Иногда одной лучше (СИ) [Alena Liren / Stormborn] (fb2) читать онлайн

========== 1. Я знаю тебя, мы однажды встречались во сне ==========

Когда Мадлен вызвала его к себе посреди очередного съемочного дня, Хоумлендер не удивился. Не в новинку. Стиллвелл частенько просила о чем-то, а Джон удовлетворял её желания по мере возможности. У него, сильнейшего, могущественнейшего из ныне живых суперов возможностей всегда было много, больше, чем у кого-либо. Хоумлендеру и хотелось бы сказать, что его эти бесконечные просьбы об одолжении не радовали, но возможность побыть для Мадлен полезным, получить её мимолетную похвалу, одобрительную улыбку казалась такой… Захватывающей.

Почему же в этот раз было смешно? Хоумлендер не мог скинуть с лица улыбку, свой неправильный, чуть кривоватый оскал. Что-то внутри него отчаянно сопротивлялось чарам Мадлен. Стилвелл сидела напротив в своей короткой юбке-карандаше, она специально закинула ногу на ногу, специально облизнула свои накрашенные ярко-красной помадой губы. Каждое движение – продумано сотню раз, и это вызывало восхищение.

Бумажный стаканчик с кофе без сахара и молока стоял подле нее, но в нем уже не осталось ни капли. Разве в ее возрасте не пора бы уже отказаться от ярких цветов, вредных напитков, столь явных заигрываний? Всем своим видом Мадлен выражала заинтересованность в плодотворном сотрудничестве, и Джон находил это до боли смешным.

До чего же забавной была ее просьба в этот раз. Супер почти рассмеялся в лицо Стилвелл, едва услышав. Безымянная девчонка, которой едва исполнилось двадцать пять, держала пиар-менеджеров могущественной корпорации за яйца. Хоумлендер поставил ноги на блестящий чистотой стеклянный столик, опрокинул с него журнал, и даже не попытался исправить ситуацию. Со стены, расположенной напротив, на него смотрел он сам в обтягивающем трико.

– Вы не можете прижать медсестру? Серьёзно? Не можете купить ей милый домик подальше от цивилизации и лишить необходимости видеть соседей? – он не смеялся так уж откровенно, но по шутливому тону можно было понять всю комичность ситуации.

– И медсестра иногда может показать ненужную самоотверженность, – устало ответила Стиллвелл. – Мы работаем над этим.

– Работаете… Твои люди ни на что не способны.

– Главное, что я знаю, на что способен ты, – улыбнулась Мадлен, и Хоумлендер почувствовал укол возбуждения. Она посмотрела на него с таким… Обожанием.

– Ты хочешь, чтобы я разобрался с ней?

– Не в буквальном смысле, разумеется, – поспешила Мадлен. – Просто ты… Ты – Хоумлендер, не безымянный пиар-менеджер, не какой-то там младший юрист Саймон. Если ты поговоришь с ней, думаю, инцидент будет исчерпан.

– Но что, если не будет, Мадлен? – спросил он, по-птичьи склонив голову набок, и ни одна прядь безупречно уложенных волос не сдвинулась с места. – Раз ты говоришь, что даже медсестра способна показать зубки… Что я должен делать тогда?

«Давай, скажи это», – подумал он, сжимая губы плотнее, превращая их в бескровную тонкую нить. Стилвелл отвела взгляд. Джон понимал, что все эти мелкие сошки, обычные смертные, формирующие спрос и рейтинг, все эти копошащиеся в земле букашки дико изводили её. Хоумлендер слышал все ее разговоры, и в каждом слове, в каждой интонации отчетливо читалось: «Почему бы им не заткнуть свои рты, покупать наши фильмы можно и молча».

Всем им. Принципиальная зеленая еще медсестра, Софи Смитт, не была исключением, ей тоже необходимо заткнуться. Пучина снова облажался, по его вине ребёнок чуть было не утонул, а несколько старшеклассниц получили те знания, что девушки должны добывать в более зрелом возрасте. А медсестричка грозится обратиться к журналистам с этими сведениями.

– Я уверена в тебе, милый, – ответила Мадлен, подарив Джону свою фирменную улыбку, открытую и ласковую. – Она услышит тебя. Делай то, что должен.

Хоумлендер, в свою очередь, услышал Мадлен, услышал то, что она хотела сказать, но не могла произнести вслух. Джон протянул руку, чтобы забрать личное дело упрямой букашки, и плотная картонка обложки легла в его ладонь. Мадлен улыбалась, она чувствовала вкус победы, с ее очаровательных острых плеч спала очередная тяжесть, проблема, которую скоро решат другие.

Джон поджал губы в привычной манере, его долго учили улыбаться для кинокамеры. Девушка, смотревшая на него со снимка на первой страничке… Зря Хоумлендер подписался на все это. Его голубые глаза изучали глянцевую поверхность фотографии, сделанную одним из агентов Воут Интернешнл. Неужели у Софи нет фейсбука, с которого можно просто украсть снимок? В груди Хоумлендера что-то шевельнулось, что-то заскреблось под рёбрами, будто вырвалось из клетки. Это лицо… Оно показалось ему смутно знакомым.

Если бы Джону снились сны, можно было подумать, будто незнакомку он встретил в одном из них. Длинные светло-русые волосы, ярко-голубые, почти синие глаза, прямой тонкий носик. Что-то было в этом лице, что-то знакомое, почти родное. Воспоминание касалось разума лишь кончиком пальца, а после – ускользало прочь, не давало за себя ухватиться, осознать, прощупать. Хоумлендер помнил лицо этой девушки, но не знал, где мог его увидеть. Он не приглядывался к людям, с любовью смотрящим на него на улице, нет, никогда не разглядывал фанатов, идущих мимо… Если Джон запомнил её лицо, эта девушка должна была что-то значить, должна была выделиться из однородной массы поклонников.

– Ты в порядке? – спросила Мадлен, пока Хоумлендер медлил с ответом. – Если что-то не так, ты всегда можешь мне сказать.

– В полном порядке, – безупречная, будто снятая для рекламы зубных протезов, улыбка озарила пространство. – Но, знаешь, Мадлен… Я так устал подчищать твоё дерьмо.

– Преврати это в развлечение, дорогой.

Дорогой. Хоумлендер отвернулся, желая скрыть удовольствие в своём взгляде, надеясь, что Мадлен не заметит. Стилвелл вила из него верёвки только потому, что хорошо понимала, на что давить, когда следует обронить доброе слово, а когда нужно наказать его за очередную оплошность. Джон не мог ей сопротивляться, не мог противостоять желанию, теснившему его грудь. Он убрал ноги со стола и заметил на стекле след дорожной пыли.

– В развлечение? – Хоумлендер вскинул бровь, и Стилвелл, до сей поры остававшаяся весёлой, помрачнела. – Пожалуй, отличный совет. Я не против развлечься.

– Постой, милый. Как именно ты планируешь… Сделать это? – спросила Мадлен, положив руки на собственные колени, сцепив их в замок. – Я позову Кевина, и давай мы вместе разработаем план действий, и…

– У всех вокруг есть альтер-эго, Мадлен, а я уже давно подумывал завести свое. Вот и нашёлся повод, – Джон постучал по своему безупречному прямому носу, очаровательно улыбнувшись. – Она работает медсестрой, правда? Мы с Софи почти коллеги, спасаем жизни, все такое. Я навещу врача, как самый обычный человек на свете.

– Я… Я думала, у тебя проблемы с белыми халатами и людьми в них.

– У меня ни с кем нет проблем, – ответил Хоумлендер, и в голосе его зазвучала сталь.

Стилвелл прекрасно понимала, что беседа окончена, она не пыталась продолжить, Мадлен уже оценивала риски, прикидывала потери. Джон в очередной раз улыбнулся ей, на этот раз чуть кривовато, и покинул помещение, прикрыв за собой дверь. Пожалуй, его действительно ждёт самое настоящее веселье.

***

Стилвелл звонила уже третий раз, и Хоумлендер не брал трубку. С утра он успел поговорить с ней два раза, этого вполне достаточно. Пусть поволнуется о нем, измеряет кабинет шагами, опрокинет еще пару чашек кофе. Джон улыбнулся, глядя на свое отражением в зеркале. Как ему нравилось заставлять Мадлен нервничать, понимать, что голова ее занята только одним.

Она, должно быть, уже не радовалась тому, что Хоумлендер согласился помочь. Если его что-то заинтересовало – попробуй остановить. Джон пригладил волосы, поправил чёлку, к которой так сложно было привыкнуть, и в очередной раз поджал губы. Следует ли улыбаться при встрече с медсестрой? Ему наложили тонкий слой грима, надели каштановый парик, подчеркнули тени под голубыми глазами. Тяжело было узнать Джона без плаща и лосин, а уж со следами усталости на лице – практически невозможно.

Менеджеры, те самые, что не смогли договориться с принципиальной медсестрой, все организовали. Софи Смитт три дня на неделе работала в городской больнице, проходила здесь интернатуру. Большую часть приёмов она вела в паре с настоящим врачом, получившим и диплом, и достаточное количество практики, но, бывало, что девушка принимала больных и самостоятельно, нарушая все нормы. Как раз в этот момент должен был явиться к ней Джон.

Он никогда прежде не появлялся на улице инкогнито, странное это чувство. Вокруг не толпились возбужденные фанаты, никто не выкрикивал его имя, пританцовывая на месте и размахивая руками, никто не пытался коснуться его своей жадной лапой. Хоумлендер просто шёл вперёд, к больнице, расположившейся меж двух огромных парковок. Джон усмехнулся, заметив, что все места заняты.

В обычный день он бы просто долетел досюда, но людям каждый раз нужно добираться из одного пункта в другой на машинах. Да ещё на каких… Проржавевшие старые модели, возле Воут такие никто не паркует. Хоумлендер поправил пиджак, рубашка совершенно не прилегала к телу, несмотря на то, что менеджер назвал её приталенной. Джону казалось, будто он закутался в плед, сползающий с его кожи миллиметр за миллиметром. Нет, в его обычном костюме было гораздо удобнее.

Здание выглядело весьма непрезентабельно, слишком много бетона и слишком мало стекла. Небоскребы, в которых Хоумлендеру приходилось проводить большую часть своей жизни, казались ему куда более уютными, чем коробки, скованные из арматуры и цементного раствора. И внутри не лучше. Больница оказалась переполненной, люди заняли все сидячие места в холле, и ободранные кресла скрипели при каждом движении одного из «счастливцев», занявших их. «Несчастные создания», – без жалости, с одним лишь презрением подумал Хоумлендер. Люди.

Заношенные пиджачки с дырами на локтях, пластиковые серьги, искусственные пряди волос. До чего чудные создания. И этот запах… Дешёвые духи, в которых цветочные нотки сплетались с острым запахом спирта, вонь немытого человеческого тела, несвежего дыхания десятка больных людей. Хоумлендер в очередной раз скривил губы. Давно он не чувствовал такого отвращения здесь, на родной земле.

– Мистер Адамс, Джон Адамс, – чернокожая женщина, сидящая за стойкой регистрации, назвала “его” имя, и Джон поспешил подойти.

– Сто десятый кабинет, – брякнула ее коллега, такая же чернокожая уставшая медсестра, подряженная следить за пришедшими. Она протянула Джону заляпанную кофейными разводами карточку. – Это для врача.

Хоумлендер молча взял кусочек картонки, не решившись благодарить женщину, даже не поднявшую на него взгляд. Занята? Едва ли. Ей также противно, как и ему, вот и весь секрет. Эти лица мелькают вокруг день и ночь, и смотреть в них нет никакого смысла, нет и желания. Джон двинулся вперёд по грязному коридору, он шагал по сколотой тут и там плитке, по грязным коврикам, разбросанным невпопад, мимо горшков с умирающими в них растениями. Бесплатные больницы…

Он слышал, как где-то тут, в бесконечных поворотах первого этажа, уборщица возит шваброй по полу туда-сюда, туда-сюда, развозя мусор по кафелю. Кто-то из посетителей грыз семечки, кто-то из персонала сербал остывшим чаем, пока за дверью его кабинета толпились больные. Никто из них, ни единое существо не желало здесь оставаться.

Как и Джон, Джон хотел поскорее уйти. Сто десятый кабинет оказался самым последним в этом крыле, никто не сидел на креслах подле двери, никто не стоял в очереди, не ждал своего часа. Неужели девушка, к которой его прислали разобраться, не вызывала ни у кого желания идти к ней на приём?

Но с фотографии на него смотрела такая миловидная мордашка… Этих людишек не понять. Джон притормозил у двери кабинета, чтобы заглянуть внутрь, чтобы воспользоваться даром, переданным ему учеными Воут много лет назад. Тонкий слой спрессованных опилок не был достойной преградой. Вот и она. Девушка сидела за столом, медленно перебирая накопившиеся за пару дней бумаги, истории болезни. Она переносила пометки с листа в компьютер, тонкие бледные пальцы щелкали по клавиатуре, все еще беленькие листы отправлялись в сторону, копились в стопке.

Хоумлендер постучал в дверь, и девушка придвинулась к столу ближе, он не застал медсестру врасплох. Софи мягко улыбнулась, заканчивая печатать. «Зачем?», – подумал Джон, и бровь его выгнулась. Учителя рассказывали об улыбках, наставляли, когда уместно растягивать губы, а когда – нет, когда окружающие ждут этого… Хоумлендер знал, что сейчас улыбаться нет смысла, и жест Софи сбил его с толку.

Она неловким жестом откинула от лица волосы, повернулась к двери и поджала прикрытые дешевым нежно-розовым тинтом губы. Так странно… Джон вновь подумал, что помнит ее, помнит этот жест, этот милый вздернутый носик, точно вылепленный стараниями хирурга.

Как мило она застегнула последнюю пуговичку своего белого халата, хрустящего первозданной чистотой. Было что-то порочное в этом до умиления нежном жесте, было что-то притягательное… «Ты здесь по делу. Сначала – по делу», – напомнил себе Джон. Хоумлендер повернул круглую ручку двери, и та жалобно застонала в его ладони. Знакомый звук, знакомая тональность.

– Здравствуйте, – девушка поздоровалась первой, она указала на небольшой стульчик возле её рабочего места, явно не желая тянуть. – Вы долго ждали? Боюсь, у нас начался сезон весенних простуд, много людей.

– Нет, не нужно никаких беспокойств, мисс. Я только что пришёл, – ответил Джон. – Сегодня врача не будет?

Девушка качнула головой, смущённо улыбнувшись, будто в этом была ее вина. Хоумлендер прекрасно знал, что в кабинете их будет всего двое, спросил он это лишь для того, чтобы завязать беседу, в которую медсестра не особенно стремилась вступать. Неужели и ей не хочется взглянуть в его глаза, и ей, и той женщине на стойке регистрации? Софи мягко, но в то же время настойчиво указала в сторону стула, и Джон опустился в него без особого на то желания. На стене висел диплом медицинского колледжа, но имя врача оказалось гостю незнакомо.

– Как ваше горло, сэр? Отек спал? – спросила она, чуть наклонившись вперёд, и одна из светлых прядей выскользнула из-за уха. – Болит?

– Да, немного болит, – ответил Джон.

Как учтиво незнакомка обращалась к обычному пациенту, к человеку, в кармане которого не нашлось денег на хорошего дорогого врача… Он растерялся. Почему? Потому что ждал чего-то другого? Так странно. Софи не выказывала особенного интереса к очередному визитеру, но она вовсе не была с ним груба, в ее голосе не было и холода. Хоумлендер отметил, что та изучила его анамнез, подготовилась, она внимательно относилась к своей работе. И выглядела так хорошо…

И пахла тоже. Что-то заставило Джона придвинуться ближе, он чувствовал себя ребенком, несмотря на то, что был явно старше собеседницы на много лет. Телефон в очередной раз зазвонил в кармане его пиджака, но Хоумлендер игнорировал вибрацию. Мадлен не скажет ничего интересного, а вот Софи, миловидная, молодая, услужливая – вот, что интересует его сейчас.

