Королевский променад (СИ) [Chaturanga] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

«Именем ясного северного неба, да славится король Питер…»

— Вставай, Питер, вставай! — Сьюзен тормошила брата, смешав яркий сон. — Ты ведь не хочешь опоздать в первый же рабочий день? Питер!

Питер застонал и перевернулся на другой бок, лицом к стене, обнял подушку.

— Я отпарила твой пиджак. Питер, — продолжала Сьюзен, судя по звукам, продолжая ходить по комнате и собирать разбросанные по полу книги; Питер вчера готовился до победного, шутка ли, первый день практики в одной из лучших невоенных клиник США! Кажется, Питер совершил немыслимое, выучил больше, чем способен запомнить человеческий мозг, чтобы сдать экзамен лучше всех и потому получить привилегию попроситься в больницу по собственному выбору. Услышав название, преподаватель хмыкнул, потом сказал, что у молодого человека нездоровые амбиции, это у всех так в Британии? Питер уже распрощался было с мечтой, но пришло письмо, где сообщалось, что он принят, привозите документы, побеседуйте с тем-то и тем-то и приходите второго числа к девяти утра. — Завтрак готов. Костюм надень после завтрака, иначе ты все на него уронишь. Галстук я подобрала по цвету, чтобы не было… как в прошлый раз, — осуждающим тоном проговорила Сьюзен. — Вставай немедленно, или я вылью на тебя стакан.

— Если бы ты не была моей сестрой, я бы на тебе женился, — Питер сел, прижимая к себе одеяло, и Сьюзен, уловив многозначительный взгляд, поджала губы и направилась к двери.

— Если бы я не была твоей сестрой, ни на секунду бы рядом с тобой не задержалась, — фыркнула она, обернувшись в дверном проеме и глянув на Питера. — Если через пять минут будешь готов, мы позавтракаем вместе.

Питер со вздохом слез с низкой кровати и встал, потянулся, доставая пальцами до беленого потолка, который немедленно оставил меловой след на пальцах. Они со Сьюзен снимали крошечную квартирку, съехав вдвоем от родителей — отец не мог уехать из дома, что дали ему от работы, а Питер бы не наездился в свою больницу через весь город. Съюзен тоже было удобнее жить с ним: мама слишком волновалась, если она возвращалась домой поздно, а Питер, хоть и осуждал, но молча.

Он умылся и глянул в зеркало, смаргивая капли с ресниц. Светлые волосы, голубые глаза — он больше походил на американца, как ему самому казалось, а дурацкое прозвище «британец», намертво приклеившееся к нему в колледже и университете, было ему ненавистно, хотя Сьюзен твердила, что это еще ничего. Обзывают и похуже. Но Питеру, королю Нарнии, было отвратительно. Ему казалось, что в Америке станет легче, мало что будет напоминать ему о Нарии, в которую он больше никогда не вернется, но ошибся: тоска накрывала его вдруг, как волна, и мало что могло помочь ему выплыть. Сьюзен делала только хуже, ведя себя так, словно никакой Нарнии и в помине не было, хотя она свято верила, что так помогает брату не впасть в депрессию, подпитывая его печаль. И сейчас, глядя в зеркало, Питер снова вспомнил залитый солнцем тронный зал Кэр Параваля и свой сегодняшний сон. Почему? Он ведь даже не вспоминал о Нарнии последнее время.

Питер вернулся в комнату — у него еще минута, чтобы успеть на завтрак к Сьюзен. Та ревностно следила за соблюдением семейных традиций вдали от родителей, и совместные завтраки были одной из них. Питер натянул домашние бриджи и майку, схватил меч и сделал несколько выпадов, разогреваясь и просыпаясь окончательно.

Меч подарила ему, как ни странно, далекая от всех этих ваших детских игр Сьюзен. В особо затяжной период его депрессии, когда Питер не вставал с постели и не ел, она в какой-то момент, устав от беспокойства родителей и их бесконечных расспросов, ушла поздним вечером и вернулась со странным метровым свертком.

— Питер, повернись ко мне, — ласково сказала она, ворвавшись в комнату брата и заперев за собой дверь перед лицом изумленных отца и матери. Питер не пошевелился. — Немедленно встань, когда к тебе обращается королева!

Питер глянул на нее искоса, и Сьюзен сорвала бумагу и ткань, отбросила в сторону и протянула ему меч. Не самый лучший, даже довольно посредственный, но настоящий, пусть и с затупленным лезвием.

— Сью… как?! — Питер бережно взял меч, взмахнул им, чувствуя приятное напряжение мышц. — Откуда?

— Один мой знакомый настолько проникся идеей рыцарства, что даже во время войны не расставался с мечом, — ответила Сьюзен. — Даже в атаку с ним шел. Я рассказала ему, что у меня есть брат, который очень хочет меч, и он дал мне свой тренировочный. Теперь ты должен мне свидание.

— Что? — Питер еще был слишком счастлив, чтобы адекватно воспринимать то, что ему говорят.

— Я пойду на свидание с этим солдафоном, — Сьюзен поморщилась. — И оно наверняка будет ужасно. Поэтому потом ты приглашаешь меня в кино и кафе, а еще ведешь гулять, при этом ты оденешься так, как мне нравится.

— Я тебя люблю, — потрясенно прошептал Питер, снова взмахивая мечом…

— Если ты снова сражаешься с тельмаринами, то кофе не ценит твоей доблести и остывает, — ворвался в воспоминания голос Сьюзен. Питер как можно тише отставил меч на прежнее место и прошествовал на маленькую кухню, а оттуда на балкон, где они со Сьюзен завтракали, когда погода благоволила. Питер рухнул на плетеный стул и громко отхлебнул. Сьюзен поморщилась.

— Я думал, он горячий, — с улыбкой оправдался Питер.

— Это тебя не извиняет, — отозвалась Сьюзен. Питер фыркнул: сестра гордилась британским происхождением и вела себя подчеркнуто как леди; здешние девушки ее не любили, парни млели от восхищения, когда ледяная на вид и чопорная англичанка могла со смехом оседлать армейский мотоцикл, перелезть через забор к лошадям, чтобы покататься, а еще станцевать медленный танец, трогательно обняв и заглядывая в глаза. Этот контраст образа и поведения делал Сьюзен неотразимой, и Питер гордился сестрой и тем, как за глаза ее называли. Кто зло, кто с восторгом, но все сходились на одном: Сьюзен Пэвенси из Лондона — королева.

Тем обиднее для Питера было стать просто британцем.

В больницу Питер прибыл вовремя — еще бы, Сью разбудила его за полчаса до времени, в которое он собирался вставать, а он так ей доверял, что даже не посмотрел на часы. Костюм сидел отлично: когда появились деньги, и это совпало с тем, что Питер вырос из всей своей одежды, мама купила костюм, ориентируясь только на ткань; он сидел на стройном Питере мешком, превращая его в расплывчатое коротконогое нечто, но ничего другого они позволить себе не могли. Сьюзен на вдохе поймала все возмущения брата коротким: «Я все сделаю» и полностью перешила костюм за три дня, поэтому Питер теперь выглядел как картинка. Но все равно беспокойство не отпускало его, настырное, как зубная боль. Когда по коридору пролетел ветер и взъерощил волосы Питера, он чуть не подпрыгнул на месте с единственной мыслью: «Нарния?!», но вовремя удержался. Аслан сказал, что они не вернутся. Это просто ветер, он ничего не значит.

Врач, с которым предстояло работать, Питеру понравился почти сразу: пожилой, чем-то похожий на профессора Керка, он показался ему неимоверно умным, не просто знающим, а именно тем, кто, пожалуй, мог бы вести беседы о логике в духе все того же профессора. Доктор Свенсен славился нестандартным подходом и к медицине, и к преподаванию, и не зря; как только он увидел Питера среди других студентов, он, не дав ему даже представиться, сразу сказал:

— А вы, молодой человек, хороший врач, только ничего пока не умеете. Ничего, мы вас научим. Имя?

— Питер Пэ…

— Я спросил только имя, следите внимательно за тем, что я говорю, — перебил доктор Свенсен, и Питер вспыхнул от смущения. — Что вы так грозно смотрите на меня? Даже если вы король, я не ваш подданный.

Питер сжал зубы и промолчал.

— Король, — хихикнул кто-то за спиной Питера, а потом, когда они гуськом шли за профессором по коридору, Питера окликнули уже новым прозвищем. Пропуская вчерашних студентов в большой кабинет, доктор Свенсен подмигнул Питеру и шепнул:

— Не благодарите, юноша…

Потянулись дни практики. Питер был в таком восторге, что, приходя домой, взахлеб рассказывал Сьюзен о новых пациентах, сложных случаях, не замечая порой, что она после его слов, поморщившись, откладывает в сторону вилку и нож. Он по-прежнему тренировался по утрам с мечом, но воспринимал это больше как спорт, чем обязательство воина, почти не вспоминал о Нарнии; ради этого и его счастливой улыбки Сьюзен готова была терпеть неприятные подробности. Пророчество доктора Свенсена сбывалось: Питер действительно обещал стать хорошим врачом, чутким, увлеченным и в то же время хладнокровным. Он не падал в обмороки, наблюдая за операциями, и мог проявить сочувствие тем пациентам, которые в этом нуждались. Многие просили, чтобы их лечил именно он, а когда он пытался объяснить, что пока только учится и не имеет права, махали на это рукой: «Вам прямо верится, молодой человек».

И вот однажды в самый обычный день Питер вошел в отдельную палату, куда, судя по записям, положили мужчину, белого, тридцати шести лет, судя по словам медсестер, попал в аварию, был извлечен из горящей машины, а если опираться на восторженный шепот, то он просто красавец, такой статный, настоящий генерал! Питер закатил глаза, взял бумаги пациента и, направляясь в нужную палату, решил посмотреть имя заранее, чтобы обратиться правильно. Фран… великий Лев, кто так пишет?! Питер терпеть не мог, когда врачи относятся к больным халатно, не помнят имен, не узнают их заранее, а тут сам будет в подобной роли, и неизвестный сразу почувствует отчуждение. И будет совершенно прав.

Питер вошел, больной, стоявший у окна, а не лежавший без движения на подушке, как положено жертвам крупных аварий, обернулся, и Питер выронил планшет с прикрепленными к нему бумагами.

— Генерал Глозель?!

— Полковник, — спокойно поправил тельмарин. — Полковник Глозель. Рад встрече, король Питер… — он оглядел белый халат Питера и ухмыльнулся. -…Великолепный.

Питер быстро наклонился за планшетом и выпрямился, надеясь, что красные щеки тельмарин спишет на наклон.

— Могу я… поинтересоваться, что вы тут делаете?

— Сам не знаю, — Глозель развел руками. — Как видите, я невредим. Но местные жители считают, что если ты был в машине, с которой что-то случилось, а с тобой нет, надо не возносить благодарственные молитвы, а искать, что же у тебя есть плохого. Может, повезло, и ты хоть палец сломал.

Питер сел на стул перед кроватью, Глозель устроился на ее крае, прямо глядя на него.

— Будете меня осматривать, доктор? — издевательски спросил Глозель, приподнимая рассеченную старым шрамом бровь.

— Расспрашивать, — улыбнулся Питер. Наконец-то беспокойство и чувство глубинной пустоты, которое он заполнял работой так, что почти перестал его замечать, вдруг исчезли: свершилось то, что должно было случиться. — Вы даже не представляете, как я вам рад!

Глозель, если и удивился, виду не подал.

— Что ты хочешь знать, король? — поинтересовался он.

— Все, — пожал плечами Питер. — Вы прошли через портал. Что дальше?

— Я не знаю, где оказались остальные, — задумчиво проговорил Глозель. — Закрыв глаза, я шагнул вперед, а открыв, оказался на поле боя. Но не таком, к которому мы привыкли, никто не сражался стрелами и мечами, только пулеметы, гранаты и танки, но об этом я узнал потом. Рядом со мной раздался взрыв, и я упал, меня засыпало землей.

Питер с болью следил за лицом Глозеля, но тот рассказывал так спокойно, словно это все происходило не с ним. А Питер понимал, на какой именно войне оказался тельмарский генерал.

— Меня откопали и помогли мне встать, — продолжил Глозель, и его низкий голос с небольшим акцентом звучал мягко, словно он не о войне говорил, а рассказывал сказку ребенку. — Меня спросили, кто я. Я назвал свое имя, и в этот момент тот, кто меня вытащил, спросил: «Француз?» Я не знал, что на это ответить, и сказал, что я солдат. Мне казалось, что если я начну рассказывать правду, мне не поверят.

— Почему вы так думали? — спросил Питер.

— Потому что я никогда не верил в сказки о вас, король Питер, — ответил Глозель. — Мне стали задавать другие вопросы, но я молчал, потому что не понимал, о чем они говорят, и тогда тот, кто спросил, не француз ли я, сказал, что рядом со мной взорвалась бомба, и меня контузило, потому я и не могу ответить. А потом добавил, что я не могу быть солдатом, у него наметанный глаз, и он всегда узнает офицера.

Глозель чуть улыбнулся воспоминаниям, Питер затаил дыхание, борясь с желанием тронуть тельмарина за руку и убедиться, что тот точно настоящий.

— Пока он говорил, другой что-то писал, и он не расслышал, потому записал меня в документ как Франческо Глозеля. Мне дали китель и автомат, и я подсмотрел, как его использовать. Происходила эвакуация, мы были последними, кто покидал континент.

— Дюнкеркская операция, — вполголоса сказал Питер. — Вы прибыли в Британию?

— Да, — ответил Глозель и усмехнулся, глядя на Питера черными озорными глазами. — Много мне крови попортило итальянское имя.

— А тот, кто вас нашел? Он мог бы сказать…

— Его убили при отступлении, — суховато сказал Глозель. — Я прошел африканскую кампанию, попав в плен, бежал к американцам, вступил в ряды их армии. Вернулся в Европу. В Берлине дослужился до полковника-лейтенанта.

— Так быстро?! Простите.

— Внеочередное звание, — пояснил Глозель. — Благословение вашего нарнийского бога на счастливую судьбу, не иначе.

— Я уверен, что это было заслужено! — запальчиво сказал Питер.

— Мне приятно это слышать, — констатировал Глозель. — Король Питер.

Именно на этом моменте дверь в палату распахнулась, и Питер, наклонившийся вперед, слушая, отпрянул от Глозеля. Вошедший доктор Свенсен услышал последние слова пациента.

— О, вы уже знаете?

— О чем? — спросил Глозель.

— О нашем Питере. Точнее о том, как его называют.

Глозель непонимающе мигнул, и доктор Свенсен добавил заговорщическим шепотом:

— Король. Питера называют королем.

Глозель посмотрел на доктора, на Питера, на бумаги в его руках и вдруг рассмеялся так безудержно и весело, что не устоял и улыбнулся Свенсен, а Питер, опустив голову, судорожно думал, как же он будет все это объяснять Сьюзен.

Объяснять не пришлось. Питер, вспомнив рассказы Сью о подругах, которые знакомят друг друга с теми, кто им самим не подошел, подумал, что может сработать, позвонил сестре и сказал, что хочет познакомить ее с одним полковником. С каких это пор он устраивает ее личную жизнь? Да не устраивает он вовсе, просто надо встретиться. Ему тридцать шесть. Что он о ней думает, ничего он о ней не думает, причем тут возраст? Ты не представляешь, насколько он интересный, но не факт, что тебе понравится, но ты должна его увидеть. Сью. Сью, пожалуйста. Да, приходи ко входу, я выйду… в шесть точно.

