Слабость [Lady Morogenko] (fb2) читать онлайн

========== Дурман ==========

Топот шагов эхом отдается от каменных стен. Подошва грубых ботинок раз за разом сталкивается с пыльным полом. Питер Хэйес идёт уверенно, высоко задрав голову. Глаза его наполнены решительностью и злобой. В руке парень сжимает нож, лезвие которого поблёскивает в тусклом свете ламп.

Питер неожиданно останавливается и делает пару шагов к стене, спиной прислоняясь к шершавой поверхности. Брови нахмурены, губы сжаты в тонкую линию. Парень начинает постукивать ногой, будто отсчитывая время. Хэйес знает, что она появится с минуты на минуту. Он успел в точности изучить график Трис Прайор, которая ровно в шесть часов всегда возвращается с патрулирования.

Питер хмыкает. На его лице застывает довольная улыбка, которая присуща только сумасшедшим. Но Хэйес и не считает себя адекватным. Он давно понял, что постепенно сходит с ума.

Тук. Тук. Тук. Слух улавливает чье-то приближение. Стоит девушке выйти из-за угла, как свободная рука Бесстрашного тут же хватает её чуть выше локтя, притягивая и впечатывая в стену. Трис громко вскрикивает, но Питер зажимает ей рот ладонью.

— Тшш, Убогая, нам незачем привлекать лишнее внимание, — шепчет Питер, прикладывая холодное лезвие ножа к нежному горлу. Девушка моментально замолкает, с шоком в глазах смотря на своего давнего врага. Пускай они оба прошли инициацию, пускай стали полноправными членами Бесстрашия, но взаимная неприязнь осталась. От неё просто так не избавишься.

— Чего тебе надо? — Тихо спрашивает Беатрис, сверля парня напряженным взглядом. Шатенка не пытается вырваться, потому что стоит ей пошевелиться, и металл тут же вонзится в кожу. Его холод обжигает, заставляя бежать табуны мурашек по спине. Трис вовсе не боится, нет. Ей просто не по себе.

— Хороший вопрос, — отвечает Питер. Лицо его принимает задумчивое выражение, словно он рассуждает. Но затем через долю секунды он впивается в глаза Трис взглядом, в котором читается ненависть. Абсолютная, настолько ощутимая, что где-то в глубине души Прайор удивляется. Откуда в нём это? Столько неприязни, отвращения. Она сама не питает к нему тёплых чувств, но всё же… — Я хочу, чтобы ты сдохла. Такой ответ тебя устроит? — Говорит Хэйес, четко произнося каждое слово.

Трис молчит. Её глаза бегают по пустому помещению, в надежде найти выход из сложившейся ситуации. Но спасения нет, и девушка это понимает, когда видит противную ухмылку, украшающую лицо молодого парня. Питер даже мог бы показаться ей красивым, не будь он настолько уродливым и гнилым изнутри. Именно гнилым. От этого человека за километр несёт смрадом, запахом насквозь прогнившей жалкой душонки. И Трис не понимает, как люди вокруг него не задыхаются от отвратительный вони морального разложения Питера Хэйеса.

— А нож-то зачем? Или ты решил выколоть мне глаза, как сделал это с Эдвардом? — С вызовом говорит Беатрис и радуется, что голос не дрогнул, выдавая её истинное состояние.

— Это было бы слишком просто, тебе так не кажется, Стифф? — Издевку в словах Питера можно соскребать ложкой. А потом жрать её и давиться. Задыхаться, кашлять до изнеможения, харкая своей кровью. А ещё поражаться, откуда в этом восемнадцатилетнем парне столько злобы. — Лиши я тебя зрения, ты бы не смогла увидеть свой собственный конец. А ведь это самая приятная часть. Приятная для меня — отвратная для тебя.

И Питер вновь улыбается. Чёрт возьми, да он готов орать во всю глотку о том, как сейчас счастлив. Его рука всё так же прижимает нож к горлу Трис. Надави совсем немного, и пойдёт кровь. Густая, ярко-алая и сладкая на вкус. Это чувство опьяняет, сводит Питера с ума. Чувство превосходства и осознания того, что он выиграл. В душе у него пляшут черти, а всё нутро заполняет триумф. Питер Хэйес выиграл.

— Ты ублюдок, — выплёвывает Трис. На большее сил не хватит. Парень словно лишает её энергии, находясь рядом с ней непозволительно близко и высасывая из неё жизненные соки своим присутствием.

— Как грубо, Убогая. На твоём месте я был бы вежливее с человеком, от которого зависит твоя жизнь, — шипит Питер, приближаясь к лицу девушки. Теперь их разделяют лишь миллиметры. Хэйес чувствует запах, исходящий от шатенки. Это невероятный аромат свежести, смешанный с капельками дождя и едва ощутимым дуновением ветра. Патрулируя стену, Трис будто впитала в себя атмосферу, которая там царит. От неё пахнет полем, свежескошенной травой и пряностями.

Питер блаженно прикрывает глаза, думая о том, что мог бы стоять вот так целую вечность. Смотреть на её лицо и подмечать каждую деталь: небольшую россыпь веснушек на щеках, настолько мелких, что разглядеть их можно только с близкого расстояния; горбинку носа, идеально ровный лоб, к которому хочется прижаться, пухлые губы, заставляющие демонов Хэйеса метаться по стенкам его смрадной души.

