Письмо в Лабиринт (СИ) [Дмитрий Печкин] (fb2) читать постранично

Письмо в Лабиринт

Глава 1. Лузеры

1.

На этот раз все началось с разговора в аэрорельсе. Я ехал домой, а они сидели прямо передо мной, сразу за кабиной пилота. С километровой высоты сквозь прерывистую облачную мглу наш город выглядел как стеганое одеяло, из которого душевнобольной или инфантильный местный бог повыдрал клочьями всю вату, приведя его таким образом в совершенную непригодность.

– Мама, а это пуавда, что дядя батюшка ассказывал пуо сад?

– Во-первых, не дядя, а просто батюшка. А во-вторых, какой сад?

Мама была пухленькая, светленькая, усталая. Сыну у нее на коленях было, наверное, около семи.

– Ну сад. Там, где животные, и птицы, и змея, и астет все.

– А! Райский сад? Конечно, правда.

– Да. Сад. А где он?

– Ну, сейчас его уже нет.

Пауза. Вагон плавно покачивается на нити «нерва», за окном рваная сырая мгла.

– А дядя... батюшка говоил, что его просто закуыли.

– Ну, это все равно что нету, – рассеянно отвечает мама.

– Мам, а его откуоют?

– Ну... наверное, когда-нибудь откроют.

– А когда?

– Ну, не скоро.

Снова пауза. Сын размышляет. Он в красной вязаной шапочке и пухлой куртке, разрисованной покемонами, и картавит он совершенно как русский инсургент где-нибудь в бельгийской глубинке в начале прошлого века. Я раздумываю, не послушать ли музыку. Симпатичная девчонка в длинном шарфе, стоящая у передней двери, искоса поглядывает на меня, и я незаметно расправляю плечи и принимаю незаинтересованный вид.

– Мам, а это точно не тот сад, где мы гуляем?

– О! Ну конечно, нет.

– А откуда ты знаешь?

Мама даже смеется.

– Ну, там же нет ни всех этих животных, ни яблони, ни змея!

– А может, есть. Мне кажется, есть. Может, они посто пячутся? Я думаю, там где-то есть и эльфы, и гномы, и звейи. И говоиящие деиевья.

– В том саду не было эльфов и гномов, – говорит мама. – А что касается зверей, я бы на твоем месте держалась от них подальше.

– Станция Королева, – объявляет над нами мелодичный голос. Девочка на передней площадке выходит.

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Машиностроительная.

– Все это сказки, – говорит гладкая бритая макушка рядом с мамой и сыном. – Никакого рая нет. И ада тоже нет.

Что это у вас, чего ни хватишься, ничего нет, думаю я и прислоняю висок к холодному стеклу. Шпиль станции стремительно удаляется назад, за окном снова только сырая мгла облака.

– На самом деле это просто миф, – говорит бритый кумпол.

– Пап, а что такое миф? – спрашивает малыш.

– Сказка, неправда, – отвечает бритый.

– А... этого сада на самом деле нету?

– Нету.

– А... дядя батюшка все вуал?

– Ну почему врал, – спохватилась мама. – Просто этого сада не видно, пока туда не попадешь.

– Ага, и это очень удобно, потому что оттуда еще никто не возвращался, – хмыкнув, говорит папа.

– А вот я же возвуащаюсь, – неуверенно говорит малыш.

– Что это вообще за прогулки в одиночку? – спрашивает мама.

– Никаких прогулок нет, все он выдумывает, – рассеянно отпирается отец.

– Ничего я не пуидумываю! – напряженно говорит малыш. – Там была доуожка, и я... а еще там учей, и мостик, и он деиевянный! И там на деиевьях такие листья, такие, с туемя концами! Тяжелые! И блестящие! И я там почти видел эльфа! А еще деиевья там звенят!

Я улыбаюсь, закрыв глаза.

– Ну вот видишь, – говорит папа маме.

Все эти разговоры похожи один на другой. Взять хоть мои собственные разговоры с отцом. Глядя на драное лоскутное одеяло земли под нитью аэрорельса, я впервые подумал: а интересно, вел ли мой отец сам в детстве подобные разговоры со своими родителями?..

2.

Дверь в квартиру я открыл виртуозно, абсолютно бесшумно, и очень себя за это похвалил. Я не знал, чем именно сегодня занимается Настюша, но опыт показывал, что на первых порах лучше не производить никаких звуков. Настюша могла сейчас, к примеру, сочинять музыку. Или медитировать, или смотреть «Игру в кальмара» на самом интересном месте. Или участвовать в ритрите по зуму (последний вариант требовал особенно безукоризненной тишины в квартире). Девушка моего друга была чрезвычайно разносторонней натурой.

Однако на кухне бормотал телевизор, показывающий явно не «Игру в кальмара». Я скинул пальто и – на всякий случай на цыпочках – прокрался по коридору.

Мой друг, Денис Моргунов по прозвищу Капитан Морган, сидел носом в закопченную дымящуюся кружку и хандрил. Я остановился на пороге и залюбовался. Морган хандрил крайне редко – можно сказать, никогда не хандрил – так что зрелище стоило того. Хандрящий Морган, с его бицепсами, белесым десантским ёжиком и квадратной челюстью, был похож на забуксовавший в болоте танк.

– Пельмени в морозилке, – не поднимая глаз от ребристой кружки и не понижая голоса, сообщил Морган. Юный ударник бюрократического труда в телевизоре, чем-то неуловимо