— Король Питер, о, прошу прощения, верховный король Питер работает врачом, — нараспев произнес Глозель в лифте. — Королева Сьюзен машинистка?

— Королева Сьюзен журналист, — отозвался Питер. — Так что советую выбирать слова.

Сьюзен поднялась со скамейки, на которой скучала, ожидая брата и, бросив взгляд на Глозеля, обняла Питера за шею, а тот вдруг понял, что она безумно испугалась и в объятиях словно спряталась от тельмарина, подождала мгновение, взяла себя в руки и повернулась к нему.

— Здравствуйте, генерал Глозель. То есть, полковник, — она улыбнулась, качнув крупными серьгами. — Так непривычно…

— Видеть меня здесь? — Глозель, оскалившись, сверкнул белыми зубами.

— Отчего же, — Сьюзен мило хлопнула ресницами, но в голосе прорезалась сталь. — Непривычно, что вас разжаловали.

— Сьюзен… — простонал Питер, прикладывая ладонь ко лбу. Глозель несколько секунд пристально разглядывал Сьюзен, потом повернулся, галантно подавая ей локоть. Сьюзен благосклонно кивнула, положила тонкую руку в кружевной перчатке на жесткую ткань кителя и другой дернула Питера, чтобы тот оказался с другой стороны, и она и его смогла взять под руку.

— Истинно королевский променад прошлого, — Глозель глянул на Питер поверх головы Сьюзен, но обращался к ней. — Король, королева и военачальник.

— Скорее, променад людей будущего, — Сьюзен даже не повернулась к нему. — Врач, журналист и солдат. Истинно американское общество.

— Как вам угодно, ваше величество, — склонил голову Глозель.

— Моему величеству угодно, чтобы вы называли меня по имени, — сообщила Сьюзен, а Питер некстати вспомнил, что Глозель исчез из Нарнии до того, как Сью поцеловала Каспиана.

Эдмунд и Люси смогли приехать в Штаты только через восемь месяцев. Они бы не смогли, но ведь какой повод! Никакое отсутствие денег не помешает, к тому же теперь их больше, чем прежде.

— Он какой-то итальянец, — пыхтела Люси. Она не доверила Эдмунду свою сумку, и теперь горько сожалела об этом, но просить помочь показалось неудобно. — Ей ведь всего девятнадцать! Как так можно? Она ведь так любила Каспиана.

— Каспиан ведь встретил звезду, — сказал Эдмунд, вздохнув. — Так что я рад за Сью.

— Но если она спросит, Каспиан никого не встречал, — сказала Люси.

— Ты что, она ведь замуж выходит! — возмутился Эдмунд. — Ей должно быть все равно.

— Поверь мне, так надо, — закатила глаза Люси. — Если не хочешь стать самым нелюбимым братом за всю историю человечества. Кстати, ты знаешь, сколько ему лет?

— Понятия не имею. И мне не интересно.

— Хочешь я скажу? Только по секрету, даже мама думает, что ему двадцать девять, а то она бы никогда и ни за что не согласилась отдать Сью за него.

— И сколько? — как можно безразличнее спросил Эдмунд, оглядывая дом, к которому их привез таксист. Неужели Питер себе такие хоромы отгрохал? Мама писала, что Питер и Сьюзен живут отдельно, а фотографии родительского дома им присылали. Ничего себе он устроился!

— Тридцать шесть! — торжественно сказала Люси. — Он такой старый!

— Главное, чтобы человек был хороший, — философски протянул Эдмунд. Возле перил на террасе перед дверью появился Питер, заметил их и почти бегом бросился навстречу. Люси уронила многострадальную сумку и запрыгнула на брата с радостным визгом. Питер, с трудом удерживая ее одной рукой, притянул к себе другой Эдмунда и крепко обнял; так всегда обнимал отец.

— Проходите скорее, — поторопил Питер, отпуская обоих, схватил сумки и легко понес их. Эдмунд зашел вслед за Люси в прохладный и темный дом после жаркой улицы и бросил на пол сумку. В темноте что-то со звоном упало.

— Питер, убери оружие из прохода! — донеслось сверху.

— Да, генерал, — закатил глаза Питер и поднял с пола меч. Люси и Эдмунд проводили его удивленными взглядами. — Мы часто устраиваем спарринги, — пояснил он. — Не хочу растерять форму.

— Генерал? — шепотом спросил Эдмунд. — Сью выходит за генерала?

— Он полковник, — отчего-то Питер фыркнул, словно сказанное ему самому показалось очень смешным. — Но мы зовем его генералом. Так… привычнее. И по фамилии, — тут он уже рассмеялся. — Идите наверх.

Такое поведение было Питеру совершенно не свойственно, поэтому Эдмунд и Люси переглянулись, прежде чем поднялись на второй этаж по широкой резной лестнице, чем-то напоминавшей одновременно дом профессора и замок Мираза. Лестница разделялась на две и выходила в большой зал, в котором при желании можно было поставить большой стол или даже устроить танцы. Но он был совершенно пуст, только в середине между окон стояли два кресла с высокими спинками, а на них сидели…

Люси рассмеялась, резко замолчала, закрыла рот ладонями и присела, не сделав вперед и шагу, Эдмунд, который плохо видел со свету, прошел дальше, прежде чем узнал. Сидевшей на одном из кресел была королева Сьюзен, и даже современное платье не скрывало ее вечного величия. Люси и Эдмунд обсуждали, что они боятся за Сьюзен, ведь, кажется, она вытравливает в себе память о Нарнии, чтобы не тосковать по ней, но, судя по тому, кто сидел на втором кресле, Сьюзен обошла их всех.

— Генерал… — Эдмунд посмотрел на него тем же взглядом, каким смотрел на лорда после ультиматума Миразу. — Генерал Глозель. По фамилии называют. Ну да. Как я не догадался.

========== Часть 2 ==========

Подруги одинаково прижимают ладони к нарумяненным щекам и визжат, когда Сьюзен вытягивает вперед руку, показывая кольцо. На лицах всех троих написано несказанное облегчение: наконец-то королева выходит замуж, теперь и у них есть шанс, а то ведь все парни, которые ее видели, влюблялись настолько, что от одной надежды хоть уловить благосклонный взгляд отказывались от отношений с другими. Сьюзен бросается в глаза фальшь, и она думает о том, что с появлением Глозеля лжи в ее мире стало меньше.

Она никогда ничего не делала зря. Не тратила время на тех, кто ей не пригождался или был неприятен, не мечтала, не растрачивала себя и свои внутренние силы на бесплотные надежды. Она точно знала, что больше не вернется в Нарнию, не расскажет никому о ней, ведь не хочется прослыть сумасшедшей, да и никогда ни с кем у нее не будет того же уровня доверия, что с братьями и сестрой; так к чему бесконечные разговоры на тему: «Как там в Нарнии?», которые неустанно велись в ее семье? Они все равно никогда не узнают. Сьюзен училась быть как все те, кто никогда не был в волшебной стране, жить как все, думать как все, радоваться тем вещам, которым радуются никогда не знавшие великого Льва, пусть это лишь тень истинной радости, стремиться ко всему реальному, настоящему — то есть, земному, хотя Нарния, пожалуй, кажется более живой, чем этот мир. Глозель перевернул все с ног на голову в ее шпионской жизни. Она даже влюбилась поначалу не в него, а в чувство свободы: при нем можно сказать, что думаешь, сравнить происходящее с чем-то в Нарнии, и он не покрутит пальцем у виска, с ним даже можно Нарнию обсудить, ведь он не знает ее древней истории, а сама Сьюзен ничего не слышала о тельмаринах и династии королей. Они вместе изучают историю флибустьеров, чтобы выяснить происхождение Глозеля.

— Так тебя все же можно считать французом, — удивилась Сьюзен. Они с Глозелем сидели в библиотеке университета, до этого поразив главу кафедры до глубины души тем, что юная журналистка решила заняться изучением истории пиратов, а сопровождавший ее военный, старше раза в два, заявил, что он поможет мисс с подбором информации. — И твой акцент, видимо, происходит от французского, только… переработанного. Звук «р» остался грассирующим, а гласные стали проще. Всегда удивлялась, почему в Нарнии говорят по-английски.

— Спроси у своего профессора, — пожал плечами тот, качнувшись на стуле. — Ведь, судя по твоему рассказу, он бывал в Нарнии.

— Он только знал… — она осеклась. Ну да, а откуда он мог знать, если никогда в ней не бывал.

— И если учесть разницу во времени и то, что попасть можно лишь в определенном возрасте, — продолжил Глозель, — смею предположить, что он мог присутствовать при формировании Нарнии как единого государственного объекта. Вероятно, именно его язык стал основой для единого языка Нарнии. Потом вы, которые правили в Кэр Паравале… лет тридцать, верно?

— Да, — Сьюзен наклонилась над книгой, на странице которой находилась гравюра, изображающая крушение пиратского корабля на окружающих остров скалах. Глозель оперся на локоть, тоже наклонившись вперед, Сьюзен бросила на него взгляд и поняла, что он смотрит на нее, на книгу не обращает внимания.

Она сразу заметила его особое отношение, тельмарский генерал его и не скрывал, оставалось лишь поражаться удивительной слепоте Питера, который в упор не замечал того, что Глозель не только не сводит глаз с его сестры, но накрывает своей ладонью ее пальцы, когда она идет с ним под руку, всегда норовит коснуться, а когда она к нему обращается, нагибается совсем низко, так что между их лицами остается лишь дюйм. Питер выборочно слепнет. Он жутко ревнует, когда видит кого-то из поклонников Сьюзен, говорит про них гадости и высмеивает так, что у Сьюзен потом глаза на них не глядят, но Глозеля не замечает. Или молчаливо дает добро. Сьюзен старается об этом не думать. Она не воспринимает всерьез тех парней, что, заикаясь, пытаются пригласить ее в кино или наоборот, нарочито нахально демонстрируют внимание «милой крошке», вероятно, полагая, что она должна упасть в обморок от счастья, что ее заметили. Быть может, Сьюзен Пэвенси, не выезжавшая из Лондона, так бы и поступала, но только не королева Сьюзен, отвергавшая королей и принцев, включая сына самого Тисрока.

Глозель, несмотря на то, что слова «ваше величество» в его исполнении всегда были преисполнены сарказма, близко не находился с ровесниками Сьюзен из этого мира. Тельмарские манеры были далеки от принятых при нарнийском дворе в Золотой век, но генерал всю свою жизнь провел при дворе, и это чувствовалось; местные принимали это за шарм Старой Европы, но Сьюзен ведь знала правду.

Поначалу Питер общался с ним больше, чем Сьюзен; после той первой прогулки Глозель пропал почти на месяц, встречаясь только с Питером — они бились на мечах в зале в громадном доме бывшего генерала — Питер рассказывал сестре подробности с горящими глазами, приходя домой среди ночи, весь в синяках и без сил. Глозель был моложе Мираза и владел обеими руками, впрочем, техника его была бедновата, он брал верх выносливостью и неожиданным перебросом меча в другую руку. Питер показывал ему хитрые приемы, которым обучали его кентавры и которым полторы тысячи лет, Глозель учил его беречь силы и затрагивать минимальное количество энергии при защите. Сьюзен чувствовала неприятную досаду, как порой бывало в Нарнии: мальчишки сражаются, Люси скачет по лесам с дриадами, а кто сидит на троне и управляет государством? Конечно же, королева Сьюзен, кто еще разберется в бумажной волоките. У верховного короля ведь намечается военный поход, так что не стоит отвлекать его. Тем неожиданнее оказалось, проводив Питера в больницу, встретить Глозеля на пороге.

— Доброе утро, генерал, — от неожиданности назвала его прежним званием Сьюзен.

— Я имею честь видеть вас, ваше высочество, — серьезно ответил Глозель, но глаза его смеялись. — Позвольте сопроводить вас… куда бы вы ни шли.

— Даже на край света? — пошутила Сьюзен.

— С вами — хоть за него, — отозвался тельмарин и, пропуская Сьюзен перед собой, положил ладонь ей на талию.

Теперь уже Сьюзен за традиционным для них с Питером полуночным чаем таинственно сверкала глазами и улыбалась в чашку. Подруги по работе, увидевшие из окна, как высокий военный, похожий на испанца или итальянца, на прощание целует Сьюзен Пэвенси руку, все утро восторгались и твердили, что они прекрасно смотрятся. Сьюзен презрительно морщила носик и фыркала, отворачиваясь, а сама тоскливо и досадливо думала, что после общения с тельмарином — всего лишь общения, это местные дурочки не понимают, что подобное поведение — это просто вежливость королевского двора, ничего больше — ей еще сложнее будет очароваться кем-то из здешних. И сочувствовала английской принцессе.

Глозель не пропал. Стоило Питеру уйти, как он появлялся у двери и терпеливо ждал Сьюзен, чтобы продолжить вчерашнюю беседу; вы рассказывали мне… о да, конечно. Ты рассказывала мне о войне с великанами и царевиче Рабадаше. Питера не было, и ты отправилась в Ташбаан; неужели ты думала, что царевич тебя отпустит?

— Да, — Сьюзен посмотрела на него с вызовом. — Почему я должна была думать иначе?

— Потому что тот, кто в силах удержать тебя, никогда тебя не отпустит, — Глозель никогда не отводил взгляд, говоря ей прямо в лицо то, что ей было неловко даже слышать. Королева Сьюзен привыкла к восхищению монархов, но те посвящали ей стихи и сравнивали ее лицо с солнцем, прекрасным и животворящим; Сьюзен Пэвенси часто слышала признания сверстников, но только первый раз приятно слышать сравнения с актрисами. Глозель ни с кем ее не сравнивал, а в любви признался так, что она опешила и весь день проходила в прострации, осмысливая.

Как всегда проводив ее до издательства, Глозель привычно поцеловал ей руку, повернулся и вдруг замер и окликнул ее.

— Сьюзен!

— Что, генерал? — она с улыбкой обернулась, замечая, что курящий у входа редактор следит за ней взглядом.

— Я тебя люблю, — запросто сказал тельмарин и уже продолжил было путь, но тут Сьюзен отмерла:

— Что?!

— Что?

Она сбежала с лестницы и схватила его за руку.

— Что ты сказал?

— Мне внезапно пришло в голову, что ты могла не понять, потому я сказал, — Глозель вдруг показался ей похожим на Каспиана, но она торопливо отогнала эту мысль; ничего общего, кроме цвета глаз и волос. Каспиан не делал первого шага, никогда не делал. О чем речь, если он испытывал перед ними четырьмя такой трепет, что поначалу даже не решался и слова сказать. Глозель, несмотря на его явное ею восхищение, подобной неуверенности не испытывал, словно заранее уверенный в том, что возможный отказ не оскорбит его. Его мало что способно задеть, и эта независимость Сьюзен подкупила.

— Я знаю о ваших чувствах, лорд Глозель, — тихо ответила королева Сьюзен. — Мне приятно, что вы озвучили их.

— Ты мне не ответишь, — утвердительно сказал Глозель; Сьюзен, опустив взгляд, повела плечом. — И тебя называли Великодушной?

— Меня называли так мои подданные, — проговорила Сьюзен. — Царевич Рабадаш чествовал меня иными титулами.

— Мне жаль, что он умер, — сказал Глозель. — Если бы я был там, жизнь его была бы короткой, а смерть — долгой.

— Так говорят тархистанцы, — заметила Сьюзен.

— Отличное выражение.

— У них оно не расходилось с делом.

— Мои слова тоже с делом не расходятся.

