Откровения Блаженной Анджелы [Блаженная Анджела из Фолиньйо] (fb2) читать онлайн

ВЕРШИНЫ МИСТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ

ОТКРОВЕНИЯ

блаженной

АНДЖЕЛЫ

“УЦИММ-ПРЕСС” КИЕВ - 1996

Переводы с латинского и итальянского

Тексты переведены Л. П. Карсавиным и А. П. Печковским и печатаются в современной редакции.

© “УЦИММ-ПРЕСС”

ISBN 966-7026-01-9

Л. П. КАРСАВИН

ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА

1

О жизни блаженной Анджелы из Фолиньо мы знаем очень мало: труд минорита Арнальдо — единственный наш источник — менее всего может быть назван “житием”.

Анджела умерла 4 января 1309 года. Когда она родилась — неизвестно. Во всяком случае, около 1294 года, времени понтификата св. папы Целестина V-ro, она уже совершала “шестой шаг” своего покаяния, так что мы едва ли сильно ошибемся, если поместим начало “обращения” примерно на 1290 год и исчислим ее “жизнь в Боге” 15-20 годами. Принимая во внимание положение святой в среде сполетских миноритов, называвших ее своей “матерью", и указание жития на то, что она пережила свою мать, мужа и нескольких детей, можно предположить, что Анджела умерла не моложе 40 лет, а родилась не позже 1265-1270 гг., а, скорее, даже раньше.

Анджела и ее муж были, по-видимому, людьми зажиточными. Святая с некоторой любовью вспоминает о “лучшей своей земле” Казалено (§ 14). Если верить самообвинениям Анджелы, в молодости она не была чужда склонности к щегольству. Она любила хорошо приодеться, носить на голове дорогие покрывала (22), ходить в башмачках с “корабельными носиками и окошечками” (107). Видимо, не чужды были ей и хорошие манеры, и нравы светского общества. Уже обратившись к Богу, умеет она сдерживать себя и молчать (хотя и хочется ей все время говорить о Боге) — из внимания к своим спутницам (55). Она понимает, как неприятно и неприлично ее кликушество (34, 54). Вежливо остерегается она приблизиться к явившейся ей в храме Божьей Матери и с удовольствием отмечает “благородные и приятные манеры” и “малые движения” Святой Девы (124, 125).

В миру Анджела заботилась о своей наружности, о красивой прическе напомаженных волос. Кажется, она даже подкрашивала их (105). Она не прочь была потанцевать (107), старалась нравиться и принимать красивые позы (ib). Позже она горько каялась в прошлом своем любострастии, и сладострастное вожделение считала, по-видимому, самым сильным и опасным из своих влечений (38). Может быть, впрочем, Анджела и преувеличивала. Как бы то ни было, до обращения своего была она милой и веселой дамой, склонной пошутить и подшутить не только над каким-то Петруччио (34), но и над проповедником (27).

Всего этого слишком мало для того, чтобы судить о характере Анджелы до обращения, да и то немногое, что приведено нами, гадательно. Нельзя также с полною ясностью представить себе, как она обратилась к Богу. Правда, сама она рассказывает нам о восемнадцати своих шагах по дороге покаяния. Но ведь вспоминает она о них, надо полагать, уже к концу своей жизни и невольно схематизирует происшедший в ней переворот. Исходным его моментом были сознание своих грехов, боязнь своего осуждения и горький плач об этом (14). Стыдно было Анджеле исповедоваться, и не раз приобщалась она с великим грехом, не очистив души своей покаянием. Наконец, после долгих колебаний, с помощью, как говорит она, св. Франциска, нашла себе Анджела “confessorem idoneum” (это был, скорее всего, брат Арнальдо) и под его руководством стала творить покаяние, горюя, стыдясь и скорбя (15, 16). Анджелу не покинула еще боязнь быть осужденной, но временами уже озаряла ее мысль о бесконечном Божьем милосердии, хотя все-таки “горек был ее плач” (17-18). Все глубже и глубже становилось понимание Анджелою своей греховности. Чувствовала она себя всю грехом, всю пороком. Всплывали в сознании прошлые, казалось бы забытые греховные влечения, появлялись новые и неодолимо захватывали душу, и чувствовала себя Анджела бессильною и готовою ринуться в грех, несмотря ни на что, пренебрегая стыдом и позором (38). Но вдруг оживляло душу веяние благодати и благодатно укрепленная добродетель противостояла пороку и удерживала Анджелу на краю пропасти, чтобы снова оставить ее на бессильную, отчаянную борьбу. И знала она, что вся греховна, вся порочна, и чувствовала, как далека от бесконечного блага, от Бога, и знала Его справедливость, уже любя в Нем истинное благо, истинную правду. То не хотела она верить своей греховности, и охватывал ее яростный гнев на себя. То чувствовала, как оскорбила и оскорбляет любимого уже Бога, ощущала в себе вину за всех и все оскорбления, нанесенные ею Божьим творениям. Тогда просила она прощения у всех тварей, просила их помощи молитвенной перед Богом. И казалось ей, что все твари и даже Божья Матерь со святыми молятся за нее (36-43).

Так с самых начал обращения Анджелы запылала в сердце ее любовь к Богу, не себялюбивая любовь Гуго из св. Виктора, а самоотверженная и бескорыстная любовь св. Франциска, любовь, охватывающая весь мир, связующая его единым порывом в Бога. Как у истинной дочери Франциска, сплетается и сливается в душе Анджелы эта любовь к Богу с любовью ко Христу, сознание нанесенного Богу оскорбления становится сознанием соучастия в причинении тяжких мук Его Сыну, и раскрываются глаза на искупительный смысл жертвы Христовой, и рождается стремление уподобиться Ему. Христу обещает Анджела соблюдать девственную жизнь. Она ищет путь Христов и находит его в смирении, бедности и презренности. Внутренний переворот начинает выражаться и вовне — скромнее одевается Анджела, ест более простую пищу. Она уже тяготится жизнью с мужем, матерью и детьми. Через некоторое время вся семья ее вымирает (20-22).

Перед Анджелою открывается путь Христов. Все пристальнее всматривается она в искупительные страдания Христа и все яснее понимает, как она виновата в них и как Он перенес их за нее (23, 103, 105-109). Чем отплатить за это великому Страдальцу? Нет слез, чтобы оплакать Его муки, нет мук, которые бы могли возместить Его Страсти. Мало сурового покаяния, налагаемого на себя Анджелою. Единственный путь приближения ко Христу — преображение в Его жизнь, Его муки, во весь строй Его духа. И становится Анджела бедною, как беден был Спаситель, ищет унижений и страданий. Просит она себе соучастия в Христовых муках, вживается в них (24-32). Не о себе думает она, а только о Боге. “Господи, если и осуждена я, все-таки буду я творить покаяние, и лишу себя всего, и стану служить Тебе!” (29). И в понимании благости Божьей, в ощущении страданий Христовых и своей греховности стала вера святой верою нечеловеческой, слезы ее легче и свободнее; засияла в душе надежда, и красивые стали сниться ей сны (29, 30, 32)...

Так началась жизнь блаженной Анджелы во Христе и Боге. Мы не в силах проследить эту жизнь в ее развитии, но благодаря записям брата Арнальдо мы хорошо знаем ее и в целом, и в частностях, знаем муки и утешения святой матери Анджелы, верной ученицы и дочери Франциска, облачившейся в одеяние его “третьего ордена”.

Брат Арнальдо известен нам еще меньше, чем Анджела. Он был, как мы думаем, ее духовным отцом и “священником Христовым” (15). Может быть, он проповедовал в одной из церквей Фолиньо — в Сан-Феличиано (ib) и, несомненно, после безымянной подруги Анджелы, он был самым близким ей человеком. Характеру Арнальдо, кажется, не была чужда некоторая суетность, и едва ли излишним был переданный ему через Анджелу совет “постараться стать малым” (141). По крайней мере, несколько суетливое (и довольно безнадежное) стремление к изящному стилю обнаруживает Арнальдо в “Прологе” своего труда и, как мне кажется, кое-где в других местах — в попытках украсить и систематизировать речи Анджелы. Трудно, вернее — невозможно по “Житию Анджелы” представить себе, каковы были взгляды и настроения его автора, если только отбросить очевидное увлечение откровениями, идеалами и идеями самой святой. Конечно, Арнальдо живо занимали богословские и мистические проблемы. Возвращаясь из Ломбардии он обсуждает со своим товарищем вопрос о том, почему Бог сотворил человека способным грешить и избрал столь тягостный для Него способ искупления — земные муки Своего Сына, и вернувшись спрашивает об этом Анджелу (64, 67). В другом месте (14) он делает довольно невразумительную попытку истолковать слова святой о неотъемлемости и неизменности некоторых ее состояний. Жизнь Анджелы для Арнальдо — проявление и проповедь Божьей Мудрости, а точнее — францисканского идеала в строгом его понимании. Анджела, говорит он, дала пример соблюдения забытого фрацис-канцами “Правила” их святого отца (1-2). Она — проповедница примером, оракул Божий, учительница истинной мудрости и мать “законных сынов” св. Франциска и Бога. Она соблюла слово Господне (3), явила миру истинно христианские и францисканские добродетели — любовь, бедность и смирение. Ниспосланные Анджеле откровения и видения не вызывают у брата Арнальдо никаких сомнений, хотя он и смиренно сознается, что многого не понял и многое записал неудачно. Эти-то откровения для него ценнее всего. Им-то и придается значение нового откровения, новой проповеди учения Христа и Франциска. Внешние же события жизни святой отступают на второй план, и даже предпосланный “Откровениям” краткий “биографичес-

кий очерк” (6-13) посвящен более внешним обнаружениям экстазов Анджелы и общему описанию ее страданий и озарений, чем собственно биографическим фактам.

Не иначе, надо полагать, относились к Анджеле и другие близкие ей минориты, те, которые присутствовали при ее кончине (259), те, кого называла она своими сынами, к кому она обращала свое “Завещание" (255), и те, кто приходил беседовать с нею. Среди последних был и Убертино да Казале, знаменитый вождь средне-итальянских спиритуалов. Как сам он пишет в своем “Древе крестной жизни Иисуса”, в прологе, в 1298 г. до него “чудесным образом” дошла весть о “досточтимой и святейшей матери Анджеле из Фолиньо, женщине истинно ангельской жизни на земле” (Angela—angelica). Убертино посетил ее, беседовал с нею и убедился в ее святости. Господь открыл Анджеле сердце Убертино: она рассказала ему о пороках его и благодеяниях Божьих, ему ниспосланных, возродила павший было дух бурного спиритуала, и снова в духе Убертино родился дух Христов. Видимо, Убертино знает и другие подобные случаи благодетельного влияния Анджелы и верит, что она “поставлена Богом ради многих сынов духовных, она, матерь прекрасной любви, страха, величия и святой надежды, ибо через нее приходят к этим сынам всяческие блага и неисчислимая честь”. И Убертино подымает свой голос против завистников и хулителей ее непорочной жизни: были и такие, и Анджеле много приходилось выносить от “братьев”.

Итак, Арнальдо был не один. И не ради себя только, а, вероятно, и не по собственному только желанию стал он “писцом” Анджелы. Взаимная дружба помогла делу и позволила преодолеть смиренное противление святой. Неохотно, но все же продиктовала она брату Арнальдо свои поучения, откровения и видения (3). Арнальдо приходил к ней, писал под ее диктовку или слова (“И часто заставлял я ее по многу раз повторять слово, которое должен был записать” (5)), а потом прочитывал ей записанное, для исправления (3, 4). Много в речах ее было непонятного, много непередаваемого (4, 5). Не всегда Анджела и Арнальдо находились в должном состоянии духа. Но Арнальдо усиленно подчеркивает свою добросовестность и достоверность записанного, объясняя особенности своего труда. По его словам (5), он пытался передать речи Анджелы слово в слово, буквально переводя их с итальянского (Ан-

джела говорила с ним по-итальянски) на латынь. Последнее подтверждается и строением фраз, и обилием итальянизмов, как botta — лягушка, inoplerata-inorpellata — покрытая мишурой, гира — одежда, rippa — скала или как форма “filioli” и смысл таких слов, как “gratiosus”. Но в какой мере точна передача речей Анджелы и не прибавил ли Арнальдо кое-что от себя, определить трудно. Заявления его не настораживают, общий тон и характер всего труда скорее склоняют нас к доверию к словам его автора. Прямых противопоказаний нет за исключением, может быть, последней фразы § 120: “Per hoc autem significatum est mihi, quod cito migratura eram de hoc saeculo, nam hoc fuit circa principium meae infirmitatis ultimae”

(cp. 259). Однако, не говоря уже о том, что именно эта фраза (“nam... ultimae”) может быть прибавкою писца, толкование ее, как прибавки, принудительной силой не обладают. Впрочем, детальное изучение текста приводит к предположению, что Арнальдо стилистически развивал некоторые речи Анджелы (напр., 172). Но доказать это трудно в виду неизбежной субъективности приемов, да в нашем случае и неуместно.

Во всяком случае Арнальдо очень заботился о достоверности и точности своих записей. Он прочел их Анджеле, просил ее спросить о достоверности их у Бога, и она получила в этом удостоверение (5). Затем Арнальдо отдал свой труд на проверку двум “достойным доверия” братьям миноритам, которые вновь пересмотрели его вместе с Анджелою. Все это, как и постоянное общение с Анджелою Арнальдо, позволяет предполагать влияние на нее окружающей среды, а через среду — некоторых мистических идей, теорий и навыков, хотя каково оно и как велико, определить невозможно. Сама святая едва ли была в состоянии читать и понимать мистико-богословские сочинения и разбираться в тонких аллегориях каких-нибудь викторинцев, тем более, что ей в общем символика чужда. Но окружавшие ее минориты могли подсказывать ей те или иные решения, ставить перед нею, даже сами того не замечая, старые мистические проблемы и таким путем вводить ее в традиции мистики, не искажая, а развивая ее личную мистическую , жизнь. Уже после смерти Анджелы Арнальдо окончательно систематизировал свои записи и привел свой труд в окончательный вид. Но и после этого “Житие” подверглось последнему просмотру со стороны восьми миноритов, среди кото-

8

рых находились инквизиторы, лекторы и кустоды, и кардинал Якопо Колонна.

Упоминание о Якопо Колонна, кардинале спиритуалов, дает возможность довольно точно датировать окончательную, т. е. дошедшую до нас, редакцию труда брата Арнальдо. Она приходится на время между 1309 г. (год смерти святой) и 1318 г. (год смерти Колонна). Тон “Жития” спокоен, гонение как-будто в прошлом, а в 1313 г. началось последнее гонение на спиритуалов. Следовательно, вероятнее срок 1309-1313 г. Действительно, в 1312 г. в доме Колонна в Авиньоне жил Анджело Кларено, в 1313 г. — Убертино да Казале. Но еще вероятнее, что Якопо просмотрел труд Арнальдо в бытность свою в Италии, а в Авиньон уехал он уже в 1310 г. и больше в Италию не возвращался. Если так, то мы получаем дату последней редакции 1309-1310 г., т. е. сейчас же после смерти Анджелы.

3

В древнейшем списке провинций францисканского ордена, относящемся к 1343 г., Фолиньо (Foligno, Fulgineum) вместе со Сполето, Треви, Джиано, Монтефальконе, Беванья и Бро-лиано входит в состав Сполетской кустодии (Custodia Vallis), одной из девяти кустодий “провинции св. Франциска”. Провинция же эта — колыбель ордена и по преимуществу “серо-фическая” земля. Здесь провели лучшие дни своей жизни, а частью и были погребены вернейшие друзья и ученики святого — Бернардо из Квинтавалле, Сильвестро, Леоне (Лев), Анджело, Массео, Руфино, Эджидио (Эгидий) и другие. В Ассизи покоится прах самого Франциска и “дочери” его св. Клары, в Порциункуле около Ассизи погребен первый генеральный министр ордена брат Пьетро Катанский, в Бастии — брат Коррадо из Оффиды (ум. в 1306 г.), в Перуджии — Эджидио. В Карчери близ Ассизи живут “святейшие братья” и “примером жизни своей” проповедуют покаяние. Подобный же ере-миторий (“пустынь”) около Сполето — в Монте-Луко. Тоди влечет к себе деятельностью, а — после его смерти — могилою брата Роджеро. Здесь проповедовали Гульельмо, Пьетро, Якопо Бенедиктоли, магистр и кардинал Маттео из Акваспарты (1288-1302) и кардинал брат Бентивенга (1278-1290).

“Провинция св. Франциска” — земля францисканских легенд и чудес. Все в ней напоминает о ранней жизни братьев и первых временах ордена. Сан-Дамиано восстановлено трудами самого святого отца. В Перуджии Христос явился брату Пьетро из Силачи. В “Locum montis” (Perugia al monte) оставил память о своей жизни, своих загадочных словах и экстазах брат Эджидио. В Изола ди Лаго хранят воспоминание о постившемся здесь сорок дней и за все время съевшем лишь половину маленького хлебца св. Франциска, в Аджелло — о долгом “восхищении" и дивном видении Эджидио, в Монте ди Джиове — о “восхищениях” и созерцательной жизни брата Сенсо. В Сполето брат Симоне воскресил мертвого, в Фолиньо много сотворил чудес и “учит о царстве Божием знамениями и чудесами” брат Мартино. В Бролиано творит чудеса и проповедует Джованни из долин. В Читерна помнят о двух чудесах самого св. Франциска, в Монте-Казале — о том, как он обратил трех разбойников. Пустынь “Romita Arnolfo” основана самим Франциском, память о проповедях которого живет и в Терни и в Сан-Джемино. “И это места, находящиеся в провинции св. Франциска, в коих были и суть братья, известные своею жизнью и своими словами, обратившие многих к Богу проповедью и примером”¹.

Родина ревнителей францисканского “Правила”, провинция св. Франциска естественно стала одним из главных центров движения спиритуалов. В пустынях Умбрии, Тосканы и Марки Анконской скрывались ревнители от преследований генерала ордена Илии Кортонского. Отсюда же послышались протесты против занявшего в 1245 г. пост генерального министра францисканцев Кресченцио из Иези. Воодушевляемые ближайшими учениками Франциска, “рыцарями круглого стола”, как называл из серафический отец, ревнители заботливо хранили и переписывали творения самого Франциска, собирали воспоминания и легенды о нем, вглядывались в примеры его жизни, смотрясь в нее, как в “зерцало совершенства". Росла литература ревнителей, то тихо созерцательная, то пронизываемая огнем аскетического воодушевления и подражания Христу, то пылающая негодованием на братьев — отступников и нарушителей евангельского идеала, вновь проповеданного святым отцом. Отдельные воспоминания и рассказы собираются в легенды, легенды вбирают в себя новые создания благочестивого воображения и стараются связать с именем святого лучшее, что вообще рассказывают о святых, вплести новые цветочки в венок из свежих полевых цветов. Около “старой легенды”, т. е. около отвергнутых орденом со времени появления жития Бо-навентуры трудов Томмазо из Челано, камень за камнем воздвигается грандиозное здание — полное житие Франциска, описание всех его добродетелей и деяний братьев его. Составляют новое евангелие, новые деяния апостольские, и все больше созерцают во Франциске и братьях его отраженный свет Христа и апостолов. Во Франциске любят и созерцают Христа, в этом памятном еще многим “беднячке ассизском”, попиравшем вот эти самые пыльные дороги Умбрии, молившемся вот в этом самом лесу, ходившем и учившем по этим улицам, с милою шуткой на обескровленных постом и муками устах, с глазами полными слез о страданиях Спасителя.

А вместе с тем на разборе примеров из жизни и слов святого пишут трактаты о бедности, о евангельской жизни, о древе крестной жизни Иисуса, стараясь доказать истинность серафического учения, евангеличность и божественность его². Уже к сороковым годам с этим религиозно-литературным течением сплетаются иные мотивы и на нем отражается иоахимизм. Ревнители распадаются на несколько групп. Одни спасают себя и своим примером других в молитвенном и созерцательном уединении пустыней или кротко мечтают о минувшей золотой поре братства. Другие соединяют с этим иоахимитские гадания и пророчества о будущем ордена, церкви и дела Франциска, захваченные беспокойным духом вещего калабрийского аббата. Третьи выступают в защиту буквального и строгого соблюдения устава, особенно же бедности. Наконец, четвертые в гневе покидают павший орден, создают особые братства (Saccati, Boscarioli, позже — целестинцы Либерата и Анджело Кларено) или примыкают к ереси — к апостоликам, к братьям свободного духа. Невозможно передать всего многообразия оттенков и бесчисленных переливов этого сложного течения, одним из наиболее мощных потоков которого является тоже в высшей степени сложное и далеко еще не выясненное движение спиритуалов³.

В 1274 г. в Марке Анконской обнаруживаются волнения, вызванные слухами о том, что Лионский собор обязал миноритов владеть имуществом, а за волнениями следует суровая расправа местных властей ордена с ослушниками. Но из пустыней средней Италии и южной Франции уже слышится проповедь в защиту буквального соблюдения “Устава”, “Завещания Франциска” и обета бедности. Уже ходит по рукам “Введение в Вечное Евангелие” и множатся псевдо-иахитские писания. Гуго из Дин, Оливи становятся признанными вождями “духовных”, спиритуалов. Спириту алы Марки Анконской выделяют из себя руководимых сначала Либератом, потом Анджело Кларено и утвержденных папою Целестином V-ым целестинцев. Среди тосканских спиритуалов, испытавших на себе влияние посетившего Флоренцию Оливи, проповедует Убертино да Казале (с 1286 г.; с 1282 г.; он преподает в Италии). Гонимый братьями, Убертино удаляется в Ла-Верну, на святую гору францисканцев, и там пишет свое “Древо крестной жизни Иисуса” (1305 г.). Но он не прерывает своих сношений со спиритуала-ми Тосканы и Умбрии, его влияние велико в Перуджии, простирается оно и на Сполето⁴. В 1303-1304 г. Убертино удалось оправдаться перед Бенедиктом ХI-ым во взведенных на него обвинениях, а по смерти Бенедикта, при Клименте V-om счастье в последний раз улыбнулось спиритуалам: новый папа взял их под свою защиту. Только в 1313 г. поднялось последнее и самое тяжелое гонение. В 1294 г., при папе Целестине 6л. Анджела совершала шестой шаг своего покаяния, при папе Клименте она доживала последние дни земной своей жизни.

Вне всякого сомнения и сестра “третьего ордена св. Франциска” Анджела (47) и брат Арнальдо принадлежали к спо-летской группе спиритуалов. Об этом свидетельствуют и при-

веденные выше слова Убертино, и просмотр “Откровений” кардиналом Якопо Колонна, и само их содержание. На наш взгляд, “Откровения Анджелы” являются одним из самых ценных источников для понимания и истории всего движения спиритуалов. Правда, из него не извлечь никаких внешних фактов и оно не обогатит нас ими, но только оно позволяет так глубоко проникнуть в психологию движения и понять его внутреннюю связь с ранним францисканством. В “Житии” Анджелы ярко выражено значение и понимание францисканского идеала в среде “духовных” братьев, мистический уклад и созерцательность последних сынов и дочерей Франциска. Разумеется, ни на мгновение не следует забывать, что Анджела и ее “сыны” только одно из многочисленных и разнообразных ответвлений общего движения, и труд Арнальдо отражает лишь некоторые его стороны. Но эти именно стороны и по существу и по времени являются, как нам кажется, самой сутью всего движения, и около них нарастают и иоахимизм, и боевые выступления отдельных групп, и влечение к ереси. В житии Анджелы мы не найдем боевого духа таких спиритуа-лов, как Кларено или Убертино. Не найдем мы в нем и апокалиптических чаяний, гаданий о темном будущем и злобных нападок на погрязшую в мирской суете церковь спиритуалов-иахитов. Зато полнее и ярче выражены связь всего движения с францисканским идеалом и проповеданная Франциском мистическая жизнь во Христе. А ведь эта мистическая жизнь — характернейшая черта всех крупных вождей спиритуалов, хотя и сочетается она у них с иными моментами.

Действительно, вспомним еще раз название главного труда Убертино да Казале — “Древо крестной жизни Иисуса”, вспомним о его начитанности в мистической литературе. Он знает не только “Древо Жизни” св. Бонавентуры, завершавшего бер-нардинско-викторинскую мистику, но и “Небесную иерархию” Дионисия Ареопагита в переводе Эриугены, труды викторин-цев и Бернарда. Мистические ощущения издавна отличали миноритов. Сам Франциск был мистиком, то созерцавшим Бога в Его творениях и везде чуявшим Божество — и здесь пылающая, как крылья серафима, любовь вознесла душу его выше холодной мысли Гуго или тонких умозрений Ришара и позволила в Боге принять весь космос — то живущим в бедном и смиренном Сыне Божьем, умиляясь пред Его младенчеством, сострадая Ему и преображаясь в муки Его и в Него самого, то, наконец, мистиком, одухотворявшим Божественной любовью весь культ и особенно великую жертву — таинство евхаристии. В гостии на алтаре видел Франциск все величие и все самоуничижение Божье. Целостно переживал он образ Христов и чутким сердцем постигал внутреннюю изначальную связь всех добродетелей. Кроткий праведник, знал он свое бессилие на добро, знал, неученый и неразумный, необходимость и силу спасающей и дарующей святость благодати Божией и, смиренный сердцем, видел в себе лишь недостойного хранителя не по заслугам дарованного ему великого сокровища. Мистическая любовь была его наставницей, и то самоотверженное стремление к другим во Христе, к которому пришел Ришар на вершинах своего умозрения, стало истоком мистики Франциска и излилось на целый Божий мир.

И Бернардо Квинтавалле, первозванный ученик Франциска, и Эджидио, и Массео, и Джинепро (Юнипер)⁵ — “мужи созерцательные", исходящие любовью ко Христу. Францисканская мистика, по преимуществу мистика Христа, озаряет страницы схоластических трактатов Бонавентуры, вдохновляет учеников серафического отца, славословящих Бедность и Смирение, блестками драгоценных камней сверкает в наивных и чудесных рассказах, в “Цветочках мессира святого Франциска”⁶... Иногда мистику францисканцев пронизывает священный гнев и она жаждет апокалиптических видений. Спиритуа-лы прислушиваются к вещим прорицаниям Джиоаккино дель Фьоре, пророчествуют и высчитывают сроки наступленя царства Духа Святого. Иные из них с негодованием отворачиваются от матери-церкви... Но не умирает, не иссякает мистическая жизнь во Христе, мистика Рожденного и Распятого, мистика нежной и пламенной, кроткой и бурной любви.

В своем “Предисловии" я ограничиваюсь немногими намеками на связь откровений Анджелы с историей мистики и францисканства. Многое из сказанного святою мы найдем у предшествующих ей мистиков. Так созерцание Бога во мраке можно сблизить с некоторыми замечаниями у Дионисия Аре-опагита и Бонавентуры; учение о преображении в Бога очень полно и детально развито уже викторинцами и Бернардом; глубокий психологический анализ бедности и смирения как бы продолжает раннюю францисканскую мистику, и в ней же заключены основания как гениально прочувствованной идеи единства всех добродетелей, так и умозрений Анджелы об евхаристии; развитием “Гимна брату Солнцу” св. Франциска кажутся проявления любви святой ко всему миру, ко всем творениям Божьим. Сама Анджела едва ли могла читать и тем более — понимать богословские трактаты каких-нибудь викторинцев, которые к тому же излагают свое учение в виде разрозненных комментариев к тем или иным текстам и рассказам Священного Писания, не объединяя его. Но она жила в среде спиритуалов, непосредственно или посредственно воспринявших и претворивших мистические идеи эпохи, сами собой по необходимой внутренней своей связи укладывавшиеся в систему. Многое, конечно, было упрощено и искажено окружавшими Анджелу братьями, каким-нибудь Арнальдо, многое повторялось ими безотчетно, как готовая и не вызывавшая их на размышление истина. И тем не менее даже искаженная и упрощенная передача, даже случайно и бессознательно повторенная идея могли быть поводом для мистического умозрения или направлять его в русло традиций мистики. Недоуменный вопрос благочестивого Арнальдо о причине того, почему Бог попустил человека согрешить и для спасения его пожертвовал Своим Сыном, вопрос, может быть, и чуждый мистических настроений, мог послужить исходным моментом для одного из величайших откровений Анджелы. Но не следует преувеличивать влияния традиции. Даже к старым мистическим идеям Анджела подходит по новому и по своему, и они приобретают у нее необычайную и неведомую ранее глубину и силу. Она не повторяет чужих слов, а сообщает о своем откровении, и это откровение не связано ни с ученою системой, ни со схоластической последовательностью мысли богословия XIII века. Каков бы ни был исходный пункт того или иного умозрения святой, оно свободно и самостоятельно. А может быть, даже и внешнюю зависимость мы склонны преувеличивать, обуянные неукротимым позывом к “историзму”, “генетизму” и тому подобным фетишам. Ведь истина одна, и выражения ее всегда будут и должны походить друг на друга. Особенно же это следует помнить, когда перед нами не совпадение фраз, а совпадение мыслей. К тому же история мистики еще не написана и может появиться лишь после самого детального и внимательного анализа учений и систем хотя бы только крупнейших мистиков. Пока этого нет, всякое построение развития мистики приблизительно, условно и временно.

Но Анджела поражает не только глубиною и красотою отдельных своих откровений. Она дает исключительный по силе, величию и стройности синтез, систему мистического богословия. Такой системы нет ни у Бонавентуры, ни у викторинцев, ни у Бернарда, и только еретическое учение Эриугены стройностью, целостностью своей приближает к ней. Эта система Анджелы — опять-таки ее система: она мыслима лишь как достояние и открытие одного человека, а не как коллективный труд, в ней все внутренне связано, все объединено и на всем лежит печать великой матери Анджелы. И, что особенно важно, единство системы достигается не тем порядком, который придал записям своим брат Арнальдо, а вопреки этому порядку. Единство учения Анджелы не внешнее, а внутреннее, органическое, так что каждый момент его оказывается необходимо связанным с остальными, пронизанным ими.

Откровения святой Анджелы обладают непреходящею ценностью и превышающим течение времен значением. И, может быть, лучше всего воздержаться от всяких толкований и пояснений, почтив вещую жену и открытые ей тайны невыразимым молчанием. Тем не менее, я решаюсь изложить некоторые свои наблюдения, уверенный, что вызвана эта решимость не смертным грехом профессорской болтливости, а трудностью оторваться от источника воды живой и искренним желанием помочь читателю. Сказал Господь святой Анджеле: “Я, говорящий тебе, — Божественная Мощь, которая приносит тебе Божественную благодать. И благодать, которую приношу Я тебе, такова, что хочу Я, чтобы ты была полезна всем людям, видящим тебя, и не только им; хочу Я, чтобы ты помогала и была полезна тем, кто или подумает о тебе, или вспомнит, или услышит, как назовут тебя. Тем же, у кого больше будет от Меня, больше ты и поможешь” (60).

“И тогда не видела я уже ни мощи, ни воли Божией, как прежде, но видела нечто неизменное, столь невыразимое для меня, что ничего не могу сказать об этом, кроме одного: было это всяческое благо”... Такова глубина Божественности или Божественность в последней глубине Своей. Невозможно ни помыслить, ни уразуметь этой глубины, Бога — как всяческое благо или — как нечто, превышающее всяческое благо. И поэтому видится Бог во время такого созерцания, до которого Анджела была вознесена лишь три раза (75), вместе с мраком или во мраке. И чем больше как бы окружающий Его мрак, тем яснее, что превосходит Он всяческое благо и что выше Он всего мыслимого⁷. ”И не видела я там любви, но это — нечто совершенно несказанное” (66, 72). В лишенном образа созерцании душа самой глубиною своею невыразимо и непонятно соприкасается с неким единством, с некоей целостностью Божественности, которая полнотою своей превышает как бы частичные Свои обнаружения: Мощь Божественную или Мудрость Божественную (73), и возвышает душу даже над мыслью о Богочеловечестве (76), возносит ее выше всех печалей, радостей и наслаждений, выше самой любви (73, 82, 66).

В этом мраке, в этом Нечто, превышающем всяческое благо, видит душа безобразно и невыразимо Пресвятую Троицу и себя в средине Ее (76). И, если я правильно понимаю слова 6л. Анджелы, видение Троицы возносит душу выше даже видения Бога во мраке: душа уже не видит, не созерцает, а целостно уподобляется Божеству, т.е. наступает то единение воли, то преображение души, о котором говорили еще викторинцы и Бернард, о котором полнее расскажет мейстер Экхарт. В глубину души проникает единая и тройственная Божественность, в душе “совершаются невыразимые Божественные действия”. “И была изъята я совсем из того видения Бога во мраке, которое так меня обычно услаждало” (78).

Троичность не нарушает единства, целостности и простоты Божества. Анджела не говорит об этом прямо. Косвенно же засвидетельствовано это откровением, дарованным ей на пути в Ассизи: по обещанию Божьему (46) вся Троица проникла в

ее душу. И, читая описание этого проникновения, мы невольно останавливаемся на неуловимых переливах одного Лица Святой Троицы в другое. Сначала говорит Анджеле и общается с нею Дух Святой (48, 49). Но Он в то же самое время проявляется и как Отец и как Сын. Так “ясно доказывает Он” ей то, что Бог — любовь души, пришествием Своим на землю и Своими Страстями (50), хотя только позже входит в душу Анджелы Бог в лице Христа (51, 52). Но и Христос в этом общении с Анджелой обнаруживает Себя не только как Христос. Созерцая Его очами души, видит Анджела “нечто истинное, полное величия, безмерное”, о чем не умеет “рассказать, но виделось, что это благо” (53). Точно также рассказывает Анджела о том, как в отъединении от Бога, видимого во мраке, видит она Богочеловека и слышит Его слова: “Ты — Я и Я — ты”. “И вижу я очи эти и лик этот умиротворяющий, да объемлет и привлечет душу мою с великой близостью. И то, что исходит из очей этих и из лика этого и есть то Благо, которое вижу я во мраке. Истекает Оно и приходит изнутри; это Оно так меня услаждает, так, что рассказать невозможно” (77). Поэтому и естественно, как мы еще увидим, что воплощение и страстная смерть Христовы укоренены и обоснованы в глубине самой Божественности, а образ Христа, Его душевный строй, Его добродетели — само Божество.

Является и являет Себя Анджеле Бог и частично: как абсолютное Бытие и абсолютная Мощь (60). Святая видит полноту Божественности, хотя эта полнота воспринимается уже относительно и частично, и в ней видит все, а во всем — только Божество. “Мир полон Богом” (61), и Бог присущ всяческому естеству. Он во всем, что обладает бытием: в ангеле, в бесе, в аду и в раю, в блуде и убийстве, во всем прекрасном и во всем безобразном. Всегда Он и в душе (79, 82). Бог — бытие всех творений. Весь мир полон Им, всяческая тварь полна Им (88), и все же мир, по сравнению с Ним, нечто малое: “Мощь Божия превосходит все и наполняет все” (61, 228). Все сущее обладает бытием только от Бога, приемля Его в меру своей восприимчивости (249), а все, что не обладает бытием от Него, — ничто. Бог дает бытие и власть злу, но зло не от Него, “не соделано” Им, потому что Богом все "превосходно соделано” (229). Бог в душе, и душа в Боге. Значит, душа везде, где Бог, а Бог есть вездесущее бытие. Так душа в Боге внутренне соединена со всем существующим, содержит его в себе и сама — в нем. “Но это бытие не есть бытие в Боге внутри, а бытие вне. И Он один везде объемлет все” (qui est ubique, comprehendens omnia, 122)⁸.

Всяческое бытие и полнота мощи, Бог вместе с тем и полнота смирения; Он, нисходящий до последней Своей твари (62), сущий во всяком добре и зле, в бесе, в грехе и в аду. Поддерживая бытие зла, всеблагой Бог уничижает Себя, смиряет Свое безмерное величие. Ведь Он прежде всего всяческое благо (64-66), абсолютное добро и добро, проявляющееся в своем творении (51-52). Эту благость Божию уразумела Анджела, читая молитву Господню⁹, уразумела по противоположению ее своему собственному злу, своим грехам и недостаткам (30). Все, что есть доброго в человеке, — Божье; все, что есть злого, грешного, — свое, человеческое. И нет у человека ничего своего, кроме греха (18). Разумеется, сама душа, само мое “я” не есть зло, а благо, сотворенное Богом, но деятельность этого “я” может быть благой лишь тогда, когда вызвана она и обусловлена благодатью Божией, т. е. самим Богом. Дела души и мира — зло, хотя и совершаются они в Боге, ибо все в Нем. Дела, совершаемые через душу и мир, хотя и при соучастии их, Богом — благо. Так учили мистики XII века. Так же учит Анджела. С необычайной яркостью и жизненной правдой описывает она положение души, когда видит душа, как отступают от нее все добродетели и сама она становится немощной на добро. И проникают тогда в душу все пороки и возникают новые, каких не знала она до сих пор за собой. А она, бессильная противостать им, сама сейчас же станет грешной и безумно ринется в грех, если не удержит ее и не даст ей силы Божья благодать (36-38). Видит тогда душа себя отпавшей от блага, пребывающей вне истины и добродетели, жилищем дьявола, и охватывает ее иногда бессильная ярость на себя самое, и становится она вся гневом, вся гордынею. Нет, не мы, а Бог совершитель добра (231, 218). “Все добро, которое есть в нас, совершает Несотворенная Любовь, неуничтожимая в себе во веки” (232). Мы же только хранители этого добра, и в этом — в усилиях, в желании сохранить его — единственная наша заслуга (60).

Итак мир, весь пронизанный Божеством и сущий в Божестве, противостоит Богу — Высшему Благу, своим злом, возможным и актуальным. Но мы уже знаем, что в Боге и по отношению к Богу весь мир — единое целое и каждая душа во всем и все в ней. И грех для Анджелы — это не только оскорбление Бога, но и оскорбление всех Его тварей (19). Она чувствует за свои грехи ответственность не только перед Богом, но и перед людьми и перед всеми творениями Божьими. Она знает, что праведность и святость даруются человеку не только ради его самого, а ради всех и всего (87, 132, 219, 221). Любовь к ближнему в Боге только частное выражение соединяющей все любви. Анджела чует и любит всех тварей, даже лягушек, жаб и бесов (70, 229), у всех просит прощение, и все твари, видится ей, молятся за нее оскорбленному грехами ее Богу (19). Все святые соединены в Боге в еще более тесное единство (58 сл.), и даже ангелы приносят великую жертву на своем алтаре — завершение и исполнение земной евхаристической жертвы (120). Все объединено великим таинством любви (248, 257).

Но почему всеблагой Бог, сотворив человека, допустил его согрешить и почему избрал столь тягостный для себя способ искупления грешников — жертву Своим Сыном? Необходимости в этом не было, и Божественные Мудрость и Мощь могли избрать другой путь. Но благость Божия лучше всего могла быть явлена людям в спасении их от свободного погружения во зло жертвою Сыном и Сына, воплощение, жизнь и крестная смерть которого более всего “соответствовали нам” для нашего спасения (64)*. В созерцании Божьих благости, мудрости и справедливости находит Анджела ответы на свои недоуменные вопросы (65-67, 203). Настолько постигла она Божью справедливость, что “разумела... о всех тварях, которые будут спасены и уже спасены, и о бесах, и об осужденных, и обо всех” (65). Она познавала в осужденном или множестве осужденных не меньшую благость Божию, чем в спасенных и святых (67). Даже если бы познала она осужденною себя самое, она не могла бы скорбеть об этом “и не меньше бы трудилась, не меньше бы старалась молиться и чтить Бога” (66). Еще не достигнув этого понимания, Анджела каким-то внутренним чутьем подходила к нему: “Господи, если и осуждена я, я все-таки буду творить покаяние и лишу себя всего, и буду служить Тебе!” (29). В уразумении своих грехов, как оскорблений, наносимых Богу, в ощущении своего единства со всем миром и сознании ответственности перед ним уже скрыто смутное восприятие позднее постигнутой Анджелою идеи, суровой, но грандиозной, потрясающей ужасом, но и возвышающей над расслабленным прекраснодушием (39, особ. — 40-43).

Только в связи со справедливостью Божией становится понятым и ощутимым безмерное Божье милосердие. Раскаявшийся грешник внутренне и достоверно чувствует его в себе, чувствует, как оно извлекает его из ада (17) и ниспосылает ему озарение и некую твердость в добре (25). А милосердие Божие — проявление Божьих благости и любви. Бог — “неуничтожимая во веки любовь”, наполняющая любовью человеческую душу (68-69); и это становится понятным в связи с противопоставлением Божественной полноты человеческому ничтожеству, Божьего добра — моему злу, абсолютного бытия — бытию относительному. В душе человеческой как бы две части. Одна — холодная, черствая и чуждая всякому благу — “человеческое”; другая — любовь и всяческие блага, созидаемые Богом — “Божье”. С созидаемой Им любовью и претворяемой Им в любовь, т.е. в Себя, душою воссоединяется Бог — любовь, к Нему, как к любви, влечется она и Его, как любовь, постигает. Невыразимым и непостижимым образом любовь, оставаясь Божественностью, становится вместе с тем и свойством “я” (ср. 150). Душа воспринимает Божество как чистую любовь, и это восприятие, переходящее в любовное восприятие в Боге всего мира, наиболее приближается к высшему из дарованных Анджеле откровений — к постижению Бога во мраке, когда в Божественном единстве исчезают все частные обнаружения Божества, как мощи, смирения, справедливости, благости, когда угасает сама Божественная любовь (70). “И не видела я там любви, которую раньше носила в себе, и стала не-любовью” (72).

Божественная любовь в последней глубине своей, к которой становится причастною душа человека, выше и глубже даже любви к Богу-человеку. Во всем проявляется Божья любовь. Дивные утешения приемлет и дивные речи Божьей любви слышит Анджела на пути в Ассизи (48). Вложил в нее Бог любовь свою и любит ее больше, чем кого-либо в долине

Сполетской (49, 139). И ничего не хочет, ничего не требует от души Бог, кроме одного — “чтобы душа искала и любила Его, ибо сам Он истинно любит ее, и Он сам — любовь души. И слова эти глубоки” (49). Безмерна любовь Бога к душе, любящей Его без зла, и готов Он даровать ей “много большую благодать, чем та, которую Он даровал святым, бывшим доселе” (50). И приходит Бог в душу, и вместе с Ним и в Нем приходит весь мир (52).

Всего человека любит Бог, преображая его Своею любовью, — “возлюбленная Моя, невеста Моя, люби Меня. Ведь вся жизнь твоя: и еда, и питье, и сон твой — все угодно Мне, если любишь Меня” (51) — и хочет Он, чтобы человек всего себя отдал Ему. Но так любезен Бог к душе, что, если отдает она Ему себя целиком, Он приемлет ее всю, если же отдает она себя частично, то принимает Он часть (233). Воспламененная Божьей любовью, душа постигает свое ничтожество, постигает смирение Бога, склонившегося к ней, и еще больше любит Его (218). Ее любовь, рожденная Несотворенной Любовью,преображает ее в Бога. И совершаются тогда в душе Божественные действия, и воля согласуется с волей Божественной (231). Любовью Творца любит она так, как надлежит, всякую тварь, Им сотворенную, ибо во всякой твари разумеет Бога и видит, как любит ее Бог; а затем, так преображенная, любит все то, что Бог любит. И поэтому радуется и ликует она о благах ближнего, а о зле его скорбит и печалится (218).

Итак: разумеемое во мраке Несказанное, превышающее всяческое благо, целостное и единое в Себе, создавшее, созидающее и содержащее в Себе все, раскрывается как единая Троичность, как единое и всяческое бытие, высшее благо, высшая мощь и смирение, как мудрость, справедливость и благость, как любовь. Все эти частные явления единого в Себе Несказанного для Анджелы не простые слова или идеи, а само живое и животворящее Несказанное. В необычайной жизненности, в интуитивности восприятия и полноте ощущения и заключается, на наш взгляд, наиболее ценная и неотразимо чарующая сторона ее мистических откровений. Близко Божество Анджеле. Оно не сокрыто где-то в Себе и целостно пронизывает и объемлет весь мир, связуя его воедино Своим бытием, мощью, смирением и любовью. Оно присутствует незримо и несказанно в глубочайшем тайнике души, и из глубин таинственного, еле проницаемого и невыразимого Бытия вы-ростает и пышно цветет могучее древо жизни; раскрывается в Своем творении животворящее, созидающее любовь, красу и правду Божество, и свободно тянется к Нему и преображается в Него всякая тварь.

Чувствовала Анджела в себе всяческое Благо и шла принять Его в евхаристии. И непонятно ей было, зачем принимать всяческое Благо в евхаристии, если оно уже находится в душе (117. Ср. 62). Действительно, это недоумение естественно. Если Бог везде и во всем, зачем принимать Его еще под видом хлеба? Подобные сомнения могли приводить и приводили многих к отрицанию таинства¹⁰. Анджелу уберегли от этого пути ортодоксальный инстинкт, инстинктивное же влечение к таинству евхаристии и полнота ее мистических откровений (88, 96, 112-116, 118, 120, 140, 241-249). “Одно не исключает другого”, — ответил ей Господь на ее недоуменный вопрос (117). И поняла она, что по иному Бог в душе и по иному на алтаре. На алтаре Сын Божий не только по Божеству, но и по человечеству Своему, “окруженный содружеством ангелов" (ib). И по человечеству соединяет всех в Боге единая евхаристия, совершаемая на многих алтарях и даже на алтаре ангельском. Она связана с тайною Воплощения Божьего (245, 248).