— Поцелуй меня, — вдруг говорит парень, до конца не осознавая, о чём просит. Брови Трис взлетают вверх, а рот приоткрывается в немом удивлении. Она смотрит на него, полностью обескураженная просьбой. Или приказом?

— Нет, — твёрдо отвечает Беатрис, которая пока не совсем поняла правил игры, начатой Питером. Тот лишь качает головой, издав негромкий смешок.

— Ты такая забавная, Убогая. Твоя наивность и тупость даже начинают мне нравиться, — усмехается Бесстрашный, однако в следующее мгновение его лицо вновь становится серьёзным. — Поцелуй меня, и я сохраню тебе жизнь.

— Пошёл к чёрту, — Прайор всё так же удивленно смотрит на парня, думая о том, что он полный кретин, раз ожидал от неё другого ответа.

А терпение Питера на пределе. Кулак с силой впечатывается в стену всего в паре сантиметрах от лица Прайор. Девушка застывает, прикрыв глаза и вслушиваясь в тяжелое рваное дыхание парня. Тот в свою очередь пытается успокоиться, чтобы не убить девчонку прямо сейчас. Дикое желание затопляет его разум. Хэйес хочет отбросить этот грёбанный нож и вцепиться в горло Трис собственными руками. Душить её, душить, разрывать пальцами мягкую плоть, наслаждаться кровью, льющейся ручьём. Затем швырнуть Убогую на землю и начать пинать с такой силой, чтобы вытрясти из неё весь дух. Чтобы она умирала у него на глазах, умоляя, прося о милости. А он не сжалится. Он будет продолжать долбить ботинком в её живот, наслаждаясь булькающими звуками, исходящими из желанного рта. Желанного…

Это лишь больные неконтролируемые фантазии, которые разрывают голову, заполняя собой всё естество парня. Во всём виноват гнев, да — именно он. А ещё гордыня Прайор и её нежелание слушаться.

Чего хочет Питер на самом деле? Пожалуй, он не в состоянии ответить на этот вопрос. Хэйес уже два года блуждает в потёмках, пытаясь найти разумное объяснение эмоциям, которые накрывают его, стоит в поле зрения появиться Стифф. Она его бесит, с самой первой секунды их знакомства. С того момента, как прыгнула в чёртову яму. Первый прыгун Трис — а на деле же первый человек в личном списке смертников Питера Хэйеса. Он её терпеть не может. Когда парень смотрит на неё в общем зале, а она громко смеётся, Питеру хочется подойди и со всей дури врезать ей по лицу. Чтобы искры посыпались из её нереально красивых глаз. Чтобы на скуле появился отпечаток его ладони. Чтобы голова запрокинулась назад от удара, а шейные позвонки захрустели.

Питер вот уже ровно двадцать четыре месяца проклинает Трис за то, что она посмела вторгнуться в его личное пространство. Ему всегда было плевать на всех. Он был грёбанным мудаком, который срать хотел на херову тучу вещей. На окружающих людей в том числе. А она просто взяла и сломала систему. Вот так неожиданно заставила испытывать бывшего Искреннего такие эмоции, которые по сей день медленно, но верно сводили его с ума.

Ненависть. Жгучее первобытное чувство, ставшее незаменимым спутником. Питер привык к нему. Уже привык. Хотя раньше всячески убеждал себя, что ему абсолютно похер на эту выскочку-альтруистку. Он не желал признавать свою слабость, внушая себе, что ничего не чувствует к пай-девочке. А на деле всё оказалось дерьмом. Полной задницей, провалом, крахом.

Питер Хэйес никогда не был хорошим человек. Говорят, что плохими не рождаются, а становятся. Но это не про него. Он родился таким. Жестоким и одержимым жаждой причинять людям боль, сначала словесно, а затем и физически. Но он делал это ради забавы. Как говорили раньше, по приколу. Тупо ради развлечения.

А потом это стало наркотиком. Он перестал замечать окружающих людей, даже не думая о том, чтобы как-то их задеть или обидеть. Весь его мир сошёлся на этой охуительно-невыносимо-красивой девчонке, тощей, как доска, с зализанными волосами, которые она собирала в высокий хвост. С хорошими манерами и чересчур добрыми глазами. Ещё бы, она ведь из Отречения. Странно, что она вообще говорить-то умела. Или умение воспроизводить звуки не считается эгоизмом?

Но она ему нравилась. Несмотря на всё это, Трис Прайор ему безумно нравилась. Своей простотой, непорочностью и верой в лучшее. Она заставляла что-то шевелиться внутри него, и Питер знал, что именно — то черти поднимали головы, стоило ей сказать в его адрес ругательства или просто бросить раздраженный взгляд.

Питер всегда был сильным, потому что ему было плевать. В этом заключается залог любого счастья — думай только о себе, будь полным мудаком и жить станет проще. А Трис тупо взяла и разрушила его идеалы. То, что он строил в себе годами, вдруг неожиданно рухнуло. Он начал чувствовать, а значит стал слабым. Она теперь являлась его главной слабостью.

— Как же я тебя ненавижу, — выдыхает Питер, медленно убирая руку с зажатым в ней ножом. Когда холодная сталь оставляет горло девушки, Трис позволяет себе втянуть в себя как можно больше воздуха. Ей это необходимо. Казалось бы, ничего её больше не держит. Она может прямо сейчас увернуться, заехать ему коленом в пах, а затем побежать так быстро, насколько хватит сил.

Но Трис продолжает стоять и молча разглядывать парня напротив.