Они несколько секунд смотрели друг другу в глаза, потом Глозель поклонился и ушел, а Сьюзен, добравшись до своего стола, рухнула за него, обхватив лицо руками. К ее ногам падали наследники престолов, визири зачитывали ей длинные письма тархистанских царевичей, в которых те витиевато выражали свое восхищение, не говоря уже об однокурсниках Питера, обещающих ему все звезды небесные, если он только скажет своей сестре, что Майкл из его группы или Сэм из параллельной — достойные парни; так почему же сердце колотится так, что словно скоро выпрыгнет из груди, только сейчас? Глозель немолод, лицо исполосовано шрамами, он был ее врагом в Нарнии, служил узурпатору, предал своего правителя — и пускай Мираз был их противником, это не оправдывает предательства.

Но Аслан благословил его, пообещал ему добрую судьбу за его храбрость, а Каспиан рассказывал, что Глозель не убил его, когда была такая возможность. В отличие от прочих лордов, Глозель сражался в одном ряду со своими солдатами, а не бежал верхом, возглавляя отступление, когда появился оживший лес. И… сможет ли Сьюзен быть с тем, кто ниже ее, кто не участвовал в битвах, не имел честь лицезреть великого Льва? В конце концов, Глозель вполне искренне и серьезно называет ее королевой, хотя и говорит, что не является ее подданным.

Вечером они снова встретились: еще раньше договорились вновь отправиться в университет на кафедру, а историкам точно безразличны дела сердечные. Глозель вел себя так, словно ничего не изменилось, а для Сьюзен изменилось все: каждое действие его стало наполнено новым смыслом, не оставляющим никак их других объяснений, его прямой взгляд, прикосновения — как она раньше не замечала?

Также, как не замечал ее брат, пока она ему сама не сказала. Все же эта невнимательность у них семейная.

Глозель, в отличие от практически всех американцев, не курил и гордился этим. Сьюзен всегда нравились мужчины, особенно офицеры, которые курили красиво, им это шло, но зато из-за отсутствия горькости от дыма и табака поцелуй выходит еще более настоящим. Глозель был к тому же совершенно трезв, что тоже непривычно: в Америке парни оставляют себе путь к отступлению в виде фразы «я выпил, не соображал, прости»; тельмарин же показывал, что его решение принадлежит ему полностью, и ему не нужны уловки или ширмы в виде алкоголя. Сьюзен ответила на поцелуй, тем самым соглашаясь, и погладила его по щеке, чувствуя пальцами границы шрамов.

Питер заметил, что она повеселела и успокоилась, но решил, что это из-за успеха какой-то там статьи. Сьюзен в веселом ужасе смотрит на свое отражение в зеркале — бледные щеки, красные губы, глаза блестят, и поражается тому, что никто не замечает в ней перемен.

Сьюзен Пэвенси вошла в дом на Третьей улице впервые, огляделась — чем-то напоминает дом профессора Керка. Дверь была приветливо открыта, но как только Сьюзен захлопнула ее за собой, помещение погрузилось в полумрак, только со второго этажа сквозь проемы между толстыми перекладинами перил падали лучи, видимо, попадавшие в большие окна наверху.

— Защищайся, — из тени выступил Глозель с двумя мечами, один протягивал ей, держа за лезвие. Сьюзен смерила его взглядом, быстро нагнулась, расстегнула туфли, шагнула вперед и взялась за рукоять. Она не любила мечи и сабли, предпочитая лук и кинжал, но даже король Эдмунд не побеждал ее с легкостью. Сьюзен помнила, что Глозель побеждает выносливостью и сменой рук, значит, победить его надо до того, как она устанет. Он тельмарин и не ждет, что женщина будет уметь сражаться.

Он ждал. Видимо, Питер просветил его насчет нарнийских обычаев. Сьюзен была намного слабее, но и легче, потому всполохом металась перед Глозелем в своем алом платье, заставляя его крутиться на месте и отступать — она пользовалась тем, что он не бьется в полную силу, боится ее задеть; сама она нисколько не опасалась, понимая, что воин его мастерства никогда не позволит до себя дотронуться. И Глозель отступал. Вверх по лестнице, где его рост снова играл против него, но, заигравшись, Сьюзен неудачно шагнула по ступеньке и подскользнулась, Глозель мгновенно перебросил меч в левую руку и схватил Сьюзен за локоть, рванул на себя.

— Мы слишком близко, чтобы продолжать поединок, — заметила Сьюзен. — Сдавайтесь, генерал. Вам не впервой.

— Отчего же, — Глозель поднял бровь. — В прошлый раз битва окончилась без меня, а очнулся я уже в новой стране.

— Разве? — Сьюзен попыталась вспомнить, но точно, Глозеля она видела в ходе битвы и во время благословения Аслана.

— Я обязан Каспиану и вашей сестре, — отозвался Глозель. — Каспиан отправился на мои поиски в лес, а ваша сестра исцелила меня. Я был удивлен, когда понял, что жив.

— Ты был ранен? — Сьюзен села на ступеньку, потянула его за собой, положила меч рядом.

— Корни деревьев проросли сквозь меня, — проговорил Глозель. — Чем наглядно показали несостоятельность мнения, что древние легенды чаще всего не имеют под собой подоплеки. В тельмарской школе меня учили, что живые деревья из летописей — это особые способы маскировки нарнийских диверсионных отрядов. Пробел в моем образовании был заполнен… несколько болезненно.

— Я не знала, — растерянно сказала Сьюзен; его попытки шутить над тем, что с ним произошло, ставили ее в тупик. Она и не думала даже о том, что творилось с ранеными тельмаринами. — Каспиан искал тебя, потому что ты его спас?

— Я его не убил. Это другое, — он глянул на нее и усмехнулся. — Вот только не надо меня жалеть.

— Жалость — это к Люси, — возразила Сьюзан.

— Но именно тебя назвали великодушной, — Глозель лег на спину на ступеньки. Сьюзен это казалось диким: сочетание изысканных манер двора и подобное поведение, напомнившее Шасту, когда тот впервые оказался во дворце. У Тельмара другая культура, напомнила себе Сьюзен. И у американцев тоже.

========== Часть 3 ==========

Сьюзен, как в детстве, с любопытством побежала по коридорам, чтобы осмотреться, ведь о человеке столько может рассказать внутреннее убранство жилища! Впрочем, сама она не хотела бы, чтобы кто-то судил ее по той крохотной комнате, в которой ей приходилось жить, гораздо лучше было бы проводить по комнатам и галереям Кэр Параваля. В доме у Глозеля пусто, это самое первое впечатление, и Сьюзен было неуютно заглядывать в голые комнаты. В доме профессора Керка пустой стояла лишь одна комната, в которой и находился укрытый белой тканью платяной шкаф; Пэвенси всегда жили в маленьких домах, набитых памятными вещами. У него здесь ничего нет поистине дорогого и личного, сказала про себя Сьюзен. Только оружие да три кольца, оставшиеся на его пальцах при перемещении из Нарнии — перстень генерала, кольцо с родовым гербом и тархистанское, исписанное изнутри восхвалениями богине Таш: символ того, что под его командованием находились наемные войска из Ташбаана. Она как-то спрашивала у него о том, почему Тархистан прислал войско, ведь потомки Тисрока не подчинялись нарнийским королям. Глозель, неприятно усмехнувшись, ответил, что это неподчинение дорого стоило Ташбаану, и наемники — лишь малая часть платы за иллюзию независимости: власть Тельмара при королях была незыблемой и безграничной. Глозель следовал за гостьей по дому, и хотя Сьюзен бежала, а он не торопился, он почему-то не отставал от нее ни на шаг.

Они оказались в спальне, и Сьюзен сама закрыла дверь за ними обоими и обернулась, прямо взглянув Глозелю в глаза. Она не заходила так далеко прежде: романы заканчивались для нее всегда в гостиных чужих домов за светской беседой, пронизанной нитями намеков, но с тельмарином недосказанностям не было места — все чувства, ощущения, мысли были слишком чистыми, дистиллированными, без малейшего налета здешней цивилизации. Они знали слишком много, чтобы им была позволена такая роскошь, как ложь: тысячелетняя королева и неверный военачальник, унаследовавший от своих предков-пиратов гораздо больше, чем могло бы показаться.

Глозель неслышно переступил с ноги на ногу, потом протянул Сьюзен руку, и когда та вложила свою ладонь в его, закрутил ее, как в танце, и прижал к себе.

— Ты слишком храбрая для королевы, — сказал он. — Второй раз подряд принимаешь мой вызов.

— Для королевы Тельмара — может быть и слишком, — в тон ему отозвалась Сьюзен и потянулась наверх, чтобы его поцеловать. Он снял со Сьюзен платье через голову, не обратив внимания за застежки и пуговицы, провел кончиками пальцев по ее талии, осмотрел плечи, и Сьюзен показалось, что с таким видом на рынке выбирают лошадей, о чем она Глозелю немедленно и сказала. Тот только усмехнулся и мотнул головой:

— На тебе нет отметин и шрамов, — сказал он. — Тебя берегли, это правильно. Теперь тебя беречь буду я.

Сьюзен никогда прежде не была с мужчиной, ей всегда хотелось, чтобы первым был кто-то особенный, а когда она правила Нарнией, кругом было слишком мало людей, а из правителей, достойных ее и ее титула, ей никто не нравился. Они никогда не обсуждали в кругу семьи, но Сьюзен знала о том, что Питер и Эдмунд, вернувшись из похода на великанов и с переговоров с морскими жителями, почему-то почти месяц друг на друга не глядели, а Люси по секрету сказала Сьюзен, будто Питер повстречал дочь колдуна, и потому поход так затянулся, а Эдмунд несколько недель не вылезал из моря, и две русалки приняли человеческий облик.

— Две? — недоверчиво переспросила Сьюзен, зная, что те становятся похожими на людей только в случае истинной любви.

— Ну… у морских жителей гаремы… — неуверенно протянула Люси. Сама она пропадала в лесу не только из-за дружбы с фавнами; ее ждал лесной дух, воплощенная суть Западного леса, высокий, золотоволосый и золотоглазый, с черной, как первозданная тьма, кожей. Королева Люси, как и ее сестра, отвергала предложения принцев одного за другим, но не потому, что те ей не нравились. Она их не видела, не замечала — ведь при входе в лес ее встречал теплый искрящийся взгляд существа, помнящего становление самой Нарнии.

Он не вспомнил Люси, когда четверо древних монархов прибыли помочь Каспиану. Древний дух озлобился, одичал; пробужденный Асланом, он защищал Люси, двинув в бой целый лес — но больше ее не любил, он ее не помнил, а когда та, стоя рядом с Львом, окликнула его, не соткался из теней черный силуэт, не блеснул золотой взгляд. Лес пробудился, но не был прежним.

— Его больше нет здесь, Люси, — проговорил Аслан. — Но в моей стране находится истинный Великий лес, и когда-нибудь ты войдешь в него. Помни, что даже не помня тебя, он тебя защищает.

Потому Люси было так сложно решить в конце путешествия «Покорителя Зари», вернуться ли в Англию или отправиться дальше, в страну Аслана. Не будет ли промедление предательством по отношению к ее любимому?

— Это твое решение, Люси, — ответил Лев. — Он будет знать о том, что ты могла прийти к нему сейчас. Но в моей стране нет времени, и тысяча лет ожидания равна мгновению, и мгновение длится века. В твоем мире тебя ждут брат и сестра. Эдмунд последует за тобой, куда бы ты ни пошла, и отправившись в мою страну, ты заберешь и его.

— Я не могу решать… за него, — прошептала Люси.

— Можешь и должна, — Аслан смотрел на нее ласково. — И ты уже решила.

— Это было верное решение? — тоскливо спросила Люси.

— И да, и нет. Люси, это твое решение.

— Скажи ему, что я приду, — торопливо сказала она. — Скажи, что я думаю о нем.

Сьюзен знала оботношениях братьев и сестры, но сама так не могла. Ей нужен был человек, непременно человек, но в своем мире люди оказывались слишком пресными. В них не было ни тайн, ни величия, а еще Сьюзен начинала стыдиться того, что у нее эти тайны и величие были, она не могла принять это знание, как сделали профессор и ее братья и сестра, не могла смириться с тем, что здесь она не проживет жизнь, а просто подождет, пока Нарния не призовет ее снова.

Сьюзен стянула с Глозеля рубашку и замерла, разглядывая шрамы и татуировки, потом подняла руку, выронив рубашку на пол, и провела пальцем по самому глубокому рубцу на сгибе плеча и шеи.

— Тебе пытались отрубить голову? — спросила она.

— Откуда ты знаешь? — нахмурился Глозель. — О, так ты наугад сказала. Проклятие.

— Расскажешь потом, — она коснулась татуировки. В отличие от шрамов, разрисованная узорами и письменами кожа казалась гладкой. — А это…?

— Из Тебефа. Я жил в нем четыре года.

— Священный знак Таш, — Сьюзен присмотрелась к вытатуированному на груди схематичному изображению храма и жертвенника, вспомнила, что на таком тархистанцы приносили человеческие жертвы, но не вздрогнула даже. — Ты служил ей?

— Тархистанские войны из корпуса Ташбаана никогда не приняли бы меня командующим, не стань я отчасти одним из них, но я всегда служил королям, а не богам, — отозвался Глозель, глядя на нее сверху вниз. Его удивляло, что Сьюзен совершенно не стеснялась собственной наготы, но и не вела себя нарочито безразлично, что выдавало бы ее волнение. Нет, Сьюзен настолько была уверена в себе и собственной безопасности рядом с ним, что не ощущала и тени стыда или смущения.

— А сейчас? У тебя нет короля. Ты перешел в американскую армию, а Питер тебе не король, ты никогда не был нарнийским лордом.

— Ты моя королева, — сказал Глозель, и Сьюзен провела ладонями по его рукам от кистей до плеч и обняла.

Сьюзен много раз обсуждала с подругами их истории и теоретически знала, чего ожидать от собственного тела, но не почувствовала ни описанного ими под смущенное хихиканье жара в животе, ни потери разума от страсти. Были тепло и нежная дрожь, почти незаметная, и чувство, что кожа стала совсем тонкой, словно растаяла от прикосновений его рук, из-за чего все происходящее ощущалось сильнее. Он тысячи раз накрывал ее ладонь своей, когда шел с ней по проспектам или сидел рядом в университетской библиотеке, но сейчас, когда он переплел с ней пальцы, заводя ее руку за голову, по коже до локтя пробежали мурашки. Сьюзен помнила, что ей рассказывали — парни сразу тянутся к груди, пользуясь тем, что теперь можно, но у него явно были другие предпочтения: зажав одну ее руку в своей и ей же приподнимая ей голову, он положил вторую ей на горло, чувствуя пальцами, как бьется жилка. Он больше подходил Сьюзен, чем сама Сьюзен, и не могло быть иначе; Аслан, открыв для нее и ее братьев и сестры созданный им мир, сломал жизни всех четверых, обрекая на одиночество в собственной вселенной. Впрочем, не Сьюзен было жаловаться — ей самой он сделал царский подарок: не случайно же Глозель отправился именно на поле боя, в определенный момент времени, причем один.