Воплощение самого Божества — величайшая тайна пламеннейшей любви Его, и человек Христос — величайшее Его творение. “Творец всего становится плотью, дабы меня соделать Богом”. В Воплощении раскрывается Божья любовь к душе во плоти, вся Божественность, вся Мощь и все Самоуничижение и Мудрость Божии (250). Через Воплощение Сына и в воплощенном Сыне становятся нам понятными любовь и природа Отца (252, 251). И в таинстве евхаристии, как на столе без начала и конца, находится полнота Божественности, сам Бог “несотворенный, невидимый, всемогущий, всеведущий, справедливый, высший и милосердный, Творец неба и земли, видимого и невидимого” (249, 63). И в нем же, в этом таинстве находятся Божество и Человечество, соединенные в одном Лице, единство множества (249), потому что Христос в величайшем Своем самоуничижении не сокрыл Своей Божественности, как

думают иные (93). Из очей прославленного Христа исторгается и истекает то всяческое Благо, что видимо во мраке, и несказанно услаждает душу (77). Правда, созерцание Воплощения Божественного ниже и меньше созерцания Блага во мраке, “не приносящего смеха на уста ни пламени, ни веры в сердце, ни пламенеющей любви” (73, 77, 249, 71), но оно доступнее и ближе человеку, как посредствующее звено мистической жизни, как начало преображения в Бога.

Так раскрывается Анджеле смысл Воплощения Божества и обнаруживается его внутренняя, необходимая связь с Божественностью и Божественной жизнью. И жизнь души в Божестве становится богаче, полнее, человечнее, выражаясь, как жизнь во Христе, Богочеловеке. “Итак, сын мой, хочу я, чтобы наполнял ты сердце свое только Богом несотворенным, познанием и любовью Божьими и чтобы в духе твоем не было ничего..., кроме Бога несотворенного. Если же не можешь ты обладать Им, удерживай то и обладай тем, о чем я сказала выше, а именно — Богочеловеком страдальцем” (161). Нет грани или перерыва между Христом и человеком, и нет грани или перерыва между Христом и Богом. Во Христе вся Божественность, вся полнота Ее, не всегда только и не всеми зримая. Постоянное созерцание и постижение этого объединяет различные стороны мистики Анджелы, не утрачивающей в созерцании Христа созерцание Бога и во Христе раскрывающей мистически постигнутые ею вечные свойства единого Божества. Последняя цель человека — преображение в Бога (156-166, 207, 218, 226, 229, 233-236, 240), а оно достижимо для него через преображение во Христа, через отдачу себя Ему, Человеку и Богу. Христос — “книга жизни”, “путь жизни”, “истинное научение”, как любит говорить Анджела. Поэтому преображение во Христа есть уподобление Ему через подражание Ему, не столько внешнее, сколько внутреннее. Во Христе раскрываются мудрость, благость и справедливость Божьи, т. е. Христос — Искупитель человечества. Анджела на восьмом шагу своего покаянного пути постигла, что и она распяла и распинает еще Христа своими грехами (21, 103). И не только она, не только все люди — даже бесчувственные творения обратились против Бога и Человека: ранило Его копье, от Него же получившее власть и силу ранить Его, пробили ноги Его и руки святейшие толстые, шершавые гвозди, от Него же получившие власть и силу на зло, тернии, бичи и трости истязали святейшее и нежнейшее тело Его от Него полученными силой и властью (168). Христос — жертва и искупление вселенского зла, обращенного на Него, но сущего только Им. За каждый грех каждого человека, за всякое зло перенес Он соответствующее страдание, и всю безмерность вселенского зла искупила еще большая безмерность мук Его (103-110, 202, 92, 129, 176, 183, 252). В этом яснейшее обнаружение Справедливости, Благости и Любви. В этом же и величайшее научение.

“Не в шутку Я полюбил тебя”, — сказал Христос Анджеле (97), и она не устает рассказывать о самоотверженной любви Спасителя, об Его “evisceratus ашог”. Во Христе все знаки истинной Любви, т. е. Бога. Всего Себя отдал Он каждому из спасенных Им, и ближе Он (plus intimatus) к душе, чем она к себе самой (98). Любит и радует Он всех, но особенно великую радость дарует раскаявшимся грешникам: так веселит Его возвращение их (109). Из зла рождается высшее добро, как говорил Гуго из св. Виктора. Творя крестное знамение во имя Отца и Сына и Святого Духа, полагает Анджела руку на сердце со словами: “и Сына”, и сейчас же чувствует в сердце своем Его самого (119). “Богочеловек, Бог несотворенный, Бог воплощенный, весь любовь, весь нас любит и хочет весь быть любим... хочет Он, чтобы сыны Его — все преобразились в Него любовью”. “Если бы кто-нибудь в Сыне Божьем познал и вкусил саму Божественную любовь, Бога — вочеловечившегося страдальца, который есть высшее благо, всего бы себя отдал он Ему... и весь бы и всем сердцем любил Бога любовного и преобразился бы весь в самого Бога вочеловечившегося, в Высшую любовь” (233. Ср. 157, 168).

Любовь Христа к нам выразилась в Его бедности, смирении и уничиженности, в Страстях и крестной смерти Его. Бедность непрестанная, высшая и совершеннейшая была первою подругой Христа, не покидавшей Его от рождения до смерти. Беден Он был во всех вещах мира сего, беден и нищ. Беден Он был в друзьях и родных, ибо не было их у Него и никто не облегчил Ему мук, никто не помог Ему. Наконец, явил Он Себя бедным мощью своей и жил в мире немощным, бессильным и слабым человеком, уставал, алкал и жаждал (167). Подчинил Он Себя не только людям, но и бездушным стихиям, дал власть над Собою тростям, бичам, терниям и копью, пронзившему Его (168, 173), подчинил Себя даже дьяволу (170). Мало этого, “лишил Он Себя самого и соделал Себя бедным собственной Своею мудростью". Ведь не философом, не ученым, не велеречивым доктором явился Он, а простым, бедным и неразумным человеком (171). И не святым, не праведником казался Он людям, а грешником и другом грешников, обольстителем и святотатцем, и распят был среди разбойников (172). Такова истинная и совершенная бедность Христова, бедность духом, пережитая и прочувствованная верною ученицей Франциска. Это полный отказ от всего, это бедность, сливающаяся в одно неразложимое целое со смирением.

Смирение, уничижение, презренность — вторая подруга Христова, столь же совершенная, как и первая, вытекающая, как мы уже видели, из бедности и рождающая бедность. Ведь истинная уничиженность немыслима без бедности и фактически и психологически, а смирение необходимо приведет к бедности духом. Смиренный уже в силу своего смирения отдан другим, отдал себя всего, без остатка (176-178). Кроток был Христос и смиренен сердцем: “Воззрите же, сыны Бога благословенного, на образец смирения в Боге страдальце!” (215).

Полная бедность предполагает готовность принять страдания (ведь иначе появляется стремление обладать наслаждением), истинное смирение — отказ от всякого ропота. А с другой стороны, невозможны бедность и смирение без страданий. Поэтому третьей величайшею подругою Христа была безмерная мука. Она приняла в свое содружество Его душу “тотчас же, как была она влита в Его святейшее тело", так как изначала душа эта полна была высшею мудростью (179). Во чреве матери своей Христос уже испытывал духовно все предстоящие Ему муки. А муки эти были безмерны, муки духовные и муки телесные. И когда испытывал Он их, испытывал Он и величайшую скорбь о всех сострадавших Ему и о всех мучавших Его и терзавших святое и нежное тело, и о всех грехах каждого человека, которые искупал Он. И сострадал Христос Своему милосерднейшему Отцу, “Господу милосердий и всяческой бла-гостыни”, Его скорби о людях, подвигнувшей Его на жертву Сыном Своим, Его состраданию к Нему, этому Сыну Единородному. Ведь в промысле самого Божества начинаются и в нем же завершаются невыразимые, безмерные муки Христовы, и “сама Божественность, свет невыразимый, невыразимо осве-щаи Христа и вместе с Божественным промышлением живя в 11см и в Божественном свете преображая Его в скорбь, содела-i.i Его скорбь такою, что все это невыразимо. Ибо видел Христе некую данную Ему невыразимую меру такой чрезмерной скорби, что скорбь эта по своей невыразимости сокрыта от вся-кой твари” (185, 169-174. Ср. 32, 100, 125-128, 135, 154, 158-160, 176, 183, 190).

Христос — книга жизни. Путь Его, т. е. бедность, муки, презренность и послушание (2, 29), путь креста — истинный путь жизни, по которому должен идти всякий. Это подражание Христу, воспроизведение Его в себе, уподобление Ему (90, 99, 126, 132, 157, 165-178, 182, 193, 200, 210, 215, 221, 228, 230, 233-239). Душа достигает духовного состояния, осуществленного и показанного Христом, и в ней укореняются явленные Им и влекущие к себе добродетели. Основа их — смирение, и недаром Христос сказал: “Учитесь у Меня, ибо кроток Я и смиренен сердцем” (215). Смирение в понимании Анджелы — “корень и прочное основание, на коем подымается все совершенство духовной жизни” (216), путь единения с единою главою всех членов единого тела и достижения “высшего покоя, высшего мира, высшего умирения, высшей тишины духа” (217). Из смирения вырастают вера и надежда: познавая слабость и ничтожество своего духа, человек верит тому, что передается верою, познавая бессилие и немощь свою — возлагает единое упование на Бога. Смирение же дарует истинное познание безмерной Божьей благости (219). Утвердившаяся в смирении душа “за ничто считает все прошедшее и даже все сотворенное и так умиряется, что ни к чему не стремится, теряет желания” (228), т. е. достигает истинной бедности. Но ведь мы знаем, что и бедность истинная приводит к смирению, рождает его. Сам Бог < казал Анджеле: “Если бы бедность не была таким благом, Я бы так ее не возлюбил. И если бы не была бедность так благородна, Я бы ее не принял на Себя”. “И смирение есть только в тех, которые так бедны, что видят, что ничем они не обладают” (152). Бедность тоже “мать всех добродетелей и научение Божественной мудрости” (ib, 153). Однако тут нет противоречия, но только — выразительная и многознаменательная неточность языка. Смирение и бедность, как во Христе, так и в “законном сыне” Его, суть не две добродетели, а два проявления одной и той же добродетели*. Ведь и то самоуничижение Божества, которое явлено было Анджеле после созерцания Божьей мощи, может быть названо и смирением, и лишением Богом Себя самого Своей мощи, т. е. бедностью. В основе своей бедность и смирение сливаются в одно, в особый строй души, проявляющийся и в бедности, и в смирении, и во всех других добродетелях. Все добродетели “законного сына” Христова в основании своем суть нечто единое, подобное единству всех добродетелей или свойств Христа, воспроизводящему глубину Божественности, в которой едины все частные обнаружения Ее, такие как мощь, самоуничижения, блага, любовь.

Основное единство всех добродетелей выражается, повторяем, в каждой из них, как частном его обнаружении. Стремление же к этому единству и есть истинное подражание Христу. Но подражание Христу — это не только воспроизведение в душе Его бедности и смирения, а и созерцание креста: путь Христа — путь креста. Созерцание мук Христовых есть сострадание, сомучение со Христом, истинной крови которого приобщилась Анджела (28). Душа хочет познать муку Христову, т. е. испытать ее (29), скорбеть и страдать вместе со Христом (29, 109). Сам Иисус являет Свои муки и прилагает к источающему кровь боку Своему лица своих сынов, тем увеличивая их многоразличные страдания и приобщая их мукам Своим (126). “Придите, придите, сыны Божии, бегите ко кресту Христову, к муке, презренности и бедности и преображайтесь всеми силами в этого Богочеловека страдальца!..” (200). И велика жажда страданий в душе Анджелы, жажда, сливающаяся со смирением и бедностью, хотя она и желание. Но в этом-то и заключается трудность. Ведь желание страданий — это уже нарушение бедности и стремление к своеобразному богатству, к своеобразному наслаждению. И Анджела говорит о том, что не следует искать мук, не следует измышлять себе покаяния, как не надо думать и о средствах к облегчению своих мук и болезней (196, 228). Таким образом, идеалом является готовность приять страдания, т. е. одно из самых глубоких пониманий терпения, приводящее и к бедности в смысле отсутствия желания, и к смирению в смысле отказа от этого жела-

Ср. Bonaventura. Breviloquium.

ния, от своей воли. Последнее подчеркнуто обоснованием принятия страданий и наслаждений тем, что сам мудрый Врач души ниспошлет нужные испытания и нужные облегчения (232, 211, 135), ибо муки — драгоценный дар Божества, ведающего меру и предел их для каждой души (228). Но чем же тогда объяснить присущую Анджеле жажду мук, видимо противоречащую только что приведенному их пониманию? Разумеется, Анджела знает сладостность мук, однако эта сладостность их, заключенная уже в стремлении к ним, не главное. Высшею ценностью для нее является мука, исключающая наслаждение ею, и чем больше душа кажется себе оставленною Богом, т. е. страдающей без наслаждения, тем больше, значит, любит ее Бог и тем ближе она к Нему (139): верное знамение присутствия Бога в душе — радость ее в страданиях (89, 55), но не наслаждение или радость самими страданиями, а тем, что они дарованы, ниспосланы.

Конечно, страдания очищают душу, оправдывают и приближают ее к Богу. Однако и это не является достаточным основанием для того, чтобы жаждать мук. Ведь мы знаем, что Анджела хотела страдать даже в том случае, если она осуждена. И это желание связано с идеей справедливости Божьей, т. е. с постижением вселенского значения самомалейшего зла, единства всех в добре и зле и непостижимого промышления Божьего. Страданий следует желать, приобщаясь к справедливости Божьей, но не страданий, как наслаждения, и не страданий, как искупления или возмещения своего греха, т. е. как средства своего спасения. В этом случае желание страданий не будет противоречить бедности и смирению, а, напротив, знаменовать истинную бедность и смирение во имя единения с Богом, с Его промыслом. Так выясняется единственно правильный, т. е. согласованный с другими добродетелями, смысл желания мук. Жажда страданий сливается с бедностью и смирением и становится подобною той жажде их, которая была у Христа. А уподобление Христу позволяет усматривать в страданиях некоторую самоценность, так как Христос для Анджелы откровение вечного Божества, в котором, следовательно, и находится последнее основание и абсолютный смысл страдания.

Таким образом Анджела приближается к тому, чтобы стать выше страданий. Тем более надлежит вознестись над наслаждениями. Несказанные услаждения обретала она в бедности, уничижении и смирении, в многообразных своих телесных и душевных муках. Но не услаждения, говорит она, следует искать и хотеть. “Разве Мария, мать Иисуса возлюбленнейшего, увидя возлюбленного Сына своего на кресте плачущим и умирающим, просила у Него сладости или утешения?” “Если душа в сем мире хочет чувствовать от Христа что-нибудь, кроме скорби — это знак малой любви и даже большой дерзости” (198), это не согласуется со смирением и бедностью. Не следует “требовать с назойливостью” “ласк Христовых”, “домогаться утешений духовных” в сей жизни (240), и только ли в “сей”? Цель любви выше сладостных утешений: она в самом Любимом (227), и не ради них устрояет себя душа по образу и подобию Христову, а ради самого этого образа, т. е. ради самого Христа, ради самого Бога. Но не следует и отвергать “ласки” Христа, что тоже было бы гордынею и отрицанием основания всех добродетелей. Так и здесь мы приходим к такому же построению, как и в учении Анджелы о страдании, — к основанию всех добродетелей. То же, что душа испытывает наслаждения смущать нас не должно: наслаждения неизбежны и неустранимы, как необходимое проявление того же самого основания, могущего быть названным и любовью.

Итак, должны быть желание страдания и страдание, должно быть и наслаждение — все в смирении и бедности, т. е. в полном подчинении воле Божьей, в единении с Богом. А единение с Богом и есть любовь. Любовь рождается из того же основания, так же связанная с другими добродетелями, как и они друг с другом (218, 228). Она “наибольшая и главнейшая из всех добродетелей” (218) и всех их в себе содержит (ср. 240). В этом смысле всю мистику Анджелы можно назвать мистикой любви (98, 110, 115, 119, 222-225, 230), и в свете истинной любви вся описываемая святою дорога к Богу — не внешнее подражание Христу, а мистическая жизнь в Нем. Все внешнее, весь закон — об этом говорили уже Бернард и Ришар — снимаются с человека, и он становится внутренне свободным от всего, наложенного на него извне, но свободным не свободою “братьев свободного духа”, не желавших знать закона. Нет, любящая душа сама создает себе внутренний закон или, вернее, следует внутреннему закону своей преображенной природы, преображенной — т. е. восстановленной. Она раскры-

вает свое настоящее основание — закон Духа Святого, осуществленный во Христе (214, 225, 232).

Возносясь в молитве к Богу, душа расширяется за пределы своего естества, смягчается и познает себя и Бога, а познавая Бога — любит Его. Любя же Бога, желает она обладать Им и преобразиться в Любимого (207). Но что значит преобразиться в Бога любовью? Это значит любить любовью Творца все, что любит Он, радоваться о благе ближнего, печалиться о грехах и пороках его (218). Преображается душа в волю Божью, т. е. в волю страдальца Иисуса, потому что через Него лежит путь души к Богу (226). И в душу истекают тогда от Бога благодатные дары, и совершаются в ней Божественные действия (ib, 28, 79), и даруется ей разумение (228). Преображенная в Бога душа испытывает огненную любовь, и эта огненная любовь и создает истинное подражание Христу в чувствах и действиях, истинно Ему уподобляет (228). Таков несомненный признак сынов Божиих (229. Ср. 129, 145, 156-166, 233-236, 212, 240).

Преображение души в Бога через преображение ее в Христа, — старая, но своеобразно пережитая Анджелою мистическая идея, — объясняет и объединяет всю ее мистико-богословскую систему. По-новому понимаются “путь Христов”, подражание Богочеловеку и устроение души в истине. Искупительное дело Христово оказывается обоснованным в глубине Божественности и объединяющим в Боге все сущее в Нем и Им Его творение. Но и человечество вовлекается в дело Христово, не только как спасаемое, но и как спасающее и творящее. Однако идеал, осуществленный Христом и осуществляемый Его сынами в меру слабых их сил, обладает в глазах Анджелы не только, так сказать, исторической, временной ценностью. Он начинается и кончается в самой Божественности, а, следовательно, как-то присущ самому вечному Божеству. Он есть какое-то раскрытие Божества. Не случайно вскрывается Анджелою абсолютная самоценность любви — смирения — бедности — страдания (ср. 152). И противопоставление и соединение во Христе Божественности и человечества с известной точки зрения — лишь обнаружение такого же противопоставления безмерной мощи и безмерного самоуничижения в самом Божестве. Об этом говорит нам сама Анджела. И здесь я бы снова напомнил о единстве и нераздельности трех Лиц Пресвятой Троицы, выдвинутых Андже-

лою, о неуловимых переливах одного Лица в другое, о единстве и нераздельности во Христе Божества и Человека, отраженных ее мистическими видениями. Выраженный Христом идеал — это как бы Божий мир идей, воплотившийся Логос, Божество, обратившееся к Своему творению.

Через Христа в Боге воссоединяется или полнее объединяется единый Богом мир, обогащенный излиянием Любви и творческим трудом любящих. И в этой связи Анджела подходит к излюбленной мистиками идее взаимодействия благодати и человека. Человек бессилен на добро, но, начиная его творить, получает силу благодати Божьей, которая становится им самим, не переставая быть Божественностью; начиная любить, становится Божьей Любовью и таинственно соединяется с Божеством, чтобы в Него преобразиться и в Нем творить. Из ничего делает человек себя Богом, и в то же время не он себя Им делает, а Божество его обоживает. Однако трудно определить долю труда человека в созидании им добра. Она яснее, когда человек творит зло. Во зле раскрывает он свою силу, во зле явственнее себя утверждает.

Прослеживает Анджела еле уловимые переливы блага во зло. Бывало в ней “некое смирение": видела она себя бессильною и немощною, грешною и лишенною всякой благодати, видела себя “вне всякой праведности и всякой истинности” (39). Смирение, мы знаем, порождает любовь к Богу. Но если закрыт Бог для души и недоступен ей, то нет и надежды на Него и само смирение бесплодно великим бесплодием. Душа тогда видит лишь свои недостатки и бессильно возмущается ими, отчаиваясь в Боге и благах Его (40-42). И вместо любви рождается в душе из смирения гнев. И вся душа становится гневом и печалью. Бесплодное смирение, бессильное родить любовь, в ярости обращается на самого себя и становится... гордыней. Душа обижается на Бога за дарованные блага. Она не хочет верить в свое падение, и для обуянной яростью бесплодно всякое благо. Вместо ясного и радостного пламени любви в Боге подъемлется мрачный, самосожигающий огонь гнева, гордыни и скорби (43)... Но это “худое смирение" и эта гордыня ведут к тому же истинному смирению, ибо в них “великое очищение души”. Душа сжигается в себе самой “худым смирением” и гордыней, но это самосожжение и мученичество уничтожает в душе все зло (44).

“Многие верящие, что находятся они в любви, находятся в ненависти, и наоборот...” (69). Так непостижима любовь. В любви заключается всяческое благо, но в любви же и всяческое зло. “Знайте, сыны, что в любви заключается как всяческое благо и заслуга, так и всяческое зло осуждающее и грех” (223). И это справедливо не только в применении к “худой любви” — зло, заключенное в ней, очевидно для всякого — но и в применении к “благой любви духовной между Богом и душой, ближним и ближним”. Действительно, как легко и незаметно любовь к Богу становится только покровом любви к себе самому, одинокого самоутверждения, гордыни, любовь к ближнему — любовью к своей пользе, наслаждению или чести! И как незаметно в этих случаях духовная благая любовь вырождается в гнусное плотское вожделение! (223). Разве легко различить в любви любовь к Богу от любви к Нему ради прощения своих грехов или ради сладости ниспосылаемых Им утешений и видений, всегда сопровождающих истинную любовь? (224). А ведь такая любовь уже не истинна: она зародыш самоутверждения, гордыни и ненависти к Богу. Искренняя, казалось бы, любовь к ближним оказывается на поверку лишь лестью им ради себя, завистью (ib) и, значит, истоком ненависти. Даже бескорыстная, истинная в зародыше своем любовь к ближнему, если не правит ею “оружие великого различения”, быстро вырождается в свою противоположность. Любящий преображается не в Бога, а в любимого, все более и теснее общается с ним, подчиняется его воле; и вместе, угождая друг другу, они оба уже не могут противостоять безумным и грешным порывам любви, уводящей их прочь от Бога (225). Даже на вершинах любви ждет уже преображающегося в Бога великая опасность — дух злой свободы, отвергающей не только внешний, но и внутренний закон и творящей дела, противные истинной любви (232). Вот почему чутко и подозрительно относится Анджела к любви, предостерегает от нее, призывая к ней (223). “Сынки мои, старайтесь любить друг друга и обладать этою взаимною любовью... И мир издевается над словами моими о том, что человек может оплакивать грехи ближнего, как свои или больше, чем свои, ибо кажется, что это против естества. Но любовь, совершающая это, не от мира сего. Сынки мои, старайтесь обладать этой любовью..." (257).

Так приближается Анджела к пределам своей мистической системы, к постижению какой-то двуединости самого основания, открывающейся ей в анализе смирения и любви. Неуловимая, тонкая, как лезвие ножа, грань отделяет “malam humilit-atem” от “bona humilitas”, “malum amorem” от “bonus amor". И подобную же двойственность можем мы обнаружить в страдании и наслаждении. Любовь к Богу, божественная любовь — благо. Она — единение с волей Божьей, отказ от себя (бедность и смирение), от своего наслаждения, от страдания за себя и для себя. Но в то же самое время она и мое наслаждение или наслаждение, испытываемое мною, но не в силу моего стремления к нему, как наслаждению, и без моего желания. Это и есть истинное основание души, ее полное уподобление Христу и Божеству, не мое, а Божье во мне, ставшее и моим. Однако, если перейдена неуловимая грань и “я” отделилось от единения с Богом и в Боге, Бог же стал для него недоступным, далеким, основание души видоизменяется и становится не Божьим, а моим. Тогда худое смирение порождает гордыню, любовь — ненависть, и вот уже “я” делается злом. Зло не соделано Богом: его творит “я”, свободно отвращаясь от Бога и тем искажая свое основание, создавая зло. Для Анджелы зло — создание ее “я” или другого “я”, хотя бы и ощущала она его иногда как что-то, стихийно захватывающее душу, так как и в этом случае оно — влияние злых “я”, бесов. И в сознании зла, как в сознании добра Анджела чувствует единство всего мира, благодаря злу теряющего свое единство в Боге и единение с Богом.

Итак, источник зла найден в свободной воле. К объяснению его природы Анджела приблизилась, усмотрев в нем отъединение от Бога и искажение божественного основания души и подойдя к тому же загадочному началу зла, которое викто-ринцы называли нарушением меры, "modus mensurae”. Однако основание души подобно основанию души Христовой и, следовательно, Божеству. Но в Божестве и Христе зла нет, потому что там основание не может отъединиться, обособиться от себя и исказиться. Это и значит, что зло не соделано Богом. Тем не менее зло раскрывает свой смысл лишь при постижении отношения между Божеством и человеком. Ощущая вселенское значение зла, Анджела подходит и к раскрытию его смысла и значения для человека в отношении его к

Божеству. Анджела, как мы видели, задумывалась над причинами попущения Богом грехопадения человеческого рода и искупления его великою жертвой. И ей даровано было разумение того, что так для нас лучше обнаружились свойства Божии, Его благость, мудрость, мощь и справедливость. Существо Божественности в Ее частных обнаружениях раскрывается лишь в связи с созидаемым свободными духами злом, и благодаря злу постигается нами истинная природа основания всех добродетелей, души как подобия Божьего. Благодаря злу же открывается и путь преображения во Христа и через Него достижение единства с Богом и в Боге. Но само Божество в глубине Своей, Божество, созерцаемое во мраке, превышает всякое благо, превышает любовь. Оно выше Своих частичных, противоречащих друг другу обнаружений, объединяя безмерное величие и безмерное самоуничижение, беспощадную справедливость и безграничное милосердие, превышая страдание и наслаждение, превышая любовь.

Много недосказанного, непознанного в этих откровениях Анджелы, и слова ее говорят меньше, чем она ощущала, не передают всего необычайного богатства ее мистического опыта. Многое лишь намечено ею и раскрыто уже позднейшими мистиками, многое позволяет лишь предчувствовать умозрения мейстера Экхарта и Якова Беме. Но основания ее мистики мы найдем повторенными позже, открывшимися и другим, и очень немногие достигнут столь живого ощущения единства и связанности всего, дадут такую “живую” систему мистического богословия, как смиренная и неученая мать Анджела...

ОТКРОВЕНИЯ БЛАЖЕННОЙ АНДЖЕЛЫ (ЗАПИСАНО БРАТОМ АРНАЛЬДО ИЗ ОРДЕНА СВ. ФРАНЦИСКА)

ПРОЛОГ БРАТА АРНАЛЬДО

1. Дабы надмение мирской мудрости (иными словами — земной и дьявольской мудрости надменного духа тех, кто говорит многое, а делает самое малое) не осталось непосрамлен-ным вечной Божественной мудростью, воздвиг Господь женщину мирского состояния, миром связанную, мужем, детьми и богатством опутанную, знанием простую, силами немощную. Но от Бога влитою в нее добродетелью, крестом Богочеловека разорвала она оковы мира, взошла на вершину евангельского совершенства и обновила мудрейшую глупость креста Христова, мудрость блаженных. Преданную забвению дорогу Иисуса, которую величайшие умы словами и делами своими признавали недостижимою, явила она не только возможной для соблюдения, но и легкой и величайшие радости содержащей.

О, мудрость небесная совершенства евангельского, как вместе с Богом соделала ты глупою мудрость мира сего! И Ты, вечный Боже, в самой рабе Твоей противопоставив мужам женщину, надменным — смиренную, хитрым — простодушную, ученым — невежду, религиозному лицемерию — презрение к положению своему, праздным болтунам и бездельникам — безмолвное созерцание и жар делания, разумности плоти — разумность духа, которая и есть наука креста Христова! Так в сильной жене открыто является то, что в созерцательных мужах под их плотскою наружностью погребено для слепых.

2. Да отступит прочь стыд от сынов этой святой матери! У жены великого совета Анджелы учитесь дороге богатств — мудрости креста Христова. Это — бедность, скорбь и истинное послушание Бога, благого Богочеловека Иисуса Христа и сладчайшей Матери Его. Языком действенных деяний научите этой мудрости мужей и жен и всяческую тварь, и да восславитесь признанием такого ученичества! Знайте, дорогие мои, что она

сама учительница Божьего закона и совершительница дел Божиих. Вспомните, дорогие мои, что апостолы, первыми пропо-ведавшие страстную жизнь Христову, от женщины научились тому, что восстал Он после смерти. Так же, дорогие сыны свя-той матери Анджелы, научитесь вместе со мной тому, что умершее в плотских людях Правило, впервые обладаемое нашими первыми родителями — св. Франциском и товарищами его, и ими проповеданное, ныне в соблюдении святой матери нашей бы смертно. Значит ли это, что вопреки установлению Боже-

ственного Промысла, на позор плотским мужам послана учительницей женщина, и бывало ли подобное на земле? Но говорит 6л. Иероним, что Ольда пророчица, к коей сбегался народ, была воздвигнута на позор мужам и учителям закона, нарушившим повеления; и надлежит отнести его пророчество к жен-скому полу. (Иерон., кн. II Прот. Пелагия, гл. 8).

ВТОРОЙ ПРОЛОГ

3. Во имя блаженнейшей Троицы и Господа нашего Бога и Человека Иисуса Христа Спасителя и досточтимейшей Девы — Матери Его следует явление даров Всевышнего, ниспосланное в духе матери Анджелы из Фолиньо согласно с тем, что говорит Спаситель в Евангелии: “Кто любит Меня, соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель v него сотворим” и: “Кто любит Меня, явлю Я тому Меня самого”. Господь сам дал испытать истинность этого, и это недавно обнаружилось в благочестивом житии некоторых Его верных, а особенно в духе святой нашей матери Анджелы. Ее же откровения и видения я, брат Арнальдо из ордена минори-тов, хотя и был связан с нею большой дружбой и любовью Христовой, едва смог узнать лишь после многих просьб и по великой причине. Насколько могу судить, я не узнал бы их вследствие той скрытности, которую она проявляла в вопро-сах, касающихся даров Божиих (почему неоднократно и говорила: "Тайна моя — для меня”), если бы не выказал великого неудовольствия, которое испытывал видя, что мы из-за ее смирения лишаемся таких даров. И так она была подвигнута состраданием, иногда явною пользой для ближнего, а чаще всего волей и принуждением Божиим; и я записал приведенное ниже.

4. Становилась она при этом недоступной и неохочей, потому что, как много раз мне говорила, казалось ей, будто, открывая мне что-нибудь, она ничего не высказывает, и даже больше того — вследствие возвышенности откровений и невозможности их выразить казалось ей, будто она богохульствует, ибо человеческими словами нельзя высказать ничего, кроме сообщаемого применительно к нашему естеству, созданного либо телесно, либо воображением. Божественное же, испытываемое духом от Божественного влияния, совсем для нас невыразимо. Когда эта святая женщина начала мне открывать Божественные тайны и стала говорить дивное о мире и прочем словами непривычными, великими, действенными и полными света, и часто не могла изъяснить своей мысли, хотя и давали мне понять нечто теми словами, которые говорила, она смущалась и печалилась, ибо не могла открыть мне то, что познала. И сам я, воистину, иногда так мало мог понять из сказанного ею для записи, что казался себе самому как бы решетом или ситом, которое самое драгоценное вещество пропускает, а удерживает более грубое. До некоторой степени может быть ясным то, что я из ее божественных слов мог понять лишь самые простые. Иногда, когда я перечитывал ей записанное мною так, как услышал из ее уст, она с удивлением говорила, что не узнает этого; а однажды сказала мне, что я говорю без всякого благочестия, и дивилась этому. В другой раз сказала она: “По этим словам вспоминаю я о тех, что сказала. Но темно твое писание, ибо то, что читаешь ты мне, не изъясняет того, что познала я”. И еще она сказала мне: “То, что хуже и ничего не стоит, ты записал. О том же драгоценном, что чувствует душа моя, ничего не написал”.

5. Без сомнения, иногда это случалось вследствие моих недостатков, не потому, чтобы я прибавлял кое-что от себя, но, воистину, потому что не мог по своей неспособности понять ее речи, не умел быстро писать, не было удобного случая, иногда же не хватало мне времени или не было удобного места для беседы в силу многих помех. Когда же приходил я записывать с нечистою совестью, все и для меня и для нее так искажалось, что ничего не мог я записать в должном порядке. И старался я иногда предпослать записыванию исповедь моих грехов, чтобы с помощью благодати Божьей писать, как следует. В силу сказанных причин записывал я беспорядочно, и считаю Божественным чудом, если записал что-нибудь в порядке. И была мне немалая скорбь и забота, потому что по указанным причинам опускал я многое, достойное записи. По ее заслугам часто во время писания испытывал я благодать духовную и новую, какой никогда не испытывал. И поэтому записывал все с великим ува-жением и с великим страхом, так, чтобы ничего не прибавить от

себя, ни одного слова, и так, как только мог понять из ее соб-ственных слов. И часто заставлял я ее по многу раз повторять

слово, которое должен был записать. Пытался же я передать ее собственные слова в соответствии с ее родным языком, так, что-бы не отклониться от ее мысли, изменяя их в другие, латинские

слова. Однажды сказала она мне: “Я сомневалась бы, говорить ли все это, если бы не одни сказанные мне слова. Ведь сказано же, что, чем больше буду я говорить об этом, тем больше мне останется”. И часто говорила она, что открыто ей и приказано велеть написать в конце нижеприведенного следующее: “За все это да будут возданы благодарения Богу”.

6. Родом эта святая женщина была из места, называемого Фолиньо, около Ассизи. В начале ее обращения был у нее муж и много детей, а после обращения своего творила она величайшее покаяние, какое только могло выносить тело, и это я знаю

сам. А сверх того перенесла она множество искушений и мук в теле и духе. Перенесла она невидимо духом и телом от властей мрака и духовных нечистей муки, которые другие претерпели видимо И тем тяжелей были ее муки, чем больше злые духи знают различных способов через человеческое естество вредить и причинять страдания людям. По этому случаю один достойный доверия человек очень дивился и сострадал верной Христовой , слушая от нее, как страшно ее мучали. И увидел он по откровению, данному Богом, что все это правда. Поэтому со-страдал он ей удивительным состраданием и чувствовал величайшую веру в нее.

7 Была она пламеннейшей в молении и весьма тщательною в исповеди. Так однажды верная Христова исповедалась мне (как она делала обычно) с таким совершенством в сознании

своих грехов, с таким раскаянием, со слезами от начала и до конца исповеди, и с такою добродетелью смирения, что я в

сердце своем плакал и твердо верил, что если прельстится даже весь мир, Бог не попустит, чтобы могла прельститься жена столь праведная и истинная.

8. Когда в следующую за этим ночь заболела она почти смертельно, то все же с великим трудом пришла поутру в церковь братьев. И тогда я отслужил обедню и приобщил ее. И знаю я, что никогда она не приобщалась без того, чтобы Бог не даровал ей какую-нибудь великую благодать и каждый раз почти — новую. Такова была действенность озарений, освещений и утешений, воспринимаемых ею в душе, что очень часто они очевиднейшим образом преизобиловали в ее теле. Так иногда, когда была она со мною, возносилась ее душа и не могла она ничего понять из того, что я ей перечитывал; и от радости Божественных речей, от веры и от наслаждения утешений настолько изменялась она в лице и теле, что иногда светились ее глаза, как свечи, а лицо румянилось, как роза; иногда же становилась она во всем лице полной, сияющей, ангельской и дивной превыше человеческого естества и забывала есть и пить, как будто бы дух ее не существовал уже в смертной плоти.

9. Сообщила мне подруга ее, благочестивейшая дева, что однажды проходили они вдвоем по улице и Анджела вся сделалась сияющей, радостной и румяной, а глаза так увеличились и так стали сверкать, что стала она непохожа на саму себя. Увидев это, ее подруга опечалилась, опасаясь, как бы кто-нибудь не встретился и не посмотрел на нее. Поэтому стала она закрывать свое лицо и сказала Анджеле: “Почему не закрываешь ты лица? Ведь твои глаза кажутся блестящими, как свечи”. А так как была эта подруга боязлива, очень простодушна и не знала еще благодатных даров, то горько жаловалась она и била себя кулаками в грудь со словами: “Скажи мне, почему это с тобой случилось. Старайся впредь скрываться от людей, потому что теперь не можем мы с тобою ходить по улице. Увы! Что нам делать?" Анджела же успокаивала ее словами: “Не бойся, потому что если встретим мы людей, Бог нам поможет”. И сказала мне подруга, что это случалось с ней столько раз, что она и не запомнит.

10. Подруга эта сообщала о святой матери, что та однажды лежала на боку в восхищении духа и она, подруга, сама видела как бы звезду, приятнейшую и бесконечно разнообразную, и сияющую множеством различных цветов; от нее исходили тонкие и широкие лучи дивной красоты и, выйдя из тела лежавшей на боку Анджелы, они собирались на боку ее, а потом восходи-mi вверх, к небу. А видела это подруга наяву около третьего часа. Звезда же была, как она говорила, не очень велика.

11. Иногда от мук душевных и сильных искушений, страданий и немощей телесных и от томления любви к своему

Любимому становилась Анджела томною, худою и бледной, так что было жалко смотреть. И почти всегда была она слаба и немощна телом.

12. Я же, брат писец, записав все, что приведено ниже, попросил верную Христову помолиться Богу и попросить Его, чтобы Он, по Своему милосердию, Сам открыл, написал ли я что-нибудь ложное или лишнее, и указал ей это, дабы узнали мы от Него самого истину об этом. А верная Христова ответила мне: “Еще прежде, чем ты сказал мне это, я много раз просила у Бога, дабы открыл Он мне, нет ли лжи или лишнего в том, что и сказала, а ты записал. И много раз получала я удостоверите, и был мне ответ, что все сказанное мною и записанное

тобой истинно и нет в этом ничего ложного или лишнего, хотя и не так это хорошо выражено, как бы следовало”.

13. В другой раз так сказал ей Бог: “Все, что написано в этой книжке, согласно с Моей волей и от Меня исходит, и Я приложу печать к этому”. А когда не поняла она Его слов: “Я приложу печать к этому”, Он снова сказал: “Я скреплю это”. Я же писец, ничего не прибавил к ее словам, хотя и много опустил из того доброго, что она говорила, ибо не мог понять

этого разумом моим. Все написанное, по Божьему произволению, было рассмотрено двумя достойными доверия братьями-миноритами. Они тщательно изучили все вместе с ней, и выслушали все записанное мною со слов ее, обо всем с нею поговорили , чтобы убедиться в правильности всего. Было также все рассмотрено владыкою Яковом Колонна и восемью известными братьями-миноритами, из которых одни были лекторами в главных школах, другие — инквизиторами, третьи — кустодами, которые были достойными доверия, мужами скромными и, но Божественной благодати, очень духовными. Из них никто не указывает на ложность написанного, но все это

смиренно почитают и любовно приемлют. Да не удивится тот, кто будет читать эту книжку, что часто встречаются в ней

сладостные и полные любви слова, так как такой способ вы-ражения находим мы в Священном Писании, как явствует из

Песни Песней, особенно же в виду того, что, как ясно читателю, Божественная благодать охранила блаженную от гордыни: напротив — от таких слов стала она смиреннейшей. Аслова ее о том, что иногда она восхищалась и преображалась в состоянии озарения, радости или наслаждения и верила, что не утратит его вовек, я, как и другие подобные этим слова, понимаю следующим образом: душа, благословенная Божественным озарением, восходит в некое непрестанное состояние преображения в бесконечнейший свет Божества и в чувство, до той поры ею неиспытанное. И хотя это состояние, как расположение, непрестанно и непрерывчато, как бы по образцу действия, однако это же самое действие, полагаю я, приемлет рост новых пламенений, радостей и сладостей новых вкушений, при сохранении однако того же озарения и чувства в отношении к единому непрерывному действию. А вследствие этого, в применении к таким видоизменениям и напряжениям, можно говорить про обновление больших радостей, сладостей, озарений и явлений.

ГЛАВА I

ВОСЕМНАДЦАТЬ ДУХОВНЫХ ШАГОВ БЛ. АНДЖЕЛЫ

14. Говорит Анджела из Фолиньо. Выйдя на дорогу покаяния, я совершила восемнадцать духовных шагов, прежде чем познать несовершенство жизни моей. Во-первых, начала я наблюдать грехи свои и достигла познания грехов своих. От этого познания душа моя сильно убоялась, что быть ей осужденною в аду, и от этого горько плакала.

15. Во-вторых, начала я стыдиться грехов моих, и такой был это стыд, что не могла я даже исповедать свои грехи. Поэтому многократно приобщалась я не исповедавшись, и во грехах принимала тело Господне. Денно и нощно упрекала меня совесть моя, вследствие чего просила я св. Франциска, чтобы соизволил он мне найти хорошего духовного отца, который бы хорошо познал мои грехи и которому бы я могла исповедаться. И в самую эту ночь явился мне старец и сказал: “Сестра, если бы раньше ты меня попросила, раньше бы я исполнил твою просьбу. А то, что ты попросила, уже исполнено”. И утром пошла я к св. Франциску и увидела одного брата, проповедовавшего в Сан-Феличиано. А был этот брат капелланом Христовым и обладал Его властью. Тотчас же по окончании проповеди решилась я исповедаться ему. И исповедалась полностью во грехах моих, и получила отпущение. В исповеди же этой чувствовала я не любовь, но горечь, стыд и печаль.

16. В-третьих, вслед за этим упорствовала я в исполнении эпитимии и наложенного на меня покаяния, и была еще полна печали без всякого другого утешения.

17. В-четвертых, начала я наблюдать и познавать Божественное милосердие, которое ниспослало мне несказанную благодать и извлекало меня из ада. И тут начала я озаряться, и тогда плакала я и печалилась еще больше, прежде чем пожелала совершить более строгое покаяние, о котором здесь не говорю.

18. В-пятых, так озаренная и видя в себе лишь недостатки, осуждала я себя, зная и познавая вернейшим образом, что достойна я ада, и приемля еще и тут горький плач. И разумейте, что в этих шагах были промежутки между одним и другим.

Поэтому велика жалость и велика скорбь сердечная о душе, которая лишь таким трудом может себя подвигнуть, с печалью и великим бременем идет к Богу и весьма малый шаг к Нему делает. И знаю о себе, что во время каждого шага медлила я и плакала, и не давалось мне сразу больше, хотя некоторое утешение мне было, ибо могла я плакать на каждом шагу, но было это горькое утешение.

19. В-шестых, вслед за этим дано мне было на пути некоторое озарение благодати, которая глубинно принесла мне познание всех моих грехов. Видела я, что оскорбила все созданные ради меня творения тем, что оскорбила моего Творца, и из глубины подымались в мою память все грехи, и в исповеди, которую провозглашала я Богу моему, я взвешивала их в душе моей. И взывала я ко всем святым и к блаженнейшей Деве, чтобы вступились они за меня и просили милосердного Господа, ниспославшего мне такие блага, смилостивиться надо мной, оживляя меня своею благодатью, оживить меня, ибо чувствовала я себя мертвою во грехах. И просила я все творения (а всех их, как казалось мне, я оскорбила, оскорбив их Творца) не обвинять меня перед Богом. И виделось мне, что все творения испытывали жалость ко мне и все святые также, и тогда ниспосылалось мне с великим огнем любви молиться Богу больше, чем всегда.

20. В-седьмых, дарована была мне особая благодать взира-ния на крест, в коей созерцала я очами сердца и тела Христа, умершего за нас. Но это видение и созерцание было еще неосмысленным, хотя испытывала я при этом великую печаль.

21. В-восьмых, в созерцании креста дано было мне большее познание о том, как Христос умер за грехи наши. Тогда сознала я снова все грехи мои с величайшей печалью и чувствовала, что это я распяла Его. Но не знала я еще, что Страсти Христовы были таким великим благодеянием, и не поняла еще столь глубоко, как впоследствии, что за меня Он умер. Но в этом познании креста дан мне был такой огонь любви и раскаяния, что, стоя у креста, в намерении своем лишила я себя всего и всю себя отдала Ему, и, хотя со страхом, но обещала Ему соблюдать вечное целомудрие и не оскорблять Его ни одним из членов тела моего, а их обвиняла я по очереди за прошлые грехи. Просила я Его, чтобы дал Он мне силы соблюдать сказанное, т. е. целомудрие, и охранил чувства мои. Ведь, с одной стороны, боялась я обещать сказанное, а, с другой, принуждал меня к обещанию озаривший меня огонь и не могла я поступить иначе.