За прошедшую минуту лицо его стало каким-то усталым, под глазами отчётливо проступили круги, словно Хэйес не спит уже несколько дней.

Трис не знает, зачем она это делает. Мозг отказывается находить информацию касательно того, почему сейчас её рука медленно поднимается и касается тёплой щеки темноволосого парня.

Он вздрагивает, будто прикосновение Прайор его обжигает. Глаза недоверчиво смотрят на Трис, сверля в ней дыру.

А бывшая Отреченная лишь проводит ладонью по щеке своего врага, думая о том, что у него приятная на ощупь кожа. Мягкая и тёплая. Трис ловит себя на мысли, что ей нравится к нему прикасаться. Это глупо, безрассудно, не имеет абсолютно никакого смысла, но ей нравится. И от этого странного удовольствия хочется кричать во всю глотку.

— Что ты делаешь? — Голос Питера тихий, насквозь пропитанный электричеством. Хэйес как губка впитывает в себя ощущения, которые дарит легкое касание Убогой. Ему приятно и чертовски хорошо, стоя вот так в коридоре, где их в любую секунду могут увидеть. Но Питер чихать хотел на незваных посетителей. Сейчас есть только он и хрупкая ладошка, касающаяся его лица.

— Ты ненавидишь меня. Просто скажи, почему? — Спрашивает Трис, внимательно всматриваясь в глаза своего врага. Девушка не понимает, чем заслужила такое отношение. Вечные издевки и насмешки, которые она со временем научилась игнорировать, теперь переросли в угрозы с ножом.

— Ты существуешь — этого достаточно, — усмехается Питер, одним резким движением отталкивая от себя руку Бесстрашной. Видит Бог — он бы предпочел никогда этого не делать и продолжить своё дикое наслаждение её присутствием. Но нет. Она слабость, а Питер Хэйес сильный. — Живи пока, Убогая, — бросает парень напоследок, прежде чем развернуться и торопливо уйти, шаркая ногами.

А Трис всё так же стоит, прижимаясь к стене. Вокруг витает запах мужского одеколона, который кружит голову. Прайор не знает, как ей дальше быть. Она не понимает, с какой стати позволила себе этот невинный на первый взгляд жест.

Единственное, в чём уверена Трис — теперь он её просто так не оставит. И девушка готова к очередной встрече, потому что ей удалось обнаружить слабость Питера Хэйеса.

========== Наркотик ==========

Очередная порция виски приятно обжигает, раскалённым огнём стекая по горлу. Тепло плавными импульсами разносится по всему телу, успокаивая нервы, которые сейчас натянуты, как струна. Дёрни немного — порвутся, как жалкие тонкие нити паутины.

Питер Хэйес злится. В первую очередь на самого себя, потому что оказался полным кретином, раз припёрся на этот дурацкий праздник. Все кругом нарядные, расфуфыренные, ходят в своих помпезных платьях и щеголяют в смокингах, в то время как Питера тошнит. Рвотные позывы буквально разрывают глотку, и парень с огромным трудом сдерживается от желания заблевать этот столик, заставленный напитками и милыми маленькими вазочками с фиолетовыми цветами. Почему именно фиолетовые? Ответа на этот вопрос у Питера нет, как и на тот, что же он всё-таки здесь забыл.

Да, какого чёрта Хэйес зажимает в руке полупустой стакан с напитком и таращится на людей, кружащихся в такт музыке на танцплощадке, которая находится всего в паре метрах от шатена. Когда Питер получил приглашение на празднование пятидесятилетия со дня образования пяти фракций, он и не предполагал, что будет торчать в этом Богом забытом саду Дружелюбия, который отвели под праздничный марафет. Газоны идеально ровно подстрижены, как и замысловатые кустики по всему периметру сада. Дорожки выдраены до блеска, который болью отдаёт в глазах. И от этого чувства идеальности хочется орать во всю глотку, потому что ни хрена не идеально. Всё муторно, до жути банально, вылизано до последней пылинки и от того совсем не правдоподобно. Да-да, именно фальшиво, а потому мерзко и гадко.

И Питера тошнит. Даже от самого себя, потому что сегодня он надел идеально выглаженную чёрную рубашку, того же цвета костюм и туфли, в которых затекают ноги. Непривычно, отвратительно, слишком роскошно для него. Хэйес привык к грубой и жёсткой одежде, под стать его сущности, а не к этим вычурно-блестящим нарядам. Ему здесь не место, и парень это прекрасно знает, но почему-то продолжает тупо стоять и пялиться в сторону арки, под которой проходят все новоприбывшие гости. Питер сам не понимает, чего ждёт. Или кого. Да-да, именно кого. Но об этом позже, ещё не время.

Он просто осушает свою стопку, с громким стуком опуская рюмку на стол, так, что чуть не трескается стекло. Звук отрезвляет, дзинь-дзинь. Именно с таким дзиньканьем у него сейчас ломаются кости, разрываются внутренности, лопаются сосуды. Потому что осточертело. Дошло до самого пика и теперь больно упирается в глотку. Желание прикинуться измученной собакой и выть на луну пересиливает все человеческие факторы. Хочется лишь скулить, как побитому псу, потому что на душе кошки скребут. Да-да, гениальное сравнение, как и вся его грёбанная жизнь, в последнее время пропитанная навязчивой идеей пойти и утопиться где-нибудь в канаве. Чтобы нос заложило от вони, глаза слезились, а глотку жгло от дерьма. Вот так вот, такие дикие фантазии, преследующие Питера уже долгие месяцы. А избавиться от них нельзя — пробовал, пытался, ни хера не получилось.

