быстро дошли до ныне безлюдного пятиугольного двора, где даже почти отсутствовало освещение. Там Уэнсдей позволила себе просто сесть на траву и вперить незрячий взгляд в темноту. Хотелось, чтоб Сольейт оказалась лишь миражом, а не призраком, котому не терпелось что-то ей поведать. Уэнсдей приняла бы помощь любого мертвеца, но только не этой девочки, которая отдала за неё свою жизнь.

— Что случилось, Уэнсдей? — Ксавье присел рядом с ней, но на небольшой дистанции.

— Я увидела твою сестру. И я не знаю, что это было. Иллюзия, мистической природы иллюзия или призрак, — она не увидела причин лгать Ксавье.

— Я понял, — отозвался он минуту спустя. — Посидим тут.

Уэнсдей не ответила, продолжая созерцать пустоту. Но чёрное сердечко в груди бесстыдно возмущалось и пыталось взять бразды правления на себя. Чтоб успокоить его истерику, она вдохнула побольше воздуха в грудь и продолжила разговор. С того слова, которое, казалось, сказать невозможно.

— Прости, — выдавила из себя она и вновь смолкла.

— За что?.. — его голос прозвучал странно. Тихо и как-то сокровенно.

— За Сольейт.

— Это был её выбор. А что там о прошлом сожалеть? Уже ничего не изменить, — он подсел ближе к ней, а свет тусклых фонарей заспиной озарил его печальное лицо. — Зато я рад, что сейчас ты со мной, — и его рука коснулась её.

Мир стремительно завертелся, а мышцы содрогнулись от неприятной боли.

***

— Останови это, Уэнсдей! Пожалуйста!

Она очнулась, ощущая, как холодные руки трясут её за плечи. Открыв глаза, Уэнсдей едва сдержалась, чтоб не отшатнуться — перед ней стояла испуганная Сольейт, чей белый бинт на глазах пропитался кровью.

Видение. Замечательно.

Сделав едва заметный вдох, она собралась с мыслями и спросила:

— Что мне остановить?

— Это! — девочка вдруг исчезла, а Уэнсдей куда-то больно упала.

Вокруг всё пропахло железным ароматом крови и, что странно, порохом. Попробовав пошевелиться, она открыла глаза, но увидела лишь яркое синее свечение, укрывшее собой всё. Тело же лежало на чём-то холодном и твёрдом, кажется, на плитке. Но рассмотреть местность не удалось — мир под синим светом, кажется, также застелил туман.

Плохо.

Она не спеша поднялась, пытаясь разглядеть хоть что-то, но не получалось.

Пока она не увидела в синем свете алые пятна. Несомненно — кровь. Она за ней почти побежала, желая узнать как можно больше информации.

Но оступилась, когда её нога заскользила в лужице крови, а в синей дымке удалось распознать очертания Ксавье. Все его тело под рваной одеждой оказалось исполосовано царапинами, но, кажется, неглубокими. Но вот с его опухших глаз катились слёзы, а плечи дрожали.

И лишь приглядевшись, Уэнсдей заметила, что в руке он держит нож. Его лезвием он скользил по животу, безжалостно разрывая свою плоть. Но не глубоко. Он явно пытался проткнуть себя до органов, но ему мешал инстинкт самосохранения.

— Что тут произошло? — спросила она, и голос прозвучал хрипло.

Он вдруг поднял на неё взгляд и выронил нож. Слёзы хлынули из глаз с новой силой, и он обессиленно упал лицом вниз.

— Беги, Уэнсдей. Беги так далеко, как можешь. Беги от меня. Это всё из-за меня! — он вдруг вскочил, блеснув обезумевшим взором, и до боли схватил её за плечи. — Я опасен для тебя! — и он кивнул в туман.

Приглядевшись, Уэнсдей заметила, как туман стал расходиться, открывая обзор на знакомую картину. Где её тело лежит с обнажённым черепом, омываемым ливнем. Единственное отличие — мир вокруг не красный, а синий.

— Это сделаю я! Либо беги, либо убей меня. Пока не поздно! — и после парень упал.

Едва её взгляд на него упал, она поняла, что он мёртв.

— Останови это, Уэнсдей. Ксавье не виноват. Это не он. Его используют. Останови это, это возможно, — Сольейт появилась над мёртвым телом. — И береги Вещь. Они оба — твои союзники. Но если не попадут в плохие руки.

***

Уэнсдей присела, тяжело дыша. А глаза болели — проведя по ним рукой, Уэнсдей поняла, что плачет. На пальце засияло несколько ярких, но полных настоящего страха слезинок.

— Что ты увидела? — встревоженный Ксавье присел перед ней.

Она не смогла ответить. Вместо этого — вдруг уткнулась лбом ему в грудь, а ногтями попыталась проткнуть ему плечи и тяжело задышала.

Ей ещё никогда не было так страшно от своих видений.

Комментарий к Глава 44: Вороний бал

Я долго раздумывала, какой бы твист всё-таки сделать в конце этой главы, а то уж больно всё у персонажей было хорошо, но остановилась на этом. Игра на выживание для персонажей началась)

========== Глава 45: Прошлое и будущее ==========

Комментарий к Глава 45: Прошлое и будущее

Так-с, вот и новая часть. И я так смотрю, что я должна уложиться в 49-50 глав и плюс к ним эпилог. В общем, уже почти-почти конец)

Думаю, на следующей неделе я смогу уже закончить фанфик, но, возможно, эпилог выйдет как-нибудь уже потом, поскольку я пока представляю его очень большим.

Вещь не знал, куда себя деть: Энид с Аяксом танцевали без всякого энтузиазма, частенько косясь на Йоко, что стояла в отдалении и печально оглядывалась на всеобщее веселье вокруг. А длинноволосый потомок где-то бесследно скрылся с Уэнсдей, хотя мгновение тому ему удалось вытащить её на танцпол. Если бы Кристофер мог улыбнуться, как умел, будучи человеком или принимая ненавистную, слишком болезненную форму Идеального Брата, то он бы уже щеголял пред народом, демонстрируя все зубы. Его умиляла связь Ксавье и его хмурой, но замечательной нынешней хозяйки. Глупые подростки всё отрицали, но Вещь всё понимал. Он до сих пор иногда, смутно, но всё же вспоминал о тех далёких днях, проведённых с Гуди Аддамс.

И продолжал жалеть, что у них так ничего и не вышло. Девчонку слишком увлекли её заботы, проблемы и несчастья, так что она не пожелала примкнуть к семейству Торпов. Да и их социальный статус в те далёкие года мешал. Он — известный полководец, к лику святых почти причисленный, а она — «ведьма, колдунья, Сатаны любовница», гонимая пилигримами из маленького городка новых земель, которая при этом наотрез отказывалась принимать его помощь. Несмотря на все несчастья, та светлокосая чертовка, годами на десять лет его моложе, была преисполнена гордости, и целью её жизни была только месть Крэкстоуну.

А потом, исполнив это, она и умерла. Совсем ещё молодой девчонкой. Умерла в одиночестве, рожая неизвестно от кого младенца. Возможно, девчонка и правда была любовницей Сатаны и её ребёнок оказался порождением зла. Это бы объяснило все особенности семейки Аддамс, пошедшей от Гуди.

Кристофер смутно помнил те времена, но вовек запомнил, как после отсутствия длиною больше года приехал навестить девушку, по которой так болело его сердце, доставляя ему немыслимые страдания. Но он не мог избавиться от привязанности к ней, словно он был каким-то отвергнутым хозяйкой псом. Эта собачья преданность Гуди и её потомкам — то, что осталось с ним навсегда, вместе с нестерпимой болью воспоминаний.

Её домом являлась маленькая покатая лачуга, где она пряталась от людей. Тогда он, воодушевлённый и счастливый предстоящей встречей со своей мучительницей, долго стоял и стучался в трухлявую дверь, но никто не отзывался. Тогда он отпер дверь, и от увиденного его жизнь сломалась. Гуди, вся в крови, лежала на полу, а у неё в ногах — грязный младенец с неотсохшей пуповиной. Ребёнок не плакал — он тихо умирал в ногах погибшей матери и в окружении десятков оккультных книг.

В тот день он спас младенца и нашёл сложный ритуал, как подарить себе бессмертие и возможность вечного служения некоторым семьям. Своей и любой другой — требовались только зубы одного из представителей семьи. И он мог дарить небывалые способности этим людям.

У Гуди было много и других книг, но их забрать Кристофер не успел. На следующий день кто-то сжёг её хлипкий домишко.

Но он хотя бы спас младенца. Однако сам воспитать его не мог, поручив это какой-то американской семье, которой отсылал значительные суммы за воспитание ребёнка. Малыша он нарёк сам — Гарольд Аддамс.

И после, зная, что малыш рос здоровым, непослушным и до дрожи странным, Кристофер превратил себя в тогда Идеального Брата. Ритуал он почти забыл, но помнил, что своему сыну рассказал, как сделать это страшное существо. Для частей тела они казнили пленников. И долгое время он служил своим потомкам в ненавистном облике этого чудовища.

Он дарил им и себе небывалые силы, но сам просто существовал. У него не было свободы выбора или сознания. Оно всё было заковано в руке, но она не управляла остальным телом, максимум могла подать сигналы лицу и создать улыбку. Идеальный Брат — сущее зло, особенно в плохих руках. А его потомки даже не догадывались, что он лишь послушная кукла, лишённая воли.

Его спасло только то, что когда-то он отослал Гарри Аддамсу письмо, где рассказал о своём плане. И однажды, когда Аддамсы и Торпы пересеклись, двигаемые корыстью Аддамсы убили его тело — но он не помнил, чем, — а руку забрали. И, когда он очнулся, стал слугой Аддамсов. Но ему вернулся разум и человечность. С тех пор он и служил Аддамсам.

И ныне мог наблюдать поразительные картины того, как его потомок полюбил Уэнсдей Аддамс точно так же, как он когда-то любил Гуди. Поразительное совпадение. Мало того, что Уэнсдей, если бы имела светлые волосы и выряжалась чуть менее готически, то выглядела бы точь-в-точь как Гуди, так ещё в неё влюбился Ксавье. И влюбился, как был влюблён Кристофер — как собака.

И единственное, чего ныне хотелось Вещи — чтоб хотя бы Ксавье был счастлив. Хотелось, чтоб Уэнсдей не пошла по пути своей прародительницы, а ответила на любовь юноши. Чтоб наконец Торпы и Аддамсы стали одной семьёй.

И его очень радовало, что они стали уходить и уединяться. Ещё бы кто-нибудь нашёл Патрисию Торп и посадил бы в тюрьму за всё хорошее. Пока эта madame{?}[мадам по-французски — это замужняя женщина, мадемуазель — незамужняя] на свободе — расслабляться нельзя.

Вещь отбросил размышления сразу, как услышал, что музыка заиграла намного тише и чуть менее навязчиво, и почти все парочки поспешили за столики. Энид с Аяксом — тоже.

И тогда к ним медленно приблизилась Йоко. Топчась и озираясь, она подошла к их столику и встала, опустив голову. Кажется, нападать она не хотела, но Вещь поспешил скользнуть под стол, укрытый жёлтой скатертью, чтоб сторожить своих больших подопечных.

— Аякс, пошли отсюда, — отчеканила недовольно оборотень, почти рыча.

— Энид, прошу тебя… — заговорила неуверенно Йоко.

— О чём меня может просить пособница сумасшедшей убийцы?! — разъярённо выкрикнула Энид.

— Явно не просить прощения, его мне нет, — отметила сквозь стиснутые зубы вампирша. — И всё же я думала, что поступаю в интересах своих друзей. И тебя в первую очередь.

— Очень рада это слышать, — прошипела Энид так, что любой дурак бы понял, что всё совсем наоборот.

— Йоко, лучше просто отстань.

— Я доподлинно знаю, что Патрисия не остановится! — выкрикнула вампирша, кажется, почти плача. — И я хочу помочь вам её остановить.

— Ну или обмануть и убить нас, — фыркнул недоверчиво Аякс.

— Горгона ей точно не нужна, — заметила Йоко. — А вот Энид… я думаю, что возможно.

— И твоя задача — втереться ко мне в доверие, а потом убить, да? Нет уж, — голос волчицы задрожал. Вещи тотчас стало не по себе на душе — он не любил, когда Энид ощущала боль.

— Энид, честно, я не работаю на неё больше! — воскликнула вампирша, кажется, плача. — Но я знаю, кого она точно попробует убить. Меня. Она всегда говорила, что ей нужен вампир.

— Я не буду оплакивать твою смерть, — Энид слова давались тяжело — её голос дрожал всё больше.

— Я хочу помочь вам её остановить.

— Тогда расскажи хотя бы, как она убивала их всех. Почему именно во дворе? Давай, поведай.

— Я же уже всем говорила, что я не знаю… я только говорила, что уверена, что она подсылала убивать кого-то другого.

— И кого же?! Или всё же это ты всё делала, просто строишь из себя тут жертву! — голос волчицы истерично надорвался.

— Ладно, я скажу то, на что копам было плевать, а вам не успела, вы же меня все заблочили в соцсетях. Она меня убеждала, что ей всё надо к кровавому полнолунию, но уже давно понятно, что это не так. После него она говорила, мол, что опоздала и теперь всё должно случиться в синее солнечное затмение. В общем… я считаю, что в ближайшее время мы все в безопасности. Но когда уже все решат, что всё хорошо и больше убийств не будет… как раз будет преддверие синего солнечного затмения.

— Ну, если допустить, что ты не врёшь… — пролепетала сквозь слёзы Энид, — то… у нас ещё полно времени не допустить трагедии.

А Вещь дрогнул от воспоминаний. Догадка Йоко определённо правдива — он вспомнил, что во все дни, когда его делали Идеальным Братом — через окна проникал синий свет.

Но от другого воспоминания он и вовсе задрожал. Вспомнил самый неприятный момент ритуала. Для него обязательно кто-то из семьи, которой он служил в тот момент, должен отдать ему свой скальп. Обычно их снимали с погибших Торпов.

А ныне он служил Аддамсам.

И не мог не вспомнить рассказов о видении, где была Уэнсдей без лица.

***

— Я ничего не понимаю, — лепетал нервно Ксавье, держа её в объятиях. — Как я могу тебя убить?..

— Я тоже не понимаю, — Уэнсдей стало надоедать сидеть в его объятиях, но она не выражала своего дискомфорта. Не после того видения.

Почему-то после него она доподлинно знала, что Ксавье не виноват. Но увиденное делало его чуточку более интересным экземпляром. И у неё появилось несколько догадок, которые она не спешила озвучивать. Если она их озвучит — Ксавье решит, что она его в чём-то обвиняет. Хотя одна из догадок казалась слишком очевидной. Но Уэнсдей смутно представляла, как её было возможно осуществить.

Его дрожащие руки прижали её ещё сильнее, и она невольно оттолкнула его — дышать стало трудно. И это было вовсе не приятно, как когда он её душил шарфом.

— Прости, — он отсел подальше и опустил взгляд.

— Я видела далёкое будущее. До ближайшего синего затмения ещё много времени… это странно, и мне надо об этом подумать, — она вскочила на ноги, активно размышляя о происходящем.

— Мы не должны допустить это будущее. Я не могу тебя убить…

— Если только я не сделаю то, что тебя заставит меня убить.

— И снять скальп?!

— Вас, Торпов, разобрать трудно, — она почти улыбнулась, но удержала безэмоциональное лицо.

Слёзы с её глаз прекратили струиться почти в то же мгновение, когда начали. Плакать — и так занятие жалкое и бессмысленное, а от видения, пускай и пугающего — ещё хуже. Хотя Уэнсдей не стала врать сама себе — ей действительно было страшно. Но не от перспективы собственной смерти — умирать ей не впервой, — а от возможной гибели Ксавье.

Если уж ему суждено будет её убить — то он должен после этого долгие годы страдать и сходить с ума по ней, а не вот так вот просто совершать суицид. Это сплошное разочарование, которое к тому же доставляло боль её чёрному сердечку. И боль эта никак не приятная, а вызывающая нервную дрожь и учащающееся дыхание.

— Может, тебе и правда меня убить? Это спасёт тебя, — предложил парень.

Уэнсдей невольно взглянула на него так, словно и правда готовилась его убить. Вот только за тупость.

— Я не сбегу и не убью тебя. Понял? — процедила она, вновь прикусив губу до крови.

Тотчас она набрала алую жидкость на палец и нарисовала ею на ладони второй руки сердце. Чтоб доходчиво объяснить этому жертвенному благодетелю, что на такое она в жизни не пойдёт.

А он улыбнулся. Как последний дурак. Уголки его губ растянулись так, словно у неразумного ребёнка.

— Ладно, Уэнсдей… — он поднялся на ноги и замялся. — Тогда можно тебя кое о чём попросить?

— В будущем я убью тебя только в том случае, если ты на самом деле окажешься двуличной скотиной, как Тайлер. Хотя тогда смерти для тебя будет слишком мало.

Ксавье покачал головой и усмехнулся.

— Можешь дать мне свой кулон? Может, я тоже так что-то смогу увидеть, но более чётко.

А это его предложение ей виделось интересным. Вполне возможно, что это могло помочь. А если нет — Уэнсдей всё равно не горела желанием постоянно притягивать к себе дух Сольейт. Рядом с ней ей становилось холодно, как при абсолютном нуле. Но также ей было интересно понаблюдать, что будет происходить с Ксавье при ношении этого оккультного атрибута. А его чаще всего преследовали видения во снах.

— Я дам тебе кулон. При условии, что когда ты будешь его носить, я буду ночевать в твоей комнате.

Парень в шоке оступился.

***

Энид обыскалась друзей везде, но они словно пропали с территории школы после бала. Оставалось предположить, что Уэнсдей просто ушла в свою комнату или и вправду куда-то улизнула из Невермора. И когда она поднялась в комнату — не нашла Уэнсдей. Где-то эта чёрная туча пропала. В голове созрело слишком много теорий. От сладких и прекрасных до холодящих душу.

И тогда на её телефон пришло уведомление. Оказалось, ей прислал сообщение Аякс. И, прочитав отправленное, Энид закрыла рот рукой, чтоб не завизжать от восторга. «Офигеееееееееть! Я тут увидел, как Ксавье пропускал Уэнсдей в свою комнату. Прошло пять минут, я решил подслушать, чё у них там. Короче, свою страшную соседку сегодня не жди. Или жди, не знаю», — гласило послание.

В комнате тогда показался Вещь.

— Ты знаешь, где сейчас Уэнсдей?.. — она, сияя, взглянула на своего безмолвного друга. — У Ксавье! Не встречаются они, да-да… вруны проклятые! — всё-таки она не сдержала радостный визг.

