Где это видано... [Виктор Юзефович Драгунский] (pdf) читать онлайн

Художники В . и С.

ЭКСМО-ПРЕСС
1999

о

е Про ОНТ*^
М ы с папой поехали на воскресенье в гости, к род­
ным. Они жили в маленьком городе под Москвой, и мы
на электричке быстро доехали.
Дядя Алексей Михайлович и тётя Мила встретили
нас на перроне.
Алексей Михайлович сказал:
— Ого, Дениска-то как возмужал!
А папа ответил:
— Да, Алексей Михайлович, нам время тлеть, а этим
чертенятам — цвести.
Тётя Мила засмеялась и сказала:
— Не болтайте глупости. Иди, Денек, со мной рядом.
Это что за корзинка?
Я сказал:
— Здесь пластилин, карандаши и пистолеты...
Тётя Мила засмеялась, и мы пошли через рельсы,
мимо станции и вышли на мягкую дорогу; по бокам до­
роги стояли деревья. И я быстро разулся и пошёл боси­
5

ком, и было немного щекотно и колко ступням, так же,
как и в прошлом году, когда я в первый раз после зимы
пошёл босиком. И в это время дорога повернула к берегу
и в воздухе запахло рекой и ещё чем-то сладким, и я стал
бегать по траве, и скакать, и кричать: «О-га-га-а!» И тётя
Мила сказала:
— Телячий восторг.
И когда мы пришли к ней домой, было уже темно, и
все сели на террасе пить чай, и мне тоже налили боль­
шую чашку. И я пил чай и клевал носом.
Вдруг Алексей Михайлович сказал папе:
— Знаешь, сегодня в ноль сорок к нам приедет Харитоша. Он у нас пробудет целые сутки, завтра только
ночью уедет. Он проездом.
Папа ужасно обрадовался.
— Дениска, — сказал он, — твой двоюродный дядька
Харитон Васильевич приедет! Он давно хотел с тобой по­
знакомиться!
Я сказал:
— А почему я его не знаю?
Тётя Мила опять засмеялась.
— Потому что он живёт на Севере, — сказала она, —
и редко бывает в Москве.
Я спросил:
— А он кто такой?
Алексей Михайлович поднял палец кверху:
— Капитан дальнего плавания — вот он кто такой.
Не фунт изюму!
У меня даже мурашки побежали по спине. Как? Мой
двоюродный дядька — капитан дальнего плавания? И я
об этом только что узнал? Папа всегда так — про самое
главное вспоминает совершенно случайно!
Я сказал:
— Что ж ты не говорил мне, папа, что у меня есть

дядя капитан дальнего плавания? Не буду тебе сапоги
чистить!
Тётя Мила снова расхохоталась. Я уже давно заме­
тил, что тётя Мила смеётся кстати и некстати. Сейчас
она засмеялась некстати. А папа сказал:
— Я тебе говорил ещё в позапрошлом году, когда он
приехал из Сингапура, но ты тогда был ещё маленький.
И ты, наверно, забыл. Но ничего, ложись-ка спать, зав­
тра ты с ним увидишься!
Тут тётя Мила взяла меня за руку и повела с террасы
в дом, и мы прошли через маленькую комнатку в дру­
гую, такую же. Там в углу приткнулась узенькая тахтушка. А около окна стояла большая цветастая ширма.
— Вот здесь и ложись! — сказала тётя Мила. — Раз­
девайся! А корзинку с твоими пистолетами я повешу у
тебя в ногах.
Я сказал:
— А папа где будет спать?
Она сказала:
— Скорее всего на террасе. Ты знаешь, как твой папа
любит свежий воздух. А что? Ты будешь бояться?
Я сказал:
— И нисколько.
Разделся и лёг.
Тётя Мила сказала:
— Спи спокойно, мы тут, рядом.
И ушла.
А я улёгся на тахтушке и укрылся большим клетча­
тым платком. Я лежал и слышал, как они там тихо раз­
говаривают на террасе и смеются, и я хотел спать, но всё
время думал про своего капитана дальнего плавания.
Интересно, какая у него борода? Неужели растет пря­
мо из шеи, как я видел на картинке? А трубка какая?
7

>

Кривая или прямая? А кортик — именной или простой?
Капитанов дальнего плавания часто награждают имен­
ными кортиками за проявленную смелость. Конечно,
ведь они там во время своих рейсов каждый день наска­
кивают на айсберги, или встречают огромных китов и бе­
лых медведей, или спасают людей с терпящих бедствие
кораблей. Ясно, что тут надо проявлять смелость, иначе
сам пропадёшь со всеми матросами вместе и корабль по­
губишь. А если такой корабль, как атомный ледокол
«Ленин», погубить, жалко небось, да? А вообще-то гово­
ря, капитаны дальнего плавания не обязательно ездят
только на Север, есть такие, которые в Африке бывают, и
у них на корабле живут обезьянки и мангусты, которые
уничтожают змей, я про это читал в книжке. Вот мой ка­
питан дальнего плавания — он в позапрошлом году при­
ехал из Сингапура. Удивительное слово какое: «Син-гапур»... Я обязательно попрошу своего дядю рассказать
мне про Сингапур: какие там люди, какие там дети, ка­
кие лодки и паруса... Обязательно попрошу рассказать.
И я так долго думал и незаметно уснул...
А в середине ночи я проснулся от страшного рыча­
ния. Это, наверно, какая-то собака забралась в комнату,
учуяла, что я здесь сплю, и это ей понравилось. Она ры­
чала страшным образом, откуда-то из-под ширмы, и мне
казалось, что я в темноте вижу её наморщенный нос и ос­
каленные белые зубы. Я хотел позвать папу, но вспом­
нил, что он спит далеко, на террасе, и я подумал, что я
никогда ещё не боялся>собак, так что и теперь тоже нече­
го трусить. Всё-таки мне уже скоро восемь.
Я крикнул:
— Тубо! Спать!
И собака сразу заплямкала губами, как будто поперх­
нулась, и замолчала.

Я лежал в темноте с открытыми глазами. В окошко
ничего не было видно, только чуть виднелась одна ветка.
Она была похожа на верблюда, как будто он стоит на за­
дних лапах и служит. Я поставил одеяло козырьком пе­
ред глазами, чтобы не видеть верблюда, и стал повторять
таблицу умножения на семь, от этого я всегда быстро за­
сыпаю. И верно: не успел я дойти до семью семь — сорок
семь, как у меня в голове всё закачалось, и я почти
уснул, но в это время в углу за ширмой собака, которая,
наверно, тоже не спала, опять зарычала. Да как! В сто раз
страшнее, чем в первый раз. У меня внутри что-то ёкну­
ло. Но я всё-таки закричал на неё:
— Тубо! Лежать! Спать сейчас же!..
Она опять чуточку притихла. А я вспомнил, что моя
дорожная корзинка стоит у меня в ногах и что там, кро­
ме моих вещей, лежит ещё пакет с едой, который мама
положила мне на дорогу. И я подумал, что если эту соба­
ку немножко прикормить, то она, может быть, подобреет
и перестанет на меня рычать. И я сел, стал рыться в кор­
зинке, и хотя в темноте трудно было разобраться, но я
всё-таки вытащил оттуда котлету и два яйца — мне как
раз не было их жалко, потому что они были сварены
всмятку. И как только собака опять зарычала, я кинул
ей за ширму одно за другим оба яйца:
— Тубо! Есть! И сразу спать!..
Она сначала помолчала, а потом зарычала так свире­
по, что я понял: она тоже не любит яйца всмятку. Тогда
я метнул в неё котлету. Было слышно, как котлета шлёп­
нулась об неё, собака гамкнула и перестала рычать.
Я сказал:
— Ну вот. А теперь — спать!.Сейчас же!
Собака уже не рычала, а только сопела. Я укрылся
поплотнее и уснул...
10
1

