Мачеха и панночка [Евгений Павлович Гребенка] (pdf) читать постранично

ЛИЧНАЯ БИБЛИОТЕКА
ПРИКЛЮЧЕНИЙ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ • ПУТЕШЕСТВИЯ •
ФАНТАСТИКА

IV

Leo
2016

Е.П.Гребёнка

МАЧЕХА
И ПАННОЧКА
Малоросские повести

РАССКАЗЫ ПИРЯТИНЦА
I
Двойник.
Быль.
I.
Не холодно було, ни душно,
А самое так, як в сиряках;
И весело и так не скушно,
На великодных мов святках.
И. Котляревский.

Праздник, праздник! Кто тебя не любит? Не сам ли бог
назначил человеку день для отдохновения? И это был венец
творчества. Шесть дней кипели силы природы по воле святого
зиждителя, и в седьмой юная земля, как невеста, засверкала в
алмазной короне гор, объискренная лучами солнца, облитая
зеленью лесов и синевою моря! Все было чисто, светло, спокойно.
Земля имела царя-человека, и великий зодчий, смотря на свое
творение, с улыбкой отдохнул от трудов. Это был первый
праздник мира; что может быть святее начала его? Говорят, в
…ской семинарии написано много пудов хрий, и порядочных, и
превращенных, о пользе труда и ни одной строчки о прелести
успокоения. Очень хорошо! Прекрасно! Но ради чего вам угодно,
господа писатели хрий, не представляйте нашу жизнь аспидною
доской, исчерченною серенькими цифрами. Везде математика,
работа уму – и ничего сердцу! Утешительная мысль о будущей

жизни: там мы, усталые путники, положим свой посох и ношу…
отдохнем.
Я люблю Италию за ее dolce far niente, уважаю на Востоке
один кейф и как уроженец Малороссии могу ли не обожать
праздников? Только я не люблю их в шумном городе, где какойнибудь бедняк на занятые деньги нанимает извозчика, надевает
лучшее платье и под дождем и стужею с самой зари отправляется
бороздить уличную грязь в возможных геометрических
направлениях; с улыбкою на губах и досадою в душе записывает в
передних свое имя, которое никто не читает, или проговаривает
заученные поздравления, которых никто не слушает. Не правда ли,
это нисколько не весело?
То ли дело праздник в деревне: поутру благочестивые
собираются к обедне; обедня кончилась, и. все гуляют как
вздумается. Там не косятся на меня, что я приехал в черном
галстуке; там я смеюсь громко и еще громче спорю, о чем мне
угодно. Удивительно хороша жизнь нараспашку.
К моему дядюшке, бывало, в праздник наедет, боже мой!
сколько добрых людей: ближний наш сосед с женою, наша соседка
с своим мужем, отставной полковник, трехфутовая фигурка, вечно
зашитая в мундирный сюртук; бывший заседатель Иголочкин,
подлинно прямой человек – во всю жизнь я ничего не видывал
подобнее аршину, еще кто-то в шалоновом сюртуке, еще что-то в
белой жилетке, еще и еще… да их всех и в день не описать!
А вот видите ли в углу старика с крестом на шее? С ним не
шутите: он смотрит в землю, а далеко кругом видит; «он дока»,
говорят мои земляки; не имея ничего, дослужился до чинов и
крестов и благоприобрел в вечное и потомственное владение
славную деревеньку, с лугами, и лесами, и мельницами, и
рыбными ловлями, и прочая – так написано в крепостном акте.
Прочтите, когда не верите; это должно быть в архиве. Говорят
злые люди, якобы он продавал… ну, продавал все, что можно
продавать… Да это чистая ложь: посмотрите, какой он смирный!
Вот новоиспеченный помещик Евсей Кузьмич Носков. Он
служил подпоручиком в пехоте и носил под мундиром отчаянные

манжеты. Укравши назад год и два месяца в нашем уезде себе
невесту, он вышел в отставку и сделался помещиком. Впрочем, он
добрый малый и в больших связях: в Петербурге его короткий
приятель в какой-то канцелярии служит журналистом! «Может, –
говорит Евсей Кузьмич, – он теперь заважничал; а прежде мы с
ним жили душа в душу».
Вот еще Иван Иванович, Петр Петрович, Федор Федорович –
рекомендую: препорядочные люди; не смотрите, что они так
неловко кланяются – не столичные!
А дядюшку и забыл было! Не этого дядюшку, у которого
гости, – этот сам по себе, а другого дядюшку, прелюбезного
человека! Видите, в сером казакине с отложным воротником и в
сапогах с острыми китайскими носками, смеется себе мой
дядюшка. Экой проказник! Советую с ним познакомиться: у него
растут славные арбузы.
Сели за стол. Между тем как хозяйка убедительно просит
отведать и борщу с перепелками, и жареной индейки, и каплуна
под лимонным соком, хозяин предлагает прохладительное:
– Петр Петрович, не хотите ли рюмочку сливянки? Василий
Васильевич, вы охотник до рябиновки: это преполезная настойка,
я ее предпочитаю золототысячнику. А вы какую предпочитаете,
Евсей Кузьмич?
– Чужую-с.
Гости хохочут.
– Но что же вы больше пьете?
– Хмельное-с.
Всеобщий смех. Кузьмич и в полку слыл остряком.
Отобедали. Дамы удалились в гостиную, где на столике,
покрытом синею ярославскою скатертью, их ожидали плоды и
варенье.
Мужчины закурили трубки. Разговор сделался шумнее.
– Святая старина, – басил сосед с орденом, – теперь не то, что
было; молодежь стала просвещаться, мечтать, все рассуждают!
– Смею доложить, – сказал