========== Глава 46: Самый страшный кошмар ==========

Комментарий к Глава 46: Самый страшный кошмар

Ну, ребята, как говорят в моей семье, у меня “писательский понос”, так что держите вторую главу за пару часов

И да, всем взять валерьянку, я серьёзно, поберегите свои нервы))

Но я вообще давала на это намёки, так что, может, кто-то не удивится, я не знаю)

Примечание беты: ребята, как бы сказать помягче… валерьянки тут может и не хватить. Я до сих пор в себя не пришла, например Т_Т

Изогнув спину колесом, Ксавье сидел на кровати, пытаясь побыстрее расправиться с проектом для урока биологии, чтоб вскоре взяться за рисование. Чем больше дней утекало в небытие, тем более ему становилось не по себе. Только рисование отвлекало его от размышлений и догадок. Прошло уже две недели, как они вернулись в Невермор. На второй же день в лицо ударил десяток потрясений, а за ними — ничего. Завтра начиналась третья неделя после приезда и единственное, что произошло за это время — это фееричная драка первогодок. Ну и увольнение преподавательницы химии, Оаны Мареш, которая после того, как была обманута песней сирены мамы Бьянки, боялась дальше работать в Неверморе и как-то ещё по ошибке поспособствовать смертям учеников.

Раз в несколько дней Ксавье ложился спать с кулоном Уэнсдей, но никаких снов не снилось, даже обычных. Но он не останавливал попыток добиться результата. Почему-то подсознательно верил в скорый или нет, но успех этих попыток. Видения — феномен странный и неконтролируемый, но кулон девушки и вправду привлекал духов, а, значит, и видения. Рано или поздно, но какой-нибудь необычный сон должен был присниться. Или привлечь Сольейт. Может, дух сестры с ним решит вести себя более понятно, дав побольше ответов.

Вздохнув, Ксавье продолжил красиво оформлять слайды в презентации, заполняя их минимальным количеством информации, хотя и в реферате он написал ненамного больше текста. Оставалось надеяться на то, что преподаватель, — о мнении одноклассников парень как-то не волновался, — так увлечётся разглядыванием эстетических элементов, что совершенно забудет о тексте и даже не будет слушать доклад Ксавье{?}[не знаю, конечно, как оно в штатах, но у меня такой трюк всегда работал)].

— Очень неинформативно, — заметил вдруг холодный голос сзади.

От неожиданности парень захлопнул крышку ноутбука и обернулся к окну, откуда донёсся звук. Уэнсдей закрывала за собой створку, словно взобраться на этаж повыше первого через окно, ещё и с рюкзаком — будничное дело.

— Что неинформативно? — спросил он, невольно залюбовавшись тонкими ногами в полосатых лосинах, выглядывающих из-под длинного чёрного худи. И тонкой шеей, укрытой жёлтым шарфом. Она его всегда надевала, когда приходила к нему. В остальное время — никогда.

— Твоя презентация. А ещё есть некорректная {?}[в значении «неправильная»] информация. Информация из интернета — ерунда. Надо книги читать.

— Когда ты вообще успела просмотреть, что у меня в презентации? — он недоумённо склонил голову, усмехаясь. — Как долго ты сидела на окне?

Она обернулась к нему, смотря привычно — исподлобья.

— Достаточно, чтоб представить, как будет выглядеть твоя спина в старости, если ты продолжишь так сидеть. Зрелище интересное, — он интуитивно расправил плечи, а она подошла к нему ближе, почему-то чересчур сильно напоминая призрака, даже для самой себя.

Хоть бы не оказалась видением или ещё чем-то.

— Может, тогда поможешь мне сделать презентацию качественной? — спросил Ксавье у неё, расплывшись в улыбке.

— У тебя когда срок сдачи? — она сложила руки на груди и опустила голову так, что чёлка почти скрыла её глаза.

— Через две недели.

— Тогда у нас есть дело поважнее, — Ксавье почти подумал, что девушка намекала на особо приятное времяпрепровождение, но его сладкие мечты едва успели явиться, как болезненно лопнули: Уэнсдей нахмурилась сильнее обычного, явно думая не о том, о чём он.

— Что такое? — в голове словно что-то взорвалось, разнося ошмётки разных предположений во все стороны.

— Сплетни от Энид.

— С каких пор тебя интересуют сплетни? — чуть успокоившись, он выгнул бровь.

Если Уэнсдей пришла обсуждать с ним, какие об их дивной недопарочке ходят слухи по Невермору — это забавно.

— Меня не интересуют сплетни, — девушка чуть подняла лицо, вперив в него такой взор, что по коже почти пошли мурашки. — Это — исключение. Говорят, что наша бывшая преподавательница химии бесследно исчезла. Думаю, твоя мама решила, что зачем ей тратить свои силы на убийство Йоко, если есть другая вампирша.

Ксавье подавился воздухом и закашлялся. Наверно, стоило наслаждаться предыдущими днями, когда ничего не происходило, а не нервничать. Хоть бы поберёг нервы для очередной не воодушевляющей новости.

— Но это даёт наводку, — продолжила Уэнсдей. — Мы сегодня с Вещью целый день искали зацепки. Выяснили, что Оана Мареш жила в мотеле в Джерико. В её номер я не проникла, там всё оцепили, но я прочитала в журнале на ресепшене, что у неё номер был забронирован до завтра. То есть она должна была завтра куда-то уезжать, но не уехала.

— А это значит, что её похитили или уже и убили тут, в Джерико, — Ксавье надавил пальцами меж бровей, размышляя. Ему это обстоятельство не нравилось.

— Да. Или возможно другое — она просто уехала раньше времени, а люди подняли панику. Но я так не думаю. Подслушала разговоры в участке, там говорят, что не могут с ней связаться.

— Мамочка перешла в наступление? Рановато, — виски засаднило, и он закрыл глаза.

— Возможно, она просто сочла этот момент удобным. Хотя она поступила очень глупо, если так. Похитила бы Оану уже тогда, когда она выселилась бы из отеля — никто бы ничего не заметил, — критично отметила девушка, и Ксавье покачал головой, усмехаясь направлению мыслей этого его мрачного чуда. — И я думаю, что уже Мареш не спасти. Судя по всему, у Патрисии есть способ держать части тел целыми долгие месяцы.

— Но ты также думаешь, что в ближайшее время больше убийств не будет? — он начинал всё больше и больше понимать её особый ход мыслей.

— Да.

— Надо бы за это время её найти. И расправиться по всей строгости закона…

— Самосуд эффективнее, — Уэнсдей подошла ближе к нему, и уголки её губ на мгновение поднялись вверх.

Ксавье не смог ничего ответить. Как бы он ни ненавидел свою мать, он всё же предпочёл бы, чтоб она попала в тюрьму. А не была мучительно казнена руками Уэнсдей.

— Это очень и очень странно, но мне не нравится, когда у тебя такое вот лицо, как сейчас, — вдруг переменила тему девушка.

— Тебе не нравится, когда я страдаю от моральных дилемм? — его уголок губы вдруг дрогнул, и он встал с кровати, мгновенно нависнув высоко над лицом маленькой хмурой девочки.

— Мне не нравится, когда ты страдаешь от чего-либо, что делаю не я.

— Меня не могут мучить даже мои собственные мысли? — поднялся и второй уголок губы.

— Это нежелательно, — девушка подняла опасный и потому милый взгляд.

— И за что я тебя всё-таки люблю, Уэнсдей Аддамс? — Ксавье наклонился к её лицу и поспешил поцеловать в ныне сливовые губы.

Но она оттолкнула его.

— Давай просто ляжем спать.

— Ты устала?.. — обычно это неординарное существо ещё сидело, не моргая, когда он просыпался посреди ночи.

— Мне надо разгрузить голову, — сказала она и быстро сняла с шеи кулон.

— Ты в порядке? — он взял её мистическую побрякушку в кулак и наклонился к её лицу, встревоженно в него вглядываясь.

— Я думаю, как не допустить то, что я видела в видении. И как бы побыстрее добраться до Патрисии, — процедила она и отошла.

Сняв рюкзак, девочка достала оттуда чёрную пижаму и стала переодеваться. Как бы Ксавье ни старался не наблюдать за её действиями, мысленно пуская от них слюни, он не смог: и любовался, как она резкими движениями меняет будничную одежду на тонкую ночную сорочку, доходящую ей до колен. Помня об одежде, в которую она одета в видении, Уэнсдей никогда не надевала её. А Ксавье более чем преисполнялся эстетическим удовольствием и от её тела в чёрной сорочке. Она красиво лежала на идеальных изгибах её тела, обнажала острые ключицы, — и шрам под ними от стрелы, но это только больше возбуждало, напоминая о том, как она спасла его, — и на груди просвечивала контуры вечно напряжённых сосков.

Тряхнув голову, Ксавье отвёл взгляд и надел на себя её кулон. После перенёс ноутбук на стол и, стараясь не оборачиваться, продолжил проект. Ему нравилось общество Уэнсдей, его пугала надвигающаяся катастрофа, но оценку по биологии за его увлекательную жизнь и за изучение работы репродуктивной системы на практике ему никто не поставил бы.

Он ничего не сказал, когда Уэнсдей выключила свет. А она ничего не сказала, когда легла спать, привычно устроившись на спине со скрещенными на груди руками. Но он и не ожидал, что она когда-нибудь скажет ему «спокойной ночи» или хотя бы пожелает ужасающих кошмаров. Она просто молча ложилась, иногда бросая на него злые взгляды.

Так и не обнаружив ошибок в своей работе, Ксавье сделал ещё один слайд и тогда решил, что время достаточно позднее для сна. Выключив ноутбук, он разделся до нижнего белья и быстро юркнул под одеяло. Твёрдый пододеяльник зашуршал.

— Ты так шумишь, что можешь разбудить мертвеца, — отметила девушка совсем не сонным голосом. Возможно, она и не спала всё это время. Или спала. Не разобрать.

— Прости, — шепнул он и закрыл глаза.

Раньше он пытался её обнимать, ложась спать, но даже если она ему это позволяла сделать — просыпался он всегда на полу. И обычно с синяками.

Но вдруг она сама убрала одну руку со своей груди и нащупала его пальцы своими. Холод её рук раньше, бывало, пугал, но он к нему привык. И мороз, исходящий от неё, стал будоражить.

— Может, так ты увидишь во сне видение, — сказала она невозмутимо, а Ксавье обрадовался, что во тьме не видно, как широко расплылись его губы в улыбке.

***

— Ты не захотел бы это вспоминать, братик, — Сольейт стояла перед ним, грустно улыбаясь. — Но ты и сам ведь догадывался, да? — она вдруг подошла к нему и крепко обняла.

Ксавье сковал липкий ужас от её полных боли объятий. По телу прошла дрожь похуже той, что от электрошокера.

Он медленно преодолевал школьные коридоры, ведя под рассветными лучами солнца недоумевающую Бьянку. Она плелась за ним, зевая и поправляя пижаму. А её прекрасные сиреньи глаза озирались по сторонам, словно ожидая подвоха.

— Объяснишь, что такого серьёзного произошло, что ты пробрался в женское общежитие и разбудил меня? — он лишь пожал плечами.

Он ведь не знал, зачем её разбудил. Знал одно — так надо. А зачем и почему… и куда он её вёл, он не знал. За него всё решало подсознание. А в голове — пустота. Только уверенность в своих действиях иногда мелькала в её бесконечных просторах.

— Я жду ответа, Ксавье.

— Ты мне доверяешь? — он обернулся к ней, улыбаясь.

— Что ты задумал?

— Сюрприз, — и он вывел её во двор, достаточно далёкий от общежитий, где спали студенты. — Закрой глаза, пожалуйста, — Бьянка нахмурилась, но после, закатив глаза, решилась и сомкнула веки.

Он достал дубинку из рюкзака, где помимо неё лежал ещё и нож, — не понимая, откуда они там взялись, — и, не колеблясь, со всей силы ударил Бьянку по голове. Трижды. Она не вскрикнула, просто осела на землю, дрожа. Из пробитого черепа хлынула кровь.

Ксавье положил дубинку, а после достал нож. Дело оставалось за малым…

— Ксавье, что случилось?! Мне страшно! — кричал Юджин, несясь за ним по коридорам.

— Наши в опасности, но я верю, что мы их успеем спасти. Если поторопимся, — он улыбнулся мальчику.

— Ты говоришь, ты нашёл убийцу Бьянки и Юджина? Чё ты тогда копов не вызвал, Торп? — Кент нервно трепал свою длинную шевелюру.

— Копы не помогут, — он развёл руками, вздыхая.

— Так что нам делать? Где убийца?..

— Тут, — он улыбнулся, указывая на себя.

***

Он открыл глаза и закричал.

— Что случилось? — Уэнсдей тотчас присела, и её чёрные глаза выделялись во мраке недоумённым блеском.

А Ксавье едва смог перестать кричать.

Комментарий к Глава 46: Самый страшный кошмар

Если что, я сама тут в ужасе, хотя эта идея была у меня с самого начала. Как бы такая себе параллель с каноном и Тайлером. Теперь только посмотрим, не сойдёт ли Ксавье с ума, как Тайлер, осознав, какие злодеяния он совершил)

========== Глава 47: Убийство создало любовь ==========

В тусклом рассветном свечении Уэнсдей в деталях видела побледневшее лицо парня с дрожащими синюшными губами и округлившимися красными глазами — с них, как пули из автомата, дробью катились маленькие слёзы, алея в проникающих через стекло утренних лучах солнца и отдалённо напоминая кровь. И хотя Ксавье прекратил кричать, из его горла стали вырываться болезненные хрипы, как у человека с бронхитом. Хотя внешне парень ныне напоминал умирающего от туберкулёза в девятнадцатом веке.

И Уэнсдей это не понравилось. Она поспешила присесть перед ним, вперив свой максимально возможный заботливый взгляд на его испуганное лицо. Он определённо что-то увидел. И увидел что-то страшное. Или он просто паникёр.

— Тебе надо дышать. Спокойно, — вместо этого парень стал лишь ещё громче хрипеть и завывать, а после вдруг схватил её за плечи до боли.

Эта картина ей показалась до остановки сердца знакомой.

— Беги, Уэнсдей. Беги так далеко, как можешь. Беги от меня. Это всё из-за меня! Я опасен для тебя! — самым интересным обстоятельством было то, что она никогда дословно не воспроизводила Ксавье то, что видела в видении.

Кажется, на Вороньем балу она увидела не просто предупреждение, сопряжённое с реальностью, а нечто смешанное. Обрывки из разных моментов будущего, а может, и прошлого.

— Это сделаю я! Либо беги, либо убей меня. Пока не поздно! — и после парень упал на кровать — живой, не мёртвый.

Но его хрипы прекратились, и он просто апатично смотрел в потолок, ничего больше не произнося.

— Что ты увидел? — спросила она и не справилась с порывом взять его за руку.

По телу прошла болезненная дрожь, от которой голова запрокинулась назад.

***

{?}[а теперь вспоминаем главу номер 6, там, где Уэнсдей не могла заснуть в ночь перед убийством Юджина и заснула только под утро]Почти всю ночь она лежала и созерцала пустоту. Даже почти не думала… просто впала в апатию. Хотелось уже побыстрее раскрыть дело убийства Бьянки… хоть чем-то интересным заняться в этой поганой жизни, а не топтаться на месте изо дня в день.

Только к утру её сморило, когда уже первые лучи солнца скользнули через витражи, и удалось ненадолго погрузиться в беспокойный сон. Пред глазами мелькали странные тревожные образы, но распознать их не удавалось…

— Ты тогда не заснула, Уэнсдей, — перед лицом возникла Сольейт, печально склонив голову набок. — Хочешь вспомнить, почему смерть Юджина довела до истерики? Но предупреждаю: это будет больно даже для тебя, — девочка не стала дожидаться ответа.

Осознав к утру, что сон так и не пришёл, хотя первые лучи солнца скользнули через витражи, она присела. Её мучило странное предчувствие. В прошлый раз убийство произошло в понедельник, во дворе. Почему-то появилось настойчивое желание вновь проверить тот двор.

Оглянувшись, Уэнсдей поняла, что Энид крепко спала, а Вещь прятался вне досягаемости. Но всё же она предпочла остаться в постели.

Пока не услышала чьи-то быстрые шаги в коридоре, прямо возле двери в её комнату. Несколько минут там кто-то топтался. И кому это нечем заняться с утра пораньше?

Она встала с кровати и отперла дверь. Чья-то фигура стремительно удалялась по коридору дальше и мгновение спустя скрылась за поворотом. Не найдя времени надеть что-то поверх пижамы и обуться, Уэнсдей бросилась за кем-то вдогонку. Её преследовало очень нехорошее в плохом смысле предчувствие.

Полупризрачная фигура привела её во двор, где неделю назад убили Бьянку. Возможно, любопытство только что привело Уэнсдей на смерть. Интересно. А для пущего символизма где-то очень далеко громыхало. Почти беззвучно, но Уэнсдей уже знала, что в ближайшие часы начнётся ливень. Быть убитой и после омываться струями дождя — слишком слащавая смерть.

Некто остановился на тропинке и развернулся к ней. Наконец Уэнсдей смогла рассмотреть это существо. Им оказалась женщина в обычном спортивном костюме и с пучком на затылке. На спине у неё висел огромный рюкзак, с такими обычно направлялись в походы.

— Я не думала, что ты пойдёшь за мной, — произнесла женщина, и Уэнсдей не могла не услышать в её речи французский акцент.

— Что вам надо? — она приблизилась к незнакомке, жалея, что так непредусмотрительно забыла взять с собой хотя бы пилочку. Высший непрофессионализм.

Женщина заулыбалась и в ответ приблизилась к Уэнсдей.

— Твоя жизнь.

— За этим не ко мне. Я и так не совсем живая, — отметила девочка холодно, но всё же отступила на пару шагов, когда женщина достала из кармана медицинский скальпель.

— Не смей её трогать! — Уэнсдей обернулась и увидела спешащих к ней Ксавье и Юджина.

Женщина в спортивном костюме оступилась, и её челюсть изумлённо дрогнула.

— Ma puce, ты что тут делаешь? — спросила она, не пряча скальпель.

— Я всё вспомнил! Её ты не тронешь… — Ксавье вышел вперёд, пока Юджин стоял сзади, нервно оглядываясь. — Ты не снимешь ни с кого скальп, ты меня поняла?..

— А, ты даже своё видение вспомнил.

— Которое ты в извращённом виде посылаешь моей сестре… — парень подступал всё ближе к француженке.

Интересное зрелище. Уэнсдей прикусила губу, продолжая наблюдать. И пытаясь придумать лучшую стратегию, как расправиться с убийцей, если она вновь перейдёт в наступление.

— Успокойся, Ксавье, — женщина улыбнулась.

— Ты больше не сможешь мной управлять… и ты никого не убьёшь.

— Конечно, я никого не убью, — она обнажила ряд белоснежных зубов. — Я предоставлю это тебе. Снова, — и она вдруг схватила его за шею.

Ксавье затрясся, хрипя.

— Я не убью Уэнсдей. Я никогда её не трону… — шептал он, пытаясь снять руки со своей шеи.

— Отпустите его! — девочка обернулась к Юджину, увидев, как вокруг него стали собираться пчёлы.

— Чёртовы насекомые, — возмутилась женщина, а улицу вдруг заполонило дурманящее разнотравье. Все подопечные Юджина устремились к полевым цветам.

— Что?.. — мальчик в шоке задрожал, пытаясь взять контроль над пчёлами вновь.

— Глупые дети, — покачала головой женщина, продолжая держать Ксавье за шею.

Уэнсдей не выдержала и побежала спасать незадачливого парня. Но не смогла: её со всех сторон окружили пчёлы, осевшие на цветах. Босыми ногами она не могла бы пройти по ним, не доведя себя до анафилактического шока.