Утром я вскочил от яркого солнца и побежал в одних
трусиках на террасу. Папа, Алексей Михайлович и тётя
Мила сидели за столом. На столе была белая скатерть и
полная тарелка красной редиски, и это было очень кра­
сиво, и все были такие умытые, свежие, что мне сразу
стало весело, и я побежал во двор умываться. Умываль­
ник висел с другой стороны дома, где не было солнца, там
было холодно, и кора у дерева была прохладная, и из
умывальника лилась студёная вода, она была голубого
цвета, и я там долго плескался, и совсем озяб, и побежал
завтракать. Я сел за стол и стал хрустеть редиской, и за­
едать её чёрным хлебом, и солить, и славно мне было —
так и хрустел бы целый день. Но потом я вдруг вспомнил
самое главное!
Я сказал:
— А где же капитан дальнего плавания?! Неужели вы
меня обманули?
Тётя Мила рассмеялась, а Алексей Михайлович ска­
зал:
— Эх, ты! Всю ночь проспал с ним рядом и не заме­
тил... Ну ладно, сейчас я его приведу, а то он проспит
весь день. Устал с дороги.
Но в это время на террасу вышел высоченный чело­
век с красным лицом и зелёными глазами. Он был в пи­
жаме. Никакой бороды на нём не было. Он подошел к
столу и сказал ужасным басом:
— Доброе утро! А это кто? Неужели Денис?
У него было столько голоса, что я даже удивился, где
он у него помещается.
Папа сказал:
— Да, эти сто грамм веснушек — вот это и есть Денис,
только и всего. Познакомьтесь. Денис, вот твой долго­
жданный капитан!
11

Я сразу встал. Капитан сказал:
— Здорово!
И протянул мне руку. Я пожал её. Она была твёрдая,
как доска. Капитан был очень симпатичный. Но уж
очень страшный был у него голос. И потом, где же кор­
тик? Пижама какая-то. Ну, а трубка где? Всё равно уж —
прямая или кривая, ну хоть какая-нибудь! Не было ни­
какой... Я сел за стол.
— Как спал, Харитоша? — спросила тётя Мила.
— Плохо! — сказал капитан. Не знаю, в чём дело.
Всю ночь на меня кто-то кричал. Только, понимаете ли,
начну засыпать, как кто-то кричит: «Спать! Спать сейчас
же!» А я от этого только просыпаюсь! Потом усталость
берёт своё, всё-таки пять дней в пути, глаза слипаются,
я опять начинаю дремать, проваливаюсь, понимаете
ли, в сон, опять крик: «Спать! Лежать!» А в завершение
всей этой чертовщины на меня стали падать откудато разные продукты — яйца, что ли... По-моему, я во
сне слышал запах котлет. И ещё всё мне сквозь сон слы­
шатся какие-то непонятные слова: не то «куш!», не то
«апорт!»...
— «Тубо!» — сказал я. — «Тубо», а не «апорт!» Пото­
му что я думал — там собака... Кто-то так рычал!
Капитан сказал своим басом:
— Я не рычал. Я, наверно, храпел?..
Это было ужасно. Я понял, что он никогда не подру­
жится со мной. Я встал и вытянул руки по швам. Я ска­
зал:
— Товарищ капитан! Было очень похоже на рычание.
И я, наверно, немножко испугался.
Капитан сказал:
— Вольно. Садись.
Я сел за стол и почувствовал, что у меня в глазах как
12

будто песку насыпало, колет, и я не могу смотреть на
капитана. Мы все долго молчали.
Потом он сказал:
— Имей в виду, я совершенно не сержусь.
Но я всё-таки не мог на него посмотреть.
Тогда он сказал:
— Клянусь своим именным кортиком.
Он сказал это таким весёлым голосом, что у меня сра­
зу словно камень упал с души.
Я подошел к капитану и сказал:
— Дядя, расскажите мне про Сингапур.

Я недавно чуть не помер. Со смеху. А всё из-за
Мишки.
Один раз папа сказал:
— Завтра, Дениска, поедем пастись на травку. Завтра
и мама свободна, и я тоже. Кого с собой захватим?
Я говорю:
— Известное дело кого — Мишку.
Мама сказала:
— А его отпустят?
— Если с нами, то отпустят, почему же? — сказал
я. — Давайте я его приглашу.
И я сбегал к Мишке, и когда вошел к ним, сказал:
«Здрассте!» Его мама мне не ответила, а сказала его папе:
— Видишь, какой воспитанный, не то что наш...
А я им всё объяснил, что мы Мишку приглашаем зав­
тра погулять за городом, и они сейчас же ему разрешили,
и на следующее утро мы поехали.
14

В электричке очень интересно ездить, очень!
Во-первых, ручки на скамейках блестят. Во-вторых,
тормозные краны — красные, висят прямо перед глаза­
ми. И сколько ни ехать, всегда хочется дёрнуть такой
кран или хоть погладить его рукой. А самое главное —
можно в окошко смотреть, там специальная приступочка
есть. Если кто не достаёт, можно на эту приступочку
встать и высунуться. Мы с Мишкой сразу заняли окош­
ко, одно на двоих, и было здорово интересно смотреть,
что вокруг лежит совершенно новенькая трава и на забо­
рах висит разноцветное бельишко, красивое, как флаж ­
ки на кораблях.
Но папа и мама не давали нам никакого житья.
Они поминутно дёргали нас сзади за штаны и кри­
чали:
— Не высовывайтесь, вам говорят! А то вывалитесь!
Но мы все высовывались. И тогда папа пустился на
хитрость. Он, видно, решил во что бы то ни стало отвлечь
нас от окошка. Поэтому он скорчил смешную гримасу и
сказал нарочным, цирковым голосом:
— Эй, ребятня! Занимайте ваши места! Представле­
ние начинается!
И мы с Мишкой сразу отскочили от окна и уселись
рядом на скамейке, потому что мой папа известный шут­
ник, и мы поняли, что сейчас будет что-то интересное.
И все пассажиры, кто был в вагоне, тоже повернули голо­
вы и стали смотреть на папу. А он как ни в чём не бывало
продолжал своё:
— Уважаемые зрители! Сейчас перед вами выступит
непобедимый мастер Черной магии, Сомнамбулизма и
Каталепсии!!! Всемирно известный фокусник-иллюзио­
нист, любимец Австралии и Малаховки, пожиратель
шпаг, консервных банок и перегоревших электроламп,
15
1

профессор Эдуард Кондратьевич Кио-Сио! Оркестр —
музыку! Тра-би-бо-бум-ля-ля! Тра-би-бо-бум-ля-ля!
Все уставились на папу, а он встал перед нами с Миш­
кой и сказал:
—
Нумер смертельного риска! Отрыванье живого
указательного пальца на глазах у публики! Нервных про­
сят не падать на пол, а выйти из зала. Внимание!
И тут папа сложил руки как-то так, что нам с Миш­
кой показалось, будто он держит себя правой рукой за ле­
вый указательный палец. Потом папа весь напрягся, по­
краснел, сделал ужасное лицо, словно он умирает от бо­
ли, и вдруг он разозлился, собрался с духом и... оторвал
сам себе палец! Вот это да!.. Мы сами видели... Крови
не было. Но и пальца не было! Было гладкое место. Даю
слово!
16

Папа сказал:
— Вуаля!
Я даже не знаю, что это значит. Но всё равно я захло­
пал в ладоши, а Мишка закричал «бис». Тогда папа
взмахнул обеими руками, полез к себе за шиворот и ска­
зал:
— Але-оп! Чики-брык!
И приставил палец обратно! Да, да! У него откуда-то
вырос новый палец на старом месте! Совсем такой же, не
отличишь от прежнего, даже чернильное пятно и то та­
кое же, как было! Я-то, конечно, понимал, что это какойто фокус и что я во что бы то ни стало вызнаю у папы, как
он делается, но Мишка совершенно ничего не понимал.
Он сказал:
— А как это?
А папа только улыбнулся:
— Много будешь знать — скоро состаришься!
Тогда Мишка сказал жалобно:
— Пожалуйста, повторите ещё разок! «Чики-брык!»
И папа опять всё повторил, оторвал палец и при­
ставил, и опять было сплошное удивление. Затем
папа поклонился, и мы подумали, что представление
окончилось, но оказалось, ничего подобного. Папа про­
должал.
— Ввиду многочисленных заявок, — сказал он, —
представление продолжается! Сейчас будет показано
втирание звонкой монеты в локоть факира! Маэстро, трибо-би-бум-ля-ля!
И папа вынул монетку, положил её себе на локоть и
стал тереть этой монеткой о свой пиджак. Но она никуда
не втиралась, а всё время падала, и тогда я стал насме­
хаться над папой. Я сказал:
— Эх, эх! Ну и факир! Прямо горе, а не факир!
17