Взгляд карих глаз останавливается на старом дубе, чьи ветви тянутся ввысь, бросая тени на недавно подстриженную траву. Дерево старое, хорошенько потрёпанное временем. На него повесили пёструю гирлянду, пытаясь замаскировать дряхлую обвалившуюся кору. Но тщетно. Тёмно-коричневое, кое-где вывалившееся природное покрытие выглядывает наружу, напоминая об истинном внутреннем мире своего хозяина.

Так и сам Питер. Напоминает сейчас этот дуб. Если посмотреть, выглядит молодо и свежо в смокинге, подчёркивающем подтянутую стройную фигуру. А стоит напрячь зрение, как тут же начинают появляться изъяны. Потрёпанная кожа, кое-где со шрамами. Сухие обветренные губы, тёмные круги под глазами, в которых погас огонёк. От прежнего Питера ничего не осталось. Да — он продолжает шутить, да — ведёт себя, как заносчивая скотина, но никто даже не догадывается, каких усилий ему это стоит. Каждый день прикидываться тем, кем ты уже давно не являешься. Теперь ты лишь тень себя самого, жалкое подобие некогда сильного и уверенного в себе парня, которому было плевать на окружающих, который испытывал невероятное наслаждение, причиняя людям боль. А сейчас его волнует лишь один единственный человек, которому доставлять боль Питер готов каждый день. Каждый час, каждую херову минуту. Потому что это опьяняющее чувство превосходства возносит до вершин экстаза, дарит неописуемый кайф. Хэйес давно понял, что подсел на наркоту, которую достать не легко, ломка наипротивнейшая, зато послевкусие прекрасное.

Питер не знает, что в нём щёлкнуло. Крохотный внутренний звоночек прозвенел, заставляя парня резко вскинуть голову и уставиться взглядом в девушку, появившуюся в дверях.

И в этот момент Питер понимает, что летит в самую бездну. В пропасть, из которой не выбраться. Никогда.

Баста, мистер Хэйес. Вот она, точка невозврата. Просьба принять как факт и подавиться. Выхаркать свои внутренности, полюбоваться представшей картиной, а потом сдохнуть. Потому что иного пути нет.

Беатрис выглядит прекрасно в своем ярко-алом платье. Оно настолько красное, что Питеру даже не хватает слов, чтобы описать всю глубину этого цвета. Просто застрелиться можно — он впервые в жизни потерял дар речи. Девушка, чья красота сражает наповал, идет медленно, аккуратно перебирая ногами в босоножках с непривычно высоким каблуком. А где же любимые грубые ботинки? Где потрепанные штаны? Где кожаная куртка, в конце концов? Взлохмаченные волосы, искусанные губы… Куда всё исчезло?

Ответ прост — скрылось за всем великолепием, которое сейчас излучает Стифф. Охереть, даже язык не поворачивается её так называть. Она слишком прекрасна, чтобы находиться в этом месте. Слишком воздушная и парящая, подходит лишь для небес, но никак для этой дыры. Её белоснежная кожа, подобная щелку, сверкает в лучах заходящего солнца. Питер на подсознательном уровне ощущает всю её мягкость и бархат. Хочется подойти и потрогать. Коснуться этой невыносимо притягательной шеи, обнаженной полностью. Густые светло-каштановые волосы собраны в аккуратный пучок, и лишь две кудрявые прядки обрамляют свежее девичье лицо.

Взгляд Питера постепенно скользит вверх, останавливаясь на приоткрытых пухлых губах. Они толкают на мысли, которых в его голове по определению быть не должно. Хэйесу кажется, что он сходит с ума. Хотя… так-то он давно слетел с катушек, но сейчас это уже нечто за гранью понимания. Он видит то, что не в состоянии объяснить, проанализировать, адекватно разобраться в происходящем… Она просто не может быть настолько красивой. Это жутко неправильно, это глупо, не имеет совершенно никакого смысла. Это же Стифф! А Стифф и красота — вещи не совместимые.

И тем не менее Питер продолжает тонуть в ощущениях, которые дарит одно её присутствие. Она идет под руку с подругой, что-то говорит, улыбается, громко смеётся. Слишком жизнерадостная, слишком свободная, в то время как он буквально задыхается от нехватки кислорода. Да, он задержал дыхание, молча провожая её взглядом и подобно губке впитывая в себя каждую крохотную деталь её фееричного появления.

Питер не успевает уловить момент, когда весь его мир сходится на этой девочке. Ноги на автомате несут его в сторону Прайор, и какое же это удовольствие наблюдать за тем, как её невинные глаза увеличиваются в диаметре, заметив его приближение. Правильно, милая, тебе следует бояться сумасшедших, потому что от них не знаешь, чего ожидать. Сам Хэйес сейчас не решится сказать, что именно он собирается сделать.

— Прайор, — достаточно громко зовет он, когда девушка оказывается на расстоянии метра. Трис смотрит с непониманием и шоком. Рука механически тянется к подолу платья, поправляя его. Будто так нужно, при Хэйесе она должна выглядеть на все сто, а вот зачем, почему и как — одному дьяволу известно. Просто так… надо.