— Я никогда не убью Уэнсдей! — продолжал бороться Ксавье.

— Чёртов кулон… — выругалась француженка. — Эй, мальчишка, сними с её шеи эту побрякушку. И я верну тебе контроль над твоими пчёлами.

— Да пошли бы вы… — Юджин взглянул на женщину с вызовом и бесстрашно прошёлся вперёд по полному пчёл полю. Они его не жалили.

— Ясно… ладно, это может быть полезно. Ксавье, убей этого идиота, — и она сжала его шею сильнее.

— Нет… нет… — стал задыхаться парень. — Это сделаю я! Либо беги, либо убей меня. Пока не поздно! — закричал он через мгновение, когда француженка отпустила его шею, а из рюкзака достала нож.

Что-то в лице Ксавье переменилось, когда он пошёл в наступление на Юджина.

Уэнсдей забыла про пчёл и прыгнула перед пчеловодом. Ей удалось обойтись без травм.

— Уйди, Уэнсдей, — прошипел Ксавье, сжимая в руке нож.

Её ноги вдруг покрылись десятками неощутимых цветов. И пчёлы мгновенно устремились на них. А Уэнсдей почти покачнулась от осознания, что все цветы — лишь иллюзия. Пчёлы просто садились на её ноги.

— Убей меня, прошу, — вдруг сказал парень, борясь с попытками обойти её.

Он пытался ей протянуть нож. Но Уэнсдей его не взяла — что-то мешало ей убить порабощённого Ксавье Торпа.

И он ушёл убивать Юджина.

Потому что она не решилась убить Ксавье, когда он сам, борясь с влиянием извне, попросил её это сделать.

— Не беспокойся, Уэнсдей Аддамс, ты всё забудешь. Но я ещё вернусь за тобой.

***

— Мы вдвоём убили Юджина… — произнесла она сразу, как вернулась в реальность.

Душу жгло раскалённым железом. Но Уэнсдей понимала, что если бы даже вернулась в прошлое, ничего не изменила бы. Она не могла убить Ксавье Торпа. Не могла представить, как может лишить его жизни. Даже если на его разум воздействовала его неадекватная мамаша. Она могла запытать и убить кого угодно, но только не его.

Оказалось, чёрное сердечко в ней воскресло ещё в тот забытый доныне момент.

Уэнсдей Аддамс любила Ксавье Торпа. Это абсурдно, глупо и вредно. Но иного быть не могло. Иначе бы она тогда не допустила убийство Юджина, оставив живыми как Ксавье, так и его злостную мамашу.

— Я убил всех! — вспылил парень, присаживаясь.

— Слушай меня, — она схватила его за плечи, глядя на него так, словно могла через секунду всё же передумать и убить парня. — Расскажи, что ты видел. А я расскажу, что увидела я. И оставь эти самобичевания, это бессмысленно.

Он округлил испуганно глаза, но во всём сознался. Уэнсдей же рассказала ему о том, что она увидела.

— Понимаешь, ты не просто марионетка. Ты ей противился. И мы знаем теперь, как она воздействовала на твой разум. Она касается шеи. А ещё мы теперь знаем, что момент со мной без лица — это твоё прошлое видение, которое твоя мать посылала в извращённом виде Сольейт. И оно уже в прошлом. Ты его не допустил. В тот день должна была умереть я, не Юджин.

— Ты меня оправдываешь?..

— Ты хороший человек, Ксавье, — лишь ответила она и встала с постели. — Только тебя нельзя допускать в плохие руки. Надо сделать всё, чтоб твоя мама не смогла коснуться твоей шеи, — ответила Уэнсдей и вспомнила слова Сольейт в предыдущем видении.

— Останови это, Уэнсдей. Ксавье не виноват. Это не он. Его используют. Останови это, это возможно, — Сольейт появилась над мёртвым телом. — И береги Вещь. Они оба — твои союзники. Но если не попадут в плохие руки.

— Что нам теперь делать? — вдруг спросил Ксавье.

— Сделать так, чтоб никто не узнал, что ты убивал. Нормисам-полицейским будет всё равно, что ты не контролировал себя, — парень открыл рот, чтоб ответить, но она его перебила: — Даже не думай сдаться полиции, ты меня понял? — Уэнсдей прожгла его таким взглядом, что он дрогнул.

— Ты вроде говорила, что если я окажусь двуличной скотиной, как Тайлер…

— Ты не двуличная скотина, — заключила она.

— Ладно, — он покачал головой. — Я одного не понимаю… как моя мама могла делать такое с разумом? Порабощать его. Это не входит в обычные способности кицунэ. Она могла посылать ложные видения тому, кто из рода экстрасенсов, но лишён этого дара. А порабощать, ещё и экстрасенса…

— У меня есть одна догадка. Помнишь, Вещь недавно признался про свою историю с Гуди Аддамс?

— А это тут при чём? — спросил парень, массируя виски.

— Кто-то сжёг её дом с книгами. Но ведь этот кто-то мог книги и забрать. Это вполне могли быть и какие-то французы.

Ксавье поднял на неё изумлённый взгляд.

— И если это так, то мама помимо всего прочего могла про что-то связанное с Идеальным Братом знать ещё до свадьбы с отцом. Но они, вероятно, не знали, как его создать… и могли искать семью, которая знала и создала… — предположил Ксавье. — И так наткнуться на нас, Торпов.

— Но вот только их явно ожидало разочарование. Вещь и твой отец не знают, куда делась книга с ритуалом создания Идеального Брата.

— И возможно, что это и есть полная причина, чего моя мама всегда уезжала в Европу… — Ксавье схватился за голову, нервно кусая губы. — Она всю жизнь жила идеей создания этогосущества. Которую, значит, не разделяла со своим братом, у которого были другие планы. Его интересовало другое существо… — закончил он чуть тише.

— И, раз всё началось недавно, значит, она всё-таки нашла книгу, где описан процесс создания Идеального Брата, — продолжала рассуждать Уэнсдей.

И не могла не отметить, что ей нравится строить теории вместе с Ксавье. И почему-то это заставляло её мозг работать особо быстро: идея наслаивалась на идею, предположение сменялось тремя другими… и ей это нравилось. Но на одной мысли удалось сосредоточиться. Она ей сильно не нравилась… но это могло спасти и её, и Ксавье.

— У твоей мамы извращённая любовь к тебе, но, насколько мне известно, она всё же тебя любит. И у меня есть предположение, как мы можем сделать так, чтоб она перестала мечтать о снятии с моего лица скальпа. Как нарушить ей весь план.

— Это какое?

— Надо спросить Вещь, а возможно ли, чтоб он прекратил оберегать Аддамсов.

— Хочешь, чтоб он стал верен Торпам?.. — догадался Ксавье, округлив глаза.

— Тогда твоя мать станет перед дилеммой, способна ли она ради Идеального Брата убить своего мужа или сына.

— Мне кажется, у неё такой дилеммы не возникнет. Но, может, можно, чтоб он отказался от Торпов? Насовсем. Чтоб никогда не смог служить нам вновь.

— Так нельзя. Вы мои кровные родственники, — вдруг застучали на окне пальцы.

— Как я могу освободить тебя от служения Аддамсам? — не удивляясь своевременному появлению почти бестелесого друга, Уэнсдей бросилась к окну.

У неё, кажется, ещё никогда не было столь взбудораженного настроя. Казалось, даже время стало нестись быстрее.

— Насколько я смог вспомнить, это просто. Но точно ли ты этого хочешь, Уэнсдей? — придаток особо печально перебирал пальцами.

— Если я так смогу нарушить планы Патрисии — да.

— Я думаю, это разрушит вашу с Ксавье экстрасенсорную связь. Вы больше не сможете посещать сны друг друга или делать что-то ещё.

— Это мне не надо. Это и так нечасто случалось.

— Но у вас так есть шанс развить эти способности. Но если ты откажешься от меня, Уэнсдей… это закончится, — наверное, если бы Вещь мог плакать, он бы плакал.

— Мне всё равно, — отчеканила холодно Уэнсдей.

— Но что, если без этой связи я под влиянием матери смогу тебя убить? — настороженно спросил сзади Ксавье.

— Не сможешь. Она обвинила во всём мой кулон. Думаю, это тебе помешает, — рассудила девушка.

В последний час думать над судьбоносными решениями оказалось чересчур просто. Даже отказаться от лучшего слуги и друга в мире — от Вещи.

— Но без этой связи, Уэнсдей, возможно, всё между вами закончится, — на этих словах она почти дрогнула, но смогла совладать с собой. Возможно, будет даже лучше, если её чёрное сердечко умрёт. Тогда, если всё пойдёт не по плану, она сможет и избавиться от Ксавье Торпа.

— Мне всё равно, — отчеканила холодно она. — Мне другое интересно… ты же продолжишь быть моим… другом? — спросила Уэнсдей у Вещи.

— Я всегда буду верен Аддамсам, Уэнсдей, — придаток поклонился.

— Значит, решено, — заключила она, не позволив Ксавье вмешаться. — Что мне надо сделать?

— Зуб за зуб, — неуверенно отозвался Вещь. — Я забирал зуб мудрости у Гуди.

— Я поняла, — она встала. — Я через пару минут вернусь, — и она скользнула в окно.

У неё в комнате найдутся приспособления, чтоб удалить себе зуб.

***

Уэнсдей вернулась с опухшей щекой, застывшей кровью на губах и с зубом в ладони. Челюсть горела от боли, но она её умело терпела. И почему-то от мысли, что Вещь перейдёт к Торпам, ей глубоко в душе было тяжелее.

— Что дальше? — поинтересовалась она у руки.

— Ты должна сказать, что ты отказываешься от меня. Что я теперь свободен от служения Аддамсам. А потом отдать мне зуб, — он долго колебался, но всё-таки рассказал.

— Я, Уэнсдей Аддамс, отказываюсь от Кристофера Торпа. Отныне он свободен от служения Аддамсам, — и она, не дрогнув, положила в его дрожащую ладонь свой окровавленный зуб.

В груди вмиг стало пусто. Что-то очень важное ушло оттуда.

========== Глава 48: В преддверии синего затмения ==========

Комментарий к Глава 48: В преддверии синего затмения

Так-с, это предпоследняя глава, в следующей вы наконец узнаете, чем это всё дело закончится))

На долгие месяцы всё стихло. Учебный год спокойно дошёл до конца. Не происходило ничего знаменательного. Успели даже пройти летние каникулы. Конечно, без проблем не обошлось, но Патрисия Торп никак не обозначала своего присутствия где-либо. После пропажи Оаны Мареш — ничего подозрительного. В Джерико и Неверморе настали спокойные времена. Чему было непонятно, радоваться или нет. Происходили всевозможные убийства, но все где-то далеко, и ни у каких не было ничего общего с почерком матери Ксавье.

Но Уэнсдей не расслаблялась, не без интереса ожидая событий синего солнечного затмения. До него оставалось совсем немного — всего три дня. И поэтому с каждой минутой её интерес к предстоящим событиям всё больше сменялся на нервозность. Предчувствие чего-то нехорошего нарастало, отзываясь в её пустой душе завываниями неприятного сухого ветра, как в выжженной солнцем пустыне. Но оставалось только ждать. За прошедшие месяцы Уэнсдей успела исследовать всё, но нигде не отыскала логово маньячки. Где бы это отродье ни пряталось, получалось у неё это мастерски.

И хотя намёков на победу не было, девочка предчувствовала, что обыграет маму Ксавье. Частично она ей уже подпортила планы, отказавшись от Вещи. И ей хотелось и во всём остальном обойти это во всех отношениях ужасное существо. И без Патрисии Уэнсдей ожидали в скором будущем совсем не приятные кошмары. Плод в утробе матери стремительно рос, и Уэнсдей предстояла неприятная участь стать старшей сестрой для ещё одного спиногрыза. Над которым родители к тому же запретили проводить смертельно опасные опыты.

Ещё одна проблема — хотя родители не знали, что она разрушила мистическую связь с Вещью, они это подсознательно ощущали. Это обстоятельство значительно портило их своеобразную семейную идиллию. Участились ссоры, и что-то в их поместье пошло по швам. Все летние каникулы Уэнсдей ощущала навязчивое желание сбежать из дома, подальше от семьи. Вещь, конечно, остался с ними и продолжил быть верным другом, но стал позволять себе больше вольностей и резких замечаний, а на любые упрёки в свой адрес заявлял, что сбежит к Ксавье.

О нём самом Уэнсдей совсем не знала, что и думать. Когда она отказалась от Вещи, в её душе что-то умерло. В груди стало просто пусто. Она ничего не ощущала, вообще. И при этом понимала, что это неправильно. Настолько отчётливо понимала, что не показывала своей душевной пустоты.

Парень её целовал, обнимал, иногда даже на руках носил, душил, занимался с ней сексом, но больше никакое чёрное сердечко в душе не отзывалось на его движения. И он сам стал менее влюблённым. На каникулах он ей даже почти не писал. И Уэнсдей было на это всё равно. Как и было всё равно на его рецензию о книге, которую она написала специально для него. Как и стало вдруг Вайпер всё равно на её таинственного напарника. В последнем романе Уэнсдей этот персонаж фигурировал и вовсе изредка, только для продвижения сюжета, а никак не для развития характера главной героини.

И при этом Уэнсдей отчётливо понимала, что это неправильно. Её мистическая сила вернула на начальную точку, где не было места какой-то там нелепице вроде отношений, но отголоски её умершего чёрного сердечка пытались утянуть её прочь с начальной точки.

И во время написания книги или игры на виолончели, когда её разум утопал в буйном течении творчества, она отчётливо понимала ещё одно. Ей следовало научиться любить Ксавье Торпа без какой-то там особой связи и чёрных сердечек. Полюбить его своим обычным, человеческим сердцем, отбивающим вместо нормальных шестидесяти-девяноста ударов в секунду только сорок-шестьдесят. Вот только в остальное время Уэнсдей быстро об этом забывала. И понимала одно — если когда-нибудь обнаружит Ксавье не в своём уме, то её рука не дрогнет.

И больше невинных жертв не появится.

— Господи, через три дня синее затмение! Божечки, помогите, мне очень и очень не по себе, — рядом носилась Энид, размахивая в воздухе когтями.

За ней сновал Аякс, периодически хватая за плечи и целуя в лоб. Только он приобнимал её, девочка прятала когти, но после отталкивала парня и продолжала свой нервный монолог.

— Хватит упоминать несуществующих персонажей, — заметила Уэнсдей, но подруга её проигнорировала, продолжив навёрстывать круги по комнате.

— Жалко, что новый директор школы не верит, что сейчас могут настать очень опасные дни, — Ксавье покачал головой. — Я уже скучаю по своему отцу.

— Да, он оказался неплохим мужиком, — отметил Аякс, кивнув, а дальше продолжил гоняться за взбудораженной Энид.

— Но сегодня отец приедет. Он за нас всех очень переживает, — Ксавье дрогнул уголком губы.

Уэнсдей отчётливо помнила, что полгода назад ей нравилось, когда он улыбался. Она постаралась выдавить из себя это чувство, но не удалось. И, чтоб не думать об этой неудаче, она залезла на свою кровать с ногами и прикусила губу.

К ней на плечо вдруг забрался Вещь. Она даже не скосила на него взгляд, но его присутствие помогло вмиг забыть о пустоте в душе, на которую она обращала слишком много внимания. В ближайшие дни у неё перед глазами маячило не одно куда более важное дело.

— Господи, я так ещё никогда не волновалась. Даже когда моя мама упала в обморок, узнав, что я встречаюсь с горгоной! — продолжала распинаться Энид.

Аякс, явно желая её поддержать, прекратил гоняться за ней и напомнил:

— Ну, тогда же всё закончилось хорошо, помнишь? Она не сразу, да и не с первой попытки, но приняла наши отношения, — парень заулыбался, сверкая рядом белоснежных зубов.

— Моя мама с приколами, но она не сравнится с Патрисией! Как же я нервничаю! — она плюхнулась на пол, заведя когтистые пальцы себе в волосы.

Вещь поспешил спрыгнуть с плеча Уэнсдей и бегом устремился к Энид. Она улыбнулась, когда его пальцы ласково обхватили её запястье, и поспешила благодарно погладить второй рукой по тыльной стороне ладони.

— Мы все тут нервничаем, — признался Ксавье, кусая губы.

После той ночи, когда Уэнсдей отказалась от Вещи, парень постоянно сгрызал собственные губы до крови. Она уже даже привыкла ощущать шершавую, израненную, покрытую рубцами поверхность с железным вкусом крови во время пустых поцелуев, которые никак не отзывались в душе. В остальное время Уэнсдей часто замечала, что парень употребляет успокоительные препараты. Один раз она его спросила, зачем, а он посмотрел на неё, как на дуру. Тогда Уэнсдей едва сдержалась, чтоб не ударить его за это нахальство. Но всё же он ей соизволил объяснить, что без строго выверенной дозы препаратов банально не может делать ничего, только испытывает навязчивое желание себя убить за убийства своих друзей.

Тогда Уэнсдей пришла к выводу, что Ксавье, как и все люди, слабый.

Но при этом продолжила пытаться научить себя его любить. Этот парень заслуживал быть одариваемым от неё этим странным чувством. Но пока этот дикий зверь любви не желал поддаваться Уэнсдей без поддержки в виде магической связи.

— У кого-то тут есть конкретные идеи, что нам делать в эти дни? Кроме того, что ждать? — спросил Аякс и присел за спиной Энид.

Оборотень поспешила уткнуться затылком в его плечо. А Вещь отпустил её руку, соскочил на руку Аякса и не успокоился, пока пальцы подростков не переплелись, — и тогда их нервные лица озарила улыбка.

Уэнсдей нахмурилась, наблюдая за этой сладкой парочкой, пытаясь понять работу их взаимоотношений. Ничего так и не осознав, она развернулась к Ксавье и взяла его горячую руку, контрастную на фоне её ледяной, и крепко сжала. В душе действие никак не откликнулось, но она постаралась выдавить из себя улыбку. Получился хищный оскал.

Ксавье хохотнул и поспешил поцеловать её в лоб. Снова пусто в душе, но Уэнсдей ощутила умиротворение от того, что попыталась. Тотчас она отпустила руку Ксавье и ответила на вопрос Аякса:

— Единственное, что я могу сейчас сделать — отдать Ксавье свой кулон. Я считаю, он может оберегать от воздействия извне, — и она сразу сняла с шеи украшение, передав его парню.

— А что, если одолжить у какой-то сирены её амулет и постараться его нацепить на тело Патрисии? Это могло бы тоже помочь, — рассуждала Энид.

— Мне всё ещё интересно, зачем она тогда похитила амулет Бьянки, — вмешался Ксавье. — Возможно, амулеты ей нужны. Лучше не рисковать.

— Мы всё-таки так мало знаем! — Энид надула губы.

— В этой ситуации лучше не знать. У нас одна цель — остановить Патрисию. Навсегда, — уточнила она.

— За то, что она сделала с Ксавье — я только за, — выступил уверенно Аякс.

— Я тоже, — хмыкнула Энид и развернулась так, чтоб поцеловать своего парня в губы. — Я не хочу, чтоб в этом мире был человек, способный помешать моему счастью…

— Мы её остановим, — заключила Уэнсдей.