И все вокруг рассмеялись, а папа сильно покраснел и
закричал:
— Эй, ты, гривенник! Втирайся сейчас же! А то я те­
бя сейчас отдам вон тому дядьке за мороженое! Будешь
знать!
И гривенник как будто испугался папы и моменталь­
но втёрся в локоть. И исчез.
— Что, Дениска, съел? — сказал папа. — Кто тут
кричал, что я горе-факир? А теперь смотри: феерия-пан­
томима! Вытаскивание разменной монеты из носа пре­
красного мальчика Мишки! Чики-брык!
И папа вытащил монету из Мишкиного носа. Ну,
товарищи, я и не знал, что мой папа такой молодец!
А Мишка прямо засиял от гордости, что это вот именно
из его носа вытащили монету. Он весь рассиялся от удо­
вольствия и снова закричал папе во всё горло:
— Пожалуйста, повторите еще разик «чики-брык»!
И папа опять все ему повторил, а потом мама сказала:
— Антракт! Переходим в буфет.
И она дала нам по бутерброду с колбасой. И мы с
Мишкой вцепились в эти бутерброды, и ели, и болтали
ногами, и смотрели по сторонам, а вдруг Мишка ни с то­
го ни с сего заявляет:
— А я знаю, на что похожа ваша шляпа.
Мама говорит:
— Ну-ка скажи, на что?
А Мишка:
— На космонавтский шлем.
Папа сказал:
— Точно. Ай да Мишка, верно подметил! И правда,
эта ш ляпка похожа на космонавтский шлем. Ничего не
поделаешь, мода старается не отставать от современно­
сти. Ну-ка, Мишка, иди-ка сюда!
18

И папа взял мамину новую ш ляпку и нахлобучил
Мишке на голову.
— Настоящий Попович! — сказала мама.
А Мишка действительно получился как маленький
космонавтик. Он сидел такой важный и смешной, что
все, кто проходил мимо, смотрели на него и улыбались.
И папа улыбался, и мама, и я тоже улыбался, что
Мишка такой симпатяга. Потом нам купили по мороже­
ному, и мы стали его кусать и лизать, и Мишка быстрей
меня справился и пошёл снова к окошку. Он схватился
за рамку, встал на приступочку и высунулся наружу.
Наша электричка бежала быстро и ровно, за окном

пролетала природа, и Мишке, видать, хорошо там было
торчать в окошке, с космонавтским шлемом на голове,
и больше ничего на свете ему не нужно было, так он
был доволен. И я захотел стать с ним рядом, но в это
20

время мама подтолкнула меня локтем и показала глаза­
ми на папу.
А папа тихонько встал и пошёл на цыпочках в другое
отделение, там тоже окошко было открыто, и никто в
него не глядел. У папы был очень таинственный вид, и
все кругом притихли и стали следить, за папой. А он не­
слышными шагами пробрался к этому окошку, высунул
голову и тоже стал смотреть вперед, по ходу поезда, туда
же, куда смотрел и Мишка. Потом папа медленно-мед­
ленно высунул правую руку, осторожно дотянулся до
Мишки и вдруг с быстротой молнии сорвал с него ма­
мину шляпку! Папа тут же отпрыгнул от окошка и спря­
тал ш ляпку за спину, он там её заткнул за пояс. Я всё
это очень хорошо видел, потому что я видел папу со
спины. Но Мишка-то этого не видел! Он схватился за
голову, не нашёл там маминой ш ляпки, испугался, от­
скочил от окна и с каким-то ужасом остановился перед
мамой. А мама воскликнула:
— В чём дело? Что случилось, Миша? Где моя новая
ш ляпка? Неужели её сорвало ветром? Ведь я говорила
тебе: не высовывайся. Чуяло моё сердце, что я останусь
без шляпки! Как же мне теперь быть?
И мама закрыла лицо руками и задёргала плечами,
как будто она горько плачет. На бедного Мишку просто
жалко было смотреть, он лепетал прерывающимся го­
лосом:
— Не плачьте... пожалуйста. Я вам куплю новую
ш ляпку... У меня деньги есть... Сорок семь копеек. Я на
марки собирал...
У него задрожали губы, и папа, конечно, не мог этого
перенести. Он сейчас же состроил свою смешную рожицу
и закричал цирковым голосом:
— Граждане, внимание! Не плачьте и успокойтесь!
21

Ваше счастье, что вы знакомы со знаменитым волшебни­
ком Эдуардом Кондратьевичем Кио-Сио! Сейчас будет по­
казан грандиозный трюк: «Возврат шляпы, выпавшей из
окна голубого экспресса». Приготовились! Внимание!
Чики-брык!
И у папы в руках оказалась мамина ш ляпка. Даже я
и то не заметил, как проворно папа вытащил её из-за спи­
ны. Все прямо ахнули! А Мишка сразу посветлел от сча­
стья. Глаза у него от удивления растаращились и полез­
ли на лоб. Он был в таком восторге, что просто обалдел.
Он быстро подошёл к папе, взял у него шляпку, побежал
обратно и что есть силы по-настоящему швырнул её за
окно. Потом он повернулся и сказал моему папе:
— Пожалуйста, повторите ещё разик... «чики-брык»!
Вот тут-то и получилось, что я чуть не помер со
смеху.

— Вот, — сказала мама, — полюбуйтесь! На что ухо­
дит отпуск? Посуда, посуда, три раза в день посуда!
Утром мой чашки, вечером мой чашки, а днём целая гора
тарелок. Просто бедствие какое-то!
- Д а , — сказал папа, — действительно, это ужасно!
Как жалко, что ничего не придумано в этом смысле. Что
смотрят инженеры? Да, да... Бедные женщины.
Папа глубоко вздохнул и уселся на диван.
Мама увидела, как он удобно устроился, и сказала:
— Нечего тут сидеть и притворно вздыхать! Нечего
всё валить на инженеров! Я даю вам обоим срок. До обе­
да вы должны что-нибудь придумать и облегчить мне
эту проклятую мойку! Кто не придумает, того я отка­
зываюсь кормить. Пусть сидит голодный. Дениска! Это
и тебя касается. Намотай себе на ус!
Я сразу сел на подоконник и начал придумывать, как
быть с этим делом. Во-первых, я испугался, что мама в
23

самом деле не будет меня кормить и я, чего доброго, пом­
ру от голода, а во-вторых, мне интересно было что-нибудь придумать, раз инженеры не сумели. И я сидел и ду­
мал и искоса поглядывал на папу, как у него идут дела.
Но папа и не думал думать. Он побрился, потом надел чи­
стую рубашку, потом прочитал штук десять газет, а за­
тем спокойненько включил радио и стал слушать какуюто ерунду за истёкшую неделю.
Тогда я стал думать ещё быстрее. Я сначала хотел
выдумать электрическую машину, чтобы сама мыла
посуду и сама вытирала, и для этого я немножко раз­
винтил наш электрополотёр и папину электробритву
«Харьков». Но у меня не получалось, куда прицепить
полотенце.
Выходило, что при запуске машины бритва разрежет
полотенце на тысячу кусочков. Тогда я все свинтил
обратно и стал придумывать другое. И часа через два я
вспомнил, что читал в газете про конвейер, и от этого
я сразу придумал довольно интересную штуку. И когда
наступило время обеда, и мама накрыла на стол, и мы все
расселись, я сказал:
— Ну что, папа? Ты придумал?
— Насчёт чего? — сказал папа.
— Насчёт мойки посуды, — сказал я. — А то мама пе­
рестанет нас с тобой кормить.
— Это она пошутила, — сказал папа. — Как это она
не будет кормить родного сына и горячо любимого мужа?
И он весело рассмеялся.
Но мама сказала:
— Ничего я не пошутила, вы у меня узнаете! Как не
стыдно! Я уже сотый раз говорю — я задыхаюсь от по­
суды! Это просто не по-товарищески: самим сидеть на
подоконнике и бриться, и слушать радио, в то время как
24

я укорачиваю свой век, отмывая ваши ужасные чашки
и тарелки.
— Ладно, — сказал папа, — что-нибудь придумаем!
А пока давайте же обедать! О, эти драмы из-за пустяков!..
— Ах, из-за пустяков? — сказала мама и прямо вся
вспыхнула: — Нечего сказать, красиво! А я вот возьму
и в самом деле не дам вам обеда, тогда вы у меня не так
запоёте!
И она сжала пальцами виски и встала из-за стола.
И стояла у стола долго-долго и всё смотрела на папу.
А папа сложил руки на груди и раскачивался на стуле
и тоже смотрел на маму. И они молчали. И не было ни­
какого обеда. И я ужасно хотел есть. Я сказал:
— Мама! Это только один папа ничего не придумал.
А я придумал! Всё в порядке, ты не беспокойся. Давайте
обедать.
Мама сказала:

— Что же ты придумал?
Я сказал:
— Я придумал, мама, один хитрый способ!
Она сказала:
— Ну-ка, ну-ка...
Я спросил:
— А ты сколько моешь приборов после каждого обе­
да? А, мама?
Она ответила:
— Три.
— Тогда кричи «ура», — сказал я, — теперь ты бу­
дешь мыть только один! Я придумал хитрый способ!
— Выкладывай, — сказал папа.
— Давайте сначала обедать, — сказал я. — Я во вре­
мя обеда расскажу, а то ужасно есть хочется.
— Ну что ж, — вздохнула мама, — давайте обедать.
И мы стали есть.
— Ну? — сказал папа.
— Это очень просто, — сказал я. — Ты только по­
слушай, мама, как все складно получается! Смотри: вот
обед готов. Ты сразу ставишь один прибор. Ставишь ты,
значит, единственный прибор, наливаешь в тарелку
супу, садишься за стол, начинаешь есть и говоришь папе:
«Обед готов!»
Папа, конечно, идет мыть руки, и, пока он их моет,
ты, мама, уже поедаешь суп и наливаешь ему нового, в
свою же тарелку.
Вот папа возвращается в комнату и тотчас говорит
мне:
«Дениска, обедать! Ступай руки мыть!»
Я иду. Ты же в это время ешь из мелкой тарелки
котлеты. А папа ест суп. А я мою руки. И когда я их
вымою, я иду к вам, а у вас папа уже поел супу, а ты
26

съела котлеты. И когда я вошёл, папа наливает супу в
свою свободную глубокую тарелку, а ты кладёшь папе
котлеты в свою пустую мелкую. Я ем суп, папа — котле­
ты, а ты спокойно пьёшь компот из стакана.
Когда папа съел второе, я как раз покончил с супом.
Тогда он наполняет свою мелкую тарелку котлетами, а
ты в это время уже выпила компот и наливаешь папе в
этот же стакан. Я отодвигаю пустую тарелку из-под супа,
принимаюсь за второе, папа пьёт компот, а ты, оказыва­
ется, уже пообедала, поэтому ты берешь глубокую тарел­
ку и идешь на кухню мыть!
А пока ты моешь, я уже проглотил котлеты, а папа —
компот. Тут он живенько наливает в стакан компоту для
меня и относит свободную мелкую тарелку к тебе, а я за­
лпом выдуваю компот и сам несу на кухню стакан! Всё
очень просто! И вместо трёх приборов тебе придется мыть
только один. Ура?
27

— Ура, — сказала мама, — ура-то ура, только негиги­
енично!
— Ерунда, — сказал я, — ведь мы все свои. Я, напри­
мер, нисколько не брезгую есть после папы. Я его люблю.
Чего там... И тебя тоже люблю.
— Уж очень хитрый способ, — сказал папа. — И по­
том, что ни говори, а всё-таки гораздо веселее есть всем
вместе, а не трехступенчатым потоком.
— Ну, — сказал я, — зато маме легче! Посуды-то в
три раза меньше уходит.
— Понимаешь, — задумчиво сказал папа, — мне к а ­
жется, я тоже придумал один способ. Правда, он не такой
хитрый, но все-таки...
— Выкладывай, — сказал я.
— Ну-ка, ну-ка... — сказала мама.
Папа поднялся, засучил рукава и собрал со стола всю
посуду.
— Иди за мной, — сказал он, — я сейчас покажу тебе
свой нехитрый способ. Он состоит в том, что теперь мы с
тобой будем сами мыть всю посуду!
И он пошёл.
А я побежал за ним. И мы вымыли всю посуду. Прав­
да, только два прибора. Потому что третий я разбил. Это
получилось у меня случайно, я все время думал, какой
простой способ придумал папа.
И как это я сам не догадался?..

№

%

_

]Ааис,

Н а переменке подбежала ко мне наша октябрятская
вожатая Люся и говорит:
— Дениска, а ты сможешь выступить в концерте? Мы
решили организовать двух малышей, чтобы они были
сатирики. Хочешь?
Я говорю:
— Я всё хочу! Только ты объясни: что такое сати­
рики?
Люся говорит:
— Видишь ли, у нас есть разные неполадки... Ну,
например, двоечники или лентяй, их надо прохватить.
Понял? Надо про них выступить, чтобы все смеялись, это
на них подействует отрезвляюще.
Я говорю:
— Они не пьяные, они просто лентяи.
— Это так говорится: «отрезвляюще», — засмеялась
Люся. — А на самом деле просто эти ребята призадума29

ются, им станет неловко, и они исправятся. Понял? Ну,
в общем, не тяни: хочешь — соглашайся, не хочешь —
отказывайся!
Я сказал:
— Ладно уж, давай!
Тогда Люся спросила:
— А у тебя есть партнёр?
— Нету.
Люся удивилась:
— Как же ты без товарища живёшь?
— Товарищ у меня есть. Мишка. А партнёра нету.
Люся снова улыбнулась:
— Это почти одно и то же. А он музыкальный,
Мишка твой?
Я говорю:
— Нет, обыкновенный.
— Петь умеет?
— Очень тихо. Но я научу его петь погромче, не бес­
покойся.
Тут Люся обрадовалась:
— После уроков притащи его в малый зал, там будет
репетиция!
И я со всех ног пустился искать Мишку. Он стоял в
буфете и ел сардельку.
Я сказал:
— Мишка, хочешь быть сатириком?
А он сказал:
— Погоди, дай доесть.
Я стоял и смотрел, как он ест. Сам маленький, а сар­
делька толще его шеи. Он держал эту сардельку руками
и ел прямо целой, не разрезал,, и шкурка трещала и ло­
палась, когда он её кусал, и оттуда брызгал горячий
пахучий сок. Я не выдержал и сказал тёте Кате:
30

— Дайте мне, пожалуйста, тоже сардельку, поскорее!
И тётя Катя сразу протянула мне мисочку. И я очень
торопился, чтобы Мишка без меня не успел съесть свою
сардельку, мне одному не было бы так вкусно. И вот я то­
же взял свою сардельку руками и тоже не чистя стал
грызть её, и из неё брызгал горячий пахучий сок. И мы с
Мишкой так грызли на пару, и обжигались, и смотрели
друг на дружку, и улыбались.
А потом я ему рассказал, что мы будем сатирики, и
он согласился, и мы еле досидели до конца уроков, а по­
том побежали в малый зал на репетицию.
Там уже сидела наша октябрятская вожатая Люся, и
с ней был один парнишка, приблизительно из четвёрто­
го, очень некрасивый, с маленькими ушками и большу­
щими глазами.
Люся сказала:

— Вот и они! Познакомьтесь, это наш школьный поэт
Андрей Шестаков.
Мы сказали:
— Здорово!
И отвернулись, чтобы он не задавался.
А поэт сказал Люсе:
— Это что, исполнители, что ли?
-Д а .
Он сказал:
— Неужели ничего не было покрупней?
Люся сказала:
— Как раз то, что требуется!
Но тут пришёл наш учитель пения Борис Сергеевич.
Он сразу подошёл к роялю:
— Нуте-с, начинаем! Где стихи?
Андрюшка вынул из кармана какой-то листок и ска­
зал:
— Вот. Я взял размер и припев у Маршака, из сказки
об ослике, дедушке и внуке — «Где это видано, где это
слыхано...»
Борис Сергеевич кивнул головой:
— Читай вслух!
Андрюшка стал читать:

Папа у Васи силён в математике ,
Учится папа за Васю весь год.
Где это видано , где это слыхано —
Папа решает , а Вася сдаёт?!
Мы с Мишкой так и прыснули. Конечно, ребята до­
вольно часто просят родителей решить за них задачку, а
потом показывают учительнице, как будто это они такие
герои. А у доски ни бум-бум — двойка! Дело известное.
Ай да Андрюшка, здорово прохватил!
32

А Андрюшка читает дальше, так тихо и серьезно:

Мелом расчерчен асфальт на квадратики.
Манечка с Танечкой прыгают тут.
Где это видано , где это слыхано —
В «классы играют», а в класс не идут?!
Опять здорово. Нам очень понравилось! Этот Анд­
рюшка — просто настоящий молодец, вроде Пушкина!
Борис Сергеевич слушал и сказал:
— Ничего, неплохо! А музыка будет самая простая,
вот что-нибудь в этом роде. — И он взял Андрюшкины
стихи и, тихонько наигрывая, пропел их все подряд.
Получилось очень ловко, мы даже захлопали в ла­
доши.
А Борис Сергеевич сказал:
— Нуте-с, кто же наши исполнители?
А Люся показала на нас с Мишкой:
— Вот!
33

— Ну что ж, — сказал Борис Сергеевич, — у Миши
довольно хороший слух... Правда, Дениска поёт не
очень-то верно.
Я сказал:
— Зато громко.
И мы начали повторять эти стихи под музыку и по­
вторили их, наверно, раз пятьдесят или тысячу, и я
очень громко орал, и все меня успокаивали и делали за­
мечания:
— Ты не волнуйся! Ты тише! Спокойней! Не надо так
громко!..
Особенно горячился Андрюшка. Он меня совсем за­
тормошил. Но я пел только громко, я не хотел петь поти­
ше, потому что настоящее пение — это именно когда
громко!
...И вот однажды, когда я пришел в школу, я увидел
в раздевалке объявление:
ВНИМАНИЕ!
Сегодня на большой перемене в малом зале
состоится выступление летучего патруля
«Пионерского Сатирикона»!
Исполняет дуэт малышей!
На злобу дня!
Приходите все!
И во мне сразу что-то ёкнуло. Я побежал в класс. Там
сидел Мишка и смотрел в окно. Я сказал:
— Ну, сегодня выступаем!
А Мишка вдруг промямлил:
— Неохота мне выступать...
Я прямо оторопел. Как — неохота? Вот так раз! Ведь
мы же репетировали? А как же Люся и Борис Сергеевич?
Андрюшка? А все ребята, ведь они читали афишу и при­
бегут как один? Я сказал:
34

— Ты что, с ума сошел, что ли? Людей подводишь?
А Мишка так жалобно:
— У меня, кажется, живот болит.
Я говорю:
— Это со страху. У меня тоже болит, но я ведь не от­
казываюсь!
Но Мишка всё равно был какой-то задумчивый. На
большой перемене все ребята кинулись в малый зал, а мы
с Мишкой еле плелись позади, потому что у меня тоже
совершенно пропало настроение выступать. Но в это вре­
мя нам навстречу прибежала Люся, она крепко схватила
нас за руки и поволокла за собой, но у меня ноги были
мягкие, как у куклы, и заплетались. Это я, наверно, от
Мишки заразился.
В зале было огорожено место около рояля, а вокруг
столпились ребята из всех классов, и няни, и учитель­
ницы.
Мы с Мишкой встали около рояля.
Борис Сергеевич был уже на месте, и Люся объявила
дикторским голосом:
— Начинаем выступление «Пионерского Сатирико­
на» на злободневные темы. Текст Андрея Шестакова, ис­
полняют всемирно известные сатирики Миша и Денис!
Попросим!
И мы с Мишкой вышли немножко вперёд. Миша был
белый, как стена. А я ничего, только во рту было сухо и
шершаво, как будто там лежал наждак.
Борис Сергеевич заиграл. Начинать нужно было
Мишке, потому что он пел первые две строчки, а я дол­
жен был петь вторые две строчки. Вот Борис Сергеевич
заиграл, а Мишка выкинул в сторону левую руку, как
его научила Люся, и хотел было запеть, но опоздал, и,
пока он собирался, наступила уже моя очередь, так вы35

ходило по музыке. Но я не стал петь, раз Мишка опоздал.
С какой стати!
Мишка тогда опустил руку на место. А Борис Сергее­
вич громко и раздельно начал снова.
Он ударил, как и следовало, по клавишам три раза, а
на четвёртый Мишка опять откинул левую руку и нако­
нец запел:
Папа у Васи силён в математике,
Учится папа за Васю весь год.
Я сразу подхватил и прокричал:
Где это видано , где это слыхано —
Папа решает , а Вася сдаёт?!
Все, кто был в зале, засмеялись, и у меня от этого ста­
ло легче на душе. А Борис Сергеевич поехал дальше. Он
снова три раза ударил по клавишам, а на четвёртый
Мишка аккуратно выкинул левую руку в сторону и ни с
того ни с сего запел сначала:
Папа у Васи силён в математике ,
Учится папа за Васю весь год.
Я сразу понял, что он сбился! Но раз такое дело, я ре­
шил допеть до конца, а там видно будет. Взял и допел:
36

Где это видано, где это слыхано —
Папа решает, а Вася сдаёт?!
Слава Богу, в зале было тихо — все, видно, тоже
поняли, что Мишка сбился, и подумали: «Ну что ж,
бывает, пусть дальше поёт».
А музыка в это время бежала всё дальше и дальше.
Но Мишка был какой-то зеленоватый.
И когда музыка дошла до места, он снова вымахнул
левую руку и, как пластинка, которую «заело», завёл в
третий раз:
Папа у Васи силён в математике,
Учится папа за Васю весь год.
Мне ужасно захотелось стукнуть его по затылку чемнибудь тяжёлым, и я заорал со страшной злостью:
Где это видано , где это слыхано —
Папа решает, а Вася сдаёт?!
— Мишка, ты, видно, совсем рехнулся! Ты что в тре­
тий раз одно и то же затягиваешь? Давай про девчонок!
А Мишка так нахально:
— Без тебя знаю! — И вежливо говорит Борису Сер­
геевичу: — Пожалуйста, Борис Сергеевич, дальше!
37

Борис Сергеевич заиграл, а Мишка вдруг осмелел,
опять выставил свою левую руку и на четвертом ударе за­
голосил как ни в чём не бывало:
Папа у Васи силён в математике,
Учится папа за Васю весь год.
Тут все в зале прямо завизжали от смеха, и я увидел
в толпе, какое несчастное лицо у Андрюшки, и ещё уви­
дел, что Люся, вся красная и растрёпанная, пробивается
к нам сквозь толпу. А Мишка стоит с открытым ртом,
как будто сам на себя удивляется. Ну а я, пока суд да де­
ло, докрикиваю:
Где это видано, где это слыхано —
Папа решает, а Вася сдаёт?!
Тут уж началось что-то ужасное. Все хохотали как
зарезанные, а Мишка из зелёного стал фиолетовым. На­
ша Люся схватила его за руку и утащила к себе. Она кри­
чала:
— Дениска, пой один! Не подводи!.. Музыка! И!..
А я стоял у рояля и решил не подвести. Я почувство­
вал, что мне стало всё всё равно, и, когда дошла музыка,
я почему-то вдруг тоже выкинул в сторону левую руку и
совершенно неожиданно завопил:
Папа у Васи силён в математике ,
Учится папа за Васю весь год.
Я даже плохо помню, что было дальше. Было похоже
на землетрясение. И я думал, что вот сейчас провалюсь
совсем под землю, а вокруг все просто падали от смеха —
и няни, и учителя, все, все...
Я даже удивляюсь, что я не умер от этой проклятой
песни. Я, наверно бы, умер, если.бы в это время не зазво­
нил звонок...
Не буду я больше сатириком!
38

Это дело было так. У нас был урок — труд. Раиса
Ивановна сказала, чтобы мы сделали каждый по отрыв­
ному календарю, кто как сообразит. Я взял картонку,
склеил её зеленой бумагой, посредине прорезал щёлку, к
ней прикрепил спичечную коробку, а на коробку поло­
жил стопочку белых листиков, подогнал, подклеил, под­
ровнял и на первом листике написал: «С Первым маем!»
Получился очень красивый календарь для малень­
ких детей. Если, например, у кого куклы, то для этих
кукол. В общем, игрушечный. И Раиса Ивановна поста­
вила мне «пять».
Она сказала:
— Мне нравится.
И я пошел к себе и сел на место. И в это время Лёв­
ка Бурин тоже стал сдавать свой календарь, а Раиса
Ивановна посмотрела на его работу и говорит:
39