22. После этого дано было мне желание исследовать, что такое путь крестный, дабы могла я стать у подножия креста и найти прибежище, к коему прибегают все грешники. И была я озарена и наставлена, и показан был мне путь крестный следующим образом.

Внушено мне было лишить себя всего, если хочу я идти ко кресту, дабы стать мне легче и свободней, и так идти к нему; внушено было мне простить всем моим обидчикам и лишить себя всего земного, и отделиться от всех мужчин и женщин, и от всех друзей и родных, и от всех других, и от имущества моего, и от себя самой, и отдать сердце свое Христу, сделавшему мне столько блага (о чем сказано выше), и идти по пути тернистому, т. е. по пути испытаний. Тогда стала я пренебрегать хорошими сукнами, одеждами и пищей изысканной, а также и покрывалами для головы. Но было еще мне очень стыдно и тягостно, ибо немного еще чувствовала я любви Божией и была еще с мужем моим. Поэтому было мне горько, когда оскорбляли меня или обижали, однако выносила я это терпеливо, как только могла. Случилось по воле Божьей, что умерла в это время моя мать, и равным образом в короткое время умерли муж мой и все дети мои. А так как вступила я на указанный выше путь и просила Бога, чтобы Он освободил меня от того, что было мне всего дороже на земле, то и получила я от смерти их великое утешение, хоть и много скорбела о них. Думала же я, что впредь, после того, как даровал мне Бог указанную благодать, сердце мое всегда будет в сердце Божием и в воле Его, а воля Божья и сердце Его — в моем сердце.

23. В-десятых, спрашивала я у Бога, что мне делать, дабы больше угодить Ему, и Он, по благости Своей, много раз являлся мне во сне и наяву распятым на кресте и говорил мне, чтобы я смотрела на раны Его, и дивным образом показывал мне, как все перенес за меня. И это случалось много раз. В отдельности и по очереди показывая мне все, что Он перенес за меня, говорил Он мне: “Что можешь ты сделать за Меня, чего бы достало?" Равным образом много раз являлся Он мне наяву, однако более усладительно, чем во сне, хотя всегда являлся Он мне очень измученным и скорбным и показывал мне

раны на Своей голове и на лбу и вырванные из бороды волосы, и перечислял все удары бича, показывая, где их перенес, и говорил мне: “Все это перенес Я за тебя”. И тогда возвращались в память мою все грехи мои, и указывалось мне, что грехами снова изранила я Его, что должна я испытывать величайшую скорбь. И испытывала тогда я величайшую скорбь о грехах моих, большую, чем когда бы то ни было. Равным образом, показывая мне страдания свои, Он говорил: “Что можешь ты сделать за Меня, чего бы достало?” Сильно тогда я плакала, и плакала так пламенно, что слезы жгли мое тело, и приходилось мне смачивать его холодной водою, чтобы охладить.

24. В-одиннадцатых, за грехи подвигла я себя на покаяние более суровое, о коем не следует здесь говорить, замышляла и пыталась совершить его. Когда же увидела я, что не могу совершить достаточного покаяния, обладая мирским, решила я совсем оставить все, чтобы быть в силах совершить покаяние и прийти ко кресту, как внушено мне было Богом. Решение же это было дано мне Богом так: сильно хотела я стать бедной и часто с большою ревностью думала, как бы не умереть прежде, чем стану бедной; с другой стороны, нападали на меня многие искушения, а именно — что молода я и поэтому может для меня нищенство быть великою опасностью и срамом, и также подсказывала мне мысль, что придется, если я сделаю это, умереть от голода, холода, наготы, и все отговаривали меня от этого.

25. Наконец, по милосердию Божьему, пришло в сердце мое некое великое озарение, а с озарением этим пришла и твердость — и верила я тогда, и теперь верю, что не потеряю ее во веки веков — и решила я, что если и придется мне умереть от голода, наготы и сраму, все-таки не оставлю я того, о чем было сказано выше, раз это угодно Богу или может быть угодным Богу; и не оставила бы, даже если бы знала, что все это зло наверняка со мною случится. Ибо охотно умерла бы я за Бога, даже если бы приключилось мне все это зло. И тогда истинно решилась я на то, о чем сказано.

26. В-двенадцатых, вслед за этим заклинала я блаженную Матерь Христову и святого Иоанна Евангелиста скорбью, которую перенесли они, добыть мне верное знамение, с помощью коего могла бы я всегда держать в памяти Страсти Христовы.

27. В-тринадцатых, упорствовала я в этой молитве и в этом желании, и случился мне сон. А в нем показано было мне сердце Христово и еще было сказано: “В сердце этом нет лжи, но нес в нем истинно”. И казалось мне, что случилось это потому, что я как бы подшучивала над одним проповедником.

28. В-четырнадцатых, вслед за этим стояла я однажды на молитве, и Христос показал мне Себя наяву яснее и дал мне больше знания о Нем. И тогда позвал Он меня и сказал, чтобы ч приложила уста к ране на боку Его. И мне казалось, что я приложила уста и пила Его кровь, истекающую из бока Его, и давалось мне понять, что этим Он очищал меня. И с этих пор начала я чувствовать великое утешение, хотя от созерцания Страстей Его испытывала печаль. И попросила я Господа, чтобы дал Он мне пролить и излить всю кровь мою ради любви к Нему, и как сам Он сделал это за меня, и ради любви к Нему желала я, чтобы все члены мои претерпели мучение и смерть, более постыдную и жестокую, чем Страсти Его. И думала я и хотела найти кого-нибудь, кто убил бы меня, лишь бы претерпеть эту смерть ради веры в Него и ради любви к Нему. И просила бы я его, чтобы сделал он мне эту милость, т. е. чтобы распял меня, как распят был Христос: на дереве, на скале или на каком-нибудь ином позорнейшем месте. А так как не была я достойна умереть, как умерли святые мученики, но желала, чтобы заставил он меня умереть более позорной и жестокой смертью, и не могла придумать такой позорной смерти, как хотелось, и, так как была бы смерть моя совсем непохожа на

смерть святых, считала я себя недостойною их смерти.

29. В-пятнадцатых, вслед за этим укрепляла я желание

свое в св. Иоанне и в Деве Матери Божьей, помня и думая о них и прося их ради скорби, которую перенесли они в Стра-

стях Господних, добыть мне благодать всегда чувствовать муку

Страстей Христовых или хотя бы их скорбь. И они добыли и приобрели мне эту благодать, а св. Иоанн дал мне однажды

столько, что скорбь, испытанная тогда мною, была из сильнейших, какие я испытала. И давалось мне понять, что св. Ио-анн перенес такую скорбь о страданиях и смерти Христовой и о скорби Матери Христовой, что я считала и считаю его больше, чем мучеником. Поэтому и тогда дано мне было желание лишить себя всего и вместе со всем — своей воли. И хотя бес сильно нападал на меня и искушал не делать этого, братья минориты и все, у кого надлежало мне спрашивать совета, запрещали мне это, я никаким образом не могла удержаться, ни даже ради всех зол или благ, которые могли со мною случиться, от того, чтобы не раздать всего моего имущества бедным или, буде не смогу я этого сделать, хоть от того, чтобы совсем не оставить всего. Поэтому казалось мне, что ничего не могу я удержать без великого оскорбления Того, кто меня так озарил. Однако была я еще в горести о грехах и не знала, угодно ли Богу то, что я делаю. Но с горьким плачем восклицала я, говоря: “Господи, если и осуждена я, я все-таки буду творить покаяние и лишу себя всего и буду служить Тебе”. И находилась я еще в горести о грехах и не чувствовала еще никакой Божественной сладости. А вышла я из этого состояния следующим образом.

30. В-шестнадцатых, вслед за этим пришла я однажды в церковь и просила Бога дать мне какую-нибудь благодать. И пока я молилась и читала “Отче наш”, положил Бог “Отче наш” в сердце моем с такою ясностью и разумением Божественной благости, а моей недостойности, что не могу я этого выразить. Каждое слово получало толкование в сердце моем, и читала я молитву Господню с великой медлительностью, раскаянием и самотерзанием, так что, хотя, с одной стороны, и оплакивала я грехи мои и недостоинство мое, которое познавала в молитве, получала я, с другой стороны, великое утешение и начала чувствовать нечто от сладости Божественной, ибо в “Отче наш” я познавала Божественную благость лучше, чем в чем-нибудь другом, и лучше обретаю ее в нем еще и теперь. Однако указаны мне были в “Отче наш” грехи мои и недостоинство мое, и поэтому начала я так стыдиться, что не осмеливалась поднять очей ни на небо, ни на распятие, ни на что-либо иное. Но поручила я себя блаженной Деве, дабы испросила она мне благодать и отпущение грехов. И все еще была я в горести о грехах моих.

31. Грешники, с какой тягостью идет душа к покаянию! Так крепки кандалы ее, так дурны ее пособники: мир, плоть и бес! Знайте, что на каждом из сказанных шагов подолгу пребывала я, прежде чем была в силах двинуться к другому. Но на некоторых шагах пребывала я подольше, на некоторых — поменьше.

32. В-семнадцатых, после этого показано мне было, что блаженная Дева приобрела мне благодать и через нее дала мне иную веру, не человеческую, ибо казалось мне, что до этого времени вера моя была как бы мертвой по сравнению с той, которую приобрела она мне, и казалось мне, что слезы мои, которые проливала я раньше, были как бы слишком малыми в сравнении с теми, которые проливала я потом. Затем скорбела и о Страстях Христовых и о скорби Матери Его сильнее, и казалось мне малым все, что я ни делала, как бы ни было это велико. И была у меня воля творить большее покаяние. И тогда заключила я сердце мое в Страсти Христовы, и дана мне былa надежда, что в Страстях могла я освободиться. И тут начала я получать утешение во сне; и снились мне красивые сны; и давалось мне утешение в них, и сладость и утешение о Боге внутри, в сердце, и вне, в теле, постоянно, наяву и во сне. Но не чувствовала я еще уверенности, и поэтому примешивалась еще горесть, и не успокаивалось сердце мое, но желало получить от Бога иное.

*[33. Она сообщила один из многих своих снов и видений: "Однажды находилась я в заключении, которому подвергла я себя ради Великого Поста, и разбирала и старалась понять слово Евангелия, каковое слово было словом величайшего достоинства и превосходной любви. Находилась я около одной книги, а именно миссала, и жаждала увидеть это слово хотя бы только написанным, едва обуздывая себя и подавляя свое желание. И с трудом, из боязни гордыни, удержала я себя от тогo, чтобы по чрезмерной жажде и любви не открыть этой книги своими руками. И вот, охваченная дремою, заснула я в гиком желании. И сейчас же в видении была я поведена, и сказано было мне, что смысл послания настолько сладостен, что тот, кто его хорошо поймет, забудет обо всем мирском. И сказал мне тот, кто вел меня: “Хочешь убедиться в этом?” А когда я почувствовала, что хочу убедиться, и возжаждала, он тотчас же повел меня и позволил мне немедленно убедиться. И когда с такою точностью разумела я Божественные блага, что сейчас же забыла про все мирское. И сказал мне тот, кто вел меня, что смысл Евангелия так сладостен, что тот, кто поймет его, забудет не только обо всем мирском, но забудет и о самом себе. И сказал он это мне и позволил мне убедиться. И сейчас ¹¹ же с таким наслаждением стала я понимать блага Божественные, что попросила того, кто вел меня, чтобы не отступалась я впредь от этого состояния. А он ответил мне, что того, о чем просила я, не может еще быть, и тотчас же отвел меня назад. И открыла я глаза и величайшую радость чувствовала от того, что видела, но очень печалилась о том, что утратила это. И до сих пор сильно меня это услаждает, когда вспоминаю. И с тех пор остались во мне такая уверенность и такой свет и жар любви к Богу, что утверждала бы я, что ничего не проповедуют о любви Божией, а те, кто проповедуют, не могут ее проповедовать и не понимают, о чем проповедуют. И так сказал тот, кто вел меня в видении”].

34. В-восемнадцатых, вслед за этим начала я испытывать ощущения Бога, и чувствовала такое наслаждение в молитве, что не помнила о еде и хотела, чтобы не нужно мне было есть, дабы могла я стоять на молитве. А сюда примешивалось некое искушение, именно — чтобы совсем не есть, а если есть, то мало. Но я познала, что это было искушение. Такой был огонь любви в сердце моем, что не утомлялась я ни от преклонения колен, ни от другого покаяния. Если же слышала я, как говорят о Боге, то так голосила, что не могла бы удержаться, даже если бы кто-нибудь стоял надо мной с топором, готовясь убить меня. В первый раз случилось это со мной, когда продала я Казалено, чтобы раздать вырученное бедным, а это была лучшая моя земля. И раньше подшучивала я над Петруччио, но потом никак не могла делать этого. И часто, услышав, что говорят о Боге, голосила я даже в присутствии и чужих. А когда некоторые, указывая на то, что случается со мной, говорили мне, что веду я себя неприлично, то и я сама также говорила, что больна и веду себя неприлично. И не могла я поступать иначе, не могла в этом удовлетворить осуждавших меня, но очень стыдилась. А когда видела я нарисованными Страсти Христовы, едва могла я сдержаться, но охватывала меня лихорадка и я заболевала. Поэтому подруга моя, насколько могла, прятала от меня изображения Страстей, чтобы не видела я их. В это время воплей получила я много озарений, ощущений, видений и утешений, некоторые из коих записаны ниже.

ГЛАВА II

ИСКУШЕНИЯ БЛ. АНДЖЕЛЫ

35. Дабы не надмили меня величие и множество откровений и видений и не вознесло меня выше меня самой наслаждение ими, дан мне многообразный искуситель, который поражает меня всевозможными искушениями и муками. Мучают они меня и в теле, и в духе. Бесчисленны муки тела, многообразно причиненные бесами. Я даже с трудом верю, что страдания и немощи моего тела могут быть записаны, ибо нет в нем ни одного члена, который бы страшно не страдал. Никогда не бываю я без муки, без томления, всегда я слаба и болезненна, исполнена страданий, так что всегда приходится мне лежать. Нет во мне члена, коего бы бесы не ударили, не выворотили, не казнили. Всегда я немощна, всегда опухаю и чувствую муки во всех членах моих, так что с великим страданием двигаюсь я и утомляюсь лежать, и не могу даже есть досыта.

36. Мучения же и страдания души, которые, говорю я, жесточе и многочисленный телесных, испытываю я от бесов почти постоянно. Не умею я привести другого примера, кроме примера человека, повешенного за шею, который со связанными за спиной руками и завязанными глазами висел бы на веревке на плахе и жил бы, и не было бы ему никакой помощи, никакого облегчения, никакой подпоры. И, говорю я, мучат меня бесы еще отчаяннее и жесточе. [И, как я, писец, слышал и узнал, некий брат минорит, по моему мнению, достойный доверия, очень удивлялся и сострадал, слушая от самой верной Христовой, как и сколь сильно ее мучали. И этот достойный доверия брат видел в откровении, данном ему Богом, как все было истинно и что верная Христова страдала мученичеством страшных страданий больше, чем говорила. Поэтому названный брат постоянно чувствовал к ней сильное и дивное сострадание и веру. А слова, которые я, брат писец, смог спешно и кратко записать, были таковы. Говорила верная Христова:] Вижу я — бесы так вешают мою душу, что, как нет подпоры у повешенного, так не видится никакой поддержки и моей душе, и все добродетели души моей ниспровергаются, а душа знает и видит это. И когда душа видит, что ниспровергаются и отступают от нее все добродетели, а она не может себя противопоставить самой себе, такова мука душевная, что иногда едва в силах я плакать от муки отчаянной и гнева, иногда же плачу безутешно. А иногда такой гнев проникает в меня, что едва я могу удержаться от того, чтобы не растерзать себя; а иногда не могу удержаться от того, чтобы страшно не бить себя. И потому, что била я себя, иногда опухали голова и другие члены моего тела. А когда видит душа, что падают и отступают все добродетели, подымается плач души и взываю я к Богу моему почти без перерыва: “Боже мой, Боже мой, не оставляй меня!”

37. Также другое мучение терпела я от того, что все пороки во мне оживали, а иногда еще оживают и теперь. Не то, чтобы они подчиняли в жизни мой рассудок надолго, — но доставляют они мне и приносят великое мучение. Даже пороки, каких никогда не было в моем теле, приходят в меня и возжигаются, и приносят мне великое мучение. Но не живут они жизнью непрерывной и, когда снова умирают, дают мне великое утешение. Вижу, что предана я многим бесам, оживляющим пороки, которых я страшусь и которые уже умерли, и прибавляющим такие, каких никогда прежде не было. И вспоминая, что Бог был на земле скорбным, презренным и бедным, я желала бы, чтобы все мои беды, если это нужно, удвоились.

38. Иногда нахожусь я в ужаснейшем мраке бесовском, где нет никакой надежды на благо. И мрак тот ужасен. И возбуждаются в теле пороки, которые, как я знаю, внутри души умерли. Но вне души возбуждают их бесы; а они возбуждают даже те, которых не было. А в теле по меньшей мере страдаю я в трех частях. В местах срамных такой огонь, что обычно прилагала я огонь вещественный для уничтожения другого огня вожделения, пока духовный отец мой не запретил мне этого. Когда нахожусь я в том мраке, кажется мне, что предпочла бы я сгореть, чем терпеть сказанное. И тогда говорю я Богу: “Боже, если должен Ты послать меня в ад, не отлагай этого, а делай сейчас же; и раз Ты уже оставил меня, доверши это и потопи меня в бездне!” И понимаю я тогда, что это дело бесов, и что пороки эти не живут в душе (ибо душа никогда не соглашается с ними), но тело терпит насилие. И такова мука и такова тоска, что тело не вытерпело бы, если бы это продолжилось. Но и душа видит, что отнята у нее всякая мощь. Хотя и не соглашается она с пороками, но совсем нет в ней власти противостоять порокам. И видит, что она против Бога. И так падает она и мучается в пороках. Есть один порок, допущенный Богом проникать в меня. Его никогда не было во мне, но ясно и до очевидности знаю я, что Бог позволяет ему проникать в меня. Этот порок так велик, что превосходит все другие. И есть одна добродетель, которая явно дается мне Богом против этого порока: через нее освобождает меня Бог. И если бы не было у меня твердой веры в Бога, осталась бы она у меня только из-за этого, и из-за этого осталась бы у меня твердая и верная на-дежда, в коей не могу я сомневаться. И добродетель эта всегда одолевает, а порок гибнет. И добродетель держит меня и не дает мне впасть в порок. И у добродетели этой такая сила, что не только она держит меня, но и дает мне такую силу доброде-тели, что, истинно, в этом познаю я Бога и озаряюсь и утверждаюсь настолько, что все люди в миру и все бесы в аду и все, что существует, не могут подвигнуть меня на малейший грех. И с этою добродетелью пребывает во мне вера в Бога. Порок же тот так велик, что стыжусь я назвать его. И так велик тот порок, что, когда сказанная добродетель сокрыта от меня и, как мне кажется, оставила меня, нет ничего: ни стыда, ни казни, что могло бы меня удержать от того, чтобы сейчас же не ринуться в грех. Однако тогда приходит эта добродетель и своею силою освобождает меня, так что я сама уже не могу согрешить ради всего блага или зла в мире сем. Эти труды нм носила я два года и даже больше.

39. [И, как я, брат писец, видел, верной Христовой на сказанном шестом шагу было много ужаснее, чем можно описать. Но этот шестой шаг продолжался недолго, а именно — почти два года, и шел вместе с седьмым шагом, который начался немного раньше шестого и который следует ниже, самый удивительный из всех. И видел я, что названный шестой шаг, ослабевая, прекратился в малое время, но не совсем; и видел, как он совершенно исчез, особенно применительно ко многим телесным страданиям, коими всегда она была исполнена. И видел я, что верная Христова пребывала на седьмом шагу сверх того, что можно сказать, все возрастая в Боге. И хотя все вре-мя была она весьма немощна и могла есть очень мало, однако была она очень полна и румяна, но опухала она и чувствовала боли во всех членах и во всех суставах тела, так что лишь с великим мучением могла двигаться, для того ли, чтобы ходить, или даже для того, чтобы сесть. Но сама она за очень малое считала все мучения телесные. После всего того, о чем написано, находилась она на седьмом шагу и уже почти совсем оставила шестой, и сказала она мне о шестом шаге так:] Борется обычно в душе моей некое смирение и некая гордыня, весьма противная. Смирение в том, что вижу я себя отпавшей от всякого блага и вижу себя вне всякой добродетели и вне всякой благодати, и вижу в себе такое множество грехов и недостатков, что не могу помыслить, чтобы Бог впредь пожелал сжалиться надо мной, и вижу я себя жилищем дьявола и работницей и поклонницей бесов, и вижу себя дочерью их, и вижу себя вне всякой праведности и вне всякой истинности и достойной самого низкого и последнего места в адской пучине. А это смирение — не то смирение, какое чувствую я иногда и которое делает мою душу довольною и приводит ее к мысли о благости Божественной. Ибо это описанное выше смирение приносит лишь неисчислимое зло. Поэтому видится мне внутри души, что вся я окружена бесами, и вижу я недостатки в душе моей и в моем теле, и закрыт для меня Бог и сокровен во всякой части Своей и в благодати, так что никоим образом не могу я вспомнить о Боге и не помню о Нем, ибо и сам Он этого не допускает. И, видя себя осужденной, совсем не беспокоюсь я об осуждении моем, ибо больше беспокоюсь и больше скорблю я о том, что оскорбила Творца моего, коего не хотела бы оскорбить и оскорблять ради всех благ и зол, которые только можно назвать. Поэтому, видя бесчисленные оскорбления, нанесенные мною Богу, борюсь я со всеми членами моего тела и с бесами, дабы победить и одолеть сказанные пороки и оскорбления. И никак не могу я этого достичь; и даже не нахожу никакой лазейки, ни окошечка и вообще никакого средства, с помощью которого могла бы я ускользнуть или пособить себе. И вижу я, сколь глубоко я пала.

40. Поэтому смирение часто повергает меня в пучину и заставляет меня видеть грехи мои и преизобилие зол моих и неправедности; так что вижу я себя бессильною раскрыть их каким бы то ни было образом, чтобы явными стали притворство, неправедность и грехи мои. И хотела бы я голою пойти по городам и площадям. И хотела бы я повесить себе на шею мяса и рыб и говорить: “Вот эта подлейшая женщина, исполненная зол и притворства, сеятельница пороков и зол! Ведь творила я добро ради славы людской и приказывала говорить всем при-глашавшим нас: не ем ни рыбы, ни мяса. А исполнена я была обжорства и чревоугодия и была пьяницей, и показывала, буд-то не хочу принять больше, чем нужно мне. И старалась я снаружи быть бедною, а там, где ложилась, набрасывала много сукна, утром же приказывала убирать его, чтобы не узнали и не осудили проходящие. Посмотрите на дьявола души моей и на зло сердца моего! Послушайте, как лицемерна я, дочь гордыни, — какая я обманщица и чудище я Божье. И показывала и себя дочерью молитвы, а была я дочерью гнева, гордыни и дочерью дьявола. И показывала я, будто у меня в душе Бог, а и келье — Божественные утешения, а в душе и в келье моей был дьявол. И знайте, что всю жизнь мою старалась я приобрести славу святости. И знайте, что вследствие зла и притворства, сокрытых в сердце моем, обманула я много народу, что убийца я многих душ и своей собственной”.

41. Потом, находясь в той же пучине, обращалась я к тем братьям моим, которых назвали моими сынами, и говорила им: "Не верьте мне больше! Разве не видите, что я беснова-тая? Вы, сыны названые, просите всеправосудного Бога, чтобы изошли бесы из души моей и объявились нечестивые дела мои, да не позорится далее через меня Бог. И разве не видите вы, что все, что сказала я вам, лживо? И разве не видите, что, не будь зла во всем мире, я бы весь мир наполнила изобилием зла моего? Не верьте мне больше! Не поклоняйтесь этому идолу, ибо в идоле этом скрывается дьявол, и все, что с казала я вам, было ложными словами, притворными, дьявольскими, просите все правосудного Бога, чтобы пал этот идол и разбился, и чтобы объявились дьявольские дела, его и ложь и слова, покрытые мишурой и позолоченные, которые говорила я. Ибо золотила я себя словами Божественными, дабы почитали меня и поклонялись мне ради Бога. Просите, чтобы дьяволы изошли из этого идола, чтобы женщина эта не обманывала больше мира. Поэтому прошу я Сына Божьего, коего назвать не смею: раз уже сам Он не уличил меня, пусть уличит меня земля, пусть разверзнется она и поглотит меня в пример другим, чтобы сказали мужчины и женщины: “О, как была она покрыта мишурой и золотом, а ведь на самом деле нем она, и внутри и снаружи, притворщица!” И хотела бы я накинуть себе на шею цепь или петлю, чтобы влекли меня по городам и площадям, чтобы мальчишки тащили меня и кричали: “Вот эта подлейшая женщина! Во все время жизни своей выдавала она ложь за истину!” И чтобы мужчины и женщины говорили: “Вот чудо, соделанное Богом! Ибо заставил Он ее объявиться и рассказать о неправедности и грехах, которые были сокрыты во все время ее жизни”.

42. Но не удовлетворяли мою душу эти слова. И знайте: повергнута я в отчаяние, и такого у меня никогда не было, ибо совсем я отчаялась в Боге и во всех благах Его, а ведь заключила я договор с Ним. И потому уверена я, что нет в мире человека, столь полного злом и столь заслужившего осуждение, ибо то, что соблаговолил дать мне Бог, допущено Им лишь на большую гибель мою и осуждение. Потому прошу вас всех: попросите правосудного Бога, чтобы не медлил Он и извлек беса из того идола и чтобы обнаружились нечестивейшие дела, сокрытые внутри. Ведь голова моя мутится, тело изнемогает, очи мои померкли от обильных слез и все члены тела моего разъединяются, ибо не могу я обнаружить зло мое и лживость души моей. Но радуюсь я, что нечто начало обнаруживаться. И все это видела я во истину, говорю без ложного смирения. И знай ты, писец, что мало ты записал по сравнению со всем злом, неправедностью и излишествами моими, ибо начала я творить зло, когда была еще маленькой.

Это и подобное этому принуждена я говорить, когда повержена в бездну и подавлена сказанным смирением.

43. После этого зачинается гордыня. Вся я делаюсь гневом, вся гордыней, вся печалью, вся делаюсь горчайшею и надменною и приемлю иную величайшую горечь от благ, которые даровал мне Бог, ибо вспоминаю я о них не на утешительную помощь, а на обиду и скорбное удивление. Удивляюсь, как это во мне никогда не могло быть какой-нибудь добродетели, и сомневаюсь, что никогда не было во мне истинной, и не вижу никакого основания, по коему бы Бог допустил это. В этом искушении заперто для меня и сокрыто всякое благо, потому что становлюсь я вся гневом, вся гордынею, вся печалью, вся делаюсь горчащею и надменною больше, чем я могу передать. Если бы все мудрецы мира и все святые в раю говорили мне всяческие утешения, дабы утешить меня, и обещали мне всяческие блага, какие только можно назвать, и если бы даже сам Бог даровал их мне, они (если бы только Бог не изменил меня

и не действовал иначе в душе моей) не дали бы мне никакого утешения и не принесли бы мне никакой помощи, и не повери-ла бы я им; напротив — все было бы на увеличение зол моих и дали бы они мне лишь больший гнев и удивление, скорбь и несказанную печаль.

44. Поэтому в замену названных мучений и искушений и для того, чтобы Бог взял их от меня, я бы охотно избрала и хотела бы вынести все зло, все немощи и все муки, какие только существуют во всех телах людских. И верила бы я, что это для меня легчайшее и меньшее зло, чем названные мучения. Поэтому много раз говорила я, что вместо моих мучений я избрала бы любой род мученичества. А указанное состояние мучений и искушений началось незадолго до понтификата папы Целестина и продолжалось более двух лет, в течение коих часто была я терзаема. И теперь еще не вполне и не совершенно я исцелилась, хотя и мало ныне чувствую, да и то внешне, а не внутренне. Но теперь, пробыв в этом состоянии, познаю я, что между дурным смирением и дурною гордыней — величайшее очищение души. Ведь через это смирение приобретаю я смирение истинное, без коего не спастись никому. И чем больше смирение, тем больше и очищение души. Поэтому познаю я, что между указанными смирениями и гордыней возжигается и испытывает мученичество душа моя. А благодаря познанию грехов и недостатков, коего достигает душа посредством этого смирения, она очищается от гордыни и бесов. Вследствие этого, чем больше душа, падая вниз, сравнивается с землей, скудеет и смиряется, тем больше она приуготовляется и очищается, дабы подняться выше; ибо ни одна душа не может подняться иначе, как через свое смирение, и в смирении этом она все больше сравнивается с землей и все глубже укореняется.

57

ГЛАВА III

ПЯТЬ УТЕШЕНИЙ БЛ. АНДЖЕЛЫ

45. Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, утешающего нас во всяческих испытаниях. В испытаниях удостоил Он утешения и меня, грешницу. Во время воплей, о коих упомянуто выше, при прохождении восемнадцатого шага моего обращения и после озарения, чудесно полученного мною при чтении “Отче наш”, почувствовала я великое утешение о сладости Божией следующим образом: было мне внушено и была я увлечена на созерцание благословенного единения Божества и человечества Христова во Христе. В созерцании этого и в наслаждении этим ощутила я величайшее утешение, и было это утешение больше всякого иного, когда-либо испытанного мною; так что большую часть того дня простояла я на ногах в келье, где молилась, пораженная, запершись и одна. И сердце мое настолько было взволновано этим наслаждением, что потом легла я и отнялся у меня язык. А подруга моя пришла ко мне и подумала, что я умираю. Но мне это было неприятно, ибо мешало.

46. Однажды упорствовала я в этом и еще не закончила раздачу всего бедным (хотя и мало уже оставалось у меня), и показалось мне, что ничего я не чувствую о Боге. И поэтому рыдала я и так просила Бога: “Господи, то, что я делаю, делаю лишь для того, чтобы найти Тебя. Найду ли, совершив это?” И много еще такого говорила я в молитве. И был мне такой ответ: “Чего хочешь ты?” Я отвечала: “Не хочу ни золота, ни серебра. И если бы Ты давал мне весь мир, я ничего не хочу, кроме Тебя”. И тогда ответил Он: “Старайся и спеши, ибо тотчас же как завершится то, что ты делаешь, вся Троица придет в тебя”. И много еще другого тогда было мне обещано. И Он изъял меня из всякого испытания и отпустил меня с великой Божественной сладостью. И с тех пор ожидала я, что случится так, как мне было сказано. И сообщила я это подруге моей в некотором сомнении, ибо великое мне было сказано и обещано в видении, хотя отпустил Он меня с великой Божественной сладостью.

47. После этого пошла я к св. Франциску около Ассизи, и на пути исполнилось для меня сказанное обещание. Однако не закончила я еще раздачи всего бедным, хотя и мало оставалось; не закончила потому, что святой муж, который должен был сделать это, тем временем умер и не мог закончить. По благости Божьей, склонился он на увещание мое и пошел лишить меня всего имущества и раздать все бедным, а на пути умер. Бог же совершил через него много чудес, и могилу его очень почитают. Итак, шла я к св. Франциску около Ассизи, шла, по дороге молясь. И среди прочего просила я св. Франциска испросить для меня у Бога, чтобы хорошо соблюдала я Правило св. Франциска, которое я недавно обязалась исполнять, и чтобы приобрел он мне благодать чувствовать немного Христа, а особенно, чтобы дал он мне быть и кончить дни мои в бедности. Для того же, чтобы обладать еще свободою бедности, сходила я раньше в Рим попросить св. Петра приобрести мне истинную бедность. Поэтому по заслугам блаженного Петра и блаженного Франциска дарован мне был благодатью Божественной дар истинной бедности, как с несомненностью я почувствовала.

48. Итак, прося об этом в молитве на пути, дошла я до места между пещерой и узкой дорогой, которая ведет вверх к Ассизи и проходит за пещерой. И на этом месте сказано мне было так: “Ты попросила раба Моего Франциска, а Я восхотел послать иного вестника. Я же Дух Святой, пришедший дать тебе утешение, какого ты никогда не испытывала. Пойду Я с тобою, находясь внутри тебя, вплоть до св. Франциска. И немногое поймут те, что с тобою. И хочу Я идти, беседуя с тобою, всю эту дорогу и не прекращу беседы, и не в силах будешь ты прилежать к чему-нибудь, кроме Меня, ибо связал Я тебя, и не отступлю от тебя, пока не придешь ты во второй раз к св. Франциску. А тогда отойду Я от тебя этим утешением. Но не отойду от тебя по-иному, если любишь Меня”.

49. И начал Он говорить следующие слова, чтобы вызвать меня на любовь к Нему: “Дочь Моя, сладостная Мне, дочь Моя — храм Мой, дочь Моя — услаждение Мое, люби Меня, ибо очень люблю Я тебя, много больше, чем ты любишь Меня”. И прибавлял Он: “Я люблю тебя больше, чем кого-либо в долине Сполетской. Вместись же в Меня и успокойся во Мне, после того как Я вместился в тебя и остановился в тебе. Был Я с апостолами, и видели они Меня очами телесными, но не чувствовали Меня так, как чувствуешь ты. А когда вернешься ты домой, почувствуешь ты иную сладость, какой никогда не испытывала, и не стану Я говорить с тобой, как говорю только теперь, но почувствуешь Меня. Ты просила раба Моего Франциска, надеясь с ним и через него получить то, чего желаешь. Раб Мой Франциск очень возлюбил Меня, и много Я соделал ему. И если бы сейчас был кто-нибудь, любящий Меня больше, еще больше тому соделал бы Я”. Говорил Он мне, что ныне мало добрых и мала вера, и печалился, говоря: “Столь велика любовь, испытываемая Мною к душе, любящей Меня без зла, что дал бы Я ей (если бы только была такая, любящая Меня совершенно) большую благодать, чем в другое время дал Я святым, про коих рассказывают много великого, дарованного им от Бога. И нет никого, кто бы мог оправдать себя в недостатке любви, ибо всякий может любить Бога. А Бог ничего не ищет кроме того, чтобы душа искала и любила Его, ибо сам Он истинно любит ее и Он сам — любовь души. И слова эти глубоки”.

50. А то, что Бог — любовь души, ясно доказывал Он мне на пришествии Своем на землю, на кресте, который вынес за нас Он, столь безмерный и славный. И объяснял Он мне Страсти Свои и все остальное, что соделал для нас, и прибавлял: “Посмотри, есть ли во Мне что-нибудь, кроме любви”. И вернейшим образом понимала душа моя, что Он — только любовь. Печалился Он, что в это время находит так мало людей, в коих мог бы положить благодать Свою; и говорил, что теперь тем, кого нашел бы Он любящими Себя, Он дал бы много большую благодать, чем та, которую дал Он святым, бывшим доселе. Говорил Он мне снова: “Дочь Моя, сладостная Мне, люби Меня, ибо любима ты более, чем можешь любить Меня. Любимая Моя, люби Меня”. И говорил Он: “Безмерна любовь, которую чувствую Я к душе, любящей Меня без зла”. И казалось мне, что хотел Он, чтобы душа была причастна той любви, которую чувствует Он к душе, — в меру мощи и добродетели души. И если только хотел Он этого — Он сам совершал это.

51. Снова говорил Он мне: “Возлюбленная Моя, невеста Моя, люби Меня. Ведь вся жизнь твоя: и еда, и питье, и сон — все приятно Мне, если любишь Меня”. Снова сказал Он мне: “Я совершу в тебе великие дела на глазах языков; и в тебе познают Меня, и прославят, и превознесут, и прославится имя

Мое в тебе многими языками”. Это и многое другое сказал Он мне. Я же, слушая эти слова, перечисляла грехи мои и созерцала недостатки мои и то, что недостойна я этой великой любви. И начала я сильно сомневаться в этих словах, и сказала душа моя тому, кто говорил со мной: “Если бы Ты был Дух Святой, то не говорил бы мне так, ибо это не подходит и не подобает мне. Я ведь не тверда и могу почувствовать от этого тщеславие”. И ответил Он мне: “Посмотри же и подумай, можешь ли ты почувствовать от всего этого тщеславие и им над-миться, так чтобы выйти из слов этих, думая о другом. Выйди, если можешь”. И я попыталась ощутить тщеславие, чтобы испытать, правду ли Он сказал и был ли Он Духом Святым. И начала смотреть на виноградники, чтобы оторваться от этой беседы. И куда бы я ни смотрела, говорил Он: “Гляди же, созерцай. Это творение Мое”. И чувствовала я несказанную сладость. В то же время возвращались в память мою все грехи мои, и не видела я ничего, что бы было моим, кроме грехов и недостатков, и чувствовала в себе смирение, больше, чем чувствовала когда-либо.

52. Сверх того сказал Он мне, что так я возлюблена, что Сын Бога и Девы Марии склонился ко мне и вошел в меня для беседы со мной. Говорил же мне Христос: “Если бы весь мир пришел теперь с тобою, не могла бы ты говорить теперь с другими; ибо теперь, когда Я прихожу с тобою, приходит с тобою весь мир”. А чтобы рассеять мое сомнение, говорил Он мне: “Я тот, кто был распят за тебя, претерпел за тебя голод и жажду и так возлюбил тебя, что за тебя пролил Свою кровь”. И рассказывал Он мне о всех страданиях Своих и говорил: “Проси благодати для себя и для спутниц твоих, и для кого хочешь, и готовься принять ее, ибо более готов Я даровать, чем ты принять”. Душа же моя воскликнула: “Не хочу просить, ибо недостойна я!” И возвращались в память мою все грехи мои. Снова говорила душа моя: “Если бы Ты, говоривший мне от начала, был Духом Святым, не говорил бы Ты мне столь великого. И если бы Ты был во мне, во мне бы должна была быть такая радость, что я бы не вынесла ее, оставаясь в живых”. А Он ответил мне: “Разве что-нибудь может быть или случиться не так, как хочу Я? Так, не даю Я тебе иной радости, но только ту, что ты чувствуешь. Меньшую дал Я другому, и тот другой, кому Я дал ее, лежит, не чувствуя и не видя. И такой знак снова даю Я тебе в удостоверение того, что это Я. Попытайся поговорить со спутницами твоими и подумай о другом, о чем хочешь: о добром или злом. Посмотри: не можешь тыдумать ни о чем, кроме Бога. Один Я могу связать дух. И все это делаю Я не по заслугам твоим, а по благости Моей”. И в это время возвращалось в память мою все зло мое и видела я грехи свои, за которые достойна была ада. И ясно я видела это, яснее, чем когда-либо.

53. Говорил Он мне, что, иди я с иными, а не с такими, какими были те, с кем шла я, не было бы мне ни даровано, ни сказано того, о чем говорилось выше. Ведь они некоторым образом что-то понимали в томлении моем. А оно происходило потому, что в каждом слове воспринимала я великую сладость. И не хотела бы я, чтобы кончилось это, чтобы кончился мой путь дотоле, доколе существует мир. Каковы же были радость и сладость Божьи, которые я ощущала, не могу и изъяснить, особенно же тогда, когда сказал Он: “Я Дух Святой, Я, входящий в тебя”; и равным образом, когда говорил Он все другое, воспринимала я великую сладость. Дошел Он со мною до св. Франциска, как и обещал, и не отступил от меня, а продолжал быть со мной до той поры, когда второй раз пошла я к св. Франциску. Итак, когда во второй раз пришла я к церкви св. Франциска, стала на колени при входе в притвор церкви и увидела св. Франциска, нарисованного на лоне Христовом, тотчас же сказал мне Христос: “Так же крепко держу Я тебя и много ближе, чем можно видеть телесными очами. А теперь, дочь Моя сладостная, храм Мой, услаждение Мое, время Мне наполнить тебя и отпустить. Сказал ведь Я тебе, что этим утешением оставляю тебя. Но не оставлю тебя по-иному, если любишь Меня”. И хотя было слово это горько, однако в нем самом почувствовала я такую сладость, что было оно сладостнее всего. И тогда я взглянула, чтобы увидеть Его очами тела и духа, и увидела. А если спросишь, что я увидела, то скажу: увидела нечто истинное, полное величия, безмерное, о чем не умею рассказать; но виделось, что это благо. Много слов сладостных сказал Он мне и отходя соделал отшествие Свое очень утешающим, отошел с безмерною сладостью, ровно, медленно, а не вдруг. И среди других слов сказал Он мне такие: “Дочь Моя, сладостная Мне много больше, чем Я тебе, храм возлюбленный Мой, у тебя кольцо любви Моей и впредь не отступишь ты от Меня. И благословение Отца и Сына и Духа Святого будет у тебя и у подруги твоей”. И тотчас же душа воскликнула: “Если не отступишь Ты от меня, значит не согрешу я больше смертным грехом?" И отвечал Он: “Этого не говорю тебе”. А когда при отше-ствии Его попросила я благодати для подруги моей, Он ответил мне: “Подруге твоей Я дам другую благодать”.

54. Так Он отошел. И не пожелал Он, чтобы при отше-ствии Его я лежала, но — чтобы стояла на ногах. После же отшествия Его пала я и начала вопить громким голосом, и взывать, и восклицать. И вопила я без всякого стыда, восклицая и говоря одни и те же слова, а именно: “Любовь моя, еще не познала я Тебя! Почему так оставляешь меня?” Но не могла сказать я больше, а только, восклицая это, хотела произнести и сказать еще хоть слово, и не могла произнести — так голос и крик оттесняли слово. И поэтому окружающие не понимали моих слов. Вопль же этот и крик приключился со мною при входе в притвор церкви св. Франциска, где по от-шествии Божьем сидела я, томясь и крича перед всем народом, так что пришедшие со мной и знакомые мои стояли поодаль, краснея и думая, что иная тому причина. Итак, Он оставил меня в уверенности и без сомнения, что говоривший со мной был Бог. Я же от сладости Его и от скорби об отше-ствии Его кричала и хотела умереть. И великая мне была мука, что оставалась я без Него и продолжала жить. И все связки моего тела тогда разъединялись.

55. После этого вернулась я из Ассизи. И с великою сладостью шла я по дороге, разговаривая о Боге. И была мне величайшая мука молчать, но пыталась я удерживаться ради общества. Христос же на обратном пути из Ассизи сказал мне: “Даю тебе знамение того, что Я Христос, который говорю и говорил с тобою. И даю тебе крест и любовь Божию внутри тебя. И знамение это будет с тобою вовеки”. И тотчас же ощутила я этот крест и любовь Божию внутри в душе моей. И изливалось это в тело, и чувствовала я этот крест телесно, и, чувствуя, плавилась душа моя в любви Божьей.

56. Когда же я возвратилась и оставалась дома, чувствовала я сладость миротворящую, спокойную и столь большую, что не умею о ней рассказать. И было у меня желание умереть. И вследствие этой сладости миротворящей и спокойной была мне

такая мука жить и было так приятно, что не умею я выразить ее и того, как, чтобы достичь упомянутой сладости и не утратить ее, желала я умереть и покинуть мир, а жить мне было мукою большей, чем муки и скорби о смерти матери и сыновей моих и больше всякой скорби, какую только могла я помыслить. И лежала я дома, томясь из-за сказанного, восемь дней и восклицала: “Господи, сжалься надо мной и не допускай меня дольше оставаться в этом мире!”

57. После часто чувствовала я благовония несказанные. И таково было это и все другое, что не могу я передать и мало могу сказать об этом слов. Много раз была мне дарована та беседа, но не так долго, не так сладостно и не так глубинно. Когда же вернулась я из Ассизи и лежала, как уже сказано, подруга моя, дева дивной простоты, чистоты и целомудрия, услышала голос, говорящий ей: “Дух Святой находится внутри в келье”. Пришла она и начала расспрашивать меня: “Скажи мне, что с тобою, так как сказано мне, чтобы пришла я к тебе”. А я отвечала: “Приятно мне, что это сказано тебе”. И с тех пор многое сообщала я подруге моей из этих тайн.

58. Однажды во время молитвы была вознесена я в духе, и Бог говорил мне очень услаждающие и полные любви слова. И, взглянув, увидела я говорившего мне Бога. Если же спросишь, что я видела, скажу, что видела Его самого. И не умею сказать ничего, кроме того, что видела полноту, свет, от коего ощущала в себе такое наполнение, что не умею рассказать и совсем не умею указать подобие этому. И не видела я ничего телесного. Но был Он таким, как на небе, т. е. такою красотой, что не умею сказать ничего, кроме того, что видела высшую красоту, содержащую всяческое благо. И все святые стояли перед тем прекраснейшим Величием для восхваления Его. Кажется же мне, что мало времени находилась я в этом состоянии.

59. Сказал мне Бог: “Возлюбленнейшая дочь, сладостная Мне, все святые в раю чувствуют к тебе особенную любовь, и Мать Моя также. И Я соединю тебя с ними”. И хотя многое говорилось мне, но все казалось мне очень малым, кроме того, что сказано было о Матери Его и о святых. И так наслаждалась я в Нем, и такова была сладость, которую чувствовала я от Него, что не стремилась я смотреть ни на ангелов, ни на святых. Ведь видела я, что всяческое благо и всяческая прелесть святых и ангелов были от Него и в Нем, а сам Он — высшее благо и высшая красота. Так наслаждалась я в самой прелести Его, что не стремилась взирать на какую-либо тварь.

