Часть четвертую я слушал необычайно долго (по сравнению с предыдущей) и вроде бы уже точно определился в части необходимости «взять перерыв», однако... все же с успехом дослушал ее до конца. И не то что бы «все надоело вконец», просто слегка назрела необходимость «смены жанра», да а тов.Родин все по прежнему курсант и... вроде (несмотря ни на что) ничего (в плане локации происходящего) совсем не меняется...
Как и в частях предыдущих —
подробнее ...
разрыв (конец части третьей и начало части четверной) был посвящен очередному ЧП и (разумеется, кто бы мог подумать)) очередному конфликту с новым начальственным мразматиком в погонах)). Далее еще один (почти уже стандартный) конфликт на пустом месте (с кучей гопников) и дикая куча проблем (по прошествии))
Удивила разве что встреча с «перевоспитавшейся мразью» (в роли сантехника) и вся комичность ситуации «а ля любовник в ванной»)) В остальном же вроде все как всегда, но... ближе к середине все же наступили «долгожданные госы» и выпуск из летного училища... Далее долгие взаимные уговоры (нашего героя) выбрать «место потеплее», но он (разумеется) воспрининял все буквально и решил «сунуться в самое пекло».
Данный выбор хоть и бы сделан «до трагедии» (не буду спойлерить), но (ради справедливости стоит сказать, что) приходится весьма к месту... Новая «локация», новые знакомые (включая начальство) и куча работы (вольно, невольно помогающяя «забыть утрату»). Ну «и на закуску» очередная (почти идиотская) ситуация в которой сам же ГГ (хоть и косвенно, но) виноват (и опять нажравшись с трудом пытается вспомнить происходящее). А неспособность все внятно (и резко) проъяснить сразу — мгновенно помогает получить (на новом месте службы) репутацию «мразоты» и лишь некий намек (на новый роман) несколько скрашивает суровые будни «новоиспеченного лейтенанта».
В конце данной части (как ни странно) никакого происшествия все же нет... поскольку автор (на этот раз) все же решил поделиться некой «весьма радостной» (но весьма ожидаемой) вестью (о передислокации полка, в самое «пекло мира»)).
Часть третья продолжает «уже полюбившийся сериал» в прежней локации «казармы и учебка». Вдумчивого читателя ожидают новые будни «замыленных курсантов», новые интриги сослуживцев и начальства и... новые загадки «прошлого за семью печатями» …
Нет, конечно и во всех предыдущих частях ГГ частенько (и весьма нудно) вспоминал («к месту и без») некую тайну связанную с родственниками своего реципиента». Все это (на мой субъективный взгляд)
подробнее ...
несколько мешало общему ходу повествования, но поскольку (все же) носило весьма эпизодический характер — я собственно даже на заморачивался по данному поводу....
Однако автор (на сей раз) все же не стал «тянуть кота за подробности» и разрешил все эти «невнятные подозрения и домыслы» в некой (пусть и весьма неожиданной) почти шпионской интриге)) Кстати — данный эпизод очень напомнил цикл Сигалаева «Фатальное колесо»... но к чести автора (он все же) продолжил основную тему и не ушел «в никуда».
Далее — «небрежно раздавленная бабочка Бредберри» и рухнувший рейс. Все остальное уже весьма стандартно (хоть и весьма интересно): новые залеты, интриги и особенности взаимоотношения полов «в условиях отсутствия увольнений» и... встреча «новых» и «бывших» подруг ГГ (по принципу «то ничего и пусто, то все не вовремя и густо»)) Плюсом идет «встреча с современником героя» (что понятно сразу, хоть это и подается как-то, как весьма незначительный факт) и свадьма в стиле «колхоз-интертеймент представляет» и «...ах, эта свадьба пела и плясала-а-а-а...» (в стиле тов.П.Барчука см.«Колхоз»)).
Концовка (как в прочем и начало книги) «очередное ЧП» (в небе или не земле). И ведь знаю что что-то обязательно будет... И вроде уже появилось желание «пойти немного отдохнуть» после части третьей... Ан нет!)) Автор самым циничным образом «все же заставил» поставить следующую часть (я то все слушаю в формате аудио) на прослушку. Так что слушаем дальше (благо пока есть «что поесть»))
Я помню все до мельчайших подробностей, однако же не могу сказать, к какому времени относится это воспоминание, знаю одно: я наверняка был очень маленьким. Я даже спрашивал родителей, и они подтвердили, что тогда в больнице, на операции по удалению миндалин, мне было два года – итак, все сходится, и все же я не могу поверить, что двухлетний ребенок способен в таких подробностях запомнить свои переживания. Так или иначе, я иногда приглядываюсь к двухлеткам, и мне не кажется, чтобы они хоть что-нибудь запоминали надолго. Навсегда.
Итак: была ужасно высокая комната с кроватями по правой стороне, семь или восемь раскрашенных конструкций из дерева. А может, из металла. Нет, скорее из дерева. Вроде бы на тех кроватях валялись плюшевые мишки, собачки, тигрята. Слева – место для игр, в углу картонные коробки с игрушками, там всегда гвалт, ссоры, рыдания, потому что всем нам хотелось одновременно взять одни и те же кубики, одни и те же машинки, одни и те же куклы. Разумеется, побеждал сильнейший. Кажется, где-то поблизости сидела в засаде какая-то женщина, статная и душистая (о ней говорили: сестричка), она била всех погремушкой по головам, а меня драла за уши. Кто-то мне объяснил, что она меня очень любит и выражает так свою нежность, но для ушей это ничего не меняло: после ее нежностей они горели, как от постоянных укоров. Хотя, честно говоря, чтоб мне доставалось погремушкой, не помню. Дети менялись часто, только одна девочка, крохотная и черноволосая, пробыла там все время. Мне видится, как мы сидим с ней за маленьким столиком на складных креслицах, под таинственным окном, высоким и огромным, за которым летают птицы. Черные и белые. Нет, не так: потемнее и посветлее. Точно: голуби и крачки. В наших краях крачки появляются из заречных далей осенью и улетают обратно ранней весной, а стало быть, это осень или зима. Но что-то здесь не сходится, ведь мать утверждает, что в больницу меня отдали в мае. Да и то всего на три дня, а я помню, что пробыл там ужасно долго.