— Что? — Спрашивает Беатрис и чувствует, как в ожидании ответа всё её естество замирает. Словно кролик, застигнутый врасплох удавом. Это так томительно, наблюдать за тем, как Питер колеблется. Делает глубокий вдох, громко выдыхает, отводит взгляд, словно всё еще сомневаясь в правдивости своих решений… И вот уже через мгновенье его рука тянется в сторону Трис.

— Один танец, Прайор, — выдавливает из себя Бесстрашный, удивляясь, как он не подавился этими словами. Это было бы лучшим исходом, нежели наблюдать, как губы Стифф приоткрываются и складываются в букву «о». Дыхание учащается, глаза смотрят с недоверием, и лишь благодаря невероятной силе воли ему удается выдержать этот взгляд. — Я не кусаюсь, — добавляет парень. Губы расплываются в хищном оскале, совершенно не соответствуя только что сказанным словам.

— Я знаю, — отвечает Трис, не колеблясь ни секунды. Её рука без промедления ложится в широкую распахнутую ладонь Хэйеса, и она чувствует, как по всему тело пробегает неконтролируемая дрожь. Заряд тока проникает в каждую клетку, заполняя собой. И Трис понимает, что тонет. Окончательно и бесповоротно. В этот раз она тонет навсегда.

========== Точка невозврата ==========

«Однажды в твоей жизни появится новое имя, которое превратит все предыдущие в пыль».

Ф. М. Достоевский

До лазарета остаётся ещё пара длинных коридоров, а отвратительный запах медикаментов уже забивается в ноздри, вызывая рвотный рефлекс. Кристина морщится, щурится, громко фыркает и с искренним непониманием смотрит на девушку, идущую рядом. Она совершенно без понятия, какого чёрта Трис подскочила с постели в семь утра и потащила её за собой в лазарет. Как прикрытие, говорит Трис. Так надо, повторяет Прайор. Я всего на минуту, талдычит Бесстрашная, а Кристина лишь качает головой и молча проклинает человека, из-за которого она сейчас топчется в старом пыльном коридоре, а не лежит в тёплой мягкой кровати.

Нет, Кристина, определённо, не понимает, почему Трис так рвётся в лазарет. Место, которое априори ничем не может привлекать. Мерзкое, пустое. С потрескавшейся краской на стенах, сыростью, проникающей в самое нутро и отвратной вонью прогнивших тел. Нет, трупов там, разумеется, не найти, зато вот ауру смерти способен ощутить каждый. Она подобно липкой паутине обвивается вокруг человека, мешает пошевелиться, душит, ломает, буквально заставляет выхаркать свои внутренности.

Кристина морщится. В очередной раз. Такими темпами на её смуглявом лице появятся преждевременные морщины, чего бы совсем не хотелось.

— Трис, зачем мы туда идём? — В сотый раз спрашивает брюнетка, уже не надеясь услышать ответ. Однако Прайор решает сжалиться над подругой, бросая всего лишь пару слов.

— Он там.

Да, одно предложение. Два слова. Пять букв. И миллион эмоций.

О н т а м. Ну охереть можно, не правда ли? Питер Хэйес лежит в лазарете, вроде как живой, по словам очевидцев. А у Трис такое ощущение, что он сейчас на смертном одре. И она тоже, рядом с ним. Бок о бок.

Странно всё это, очень странно. Не удивительно, что Кристина не понимает. Но разве Прайор имеет право обвинять в этом подругу? Как, позвольте спросить, если сама Беатрис ещё до конца не разобралась, что вообще происходит. Почему она не сомкнула глаз всю ночь. Почему ворочалась. Тяжело дышала. Лежала и бездумно пялилась в потолок, гадая, как он там и выживет ли вообще.

Обвал шахты. Несчастный случай. Кто бы мог подумать, что Питера Хэйеса так легко сможет сломить какая-то жалкая груда камней. Сотрясение мозга. Перелом рёбер. И с ногой, кажется, тоже не всё в порядке. Так говорят врачи — на это надеется Трис, потому что если с бывшим Искренним что-то пострашнее этого, то… То что?

И опять нет ответа. Полный ноль в голове. Вакуум, в котором не отыскать ни одной зацепки. Хотя бы крошечной, чтобы понять, почему, чёрт его подери, Трис так волнуется об этом человеке. До нервного тика. До умопомрачения. Дрожжи в коленях. Шума в ушах. Сухости во рту. Пульсации в висках. До крышесносящей мысли, что он мог умереть.

Тот самый Питер Хэйес, который на протяжении двух лет нещадно травил ей жизнь. Тот Питер, который втаптывал её в грязь. Сыпал оскорблениями. Унижал. Угрожал.

Тот самый Хэйес, который так нежно держал её руку, второй ладонью едва ощутимо касаясь талии. И даже сквозь тонкую ткань платья она ощущала жар, исходящий от его невероятно пахнущей кожи. Жар, прожигающий и полностью поглощающий.

Да, это именно тот Питер, который смотрел на неё так, будто она спасительный глоток кристально чистой воды, в то время как он умирающий от жажды путник в пустыне. Словно он в Аду, а она ангел, прилетевший спасти его грешную душу. Словно она глоток свежего воздуха среди запаха гари тлеющих ошмётков его души. Словно она всё для него. И это всё бесконечно и ни с чем не сравнимо.

— Трис, он этого не стоит, правда. Я не узнаю тебя.

Голос Кристины подобно раскату гроба вторгается в мысли, стирая туманную дымку и силуэт, возникший в памяти. Трис оборачивается через плечо, на ходу слегка замедляясь, потому что двери лазарета уже близко.