Сьюзен судорожно вздохнула, зажмуриваясь; они могли бы находиться в Нарнии, в роскошной спальне старшей королевы в Кэр Паравале — Сьюзен даже не вспомнила, что замок разрушен, что она сама ходила среди руин — но вряд ли она была бы более счастлива там. Глозель почувствовал, как Сьюзен погладила его по щеке и поцеловала в подбородок, потом легко вывернулась из-под него, хотя он держал ее крепко, и села, даже не думая прикрыться одеялом или руками. Волосы, тщательно завитые и убранные в сложную прическу, растрепались и рассыпались по плечам, оказавшись гораздо длиннее, чем ему казалось раньше. Сьюзен, кажется, чего-то ждала, но он не мог понять, чего именно. Мог ли он подумать когда-то, что сама королева Нарнии, владычица Одиноких Островов и леди Кэр Параваля окажется в его постели и будет смотреть на него в сумраке светлыми глазами цвета летнего неба над Тебефом, городом его юности, сделавшим его тем, кто он есть? Теперь тем, кто он есть, его делает Сьюзен, не позволяя забыть, кто он, откуда пришел и кому теперь хранит верность.

— Ты ушел, чтобы не служить владыке Нарнии, — тихо сказала Сьюзен, внезапно вспомнив о Каспиане и удивившись этому. Его образ поблек в мыслях, она даже теперь не была уверена, что вспоминает его достоверно. — Ты не знал, что мы тоже исчезнем, и не хотел оставаться при правлении короля не из тельмарин?

— Ничто не держало меня там, — ответил Глозель. — Мир, в котором я занимал одно из первых мест, перевернулся с ног на голову. Проще начать с чистого листа в мире, где никто не знает меня, чем стать подозреваемым до самой смерти. Правая рука короля Мираза… Мой король, как бы я к нему ни относился, умер, мой кузен убил его и сам распрощался с жизнью. Я не был женат и не думаю, что у меня есть дети. Мы с Каспианом отдали друг другу долги.

— Долги? Я думала, ты не убил его, а он привел Люси.

— Я учил его воинскому искусству несколько лет, — усмехнулся Глозель, проводя рукой по бедру Сьюзен, и та легла рядом, потянув на себя одеяло. — Пусть формально я уже не был его наставником, когда мне приказали его убить, я все равно считал его своим учеником, потому ему больше не стоило испытывать ко мне чувство благодарности. Первый закрытый долг. Я гнался за ним в лесу, но повременил с приказом стрелять во дворе замка, из-за чего он ушел живым. Второй долг. Он украл оружие именно у моих солдат — я не обличил ложь моего короля, очерняющую принца. Третий. Он не убил меня в замке, хотя знал, где мои покои, и что я сплю как убитый, да во время нападения на замок меня едва разбудил Мираз после того, как вы устроили ему сцену в его же собственной спальне. Я заставил Мираза принять вызов твоего брата; поверь, Каспиана он бы одолел. Наверное, не судьба нам пасть от рук друг друга.

— А если бы нет? — Сьюзен перевернулась на живот и обняла подушку. — Если бы все пошло по-другому, ты бы смог его убить. Каким было бы твое будущее?

— Если в нем нет того, что мы лежим в одной постели, то плохим, — отозвался тельмарин, опустив тяжелую горячую руку ей на спину. — Я ни о чем не жалею. Только если о том, что не выкрал тебя с праздничного пира, но я был в лазарете, у меня есть оправдание.

— Я так хочу здесь остаться, — сказала Сьюзан, горько вздохнула и выбралась из-под одеяла, подняла платье, встряхнула, держа на вытянутых руках. Глозель прекрасно понимал, что если бы она планировала остаться, она бы так и сказала, а она лишь сказала, что хочет, потому смотрел молча, как она одевается. Сьюзен мысленно благодарила все высшие силы, что он ничего не говорит и не делает ситуацию хуже, не портит чудесный вечер. Прическу не спасти, потому чтобы просто дойти до дома, Сьюзен заплела косу, потом повернулась к кровати.

— Ты обещал рассказать мне про тархистанский город. Завтра, хорошо? — напомнила она и исчезла, он не стал ее провожать, оставшись в постели в одиночестве.

Питера она встретила на улице, ведущей к дому; тот узнал ее издали, подбежал.

— Ты почему так поздно, темно уже!

Сьюзен подлезла к нему под руку и обняла за пояс, он растерянно обнял в ответ: Сьюзен не любила обниматься, говорила, что помнет платье, испортит укладку…

— Почему Аслан решил, что мы выросли? — внезапно спросила Сьюзен, не обратив внимания на его слова.

— Он сказал, что мы всему научились, — ответил Питер. — Разве нет?

— Нет, — сказала Сьюзен. — Я учусь здесь.

— Мы получили все, что Нарния могла дать нам, — пояснил свои слова Питер. — Больше не было ничего, что тот мир мог предложить. Мы были правителями, выигрывали битвы, но пока мы там, у Нарнии не будет… новой истории. Смотри, мы исчезли, пришли тельмарины, страна стала совсем другой. Мы ушли снова, и теперь правит Каспиан, а если бы мы остались…

— Было бы хуже, — прервала Сьюзен, с ужасом подумав, что, случись такое, она стала бы, наверное, женой Каспиана. Он понравился ей и до сих пор был дорог, но ей даже думать не хотелось о том, что можно было лечь с ним в одну постель. Нет, это было бы неправильно. Вот он — точно младше ее на тысячу триста лет, а Глозель старше на семнадцать, и ничего с этим ощущением не поделать.

— Все правильно, — прошептала Сьюзен, опуская голову Питеру на плечо. — Нам не нужно туда больше возвращаться.

Наутро закрутился стремительный калейдоскоп событий, часть которых стала известна Сьюзен позднее. Не знакомый с обычаями двадцатого века Глозель вытащил Питера на разговор, где едва не отправил врача в его же собственное отделение известием о том, что собирается в ближайшем будущем стать его родственником, но, кажется, у вас живы родители, не мог бы ты просветить меня, как здесь принято себя вести в подобных случаях? Питера хватило только на то, чтобы ехидно поинтересоваться, спрашивает ли Глозель у него позволения предлагать руку и сердце королеве Сьюзен как у верховного короля, на что получил немедленный ответ, что нет, поскольку нарнийским лордом он не является, а ни тельмарский генерал, ни американский полковник у одержавшего всего пару-тройку побед юнца ничего просить не будет.

— Ты отвратителен, — едва сдерживая смех, проговорил Питер. — Надеюсь, моя сестра будет держать тебя на коротком поводке.

Он обожал препирательства с Глозелем, которые сделали его абсолютно безразличным ко всем издевательствам со стороны других. Раньше спровоцировать Питера на драку мог любой, теперь же, на радость Сьюзен, Питер опускал словесно: он врач, надо беречь руки.

— Поверь мне, я сам от нее ни на шаг не отойду, — Глозель усмехнулся. — Что тут играет роль свадебного дара?

— Кольцо, — нахмурился Питер. Глозель тяжело вздохнул, закатив глаза. — А в Тельмаре?

— Трофей, добытый в бою, — он подумал и добавил. — Вряд ли ей придется по душе железный крест с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами, но других трофеев у меня нет. Кольцо, говоришь? Разве это покажет что-то, кроме состояния моего кошелька?

— Наличие вкуса и чувства прекрасного, — пожал плечами Питер. — А то вдруг ты подаришь кольцо с розовыми камнями, сразу понятно, что надо бежать от тебя как можно дальше. А что покажет твой трофей, кроме того, что мародер из тебя вышел что надо?

— Чем богаче трофей, тем высокороднее поверженный враг, — ответил Глозель. — Значит, чтобы добраться до него, тебе пришлось как минимум положить его охрану, вассалов, потом сразиться с ним самим, а если он вельможа или военачальник, значит, хорошо обучен.

— Ну и какой был твой лучший трофей? — спросил Питер. Они с Глозелем сидели возле больницы на той самой скамейке, возле которой произошла первая встреча генерала со Сьюзен. Глозель заправил волосы за ухо, показывая явно женскую серьгу: толстое кольцо, в которое по бокам были инструктированы мелкие бриллианты.

— Я снял это с жены моего врага, — Глозель покосился на Питера. — Она была для него дороже всего на свете, но мне она точно была не нужна, потому я сделал чисто символический жест. Мне было пятнадцать.

— А не подумал, как будешь потом дарить это своей невесте? Или надеялся на других врагов?

— Я тогда решил вообще не жениться. Кто ж знал, что я встречу королеву, — он вздохнул и посмотрел на Питера скептически. — Еще и с таким приданым в виде троих монарших особ и живых родителей. Тельмарская мудрость гласит, что жениться надо на сироте.

— И женился бы, — фыркнул Питер, откидываясь на спинку скамейки и запрокидывая голову. — Так нет же, понадобилась тебе королева Нарнии!

========== Часть 4 ==========

Родители были рады и не показали совершенно никакого удивления: Сьюзен казалась им рассудительной и немного приземленной девушкой, ищущей хорошего положения в обществе, стабильности и уюта. Потому герой войны, пусть и несколько старше, чем они предполагали, ей очень даже подходил. Пусть по говору француз, по происхождению англичанин, по внешности испанец, а по службе — американский полковник, мистеру и миссис Пэвенси он показался хорошей партией для их дочери; непонятно только, почему и Сью, и Питер сидят красные и смотрят в разные стороны, когда Франческо, ухмыляясь, говорит, что их детям повезло, что они никогда не сражались.

— Это было мерзко с твоей стороны, — заметил Питер, когда они вышли.

— Когда еще случится возможность поиздеваться над верховным королем, — фыркнула Сьюзен. — Вы оскорбили королеву, генерал Глозель.

— Все ради того, чтобы нас не раскрыли, — важно отозвался тот, задирая подбородок. — Опасения оправдывают средства. Поверьте, ваши величества, мне было больно выставлять вас несмышлеными детьми в глазах ваших благородных родителей.

— Как тебя Мираз терпел, — вздохнул Питер.

— Так же, как ты, — отозвался Глозель. — И если бы он не сделал глупость и не отвернулся от меня, он правил бы Нарнией.

— Да, да, только от тебя и зависела власть тельмаринов, мы уже поняли, — закатил глаза верховный король. — Кажется, я знаю, почему Мираз тебя невзлюбил: твое самомнение выше орландских гор.

— Сейчас он скажет, что является самым скромным человеком во всех мирах, — предупредила Сьюзен. Кольцо тускло поблескивало у нее на пальце, и она то и дело начинала крутить его на фаланге, когда случалось нервничать — новая привычка. Глозель заметил, что она снова его теребит, и вопросительно глянул на нее.

— Надо написать Эду и Люси, — сказала Сьюзен. — Они ведь ничего не знают.

— Эдмунд будет просто счастлив! — хмыкнул Питер, вспоминая, каким взглядом смотрел брат на Глозеля, державшего арбалет нацеленным в спину Питера весь поединок. Да, он не выстрелил, но Эдмунд не раз говорил, что у него каждый раз сердце замирало, когда тельмарский генерал прищуривал черные глаза, смеривая Питера взглядом.

Эдмунд выпустил пар, сразившись; Питер уже привык к мрачному юмору и бесконечному самомнению Глозеля, для Эдмунда же это было в новинку, потому король и генерал говорили на разных языках, не понимая друг друга, а язык мечей прекрасно понимали оба. Сьюзен не стала ни отговаривать, ни мешать — просто покинула их обоих, сказав, что если что, пусть сразу идут к Питеру, он зашьет; никому из них не нужны новые шрамы.

— Ничего себе, — Люси смотрела на Сьюзен во все глаза; они сидели в комнате младшей сестры на кровати, и Люси поверить не могла — кокетка Сьюзен, отказывавшаяся говорить о Нарнии, выросшая в худшем смысле этого слова, с точки зрения Люси, вдруг, как выяснилось, связана с Нарнией куда сильнее их с Эдмундом, у которых есть только разговоры да воспоминания. Питер обмолвился, что Сьюзен и Глозель работают над древней историей Тельмара, начиная с выхода в море первого корабля армады, потерпевшей затем крушение. Люси стало стыдно, что она говорила о ней и думала, будто Сьюзен ничего не интересует, кроме нарядов и приглашений. И ничего ведь не сказала, ни словечка не написала о том, что они здесь делают в Америке! А Питер! Питер-то мог хоть мимоходом обмолвиться, что Сьюзен еще думает о Нарнии.

— Ты привыкнешь, — пообещала Сьюзен, уверенная, что волнение Люси обусловлено присутствием Глозеля и нахождением в его доме. — Он не такой, к каким показался нам в Нарнии. Хотя характер у него не сахар.

— Да я не о том, — отмахнулась Люси. — Просто… я не думала, что можно… найти кого-то здесь, влюбиться здесь. Тут же все ненастоящие. А ты нашла.

Сьюзен никогда не давала понять сестре, что знает о духе Западного леса, потому и сейчас не спросила, виделась ли с ним Люси перед тем, как покинуть Нарнию навсегда. О том, что Аслан сказал им, что в Нарнию теперь вернется только Юстэс, ей по секрету шепнул Эдмунд. О Юстэсе Сьюзен знала немного, были только детские воспоминания о противном мелком мальчишке со вздернутым носом и гнусавым от вечной простуды голосом, но Люси, рассказывая об их приключениях, нарисовала ей полную картину.

— Ты встретила кого-то из старых друзей? — осторожно спросила Сьюзен, имея в виду лесной дух, но Люси поняла по-своему и смешалась.

— Только Каспиана, — она жалобно посмотрела на сестру, и Сьюзен с веселым раздражением поняла, что та боится ей сказать, что Каспиан, видимо, женился. Как глупо, она вспоминает его лицо с трудом, а мысли давно занимает Глозель, которого она не променяла бы на короля, даже появись у нее такая возможность. — Еще Рипичипа! Представляешь, Рип сам отправился в страну Аслана, он у него попросил, оставил шпагу в кувшинках и уплыл. А Юстэс…

Их беседу прервали. Глозель за ворот втащил Эдмунда в комнату и опустил на стул, продолжая зажимать ему другой рукой длинный порез на ребрах.

— Позови Питера, — сказал он Люси, и та, кивнув, убежала во двор, Сьюзен присела перед братом, заглядывая ему в лицо.

— Как это произошло?

— Он намного опаснее Питера, — отозвался Глозель. — Я вошел в раж, стал биться в полную силу, а против меня он все-таки слабоват. Но я задел только раз, он может собой гордиться.

— Приму к сведению ваше экспертное мнение, — отозвался бледный Эдмунд. — И тем не менее, я собой разочарован. Наш поединок не закончен.

— Закончен, — отозвался Глозель.

— Я не упал!

— Ты залил своей кровью мне половину стены.

— Но не упал и не попросил пощады.

— Еще слово, и я отпущу руку, — пригрозил генерал.

— Тогда моя сестра Сьюзен прирежет вас на свадьбе, — невинно улыбнулся Эдмунд. — Вы еще не осознали, что связались с мощной династией, Глозель. Учитесь взаимодействовать.

— Все же мудрость моего народа не знает границ, — проворчал Глозель и, заметив вопросительно глядящую на него Сьюзен, отмахнулся. — У Питера спроси.

Питер ворвался в комнату ураганом и раздраженно посмотрел на Эдмунда, потом вздохнул и принялся доставать из медицинской сумки спирт, вату, пластырь и нитку с иглой.

— Выйдете все, — устало проговорил он, и Сьюзен, обернувшись, заметила в коридоре перепуганную Люси. Надо ее успокоить. Пора снова привыкнуть к роли старшей сестры, о которой она уже успела позабыть, живя в Америке.