– Давайте посмотрим, – произнесла медсестра, разрывая стерильную бумажную упаковку.

Как давно он не проходил медосмотр? Целую вечность. Быть может, отсюда и волнение? В последний раз, когда Джон видел, как люди в белых халатах толпятся вокруг него, он был совсем еще ребенком. Обделенным вниманием, напуганным, невинным ребенком, запертым в стерильной палате без мебели и вещей. Где он теперь? Волнение, должно быть, отразилось на лице пациента, и Софи, эта хорошенькая юная медсестра поднялась с места, остановилась над ним, мягко улыбаясь. Она будто сама ощущала этот же страх, позволила чужому смятению течь сквозь себя.

– Все хорошо, сэр, не волнуйтесь, это не займет больше минуты.

Он сидел, а она стояла, но макушка Софи возвышалась над его собственной всего-то на голову. Должно быть… Должно быть, встань они рядом, медсестричка окажется ему по плечо. Что-то в этой мысли заставило Хоумлендера заерзать на месте, нетерпеливо сглотнуть слюну, собравшуюся под языком. Такая хрупкая, такая нежная, такая беззащитная перед ним, Софи заставляла воображение разыграться. Да ей можно свернуть шею всего двумя пальцами.

Давно Хоумлендер не был с самой обычной человеческой женщиной, несмотря на обилие желающих. Кожа ее оказалось мягкой на ощупь, нежной и приятной. Софи приподняла голову пациента за подбородок, мягко сжала его щеки, помогая приоткрыть рот. Губами, смазанными липким блестящим тинтом, она сложила букву «о», и Джон повторил этот жест, он повторил его скорее инстинктивно, чем намеренно. Деревянная палочка прижала его язык, Софи щелкнула фонариком и принялась осматривать гланды своего пациента с нескрываемым любопытством.

– Вот так, вот так, хорошо, – шептала она, чувствуя легкую дрожь Джона, но не осознавая ее истинную природу. – Многие люди боятся врачей, вам нечего стесняться, сэр.

Но стеснялся ли этого Джон? Он бы никогда и никому в этом не признался, он, супер-человек, не мог иметь страха, не мог обладать слабостями, не мог обладать изъянами. Софи представится шанс в этом убедиться, о, у нее будет еще много времени, чтобы об этом узнать. Удовлетворившись увиденным, девушка отпустила Джона и позволила ему закрыть рот, выкинула деревянную палочку в мусор. Она вернулась на место, а Хоумлендер все еще чувствовал мягкое тепло ее нежных рук, цеплялся за него, не желая отпускать.

– У вас все отлично, сэр, – произнесла она тихо. – Воспаление прошло, будто его и не было. Думаю, что мы больше ничего не можем для вас сделать, идеальное не сделать идеальнее.

О, какие точные слова. Хоумлендер улыбнулся, он улыбнулся, но, сказать по правде, не слышал ее. В ушах его стучал пульс, он отбивал дикий первобытный ритм, подстрекал к очередному преступлению. Гость оглядел кабинет, будто только что в нем очутился, оглядел врача, заметил, что из-под белого халата выглядывают стройные ноги в черных капроновых колготках. Почему… Почему она казалась ему знакомой, почему она приковала его внимание своей деланной добротой, почти безразличной вежливостью начинающего специалиста?

– У вас, кажется, был тяжелый день, – наобум сказал он, Джону редко приходилось общаться с людьми, не трудящимися в Воут, еще реже – с теми, кто не пытался угодить ему во всем.

– Да, простите, – ответила Софи, начиная что-то печатать. – Я бы не хотела, чтобы моя личная жизнь отражалась на работе, но… Боюсь, меня скоро ждет долгое судебное разбирательство, – медсестра тяжело вздохнула, ей действительно не хотелось впутываться в судебные тяжбы.

– Скверно, мисс, – ответил он, пожалуй, не слишком-то вежливо, Джон все еще думал о ее мягких руках, хотел, чтобы Софи снова погладила его по щеке, снова сказала, что он делает все правильно, что он – идеален. – Нужна ли вам помощь юриста?

– Вы – юрист? – она прервалась, подняла взгляд своих ярко-голубых глаз. – Или, может, у вас есть знакомый адвокат?

Нет. Нет, он не был юристом, адвокатом, даже стратегом-то не был, действовал по ситуации. Вот сейчас, к примеру, Джону показалось, что лучше всего будет дать ей надежду, предложить помощь, солгать. Хоумлендер оказался прав. Софи поджала губы, борясь с природной скромностью, а Джон подался вперед, вновь чувствуя запах ее тела. Персик и белый шоколад – такой у нее гель для душа, такой шампунь и кондиционер, Софи купила все это добро набором на распродаже у дома.

Медсестра коснулась своей ключицы под слоем одежды, она поправила что-то там, под халатом, и Джон, обращаясь к зрению, улучшенному учеными Воут много лет назад, проследил за ее пальцами. Там, под халатом, на хлопковой клетчатой рубашке лежал кулон, она тронула старую цепочку, фотографию в тонкой кружевной оправе. На ней маленькая девочка, похожая на Софи, обнимала женщину, выглядевшую почти так же, как медсестра сейчас. Чуть старше, чуть… Более знакомо.

– Да, – ответил Джон, и принялся писать свой номер, номер телефона, который Воут выделила ему для личных нужд и, наверняка, прослушивала. – Позвоните мне, я буду рад помочь вам.

Джон пытался смотреть ей в лицо, но не мог, взгляд сам собой скользил по этой фотографии в золотой рамке, изучал черты лица женщины, смотревшей на него со снимка. Когда осознание пришло, Софи уже забрала бумажку, уже изучала номер, уже решала, стоит ли обращаться, стоит ли говорить о своей проблеме с кем-то еще, абсолютно незнакомым. Она попрощалась, пожелав Джону здоровья, а Хоумлендер снова слышал лишь одно – шум крови в его же висках.

Эта женщина, эта красивая молодая женщина, обнимавшая Софи на старом желтом снимке – та нянечка, что следила за маленьким Джоном в лаборатории Воут. Это – та милая молодая медсестра, что всегда так приятно пахла, так нежно улыбалась, что нравилась ему так сильно… что однажды маленький Джон сломал ей хребет, обняв слишком чувственно. Он не хотел этого, но тогда Джон еще не умел регулировать силы, не понимал, как работает его собственное тело. Сейчас-то он уже знает, что к чему.

Софи – дочь той милой нянечки, верно? Джон думал об этом, шагая прочь, мимо грязных стен, регистратуры, старых ублюдков в холле. В карточке, что выдала ему Мадлен, говорилось, что медсестре совсем недавно стукнуло двадцать пять. Но это – невозможно. Джон убил свою нянечку лет тридцать назад, а это означало, что Софи – не так уж проста. Обычный человек не мог сохраниться так хорошо.

Вот, почему его к ней так потянуло. «Она – супер», – понял Хоумлендер, и в этот раз улыбнулся сам себе. У него был для того веский повод.

========== 2. Обсудим дело ==========

– Я даже не знаю, Триш. Это так… Это тяжело, понимаешь? Не физически, конечно, но все же. Неврозы тоже могут привести к весьма печальным последствиям.

Софи свернулась на своем стареньком желтом диване калачиком, слушая, как подруга понимающе молчит по ту сторону телефона. Триш звонила ей раз в пару дней, чтобы обсудить все на свете. Она переехала полгода назад, проходила интернатуру в родном для ее матушки городе, и Софи ужасно скучала. Они общались больше двадцати лет, вместе учились в школе, в колледже, жили одной жизнью… А сейчас Софи видит свою лучшую подругу только на фотографиях, расставленных тут и там по ее скромной квартирке.

– Не думаешь просто взять деньги и забыть об этом? – спросила Триш, и голос ее дрогнул, она явно не хотела думать о худшем. – Они – большая корпорация, Софи, они кричат громче тебя.

– Я знаю, знаю, – ответила та. – Но это, ты понимаешь… Это – личное. Между моей семьей и Воут так много всего.

– Твоя тетя? – спросила подруга все также тихо, что-то хлопнуло на фоне.

– Не только. И мама, и бабушка, – отвечала Софи. – Они всем испоганили жизнь. Если я смогу не допустить Пучину в наш детский центр, если я расскажу журналистам о том, что он за существо – это ведь уже будет большой победой. Это – очередное пятно на их репутации. Когда-нибудь они испачкаются так сильно, что уже не смогут отмыться вовсе.

– Я просто надеюсь, что с тобой все будет хорошо, – отвечала подруга тихо, она не хотела давать советов и обещать невозможного. – Ладно, мне уже пора, – прощаться всегда было неловко. – У Макса опять тяжелый день на работе, и, конечно же, ужин снова за мной.

– Ты его разбалуешь, – медсестра, только-только вернувшаяся домой со смены, чуть помолчала в трубку, словно надеясь услышать ответ. – Пока.

Гудки заставили ее вздрогнуть, будто от пощечины. Софи грустно улыбнулась самой себе, убирая от лица прядь светлых волос. В маленькой квартире её было прохладно, потому приходилось кутаться в ярко-оранжевый вязаный плед, даже учитывая риск возможного превращения в тыкву. Может, если бы плед был связан родной бабушкой, а не куплен на распродаже, то грел бы лучше?

Софи не знала, как именно это работает… Любовь и забота. Она помнила мать, хорошо её помнила, помнила бабушку и всех-всех, кто ушёл, кто покинул ее. Только не помнила от них особенной теплоты. Когда тётя Лесли, старшая сестра матери, умерла, когда Воут, сославшись на страховые обязательства и тайну о неразглашении, выдали семье Смиттов деньги и наглухо закрытый гроб – маленькой Софи ещё не было на свете, но именно тогда все пошло под откос.

Бабушка, потерявшая одну из дочерей в столь загадочных обстоятельствах, пыталась докопаться до правды. Теперь уже не понятно, это от большой любви к старшей дочке или из упрямства, но она посвятила всю свою жизнь безрезультатным поискам…Лесли Смитт едва исполнилось двадцать пять, когда она умерла, матери Софи на тот момент было всего девятнадцать. Бабушка не знала отдыха с тех самых пор, как юристы Воут связались с нею.

Она оббивала пороги, звонила в газеты, пыталась дойти до телевидения, но везде получала лишь отказы, обещания перезвонить на неделе, не заканчивавшиеся ничем. Журналисты будто не желали получить пулицер за свое расследование, деньги Воут интересовали их куда сильнее, чем весьма сложная тема дозволенного и запрещённого, чем нелицеприятная правда.

Бабушка Смитт так увлеклась своей погоней за ответами, за справедливостью, что совершенно забыла о том, что у нее на руках осталась младшая дочь, что один ребенок все еще был жив и ждал внимания. Каждый член их семьи с тех пор – одинок. Амели Смитт родила в двадцать два, без парня или мужа, от неизвестного проходимца. Амели надеялась, что новорожденная внучка заставит старую женщину остепениться, но прогадала. Бабушка все еще не уделяла ей времени.

Софи смутно помнила будни с матерью, они провели вместе не так много времени. Амели могла шлепнуть дочь по лицу за то, что она говорит или делает, могла накричать без причины, могла оттолкнуть… Но самым частым наказанием для Софи было молчание. Долгое, нерушимое, оно заставляло что-то важное умирать в душе девочки каждый следующий раз. В тридцать мать Софи покончила с собой, в предсмертной записке упомянув старшую сестру, отсутствие материнской любви и невезение в личной жизни. О Софи не было и слова.

Маленькая Софи не попала в детдом, ведь у нее были близкие родственники, готовые оформить опеку. Да, бабушка забрала внучку к себе, да, она завещала ей все, что только у нее было, но любовь… Любовь этой женщины осталась где-то там, в прошлом, ее закрыли вместе с гробом старшей из дочерей и закопали холодным зимним утром. Софи больше не били, на нее не кричали, на нее попросту не обращали внимания. Бабушка редко оставалась дома до десяти часов утра.

Софи было всего шестнадцать, когда она осталась совсем одна, на два года ей назначили другого опекуна, а сбережений семьи хватило на солидный кусок от не менее солидного учебного кредита, на бесполезные походы к психологу…

Воут разрушили всю ее жизнь, и юная медсестра отчаянно жаждала возмездия, понимая, впрочем, как мало может им противопоставить. Во времена бабушки Софи не было интернета. Она умерла, так и не добившись справедливости или правды, но теперь у ее преемницы был шанс докопаться до истины. Софи никогда не вернется в прошлое и не исправит свое детство, не вернет матери бабушку, а себе – мать, нет. Но брошенная всеми девушка ощущала ту же потребность в получении ответов.

«Может, если отомстить им, эта боль… Она притупится? Может, она и вовсе уйдёт, если я дам отпор?» – спрашивала себя Софи. Несмотря на решимость, липкий страх перед провалом все же заполнял душу девушки. Она знала о преступлениях Воут, но ничего не могла с этим сделать, должна была существовать с грызущим разум осознанием безнаказанности «всесильной корпорации зла». Воут оперативно улаживали мелкие конфликты и разрешали споры, они предлагали людям деньги, и, обычно, этого было достаточно, купюры закрывали людям рты.

Но не теперь, не в этот раз. С Софи такой номер не пройдёт, Воут придётся повозиться с ней. Только как долго? Медсестра понимала, что разрушить репутацию корпорации ей не удастся, но… Как далеко ей позволят зайти, сколько неудобств она успеет причинить, прежде, чем что-то плохое случится?

Сейчас остается только одно – думать, мечтать, как все закончится, как камешек за камешком рассыплется эта нерушимая гора. Медсестра прикусила губу, представив это снова, подумав о том, как она растаптывает репутацию Воут, как цены на их акции стремительно падают вниз, как все катится к черту из-за одного правдивого слова, скинутого в ее твиттер.

Да. Да, черт побери! От избытка чувств юная медсестра задвигала ногами, представляя, как Воут теряют под ногами почву. Она любила тепло, и дома было достаточно жарко… Для любого, кроме самой Софи. Девушка поднялась с дивана, чтобы пройти к барной стойке из цельного куска мрамора, наследство успешной некогда женщины, ее бабушки. Может быть, она не была хорошей матерью, но со вкусом у нее не было никаких проблем.

Нынешняя хозяйка квартиры хотела лишь долить себе чая, но остановилась на полпути, поплотнее кутаясь в ярко-рыжий плед. Безупречную гармонию столешницы нарушало светлое пятнышко. Картонка, притягивающая взгляд. Софи приподняла бровь, пытаясь вспомнить, что бы это могло быть. «Ах, точно», – подумала девушка с облечением. Она взглянула на визитку с начерченным на ней номером. Удивительно, но у мужчины, вручившего ее, почерк походил на машинописный, идеально ровный.

«Джон». Забавно, он подписался всего двумя словами. «Джон. Юрист.» Это заставило Софи улыбнуться еще раз. И когда только она успела достать визитку из сумочки? Сложно припомнить такие детали, особенно к концу долгого тяжелого дня, через который Софи провели десятки больных. Наверное, все от усталости, от нервов. Пациентов сегодня было не так много, как в другие дни, но за каждым тянулся ворох скучной бумажной работы, пальцы болели, кисти ныли… А врача нет. Проводить осмотр и заполнять карточки одной – сложнее, чем может показаться.

Нужно бы заставить себя отдохнуть, отвлечься на что-то, помимо работы и учебы. Софи нажала на подсвеченную красным огоньком кнопку, и электрический чайник принялся кипятить воду по второму кругу, он зашипел, будто испуганная змея, цвет подсветки сменился синим, затем – фиолетовым. Визитка теперь лежала у Софи меж пальцев, на оборотной стороне стерся логотип местной кондитерской, закрывшейся год или два назад.