Говорил Он: “Безмерную любовь чувствую Я к тебе, но не выказываю ее, а скрываю от тебя”. Говорила Ему душа моя: “Почему чувствуешь Ты такую любовь ко мне и такое услаждение во мне, столь гадкой и во все время жизни моей оскорблявшей Тебя?” Он же отвечал: “Такова любовь, излитая Мною на тебя, что о недостатках твоих Я как бы и не помню, хотя очи Мои видят их; и вложил Я в тебя великое сокровище”. Тогда душа моя чувствовала, что это правда, так что ни в чем не сомневалась. Чувствовала и видела она, что очи Божьи смотрят на нее. И душа смотрела в эти очи и испытывала такое наслаждение, что никто из людей, ни даже святой, сошедший из рая, не могли бы его изъяснить. А когда говорил Он мне, что скрывал от меня великую любовь и что не могла бы я снести ее, душа отвечала: “Если Ты Бог Всемогущий, Ты можешь соделать так, чтобы могла я перенести ее”. А Он сказал: “Если бы сод ела л Я это, ты здесь обладала бы всем, чего бы ни пожелала, и не чувствовала бы голода по Мне. Поэтому не хочу Я соделать это для тебя, а хочу, чтобы в мире сем чувствовала ты голод по Мне и желание, и чтобы томилась ты по Мне”.

60. Однажды была мне сказана речь Божественная: “Я, говорящий тебе, Божественная мощь, которая приносит тебе Божественную благодать. И благодать, которую приношу Я тебе, такова, что хочу Я, чтобы ты была полезна всем людям, видящим тебя, и не только им: хочу Я, чтобы ты помогала и была полезна тем, кто подумает о тебе, или вспомнит, или услышит, как назовут тебя. Тем же, у кого больше будет от Меня, больше ты и поможешь”. И тогда душа, хотя и почувствовала великую радость, говорила: “Не хочу я этой благодати, ибо боюсь, как бы не повредила она мне и как бы не возымела я из-за нее тщеславия”. И быстро ответил Он мне: “Тебе нечего делать с этим, ибо это не твое, а ты лишь хранительница этого. Оберегай же хорошенько и возврати тому, чье это”. И тогда душа поняла, что так это не может мне вредить. Сказал Он мне: “Приятно Мне, что чувствуешь ты такой страх”.

61. После этого находилась я в церкви, и была ко мне речь сладчайшая, которая тотчас же напитала весь дух мой. Сказал

Он мне: “Дочь Моя, сладостная Мне”. И как-то много лучше сказал Он, и присоединил: “Ни одна тварь не может тебе дать утешения, а только Я один. Хочу Я тебе показать нечто от мощи Моей”. И тотчас же раскрылись очи души моей, и видела я полноту Бога и в ней воспринимала весь мир, т. е. и то, что за морем, и то, что по сю сторону моря, и море, и его пучину, и все, и совершенно несказанным образом видела я во всем только Божественную мощь. И, дивясь безмерно, воскликнула душа моя: “Полон Богом мир сей!” И воспринимала я мир, как что-то малое. И видела, что мощь Божия превосходит все и наполняет все. И сказал Он мне: “Показал я тебе нечто от мощи Моей”. А я понимала это так, что после смогу лучше уразуметь другое.

62. И сказал Он мне: “Видела ты нечто от мощи Моей. Теперь посмотри на смирение Мое”. И видела я такое глубокое самоуничижение Бога и такое смирение, что душа, постигая несказанную мощь и видя такое глубокое смирение, дивилась и считала себя за совершенное ничто и ничего не видела в себе, кроме гордыни. И начала я размышлять сама с собою и считать себя совсем недостойной причастия, так что не хотела причащаться. И сказал Он мне, показав Свою мощь и смирение: “Дочь Моя, той степени видения, которой достигла ты, не может достичь ни одна тварь, если не вознесена она особой Божественной благодатью”. Когда же была я в церкви, перед возношением тела Христова сказал Он мне: “Вот теперь Мощь на алтаре и Я внутри тебя. И если ты примешь Меня — примешь Меня, кого уже приняла. Причастись же во имя Отца и Сына и Святого Духа. И Я, достойный, соделаю тебя достойной”. И после этого осталась во мне сладость несказанная и великая радость, и не верю, что лишена буду ее когда-либо в моей жизни.

63. Как-то попросил меня один человек спросить у Бога о некоторых вещах, о которых хотел он знать. Я колебалась, сделать ли это, потому что казалось мне наглостью и глупостью спрашивать у Бога про такие вещи. Стояла я, размышляя об этом, и вдруг дух мой был вознесен и в начале вознесения поставлен у престола без начала и конца. И поставлена я была не для того, чтобы видеть престол, а для того, чтобы видеть находящееся на престоле. И видела я несказанную полноту Божию, о коей не могу ничего поведать кроме того, что видела я полноту Божественной Мудрости и всяческое благо. Видела я полноту Божественной Мудрости и в ней видела, что недозволено разыскивать или стремиться к познанию того, что хочет совершить Мудрость сия, так как это значило бы предупреждать и бесчестить ее. И поэтому, когда вижу я людей, взыскующих этого, кажется мне и разумею я, что они заблуждаются. И с тех пор через виденное мною на том престоле, т. е. Мудрость Божественную, осталась мне сила разуметь и судить всех людей духовных и прочее духовное, когда слышу, как об этом говорят или рассказывают. Не сужу я тем судом, судя которым обычно заблуждалась и грешила, но другим, истинным судом, в коем я разумею, отчего при том суде есть или может быть во мне сознание греха. И не умею я что-нибудь рассказать о том, что видела. Но отнесла душа видение к слову, т. е. “престолу”, и к тому, что была я поставлена в начале видения у престола. О том же, что была поставлена я видеть на том престоле, ничего не могу рассказать сверх того, что сказала.

64. [Однажды после сказанного я, брат писец, возвратился из Ломбардии и спросил у верной Христовой об одном деле, которое обсуждали мы с товарищем по пути домой. Тогда я сказал ему, что спрошу у нее об этом. А верная Христова ответила мне так:] Была я на молитве и спросила у Бога, не сомневаясь в чем-нибудь, но желая побольше знать о Боге: “Почему, Господи, сотворил Ты человека, а создав, почему попустил нас согрешить? И почему допустил Ты причинить Тебе такое страдание, как причиненное Сыну Твоему за наши грехи? Ведь прекрасно Ты мог сделать так, чтобы мы без всего этого были Тебе приятны и угодили Тебе, и чтобы было у нас столько же добродетели, сколько есть при всем этом”. И понимала душа моя, что без всякого сомнения истинно сказанное мною, т. е. что Бог и без этого мог соде-лать нас добродетельными и спасенными. И казалось мне, что к вопрошению и размышлению о сказанном была я понуждаема и побуждаема, так как была я на молитве и хотела быть в ней и не отступать. Но побуждал меня к этому, как казалось мне, Бог. И эти вопросы задавала я много дней, не сомневаясь в чем-нибудь, как сказано. И давалось мне уразуметь, что Бог поступил так и допустил это потому, что в этом лучше обнаруживалась нам благость Его и лучше это нам соответствовало. Но недостаточно было мне этого, чтобы уразуметь вполне. Однако разумела я и вернейшим образом знала, что Бог мог соделать иначе, если бы восхотел Он иначе спасти нас.

65. Однажды была вознесена душа моя и видела, что нет ни начала, ни конца у того, о чем я спрашивала. И сама душа, находясь в таком мраке, хотела возвратиться назад, к себе, и не могла, хотела двинуться вперед, и не могла. Внезапно была она вознесена и озарена еще больше, и видела Божью мощь несказанную, и видела Божью волю, справедливость и благость, в коих полнейшим образом разумела все, о чем спрашивала. И была душа совсем извлечена из прежнего мрака. Во мраке том лежала я на земле, а в этом величайшем озарении стояла на ногах, на кончиках больших пальцев и находилась в таком возбуждении и обновлении тела, что ранее никогда не испытывала такого. И находилась я в такой полноте любви и Божественного света и с такою радостью пребывала в той мощи, воле и справедливости Божиих, что разумела не только о том, о чем спрашивала, но даже и о всех тварях, которые будут спасены и спасены, и о бесах, и об осужденных, и обо всех. Но не могу объявить я этого в каких бы то ни было словах, ибо превыше это естества.

66. И хотя вполне я разумела, что Бог мог, если бы захотел, спасти нас иначе, однако же не смогла я познать, постигая Его мощь и благость, что нам не могло быть лучше и что не могло быть лучше изъяснено это. И с тех пор пребываю я столь довольной и спокойной, что, даже если бы вернейшим образом познала я себя осужденной, не могла бы я ни по какому основанию скорбеть и не меньше бы трудилась, не меньше бы старалась молиться и чтить Бога. Настолько уразумела я справедливость Его и правоту суда Его. И оставил Он в душе моей мир, покой и твердость, подобных коим я не припомню в себе; и в них пребываю я постоянно. После же того, как увидела я мощь Божью, волю Его и справедливость, была я вознесена еще больше. И тогда не видела я уже ни мощи, ни воли Божьей так, как прежде, но видела нечто неизменное, столь невыразимое для меня, что ничего не могу сказать об этом, кроме одного: было это всяческое благо. И душа моя находилась в радости совершенно несказанной. И не видела я там даже любви, но нечто совершенно несказанное. И изошла я из того первого состояния, и была поставлена в этом величайшем состоянии невыразимом. И не знаю, была ли в теле или вне тела. И все испытанное ранее не казалось уже мне таким великим состоянием. И оставил Он мне умерщвленность пороков и верность добродетелей, коими люблю я благо и зло, хорошо содеянное и худо содеянное, ибо и от этого не испытываю неудовольствия.

67. Итак, оставлена была я в великом мире и почитании решений Божественных. Так что, когда поутру или вечером говорю я в молитве Богу: “Решением Твоим освободи меня, Господи”, или: "Решениями Твоими освободи меня, Господи”, я так же наслаждаюсь и говорю это так же доверчиво, как когда говорю: “Пришествием Твоим освободи меня, Господи”, “Рождением Твоим освободи меня, Господи”, “Страстями Твоими освободи меня, Господи”. Ибо в блаженном муже или в святом муже, или во многих праведных и святых не больше познаю я благость Божью, чем в осужденном или множестве осужденных. Но эта глубина была явлена мне только раз. И никогда не перестану я помнить о ней и о той радости. И если бы все, что относится к вере, исчезло по невозможности своей, здесь осталась бы мне уверенность в Боге, и в решениях Его, и в правосудии решений Его. Но какая здесь глубина! — все возвращается на пользу праведным. Ибо душа, в глубинах этих получившая познание о решениях Божественных, ото всего получит плоды из этого познания Бога. [Этот вопрос, приведенный выше, ответ на который так чудесно раскрыл Бог верной Христовой, был почти тем же самым вопросом, что я и товарищ мой обсуждали в пути, возвращаясь из Ломбардии].

ГЛАВА IV

ДРУГИЕ УТЕШЕНИЯ И ВИДЕНИЯ БЛ. АНДЖЕЛЫ

68. Как-то во время поста показалось мне, что очень я черства и нет во мне благочестия. И молилась я Богу, чтобы даровал Он мне от Себя, ибо была я черства о всяком благе. И тогда раскрылись очи души, и видела я Любовь, приходящую ко мне, и видела ее начало, но не видела конца, а только продолжительность ее. Тотчас же, как пришла ко мне Любовь, увидела я все это открыто очами души, лучше, чем можно что-нибудь видеть телесными очами, и показалась мне эта Любовь в чем-то похожей на серп. Не следует понимать это так, что было какое-то количественно измеримое подобие, но была Любовь подобна серпу, так как сначала Любовь явилась, а потом увлеклась обратно, как только дала она уразуметь себя. И тогда сразу же была наполнена я любовью и насыщением непредставимым, которое, хотя и насыщало меня, порождало во мне величайший голод, настолько лютый, что все члены мои тогда разъединялись, так что душа томилась и желала успокоения. И не хотела ни видеть, ни слышать, ни чувствовать ни одной твари и сама я молчала. Но душа моя внутри меня говорила, умоляя, чтобы Любовь не заставляла ее томиться такой любовью, ибо считала я жизнь — смертью. И ради этого сначала призывала она всеблагую Деву, а потом призывала и заклинала всех апостолов пойти с нею, пасть на колени и объявить Всевышнему, чтобы не заставлял или не допускал Он ее больше страдать этой смертью, но чтобы пришла она к Тому, кого чувствовала. И равным образом просила она св. Франциска и заклинала евангелистов, и взывала к ним равным образом.

69. И когда от приближения Любви считала я себя всю любовью, сказала я вследствие испытываемой любви: “Многие верящие, что находятся они в любви, находятся в ненависти, и, наоборот, многие верящие, что находятся они в ненависти, находятся в любви”. Душа же моя старалась увидеть это вернейшим образом, и Бог дал мне явственно почувствовать это так, что осталась я тогда вполне довольной. Наполнена же была я той любовью до такой степени, что не верю, что могу впредь лишиться любви, и не могу верить какой бы то ни было твари, утверждающей иное, и если бы сказал мне иное ангел, я не поверила бы и ему, но ответила бы: “Ты тот, кто пал с неба”.

70. И видела я себя разделенной на две части, так, как если бы проведена была во мне дорога. И с одной стороны видела я любовь и всяческое благо, которое было от Бога, а не от меня, а на другой стороне я видела себя, черствую, и видела, что нет во мне никакого блага. И через это я видела, что не я была той, которая любила, сколько бы ни видела я себя любящей, но было то только от Бога. И после этого воссоединилась любовь, и тогда даровала она большую любовь и более, чем прежде, пылающую, и было у меня желание идти к этой любви. А между сказанной любовью, которая столь велика, что не могла я тогда знать, что есть большая любовь (разве если бы пришла другая, смертная любовь), между чистой любовью, говорю я, и другим, смертным и величайшим пыланием есть нечто среднее, о чем ничего не могу поведать, так как такова глубина этого и такова радость, что невозможно рассказать. И тогда не хотела я слышать что-нибудь о Страстях Христовых и не желала, чтобы называли мне имя Бога, ибо, когда называют Его мне, чувствую я Его с таким услаждением, что томлением мучусь от любви, а все другое, меньшее Его, помеха для меня. И кажется мне ничем то, что говорят о Евангелии, и о жизни Христовой, и о каких-нибудь словах Божьих, потому что большее и несравнимое вижу я в Боге. После же того, как оставляет меня эта любовь, остаюсь я вся довольная, вся ангельская, так что люблю я лягушек, жаб и даже бесов и все, что вижу совершающимся; даже самый грех, когда вижу я, как совершают его другие, не отвращает меня, ибо верю я, что справедливо Бог допускает его. И если бы стал есть меня пес, когда нахожусь я в таком состоянии, не беспокоилась бы я и не казалось бы мне, что чувствую боль. И нет тогда и не может быть воспоминания и скорбной памяти о Страстях Христовых, и нет в состоянии том слез.

71. И это состояние больше, чем если стоять у подножия креста с непрестанным воспоминанием, как стоял св. Франциск, хотя часто душа видит и ту и другую ступень вместе, желает видеть мертвую за нас плоть и идти к ней. И величайшая любовь без боли страдания соединяется тогда с радостью.

Однако один раз с этою любовью соединилось воспоминание о неоценимой плате, т. е. о драгоценной крови, которою дано отпущение грехов миру. И удивилась я, как могут быть они вместе. Однако не было там скорби о Страстях. Страсти же — путь и научение, как должна я поступать.

72. Однажды была вознесена моя душа, и видела я Бога в таком свете, в каком никогда раньше не видела я Его; и не видела я там любви, и утратила ту любовь, которую раньше носила в себе, и стала не-любовью. И после этого увидела я Его в некоем мраке; а потому во мраке, что Он — наибольшее благо, коего невозможно ни помыслить, ни уразуметь, и все, что можно мыслить или разуметь, не достигает до Него. И тогда дана была душе вера вернейшая, надежда крепчайшая, уверенность в Боге непрестанная, так что покинул ее всякий страх. И в том благе, что видится так во мраке, собрала я себя всю и стала так уверена в Боге, что никогда не могу сомневаться в том, что Он был во мне вернейшим образом. И во благе том действеннейшем, что видится во мраке, ныне вся надежда моя собрана и верна.

Часто вижу я Бога таким образом и в том благе, о котором нельзя рассказать словами и даже помыслить сердцем; в том, говорю я, благе вернейшем и замкнутом, которое разумею я вместе с таким мраком, вся надежда моя. И в видении все у меня, чем хочу обладать; все знаю, что хочу знать, и вижу там всяческое благо. И душа в видении не может мыслить ни об отступлении от того блага, ни о том, что должно будет потом отступить, но наслаждается невыразимо. И совсем ничего не видит душа, что могло бы рассказано быть словами или даже понято сердцем; и ничего не видит, и видит все, потому что то благо вместе с мраком, и поэтому оно тем вернее и тем более превосходит все, чем больше видится во мраке, и вполне оно сокровенно. И после вижу вместе с мраком, что превосходит оно всяческое благо и вообще все, и что все другое — мрак, а все, что можно помыслить, меньше того блага.

73. Меньше того блага вернейшего даже то, когда видит душа мощь Божественную и когда видит мудрость Божественную, и даже то, когда видит она волю Божественную, которую в другой раз чудесно и несказанно я увидела. Ибо то благо, которое вижу я, есть целое, другие же все — часть. И когда видятся другие, они, хотя и несказанны, но приносят великую радость, изливающуюся в тело. Но когда видим Бог описанным образом во мраке, не приносит Он ни смеха на уста, ни пламени и веры в сердце, ни пламенеющей любви, ибо тело не дрожит, не двигается, не изменяется так, как обычно случается при видении других благ: тело ведь ничего не видит, но душа видит, а тело покоится и спит, и отнимается язык, и ничего тогда говорить не может.

74. И все знаки дружбы, которые Бог явил мне, многие и невыразимые, и все сладостные слова, дарованные мне Им, и все другое дарованное и сделанное мне настолько меньше того блага, которое вижу я вместе с мраком, что не полагаю я в них надежды моей. И если бы возможно было, чтобы все эти блага были неистинными, не уменьшилась бы надежда моя вернейшая, которая верна тем всяческим благом, которое вижу я вместе с мраком.

75. До этого возвышеннейшего и невыразимого образа видения Бога с таким мраком и сверхчудесною благодатью видения вознесен был мой дух только три раза. И хотя порою тело мое рассеивается в немощах, мир изгоняет меня своими горечами, а бесы поражают с большою тягостью и преследуют, обладая властью надо мной, потому что Бог положил в руки их душу мою и тело на терзание, так что кажется мне, будто вижу их телесно нападающими на меня, Бог влечет меня к Себе тем благом, которое вижу я во мраке.

76. Вижу я во мраке Святую Троицу, и кажется мне, что стою я и пребываю в середине Ее. И это влечет меня больше, чем что-либо другое, испытанное мною до сих пор, или какое-либо благо, видимое мной, так что нет сравнения между тем и другим. И что бы я ни сказала об этом, кажется мне, что я ничего не говорю, и даже кажется, что поступаю худо, говоря об этом, и слова мои кажутся мне богохульством: так превосходит это благо все слова мои. Когда же вижу я это благо, не вспоминаю я, находясь в нем, ни о человечестве Христа, ни о Богочеловеке, ни о чем-либо обладающем образом, и однако все тогда вижу и ничего не вижу.

77. В состоянии же отделения от этого блага вижу я Богочеловека, и влечет Он душу такою нежностью, что иногда говорит мне: “Ты — Я, а Я — ты”. И вижу я эти очи и это чело Его умиротворяющее, что обнимает и влечет душу мою с безмерною силой. И вижу я то, что исторгается из очей этих и из этого чела, и то благо, о котором говорила я, что вижу его в том мраке, истекает и приходит изнутри, и это оно так меня услаждает, что невозможно рассказать. И находясь в Богочеловеке, душа моя жива, и в этом Богочеловеке нахожусь я долго, дольше, чем в том благе вместе с мраком. То же благо из мрака влечет мою душу несравненно сильнее, чем благо из Богочеловека. Но во благе из Богочеловека я нахожусь почти непрестанно и так непрестанно, что однажды дана мне была уверенность о Боге, что нет ничего между мною и Им. И с той поры не было ни дня, ни ночи, когда бы не обладала я непрестанно этою радостью. И чувствую я желание воспевать и славить Бога и говорю так: “Славлю Тебя, Бога возлюбленного: в кресте Твоем мое ложе, постланное мне. И вместо изголовья или подушки нашла я бедность, а в другой стороне ложа нашла для отдыха муку и презренность”. Ведь на этом ложе сам Он родился, и лежал, и умер. И эту любовь содружества с ними, т. е. с бедностью, мукою и пре-зренностью, так возлюбил Бог Отец, что дал его Сыну Своему, и Сын восхотел непрестанно лежать на ложе том, и навсегда его возлюбил, и согласился с Отцом. И на этом ложе упокоилась я, и покоюсь ныне. Это ведь мое ложе, и на этом ложе надеюсь я умереть, и этим ложем спастись. И радости, которую я ожидаю от этих ног и рук, нельзя передать. Ведь когда вижу я Его, никогда не хочу я отойти, но — подойти ближе. Поэтому жизнь моя есть умирание. И когда вспоминаю о Нем, не могу я говорить — отнимается язык. А когда отхожу я от Него, то и мир и все то, что встречаю я, принуждают меня еще больше желать сказанного. И поэтому желание мое, вследствие томления ожидания, мука для меня смертная. В видениях же и утешениях душа моя очень часто возносится и утешается Богом сладчайшим, Ему же слава и честь во веки веков. Аминь.

78. Вслед за этим вознесена была я в духе и всю себя обрела в Боге по-иному, не так, как обычно. И виделось мне, что нахожусь я в середине Троицы возвышеннейшим и большим образом, чем обычно, ибо воспринимала я блага, большие обычных, и находилась в самих благах непрестанно, полная радостей и услаждений, величайших и невыразимых, которые всячески выше всего, что я когда-нибудь испытала.

Совершались же в душе Божественные действия, настолько невыразимые, что никто из святых или ангелов не мог бы рассказать о них или изъяснить их. И разумею я, что эти Божественные действия и эта глубочайшая бездна таковы, что ни один ангел и никакая тварь не обладают достаточной восприимчивостью, чтобы суметь понять ее. И кажется мне, что уже само то, что я вообще говорю об этом, нехорошо или даже кощунственно. И изъята я была из всего, что прежде было у меня, в чем обычно я наслаждалась, т. е. из жизни и человечества Христа, и из созерцания того глубочайшего содружества, которое Бог так возлюбил от века, что даже даровал его Сыну Своему, и в коем обычно я наслаждалась, т. е. в бедности, муке и уничижении Сына Бога живого было обычно мое отдохновение и ложе мое. И была изъята я совсем из того видения Бога во мраке, которое так меня услаждало. И была изъята я совсем из прежнего состояния с такою благостью и дремою, что никак не могла этого заметить, и только вспоминаю теперь, что нет у меня этого.

79. И в этих благах невыразимых и в Божественных действиях, которые совершаются в душе моей, сначала Бог присутствует в душе, совершая невыразимые Божественные действия, а потом, вслед за этим, являет себя, открываясь душе и даруя ей еще большие блага с еще большей достоверностью и невыразимым светом. И сначала присутствует Он в душе двумя способами. Одним присутствует Он внутренне в душе моей, и тогда я разумею, что Он присутствует, и разумею, как Он присутствует во всяком естестве и во всякой вещи, обладающей бытием: в бесе, в добром ангеле, в аду, в раю, в блуде, в убийстве, и во всяком добром деле, и во всякой вещи, обладающей каким бы то ни было бытием, как в красивой, так и в безобразной. Поэтому, когда нахожусь я в этой истине, наслаждаюсь я, видя или разумея как доброго ангела или доброе дело, так и злого или злое. И таким образом присутствует Он в душе моей достаточно часто, и это присутствие или прихож-дение есть озарение с великою истиной и с Божественной благодатью, так что, когда душа видит это, она не может оскорбить Бога грехом. И это озарение приносит в душу много Божественных благ. И, разумея уже тогда, что Бог присутствует, душа смиряется и приемлет великую важность мудрости, великое Божественное утешение и великую радость.

80. И другим еще способом присутствует Бог в душе, отличным от описанного, и дает Он другую радость, и собирает в себе всю душу, и совершает в душе многие Божественные действия со значительно большею благодатью и с невыразимою бездной наслаждений и озарений, так что одно присутствие Бога без других даров есть то благо, которым обладают святые в вечной жизни. Из даров же, которыми обладают святые в вечной жизни, одни святые обладают большим числом, другие меньшим. Хотя не в силах я рассказать об этих дарах и речь моя — это скорее опустошение и кощунство, чем речь, однако я скажу, что в них совершаются расширения души, благодаря которым она становится более восприимчивой для приятия Бога. И тотчас же, как Бог являет Себя в душе, открываясь ей, Он расширяет душу и дарует ей дары и сладость, каких она никогда не испытывала, со значительно большею глубиною, чем сказано. И извлекается тогда душа из всякого мрака, и познание душою Бога становится больше, чем, по разумению моему, оно может стать, и с таким светом, с такою сладостью и достоверностью, с такою глубиной, что нет сердца, которое могло бы достичь этого. Поэтому и мое сердце не может после возвратиться к разумению чего-нибудь из этого, ни даже помыслить об этом что-либо кроме того, что Богом даруется душе вознесение и что сердце никогда не сможет расшириться до этого. Поэтому вообще невозможно что-нибудь сказать об этом и невозможно найти слово, которое описало бы это, ни даже мысль, ни разум какой-либо не может расширить себя до этого. Настолько это превосходит все и так, ибо Бог не может быть выражен ни тем, что говорится, ни тем, что мыслится.

81. Божественное Писание так возвышенно, что нет во всем мире столь мудрого человека (даже если бы он обладал наибольшею мудростью, какая только возможна в земном состоянии), который бы мог его уразуметь так полно, чтобы не превосходило оно разума его; и однако что-то он лепечет. Но об этих Божественных невыразимых действиях явления Божьего, сущих и происходящих в душе, вообще ничего не может человек говорить или лепетать. И так как душа моя часто возносится в Божественные тайны, разумею я, почему святое и Божественное Писание легко и трудно, и то, почему оно кажется говорящим и противоговорящим, и то, почему иной не получает от него никакой пользы; ибо не соблюдающие Писания осуждаются по нему и в них исполняется то, чем другие, соблюдающие, спасаются в нем. И нахожусь я выше этого, познавая, и поэтому, возвращаясь от тайн Божьих, уверенно говорю я иные малые слова, которые вне этих Божественных невыразимых тайн, и таким образом не приближаюсь я к ним; напротив, моя речь о них и мои слова — опустошение, почему и говорю я, что богохульствую. Если бы все Божественные утешения, все духовные радости, все Божественные услаждения, которые когда-нибудь были в этом мире, и не только те, которые были, и даже если бы всем святым, бывшим от начала мира и доныне, пришлось непрерывно объяснять о Боге, и если бы все мирские услаждения, благие или худые, которые когда-нибудь были, обратились во благие услаждения и духовные, и длились для меня до своего завершения, и приводили меня к тому невыразимому благу Божественного явления, — за все сказанное не дала бы я и не променяла бы наслаждения, которое испытываю от того невыразимого явления Божьего, краткого, как мгновение ока. И говорю я это, чтобы таким образом немного дать понять сердцу, что то невыразимое благо, которое имею я, бесконечно превосходит все сказанное. И не обладаю я им только на мгновение ока, но обладаю я им часто, подолгу и много раз таким образом, но очень действенно. Другим же образом, но не так действенно, обладаю я им почти непрестанно.

82. И хотя могу я чувствовать мирские печали и радости, в душе моей есть комната, в которую не входит ни радость, ни печаль, ни наслаждение какой-либо добродетелью, но входит в нее то всеобильное благо. И в том явлении Божьем (хотя богохульствую я, так называя Христа, ибо совершенно не могу назвать Его каким-нибудь именем) вся истина. И в нем я разумею и имею всю истину, которая на небе и на земле, и в аду, и во всякой твари, с такою достоверностью, что, если бы весь мир говорил противоположное, я не могла бы верить в другое, а, напротив, усмехалась бы. Вижу я, кто есть бытие и как Он есть бытие всех творений. И вижу я, как Он соделал меня восприимчивой к разумению сказанного лучшим способом, чем разумела я доселе, когда видела во мраке, столь меня обычно услаждавшем. И вижу себя одну с Богом всю чистую, всю освященную, всю истинную, всю правую, всю удостоверенную, всю небесную в Нем. И когда нахожусь я в этом состоянии, не вспоминаю я ни о чем. И иногда, когда была я в этом состоянии, говорил мне Бог: “Дочь Мудрости Божественной, храм Возлюбленного, услада Возлюбленного и дочь мира, в тебе покоится вся Троица, вся истина, так что ты держишь Меня и Я держу тебя”. Одно же из действий души, которое дает ей Бог, то, что разумею я с великой восприимчивостью и с великим наслаждением, как приходит Бог в таинстве алтаря с тем великим и благородным содружеством. Когда же остаюсь я одна и нахожусь вне этого величайшего состояния, вижу я себя всю грехом и покорною греху, искаженной и нечистой, всю лживой и заблудшей. Но остаюсь я спокойной, и остается во мне некое помазание Божественное и постоянное, высшее из всех помазаний, какие только были у меня во все дни мои.

83. До состояния же этого я не сама дошла, но приведена была Богом и вознесена, так что не умела хотеть этого состояния, ни желать, ни просить. И ныне непрестанно я в нем. И весьма часто возносится душа моя Богом, и не спрашивается о моем согласии, ибо, когда не надеюсь я и совсем не думаю о нем, вдруг душа возносится Богом и Господом, и понимаю я весь мир, и не кажется мне, что нахожусь я на земле, но будто нахожусь на небе в Боге. И это возвышеннейшее состояние, в коем нахожусь я ныне, выше всех состояний, какие испытала я досель, ибо это состояние такого наполнения и такого света, и достоверности, и благородства, и расширения, что никакое другое, как чувствую я, не приблизится к нему. И это явление Божие было у меня больше тысячи раз, всякий раз по-новому, иным образом, отличным от прежнего.

84. И однажды, в день Святой Марии со Свечами, получила я то невыразимое явление Божье. И пока происходило оно в душе моей, даровано было душе явление ее самой, и увидела душа себя самое столь благородной и возвышенной, сколь никогда не могла я помыслить ее или уразуметь. И не могла бы я в другое время поверить, что душа моя или души в раю могут быть столь благородными. И не могла тогда душа моя понять себя самое. А если душа, сотворенная, конечная и ограниченная, не может понять себя самое, насколько меньше может она понять Творца своего, безмерного, бесконечного и неограниченного?

85. Луша же моя предстала тогда Богу с величайшей уверенностью, так что не несла она с собою никакого страха, но предстала Богу с наслаждением, какого никогда я не испытывала, и с такой величайшей и новой радостью, что никогда не могла я уразуметь подобного в душе моей. И в этой встрече, которая была у меня с Богом тогда, когда я получила то невыразимое явление Божье, дарованы мне были о Боге высочайшие слова, но не хочу я, чтобы были они записаны. Когда же душа возвращается к себе, то понимает, что приятно ей выносить за Бога всяческую казнь и всяческую обиду, и что не могуч они впредь отделить ее от Бога. Поэтому воскликнула душа моя: “О сладостный Господь, что может меня отделить от Тебя У” И уразумела ответ, что при помощи Его благодати нет ничего, что бы могло впредь отделить меня от Бога. Все же это услышала я от Бога в чудеснейшей речи, которую я не могу передать. Было сказано мне, что это невыразимое явление Божье и есть то благо, которым обладают святые в вечной жизни, но там его испытывают иначе, настолько иначе, чем здесь, что наименьший святой, обладающий наименьшим в вечной жизни, обладает большим, чем может быть дано любой живой душе в сей жизни до телесной смерти. И говорю я, что уразумела это моя душа в том невыразимом явлении Божьем.

УДОСТОВЕРЕНИЕ В ИСТИННОСТИ ОТКРОВЕНИЙ

86. Однажды в день пресвятой Девы Марии, вскоре после обращения моего, попросила я блаженную Деву испросить мне у Сына своего благодать, дабы этою благодатью познать мне, что не была я обманута в речах, обращенных ко мне. И была ко мне речь Божественная, обещавшая, что так будет. И присоединил Он: “Бог явил Себя тебе, говорил с тобою, дал тебе чувство Свое о Себе. Ты же избегай говорить, смотреть и слушать иначе, как по Божески”. И понимала я, что все сказанное мне, сказано с великим различением и великою зрелостью. И слушая эти речи, пребывала я в радости и великой надежде обладать тем, чего попросила. Сказал же Он мне, что будет мне благодать соделывать все, что я ни соделаю, с Его дозволения. Итак, начала я исполнять те три совета, которые были мне даны. И было сердце мое вознесено ото всего земного и поставлено в Боге; и все, что я ни делала, не мешало сердцу моему быть в Боге — ела ли я или говорила; и ничего не могла я ни мыслить, ни видеть, ни чувствовать, кроме Бога. И когда стояла я на молитве и хотела пойти поесть, спрашивала я позволения, а Он давал мне его, говоря: “Пойди, поешь с благословения Отца и Сына и Святого Духа”; и давал Он позволение иногда скоро, иногда попозже. И продолжалось это три дня и три ночи. Наконец, соделанная в духе, увидела я Бога за обедней около времени возношения тела Христова. После видения Его осталась во мне сладость невыразимая и великая радость, которой, как верю, не утрачу я во всю мою жизнь. И в этом видении удостоверилась я в сказанном, о чем попросила, и не осталось у меня в том никакого сомнения. И было дано мне там полное удостоверение, что не обманута я сказанными речами.

87. В другой раз была я на молитве, и внезапно были мне сказаны слова, очень умиротворяющие, и сказал Он мне: “Дочь моя, сладостная Мне много более, чем Я тебе, храм Мой, любовь Моя, сердце Бога Всемогущего находится над сердцем твоим”. И вместе с этими словами пришло ко мне чувство

сладостнейшее, какого никогда я не испытывала. Ведь все члены тела моего чувствовали его, и лежала я при этих словах. И снова говорил Он: “Бог Всемогущий сложил Свою любовь в тебе более, чем в какой-либо женщине этого города. Сам Он услаждается в тебе и в подруге твоей. И старайтесь, чтобы жизнь ваша была светилом для всех, которые пожелают воззреть на Него. Тем же, которые не воззрят, будет суровое осуждение”. И понимала моя душа, что такое жестокое осуждение поразит ученых больше, чем мирян, ибо первые презирают это Божественное и познают его через Писание.

88. Прибавил Он: “Такова любовь Бога Всемогущего, которую вложил Он в вас, что, хотя и не в таких чувствованиях, но постоянно Он с вами, и очи Его ныне на вас”. И казалось мне, что видела я очами духа моего очи Божественные. И услаждали они меня более, чем могу я выразить. И скорблю я, что теперь говорим мы об этом как бы шутя. И хотя была велика эта радость, однако возвращались в память мою грехи мои, и казалось, что нет во мне никакого блага, и казалось мне, что никогда не соделала я ничего угодного Богу. Сомневалась же я в том, что говорилось мне столь великое, и начала говорить: “Если бы Ты, говорящий мне, был Сыном Бога Всемогущего, разве душа моя не приняла бы большей радости, чем приемлет? Ведь, чувствуя, что Ты во мне, никак не могла бы я вынести той радости, ибо так я недостойна”. И ответил Он: “Нет тебе ныне большей радости потому, что Я не хочу этого. Однако уготована тебе большая. И знай, что весь мир полон Мною”. И тогда видела я, что всяческая тварь полна Им. И говорил Он мне: “Могу Я сделать все: и чтобы видела ты Меня таким, каким был Я, живя с апостолами, и чтобы ты не чувствовала Меня”. Душа же моя постигала все, что говорил Он таким образом, и много большее, и чувствовала я, что это истинно так.

89. Для обнаружения же, истинно ли то, что Он говорил, душа моя воскликнула: “Истинно — Ты Бог Всемогущий и истинно то, что говоришь Ты и что так велико: так дай же мне знамение, чтобы была я уверена, и извлеки меня из сомнения". И просила я, чтобы Он дал или назвал какое-нибудь телесное знамение, которое могла бы я видеть, т. е. чтобы вложил Он мне в руку свечу или драгоценный камень или какое-либо другое знамение, какое Сам пожелает. И обещала я, что покажу я это знамение только тому, кому Он захочет. А Он ответил: “Знамение, которого просишь ты, давало бы тебе радость лишь тогда, когда ты смотрелабы на него или трогала его, но не извлекло бы оно тебя из сомнения и могла бы ты обмануться в таком знамении. Я же дам тебе знамение истинное. Это знамение будет непрестанно с тобою внутри, в душе твоей, и его всегда ты будешь чувствовать. Знамение же это будет таково: всегда будешь ты пламенеть в любви Бога и будешь озарена познанием Бога внутри себя. Это да будет тебе вернейшим знамением, что Я есть, ибо этого знамения не может дать никто другой, кроме Меня. И это есть знамение, которое я оставляю в душе твоей, и оно лучше того, о котором ты просила. Оставляю в тебе любовь ко Мне. Ею душа твоя будет всегда опьянена, пламенна и горяча, так что любовью Моей перенесешь ты испытания. И если кто скажет или сделает тебе зло, в благодати возымеешь его и назовешь себя недостойною такой благодати. Ибо такую любовь возымел Я к вам, столь великую, что терпеливо и со смирением вынес за вас все. Итак, тогда ты познаешь, что Я в тебе, когда кто-нибудь скажет или сделает тебе зло, а ты не только будешь переносить его с терпением, но будешь желать его и считать благодатью. И это верное знамение благодати Божьей. И вот помазую Я тебя помазанием Ки-рика, которым помазан был святой по имени Кирик и многие другие святые”.

90. Внезапно почувствовала я это помазание с такою сладостью, что хотела умереть и еще хотела, чтобы смерть моя была со всяческими телесными муками, и не считала я тяжелыми муки, перенесенные святыми за Христа, но хотела, чтобы причинили мне за Христа муки более ужасные. И хотела я, чтобы весь мир поносил меня, и чтобы причинили мне смерть со всяческою мукой. И было мне очень усладительно просить Бога за тех, кто мне причинил бы все эти муки. И не дивилась я тем святым, которые молили Бога за убийц и гонителей своих, ибо должны они были не только просить за них Бога, но даже пытаться испросить для них особенную благодать. И так в полной готовности была я просить Бога за тех, которые причинили бы мне зло, и с великою любовью любить их и сострадать им. В помазании же том почувствовала я такую сладость внутри и вовне, что никогда такой не чувствовала, и ее не могу я выразить словами. И было это утешение другим и другого рода, чем иные, потому что в иных услаждениях желала я тотчас же изойти из мира, а в этом было у меня желание, чтобы смерть моя была тягостной и долгой, со всяческою мукой, и чтобы эти муки были в каждом члене моего тела, и однако всего этого казалось мне мало. И понимала моя душа, что всякая мука мала по сравнению с благами, обещанными в вечной жизни, и душа моя понимала вернейшим образом, что это так. И если бы все мудрецы мира говорили мне другое, я бы им не поверила. И если бы поклялась я, что все идущие по этому пути, описанному выше, спасаются, я бы не считала себя солгавшей. И Он оставил столь твердым это знамение в моей душе, озаренной Его светом, что, как верю я, вынесла бы я мученичество ранее, чем стать иною. И это знамение чувствую я непрестанно, а оно — прямая дорога спасения, т. е. любовь и желание страдать ради любви к Богу.

91. И услышала я речь Бога ко мне: “Вели написать в конце этого: “Да возданы будут благодарения Богу, и тот, кто хочет сохранить благодать, да не отводит очей от креста, в радости ли, которую я дам ему, или в печали, которую допущу”. То же, что выше сказано о знамении, разумела душа моя полнее, чем могла бы я сказать, и с полнотою, в которой давалось мне разуметь много большее, чем мы говорим, и с великим наслаждением и чувством, о котором ничего не станем говорить и не можем сказать. И да пожелает Бог, чтобы не было мне грехом, что так худо и неполно сообщаю я об этом.

СЕМЬ ОТКРОВЕНИЙ О СТРАСТЯХ ХРИСТОВЫХ

92. Однажды пребывала я в размышлении о Страстях и бедности воплощенного Сына Божьего. Христос же показал мне, и видела я Его бедность, столь великую, сколь великой ясно ее показывал Он мне в сердце моем. И желал Он, чтобы я видела и хорошо созерцала. И видела я тех, за кого соделал Он Себя бедным. И тогда испытала я и почувствовала величайшую скорбь и самоосуждение, так что сердце мое как бы сгорало.

93. После этого Он полнее явил мне Страсти Свои. И тогда видела я Его бедным в друзьях и родных, и столь бедным в Себе самом, что не мог Он, вочеловечившись, помочь Себе. И хотя говорят, что тогда Божественная мощь была сокрыта ради смирения, я говорю, что не была она сокрыта. И получила я тогда научение от Бога в том, что не была она сокрыта. И почувствовала я тогда еще большую скорбь, чем прежде, ибо познала я благодаря этому такую гордыню в себе самой, что еще до сих пор не могу чувствовать радости. Еще находилась я в размышлении о Страстях воплощенного Сына Божьего, и размышляла скорбно. И угодно было Ему показать мне из Страстей своих большее, чем то, о чем слышала я. И разумела я, как Христос в Страстях Своих видел упорствующими против Себя сердца тех нечестивцев и как видел Он, что все члены тела Его, т. е. люди, с великим тщанием низвергают имя Его. И видел Он, как все время стараются они низвергнуть Его, и видел все хитрости, коварства и козни, которые нечестивцы устраивали против Него. И видел все намерения и многие поношения, и гнев, и величайшую ярость их, и видел все приготовления и все мысли их о том, как бы жесточе мучить Его, ибо многообразна была жестокость Страстей Его. И видел Он все казни, оскорбления и весь позор. А душа моя видела о Страстях Его более, чем хочу я сказать.

94. И говорила тогда душа моя: “Святая Мария, мать страдалица, расскажи мне что-нибудь о Страстях благословенного Сына твоего, ибо больше, чем какой-нибудь святой, видела ты из Страстей этих по ревности, которую непрестанно чувствовала ты от твоей любви. Ведь видела ты их очами телесными и

очами духовными пронзительно созерцала, потому что превыше всего возлюбила Его". Снова восклицала душа моя: “Есть ли святой, который сумел бы мне рассказать что-нибудь о Страстях этих, потому что не слышу я ни воспоминаний о них, ни речей, ни рассказов о них так, как видела душа моя, ибо таковы они, что не могу я о них рассказать”. Страсти же Христовы такими видела душа моя, что, хотя святая Мария и видела более другого какого-нибудь святого, никоим образом, как многообразно я разумею, не могла бы она рассказать о них, ни другой какой-нибудь святой. А если бы кто рассказал о них, я бы ему сказала: “Ты Тот, кто перенес их”. Так, увидев Страсти Сына Божьего, была я в большей скорби, чем когда бы то ни было. И не было бы удивительно, если бы уничтожилось тогда тело мое. Ведь и доселе не могу я чувствовать радости, когда вспоминаю о них, и утратила я силу духа, которою обычно была радостна, и долгое время не могла радоваться.

95. В другой раз явлена мне была та мука острая, которая была в душе Христовой. Эта мука была такова, что сердца мало для помышления и языка для речи о ней. А так как в Сыне Девы видела я такую муку, страшно поражена была душа моя и испытала такую горечь, какой никогда не испытывала ранее, и потому не могла обрести никакой радости. Душа же моя разумела тогда многообразные причины и основания, почему та мука была острейшею, - ведь душа Его была безгрешна и совершенно свята, и не должна была за себя принять никакой казни. Принимал же Он эту казнь только ради величайшей любви к нам и ради нас, неблагодарных, врагов Его и недостойнейших, а мы, когда искупал Он нас Страстями, смеялись и глумились над Ним. Затем, грех тех, кто Его распинал, был величайшим, а потому душа Его, которая ненавидела всяческий грех и отвращалась от него, сильно скорбела об этом, более, чем о каком-либо другом грехе. Ведь и язычники, и иудеи, и почти весь мир в племенах своих сошелся в тот праздник против Него. Поэтому мука Его была велика. Затем, велика она была вследствие злобы противников Его, столь старавшихся погубить и Его, и память о Нем, и имя Его, и избранных учеников Его. Затем потому, что сострадал Он ученикам, не отпадающим от веры и переносящим ради Него гонения. Еще потому, что сострадал Он Матери скорбящей. Затем потому, что был Он оставлен в этой казни без помощни-

ка, без утешителя. И еще потому, что святейшая и благород нейшая душа принимала страдание отовсюду, принимала Fie чаль и стеснение, и муку всех мук и мучений, которые приняло это святейшее и нежное девственное тело и которые все соеди нялись в одной святейшей душе Его. И много было других причин и оснований, ясно показанных мне, но о них не хочу я и не могу сказать. Поэтому вне себя от муки преображена я была в муку Распятого. Божественное же милосердие даровало мне за это благодать, во-первых, в том, что так укрепило оно мою волю, что могу я хотеть только, как Он хочет, во-вторых, в том, что дало мне состояние, в котором малые изменения я приемлю и обладаю Богом в такой полноте, что не нахожусь уже в обычном моем состоянии, но возведена на вершину мира сердечного, плотского и духовного и довольна всем.

