В ожидании козы [Евгений Пантелеевич Дубровин] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (53) »
Евгений Пантелеевич Дубровин. В ожидании козы
Он набросился на Вада и стал срывать с него одежду. Вад дрался как тигр, но силы были слишком неравны. Со мною Ему пришлось повозиться: я был рослее и крепче брата. Мне даже удалось опрокинуть Его на солому, но это была случайность. Потом Он принес банку с колесной мазью и обмазал нас вонючей жидкостью. Мы были брошены на солому в куриный закуток. Калитку Он закрутил толстой проволокой. Его пальцы смяли проволоку, как солому. Позже я попытался раскрутить ее, но не смог отогнуть даже конец. В закутке было очень жарко. С одной стороны – стена сарая, с двух – высокая каменная ограда сада. Сверху – клочок неба с раскаленной сковородкой солнца, внизу – горячая солома. Он знал, куда посадить. – А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а, – затянул Вад. Он был очень упрямый, мой младший брат Вад. Он мог часами тянуть одну какую-нибудь ноту. Средневековые фанатики не годились ему в подметки. Кто из них смог бы простоять в роднике два часа босым? А мой брат простоял, даже не на спор, а просто так, из упрямства. Для испытания своей воли брат выжег у себя на руке увеличительным стеклом букву «В». Когда рука у него шипела и дымилась, он лишь смеялся страшным смехом. Впервые его упрямство обнаружилось в раннем детстве. Когда Ваду сравнялось четыре года, он неожиданно перестал разговаривать. Перепуганная мать стала таскать его по больницам. Врачи проделывали с Вадом всякие фокусы, но он оставался нем. Так продолжалось около месяца. Мы уже стали привыкать к мысли, что Вад по какой-то причине сделался глухонемым, как вдруг мой брат опять заговорил. Оказывается, все это время он молчал нарочно: обиделся на мать, когда та вечером не пустила его гулять на улицу. Из упрямства Вад делал все наоборот. «Перечил», как говорила мать. Например, скажешь ему: – Пошли в лес. Вад тут же отвечает. – Нет. Я хочу на речку. Так что, если его надо было позвать в лес, то я приглашал на речку, и получалось все, как надо. Но любимым упрямством Вада было нытье. Он умел ныть часами. Например, ляжет на пол и твердит: «Дай, дай, дай, дай…» или другое какое-нибудь слово – до тех пор, пока человек не выйдет из себя и не кинется на Вада. А тому хоть бы что. От ругани мой брат становился еще упрямее… Вот и сейчас. Прошло, наверно, уже часа полтора, а брат все тянул: – А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а. Мне давно уже надоело, но Вад даже не охрип. И как он мог драть глотку при такой жаре? Удивительно выносливый человек мой брат, хотя ему всего-навсего восемь лет. Наконец Вад вывел из терпения Его. А у Него были железные нервы. Он появился во дворе с кнутом. – Молчать! – А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а. – Я кому сказал! – А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а. Свистнул кнут. На вымазанной ноге Вада появилась белая полоса. – Я кому сказал – молчать! – А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а. Он стеганул второй раз, точнее. Вад даже не пошевелился. – Это не дети, – сказал Он. – Это звери. Хлестать Он больше не стал. Наверно, стало жаль кнута, который пачкался о колесную мазь. Он ушел, бормоча и вытирая кнут пыльным лопухом.Он – это наш отец.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ РАБСТВО
«Толя! Господи! Толя!»
В один из вечеров, когда мы вместе с соседом-бухгалтером сидели дома за столом и пили чай, я вдруг случайно посмотрел в окно и увидел, что со двора глядит черное, заросшее лицо. Это было настолько неожиданно, что я оцепенел. – Там… кто-то… – прошептал я. Мать глянула и страшно закричала. Я еще никогда не слышал, чтобы так кричали. – Толя! Господи! Толя! И кинулась в сени. Оттуда ее принес на руках небритый человек в грязной шинели, с рюкзаком за плечами. Я сразу понял: это пришел наш погибший отец. Бухгалтер, видно, тоже догадался. Он боком доковылял до дверей, сказал: «До свиданьица» и вывалился в сени. Наш отец погиб на фронте в 1944 году. В комоде лежала желтая похоронка: «Пал смертью храбрых, защищая Родину…» До этого отец учился в военном училище, потом воевал на финском фронте, и я его плохо помнил. О моем младшем брате Ваде и говорить нечего. Мы уже как-то привыкли к мысли, что нашим отцом будет сосед, хромой бухгалтер из госбанка. Он приходил почти каждый вечер и нравился нам с Вадом. Сидит и молчит, чай пьет. Попьет, расчешется и опять пьет. Ко мне и Ваду он относился уважительно, называл на «вы», а самое главное – умел держать язык за зубами. Один раз он застал нас за починкой примуса и не продал, хотя примус потом взорвался и мы целую неделю сидели без чая, пока не достали новый. Без чая бухгалтер мучился. Он не знал, что можно еще делать, пыхтел и без конца расчесывался. – Рассказали бы что, Семен Абрамыч, – просила мать. – Про смешной случай какой или приключение. Бухгалтер задумывался, потом хлопал себя по коленям: – Однажды… у меня дебет не сошелся с кредитом. И так сильно смеялся, что со стола улетали мухи. В- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (53) »
Последние комментарии
13 часов 56 минут назад
14 часов 14 минут назад
14 часов 23 минут назад
14 часов 25 минут назад
14 часов 27 минут назад
14 часов 45 минут назад