И тогда в дверь кто-то быстро и крайне громко постучал. Не дожидаясь разрешения, некто влетел в комнату. Уэнсдей мгновенно выудила из ботинок маленький ножик, готовая убить вошедшего во мгновение.

Йоко влетела к ним, задыхаясь на ходу. По её щекам катились слёзы, а губы дрожали. Девчонка казалась слишком бледной даже для вампира.

— Я её видела! В кабинете химии! — закричала она.

Уэнсдей тотчас соскочила на пол, нахмурившись так, что брови почти упали на глаза. За ней тут же встал и Ксавье, вдруг сжав её запястье до боли. Парень нервничал. Сильно.

В пустоте души промелькнуло чувство. Ей не нравилось, что он нервничает.

— Ты её упустила? — поинтересовалась мрачно Уэнсдей.

— Она выскользнула в окно! Я попыталась побежать за ней, но… я её уже не нашла. Простите! — Йоко опустила взгляд, хныча.

— Прекрати, мне тошно, — фыркнула Уэнсдей, а Ксавье вдруг отпустил её руку. — Не от тебя тошно, — отметила она, повернув к нему недовольный взгляд.

Лучше бы и дальше держал за руку. Но её взгляд, кажется, заставил его только дальше отшатнуться от неё.

— Мы отправляемся ловить лису, — заключила Уэнсдей и подошла к своему шкафу, где хранила изобилие всякого оружия. — Разбирайте. Бегом! — скомандовала она, и все ломанулись к шкафу, сгребая в рюкзаки и карманы всевозможные холодные орудия.

— Исследуйте весь Невермор. И подключите всех, кого можете. Но в класс химии пойду я с Ксавье, — заявила она бескомпромиссно. — Если там ловушка, то я найду способ, как выбраться, — процедила она, взглянув на Йоко.

Вампирша только развела руками.

— Тогда… мы пошли, — Аякс взял Энид под локоть, но оборотень отпихнула его и кинулась к Уэнсдей.

— Береги себя, пожалуйста! — и она заключила её в крепкие объятия.

Уэнсдей поперхнулась, едва не обругав подругу за её несносный характер, но, поразмыслив, обняла её в ответ. Возможно, это их последняя встреча.

— Если ты умрёшь — я тебя убью, поняла? — процедила Уэнсдей, отстранившись.

— Да, поняла, — Энид выдавила из себя улыбку, а после бегом выскользнула из комнаты, прижимаясь к Аяксу.

— Я на вашей стороне, — бросила Йоко и тоже покинула комнату.

Уэнсдей уже устремилась к выходу, но Ксавье вдруг схватил её за локоть и развернул к себе.

— С Энид ты попрощалась, а со мной нет? — он состроил обиженную морду, склонившись к её лицу.

— Не вздумай попасть под влияние своей мамаши. Это будет худшее предательство с твоей стороны, — прошипела она, подняв на него взгляд.

— Если я попаду… больше не медли, хорошо? — он сглотнул.

— Не вздумай попасть под него, — процедила она, стиснув зубы.

В пустоте души появилось ещё одно чувство. Ей не хотелось, чтоб Ксавье Торп умер.

— Договорились, — хмыкнул он и тотчас накрыл её губы своими.

Впервые за долгое время Уэнсдей поцелуй понравился.

Но она, не дав себе вдоволь вспомнить это ощущение, отстранилась и бросила Вещи:

— Ты с нами.

— Ты мне не хозяйка, так что я могу делать, что угодно, — отбил ритм придаток, насмехаясь.

Уэнсдей одарила его гневным взором.

— Вещь, ты с нами, — повторил Ксавье, а рука послушно взобралась к нему на плечо.

***

Прошло три часа безуспешных поисков. И снова Патрисия Торп пропала со всех радаров. У всех остальных всё тоже было глухо. Переглядываясь с Вещью на плече Ксавье, Уэнсдей предложила следующее место, где поискать проклятую женщину.

— Пошли в тот двор, где всегда происходили убийства.

Уэнсдей шла туда, не оглядываясь. Её потянуло туда какое-то стороннее чувство, посильнее интуиции. Она знала — ей туда. Она совсем не понимала, чем её чувство было обусловлено, но противиться ему она не стала. Стоило побыстрее отыскать маму Ксавье.

Ноги сами привели её в безлюдный двор, где пребывало только одно существо — и от него, окружённого лужей крови, остались только ноги, укрытые школьной униформой, пропитанной красными каплями, и солнцезащитные очки.

Уэнсдей не удивилась, только сложила руки на груди, глядя на ноги растерзанной Йоко.

— Когда она это успела? — спросила она, но ей никто не отозвался.

Нахмурившись ещё сильнее, Уэнсдей оглянулась. Возле неё никого не было, вообще. Ни Ксавье, ни Вещи… только вдалеке она видела каких-то студентов, что со всех ног бежали к месту преступления.

— Ксавье? Вещь? — Уэнсдей обернулась, но её спутников нигде не было.

Ей стало страшно.

Комментарий к Глава 48: В преддверии синего затмения

Последнюю главу придётся чуточку подождать, я хочу сделать её максимально качественной, как бы мне не хотелось написать её бегом, лучше я чуточку подожду. Надеюсь, вам терпения хватит)

========== Глава 49: Не дожидаясь затмения ==========

Комментарий к Глава 49: Не дожидаясь затмения

Ох-хо-хо, ребятушки, это финал) вы не поверите, насколько автору сейчас больно это писать, это очень странное чувство. Конечно, нас впереди ещё ожидает эпилог, но я уже ставлю, что фанф закончен, так как эпилог можно и не читать.

Я хочу выразить свою благодарность каждому, кто дошёл до финала; кто поставил лайк; кто следил за этой работой с самого начала или пришёл только недавно; также я очень благодарна тем, не поскупился на награды для этого фанфика😅;но особенно я хочу поблагодарить каждого, кто оставил отзыв(ы)🤍 Ну а про тех, кто оставлял их под ±каждой главой, я даже не знаю, что сказать… я вас сердечно обнимаю и очень сильно вас люблю) я бы хотела тут написать список всех, кто оставлял отзывы, благодаря каждого отдельно, но, ребята, простите, вас очень много😅 но знайте, что я вас всех помню и всегда заходила на ваши профили, проверяя, а нет ли у вас работы, которую я могу прочитать😅

И вот на этом моменте я хочу остановиться. Есть два таких замечательных человечка, одна носит ник Ярость, и я всем советую ознакомиться с её работами, а вторая — Mash LitSoul, у которой тоже есть интересный фанф по Уэнс)

Так-с, ну а теперь, приглашаю вас за чтение финальной главы «Признания в любви кровью написаны»)

25 страниц, между прочим))

Чья-то рука накрыла рот Ксавье и нетерпеливо утянула его за угол. Он почти успел достать нож из кармана и замахнуться на нападающего, а Вещь и вовсе соскочил с его плеча, но знакомый голос его остановил:

— Тише вы оба, это я, — отец убрал руку и отпустил его.

На всякий случай Ксавье отшатнулся от него и в прыжке развернулся, направляя острие ножа на родителя. Винсент Торп только закатил глаза, а руки скептически сложил на груди. Вещь залез ему на шею, обхватив её сзади, но не до боли.

— Я пришёл тебя спасать. И тебя, мой невежливый предок, — отметил мужчина, скосив взгляд максимально вбок.

И хотя Вещь стушевался, он не покинул свой пост на его шее. Ксавье тоже не стал убирать нож — за последние месяцы он проникся симпатией к отцу, но остерегался возможного разочарования. Винсент мог его умело дурить, разыгрывая ничем не отличимую от реальной, но всё же фальшивую заботу. Сердце отказывалось допускать такую возможность. Отец — почти единственное, что спасало его от чувства всепоглощающего одиночества и прогрессирующей депрессии в последние месяцы. Но Ксавье искренне пытался прислушиваться к разуму, а не к зову души.

Его уже зов души однажды довёл до обрыва, за которым — пустота. Знала бы Уэнсдей, как искромсала его душу, когда отказалась от Вещи. Как он в один момент забыл, как любить. Как перестал рисовать её портреты и смаковать каждый поцелуй. И как при этом жадно вдыхал её запах и скользил руками по хрупкому телу, когда она его обнимала, надеясь, что в один момент всё вернётся. Как наивно верил в спасение любви. Как надеялся, что и она сможет полюбить его без магической связи и спасёт тем его падающую во мрак душу.

Но пока его душу продолжал придерживать отец.

Ксавье не убирал ножа, хотя вены от нервов ощутимо вздулись, а руку он с трудом заставлял не дрожать. Ему не хотелось, чтоб отец оказался врагом. Это стало бы концом — психика перешагнула бы за точку невозврата. И всё же Ксавье знал одно отчётливо — если это случится, в его сердце иссякнет вся жалость. Руки прекратят дрожать.

— Как ты собрался меня спасти? — он нахмурился, оглядываясь: поблизости никого не было. Уэнсдей — тоже.

Отец вдруг опечалился, понурив спину и опустив брови.

— Я уезжал во Францию к Ришарам. Там я нашёл книгу Гуди. Ту, которую отыскала моя злостная жёнушка. Оказалось, нашла она её в Тибете. Была спрятана у монахов.

Сильнее хмурясь, Ксавье слегка опустил нож. Отец выглядел искренним.

— Мой портфель на полу. Открой. Там эта книга, — продолжая держать нож наготове, Ксавье отыскал взглядом чёрный чемоданчик и, медленно присев на колени, отпер его. Оттуда выглядывал старый кожаный корешок.

Ксавье одной рукой выудил толстый том, на пожелтевших страницах которого всё было исписано рукописным почерком. К счастью, не на латыни, а на английском. Только некоторые надписи на этом сатанинском языке. И на ещё каких-то.

— Можешь заняться изучением, но у нас нет времени, — хмыкнул отец.

— Что тут за информация? — спросил настороженно Ксавье.

Он и не заметил, как опустил нож, тело покрыли многочисленные мурашки, а сердце застучало в висках. Стало очень холодно, но не в воздухе, а в израненной душе.

— Та, о которой Кристофер забыл, — кажется, Вещь обозлился на это примечание, чуть сильнее надавив на шею отца — тот поморщился, но больше никак дискомфорта не выразил. — О том, что полностью отказаться от Идеального Брата не может никто, — отец вздохнул.

Ксавье дрогнул, но решил не делать поспешных выводов. Стоило подумать и услышать рассказ дальше…

— Связь просто меняется. Идеальный Брат освобождается. Взамен на душу отдавшего ему зуб. И бездушное тело становится открытым для принятия новой души.

— Я ничего не понимаю…

А Вещь, кажется, понял: придаток вдруг упал на пол, болезненно скрючившись, но явно не от физической боли. Наверно, его опутали воспоминания.

— Уэнсдей Аддамс лишилась души. Но тело без души постепенно умрёт… — отец поморщился. — А это значит, что у Патрисии всё так же есть возможность создать Идеального Брата, при этом не убив ни тебя, ни меня. Я думаю, она снимет скальп с себя, руками кого-то другого. Скорее всего, поработив твой разум. Но свою душу она перекинет в тело молодой Уэнсдей Аддамс, которая иначе вскоре умрёт. Поэтому я вас пока разъединил. Как только увидел мёртвую Йоко Танаку во дворе.

— Йоко? Когда?! — он взялся за голову, но думы о смерти вампирши быстро уступили более важным. — Что ты такое говоришь… — Ксавье встал с пола, совсем растерявшись в мыслях. Сказанное отцом казалось сущим бредовым кошмаром. — Я вот всё думаю, почему она тогда просто не забрала тело Сольейт? Хотя бы Уэнсдей ничего не угрожало бы! — вдруг он покачнулся, осознав, что вспомнил. Вспомнил тревогу об этой девушке.

— Сольейт тогда пожертвовала своей душой. Обычно душа после смерти ещё остаётся в теле на некоторое время. Тут она ушла сразу, — неуверенно рассказал Вещь за Винсента.

А Ксавье содрогнулся от очередной догадки. И она вселяла надежду, во мгновение окрыляя душу и заставляя её вылететь из мрака. Ведь в случае её правдивости — план матери в принципе невозможен.

Дух Сольейт видела только Уэнсдей. Не без помощи кулона, но видела. К Ксавье сестра пришла лишь единожды. Когда он заснул, держа Уэнсдей за руку — в момент соприкосновения их тел и душ. Больше она его не посещала. Как и Уэнсдей. Их видения с её участием прекратились в тот момент.

После смерти Сольейт Уэнсдей носила жёлтый шарф. А как отдала зуб Вещи — ни разу в нём не появилась. Уэнсдей стала более эмоциональной и человечной после смерти Сольейт. Но отказалась от Вещи, отдав ему частичку своего тела — отказалась и от нажитого эмоционального опыта. Связь между Торпами и Аддамсами рухнула. Вещь перешёл только во владения Торпов. Но при этом Уэнсдей оставила себе душу.

Разрыв связи с Вещью лишил их магической связи, но вовсе не лишил Уэнсдей души. Её тело просто покинула душа Сольейт, что соседствовала с её всё то время.

И вполне возможно, что небывалый ранее прецедент оставлял возможность вернуть Вещь Аддамсам.

Сестра перед смертью сказала: «И вот какой я ключ на самом деле», — возможно, она уже тогда что-то поняла, ведь после потери зрения явно обрела какие-то экстрасенсорные силы. И она не просто пожертвовала собой ради жизни Уэнсдей. Она разрушила планы Патрисии Торп. А открывая завесы тайн прошлого и наставляя, Сольейт смогла воспроизвести этот план в жизнь, не посвятив в него никого.

— А куда делась её душа так быстро? — на всякий случай уточнил Ксавье.

На этот вопрос отец и Вещь ответа не знали.

— А я знаю, — он ощутил, как его губы расплываются в улыбке. — И я знаю, что у моей мамы ничего не выйдет.

— Конечно, ведь на тебе кулон Уэнсдей, — фыркнул отец, указывая на побрякушку, что вылетела из-под кофты. — Она не сможет воздействовать на твоё сознание. Остаётся открытым вопрос, как Патрисия вообще может воздействовать на чей-то мозг. Но нам это сейчас неважно.

Ксавье вдруг улыбнулся ещё шире. Оказывается, всё шло как нельзя лучше.

Он не попал в плохие руки. И, значит, Уэнсдей всё сделала правильно. Дело оставалось за малым — победить свою мать.

***

— Ксавье? Вещь? — Уэнсдей обернулась, но её спутников нигде не было.

Ей стало страшно.

Это чувство рвалось из-под кожи на руках, ногах, животе и голове, но умело обходило пустующую грудь. И лишь приближающиеся бегом студенты позволили ей совладать с этим чувством, которое приятно наблюдать у других, но не ощущать на себе. Что-то тёплое даже проявилось, когда в спешащих учениках стали отчётливо видны черты Энид и Аякса.

Подруга остановилась как вкопанная и разразилась визгом, ещё когда пребывала на почтительном расстоянии. Аякс тоже оступился, но только сглотнул и поспешил обнять свою девушку.

— Вы что-то нашли? — спросила Уэнсдей буднично.

Рядом с друзьями ей больше не было страшно. Глупое человеческое чувство отступило, оставив контроль над телом разуму.

Тело Йоко её не волновало.

Главное, чтоб Ксавье и Вещь были в порядке.

— Сомневаюсь, что они что-то нашли. А вот вас — нашли, мои дорогие бывшие ученики, — Уэнсдей не заметила, откуда пришло это нечто.

Пропавшая без вести полгода назад Оана Мареш. С широкой улыбкой, до появления ямочек на щеках, в бежевых брюках, блузке в цветочек, элегантных солнцезащитных очках и с собранными крабиком волосами на затылке. Если бы её рукава, похожие на фонари, не пропитала кровь — получилось бы до отвращения прелестное создание.

Уэнсдей не удивилась такому повороту — после убийства Йоко стоило этого ожидать. Если бы Патрисия убила для ритуала Оану, ещё одно тело вампира не пригодилось бы. Бывшая преподавательница могла либо просто исчезнуть по причине, никак не связанной с мамой Ксавье, либо оказаться её сообщницей. И хотя первый вариант нравился Уэнсдей больше, жизнь выбрала второй.

— Вы! — воскликнули Аякс и Энид одновременно.

— Какие вы шумные, детки… — заметила вампирша и вытащила руками, покрытыми кровью до локтей, пистолет с глушителем из-за пазухи.

Уэнсдей побежала на сумасшедшую, доставая на лету ножи, первые попавшие под руку, но покачнулась от трёх выстрелов, так и не добежав до Оаны. Благодаря глушителю они не пытались разрушить барабанные перепонки, но вышло громко. Три пули пронеслись перед её лицом, к Энид и Аяксу.

Пока Уэнсдей скосила взгляд на друзей, у горгоны случился припадок жертвенности: он развернулся спиной и скользнул вбок, отбрасывая Энид в сторону. Его тело отлетело и безжизненно упало лицом в траву. На белой рубашке выступили алые пятна.

— Аякс! — в вопле Энид перемешались человеческий голос и волчий вой.

— Беги! Быстрее! — Уэнсдей закричала это, совсем не думая: просто подсознательно знала, что если подруга не сбежит, её тоже подстрелят.

Энид кинула на неё взгляд неестественно расширившихся зрачков, где во мгле разбушевались невидимое пламя и волчья ярость, но затем, дрогнув, зажмурилась и кивнула.

Всего секунда — и девочка забросила на внешне хрупкие плечи немаленькое тело Аякса и рванула прочь. Оана стреляла им вслед, но ни одна пуля не попала. У разъярённой и убитой горем девочки проявилась нечеловеческая сила и без обращений.

Уэнсдей убегать не стала.

А у Оаны Мареш закончились пули.

Не желая больше медлить, девочка скользнула к ней, занося нож для удара. Но проворная вампирша шагнула вбок, и Уэнсдей лишь коснулась своей рукой её.

Голова сама запрокинулась назад от чересчур неприятной боли, пронзившей каждую клеточку тела.

***

Ноги несли её к воротам Невермора. Тяжести тела Аякса не было. Энид не чувствовала вообще ничего. Перед глазами — только цель. Машина скорой помощи, которую пригнали по наставлению околдованных полицейских. Там дежурило несколько фельдшеров.

Она не проверяла его пульс и дыхание. Открывшийся в человеческом облике звериный разум не нашёл места для этого. А отголоски рассудка попросту боялись проверять, жив ли её возлюбленный. Ведь если нет — её сердце, вторя его сердцу, остановится. А пока оно зависло, как персонаж старого мультика над обрывом, который пока не посмотрит вниз — не упадёт и не узнает, далеко ли ему лететь.

Она почти выбила ворота школы, а после не удержалась на ногах и упала на колени перед жёлтым корпусом скорой, словно благоговея. Жёсткая тропа разодрала колени в кровь, но это почти не ощущалось.

Силы иссякли. Тело Аякса стало неподъёмной тяжестью, и она уронила его.

Когда с его губ сорвался болезненный стон, она заплакала. От счастья. Она донесла до скорой помощи живого Аякса.

А после она закричала — от страха за Уэнсдей. Но побежать ей на помощь не смогла — за пеленой слёз всё размылось, а когда она их стёрла с лица — всё окрасилось в чёрный. Запас сил иссяк окончательно.