***

Тириан, привязанный к дереву недалеко от Хлева, вспоминал истории о древних временах, о других королях, которые жили и умирали в Нарнии в старые времена, и ему казалось, что ни один из них не был так несчастен. Он думал о прадеде своего прадеда короле Рилиане, который юным принцем был украден могущественной Колдуньей и заключен на долгие годы в темную пещеру, лежащую под землями северных великанов. Но все кончилось хорошо, потому что внезапно из страны, находящейся за краем мира, появились двое таинственных детей и освободили его. Он вернулся домой в Нарнию и долго и успешно правил. Совсем не то, что ожидает его самого, тоскливо подумал Тириан. Затем он вспомнил Каспиана Мореплавателя, которого пытался убить узурпатор Мираз, но Каспиану тоже помогли дети, только на тот раз их было четверо. Они пришли откуда-то из другого мира, выиграли великую битву и посадили Каспиана на отцовский трон. Древние короли и королевы, победившие Белую Колдунью, отказались снова занять престолы, уступив Каспиану, законному королю, хотя тот не подумал бы возразить им, захоти они править снова. Они лишь помогали. Почему же ему никто не поможет? Аслан и дети из другого мира всегда приходят, когда происходит что-то ужасное. О, если бы они пришли теперь! И он воззвал: «Аслан! Приди и помоги мне! Нет, не мне — нам. Я не прошу ничего для себя, но приди и спаси всю Нарнию! Мы не справляемся. О, Аслан, если ты не придешь сам, по крайней мере пошли мне помощников из другого мира. Или позволь мне позвать их. Пусть мой голос проникнет в другой мир!»

Он тотчас же погрузился в сон, более живой, чем все остальное, когда-либо происходившее в его жизни. Ему почудилось, будто он стоит в светлой комнате, где вокруг стола, ужиная, сидят семь человек. Двое из них были очень старыми, но глаза их были полны веселья и жизненной силы. Молодой мужчина, что сидел по правую руку от старика, был истинным королем, тем самым, из легенд и песен. То же самое можно было сказать и о другом юноше, сидевшим по правую руку от старой женщины. Лицом к Тириану сидела девушка, на вид едва вышедшая из детского возраста, а по обеим сторонам от нее мальчик и девочка еще младше. Их одежда показалась Тириану очень странной, но он подумал об этом уже после, когда проснулся, а там, во сне, трое младших вскочили на ноги, и девочка даже вскрикнула. Старая женщина, задыхаясь, тоже поднялась, и Тириан понял, что они видят его. Молодой человек с лицом короля прямо взглянул на Тириана и проговорил ясно и громко:

— Тень или дух, или кто бы ты ни был, если ты из Нарнии, именем Аслана заклинаю тебя, говори со мной. Я Питер, верховный король.

Тириан не успел ничего ответить и проснулся, и это пробуждение было худшим в его жизни. Но его страдания внезапно кончились: раздался глухой удар, затем второй, и двое детей очутились перед ним. За секунду до этого лес был совершенно пуст, он знал, что они не могли выйти из-за дерева — он бы услышал шаги, но они просто возникли ниоткуда. С первого взгляда он заметил, что одеты они в те же самые странные темные одежды, что и люди из сна. Присмотревшись, он понял, что это младшие мальчик и девочка из тех семерых.

— Ничего себе, — мальчик встряхнулся. — Прямо дух замирает.

— Развяжи его скорее, Юстэс! — прервала девочка. — Поговорим после, — тут она обратилась к Тириану. — Простите, что мы так долго, но мы отправились, как только смогли, — тут она мрачно глянула куда-то за Тириана и сжала губы. В тот же миг веревки разом ослабли, как будто кто-то позади дерева провел по ним острым мечом, и король мешком повалился на мокрую от росы траву.

— Это вы появились перед нами в тот вечер, когда мы все вместе ужинали? — спросила девочка. — Около недели назад?

— Недели, прекрасная девица? — удивился Тириан. — Мой сон привел меня в ваш мир не более десяти минут назад.

— Это обычная неразбериха со временем, Джил, — сказал мальчик.

— Я вспоминаю теперь, что такое описывается в старых легендах. Время вашей странной земли отлично от нашего. Но если мы говорим о времени, то пора уйти отсюда: мои враги поблизости. Вы пойдете со мной?

— Конечно, — ответила девочка. — Ведь мы пришли помочь вам.

— Кто твои враги? — раздался низкий голос из-за спины Тириана, и тот, обернувшись, понял, на кого смотрела та, кого назвали Джил, и кто перерезал веревки.

Тириан был уверен, что в Нарнию из другого мира приходят только дети, да и этих двоих точно не было за столом: черноволосый мужчина с несколькими шрамами на лице, одетый в черную плотную куртку, отличавшуюся от одежды детей и стоявшей рядом с ним молодой женщины. Та смотрела на Тириана нечитаемым взглядом, но тот отчего-то почувствовал себя неловко.

— Давайте сначала поедим, — примирительно предложил Юстэс. — Только уйдем отсюда поскорее.

Тириан поднялся на ноги и поспешно увел их с холма на юг, подальше от Хлева, чтобы пройти по камням и не оставить следов. Они молчали, пробираясь через кусты, ручьи и перелески, пока не добрались до безопасной долины. Тириан все это время украдкой рассматривал своих спутников: от прогулки в обществе существ из другого мира возникало легкое головокружение, и все старые легенды становились куда более реальными, чем ему раньше казалось… все могло произойти теперь, все что угодно, он ничему бы уже не удивился. Но все же, кто эти двое, что идут позади и словно прикрывают Юстэса и Джил? Он снова вспомнил о древних королях: если за столом были не все, то там не хватало только… королевы Сьюзен, и если представить, что женщина с холодными глазами — это и есть королева Сьюзен Великодушная, то все равно остается неясным, кто этот воин. В том, что это воин, Тириан не сомневался — все его поведение буквально кричало о том, что перед тобой профессионал; он был выше и тяжелее всех, но двигался беззвучно, явно следил за всем, что происходит кругом, успевал схватить Юстэса, когда тот спотыкался, а еще у него, помимо рюкзака побольше, чем был у Юстэса, был меч, хотя он прибыл из другого мира.

Место для привала выбрал Тириан, воин скептически осмотрелся, но не возразил. Юстэс протянул севшему на землю королю сэндвич и постелил свой свитер, чтобы вместе с Джил на него сесть. Воин лег в траву, пристроив голову на рюкзак и согнув колено, та, в ком Тириан подозревал королеву Сьюзен, удобно устроилась на его ноге и оперлась на вторую, как на спинку кресла.

— Когда вы утолите голод, расскажите, кто вы и почему были привязаны, и что все это значит, — проговорила Сьюзен.

— Нарнийский король, — проворчал воин, прикрывая глаза. — Что неясно? Когда у Нарнии проблемы с престолами, они сразу зовут на помощь.

— Не обращайте внимание, — сказала Джил, неприязненно глядя на воина. — Он предвзято относится ко всем нарнийцам, потому что они его победили. Не так ли, Франческо?

Тириан напрягся, но не смог вспомнить никого с таким именем. Странное какое-то, может, так называли на островах?

— Да что ты говоришь, — отозвался Франческо, при упоминании своего имени скривившийся так, словно съел что-то кислое. — Победили? Меня? Насколько я помню, лично я сражался против пробужденных неким божеством живых деревьев, которые не учли, что я милостиво сохранил жизнь их королю.

— Мы помним! — закатив глаза, хором ответили дети с досадой, видимо, они не одну сотню раз слышали об этом.

— Надо уходить отсюда, — сказал Тириан. — Здесь неподалеку есть сторожевая башня, а в ней оружие и припасы. Я все расскажу по дороге.

Так он и сделал, его слушали молча, не перебивая, только Джил резко вздыхала, а тот, кого назвали Франческо, то и дело презрительно хмыкал, но не комментировал. Тириан закончил печальное повествование о Ташлане, тархистанцах и наконец спросил сам, кем являются те, кто к нему явился, и какова их история, хотя и сам уже догадался.

Юстэс и Джин представились и сказали, что искали принца Рилиана под землей во время своего прошлого попадания в Нарнию. Тириан, хоть и понял, все равно не удержался от восторженного:

— Вы освободили короля Рилиана от чар!

— Да, это мы, — сказала Джил, — так он теперь король Рилиан? Конечно, он должен был стать королем, я забыла…

— Он стал, — произнес Тириан, — я седьмой в династии после него. Он умер две сотни лет тому назад.

Джил переменилась в лице:

— Ты был тогда прав, Юстэс. Это самое ужасное при возвращении в Нарнию.

Но Юстэс продолжал:

— Теперь вы знаете, кто мы, ваше величество. Все было так. Профессор и тетя Полли собрали нас, всех друзей Нарнии вместе…

— Не всех, — перебила Джил, глянув на Сьюзен и ее спутника.

— Я не знаю этих имен, Юстэс, — добавил Тириан.

— Это те, кто пришли в Нарнию в самом начале, в тот день, когда животные научились говорить.

— Те двое! — воскликнул Тириан. — Лорд Дигори и леди Полли, видевшие зарю мира! И они еще живы в вашем мире? Честь и слава этому! Но рассказывайте, рассказывайте.

— Эти двое собрали нас вместе, чтобы повеселиться и поболтать о Нарнии (Ведь нет никого другого, с кем мы могли бы разговаривать об этих вещах. — Говори за себя, Юстэс, — холодновато сказала Сьюзен), но еще и потому, что профессор почувствовал, что мы хотим сюда. А когда вы появились перед нами как привидение, то испугали до потери сознания и исчезли, не сказав ни слова, и мы поняли — что-то случилось. Стал вопрос, как попасть сюда. Мы ведь не можем сделать это просто по собственному желанию. Профессор сказал, что единственный путь в Нарнию — волшебные кольца, при помощи которых он и тетя Полли много-много лет тому назад, когда они еще были детьми, а мы даже не родились, оказались здесь. Но кольца были закопаны в саду дома в Лондоне, а дом давно продан другим людям. Проблема была в том, как достать их. Вы никогда не угадаете, что мы в конце концов сделали! Питер и Эдмунд с Люси (тот, кто говорил с вами, это верховный король Питер) поехали в Лондон, чтобы проникнуть в сад с черного хода рано утром, до того, как люди встанут. Они оделись как рабочие, так что если бы кто-нибудь увидел их, то подумал, что они пришли что-то чинить, а Люси следила из-за забора, чтобы ничего не случилось. Мне так хотелось пойти с ними: это, наверно, было ужасно глупо и смешно. Им все удалось, потому что на следующий день Питер прислал телеграмму — это такая записка, я объясню вам в другой раз — что взял кольца. Через день Джил и я должны были вернуться в школу. Мы единственные, кто еще ходит в школу, и мы учимся вместе. Питер и Эдмунд собирались встретиться с нами по дороге и передать кольца. Только мы двое могли попасть в Нарнию, остальные уже выросли. Профессор и тетя Полли хотели поехать с нами на поезде, мы хотели быть вместе как можно дольше.

— Но кто-то, — Джил посмотрела на Сьюзен, — сказал, что невежливо утруждать пожилых людей, потому Франческо соизволил отвезти нас на машине.

— Машине? — переспросил Тириан.

— Это как карета. Только у всех это средство передвижения, а у некоторых — предмет гордости. Так вот, мы были в машине, и еще только подъезжали к тому месту, где нас ждали остальные, и я выглянул в окно посмотреть, не видно ли их, когда внезапно все почувствовали резкой толчок и услышали шум: и мы очутились здесь в Нарнии и увидели вас, ваше величество, привязанным к дереву.

— Так вы и не воспользовались кольцами? — спросил Тириан.

— Нет, — ответил Юстэс, — мы даже не видели их. Аслан сделал все сам без помощи колец.

— Они остались у короля Питера, — сказал Тириан.

— Да, — подтвердила Джил, — но не думаю, что он может воспользоваться ими. Когда король Эдмунд и королева Люси были здесь последний раз, Аслан сказал, что они никогда не вернутся в Нарнию.

— Раньше он говорил то же самое Верховному Королю и мне, но я здесь, — сказала Сьюзен и наконец представилась. — Королева Сьюзен. Меня не было, когда вы появились в нашем мире. Видимо, Аслан решил, что кто-то может и не справиться самостоятельно.

Отношения между Сьюзен и Юстэсом с Джил явно были натянутыми, и причина тому наконец соизволила отвлечься от своих мыслей.

— Генерал Глозель, — представился тот, кого называли Франческо. — Это имя. Обратишься ко мне по-другому — пожалеешь.

— Вообще-то перед тобой нарнийский король, — прошипел Юстэс.

— У меня нет короля, — пожал плечами Глозель. — Тем более нарнийского.

— Как же вы попали сюда, если вы не друг Нарнии? — Тириан, тем не менее, враждебности от Глозеля не почувствовал. Имя… похоже на древнее тельмарское, кажется, был какой-то военачальник, лорд Глозель, у него еще двоюродный брат, который и убил узурпатора Мираза ударом в спину.

— Я не друг и не слуга, но у меня есть жена, которая по трагическому стечению обстоятельств является королевой Нарнии. Война Нарнии — ее война, а ее война — моя война.

— Ты сам не из Нарнии?

— Я тельмарин, — гордо ответил Глозель. — Лорд, по рождению и праву один из равных и первый среди высшего совета…

— …узурпатора Мираза, — едко закончил Юстэс. — Ты договаривай, договаривай полностью. Участвовал в заговоре против своего короля, готовил покушение на Каспиана, привел тархистанских наемников — впервые в истории воины из Ташбаана находились в Нарнии по праву.

— Юстэс, — резко сказала Сьюзен.

— Значит, вы знакомы с тархистанским обычаем боя, — сжав зубы, нейтрально произнес Тириан, глядя снизу вверх на Глозеля. — Они хвалятся тем, что за тысячи лет их безупречный стиль не дает сбой. Вы окажете нам неоценимую помощь.

— А вы умнее, чем кажетесь, — хмыкнул Глозель, и они вошли в башню, где переоделись в тархистанскую одежду, специально припрятанную там для разведывательных операций. Глозель не стал расставаться со своей курткой, но вывернул ее наизнанку, блестящей стеганой подкладкой кверху, отчего та стала похожа на иноземное одеяние, и, поддев под нее доходящий до колен камзол, подпоясался темно-красным кушаком и закатал рукава, обнажая идущие от запястья священные тархистанские татуировки. В оказавшиеся внутри карманы он, доставая из рюкзака, принялся распихивать предметы, назначения которых Тириан не знал.

— У тебя пистолет? — ахнул Юстэс. — Ну ничего себе!

— У нас, — Сьюзен продемонстрировала свой и снова спрятала его под тархистанскую кольчугу. — Лук тише, но в случае открытого боя нам станет не до скрытности.

— Ты готовился попасть в Нарнию? — спросила Джил у Глозеля.

— Нет, я так всегда хожу, — отозвался тельмарин, рассовывая патроны по карманам надевая на левую руку железную перчатку, а на правой разворачивая кольцо так, чтобы знак Тисрока был заметен, обычно он носил кольцо, пряча символ в ладонь.

========== Часть 5 ==========

В ночь они вышли на вылазку. Тириан взял на себя руководство, и Глозель, хотя король этого ждал, не стал возражать. Они добрались до Хлева и увидели часового, тот был один, залегли у подножия холма; Глозель заметил, что Тириан планирует подняться, и сунул его лицом в траву, а сам, выпрямившись во весь рост, быстро направился к часовому. Тириан, до крови закусив губу от волнения, наблюдал за тем, с каким ужасом часовой уставился на татуировки и кольцо, как упал на колени, а потом, пригибаясь, повел господина туда, где был привязан единорог. Алмаз воспротивится, вдруг понял Тириан. Он не узнает, не поймет… Часовой резко повесил голову и медленно осел на землю. Глозель вытер о его одежду свой нож и, что-то сказав единорогу, вскочил на него верхом и пригнулся к холке, набросил на рог черный платок — в такой темени мало кто поймет, что всадник едет не на лошади.