96. Размышляла я в другой раз о муке, вынесенной Хрис том на кресте, и размышляла о гвоздях, о коих слышала, что они вбиты были в дерево вместе с плотью рук и ног Его, и хотела я видеть хоть ту частичку плоти Христовой, которая вместе с ними была вбита в дерево. И тогда почувствовала я такую муку о страдании Христовом, что не могла стоять на ногах, но склонила голову и села. И увидела Христа, склоняющего голову на руки мои, брошенные мною на землю. И тогда явил Он мне Свою шею и руки. Тотчас же прежняя печаль моя превратилась в такую радость и в столь отличную от других радостей, что ничего я не видела и не чувствовала кроме этого. Красота же шеи Его была такова, что просто невыразимо. И тогда разумела я, что красота эта исходит от Божественности Его. Он же не являл мне ничего, кроме шеи этой прекраснейшей и сладчайшей. И не умею сравнить этой красоты с чем-нибудь, ни с каким-нибудь существующим н мире цветом, а только со светом тела Христова, которое вижу я иногда, когда возносят его.

97. Другой раз, в четвертый день страстной седмицы, была я в размышлении о смерти Сына Божьего и пыталась опусто шить дух свой от всякого иного содержания, дабы больше со брать душу в страданиях и смерти Сына Божьего. И была вся захвачена тщанием и хотением: как бы опустошить дух от вся кого иного содержания, чтобы действеннее думать об этом. И тогда послышалась речь в душе моей: “Не в шутку полюбил >1 тебя”. И слово это было как бы раною смертельной скорби и душе моей, так как тотчас же раскрылись очи души, и ясно я видела, как истинно то, что Он говорил. Ведь видела я дела и действие этой любви, и видела все, что совершил на земле Сын Божий ради любви этой. И видела, что перенес в жизни и смерти страдалец Богочеловек ради этой несказанной и самоотверженной любви. И разумела я, что сказанные мне слова совершенно истинны, а именно, что не в шутку Он полюбил меня, но возлюбил Он меня истиннейшей, совершеннейшей и самоотверженной любовью.

98. И видела я в себе самой все противоположное, видела, пак любила я Его только в шутку, а не истинно. И видеть это была мне мука смертная и скорбь невыносимая, так что Казалось мне, что я умираю. Тогда вдруг сказаны мне были другие слова, увеличившие скорбь мою. Сказал Он то же, что сказано, и прибавил: “Я не служил тебе притворно. Я не издали чувствовал тебя”. И увеличились мука смертельная и скорбь. Тогда воскликнула душа моя: “Учитель, то, чего, как ты говоришь, нет в Тебе, все во мне, ибо никогда не любила Тебя иначе, как в шутку и лживо, притворно. И никогда не хотела но истине приблизиться к Тебе, чтобы почувствовать труды, которые восхотел Ты почувствовать и перенести за меня. И никогда не служила я Тебе истинно и ради Тебя, но всегда — двоедушно и небрежно”.

99. Итак, видела я все сказанное, т. е. как истинно возлюбил Он меня и что в Нем все знаки истиннейшей любви, виде-ta, как всего Себя целиком отдал Он на служение мне и как приблизился ко мне, так что стал человеком, дабы истинно нести в Себе и чувствовать скорби мои, и видела, что во мне все противоположное. И от этого такая мне была скорбь и мука, что я почти умирала и чувствовала, как от величайшей муки pазъединялись ребра в груди моей, а сердце, как казалось мне, готово было разорваться. А когда думала я о словах Его: “Я не издали чувствовал тебя”, Он прибавил: “Я, — сказал Он, — внутреннее душе твоей, чем она себе самой”. Но от этого увеличилась моя скорбь, потому что, чем внутреннейшим мне виделa я Бога, тем больше познавала себя, со своей стороны, удаленною от Него. А после этого сказал Он мне некоторые слова, являющие и обнаруживающие Его любовь. Сказал Он: Кто хочет чувствовать Меня в духе своем, от того не отниму Я Себя. И кто хочет видеть Меня, тому с великим благоволением дам Я лицезреть Себя. И кто хочет говорить со Мной, с величайшим услаждением буду Я говорить с тем". Эти слова возбудили во мне одно желание — ничего не хотеть чувствовать, видеть, говорить или делать, в чем было бы оскорбление Бога. А этого-то Бог особенно и требует от сынов Своих и от избранников Своих, так как призваны и избраны они Им для того, чтобы чувствовать и видеть Его и говорить с Ним. И хочет Он, чтобы оберегали они себя от противоположного. Так было показано мне. И сказано мне было: “Те, кто любит бедность, скорбь и презренность Мои, коими всегда я обладал, и следует за ними, те законные и избранные сыны Мои; и те, дух коих укреплен в Страстях Моих и смерти, где как ни в чем другом истинное спасение и животворение всех, сыны Мои законные, другие же — не сыны Мои”.

100. Другой раз была я в церкви св. Франциска и во время возношения Христова, когда орган пел ангельский гимн: “Свят, свят, свят" и проч., душа моя была прията в несотворенный свет и вознесена, и так поглощена и привлечена, что совершенно это невыразимо. А все, что говорят здесь, совсем ничто; и ничем человеческим не может быть выражено это благословенное творение несотворенного Бога Всемогущего. После этого глубинного погружения в Бога явился мне образ благословенного Бога и Человека распятого так, как-будто только что сняли Его со креста. И кровь Его казалась такою красною и текущею из ран, будто бы только сейчас начала она изливаться. Явственно было тогда в связках благословенного тела такое разъединение, происшедшее от свирепого и жестокого растяжения на древе креста девственных членов, совершенного руками нечестивых убийц, что жилы и связки между костями, казалось, совсем растянулись и отступили от должной гармонии всего тела. Однако на коже не было заметно разрушения единства тела. При виде этого все внутри меня было пронзено таким состраданием, что истинно казалась я вся и телом и духом преображенною в страдания Распятого.

101. И при виде жестокого разрушения связей тела и растяжения членов его, отчего все жилы казались растянутыми и разъединенными, а кости могли быть сосчитанными, сильнее пронзала меня боль, чем при виде открытых ран, потому что внутреннее проникали в меня тайна Страстей и свирепая жестокость терзающих Его. И вид распятого тела благого и возлюбленного Иисуса, истинно, вызывал такое сострадание, что не только все внутреннее мое, но и все кости и связки мои, как казалось, чувствовали новую боль и вызывали новые стенания и ужасное чувство страдания в пронзенных так духе и теле.

102. Вся поглощенная этим страданием и как бы преображенная в страдания Распятого, слышала я Его, стенающего сладчайшие благословения над сочувствующими с верою Его страстям, над подражающими и сострадающими Ему и говорящего: “Благословенны Отцом своим вы, страждущие Мне, со Мною одинаково перенесшие гонения и последовавшие по пути Моему. Удостоились вы в крови Моей омыть одежды свои. Благословенны вы, обретенные достойными сострадать Мне, распятому и пораженному страданиями, чтобы отплатить за вас и искупить вас от безмерных и вечных мучений и соделать достойными перенести со Мною бедность, муки и уничтожение, вам самим сострадая. Благословенны вы, памятующие, с верою чувствующие и сострадающие о Страстях Моих, — чуде всех веков спасения и жизни погибших, едином прибежище грешников, ибо истинно будете вы соучастниками Моими и сонаследниками во веки веков и царства, и славы, и воскресения, приобретенных Страстями Моими. Благословенны вы Отцом Моим и Духом Святым, истинно благословенны благословением, которое дам Я на последнем суде, ибо не оттолкнули вы Меня, как гонители Мои, но восхотели, как гостя, состраданием принять Меня, безутешного, в приют сердца вашего, ибо восхотели вы сострадать Мне, на кресте нагому, алчущему и жаждущему, пригвожденному, умирающему, и быть сотоварищами Моими, ибо в этом истинно и исполнили вы дела милосердия. Поэтому услышите вы в тот страшный час: “Придите, благословенные Отца Моего, примите царство”. Взалкал Я на кресте и своим состраданием дали вы мне есть”. И дивным образом прибавлял Он к этому и другие слова. Говорю я, невозможно выразить Его мягкую, как воск, любовь, которая сияла во взоре очей благословенного лица Бога и Человека Иисуса Христа. И прибавлял Он еще: “Вы, истинно блаженные и совершенно благословенные! Со слезами и плачем на кресте молил Я Отца Моего за распявших и мучавших меня и оправдывал их, говоря: “Отец, отпусти им, ибо не ведают они, что творят”. Что же скажу я за вас, сострадавших и верных Мне, за сотоварищей Моих, когда не на кресте, а во славе буду судить мир?” И так осталась я утешенною, больше чем можно сказать, и столь прилепилась чувством к Страстям благословенного Сына Божьего, что не могу этого выразить. И произносил Он многие иные слова, иначе возбуждавшие и возвышенно воспламенявшие, которых не умею я и не могу передать.

103. Как-то молилась я и размышляла в Страстях Иисуса Христа с величайшею скорбью сердечной, думая и взвешивая, как велика неправедность во всяком грехе моем, если для примирения и отпущения его прежде, чем Бог Отец мог быть умиротворен, нужно было Сыну Божьему не только молиться и слезно просить, но необходимо было умереть за этот грех на кресте. Взвешивала я, каковым могло бы быть осуждение, сколь бесчисленны муки, ожидающие меня за всякий смертный грех мой, если для удовлетворения за него нужно было претерпеть и перенести за меня ужас смерти и муку крестную не ангелу, не архангелу, а Богу, истинному Сыну Божьему Иисусу Христу. Взвешивала я мою неблагодарность. Я ведь не только Ему выказываю ее взамен такого благодеяния, но даже ежедневно Его оскорбляю, не хочу вспомнить о благодеянии Его воскресения, не забочусь сотрудиться с Ним, творя покаяние для моего спасения. Поражена была я всем этим: бесконечной благостью и милосердием Божьими и величайшей своей неправедностью и глупостью. И когда думала я об этом, было явлено мне, как Страстями Христовыми освобождены мы ото всяческих грехов, от мучений и казней, которые заслужили. И было показано мне это так ясно, что едва смогла я удержаться, чтобы не закричать об этом перед всеми. Христом распятым, явившимся мне, было мне сказано, как Он за нас был пригвожден на крест: “Ни один человек, никто не может быть оправдан в том, что не спасется. Ибо для достижения спасения своего ему нужно сделать не больше, чем больному, который, желая выздороветь, показывает врачу свою болезнь и приготовляется исполнить то, что сказал врач. Итак, теперь не нужно, чтобы кто-нибудь делал больше и тратился на лекарства. Надо только, чтобы показал он себя врачу, сознавая и исповедуя грех, и приготовился исполнить то, что говорит врач, и оберегался от противного”.

104. Понимала душа моя, что лекарством была кровь Христова и Он даром дает это лекарство, а немощному грешнику остается только приготовиться — и врач Христос даст ему спасение и излечит немощь. Душе же моей показываемы были все грехи, и видела она, что у каждого члена тела своя духовная немощь. И поэтому, слушая сказанное, душа моя старалась сейчас же показать все грехи, которые совершила она вместе с различными членами тела и с разными силами души, и говорила: “Господи, учитель и врач вечного спасения, Бог мой! Одним лишь плачевным выявлением немощей моих и болезней решил Ты лечить меня. Господи, совсем я немощна и нет во мне ничего, что не было бы целиком испорченным и зараженным. И вот я, увы, жалкая, Тебе показываю, Господи, все немощи мои и все грехи всех членов моих: и частей тела, и души”. Начала тогда я называть все мои грехи и говорила: “Господи, врач сострадательный, воззри на голову мою: как часто украшала я ее знаками гордыни, как безобразила я волосы, закручивая их, как много других грехов совершила. Воззри, Господи, на жалкие глаза мои, полные бесстыдства, зараженные завистью”, и т. д. И равным образом старалась я назвать и показать все другие грехи всех членов моего тела.

105. С великим терпением выслушав все это, Христос, радуя и услаждая, отвечал по порядку, как все это Он исцелил, и говорил Он, весьма сострадая душе: “Не бойся, не отчаивайся, дочь Моя, потому что, если бы ты была заражена даже тысячью смертей и болезней и была мертва в них, ты могла бы вылечиться лекарством, которое Я дам тебе, если только захочешь ты в вере приложить его к душе твоей и телу. Я и покаяние совершил, и тягчайшую казнь перенес за немощи головы твоей, которые ты назвала и многообразно показала, которыми гневаешь ты Бога и скорбишь в себе самой, в которые впала ты, расчесывая, умащая, подкрашивая, украшая и закручивая твои волосы, выставляя себя, гордясь, гоняясь за суетной славой, чтобы казаться чем-то людям, но быть против Бога. За мытье, расчесыванье и умащение волос, в чем ты излишествовала, влекли Мою святейшую главу, вырывали из нее волосы, была она исколота острейшими терниями, избита тростями, вся окровавлена, позорно подвержена всяческому издевательству и позорным венцом увенчана.

106. Для немощей же лица твоего, в которые впала ты, тоже моя его, умащая, показывая жалким людям и добиваясь их благосклонности, Я приготовил и назначил лекарство. Ибо за такие твои грехи все лицо Мое было замарано и опозорено грязнейшими плевками подлых людей, опухло и обезобразилось от тягчайших пощечин, покрыто было грязною тряпкой. За глаза же твои, коими смотрела ты на суетное и вредное, разнообразно наслаждаясь самим этим взиранием и поступая против Бога, Я удовлетворил собственными очами, коими пролил Я горчайшие слезы, и стекающая с головы кровь закрыла и залила их. За уши твои, которыми оскорбила ты Бога, слушая суетное и вредное и этим наслаждаясь, Я совершил величайшее покаяние. Ибо ушами Моими услышал Я многое, приносившее величайшее горе, а именно: ложные обвинения, поношения, издевательства, проклятия, насмешки, глумления, богохульства, несправедливый приговор и плач благочестивейшей Матери Моей, по Мне скорбевшей. За грехи рта твоего и горла твоего, коими услаждалась ты в еде и питье и в сладости яств, были уста Мои голодны, и пересохли от постов и жажды, и миррою и желчью были огорчены. За грехи языка твоего, коему давала ты волю на поношения, клевету, насмешки, проклятия, богохульства, ложь, клятвопреступления и другие грехи, были уста Мои замкнуты и не было оправдания в устах Моих перед судьями и лжесвидетелями, но всем сердцем молил Я Бога за злодеев Моих и всегда проповедовал истину. За грехи обоняния твоего, коим услаждалась ты в цветах и запахах, Я ощущал отвратительную вонь плевков и перенес их на лице Моем, очах и ноздрях.

107. За грехи, которые совершила ты шеей твоей, волнуя ее гневом, гордыней и распутством и вздымая ее против Бога, шея Моя была избита многими ударами. За грехи спины и плечей твоих, коими оскорбила ты Бога, разное нося против Бога, Я совершил покаяние, неся крест, на коем был распят. За грехи рук твоих, коими ты совершила много худых объятий и касаний и худые дела, пробиты были руки Мои толстыми гвоздями, прибиты и придавлены ко кресту, выдерживая и поддерживая на кресте все тело Мое. За грехи сердца твоего, которым согрешила ты в гневе, зависти, печали и худой любви, худых вожделениях и похотях, прободены были острым копьем сердце Мое и бок Мой; а из него вытекло достаточно сильнейшего лекарства для лечения всех страстей и грехов сердца, а именно: вода для охлаждения худых вожделений и худой любви и кровь для отпущения гнева, печалей и злобы. За грехи ног твоих, коими ты согрешила в суетной пляске, распутно ходя и ступая, Мои ноги были переплетенно не связаны, а пронзены и пригвождены к крестному древу, а за башмачки с корабельными носиками и окошечками окровавлены были ноги Мои кровью их и кровью всего тела, стекавшею на них.

108. За грехи всего тела, коим ты согрешила, предавая его удовольствиям, сну, покою и различным образом его услаждая, был Я пригвожден ко кресту, подвергнут ужасному бичеванию, растянут и распростерт на кресте, как кожа, весь ов-лажнен потом кровавым, падавшим до земли, крепко прибит к твердейшему дереву; за них, наконец, страдал Я на нем жесточайшим мучением, кричал, вздыхал, плакал, рыдал и умер, убитый жесточайшими мучителями. За грехи украшений твоих и одежд излишних, суетных, изысканных, был Я на кресте обнажен, а подлейшие мучители на глазах моих разрывали и разыгрывали хитон Мой и одежды Мои; был Я повешен и распростерт нагим, так, как родился от Девы, на холоде, на ветру, на воздухе, на виду всех мужчин и женщин на высоте, чтобы лучше Меня видели и больше надо Мной издевались, чтобы испытал Я большой стыд. За грехи богатств твоих, коими Ты согрешила, дурно их приобретая, тратя и удерживая, был Я бедняком, не обладал ни двором, ни домом, ни хижиной, где бы мог родиться, жить и пребывать, и умирая не имел Я гробницы, но брошен был бы псам и птицам, если бы некто, растроганный и сострадавший Моему несчастию, не принял Меня в свою гробницу. Кровь свою, жизнь свою щедро даровал Я грешным людям и ничего не удержал для Себя, но и в жизни и в смерти восхотел всегда быть и остался бедняком”. И так как душа внутренне была утешена за каждый свой грех, видит она Христа перенесшим в душе Своей святейшей многообразные, различные и ужасные муки, а именно: муки страстей телесных, ибо душа Его несказанно мучилась, муки страстей святейшей Матери и — через грех — Божьей чести, и муки от сострадания к нашей жалости. Муки эти, соединившись в душе Его святейшей, ужасно и несказанно терзали Его.

109. “Что же еще? Ни одного греха, ни одной болезни душевной назвать ты не сможешь, для коих бы Я тотчас же не принес лекарства и за них за всех не дал бы должного удовлетворения. За бесконечные мучения и скорби, которые должна была жалкая душа претерпеть в аду за все указанные грехи, полностью Я отскорбел и замучен был. Если же нет в тебе небрежения к этому, не надлежит скорбеть далее, лишь бы душа твоя со Мною соскорбела и Мне сострадала и была, пока живет здесь, на земле, казней Моих и бесчестья, и бедности, и презренности подругою. И так как Мария Магдалина, бывшая грешницей немощной, этим обладала и желала освобождения, была она освобождена от немощи своей греховной. И всякий, кто будет обладать этим, сможет, как она, обрести выздоровление”. Снова говорил мне Распятый: “Когда сыны Мои, ушедшие из царства Моего грехом и ставшие сынами дьявола, возвращаются к Отцу, Отец испытывает великую радость и являет им радость сверх естества. Такова радость Отца о возвращении их, что благодать сверхъестественную дает Он им, такую, какой не дает соблюдавшим девственность и никогда не отступавшим от Него грехом. А происходит это вследствие безмерной любви, которую питает к ним Отец, и милосердия, умилостивляющего Его на милость к ним и жалости их. И вследствие того еще происходит это, что испытывают они печаль об оскорблении такого величия и такой милостивейшей благости и сознают себя достойными ада. И вследствие этих двух причин больший грешник может обрести большую благодать и милосердие”. И сказал Он мне: “Кто хочет обрести благодать, тот да не отводит очей своих от креста, все равно, допущу ли я или оставлю его быть или жить в печали или радости”.

110. Однажды взирала я на крест с Распятым на нем и, когда глядела я на Распятого телесными очами, вдруг зажглась душа моя такою пламенной любовью, что даже члены моего тела чувствовали ее с великою радостью и наслаждением. Видела же я и чувствовала, что Христос обнимает душу мою рукою, которая пригвождена была ко кресту, и радовалась я величайшей радостью, большею, чем когда-либо испытывала, и с той поры осталась во мне радость и ясное озарение, которым душа сознает и понимает, как мы видим, что плоть наша создана во единое содружество с Богом. И это истинное и невыразимое наслаждение души, и радость непрестанная, и озарение яснейшее, чем воспринимала я в иное время. Остается во мне такая уверенность и удостоверение о состоянии моем, что нет во мне места какому-нибудь сомнению в том, что состояние это от Бога и что от Бога те речи мои, которые я в себе чувствую. И дивлюсь, как это до сих пор сомневалась я в том. Ведь так совершенно удостоверена я в этом моем состоянии, что, если бы все люди мира говорили мне противоположное, не поверила бы я, ибо не могу я в этом сомневаться и столь наслаждаюсь видеть ту руку, которую показывал Он мне со знаками гвоздей и которую показывает мне, говоря: “Вот то, что вынес Я за вас”.

111. Ныне же, когда нахожусь я в этом видении и объятии, душа моя сопринимает такую радость, что не могу я чувствовать какой-либо печали о Страстях, хотя и вижу руку Распятого, и вижу ее израненной. И вся радость моя теперь в этом Человеке и Боге страдальце. И иногда от теснейшего этого объятия кажется душе, что входит она в бок Христов. И ту радость, которую приемлет она там, и то озарение — передать невозможно. Ведь так они велики, что иногда не могла я стоять на ногах, но лежала и отнимался у меня язык. Поэтому, когда представляли Страсти Христовы на площади св. Марии и казалось, что тогда нужно было плакать, меня, напротив, чудесно коснулась такая радость и так я наслаждалась, что отнялся у меня язык и лежала я, после того как получила это невыразимое ощущение Бога; и старалась я хоть немножко отдалиться от людей и считала чудесной благодатью то, что могла немножко наслаждаться. И лежала я, и отнялись у меня язык и члены тела. И виделось мне, что душа моя входила тогда в бок Христов. И не было печали, а, напротив, такая радость, что и рассказать нельзя.

ГЛАВА VII

СЕМЬ УТЕШЕНИЙ О СВ. ПРИЧАСТИИ

112. Когда в другой раз за обеднею старалась представить я себе смирение Бога и высшую благость Его, восхотевшего сойти к нам в таинстве алтаря, вознесена была я в духе и получила новое и ясное разумение того, как Бог приходит в таинстве алтаря. И сначала было сказано мне, что тело Христово может находиться на всяком алтаре вследствие Божественной мощи, которая не может быть постигнута в сей жизни. И хотя много говорит об этой мощи Писание, однако мало разумеют те, которые читают: “Чувствующие же нечто от Меня, разумеют более” и “ни те, ни другие не разумеют в этой жизни, но придет время, когда постигнете”. После этого получила я озарение и уразумела, каким образом приходит Бог в этом таинстве, так, что ни раньше, ни позже не было мне это показано столь ясно. И увидела я, как Христос приходил с содружеством прекраснейшим, и очень услаждалась я, видя это содружество. Но была я удивлена, как могу я наслаждаться в этом содружестве, потому что привыкла я услаждаться только во Христе; и хотя услаждалась я и во Христе, и в этом прекрасном содружестве, однако иначе я разумела и иначе услаждалась во Христе, а иначе в этом содружестве. Итак, удивлялась я красоте этого содружества и желала знать кто они, а мне было сказано, что содружество это — Престолы. И было это содружество светлейшим и столь многочисленным, что, если бы не разумела я, что Бог творит все с мерою, я бы сочла это содружество бесчисленным и безмерным: не было в нем меры ни в ширину, ни в длину, но было оно невыразимо.

ИЗ. В сентябрьский праздник ангелов находилась я в Фо-линьо, в церкви и хотела причаститься. И просила я святых ангелов, а особенно св. Михаила и ангелов серафимов, говоря им: “Ангелы управители, имеющие Божью власть и обязанность давать Его другим, принося знание и любовь Его, молю вас, представьте мне Его таким, каким дал Его людям Отец милосердный и каким хочет и восхотел Он сам быть принимаемым и почитаемым нами, а именно: бедным, скорбным, презренным, израненным, окровавленным, распятым и на кресте умершим”. Ангелы же сказали мне с несказанною благостью и сладостью: “Угодная Богу, вот дан Он тебе и обладаешь ты Им предстоящим, а сверх того дано тебе, что можешь ты другим дать Его и соделать присущим”. Воистину, обладала я тогда Им присущим и яснейшим образом видела Его духовными очами в этом таинстве, так, как просила, — скорбным, окровавленным, распятым, а потом на кресте умершим. И чувствовала я тогда муку острейшую, так что, казалось мне, сердце мое готово было разорваться от присутствия такого скорбного видения, а, с другой стороны, были мне услаждение и радость от присутствия ангелов, чему бы никогда я не поверила, если бы не видела, что ангелы так благостны и могут дать такую радость духу.

114. Когда же служили обедню и священник, готовясь причаститься, взял тело Христово и надломил гостию, услышала я жалобный голос: “Увы! Много разрывающих Меня и даже проливающих кровь из Моего тела”. Тогда подумала я, что, может быть, священник не находится в состоянии, достойном для приятия тела Христова, и помолилась: “Сделай, чтобы брат этот не был таким”. И тотчас же ответил мне голос: “Не будет во веки”.

115. В другой раз стояла я в церкви, слушая обедню, и во время возношения тела Господа Нашего Иисуса Христа, когда молящиеся становились на колени перед возносимым телом Христовым, вознесена была я духом, и явилась мне в видении блаженнейшая Дева Мария и сказала мне: “Дочь моя, сладостная Сыну моему и мне, Сын мой уже пришел к тебе и ты приняла Его благословение”. И давала она мне уразуметь, что Сын ее Иисус Христос уже после освящения гостии находился на алтаре, и как бы говорила она мне новое о новой радости. Слова же эти даровали мне такую радость, что не знаю, может ли кто ее высказать, и не верю в это. Говорила же мне блаженнейшая Дева Мария сказанные слова с великим смирением; и новое чувство было в душе моей и величайшее услаждение. Так что потом я дивилась, как, испытывая такую радость, могла я стоять на ногах. И после этого говорила она мне: “После того, как приняла ты благословение возлюбленного Сына моего, подобает, чтобы я пришла к тебе и дала тебе мое благословение". И благословила она меня со словами: “Да будешь ты благословенна Сыном моим и мною и старайся тщательно и заботливо любить, сколько только можешь, ибо ты сильно любима, и придешь ты в бесконечное”. И тогда душа моя приняла такую радость, какой никогда не принимала. При возношении же тела Иисуса Христа увеличилась для меня эта радость. И тогда ничего не увидела я в теле Христовом, как обычно видела, но истинно в душе своей почувствовала Христа.

116. В этом поняла я, что ничто так не связует души с огнем пылающим и услаждением любви, как Христос, когда присутствует Он в душе моей. И не было тогда это тем огнем, что горит порою в душе, но — огнем сладостной любви. Когда же в душе такой огонь, тогда познаю я, что истинно Бог в душе: не может ведь огонь этот быть от другого. И все члены тела моего чувствуют тогда разъединение, и хрустят члены, разъединяясь. Разъединение же это сильнее чувствую я, когда возносится святейшее тело Христово, и особенно разъединяются руки и раскрываются.

117. Когда другой раз пришла я приобщаться, была ко мне Божественная речь, и сказано было мне: “Возлюбленная, всяческое благо в тебе, и идешь ты принять всяческое благо". Я же начала думать: “Если в тебе всяческое благо, зачем идешь принять его?” И тотчас же был мне ответ: “Одно не исключает другого”. А когда приближалась я к причастию, сказано мне было так: “Теперь на алтаре Сын Божий и по человечеству, и по Божеству, и окружен Он множеством ангелов”. И когда почувствовала я сильное желание видеть Его с ангелами, как сказано было мне, был явлен мне Бог и видела я Его. Но не видела я Его в каком-нибудь образе, а видела полноту и красоту, в коей — всяческое благо. И было мне сказано: “Возлюбленная, так будешь ты предстоять пред Ним в жизни вечной”. Сколько же утешения восприняла тогда душа моя, изъяснить невозможно.

118. Когда же я причащусь, через короткое время гостия распростирается во рту моем. И нет в ней вкуса ни хлеба, ни того мяса, какое мы едим, но есть какой-то иной вкус тела, вкуса вкуснейшего, которого не умею я уподобить чему-нибудь в мире. И это уже не твердая гостия, как раньше, и не сходит она в горло по кусочкам, как обычная пища, но целиком, с такою сладостью, что, если бы не должен был человек, как я слышала, поскорее ее проглотить, с величайшим удовольствием долго бы держала я ее во рту. И так нисходит она целиком со вкусом неведомым, и не нужно бы было пить для того, чтобы лучше проглотить ее, если бы не было это обычно, дабы лучше принять ее. Когда же низойдет она, дает она мне чувство весьма утешающее. Вовне же, в теле заметна она потому, что заставляет меня очень сильно дрожать, так что лишь с большим трудом могу я принять чашу.

119. Ныне же, когда совершаю я крестное знамение и полагаю руку на голову, говоря: “Во имя Отца”, не чувствую я ничего необычного; когда же полагаю руку на сердце, говоря: "И Сына”, сейчас же чувствую в нем любовь и утешение, так что кажется мне, что Его самого нахожу я в сердце. И этого бы я не сказала и не велела бы записать, как и другое, если бы не увещали меня к тому.

120. Когда во время одной болезни очень хотела я приобщиться в день Ангелов и не было никого, кто бы принес мне святейшее тело Христа, начала я очень скорбеть. И вот в скорби этой и желании приобщиться начала я думать о самом празднике ангелов и славословии их: как непрестанно славят они Бога, и начала я созерцать ангелов в их славословии Бога, служении и помощи Ему. И вот внезапно была я вознесена, и сейчас же предстало предо мной величайшее множество ангелов. И привели они меня к некоему алтарю и сказали: “Вот алтарь ангелов”. И на алтаре показали моей душе хвалу ангельскую, которая есть всяческая хвала. И сказали ангелы душе: “В том, что на алтаре, усовершение и исполнение жертвы, которую ты ищешь. Поэтому приготовься принять Того, Кто обручил тебя с Собою кольцом Своей любви. И уже свершен брак, но по-новому хочет Он совершить брак и соединение”. Не могу выразить, какую испытала я радость, потому что все это чувствовала душа во истине, ибо все это было утратою себя и много полнее, чем может быть выражено словом. В этом дано было мне знамение, что скоро переселюсь я из этого мира, так как было это в начале моей последней болезни.

121. Другой раз увидела я в освященной гостии Христа отроком. Казался же Он отроком большим и очень властным, как будто держал Он скипетр и державу. Казалось мне, что держит Он что-то в руках, как бы знак власти, и сидит на престоле. Но не могу сказать, что держал Он в руках. А видела я это телесными очами. И, видя это, я не стала на колени, когда стали на колени другие. Испытывала же я величайшее наслаждение в видении Его. И почувствовала я большое неудовольствие и тягость от того, что священник слишком быстро положил гостию на алтарь. Был же Он так прекрасен и так украшен, что невыразимо это, и казалось, что Ему лет двенадцать. И так радостно было видение Его, что я не утрачу его, как верю, вовеки. И было оно столь достоверно, что совсем не сомневаюсь я в том, что оно было во истине. Наслаждение же в видении Его было таково, что не попросила я Его помочь мне и ничего не сказала, ни хорошего, ни дурного. Но так наслаждалась я, видя эту красоту, что ничего не знала, о чем бы могла сказать.

122. Как-то раз за обедней была я вознесена в духе и спросила Бога: “Вот, Господи, Ты в этом таинстве алтаря. Скажи мне, Господи, где верные Твои?” И, открывая мне разум, сказал Он: “Где Я, там и верные Мои со Мною". Тогда я сама видела, что это так, и яснейшим образом созерцала себя везде, где только Он был. Но это бытие не есть бытие в Боге внутри, а бытие вовне. И Он один везде объемлет все. Видела же я тело Христово часто под различными образами в том благословенном таинстве. Ибо в том таинстве видела я иногда шею Христову, столь сияющую и прекрасную, что исходящее от нее сияние было больше сияния солнца. И из такой красоты дается мне с несомненностью уразуметь, что там Бог. Ибо это несравненно большая красота, чем красота солнца, намного большая. И хотя дома в той шее видела я еще большую красоту, такую, что не утрачу, как верю, радости от этого видения никогда, однако могу я ее обнаружить другим лишь по подобию с гостией тела Христова. Но великая мне мука, что не могу я ее обнаружить другим. Видела я иногда в гостии два ярко сияющих глаза, столь больших, что от гостии, казалось, ничего не оставалось, кроме краев. Видя же это, подкрепляюсь я такими радостями, что не могу сравнивать одну с другой, но каждая столь велика, что, как кажется мне, не лишусь я ее вовек.

ГЛАВА VIII

УТЕШЕНИЯ В ЯВЛЕНИЯХ МАТЕРИ БОЖЬЕЙ

123. Однажды была я вознесена. А тогда не находилась я на молитве, но легла отдохнуть, так как было это после еды. Потому и не думала я об этом, но внезапно была вознесена душа моя, и видела я блаженную Деву во славе, и, разумея, что женщина поставлена в такой чести, славе и достоинстве, как она, дивным образом наслаждалась, ибо видеть ее была невыразимая радость. Стояла блаженная Дева Мария, молясь за человеческий род, и видела я ее столь человечной и добродетельной, что было это несказанно, и от этого я невыразимо наслаждалась. И пока я так созерцала, внезапно явился Иисус Христос сидящим около нее в прославленном человечестве. И разумея плоть Его, как была она мучима, опозорена и распята, постигая все муки, обиды, презрение и поношения, которые вынес Он за нас, не скорбела я тогда о них совсем, напротив — было мне такое услаждение, что рассказать невозможно, и отнялся у меня язык, и думала я, что умираю. И было мне досадно, что не умерла я и сейчас же не достигла того несказанного, что видела. И продолжалось мне это видение три дня непрерывно, и не мешала мне еда; а ела я мало, ибо все время лежала, томясь телом, и ничего не говорила. Не мешало мне и ничто другое. Когда же именовали передо мною Бога, не могла я вынести этого от безмерного наслаждения.

124. В день Очищения блаженной Девы, когда утром была я в церкви братьев миноритов в Фолиньо, была ко мне речь: “Это час, в который Владычица Дева Мария приходит с Сыном своим в храм”. И услышала это душа моя с великою любовью. И тогда была душа моя вознесена, и увидела я нашу Владычицу, входящую в этот час в храм. И душа моя поспешила ей навстречу с великим почтением и любовью. И когда немножко боялась я подойти к ней, сама Владычица наша дала душе великое ободрение, протянула ко мне Сына своего Иисуса и сказала: “Любящая Сына Моего, возьми”. И передала на руки мне Сына своего. А Он, казалось, лежал с закрытыми глазами и точно спал, и был завернут или запеленут.

125. Сама же Владычица наша, как бы утомившись с дороги, села, и делала такие красивые имилые движения, и выказывала такие благородные и приятные манеры, и так было сладостно и приятно видеть ее, что душа моя не только могла взирать на младенца Иисуса, которого крепко держала я на руках, но понуждаема была взирать и на Владычицу нашу. Так стояла я, и вдруг Младенец оказался в руках моих совсем нагим, и открыл Он и поднял глаза, и посмотрел; и при взгляде очей Его тотчас же почувствовала я и возымела такую любовь, что совсем она меня одолела. Из очей этих исходило такое сияние, такой огонь любви и радости, что для меня это несказанно. И тогда вдруг явилось безмерное Величие и сказало мне: “Кто не увидит Меня маленьким, не увидит Меня большим". И прибавил Он: “Я пришел к тебе и отдался тебе, чтобы ты отдалась Мне”. И тогда душа моя дивным образом и несказанным отдалась Ему. И наконец отдала я Ему всю себя, и сынов моих и последователей совершенно и целиком отдала я Ему, ничего не оставляя себе ни от себя, ни от своих. И уразумела душа моя, что Бог охотно принимал это приношение и с великою радостью брал Его. О живости же и невыразимой радости, и наслаждении, и сладости несказанной, которые испытывала я видя, что Бог принимал и брал с такою благосклонностью приношение мое, ничего не могу я сказать, потому что для меня невозможно это обнаружить. В другой раз видела я блаженную Деву увещавшей меня к познанию и благословлявшей, и рассказывавшей мне о муке своего сострадания, которую испытала она о Сыне своем.

ГЛАВА IX

О ДУХОВНЫХ СЫНАХ БЛ. АНДЖЕЛЫ

126. Однажды была я вознесена, а также вовлечена и поглощена в свет несотворенный и видела то, о чем сказать не могу. Продолжалось это влияние в меня, и вдруг душе моей явился образ благословенного Господа и Человека распятого так, будто бы только что сняли Его с креста. И кровь Его казалась такою красной и текущей, как-будто только что излилась она из открытых ран. Явственно было тогда в связках Его такое разъединение жил, происшедшее от жестокого растяжения на кресте, что связки между костями, казалось, совершенно растянулись и отрешились от своего места. При виде этого пронзено было все внутреннее мое более, чем можно сказать, и мучилась я больше, чем прежде, когда поражали меня разные муки.

127. Стояла я, вся поглощенная этою мукой, и вдруг появилось около Распятого множество сынов, которые с верою преданы были проповеди и подражанию бедности, презренности и муке Распятого. Благословенный же Иисус, призвав их к Себе, с такою любовью каждого обнимал и Своими руками привлекал и прижимал головы их, да поцелуют рану на боку Его, так что радость, родившаяся в душе моей от такой самоотверженной любви, явленной к ним, заставила меня забыть о сказанной муке. И были разные степени в приложении сыновей к ране, потому что одних Он прилагал чаще, других впечатлевал менее, а иных внутри целостно поглощал. И появлялась на губах их краснота краснеющей крови, которая многим украшала щеки и все лицо и оцвечивала согласно с указанными степенями. И каждому, вливая щедрые благословения, говорил Он: “Благословенные сыны, явите дорогу Креста, а именно — дорогу бедности Моей, презренности и муки Моей, коими теперь временно изобилуют сотрудники Мои, потому что затем избрал Я вас, дабы через вас открылась и объявилась истина Моя, попранная и сокрытая, — вашим словом и примером”. И уразумела душа моя, что, как приложение к ране происходило согласно разным степеням, так и слова говорились различно о каждом из сынов. [И однако не восхотела здесь сказать отдельно о ком-нибудь. И неподобающим казалось мне расспра-

шивать, а только пусть каждый стремится, насколько может, сораспяться благословенному Распятому и всеми силами объять Его повеление о соблюдении пути презренности, бедности и креста. Сказала же она:] Невозможно бы было выразить самоотверженную любовь, которая излучалась во взгляде очей благословенного лица Богочеловека Иисуса Христа на этих сынов в приложении их к священной ране и во всех знамениях, словах и благословениях, совершенных и сказанных над ними.

128. Другой раз, идя в одной процессии, почувствовала я это глубинное привлечение несотворенного Бога сказанным образом, образом невыразимым. И увидела я благословенного Бога, троичного и единого, в величии Его обитающим в духе сыновей, преображая этих сыновей в Себя различным образом, согласно указанным выше степеням. Видеть это истинно был великий рай. Так внутренне, виделось, изливается Он на них, что не могла и я насытиться взиранием на них. И таковым было благословение, излитое на сынов Богом несотворенным, и столь сладостно, и столь внутренне произнесено, что все это невыразимо. [А я, писец, тайком заметил, что она сама вся изменилась лицом в ангельскую, дивную и славную радость. И таково было благословение, излитое на этих сынов Богом несотворенным, и произнесено так сладостно и внутренне, что образ его по невыразимости своей лучше чтится молчанием]. И тогда давал он повеление сынам своим, говоря: “Будьте, сыны мои возлюбленные, вполне жертвою всесожжения духом и телом”. Подумайте, братья, как должно чувством и делами любить Того, кто так внутренне дарит нам Себя, кто так любовно и властно целостно взыскует нас.

129. Когда подобным же образом было дано мне явление Богочеловека распятого с разрешенными, как сказано, связками тела Его, предносился Он очам моим в воздухе во все время процессии, не поддержанный ничьею рукой. Сынам же собранным и приложенным, как описано, к ране на боку Его, говорил Он: “Я тот, кто несет на Себе грехи мира. И все грехи ваши взял Я на Себя, и не вменятся они вам вовеки. Это омовение истинного очищения. Это цена вашего искушения. Это жилище вашего обитания. Не бойтесь же, сыны Мои, словами и делами защищать и раскрывать эту истину жизни и дороги Моей, гонимую злыми, ибо непрестанно с вами Я, помощник и защитник”. Показаны же мне были тогда и много раз ранее три степени очищения всех сынов. Первая дана, как особая, некоторым и есть дарование великой благодати и силы на легкое избежание грехов. Другая — в даровании благодати на усладительное совершение дела добродетели. Третья — всяческое совершенство души и преображение в Распятого. И хотя много красы дается душе в каждой из этих перемен и благодатей, однако, во второй дается большая и усладительнейшая краса. В третьей же выхождение из себя таково, что совсем оно для меня невыразимо: больше о нем не могу сказать ничего. Но казалось, что совершенно преображаются они в Бога, так что не вижу я ничего, кроме Бога, то страдающего, то прославленного, а их целостно пресуществившего и погрузившего в пучину.

130. Когда во время той же процессии подходили мы к одной церкви блаженной Девы, внезапно явилась вознесенною горе сама Царица Милосердия и Мать всяческой благости и склонялась над сынами и дочерьми своими. По-новому и благостно благословляла она, раздавала тем и другим сладчайшие благословения. Всех лобзала она в грудь, одних больше, других меньше; иных же, целуя, обнимала руками своими с такою любовью, что как она была вся сияющей, так и их, казалось, в груди своей поглощала в бесконечное сияние. Однако мне не казалось, что видела я телесные руки ее, но — что видела я некое дивное сияние, в котором поглощала она их, с величайшею целостно излитою на них любовью заключая их внутри груди своей.

131. В другой день за обеднею среди прочего многого, что видела я, явился мне в полной славе своей св. Франциск и приветствовал меня по своему обычаю так: “Мир Всевышнего да будет с тобою”. Приветствует же он всегда голосом благостнейшим, смиреннейшим, милым и проникновенным. И очень похвалил он тогда в некоторых сынах, пылающих ревностью соблюдать правило бедности, их намерение, но просил, чтобы возросло оно делами. И сказал он: “Благословение вечное, полное и преизобилующее, полученное мною от вечного Бога, да снидет на главу этих возлюбленнейших сынов твоих и моих. Скажи мне, чтобы жили они, следуя по дороге Христовой и являя ее делами и словами. И да не боятся, потому что с ними я, а вечный Бог — им помощник”. И с таким чувством хвалил он сынов этих за доброе намерение, так ободрял их уверенно идти вперед и помочь ему в его стремлении и так любовно благословлял их, что казалось, будто весь исходил он в любви к ним.

132. Много другого видела я о себе и о сынах, чего не могу выразить. Но о том говорю, что видела, что прозрела. Видела же я вернейшим образом, что сам благословенный Бог из глубин Своих изливается на нас, как и Мать Его сладчайшая, и что хотят они нести бремя нашего покаяния, и только просят вас, сыны, быть сияющими примерами Его жизни скорбной, беднейшей и презренной. И хотят и желают они видеть вас мертвыми и живыми, и — чтобы жилище ваше было на небе, а на земле лишь пользование телом. Желают они, чтобы вы были неизменными рядом с внешним бытием мира, так же, как мертвого не трогают ни честь, ни позор, чтобы вы проповедовали другим умерщвлением жизни вашей более, чем речами, рождающими спор. Желают, чтобы всегда во всех ваших действиях стремление ваше было в небе, в благословенном Богочеловеке распятом, так чтобы, внешне работая, говоря, вкушая пищу, внутренне были вы укоренены в благословенном Боге, который хочет непрестанно окружать вас внутри Себя самого, и чтобы во всех действиях ваших всегда были вы с Ним самим. Да удостоит Он сам выполнить это в вас, Он, милосердно удостаивающий требовать этого от вас заслугами святейшей своей Матери [и заступничеством возлюбленной рабы Своей, по заслугам коей удостоил Он насадить нас, как веточки, чтобы через Него, как по лестнице спасительных примеров и коренных заслуг непрестанно восходили мы на вершину Его возвышеннейшей жизни и в преображение святейших страстей Его, пока, вместе с благословенным Иисусом проникнув в Отчее лоно, не упокоимся мы с Тем, кто есть всяческий покой во веки веков. Аминь]. Аминь.