***

Ксавье разделился с отцом и Вещью. Винсент проследовал решать вопросы с новоиспечённым директором и полицией, а рука пообещала, что спрячется там, где его никакая Патрисия никогда не найдёт. А парень ходил по всем значимым и безлюдным местам, специально не контактируя с людьми — которых, впрочем, и не было почти. Хотя когда ему пришло сообщение от отца, что у Аякса три пули в груди, а Энид, которая его притащила, тоже без сознания — ходить с безучастным выражением лица по школе стало труднее. Хотелось какую-нибудь стену ударить со всей силы, разбивая костяшки в кровь, и разъярённо закричать, срывая голос.

А сердце царапала тревога за Уэнсдей. Чисто логически девочка вплоть до синего солнечного затмения в безопасности. Но Ксавье слабо верилось в какие-то адекватные решения от своей матери.

Особенно после того, как эйфория от собственных умозаключений утихла и голову стали посещать сомнения. Больше всего несостыковок он нашёл с передачей души Патрисии Уэнсдей. Либо отец как-то не вполне разобрался, либо Ксавье пришёл к неверному умозаключению, либо они все чего-то не знали.

Но ему показались невозможными передача души Патрисии Уэнсдей и снятие скальпа для Идеального Брата без дополнительных жертв со стороны Торпов. Ему слабо верилось, что для Идеального Брата достаточно лишь простой кожи с ДНК Торпов. А если Патрисия отдала бы душу Уэнсдей — скальп был бы пустым, бездушным. И ничем не лучше кожи с головы кого-либо другого.

И в таком случае либо мама совсем сошла с ума, ведь её план не мог быть осуществлён даже без спасения Сольейт души Уэнсдей. Либо, что пугало Ксавье куда сильнее, у матери был какой-то иной план. Или она действительно не брезговала убить членов своей семьи.

Ксавье выругался себе под нос. Чересчур много сложностей с непонятными древними ритуалами. И чересчур много страха, рвущего на части его внутренности.

— Не выражайся, — он резко повернулся на знакомый замогильный голос Уэнсдей.

Девочка стояла в паре метров за ним, вперив отстранённый и озлобленный взгляд. Но на одну деталь Ксавье не мог не обратить внимания: хотя у неё и был обычный злобный взор, она моргала. И моргала часто. Его тело бросило в дрожь от вида моргающего человека — в другой ситуации ему бы стало смешно. Но тогда он едва смог сдержать эмоции в узде и выдавить из себя одну из тех улыбок, кои Уэнсдей называла глупыми.

— Прости, я нервничаю. Я тебя обыскался! — он пытался разыграть такой спектакль, чтоб эта иллюзия или заколдованная Уэнсдей не догадалась, что он её подозревает в фальшивости.

— А я тебя искала. И, чёрт побери, я за тебя волновалась, — если несанкционированные моргания ещё могли принадлежать настоящей Уэнсдей — всякое возможно, — но никак не вкупе с этими словами. До отказа от Вещи она ещё могла выдавить из себя это признание, но после него…

Ксавье обрадовался, что его не удалось обдурить, но страх за Уэнсдей в груди нарастал. Ему стало очень и очень холодно, словно его сердце начало вместо крови перекачивать замерзающую воду, с маленькими и очень острыми крупицами льда.

Фальшивая Уэнсдей приблизилась к нему, склонив голову. Он просто не шевелился, но продолжал держать улыбку.

— Я, кажется, знаю, где прячется Патрисия, — сказала она безэмоционально.

— Правда? — он с поддельной радостью схватил её за плечи.

Они оказались материальными. Значит, перед ним настоящая, но заколдованная Уэнсдей. Оставалось всего лишь решить — незаметно надеть на неё кулон и спасти от чар, или последовать за ней в ловушку.

Но она в ответ на его выпад дотронулась обеими руками до его шеи, как бы невзначай. И всё же Ксавье понял — это нечто пыталось взять под контроль его разум. Но как мама делала это через Уэнсдей?.. Или она сама умела принимать облик других людей, как оборотень?

Он затрясся, как бы противясь чарам. Хотя на самом деле ничего не ощущал, кроме холода рук, неприятно обжигающего кожу. Во время тряски, между частых морганий наблюдая за Уэнсдей, Ксавье незаметно завёл руки за спину — включил на умных часах диктофон.

Уэнсдей изумлённо округлила глаза и приоткрыла рот, но после хищно заулыбалась. И что её так удивило и обрадовало?

Парень перестал изображать сопротивление и обмяк. Нацепив маску непроницаемости и потупив глаза, он, явно по-дурацки, вылупился на Уэнсдей. Она же отпустила его шею, продолжая широко улыбаться слащавой улыбочкой. От которой стало тошно.

— Ты ж мой хороший, — произнесла девочка не своим голосом. Но и не голосом Патрисии. — А я уже думала, этот дар воздействовать на глупые головы Торпов и Аддамсов держался на Вещи. Но я явно ослабла… представляешь, на голову твоей мамочки я уже полгода как не могу воздействовать. С самого дня, как эта чертовка Аддамс разорвала нашу связь с Вещью. А ты как был послушным мальчиком, так и остался, — Ксавье больше не держал насильно глупое лицо: его опутали лозы шока. С многочисленными острыми шипами, беспощадно врезающимися в плоть. — Но мы всё исправим, да, Ксавье? Когда ты под моим влиянием… всё так просто, — и она захохотала.

***

— Пьер, я не могу! Боже, за что! — девушка схватилась окровавленными руками за светлые косы, задыхаясь от слёз.

Он не обращал внимания на муки Гуди. Не первая и не последняя женщина, которая не переживёт роды. Главное — хотя бы один ребёнок выжил и оглушительно орал, открыв миру чернющие глаза, которые за мгновение могли стать хоть белыми. Их опыты прошли не зря. Один ребёнок не подавал признаков жизни, но зато второй точно умел менять облик. А может, малыш в будущем ещё чем-то удивит. Гуди явила в мир прекрасного монстра.

— Мне жаль, Гуди, — произнёс он умирающей в лихорадке девушке и ушёл.

Прибыв в городок, он отдал хрипящего и орущего ребёнка своей уродине-жене, но в её жёлтых и обвислых руках малыш успокоился.

— Как назовём? — спросила жена, открыв свой беззубый рот. Американский климат её за год хорошо потрепал.

— Пьер. Так же, как и меня.

— А фамилию? — спросила эта дура, качая младенца.

— Совсем сбрендила, женщина. Думаешь, я дам ему фамилию Аддамсов? Это позорище! — взревел он и вылетел из дома.

Там его уже поджидали проклятые Ришары. Пьер их ненавидел. Но за их помощь с деньгами приходилось платить. И ни разу ему не удалось обмануть этих наглых лисов.

— Что там ведьма? И ребёнок?

— Издохла, как сука. Ребёнок вместе с ней, — он состроил страдальческое лицо, упомянув о погибшем ребёнке. О его же близнеце Пьер решил умолчать. Незачем знать этим треклятым аристократам о его особом сыне.

— Ты забрал её книги?

— Подождите, друзья. Отправимся ночью, — заверил он Ришаров.

Эти сволочи кивнули.

— Кто-то украл книгу! — ругался он, когда не обнаружил в ногах у мёртвой любовницы мёртвого сына, а главная книга о создании великого помощника исчезла. — Думаю, это Торп… Гуди много о нём говорила.

— Ничего, тут ещё много других книг. Осталось только решить, как мы будем их делить, — Ришары, как обычно, коварно заулыбались. — А этого Торпа мы найдём.

Как же Пьер их ненавидел.

Одна радость — когда сын вырос, он встретился с Торпами. И неким чудесным образом, касаясь их чопорных английских шеек, обретал власть над их умами. Вот только никто из них не подсказал, где же они спрятали сокровенную книгу.

А стать одной семьёй с Торпами, чтоб обрести их Идеального Брата — невозможно. Торпы не хотели иметь с его семьёй никакого дела…

***

Ей нравилось созерцать природу Карпат. Это успокаивало. И чем выше в горы и дальше от людей — тем лучше. Там, где только птицы поют, да чистейшие ручьи задорно журчат. И где можно в одиночестве читать дневники предков, лелея надежду на то, что она, Анка Дюбуа — уроженка Румынии с французскими корнями, — наконец поставит точку в истории об Идеальном Брате. Наконец создаст то, чего не хватало её семье для обретения величия. Из-за чего её предкам пришлось бежать в горы, где их, нечистую силу, не пытались сжечь.

— Do you speak English? — разрушив её идиллию с природой, спросил сзади девичий голос, от которого за километр разило французским акцентом.

— Je parle français {?}[я говорю по-французки], — спустя время, но всё же ответила Анка и обернулась к нахалке, что нарушила её одиночество.

Какая-то девчонка, чуть младше неё на вид, в альпинистском снаряжении и с яркими зелёными глазищами.

— Ого! Я рада найти того, кто говорит на моём родном языке {?}[допустим, что весь разговор отсюда на французском, да]! — продолжила девчонка, а её глаза засияли.

— А я-то как… — Анка покачала головой.

— Знаешь, я уже давно не общалась на французском. Редко домой приезжаю.

— От тебя разит французским акцентом, как от дохлой свиньи разложением, — процедила Анка, вперив всё внимание на свои ногти, которые во мгновение могли удлиняться и укорачиваться.

— А, острый язык и нелюдимая натура. Знаю я таких. Сама такая. Наверное, поэтому я и хочу общаться с тобой. Мы похожи, — Анка подняла взгляд и увидела, что эта незнакомка села рядом с ней.

Ничего общего Анке найти не удалось, но перечить она не стала.

— Ну и как зовут тебя? — спросила она, закатив глаза — это нечто всё равно уходить восвояси не собиралось.

— Патрисия Ришар, — и Анка поперхнулась воздухом.

— Из тех Ришаров, что сейчас где-то у Швейцарии живут?.. — она доподлинно знала имена всех потомков недругов еёпредков.

— О, я популярна? — Патрисия улыбнулась. — Ну а тебя как звать-то?

— Анка Дюбуа, — ляпнула тотчас она, не подумав.

— А у меня в семье всяких Дюбуа не любят, знаешь ли, — засмеялось это прерадостное недоразумение.

— Дай угадаю… ещё в твоей семье не очень жалуют Торпов, да? — Анка склонила голову, и француженка отшатнулась. — А не хочешь ли начать сотрудничество, девочка?

***

— Я бы обняла тебя, Анка, если бы я могла, — пожаловалась Патрисия, демонстрируя дорогое обручальное кольцо на пальце. — Вот уже год, как я жена лучшего мужчины в мире.

— Не будь такой ветреной, Патрисия, — буркнула Анка, смерив свою якобы подругу недовольным взглядом. — Что там по Идеальному Брату?

— Ничего, — француженка опечалилась. — Глухо. Его украл кто-то. Очень давно.

— Я уже это знаю. Нового ничего?

— Да ничего. Честно, Анка! — возмутилась Патрисия.

***

— Мой сын умрёт! Я ненавижу свой дар! Как я его ненавижу!

— А давай по порядку?

— Я коснулась Ксавье. Я увидела… ох, его убивала какая-то девочка с чёрными косами. А он там такой молоденький… и красивый, ох, какой мой сын красивый!

— Ты отклонилась от сути.

— Девчонка убивала его со словами, что Идеальный Брат только их, — вздохнула Патрисия.

— Теперь понимаешь, почему мы первые должны разобраться во всём, моя подруга? — Анка улыбнулась и погладила Патрисию по шее.

— Это удивительно, что ты можешь касаться моей шеи и всё в порядке…

— Да-да, удивительно, — Анка сжала её шею чуть сильнее. — Не думаешь, подруга, что нам надо бы искать ответы чуть усерднее? Ради спасения твоего маленького Ксавье.

— Думаю… — тотчас отозвалась бездумно Патрисия.

— Моя хорошая девочка, — улыбнулась Анка.

***

— Ты отдала собственную дочь на воспитание другой женщине?

— Она тоже умрёт. Ещё совсем девчонкой. Если будет жить в штатах. Я хочу её обезопасить, — Патрисия покачала головой, часто моргая и смахивая непрошеные слёзы.

Анка нахмурилась. Подруга ей никогда не ведала полной картины про свои видения, даже под гипнозом. И от этого её экстрасенсорные способности напрягали только больше. Непонятно, чего от них ожидать. Сильно странный дар — видеть чужие жизни от начала и до конца. Хотя при этом всегда был шанс, что судьба изменится…

Какая-то ерунда.

— Как она умрёт в штатах?

Патрисия глянула на неё исподлобья, но, задумавшись, ответила:

— Она отдала свою жизнь убитому Ксавье. Я сама не понимаю, как такое возможно. И снова там виновата эта девочка с косичками…

Отвернувшись, Анка закатила глаза. Как же она ненавидела всех этих экстрасенсов.

***

— Ксавье сегодня чуть не сгорел! И знаешь, кто его спас? Девчонка с косичками! Уэнсдей Аддамс!

— Я там была, Патрисия, — напомнила она своей неугомонной подруге. Удивительно, как при других людях эта горячая душонка играла роль вполне спокойной, только несколько лестной и кокетливой девицы. — Меня больше другое интересует… — сказала она с намёком.

— Ты про эту руку Аддамсов?

— Именно.

— Думаешь, он и есть Кристофер Торп?

— Всё сходится. Аддамсы — американцы. Торп ездил часто в Америку. Скорее всего, он связал свою душу с какой-то Аддамс. Это соответствует вашей легенде, — а о своих знаниях Анка умолчала.

Что ж, отныне сомнений не было — тогда второго ребёнка Гуди Аддамс и книгу забрал Торп. И, вероятно, второй ребёнок как-то выжил, продолжив род Аддамсов. Только как же глупо, что ему даже фамилию не сменили.

— Мне теперь так страшно за своих детей…

— Мы вернём Кристофера, а какая-то малявка с косичками не погубит твоих детей. Поняла? — Анка обворожительно улыбнулась подруге и положила ладонь ей на шею.

***

— Мой брат стал видеть видения. Но он наотрез отказывается говорить, о чём они. Обратился ко мне за помощью вдруг, но удовлетворить моё любопытство — нет, зачем.

— Ещё один экстрасенс? — не выдержала Анка, фыркнув. Винсент, Патрисия, их подросток-сыночек, так теперь ещё и Гидеон.

— Получается, да… единственное, он сказал, что это как-то связано с информацией, что он нашёл в Тибете у монахов.

— Знаешь что, подруга? — Анка улыбнулась. — Мы едем покорять Гималаи.

***

— Ты украла из монастыря книгу?!

— Забрала наше по праву, — улыбнулась Анка.

— Это вообще книга Торпов.

— У наших семей остальные книги. И напомню, ты давно уже Торп, — едва удалось умолчать о том, что если бы она не стала полноправным Торпом, то прикосновения к её шее ничего не дали бы. — Пошли изучим этот замечательный труд.

***

— Ну и что будем делать?

— Что делать?.. — Патрисия с ужасом кивнула на книгу. — Ничего!

Ну и тонкокожая же женщина. Столько трудов, долгожданный триумф, а ей хоть бы что.

— Убивать боишься?

— Убивать — привилегия Бога. Я же не очерню свою душу этим, — она сложила руки на груди, хмурясь.

Анка не сдержалась — захохотала.

— От кого я это слышу! От кицунэ, которая посвятила всю жизнь созданию Идеального Брата!

— Уже давно Идеальный Брат нужен только тебе. Я найду другой способ спасти сына. И ему явно не нужен никакой Идеальный Брат. Он оживляет рисунки! И это не просто иллюзии. Они материальны.

— А Сольейт? — Анка едва выговаривала это имя и всё ещё не знала, как оно вообще пишется. Но Патрисия любила странные имена.

— И её тоже я защищу.

— Ладно, как знаешь, — сказала невозмутимо Анка, погладив подругу по шее.

В тот день она на всякий случай сделала копию великой книги.

***

— Я в ужасе! — Патрисия сидела на полу, держась за голову. — У моего мужа и Аддамсов иные видения о Ксавье и Уэнсдей. Они хотят их поженить! Я не знаю, что на этот счёт думать. Пока я сказала, что согласна. Чтоб не ругаться… но как же мне страшно, что они эту девчонку ещё и в Невермор уже отправили. Я должна увидеться с Ксавье и посмотреть на его будущее!

— В Невермор? — Анка сделала безучастное лицо, но ей это очень понравилось.

Невермор — целая рассада молодых чудовищ всех мастей. А вкупе с Уэнсдей Аддамс и Ксавье Торпом… лучшее место для создания Идеального Брата.

— Анка, я так нервничаю! — крикнула Патрисия и вдруг схватила её за обнажённое запястье.

Непонятно, у кого глаза округлились больше. И всё же Анка постаралась поскорее схватить подругу за шею и стереть ей воспоминания. Но Патрисия оказалась проворнее — она отскочила, тяжело дыша. Её округлившиеся глаза покраснели и заблестели от слёз.

— Что ты увидела? — Анка театрально прижала руки к своей груди.

— Н-ничего, — бросила Патрисия и вдруг застыла.

Анка тотчас бросилась через статичную иллюзию и успела поймать свою подругу.

Но стереть ей воспоминания о видении не удалось — она увидела слишком многое.

— Прости, больше я тебя не отпущу, — произнесла она, лишая француженку воли.

***

— Ты такая замечательная женщина, Оана, — обратилась она к преподавательнице академии для изгоев. Вампирша заулыбалась.

— Ты тоже, Джофранка. Столько нового узнала о своей родине! — улыбалась женщина.

Как удобно получилось — в Неверморе нашлась преподавательница из Румынии, очень добрая и доверчивая, а к тому же, как оказалось, лесбиянка. Даже не пришлось перевоплощаться в мужское тело, чтоб охмурить эту женщину. Которая так давно работала в Неверморе, что даже знала о целой сети тайных комнат. Полно мест, чтоб прятать тела.

Особенно в том зале, проход в который скрывался под тропинкой во дворе.

— Возможно, я тороплюсь… но я тебя реально люблю!

— Я тебя тоже, — соврала Анка, доставая при этом осиновый кол из рюкзака.

Пара мгновений — и больше Оана Мареш не мешалась.

***

— Будешь мне помогать, поняла? — сказала она, гладя Патрисию по шее.

Та лишь кивала. Но Анка понимала, что чаще всего непрактично использовать для убийств Патрисию. Она могла своей фигурой привлечь слишком много внимания. Но она умела создавать иллюзии.

***

— А кто тут по женским общежитиям разгуливает? — Анка подловила Ксавье, приняв облик Оаны, когда он в полночь выходил из комнаты Уэнсдей Аддамс. — Ксавье Торп! Сын нового директора… ай-яй-яй!

— Пожалуйста, мисс Мареш… никому не говорите… — стушевался парень.

— Ох, ну что ты. Никому не скажу, — она улыбнулась и коснулась его шеи сначала одной рукой, а потом и второй.

***

— Создай иллюзию цветов, — беззвучно молила Анка Патрисию, когда увидела сотни пчёл.

Хорошо, что связь с головами Торпов работала на любых расстояниях. Пускай и непродолжительное время. Но этого хватало на создание иллюзий для пчёл, или чтоб заставить Патрисию посылать Сольейт немного переделанные видения Ксавье. Чем больше Торпов в одном месте — тем лучше.