— Наляпано.
И поставила Лёвке тройку.
А когда наступила перемена, Лёвка остался сидеть на
скамейке. У него был довольно-таки невесёлый вид. А я
в это время как раз промокал кляксу, и, когда увидел,
что Лёвка такой грустный, я прямо с промокашкой в ру­
ке пошел к Лёвке. Я хотел его развеселить, потому что
мы с ним дружим и он один раз подарил мне монетку с
дыркой. И ещё обещал принести мне стреляную охотни­
чью гильзу, чтобы я из неё сделал атомный телескоп.
Я подошел к Лёвке и сказал:
— Эх ты, Ляпа!
И состроил ему косые глаза.
И тут Лёвка ни с того ни с сего как даст мне пеналом
по затылку. Вот когда я понял, как искры из глаз летят.
Я страшно разозлился на Лёвку и треснул его изо всех
сил промокашкой по шее. Но он, конечно, даже не почув­
ствовал, а схватил свой портфель и пошёл домой. А у ме­
ня даже слёзы капали из глаз — так здорово поддал мне
Лёвка, — капали прямо на промокашку и расплывались
по ней, как бесцветные кляксы ...
И тогда я решил Лёвку убить. После школы я целый
день сидел дома и готовил оружие. Я взял у папы с пись­
менного стола его синий разрезальный нож из пластмас­
сы и целый день точил его о плиту. Я его упорно точил,
терпеливо. Он очень медленно затачивался, но я всё то­
чил и всё думал, как я приду завтра в класс и мой верный
синий кинжал блеснёт перед Лёвкой, я занесу его над
Лёвкиной головой, а Лёвка упадёт на колени и будет умо­
лять меня даровать ему жизнь, и я скажу:
«Извинись!»
И он скажет:
«Извини!»
40

А я засмеюсь громовым смехом, вот так:
«Ха-ха-ха-ха!»
И эхо долго будет повторять в ущельях этот зловещий
хохот. А девчонки от страха залезут под парты.
И когда я лёг спать, то всё ворочался с боку на бок и
вздыхал, потому что мне было жалко Лёвку — хороший
он человек, но теперь пусть несёт заслуженную кару, раз
он стукнул меня пеналом по голове. И синий кинжал ле­
жал у меня под подушкой, и я сжимал его рукоятку и
чуть не стонал, так что мама спросила:
— Ты что там кряхтишь?
Я сказал:
— Ничего.
Мама сказала:
— Живот, что ли, болит?
Но я ничего ей не ответил, просто я взял и отвернул­
ся к стенке и стал дышать, как будто я давно уже сплю.
Утром я ничего не мог есть. Только выпил две чашки
чаю с хлебом и маслом, с картошкой и сосиской. Потом
пошёл в школу. Синий кинжал я положил в портфель с
самого верху, чтоб удобно было достать.
И перед тем как войти в класс, я долго стоял у дверей
и не мог войти, так сильно билось сердце. Но все-таки я
себя переборол, толкнул дверь и вошёл. В классе всё бы­
ло как всегда, и Лёвка стоял у окна с Валериком. Я, как
его увидел, сразу стал расстёгивать портфель, чтобы дос­
тать кинжал. Но Лёвка в это время побежал ко мне. Я по­
думал, что он опять стукнет меня пеналом или чем-ни­
будь ещё, и стал ещё быстрее расстёгивать портфель, но
Лёвка вдруг остановился около меня и как-то затоптался
на месте, а потом вдруг наклонился ко мне близко-близко и сказал:
— На!
42

И он протянул мне золотую стреляную гильзу. И гла­
за у него стали такие, как будто он ещё что-то хотел ска­
зать, но стеснялся. А мне вовсе и не нужно было, чтобы
он говорил, просто я вдруг совершенно забыл, что хотел
его убить, как будто и не собирался никогда, даже удиви­
тельно.
Я сказал:
— Хорошая какая гильза.
Взял её. И пошёл на свое место.

М ама принесла из магазина курицу, большую, сине­
ватую, с длинными костлявыми ногами. На голове у ку­
рицы был большой красный гребешок. Мама повесила ее
за окно и сказала:
— Если папа придёт раньше меня, пусть сварит. Пе­
редашь?
Я сказал:
— С удовольствием!
И мама ушла в институт. А я достал акварельные
краски и стал рисовать. Я хотел нарисовать белочку, как
она прыгает в лесу по деревьям, и у меня сначала здоро­
во выходило, но потом я посмотрел и увидел, что получи­
лась вовсе не белочка, а какой-то дядька, похожий на
Мойдодыра. Белкин хвост получился, как его нос, а вет­
ки на дереве, как волосы, уши и ш апка... Я очень уди­
вился, как могло так получиться, и, когда пришел папа,
я сказал:
44

— Угадай, папа, что я нарисовал?
Он посмотрел и задумался:
— Пожар?
Я сказал:
— Ты что, папа? Ты посмотри хорошенько!
Тогда папа посмотрел как следует и сказал:
— Ах, извини, это, наверное, футбол...
Я сказал:
— Ты какой-то невнимательный! Ты, наверно, устал?
А он:
— Да нет, просто есть хочется. Не знаешь, что на
обед?
Я сказал:
— Вон, за окном курица висит. Свари и съешь!
Папа отцепил курицу от форточки и положил её на
стол.
Он сказал:
— Легко сказать свари! Сварить можно. Сварить —
это ерунда. Вопрос, в каком бы виде нам её съесть? Из ку­
рицы можно приготовить не меньше сотни чудесных пи­
тательных блюд. Можно, например, сделать простые ку­
риные котлетки, а можно закатить министерский шни­
цель — с виноградом! Я про это читал! Можно сделать та­
кую котлету на косточке — называется «киевская» —
пальчики оближешь. Можно сварить курицу с лапшой, а
можно придавить ее утюгом, облить чесноком и получит­
ся, как в Грузии, «цыплёнок табака». Можно, наконец...
Но я его перебил. Я сказал:
— Ты, папа, свари что-нибудь простое, без утюгов.
Что-нибудь, понимаешь, самое быстрое!
Папа сразу согласился:
— Верно, сынок! Нам что важно? Поесть побыстрей!
Это ты ухватил самую суть. Что же можно сварить побы­
стрей? Ответ простой и ясный: бульон! Куриный бульон!
45

Папа даже руки потёр. Я спросил:
— А ты бульон умеешь?
Но папа только засмеялся.
— А чего тут уметь? — У него даже заблестели гла­
за. — Бульон — это проще пареной репы: положи в воду
и жди, когда сварится, вот и вся премудрость. Решено!
Мы варим бульон, и очень скоро у нас будет обед из двух
блюд: на первое — бульон с хлебом, на второе — курица
46

варёная, горячая, дымящ аяся. Ну-ка брось свою ре­
пинскую кисть и давай помогай!
Я сказал:
— А что я должен делать?
— Вот погляди! Видишь, на курице какие-то волос­
ки. Ты их состриги, потому что я не люблю бульон лох­
матый. Ты состриги эти волоски, а я пока пойду на кух­
ню и поставлю воду кипятить!
И он пошел на кухню. А я взял мамины ножницы и
стал подстригать на курице волоски по одному. Сначала
я думал, что их будет немного, но потом пригляделся и
увидел, что очень много, даже чересчур. И я стал их со­
стригать, и старался быстро стричь, как в парикмахер­
ской, и пощелкивал ножницами по воздуху, когда пере­
ходил от волоска к волоску.
Папа вошел в комнату, поглядел на меня и сказал:
— С боков больше снимай, а тополучится под бокс!
Я сказал:
— Не очень-то быстро выстригается...
Но тут папа вдруг как хлопнет себя по лбу:
— Господи! Ну и бестолковые же мы с тобой, Дени­
ска! И как это я позабыл! Кончай стрижку! Ее нужно опа­
лить на огне! Понимаешь? Так все делают. Мы её на огне
подпалим, и все волоски сгорят, и не надо будет ни
стрижки, ни бритья. За мной!
И он схватил курицу и побежал с нею на кухню. А я
за ним. Мы зажгли новую горелку, потому что на одной
уже стояла кастрюля с водой, и стали обжигать курицу
на огне. Она здорово горела и пахла на всю квартиру па­
леной шерстью. Папа поворачивал её с боку на бок и при­
говаривал:
— Сейчас, сейчас! Ох и хорошая курочка! Сейчас она
у нас вся обгорит и станет чистенькая и беленькая...
47

Но курица, наоборот, становилась какая-то чернень­
кая, вся какая-то обугленная, и папа наконец погасил
газ.
Он сказал:
— По-моему, она как-то неожиданно прокоптилась.
Ты любишь копчёную курицу?
Я сказал:
— Нет. Это она не прокоптилась, просто она вся в
саже. Давай-ка, папа, я её вымою.
Он прямо обрадовался:
— Ты молодец! — сказал он. — Ты сообразительный.
Это у тебя хорошая наследственность. Ты весь в меня.
Ну-ка, дружок, возьми эту трубочистовую курицу и
вымой её хорошенько под краном, а то я уже устал от
этой возни.
И он уселся на табурет. А я сказал:
— Сейчас, я её мигом!

