Гарвардский эксперимент с червоточиной (ЛП) [Натаниэль Льюис] (fb2) читать постранично

Натаниэль Льюис (nslewis) Гарвардский эксперимент с червоточиной

Мне выдали миллион баксов и велели молчать в тряпочку, и я молчал целых пятнадцать лет. Но прошлой ночью я обходил этажи и снова увидел профессора.

Три года назад у меня был сердечный приступ, а вчера едва не случился ещё один, когда я увидел его стоящим перед аудиторией 204. Он обернулся и одарил меня улыбкой. За пятнадцать лет он как будто ни капли не постарел.

— Здорово, начальник! — сказал он.

Вот тут-то меня и проняло. Уронив планшет, я, не оглядываясь, вдарил по тапкам.

В общем, я вам сейчас такое расскажу, что и в пьяном бреду не приснится. Но вживую это было ещё хуже.

Копы мне не верят. Согласно протоколу, профессор со студентами погибли пятнадцать лет назад, потому что в аудитории 204 ни с того ни с сего произошёл взрыв. Ага, конечно. Хотя доля правды в этом есть. Аудиторию действительно разнесло к чертям. Но не случайно. Мы в точности знали, что делали. Ну или думали, что знали.

* * *

Я тогда назывался «помощник руководителя по ремонтно-техническим работам», но по сути был уборщиком, да и сейчас им работаю. (Вы можете спросить, зачем я работаю, после того как получил свой миллион? А денежки-то для младшего, чтобы ему не пришлось барахтаться в том же дерьме, что и мне).

В ту ночь мне велели убраться в Центре астрофизики, находившемся на северо-западе от главного корпуса Гарвардского университета. До той ночи это было моё любимое здание. Уж лучше, чем у биологов убираться — их дохлые распотрошённые зверушки мне потом в кошмарах снились. Но лучше бы мне дальше продолжали сниться бедные зверушки и разбросанные органы, чем та хренотень, что произошла дальше.

Короче, возил я шваброй в коридоре на втором этаже, и тут открылась дверь в аудиторию 204, оттуда выглянул мужик и сказал:

— Эй, ты там!

Я огляделся — мало ли, к кому он обращается.

— Да? Чем я могу помочь вам, сэр? — спросил я, подспудно ожидая, что тот сейчас начнёт нудеть по поводу пропущенного пятнышка или ещё чего.

— Не хочешь заработать тысячу баксов, начальник? Работа — не бей лежачего, на час, самое большее. Как тебе такое?

Такое мне было очень по нраву — дома-то лишних денег никогда не водилось. Этой тысячей можно было закрыть просрочку по некоторым счетам. А ещё у меня было очень плотное расписание — некогда стоять и рассусоливать, швабра с тряпкой ждут.

— Предложение-то хорошее, сэр, — сказал я, — но мне до конца смены ещё много чего успеть нужно.

Мужик рассмеялся.

— Начальник, мы тут историю творим, — сказал он, — а ты беспокоишься о каком-то мусоре? Не парься, не будет у тебя никаких проблем. Я тут профессор, заступлюсь за тебя, если что.

Ну, мужик действительно выглядел как профессор: седые волосы аккуратненько так причёсаны, на носу большие старомодные очки. Я пожал плечами и прислонил швабру к стене:

— Ладно. Что мне нужно делать?

— Отлично! Заходи, начальник, заходи внутрь!

Я последовал за ним в лабораторию. Один взгляд на происходящее — и мне нужно было сказать ему, чтобы засунул свою тысячу себе в задницу, развернуться и уйти. Но увы, я остался.

Оглядевшись, я почувствовал, как на мне волосы встают дыбом во всех местах. Не потому что я испугался, а потому что в комнате было до черта электричества, и похоже, что его источало что-то в центре комнаты. Там на круглом столе стоял здоровенный стеклянный шар, от которого во все стороны летели искры. Похожую штуку в детском музее естественных наук показывают. Выглядит так, будто в стеклянный шар запихали грозу. А этот шар ещё и подскакивал, и жужжал, а молния внутри была чёрной. Вот от него-то всё электричество и пёрло.

В лаборатории было четверо молодых людей — студентов, как я понял, — сидящих вдоль стены на каких-то креслах. Ну, как сидящих: они были пристёгнуты к этим креслам ремнями, а на голове у них были металлические штуки, похожие на фены в парикмахерских. Глаза у всех были закрыты.

— Ого, — сказал я, — что это тут происходит? С этими ребятами всё нормально?

— Они в порядке. — сказал профессор. — А насчёт того, что происходит — как я и сказал, мы творим историю. Мы собираемся открыть первую в мире червоточину.

— Червоточину? — переспросил я. — Как в кино, что ли?

Профессор усмехнулся.

— Да, начальник, вроде того, — сказал он, — а теперь послушай внимательно. У нас в последний момент человек не смог прийти, но ничего, работа несложная. Мы тут кое-что запустим, и откроется червоточина. Я в неё зайду. Если я не вернусь через полчаса, тебе нужно будет опустить вот этот рычаг, и червоточина закроется.

Я поглядел на большой красный рычаг на огромной тарахтящей машине, к которой были подсоединены металлические штуки над головами студентов.

— Допустим, я опущу эту штуку, а как же вы? Вы останетесь внутри этой вашей червоточины? — спросил я, слабо себе представляя, что здесь вообще творится.