Джон. Джон. Юрист. В одной руке Софи сжимала телефон, в другой – визитку, на которой и был нацарапан номер. Тяжело было заставить себя набрать заветные цифры и заговорить с человеком, которого Софи едва знала. Медсестра вспомнила, как пациент, первый в этот долгий денек, ей улыбнулся, как в его ярких бесконечно голубых глазах загорелись искорки, как уголки губ приподнялись вверх. Что-то было неправильное в этой улыбке, в этом взгляде, в этих жестах. Что-то в нем было неправильным, почти ненормальным.

И все же… Притягивающим. Безусловно, ей нельзя так думать, это – неэтично, но Джон действительно показался Софи красивым. Высокий, стройный, хорошо одетый, с чистой кожей и хищным взглядом голубых очей… Это вовсе не означало, что он – хороший специалист. Будет ли успешный юрист посещать социальную больницу? Будь ему двадцать лет – все понятно, малообеспеченный студент, двадцать пять – тоже простительно… Но Джону, если припомнить, около тридцати восьми, пора добиться чего-то. Может, просто очень принципиальный юрист? Зря она не взглянула на карточку пристальнее, пока была возможность. Вдруг у него инвалидность или льготы, как у многодетного отца?

Триш нашла себе парня, который вскоре стал ее женихом, Софи же никогда в жизни ни с кем не встречалась. В школе у нее не было времени, в институте – тоже, а сейчас пропала и возможность найти половинку. Пациенты не знакомятся со своим врачом, какой бы хорошенькой она ни была, а кроме работы девушка нигде не бывала. И все же, стоит ли положиться на Джона?

«Какая разница, в какой больнице он был? Платная, бесплатная… Другого юриста все равно нет», – уговорила себя Софи, набирая заветные цифры с невероятной скоростью. Экран телефона ярко светил в лицо, рассеивая полумрак пространства, размытые блики скользили по столешнице из цельного куска мрамора. Медсестра знала, что если помедлит сейчас, потом совсем остановится, не решится на звонок и потеряет визитку в ворохе бумажек. На подъёме действовать легче, ведь правда же?

А вдруг у нее и этого красивого юриста, загадочного незнакомца, так похожего на героя романтического фильма со счастливым концом… Что-то сложится? Вдруг Софи почувствует, что такое любовь? Впервые в своей недолгой, но весьма жалкой жизни… Хотелось верить. Софи никогда не признается в том, что одиночество начинало действовать ей на нервы, а все же ей хотелось поддержки, как и любому живому человеку, хотелось возвращаться домой с улыбкой, хотелось, чтобы было к кому идти.

– Я знаю тебя, мы встречались однажды во сне, я знаю тебя, я знаю… – пропела она удивительно тихо, слушая гудки в трубке.

Все верно, у них может получиться, многое может произойти между Джоном и Софи за весьма короткий срок. Только все равно это зря. Если бы Софи знала, к чему приведет ее решимость, она порвала бы визитку, едва взяв в руки. Звоня Джону этим прохладным осенним вечером, Софи не могла и догадываться, что тот сидит на пожарной лестнице рядом с ней, на её же пролёте, что он смотрит, слушает, что это он положил визитку на ее кухонный стол, пробравшись в квартиру через распахнутое окно.

***

От волнения она всегда делала что-то… Неприличное. Так не ведут себя воспитанные леди. Молодая медсестра кусала губу или ногтями срывала с измученных пальцев заусенцы, теребила волосы или бесконечно поправляла одежду, сидевшую в пору. Ужасно, как ни крути. Сейчас вот Софи сжимала во взмокшей ладони кулон, в котором покоилась ее детская фотография в объятьях матери. Софи опоздала.

Она неслась со всех ног, подрезала людей в толпе, пихала чужие сумки в попытке ускориться, но все равно припозднилась. Нет, не безбожно некультурно, всего-то на двенадцать жалких минут. Почему же казалось, будто она задержалась на целый день, не меньше? Может, дело в том, что встреча эта казалась Софи невероятно важной, что она хотела бы превратить ее в свидание, первое свидание?

А, может, все дело в выражении лица юриста, ожидавшего её за обеденным столиком. Голубые, глубже холодных североамериканских озер, они таили в себе что-то пугающее. В руках мужчина сжимал белоснежную кружку, до краев наполненную свежезаваренным кофе, во взгляде его ярко цвела печаль, печаль столь тяжкая, что сложно было поверить в то, что мужчина воспылал ею лишь сегодня. Джону явно не нравилось ждать.

Чувствуя вину за содеянное, Софи поспешно поджала губы. Не самое теплое демисезонное пальто вдруг показалось ей весьма тяжелым и неудобным, но розовый цвет удивительно подходил ей. И это платье… Девушка почувствовала себя неуютно, самой себе показалась неуместной, неумной. Она села рядом с ожидавшим и попыталась выдавить из себя самую дружелюбную улыбку из всех, что когда-то ей удавались. Собеседник, казалось, остался удовлетворён и попыткой.

– Здравствуй. Прости, пожалуйста, я немного задержалась. Какой-то идиот прыгнул на рельсы, – оправдывалась Софи.

– На рельсы? – Джон, очевидно, не совсем понял, как прыгнувший на рельсы идиот мог помешать Софи явиться вовремя. – Под поезд?

– Ну да. В метро, – смущённо улыбнулась собеседница. – Поезда задержали.

Мужчина мягко улыбнулся, отводя взгляд, он явно растерялся, услышав ее ответ. Может, Джон считал, что медсестра, выплачивающая кредит за свое все еще незаконченное образование, водит авто? Весьма… Самонадеянно. Так или иначе, это не имело никакого значения. Поправив юбку своего короткого платья девушка вновь улыбнулась собеседнику, ища в его взгляде мягкую доброту. Софи заказала чашечку капучино, ее очаровательный спутник попросил клубничный пай, а после придвинулся чуть ближе. Его широкие плечи прикрывал серый твидовый пиджак, а каштановые волосы неестественно-ярко блестели в этом свете. Чем он их укладывает?

– Итак, что за дело нас ждет? – он вскинул бровь, позволив себе ответную улыбку. – Речь ведь пойдет о судебном разбирательстве с весьма могучим соперником, правда?

Ах, верно… Софи не знала, как ведут подобные разговоры, потому доверилась “юристу”. Если нужно тут же описать ситуацию, она опишет, расскажет историю от начала и до конца. Кофе принесли в такой же белоснежной фарфоровой чашке, блестящей ложечкой Софи часто задевала ее край. Мягкий звон от столь ожидаемого контакта нравился, казалось, ей одной, собеседник сдерживал свою неприязнь.

– Я подрабатываю медсестрой в одном известном комплексе водных развлечений. Аква Стар, знаешь такой? – юрист кивнул, но что-то подсказывало Софи, что он понятия не имеет, о чем идет речь. – У них иногда проводятся мастер-классы по плаванию, концерты, танцы с дельфинами и всякое… По выходным бывают уроки плавания для школьников. Бесплатные.

– Пока что не вижу повода для каких-либо разбирательств, – улыбнулся Джон, пристально следя за тем, как Софи добавляет в чашку кофе коричневый сахар. По правде говоря – она не видела разницы между тростниковым и белым сахаром, но сейчас Софи отчаянно желала казаться приверженцем здорового образа жизни. – И что же произошло?

– Я даже не говорила, с кем хочу судиться, ведь правда? Наверное, было бы честнее сразу сказать вдруг, ты откажешься… Это не самый легкий противник.

– Я еще никогда не встречал на своем пути достаточно сложного противника, – улыбнулся собеседник Софи, и вновь что-то неправильное было в его улыбке, что-то, говорившее чуть больше, чем собеседник озвучил. – Важен настрой, – тут же добавил он.

Джон продолжал улыбаться, смотря Софи в глаза. Каждое его слово, каждое действие – все будто совершалось не для нее одной. Джон будто выступал на сцене, играл важную роль в не менее важном спектакле. «Наверное, все юристы такие», – отмахивалось подсознание. Медсестре больше хотелось думать, что собеседник просто хочет ей понравиться так же, как и она ему.

– Настрой! – подхватила девушка слишком громко, Софи волновалась сильнее, чем Джон. – Пучина приставал к школьницам в одном из аквапарков, в которых я работала, – выпалила Софи, она решила выдать эту информацию одним стремительно несущимся вперед потоком. – У нас есть его сообщения, у одной из девочек есть видео-запись того, как Пучина лезет к одной из школьниц в трусы. Ей четырнадцать, Джон. Четырнадцать.

Софи ожидала, что собеседник ужаснется, что на лице его отразится злость или, по крайней мере, растерянность, но Хоумлендер только снял с губ улыбку. Чашка кофе с мягким стуком опустилась на блюдце, над столиком повисла неловкая тишина, и официантка принесла собеседнику десерт. Медсестра не знала, что Джон направил все свои силы на выполнение одной единственной задачи – он пытался не засмеяться. До чего Пучина неосторожен, до чего он глуп… Вечно следует велению нижайшего инстинкта, будто животное.

Джон перевел взгляд в сторону окна, он размышлял над чем-то, и Софи восприняла этот жест, как что-то хорошее. Если бы задумка оказалась безнадежной, он ведь сказал бы об этом сразу, так? «Наверное, обдумывает предстоящее дело», – решила она, приободрившись. Сегодня Софи удалось заметить: костюм ее собеседника стоил не меньше трех тысяч, ботинки – еще дороже, а уж часы…

И все выглядело так ново, будто Джон впервые примерил этот образ. Может, все ради нее одной? Хотел произвести на нее впечатление? А, может, он просто сказочно богат, и может позволить себе огромную кучу дорогой одежды. «Ага, и ходит в бесплатную клинику», – шепнуло подсознание.

Устыдившись этой мысли, девушка и сама отвела взгляд. У нее давно никого не было. Никогда – если говорить точно. Работа отнимала много сил, учеба тратила последние нервы, и иногда у Софи не было времени даже принять десятиминутный душ, не то, что выйти на свидание. У Триш, ее лучшей подруги, был жених – Макс, но им обоим удивительно повезло друг с другом. Два доктора, вечно занятых работой, могли существовать в мире и гармонии, могли наслаждаться редкими минутами общего досуга.

У Софи не получалось наладить личную жизнь, а теперь на носу долгое судебное разбирательство, оно может длиться годами, может стать достоянием общественности, и Софи придется общаться с прессой изо дня в день. В глубине души, конечно, она надеялась, что так и будет… Но что-то заставляло девушку грустить. Будь у нее рядом сильное плечо, вторая половинка, пройденный путь стал бы легче.

– Что думаешь? – Софи попыталась прервать воцарившееся молчание своим робким вопросом, платье ее снова чуть задралось, и Джон задержал взгляд на оголенных коленях девушки, быстро отведя его к окну.

– Если у нас на руках так много доказательств, – заговорил собеседник, не поворачиваясь. – То я не вижу никаких препятствий перед победой. Мне нужны будут некоторые твои документы, чтобы подготовить заявление.

– Да, конечно, – отозвалась девушка, воодушевившись услышанным. – Правда, знаешь… Я ведь никогда ни в чем подобном не участвовала.

– Не бойся, я пройду этот путь с тобой, – ответил ей Джон, будто прочитав мысли девушки. – Пока что расскажи подробнее, что именно он… Что именно этот негодяй сделал.

Сердце юной медсестры забилось чуть чаще, а светлое платье, под цвет ее уютного пальто, вдруг показалось слишком тяжелым. Юристправильно подбирал слова. Если так он и поведет себя в суде, победа им действительно обеспечена. Только самой Софи придется поднабраться опыта, поучиться у профи.

– О каких подробностях ты хочешь узнать? – спросила медсестра, надеясь, что щеки ее не краснеют в этот долгий момент.

– Обо всех, – бесцветно ответил ей собеседник. – Мне нужно знать все, все, что у тебя есть. Мы составим план атаки, – Джон постарался улыбнуться, но вышло криво.

Не то, чтобы Софи хотела рассказывать о мерзости, свидетельницей которой стала, но если это необходимо для дела, она все вспомнит. Вспомнит то мерзкое видео, те сообщения, фото, которые похотливый супер присылал несчастным девочкам. Это – неприятно, но со стороны молодой медсестры было так глупо надеяться на то, что ей не придется заниматься подобным.

Софи редко работала с детьми, именно из-за чувствительности своей натуры она и не пошла в педиатры. Когда страдают взрослые – это часть жизни, когда дети проживают не лучшую жизнь – это тяжело. Может, все дело в том, что сама Софи не познала счастья ни в детстве, ни в отрочестве?

И все же, как бы там ни было, нужно собраться. Если она планируется разнести в пух и прах огромную корпорацию, придется зайти далеко. Может, даже поступиться некоторыми своими принципами, спрятать нежное розовое сердце за каменной коркой… Софи не знала, готова ли она к подобному, но, взглянув в ярко-голубые глаза своего собеседника, девушка начала говорить. Медленно, неуверенно, но говорить всю правду.

А Джон тем временем наслаждался дискомфортом хорошенькой медсестры, смотрел за тем, как розовеют ее щеки, как уголки тонких губ приподнимаются вверх, если речь заходит о чем-то неловком. Пока Софи не пришла, Хоумлендер злился, злился на ее опоздание, на неуважение, оказанное ему, но теперь… Теперь он готов был простить ей все на свете.

От девушки веяло давно забытым теплом, и Джон рассчитывал вернуть себе это чувство, присвоить, чтобы никому и никогда не отдать. Софи, несмотря на всю неловкость, казалась Джону уютной, в ней можно было разглядеть дом, которого у Хоумлендера никогда не было. Он слышал, как громко колотится ее сердце, как оно избивает ребра изнутри грудной клетки, будто пытаясь вырваться и метнуться к нему в руки. Давай же, давай… Джон ждал.

– Я думаю, нам нужно обсудить еще многое. Может, встретимся снова? В более укромном месте, – предложил он, когда встреча подходила к концу. – Кажется, тебе не совсем удобно говорить здесь.

– Конечно! – выпалила Софи, обрадовавшись. – В любое время, я всегда свободна… Ну, после работы, – она неловко улыбнулась, не имея ни малейшего понятия о том, что Хоумлендер и сам это знал, бывал возле ее окон чаще, чем у стены рядом с кабинетом Стилвелл.

– Тогда, может, увидимся завтра? – предложил он, ложкой отрывая кусочек торта. – Завтра в самый раз.

========== 3. Срыв покровов ==========

«Скоро буду. Застрял в пробке», – кратко и понятно, правда? Никакой лишней информации.

Хоумлендер научился набирать СМС в полете. Сами люди не летали, в обычный денек они использовали автомобили, а автомобили попадают в пробки. Неудивительно. Людей, этих слабых маленьких муравьишек вокруг так много… Когда каждый тащит за собой коробочку железа, собирается затор.

«Очень жду тебя! Надеюсь, ты еще не ужинал», – значилось в ответном сообщении.

«Чудно», – подумал он, и уголки губ сами собой приподнялись. Джон неплохо вжился в роль обычного смертного, ведь правда? Он пользовался телефоном, отвечал на звонки, писал смс, узнавал, как дела у девушки, представлявшей его романтический интерес, пару раз даже присылал ей цветы. Хоумлендер нацепил на себя роль самого обычного на свете юриста Джона, играть в большом фильме ему не впервой. А все ради одного – внимания юной девицы.

Азарт охотника проснулся в нем, атавистический инстинкт пленил ничуть не меньше, чем награда, маячившая вдали. Гуляя со своей медсестрой по широким городским улицам, Джон думал только о том, какие у Софи теплые руки, какие они нежные, какие аккуратные на них пальцы. И ведь… И ведь она хотела держать его за руку не потому, что Хоумлендер был Хоумлендером, величайшим героем Америки, величайшим из ныне живущих суперов, нет. Джон нравится ей и будучи самым обычным на свете Джоном. Это заставляло сердце колотиться в груди чуть быстрее.

