В следующее воскресенье [Разипурам Кришнасвами Нарайан] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]



Р. К. Нарайан В СЛЕДУЮЩЕЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

Воскресенье — это такой день, которого больше всего ждешь. И который, не успеешь оглянуться, исчезает бесследно и невозвратимо. Всякий на собственном опыте знает, как полны предвкушением субботние вечера и как омрачаются мыслями о понедельнике вечера воскресные. Но где же лежащий в промежутке день? На этот день откладываются многочисленные дела: обещанный детям ужин в городе, поездка в магазин за покупками, посещение знакомого и так далее и тому подобное — исполнение всех посулов и обещаний. Для осуществления этого есть только один путь: так растянуть двадцать четыре часа, чтобы в них вместились дела сорока восьми.

Не известно, на что уходит утро. Спозаранку решаешь подольше понежиться в постели и этому занятию предаешься до тех пор, покуда тебя не поднимут шумы, которые начинаются сегодня раньше обычного, как раз по случаю воскресенья. Волны радиомузыки из соседнего дома, где владелец приемника специально ждал этого дня, чтобы включиться на полную мощность часом раньше обычного; предсмертный рев автомобильного мотора; ликующие вопли детей, которым сегодня не надо в школу, — все это гремит и сотрясает воздух назло любителю воскресной неги. И тогда он встает, но настроение его слегка подпорчено, а это не наилучший из способов начинать день. Еще на пороге дня из жизни ушла радость. И рассчитывать на то, что она вернется, довольно трудно. Лучше сразу смириться с тем печальным фактом, что воскресенье пошло прахом.

После этого начинаешь замечать такие вещи, на изучение и разглядывание которых в другие дни нет времени. Я знаю одного человека, который в будни — сама кротость, однако в воскресенье совершенно перерождается. Становится свиреп, придирчив и неукротим. В воскресенье он видит, что в его доме все идет не так, как надо. У него есть одно хобби — он любит чинить вещи своими руками. На воскресенье у него предусмотрена большая программа. Повесить картину, исправить потекший водопроводный кран, отладить динамик радиоприемника, смазать часы или велосипед — все это дела для воскресного дня. Шесть дней он их копил, брал на заметку. Дай ему волю, он просидел бы над ними за полночь да еще захватил бы часть понедельника. Но выполнить свою насыщенную программу ему никогда не удается. Разумеется, он спозаранку вскрывает часы или приемник и садится перед ними на корточки, точно бог-создатель в своей мастерской. Фрэнсис Томпсон сказал когда-то про Шелли: «Вселенная была его ящиком с игрушками». Этот же образ вспоминается при виде моего знакомого, сидящего среди своих игрушек, с той только разницей, что Шелли рисуется нам восторженно созерцающим мироздание, а этот человек беспомощно озирается вокруг, потому что у него все время что-нибудь да пропадает. Специально припасенный гвоздь, моток какой-то особенной проволоки или веревки, драгоценная ореховая скорлупа, столь же драгоценный винтик — вот только что был, и нет. И это приводит домашнего умельца в ярость. У него есть дети, и число его потерь находится в прямой пропорциональной зависимости от количества его детей. А этого разгневанный папаша терпеть не склонен. Они всю неделю прикладывали руку к его запасам. То бритвочку возьмут карандаш поточить, то проволочку — что-нибудь связать, еще что-то еще зачем-то, а орех, и винтик просто так, потому что хочется. Гнев отца не знает границ. Он призывает детей, выстраивает их перед собой и приступает к расследованию. Иногда оно приносит плоды, иногда нет. Все в руке божьей. Может статься, что одно дитя, устрашившись родительского гнева, вернет ему свою добычу, другое сделает то же, чтобы заслужить отчую благосклонность, а может случиться и так, что все дети окажутся равно глухи к его витийству и не захотят расстаться с завоеванными сокровищами. Этот взрослый человек, склонившийся над своим ящиком с игрушками, совершенно беспомощен. Теперь, когда подозрительность его растревожена, он хочет выяснить, что еще у него пропало. Он поспешно вскакивает на ноги, и вот уже весь дом сотрясается от его громогласных вопросов: «А где это?», «А куда подевалось то?» И тон их раз от разу становится все обиженнее. Но как и знаменитые слова Пилата, его вопросы обречены кануть втуне. Ему бы с удовольствием ответили, если бы могли. Но о том, куда девался его молоток, другим известно не больше, чем ему самому. Он начинает сознавать, что мир, в котором он живет, окружает его стеной недружелюбия. Его вопросы брошены просто в воздух, но на самом деле он адресует их жене, которая хлопочет где-то внутри дома, и детям, этим жизнерадостным свидетелям отцовской ярости, только и ждущим удобной минутки, чтобы разбежаться в разные стороны. Один семилетний мальчуган с врожденными наклонностями к эскапизму невиннейшим тоном замечает, что такая-то вещь, вероятно, находится в таком-то месте, и вызывается сбегать поглядеть. И взрослый мужчина попадается на эту детскую