— Я только посмотрю, в порядке ли он. Это не займёт много времени. Стой на стрёме.

— Но Трис. Зачем тебе… всё это? Это же Хэйес. Это…

Кристина беспомощно разводит руками в стороны, не в силах подобрать определение, которое бы могло описать бывшего Искреннего и передать весь спектр чувств, которые он вызывает у девушки.

— Я быстро, — повторяет Прайор, через мгновенье скрываясь из виду за массивными дверями.

Проскользнув бесшумной мышью внутрь помещения, Трис застывает и начинает лихорадочно осматриваться, пытаясь глазами отыскать нужного человека.

Где-то в углу лежит едва знакомый ей парень, тоже пострадавший при обвале. Ещё дальше можно рассмотреть на подушке копну ярко-алых волос девушки, которую она вообще видит впервые. Да, Трис жалко этих людей, но они ей, по сути, никто, а значит не заслушивают внимания больше пяти секунд.

Крутанувшись на месте, Беатрис, наконец, замечает знакомую темноволосую макушку. Ноги на автомате несут её в сторону кровати у дальней стены, где расположился Питер. Девушка буквально застывает, стоит ей приблизиться.

Картина, которую она видит, ввергает в шок. Хочется моргнуть пару раз, чтобы видение перед глазами рассеялось, ибо на правду это совсем не похоже. Ну не может Питер быть таким бледным, просто не может и всё. И прозрачные трубочки, торчащие из его носа, тоже какие-то неправильные. И бинт, плотно обхватывающий подтянутую фигуру парня начиная с груди и заканчиваясь где-то на прессе, прикрытом старым потрёпанным одеялом.

Трис прислушивается, старательно пытаясь уловить звуки дыхания. С трудом, но это ей удаётся. С плеч буквально сваливается огромная гора, и Прайор впервые за последние два дня чувствует, что она снова живёт. Не просто существует с мыслями об этом парне, а именно живёт.

Аккуратно ставит рядом с кроватью стул, которому, наверное, лет сто — так громко и противно он скрипит. Но Хэйес продолжает спать, находясь под воздействием лекарств. Пусть спит, Трис это только на руку, потому что иначе она бы не смогла сидеть тут. Умерла бы, наверное, под насмешливыми взглядом его карих глаз. Он ведь только так смотреть и умеет. А ещё с ненавистью, презрением, отвращением. И только один раз в жизни Питер смотрел на неё как-то иначе. По-другому. Неправильно что ли… Именно этим словом можно охарактеризовать весь их танец, который длился ровно три минуты и двадцать шесть секунд. Да, Трис считала.

Рука непроизвольно приближается к лицу юноши. На мгновение нерешительно застывает, так и повиснув в воздухе, но потом всё же тянется дальше. Подушечки пальцев касаются мягкой кожи щеки Хэйеса. Уже знакомое тепло прокатывается по телу, разливается по венам и вместе с кровью поступает в сердце, согревая его.

Его кожа мягкая. Это так странно. Ведь сам по себе он грубый, колючий, а кожа мягкая. Дилемма какая-то.

— Я… Я так рада, что с тобой всё хорошо.

Шёпот Трис едва можно расслышать в этой гробовой тишине, которой заполнен весь лазарет. Девушка ёжится от звуков собственного голоса, не веря, что действительно сказала это вслух.

Беатрис сидит неподвижно минут десять, продолжая смотреть на лицо парня, которое сейчас расслабленное и безмятежное. Такого Питера Хэйеса ей пока не посчастливилось видеть. И вот он перед ней — открытая книга. Как беззащитный ребёнок. Как нечто прекрасное, близкое, но одновременно такое далёкое.

Прайор встаёт, бросает на парня последний взгляд, прежде чем развернуться и уйти. Но не успевает девушка сделать и шага, как слышит за спиной хриплый голос.

— Не уходи.

Опять одно предложение. Два слова. Правда букв на этот раз больше. Зато сомнений меньше. Трис не нужно повторять дважды. Трис уверена, что принимает правильное решение. Трис знает, что Кристина поймёт её. Трис чувствует, что она нужна ему. Трис признаётся самой себе, что она делает последний шаг, тем самым срываясь в бездну, из которой уже не выбраться.

Трис приходит и на следующий день. И на следующий. А потом ещё и ещё, пока того требуют обстоятельства. Трис умная девочка — она понимает, что это точка невозврата.

========== Осколки ==========

Тают на ветру и что?

Мы разлетаемся на миллионы осколков.

Я тебя нашел из тысячи диких лун,

Мне нравится столько.

— Да какое это мужество, Прайор? Совсем спятила? Мужество не так обозначается.

Голос Питера эхом отлетает от каменных потрёпанных стен лазарета, вскоре утопая в тишине, которая здесь царит.

Они совсем одни. Склонились над листом бумаги, а Бог знает откуда появившийся карандаш перемещается из одной ладони в другую, внося какие-то поправки в каракули, понятные, наверное, только им двоим.

Сидят очень близко. Трис кажется, что она кожей чувствует тепло, исходящее от юноши. А Питер готов поклясться, что вот уже около получаса он впитывает в себя дыхание Прайор. Мята, вроде бы. Или кардамон. Питер пока не определился, да и некогда. Сейчас важнее отстоять свою точку зрения, чтобы не упасть лицом в грязь перед девчонкой, которая, по его мнению, сама не знает, о чём говорит.