ГЛАВА X

ОБ ИСПЫТАНИЯХ И О НЕПРЕУСПЕВАЮЩИХ

133. Однажды просила я Бога, чтобы дал Он мне нечто от Себя. И перекрестилась я. И просила я Его показать мне, кто сыны Его. И среди прочего рассказан мне был такой пример: “Положим, что некто имел много друзей и пригласил их на приготовленный с великим тщанием пир. Неужели же, если бы много из приглашенных не захотело прийти, он не печалился бы оттого, что щедро и с большими затратами приготовил пир? И неужели не принял бы он пришедших с великою радостью? Однако, хотя всех принимает он радостно, тех, кого он больше любит, сажает около себя за стол свой особый, и с теми, кого любит еще сильнее, ест с одного блюда и пьет из одного кубка”. Я же с великим услаждением души спросила: “Господи, когда Ты приглашаешь всех? Скажи мне”. А Он ответил: “Я всех пригласил в вечную жизнь. Кто хочет прийти, да придет, ибо никто не может оправдаться тем, что не зван. Иные же званые приходят, и сажают их за стол”. И давалось мне уразуметь, что сам Он стол и пища, которую давал.

134. Я же спрашивала о тех званых, которые пришли, — какою шли они дорогою. А Он ответил: “Дорогою, — сказал Он, — испытания. Таковы девы, целомудренные, бедные, немощные, терпеливые". И называл Он мне много иным образом спасенных, перенесших испытания. А я во всяком слове разумела его основание и значение и очень услаждалась. Вообще же все они назывались и именовались сынами. И говорилось мне в той речи, как девство, бедность, лихорадка, утрата детей, утрата имущества и земного богатства и испытание давались Богом сказанным сынам ради их блага. Они же сами не понимали этого и не познавали, но, хотя сначала мучались, потом, как истинные сыны, переносили все с терпением и благодарностью. Таковы вообще все достигающие вечной жизни, и нет другого пути.

135. Те же, которые приглашены к духовному столу и коих Бог сажает с Собою есть с одного блюда с Ним и нить из одного кубка, суть желающие и старающиеся познать, кто такой добрый Отец и Владыка, пригласивший их. Они старают-с я по мере сил своих угодить Ему подражанием Кресту Его и добровольно принимая на себя бедность, презренность и страдания. Бог попускает, чтобы этим сынам приключились многие испытания, и делает это ради особой благодати — дабы ели они с Ним с одного блюда. “Ибо к этому столу, — говорил Христос, — был призван Я испить чашу Страстей, которая была Мне сладостной по любви к вам, хотя сама по себе и была горчайшею”. И хотя сознающие эту благодать сыны и чувствуют иногда горькие испытания, однако все становится им сладостным по любви, благодати, чести и силе, присущим им. Напротив того — мучаются они тогда, когда не страдают, и тогда больше наслаждаются и больше чувствуют Бога, когда сильней претерпевают. Говорю я и утверждаю, что сыны Божьи чувствуют Божественную сладость, примешанную к гонениям, испытаниям и покаянию. Это было мне сказано и дивным образом явлено в приведенной выше речи Божьей, обращенной ко мне. Да и сама я бесчисленное число раз испытала это. Поэтому, когда преследовали меня братья и хулители мои, испытывала я сладость, коей не могу изъяснить, равно как и слез радости, которые тогда меня орошали.

136. Была я сильно больна и лежала, очень слабая и страдающая, и явился мне Богочеловек Иисус, весьма утешительный, и казалось, что очень Он мне сочувствует. И сказал Он: “Я пришел послужить тебе”. А служение Его мне было в том, что стоял Он перед ложем моим и являл Себя столь умиротворяющим, что совсем это несказанно. И видела я Его очами духа много яснее, чем могла я видеть что бы то ни было. И было мне такое приятство и услаждение, что совсем ничего не могу сказать об этом, напротив — все это невыразимо.

137. В Великий Четверг позвала я подругу мою искать Христа и сказала ей: “Пойдем в приют (hospitale) и, может быть, найдем мы там Христа среди измученных и страдающих бедняков”. Взяли мы все наши головные покрывала, какие только могли собрать — ведь больше ничего у нас не было — и сказали приютской служанке Джилиоле, чтобы продала она их и на вырученные деньги купила чего-нибудь поесть приютским беднякам. Она отказывалась сделать это и говорила, что мы позорим себя, но вследствие большой нашей настойчивости продала эти маленькие платочки и купила рыбы, а мы принесли хлеба, который подали нам по любви к Богу, как пищу нашу.

Предложив же это'бедным, вымыли мы ноги находившимся в приюте бедным женщинам и руки — мужчинам, а особенно одному прокаженному, руки которого были очень вонючи, слабы, изуродованы и двигались с трудом, и выпили эти помои. Почувствовали же мы в этом питье такую сладость, что всю дорогу шли в великой радости. И казалось мне, что в сладости, какую обрела там, попробовала я сладости чудесной. И застряла у меня в горле одна корочка от раны прокаженного, а я так, как-будто причащалась, старалась ее проглотить, пока не проглотила. Обрела же я в этом такую сладость, что не могу ее выразить. Поэтому говорю я, что в покаянии, страдании и испытании, принятых ради Бога, обретается величайшее утешение, хотя в начале человек и беспокоится боязливо.

138. В другой раз была я испытуема духовным испытанием, и целый месяц казалось мне, что не чувствую я сколько-нибудь Бога, а, напротив, казалось, будто я оставлена Богом. Не могла я исповедаться в грехах моих, и, с одной стороны, казалось мне, что приключилось это со мной из-за моей гордыни, а, с другой стороны, столь глубоко видела я многие мои грехи, что, казалось, не могу я ни исповедать их с должным раскаянием, ни даже только назвать. Казалось мне, что не могу я их даже обнаружить, а потому не могла я ни славить Бога, ни стоять на молитве. Но виделось мне, будто от Бога осталось нечто, т. е. не так я мучалась, как должна бы была мучаться, потому что не хотела я, согрешая, отступиться от Бога, оскорбить Его ради всех зол или благ мирских и не решалась согласиться на злое. И таким образом была я испытуема и мучима сильно и ужасно во все сказанное время.

139. Наконец сжалился Бог, и была мне речь Его: “Дочь моя, возлюбленная Богом Всемогущим и всеми святыми в раю, Бог вложил в тебя любовь Свою и любит тебя больше, чем кого-либо из женщин долины Сполетской". И душа моя воскликнула в ответ: “Как могу я поверить этому, если полна я страданиями и кажется мне, будто оставлена я Богом”? И ответил Он: “Чем больше кажешься ты себе оставленной, тем более ты любима и тем ближе ты к Богу". И присоединил Он: “Отец, коему очень дорог его сын, предписывает ему умеренную пищу и не позволяет ему ни пить чистого вина, ни есть что-нибудь вредное, дабы не повредило это ему; но умеряет вино водою, дабы принесло оно ему пользу. Так делает и Бог:

к утешениям примешивает Он испытания и страдания и в искушениях и испытаниях держит душу. Ведь если бы не держал Он ее в них, она бы ожирела и потеряла силу. А когда она кажется оставленной, тогда она и любима наиболее”. Тогда уменьшилось несколько мое испытание, но совсем не исчезло. До той поры не было у меня желания исповедаться, а теперь начало появляться; и в короткое время совершенно отъято было испытание. И тогда была ко мне речь: “Приятно мне, что ты причащаешься, так как, если приемлешь ты Меня, ты уже приняла Меня, и даже, если ты не приемлешь Меня, ты уже приняла Меня. И причастись с благословения Отца и Сына и Святого Духа. И соверши это в честь Всемогущего Бога и св. Марии Девы и этого святого”, т. е. св. Антония, праздник которого был в тот день. “И да будет тебе новая благодать, какой не было у тебя доселе". Итак, была мне возвращена благодать исповедоваться и желание причащаться, и я исповедалась. Когда же служили обедню, видела я себя всю полною грехами и недостатками, о чем не могла говорить, и думала, что в суд и осуждение будет мне причастие, которое хотела я получить.

140. После этого создана была во мне чудесная способность, с помощью которой могла я всю себя ввести внутрь Иисуса Христа. И вводила я тогда себя внутрь Его с таким доверием и такою уверенностью, что никогда не испытывала подобной. И, вводя себя внутрь Его и заслуг Его, была я как бы мертвая, с чудесной уверенностью, что Он меня оживит. Так приобщилась я в доверии к Нему и после причастия почувствовала дивное ощущение. И оставил Он во мне некий мир, в коем давалось мне уразуметь и даже почувствовать, что всякое испытание, приключавшееся мне, приключалось ради моего же блага. Приобщение, совершенное мною, привело меня к видению этого и желанию всю себя отдать Христу потому, что видела я, как Христос всего Себя отдал нам. И теперь снова услаждаюсь я в желании мученичества, и в муках и в испытаниях, которые приключаются мне, услаждаюсь и радуюсь больше, чем обычно. Поэтому говорю я, что в конце концов Бог утешает всякую душу, сущую в испытании.

141. Ибо и другой раз, когда была я в таком испытании, что казалась себе как бы совсем оставленной, была ко мне следующая речь: “Возлюбленная, знай, что не оставлена ты, но в испытании Бог Всемогущий ближе к тебе и ты к Нему”. Душа же воскликнула: “Если правда, что в испытании ближе я к Богу, да будет Ему угодно, чтобы снял Он с меня всяческий грех и дал мне отпущение по заслугам Страстей Своих и дал мне благословение, и подруге моей и брату, записывающему эти слова”. И сказано было мне так: “Грехи твои сняты с тебя, и благословение даю вам плотью этой руки, пригвожденной на кресте”. И увидела я тогда эту благословляющую руку над головами нашими, и услаждалась при взгляде на эту руку, ибо истинно усладительнейше было видеть ее. И говорил Он нам троим так: “Примите и обладайте вечно благословением Отца и Сына и Святого Духа”. И сказал Он мне: “Скажи брату писцу твоему, чтобы старался он сделать себя малым, ибо очень любим он Богом Всемогущим. И поэтому пусть старается любить Его”. Так многообразно удостоил утешить меня Тот, кто утешает всех гонимых, коему да будет и есть честь и слава во веки веков. Аминь.

142. Однажды, когда молилась я в келье своей, сказаны мне были такие слова: “Все поучаемые Богом озаряются, да уразумеют дорогу Божью. И в том свете и свидетельстве, которое духовно дается им Богом, закрывают они уши, чтобы не слышать, и очи, чтобы не видеть, и не хотят замечать, и не хотят слушать того, что говорит им Христос в душе, но совершенно грубеют и следуют учению, отличному от свидетельства данного, как разумеют они, Богом, и желают идти дорогою вопреки своей совести. Все они прокляты Богом Всемогущим”. Много раз были мне сказаны эти слова. И я страшилась их слушать, ибо казались мне они очень важными и боялась я, нет ли тут соблазна, а именно — в том, что Бог иным дает свет и благодать, а потом проклинает. Тогда дан мне был пример и несколько раз было велено записать его. Пример же был о школьнике, которого отец посылает в лучшие школы, щедро на него тратится и отличает его одеждами и книгами; а когда получит он образование у младшего учителя, заботится о том, чтобы перевести его к старшему. После же всего этого школьник живет с небрежением, не заботится о знании, которое получил, но возвращается к мирскому состоянию и низким занятиям, и ничего у него не остается из выученного. Такой отец, говорю я, должен бы был очень смущаться подобным сыном и негодовать на него. Такой сын — тот, кто сначала научается проповедью и Священным Писанием, а потом — духовно озаряется Богом, и дается ему уразуметь духовным светом и Бо жественным вдохновением, как должен он следовать по дороге Христовой. Чтобы научить его ей, сначала Бог учит его через других, а потом учит его Сам своим духовным светом и учени ем, коему можно научиться только от Бога. И делает это Бог, чтобы сам он направлял себя и даже — чтобы был он светом для других. Если такой человек действует с небрежностью и грубеет, и толстеет, и презирает свет свой и Божье учение и Божественное вдохновение, Бог отнимает у него свет и благо дать; и проклят он. И было предписано мне, чтобы записала я эти слова и сказала их одному брату, которому исповедовалась, так как его они касались.

143. Было сказано мне в другой Божественной речи: “Есть род, познающий Бога только по многой благости благ, которые даровал Он им. И такие мало познают Его. И есть другой род, который, хотя и познает Бога по сказанным благам Его, одна ко много лучше познает Его по благости Божьей, испытываемой им в себе”. В другой речи обрела я познание и услышала голос, восклицающий и говорящий: “Как велики, как велики, но не великие чтецы Писания Моего, а его исполнители и со вершители”. Говорил Он, что все Священное Писание выполняется на примере жизни Христовой. Однажды молясь сказа ла я Богу: “Знаю, Господи, что Ты отец мой, что ты Бог мой, Научи же меня, что ты хочешь, чтобы я делала, и наставь меня в том, что угодно Тебе, ибо готова я повиноваться”. Повторяла я эти слова с утра до третьего часа; и увидела и услышала; но, что увидела я и уразумела, никак не могу я сказать, и не сумела бы. Но была это некая пучина, совершенно невыразимая, и показал Он мне, что такое Он и те, кто живет в Нем, и те, кто не живет. И сказал Он мне: “Во истине говорю тебе, нет дру гой прямой дороги кроме этой, следующей за стопами Моими, ибо в этой дороге Моей нет совсем обмана”. Слова же эти часто и во многих речах сказаны были мне в истине и великой ясности.

[Конец ее многообразному утешению].

ГЛАВА XI

НАСТАВЛЕНИЯ БЛ. АНДЖЕЛЫ

144. Следует знать, что иногда Бог приходит в душу незваным и непрошеным и полагает в душе некий огонь, некую любовь, некую необычную сладость, в коей много она услаждается , радуется и верит, что это от Бога, присутствующего в ней и действующего. Однако это не несомненно. Затем познает душа, •но Бог в ней, потому что, хотя и не видит она Его присут-

ствия, видит присутствующей Его благодать, в коей много услаждается . Однако и это еще не несомненно. Затем познает душа, что приходит в нее Бог, из того, что говорит ей Бог

сладчайшие слова, в коих душа много услаждается и чувствует Его, и в этом ощущении блаженствует. Но остается еще неко-тоpoe сомнение, хотя и невелико оно. Ведь душа еще не совершенно, не вполне уверена, находится ли Бог в душе, ибо такие речи с подобными ощущениями могут быть и от другого духа.

Остается таким образом у души сомнение, и мне кажется, что это происходит или вследствие большой неправедности и недо-

статков ее, или по воле Божьей, так как Бог не хочет сделать ее более удостоверенной и уверенной.

145. Удостоверяется же душа в том, что Бог внутри ее, когда чувствует Его иначе, чем обычно, и чувствует Его особенным и двояким ощущением, и с такою любовью и Божествен-ным огнем, что отнимается у нее всякая любовь к душе и телу, и говорит и познает она и разумеет то, о чем никогда не слыша-лa от кого-либо их смертных; и разумеет она это с великим

светом, и великая мука для нее молчать об этом; а если молчит она, то молчит по ревности своей, чтобы не обидеть любви и не оскорбить ее, и по смирению своему, ибо не хочет говорить о

столь возвышенном, дабы не быть замеченною другими. Так и

случается со мною иногда: вследствие пламенного желания спасения ближнего говорила я нечто, но порицали меня и говорили мне так: “Сестра, возвратись к Божественному Писанию,

а тебя мы не разумеем". В ощущении этом, которым душа удо-

стоверяется в том, что Бог Всемогущий в ней, дается душе так

совершенно желать, что вся душа согласуется истинно во всем и всячески и согласны с душою все члены тела, и становятся они истинно единым с душой, не противятся воле ее, а она совершенно желает того, что Божье, но чего она тем не менее раньше не вполне желала. Это желание дается благодатью и в нем познает душа, что Бог Всемогущий в ней. И дает Он ей уверенность: дается душе желать Бога и Божьего истинно и наподобие истинной любви, так, как Бог возлюбил нас. И чувствует душа, что Бог безмерный смешался с нею и находится в общении с ней.

146. Когда приходит Всевышний Бог к душе разумной, дается ей иногда видеть Его, и видеть в себе без телесного образа, видеть яснее, чем смертный человек может видеть другого смертного. Очи души видят некую полноту духовную, не телесную, о коей ничего не могу сказать, потому что не хватает слов и воображения. В этом видении услаждается душа невыразимым услаждением, и не смотрит тогда душа ни на что, кроме этого, ибо это безмерно наполняет душу. И это взирание и видение, коим так видит душа Бога Всемогущего и не может взирать на другое, столь глубоко, что скорблю я о том, что не могу ничего обнаружить. Ведь это — ни касаемое, ни воображаемое, а непостижимое.

147. Познает душа присутствие в ней Бога еще многими способами. Из них скажем о двух. Первый — некое помазание, которое так быстро обновляет душу и делает все члены тела покорными и согласными с душой, что ничто не может тронуть или задеть душу и тем хоть немного взволновать ее. И чувствует и слышит тогда душа, что с нею говорит Бог. И в этом великом и совершенно невыразимом помазании душа вернейшим образом и без сомнений разумеет, что Бог Всемогущий находится в ней. Ведь этого не может сделать никто из святых в раю и никто из ангелов в раю, но так это невыразимо, что очень скорблю я о том, что не могу указать какого-либо подобия; и Бог да простит мне, что не делаю я этого с охотою, ибо от всего сердца, с охотою обнаружила бы я нечто от благости Его, если бы могла и Ему было угодно.

Второй способ, коим разумная душа познает, что Бог Всемогущий находится в ней, — некое объятие, коим Бог объем-лет разумную душу, ибо никогда ни отец, ни мать не могут обнимать своего сына, ни кто-нибудь другой не может обнимать другого с такой любовью, с какой Бог обнимает разумную душу. Ведь с такой любовью Господь наш Иисус Христос несказанно объемлет и прижимает разумную душу к Себе и с такой сладостностью и сладостью, что не верю я, чтобы какой-нибудь человек в мире, испытав это, смог рассказать и выразить, или кто-нибудь не испытав, смог поверить; и, хотя может быть, кто-нибудь и в силах чему-то поверить, но не таким образом. Ведь приносит Иисус Христос в душу любовь сладчайшую, которою вся она пылает во Христе; и приносит Он с Собою свет столь великий, что постигает она такую полноту благости Бога Всемогущего, очевидную для нее в ней самой, что разумеет много больше, чем испытывает в себе. И тогда удостоверяется она в том, что в ней Иисус Христос. Но ничего не говорим мы об этом по сравнению с тем, что существует. В душе же тогда нет слез радости или скорби, или каких-нибудь иных, или слез иного состояния ее. Ведь много ниже то состояние, когда в душе есть слезы радости. Приносит также Бог с Собою в душу такую сверхполноту радости, что душа не умеет просить большей и даже, если бы продолжалось это, она обладала бы уже неким раем. А эта радость отдается и преизобилует во всех членах тела; и всякая обида, которую наносят или говорят, считается за ничто и становится сладостной. И вследствие такого изменения моего в теле иногда не могла я утаиться ни от подруги моей, ни от других, так как становилась я, как говорила мне подруга, сияющей и вся румяной, а глаза мои светились, как свечи, или бледною, как бы мертвой, сообразно с различием видений и откровений. Радость же эта не прекращается по многу дней, и обладаю я некоторыми радостями, о коих верю, что не утрачу их вовек, но что они станут полными и совершенными. И ныне не бываю я без них в этой жизни. Поэтому, когда и приходит ко мне какая-нибудь печаль, я тотчас же вспоминаю об этих радостях и совсем не смущаюсь. Но столько других способов, которыми душа познает присутствие в себе Бога, что не могу я всех их назвать и описать.

148. Всеми сказанными способами душа познает, что Бог пришел в нее. Но мы еще ничего не сказали о том, как душа принимает Его, и все сказанное нами много меньше того, чем когда душа познает, что приютила она Странника. Когда же душа приютит Странника, приходит она в такое познание бесконечной благости Божьей, что иногда, возвратившись в себя, познавала я вернейшим образом, как больше чувствующие Бога меньше дерзают говорить о Боге, ибо по тому самому, что чувствуют они о Нем, бесконечном и несказанном, менее дерзают они говорить о Боге, почитая по сравнению с Ним за ничто все, что они говорят и чего не могут высказать. Поэтому, если бы какой-нибудь проповедник о Божественном уразумел это, как и я иногда разумела, ничего не умел бы он сказать и не дерзал бы что-нибудь говорить о Боге, а онемел бы и молчал. Ведь настолько Бог превосходит разум и все, что каким-нибудь образом может быть мыслимо, высказано или понято, что нельзя совершенно объяснить Его благости. Однако не случается того, чтобы душа утратила какое-нибудь телесное чувство или чтобы душа оставила тело; но воспринимает она это без помощи чувств. Поэтому человек так видящий разумом, видит это в таком изумлении по сравнению с выразимым телесными словами, что если бы какой-нибудь проповедник находился в этом состоянии и желал говорить о Боге, он сказал бы народу: “Ступайте, ибо не умею я вам сказать о Боге ничего, что бы довлело”. И потому разумею я и говорю, что все сказанное в Писании или всеми людьми от начала мира не кажется мне таким, будто сказали они о душе этой Божественной благости что-нибудь, даже хоть одну половинку зерна просяного по сравнению со всем миром.

149. Когда же душа удостоверяема Богом и наполняется Его присутствием, тело также приемлет довольство и благородство и наполняется вместе с душой. Разум и душа говорят телу и чувственности: “Посмотрите теперь, каковы блага, которые испытываете вы через нас от Бога. Те же, которые обещаны и, если будете слушаться, верно выполнены будут, бесконечно больше. И познайте теперь, какие и сколь великие блага потеряли мы, когда вы не слушались нас, но противились. Поэтому впредь и надлежит вам всегда слушаться нас в том, что Божье”. И тотчас же тело подчиняется душе, а чувственность — разуму, постигая соучастие в наслаждении души, и отвечает тело душе: “Наслаждения мои иногда были телесными и позорными, ибо тело я. Но ты, обладавшая таким благородством и бывшая восприимчивой к Божественному услаждению, не должна была слушаться меня и заставлять меня и себя терять такие блага”. И плачется тело на душу и чувственность на разум долгим и сладчайшим плачем, чувствуя сладость и услаждение души большее, чем можно было предполагать, и становятся им послушны.

ГЛАВА XII

О ПРИЧИНАХ САМООБМАНА

150. Есть несколько видов самообмана, который может случиться с людьми духовными. Первый и наибольший бывает тогда, когда любовь в душе не чистая, но примешивается к ней и существует с нею нечто от любви к самому себе и своему, т. е. — от своей воли. Тогда есть в любви нечто от любви к миру, и мир привлекает и поддерживает эту любовь, и однако всякое привлечение к такой любви и поддержка ее миром — лживы. Человек, чувствующий такую любовь оттого, что мир видит его и поддерживает, по-видимому, горит верой, и увеличиваются слезы, сладость, трепетание и вопли, которые бывают в этой духовной, но не чистой любви. И хотя в этом виде любви есть у человека слезы и сладостность, однако они не внутри, в душе, а вне, в теле, и не входит эта любовь внутрь в душу, и быстро в человеке уничтожается эта сладость, и быстро забывает он о ней, а иногда приводит она с собою даже горечь. И все это испытала я в себе, и не умела бы отличить одной любви от другой, разве только потому, что душа моя приходит в верную истину, ибо, когда любовь чиста, душа после таких чувств считает себя совсем мертвою и видит, что она ничто, и возвращает себя Богу мертвою и гнилою; и приводит такая любовь к почитанию Бога, к смирению; и не вспоминает душа совсем ни о какой-нибудь славе своей, ни о каком-нибудь благе своем, а, напротив, настолько видит себя погибающей и полною зол, что иногда не верит в полное освобождение свое каким-нибудь святым, а верит в освобождение одним только Богом; хотя иногда скорее обращается она с мольбою к святым, дабы помогли они ей у Бога, потому что вследствие недостойности своей не осмеливается молить Бога; поэтому прибегает она к святой Деве Марии, к другим святым, дабы помогли они ей. А когда кто-нибудь хвалит ее, считает она это за насмешку. И эта правая и чистая любовь — от Бога; она внутри в душе и заставляет душу видеть недостатки свои и благость Божью. А слезы и сладостность, бывающие и чувствуемые тогда, никогда не дают горечи, но — уверенность и сладостность. И такая любовь приводит Христа внутрь в душу; и разумеет душа, что не может в ней быть какого-либо обмана. [И к этой любви никоим образом не может примешаться нечто от любви мирской. И когда я, писец, рассказывал ей историю о Моисее, как он ударил жезлом по скале, и еще не кончил рассказывать, верная Христова сказала:]

151. Есть другой вид обмана, попускаемый Богом в духовных людях. Он таков. Духовный и верующий человек чувствует себя очень любимым Богом, чувствует в себе блага духовные, творит блага духовные и говорит о них. Однако слишком он уверен в себе и переходит меру, а поэтому Бог допускает совершиться в нем обману, дабы познал он тем Бога и самого себя. [И говорила она, что так разумеет историю о Моисее, т. е. говорила тогда, когда я кончил ее рассказывать ей.].

Третий вид обмана таков. Духовный человек много чувствует Бога и находится во благой любви, чистой, и от всего сердца творит добрые дела, и решил никоим образом ни угождать более миру, ни обладать славою святости, и решил всем существом своим угождать Христу, и всего себя полагает во Христе; и тогда весь он внутри во Христе с великой и невыразимою радостью и чувствует, что всего его обнимает Христос. Однако нужно, чтобы душа умела сохранять свое и возвращать Богу Божье. Если же этого нет, тогда Бог допускает в ней появиться обману, чтобы сохранить ее и потому, что Бог ревнует ее, да не перейдет меры. И того, о чем сказано, душе еще не достаточно, пока Бог не приведет ее к полному познанию себя самой и к полному познанию благости Божьей. Полное же познание истины называется так потому, что душа видит, как она наполняется настолько, что, как ей кажется, не может быть наполненной больше. Сначала наполняема она познанием себя самой, так что не может ни видеть что-нибудь другое, ни помнить о чем-либо другом, а потом внезапно приходит она к познанию благости Божьей и видит уже тогда вместе и себя и благость Божью совершенно невыразимым образом. Однако это не кажется еще достаточным, но ревнует о ней Бог, допуская испытания.

152. То же, что не позволяет душе в чувствах этих обмануться, есть бедность духа. В речи Божественной, бывшей мне от Бога, слышала я восхваление бедности, как такого научения, такого блага, что совершенно превосходит она наш разум. Сказал мне Бог: “Если бы бедность не была таким благом, Я бы так ее не возлюбил. И если бы не была бедность так благородна, Я бы ее не принял на Себя”. Ведь гордость может быть лишь в тех, которые обладают чем-нибудь или верят, что они чем-то обладают. Первый человек, который пал, и ангел возгордились и пали оттого, что подумали и поверили, будто у них что-то есть. Но ни ангел, ни человек не обладают ничем своим, а только один Бог. Смирение же есть лишь в тех, которые так бедны, что видят, что у них ничего нет, ибо величайшее благо — бедность. Сам Бог создал Сына Своего возлюбленного таким бедным, каким никто не был и не будет; а ведь Он обладает бытием большим, чем можно выразить. И однако Бог создал Его таким бедным, как если бы у Него вовсе не было бытия. Грешникам и смертным, лишенным истинного света, показалось это глупостью, но не так видимо было это для мудрых и истинно разумеющих. Эта истина так глубока (и истина этой добродетели, т. е. бедности, и того, как бедность есть корень и мать смирения и всяческого блага), так глубока, что невозможно описать. Ведь кто обладает бедностью, тот никогда не может рухнуть или пасть от обмана. И всякий, кто увидел бы благо бедности, был бы любезен Богу; и всякий, кто бы посмотрел на безмерную цену ее, никогда не мог бы удержать себе что-нибудь из земного; и всякий, кто увидел бы, как Бог возлюбил истинную бедность, ничего не удержал бы себе. Научение же это есть научение Божественной мудрости. Сначала она заставляет видеть недостатки свои и бедность свою, считать себя и истинно почитать бедным всяческими заслугами и благами; затем заставляет быть бедным и любить бедность. И так озаренная неким даром благодати, душа, увидев благо бедности, возлюбит бедность. После же этого заставляет она видеть Божественную благость, и душа вся любит Бога Всемогущего, считая, что не обладает ничем из того, что она любит, и действуя так, как она любит. И таким образом отымается у души всякая уверенность в себе, и уверена она только в Боге Всевышнем. А затем, когда вся она уверена в Боге, озаряет ее Бог и отымается у нее всякое сомнение о Нем. Если бы кто обладал этою истиной, все бесы и все другое, что мы только могли бы назвать, не могли бы его обмануть, ибо в этой бедности духа приемлет душу научение яснейшее и светлейшее всего в сей жизни, так что никогда не может она обмануться, пока обладает этою истиной.

153. Поэтому разумею я, что бедность — мать всех добродетелей и научение Божественной мудрости. Ведь, как Божественная мудрость через воплощение научила нас тому, что мы бессмертны, так через бедность духа научила она нас тому, что мы блаженны. Божественная мудрость научила о воплощении Христа блаженную Деву, сначала дав ей познать себя самое; а когда познала она себя самое, было взято от нее всякое сомнение о Боге и тотчас же уверилась она в благости Божьей и, познавая себя и благость Божью, сказала: “Вот я, раба Господа, да будет мне по слову Твоему”. Так же научает нас Божественная мудрость в человечестве Христа. Хотя Он и был Богом, однако же восхотел, чтобы человечество Его было связано на послушание Отцу во всяческой воле Отца. Поэтому любая мудрость мира, если не введена она в эту истину, — ничто и обращается на погибель, и все мудрецы мира, если не введены они в эту истину, совсем ничто и идут в погибель свою. И когда душа разумеет эту истину, она действует без какого-либо тщеславия и не думая о каких-либо заслугах.

ГЛАВА XIII

О ВОСХИЩЕНИИ, ПОЗНАНИИ СЕБЯ И БОГА

154. Итак, душа ничего не разумеет и не воспринимает по сравнению с состоянием восхищения, когда она разумеет и понимает только то, чего может достичь внутренне. Ибо, когда душа возносится над собою, озаренная присутствием Бога, и полагает себя в лоне Божьем, а Бог в ней, тогда разумеет, услаждается и покоится она в тех благах Божественных, о коих никак нельзя рассказать. Ведь выше они разума, выше всякого выражения, выше всяческих слов. Но плавает там душа в радости и познании и, озаренная этим, разумеет смысл темных и трудных слов, сказанных Христом. Разумеет она также, почему и как в душе Христовой была скорбь без уме-рения. Ведь душа моя, озаренная и преображенная, как сказано, в Страстях Христовых, не обрела в них никакого умере-ния: столь велики были они. Поэтому и моя душа, восстанов-ляя скорбь Христову, не может обрести никакой радости; чего не случается, когда душа моя вспоминает Его телесные страдания, ибо тогда после печали вновь обретает она радость. И от сказанного вознесения разумеет душа смысл слов Христовых. Разумеет она даже, что в душе Христовой, когда находилась она во чреве Матери была такая же острая боль, как потом на кресте, исключая, конечно, того, что Он не испытал еще тогда ее. Разумеет душа от присутствия Бога, возносящего ее до Себя, суд Божий и другое невыразимое. И много раз чудесное совершает Бог в душе моей, что, как я разумею, ни одна тварь не может совершить, а только Он один. Так, иногда душа внезапно возносится в Боге в столь большой радости, что, если бы она продолжилась, не могло бы, как я уверена, вынести ее тело мое, но утратило бы все чувства свои и члены свои. И часто играет так Бог в душе и с душой, и тотчас же отходит, как только душа захочет Его удержать, и однако остается в душе великая радость и уверенность, и вовсе не сомневается душа в Его присутствии. А этому видению или чувствованию не могу я указать никакого подобия, ни даже назвать. И это озарение, вознесение и наслаждение иногда совершаются так, иногда иначе, так что всегда есть в них нечто новое, и все это невыразимо. Откровения же и видения один раз одного рода, а другой — другого, так же — наслаждение, радость и веселье. И ничего другого сказать не могу, даже больше — говорить это, значит скорее худо говорить и опустошать, и недостаточно выражать, и богохульствовать, чем что-либо обнаруживать.

155. Полна я слепоты и мрака, и нет во мне истины. Поэтому, сыночки мои, все слова, которые слышите вы от меня, слушайте с подозрением, как слова злого человека, и заметьте все хорошенько, и не верьте ни одному моему слову, кроме тех слов, которые уподобляются следам Иисуса Христа, призывают и ведут к подражанию Его жизни. Не услаждает меня теперь, сыночки мои, писать об этом, а услаждает непрестанное оплакивание грехов моих и искупления их, совершенного Страстями Христа Непорочного. Но принуждена я из-за писем, которые вы мне посылаете,отписывать вам. Пишу же я вам следующее, что вновь запечатлено в сердце моем: знайте, сыны мои, что нет вам ни в чем нужды, кроме как в Боге. Нужно, чтобы Бог пришел и собрал в Себе дух ваш: вот что вам необходимо. Для того, чтобы дух ваш лучше собрался в Боге, следует отсечь всякий обычай излишний, всякую лишнюю близость с какими бы то ни было мужчинами и женщинами, всякое излишнее знание и желание знать много нового, всякое излишнее дело и занятие. Кратко — требуется для этого, чтобы человек отделился от всего, в чем рассеивается дух. Вслед за этим пусть он попытается войти в пучину бед своих и подумать о том, что творил он в прошлом и что творит в настоящем, и что будет он делать, и каково будет ему по заслугам его в будущем после смерти, чему не будет конца; и да не пройдет дня без мысли об этом или да не пройдет хоть ночи. А вслед за этим пусть он подумает и поразмыслит и попытается познать милосердие Божье: как поступился Собою милосердно во всех бедах Своих Христос Иисус, и да остережется забыть про это благодеяние. Познавать Бога и себя — вот совершенство наше, и ни о чем во всем мире не бывает мне так сладостно писать и говорить, как об этом, т. е. о познании Бога и себя. А это значит, что человек постоянно лежит в темнице своей и никогда не выходит из этой темницы, и если не получает он блага от темницы своей, пусть ищет чужую, и да не положен будет выше себя.

156. Сыночки мои дорогие, всякое видение, всякое откровение, всякое созерцание не дает человеку ничего, кроме истинного познания Бога и себя. Во истине говорю вам, что без этого не приносят они пользы. И поэтому дивлюсь я, как это вы просите писем моих, ибо не вижу я, чтобы слова мои должны были и могли вас утешить, разве только если пишу я вам об этом познании. Нет сладости мне говорить о чем-нибудь, кроме этого, и наложено на меня молчание обо всем, кроме этого. Итак, прошу я вас, чтобы просили вы Бога даровать свет тот всему потомству и дать вам всегда в нем пребывать. А что знание о Боге вам необходимо — очевидно. Ведь цель наша — царство небесное, а получить его мы не можем и не должны иначе, как по тому образу, по которому получил его Бог и Человек. Поэтому необходимо нам познать этого Бога-Челове-ка и жизнь Его, и дела Его, и то, за что получил Он славу, дабы подражанием делам Его, а также преображением в Него самого мы после Него заслугами Его и благодатью вместе с Ним владели царством этим.

157. Более же всего нам необходимо знать и познавать Богочеловека: как распят Он был за нас и страдал, и насколько дал Он нам образец жизни. Так ведь возвещена нам Его бесконечная любовь и неоценимая, более, чем в каком-либо другом из ниспосланных нам Богом благодеяний. Поэтому необходимо нам, чтобы не быть неблагодарными, преобразиться в любовь Его, т. е. любить Его, как Он возлюбил нас, и ближнего также, и скорбеть о Нем, любимом нашем, ибо страдал Он, ибо за нас и за чистейшую любовь к нам распят Он был. Познавая же, сколько Бог совершил за нас, особенно за искупление наше, побуждаемся мы, приводимся и образуемся на созерцание того, какова природа наша, ибо весьма благородна она, как природа столь возлюбленных Богом Всевышним, что пожелал Он за нас предать Себя смерти; ведь если бы не был человек благороднейшим и ценнейшим творением, не сделал бы Он этого. Это знание о Богочеловеке распятом вызывает нас на заботы о нашем спасении, ибо, видя, что сам столь возвышенный, далекий от нас и чужой Бог был столь любящим на заботу об искуплении и спасении нашем, по справедливости должны мы сами заботиться о себе и спасении своем и помогать Господу Богу в Его воле, творя покаяние. Из знания о Богочеловеке распятом получаем мы бесконечно много и другой пользы, особенно когда, спасенные Его Страстями, воспламеняемся мы к высшей любви.

158. Для этого же необходимы постоянное созерцание и глубокое познание Богочеловека распятого. Ибо, как видим мы, так и любим, а следовательно, чем больше видим Богочеловека распятого, тем больше, совершеннее и чище Его любим и преображаемся в Него любовью. Соответственно же любви и преображению в любовь Его преображаемся мы и в скорбь, которую видит душа в Богочеловеке страдальце. Насколько кто видит и познает, настолько и любит; так же, насколько душа видит скорбь Возлюбленного, настолько она скорбит и настолько преображается в скорбь Возлюбленного. Так же, насколько кто больше видит Богочеловека страдальца, настолько больше он и любит и настолько больше скорбит о Его скорби и преображается в Него скорбью. И как душа преображается в сладчайшего Богочеловека любовью, так преображается она в Него и скорбью. Происходит же это все через совершенное видение и познание Бога и себя. После того, как душа увидела сверхбесконечность Божественной возвышенности, именуя которую кажусь я себе богохульствующей больше, чем именующей, и увидела позор и мерзость грешников, с коими удостоил Он подружиться, породниться и перенести за них смерть позорнейшую, — после того душа, чем больше познает это и чем глубже созерцает и видит, тем полнее преображается в самой любви Бога и человека Иисуса Христа. Видит душа грешников столь исполненных недостатками, что мутится взор ее, ибо столько недостатков в душе, что в сравнении с ними ничего она не в силах понять. Видит потом душа при озарении ее Божественным светом, что только она сама была причиною столь чрезмерного и бесконечного страдания, как то, что перенес за нее Христос Иисус. Видит Божественную Сверхбесконечность и Сверхблагость, которая до того унизила Себя ради этой позорнейшей твари, что стала смертным человеком и восхотела всю жизнь непрестанно мучиться таким невыразимым страданием и умереть столь позорно, Она, Творец неба и земли. И видя все это ясно и познавая душа вся преображается в скорби и, чем глубже познает и созерцает, тем большею поражается скорбью. Если когда-либо человек старается удовлетворить человека, то перед смертью особенно заботится он об этом. Но хотя вся жизнь

Царя царей была крестом несказанным вследствие невыразимого и непрерывного страдания, переносимого Им, — в смерти Его вместо чертога золотого с ложем пурпурным был у Него крест ужасный и такой, что тело Его находило опору лишь в гвоздях, поддерживавших Его на кресте. Ведь гвозди, пробив руки и ноги держали Его на кресте, и ничто больше Его не поддерживало. Вместо служителей, старательных и готовых исполнить желания Его, были у Него слуги дьявола, всегда со всем старанием готовые с большею жестокостью мучить Его и сильнее терзать, так что даже при смерти Его не дали они Ему немножко воды, хотя просил Он ее и даже возопил, что жаждет.

159. И больше видит душа, видит, что из-за грехов своих жалкий человек впал в бедность всеми благами и заслужил муки вечные, и стал презрением и посмешищем несказанного Божества, ангелов, бесов и всех тварей, и видит, что Всевышний Бог и человек Христос Иисус из богатейшего стал беднейшим, дабы поднять человека из иной бедности, и что Он, счастливейший и блаженнейший, стал страдающим, дабы страданием своим искупить человека от вечных и бесконечных страданий, принести удовлетворение за него и перенести это за него. Видит, что сам Бог славнейший и предостохвальный стал послушным и смиренным и восхотел быть презираемым, опозоренным и поруганным, считаться и казаться презреннейшим, дабы презренного человека сделать честным и славным. Когда ясно созерцает это душа и видит, полнее она поражается и преображается в скорби и тем большею преображается скорбью, чем больше видит и созерцает.

160. И чем больше душа познает возвышенность, достоинство, милосердие и бесконечную благость Божьи, которые явил Он и действием показал человеку, и чем больше человек видит несчастье, порочность, бесчестье и неблагодарность, измену и низость свои, тем сильнее поражается в любви к Богочеловеку и в страдании Страстей и преображается в подобие Того, кто — все совершенство человека. Так познавать Бога и себя необходимо и полезно превыше всего, и нам надлежит денно и нощно непрерывно пребывать в познании этого. И да созерцает человек это насколько только может глубоко, ибо тогда совершеннее преображается он в подобие Христа в любви и скорби, как сказано. Итак, сын мой, всем духом моим молю тебя и прошу — не своди очей души твоей с Богочеловека страдальца, ибо, если вперяешь ты их в Него, видение это и созерцание озаряет душу светом любви и пламени веры. Еще увещаю и прошу я тебя всем духом моим — если не вознесен дух твой к видению Богочеловека Иисуса Христа, вспомни и продумай все пути страданий и креста благословенного Богочеловека страдальца. Если не можешь ты сделать этого сердцем, то хоть говори настойчиво и часто обо всем, что касается Страстей Его, ибо часто повторяемое устами приносит в конце концов теплоту и пламенение сердцу. Уверена я, что тот, кто совершенно увидит Богочеловека страдальца таким, каким был Он, и увидит Его беднейшим, презренным, преисполненным невыразимою и непрестанною мукой и совсем уничтоженным ради нас (а видеть это — дар благодати), тот, говорю я, последует за Христом бедностью и непрестанною мукой, уничижением и позором. И никто не может оправдать себя тем, что не мог обладать и найти Божественной благодати, ибо Бог, как щедрейший, щедро расточает ее всем, т. е. ищущим и желающим ее.

161. Итак, сын мой, хочу я, чтобы наполнял ты сердце свое только Богом несотворенным и познанием и любовью Божьими, и чтобы в духе твоем не было ничего, кроме этого, т. е. кроме Бога несотворенного. Если же не можешь ты обладать Им, удерживай то и обладай тем, о чем я сказала выше, а именно — Богочеловеком страдальцем распятым. А если отнято у тебя и то и другое, не успокаивайся, сын мой, пока не будет снова найдено тобою одно из этих двух, которые истинно наполняют сердце и дух всяческим благом. Итак, сын мой, твердо помни и верь мне, что всякий, желающий блюсти путь Божий, идти к Богу и наслаждаться Им в сей жизни и в будущей, сначала должен познать Бога в истине. И должен он познать не только снаружи и внешне, как бы по цвету Писания, слов или подобия какой-нибудь твари (каковой способ познания применительно к способу выражения есть некое простое познание Бога), но должен он познать в истине, разумея Его высшую ценность, Его высшую красу, сладость, возвышенность, добродетель, благость, щедрость, милосердие и благостность, разумея, что Он есть высшее благо и в высшем. Ведь иначе познает что-нибудь мудрый, иначе — простой. Мудрый познает вещь в истине, а простой так, как она кажется, в видимости.

Так простой, найдя драгоценный камень, ищет в нем блеска и красоты, а не чего-либо другого, ибо не знает истины или существа его; мудрый же, найдя камень драгоценный, стремится к нему с величайшим пылом потому, что за блеском и красотою познает ценность и достоинство его в истине. Подобным же образом мудрая душа не только старается познать Бога как бы неким созерцанием в наружной видимости, но стремится познать его в истине и ощутить высшую благость и ценность Его (Он же не только благо, а Высшее Благо) и, так познавая Его, всячески любит она Его ради Его благости и, любя Его, желает Им обладать. И тогда сам Преблагой дарует Себя ей, и душа чувствует Его, вкушает Его сладость и наслаждается Им в высшем услаждении. И душа, причастная высшему (а Он и есть высшая любовь), поражаемая самой высшей любовью, любит Возлюбленнейшего и хочет удержать Его, и обнимает Его, и прижимает Его к себе, и соединяется с Богом, и Бог влечет ее к Себе с высшею сладостью любви. И тогда сила любви преображает любящего в любимого и любимого в любящего, т. е. душа, воспламененная в Божественной любви, силою любви преображается в Бога своего возлюбленного, которого любит душа с такою сладостью. Как воспламененное железо принимает в себя тепло, цвет, силу, значение и образ огня и как бы становится огнем, и отдает себя целиком, а не частью, и вырывается из себя самого, оставаясь в себе существенно воспламененным, так и душа, соединенная с Богом совершенною благодатью Божественной любви, как бы вся становится Божественной и преображается в Бога без изменения своей сущности, но преображает она себя всю в своей жизни в любовь Божию и как бы вся становится Божественной. Вот какие блага приносит нам познание Бога. Надлежит же, как сказано выше, чтобы в пути Божьем и в том, кто хочет обладать Богом, познание Его предшествовало, а за ним следовала любовь, которая преображает любящего в любимого. Такова душа, которая познает Бога в истине и пламенно любит познанное благо.

162. Такого познания душа не может получить ни через себя самое, ни через Писание, ни через науку, ни через что-нибудь сотворенное, хотя все это и может помогать и предрасполагать ее, но — только через Божественный свет и благодать Божью. Верю я, что душа не может скорее или легче получить или испросить это познание от самого Вышнего Бога преблагого,

высшего света и высшей любви иначе, как преданною, чистою, непрерывною, смиренною и сильною молитвой, не только молитвой уст, а и духа и сердца, и всяческой мощи души и чувств тела, требуя и добиваясь его с величайшим желанием. Следовательно, душа, желающая обрести этот драгоценный камень и истинное познание Бога и обрести названный свет, да творит свою молитву, изучая, обдумывая и непрестанно читая в книге и выше книги жизни. А книга жизни — вся жизнь Христа, пока жил Он в сей смертной жизни. Ибо Бог Отец Всевышний показывает и научает душу тому пути, коим можно достичь познания самого Бога и коим можно придти к Богу любовью, а пример и научение показывает сам Бог Отец Всевышний и научает ему в возлюбленнейшем Сыне Своем.