Да и сама Софи привлекала его все больше и больше. До чего же хорошенькой она была, если подумать. «Хорошенькая» – именно то слово, что подходит лучше всего для описание внешности молодой медсестрички. В стандартном, привычном понимании красоты, Софи вовсе не была красивой, она приковывала взгляд, но не подходила под шаблон. С обложек глянцевых журналов на потребителя смотрело не ее лицо, не таких девушек для семерки приводили менеджеры, нет. Длинные светлые волосы ее не были уложены по последней моде, губы казались чуть более тонкими, чем у женщин вокруг, да и глаза Софи красила не так профессионально… Она – другая.

Джона это более, чем устраивало. Он никогда прежде не ходил на свидания, настоящие свидания, когда заинтересованные друг другом мужчина и женщина пытаются как можно более выгодно представиться. Хоумлендер всегда стоял наверху, на недосягаемом пьедестале, всегда снисходил к кому-то, оказывая милость, подобную царской. Это женщины всегда тянулись к нему, не наоборот. Джон впервые чувствовал себя неловко, впервые считал, что находится на равных со счастливицей, что в скором времени получит то, о чем большинству смертных оставалось лишь мечтать.

Его. Прутья кованой лестницы запасного выхода загремели под его весом. Окно, как всегда, оказалось открытым, Джон вышел в коридор. Хоумлендер позвонил в звонок, и птички запели по ту сторону двери, призывая хозяйку квартиры к ответу. После той неловкой встречи в кафе Джон видел Софи еще четыре раза, на последнем их свидании он даже поцеловал ее в губы, очень робко, точно боясь спугнуть. Прошлой ночью он думал об этом, пока руки в привычной манере избавляли тело от стресса.

Софи была уверена в том, что вызвавшийся на помощь юрист впервые посещает ее скромную квартиру, и в интересах Хоумлендера было поддержать это заблуждение, не дать девушке в том усомниться. Во всяком случае, до конца вечера… Он вновь и вновь тренировал улыбку перед зеркалом, старался не выглядеть так возвышенно, так торжественно. Так, как Бог смотрится в сравнении со смертным. Ему отчаянно недоставало чувства превосходства, но это ощущение тепла, вызванное бескорыстной любовью, любовью, что не требует подпитки, что расцветает в душе девушки по неизвестной причине… Джон не готов был от этого отказаться.

– Привет, – хозяйка квартиры улыбнулась, открывая дверь перед поздним гостем. – Рада, что ты пришел.

– Привет, – ответил ей Джон, и голос его оказался излишне холодным. – А я рад тебя видеть.

Без сценария тяжело работать. Люди ведь говорят так друг другу, да? Хомлендер на мгновение отвел взгляд, чтобы позже снова заглянуть в глаза светло-голубые Софи, так похожие на канадские озера. Ему нужно казаться человеком ровно до тех пор, как Софи решит открыться первой. В конце концов, они знакомы давно, почти месяц, пора сделать следующий шаг навстречу светлому будущему. Вместе.

Медсестра снова улыбнулась, неловко и взволнованно, она освободила проход, и Джон проследовал за Софи, продолжая улыбаться. В его почти синих глазах зажглась искренняя радость, предвкушение чего-то хорошего, долгоиграющего счастья, ждущего там, за горизонтом событий. Для него все это приключение казалось таким… Новым. Нет, не то, чтобы женщины раньше никогда не стеснялись в его присутствии… Просто раньше Джон не был с ними Джоном, куда бы он ни пошел, кого бы ни встретил, тот оставался Хоумлендером.

Необычно. И дом ее казался весьма необычным в сравнении с тем, что Джон видел изо дня в день. Кабинеты сотрудников Воут, в которых Хоумлендеру приходилось бывать ранее, выглядели куда более дорогими. Столы из благородных пород дерева, натертые воском полы, панорамные виды из огромных блестящих окон. Жилище Софи казалось весьма скромным не то, что на их фоне, но и само по себе, обособленное от всего мира. Странно, но факт этот не заставил Джона в ней разочароваться.

– Давай я повешу твою куртку, – улыбнулась Софи, протягивая руку.

Но Хоумлендер пришел к ней в пальто. Он мягко улыбнулся, оглядывая хозяйку квартиры в ее алом платье, девушку, готовившуюся к этому вечеру не менее тщательно. Приятно было сознавать, что она нарядилась специально для него, даже не зная о том, что перед Софи могущественнейший из ныне живущих. «Наверное, я хорош сам по себе», – внезапно подумал Джон, радуясь своим же мыслям. Прежде ему никогда не приходилось отделять Хоумлендера – продукт Воут, занятный маскот, если угодно, и его самого, Джона, маленького напуганного мальчика, выросшего в лаборатории.

«Твой бренд – это Америка, улыбки, справедливость и радость, твой бренд – это надежда», – вспоминал он слова Мадлен. Но почему самого Джона так часто тянуло к чему-то совершенно противоположному, к чему-то, от чего обычный человек не испытывает эту самую радость? Да будем откровенны, даже его улыбка, настоящая улыбка, не отточенная перед зеркалом, выглядела весьма отталкивающе, больше походила на животный оскал.

Неважно. Плевать, что говорит Мадлен, ведь есть Софи, и Софи влюблена в него просто потому, что Джон есть. Сегодня все решится, сегодня он признается юной медсестре в том, кем являлся все это время, и Софи возрадуется пришествию своего нового Бога. Джон повторял заученную речь, пока летел сюда. Он расскажет о себе, а хозяйка маленькой квартирки, проникшись к нему еще большей симпатией, расскажет о том, какой супергероиней является, в чем ее способности, каков лимит сил и как они применяются в повседневной жизни. Об этой части плана он никому еще не рассказывал.

Софи не приглашала Джона к себе домой, долго не приглашала, и Хоумлендеру пришлось взять дела в свои руки. Как опытный «юрист», он посоветовал ей, своей клиентке, заключить договор на ее территории, используя игривый тон романтичного парня. Мадлен при обсуждении назвала этот ход лаконичным: «напроситься». Стиллвелл жутко злилась, узнавая все новые и новые подробности. «Ты же говорила, что все, что мне нужно сделать – заткнуть ее», – отвечал Хоумлендер, пытаясь отвязаться от ее бесконечных вопросов. «Как видишь, иск не попал в суд, я свое дело сделал». Джон хотел думать, что это от ревности, но на самом-то деле – из страха. Мадлен хорошо понимала, к чему может привести его скорый визит.

Хорошо, что все, что Стиллвелл могла сделать сейчас – это злиться. Злиться на саму себя или Хоумлендера, на Софи или Пучину – совершенно неважно. Джон прошел вперед по узкому коридору, в очередной раз отметив, что на стенах нет ни единой фотографии, только картины с изображениями то лошадей, то деревьев в далекой ирландской глуши. Удивительно, но скромная квартира Софи даже казалась ему по-своему уютной. У него самого никогда не было дома, на свете не существовало места, которое Джон мог назвать своим родным.

– У тебя очень милая квартирка, – поделился он, не в первый раз осматривая гостиную. – Все кажется таким… Знакомым.

– О, спасибо! Я… Я, знаешь, делала здесь ремонт сама.

Забавно. Хоумлендер никогда не чинил вещи, даже этого он не делал. Если подумать, за свою жизнь он не создал ничего, совершенно ничего. Джон был разрушительной силой. Творили за него менеджеры, ученые, врачи в стерильных кабинетах лаборатории, а он, Хоумлендер, величайший герой Америки и всего мира, по собственной воле только разрушал созданное менее успешными людьми.

Джон скривил губы, подумав об этом. Но сейчас-то все должно измениться, он построит что-то новое, своими руками создаст будущее для них двоих. Джон улыбнулся, вновь взглянув на хозяйку квартиры. Софи надела для него длинное темно-красное платье, весьма явный намек, она еще не подозревала о том, что Хоумлендеру он и не нужен. На ее тонкой изящной шее капелькой висел кулон с маленьким алмазом, он покоился в ямочке меж одной ключицей и другой.

Джон понимал, как девушка относится к нему, он слышал стук ее сердца, ловил взволнованные вздохи. Еще там, в захудалом дешевом кафе, пока Софи рассказывала печальную историю о падении его коллеги, Джон наслаждался столь быстрой победой. Тук-тук-тук, ты мне нравишься, тук-тук-тук, ты заставляешь меня краснеть, тук-тук-тук, возьми мою руку.

– Восхищает. Это – большая работа. Неужели хрупкой женщине может удаться справиться с ремонтом одной?

– Хрупкие женщины на многое способны, – улыбнулась Софи, приглашая своего гостя к столу, ей явно не хотелось развивать тему чьей-то хрупкости. – Ты, наверное, голоден. Я не была уверена в том, что это – уместно… Мы же просто обсуждаем предстоящий иск.

– Пожалуй, и действительно неуместно, но я очень надеялся на этот ужин, – признался Хоумлендер с улыбкой. – И принес с собой вино.

Скромная молодая медсестра не могла позволить себе эту марку. Джон воспользовался своими возможностями, он разузнал зарплату Софи, оставшуюся сумму учебного кредита, перспективы роста, записанное на нее имущество. Девушка, встретившая его так радушно, оказалась беднее церковной мыши, за душой у нее не лежало почти ничего. Если сравнивать ее доходы с сотрудниками Воут… Бедняжка. Если бы она только знала, что суперам деньги и не нужны.

– Я открою ее, – не спросил, а четко обозначил Хоумлендер.

Он, подобно любому ребенку, не умел ждать. Вот и сейчас Джон решил, что если Софи слегка опьянеет, можно будет начать этот долгий разговор раньше. «А что, если ее обмен веществ вообще не позволяет Софи пьянеть?», – спрашивал себя Хоумлендер. Он узнал о ее долгах, да, о скромных квадратных метрах, о характере ее работы, о коллегах и немногочисленных знакомых, но о семье, о возможностях… Когда Джон сунулся в базу – все записи об именно этих Смиттах оказались засекречены. Хоумлендер решил, что все потому, что сведения о незарегистрированных суперах скрывают, он не мог и подумать, что все лишь из-за одного – нелепой смерти. У Воут много секретов, даже он, лучший из лучших, не ко всем имел доступ.

В предложенные Софи бокалы Джон разлил вино. На кухне девушка зажгла свечи, плавящийся воск испускал запах ванили. Вино. Розовое полусладкое. Мадлен как-то говорила, что пить сладкое вино – моветон, но сегодня он не хотел ее слушать, не хотел даже думать о Мадлен и ее тонких злых губах, о голосе, что раньше будоражил воображение. Хозяйка квартиры сделала пару глотков, и Джон наблюдал за ней из-под полуопущенных ресниц.

Она не так безупречна, как сам Хоумлендер, как выведенный в стерильной лаборатории экземпляр, дитя научного прогресса и человеческого любопытства. Носик у Софи оказался с небольшим горбиком, губы – с асимметрией, тонкие и почти бесцветные… Почему же тогда Джону она казалась такой прекрасной? От нее вовсе не веяло могуществом сверхчеловека.

«А может… Может и не потому, что в ее руках те же возможности?», – спросил он сам себя. Софи была единственным человеком, знавшим Хоумлендера лишь под его новеньким альтер-эго, а смотрела она на Джона так, будто понимала, кто он есть и чего заслуживает. Величайший из ныне живущих. Хоумлендер не понимал, что Софи привлекает его своим сходством с тетей, заботившейся о нем в раннем детстве, что она нравится ему потому, что была ласкова в тот день, когда он впервые ее встретил.

Он не пытался разобраться. Джон знал только одно, знал, что нравится ей, нравится и со следами усталости на лице, и не живя в смотрящей на мир сверху вниз башне, не летая над головами зевак. Это – пьянящее чувство, часто недоступное «богам», наконец пало на него свыше.

– Я должна признаться, – заговорила Софи после второго бокала. – Я… Я очень рада, что ты пришел. Сначала мне показалось, что приглашать тебя к себе – это плохая идея, что это вульгарно, но потом…

– Да, и я рад прийти к тебе, – ответил Джон, в очередной раз почувствовав себя актером. – Я бы хотел узнать о тебе побольше.

Софи улыбнулась, услышав об этом. Рассказывать можно долго, но не все интересовало Хоумлендера. Она говорила о своей бабушке, в основном о ней, об этом властном голосе, черством отрешенном человеке, застрявшем в прошлом. Из рассказа Джон понял: Софи росла без матери, как и он сам. Любви, ей, похоже, досталось не так уж много, и Хоумлендер чувствовал то же самое всю свою сознательную жизнь, он отчаянно крепко хватался за любую возможность восполнить этот недостаток. Вот и сейчас… Вот и сейчас Джон распростер руки для скорых объятий.

– Моя мама умерла очень рано, – рассказала Софи, и Хоумлендер уцепился за это знание. – Мы с ней, если честно, не успели толком познакомиться.

– Мне жаль. Кем работала твоя мама? – спрашивал Джон, наклонившись вперед, ближе к Софи, сидевшей напротив него. Он видел ложбинку ее скромной груди, слышал, как воздух наполняет легкие. – Ее, должно быть, никогда не было дома? – он помнил, что нянечка приходила к нему в любое время дня.

– Никем, – грустно отозвалась девушка. – Она была никем.

– Никем? – собеседник долго молчал, прежде, чем смог задать свой вопрос. – Может, у тебя есть какие-нибудь ее фотографии?

Планируя эту встречу несколько дней назад, Джон думал, что спешить не станет. Он посмотрел несколько романтических фильмов в попытке узнать, как обычные смертные заключают союзы, называемые «вечными». Пожалуй, для Софи это будет привычнее, она ведь столько лет изображала обычного человека. Хоумлендер не хотел, чтобы что-то пошло не так, испортило начало их долгих и трепетных отношений, завело их не в ту сторону, но ее откровенность заставила Хоумлендера усомниться. «Ее мать должна была работать няней в Воут Корпарейшн», – напоминал тот сам себе.

– Сейчас, – тихо ответила девушка.

Джон понятия не имел о том, что и у самой Софи опыта проведения свиданий почти не было. Школьные встречи не считались, в колледже она была занята лишь одним – учебой, как ни странно, а дальше… Дальше ничего не сложилось. Юная медсестра не имела ни малейшего понятия о том, как следует вести себя, что прилично, а что – нет. А главное, главное, что она не знала, действительно ли эта встреча – свидание, а не сугубо деловой визит.

Услышав о его просьбе, Софи поднялась с места и вышла из комнаты. Джон остался в одиночестве, покорно ждать возвращения хозяйки квартиры. Светло-бежевые стены покрылись уютным мраком, тьма прилипла к ним, будто к паутине под потолком. Где-то на кухне тикали часы, за окном люди шагали по улицам. Джон пригладил каштановые волосы своего парика, чувствуя, как в нем становится жарко. Хоумлендер ждал подходящего момента, и чем ближе становилась ночь, тем скорее можно будет открыться полностью. Когда Софи вернулась, подарив своему гостю обворожительную улыбку, Джон улыбнулся ей в ответ, скрывая волнение, охватившее его мгновение назад.

– Вот она, – девушка протянула Хоумлендеру фотографию, с которой на него смотрели две женщины, так похожие друг на друга. Друг на друга и на Софи. – Это – моя мама, а это – ее сестра, моя тетя, – хозяйка скромной квартирки водила по снимку белым пальцем.

Хоумлендер тяжело вздохнул. Софи все еще говорила, тараторила что-то, а Джон смотрел на эту фотографию, сжимал её в руке. «Нет», – думал он, почти смеясь над ситуацией, в которой оказался лишь по собственной глупости. Одно из женских лиц оказалось ему более знакомым, старшая из сестёр уже смотрела на него вот так, как смотрит с фото на фотографа. Гость понял, где именно он ошибся, почему о Софи не было ни единого слова в базе, почему ее имя не значилось в банке данных. Софи – никто.

– Так ты… Ты не… – он заговорил тихо, и подвыпившая Софи не разобрала слов. – Ты – просто человек…

– Я не? – в глазах ее мутнела картинка. – Я не знала тетю, да. Она умерла много лет назад, еще до того, как я появилась на свет, – ответила Софи, и речь ее стала чуть менее разборчивой. – Бабушка сошла с ума после этого, она не могла жить счастливо без своей старшей дочки.