И что ещё хорошо — она могла и на мозги Аддамсов воздействовать. В случае неудачи — Уэнсдей Аддамс всё забудет. Главное — снять с неё кулон, иначе ничего не сработает.

Поэтому убивать руками Уэнсдей — неудобно. Пришлось бы постоянно то снимать, то возвращать побрякушку. Слишком много мороки. Много мороки доставлял и Гидеон Ришар, который со своей сектой пришёл в Джерико. Но Анка не стала его открыто выгонять. Наоборот, под видом Оаны Мареш даже подсказала, где можно проводить собрания. И тем самым получила удобный способ следить за ними.

В слежке помогала и преданная вампирша Йоко. Анка сама не поняла, как так получилось. Но облик Патрисии Торп внушал девчонке благоговение.

***

Анка злилась. Как-то Патрисии удалось ускользнуть. Хорошо, что она знала, где её искать — в больнице, рядом с сыночком. Главное, чтоб она ничего и никому не разболтала. Анка могла только Торпам и Аддамсам почистить головы, когда дотягивалась до их шеек.

Патрисия вышла из палаты Ксавье, утирая слёзы. Интересно, что такого она разболтала своему ненаглядному сыночку?

— Ну, рассказывай, — Анка утащила подругу за угол и сделала вид, что кинулась в объятия. На самом деле воздействуя через шею на её сознание.

— Девчонку Аддамс похитят. И… я не помню, что было раньше, но иное. Но теперь Ксавье поедет за ней. Он её реально любит. Я ещё не видела такой любви. И я видела там Сольейт. Она отдала свою жизнь. Кому-то… они в опасности! Сольейт ключ… а девчонка-оборотень поможет, — и хотя Анка ничего не поняла из этого бреда, ей и не требовалось.

Всё необходимое она знала сама. Но раз надо привести Сольейт и оборотня — она это сделает. И сыграет помешанную на своих видениях. Нести любую слабо связную ерунду — и никто не догадается, что она никаких видений не видела.

— Ладно, идём, моя дорогая. Всё с твоим сыном будет хорошо…

***

— Так это была не Патрисия Торп… — Уэнсдей распахнула по-настоящему шокированные глаза и закашлялась.

Вокруг стояла удушающая сырость, полумрак и воняло воском. Всё тело же болело и оказалось обездвижено — чуть сфокусировав взор, Уэнсдей поняла, что лежит на холодном полу, а её руки скованы сзади тяжёлыми кандалами. Ноги просто связаны толстым канатом. Не лучшее положение для пробуждения.

— Да ты что, Уэнсдей Аддамс, — подняв взгляд и выпрямив спину, игнорируя возмущения в закованных руках, девочка заметила вторую пленницу — сальные патлы падали на осунувшееся серое лицо, в глазах полопались капилляры, заставляя красный белок контрастировать на фоне зелёной радужки, а под спортивным костюмом, казалось, отсутствовала вся плоть — словно там сидел только скелет.

Но мама Ксавье выглядела спокойной. Будто её накачали препаратами и оставили сидеть в небытии. Хотя для этого у неё взгляд смотрелся слишком осознанным. Возможно, она была спокойна по своим причинам.

— Анка Дюбуа обманула всех, — произнесла Уэнсдей, морщась от странного вкуса на языке. Горький, но вовсе не приятный, как крепкий кофе без сахара, а безжалостно кромсающий язык и словно поджигающий нутро, предварительно заполнив его бензином. Вкус обмана, разочарования и поражения. — Мы ошибались, — и почему Уэнсдей стало по-настоящему стыдно?

Ответ возник непроизвольно — потому что мама Ксавье невиновна. Окажись невиновным кто угодно другой, Уэнсдей ощутила бы только разочарование, что считала неправильно. Но перед Патрисией стало по-настоящему стыдно. Торпов снова просто подставили. Им критично не везёт по жизни…

И на сей раз Уэнсдей это чётко понимала. Перед Ксавье она всё ещё не извинилась… перед его мамой она не собиралась допустить эту ошибку.

— Простите, — и она подавилась, осознав, что смогла это произнести.

— Не за что, — уголок её губы дрогнул. — Всё так и должно быть.

Уэнсдей нахмурилась.

— А былых жертв уже не вернуть. Что поделать, — она опечалилась, но вмиг воспряла духом, откинув затылок на каменную стену. — Но сегодня всё решится.

— Уже день синего затмения? — Уэнсдей постаралась присесть. И хотя она едва не вывернула себе все суставы, ей удалось опуститься на колени и осмотреться нормально.

Они сидели в углу просторного подземелья, окружённые решёткой, а стену напротив заняли стеклянные аквариумы разной величины, заполненные зеленоватой мутной жидкостью. Но Уэнсдей разглядела в них очертания украденных частей тел. Перед резервуарами — большой стол, а перед ним прозрачные ящики, где находились всякие инструменты и колбы со странными субстанциями.

— Нет. До него не дойдёт, — Патрисия кинула ей хитрый взор.

— Пояснять вы мне ничего не будете?

— Могу рассказать, что Анка хотела сделать. Я всё равно уже знаю всё.

Уэнсдей села максимально комфортно и важно, насколько могла со скованными руками и ногами, кивнув. Большего всё равно не оставалось.

— Мы все знаем, что ты разорвала связь Аддамсов с Вещью. Но по-хорошему ты должна была отдать за это душу.

— А она у меня была? — Уэнсдей наклонила голову.

— Язвить будешь перед моим сыном, который тебя любит, а не передо мной, — женщина склонила голову, а какая-то тонкая игла уколола сердце Уэнс. Слова о том, что Ксавье её любит, нашли отражение там. А голову ударило осознание — за всё время после расторжения связи с Вещью Ксавье ей ни разу не сказал, что любит её.

А она подсознательно ждала от него этого шага. И пыталась его безуспешно полюбить, ведь не ощущала любви от него. Она ждала любви от парня, боясь влюбиться безответно, как последняя дура. Ей не нужна была магическая связь, чтоб любить Ксавье Торпа. Ей просто нужно было знание, что и он её любит без связи мистической природы.

— Понимаешь, Уэнсдей Аддамс, тебя воскресила моя дочь. И не просто воскресила. Она вылечила твою разрубленную душу. И часть её души осталась в твоей. Кристофер забыл, что когда от него отказываются — душа отказавшегося приносится в жертву. Но тут такой прецедент… и твоя душа осталась на месте. Вместе с зубом ты Вещи отдала душу Сольейт.

— Звучит, как бред. Поэтому похоже на правду, — отметила Уэнсдей, а Патрисия улыбнулась.

— И такой способ отказа, — не в твоём случае, — позволил бы вернуть влияние над Вещью. Твоё тело должно быть пусто. И Анка планировала в затмение убить кого-то из Торпов и переместить душу в твоё тело. Это возможно, ведь насовсем от связи с Вещью вы и сейчас не избавились. И тогда связь вернулась бы полностью. Душа Торпа в теле Аддамса — это особое пересечение, которое вернуло бы Вещь Аддамсам. И, соответственно, вашей дальней родственнице — Анке. А потом дело за малым — снять скальп, но не с твоего тела, а, например, с моего или с Ксавье. И закончить ритуал создания Идеального Брата.

— А почему связь разрушилась, когда я отдала зуб, если мою душу спасла Сольейт? Или это связано с тем, что Торпы от Вещи отказаться не могут?

— Я думаю так, — кивнула Патрисия. — Но ты можешь обо всём этом забыть, Уэнсдей. Скоро всё закончится. Но я тебе скажу кое-что по секрету… — протянула она с явным французским акцентом. — Готовься бежать. Куда-то подальше от США. И подумай, что ты хотела бы взять с собой, — Уэнсдей прожгла женщину недоумённым взором, но Патрисия Торп больше и слова не сказала.

Из дальнего угла помещения послышался гомон шагов. И Уэнсдей удивилась, когда услышала среди них ритм, с которым передвигался Ксавье. Непонятно, что удивило больше — то, что она могла узнать звук его шагов, либо его приход в логово маньячки.

Уэнсдей опустила брови, когда увидела по ту сторону клетки саму себя. Проклятая оборотень. Анка заметно позорила её — улыбалась во все зубы, ходила по-странному и позволяла себе ежесекундно моргать. От увиденного едва удалось побороть рвотный позыв.

Ксавье медленно шёл за Анкой, слегка приоткрыв рот и округлив глаза, но, кажется, намеренно. Но в целом он больше напоминал послушное животное, не имеющее своей воли. Это не понравилось Уэнсдей. Особенно, если эта женщина, принявшая её облик, действительно поработила его разум, невзирая даже на защиту в виде кулона.

— Не вздумай попасть под влияние своей мамаши. Это будет худшее предательство с твоей стороны, — прошипела она, подняв на него взгляд.

— Если я попаду… больше не медли, хорошо? — он сглотнул.

— Не вздумай попасть под него, — процедила она, стиснув зубы.

В пустоте души появилось ещё одно чувство. Ей не хотелось, чтоб Ксавье Торп умер.

— Договорились, — хмыкнул он и тотчас накрыл её губы своими.

Он не мог после этого вот так просто нарушить данное ей обещание. Уэнсдей ему этого не простит…

Сердце стало колотиться быстрее, а тошнота всё больше душила горло.

Он скосил глаза на неё и никак эмоций не выразил, хотя, кажется, уголок его губы дрогнул. Или так упал свет. Но он перевёл взор на маму и тогда дрогнул. Мгновение — и он уже отвернулся от них, взирая преданным и бестолковым взглядом на Анку. От чувства, ставшего распирать грудную клетку, Уэнсдей показалось, что вот-вот и её руки разорвут железные кандалы, как бумагу.

— Ох, вот я и собрала вас всех, — сказала Анка, продолжая пребывать не в своём облике. — Теперь нам осталось всего лишь подождать пару дней, а там разберёмся. Я ещё никогда не была так рада. Остался только гвоздь программы, но маленького друга я ещё успею найти. Ксавье, ты же мне поможешь? — спросила она, погладив его по шее.

Парень кивнул.

А Уэнсдей поморщилась. По жилам разлился кипяток негодования. Эта тварь посмела касаться шеи Ксавье, ещё и в её облике. Но касаться нежной и тонкой кожи на его шее имела право только настоящая Уэнсдей. Только она. Больше никто.

— А я радуюсь, представляя, как сниму с тебя скальп! На живую! — крикнула девочка, не открывая глаз.

— Лучше закрой свой рот, чертовка, — холодно пригрозила женщина.

— Вы уже не первая сумасшедшая, которая занимает пост учителя Невермора, а у себя на цепи держит безвольную собачонку. Не запугаете, — замогильно отозвалась Уэнсдей и приоткрыла злые глаза.

Ей хотелось долго и нудно мучить эту женщину. И не позволять умереть. Хотелось долгие годы видеть её безрезультатные страдания.

— Меня тут нет, — вдруг отбил кто-то на азбуке Морзе.

Уэнсдей ощутила, как холодные пальцы Вещи сели на её сцепленные за спиной руки, тихо вскрывая кандалы. Удивившись, она всё же оглянулась и увидела прямо над клеткой маленькое вентиляционное круглое отверстие, решётка которого безвольно колыхалась на последнем винте. Остальные частично остались в решётке и частично в стене — они оказались распилены.

Она прикусила губу, чтоб не растянуть губы в победном оскале. Главное, чтоб проклятая румынка не заметила Вещь. Иначе всё станет лишь хуже.

— Не запугаю? — она злобно хохотнула. — Как же ты меня раздражаешь, бездушное существо. Впрочем, мне для ритуала ты нужна просто живой. Но можно тебя и покромсать, — заявила она, уже не смеясь.

Кандалы на руках Уэнсдей открылись и беззвучно упали ей на ноги. Чтоб ничего не выдать, она продолжила держать пальцы за спиной. Вещь же стал разрезать верёвки, сковывающие её ноги.

— Покромсаю я вас, никак не наоборот.

— А я говорила, что это сделаю я? — чёрные глаза стали ярко-зелёными, и она оскалилась. — Ксавье, будь хорошим мальчиком, и отруби этой нехорошей девочке какую-нибудь ногу, — она скрылась где-то в тени, а вернулась с маленьким, но определённо увесистым топором.

Парень без вопросов его принял и с отупевшими глазами сделал шаг вперёд.

И тогда его мама разразилась в громком крике:

— Ma puce, по руке! По правой! — и она закашлялась.

Уэнсдей округлила глаза, не понимая, было ли сказанное предательством или помощью. Но ответ пришёл через мгновение — Ксавье улыбнулся и бросился обратно, прямиком на Анку. Она упала на спину, придавленная к полу парнем, болезненно застонала, но через мгновение уже истошно завизжала — её руку в запястье рассёк топор. Кисть и предплечье отделились.

— А теперь не убивай её! — продолжила кричать Патрисия, когда справилась с приступом кашля.

Ксавье, кажется, был и не в силах её убить — он с ужасом взирал на отсечённую им конечность, отойдя на пару шагов. Но при этом он улыбался.

— Да, прикончу её я, — Уэнсдей встала, разминая затёкшие мышцы.

— Нет! — она в изумлении обернулась на Патрисию, которая кивала головой на Вещь, который встал на фаланги, как на колени. — Да, малыш, это всё ради тебя. У меня была эта информация, тогда как у Анки — нет, — француженка заулыбалась.

— Вы про что?..

— Есть способ, как избавить Кристофера от проклятия, которое он навлёк на себя по любви. Есть способ вернуть ему человеческую жизнь. И через какое-то время, через долгие года, дать спокойно умереть человеческой смертью.

Кажется, Вещь был на грани лишения чувств.

— Выбор за тобой, Кристофер. В магическое служение Аддамсам ты уже всё равно не вернёшься. Это невозможно.

Уэнсдей покачнулась и схватилась за решётку, чтоб не упасть. В груди бушевало нечто странное. Но очень тяжёлое…

— Ты этого хочешь, Вещь? — спросила она, и придаток взобрался к ней на плечо.

— Иногда я ощущаю усталость. И что мне делать рукой в служении у Торпов? Или если кто-то вновь захочет создать Идеального Брата? — рассказал жестами её верный друг, и Уэнсдей закинула голову назад.

Чтоб скрыть слёзы, которые непрошено рвались ей на глаза. Она не могла представить Вещь человеком. Не могла. Но маленькая конечность заслуживала счастья, которого не обрела при прошлой человеческой жизни. В конце концов, он, как и все, заслуживал смерти. От старости. В человеческом теле и с возможностью сказать последние слова вслух.

— Какое бы ты имя себе ни взял, ты для меня останешься Вещью, — произнесла хрипло Уэнсдей, не опуская головы.

— Я оставлю себе это имя, Уэнсдей Аддамс, — сказал придаток на азбуке Морзе.

— Ты должен подойти к руке Анки, а дальше всё произойдёт само, — рассказала Патрисия Торп, улыбаясь.

Вещь спрыгнул с плеча Уэнсдей, и она всё же проследила за ним взглядом, хотя и обнажила этим свои слёзы. Как можно быстрее она их стёрла, но, вероятно, чёрные разводы от потёкшей туши остались.

— Спасибо, — поблагодарил придаток француженку, поспешно распустил цепи на ней и скользнул через прутья решётки к орущему телу Анки.

Тогда в подземный зал вбежало бесчисленное множество людей во главе с Винсентом Торпом. За ним стояла нервная Энид, держащая наготове когти. Раз она не плакала — значит, её парень не помер.

Вещь припал запястьем к руке Анки Дюбуа. Она истошно завизжала, прежде чем замолчала, а тело начало трансформацию. Под взглядами учеников Невермора и некоторых полицейских тело девушки увеличивалось, разрывая украденную у Уэнсдей школьную униформу и трансформируясь в широкоплечего синеглазого мужчину, невысокого роста по современным меркам. Бледное лицо покрыла густая борода, а волосы отросли до подбородка. Только порванная по швам одежда портила его внешний вид. Если Вещь вернул себе облик самого себя, то в довольно молодые годы. Над бородой на лице виднелась кожа без морщин, а глаза смотрели по-детски весело.

Все Торпы одновременно подавились воздухом и схватились за грудь. Их глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Ксавье и его отец упали, кашляя и пытаясь восстановить дыхание. Уэнсдей ничего физически не ощущала. Только на душе соседствовали бесконечная тоска и чувство, что это правильно. Оно вызывало даже в её душе радость. Радость за члена своей семьи и духовного родственника, какую бы он там фамилию ни носил.

Когда Торпы отдышались, человек-Вещь произнёс свои первые слова:

— Охренеть… — Уэнсдей опустила взгляд: это точно был Вещь.

Его голос непонятным образом сочетал в себе бас и ребяческую тонкость.

— Что тут произошло?.. — спросил Винсент Торп, пока другие люди просто стояли в шоке.

И только Энид осмелилась выйти вперёд, почему-то держа в руке телефон, где крутилось какое-то видео. Но она оступилась и для начала бросилась к человеческому облику Вещи.

— А я знала, что у тебя не только рука симпатичная! — и она приподняла его туловище с пола, заключив в крепкие объятия.

Вещь сначала никак не отзывался, но медленными и неуверенными движениями всё-таки смог обхватить девочку в ответ.

— Ты делал лучшие маникюры!

— И это одной рукой… теперь у меня их две, — отозвался словами Вещь.

— Ты обязан открыть салон красоты, ты меня понял?! — воскликнула Энид и выпустила его из объятий. Туловище Торпа упало на пол. — Ой! Прости! — извинилась она, вскочив.

Радость на её лице сменилась тревогой, и она подбежала к Ксавье, едва сдерживая слёзы.

— Ксавье, это выставили в интернет! Видео, где ты… — и она выбросила телефон, заревев.

Уэнсдей от этих слов скатилась по решётке.

— Значит так, шериф тут я! — вперёд вышла Ричи Сантьяго, чьё лицо блестело от нервного пота. — Я даже знать не хочу, что в вашем треклятом Неверморе происходит! Но я знаю одно — Ксавье Торп хороший парень. Поэтому я дам ему возможность скрыться, пока мы тут со всем не разберёмся. Беги, парень. Желательно из страны, — шериф печально улыбнулась, а Ксавье продолжил сидеть на полу, но уже от шока.

— Помнишь, что я тебе сказала, Уэнсдей? — над ухом промурлыкал голос Патрисии Торп.

— Что мне придётся бежать… — откликнулась она, сглотнув. — И вы, возможно, правы, — она медленно поднялась на ноги, продолжив держаться за прутья. — Ксавье, иди сюда! — крикнула она, но вместо него к решётке кинулись другие люди.

И всё же клетку отперли, а Ксавье поднялся на ноги, качая головой.

Уэнсдей знала, что у них мало времени, а вокруг много людей. Но также она понимала, что через пару секунд решится её судьба. И зависит она только от того, что скажет ей Ксавье Торп. Сможет ли одним лишь словом разбудить в её сердце чувство любви, которому для поддержки не нужна никакая мистическая сила.

— Что ты ко мне чувствуешь? — сорвалось холодное с её губ, когда она встала в одном метре от него.

Он округлил глаза, но вдруг его губы расплылись в знакомой улыбке. Глупой, чуточку нахальной, но Уэнсдей едва сдержалась, чтоб не улыбнуться в ответ.

