Восход [Петр Иванович Замойский] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (151) »
Петр Замойский ВОСХОД Повесть
Глава 1
— Сынок, сходил бы ты к Соне, навестил ее. Ужель не соскучился? — с упреком говорит мне мать, и глаза ее лукаво искрятся. — Экой ты стал! Ведь сколько времени не видались. — А она что, сильно тоскует по мне? — Знамо поди тоскует. Только сама не говорит. — Хорошо, мать, выберу время, забегу к ней. — «Выберу», «выберу», — заворчала мать. — Ты скоро и меня с отцом забудешь. Редко стал приезжать. — Работа, мама. Все недосуг. Но тебя-то я не забуду. Мать оглянулась на притворенную дверь, ведущую во вторую комнату, и тихо спросила: — Так ты мне толком и не сказал, кто это вчера с тобой приехал. — Это, мать, рабочий из Питера. На заводе работает. — На заводе. А чего же он тощий такой? Кости да кожа, и щеки свело. Тут я, насколько умел, объяснил матери, как голодно живется рабочим в Питере, сколько выдают по карточкам хлеба и какой это хлеб. Семьи рабочих голодают, особенно трудно ребятишкам. Мать прослезилась. Уж она-то хорошо знала, что такое голод, нужда. Избавились от этого «без года неделю», когда в прошлом году поделили барскую землю по едокам и сняли урожай. — И все там так живут? — помолчав, спросила мать. Зная, что все услышанное от меня она непременно перескажет соседкам, особенно куме своей Мавре, а та — всему селу, я кстати рассказал о буржуях, о спекулянтах хлебом, которые дерут по двести рублей за пуд, и пояснил ей, что эти самые буржуи, у которых Советская власть отняла фабрики и заводы, ждут подходящего случая, чтобы опять взять власть в свои руки, поставить на престол царя, землю вернуть помещикам. — И опять тогда начнется старая жизнь, а в имение приедет Сабуренков, которого мужики прогнали, отберет землю — и живи как знаешь. Придется мне опять с Васькой стадо пасти. Это еще ничего, а то могут повесить или в Сибирь сослать. Семке ты сошьешь мешок и пошлешь побираться. Может, и тебе на старости лет доведется тоже по миру идти. Мать охала, вздыхала. Но я успокоил ее, сказав, что Советскую власть свергнуть не так-то просто, власть эта из рабочих и беднейших крестьян. — А во главе стоит Ленин, — я указал на портрет, вырезанный из газеты. Мать, взглянув на портрет, вздохнула, успокоилась, но было заметно, как у нее тряслись руки. Но все же я утаил от матери, для чего мы приехали сюда с продотрядчиком Никитой. Мать может что-нибудь перепутать и передать соседям неверно. — Семья-то у него есть? — спросила мать и кивнула в сторону двери, где в комнате сидел Никита Федорович и готовился к докладу. Все рассказал я матери, о чем узнал от самого Никиты Федоровича за время наших поездок по селам. — Ты, мать, корми его почаще, он и поправится, — сказал я. Уж что-что, а это мать поняла. Открыв печь, она посмотрела туда, а потом подошла к двери. — Микит Федрыч! — позвала она. — А Микит! — Что? — нескоро отозвался он. — Выдь на минутку. Никита вышел с газетой в руках. Мать посмотрела на него с состраданием, упрекнула: — Вот все вы над бумагами торчите. Э-эх, писаря! Садитесь-ка. Есть вам пора. Сначала Никита удивленно посмотрел на меня, затем на мать и улыбнулся. Улыбка на его тощем лице была хорошая, глаза озорно блеснули, будто он разгадал какой-то таинственный подвох. — Как, мамаша, опять за стол? Да мы только час тому назад кисель кушали. — То кисель, а то картошка, — не уступила мать. — Гляньте, как поджарилась. Невзирая на наш отказ, мать открыла печь и выдвинула оттуда черепушку с поджаренной, румяной сверху картошкой. Она водрузила черепушку на стол, словно для обозрения. Верно, картошка была просто загляденье. От нее шел аромат топленого молока и лука. — Ешьте оба. Все в дороге, да все всухомятку. Небось и молочка не видели… — Что ты, мать. За кого ты нас принимаешь? Голодны не были. И молоко видели, — запротестовал я. — И ты ешь, — по давнишней привычке прикрикнула на меня мать. — Ишь стал какой кощей бессмертный. Глядеть на тебя… о! — Ничего, мать. Зато во мне дух здоровый. — Какой дух! Ног небось скоро таскать не будешь. Садись, одному ему скучно. Я молока принесу. И мать, не слушая наших возражений, вышла из избы. Мы переглянулись и расхохотались. Еще бы не смешно — по два раза кряду завтракать. Но мать сказала правду: больше всего нам приходилось пробавляться всухомятку. — Садись, друг Никита. Все равно не отвертишься. Мать у нас такая… можно прямо сказать — диктаторша. — Нет, — возразил Никита, — она у вас очень добрая. — Зато уж чересчур строгая. Если полюбит, последнее отдаст, а нет — так будь хоть поп, все равно отчитает. Мне показалось, что Никита стесняется много есть. А почему — непонятно. Или после долгого недоедания опасается, или думает, что обидит наше семейство. — Мать у вас очень щедра, — заметил Никита, —
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (151) »
Последние комментарии
6 часов 7 минут назад
6 часов 15 минут назад
6 часов 43 минут назад
6 часов 47 минут назад
6 часов 47 минут назад
6 часов 55 минут назад