«Она не умерла. Я убил ее», – подумал Хоумлендер, чувствуя, как на лбу его выступают капельки пота. Джон ничего не ответил. Он отвел взгляд, отвернулся от Софи, выпившей слишком много вина. С непривычки она опьянела быстрее, опустилась на диванчик и положила подбородок на собственный кулачок, продолжая беседу. Она говорила, говорила и говорила, но в ушах Хоумлендера стучал пульс, кровь шумела, бегая по венам, он не мог услышать Софи, даже если бы захотел. Не обращая никакого внимания на разговор, игнорируя нормы приличия, всего пару дней назад заученные так четко, Джон вышел из комнаты. Лишь бы ничего не сломать.

***

Хоумлендер не любил, когда что-то идёт не по плану, он не умел подстраиваться под ситуацию. Выращенному в лаборатории было известно не так много, фантазии его не хватало для принятия некоторых решений, и тот участок мозга, что отвечал за выстраивание логических решений, не поспевал за всеми остальными. Это было ясно любому человеку, читавшему отчёт с настоящих миссий, порученных Семерке.

Если Хоумлендеру, лидеру группы, не дать чёткую инструкцию, план, работающий надёжно, как часы, задача не будет выполнена вовсе. Или же… Или же её закроют с такими потерями, что Воут горько пожалеет о том, что вообще доверили суперам ситуацию. Едва что-то идет не так – команда сценаристов тут же садится за ноутбуки, они пишут десятки, сотни речей, в которых Семерка извиняется за произошедшее.

– Дерьмо, – прошептал Хоумлендер, глядя на себя в зеркало. – Дерьмо, дерьмо, дерьмо…

Он мог бы ударить стену кулаком, но ванна Софи вряд ли переживёт это знакомство. Розовато-бежевый кафель блестел, хозяйка квартиры явно навела здесь чистоту перед приходом гостя, отчаянно старалась понравиться. Джон плотно сжал губы, подумав о ней. Этот чёртов каштановый парик был сорван, защитная шапочка полетела на кафельный пол следом за чужими волосами, мягкими и натуральными. Жарко, Джону здесь было жарко.

«Дерьмо», – в очередной раз подумал Хоумлендер. Она – не супер, в хрупком теле Софи не таится загадка, она не читает мысли, не передвигает предметы силой разума, не развивает сверхзвуковую скорость. Софи не умеет ничего необычного, она учится на врача, выплачивает кредит, живёт своей тихой убогой жизнью и не ждет перемен. Джон в ней ошибся.

Софи – лишь одно лицо из тысячи таких же, она не стоит внимания. Или, все же… Хоумлендер поднял глаза, взглянул в свое отражение, ища собственный взгляд в мутном стекле. Ведь он шел к ней тогда, в самый свой первый визит, без какой-либо уверенности в том, что Софи – такой же супер. Все, что сказала о ней Мадлен: «Девчонка не в себе, думает тягаться с Воут… Она может наделать лишнего шума, ненужного шума, только и всего. Разберись с этим».

Софи просто провела рукой по его искусственным волосам, сказала пару добрых слов, смотрела на него с печальной нежностью, а Джон не смог устоять. В ее глазах он видел то же сжигающее душу одиночество, тоску по человеческому теплу, тягу к прекрасному чувству. «Я все еще нравлюсь ей», – подумал он не без удовольствия. «Просто нравлюсь. Не за то, что спасаю мир и делаю его лучше, нет. Просто… Просто так. Как ребенок нравится своей матери». Софи все еще имела шанс на счастье, ведь правда?

Он не отвергнет ее за столь нелепую оплошность, за рождение в хрупком теле обычной смертной. Хоумлендер умылся, и холодная вода обожгла его кожу, смывая разочарование. Грим сходил тяжело, работники Воут старались на славу, но тени все же поддались, смылись с глаз. Джон снял рубашку, стянул ее через голову, на нем остались лишь черные джинсы и футболка с флагом. Конечно же, американским. Идя сюда, он планировал расстегнуть пуговку за пуговкой, позволить Софи увидит столь очевидный знак, восхититься его патриотизмом, возжелать сильнее, чем сейчас. Джон любил устраивать шоу, его растили, как фокусника, как актера, и у Воут получилось неплохо.

Долгожданный гость даже воспользовался хозяйским гелем для волос, чтобы уложить свои. Светло-голубые глаза переливались в скупом свете ванной, губы сами собой растягивались в неправильной, ненормальной улыбке психопата, лишенного эмпатии, социализации, всего человеческого. Хоумлендер вышел, громко хлопнув дверью. Пришло время обо всем ей рассказать.

Вряд ли она могла догадаться. Софи он нашел дремлющей на том же самом веселом желтом диванчике, фотография лежала на столике перед ней, а свечное пламя танцевало, ведомое порывами воздуха. Красная юбка явно недорогого платья чуть задралась, оголяла кожу выше ее острых коленок. Это тело… Молочно-белое, юное, свежее. Да. Да, Софи была хорошенькой, как с рождественской открытки.

Тонкая линия ее губ оказалась плотно сомкнутой, легкая асимметрия нарушала хрупкую гармонию этого лица, придавала ему чуть испуганное выражение. Хоумлендер почувствовал напряжение в паху, он отвел взгляд, не зная, ради чего пытается соблюсти хотя бы видимость приличий. Во всем нужно искать плюсы, и Джон нашел их именно сейчас. Ему нравилось чувствовать власть над кем-то, а, поскольку Софи была самым обычным на свете человеком, Хоумлендер – всевластен над ней.

– Думаю, дальше нет смысла скрывать, – заговорил Джон, и Софи обратила к нему взгляд своих заспанных очей. – Мы не можем играть вечно.

Она ничего не сказала, ничего не смогла произнести вслух. Повисшее под потолком молчание звенело в прохладном воздухе гостиной. Во взгляде хозяйки квартиры вспыхивали весьма противоречивые чувства, они загорались и тут же гасли. Ни единого слова не сорвалось с этих тонких бесцветных губ, но в глазах читалось понимание. Оно тенью мелькнуло в бледно-серых, почти бесцветных радужках, крошечной точке черного зрачка. Софи узнала его, поняла, кем «юрист» являлся все это время. Она почувствовала себя отчаянно глупой, но алкоголь притуплял все ощущения, размазывал их по поверхности, мешая друг с другом.

– Однажды ты бы догадалась сама, и, полагаю, разочаровалась бы во мне, – говорил он, изображая сожаление. – Я не мог больше скрывать, между нами не должно быть тайн, – Джон пытался звучать романтично. – Узнаешь?

– Ты… Все это время ты… – глаза девушки закрывались, Софи мутило не то от шока, не то от выпитого. Вернувшись, Хоумлендер понял, что она опустошила бутылку вина в одиночку, а до прихода Джона выпила еще два бокала, желая обрести смелось. Софи не пила до этого момента несколько лет.

– Рад, что больше не нужно скрываться. Это альтер-эго, знаешь… Это так сильно выматывает. Я и представить себе не мог, как тяжело вести жизнь обычного смертного. Знаешь, из башни вы все кажетесь такими… Занятыми муравьишками, – говорил Джон, и мысли его блуждали от темы к теме. – А здесь, когда я нахожусь с тобой рядом…

Телефон зазвонил в его кармане, на дисплее светилась волшебная надпись: «Стилвелл». Мадлен желала узнать, как дела. Джон игнорировал нарастающую вибрацию, он смотрел за тем, как вздымается и опадает грудь его собеседницы, как девушка дышит все быстрее и быстрее, как красная юбка ее платья ползет вверх при каждом движении своей носительницы. Воздух вокруг стал тяжелым и горьким, он обрел такую плотность, что Джон не мог вздохнуть. Казалось, нужно откусывать по кусочку, чтобы наполнить легкие.

– Ты… Ты на них работаешь. Все время ты на них… – мысли путались и в голове юной медсестры, разум ее погряз в тумане, и даже потрясение, вызванное открытием, не заставило Софи отрезветь быстрее. – Я такая дура.

– К чему же я клонил, – притворно-ласковым тоном спросил Хоумлендер, чувства Софи были ему недоступны. – Точно. Ты мне нравишься, Софи. Нравишься. Сильно, – он говорил прерывисто, опасаясь, что от избытка положительных чувств девушка не справится с собой. – И я знаю, что нравлюсь тебе.

– Нет, – отрезала она. – Нет, ты… Я не знаю тебя, – Софи отвернулась, она оценивала ситуацию, думала, пыталась понять, что творится. – Нет, мне все это время нравился кто-то другой, – ответила медсестра, и голос ее внезапно обрел былую силу. – Мне нравился Джон… Юрист, с которым я общалась вечерами по телефону.

– Это и есть я, – Хоумлендер улыбнулся, пальцем он указал на свое же лицо. – Ты не узнаешь? Я – всем друг, всем защитник, – Джон будто бы зачитывал очередной рекламный слоган.

– Ты… Нет, нет, я знаю, что ты. Супергерои, Воут Корпарейшн, все вы… Друзья, – Софи будто бы выплюнула это слово. – Нет, все вы – чудовища.

Больше суперу не приходилось выдавливать из себя улыбку. Чудовище. За свою жизнь он слышал это обращение уже несколько раз, люди, эти нелепые, слабые люди выплевывали столь жестокое оскорбление слишком легко. Удивительно, насколько смелым может быть существо, способное умереть от одного неосторожного касания, от взгляда, сопровожденного лазерным лучом. Джон вздохнул, губы его растянулись в бесцветную тонкую нитку. «Чудовище», – эхом раздалось в его голове.

Неужели? Если в душе его и жил монстр, то голову он поднял лишь сейчас, лишь сейчас на долю мгновения захватил власть над этим телом. Джон закрыл глаза, чувствуя, как гнев закипает там, на окраине разума. Она не хочет его слушать, она больше не любит его, она не любит Хоумлендера, Софи любила Джона. Но кем же был он сам, тот маленький мальчик, росший в лаборатории? Что-то среднее? Что-то не от того мира, не от другого, что-то, жившее в своем собственном ритме, ведь так?

– Тебе лучше уйти, – услышал Хоумлендер.

Пульс снова застучал в его висках, когда Софи поднялась с места. Она попыталась выйти из комнаты, но Джон поймал ее за руку, зажал тонкое запястье. «Осторожнее», – напомнил он сам себе, чувствуя, как тонки ее кости, как хрупка слабая плоть. Медсестра закричала, громко, будто ее кожа лопалась под его пальцами. На долю секунды Хоумлендер почувствовал к ней жалость, в следующее же мгновение его охватило возбуждение. Что-то новое, неизведанная смесь.

– Мне больно, – шепнула девушка, и Джон все же ослабил хватку, позволил ей чуть отодвинуться.

Хоумлендер потерял голову. Не так должна была пройти эта встреча, не таким должен был быть вечер, нет. Свечное пламя подрагивало, ведомое колыханиями воздуха, Хоумлендер дышал все чаще и чаще, судорожно решая, как поступить. Софи не проводила ему экскурсию по квартире, но Джон, уже бывавший здесь ранее, и сам знал, где находится ее спальня.

По коридору, мимо узких полочек, заставленных фигурками египетских котов из одного набора, он шёл вперёд, волоча за собой Софи. Она не кричала, только пищала, как котенок, просила о снисхождении, настаивала на чем-то. Но разве Джон уже не был с ней милосердным? Нет, он не уйдет, как бы та ни просила, Джон получал то, что хотел всегда, сегодняшний день не станет исключением.

Если бы он дал волю чувствам, медсестричка уже не смогла бы говорить, дышать, чувствовать. Она превратилась бы в дымящееся черное пятно на бетонной стене. Хоумлендер убил бы её, пусть и без привычной жестокости, он мог действовать безжалостно быстро. «Раз, два, три», – считал он, пытаясь успокоиться, унять злость. Так его когда-то учила та самая нянечка, которой Джон переломал хребет в порыве нежности.

Не помогало, злость клокотала внутри. Одним пинком Хоумлендер выбил дверь спальни Софи, цветочные лепестки подпрыгнули на ярко-красном покрывале. Джон покорно замер, наблюдая за ними. Лепестки роз не были частью повседневного декора этой спальни, Хоумлендер был хорошо в этом осведомлен, он следил за этим помещением с соседней крыши. Хорошенькая милая Софи, его Софи готовилась к этой встрече так же, как и сам Джон, ждала романтического продолжения. «До чего… Мило», – подумал Хоумлендер, несмотря на весь гнев.

– Вот видишь. Как удачно, что ты тоже этого хотела, – проговорил Джон, рывком подтягивая к себе медсестру, боль снова отозвалась в ее тонком запястье. – Только попробуй, давай, скажи, что ждала другого, – в его голосе зазвучали стальные нотки, холодные, острые. – Это будет вранье, ведь так?

– Не надо, – Софи зажмурилась, глаза её утопали в слякоти слез. – Просто оставь меня.

– Ч-ч-ч-ш, – притворно-ласково зашептал Хоумлендер, его тёплая ладонь прошлась по щеке девушки, смахивая слезы. – Ты пьяна, совсем не понимаешь, что говоришь.

Его палец лёг на плотно сжатые губы девушки, кусочек безупречной розовой плоти. Она – человек, самый обычный на свете человек с заурядной работой, бесцветной жизнью. Нет друзей, нет родных, Софи – одна на всем свете. И он, Джон – один. Ничто не сможет отнять у него эту девушку, он имеет полное право взять то, что защищал в многочисленных миссиях во имя всеамериканского блага. Хоумлендер будто только сейчас осознал это.

Пока Софи молча взирала на него, понимая, что Хоумлендер – Бог, он действительно всевластен над нею, Джон только-только начал осознавать всю прелесть нового положения дел. Для неё, крохотной и ничтожной, близость Хоумлендера станет настоящим даром. Стоит Софи лишь подумать над этим, лишь осознать свое положение, как она вновь полюбит его, это сердце наполнится лаской. Еще вчера она была самой обычной девушкой, сегодня – стала приближенной Всевышнего.

– Ты такая напуганная, моя бедняжка, – зашептал он, переменившись. – Ничего, это даже возбуждает. Я готов простить тебя, вижу, ты признаешь свою вину.

– Можно, мы… – Софи собралась было попросить Джона отпустить её, вернуться в гостиную, но не успела.

Ее бледно-розовые губы занял поцелуй. Мягкий и нежный ровно настолько, насколько Хоумлендер был способен. Ему не было никакого дела до слов, оставались лишь действия. Джон не привык слушать, он уже все понял, и разговоры больше не имели смысла. Ведь верно? Софи же испугалась, она знала, как вести себя с Джоном, как с Хоумлендером – нет.

Ничего, у юной медсестры еще будет время, чтобы всему научиться. Он и старался не спешить, но не мог, слишком желанна была награда, слишком долго он ждал этого. Протесты Софи обернулась невнятным мычанием, её слабые попытки вырваться оказались незамеченными, Джон не чувствовал, как эти слабые кулачки упираются в его широкую грудь.

Ее ладони выглядели жалко в сравнении с его. Хоумлендеру не составило никакого труда поднять Софи и бросить к кровати, вновь заставив лепестки цветов заплясать в горячем воздухе спальни. Он старался, действительно старался действовать мягко, но страсть притупляла другие чувства. Джон будто снова стал ребёнком, тем напуганным голубоглазым мальчиком из научной лаборатории, он не мог совладать с самим собой.

Футболка с дорогим сердцу американским флагом полетела на пол, пряжка ремня зазвенела в плотной тишине комнаты. Софи не кричала, не могла собрать в кулак последние силы, заставить тело подчиняться. Страх залил свинцом каждую ее мышцу, превратив хозяйку квартиры в манекен.

Хоумлендер, не знавший, что такое эмпатия, догадывался об эмоциях окружающих крайне смутно, по заученным ранее жестам. Все вокруг обожали его, к этому легко привыкаешь, глаз замыливается. Страх в глазах Софи виделся ему восхищением. Щеки её розовели от выпитого вина, бледные руки мелко дрожали, и каждое свидетельство нежелания в глазах Хоумлендера было лишь подтверждением его мысли. Джон провел рукой по своим блестящим волосам, театрально вскинув взгляд.