Сидим, значит, мы с черноволосой за столиком под окном – подоконник нависает где-то над нашими головами, как козырек веранды, – сидим и разговариваем. В воспоминаниях мы беседуем, как взрослые, но разве двухлетки так беседуют? Мне нравится с ней сидеть, потому что здесь самое спокойное место: других детей поблизости нет – а впрочем, во время того разговора их в комнате вообще не было. Словно бы всех куда-то убрали и оставили нас одних. Я чувствую себя в безопасности, потому что, хотя и сижу спиной к двери, знаю, что, если войдет эта-по-мои-уши, черноволосая меня предупредит. И я еще, может, успею удрать, например, спрятаться под кроватью. Я признаюсь, что мне скучно и хотелось бы отсюда уйти. Но отсюда невозможно уйти, объясняет мне девочка, а я отвечаю, что все равно попытаюсь.
К действительно, иногда пытаюсь. За дверью – серый коридор, там суматошно носятся дядьки и тетки в белых халатах; обычно они не обращают на меня внимания, но иногда вдруг заметят и кричат: а этот здесь зачем? И тогда появляются знакомые сестрички (та, что с погремушкой, или другая); я боюсь, что сейчас мне влетит, но они только похлопывают меня по спине и этим похлопыванием загоняют обратно в палату с кроватями. В сущности, оно и к лучшему, потому что, если меня не перехватят, я, верный своему намерению, которым поделился с черноволосой, вынужден буду идти дальше; а в конце коридора открывается анфилада помещений со стеклянными шкафчиками, в которых лежат какие-то страшные инструменты, и это еще не худшее. Хуже всего то, что дальше – я начинаю бояться, что не найду ни выхода, ни пути назад, – здесь начинается еще один коридор, с зеленоватыми стенами, который упирается в лифт.
И этого лифта я боюсь по-настоящему. Когда я стоял перед ним в первый раз, он посмотрел на меня круглыми окошечками в стальной двери, посмотрел с таким безразличием, что я удрал и – кто знает, может, даже с рыданиями – побежал к кроватям, чужим игрушкам, к тетке с погремушкой и черноволосой девочке. Кажется, именно после этого мы и сидели под большим окном, и я говорил, что еще вырвусь отсюда. Наберусь мужества и пойду. А черноволосая скептически качала головой и скептически грызла куцую косичку, интуитивно чувствуя, что это как раз то, что мне нужно. Неверие в собственные силы, которое придется преодолеть. Но главная трудность была не в этом – надо еще справиться с лифтом: если бы только он не был такой стальной и холодный, если бы в его огромных дверищах были прямоугольные окна, а не круглые, будто глаза: глаза без выражения глаза осьминога, глаза совы, глазницы черепа. Кто рискнет померяться с ними взглядом, войти самостоятельно, когда никто не заставляет, в глубь черепа, в глубь хищного клюва совы, протиснуться между щупальцами, которые непременно где-то там извиваются (глаза ведь уже есть)? И не столь важно, что я не мог отыскать на стальной двери ручку, что лифт сжимал отвесную пасть, не желая впускать меня, – лестницы-то нигде не было, а я ведь искал лестницу, теплую, приветливую, с обычными деревянными перилами. Я чувствовал, что где-то должна быть лестница, по которой можно уверенно ступать, где нет бездны, отверзающейся под ногами, под гремящим, ненадежным металлическим полом. Но лестницы не было. Иногда я сворачивал из коридора то влево, то вправо, в разные двери, но за каждой скрывался белый великан в халате, и ни один не спрашивал: тебе куда надо, малыш? – только всё то же: а этот здесь зачем?
Не помню, чтобы меня везли на операцию, помню только тоску бесконечно тянувшихся часов, помню детей, постоянно сменявшихся, кроме черноволосой, о которой я временами думал как о своем друге; друзей не бросают, но я собирался ее покинуть, чтобы вызвать у нее уважение, чтобы доказать ей, что это возможно, а впрочем – обещал я себе, – потом я ее отыщу. В какой-то раз я снова пошел к страшному лифту, уверенный, что сейчас у меня все получится: я выдержу взгляд стеклянных глаз, и он в конце концов откроется, и я войду и окажусь где-то совсем в другом месте. И вот когда я так стоял – от страха на глаза у меня навернулись слезы, – я внезапно почувствовал позади чье-то присутствие. Я обернулся: меня разглядывал мужчина в белом халате, белых брюках, кремовых ботинках со смешными острыми носами, страшно, страшно большой. На свет хочешь? – удивленно спросил он. Да ты ведь только что оттуда вернулся.
И пошел своей дорогой, а я (да, помню это отчетливо, Уверен, что не ошибаюсь) увидел, что по его плечам будто струятся огромные – похожие на лебяжьи – крылья.
Последние комментарии
22 часов 4 минут назад
1 день 8 минут назад
1 день 21 часов назад
1 день 21 часов назад
2 дней 3 часов назад
2 дней 7 часов назад