Генерал спешился у подножия холма, и Тириан выскочил из кустов, обнял единорога за шею.

— Где Джил? — резко спросил Глозель, оглядев их. Сьюзен и Юстэс переглянулись в ужасе, и вдруг сразу же почудился бой барабанов. Глозель выругался и собрался уже было идти обратно, как Джил, сверкая улыбкой, появилась рядом с ними, ведя за собой непонятного зверя.

Увидев фальшивого Аслана, когда они отошли подальше в безопасное место, не удержалась от смешка даже Сьюзен. Глозель проворчал что-то вроде: «Тупой, но хотя бы честно признает», и снова улегся — Тириан знал, это тархистанская привычка: воин не бездельничает, воин готовится и отдыхает перед битвой.

— Там гномы и тархистанский конвой, — напомнил Юстэс. — Надо их спасти.

— Не надо, — отозвался Глозель. — Не знаю, как вас учили истории, но мне-то рассказывали, что при захвате Нарнии многие гномы считали, что лояльностью купят себе место в новом государстве людей, — он оскалился. — У них есть дурная черта, ни во что не ставить других и хранить верность лишь себе подобным, а когда так поступают по отношению к ним, почему-то удивляются.

— Это нарнийские гномы и мои подданные, — Сьюзен поджала губы. — И мы освободим их и поможем.

— Не расстраивайся только, — Глозель со вздохом поднялся на ноги. — И то, что я предупреждал, я скажу прямо сейчас.

Тириан бросился в атаку на тархистанцев тогда, когда фактор неожиданности уже был потерян за разговорами, демонстрацией несчастного осла в львиной шкуре и пафосной речью о Тисроке, так и не завоевавшем Нарнию. Глозель тяжело вздохнул: как объяснить юному королю, что не все войны ведутся с мечом в руках? Он с минуту смотрел, как Юстэс управляется с оружием, поморщился и выхватил пистолет; несколько выстрелов — и все было кончено.

— Гномы, вы свободны! — воскликнул Тириан воодушевленно. — Завтра я поведу вас освобождать всю остальную Нарнию. Троекратное ура в честь Аслана!

То, что последовало за этим, было поистине ужасно неловко и страшно. Несколько гномов попытались отползти от своих спасителей в стрехе не меньшем, чем перед тархистанцами, другие угрюмо заворчали, но большинство ничего не сказало.

— Вы не поняли? — нетерпеливо сказала Джил. — Что с вами случилось, гномы? Разве вы не слышали, что сказал король? Все кончилось. Обезьян больше не правит вами. Все могут вернуться назад к обычной жизни, разве вы не рады?

После минутной паузы один гном с черными волосами и бородой сказал:

— А вы сами-то кто будете, мисс?

— Я — Джил, — ответила она. — Та самая Джил, которая освободила короля Рилиана от чар, а это Юстэс, мы вместе с ним сделали это. Теперь, когда прошли сотни лет, мы снова вернулись из другого мира. Аслан послал нас.

Гномы с ухмылками переглянулись, насмешливо, но не весело.

— Ну, — сказал черноволосый гном. — Не знаю, как вы, парни, думаете, но мне кажется, что я наслушался об Аслане на всю жизнь вперед.

— Это правда, правда, — проворчали гномы. — Это все надувательство, проклятое надувательство. К тому же с вами тархистанец, — они посмотрели на Глозеля, который ухмыльнулся так, что несколько гномов попятились.

— Что вы имеете в виду? — спросил Тириан, побледнев так, как не бледнел и в сражениях. Он думал, что все будет прекрасно, но все было как в дурном сне.

— Ты должно быть думаешь, что у нас настолько мозгов нет, если мы позволим обмануть себя дважды, — сказал гном. — Нам больше не нужны эти истории об Аслане, понимаешь! Посмотри на него! Это просто дурак с длинными ушами!

— Клянусь небом, вы сведете меня с ума, — сказал Тириан. — Кто из нас говорит, что это — Аслан? Это обезьянья подделка, можете вы понять?

— А ты подсунешь нам подделку получше? — сказал тот же черноволосый гном. — Нет, благодарю покорно, мы уже сглупили однажды и не собираемся повторяться.

— Я вас не дурачу, — сказал Тириан сердито. — Я служу настоящему Аслану.

— А где он? Кто он? Покажи его нам! — закричали гномы.

— Вы думаете, я держу его в кармане? — сказал Тириан. — Кто я, чтобы показывать вам Аслана по своему желанию? Он не ручной лев.

Когда эти слова вырвались, он понял, что сделал неправильный ход, и немедленно об этом пожалел. Гномы принялись глумливо напевать на все лады: «Не ручной лев, не ручной лев»; Глозель смотрел на него в упор, но от повторения слов, что он же предупреждал, удерживался. Гномы отказывались верить в то, что Аслан прислал помощников из другого мира, даже не поблагодарили за спасение, обвинив их напоследок, что те хотели их использовать. Проехались и по Джил, и по Юстэсу, не говоря уж о Тириане, в сторону Сьюзен и Глозеля косились, но не рисковали — видели, что тот убивает, просто вытянув руку в сторону врага, и считали его тархистанским колдуном, помогающим нарнийцам за Сьюзен. Лишь один гном по имени Поджин присоединился к ним позднее, уйдя от своих, но все подумали, а Глозель сказал вслух, что один гном ничего не изменит. Сам он исчез ненадолго, а вернулся с окровавленными руками, перекатывая в ладонях свои собственные пули, и объяснил, что подобное оружие лучше держать в тайне. Джил живо представила себе, как он вырезает из трупов пули, и ее немедленно стошнило, Юстэс держался, хоть и позеленел, а Тириан удивлялся спокойствию, с которым королева Сьюзен лила воду на руки тельмарина.

— Истинно древняя королева, — с удовольствием сказал гном, присев рядом с Тирианом. — Когда Аслан умер на каменном столе, она и ее сестра сидели рядом с ним всю ночь. Королева Сьюзен сражалась в битвах и против Колдуньи, и против царевича Рабадаша и тархистанцев, и против тельмарского войска.

— Как она могла выйти замуж за врага, пусть и поверженного? — проговорил Тириан.

— Люси рассказывала, — к нему повернулся Юстэс. — В нашем мире он герой войны, к тому же он… отсюда, то есть, он понимает. Да и по отношению к Сью он самый настоящий каблук.

— Каблук? — удивился Тириан.

— Ну да. У него вроде как нет короля, нет богов, но Сьюзен — его королева, которой он поклоняется. Так что надо еще трижды подумать, прежде чем объявить его служителем Таш, а то Сьюзен найдет бедняжку и выцарапает ей глаза за то, что отбирает Глозеля, — он усмехнулся. — Они такие… то есть, я люблю Сьюзен, но когда они вместе, они невыносимы оба еще больше, чем по отдельности. Даже жалко…

— Что жалко? — прицепилась Джил, придя в себя.

— Ну… у Каспиана и Сьюзен когда-то была любовь, они даже поцеловались после того, как он стал королем, — пояснил Юстэс, которому рассказывал по секрету Эдмунд. — Но она сразу вернулась в наш мир, а он остался и еще несколько лет не мог никого полюбить. И в результате не смог жениться на человеке, такое она на него произвела впечатление, только на звезде.

— Ого! — Джил с горящими глазами проследила за тем, как Глозель и Сьюзен возвращаются и садятся к костру.

— Не вздумай им сказать, — предупредил Юстэс безнадежно. Джил неопределенно пожала плечами и в следующей же ссоре ляпнула, что Глозель — муж королевы только потому, что нет Каспиана, и вообще, ты знал, что она с ним целовалась? Глозель расхохотался и сказал, что он спал с женой Мираза, то есть, с тельмарской королевой и теткой Каспиана, потому если они встретятся, вызвать короля на поединок он не сможет, потому что насолил ему сильнее. Сьюзен презрительно фыркнула.

— Это было много сотен лет тому назад, — напомнил генерал, поглядывая на нее. — Память об этом стерлась.

— Но ты что-то вспомнил, — притворно нахмурилась Сьюзен. Юстэс мучительно закатил глаза, потом с тоской посмотрел на краснеющего Тириана.

— Что вспомнил?

— О жене Мираза!

— Оком? Не понимаю. Мираза помню. У него была жена? Я помню и знаю только тебя.

Сьюзен откинула голову Глозелю на плечо, протянув ладони к огню, тот молча оттянул себя за ворот, показывая, что может дать ей куртку. Сьюзен поморщилась, выражая несогласие, и, поймав взгляд мужа, на миг прикрыла глаза и снова вопросительно посмотрела на него. Тот мотнул головой.

— Они общаются без слов? — едва слышно изумленно спросил Тириан.

— Ага. Бесит, правда? — Юстэс подумал и накинул на плечи Джил плащ.

— Почему тебя испугался часовой? — спросил Тириан в голос, обратившись к Глозелю, тот повернулся в его сторону:

— Это символ священного огня, — он провел пальцем по странному узору, начинающемуся на запястье и идущему узкой линией до локтя. — Любому тархистанцу он говорит, что я был опален на алтаре, то есть, принес в жертву свою кровь, на что решаются немногие. Я имею право обращаться к Таш без посредничества жрецов и заслужил это великой болью, — он усмехнулся. — Самое смешное, что я в нее тогда не верил.

— А теперь веришь? — Джил подняла брови.

— Если есть Аслан, почему бы не существовать и Таш, — пожал плечами Глозель и повернул руку, показывая вытатуированную птичью голову. — Само изображение Таш и знак священного города, семиконечная звезда и схема дельты — я имею возможность породниться по крови с Тисроком, — он оглядел побледневшие лица и усмехнулся. — Что только не сделают влиятельные матери, чтобы я не забрал в свое войско их сыновей.

— Я не знал, что их татуировки столько значат, — сокрушенно сказал Тириан, понимая, что мог бы и раньше разглядеть воинов в торговцах, прояви от больше любопытства и сознательности.

— Все имеет значение, — пожал плечами Глозель.

— А хоть что-то, связанное с Нарнией, у тебя есть? — ревниво спросила Джил.

— Да, — ответил генерал и посмотрел на Сьюзен, улегшуюся к нему на колени, потом снял на минуту обручальное кольцо: под ним был вытатуирован цветок, похожий на лилию, таких не росло нигде, кроме скал на Одиноких островах.

Юстэс вздохнул и поежился. Ему приходилось гостить у Сьюзен в Америке, где он и познакомился с Глозелем. Эдмунд посвятил его в детали биографии будущего родственника, и Юстэс никак не мог поверить в то, что тот мало того, что попал из Нарнии в этот мир и остался, так еще и был врагом Каспиана, ставшего Юстэсу настоящим другом. Пытался его убить! Сражался против него в бою! Питер с ним возмутительно хорошо ладил, чем раздражал Эдмунда и самого Юстэса, Люси искренне старалась вести себя так, словно ее все устраивает, но Глозель видел родственников своей жены насквозь и, кажется, искренне наслаждался всеобщей ненавистью. В качестве друга ему хватало и Питера.

Юстэс объявил ему войну после того, как Глозель, послушав рассказы о путешествии на «Покорителе зари», презрительно фыркнул и принялся красочно расписывать громадные галеры с сотнями гребцов — естественно, рабов — а также рассказывать свое мнение о короле, решившем оставить свою страну и отправиться в путешествие. Тархистан что, внезапно исчез с карты? Великаны вымерли? Может, все были счастливы видеть Каспиана на престоле?

— Каспиан — великий король! — бледнея от гнева, выкрикнул Юстэс. — Его любит весь его народ!

— Не бывает королей, которых любит весь народ, — припечатал Глозель. — Дело короля — обеспечить свою власть, а как сделать это, катаясь на корабликах? Зря я его жалел и редко брал на казни, надо было заставлять его смотреть на тех, кто желает смерти королю.

— Ну, он же видел тебя, — усмехнулся Эдмунд.

— Его милость по отношению ко мне — непростительная для государя ошибка, — Глозель сидел на диване, положив руку на колено Сьюзен, которая делала вид, что орут и ругаются вовсе не при ней, ее это все не касается. — А если бы я остался в Нарнии? Каспиан, насколько я его знаю, заставил бы меня присягнуть, отправил бы на покой или, если победа не вытрясла из него все мозги, сделал главой пограничной стражи или посланником в Ташбаане. Но судя по тому, что он отправился в путешествие, он попытался бы заставить меня жить мирной жизнью, а когда вернулся в Нарнию, на троне сидел бы другой узурпатор. Впрочем, я тоже совершил бы ошибку и оставил его в живых…

Юстэс тогда решил раз и навсегда, что муж двоюродной сестры ему не нравится; как хорошо, что они все живут в Америке!

Радовался он недолго — Пэвенси перебрались назад в Англию, и Глозель словно ему назло продал свой дом и купил новый недалеко от школы, где учились Юстэс и Джил. Родители Юстэса были очарованы Сьюзен, по их мнению, единственной разумной из всех этих Пэвенси, потому в каждом письме настаивали на том, чтобы Юстэс сходил на чай к милой кузине и передал ей то-то и то-то. Глозель его посещениям искренне радовался, используя любую возможность, чтобы поиздеваться; однажды Юстэс малодушно позвал с собой Джил — та уже знала о Нарнии, и ей хотелось познакомиться с самой легендарной королевой Сьюзен, но Глозель и на нее произвел негативное впечатление.

— Отвратительный тип, — заявила Джил, когда они с Юстэсом покинули дом его родственников. Юстэс радостно закивал. — Но Сьюзен очень красивая, настоящая королева. И относится к нему тоже… красиво.

Юстэс поморщился, покосившись на нее, но не стал уточнять, хотя и сам ощущал какое-то необъяснимое тянущее чувство, когда смотрел на них. Сьюзен и Глозель общались взглядами, едва уловимыми жестами, говорили о непонятных вещах, о пиратах и старинных кораблях, а кабинет в их доме напоминал рабочее место какого-то профессора: куча старинных рукописей и писем со всего мира — они были настолько на своей волне, что даже среди друзей Нарнии казались несколько чуждыми. Раздражало то, как они касались друг друга мимоходом, обмениваясь взглядами — было такое же неприятное ощущение, как бывает, когда при вас кто-то говорит на незнакомом иностранном языке, причем поглядывая на вас, что дает понять: говорят именно о вас, но не понятно, что именно.

Но вряд ли что-то хорошее.

Теперь Глозель и Сьюзен, несмотря на возраст, сумели оказаться в Нарнии. Когда перед домом профессора остановился «Мерседес» со знакомыми номерами, Юстэс и Джил хором застонали, понимая, что теперь часа три проведут в компании не только мистера Керка и тети Полли. Автомобиль Глозеля был больше обычных, в него легко помещалось шесть человек; залезая на заднее сиденье, Юстэс заметил, что из рюкзака, что лежит у Сьюзен в ногах, торчит рукоять меча — и понадеялся, что Глозель даст оружие ему с собой. Как бы не так — теперь приходится ходить по лесам в компании тельмарина.

— Чем так нестерпимо воняет? — вдруг сказала Сьюзен, всегда нервно относившаяся к запахам, и подняла голову.

— Мертвая плоть, — сразу определил Глозель. — Но не пойму, что за животное.