– Ты так красива, – говорил он, считая, что не идеальной уже Софи нужно его одобрение. – Сними для меня это платье.

Нужно подчиниться, да… Но она не могла шевельнуться. Хоумлендер хмыкнул, он не желал ждать, но смущение партнёрши заставило его почувствовать очередной укол возбуждения. Он хотел целовать эти дрожащие губы, подмять под себя ослабшее тело, дать ей то, чего девушка так хотела все это время, к чему готовилась.

Некоторые женщины, плача, превращаются в отталкивающих существ, теряют всю свою привлекательность. Кожа их краснеет грязными пятнами с рваными краями, глаза опухают, а нос отчаянно хлюпает, другие же в слезах походят на испуганных нимф. Софи, к своему несчастью, относилась ко второму типу. В страхе она становилась лишь привлекательнее, глаза ее блестели от пролитых слез, а бледное лицо залил легкий румянец. Так трогательно.

Для него, все – для него и только. Хоумлендер театрально скинул с себя остатки одежды, остекленевший взгляд хозяйки квартиры заставлял его спешить. Уютный мрак спальни не позволял разглядеть его, но девушка все равно отвела взгляд, когда Джон коленом коснулся покрывала. Он двигался медленно, как лев на охоте, он крался, пока не навис над юной медсестрой, опираясь на свои сильные руки.

Софи просила остановиться, но слова, слетающие с её тонких губ, были размыты, смазаны. Казалось, что страх пьянит сильнее алкоголя, Софи трясло, над губой её заблестели бусинки пота. Следующий поцелуй заставил хозяйку квартиры замолчать вовсе, попытки отговорить Джона оказались отброшены прочь за ненадобностью.

Софи осознала: он слышит лишь то, что хочет услышать, и «нет» потеряется в раскаленном воздухе. Его ладони оказались холодными, точно в жилах Хоумлендера текла не кровь, а сталь. Пальцы его скользили по телу Софи, по-хозяйски изучая каждую клеточку кожи, каждый сантиметр плоти, принадлежащей теперь ему. Хоумлендер не мог справиться с застёжкой платья, потому не стал с ним церемониться. Красная ткань затрещала по шву.

Джон улыбнулся, заметив кружевное белье все того же красного цвета. Когда невинная дева пытается выглядеть порочно – это всегда получается смешно. Хоумлендер тоже хотел казаться другим, скрывался за пёстрым нарядом, нелепо и грустно. Он чувствовал с Софи родство, несмотря на то, что ее актерское мастерство оставляло желать лучшего.

Девушка не сопротивлялась. Медсестра не двигалась, пока с неё стягивали белье, пока холодные пальцы Хоумлендера касались её мягкой кожи. Все кончено. Софи смущённо заскулила, когда Джон коснулся её там, где прежде не трогал никто, она выгнулась в пояснице, и Джон просунул руку той под спину, плоский живот Софи коснулся его собственного.

– Вот так, – шептал он одобрительно. – Вот так, вот так.

Матрас скрипел, пульс стучал в висках, звуки мешались меж собой в ядовитом коктейле. Софи закричала, когда Хоумлендер поместил палец внутрь нее. Прежде он не имел дела с девственницами, потому не знал, что у Софи не было никакого опыта. Признаться честно, Джону и не было до этого дела. Он целовал ее шею, точно извиняясь за страх, за то, как все получилось в итоге. Софи тихо плакала, лежа под ним.

Он старался, действительно старался ради ее удовольствия, сегодня Хоумлендер не был тем монстром, каким являлся в любой другой день. Джон смазал пальцы слюной, он играл с нутром Софи, задевая самые чувствительные струны. Хоумлендер знал, как причинить боль, как доставить удовольствие. Он слышал, как кровь течет в ее жилах, как бьется под кожей пульс. Когда Джон вошел в нее, Софи закричала отчаянно громко.

Не от боли, нет, от досады, от злости, от страха. Ее мутило не от выпитого вина. Такая узкая, такая горячая там внутри… Хоумлендер блаженно вздохнул, сдерживая удовольствие, волной накрывавшее его разум. Когда Джон поцеловал ее, Софи укусила его за язык, и во рту их обоих расцвел медный привкус крови.

Хоумлендер двигался медленно лишь первые мгновения, он не желал ждать слишком долго. Он ведь ухаживал за ней месяц, целый месяц слушал ее болтовню, прикидывался простачком, лишь бы оказаться сейчас в этой спальне. Джон целовал ее жадно, брал жадно, как хозяин. Он двигался все быстрее и быстрее, угрожая уже не психическому здоровью своей партнерши, а физическому.

Почувствовав последнее движение, Софи впилась ногтями в спину Джона, словно надеясь тем самым отстранить его от себя. Бедное дитя, наивное, слишком доброе для этого грязного города. Она пыталась оцарапать его, оттянуть прочь, но ничего не вышло, Софи лишь сломала пару ногтей. Удовольствие заставляло Джона прижимать ее все ближе и ближе. Кончив, Хоумлендер придавил Софи к матрасу, шумно дыша, с губ его сорвался приглушенный рык, полный наслаждения.

– Вот так, – в последний раз сказал Джон, поглаживая Софи по оголенной спине, откидывая прочь куски красного платья. – Да, так хорошо.

Он приводил в порядок дыхание, пока Софи всхлипывала, глотала слезы. Какая забавная, правда? Джон видел ее лицо в полумраке спальни, наслаждался смятением. Она бормотала что-то о том, что все должно было случиться не так, что не этого ей хотелось от их знакомства, а Хоумлендер улыбался. Его слух – острее, чем ее. Телефон не звонил уже час или два, и, услышав топот десятков ног на лестничной клетке, Хоумлендер сразу же понял, что именно произошло.

Софи еще не знала, чего ждать от этого вечера, а Джон уже понял, к чему клонится ночь. Разбирательство. Стиллвелл не даст очередному скандалу нарушить американское спокойствие, уронить рынок акций. Присланные ею люди не стучались в дверь, они открыли ее весьма и весьма деликатно. Люди в форме, вооруженные всевозможными корочками и удостоверениями, вошли в чужой дом, чтобы прикрыть задницу Джона от последующих неприятностей как можно быстрее.

========== 4. Проблема ==========

***

Нельзя сказать, что после свершившегося Софи потеряла всякую связь с реальностью, нет. Разум не отказал девушке окончательно. Она то и дело открывала глаза, до слуха несчастной доходили обрывки чужих разговоров, неосторожно высказанные предположения, досадливые причитания. До чего комично, если подумать…

– Ты мог убить её! Ты представляешь, как это… Как тяжело мне было бы разобраться с убийством.

– Не представляю. Это было бы не моей проблемой, –отзывался знакомый Софи голос. – Меня вообще не было бы здесь, не попроси ты заткнуть ей глотку…

– Всё, хватит.

Действие алкоголя должно было кончиться уже давно, но Софи все ещё мутило, до сознания нельзя было достучаться. Звуки и образы вокруг оказались смазанными, неполными, из каждого объекта будто вырвали по кусочкам и раскидали здесь же, рядом. «Они мне что-то вкололи», – понимала девушка, затылком чувствуя мягкую подушку, которой не было в её родной спальне, наивно украшенной лепестками роз. Софи плотно сжимала губы, они пересохли.

Голоса ушли… Они ушли давно, людей не было рядом, оставалось только одно – боль в ушах, в голове, во всем теле. Бабушка всегда говорила, что боль отрезвляет лучше чего-либо. Чувствуя боль, любое животное скорее приходит в себя, осознает, где оно находится и что следует сделать, чтобы этой же боли избегнуть. Человек – он ведь тоже животное, что бы ни говорили в церкви. Софи сжимала пальцы в кулак, пытаясь ногтями как можно глубже впиться в тыльную сторону ладони.

«Где я?» – думала девушка. Что-то тихо попискивало рядом, раздражающий монотонный звук заставлял ежиться. Софи училась на врача, уже могла работать медицинской сестрой, и звук напоминал размеренный шум кардиомонитора. Того и гляди он собьется, измерив участившийся пульс… И верно. Едва Софи пошевелилась на своём ложе, шум смолк, над головой зажглась лампа дневного света. Медсестра ещё не успела открыть глаза, а сама уже оказалась под наблюдением, будто хомяк в стеклянном аквариуме.

Софи не слышала других звуков. Она медленно поднимала веки, чувствуя, как в животе еще ярче расцветает уже знакомая боль. «Может, и хорошо, что мне дали седативное?» – подумала медсестра, чувствуя, как тело её вновь обретает власть над каждой клеткой. Кто знает глубину этих ощущений, не притупленных неизвестными анестетиками… Будто в подтверждение догадки о необходимости принятых таблеток, спазм боли скрутил живот девушки, когда дверь открылась.

Да, это – определённо она, дверь, звук весьма характерный. Только где? Софи не видела, ничего вокруг, но хорошо понимала, что кто-то двигается к ней сквозь размытое пространство. Лязг холодной тяжёлой стали о бетонный пол, будто в фильмах ужасов, что так приятно было смотреть вечерами вместе с Триш по видеосвязи. Но как страшно стать участницей одного из них…

– Мисс Смитт, – дрожащий женский голос выдавал возраст его носительницы.

Софи слышала, как кто-то идёт к ней, цокает тонкими каблучками все по тому же бетонному полу, как кто-то нарушает тишину пространства, кажущегося бесконечно большим. Но откуда, откуда этот звук? Где здесь дверь? Прикусив губу, девушка молчала, судорожно пыталась вспомнить, чем кончился вчерашний вечер. Хоумлендер. Да, Хоумлендер был в её доме, его безупречный профиль она помнила на удивление хорошо.

– Мисс Смитт? – спрашивал кто-то, явно раздражаясь.

Так это… Странно. Софи видела супера на плакатах в метро, как-то раз он разрезал ленточку на открытии детской больницы, медсестра, тогда бывшая ещё зеленой студенткой, смотрела за ним издалека, хлопала, подражая толпе. Так это… Странно. Даже несмотря на то, что уж Софи-то хорошо знала о том, каковы “герои” внутри, видеть Хоумлендера сумасшедшим, одержимым ею… Странно. Другого слова она не могла подобрать, во всяком случае, не в этом состоянии.

– Вижу, вы все же очнулись, – с улыбкой заговорила женщина, весь вид которой говорил о её усталости. Должно быть, бессонная ночь.

– У вас… Были сомнения? – с опаской спросила Софи, а в ответ получила вежливую менеджерскую улыбку.

– Ну что вы, – ответила незнакомка слишком быстро.

– Где я? – Софи не делала тянуть.

Она смутно помнила остатки вечера, разум пытался забыть, но тело не сотрудничало. Пальцы Джона оставили на коже девушки синяки, следы его привязанности, и сейчас они отвечали болью на каждое следующее движение. Болели ноги, руки, саднило между ног. Софи чувствовала, как тошнота накрывает её волнами, стоит только вспомнить о том, как горячо дыхание Джона. Это от страха или после случившегося, закономерная реакция на пережитый стресс?

– Вы находитесь под протекцией Воут Корпорэйшн, мисс Смитт, – уклончиво отвечала незнакомка.

– Да? Я не чувствую себя здесь защищённой, – ответила медсестра, пытаясь подняться. – Я хочу уйти домой. Я… Я пойду.

– Настоятельно советую вам этого не делать, мисс Смитт, – ответила незнакомка, и в голосе её послышалось стальные нотки.

Она не советует ей. Обманутая медсестра сжала зубы, не решившись ответить мгновенно. Ей нужно о многом подумать, многое вспомнить, ей нужно время, а времени ей не дали. Стоило несчастной очнуться – засланный агент тут же ворвался в эту палату, чтобы рассказать, что к чему. Софи подняла взгляд. Картинка плыла перед глазами, краски смазывались и отсвечивали. Незнакомка, застигшая медсестру врасплох, оказалась женщиной лет пятидесяти, и одна её укладка стоила дороже всего наряда Софи. Узкая юбка облегала не менее узкие бедра, не по погоде тонкая блузка не была застегнула на верхние пуговички, и ложбинка её сделанной стараниями хирурга груди выглядела весьма… Призывно?

– Видите ли, мисс Смитт… Вы не до конца понимаете, в какой опасности рискуете оказаться, выйдя за пределы этой комнаты. Вы ведь помните, что с вами произошло, не так ли? Полагаю, подобное тяжело выкинуть из головы.

Она, на самом-то деле, не спрашивала, просто констатировала факт. Софи чувствовала, как саднит кожу чуть ниже линии роста волос, они что-то подключали к ней, измеряли мозговую деятельность. «Пытались что-то исправить?», – спросила себя Софи, не зная, чему верить. Своим глазам? Своей интуиции? Последнее знакомство дало понять, что с шестым чувством у Софи не ладно. Она могла узнать в Джоне больного урода, если бы только открыла глаза.

– Мы не можем гарантировать вам безопасность там, куда вы хотите уйти.

– Он… – Софи не так хорошо помнила прошлый вечер, но наверняка знала, что именно произошло. – Вы хотите сказать, что придёт за мной?

– Несомненно, – облизнув пересохшие губы, ответила незнакомка, она будто бы сожалела о том, что должна была сообщить.

– Почему… Почему я? Зачем ему это? – Софи судорожно вспоминала прошлый вечер.

Ее руки, спина, шея, каждый мускул, каждая клеточка кожи отзывалась болью. Все напоминало о совершенном преступлении. Кто же был виновником? Это – Джон, нет сомнения, Джон, тот милый юрист, что “помогал” Софи все время, что подбирался к ней все ближе и ближе, подобно хищному зверю… До чего же наивной она была, решив, что дело лишь в глупом совпадении.

Если бы Софи чуть больше интересовалась продукцией Воут, если бы она смотрела их фильмы, читала бесконечные комиксы, смогла бы узнать Хоумлендера до роковой встречи. «Знай врага своего», - говорилось в какой-то книге, и теперь-то Софи понимала, почему. Черт, да ведь он на каждом рекламном постере, на каждом канале, в каждом шумном фильме.

– Он ведь – Хоумлендер, – говорила Софи, искренне не понимая, почему с ней произошло все это, чем именно она заслужила внимание бога. – Он может выбрать любую другую.

– Мы не сможем понять его логику, мисс Смитт. Наш мозг работает несколько иначе. Мы из разных видов. В научной лаборатории Воут их даже не приобщают к Homo Sapiens, они – совершенно новый вид.

– И что мне с этим делать? Жить в этой комнате до скончания времен?

Софи поднялась с места, осознав, что на ней надет больничный халат. Хлопчатобумажная ткань мерзко шуршала, до зубного скрежета знакомый неприятный звук заставил Софи вздрогнуть. Как давно, казалось, все это было. Она проходила практику в больнице, брала у больных кровь, следила за их пульсом, пару раз даже оказывала экстренную помощь. Вернуться бы в те времена, проснуться у кровати очередного пациента, с облегчением осознав, что встреча с Джоном была только сном.

– Милочка, – женщина, встретившая Софи в этом незнакомом ей месте, улыбнулась, голос её сменил тональность, стал более мягким, будто теперь незнакомка разговаривала с ребенком. – Вам стоит ликовать. В ваших руках находится самое смертоносное, самое опасное оружие в мире.

– Он изнасиловал меня, – напомнила Софи.

– И сделает это снова, если вы не выберете другой подход, мисс Смитт.

Другой подход? Оружие в руках? Софи почувствовала себя хуже, она не знала, кто из них двоих – сумасшедший. Медсестра поджала губы. О чем она вообще собралась говорить с этой женщиной? Софи никогда не была особенно чувствительной девушкой, но все же, когда студентам её колледжа предлагали практику в морге при полицейском участке, та раз за разом отказалась. Не хотелось видеть изувеченные тела, слушать обрывки историй об убийствах и изнасилованиях, строить теории. А теперь Софи стала одной из таких историй, ей нужно было что-то рассказать, но ничего не приходило в голову, хотелось поскорее выскоблить из нее все эти воспоминания и выбросить их прочь.

