Любовь Казановы [Морис Ростан] (fb2) читать постранично, страница - 41


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

дорогих, но ядовитых книг, где я опьяняюсь собственными чувствами, где я слишком много нахожу братских страданий — я бегу к твоим мемуарам, и то яркое солнце, что вечно освещает их, оживляет мою усталую душу. Прощай, моя печаль! Вот целый волшебный мир — такой бодрящий. Тут и серенады, и казино, и гондолы, в которых поют, и монастыри, в которых любят. Вот маски из черных блонд. Вот домино из лилового атласа! Вот монахиня из Мурано, в розовом наряде, расшитом золотом, в туфельках с бриллиантовыми пряжками, проходящая мимо гондольера к той статуе, которую она видела только на гравюре.

Излечивайся, выздоравливай, мое сердце!

Вот гроза, разражающаяся только для того, чтобы глупенькая новобрачная упала в твои объятия… Вот кровать в гостинице, где вздыхает Лукреция рядом с Анжеликой… Вот лицо Беллино, слишком красивое для мужчины… Вот три девицы, представленные синдиком, три жемчужины красоты, которым ты даришь три золотых шарика! Вот мадам Барэ, торгующая шелковыми чулками и своей красотой! Вот Нанетта и Мартон. Вот сани, уносящие Протэ… Вот лачужка маленькой дикарки… Вот он, тот, который никогда не встречался с горем, никогда не страдал от разлуки… Вот они, утра на Исхии, где воздух так легок, что весь пронизан счастьем. Вот вся жизнь, сквозь розовую призму! Вот судьба под легкомысленной маской.

Казанова, Казанова! Всякий раз, расставаясь с тобою, я испытываю огорчение. Может быть, ты был величайшим мудрецом, о, мой очаровательный безумец? Может быть, ты постиг судьбу единственно правильным способом, ты, на все, что в ней могло быть смертельного, набросивший свое розовое домино? Если бы ощущать длительный энтузиазм, мне кажется в некоторые минуты, что я ощущал бы его от твоего присутствия. Как! Ни одной минуты сомнения! Ни одного часу страха! Вечное обновление! Счастлив тот, кто удовольствовался обладанием «всем»! Блажен атеист, никогда не страдавший от своего неверия! Счастлив смертный, которому довольно было этого мира!

…Увы… я хорошо знаю, какой поэзией можно обвеять собственное страдание! Но с какой бы радостью мы сменили на настоящее счастье наши песни, вдохновленные печалью! Как бы мы хотели быть счастливыми подобно тебе! Полно! Мы все тебе завидуем. Одни — потому что не чувствуют себя способными на такие победы… Другие — потому что не могут возвыситься до твоей прелестной бесчувственности! О, очаровательный персонаж Гольдони! Любовник из балета и карнавала! Когда со всех сторон обступают нас мрачные образы, мы принимаем твой дерзкий силуэт, не упрекая себя за то удовольствие, что ты нам доставляешь. Да, я знаю, что в душах, очень утонченных, ты часто шокируешь не приличие, это было бы не важно, но вкус, что гораздо хуже. Я знаю, что манеры твои иногда нелепы, но как тебе не простить этого, как прощал принц де Линь? Стиль? Да, стиль у тебя есть! Не тот, что мы предпочитаем, но несомненный стиль, и кроме того, ты никогда не бываешь скучным. А что всего изумительнее — ты не бываешь скучным, говоря о самом себе!

К чему же упрекать тебя за то, что именно и составляет твою оригинальность? Менее бессознательный, ты был бы Вальмоном, менее естественный, ты был бы Ришелье, менее поверхностный, ты был бы Ловеласом. Тебя надо любить таким, каков ты есть — непростительным авантюристом, которому, тем не менее, все прощают! Которому прощают все — именно за его порывистое и буйное очарование, за его поверхностную, в духе рококо, грацию — ту самую, которая позволяет любить «Трактирщицу» Гольдони, не требуя от нее, чтобы она была «Капризами Марианны».

Прощай, милый наглец. Мы живем во времена без фантазии, в мире без любви. Как бы отрадно было увидеть мир, меняющимся под ослепительной призмой твоих глаз. Да, конечно, ты имел все — за исключением чудотворного сознания, что одна минута страдания приближает нас к истинной цели мира… Ты так богат: всеми женщинами, любившими тебя, всеми городами, которые ты проезжал, всеми гондолами, в которых ты никогда не раскидывался один, всеми балконами, где вы всегда были вдвоем. Но почему же в некоторые минуты ты мне кажешься таким бедным? Посреди твоей блестящей, многогранной, веселой и полной жизни, почему же, хоть это не только не отделяет меня от тебя, наоборот, почему же на меня вдруг нападает грусть, от избытка радости, канделябр, цветов? Та грусть, которая нападает иногда в маскарадах и казино. Потому что, хоть ты и обладал всем миром, твои достижения мне кажутся порою беглыми и зыбкими, как отражения, и потому, что ты, о, мой милый счастливец! — несмотря на все, остался беден-беден:

«На все тобой непролитые слезы!»
Март — июль 1924 г.

1

«Кто поднимается среди князей и сеньоров…» (итальян.).

(обратно)

2

«Взнуздать удила, превозмогая боль» (итальян.).

(обратно)