163. Итак, сыны возлюбленнейшие, если вожделеете вы света Божественной благодати, если хотите удалить сердце свое от забот, если хотите обуздать губительные искушения, если хотите стать и быть совершенными на пути Божьем, не ленитесь прибегать ко кресту Иисуса Христа. Истинно, нет другого пути Божьего, оставленного для сыновей, на коем были бы силы обрести Бога и обретенного удержать, кроме пути жизни и смерти Богочеловека страдальца. О Нем всегда говорю и утверждаю я, что Он — книга жизни, к чтению коей никто не может приступить иначе, как непрестанною молитвой, ибо молитва озаряет, возносит и преображает душу. Ведь душа, озаренная светом, воспринятым в молитве, ясно видит путь Христов, уготованный и попранный стопами Распятого. Расширив сердце свое и пробегая по нему, душа не только удаляется от бременящих забот мира, но и возносится над самою собой отведать Божественной сладости. Вознесенная же Божественным горением и просветленная любовью, преображается она в самого Бога. И все это обретается в воззрении на крест непрестанною молитвою.

164. Поэтому, сын мой дорогой, прибегая ко кресту, проси озарения у Того, кто на нем за тебя умирает. К Нему иди для полного познания себя, дабы, погруженный в познание своей собственной порочности, был ты в силах подняться и отведать Божественной сладости. И в этом явишься ты себе непонятным: как это искупил Он тебя, столь порочного, принял тебя в сыновство Свое и обещал тебе быть Отцом твоим. Не будь же неблагодарным Ему и старайся во всем исполнять волю столь великого, досточтимого и любимого Отца. Ибо если не исполнится благоволение Бога Отца в сынах законных, как исполнится оно в незаконных? Незаконными называются сыны, вожделением плоти блуждающие вне научения Отцовского. Законные же сыны суть те, которые стараются сообразовываться со своим Учителем и Отцом, пострадавшим за них, во всем, т. е. в бедности, скорби и уничижении. Три сии добродетели знай, сын мой дорогой, знай и имей основою и исполнением всяческого совершенства. Эти три озаряют душу, совершенствуют ее и явно приуготовляют к Божественному преображению. Воз-люб леннейший сын, знай, что всяческое совершенство человека в знании Бога и себя, т. е. в том, чтобы видеть безмерность Бога во всяческом совершенстве и благе и свое ничтожество. А такое обнаружение и познание Бога и себя принадлежит лишь законным сынам Божиим, у коих есть истинная молитва, чтение и пламенное размышление в книге жизни. Ведь перед этими истинными сынами Бог Отец распростер и положил книгу жизни, т. е. жизнь Бога и человека Иисуса Христа. И пусть хорошенько смотрят, чтобы не спешить в ней познавать того, чего там не найти. В ней исполнятся они того благословенного знания, которое не надмевается, и найдут в ней всяческое учение, необходимое для себя и для других. Поэтому, если хочешь ты озариться свыше и научиться, читай в книге жизни и, если не станешь ты спешить и читать легкомысленно, озаришься и научишься всему необходимому для тебя, а через тебя научатся и другие, в каком бы они ни были состоянии. И если хорошо ты будешь читать и размышлять, а не бегло, ты образуешься и зажжен будешь огнем Божественным настолько, что за величайшее утешение примешь всяческое испытание и станешь считать себя недостойным испытания. И даже более того — если падет на тебя какая-нибудь людская хвала или благополучие за какое-нибудь достоинство, данное тебе Богом, не над-мишься ты, не занесешься, ибо, читая в книге жизни, увидишь ты в истине и познаешь, что не твоя это хвала. И это одно из знамений, через которое может человек познать, что он в благодати Божьей — когда ни от чего он не надмевается, не заносится, но смиряется превыше всего. Итак, сын, прежде всего следует стремиться к истинному познанию Бога и себя, а познание это дается и получается лишь пламенною молитвой, которая постоянно совершается в книге жизни.

ГЛАВА XIV

О ТОМ, ЧТО ХРИСТОС - КНИГА ЖИЗНИ

165. Итак, знай, что эта книга жизни есть не что иное, как Христос, Сын Божий, Слово и Мудрость Отца, который явился так, чтобы образовать нас Своею жизнью, смертью и учением. Надлежит посмотреть, какова была эта жизнь, которую Он свершил в смертном теле. Ибо жизнь Его — пример и образец для всякого, желающего спастись. Жизнь же Его не была ни чем иным, как горчайшим покаянием, с коим вступил Он в неразрывное общение в земной жизни, так что от того часа, когда душа Христова была сотворена и влита в Его святейшее тело во чреве чистейшей Девы, и до того последнего часа, когда святейшая душа эта отошла от святейшего своего тела в жесточайшей крестной смерти, никогда не был Он без общения с покаянием. А этого не сделали ни апостолы, ни блаженная Дева, ни другие святые.

166. Всевышний Бог Отец по мудрейшему Своему решению восхотел, чтобы у возлюбленнейшего Сына Его было и сем мире такое содружество: во-первых — совершеннейшая, непрестанная и высшая бедность, во-вторых — совершенней шая, высшая и непрестанная презренность, в-третьих — со вершеннейшая, непрестанная и высшая скорбь. Таково было содружество, принявшее Христа на всю Его земную жизнь, дабы дал Он нам пример превыше всего избрать, любить и выносить его вплоть до смерти. Ведь по этому пути Сам Он, как человек, взошел на небо и по нему может и должна идти к Богу душа, и нет другого, более правого пути. Ибо надле жит и приличествует, чтобы члены тела держались той же дороги, какой держится голова, и чтобы содружество, при нявшее голову, приняло и члены.

167. Итак, первою подругою Иисуса Христа, книги жиз ни и спасения нашего, была непрестанная, высшая и совер шеннейшая бедность. И была она троякою: первая — вели кая, вторая — большая, соединенная с первой, а третья, со единенная с первою и второю, была совершеннейшей. Итак, первая степень бедности Христа, книги, пути и учителя души, была в том, что восхотел Он быть бедным во всех времен ных вещах мира сего, так что не было у Него ни земли, ни виноградника, ни сада, ни какого-либо владения, ни золота, ни серебра, ни денег, ни какой-либо собственности, и не принял Он и не захотел принять ничего из вещей сего мира, разве только в помощь крайней нужды телесной Своей жизни, жизни в голоде, жажде, недостатке, холоде и жаре, в великом труде, воздержании и тягости, и не пожелал принять для необходимых нужд тела Своего что-нибудь нежное и изысканное, но только грубое и обычное, что можно было найти по месту и времени в той области, где находился и жил Христос, нищенствуя, лишенный дома и крова. Вторая бедность Христова была больше первой, ибо пожелал Он жить и быть бедным в друзьях и родных, и во всякой близости людей важных и могучих, и во всякой временной дружбе, так что не было у Него друга и не хотел Он иметь его ни со стороны Матери, ни со стороны Иосифа, нареченного отцом Его, ни со стороны учеников или каких-нибудь друзей; друга, ради которого миновала бы Его хоть одна пощечина, хоть один удар молота или бича, хоть одно слово поносительное ; и пожелал Он родиться от беднейшей и смиреннейшей Матери и быть воспитанным нареченным отцом Его — бедняком плотником. И лишил Он себя любви и близости царей, вельмож, священников, книжников, любви друзей и родных, так что не пожелал Он, чтобы было Ему отпущено что-нибудь из угодного или могущего быть угодным воле

Отца Его Всевышнего ради Матери, ради родственника, ради кого-нибудь. Третья бедность была наивысшею, ибо лишил

Себя Христос самого Себя, явив Себя бедным мощью. И стал Он бедным и неимущим в собственной мощи Своей. Ведь был Он самым всемогущим и не было для Него ничего невозможного, а пожелал Он казаться и жить в мире сем немощным, бессильным и слабым человеком. Ведь казался Он и жил, как слабый человек, не говоря уже о людских жалостях, младенчестве и других бесконечных слабостях, кроме вины и греха, принятых Им на Себя ради нас. Ведь уставал Он в пути и проповеди, и исцелениях, и посещениях, и от поношений.

168. И, что еще больше, не только грешные люди взяли власть над Ним, но и все стихии и бесчувственные тела от Него, сотворившего их, взяли власть мучить и терзать Его, а

Он, точно немощный, не противился им, но, как бессильный противиться человек, все переносил ради нас. Ведь дал Он терниям власть вонзаться и жестоко колоть дрожащую и Божественнейшую главу Свою. Дал власть узам и веревкам стянуть и вместе с колонною держать Его и руки Его, одну и другую, коею потряс Он землю во мгновение кончины Своей. Порадуйте меня, сыны Божьи, будьте верными вернейшему вам Богу и на эту за вас смирившую себя верность и вернейшее смирение излейте себя без остатка. Ибо смотрите — только ради вас, чтобы возвысить вас, так унизил Себя Творец всяческой жизни, что сами бесчувственные творения поражали и терзали своего Творца и неограниченный местом был пригвожден. Дал Он покрывалу покрыть Себя, истинный свет и истинное светило, освещающее все. Дал бичам нещадно бить Себя. Дал гвоздям власть вонзиться и пробить ноги и руки Свои, коими просвещал слепых и глухим возвращал слух. Дал кресту держать Себя, окровавленного, избитого бичами, пригвожденного, и нагого явить всем, и, наконец, на кресте перенес Он жесточайшую смерть. Дал уксусу и желчи горечью наполнить уста Свои. Дал копью пронзить, разверзть и пробить — страшно слышать это! — Божественнейший бок Свой, сердце и внутренности, дабы излить на землю из внутренностей и сердца Его кровь и воду.

Творения должны были и могли повиноваться своему Господу, своему Творцу, а не тварям, во зло пользовавшиеся ими. Но глубочайшее, вернейшее и неслыханное смирение возвышеннейшего величия подавляет и посрамляет гордыню нашего ничтожества. Восхотел быть подчиненным и уничтоженным сам Творец всяческой жизни, единый, обладающий бытием, подчиненным всем тварям, даже бесчувственным, дабы ты, умерший и ставший бесчувственным к Божественному, получил жизнь через Его смиреннейшее уничижение. И ты, человек, ничего не знал, и столь верно и чисто возлюбил тебя Тот, кто единственно из любви к тебе восхотел уничтожить Себя, чтобы дать тебе совершеннейшее бытие! Ведь само копье должно было и могло согнуться и не слушаться твари, во зло употреблявшей его, и не поражать, не пронзать Божественнейший бок своего Господа и Творца. Так и другие бесчувственные твари могли и должны были не слушаться против Господа и Творца своего, и послушались только потому, что власть получили над Ним.

169. Дал Он распинавшим Его воинам, иудеям, Пилату и другим нечестивцам власть судить, обвинять, хулить Его, издеваться над Ним, бичевать, осмеивать, убить Его, который единым словом мог прекратить все, или единым мановением все разрушить и уничтожить, или одному малейшему ангелу из бесконечных тысячей властей и сил Своих повелеть одним порывом низвергнуть все в пучину моря. Ведь если бы сам Он не дал власти и не предал Себя страдательным и бессильным, без всякого сомнения, ни одна тварь не смогла бы нанести обиды Творцу своему, а, напротив, ужаснулась бы этого. Что еще? Стихиям, холоду, жару, голоду и жажде подчинил Он Себя и сокрыл мощь Свою, и лишил Себя всего в мнении людей, дабы образовать нас, жалких и страдательных, искупить человека и соделать его славою воскресения бесстрастным и непобедимым.

170. Более того — дал Он власть над Собою дияволу искушать, гнать и вместе с членами его — самыми худыми людьми — преследовать Себя до смерти, дабы освободить от власти его человека. Итак, явил Себя страдательным Господь непобедимый и первый двигатель всего, немощным — Творец всего, слабым Царь сильнейший Себя соделал. И не отверг Он этого, но подчинил Себя дьяволу, тварям бесчувственным и всяческим испытаниям и обидам, всяческим мукам, всяческой скорби и терзанию. В этом посрамил Он нас, жалких, которые воображаем себя столь нежными, что не только охотно не принимаем на себя испытаний и покаяния, но даже страдания и испытания, приключающиеся нам по установлению Божию, отвергаем, насколько только в силах, и нечестиво ропщем на Бога Всемогущего.

171. Во-вторых, лишил Он Себя Себя же самого и соделал Себя бедным собственною Своею мудростью. Ведь восхотел Господь наш Иисус Христос явиться простым человеком, несведущим, неразумным и глупым среди людей мира, а не восхотел явиться философом или велеречивым доктором, или высокопарным диалектиком, или книжником, или известным ученым, или славным мудрецом. Но жил Он в истине смиренной и жил среди людей в простоте и величайшей кротости, в добродетели жизни добродетелей и чудес, путь истины указуя. Был Он самою мудростью Бога Отца и господом знаний, создателем и вдохновителем пророков и мог поэтому воспользоваться тонкостями наук и доказательств и показать Себя славным, если бы только захотел. Но так просто возвестил Он истину, как если бы все считали Его не только простецом и невеждою, а неразумным, глупцом и богохульником. Показывал Он нам этим дорогу истины: то, что не должны мы хвастаться ученостью или мудростью, дабы не восхотеть пред людьми приобрести имя учительское или не вкусить суетной славы.

172. В-третьих, лишил Он Себя Себя же самого, сделавшись бедным славою Своей святости, благости и непорочности, что чудеснее всего. Ведь восхотел Он так таинственно держать путь Свой, что все не только не считали Его святым, но считали грешником и другом грешников, предателем, обольстителем и изменником своего отечества и богохульником. И восхотел Он быть сопричисленным к разбойникам и преступникам и быть осужденным вместе с ними, лишь бы в средине земли свершить наше спасение. Мог ведь стяжать Он Себе славу святости, так чтобы Его, святого святых, все вообще считали святым, как никогда не совершившего греха, но взявшего на Себя все грехи. И то в славе святости, что дал Он Иоанну Крестителю, рабу Своему, сам Он, высший из святых и царь добродетелей, не дал Себе во мнении людей. Но соделал Он это и восхотел лишить Себя славы святости (но не истины учения, жизни и праведности) и соделать Себя бедным, дабы осудить наше лицемерие, ибо мы даже за те блага, которыми не обладаем и которых не творим, ищем хвалы у людей и славы святости и непорочности, ложно извиняя себя за свое зло и лживо, правдами и неправдами, насколько только можем, пытаясь приписать себе добрые дела.

173. В-четвертых, лишил Себя Он Себя самого, лишив Себя власти и первенства над всеми вещами и господствами, чем Он обладал. Ибо, будучи Царем царей и Господом господствующих и Царем царства, коему не будет конца, Он восхотел жить и быть среди всех людей, как раб униженный, проданный и покупной. И когда хотели сделать Его царем, не захотел Он быть царем, но захотел быть всегда до самой смерти подчиненным и послушным нечестивейшим царям в том, чего требовали они, т. е. в уплате податей, и в послушании и подчинении судам, приговорам и возлагаемым ими тяготам. И был Он послушным вплоть до бичевания и крестной смерти не только царям, а даже самым подлым рабам, клиентам и слугам их. И сам Царь царей пред лицом Пилата заявил, что царство Его не от мира сего, ибо не заботился Он о царстве и господстве над сим временным миром среди людей, а всегда желал быть подчиненным, и, не господин, не царь, не государь, но раб смиреннейший, всецело отдал Себя самого. Был Он подчинен Матери Своей смиреннейшей и беднейшей и Своему нареченному отцу, до тридцатого года Своего смиренно слушаясь их и услужая им. И среди учеников Своих, коими избрал Себе немногих, людей низкого происхождения и беднейших, не пожелал Он быть царем и господином, но заявил, что пришел служить, а не для того, чтобы Ему служили, доколе не положит души Своей во искупление их и других грешников. Глава и учитель в несчастьях ученикам Своим беднейшим, первый среди них алкал Он и жаждал и терпел гонения. Ведь не был Он учителем их так, чтобы искать первенства среди них, но так, чтобы первому выносить страдания и унижения, и столь смиренно жил Он среди них, что за столом служил им и омыл их ноги и руки.

Безмерное безумие наше! После столь великого Господа и Царя царей, опозоренного среди людей и презренного, непрестанно жаждем мы почестей и начальствования, желая свободы, и, живя без ига, не желаем никому подчиниться из любви к Нему и быть послушными, но хотим властвовать над другими, сколько только можем. Не так, не так, Христос наш, хотел Ты делать, зная, что тягчайший приговор будет тем, кто властвует, и сильные сильно испытают мучения и потребуется у них строжайший отчет о их жизни, правлении и о грехах их подданных. Итак, да посрамит в Себе, предлагая нам пример, эта книга живая нашу гордыню, и да восхотим всегда, как и сам Он, в подчинении быть председающим, не держась за свои желания, но из любви к Тому, кто ради нас был и восхотел быть подчиненным всем, и ради нашего спокойствия не только перенесем состояние подчинения, но и избегая начальствования, от всего сердца и с великим желанием станем искать подчинения и смиренного состояния.

174. Вот высшая, непрестанная и совершеннейшая бедность Богочеловека Иисуса Христа, Спасителя всех, который, хотя и Господь богатств, восхотел быть среди нас беднейшим, дабы нас призвать к любви, к бедности. Бедняк Он был имуществом, волею и духом превыше помышления всякой твари из-за бесконечнейшей и сладчайшей любви, которою возлюбил Он нас. “Я, — сказал Он, — бедняк и неимущий нищий”. Бедный земным имуществом и друзьями, бедный мощью, бедный земною мудростью, бедный славою святости, бедный состоянием достоинства, бедный во всем, бедность Он проповедал и сказал, что бедные будут блаженными и судьями мира. Осудил Он богатых и богатства, излишества же, поименованные выше, как презренные возвестил делом, словом, жизнью, примером, всеми силами. Но увы, о горе! Но увы, о позор! Эта бедность духа днесь извергнута, и все почти гонят от себя ее, и читающие и разумеющие в сей книге жизни и бедность эту проповедующие и славящие, бедность эту препобеждают всецело делом, волею, тщанием, действием. Бедность эту мир ненавидит, Христос же любит и избрал для Себя и Своих, блаженнейшей ее ус-тановляя. Но есть ли муж, есть ли жена, есть ли тварь, могущая днесь сказать, что сдружилась она с таким содружеством, с таким славным, как Христос восхотел сдружиться? Блажен, кто в мощи своей в мире сем, по примеру Христа, ее избрал. Горе мне! Горе мне! Знаем, слышали, твердо помним, как Сын Божий, Творец наш и Искупитель, учитель и озаритель и примером нам ставший, какою пищею и питием насыщен был Он, как был одет, какими одеяниями изукрашен, в каких палатах и дворцах нашел приют, какою семьею и друзьями был окружен, каким занятиям и наукам был предан, и так же о других благах мира этого, — и однако называем мы себя христианами и так именоваться желаем, не желая совершенно быть бедными после Христа на деле, не стремясь Ему уподобиться, хотя словами и говорим мы это, блаженными называя Его состояние и бедность, на деле же и в действии отвергая состояние Христово и совершенство Его бедности. Горе нам! После такого примера, учителя и наставника отвергли мы на деле такое спасение и после излишеств земных блуждаем вдали от Его состояния и учения и в конце концов пребываем пустыми. И поэтому наше покаяние и состояние христианства не идет по прямой дороге, а напротив — постыдно сходит с нее.

175. Блажен и истинно блажен (как и сам Он сказал) есть и будет тот, кто любит бедность во всем вышеназванном, кто на деле, а не на словах только хочет быть бедным в вещах мирских, в дружбе и близости, в услаждении, в разных знаниях и любопытстве, славе святости и всяческого начальствования и чести. А если не может кто всецело лишить себя сказанного, да подавит в себе хоть привязанность к названным вещам, насколько он в силах. Истинно блажен такой бедняк, ибо ему принадлежит царство небесное. А кто творить будет на деле противоположное, тот, что бы ни проповедовал он словами и речами, несчастен и проклят, ибо ему принадлежит крайняя бедность и вечное алкание жилища адского, где вечный глад и жажда, где не сможет помочь и искупить его ни друг, ни брат, ни отец, и не будет у него силы убежать, не поможет мирская мудрость, но всего будет лишен на деле восхотевший получить это вопреки учению Христову и терзаться будет в вечные веки веков.

О САМОУНИЧИЖЕНИИ ХРИСТА

176. Вторая подруга, с коею Иисус Сын Божий был в дружбе все время, пока жил, — совершенная презренность, уничижение, позор и стыд, что пожелал Он все время выносить в сем мире. Ибо жил Он, как раб уничиженный, проданный и не выкупленный, и не только как раб, а как раб, которого считают худым и злым. Ибо был Он изгнан и опозорен, осмеян, связан, избит вервием, тростями и бичами и, наконец, без вины и защитника, точно подлый и жалкий человек, сопричтен злодеям и разбойникам, с ними осужден и умер смертью позорнейшей и унизительной. А пока жил Он, то всегда противился словом или делом, когда кто-нибудь хотел оказать Ему почести земные, и всегда бежал чести мирской, и всегда переносил и охотно принимал на Себя позор, не давая к тому со Своей стороны ни повода, ни причины. Ведь почти все без основания, без причины, без обиды или оскорбления с Его стороны преследовали, осмеивали и осыпали издевательствами Его, Владыку мира. Ведь от самых пеленок и колыбели подвергли Его преследованиям и прогнали в землю варварскую. А когда возрос Он, одни называли Его самаритянином и идолослужите-лем, другие же бесноватым и одержимым бесами, чревоугодником, обольстителем и лжепророком. Ибо говорили они: “Вот обжора и винопийца; не пророк Он, не праведник; не творит Он чудес силою Божьей, а силою князя бесовского изгоняет бесов”. Иные влекли Его на скалы, к обрывам, чтобы низвергнуть Его; иные хватали камни, чтобы побить Его. И в то время слышались против Него разные крики, разные насмешки и глумления, хулы и погибельные советы; и говорили: “Ибо богохульствует Он”, и готовили Ему много обманов и хитростей на словах и на деле, гнали Его из своей земли и не хотели принимать Его. И наконец они подло схватили Его и повели Его связанным по разным судьям, судам, и советам. И некоторые плевали Ему в лицо, другие давали Ему пощечины, третьи облачили Его хламидою, затем увенчали терниями и падали пред Ним ниц и становились на колени, издеваясь над Ним, ударяя Его тростью по голове и закрывая лицо Его, и всячески насмехались. Иные били Его бичами, иные, как псы, кровь

пожирающие, скрежетали зубами, осуждая и хуля Его, как злодея. И наконец повели Его нагим на муку, а все ученики оставили Его. А один из учеников даже отрекся от Него, другой — предал Его, остальные же убежали. И стоял Он один нагой посреди толпы, ибо день был праздничный и все собрались. И, как злодея среди злодеев, подняли они Его обнаженного ввысь, повесили на крест и подло убили. Один глумился над Ним, умирающим, и насмехался, говоря: “Эй, ты, что разрушаешь"... и т. д. Другой презрительно бранил Его, говоря: “Много спас других, а себя не может”... и т. д. Третий разыгрывал одежду Его. Иной поил Его уксусом и желчью и подносил их к устам умирающего, смиренно просящего выпить воды. Другой пронзил бок уже умершего копьем. А когда сняли Его со креста, нагим лежал Он на земле и без погребения, пока некто не попросил позволения взять и похоронить Его. Иные же жалобу принесли на него, говоря: “Помним, что сказал этот обольститель”. Одни скрывали Его воскресение, другие отрицали. И так в жизни и в смерти и после смерти только и жил Он, что в уничижении, презрении и позоре непрестанных, и этого искал, и это перенес, чтобы так человеком достичь славы воскресения и возвысить нас до высшей славы.

177. Итак, стал для нас образцом и примером, учителем и наставником славный Сын Божий, дабы презирали мы земную славу и не только ныне не искали ее, но отвергали ее, даже если станут нам предлагать ее и оказывать. Ведь сам Он никогда не искал Своей славы, но славы Отца, Свою же, напротив того, отверг и презрел и смирил Себя, сойдя с небес к ногам учеников, и лишил Себя всего, приняв зрак раба, и послушным стал до смерти, не до обычной смерти, но до позорнейшей, презреннейшей и жесточайшей, т. е. крестной. Увы! Горе! Найдется ли ныне, кто возлюбил бы такое содружество, а именно — кто бежал бы почестей, любил бы позор, который приносят бедность, смиренное положение, смиренная работа и прочее смиренное, кто хотел бы быть уничтоженным, уничиженным, презренным так, чтобы за благо, которое есть у него или которое он творит либо делает и называет или считает своим, не хотеть похвал и славы, не желать последователей или одобрений льстецов? Истинно, всякий склоняется на свою дорогу, и нет ни единого, кто бы совершил это благо. Истинно, если и есть кто-нибудь такой, не может быть, чтобы не был он истинною любовью соединен с главою Христом, как живой член Его тела. Ибо видит он, что Христос, Царь его, наставник и глава, любит такое содружество и хочет его; и сам он так же хочет.

178. Но есть много таких, которые говорят: “Я люблю и стараюсь любить Бога и не беспокоюсь о том, что мир не оказывает мне чести, но не хочу я, чтобы срамил он меня, и не хочу я быть униженным, ни хулимым, ни терпеть смущение в присутствии других”. Но это явный знак малой веры, малой праведности, малой любви и малого жара. Ибо или совершил он то, из-за чего достоин перенести смущение, наказание и срам и в чем мало кто может по справедливости себя извинить, или не совершил. Если совершил, то за дела свои, явные или тайные, должен он, если только истинно кается и неправ, с терпением, даже с удовольствием для души и тела перенести это; и по двум основаниям. Во-первых, потому, что стыд, смущение и наказание, которые выносит он с терпением, дают удовлетворение Богу и (во-вторых) ближнему в согласии с волей Божественной справедливости. Если же не совершил он злых дел ни желанием, ни действием, он должен нести и переносить всяческий срам и смущение, буде допустит Бог, сторицею с большим терпением и радостью, чем в первом случае, ибо эта мука и это смущение и срам все идут на увеличение благодати. А с ростом благодатной заслуги растет дар и награда славы, и так, без сомнения, вместе с перенесением срама и смущения, приходящих без вины человека, растут и усовершаются святые души и друзья Божьи, как усовершаются и переносящие ради Бога бедность и другие страдания. Затем Христос возлюбил стыд и бежал чести, чтобы научить друзей Своих, как расти в заслуге и благодати. И так эта вторая подруга всегда непрестанно была с жизнью Христа. Ибо, если хотим мы хорошо видеть начало, средину и последний конец жизни Христа, Сына Божьего, — все было смирением и жизнью в мире сем без чести, в презрении и хуле от мира и от тех, кто любит мир.

О ВЫСШЕЙ И НЕПРЕСТАННОЙ МУКЕ ХРИСТОВОЙ

179. Третья подруга Его, чувствуемая более внутренне и постоянная, — величайшая мука, которая приняла в содружество душу Христову тотчас же, как была она влита в святейшее тело. Ибо душа Его в то самое мгновение, как была она соединена с человеческим телом и Божественностью, тотчас же была наполнена высшею мудростью. И поэтому Христос тотчас же стал путником и восприимчивым и уже во чреве Девы, матери Своей, начал чувствовать величайшую скорбь, зная, видя, созерцая и разумея все муки в целом и каждую в отдельности, которая должна была испытать в теле и перенести за нас Его душа. И почувствовал Он, как при смерти в агонии будет в такой печали, что до земли станет падать с Него кровавый пот, ибо предвидел Он жестокость смерти. И так душа Христова, предвидя будущие мучения Его, скорбела величайшею скорбью, хотя тело Его и не испытывало их в той степени, как когда приблизился Христос к Страстям Своим.

180. Душа та святая предвидела ножи этих злейших языков и колючие слова каждого отдельного языка и знала, и непрестанно созерцала, кто, когда, как, насколько должен Его мучить, убивать, осмеивать, умерщвлять. И видел Он Себя рожденным на это и на это пришедшим в мир. Поэтому не мог ничего испытывать Он, кроме скорби, видя, как должен был быть проданным, преданным, схваченным, отреченным, оставленным, связанным, побитым, осмеянным, бичеванным, судимым, хулимым, проклятым, обвиненным, опороченным, осужденным и, как разбойник, на кресте ведомым, лишенным всего, обнаженным, распятым, мертвым и копьем пронзенным. И знал Он о всех ударах молотка, о всех каплях крови и каплях слез, которые должен был пролить, и о всех вздохах, рыданиях жалобных и плаче Своих и Матери Своей. Все это, без сомнения, всегда предвидела святая душа Христа и созерцала; и когда так Себя Он чувствовал, без сомнения — не мог Он быть без печали и без величайшей скорби сердца и духа И так вся жизнь Христа была в содружестве с величайшею скорбью, печалью и страданием.

181. Сверх того Христос Господь, истинная книга жизни, перенес неисчислимые скорби. Ибо не был рожден Он в бане, ни положен на пуховик, ни обернут мехом, но положен был на сене, в хлеву и твердых яслях среди скота, и так рожденный, младенчик нежнейший, тотчас начал переносить страдания в теле Своем. Затем совершил Он вместе с Матерью Своею, сладчайшею и нежнейшею Девою и старцем Иосифом путешествие по обширнейшей пустыне вплоть до Египта. При переходе через эту пустыню сыны Израиля сорок лет оставались без пищи, приготовленной руками человеческими. Затем, согласно с повелением закона, Он еще мальчиком совершал путешествие ко храму всегда пешком, хотя Его родной Назарет отстоит от Иерусалима более, чем на два дня пути.

182. Став мужем, сейчас же после крещения удалился Он в пустыню и там постился сорок дней и алкал, так что дьявол вознадеялся благодаря голоду склонить Его ко греху. Посему этим он сначала и искушал Его. Пешком ходил Он по замкам, по градам и весям, перенося голод, жажду, дожди, жар, зной и холод, потея, утомляясь и перенося многие тяготы, и наконец претерпел смертную казнь. И все эти труды перенес Он, чтобы проповедать дорогу истины и искоренить обманы бесов и их господство, и чтобы явить людям покаяние уничиженное и привести их к нему, и чтобы показать им, что в перенесении скорбей и мучений состоят блаженство, благо и слава людская, и чтобы дать нам пример перенесения этого.

183. О муках же, которые вынес Он во время Страстей Своих, не в силах рассказать ничьи уста, ни сердце помыслить. Ибо была во Христе невыразимая мука многообразная. Была во Христе сильнейшая и острая мука сострадания к человеческому роду, который любил Он высшею любовью. И не только скорбел Он вообще о всем человеческом роде погибшем, униженном и осужденном; но с величайшею скорбью сострадал каждому человеку, не только вообще о грехах каждого, но и в меру количества каждого проступка и казни, в которые, как знал Он вернейшим образом, впал и в будущем должен был впасть тот или другой. Сколько было и есть людей, сколько всякий человек совершил или совершит грехов и сколько их у него есть или будет, столько было у Христа скорбей, происшедших от величайшего Его милосердия и сострадания. А так как люди и грехи их и казни, коим они подпали или должны были подпасть, бесконечны, очевидно, что вынес Он из-за любви к нам величайшую скорбь и бесконечную. Ведь Христос невыразимо любил каждого избранника Своего и любовью Своей самоотверженной скорбел о каждом в меру каждого, присущно и непрестанно чувствуя грехи, которые они совершили и должны были совершить, и казни, которые должны были они перенести за эти грехи, и сострадал им, перенося их казни с величайшею мукой. Такою и столь великою скорбью и состраданием поражен был за нас сладчайший Иисус, что само величайшее сострадание, коим соскорбел Он нам, побудило Его вынести муку крестную, смерть ужасную и муки бесконечные, дабы принести удовлетворение за наши грехи, искупить нас и облегчить от казней.

184. Была во Христе мука сострадания Своего, т. е. сострадания к Себе самому. Ибо в высшей степени сострадал Он Себе самому о мучительной казни и невыразимой, которую невыразимым образом видел падающею на Него. Ибо, видя и созерцая Себя посланным Отцом на то, чтобы понести на Себе скорби и муки всех избранных Своих, и видя, что не может случиться, чтобы Он не перенес такой чрезмерной и невыразимой муки, а что всецело Он дарован на это, сострадал Христос Себе самому величайшею скорбью. Ведь тот, кто бы вернейшим и невыразимым образом знал, что падет на него величайшая мука и казнь, и непрерывно бы имел пред глазами эту муку, без сомнения — сострадал бы себе самому, и тем больше, чем большую бы муку предвидел он падающею на него и чем больше бы разумел и чувствовал, какова и сколь велика эта мука. Все это в высшей степени было во Христе, и больше, чем могу я сказать. Но привожу я этот пример по причине грубости человеческого разума.

185. Была во Христе мука сострадания к Своему милосерднейшему Отцу. Ибо бесконечно любит и любил Христос Отца Своего, Господа милосердий и всяческой благостыни. Ибо Христос, видя самого Бога Отца, коего любил Он бесконечно, пораженным таким состраданием и милосердием к нам, что восхотел Он отдать и предать смерти Себя и Сына Своего возлюбленнейшего, который был для Него до бесконечности дорогим, — бесконечною скорбью сострадал состраданию Бога Отца. И ради того, чтобы неким образом утолить желание

Отца, уничижил Христос самого Себя, став послушным Отцу до смерти крестной. И эту скорбь невозможно объяснить. Итак, говорю я, что скорбь во Христе была несказанной, и эта невыразимая скорбь была Ему уступлена, дозволена и промыш-лена из невыразимой мудрости Божественности. Это промышление Божественное, невыразимое и вечное, невыразимо и вечно сопутствовало Христу, соединилось с Ним и промыслило Ему в высшей степени чувствовать скорбь. И чем чудеснее было Божественное промышление, тем острее была мука Христова и тем сильнее исходила она из Божественного промышления, так что ни один разум не в силах когда-либо понять эту скорбь. Божественное промышление это было причиною всех мук, и в нем они рождаются и кончаются. И как не может какой бы то ни было разум понять бесконечность любви, которую показал Он в том, что смертью Своею восхотел искупить нас, так невозможно понять и бесконечную скорбь, промышленную в Нем, скорбь, коею Он скорбел. Ибо исходила эта скорбь из невыразимого света, данного Христу. Ибо сама Божественность, свет невыразимый, невыразимо освещая Христа и вместе с Божественным промышлением живя в Нем и в Божественном свете преображая Его в скорбь, соде-лала скорбь Его такою, что все это невыразимо. Ибо видел Христос некую данную Ему невыразимую меру такой чрезмерной скорби, что скорбь эта по своей невыразимости скрыта от всякой твари. Источник же и происхождение скорби этой, т. е. данного Ему Божественного света, — в Божественном промышлении.

186. Была во Христе мука сострадания Своей сладчайшей Матери, потому что Христос возлюбил и любил Свою Мать больше, чем какое-нибудь другое творение, ибо от нее одной взял Он девственную плоть и она более, чем какое-нибудь другое творение, соскорбела своему Сыну вследствие благороднейшей и глубочайшей восприимчивости своей, коею обладала она больше, чем какое-нибудь другое творение. Потому Христос соскорбел и сострадал ей, что видел ее в теле, сердце и духе сильно скорбящей и жалобно рыдающей (ведь соскорбела Ему Мать в высшей степени) и сам в Себе нес Свою скорбь. А основание этой скорби в Божественном промышлении.

187. Была во Христе скорбь и оскорбление Отца, коего больше всего Он любил. Ибо видел Христос, как больше всего 144

оскорбляли Бога Отца в Страстях Его, когда человек распинал своего Господа и своего Творца. Ведь никогда не было и не будет большего греха, как бить и распять Сына Божьего, а следовательно этим больше всего оскорбляли Бога, о котором Христос, без сомнения, безмерно скорбел. Поэтому-то, движимый скорбью и состраданием, как к Отцу, коего оскорбляли, так и к людям, которые Его оскорбляли, подвигнут был Христос на такие слова: "Отец, отпусти им, ибо не знают, что творят”. Ведь, может быть, Бог Отец опять осудил бы за это весь род людской, если бы Христос, как бы забыв обо всех других муках, в смерти своей благостною молитвою слезной и воплем не утишил Бога Отца.

188. Была во Христе скорбь сострадания апостолам и ученикам Своим. Ибо скорбели апостолы и ученики и женщины, последовавшие за Ним, величайшею скорбью. А так как Христос любил их величайшею любовью, нес Христос в Себе самом скорбь Своих развеянных и гонимых учеников.

189. Сверх этих мук Христос перенес многообразную муку. Был ведь Он изранен мечами и стрелами четырех видов, и распят был Богочеловек Христос Иисус. Первый вид — злейшая жестокость закосневших сердец. Ведь сердца их все время были в сильнейшем закоснении против Христа и в постоянной мысли и тщании, обдумывая и измышляя, как бы позорнее и жесточе стереть Его с лица земли и имя Его, пришедшего спасти их, и все содружество Его. Второй вид — злоба и подлость гнева величайшего и ненависти, что все время чувствовали против Него распинавшие. Ведь сколько было против Него замыслов, гнусных намерений и нечестивых желаний, столько клинков и стрел пронзило душу Христа. Третий вид — злоба и коварство языков, взывавших против Него. Ведь сколько было обвинений, хулений, нечестивых советов, глумлений, насмешек, оговоров, богохульства, проклятий, ложных приговоров, ложных свидетельств, столько же вынес Он мук, поражавших Его душу. Четвертый вид — жесточайшее дело Страстей, которое безжалостно совершили они над Ним. И это явствует из всех Страстей. Ведь сколько раз влекли Его за волосы и за бороду, сколько раз пинали, сколько связывали Его, сколько нанесено Ему пощечин, ударов, сколько раз оплевали и бичами избили Его, столько перенес Он и страданий; особенно же от гвоздей, ибо взяли они самые толстые гвозди, одинаковые, шершавые, квадратные и, жесточайшим образом пробив ими Его руки и ноги, совсем растерзав и разрушив их, жесточайшим образом прибили Его ко кресту. От такой формы гвоздей казнь была самою мучительной. Ведь страдания Его были бы жесточайшими, даже если бы допустить, что руки и ноги Его не были прибиты к дереву. Но, не удовольствовавшись этим, они распространили Его руки, ноги и все тело Его, и кости, и жилы растянули и разъединили, как бы пересчитали их, и, прибив к твердейшему дереву, крепко придавили к нему. Не удовольствовавшись и этим, подняли они крест ввысь и предоставили Христа нагого холоду, ветру, воздуху и народу. Тяжесть и бремя всего тела висела на руках и поддерживалась ногами, чтобы сильнее чувствовались твердые гвозди и беспрерывно гвозди в ранах сочили кров, чтобы так умер Он в величайшем мучении и так исполнился весь их злой умысел.

190. И сам Бог и человек, дабы явить нам несколько такую муку и открыть, что не ради Себя, а ради нас перенес Он ее, и научить нас всегда скорбеть о Его скорби и всей душой сострадать Ему, воскликнул, находясь в этой муке, и по этим трем причинам сказал такие слова: “Боже мой, Боже мой, что же Ты оставил Меня?” Ведь не мог оставить Его Бог, когда Бог был Он сам. Но явил Он Себя человеком, провозгласив Себя оставленным в муках Своих. Ибо, восклицая, явил Он преострейшую муку и невыразимую, которую выносил за нас. А Бог так же глубоко чувствовал мучение Христа, ибо нес Его. И следовательно только ради нас воскликнул Он, дабы показать, что переносит Он величайшую муку не за Себя, а за нас, и дабы вызвать и побудить нас всегда и непрестанно скорбеть и соскорбеть Ему. И дабы никто не подумал, что перенес Он муку только тогда, когда был на кресте, Он представил все предстоящее Ему в настоящем и будущем тем, что вместе и сразу совершились образование и устроение Его тела, влитие в него души и единение со Словом, коим сверхчудесным единением наполнена была душа Его высшею мудростью. И поэтому Он тотчас же, как был образован и зачат, узрел, что предстоит Ему преострейшая мука и совершенно невыразимая, и, непрестанно скорбя об этом (промышлением Божественной мудрости), переносил эту муку от влития души до отделения души. И об этом свидетельствуют слова Его. Когда часто говорит Он, что несет крест, говорит ученикам, что не за Себя, а за них и за нас несет крест и что Он печален. И потому сказано: “Печальна душа Моя до смерти”. Сказано это, чтобы действеннее вызвать нас на скорбь о Его скорби.

191. И скорбь эта вместе со всем, о чем сказано выше, была сильна и остра вследствие благородства души Его. Ибо чем святее, кротче и благороднее была Его душа, тем острейшею и напряженнейшею терзался Он мукой. Ибо душа та преблагороднейшая величайшею терзалась мукой от всех этих обид и страданий. Все эти муки, беря начало свое от высочайшего и невыразимого промышления Божества, так терзали душу Христову, что всякая скорбь изливалась в тело Христово, сильнейшим образом телесно его поражая. Была же та мука напряженнее вследствие благородства и нежности Его девственного тела, которое было благороднее всякого другого, рожденного от женщины, и поэтому более чувствительным и более терзаемым сказанною мукой. Была же скорбь во Христе острейшею в рассуждении Его лица, ибо был Он истинный Бог. Поэтому и всякое страдание и обида, нанесенные Ему, содержали в Себе бесконечное оскорбление, ибо наносились они не только человеку, но и Богу истинному, вследствие чего бесконечны были основания Христа скорбеть и невыразимо скорбел Он о всяком поношении и страдании, причиненном Ему.

192. И когда во всем этом претерпевал Спаситель мира Богочеловек Христос Иисус, не угрожал Он, не проклинал, не защищался, не отстаивал Себя, не оправдывался, когда Его обвиняли, не скрывал лица Своего, когда плевали Ему в лицо, и когда распростирали руки Его на крест — не отымал Он их, когда искали Его на смерть — не скрывался, но всецело и всячески предал Он Себя воле их, дабы через злодеяние их совершить дело искупления даже для них, не желающих этого и неблагодарных. Более того — Он (о чем и подумать невозможно) в самом деле злейшем мучении Его, которое совершали они над Ним, невинным, сам подавал пример терпения и учил их истине, за них со слезами, плачем и воплем настоятельно молил Отца. И за грех их величайший, за который по заслугам должны бы были погибнуть весь мир и все человеческое естество, Он предоставлял им еще большие благодеяния. Ведь самою мукою и Страстями, которые причиняли они Ему, Он принес удовлетворение за все наши муки, и тогда искупил нас, и открыл двери рая распинавшим Его и всем другим, и примирил их с Отцом Своим, и соделал нас любезными Ему настолько, что стали мы сынами Бога, вполне примиренными с Ним в том самом деле, за которое подлежал осуждению весь мир и всякая тварь, потому, конечно, что тварь нанесла Творцу своему такую обиду. О благость! О безмерное милосердие! О неиз-мыслимая благостность! Где преизобиловала бесконечная неправедность, там преизобилует благодать, такая и столь великая, что истинно нет ей конца.

193. Тайну эту всю совершила бесконечная благостность и милосердие, дабы нам был пример терпения во всяком испытании и бедствии и дабы мы не только не платили врагам злом за зло, но из любви к Искупителю творили им даже добро. Если бы такой пример подал какой-нибудь патриарх или святой пророк, или ангел, или другой святой, наверно следовало бы принять его. Но то, что бесконечная мудрость Божья явилась нам воплощенною и Истина нерушимая, не могущая ни обмануться, ни обмануть, даровала нам такой пример жизни, никоим образом нельзя пройти с небрежением, а следует совершенно исполнить с величайшим тщанием.

194. Знаем мы, слышали, весь день говорим и беседуем о том, что Сын Божий в муках (и в таких муках) провел всю жизнь Свою. И Он не только с терпением перенес случайно павшие на Него гонения, но Сам, не сотворивший греха, их избрал и добровольно на Себя принял, искал их и, найдя, возлюбил, и Сам Себя подчинил им на деле, перенося их и словами проповедуя их, и переносящих их называя блаженными. Не восхвалил Он и не назвал блаженными одним только словом бездейственным страдания телесные и душевные, принятые ради Бога, но Сам в теле Своем и душе принял на Себя такие, каких не переносил никто другой, и сказал, что ими и из-за них вошел в славу Свою и царствие Свое. И решительно утверждал Он, что никто не может достичь вечной славы иным путем, иначе, чем через скорби, муки и испытания. И это истинно царственный путь, который принял

Бог. И глупее всех тот, кто, после того как Сын Божий, Творец наш, прошел по этому пути, сомневается или пренебрегает последовать за Господом своим, вождем безошибочным, равно и искупителем.