Он вскочил на ноги, схватил пистолет, меч и скользнул в тень башни. Сьюзен торопливо подтолкнула Джил к двери, завела Юстэса туда же и захлопнула, а сама потянула Тириана к нише, похожей на ту, в которой спрятался Глозель. Гном Поджин, единорог Алмаз и игравший Аслана осел отбежали за башню.

Сначала ничего не происходило, только запах становился все сильнее, потом на краю поляны возник высокий силуэт, похожий на человеческий, но у него было четыре руки и птичья голова. Пришелец казался гораздо выше обычного человека.

— Меня призвали сюда, здесь мой раб, — прокаркало существо, остановившись перед башней; трава увядала вокруг него. — Где он? Приди ко мне.

— Я в тебя не верю, — раздался голос Глозеля; Юстэс и Джил приникли к щелям в деревянной двери. Видно им было немного, но достаточно: перед существом стоял Глозель, напряженный, в любую секунду готовый бежать. — И я тебя не звал. У меня нет богов. Иди и мсти тем, кто звал тебя без веры — вон туда, на север. Могу тебе имена перечислить, а я никогда тебе не молился, Таш.

— Ты отмечен мною, раб.

— Нет, я отмечен Тисроком, а эти знаки — символ власти над легионом Ташбаана, — Глозель сжимал пистолет, хотя вряд ли пули подействуют на такое существо, как Таш, но с оружием ему было спокойнее. — Я не оскорблял тебя молитвой без веры, я не взывал к тебе ни в трезвости, ни в беспамятстве.

— Он не раб, — внезапно вышла из своего укрытия Сьюзен, глаза ее полыхали гневом. — И тем более не твой, — добавила она уничижительно. — Ты отвратительный демон, и у тебя нет власти ни надо мной, ни над ним. Твои рабы на севере, по молитвам их узнаешь их.

Тириан хотел выйти вслед за ней, но ноги одеревенели. Сьюзен же не высказывали ни толики страха, в отличие от Глозеля, она даже не готовилась бежать.

Таш внезапно разразилась хриплым хохотом, одной рукой обхватив голову, другой — показывая на Глозеля, нижней парой схватившись за живот.

— Ты не веришь в меня! — птичья голова повернулась так, чтобы глаз смотрел прямо на Глозеля. — Но я перед тобой.

— Я знаю, — отозвался Глозель. — Но вера не имеет к знанию отношения. У меня нет богов и королей.

— Лишь королева, — Таш наклонила голову резко, по-птичьи, глаза ее на миг подернулись пленкой. — Я одарю тебя за храбрость. Тебя ждет великолепная смерть, человек без веры. Ты вознесешься высоко и не упадешь, обернешься в пурпур, и золото сверкнет на твоей груди.

— Стало быть, я умру королем, — усмехнулся Глозель. — Благодарю за щедрость, проявленную за мою правду. Долг закрыт.

— Долг… — повторила Таш. — Ты тархистанец не по крови, человек без веры, — она повернулась к Сьюзен. — Ты переживешь его ненадолго и последуешь за ним.

— Отрадно слышать, — отозвалась Сьюзен. — Мой муж умрет во славе, и я вместе с ним. О нас сложат прекрасную песнь.

Таш исчезла, и Юстэс с Джил вывалились из башни прямо под ноги Тириану, тот подхватил их, потом повернулся к Сьюзен и Глозелю. Глозель стоял на коленях возле башни, схватившись рукой за выступ, руки у него тряслись. Тириан его вполне понимал, сам чувствовал себя не лучше. Сьюзен с тем же спокойствием, с каким смывала кровь, методично расстегнула на нем камзол, давая дышать легче, и поднесла к губам флягу с водой.

— Мы начнем путь, когда ты сможешь, — тихо сказала она. — И если эта тварь еще раз потянет к тебе свои руки, я ей их отрежу, будь она хоть тысячу раз богиней.

========== Часть 6 ==========

В разгар короткого боя, завязавшегося после того, как Обезьян объявил, будто Аслан больше не выйдет, а тархистанец Эмет вошел в Хлев сам, Юстэс почти сразу потерял из вида Сьюзен, но видел, что Глозель бьется с тарханом Ришдой, и слышал выстрелы с другой стороны, значит, Сьюзен где-то неподалеку. Ришда оттолкнул генерала и воспользовался мгновением передышки, чтобы выкрикнуть:

— Ко мне, ко мне, воины Тисрока, да живет он вечно! Ко мне, все верные нарнийцы, а не то гнев Ташлана падет на вас.

Тириан схватил Обезьяна за загривок и потащил назад к Хлеву с криком: «Откройте дверь!» Поджин распахнул ее, и Тириан швырнул Обезьяна в темноту. Земля содрогнулась, раздался странный шум, клекот и резкий крик, как будто кричала какая-то огромная охрипшая птица. Звери застонали, заревели и закричали: «Ташлан! Спрячьте нас от него». Многие попадали на землю и спрятали морды в крылья и лапы. И почти никто не заметил, какое лицо было у тархана Ришды.

— Взывал к богине, в которую не верил, идиот? — спросил Глозель, сбрасывая куртку. Он сунул ее в руки Юстэсу, и тот понял сразу, выхватил из нее пистолет и передал его Джил — ей нужнее, она не умеет биться на мечах. «В карманах патроны», сказал Юстэс. Джил ответила ему диким от ужаса и благодарности взглядом. Говорящие псы окружили Тириана и не подпустили к нему тархистанцев; король Нарнии обернулся и увидел Сьюзен.

— Сьюзен! — Джил вытащила из кармана мятую картонную коробку с патронами и передала ей. Сьюзен увидела куртку Глозеля на Джил и начала озираться и наконец заметила Глозеля.

Он и Ришда стояли друг напротив друга, опустив мечи, как добрые друзья за беседой. Глаза Тархана впились в татуировки на руках и те, что виднелись в разорванном вороте.

— Ты жрец Таш, — проговорил он. — Зачем тебе это все?

— Я не верю в Таш, — ответил Глозель. — И я не жрец, я всего лишь в них не нуждаюсь. Но я знаю, что Таш здесь, и нет той жертвы, что искупит твое кощунство. Беги, тархан.

— Зря ты отрекся, — оскалился Ришда. — Я не убиваю жрецов.

И бросился в атаку, пнув угли костра так, что те полетели в Глозеля. Тархистанцы восприняли это как сигнал к наступлению; в темноте не было видно, но их оказалось в разы больше, чем предполагал Тириан. А гному, которые, как он думал, все же больше ненавидят иноземцев, чем нарнийцев, атаковали как первых, так и вторых. Говорящие кони были убиты ими все, а тархистанцы в кольчугах практически не пострадали, и гномы убивали тех, кто умирал легче, то есть, нарнийцев. Одна из стрел попала в плечо Глозелю, но он мгновенно перебросил меч в левую руку, поразив тархана — это был тархистанский прием, но никто не учил его последние пару веков. Сьюзен, сжав зубы, начала методично отстреливать гномских лучников, хотя до этого момента их не трогала, и в конце концов черноволосый гном крикнул, что больше они не тронут ее воина, пусть она перестанет. Сьюзен согласно кивнула, ничем не показывая, что патроны ее кончились; но и среди гномов почти не осталось лучников.

Внезапно Тириан в темноте заметил далекий золотистый отблеск и похолодел.

— Сьюзен! — заорал он, забыв о титулах. — Где Глозель! Копья!

Она поняла мгновенно, пригнулась, нырнула в самую гущу боя, где не расходились Глозель и тархан, но не успела: новый отряд, пришедший Ришде на помощь, отрезал ее от них. Впрочем, она не боялась за Глозеля: сама Таш пообещала ему смерть в блеске славы, в пурпуре и золоте, как полагается королям. На миг она подумала, что умрет Тириан, и им с Глозелем придется занять места правителей Нарнии после войны, но она даже не успела ужаснуться собственному внутреннему согласию от этой мысли.

Смолк бой. Копья медленно поднялись вверх в первом рассветном луче, и раздался усталый голос Ришды-тархана.

— Это был великий воин, и сердце мое печалится от мысли о его смерти и о том, что не от моей руки пал он.

Сьюзен упала на землю, впилась в нее пальцами, не отрывая взгляда от поднятого на копья Глозеля — он был еще жив, копий было много, а броня его оказалось недостаточно прочной, чтобы уберечь, но достаточно, чтобы сделать смерть медленной. Монотонно бил барабан, как бывает, когда в Тархистане хоронят военачальников; тархистанцы одновременно встряхнули копьями, и Глозель, весь залитый алой кровью, провалился на пронзившие его насквозь наконечники, золотом блеснувшие в восходящем солнце. Пурпур и золото… Сьюзен рванула из рук одного из тархистанцев ятаган и, прорубая себе путь, направилась в сторону тархана.

Ее не смогли держать и остановить, и она оказалась перед ним, вся залитая своей и чужой кровью, неузнаваемая, вне себя от боли и ярости — ран Сьюзен не чувствовала.

Ришда не сразу понял, что противник не собирается оставаться в живых, но и когда догадался, не стал убивать Сьюзен. Битва снова стихла, но Тириан готов был волосы рвать на голове от горя и стыда — Сьюзен осталась среди тархистанцев.

Ее обезоружили и оставили на земле. Сьюзен помнила слова Таш и ждала смерти с минуты на минуту — она ведь должна пережить его ненадолго, но никто не собирался ее убивать. По приказу Ришды принесли воды и позволили ей умыться. Сьюзен подняла глаза, глянула сквозь мокрые ресницы; перед ней сидел тархан, скрестив ноги, словно находился во дворце за беседой.

— Назовите свое имя, госпожа, — спокойно проговорил он.

— Сьюзен, королева Нарнии, владычица Одиноких островов и леди Кэр Параваля, — сразу ответила она, и Ришда передернулся: неужели не лгут легенды о бессмертных королях и королевах этой дикой страны?

— Вы хотели убить меня, — напомнил он.

— Кажется, я не успею этого сделать, — Сьюзен села в ту же позу, что и он, положила руки на колени.

— Это из-за него? — тархан обернулся на тело, распятое на воткнутых в землю копьях.

— Он мой муж, — легко призналась Сьюзен.

— Он был храбрым воином, и мудрость его достойна визиря, — Ришда снова посмотрел на Сьюзен. — Я отдам его тело богине Таш, которой он служил, и он откроет глаза в прекрасных садах в стране ее.

— Он не служил Таш, — холодно сказала Сьюзен. — Ты говоришь так и показываешь, что если мудрость моего мужа — это мудрость визиря, то ты можешь сравниться лишь с погонщиком мулов. Я не буду говорить с тобой больше.

Тириан наблюдал за тем, как открывается дверь в Хлев, в нее вталкивают тело Глозеля, а потом воины склоняются; вслед за ним сама входит королева Сьюзен, не почтив Ришду на прощание даже презрительным взглядом. Джил коротко всхлипнула и плотнее завернулась в куртку. Тириан посмотрел на нее, на Юстэса, которому Поджин перевязывал руку, на усталого единорога; они все обречены, он понял это, и сразу стало легче.

— Готовьтесь к бою, — негромко сказал он. Они попрощались друг с другом, лица у всех просветлели; Тириан знал, что ему нужно — не победа, нельзя гнаться за несбыточным, ему нужно убить тархана. Он не будет спасать и помогать другим, он все равно не сможет сделать этого, но Ришда будет мертв еще до того, как день окончательно вступит в свои права. Он поднял руку с мечом и дал сигнал к атаке.

Глаза Сьюзен не сразу привыкли к темноте. Она сначала ползла по неровным доскам, потом ощупью нашла руку Глозеля. Она не знала, что делать; ее не убили, как обещала Таш; что же теперь? Сидеть и ждать, пока она умрет от жажды? Сьюзен хотела заплакать, но не смогла, хотела подняться, но тело отказывалось шевелиться от боли и усталости.

— Славная смерть, — констатировал голос за ее спиной, и вспыхнул свет, Сьюзен зажмурилась, а когда открыла глаза, никакого Хлева больше не было. Она продолжала сидеть, но теперь на траве, и в свете дня раны Глозеля казались еще более чудовищными.

— Ты знала, что мы неверно истолковали твои слова, — сказала Сьюзен, обернувшись. Таш теперь не выглядела гигантской, всего лишь высокой, ненамного выше Глозеля, четыре руки ее свободно висели вдоль худого изможденного тела, укрытого простым серым одеянием. Если она и демон, то гораздо менее страшный, чем люди, подумала Сьюзен, вспоминая Ришду и его искреннее восхищение павшим.

— Конечно, знала, — не стала спорить богиня. — Поверь, если бы твой муж был жив, он бы смеялся так, что снова умер. Не веришь? — Таш резко наклонила голову, уставившись на Сьюзен круглым глазом, раздраженно вздохнула и махнула правыми руками.

Глозель закашлялся кровью и сел, потом снова повалился на траву, выгибаясь от боли.

— Мой извечный противник исцеляет безболезненно, но не оставляет выбора, — сказала Таш, с интересом наблюдая за его мучениями.

— Выбора? — спросила Сьюзен.

— Он исцеляет тех, кто отправится в его страну, — пояснила Таш. — Мне же не нужны те, кто в меня не верит.

— То есть, мы все же можем попасть в страну Аслана, — уточнила Сьюзен.

— Я жду вас там, — раздался звучный голос, и Сьюзен вскинула голову. Огромный лев мягко соскочил на траву и подошел, Глозель мгновенно перестал извиваться и с облегчением выдохнул — боль отступила мгновенно. Он еще немного полежал, приходя в себя, и Лев рассмеялся:

— Ты и после смерти не изменяешь привычкам, лорд Тельмара.

— Не вижу смысла их менять, — отозвался Глозель.

— Он и в тебя не верит, — заметила Таш, косясь на Аслана.

— Зато он любит, — ответил Лев. — И сама смерть не властна над ним.

Глозель сел и протянул Сьюзен руку, она помогла ему подняться на ноги. Фигуры богов словно увеличились и расплылись, став далекими, словно те стояли в другом измерении, а они остались на всем свете вдвоем.

— Пророчество исполнилось, — сказала Сьюзен, обнимая его. — Ты умер в пурпуре и золоте, вознесясь и не упав, а я последовала за тобой.

— То есть, в другой мир мы не вернемся, — Глозель вздохнул. — Что ж, это было ожидаемо.

— Ожидаемо? — переспросила Сьюзен.

— Я до этого момента не был уверен, а ты не видела, ты повернулась к Юстэсу. Грузовик потерял управление и вылетел мне лоб в лоб. Мы умерли там, мы с тобой и Юстэс с Джил.

— А как же профессор? Тетя Полли?!

— Они сидели с твоей стороны и сзади, удар был в мою, вполне вероятно, что они как раз остались живы. Как и твои братья с Люси.

— Причем тут они?

— Мы проехали мимо них, чтобы повернуть. Тот чертов грузовик выбросил мою машину прямо в их сторону.

— Как ужасно, — Сьюзен прижала ладони к лицу, но продолжила такими словами, каких Глозель от нее не ожидал. — Люси совсем маленькая, какая для нее это психологическая травма! Такая жуткая авария прямо у нее на глазах!

Он рассмеялся, прижав ее лицом к своему плечу. На них больше не было испачканной кровью и грязью одежды, они были облачены как в праздник в Кэр Паравале и замке Каспиана Девятого; тельмарский наряд вельможи, черный и закрытый, не подходил легкому платью Сьюзен, но обоим было все равно. Усталость покинула их, словно ее и не было, зажили руки Сьюзен, прошла головная боль.

— Так Нарния — это и есть загробный мир, — Глозель погладил Сьюзен по волосам. — Тогда просто подожди, и твоя надоедливая семейка тут рано или поздно появится.