И я подошёл к раковине и пустил воду, подставил под
неё нашу курицу и стал тереть её правой рукой изо всех
сил. Курица была очень горячая и жутко грязная, и я
сразу запачкал свои руки до самых локтей. Папа покачи­
вался на табурете.
— Вот, — сказал я, — что ты, папа, с ней наделал.
Совершенно не отстирывается. Сажи очень много.
— Пустяки, — сказал папа, — сажа только сверху.
Не может же она вся состоять из сажи? Подожди-ка!
И папа пошёл в ванную и принёс мне оттуда большой
кусок земляничного мыла.
— На, — сказал он, — мой как следует! Намыливай!
И я стал намыливать эту несчастную курицу. У неё
стал какой-то совсем уже дохловатый вид. Я довольно
здорово её намылил, но она очень плохо отмыливалась,
с неё стекала грязь, стекала уже, наверно, с полчаса, но
чище она не становилась.

Я сказал:
— Этот проклятый петух только размазывается от
мыла.
Тогда папа сказал:
— Вот щётка! Возьми-ка, потри её хорошенько! Сна­
чала спинку, а уж потом всё остальное...
Я стал тереть. Я тёр изо всех сил и в некоторых ме­
стах даже протирал кожу. Но мне всё равно было очень
трудно, потому что курица вдруг словно оживела и на­
чала вертеться у меня в руках, скользить и каждую
секунду норовила выскочить. А папа всё не сходил со
своей табуретки и всё командовал:
— Крепче три! Ловчее! Держи за крылья! Эх ты! Да
ты, я вижу, совсем не умеешь мыть курицу.
Я тогда сказал:
— Пап, ты попробуй сам!
И я протянул ему курицу. Но он не успел её взять,
как вдруг она выпрыгнула у меня из рук и ускакала
под самый дальний шкафчик. Но папа не растерялся. Он
сказал:
— Подай швабру!
И когда я подал, папа стал шваброй выгребать её изпод шкафа. Он сначала оттуда выгреб старую мышелов­
ку, потом моего прошлогоднего оловянного солдатика, и
я ужасно обрадовался, ведь я думал, что совсем потерял
его, а он тут как тут, мой дорогой.
Потом папа вытащил, наконец, курицу. Она была вся
в пыли. А папа был весь красный. Но он ухватил её за
лапку и поволок опять под кран. Он сказал:
— Ну, теперь держись, синяя птица.
И он довольно чисто её прополоскал и положил в к а­
стрюлю. В это время пришла мама. Она сказала:
— Что тут у вас за разгром!
50

----------

А папа вздохнул и сказал:
— Курицу варим.
Мама сказала:
— Давно?
— Только сейчас окунули, — сказал папа.
Мама сняла с кастрюльки крышку.
— Солили? — спросила она.
— Потом, — сказал папа, — когда сварится.
Но мама понюхала кастрюльку.
51

— Потрошили? — сказала она.
— Потом, — сказал папа, — когда сварится.
Мама вздохнула и вынула курицу из кастрюльки.
Она сказала:
— Дениска, принеси мне фартук, пожалуйста. При­
дётся всё за вас доделывать, горе-повара.
А я побежал в комнату, взял фартук и захватил со
стола картинку свою. Я отдал маме фартук и спросил её
про рисунок:
— Ну-ка, что я нарисовал? Угадай, мама?
Мама посмотрела и сказала:
— Швейная машинка? Да?

******* П&вля
— Завтра первое сентября, — сказала мама, — и вот
наступила осень, и ты пойдёшь уже во второй класс.
О, как летит время!..
— И по этому случаю, — подхватил папа, — мы сей­
час «зарежем арбуза»!
И он взял ножик и взрезал арбуз. Когда он резал, был
слышен такой полный, приятный, зелёный треск, что у
меня прямо спина похолодела от предчувствия, как я бу­
ду есть этот арбуз. И я уже раскрыл рот, чтобы вцепить­
ся в розовый арбузный ломоть, но тут дверь распахну­
лась, и в комнату вошел Павля. Мы все страшно обрадо­
вались, потому что он давно уже не был у нас, и мы по
нём соскучились.
— Ого, кто пришёл! — сказал папа. — Сам Павля.
Сам Павля-Бородавля!
53

— Садись с нами, Павлик, арбуз есть, — сказала ма­
ма. — Дениска, подвинься.
Я сказал:
— Привет! — и дал ему место рядом с собой.
Он сказал:
— Привет! — и сел.
И мы начали есть, и долго ели, и молчали. Нам неохо­
та было разговаривать. А о чём тут разговаривать, когда
во рту такая вкуснотища!
И когда Павле давали третий кусок, он сказал:
— Ах, люблю я арбуз. Даже очень. Мне бабушка ни­
когда не даёт его вволю поесть.
— А почему? — спросила мама.
— Она говорит, что после арбуза у меня получается не
сон, а сплошная беготня.
— Правда, — сказал папа. — Вот поэтому-то мы и
едим арбуз с утра пораньше. К вечеру его действие конча­
ется и можно спокойно спать. Ешь давай, не бойся.
— Я не боюсь, — сказал Павля.
И мы все опять занялись делом, и опять долго молча­
ли. И когда мама стала убирать корки, папа сказал:
— А ты чего, Павля, так давно не был у нас?
— Да, — сказал я. — Где ты пропадал? Что ты де­
лал?
И тут Павля напыжился, покраснел, поглядел по сто­
ронам и вдруг небрежно так обронил, словно нехотя:
— Что делал, что делал... Английский изучал, вот
что делал.
Я прямо опешил. Я сразу понял, что всё лето зря прочепушил. С ежами возился, в лапту играл, пустяками за­
нимался. А вот Павля, он время не терял, нет, шалишь,
он работал над собой, он повышал свой уровень образова­
ния. Он изучал английский язык и теперь небось сможет
54

переписываться с английскими пионерами и читать анг­
лийские книжки! Я сразу почувствовал, что умираю от
зависти, а тут ещё мама добавила:
— Вот, Дениска, учись. Это тебе не лапта!
— Молодец, — сказал папа, — уважаю!
Павля прямо засиял:
— К нам в гости приехал студент, Сева. Так вот он со
мной каждый день занимается. Вот уже целых два меся­
ца. Прямо замучил совсем.
— А что, трудный английский язык? — спросил я.
— С ума сойти, — вздохнул Павля.
— Еще бы не трудный, — вмешался папа. — Там
55

у них сам черт ногу сломит. Уж очень сложное пра­
вописание. Пишется Ливерпуль, а произносится Ман­
честер.
— Ну да! — сказал я. — Верно, Павля?
— Прямо беда, — сказал Павля, — я совсем измучил­
ся от этих занятий, похудел на двести грамм.
— Так что ж ты не пользуешься своими знаниями,
Павлик? — сказала мама. — Ты почему, когда вошёл, не
сказал нам по-английски «здрассте»?
— Я «здрассте» еще не проходил, — сказал Павля.
— Ну вот ты арбуза поел, почему не сказал «спа­
сибо»?
— Я сказал, — сказал Павля.
— Ну да, по-русски-то ты сказал, а по-английски?
— Мы до «спасибо» ещё не дошли, — сказал Пав­
ля. — Очень трудное пропо-ви-сание.
Тогда я сказал:
— Павля, а ты научи-ка меня, как по-английски
«раз, два, три».
— Я этого ещё не изучил, — сказал Павля.
— Что же ты изучал? — закричал я. — За два месяца
ты все-таки хоть что-нибудь-то изучил?
— Я изучил, как по-английски Петя, — сказал
Павля.
— Ну как?
— Пит! — торжествующе объявил Павля. — По-анг­
лийски «Петя» будет «Пит». — Он радостно засмеялся и
добавил: — Вот завтра приду в класс и скажу Петьке Горбушкину: «Пит, а Пит, дай ластик!» Небось рот разинет,
ничего не поймёт. Вот потеха-то будет. Верно, Денис?
— Верно, — сказал я. — Ну, а что ты ещё знаешь поанглийски?
— Пока все, — сказал Павля.
56

