Святыни дней [Феликс Иванович Чуев] (pdf) читать постранично

БИБЛИОТЕКА «ОГОНЕК» № 34

Феликс ЧУЕВ

СВЯТЫНИ ДНЕЙ
СТИХИ

Издательство «ПРАВДА»
Москва. 1976

Феликс ЧУЕВ

Феликс Иванович Чуев родился в 1941 году в городе Свободном
Амурской области. В 1964 году окончил факультет автоматики и
вычислительной техники Московского энергетического института
и работал в вычислительном центре. Занимался в аэроклубе, был
авиационным спортсменом, инженером-испытателем. Окончил выс­
шие литературные курсы при Литературном институте имени
А. М. Горького. На XVI съезде комсомола избран кандидатом
в члены ЦК ВЛКСМ.
Первое стихотворение Чуева было опубликовано, когда поэту
исполнилось 15 лет. Вышли книги стихотворений и поэм «Год рож­
дения 41-й», «Красные асы», «Избранная лирика», «Гражданская
лирика», «Ясно солнышко», «Соколиная песня крыла», «Минута
молчания», «Отчество», «Пилотка», «Виражи», а также книги поэ­
тических переводов с языков братских народов СССР.
Стихи поэта издавались на языках народов СССР и за ру­
бежом.
Феликс Чуев — лауреат литературной премии имени Н. Остров­
ского.

© Издательство «Правда». Библиотека «Огонек». 1976.

ПЕРВЫЕ КОСТРЫ

Был у меня дружок —

Кравцов Валера.
Особо дорог самый первый друг,
с которым вы вступали в пионеры,
здоровались,
не пожимая рук.

С Валеркой

мы не лазили по крышам —
и голубей-то не было своих!
Запомнилась багровая жарища
послевоенных ржавых мостовых
и детская площадка у райкома —
талончики прозрачные в руках,—
где все-таки
«железно» и «законно»
нам выдавали кашу в котелках.
Надежно спички в картузы упрятав,
не раздражая нервных матерей,
мы нежно врали им:
— Совет отряда! —
и мимо школы мчались поскорей.

Смешные открыватели природы,
великие
мальчишеской поры,
мы разжигали в царстве огородов
задумчивые
синие костры.

Мне иногда так хочется погреться
у тех костров —
они недалеко!
3

Когда нам трудно, приближаем детство,
как будто в детстве
было нам легко.

Ехать летом да по равнине.
Сладко молоды мы пока!
Проплывают над Украиной
плоскодонные облака.
И ложатся большие тени
на нескошенные поля,
и пикируют сновиденья
на славянские купола.
Тишина такая большая,
как широкие уши ракет.
И задумались полушарья
над сумятицею газет.

Но опять поднимутся люди
над бессонницей всей земли.
Что-то будет. Да, что-нибудь будет! —
мы, конечно, не все смогли.
Мы закончимся, ребятишки,
на неконченных рубежах,
где сейчас все смелей и чище
обновление держит шаг.

Но и там останется верным
то, чем до смерти дорожу:
год рождения —
сорок первый —
я под отчеством напишу.

Степи я люблю. Люблю ковыльи!
Выйду в степь я —
степь меня поймет!
Низко пролетит, раскинув крылья,
что улыбка неба, самолет.
4

И забыть про горе, невезенье —
хоть на миг, а все-таки забыть —
и глядеть, как пришивает землю
прямо к небу солнечная нить!

КУРСАНТ

Небо синее,
негасимое
ночью светится на крыле.
Мама спит моя.
Спит любимая.
Спят товарищи на земле.

Коли выбрал, друг,
авиацию,
значит, прожил ты
много лет.
И из «штопора» под овации
выводил ты свой «драндулет».

Подымал страну свою милую
над просторами всех морей
с водопьяновской
краснокрылою
славой первых богатырей.
Небо гордое Ленинграда,
небо горькое,
как война.
Головановские армады,
знаменитые имена.

Это славное —
твой союзник,
самый прочный в мире металл,—
как фанерный тот
«кукурузник»,
что мальчишкой ты увидал.
5

СЕВЕРО-ЗАПАД
Вот здесь и начало Отчизны,
где Трувор с дружиной ходил,
где честным знамением жизни —
полки безымянных могил.
Вот здесь геометрия взлета
седых, равнобедренных крыш,
где вся голубая от пота
земля, на которой стоишь.
И гордые тучи в покое
на старой изборской стене,
и грозное море Чудское
с известными псами на дне.

И дом Карамазовых в Руссе,
и гения страшный овал,
который спокойно, как устье,
всемирную бездну вобрал.
Как вечные, черные руки,
деревья земля вознесла
сквозь пламя и муки Красухи,
деревни, сожженной дотла.
Здесь чувство Отчизны победно
восходит к началу начал,
и здесь оно очень конкретно,
как желтый сосновый причал.

Как девочка — вся золотая,—
припав на лодчонке к рулю.
И я в этом небе летаю,
и я эту землю люблю!

Пшеничные пожарища,
амурская вода.
Я с вами был,
Товарищи
Двадцатые года.
6

Хлеб,
черный хлеб,
и золото.
И спекулянты толстые.
Опухшие от голода
наркомы продовольствия.
От мужика до Ленина —
тачаночные версты.
И кровь струится медленно —
моя —
из раны Щорса.
Но в кровь серпы легли втроем,
и рядом — молот «Р».
Ребенком
и богатырем
вставал СССР.
Вздымается эпоха,
дымятся города.
Индустриальный грохот —
Тридцатые года!
И вновь покроют кровью
тоску дорожной пыли
проверочно-суровые
Года