Сьюзен поцеловала его в губы, зажмурившись, а открыла глаза от ехидного голоса Люси:

— Рано или поздно я привыкну, ведь да?

— Я жил с ними год в одном доме и видел каждый день, — раздался ответ Питера. — И нет, я не привык.

— Такой мезальянс, — трагически вздохнул Эдмунд. — Королева и какой-то пират.

— Я надеялся на поздно, — сообщил Глозель, отпуская Сьюзен, шагнул вперед, крепко пожал руки Питеру и Эдмунду, поцеловал в щеку Люси, зная, что она терпеть это не может. Сьюзен повисла на Питере, самом ее любимом из братьев. Тем временем к ним подошли профессор Керк и леди Полли, заметившие Сьюзен и Глозеля первыми, но деликатно заинтересовавшиеся пейзажем. Поздоровавшись с ними, Глозель кинул быстрый взгляд на Сьюзен, спрашивая, как она думает, знают ли они, что умерли, но Сьюзен нечего было ему ответить.

Тириан сосредоточился только на битве; тархан не справился с Глозелем, полным сил, но в схватке с ним, измученным, вполне мог выйти победителем и без помощи копейщиков. И тут новая мысль пришла в голову Тириану. Он отбросил меч, нырнул под лезвие кривого ятагана тархана, схватил его обеими руками за ремень и рванулся в открытую дверь Хлева с криком:

— Иди и повстречайся с Таш сам!

Раздался оглушительный грохот, такой же, как тогда, когда внутрь кинули Обезьяна, земля содрогнулась, тархистанские солдаты закричали снаружи: «Таш, Таш!» и захлопнули дверь. Если Таш нужен их капитан, Таш его получит. Во всяком случае, они встречаться с Таш не хотели.

Несколько мгновений Тириан не понимал, где он, и кто он. Потом пришел в себя, заморгал и огляделся вокруг. Внутри Хлева не было темно, наоборот, он был ярко освещен и именно поэтому Тириан моргал. Он повернулся, чтобы посмотреть на тархана, но Ришда на него не глядел. Тархан издал ужасающий вопль и показал пальцем вперед. Потом закрыл лицо руками, и упал ничком на землю. Тириан взглянул туда, куда указывал тархан.

Таш стояла перед ним, огромная и ужасающая, она не была подернута дымкой, нет, она казалась еще более плотной, более настоящей, чем все кругом. По сравнению с ней сам Тириан чувствовал себя бесплотной иллюзией, плоским изображением. Таш наклонила голову:

— Ты звал меня в Нарнию, тархан Ришда. Я здесь. Что хочешь ты сказать?

Тархан не мог ни оторвать лица от земли, ни сказать ни слова. В битве он был храбр, но половина его храбрости исчезла этой ночью, когда он начал понимать, что существует настоящая Таш. Здесь же он лишился и ее остатка.

— Подними его, — велела Таш Тириану, и тот с трудом исполнил приказ. Ришда вцепился в него обеими руками, обнял, словно пытаясь защититься. Тириана и самого трясло, но ему было легче — он Таш не принадлежал.

— Есть ли кто, чтоб оспорить мое право? — спросила Таш насмешливо, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую, словно примериваясь, чтобы клюнуть. Ришда обернулся и увидел Глозеля, живого и вполне целого. Рядом с ним стояла Сьюзен, и на лице ее была написана брезгливая жалость.

— Я ведь почтил твою память! — прошептал тархан.

— Ты ударил в спину и отправил мою жену в качестве жертвы для собственного искупления, — отозвался Глозель. — Отойди, Тириан. Пусть погибнет в одиночестве. Принеси себя в жертву, Ришда. Ты знаешь, такой обряд существует.

Тархан посмотрел на него дико, потом снова обратил взгляд на Таш; клекот можно было принять за смех, так и было, богиня смеялась, глядя на страх недостойного. Но ей надоело ждать, она наклонилась, схватила Ришду правыми руками и исчезла.

Тириан шагнул к Глозелю и Сьюзен и тут увидел остальных.

Люси взахлеб рассказывала Тириану о том, что произошло, пока тот бился, как попали сюда тархистанец, гномы и Глозель со Сьюзен, что они видели, как сестра беседует с Таш и Асланом, но не могли приблизиться — стоило сделать шаг вперед, как их относило на милю назад, а когда они все же приблизились, Аслана уже и след простыл. Тириан не мог отвести от Люси глаз, он никогда прежде не чувствовал такой силы в людях, что была в ней — по легендам, именно Люси привела свою семью в Нарнию. Люси показала ему гномов, которые считали, что они заперты в Хлеву, и Тириан с удивлением заметил среди них тех, кого убила Сьюзен, хотел было спросить, но только повернулся, как наткнулся на многозначительный взгляд Глозеля, который приложил палец к губам и отвернулся.

Да, он прав, не стоит спрашивать. Это было там.

========== Часть 7 ==========

…Они смотрели через дверной проем, как Нарния погибала во льдах и тьме.

— Питер, Верховный Король Нарнии, — сказал Аслан, — закройте дверь.

Питер, дрожа от холода, двинулся в темноту и закрыл дверь, сбив при этом

сосульки. Потом довольно неловко (руки его посинели и окоченели) вытащил золотой ключ и запер ее, обернулся…

Они видели много странного через дверной проем, но самыми странными были теплый дневной свет и голубое небо над головой, цветы под ногами и улыбка в глазах Аслана. Он крутанулся, припал к земле, хлестнул себя хвостом и помчался, как золотая стрела.

— Выше! Дальше! — крикнул он через плечо. Кто же мог за ним угнаться? Они двинулись на запад.

— Итак, — сказал Питер, — ночь упала в Нарнию. Люси, не плачь! Аслан впереди, он с нами, и мы все вместе.

— Не останавливай меня, — ответила Люси. — Я уверена, что Аслан не останавливал бы. Я думаю, Нарния стоит того, чтобы ее оплакивать. Подумай обо всем, что лежит мертвым и замерзшим за дверью.

— А я надеялась, — сказала Джил, — что это может продолжаться вечно. Я знала, что наш мир не может, но думала, что Нарния может.

— Я видел ее рождение, — проговорил профессор. — Но не думал, что

увижу ее гибель.

— Сэры, — сказал Тириан, — дамам пристойно плакать. Смотрите, я делаю то же самое. Я видел смерть своей матери. Какой мир, кроме Нарнии, я еще знаю? Будет недостойно и бессердечно не оплакать Нарнию.

— Сьюзен, пошли отсюда подальше от этих нытиков, — закатил глаза Глозель. — Что вы оплакиваете? Посмотрите кругом, эта та же Нарния — даже я, а я не лучник, отсюда вижу Кэр Параваль. Это та же Нарния, только в ней нет времени, и я точно знаю одну из вас, кто этому должен радоваться, — он пристально посмотрел на Люси, и та, мгновенно перестав плакать, вся вспыхнула, повернулась к Сьюзен:

— Ты знала! И сказала ему!

Сьюзен даже не успела ответить: лес зашумел, но гораздо громче, чем мы привыкли слышать, этот звук был нарастающим, как музыка, беспощадным, как цунами. Люси бегом бросилась к лесу. Эдмунд ринулся за ней.

Тени первых же деревьев, под которые вошла Люси, сплелись, уплотнились, и из первозданной тьмы выступил на ковер из листьев дух Западного леса и протянул к Люси руки. Эдмунд замер, не дойдя до них нескольких шагов: Люси обнимала существо, которое он видел первый раз, но появилось чувство, что он всегда его знал. Черная как тьма кожа, тонкое лицо с золотыми глазами и ресницами, и золотом отливают длинные волосы, теряясь в складках золоченых одежд.

— Король Эдмунд, — дух склонил голову, не выпуская Люси из объятий. — В стране Аслана ожидают не только вашу сестру. Берег Восточного моря там же, где был в Нарнии.

Эдмунд заторможенно кивнул, развернулся и шагнул прочь, потом остановился.

— Иди с нами, дух, — позвал он, обернувшись, и, не ожидая ответа, зашагал назад; ну, Сьюзен! И ведь знала же наверняка с самого начала! Интересно, а про него она знает? А про Питера? Питера тоже встретит его волшебница из малахитовой пещеры…

Не останавливайтесь! Выше! Дальше! Они ждут их там, они все!

— Кого ты хочешь встретить, Сьюзен? — спросил Глозель тихо, и в глазах его она впервые заметила тень тревоги.

— Конечно же, царевича Рабадаша, — невозмутимо ответила та. — Я так по нему соскучилась! А ты кого?

Он не ответил, и Сьюзен продолжила, понимая, что ему некого встречать:

— Еще Рипичипа. Ты ведь знаешь Рипичипа?

— Имел неудовольствие, — отозвался Глозель. — Впрочем, я единственный, кто не удивился тому, что он мыш, чем снискал некое уважение. Потом наш поединок вероломно прервал упавший на меня кентавр, и больше мы не встречались.

— Королева Сьюзен, лорд Глозель, — церемонно поклонился Рипичип. — Большая честь, встретить вас в стране Аслана, — он смерил Глозеля кровожадным взглядом, но сдержался. — Сатисфакция в любое удобное для вас время, лорд Глозель! Наш поединок был непозволительно краток.

— Где мой пистолет? — Глозель хлопнул себя по бедру, Сьюзен со смехом схватила его за руки, и в этот момент заметила Каспиана.

Он искал ее взглядом, она сразу это поняла и, обняв Глозеля за пояс, повернулась к встречавшему их королю. Где-то сбоку ахнула Люси, видимо, ожидая бури, но и Каспиан, и Сьюзен были совершенно спокойны.

— Неожиданный выбор, — проговорил Каспиан.

— Это мое дело, — мягко, но уверенно ответила Сьюзен.

— Я не вам, ваше величество, — глаза Каспиана смеялись, он поглядел на Глозеля. — Я был уверен, что если вы и женитесь, то только на тархине.

— А я был уверен, что если вы обратите внимание, то не на королеву Сьюзен, а на…

— На ее сестру? — подсказал Каспиан.

— На ее брата, — оскалился Глозель. Видимо, это была какая-то их личная шутка, потому что Каспиан немедленно бросил в смеющегося Глозеля перчатку с возмущенным криком, что вызывает его на поединок, но веселье сквозило в каждом его слове.

— После меня, ваше высочество, — не терпящим возражений тоном проговорил Рипичип. — Очередность превыше звания короля.

Сьюзен обернулась, чтобы посмотреть, с кем говорят другие, но Эдмунда не увидела, а рядом с Питером стояла черноволосая девушка, позади нее возвышался старик. Та самая дочь чародея-отшельника, в подземном доме которой король Питер провел целый месяц, думая, что не пробыл там и дня.

Через полчаса, а может быть прошло полсотни лет — время там не походило

на обычное — Люси стояла со своим дорогим другом, духом Западного леса, и глядела со стены сада на Нарнию, расстилавшуюся внизу. Сверкающие обрывы спускались на тысячу футов вниз и деревья выглядели, как крупинки зелени. Потом Люси снова обернулась и посмотрела в сад.

— Этот сад куда больше внутри, чем снаружи, — проговорила она, зарываясь носом в золотые волосы бессмертного существа. Юстэс чуть не подпрыгнул, когда заметил, что дух, как эльфы в старых сказках, скалит в улыбке длинные острые зубы, а уши у него острые. Глозель при встрече ничего не сказал, но и он, и Люси, и сам дух помнили, как за одну мысль о том, что можно убить королеву, корни проросли сквозь толщу земли и оплели генерала тельмарской армии, втаскивая его под землю, хороня заживо.

— И все более настоящее, — продолжила Люси.

Аслан сказал им, что некуда теперь возвращаться. Глозель, Сьюзен, Юстэс и Джил погибли на месте, профессор и тетя Полли могли бы выжить, но, как сказали врачи, они не хотели, не боролись. Питер и Эдмунд, как показалось, последовали за Люси, сердце которой остановилось безо всяких видимых на то причин, кроме одной — и эта причина теперь обнимала вечную королеву Нарнии.

— Это и есть настоящее, — ответил дух. — Кто хоть день правил Нарнией, тот навсегда король или королева. Разве может король или королева оставить свою страну ради блеклого сна среди искусственных камней и хрупкого железа? Ваш черновик, что вы писали вместе, вырывая друг у друга истрепанную тетрадь, кончился, закрыта последняя страница. Теперь перед тобой лежит свиток твоей собственной книги. Пиши ее. Какими станут первые слова?

Люси удобнее устроилась в его объятиях, огляделась. Глозель лежал в саду, уставившись в расписанное облаками небо, Сьюзен неподалеку сидела, опираясь спиной на шершавый теплый камень, и писала что-то в толстой книге.

— Сьюзен тоже пишет свою сказку? — спросила Люси. Дух тихо рассмеялся.

— Это ей не нужно. Она пишет его историю, — он указал на Глозеля. — Книгу о корсарах и бурях и тех, кто смог выжить, даже когда смерть держит за горло.

— Это ведь ее записи, она вела их… во сне, как ты сказал, — пригляделась Люси. — Они вечно всюду возили с собой эту книжку, — внезапно все стало на свои места, все стало настолько восхитительно ясно, что она даже вскрикнула. — То есть, Сьюзен первая догадалась, да? Так кто он? Кто написал книгу о нас?

Дух не ответил, взял ее за запястье и ее рукой написал в воздухе несколько слов, которые повисли огненными нитями.

— Что это? — спросила Люси и прочитала. — В Англии в одной семье жили двое братьев и две сестры; их звали…

— Как их звали, Люси? — тихо спросил дух, отпуская ее руку, и в тот же миг подул едва ощутимый ветер, и буквы растаяли, проступив на непонятно откуда возникшем пергаменте.

— Разве я не слишком взрослая, чтобы интересоваться сказками? — солнечно улыбнулась Люси, касаясь кончиками пальцев красивых букв, и, не дожидаясь ответа, проговорила. — Это будет история всех нарнийских королей.

— Ты уже взрослая, чтобы воспринимать сказки всерьез, — сказал дух, сорвал тонкую ветку и согнул ее в кольцо. Та немедленно покрылась белыми и оранжевыми цветами, и он надел получившийся венок на голову своей королевы. Когда создавался этот мир, и дух пришел в него вместе с Асланом, покинув лес между мирами, Лев сказал ему, что великую тьму и свет принесет ему дочь госпожи Евы. Вечный, что старше самой смерти, пожелал увидеть ее — и узрел только крошечный виток звездной пыли в бесконечной черноте пространства.

— Она родится через миллиарды лет, — проговорил Лев, ворвавшись в его видение.

— Что такое миллиарды? — спросил завороженный дух, преисполненный любовью к сверкающим частицам. — Что такое год?

— Ты узнаешь ее, как только увидишь, — пообещал Аслан, и время обрушилось на вечное существо всей своей сокрушительной мощью. Он ждал. Появился мир, он рос, взрослел, распадался и умирал и снова рождался, замерзал, таял, немел, дичал, снова взмывал ввысь — дух наблюдал за ним со стороны, пока неприметную дверь в другой мир — а таких было немало — не приоткрыла девочка с сияющими глазами.

Теперь она сидела перед ним, и снова не существовало времени, он словно выздоровел от него, от бесконечного ожидания. Люси стала ему не нужна, в ней исчезла потребность, и теперь он любил ее безусловно и вечно.

— Я дам тебе прочесть первому, — сказала Люси и взялась за перо.

…В Англии в одной семье жили двое братьев и две сестры; их звали…