Да, стала частью истории… Да ещё какой громкой, правда? На нее напал не кто-то там, нет. Сам Хоумлендер. Софи сдерживала порыв, ей отчаянно хотелось кричать в гневе, а после – плакать от бессилия, хотелось проклинать всех вокруг. Если бы незнакомка не нарушила мнимое одиночество использованной медсестры, Софи приступила бы к истерике прямо сейчас, на своей больничной койке.

– Вы расцениваете это исключительно как трагедию, мисс Смитт, – заговорила женщина снова. – В то время как мы, люди, проработавшие с суперами столько лет, в любом подобном эпизоде видим возможность.

– Возможность… Насиловать меня опять и опять? – спросила Софи, голос её дрогнул. – Я не понимаю… Почему это вообще произошло, почему я, почему вы допускаете возникновение подобных случаев.

– Потому что мы не можем контролировать их, мисс Смит, – отрезала незнакомка. – Потому что вы ему приглянулись, милая, вот и все, поэтому на этот раз на месте жертвы оказались именно вы. Не ищите здесь божий промысел… Если только вы не считаете Хоумлендера богом, – усмехнулась говорившая, и ее тонкие губы сложились в особенно странную улыбку. – Прежде всего, мисс Смитт, вам нужно успокоиться, глубоко вздохнуть и подумать над решением.

– Решением? – спросила Софи тихо. – Я не могу сейчас думать хоть о чем-то.

– Попробуйте же. Да, решением. Перед вами стоит проблема, а проблемы требуют решений.

Софи промолчала. О, нет, ей было, что сказать, просто взгляд, которым женщина одарила её, заставил медсестру опуститься обратно на койку, сдать этот раунд. В комнате не было окон, стены, казалось, были обшиты тонкими пластами металла более тяжёлого, чем обычное железо, Софи заперли в сундуке, будто безделушку. «Проблема», – грустно подумала девушка, ей захотелось рассмеяться. Она пыталась бороться с огромнейшей корпорацией зла и попала в её цепкие лапы, даже не начав сопротивление.

– Я не случайно решила рассказать вам, мисс Смит, о том, что случаев подобных было прилично.

– Чтобы напугать меня?

– Нет. Чтобы воззвать к вашему чувству долга перед страной, – слабо улыбнулась незнакомка. – Ваш опыт в этом плане весьма скромен, мисс Смитт, но даже без него вы должны осознавать… Мужчины слабы. Особенно слабы мужчины влюбленные.

– Вы называете это влюблённостью? – спросила Софи тихо, не понимая, о каком «долге» ведут речь. – Он выдавал себя за другого целый месяц, месяц втирался ко мне в доверие, дурил голову, чтобы потом сотворить вот это.

– Хоумлендер не похож на нас с вами, мисс Смитт, он выражает чувства иначе. Он – другой. Я уже говорила об этом.

– Вы, похоже, и сами не знаете, что он такое, – огрызнулась в ответ девушка.

Она слышала это в тоне голоса незнакомки. Никто не мог до конца понять Джона, никто не мог разобраться в нем. «Джон», – с горечью подумала медсестра, переваривая это имя. Она чувствовала себя глупой, использованной, жалкой, Софи была маленькой обманутой девочкой в собственных глазах. Почему же ворвавшаяся сюда женщина говорила с ней так учтиво? Боятся судебного иска? Нет, вряд ли. Учитывая, что Софи вывезли из дома, похитили и заперли здесь, Воут может разобраться с ней без лишнего шума, представив все убийством или суицидом. Дело в другом, ей, этой хорошо одетой женщине с дорогой укладкой, что-то нужно… Но что?

– Вы меня не отпустите? – спросила Софи, и незнакомка мотнула головой, будто действительно сожалела, сообщая новости.

– Не мы конкретно, милочка. Он. Он тебя не отпустит. Сейчас с Джоном беседуют наши менеджеры и юристы, если не смогут справиться они, придётся говорить с руководством, – женщина закатила глаза, будто речь шла о шаловливом ребенке. – Мы не можем гарантировать вам безопасность, но мы обязаны гарантировать спокойствие Воут.

– И что мне с этим делать? – спросила Софи, сердце её застучало быстрее. – Позволить ему сделать это снова? Или, может, просто умереть?

– Мы хотим предложить вам более заманчивый вариант, мисс Смитт. Видите ли… Джону вы действительно нравитесь, и он готов пойти на некоторые уступки, лишь бы продолжить эту связь.

– Как великодушно с его стороны, – огрызнулась медсестра.

– Боюсь, что это действительно так, – грустно улыбнулась щедрая сотрудница Воут. – Вам очень повезло. Позвольте рассказать, что к чему.

***

Софи смотрела в окно, стараясь игнорировать нарастающее волнение. Она бывала на такой высоте всего пару раз, каждый из которых повергал ее в шок. Однажды – когда пришла вместе с Триш в ресторан с модным панорамным видом, подруга тогда выиграла бесплатный ужин на двоих, второй раз Софи посещала нотариуса в его дорогом офисе, ей нужно было уладить дела с наследством.

«А Джон видит это каждый день. Не из окна своего серого офиса… С высоты птичьего полета», – думала медсестра. Пожалуй, они действительно очень разные, даже мир его выглядит иначе. Слишком разные, чтобы существовать рядом. Хоумлендеру никогда не понять, каково это, быть беспомощной перед чем-то столь могущественным, а ей, Софи, не может быть доступно даже понимание того, сколько в нем мощи. Софи стиснула зубы плотнее, чувствуя, как мурашки бегут по плечам.

С момента ее разговора со Стиллвелл прошло не больше дня, и Софи хорошо помнила слова, выбираемые женщиной. Да, юная медсестра была жертвой во всей этой неприятной истории, жертвой была и ее тетя, настроенная слишком бесстрашно перед лицом неизвестности. Пожалуй, вся семья Софи пострадала от рук Хоумлендера, именно он разрушил ее жизнь еще до того, как она начала зарождаться. Пусть он был несмышленым ребенком, малышом, не осознающим своих особенностей… Что с того?

Это не имело значения. Он родился чудовищем, им он и вырос, вседозволенность искажает сердца. Софи сжимала и разжимала кулаки, продолжая смотреть в идеально вычищенное окно. Она могла бы сейчас броситься вниз, разбиться в бесформенную массу плоти и костей, навсегда исчезнуть. Но мисс Стилвелл права. Если Софи не попытается привнести в этот мир хоть что-то полезное, существование ее окажется напрасным.

Мадлен, несомненно, навела справки, иначе откуда ей знать о главном страхе молодой медсестры. Ничего от себя не оставить. Судьба матери страшила Софи сильнее, чем смерть, забвение – худший финал. Говоря о Хоумлендере и его особенностях, мадам Стиллвелл делала упор на одном: если Софи не примет свою судьбу, не развлечет Джона хотя бы на время… Ему потребуется следующая влюбленность. Неужели для нее будет такой мукой вытерпеть несколько лет его общества добровольно? Выбор, в конце концов, не велик, Джон может найти ее с невероятной легкостью, потратив на поиск всего несколько часов. Он видит лучше любой техники, и Воут не смогут помочь.

За плотно закрытой дверью послышались шаги. Медленные, длинные, кто-то явно хотел быть замеченным прежде, чем откроется дверь. Являвшийся источником звука человек явно хотел, чтобы его слышали. Софи повела плечами, чувствуя, как аккуратные кудри соскальзывают с них. Гримеры Воут постарались с ее образом. Они нарядили измученную медсестру, накрасили ее так, чтобы скрыть следы усталости и страха, чтобы добавить невинности, женственности, чтобы подчеркнуть огромные светлые глаза. Костюм, прическу и макияж выбирала Мадлен, Софи не могла рационально мыслить после случившегося. «Я хочу, чтобы она была похожа на олененка», – говорила та, перебирая пряди волос Софи.

Четких инструкций ей не дали, советуя действовать по ситуации, Стиллвелл лишь пообещала, что сама расскажет Джону о щедром предложении Воут, а уж Софи предстоит дать ответ ему лично. Согласна она или нет, что собирается делать дальше, что чувствует… И лучше бы ей избегать обвинений. Но как это можно себе представить?

Дверь открылась, и Софи сделала над собой усилие. Она не вздрогнула, не обернулась, не двинулась с места в попытке скрыться с глаз. Медсестра неподвижно смотрела в одну точку, пыталась представить, будто находится сейчас где угодно, но не здесь. Почему реальность так жестока? Софи услышала шаги за своей спиной, голова ее закружилась, все сказанное мадам Стиллвелл вмиг было забыто, осталось лишь одно воспоминание: та омерзительная ночь.

– Привет, – Джон заговорил первым, он остановился рядом с Софи, позволяя ей видеть край своей руки, красно-синее трико отражалось поверхностью стекла. – Как себя чувствуешь?

Он не издевался, не пытался уколоть или ранить, если прислушаться, в этом голосе можно было заметить вину. Не вину взрослого самодостаточного человека, нет. Хоумлендер говорил с Софи, используя тон нашкодившего ребенка, недоразвитого человека, не осознающего до конца всю глубину своих поступков. Для него произошедшее имело вес, он понимал, что поступок его – дурен, но не знал, насколько. Медсестра на мгновение прикрыла глаза, уговаривая себя успокоиться.

– Нормально, – Софи потерла тыльную сторону ладони, продолжая смотреть вперед, на крыши лежащих внизу домов. – Ты, наверное, уже знаешь, что они мне предложили.

Медсестра не знала, как прошел его разговор с Мадлен, но предполагала, что женщина сможет подобрать нужные слова и донести необходимую мысль. В конце концов, она знала его очень долго, почти с детства. Софи прикусила губу, опасаясь, что тем самым выдаст свое волнение. Ей отчего-то хотелось выглядеть стойкой, ничуть не испуганной. Будто это на что-то влияло.

– Да, – коротко ответил Джон, повернувшись лицом к своей собеседнице. – Я не планировал делать то… Что сделал, – наверное, только так он способен «извиниться». – Я хотел, чтобы все прошло не так, обстоятельства сложились иначе.

Хоумлендер протянул к Софи руку, он мягко разжал ладонь, попытался коснуться ее щеки, но не успел. Рефлексы сработали быстрее разума. Медсестра отстранилась, не позволив Джону прикоснуться к себе. Напряжение нарастало, насыщало спертый воздух комнаты. Оно будто вытесняло кислород, Софи казалось, что она начинает задыхаться. Губы Хоумлендера непроизвольно сжались в тонкую ниточку.

– Это неважно, – выдавила из себя Софи. – Почему ты сразу не сказал мне о том, кто такой на самом деле?

Этот вопрос занимал ее разум уже пару часов. Сегодня Джон явился к ней в своем фирменном трико, цвета американского флага удивительно хорошо сочетались с его надменным видом. Софи замолчала, так и не повернувшись лицом к собеседнику, и тот ответил ей таким же молчанием. Хоумлендер отвернулся. Он явно не репетировал свою речь, не думал об этой встрече. А, может… Наоборот, думал о ней так много, что сейчас растерялся, и мысли его бегали слишком быстро.

– Я… Ты знаешь, я, наверное, впервые в жизни встретил человека, не знавшего, кто я такой, – Джон говорил тихо. – Но все равно видевшего во мне что-то большее, чем обычного незнакомца. Ты была первой, кто увидел меня, а не мой костюм.

– Я за это поплатилась, – ответила Софи.

– Я не хотел, – с нажимом ответил Джон.

Она вовсе не хотела грубить. Нет, медсестра не простила его за случившееся, услышав пару невнятных извинений, сорвавшихся с этих губ… Просто сейчас она понимала, в чем причина. Хоумлендер не был человеком, не хотел им быть, но ждал к себе теплого человеческого отношения. Он – глуп, неимоверно глуп и наивен, будто так и остался тем несчастным ребенком за лабораторным стеклом.

Хоумлендер хотелось получить все и сразу, хотел ощущать себя богом, но чувствовать любовь за то, что он – это он. Медсестре захотелось ударить его, но, пожалуй, своей атакой она может вызвать лишь жалость. Софи тяжело вздохнула, прежде, чем нарушить воцарившееся молчание.

– Как ты будешь относиться ко мне? – спросила медсестра, наконец повернувшись лицом к Хоумлендеру, увидев, что тот горько улыбается своему отражению, что он ищет в стекле что-то.

– Если ты хочешь знать, повторится ли что-то подобное, то заранее я не…

– Нет. Я хочу знать, что ты ко мне чувствуешь, чего ты ждешь от предстоящего, как ты хочешь существовать рядом.

«Что они сказали тебе?» – почти спросила Софи. Ничто не мешало Воут обмануть их обоих, пообещав каждому то, что ему нужно. Мадлен предложила ей интересную вещь. Дабы отвлечь Джона, выровнять его эмоциональный фон, помочь ему с адаптацией, пусть и запоздало, Софи предстоит пожить с ним вместе. Они разделят маленький домик вдалеке от цивилизации, но со всеми ее благами. Стиллвелл уверила, что всюду будут камеры, но Софи-то понимала, что от них не было толку.

– У меня не было семьи, – сознался Джон, он будто стыдился этого факта, потому и не смотрел в глаза девушке. – Я не знаю, что правильно, а что – нет.

– У меня тоже не было, – ответила Софи.

– Тогда, может, это – хороший шанс для нас обоих? – спросил ее Хоумлендер. – Знаешь, понятия не имею, что сказали тебе менеджеры, лучше послушай меня, – на этот раз Джон смотрел в ее светло-серые очи со всем вниманием. – Если ты не хочешь этого, если ты хочешь забыть обо мне, я оставлю тебя в покое.

Софи кивнула, медленно кивнула, понимая, что Джон врет ей. Он будет преследовать ее, следить за каждым шагом, поджидать в темных подворотнях. Он – ребенок, видящий конфетку, и если Хоумлендер не получит желаемое, он начнет истерику. Это понимала Софи, это понимали Воут, понимал и сам Хоумлендер. Медсестра знала, что лучшего выхода у нее все равно нет, да и слова Мадлен об услуге, оказанной всем остальным девушкам… Они цепляли.

– Мне нужно собрать вещи, – девушка старалась говорить медленно, не спешить, скрыть волнение, на которое имела право. – Я переберусь в домик к концу недели.

Джон мягко улыбнулся. Софи почти видела, как с плеч его спал тяжкий груз, как в фигуре Хоумлендера появилась легкость, которой ему так не хватало всего пару мгновений назад. Он потянулся, чтобы обнять медсестру, и Софи заставила себя стоять на месте, покорно ждать, когда же все кончится. Ладони Джона сомкнулись за ее спиной, девушка почувствовала тепло его широкой груди, силу, сокрытую в этом теле.

Интересно, что чувствовала ее тетя, умирая в этих же объятьях?

========== 5. Любовь победит ==========

***

Джон улыбался своей голливудской улыбкой, пока холодный ветер дул ему в лицо. Этому пришлось учиться на курсах актерского мастерства, нужный для геройских сцен навык. Последнее время эта самая улыбка не сходила с его губ. Зачем прощаться, если все шло так прекрасно? Выращенный по ту сторону телевизионной сказки, Хоумлендер никогда не знал точно, что из себя представляет реальная жизнь, и сейчас… Сейчас жизнь его обернулась счастливым семейным фильмом.

Да, да, все шло отлично, будто по сценарию, будто действом этим руководил режиссер. Так же и выглядят счастливые семьи? Джон, что всю свою жизнь был так далёк от простого народа, знал о семейном счастье не так много, а все, что видел, почерпнул именно из фильмов. Счастлива та семья, где все сходится к одному: жена – заботлива и красива, собака послушна, а муж – добр и силен. Что же касалось детей… Теперь-то Джон ждал их с нетерпением.