— Да нет же! — Трис трясёт головой подобно китайскому болванчику, выхватывая карандаш, приближая к себе лист и начиная выводить на нём новую порцию странных символов. Их используют в качестве татуировок Бесстрашные, и Трис уверена, что именно этот знак должен появиться на запястье. Только сначала надо определиться, как он правильно изображается. — Вот так надо, я точно знаю. Я уже видела у кого-то.

— Этот кто-то — идиот. В самом низу еще одна линия нужна.

Трис не успевает и пары черточек нарисовать, когда юноша вновь забирает карандаш, едва ощутимо задевая пальцами нежную кожу девичьей руки. Касание почти неуловимое, но заряд тока буквально прошибает обоих. Прайор смущается, отдёргивает руку, кладёт её на худощавую коленку. Затем, будто поняв, как близко находится к нему, отодвигается на своём стуле, чьи ножки неприятно скрипят.

Питер никак не реагирует. Лишь в очередной раз задаёт себе вопрос — когда всё успело стать таким обыденным и привычным? Её приходы в лазарет. Шарканье шагов. Скрип стула, когда она садится напротив. Смущенный взгляд. Тихое бормотание. Вопросы, касательно его самочувствия. Стремительно сокращающееся расстояние, когда с каждым днём её тело становится всё ближе и ближе, опаляя своим ароматом. Мята или кардамон — Питер пока не определился, что странно — запахи ведь совершенно разные. Но для него она всегда пахнет по-другому. Не так, как вчера или неделю назад. По-новому. А потом это новое тоже начинает входить в привычку, как и их разговоры до полуночи. Вечные споры, какая фракция лучше, разумеется, кроме Бесстрашия. Или какой вид боёв сложнее. Или как правильно изображается символ мужества. Тем так много, что и не сосчитать. А успеть хочется всё, абсолютно. Обсудить каждую крохотную деталь, напоследок насладиться её смущенным румянцем на щеках, потому что завтра всего этого уже не будет.

Завтра наступит очень скоро. Осталось лишь несколько часов, а потом она уйдёт. И не вернётся больше в лазарет, ибо зачем? Его выписывают. Два месяца лечения прошли, кости зажили, раны затянулись. А вместе с ними захлопнулась и дверца в их собственный мирок, не являющийся частью реальности.

Нет, в реальности всё по-другому. Они не будут сидеть вечерами в компании друг друга, смеяться над шутками или обсуждать заросшую шевелюру Питера. Исчезнет понимание и ощущение чего-то правильного. Вернутся холодность во взгляде, грубое отношение. Вновь появится дистанция — сотни и тысячи миль пустоты и одиночества, разделяющие их.

Сейчас Питер смеётся. Громко, искренне. Смеётся так, как никогда раньше. А завтра он пройдёт мимо, предпочитая делать вид, что её не существует. А Трис будет крепко держаться за руку подруги, отводить взгляд, поджимать губы, старательно разглядывая стены и потолок над головой.

Завтра дверца в их мирок закроется. То, что им удалось построить за долгие два месяца… Это исчезнет, падая на землю и разлетаясь на миллионы осколков. Огромное количество деталей, склеить которые уже невозможно. Ну… Питеру так кажется, а Трис с ним солидарна.

Но людям, как бы им этого не хотелось, свойственно ошибаться.

========== Кислород ==========

Так скованны мы в чувствах,

Так тяжело проснуться нам…

Ты меня найди, я здесь один,

И ты мой кислород, я твой кислород. ©

Как часто жизни людей меняются по щелчку пальцев? Буквально за крошечную долю секунды, из-за одного неверного слова, взгляда или вздоха. То, что имело раньше значение, резко утрачивает всю свою важность, превращаясь в никчёмную пыль. А весь внутренний мир сосредотачивается на одном единственном человеке, без которого, как оказалось, ты не можешь дышать. Жить. Банально существовать — нужное подчеркнуть.

Трис бежит так, что неприятно колет в боку, а лёгкие горят от нехватки воздуха. Но девушка сжимает зубы, упорно двигаясь вперёд, расталкивая людей под громкий топот собственных шагов. Только бы успеть — остальное не важно. Он ведь не может исчезнуть из её жизни вот так просто, даже не попрощавшись. Не кинув напоследок один из своих вечно раздражённых взглядов. Не сказав, как сильно она его бесит.

Когда Трис узнаёт, что Хэйеса отправляют за стену вместе с небольшой группой разведки, внутри будто что-то обрывается. И без того расшатанная нервная система, которая висит на тонких нитях, окончательно даёт сбой, отправляя Беатрис в состояние вакуума. Когда мыслей в голове не остаётся, а эмоции и чувства электрическими зарядами потрескивают на кончиках пальцев.

Прайор толкает рукой дверь, буквально вываливаясь наружу. Взгляд тут же цепляется за широкую удаляющуюся спину, которую, Трис уверена, она бы смогла различить среди сотни других.

— Питер!

Кричит громко, совершенно не контролируя свой голос. Чувствует, как ком в горле становится больше, перекрывая доступ к кислороду. Давится ощущением безнадёжности и собственной бесполезности, потому что он не останавливается. Хэйес, мать его, продолжает идти вперёд, даже не оборачиваясь и делая вид, будто не слышал. Хотя вопила девушка так, словно ей в самое сердце вонзили нож. Тот самый, который не так давно (а по ощущениям в прошлой жизни) Питер прижимал к её горлу.