— А ты ко мне? — он ехидно прищурился.

— Если вы, два балбеса, сейчас не скажете ничего, я вас убью. Вы меня поняли?! — произнёс с пола Вещь.

Уэнсдей нахмурилась. Но её уже не маленький друг прав. Возможно, стоило просто сказать это вслух…

Сейчас или никогда. Либо воскресить любовь, либо наконец зарыть её гроб в лесу и забыть его местоположение.

— Я тебя люблю, — произнесла она в один голос с Ксавье.

Парень ярко заулыбался, а в её носу словно что-то щёлкнуло от переизбытка напряжения, и вдруг оттуда пошла кровь. Собрав её на палец, Уэнсдей нарисовала ею сердце на своей ладони. А в холодной груди стало тепло. По-приятному тепло.

— Это лучший день в моей жизни! — захлопал в ладоши Вещь.

— Если бы не Аякс… ладно, мой тоже! — и Энид захлопала за ним.

А Ксавье сделал шаг вперёд и тотчас накрыл губы Уэнсдей своими. Поцелуй отозвался громкими стуками сердца в голове. И адреналин, наполнивший кровь, сообщил, что с ним она готова жить где угодно и побеждать любые сложности.

Главную сложность она всё равно уже преодолела — она открыла своё сердце для любви. Ксавье Торп смог взломать все замки, что защищали этот вредный орган.

— Ты не виновата ни в чём, Патрисия? — донёсся сзади едва слышный голос Винсента Торпа.

— Виновата только в том, что мало внимания уделяла своей семье раньше. И что это заставило всех поверить, что я и есть злодейка.

— Прости меня, дорогая… — Уэнсдей отстранилась от Ксавье и увидела, как Винсент Торп достал из нагрудного кармана белый платок.

— Mon chéri, я тут злюсь только на себя, — француженка обворожительно улыбнулась, а на глазах холодного Винсента Торпа выступили слёзы.

После он приблизился к жене и осторожно опустил ей платок на губы, прежде чем нежно поцеловал. Но Патрисия быстро отстранилась и скользнула к Ксавье.

— Ma puce, беги. Но всё будет хорошо. Я это знаю, — она улыбнулась и осторожно коснулась его укрытых одеждой плеч. — Je t’aime. À la prochaine{?}[я тебя люблю. Ещё увидимся], — и она послала ему воздушный поцелуй.

По щекам Ксавье покатились слёзы.

— Прости, мама…

— Беги уже, — она хохотнула. — Тем более, ты не один, — и она кивнула на Уэнсдей.

— Я ухожу с тобой, — пояснила девочка.

Ксавье остолбенел. Остолбенел и его отец. И только Патрисия Торп улыбалась, довольно сложив руки на груди.

— Я буду скучать! — на Уэнсдей вдруг с объятиями прыгнула Энид, прижав к себе до хруста в рёбрах.

Поразмыслив, она обняла подругу в ответ.

— А мне есть ещё, что с тобой обсудить, Уэнсдей Аддамс. И начать хотелось бы с характера, — Вещь кое-как встал на ноги и нагло заулыбался, хотя покачивался и выглядел в высшей мере дезориентированным. — Но я это с тобой по телефону обсужу. Я помню твой номер, — кажется, он попытался ей подмигнуть, но вместо этого состроил страшную гримасу.

— Лучше бы ты оставался дальше рукой, — отметила Уэнсдей и хмуро сложила руки на груди.

Смотреть на Вещь в человеческом облике — нечто неправильное. Ей хотелось отвернуться и лучше забыть о его существовании. Но при этом уголок губы дрожал, стремясь скользнуть вверх. Она радовалась за него в той мере, на какую была способна.

— Хороший комплимент, Уэнсдей. Но только попробуй не ответить на звонок. Я тебя найду, моя бывшая хмурая и злая хозяйка, — он неуверенно сделал шаг вперёд, так, что остатки одежды едва не упали с его тела, и раскинул руки. — Не хочешь меня обнять?

— Не хочу, — отрезала она и прильнула к нему с объятиями. — Напомню, что раз ты теперь человек, тебе могут сломать не только пальцы, — сорвалось с губ вместо прощания.

Не сказав больше никому ни слова, она схватила Ксавье за локоть и побежала прочь — проход прятался в стене и вывел на стремянку. Она привела во двор, где происходили убийства. Всё это время логово маньячки было у них под ногами… пряталось под тропинкой и слоем затвердевшей земли.

— Как этот проход нашли?

— Я отсылал информацию отцу, — Ксавье улыбнулся.

— Молодец, — кивнула Уэнсдей. — Берём всё самое необходимое и через пять минут встречаемся тут же.

— Хорошо, — парень засмеялся.

Уэнсдей почти ничего не взяла: в большой чемодан отправились только два наряда, набор ядов и ножей, и самое тяжёлое — печатная машинка. Её она оставлять не собиралась. За ноутбук для написания книги она и в кошмарном слащавом сне не села бы. А искать другую достойную машинку — времязатратно.

Она почти выскользнула из комнаты, волоча за собой чемодан, но остановилась. Нет, кое-что важное она упустила. Просто так забыть о настоящем подвиге погибшей девочки — это слишком низко для Уэнсдей.

И из комнаты она вышла с жёлтым шарфом на шее. Не потому, что ей нравился жёлтый цвет и не потому, что душа этого требовала… просто Уэнсдей поняла, что так надо. Носить жёлтый шарф — правильно.

Оказалось, Ксавье её уже ожидал в коридоре, наспех завязывая нелепый пучок на затылке.

— Дай сюда резинку. И уменьшься в размерах как-то, — буркнула она, отобрав у парня бежевую резинку для волос.

— Ладно… — он неуверенно встал на колени, а Уэнсдей стала безжалостно закручивать его волосы, пока не вышел идеальный пучок. На все возмущения парня она никак не реагировала.

— Теперь ты снова носишь шарф и я могу тебя за это задушить, — фыркнул беззлобно Ксавье, когда она осталась удовлетворена результатом.

— Может, я этого и хочу. Быть задушенной самым популярным убийцей Америки на данный момент, — удивительно: она улыбнулась.

Пустота и мрак на душе заменились странным чувством любви. И ей было хорошо с Ксавье Торпом. Особенно после всего пережитого.

Они выбежали из Невермора, не зная, куда конкретно устремились. Но у ворот академии, оказалось, их поджидал автомобиль. Но не Торпов и не кого-то другого. А какая-то полуполоманная машина, изрисованная граффити и с выбитой левой фарой. Около неё стоял, поправляя шляпу, дядя Фестер.

— А я уже думал тебя искать, моя ученица, — хмыкнул дядя. — У нас ЧП. У твоей матери преждевременные роды.

Уэнсдей на мгновение остановилась, но только нахмурилась. В том, что с мамой всё будет в порядке, она не сомневалась. С ребёнком — уж тем более. Они, Аддамсы, все живучие.

— У меня ЧП другого рода, — сказала она, по-хозяйски закинув в багажник свой чемодан. А после отобрала вещи Ксавье, отправив их туда же.

— Правда? — удивился дядя.

— Мне и Ксавье надо скрыться из страны. Срочно, — она захлопнула крышку и строго взглянула на Фестера.

— Позволь уже спросить, что за спешка такая? — дядя даже снял шляпу.

— Мне надо скрыть самого известного в штатах убийцу. Его, — она кивнула на вмиг побледневшего Ксавье.

— Ни слова больше! — Фестер захлопал в ладоши и бросился к водительскому сиденью.

— Это очень странное чувство… — прошептал тихо Ксавье.

— Зато мы можем сбежать ото всех. И жить так, как мы того хотим.

— А как ты хочешь жить?

— По моим правилам, — ответила она, медленно открывая дверь в салон.

— А расскажешь мне эти правила?

— Правило номер один: не позволить Ксавье Торпу попасть под правосудие. Правило второе: убивать всех несогласных. Правило третье: любить Ксавье Торпа, — откликнулась она и села на сиденье.

Парень прыгнул в машину с другой стороны. Он улыбался.

— Ну, поехали, ребятки, — Фестер хлопнул в ладоши, и автомобиль устремился в путь.

Когда Невермор скрылся за лесом, Уэнсдей обернулась к окну и позволила себе улыбнуться. Всё-таки она сбежала из этой школы. Даже Невермор её не удержал.

Но благодаря нему у неё всё изменилось в жизни. Это странное чувство, но она была рада, что всё так закончилось.

Невермор научил её дружить и любить. А впереди её ожидали увлекательные годы жизни.

Она обернулась к Ксавье, не убирая улыбки. Кажется, это его напугало: он даже отсел подальше. А она, наоборот, приблизилась.

— Ты очень нехороший человек, Ксавье. Ты разрушил меня. Ты заставил меня научиться любить. Это хуже любой пытки. И поэтому это замечательно, — заключила Уэнсдей и быстро поцеловала его в губы.

— Ты человек, который признался мне в любви кровью. Тебя стоит любить только за это, — шепнул Ксавье, не прекращая улыбаться.

— Говорят, что любовь идёт от сердца. Сердце качает кровь. Соответственно, это было логично.

— Ну, оно уж явно логичнее той ерунды, что сейчас происходит, — согласился Ксавье, не убирая улыбки.

Уэнсдей ничего не ответила. Какая бы ерунда ни произошла, результат — долгожданная свобода.

Словно вторя её мыслям, автомобиль ускорился, а через выбитое окно в лицо ударил ледяной порыв ветра. Слишком контрастный на фоне кипятка, что обжигал её грудь и назывался любовью. Уэнсдей это понравилось.

Комментарий к Глава 49: Не дожидаясь затмения

Ну как вам финальный поворот сюжета?) Бедная Патрисия Торп, которая оказалась совсем не злодейкой) а на самом деле во всём снова виновата учительница)

И да-а-а-а, это хэппи энд в стиле Уэнс и Ксавье, а вы что думали?)) Могу вас теперь с уверенностью заверить, что персонажей ожидает долгая и счастливая жизнь)

Также я хочу устроить минутку саморекламы 😅 я оставлять фандом не собираюсь и если вам «признаний…» оказалось мало, милости прошу перейти по этой ссылке, тут мой следующий макси по Уэнсдей/Ксавье: https://ficbook.net/readfic/12980624

А теперь такой вопросик. Я ещё, конечно, эпилог не выпустила, но хотите ли вы после эпилога видеть в этой же работе отдельные “спешлы”, например, приуроченные к праздникам и тд, где вы увидите чуть больше моментов из жизни персонажей из этого фанфика?)

И последнее: если вам хочется поддержать моё творчество, вы можете подписаться на мой профиль, там частенько будут выходить самые разные фанфики😅

Можете также подписаться на мой телеграм-канал: https://t.me/antcozycorner

Ну а если вдруг у кого-то есть возможность и желание скинуть автору пару копеек на чаёк и печеньки: 4441114411613100 (монобанк, Украина)

На этом, думаю, всё)

А, нет, я очень жду ваших отзывов, вот🤍

========== Эпилог ==========

Беглецы

Все испуганно жались к непальским прилавкам, преисполненным всего — от дурманящих пряностей до предметов для кровавых ритуалов, — и даже назойливые мопеды и рикши находили, как на узкой улочке объехать её стороной на почтительном расстоянии. Но вовсе не от почтения — они её боялись. Бледная американка, ходящая всегда в монохромной одежде, но с одним ярким атрибутом — неизменным жёлтым шарфом, который прошёл все невзгоды и очень хорошие моменты, оставшись без единого катышка. Даже в жару девушка его не снимала. Её звали по-разному: живым призраком, демоном запада, самой смертью, пришедшей, чтоб задушить всех своим шарфом… и ей это нравилось.

Подошвы её элегантных босоножек стучали по плитке, отбивая некий страшный для непальцев ритм. Вообще Уэнсдей не понимала, чего они её боялись — в пользу комфорта она отказалась от винтажных платьев, перейдя на более обычные образы. Но даже в чёрной майке с белыми узорами, чёрных шортах и с жёлтым шарфом она их пугала. Ксавье говорил, всё дело в их национальности и в её выражении лица. Но, впрочем, её это не волновало.

Главное — в Непале их никто не искал, и страна была преисполнена интересных мистических мест. Хорошее убежище. И интересно, и не надо думать, а не найдут ли Ксавье и не увезут ли отбывать срок за преступления, в которых он не виновен.

Она развернулась на каблуках около одного прилавка. Иногда ей заметно не хватало Вещи. Тот бы что-то стащил незаметно и всё. А ей приходилось как-то объясняться с напуганными до полуобморока непальцами, пытаясь донести до них, что ей просто нужна еда.

Торговка фруктами и овощами припадочно всплеснула руками, когда она к ней подошла. От этого Уэнсдей только сильнее нахмурилась. Женщина ещё больше испугалась, что-то закричала и стала сгребать в пакеты фрукты и овощи с прилавков. И всё издалека толкнула к Уэнсдей, жестами умоляя, чтоб она убралась восвояси.

— Спасибо, — просто сказала девушка по-английски, надела ручки от пакетов на предплечья и ушла.

В какой-то момент Уэнсдей привыкла говорить «спасибо». Оказалось, от этих слов её нутро не пыталось вылезти наружу, чтоб освободить место для бабочек и других насекомых. Это просто слово. Приятное слово. Которое могло растопить лёд между разными людьми. Ни в коем случае не слащавое, не милое и не слабое слово. Очень сильный набор звуков.

Беспрепятственно покинув рынок — за «спасибо» торговке народ не прекратил её сторониться, — девушка попыталась остановить какую-нибудь рикшу.

— Говоришь по-английски? — спросила она у какого-то непальца, но тот мгновенно скрылся из поля зрения, едва не обрызгав её водой из лужи.

— Тебе надо научиться воровать всё подряд, моя ученица, — к ней подъехал дядя Фестер на мопеде.

Где-то вдалеке за ним бежал разъярённый гражданин.

Она мгновенно села за дядей, и мопед поехал вдоль города.

— Где вы сейчас живёте?

Уэнсдей назвала адрес.

— На самой окраине города? Так, почему ещё не на чердаке самого богатого и охраняемого дома?

— Не то положение, —уклончиво отозвалась она.

— Четыре года прошло, как вы уехали из штатов, — напомнил дядя, умело объезжая заторы из никак не регулируемого транспорта.

— За это время я успела побывать в плену у сатанистов, откуда украла все книги; Ксавье нашёл последнего живого Йети в горах. Тогда живого. Сейчас у нас ковёр из его шкуры. Пару раз Ксавье едва не арестовали. А ещё я нашла заброшенные храмы.

— Поэтому я вас двоих и обожаю, — заявил дядя. — Но всё-таки, лучше жить на чердаке самого богатого дома тут. Напугаешь его обитателей до смерти под покровом ночи!

— Я подумаю над этим предложением, — Уэнсдей даже улыбнулась.

Вскоре дядя остановился у покатого деревянного двухкомнатного дома в отдалении от города, где Уэнсдей с Ксавье жили уже полгода. Это было одно из лучших их жилищ за последние года — там даже был водопровод. А электричество периодически подавали. До них там жила какая-то бабушка, которая на момент их знакомства была на грани смерти.

Уэнсдей лишь слегка ускорила процесс.

— Будет что-то нужно — сообщай! — бросил напоследок Фестер, прежде чем уехал.

А Уэнсдей скользнула в дом, где она путём долгих стараний навела идеальный порядок. Даже старая и полуполоманая мебель стала приглядной. Мрачной, но аккуратной.

Она оставила пакеты с продуктами в ящике на кухне и зашла в спальню.

Когда сильные руки подхватили её за ноги и подняли в воздух, она едва сдержала порыв ударить наотмашь. Но улыбающееся лицо Ксавье Торпа, — с нормальными туго затянутыми волосами, — её остановило. И вместо того, чтоб его ударить, Уэнсдей положила руки ему на плечи и прижалась к тёплой груди, без которой уже не могла представить свою жизнь. Её холодное тело без горячего тела Ксавье Торпа могло в один момент дойти до абсолютного нуля.

— Ты сегодня должен был вернуться позже меня.

— Так получилось, — ответил он и поцеловал её в губы.

С каждым годом Уэнсдей всё больше нравилось целоваться с Ксавье Торпом. Его иногда шершавые и искусанные, но всегда мягкие губы вдыхали в неё жизнь. Их касания заставляли чувствовать себя человеком. И это не казалось ей чем-то низким.

С каждым годом Уэнсдей всё больше любила Ксавье.

— Что ты сегодня продал? — спросила она, когда парень положил её на кровать.

— Да так, по мелочи. Несколько статуэток, ножей и платьев.

— Если твой бизнес будет идти в гору, нам придётся снова переезжать. Пойдут же слухи о товарах, которые исчезают таинственным образом.

— А ты не хочешь сбегать? — хохотнул он.

— За тебя беспокоюсь.

— Я уже привык жить в бегах, — он улыбнулся шире и снова накрыл её губы.

Она обхватила его плечи и долго не позволяла отстраниться. Долгий поцелуй добавлял уверенности. Стоило наконец признаться… она несколько дней сбегала от него, боясь озвучить один сущий кошмар наяву. От которого почему-то избавляться не хотелось.

Она оттолкнула его и резко присела, поправляя спавшую лямку майки.

— Что не так? — он вновь приблизился к ней, но трогать не стал.

— Как думаешь, Мартер{?}[с немецкого слово Marter — пытка, мука] — это хорошее имя для мальчика или для девочки? — спросила она, нахмурившись сильнее обычного.

Ксавье икнул и выпучил глаза. Его челюсть несколько секунд безвольно колыхалась, прежде чем он собрался с силами.

— Ты беременна? — спросил тихо он, присев ещё ближе.

— К нашему несчастью.

— К нашему счастью, Уэнсдей, — шепнул он ей на ухо и нежно поцеловал. — И это имя замечательное. Что-то означает?..

— Нет. Я сама придумала, — соврала мгновенно Уэнсдей.

Где-то зазвонил телефон.

— Да кто?.. — Ксавье покачал головой и взял это устройство деградации. Но через мгновение его лицо просияло. — Молчи, — наказал он.

— Чего это? — она нахмурилась.

— Вещь, ты не поверишь! Я стану отцом! — радостные вопли по ту сторону долетели и до Уэнсдей.

Ничего не говоря, она поднялась с постели и направилась на кухню за ножом.

Уважаемые в обществе граждане

— Мамуля, посмотри, что я нарисовал! — радостно кричал Мартер, демонстрируя замечательный рисунок с палачом, который отсекал голову свинье в тюремной одежде. Но то, как он к ней обратился, совсем не порадовало Уэнсдей.

— Назовёшь ещё раз «мамулей» — и можешь считать, что матери у тебя больше нет, Мартер Торп-Аддамс, — холодно отчеканила она отпрыску и встала с кресла. — Но твой рисунок — хорошая работа. Правда, твой отец в этом понимает больше, — и она подошла к зеркалу, собираясь приступить к созданию макияжа на выход.

— Папа занят, — пожаловался сын.

— Чем? — Уэнсдей обернулась к улыбающемуся Мартеру и про себя отметила, как же быстро этот ребёнок рос.

