Ex ungue leonem: по когтю льва [Ирина Валерьевна Якимова] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Ирина Якимова Ex ungue leonem: по когтю льва


Пролог

Тот же пейзаж: ломаная линия гор на горизонте, словно строчка на листе бумаги, написанная нервной, быстрой рукой. Та же белоснежная улыбка Короны. Те же холодные звёзды светят из тёмной глубины реки. Ночью совсем незаметно, что Карда изменилась. Что carere morte, века правившие ей, ушли навсегда.

Здесь всё помнит бессмертных, только самих их нет. Церковь Микаэля по-прежнему охраняет Карду с востока. Столетия она была единственным стражем на пути древнего зла Пустоши, а сейчас на руинах старого города за церковью до самых сумерек играют ребятишки. Они возвращаются домой с огромными охапками странных белых цветов, расправляющих свои лепестки лишь при свете звёзд.

Бездомная ночь бродит по спящим улицам, заглядывает в окна, но скоро тихо уходит. Яркий искусственный свет фонарей и ламп слепит её, она воет в тоске, царапаясь в покореженные ворота «Тени Стража». Но двери и окна замка перед Госпожой уже никто не отворяет призывно.

Осмелевшие кардинцы собираются теперь на Карнавал каждый год. И этот Карнавал с каждым разом всё веселее… Яркое шествие! Многие одеваются на него не зверями, а вампирами. И в их развевающихся плащах, нарочно изрезанных по краям, порой видится клочковатая тень крыльев истинных carere morte.

За последние десять лет «традиционный Бал Карды» проводился восемь раз. Мода, что поделать. К последнему организаторы осмелели настолько, что провели шуточную игру, разделив гостей бала на две команды: «Вампиры» против «Охотников».

Мне досталась бумажка: «Вампир».

Неужели навсегда они ушли? Я выхожу на улицы старого города в черную безлунную ночь и в яркий безоблачный полдень. Я озираюсь, ища привычные тени в небе и на земле, тени, похожие то на огромные крылья, то на щупальца ужасного морского зверя. Они всегда и всем мерещились в Карде, но вот уже два десятилетия, как их нет. Я заглядываю в самые тёмные переулки, я до боли в шее гляжу в небо — их нет. Бесцеремонно я ищу в глазах местных жителей знакомые тени страха и тайного знания… Но нет, ничего нет. Осталась только память — память древних камней, из которых сложены здания Короны, память изменчивой реки, сокрытая в многолетнем слое чёрного ила, память земли, изголодавшейся по крови, память ветра — верного друга Крылатых.

Я забираюсь на перила моста, раскидываю руки. Знаю, что не взлечу, просто слушаю песню ветра. Может, он расскажет, что вчера носил на своей спине последнего бессмертного? Но ветер перебирает мне волосы слабыми пальцами и молчит.

Что это? Молодые люди, юноши и девушки, на площади Патенса ничуть не боясь, никого не стыдясь, громко спорят. Что они кричат? — «Вот бы вернуть carere morte»?! И начинается длинный ряд знакомых мне фамилий: Вако, Гесси, Реддо… и заключение: «Они погубили страну!»

Я мгновенно меняюсь. Лицо искажается дикой злобой. Я трясу в их сторону худым кулаком, я кричу… Что я кричу?

«Предатели! Охотники спасли вас! Хотите, чтобы Бездна вернулась, думаете, Она — спасение?! Ха-ха-ха!»

Ибо я тоскую по прошедшим временам, но вздрагиваю, если в глазах случайного прохожего вдруг вижу Её. Бездну… Ушли carere morte, но Она всегда пребудет в мире. И всегда будет выбирать кого-то из смертных голосом своим.


За моим окном над миром разливается свет нового утра, и я в который раз радуюсь и благодарю судьбу за то, что мне вновь дано видеть это чудо. Я благодарю… и закрываюсь от солнца шторой. Старая вампирская привычка. Пусть оно освещает и греет старинный город за моим окном, город, некогда звавшийся цитаделью вампиров… Мне же пока не нужно, чтобы его свет — истинный свет пролился на мою память. Я боюсь её. Я всё ещё боюсь своей вины, огромной, как подзабытый ночной мир carere morte.

Моя вина — она встаёт страшным призраком в каждом сне. Я всё ещё вижу её отражение в глазах друзей, врагов, случайных прохожих. Она всё ещё лежит огромным пауком около моего сердца, подобно исчезнувшему проклятию carere morte. Она все ещё сгибает мои плечи тяжким грузом. Я знаю, что не избавлюсь от неё до смерти. И даже после смерти…

Это странная вина — вина за то, чего не было. Вина за то, что умерли другие, за то, что судьба оставила меня жить. Такие, как я, выживают часто. Ведь моё имя наблюдатель, а не деятель. Там, за границей жизни, меня ждёт не свет и не тьма — лишь серость. Иногда мне кажется, этот серый туман уже окутывает всё вокруг, отделяя меня от нового яркого мира… Чем расцветить пустые будни?

Я закрываю глаза… и открываю их от легчайшего знакомого звука — трепетания тонких крыльев. Я распахиваю штору. Так и есть. Первая весенняя бабочка порхает за моим окном. У неё красивые зелёно-золотистые крылья. Я открываю окно, приглашая её, но светлые крылышки в последний раз мелькают — и растворяются в ослепительном солнечном свете.

Делать нечего. Окно открыто, солнце гуляет по моей хмурой комнате, его лучи гладят мою кожу, вновь безжалостно, как рентген, высвечивают в памяти картинки