— Стой! Прошу тебя, остановись! — ей абсолютно наплевать, что остальные Бесстрашные смотрят на неё, как на человека с лишней хромосомой. Ей глубоко фиолетово, что на дворе декабрь, а она стоит в одной тонкой футболке. И уж тем более ей совершенно до лампочки, что пряди волос растрепались и торчат во все стороны, придавая ей сходство со сбежавшим пациентом психиатрической больницы. Она не обращает на никчёмные детали никакого внимания, потому что он останавливается и медленно поворачивается.

— Уходишь вот так просто? Даже ничего не сказав? Да ты просто… — мудак, кретин, самый последний идиот на всей этой выжженной дотла планете. Но красочные эпитеты так и застревают в горле, разбиваясь об одно единственное слово. — Почему?

— Слушай, Прайор, я теперь даже боюсь оставлять фракцию. Вдруг к тому моменту, как вернусь, здесь все подцепят вирус твоего бешенства.

Говорит совершенно спокойно, едва заметно кривит губы и всячески делает вид, что ему этот разговор не интересен. А в карих глазах холод, сравнимый со льдами Антарктики. Сверлит своим янтарём, прожигая на лице Трис две обугленные по краям дырки. А на душе так пусто и холодно, и хочется кричать Не отпускай Не отпускай Не отпускай.

— Зачем ты это делаешь? — спрашивает Трис едва слышно, резко шагает вперёд, оказываясь к нему практически вплотную. Смотрит снизу вверх, пытаясь рассмотреть на дне карих глаз что-то помимо ледяной ненависти. Он ведь умеет смотреть по-другому, Трис знает. А ещё он умеет улыбаться и искренне смеяться с её совсем неудачных шуток. И либо это было так давно, что уже кажется выдумкой, либо она действительно сумасшедшая, которая живёт в своём собственном мирке с кривыми зеркалами и искажёнными желаниями.

— Делаю что?

— Вот так… убиваешь меня, — шепчет, чувствуя, как слова слетают с губ подобно собственному приговору. Не уходи, я ведь дышать без тебя не могу.

Питер вздрагивает, моргает пару раз и борется с желанием высказать этой идиотке всё, что он о ней думает. Глупая, самовлюблённая Прайор. Убиваешь меня. Тогда как на деле это она на протяжении долгого времени медленно отравляет его жизнь своим присутствием, парализуя и лишая здравого смысла. Убивает в нём все те качества, что он взращивал в себе годами. Превращает каждый его день в грёбаную сказку, но увы — без счастливого конца. Такие, как Хэйес, долго не живут и в один день с кем-то тоже не помирают.

— Чего ты ожидала, Прайор? Что, блять, ты от меня хочешь?! — буквально рычит Питер, выплёвывая эти слова в миловидное личико и наслаждаясь тем, как поджимаются её пухлые губы. — Думаешь, что эти грёбаные разговоры ни о чём в стенах лазарета могут к чему-то привести? Тогда ты ещё тупее, чем мне казалось.

Господи, блять, просто не слушай, не верь. Я же рехнусь без тебя.

— Пойми, всё это было ничем. Дешёвый пшик, недоразумение, — щёлкает пальцами, тем самым красочно описывая те недоотношения, которые у них зародились в момент его слабости. — Ты была рядом со мной, потому что это нужно было тебе, не мне. Всё, что ты успела понапридумывать — это лишь фикция. Нет у нас нихрена.

И от этого «нас» током прошибает обоих. Трис кусает губу, сжимает крепко кулачки, чувствуя, как на коже начинают проступать кровавые полумесяцы от ногтей. Но взгляд не отводит, по-прежнему смотрит уверенно, зная, что за тысячей масок Хэйеса скрывается истинное лицо, которое она видела и не раз.

— Если не нужна была, почему не оттолкнул? — спрашивает Трис, собирая последние крупицы сил и приподняв подбородок. Взгляд острый, колюще-режущий настолько, что Питеру пора швы на лицо накладывать.

— А зачем? Ты отменно справлялась со своей ролью, — тянет юноша, уже заранее зная, что окончание фразы добьёт ее окончательно. Только вот остановиться он не может — и так позволил себе слишком многое, едва не потерял рассудок окончательно, растекаясь сопливой лужицей у её ног. — Мне было скучно. А ты развлекала.

Ей кажется, что в данную секунду мир теряет все свои краски. И это не банально-пафосная метафора с делением на черно-белое или радужное. Нет, это тотальная темнота — когда не видно ни хрена. Стоишь перед зеркалом и даже собственное отражение рассмотреть не можешь. Ни единого проблеска света, ни единой капли разноцветной палитры — его слова все забрали.

Дура Дура Дура

Молча, не проронив ни слова, разворачивается и идёт обратно. Взгляды окружающих должны резать, вроде как, а на деле же отскакивают от невидимого барьера абсолютного похеризма. Потому что финал, конечная станция. Нет больше ничего, одна сплошная мутная дымка, тяжёлой массой оседающая в лёгких. И четырехкамерное в груди загнивает со скоростью, которой бы позавидовали спидстеры из комиксов.

— Трис…

Всего четыре буквы, едва ощутимое касание тёплых пальцев на плече, и Прайор вновь может дышать. Будто невидимый клапан на горле кто-то переключает, позволяя втянуть в себя спасительный кислород. Яркий, с вкраплениями золотистого янтаря, отпечатавшегося жесткими рубцами на самом сердце.

Слабости тоже могут перерастать в панацею.