Только недавно родился буквально в полевых условиях, под присмотром только какой-то неадекватной целительницы, а уже он разгуливал в смокинге по случаю своего восьмого дня рождения. Высокий для своего возраста, несколько пухлый, с тёмно-зелёными глазами и чёрными, всегда уложенными волосами. Если Ксавье мог ходить как угодно, Уэнсдей привыкла, что так и не научила мужа делать нормальные причёски, то сына она с пелёнок приучила к уходу за собой.

— Я нашёл крысу и пустил её бегать по дому. Папа в ярости! Он так забавно ругается, рисуя котов, чтоб те поймали зверёныша, — похвастался сын.

— Крыса хоть с бешенством, я надеюсь? — Уэнсдей обернулась к зеркалу и стала затемнять веки.

— Так это ты запустил крысу? — дверь в комнату открылась, и на пороге показался запыхавшийся и взлохмаченный Ксавье, держащий за хвост огромную чёрную крысу.

— Тебе понравилось, папа? — сын улыбнулся.

Уэнсдей же припала лицом почти вплотную к стеклу, чтоб скрыть, что тоже улыбнулась. Ей нравилось, как сын объединял в себе обворожительную улыбку Ксавье, несколько шаловливый характер и её любовь к жестокости.

— Да-а-а-а… кажется, через год-другой только я стану полностью седым, — протянул Ксавье, вздыхая.

— Но на тебе ни одного седого волоска, папа! Не ври!

— А ты хочешь видеть отца седым?

— Изменения — это ведь хорошо, да? — Мартер хохотнул.

— Вполне возможно, — отозвался муж рассеянно. — Ладно, я пойду сожгу это чудовище… — добавил он, кажется, давясь от надвигающейся рвоты от мёртвой крысы.

— Я с тобой!

— А после приведи себя в порядок. Подаёшь Мартеру дурной пример, — вмешалась Уэнсдей, когда красила ресницы.

— Терри, я подаю тебе плохой пример? — вполне серьёзно спросил Ксавье.

— Ты очень стильный, папа!

— Ещё вопросы, Уэнс? — спросил муж с насмешкой.

Она ничего не ответила, продолжив заниматься собой. Когда же отвернулась от зеркала — в комнате уже никого не было. Только она и её отражение. В роскошном чёрном платье, нарисованном мужем, с жёлтым поясом на талии и улыбкой на вишнёвых губах, посаженных на строгом и несколько уставшем лице. Чёртовы Ксавье Торп и Мартер Торп-Аддамс научили её улыбаться.

— Ты ж моя красавица! — дверь распахнулась, и на проходе показалась Энид Синклер.

Волосы собраны в высокий хвост, на веках разноцветные тени, а вместо платья — какая-то пижама, идущая градиентом от голубого до фиолетового, которая, кажется, называлась комбинезоном.

— Ты когда в дом зашла? — спросила Уэнсдей вместо приветствий.

— Да только что. Вещь замок взломал. А мы с Аяксом и Фрайдей уже и зашли, — улыбнулась подруга.

— Во-первых: где Вещь, я хочу его мучительно убить. А во-вторых… объяснишь, почему именно Фрайдей?

Энид подошла к ней и для начала обняла. Больше не колебаясь, Уэнсдей обняла её в ответ.

— Я разве не говорила?

— Мы очень редко видимся.

— Ох, ну… ты ж родилась в пятницу тринадцатого, а назвали тебя Уэнсдей. А Фрайдей, вот, родилась в среду тринадцатого. Вот я и подумала…

— Хорошее имя, — прервала её Уэнсдей, и Энид расплылась в благодарной улыбке.

— Мама, а можно с Терри посмотреть, как мистер Торп будет сжигать крысу? — в комнату заглянула миниатюрная семилетняя девочка, у которой на фоне смуглой кожи выделялись голубые глаза, соломенные волосы, заплетённые в две косички, и белое платье до колен. — О, здравствуйте, мисс Аддамс, — тихо добавила Фрайдей.

У Энид брови взлетели вверх, но, вздохнув, она лишь развела руками.

— Только будь аккуратна… — попросила волчица дочь.

— Ты лучшая, мама! — крикнула девочка, оставив дверь открытой.

— Я согласен с ней. Только тут две лучшие мамы одновременно, — в комнату зашёл Вещь, и Уэнсдей наградила его хмурым взором.

— Зачем ты взломал дверь?

— И я очень рад тебя видеть, моя бывшая злая-злая хозяйка, — Вещь прыснул и подошёл к ней, раскинув руки для объятий.

— Я сломаю тебе все десять пальцев.

— У меня ещё столько же на ногах, — он улыбнулся и внаглую обнял Уэнсдей. — И да, вы тут ещё долго? Мне Пьюберт звонил, Аддамсы и Торпы уже заждались! Так внука и племянника увидеть хотят.

— Поедем сразу, как Ксавье соберётся.

— Надеюсь, наш малыш Терри запомнит этот День Рождения! — с надеждой воскликнула Энид.

— Самый запоминающийся у него День Рождения был, когда он в три года на руках у Ксавье сбегал от аборигенов, — отметила Уэнсдей. — После реабилитации Ксавье в обществе — все дни рождения унылые.

— Да брось ты! Они там каких-то крыс сжигают. Чем не шикарное занятие на празднике у восьмилетнего мальчика? — рассудил Вещь.

— Какой побег от аборигенов? — вдруг спросил мальчишеский голосок.

— Это точно твой сын, Уэнсдей, — хмыкнула задумчиво Энид.

А она улыбнулась. Больше детей она не хотела, но тот ребёнок, который соизволил явиться на свет, всё-таки самый лучший человечек в мире. А его отец — лучший мужчина в мире. Уэнсдей не сомневалась в этих утверждениях.

Комментарий к Эпилог

Так, ну вот, конец и эпилога)

Надеюсь, вам понравилось всё это приключение с героями, а теперь прошу меня простить, я побежала писать дальше следующий фанфик)

========== Спешл 1. 14 февраля. Или Tag der Geisteskranken ==========

Комментарий к Спешл 1. 14 февраля. Или Tag der Geisteskranken

Помните, я обещала вам спешлы? Я свои обещания держу. Поэтому держите первый спешл, хех)

Он очень и очень маленький, но по-своему милый)

Tag der Geisteskranken — это такой праздник немецкий. По ходу фанфика объясню.

Осыпалась штукатурка — там, где она ещё осталась. Пустые оконные рамы колыхались на ветру, лаская слух невыносимым скрипом. Меж многочисленных проплешин в полуразрушенных кирпичах выглядывал тёмный мох, а где-то вдалеке, среди обломков, хлопотали над чем-то крысы. В кровавых лучах закатного солнца на стенах заиграли мрачные тени, отбрасываемые многочисленными голыми зимними деревьями. Иногда в них мелькали крылья возмущённых ворон. Запахи заброшенного здания до носа не долетали, но казалось, что вокруг пахнет смертью — такой же пустынный и безнадёжный запах, как на кладбище.

Хороший запах.

В лицо ударил усилившийся порыв ветра. От холода по коже пробежали приятные мурашки, а края жёлтого шарфа подняло ввысь, вместе с одинокими засохшими или полусгнившими листьями с земли, пролежавшими там всю зиму.

— Завяжи шарф потуже. Замёрзнешь же, — голос Ксавье прозвучал слишком мягко. Как и всегда.

И, как всегда, Уэнсдей не раздражал его голос.

— Ты забыл, что я не замерзаю? — в ответ — тишина.

И лишь его всегда горячие руки резко развернули её к себе и стали перевязывать на ней шарф. Без спроса, без разрешения… ему оно не требовалось. Она позволяла его пальцам орудовать полосой ткани и иногда задевать своими тёплыми кончиками её шею.

Дурацкие мурашки пробегались вдоль тела при каждом его касании.

— Мне всё равно. У тебя тоже, бывает, болит горло, — он безобидно улыбнулся, затягивая шарф туже.

Уэнсдей не шелохнулась. Хотя кожу шеи приятно засаднило. Постепенно приток воздуха прекращался.

— У нас дома пятилетний ребёнок. Душить шарфом ты можешь меня и в спальне, — едва-едва удалось вымолвить ей, когда он несколько ослабил хватку.

Ксавье заулыбался и несильно склонил голову набок. Судя по подрагивающим уголкам губ — он что-то замышлял. Это у них с Мартером черта общая. Кажется, Ксавье заразился ею от сына. Или наоборот. Уэнсдей уже и не помнила.

Иногда она думала, а точно ли у неё только один ребёнок. Его отец походил на шаловливое дитя поболее, чем Мартер. Но Уэнсдей не жаловалась — хотя бы сын у неё благоразумный. В меру. Не такой, как она, несколько черт отца он унаследовал, но в основном Мартер напоминал её.

— Я хочу провести тебе экскурсию по заброшенной лечебнице, — он кивнул на саморазрушающееся здание и отпустил шарф.

Уэнсдей нахмурилась.

— Ты что-то недоговариваешь. А если я ошибаюсь, то ты меня разочаровал. Это самая унылая заброшенная психбольница из всех, что мы посещали, — отчеканила она скороговоркой.

— Второй этаж, левое крыло. Кабинет без двери, — произнёс Ксавье и прытко, словно подражая какому-то оленю, развёл покрытые шипами ветки и прыгнул в кусты.

Уэнсдей кинула ему вслед лютый взгляд, но не пошла вдогонку. До противного наивное дурачество, но иногда она ему это позволяла.

Сложив руки на груди, она подошла к наполовину выбитой входной двери. Бесстрашно толкнув её, Уэнсдей прошла в разрушенный холл. Таких она видела множество.

Не удостоив эту картину даже взглядом, Уэнсдей почти интуитивно нашла лестницу наверх — они с Ксавье в стольких лечебницах побывали, что Уэнсдей на интуитивном уровне знала, где и что искать в каждой новой.

Штукатурка, рассыпанная по полу, с хрустом разбивалась под подошвами её ботинок, а от стен отражалось гулкое и унылое эхо. Уэнсдей его даже не слушала — просто шла к назначенному месту.

Кабинет, не скрытый за дверью, она отыскала быстро.

Оказалось, что Ксавье уже сидел там. На полу, в окружении полок, где сохранились старые медикаменты и устройства для сомнительных — в понимании других современных людей, — методов лечения. Удивительно, как за столько лет никто не вынес ничего из кабинета.

Уэнсдей ощутила, как её губы тронула улыбка. Ксавье показал ей кое-что очень и очень интересное. Она уже предвкушала будущие дни, проведённые за изучением богатств маленькой комнатки.

Ксавье поднял на неё взгляд и кивком пригласил сесть напротив. Уэнсдей не стала возражать. Едва успев присесть, она увидела, что правая рука, которую он сжал в кулак, обильно кровоточила. А в паре шагов от парня лежала старая склянка от лекарства, разбитая на осколки. На одном из них застывала кровь.

— Как ты порезал руку? Дай обработаю, — тут же произнесла она и уже начала искать взглядом среди многочисленных колб то, что могло сойти за антисептик.

Но Ксавье, хотя и заметно хотел поморщиться от боли, лишь хмыкнул.

— Знаешь, какое сегодня число? — спросил он уверенно.

— Четырнадцатое февраля, — отозвалась Уэнсдей буднично.

— И какой это день? — Ксавье склонил голову, расплываясь в ехидной ухмылке.

Уэнсдей тотчас ощутила, как к горлу накатила тошнота. Она даже не стала отвечать, вперив на парня такой взгляд, чтоб он мгновенно понял — вскоре его ожидает мучительная гибель.

— А вот не о том ты думаешь, — он прищурился. — Tag der Geisteskranken, — произнёс Ксавье не с первой попытки.

— День психически больных, — кивнула Уэнсдей. Что ж, ему удалось её удивить. Она и не подумала, что ему известно о таком празднике. — И что с того?

— Мы с тобой два психически нездоровых человека… — произнёс он, раскрывая ладонь.

В крови плавало чёрно-белое кольцо.

— Ты точно псих, — тотчас фыркнула Уэнсдей.

— Ты не лучше, — голос совсем беззаботный, полный почти детской радости. — Может, двум психам пора уже совершить самый безрассудный поступок в их жизни? — Ксавье склонил голову, улыбаясь ещё шире.

— И как я допустила, что у тебя есть рычаги давления на меня…

Уэнсдей не удивилась. Её скорее удивляло, как Ксавье не пригласил её к себе в жёны сразу, как только вернул себе место среди добропорядочных граждан. Он продержался целых полтора года.

Неплохо.

— Это означает «да»? — спросил он, протягивая окровавленную руку ещё ближе к ней.

— Мы определённо сошли с ума, — Уэнсдей кивнула и без всякого отвращения подняла кольцо с его ладони.

Комментарий к Спешл 1. 14 февраля. Или Tag der Geisteskranken

Вот так вот они и узаконили свои отношения, да)

========== Спешл 2. Беседа о Пасхе ==========

Комментарий к Спешл 2. Беседа о Пасхе

Поскольку сегодня католики и протестанты отмечают Пасху, в то время как православная только через неделю, я решила, что идеально будет сделать вот такой вот спешл. Всего три страницы, но я не видела смысла делать что-то длинное. Просто вот такой маленький подарочек)

— Мама, а почему мы не отмечаем Пасху? — этот вопрос застал Уэнсдей врасплох. За все годы совместной жизни с Ксавье её никто об этом не спрашивал. В их семейной жизни они это просто не отмечали. Уэнсдей даже не следила за тем, когда этот праздник проходил. Узнавала разве что от Энид, которая Пасху с радостью отмечала.

Опустив взгляд на своего уже десятилетнего сына, Уэнсдей нахмурилась. Хорошо одно — её ребёнок взрослый уже в достаточной мере, чтоб услышать правду. Если бы ещё он не унаследовал черт своего бестолкового отца, то было бы намного лучше. Но ей искренне хотелось верить в благоразумие сына.

— Пасха — это религиозный, если точнее, христианский, праздник. Я себя к христианам не отношу.

— А папа? Вы с ним очень разные, — отметил справедливо Мартер.

Уэнсдей, вздохнув, поправила жёлтую заколку, соединившую передние пряди на затылке, и опустилась в кресло. Кажется, в последний раз она с Ксавье беседовала о религии лет шесть назад. Тогда они поссорились и больше эту тему не поднимали. Но она уже и забыла, во что там её муж верил или не верил. И без разговоров о чём-то высоком могла спокойно с ним сосуществовать. Они просто жили совместно и уже не представляли жизни друг без друга. Это главное.

— Твой отец, может, и относит себя к христианам. Может, не относит. Но Пасху, как видишь, он не отмечает тоже.

— Это не от твоего влияния, мама? — безобидно улыбнувшись, — один из основных талантов сына, — Мартер опустился в кресло напротив и чуть склонил голову. Он умело притворялся самым милым, иногда тошнотворно, ребёнком на свете, но любые его слова и движения имели двойное дно. Сейчас Уэнсдей чётко разглядела в его словах укор в свой адрес.

Но она не злилась на Мартера за это.

— Возможно, и от моего. В любом случае нам Пасху праздновать незачем.

— Почему? — сын облокотился на колени и прищурился. — А Фрайдей мне уже все уши прожужжала о том, как она будет с Энид и Аяксом собирать яйца во дворе и искать сладкие яйца. А ещё о том, как они красиво дом украсили.

— Поменьше бы ты с Фрайдей общался. Она слишком инфантильная, — отметила строго Уэнсдей. Она ничего не имела против общения сына с этой девочкой, но они явно были слишком разными. Хотя под влиянием Мартера Фрайдей порой становилась намного более интересной личностью. Но не всегда.

— Инфантильные — это мои одноклассники в этой клятой школе, а Фрайдей ещё само благоразумие, мама. И ты сама с радостью общаешься с её мамой. А папа с Аяксом лучшие друзья, — Уэнсдей даже закрыла глаза: чем старше становился её сын, тем лучше он умел отстаивать свою позицию. Когда-нибудь Мартер предъявит такой аргумент, что Уэнсдей уже не сможет ему предъявить никаких контраргументов. Это замечательно, но спорить с Ксавье было легче — муж почти никогда не мог её переспорить, и она выходила победительницей. А после могла пожалеть его за недостаток ума долгим поцелуем и, иногда, сексом.

— Хорошо. Но о Пасхе не разговаривай с ней. Это бессмысленный праздник.

— Бессмысленный или толковый, но это праздник. И его можно отмечать даже не будучи религиозными. И можно придумать какие-то свои особенности… хотя зачем придумывать. Я уже связался с бабушкой, и она сказала, что Аддамсы Пасху отмечают.

Уэнсдей закрыла глаза, уже осознав, к чему вёл её хитрый ребёнок. Под её носом он привёл в исполнение свой очередной план.

— И я решил, — продолжил он, — что эту Пасху мы отметим. У нас. И я уже пригласил Фрайдей с родителями. А ещё бабушку с дедушкой, дедушку Фестера, дядю Пагсли и дядю Пьюберта и, конечно же, позвал Вещь.

Уэнсдей сложила руку в кулак и глубоко вздохнула, ничего не говоря. Иногда она жалела, что тогда решила родить ребёнка. Но чёртово чувство любви быстро изгоняло всякое сожаление и злость на саму себя. Она слишком любила своего отпрыска.

— Когда там будет этот карнавал безумия? — спросила она холодно, когда молчание стало затягиваться.

— Послезавтра. Ты поможешь мне покрасить яйца в чёрный и украсить их паутиной, пауками, змеями?

— Только настоящими.

— Фрайдей не оценит. Но в пару пластиковых яиц надо спрятать пауков и змей, вместо конфет. Я это сделаю. Обещаю! Главное, сделать так. Чтоб Фрайдей их не нашла…

Уэнсдей прикрыла глаза, представляя, какой кошмар ожидал её послезавтра. И, ненавидя своё сердце за то, что оно стало биться быстрее, словно её ожидало что-то прекрасное, она медленно кивнула. Раз уже её сын это начал, стоило довести дело до конца.

— На яйцах всё закончится?

— Не-е-ет, — протянул Мартер с хитринкой в голосе.

— Что там ещё?..

— Бабушка сказала, что мы всегда на Пасху ловим зайца и разделываем его…

— Давай без разделки животных? — Уэнсдей вскинула голову: на проходе в комнату показался Ксавье. Кажется, он вернулся с работы раньше, чем должен был.

— Нет, папа! — возразил сын. — Завтра мы пойдём на охоту. Я хочу попрактиковать свои навыки стрельбы.

Поправив резинку на пучке, Ксавье прикрыл глаза, качая головой.

— А это прямо обязательно?..

Не позволив сыну ответить, Уэнсдей, вдруг расплывшись в улыбке, отозвалась:

— Обязательно. Будем страдать вместе.

Ксавье резко распахнул глаза и взглянул на неё, кажется, с гневом. Но любовь мгновенно перекрывала всякую злость в его зелёных глазах. Увлекательное зрелище. Смотреть на то, как Ксавье безуспешно пытался на неё злиться, но у него никогда это не получалось, как бы он ни старался. Нет, иногда получалось… но они об этом быстро забывали. В остальное же время он попросту не умел злиться на неё.

— Совместные пасхальные страдания. Какова милота, — заключил невесело он, на что Мартер засмеялся.

— Зато праздник отличный будет! Обещаю! — крикнул сын, на что Уэнсдей с Ксавье одновременно взглянули на него с явным скептицизмом.