Когда-то давно Воут уверили его, что супер не может иметь детей из-за своих физиологических особенностей, но Софи, его милой влюблённой женушке, удалось этот миф развеять. Не то, чтобы Джон старался над ней именно для зачатия, но беременность пришлась весьма кстати. Даже руководство, относившееся к девушке, как ко временному развлечению, начало с ней считаться после произошедшего.

Да. Софи обрела вес, в прямом и переносном смысле этого слова. Из очередной несчастной подружки она превратилась в важную часть жизни Хоумлендера, а Джон, окрыленный внезапным счастьем, не смог этому воспротивиться. Он и хотел. Истерзанная равнодушным любопытством ученых душа супера желала обрести положенную ему любовь любыми путями.

Благодаря Софи Джон наконец-то взошёл на вершину мира, обрёл то, чего не мог иметь столь долгое время… Подумать только. Семья. Любовь, упавшая в его распростертые для объятий руки. Он улыбался, улыбался искренне, почти как самый обычный человек, заурядный счастливец. Хоумлендер остановился, пролетая над крышей своего маленького домика, запрятанного меж покатых холмов. Воут постарались найти такое местечко, что будет одинаково сильно удалено от всех крупных населенных пунктов.

Странно. У входа ждала машина. Джон не знал, кому она принадлежит, потому поспешил воспользоваться зрением, улучшенным все теми же учёными Воут. Сквозь металлическую обшивку салона он разглядел внутри мужчину, ждущего на водительском месте. Очевидно, он сидел там давно, успел призаснуть в душном салоне.

Джон перевёл взгляд от машины к дому, простой смертный мало его интересовал. Конечно же, можно было понять сразу… Кто еще сможет преодолеть все контрольные пункты на подходе и добраться до сюда? Мадлен. Хоумлендер улыбнулся шире, внимание Стилвелл все ещё тешило его самолюбие, даже два года брака с более молодой, красивой и желанной девушкой не заставили его забыть о ней. Нельзя сказать, что чувства прошли окончательно, и все же, если выбирать что-то одно, он предпочёл бы внимание бескорыстной Софи.

– С каждым днем все тяжелее, – его хорошенькая молодая жена сидела рядом на низком диванчике, свои бледные руки она сложила на округлившемся животе. – Я боюсь, что плановую дату родов придётся перенести чуть ближе.

– Нет. Наши врачи говорят, что в этом нет необходимости, беременность протекает хорошо, – говорила Мадлен отстраненно-вежливо, только она так умела.

Врала. Хоумлендер видел, как на долю секунды пульс её подскочил, как напряглись ослабшие с возрастом мышцы лица. Она не говорит Софи всей правды. Что-то с этой беременностью было не так… Джон прищурился. Жена его выглядела напуганной, под взглядом Стиллвелл она сжималась в комок, словно брошенный посреди оживленной улицы котенок. Нехорошее чувство шевельнулось в душе Хоумлендера при взгляде на супругу. Ему не нравилось, когда она боялась кого-то еще.

– Я просыпаюсь по ночам от того, что нутро будто бы пылает огнём, – жаловалась девушка, нервно вращая обручальное кольцо на тонком пальце. – Мне плохо.

– Тебе нужно доходить ещё хотя бы три недели, Софи, иначе младенец может погибнуть. Мы не можем допустить этого.

– А что, если погибну я? – дрожащим голосом поинтересовалась его супруга. – Что, это допустить вы можете?

– Понимаешь, Софи, найти замену тебе будет проще, чем найти заме… – заговорила Мадлен, но Джон не смог дальше слушать.

Никто не будет так с ней обращаться. Софи и правда боялась, говоря о том, что тело ее сопротивляется, пытается избавиться от лишнего груза. Странно, раньше Джон этого не замечал. Чем дольше они жили с Софи вместе, тем меньше она его сторонилась, меньше выказывала страх. Да, первый год она могла часами сидеть в гостевой комнате и тыкать кочергой в поленья, смотреть в стену или обнимать подушку. Она молчала, боялась заговорить первой, но все изменилось.

Джон же ничего не боялся, он изо всех сил старался вести себя так, как действуют главы семейств. Он приходил домой не позже семи, но и не раньше пяти часов, как минимум один свой выходной тратил на жену, на уютные посиделки у открытого огня перед крыльцом дома… Да. Вместе они жили около полугода, были обычной парой без обязательств, потом же Джон пожелал большего. Когда Воут и Мадлен, как его менеджер, дали согласие, Хоумлендер сделал Софи предложение. Ну разве могла она отказаться?

Конечно же, свадьба была тайной, личность супруги Джона держали в секрете. Все, что видели фанаты и журналисты, – лаконичное золотое кольцо на его пальце. Слухи ходили разные, сотни женщин прочили в жены главному супергерою Америки, брак отлично поднял его рейтинг, как символ всего правильного, всего святого, самого американского, Джон просто обязан был жениться. Все сложилось весьма удачно.

– За тобой следят круглые сутки, Софи, все будет хорошо. И Джон всегда рядом, – тут же добавила гостья, словно пытаясь исправить ситуацию.

– И я хочу остаться рядом с ним, Мадлен. Я не хочу умирать сейчас, понимаешь? Я не могу бросить его одного.

– Он никогда не останется один, не беспокойся об этом, – надменно заявила Стилвелл.

– Джон? Не думаю. Вам не нужен Джон, Мадлен, вам нужен только Хоумлендер. Никого нет рядом с Джоном, кроме нас двоих, – ответила Софи, погладив округлившийся живот. – Думаешь, я не вижу, как вас это… Напрягает, Мадлен?

Джон выгнул бровь, услышав. Он гнал эти мысли, гнал их прочь, иногда потрясая головой, чтобы скинуть напавший на него морок… В первый год их совместной жизни Софи часто плакала, слушала его, кивала и плакала. «Она на самом деле не любит меня, просто играет», – говорил он сам себе когда-то. Её сердце колотилось с огромной скоростью, пульс бился у виска громче барабана. Она боялась, она не хотела такой жизни, Джон всегда знал это, знал, но смирился.

Сейчас же Софи говорила совершенно искренне. Она и правда не хотела его покидать. Джон медленно опустился вниз, он учитывал скорость и силу ветра, чтобы приземлиться ровно на последнюю ступеньку деревянного крыльца. Кашпо с мелкими неизвестными Джону цветами качнулись в сторону, на заднем дворе залаяла собака, ее выбрала Софи. До чего же Мадлен нетактична… Из-за её внезапного визита Джону приходится изображать Хоумлендер и здесь, в родных чертогах. Он доброжелательно улыбнулся и махнул рукой скинувшему сон водителю, чтобы тот ответил таким же приветствием. «На одной волне с аудиторией» – напомнил себе Джон.

Хоумлендер понимал, что Софи распознает его поступь… Да, к тому же, кто ещё мог сюда заявиться, кроме него и Мадлен? Доктора укромный уголок не посещали, на обследования Джон относил Софи сам, сюда допускались лишь избранные. Он вернулся домой громко, громко открыл дверь и закрыл её, громко вытер ноги о коврик, громко шагнул вперёд. Он дал Софи и Мадлен время, чтобы тактично сменить тему разговора и сделать вид, будто никто не обсуждал ни Хоумлендера, ни Джона.

– О, дорогой, здравствуй, – нервно улыбнулась Стилвелл, переводя взгляд с супруги на супруга.

«Боится», – не без удовольствия подумал Джон. Он махнул женщине рукой, после посмотрел на Софи, непонимающе подняв брови, без слов спрашивая ее: «Что она тут делает?». Жена только отвела взгляд, не зная, что и ответить. Она поднялась, держа руку на животе, и прошла вперёд, в кухню. Софи спешила принести мужу чай, а Хоумлендер больше всего на свете жаждал именно этого. Заботы, которой ему не досталось ранее, уважения, заработанного не силой, а чувствами.

– Какая неожиданная встреча, Мадлен.

– Я тоже очень рада видеть тебя, ми… – заискивающе начала было Стилвелл, но Хоумлендер перебил ее.

– Я ничего не говорил о радости встречи. Сказал только, что она неожиданная, – изображая холодное неумелое дружелюбие, отозвался он. – Не говори за меня хотя бы здесь, Мадлен. Это же не пресс-конференция.

Стилвелл плотно сжала свои тонкие губы, но выдавила улыбку. Она выглядела растерянно. Последнее время, пожалуй, все их беседы проходили в похожем ключе, несколько нервном. Мадлен чувствовала, что теряет свою власть, искала новые рычаги давления, совершенно новый подход к проблеме, имя которой – Хоумлендер, но каждый раз спотыкалась на полпути.

– Ты, наверное, уже уходишь? – спросил хозяин дома так, будто и не нужно было спрашивать. – Пойдём, я провожу тебя до машины. Покажу, какие Софи посадила незабудки у дома.

– Я надеялась побыть с вами еще полчасика, – ответила женщина, она прощупывала почву, искала, как поссорить Джона с женой, как убрать ее.

– Нет, не стоит. Нам хочется остаться наедине, – ответил Джон, жестом указывая в сторону двери.

Мадлен колебалась. Она вымученно улыбнулась Софи, вставая с дивана, медленно прошла к двери, все надеясь, что её кто-то остановит. Джон мягко подтолкнул женщину к выходу, уместив ладонь на её пояснице. Иди. Он обернулся к Софи, чтобы взглядом указать ей на диван, позволить расслабиться и отвлечься. Хоумлендер закрыл за собой дверь, он чувствовал вину за то, что втянул несчастную медсестру во все это.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он на удивление холодно.

– Пришла посмотреть на твою женушку, конечно. Узнать, как она тут справляется одна, – отвечала Стилвелл. – Она была мне рада.

– Нет, не уверен, – отрезал Джон. – Она у меня скромная, никогда не скажет, что кто-то напрягает ее.

– Скромная… Была когда-то, – прищурилась Мадлен, продолжая улыбаться. – Как тебе ремонт в детской? – Стилвелл попыталась перевести разговор. – Мы вместе выбирали интерьер, врачи, учёные…

– Учёные?

– Да. Всё для того, чтобы ребёнок рос здоровым и жизнерадостным.

– Много лет им понадобилось, чтобы понять, что для здоровья и жизнелюбия детей нужно выпускать из лабораторной клетки, да?

Сам тон Хоумлендера давал понять: не стоит испытывать его терпение и дальше, дружеской беседы не случится. Улыбка Стилвелл в этот раз вышла кривоватой, её тонкие губы дрогнули. И почему же раньше Джон не замечал этого, не видел, как она стара? Водитель ждал в машине, он ничего не слышал, но по одному только взгляду в сторону супера понял, что лучше поскорее завести мотор. Уезжать придётся быстро.

– Послушай, Мадлен, – заговорил Хоумлендер. – Не знаю, дойдёт ли это до тебя и Воут, но скажу. Софи очень дорога мне.

– Да, разумеется, – продолжала Стилвелл. – Она ведь твоя жена.

– Она дорога мне не только как жена и как мать моего ребёнка, Мадлен, она… – Джон не мог объяснить, на мгновение он обернулся наивным юным мальчишкой, что не в силах описать силу своих чувств. – Я действительно люблю её. Если что-то случится с ней или с нашим ребёнком, Мадлен, – Джон говорил медленно и тихо. – Я уничтожу всех вас.

На долю секунды глаза его окрасились красным пламенем лазера, Хоумлендер постарался изъясниться весьма ясно. Его бедная маленькая Софи, не имевшая дел с Воут раньше, готовая воевать с могущественнейшей корпорацией зла, не знала, на что они готовы пойти. То ли дело он, идеальный герой, выращенный в стерильной лаборатории. Джон хорошо осознавал, что одно слово Стилвелл может стереть имя Софи из истории, просто дал знать, к чему это приведёт.

– Подумай о сыне, Мадлен, – улыбнулся он, провожая её взглядом. – Подумай о его благополучии.

***

Вечером она любила сидеть на крыльце, устремив взгляд вперед, в бескрайнюю даль равнины. Должно быть, крыльцо не случайно выходило на запад, Софи охотнее всего провожала закат. Хоумлендер наблюдал со стороны за ей, не за движением уставшего за день светила. Он видел, как Софи поглаживает живот, как шепчет ему что-то… Поет? Он напряг слух, чтобы услышать колыбельную. В душе Джона, если там и существовала душа, разливалось тепло, смутно знакомое тепло, будто рожденное вне его тела.

Только супруга никак не могла успокоить свой пульс. Сердце колотилось в ее груди все быстрее и быстрее, мысли Софи стремились в ту же бескрайнюю даль, а, возвращаясь, не приносили с собой успокоение. Хоумлендер помялся на пороге, он сделал это специально, чтобы Софи успела услышать и не приняла визит мужа за вторжение в личное пространство.

– Переживаешь? – спросил он тихо. – Тебе ведь завтра уже… – «рожать» – не смог добавить Джон, будто это – что-то постыдное.

– Немного переживаю, – ответила Софи, посмотрев на Джона так нежно, что губы его сжались.

– Боишься, что станет больно? Я полагаю, тебе дадут анестезию, ты просто уснешь, даже не успеешь понять, как оно началось, а уже… – он вновь болтал глупости, словно мальчишка.

– Я боюсь не боли, Джон, – грустно ответила Софи. – Я боюсь… Боюсь, что они заберут нашего ребенка, что они захотят сделать с ним то, что сделали с тобой. Я боюсь, что они убьют меня.

– Убьют тебя, – повторил Хоумлендер тихо.

– Они считают, что я плохо на тебя влияю, что я… Что я отвлекаю тебя.

Хоумлендер замер на мгновение. Он взглянул в голубые, почти серые глаза Софи и задумался над ее словами. Прежде Джону не приходилось воображать подобное. Ее смерть. Страх супруги казался оправданным, от Воут можно ожидать всего, а Мадлен действительно недолюбливала ее. Хоумлендер невольно сжал ладони в кулаки, гнев медленно затоплял тело.

Воут. Джон взглянул на Софи, но та вновь отвела взгляд, отвернулась, лицо ее обратилось в сторону заката. Уходящее на ночь солнце все еще грело кожу, последние лучи целовали щеки его жены, одаривая ее мягким румянцем. Нет. Нет, они не отнимут ее. Хоумлендер опустился с супругой рядом, он сел на пол, на голые доски, в то время как Софи уместилась в мягком кресле.

Воут. Джон принялся вспоминать все, что пронес с собой из детской жизни во взрослую, все те эксперименты, всех тех людей, чье выражение лица менялось лишь от страха к равнодушию, тех, что наблюдали за ним из-за стекла. Ему так повезло, что среди всех этих людей однажды возникла Софи, искренняя, настоящая Софи со своей лаской, с любовью, отданной ему.

А что, если она права, что, если у Джона заберут жену за ненадобностью? Нельзя сомневаться в жестокосердии акул бизнеса. Хоумлендер не был абсолютным гением, но и он хорошо понимал, что крайне важен для компании. И все же… И все же он – заменим. Учитывая, что таких, как он, способны выращивать в пробирках, Воут не должны испытывать недостаток кадров.

А ведь теперь у них с Софи родится ребенок. Быть может, он и станет заменой? Джон, положил ладонь на живот жены и мягко погладил туго натянутую кожу. Он любил ее, эту женщину, действительно любил… Искренне. Во всяком случае, любил ее так, как был способен любить. Джон знал, что люди боготворят его, ведь он и был богом… Так нужны ли ему Воут для того, чтобы остаться всеобщим любимцем?

– Они не заберут у меня вас, – произнес он тихо, и Софи слабо улыбнулась, не отрывая взгляда от заката.

– И ты готов пойти против них ради нас? – спросила она тихо, наивно.

– Да.

Бабушка искала способ уничтожить Воут снаружи, она обращалась в газеты, на радио, искала других жертв халатного отношения к Суперам и все пыталась склонить их к протесту… Софи же поступила мудрее. Она поняла, что единственный ее шанс, единственная возможность вырвать победу из цепких лап огромной корпорации – атаковать Воут здесь, изнутри.