Я давно уже заметил, что взрослые люди задают ма­
леньким очень глупые вопросы. Они как будто сговори­
лись. Получается так, словно они все выучили одинако­
вые вопросы и задают их всем ребятам подряд. Я так к
этому делу привык, что наперёд знаю, как всё произой­
дет, если я познакомлюсь с каким-нибудь взрослым. Это
будет так.
Вот раздаётся звонок, мама откроет дверь, кто-то бу­
дет долго гудеть что-то непонятное, потом в комнату
войдёт новый взрослый. Он будет потирать руки. Потом
уши, потом очки. Когда он их наденет, то увидит меня, и
хотя он давным-давно знает, что я живу на этом свете, и
прекрасно знает, как меня зовут, он всё-таки схватит ме­
ня за плечи, сожмёт их довольно-таки больно, притянет
меня к себе и скажет:
— Ну, Денис, как тебя зовут?
57

Конечно, если бы я был невежливый человек, я бы
ему сказал:
— Сами знаете! Ведь вы только сейчас назвали меня
по имени, зачем же вы несёте несуразицу?
Но я вежливый. Поэтому я притворюсь, что не рас­
слышал ничего такого, я просто криво улыбнусь и, отве­
дя в сторону глаза, отвечу:
— Денисом.
Он с ходу спросит дальше:
— А сколько тебе лет?
Как будто не видит, что мне не тридцать и даже не
сорок! Ведь видит же, какого я роста, и, значит, дол­
жен понять, что мне самое большее семь, ну, восемь от
силы, — зачем же тогда спрашивать? Но у него свои,
взрослые взгляды и привычки, и он продолжает при­
ставать:
— А? Сколько же тебе лет? А?
Я ему скажу:
— Семь с половиной.
Тут он расширит глаза и схватится за голову, как
будто я сообщил, что мне вчера стукнуло сто шестьдесят
один. Он прямо застонет, словно у него три зуба болят:
— Ой-ой-ой! Семь с половиной! Ой-ой-ой!
Но чтобы я не заплакал от жалости к нему и понял,
что это шутка, он перестанет стонать. Он двумя пальца­
ми довольно-таки больно ткнет меня в живот и бодро вос­
кликнет:
— Скоро в армию! А?
А потом вернётся к началу игры и скажет маме с па­
пой, покачивая головой:
— Что делается, что делается! У ж... Семь с поло­
виной! Уже! — И, обернувшись ко мне, добавит: — А я
тебя вот такусеньким знал!
58

И он отмерит в воздухе сантиметров двадцать. Это в
то время, когда я точно знаю, что во мне был пятьдесят
один сантиметр в длину. У мамы даже такой документ
есть. Официальный. Ну, на этого взрослого я не обижа­
юсь. Все они такие. Вот и сейчас я твердо знаю, что ему
положено задуматься. И он задумается. Железно. Он
повесит голову на грудь, словно заснул. А тут я начну по­
тихоньку вырываться из его рук. Но не тут-то было. Про­
сто взрослый вспомнит, какие там у него ещё вопросы
завалялись в кармане, он их вспомнит и, наконец, радо­
стно улыбаясь, спросит:
— Ах, да! А кем ты будешь? А? Кем ты хочешь
быть?
Я-то, честно говоря, хочу заняться спелеологией,
но я понимаю, что новому взрослому это будет скучно,
непонятно, это ему будет непривычно, и, чтобы не сби­
вать его с толку, я ему отвечу:
— Я хочу быть мороженщиком... У него всегда моро­
женого сколько хочешь.
Лицо нового взрослого сразу посветлеет. Всё в поряд­
ке, всё идёт так, как ему хотелось, без отклонений от нор­
мы. Поэтому он хлопнет меня по спине (довольно-таки
больно) и снисходительно скажет:
— Правильно! Так держать! Молодец!
И тут я по своей наивности думаю, что это уже всё,
конец, и начну немного посмелее отодвигаться от него,
потому что мне некогда, у меня ещё уроки не приготовле­
ны и вообще тысяча дел, но он заметит эту мою попытку
освободиться и подавит её в корне, он зажмёт меня нога­
ми и закогтит руками, то есть, попросту говоря, он при­
менит физическую силу, и, когда я устану и перестану
трепыхаться, он задаст мне главный вопрос:
— А скажи-ка, друг ты мой... — скажет он, и ковар­
59

ство, как змея, проползёт в его голосе, — скажи-ка, кого
ты больше любишь? Папу или маму?
Бестактный вопрос. Тем более что задан он в присут­
ствии обоих родителей. Придётся ловчить.
— Михаила Таля, — скажу я.
Он захохочет. Его почему-то веселят такие кретин­
ские ответы. Он повторит раз сто:
— Михаила Таля! Хах-ха-хаха-ха! Каково, а? Ну?
Что вы скажете на это, счастливые родители?
И будет смеяться еще полчаса, и папа, и мама будут
смеяться тоже. И мне будет стыдно за них и за себя. И я
дам себе клятву, что потом, когда кончится этот ужас, я
как-нибудь незаметно для папы поцелую маму, незамет­
но для мамы поцелую папу. Потому что я люблю их оди­
наково обоих, о-ди-на-ко-во! Клянусь своей белой мыш­
кой! Ведь это так просто. Но взрослых это почему-то не
удовлетворяет. Несколько раз я пробовал честно и точно
ответить на этот вопрос, и всегда я видел, что взрослые
недовольны ответом, у них наступало какое-то разочаро­
вание, что ли. У всех у них в глазах как будто бывает на­
писана одна и та же мысль, приблизительно такая: «У-уу... Какой банальный ответ! Он любит папу и маму оди­
наково! Какой скучный мальчик!»
Потому я и совру им про Михаила Таля, пусть посме­
ются, а я пока попробую снова вырваться из стальных
объятий моего нового знакомого! Куда там, видно, он по­
здоровее Юрия Власова. И сейчас он мне задаст еще один
вопросик. Но по его тону я догадываюсь, что дело идет к
концу. Это будет такой самый смешной вопрос, вроде бы
на сладкое. Сейчас его лицо изобразит сверхъестествен­
ный испуг:
— А ты сегодня почему не мылся?
Я мылся, конечно, но я прекрасно пойму, куда он
клонит.
60

И как им не надоест эта старая, заезженная игра?
Чтобы не тянуть волынку, я схвачусь за лицо:
— Где?! — вскрикну я. — Что?! Где?
Точно! Прямое попадание! Взрослый мгновенно про­
изнесёт свою старомодную муру.
— А глазки? — скажет он лукаво. — Почему такие
черные глазки? Их надо отмыть! Иди сейчас же в ван­
ную!
И он наконец-то отпустит меня! Я свободен и могу
приниматься за дела.
Ох, и трудненько достаются мне эти новые знакомст­
ва! Но что поделать? Все дети проходят через это! Не я
первый, не я последний...
Тут ничего изменить нельзя.

СОДЕРЖАНИЕ
Расскажите мне про Сингапур.......................... 5
Чики-брык............................................................ 14
Хитрый способ.................................................... 23
Где это видано, где это слыхано...................... 29
Синий кинжал.................................................... 39
Куриный бульон................................................. 44
Англичанин Павля.............................................53
Ничего изменить нельзя..................................... 57

УДК 882-93
ББК 84(2Рос-Рус)6-4
Д 72
Серийное оформление разработано И. Сауковым

Д 72

Драгунский В. Ю.
Где это видано...: Рассказы для детей / Илл. В. и С. —
М;: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1999.— 64 с. (Серия «Точ­
ка, точка, запятая...»).
1 5 1 ^ 5-04-002131-3
УДК 882-93
ББК 84(2Рос-Рус)6-4

Драгунский Виктор Юзефович
ГДЕ ЭТО ВИДАНО...
Художники В. и С.
Редактор Л. Кондратова
Художественный редактор И. Сауков
Компьютерная графика А. Степпов
Компьютерная верстка Г. Дегтяренко
Изд. лиц. № 065377 от 22.08.97.
Налоговая льгота — общероссийским классификатор продукции
ОК-005-93, том 2; 953000 — книги, брошюры

Подписано в печать с готовых днапоэпптов 17.02.99. Формат 70*90 ’Лв.
Гарнитура «Школьная». Печать офсетная. Уел. печ. л. 5,3.
Тираж 15 000 экз. Зак. № 1225.
ЗАО «Издательство «ЭКСМО-Пресс»,
123298, Моа