195. Знает ведь Он и истинно знает и знал, сколько блага сокрыто в муках и испытаниях. Ради этого их Он принял, их избрал, убегая от наслаждений, отвергая земные утешения и проповедуя их отвержение. Прежде, чем сам истинный Бог и человек избрал их Себе и принял, казалось — могли найти некоторое извинение бегущие от страданий и гоняющиеся за наслаждениями, хотя это же самое еще раньше показал Он через святых Своих пророков. Но с той поры, как Сын Божий избрал Себе такие бедствия, кто будет столь несчастным и глупым, чтобы усомниться или пренебречь ими после сей истины, так ясно показанной, так возвышенно проповеданной и явным делом данной в пример Богом и явленной миру примером? Воистину, никто, разве только совсем глупый и достойный всяческого осуждения. Итак, какого осуждения и посрамления достойны мы, жалкие? Гнуснейшие грешники, не только не принимаем мы на себя в покаянии страданий и принять не стараемся, но даже отвергаем те, которые Бог по Своему величайшему милосердию и мудрости ниспосылает нам, оберегая нас от зла, или коим дозволяет настинуть нас; с нетерпением убегаем от них и, ропща, жалуемся, и со всем тщанием вооружаемся против них, и ищем утешений и средств, которые облегчили бы нам эти страдания.

196. Несчастные мы и воистину жалкие! Не только не заботимся мы о страданиях и земных казнях, которые суть средства и лекарства против грехов, но даже отвергаем предложенные нам мудрейшим врачом. Так, если по установлению и промышлению высшей мудрости Божьей станет немного холоднее, сейчас же ищут огня и надевают верхнюю одежду ; если станет жарко, ищут прохлады; если заболит голова или живот, мы уже кричим, плачем, вздыхаем, бежим к врачу, ищем лекарств, расстилаем мягкую постель, пускаемся в нежности, а чтобы успокоить боли, беспокоим мы Бога и святых, настоятельно требуем у них помощи, обещаем и принимаем по обету посты, паломничества, молитвы; и для того, чтобы освободиться от болей и страданий, полезных для нас и посланных Богом, мы делаем так много, что не сделали бы этого ради отпущения грехов или ради блага нашей души. Если же по промышлению и попущению Божьему испытаем мы ради пользы нашей oi кого-нибудь неприятность или обиду, мы сейчас же приходим в смущение и волнение, сердимся, жалуемся, начинаем считать обидчика злым, проклинаем его, порочим и, как только мо жем, мстим, и отвергаем всякую обиду, и бежим и избегаем всякой неприятности, и не хотим с терпением и радостью пере носить боль, страдание или бедствие, которые посылает нам вечный и небесный врач.

197. Сколько и что делается и сделано, тратится и потра чено, чтобы избежать болей, страданий и неприятностей, ко торые милосердно посылает или попускает Бог! А ведь они, если бы переносили их, как бы добровольно принимая на себя, без сомнения принесли бы больше пользы и заслуги, чем многие другие страдания и покаяния, принимаемые на себя по желанию. Ибо небесный врач лучше, чем сам немощ ный и несмышленый человек, знает, каких страданий и не приятностей искать для очищения, наставления и совершен ствования души. Ведь иногда страдания и покаяния, придуманные и принятые на себя по желанию, очень служа! тщеславию. Приключающиеся же по промышлению Боже ственному и принимаемые с большим терпением и радостью, скрыты от людей и переносятся как бы по необходимости и по принуждению воли. Итак, говорю и советую сынам: 6у дем переносить холод, стужу, жар, зной, блох, пот, боли головы, живота и другие боли тела, сохраняя только его само. Не будем привержены к исканию лекарств, разве и крайней необходимости, когда может быть помеха благу души Говорю еще: не будем скорбеть, если по промышлению или попущению Божьему приключится нам бедность, смерть друзей, насилие, гонение, позор, бичи и хищение; не только с терпением перенесем все это, но, как избранное для нас и ниспосланное врачом горним и нашим Спасителем, примем из любви к Нему и ради величайшего блага нашего с вели кою радостью, так, как если бы свободно и добровольно ис кали мы все это и приняли. И тогда, без сомнения, будет но всем этом такая же, даже большая заслуга, чем, как если бы приняли мы на совершение нашего покаяния эти несчастья по нашей доброй воле, а не приключились они нам. Жалкие, что еще сказать нам? Мы не только убегаем от скорбей, стра даний и несчастий, мудро и сострадательно, как и сам Он перенес их, посылаемых нам Богом, но устремляемся к про-тивоположному. Ибо денно и нощно гонимся мы за плотскими удовольствиями и наслаждениями, с величайшим старанием и тщанием ищем земных утешений и все время думаем о суетных радостях. Истинно, не путь это Богочеловека Иисуса Христа, Спасителя всех. Как пойдет к Тому, кто путь и пример муки, жалкая эта душа, всегда желающая в мире сем иметь утешение? Воистину, мудрая душа не должна ничего искать, кроме муки. Конечно, если бы воззрела она на возлюбленного своего Иисуса и была у нее искра любви, не должна бы была она искать другого прибытка, другого состояния в сем мире, кроме того, что было у Него, т. е. муки, скорби и страдания, и в этом бы было все ее утешение.

198. Говорю я не только о земных, временных и телесных вещах, но говорю я и о духовных, ибо и в служении Богу не должны мы очень заботиться об утешениях, которые обретаем в Нем. Разве Мария, мать Иисуса возлюбленнейшая, увидя возлюбленного Сына своего на кресте плачущим и умирающим, просила у Него сладости или утешения? Конечно — нет, но приняла она от Него скорбную горечь и муку. Так должно быть и в кашей душе, ибо, если душа желает от Хрипл в сем мире чувствовать что-нибудь другое, а не скорбь, — это знак малой любви и даже — большой дерзости. Ведь угоднее Богу служение бедняка, служащего Ему верно по любви, бел трат и благодеяния, чем служение богача, который ежедневно делает большие траты и служит Ему в надежде получить духовное благодеяние. Так, если тучная и богатая от великой сладости, которую вкушает она от Бога в служении своем, душа прибегнет к Нему по любви и служит Ему, не имеет она такой заслуги, какую имеет та, что стремится к Богу и равным образом служит Ему с равною любовью, но без утешения, а с печалью. Итак, кажется мне, что свет Божественный , исходящий от жизни Христовой, которая есть путь к Богу и в Бога через скорбь, учит меня, что по тому пути, по коему прошла глава наша, т. е. Христос Иисус, по тому пути должны пройти руки, ноги и остальные члены. Так в конце концов найдет душа через бедность временную богатства вечные, через презренность и стыд высшую честь и величие славы, через кроткое покаяние, совершенное с мукою и скорбью, овладеет высшим благом с высшей сладостью и утешением, хотя должна душа служить Богу ради Его самого, ибо достоин Он бесконечной любви. Там найдет душа, что всякая тварь с величайшим почитанием должна служить Ему ради величайшей и возвышеннейшей благости Его, коему да будет честь и слава в бесконечные веки веков. Аминь.

199. Слава Всемогущему Богу, коему угодно было нас не бывших произвести в бытие и сотворить нас по Своему подобию. Честь, сила и слава Ему милосерднейшему, ибо восхотел Он нас жалких, плененных, изгнанных, осужденных искупить и вознести Страстями, скорбью, презренностью и бедностью Сына Своего. И еще слава Богу, благостнейшему и милосерднейшему, в коем так превозмогли милосердие и благость, что восхотел Он нам, жалким и недостойным грешникам, все-таки даровать царство Свое, так что все же можем мы достичь его, и еще слава и хвала Богу нашему сладчайшему, коему по благости Его угодно было восхотеть нам даровать царство Свое, и содружество Свое, и наслаждение Им только через посредство испытаний, скорби, презренно-сти и бедности. Ведь если бы могли мы обладать царством Его через посредство золота, серебра, драгоценных камней и богатств, мужества, мудрости и силы, не могло бы принадлежать царство небесное всем, так как не у всех нас есть это, Ему же угодно было, чтобы достигали мы царства Его тем, чем легко и во всякое время могут обладать люди и чем можем мы преизобиловать. Ведь нет никого, кто бы не смог, если захочет, стать бедным ради Христа, кто бы не мог трудиться или хоть сердцем переносить покаяние и презрение, ибо никто не может окончить земной жизни без чего-нибудь из этого; а если это случится и переносят это ради Христа терпеливо и радостно — заслуживают царство Божье. И еще более да будет благословен Бог, ибо не положил Он цены царства Своего во многом и долгом терпении людей, но в кратчайшем времени сей жизни, которое воистину есть мгновение по сравнению с вечностью царства Его. Без сомнения, если бы нужно нам было здесь из любви к Богу и такому царству тысячи тысяч лет или длиннейших веков переносить жесточайшее, тягостнейшее и мучительнейшее, следовало бы принять это в соединенные длани с безмерною радостью и желанием и с благодарностью. Насколько же больше ныне даровал нам милосерднейший Бог тем, что должны мы переносить все сказанное только во мгновенности жизни нашей, которая ныне? Ведь жизнь наша поистине ничто, если сравнить ее с вечностью и продолжительностью Его царства, коему нет конца. Еще да будет славен Бог наш благословенный, ибо восхотел Он царство Свое обещать нам словом Своим, в мире сем явившись Сам видимым образом, и твердо установить и примером Своим подтвердить. Ведь никоим образом нельзя впредь сомневаться в том, что мы краткими трудами, страданиями и покаяниями этой краткой жизни можем и должны получить Его царство, ибо Сам Он непосредственно обещал это и, что еще более, утверждал Своим примером. Ибо сам Он восхотел перенести страдания и приобрести Свое царство не иначе, как перенесением величайшей муки, бедности и презрения.

200. Итак придите, придите, сыны Божьи, бегите ко кресту Христову, к муке, презренности и бедности и преображайтесь всеми силами в этого Богочеловека пострадавшего, который так возлюбил нас, сыны Божьи, что ради нас перенес столь позорную и совершенно невыразимо мучительную смерть горчайшим образом, и это только для того, чтобы искупить нас и дать нам пример из любви к Нему переносить тягостное. Совершенство и истинный признак сынов — любить Бога и ближнего. И как Бог и человек страдалец вернейше и чистейше возлюбил нас, ни в чем не сжалившись над Собой, но всего Себя отдав мукам из любви к нам, тем же, как Он желает, должны законные сыны Его отвечать Ему. Теперь, сыны Божии знайте: Бог и человек страдалец постоянно мне говорит, чтобы побуждала и увещала я вас быть верными вернейшему и вернейшею любовью быть едиными и соединенными с ближним. Ведь, конечно, тот, кто верен Богу, верен и ближнему. А как и насколько возлюбил нас чистейше и вернейше Бог и человек страдалец, сам Он явно показал нам Своею жизнью, Своим учением и Своею смертью.

201. Но неверные мы, и поэтому живо и непрестанно не видим мы ради нас рождения Его, ради нас беднейшего и презреннейшего, ни смерти Его мучительнейшей, ни жизни Его тягостнейшей, ни учения сладчайшего и истиннейшего. А так как не взираем мы сердечно на это Божественнейшее и целебнейшее, то и смерть Его, хотя и беднейшая, смиреннейшая и презреннейшая, не делает нас мертвыми ни для мира, ни для грехов. И кто ответит даже малейшею верой живою и непрестанной на верность вернейшую и Божественнейшую, которую явил нам Сын Божий? Напротив того, мы отбрасываем все это прочь, как бы и не содеянное. Итак придите, сыны мои благословенные, и посмотрите на этот крест и на Христа, умершего на нем за нас, и поплачьте со мною, ибо мы есть и были бесчисленными нашими преступлениями причиною этой муки. Вы же, не столь, как я, которая вся есмь грех, оскорбившие Бога, плачьте и скорбите не менее, ибо не вы сами воспротивились греху, а благодать Божья вас сохранила и защитила заслугами креста Христова. Поэтому и вам, святым и невинным, надлежит в этом состоянии скорбеть не менее, чем мне, грешнице, и мне подобным. Ведь чем большую восприяли вы благодать, тем больше вы Его должники; и потому, что не были вы Ему благодарны так, как должны были, вы несколько утратили вашу чистоту; и поэтому всем надлежит скорбеть, всем плакать и возносить ко кресту очи духа. Ибо в видении креста, коего, как сказано, душа может достичь лишь непрестанною молитвою, приемлется вполне познание грехов и скорбь, и раскаяние о них и свет глубоко смиряется. Ибо душа, видя в этом видении креста все грехи свои, все вместе и каждый в отдельности, и Христа пострадавшим и замученным за грехи наши, за все вместе И за каждый в отдельности, скорбит и сама, и опечаливается, и от такой скорби дух побуждается к наказанию и преображению себя и отдельных членов тела.

202. Итак, посмотрите, благословенные сыны Божьи, и узрите пример жизни в Богочеловеке страдальце, и возьмите от Него образ Божественного совершенства. Посмотрите на книгу жизни, т. е. на жизнь и смерть Бога и человека распятого, вид Страстей и креста коего дает душе познание грехов, раскаяние сердца и глубокое смирение. Видит душа и познает множество грехов и как всеми членами своего тела оскорбила она Бога. Видит невыразимое и полное самоизлияние на нее Божественной жалости, т. е. видит, как Богочеловек за каждый из членов нашего тела перенес жесточайшую муку в каждом из членов Своего благословенного тела. Созерцает душа на том кресте, как и насколько оскорбила она Бога головою, а именно моя, причесывая, умащая ее и совершая прочее суетное, чтобы понравиться людям вопреки Богу. А после этого взирает она, как Бог и человек за эти грехи совершил покаяние головою своей и перенес ею тяжелую казнь. Ибо за мытье, расчесыванье, умащение, закручивание волос были на Его святейшей голове вырваны волосы, была она исколота и прободена терновым венцом, побита тростью и вся окровавлена драгоценною Его кровью. Так же видит душа и о других членах тела, как рассказали мы в одном видении о том, что сам Бог и человек в некой речи, как бы ропща и жалуясь на нас, рассказал о всех членах тела. И не только видит душа множество грехов, но и грехи всех членов тела и даже их важность. Ибо ясно показывается ей бесконечная важность каждого греха, когда она, взирая на крест, внимает и познает, что не могла бы уничтожиться вина, ни грех быть отпущенным, ни наказание, если бы Бог не совершил за это такого покаяния, что совершенно непредставимо.

203. Видит душа в этой книге яснее, чем в какой-либо другой, Божественную справедливость: как невозможно, чтобы остался ненаказанным грех. И видит, что Бог Отец больше восхотел, чтобы Сын Его перенес казнь смерти и мучения креста, чем чтобы грехи рода человеческого остались ненаказанными. Видит душа в этой книге бесконечную доброту и благость Божию: как Он настолько сострадал нам, что видя, как не можем ни мы принести достаточного удовлетворения за грехи наши, ни другая какая-либо тварь, Сам восхотел принести за нас удовлетворение, дабы не остались мы в осуждении, презрении и вечной муке. Ибо видит там душа бесконечную волю Божью и бесконечное тщание и заботу о том, чтобы спасти нас и вернуть в наше отечество, так что ничто не было для Него тяжким вплоть до такой смерти, только бы мог Он справедливо поместить нас в вечном приятстве и блаженнейшем с Ним содружестве.

204. Видит там душа бесконечную мудрость, а именно — как невыразимым и непредставимым для всякой твари образом сумел Он сделать так, что спас и возвысил нас по Своему бесконечному милосердию, не нанося ущерба Своей справедливости. Так сумел Он нас возвысить и спасти смертью Своей, что ничего не уменьшил в Божественной Своей природе. Так сумел сделать, что, как обольститель и убийца нашего рода через запрещенное древо обрек нас осуждению, так Сам истинный

Бог и человек на древе изобличил (его) и спас нас. Так сумел сделать, что в то время как думали, что Он умирает и слабеет, Он все оживлял и уничтожал смерть всех и мучениями, скорбями и уничижением Своим готовил всему миру услаждение, радости, славу и заслуживал вечную славу. Так сумел сделать, что муками крестными, которые казались людям величайшею глупостью, посрамил всю мудрость мира и такою глупостью явил мудрость Божественную. Все это обнаруживается на кресте внимательно его созерцающему с помощью благодати Божьей, и бесконечно много другого, что невыразимо.

205. Также видит душа там, в этой книге, бесконечную кротость Божью: как, когда Его убивали, не проклинал Он, не отстаивал Себя, но через грех и величайшую обиду, нанесенную Ему, заслужил для самих наносителей и распинавших Его вечную славу. Видит душа на кресте бесконечное смирение Божье, которое не может быть больше того, чтобы Царь славы перенес столь позорную смерть. Видит, как муки крестные сразу были и исторжением, и искуплением из Ада, и приобретением Рая, и умиротворением Отца. Так же были они примером для нас и научением добродетелям, твердью против врагов и ценою вечной радости. Ими мы, несчастные, можем спастись, и другая дорога к спасению никак нам не доступна. Бесконечно то, что можно прочесть в этой благословенной книге, ибо истинная книга жизни и истины — невыразимый Господь наш Иисус Христос, Бога Всемогущего Сын благословенный, коему да будет честь и слава во веки веков. Аминь.

ГЛАВА XVII

УВЕЩАНИЕ К МОЛИТВЕ

206. Итак, познание Бога несотворенного и богочеловека страдальца, совершенно необходимое для преображения духа в любовь Его, никоим образом не может быть, если не читают прилежно в сказанной книге жизни, т. е. в жизни и смерти Иисуса Христа. Чтение же это или разумение никоим образом не может быть без искренней, чистой, смиренной, сильной, внимательной и настойчивой молитвы, каковая есть не только молитва уст, но молитва сердца и духа и всех сил души. Поэтому после сказанного выше о книге жизни, следует нечто сказать о молитве.

207. Молитвою и в молитве обретают Господа. И молитва бывает троякою, вне коей не обретают Бога. Бывает молитва телесная [словесная], духовная и сверхсущная. Телесная всегда бывает со звуком слов и телесными движениями, как то коленопреклонениями и иными поклонами. И я никогда не оставляю этой молитвы, так как иногда, когда желала я упражнять себя в духовной, обманывалась я и одолевала меня леность или сон и так утрачивала я ее; и поэтому упражняю я себя в телесной молитве. Телесная же молитва побуждает к духовной. А она должна совершаться со вниманием, так что, когда читаешь “Отче наш”, обдумывай, что читаешь, и не спеши, стремясь исполнить положенное число, как бабы, которые совершают некоторые дела за плату. Духовная молитва бывает, когда размышление о Боге так захватывает дух, что он ни о чем не думает, кроме Бога; если же проникает в дух какое-нибудь другое помышление, я не называю этой молитвы духовною. Духовная молитва отсекает язык, так что не может он говорить, ибо дух так и настолько полон Богом, что ни о чем не может мыслить, кроме как о Боге. И поэтому от этой духовной молитвы приходят к сверхсущной. Сверхсущная же молитва бывает тогда, когда от этого размышления о Боге и наполнения Им душа так возносится, что расширяется за пределы своего естества и понимает о Боге более, чем может понять по своему естеству, и понимая познает, а то, что познает, не может изъяснить, ибо почти все, что видит она и чувствует, выше естества. На этих трех ступенях молитвы познает человек себя и Бога, и из того, что познает Бога, любит Его, и из того, что любит, желает обладать Тем, кого любит. И вот знак истинной любви: кто любит, тот не часть свою, а всего себя преображает в Любимого.

208. Так как преображение это не непрерывно и не длится, душа прилагает все старание к изысканию всех способов, коими могла бы она преобразиться в своего Любимого и возвратиться в это единение. Божественная же мудрость установляет все и всему положила Свое установление. И установила невыразимая мудрость, чтобы никто не достигал духовной молитвы, если прежде не было у него телесной молитвы, и установила не даровать никому сверхсущной, если нет у него телесной и духовной. И хочет эта устанавливающая все мудрость, чтобы молитвы часов подавались ей в час, соответствующий этой молитве, если только не будет им препятствия от такой радости молитвы духовной или сверхсущной, что совершенно она отымает язык, или если только молящиеся не отягощены немощью настолько, что совершенно не смогут. И хочет Она, чтобы воздавались они Ей в меру возможности и совершались в покое духовном, как подобает, в заботе и заботливости телесных.

209. Она хочет, чтобы мы, когда молимся, молились целостно, а не разделенно или рассеянно, чтобы сердце наше в молитве было целостным, а не разделенным, ибо, если разделено наше сердце, теряем мы плод молитвы. В других же занятиях наших не должны мы быть целостными, т. е. в еде, питье и других подобных занятиях, но, когда делаем мы внутренне все такое, да будет наше сердце в Боге целостным, если хотим мы почувствовать плод истинной молитвы, ибо потому испытываем мы в молитве искушения, что не целостно наше сердце в Боге. Итак, молись, и молись прилежно. Ибо чем больше ты будешь молиться, тем больше будешь озаряться и тем глубже, яснее и благороднее увидишь Высшее Благо и превыше всего Благое. И чем глубже и возвышеннее увидишь Его, тем больше Его полюбишь, и чем больше полюбишь, тем больше усладишься и тем больше поймешь Его, и будешь ты восприимчивее для понимания; после же придешь к полноте света, ибо познаешь то, чего раньше не мог познавать.

210. У нас есть пример, научение и образ этой славной молитвы, чтобы превыше все упорствовали мы в ней, в самом Сыне Божьем Богочеловеке Иисусе Христе, который многообразно словом и делом научил нас молиться, ибо словами Своими побуждал Он нас молиться, когда сказал ученикам Своим: “Бодрствуйте и молитесь, да не впадете в искушение". И во многих других местах Евангелия найдешь ты, как многообразно наставлял Он нас об этой досточтимой молитве, и всем указал Он, что она весьма Ему дорога, ибо столько раз побуждал нас к ней, как истинно нас любящий и желающий нам великого блага. А чтобы не могли мы оправдываться тем, что не дал Он нам благодати, положил Он в молитве нашей плод внимания Своего к ней, говоря: “Просите и получите”. Восхотел и сам Он молиться, дабы прежде всего любили мы молитву, подвигнутые и увлеченные Его примером. Говорит евангелист: “Молился Он еще, и стал пот Его, как капли крови, сбегающей на землю”. Поставь это зерцало пред очами твоими, и старайся весь быть по примеру этой молитвы, ибо не за Себя, а за тебя молился Он и сказал: “Отче, если может это быть, да минует Меня чаша сия, но не Моя, а Твоя воля да будет”. Итак узри, что Христос молясь подчинил Свою волю воле Отца. Поступай и ты по сему образцу. Молился Он и тогда, когда сказал: “Отче, в руки Твои отдаю дух Мой”. Что еще? Вся жизнь Его была молитвою, ибо пребывал Он в непрестанной молитве Богу, в познании и обнаружении Себя. Неужели же Христос молился всуе? А если без молитвы ничего нельзя получить, почему ты пренебрегаешь ею? Итак, если молился Христос, человек и истинный Бог, не за себя, а для того, чтобы ты взял с Него пример истинной молитвы, необходимо, чтобы и ты, если хочешь чего-нибудь от Него, молился, ибо без молитвы не сможешь этого получить. Ведь сам истинный Господь пожелал получить то, что Ему угодно было, не иначе как молясь и смиренно прося; ты же, жалкая тварь, хочешь получить без мольбы и смирения? Молись поэтому!

211. Ты знаешь, сын мой, что никто не спасается без Божественного света и благодати. Ведь Божественный свет дает человеку силы начать, преуспеть и быть приведенным на вершину совершенства. И поэтому, если хочешь ты начать и обладать Божественным светом, молись; если начал преуспевать и хочешь увеличить в себе этот свет, молись; если дошел до вершины совершенства и хочешь сверхозариться, дабы в силах быть пребывать на ней, молись; если хочешь веры, молись; если хочешь надежды, молись; если хочешь любви, молись;

если хочешь любить бедность, молись; если хочешь послушания, молись; если хочешь целомудрия, молись; если хочешь какую-нибудь добродетель, молись. Будешь же ты молиться так, как указано, а именно — читая в книге жизни, т. е. в жизни Бога и человека Иисуса Христа, которая была бедностью, скорбью, презренностью и истинным послушанием. И после того, как вступишь ты на эту дорогу и преуспеешь на ней, станут тебя многообразно поражать, отягощать и ужасно преследовать многие испытания и искушения плоти, мира и бесов, и если хочешь ты победить их, молись. Когда же душа хочет молиться, надлежит, чтобы стремилась она иметь чистоту духовную вместе с чистотой телесной, расследовала добро и зло и разыскивала смысл добра, которое совершает она в постах, молитвах и слезах, и всякого другого добра, которое совершила она, видя, как небрежно творила дело Божье, умаляя его, без почтения, недостаточно, зло же — с великим тщанием и презрением (к Богу); и надлежит, чтобы исповедала она грех свой и сознала его внимательно, и чтобы каялась изобильно. В этой исповеди и раскаянии сердца обретет душа чистоту, и пусть идет на молитву, как мытарь, а не как фарисей. И так озаришься ты в молитве. И кто хочет быть поставленным Духом Святым, пусть молится, ибо сошел Он на апостолов в день Пятидесятницы, но сошел на них за молитвой.

212. Итак, молись и береги себя, да не дашь места врагам, непрестанно тебя наблюдающим: тогда ты дашь место врагам, когда перестанешь молиться. И чем больше будет тебе искушений, тем больше упорствуй в молитве. Иногда происходит искушение от молитвы, так как бесы пытаются помешать молитве; но заботься только о том, чтобы молиться, потому что всегда заслужишь ты освобождение от искушений. Молитвою же ты озаряешься, молитвою освобождаешься от искушений, молитвою очищаешься, молитвою соединяешься с Богом. Молитва — не что иное, как обнаружение Бога и себя. И это-то обнаружение, т. е. обнаружение Бога и себя, есть совершенное и истинное смирение себя, ибо состояние смирения — когда душа видит Бога и себя, как надлежит. Ведь тогда душа в глубоком смирении, и от этого глубокого смирения полнее вливается благодать в душу и там растет, ибо, чем более благодать в смирении погружает душу вглубь, тем более от этого погружения вглубь смирения растет сама Божественная благодать, а чем больше растет Божественная благодать, тем больше погружается душа вглубь в истинном смирении и лежит распростертая непрестанностью истинной молитвы; и так увеличивается в душе Божественный свет, и благодать все время погружает душу вглубь в истинном смирении, когда читают, как сказано, и размышляют о жизни Богочеловека. Ибо познавать величие Божие и свое ничтожество — совершенство человека. А как это происходит через воззрение в ту книгу, сказано выше. Итак, сын мой, отгони от себя всяческую леность и небрежение.

213. Хочу я, сын мой, и увещаю тебя не меньше молиться, не меньше бодрствовать, не меньше творить другие добрые дела в то время, как отняты у тебя благодать и пламя веры, чем тогда, когда получал ты благодать пламенности. Ибо очень приемлет Бог, если ты молишься, бодрствуешь, трудишься и творишь другие добрые дела с пламенем благодати Божественной. Но тогда, сын мой, всего приятней и приемлемей Богу жертва твоя, когда при отъятии благодати и пламенности не оставляешь ты молитвы, не менее молишься, не менее бодрствуешь, то же самое творишь и без благодати пламенности, и с благодатью. Поэтому, сын мой, если Божественное пламя и жар принуждает и заставляет тебя иногда бодрствовать, молиться и трудиться, пытайся и сам ты, пока есть в тебе огонь. Когда же угодно Богу отъять у тебя пламенность и жар, — за грехи ли твои, как бывает чаще всего, или для того, чтобы более распространить и увеличить в тебе Свою благодать, — ты должен молиться, бодрствовать и настоять доброму делу не меньше. Даже если постигнет тебя искушение или испытание, коими наказывает и очищает Бог своих сынов, и отнимется у тебя благодать пламенности, пытайся не меньше молиться, не меньше бодрствовать, не меньше настоять доброму делу, не меньше противостоять искушениям и бороться с ними,да победишь их, чтобы хоть своею всяческою и непрестанною молитвою, своими бдениями, своими слезами, своими всяческими лишениями принудить себя самого, да удостоит Бог возвратить тебе пламень и жар свой благодати: твори, сын мой, твое, Бог же хорошо совершит Свое. Ведь молитва насильная, вынужденная, исторгнутая весьма приемлется Богом. Итак, упорствуй в молитвах и не наполняй себя другим делом; от этого начинаешь ты чувствовать Бога полнее обычного, ибо небо твое больше расположено чувствовать вкус Бога, чем раньше, и дарован тебе некий возвышеннейший свет, чтобы видеть Бога и себя самого. И остерегайся, чтобы не отдать себя никому прежде, чем не научишься отделять себя от других, и остерегайся пла-менений своих, т. е. духа, даруемого с пламенем, прежде чем не последуешь падению. Заметь, что за началом следуют середина и конец, и следуй за ним постольку, поскольку подобен он (дороге) книги жизни, а не более. Потом, остерегайся тех, у которых сладкие слова и которые приятны особенно в речах своих и указывают откровения, в них же петли злобы для увлечения других за собой. Потом остерегайся имеющих вид святости и вид добрых дел, чтобы не повлекли они тебя по этой дороге. Поэтому смотри и пересматривай, и испытывай, насколько уподобляется она дороге книги жизни, и настолько следует, а не более.

214. И остерегайся тех, которые говорят, что обладают духом свободы. Они явно противники дороги Христа, который создан под властью закона, хотя и законодатель. Он был свободен, и свободный стал рабом. Поэтому для тех, кто следует за Христом, необходимо сообразоваться с жизнью Христовой, не ища свободы в разрешении от закона и повелений Божьих, как делают многие, но подчиняя себя закону и повелениям Божьим и даже советам. И делают они себе некий круг, каковой круг дает им установление, т. е. Дух Святой дает им установление: как должны они жить, и связывает их. И многое было бы им дозволено делать, что не против Бога, но Дух Святой не позволяет им делать этого вследствие многообразного установления, которое дает им.

ГЛАВА XVIII

УВЕЩАНИЕ К ДОБРОДЕТЕЛИ СМИРЕНИЯ

215. Без смирения — всуе молитва. Поэтому более всего после молитвы необходимо оно человеку. Итак, воззрите, сыны Бога благословенного, на образец смирения в Боге страдальце и извлеките из Него образ всяческого совершенства. Посмотрите на жизнь, вникните в учение, не в словесное, а в показанное истинными делами и укрепленное дивными добродетелями. Всем чувством духа своего бегите за Ним, который, в образе будучи Богом, опустошил Себя, приняв образ раба, и уничижил Себя, став послушным до самой смерти, смерти крестной. Ибо Сам Он положил нам чувством духа пример смирения и увещает нас прилежно взирать на Него, говоря так: “Учитесь у Меня, ибо кроток Я и смиренен сердцем”.

216. Сыны мои, вникните и посмотрите, и воззрите высоким и чутким созерцанием в глубину и полезность этого учения, в возвышенность и ценность этого наставления — где укоренено оно, где основано. “Учитесь, — сказал Он, — у Меня”; не “у ангелов”, не “у апостолов”, но “у Меня” сказал Он, “смирение коего тем больше, чем величие Мое возвышеннее”. “Учитесь, — сказал Он, — у Меня”. Не сказал Он: “Учитесь поститься”, хотя Сам в пример нам постился сорок дней и ночей. Не сказал: “Учитесь презирать мир”, ни — “жить в бедности”, хотя Сам жил в величайшей бедности и указал жить в ней Своим ученикам. Не сказал: “Учитесь у Меня творить чудеса”, хотя Сам собственною Своею мощью творил чудеса и восхотел, чтобы ученики Его творили чудеса во имя Его. И не сказал Он ничего другого, подобного этому, но только: “Ибо кроток Я и смиренен сердцем”. Как если бы Он сказал: “Если не дам Я вам делом и действием примера смирения, не верьте Мне”. И дивным образом еще раз дал Он нам пример об этом предмете и призвал нас всегда поступать и действовать по примеру Его смирения. Ведь когда собственными Своими руками омывал Он ноги учеников, Он сказал: “Знаете ли, что сделал Я? Если Я, Господь и учитель, омыл ноги ваши, и вы должны омывать ноги друг другу, ибо пример дал Я вам, дабы, как сделал Я, так и вы делали. Аминь, говорю вам, раб не выше господина своего”. “Если это, — сказал Он, — вы знаете, 6у-дете вы блаженными, если сделаете это”. Истинно, Спаситель мира смирение и кротость сердца положил в основание и корень всех добродетелей. Ибо ни воздержание, ни суровость постов, ни бедность и простота одежд, ни творение дел, кажущих добродетель, ни совершение чудес не есть что-нибудь без смирения сердца. Но тогда благословенно и благостно воздержание, благословенна бедность и простота одежд и живы и прочны дела, когда покоятся они на этом основании. Смирение сердца — мать, в коей зарождаются и из коей исходят добродетели и действия добродетелей, подобно тому, как видим мы, что из корня исходят ствол и ветки. Так драгоценна эта добродетель, такое она крепкое и прочное основание, на коем подымается все совершенство духовной жизни, что восхотел Господь, чтобы ей особенно учились мы у Него. Корень и хранительница она всех добродетелей, и поэтому, как бы забыв о других добродетелях, присущих ее душе и даже ее телу, Дева Мария указала в себе только на нее и подтвердила, что главным образом ради нее воплотился Бог, говоря: “Ибо воззрел Ты не смирение рабы Твоей”. “Ибо, — сказала она, — за это, а не за другое, назовут меня блаженной все поколения”.

217. В этом смирении, сынки мои, должны вы основаться и всячески утвердиться, дабы, как члены тела, соединенные и связанные с главою естественной и истинной связью, могли вы в Нем и через Него обрести покой душам вашим. В ком же ином, сынки мои, может тварь найти покой или мир, как не в Нем, который есть высший покой, высший мир, высшее умирение, высшая тишина духа? Ее ни одна душа не может достичь, если не будет она основана на этом смирении, без коего все добродетели, ведущие к Богу, воистину ничто. Это смирение сердца, коим восхотел Бог человек, чтобы вы обладали и учились, — свет некий, чудотворный и ясный, коим разум души открывается на познание низости и ничтожества своего и безмерности Божественной благости. И чем больше он познает великость благости, тем больше преуспеет в познании себя самого. Видя же и познавая, что он ничто и неимущ во всяческих благах, больше подымется он к восхвалению и возвещению невыразимости Божественной благости, которую видит и разумеет этим смирением; и начинают поэтому изливаться на разум души благодати Божьи и рождаться добродетели.

218. Наибольшая и главнейшая из всех добродетелей — любовь к Богу и ближнему, и от этого света эта любовь ведет свое происхождение или рождение. Душа, видя, что она ничто и что Бог склонился и уничижил Себя за такое презренное ничто и даже столь внутренне соединился с ее ничтожеством, воспламеняется в любовь, и, воспламененная самою любовью, преображается в Бога. Как же, в Него преображенная любовью и сущая тварью, не полюбит она Его в меру сил своих? Ведь любовью Творца любит преображенная так, как надлежит, всякую тварь, Им сотворенную, ибо во всякой твари разумеет Бога и видит, как любит ее Бог, а затем, так преображенная, любит все то, что любит Бог. И поэтому радуется и ликует она о благах ближнего, а обо зле его скорбит и печалится. А так как благостна она, созерцая зло ближнего, не надмевается она судить его и презирать, ибо, озаренная сказанным светом, совершенно видит себя и, видя себя, взирает и познает, что впала она в подобное же зло или большее, чем видит в ближнем. А если и не впала, то познает и разумеет, что сама по себе не смогла бы противостать злу, но противостала с помощью благодати, удержавшей ее рукою своей, укреплявшей ее против зла и искушения или облегчившей искушения. Поэтому никого не судит, но еще более смиряется, ибо, видя недостатки ближнего, возвращается к себе самой и так видит и яснейшим образом созерцает зло и недостатки, в которые впала, или, если не впала, могла бы, как видим, впасть легче, чем ближний, не удержи ее Бог. Телесное же зло, если преображенным чувством любви видит она его в ближнем, считает она за свое, и скорбит, и сострадает, как говорил апостол: “Болит ли кто”... и т. д.

219. Как сказала я о добродетели любви, что берет она начало от корня смирения, так же можно сказать о вере, о надежде и о каждой из добродетелей соответственно свойствам их, что ведут они начало и рождение от основания их смирения. Но было бы долго говорить о каждой из них в отдельности. Ведь человек, видя, что в разуме он ничто и далек от Божественного, верит тому, что передается по вере нашей. Видя со смирением, что он ничего не может, и, сам по себе, ни в чем не обладает мощью, всю свою надежду возлагает он на Бога Всемогущего. И так же о других добродетелях, которые научением благостыни вы сами можете представить и видеть лучше, чем если бы они были описаны. Итак, только то говорю я вам, сынки, чтобы стояли вы на этом основании и на нем основались, и в нем постарались возрастать. Ибо истинно тот, кто основан на смирении, ведет жизнь ангельскую, чистейшую, благостнейшую и мирную. И так как драгоценная эта добродетель смирения делает дух благостным, — смиренный человек становится для всех приятным, любезным, а особенно для избранников Божьих, коим полагается в свет и пример для обращения, и они, вследствие этой кротости его, скорее обращаются. А так как умирен он умирением внутренним, не смущают его никакие несчастья и истинно может он сказать вместе с апостолом: “Кто отделит нас от любви Христовой?” и т. д.

Сыны мои, не успокаивайтесь в искании, пока не найдете этого основания, без коего падает всякое дело и без коего не в силах вы идти вперед по дороге Божьей. Ибо вижу я, что это искание в высшей степени для вас полезно и совершенно необходимо, поскольку разумею, что без этого смирения все добродетели — ничто. Выполните, сыны мои, желание вечного Царя Господа нашего Иисуса Христа, который всеми силами так вас просил научиться у Него этой добродетели. На этом основании стойте, в эту глубину познания своей низости и ничтожества погрузитесь. Выполните желание вечной истины и мудрости, которая ценность смирения сокрыла от мудрых мира и не открыла, а проповедала и показала примером малым. Вот желание мое, коим сильно жажду я и алчу — да погрузитесь вы в глубину вашего ничтожества и безмерности Божественной благости. Если же вы утвердитесь в безмерности Божественной благости и познания себя, то необходимо, чтобы основанием вашим было только смирение, о котором сказала я выше. И тогда не будете вы столь склонными к спорам и распрям, но скорее будете с Богочеловеком страдальцем, как глухие, что не слышат, как немые, не могущие открыть уст своих, и будете истинными членами Иисуса Христа, обычай которых, по апостолу, не служить ни распрям, ни плотскому соперничеству.

220. Сколько добра совершило это смирение! Наполненных им соделало оно миротворцами, благодарными Богу и благодатями полными. Ибо столь внешне миротворны таковые от внутреннего умирения, что, когда слышат они суровое слово или против них, или против чего-нибудь истинного направленное, не могут отвечать они в свое оправдание иначе, как кротко и тихо, и в ответ на то, что ложно иногда на них возлагают или против них говорят, скорее исповедуют свое неведение и готовы уступить, чем служить распрям. Я не вижу, чтобы эта молчаливость происходила от другого корня, а не от того погружения в двойную пучину, т. е. в пучину Божественной безмерности и своей презренности, каковое погружение душа обретает в свете сказанного смирения.

221. Но где, спрошу я, обретается это смирение, где эта полезность, где этот свет, где эта молчаливость? Или — какой дорогою приходят к тому, о чем выше сказала я? Конечно, все это обретается в молитве пламенной, чистой, непрестанной и сердечной, и из взгляда в книгу жизни Иисуса Христа, т. е. — взирая на вызывающие сострадание жизнь и смерть Его, душа получает в дар познание грехов и, видя множество грехов, познает, как всеми членами своими оскорбила она Бога, и от этого душа смиряется, как показано выше. Души мои дорогие, желаю вам того же, что и себе — чтобы всегда чувствовали вы то же и не было среди вас ни расколов, ни разногласий. Желаю того, что всех несогласных заставляет согласиться на одном и что знает душа ваша. А это и есть быть малым, и это “быть малым” не заставляет смотреть на какое-либо довление мудрости и естественного чувства, но склоняет душу только к видению своих недостатков и жалостей, и против себя самого выдвигает вопросы, розыски и споры, чтобы узнать недостатки свои и попытаться исправить их. Это “быть малым” внушает ни над кем не возвышаться и не предстоять; оно не делает человека ни тягостным, ни спорщиком на словах, хотя жизнь его всех обнаруживает и делает противоположными этой малости. И этого-то хочу я, родимые мои, — чтобы жизнь ваша даже в молчании была на дороге малости, ревности и обдуманного сострадания ясным зеркалом противникам истины. Дорогие мои, если бы услышала я о вас, что “быть малым” сделало вас единым сердцем и единою душою, успокоилась бы душа моя о вас; ибо не вижу я, чтобы могли вы угодить Богу без единства. Простите, дети, гордыне моей, что осмелилась я призывать вас к добродетели смирения, ибо ревность и любовь к вам заставляют меня говорить.

ГЛАВА XIX

УВЕЩАНИЕ К ДОБРОДЕТЕЛИ ЛЮБВИ

222. Любовь Божия — величайшая из всех добродетелей, и без нее нет силы в молитве, и даже больше — без нее молитва тщетна и неугодна Богу, а остальные добродетели — бесплодны. А что молитва без нее ничто, послушай книгу жизни Христа Иисуса, говорящего: “Если принесешь ты дар свой на алтарь и вспомнишь, что брат твой имеет нечто против тебя, поди прежде примирись с братом твоим”. Итак, дар молитвы не имеет никакой силы иначе, как приносимый в связи любви. Еще говорит Он, когда в молитве Господней испрашивается отпущение грехов и долгов: “Отпусти нам долги наши, как и мы отпускаем” и т. д. Как если бы Он говорил: “Так отпустят вам долги в молитве прошений, как вы, прощая, отпустите братьям вашим обиды и оскорбления, причиненные вам, и поставите себя в состояние все-объединяющей любви”.

223. Знайте, сыны, что в любви заключается как всяческое благо и заслуга, так и всяческое зло осуждающее и грех. Поэтому, дети мои дорогие, нет ничего в мире: ни человека, ни дьявола, ни чего-либо, к чему бы я относилась с таким подозрением, как к любви, так как любовь проникает в душу более, чем что-либо другое, и нет ничего, что бы так овладевало духом и проникало все сердце, как любовь; и если нет оружия, коим можно властвовать, легко низвергается душа в тысячи опасностей и великое терпит крушение. И это говорю я не о худой любви, ибо все должны остерегаться худой любви и отвергать ее, как дело дьявольское и опасное, но говорю я о благой любви духовной между Богом и душой, ближним и ближним. А что любовь между Богом и душою должна быть подозрительной для всякой души, очевидно, ибо любовь, которую питает душа к Богу, если не вооружена она великим знанием и различением, а приемлется с необдуманною пламенностью, быстро истощается, или обманывается, или ведет к ненадлежащей цели. Ведь то, что приемлется вне порядка, не может продолжаться хорошо и спасительно. Многие считают себя находящимися в любви Божьей, а находятся в ненависти Божьей и в любви плотской, мирской и дьявольской.

Поэтому, когда кто-нибудь любит Бога затем, чтобы защитил Бог его от немощей и страданий телесных и от временных опасностей, он любит себя и Бога вне порядка, после всего полагая Бога, которого должно любить прежде всего, а все — ради Него; и любит он Бога только ради себя самого, ибо из тела своего и из самого себя делает себе Бога. Так любящий себя все любит ради себя, ведь любит он земные вещи ради пользы своего тела, которое сделал своим Богом. Ведь любит он родных своих ради своей пользы и чести, которую они приносят ему. Любит мужей и людей святых и духовных, дабы сделать себе плащ из святости их, истинно, ради благости их не любя их. И так как любовь такая не чиста, плод любящих так — вожделение плоти и тела с его пороками и вожделениями. Ведь такой человек любит телесные достоинства и преимущества для того, чтобы уметь хорошо читать и петь к удовольствию других. Любит обладать большим знанием, чтобы уметь убеждать других доводами разума и научно, а не любовно, и чтобы исправлять других с гордынею, да признают его чем-то.

224. Есть и другие, которые считают себя любящими Бога и действительно любят Его, но любовью немощною и несовершенной. Ибо любят они Бога ради того, чтобы простил Он их грехи, освободил их от ада и даровал им славу рая, а не ради благости Его; любят Бога, дабы сохранил Он их в благом состоянии, а они не оскорбляли Его более и не утратили рая. Другие любят Бога, чтобы у них были утешения и сладости Божественные и чувства духовные. Любят другие Бога, чтобы Он любил их. Другие любят духовно друзей и родных, так как хотят, чтобы те были духовными и благими, да не воспоследует им позора, но да получат они пользу и честь. Ученые любят Бога, чтобы даровал Он им смысл, знание и разумение Писания; не умеющие же читать хотят говорить духовно не в честь Богу и не на пользу другим, а для того, чтобы больше их любили и почитали. Любят быть духовными, чтобы считали их духовными и чтобы любили их духовные, и это ради своей личной пользы и чести. Любят быть бедными, терпеливыми и послушными, любят внешнее смирение и добродетели, чтобы добродетелями превосходить других, и хотят, чтобы никто не мог приблизиться к их совершенству. Не хотят они, чтобы кто-нибудь был равным им, и кажется, что в этом уподобляются они Люциферу, который не захотел, чтобы какая-нибудь тварь была равна ему. Некоторые любят пользоваться всеобщей славой святости, чтобы хвалили их и добрые и злые за святость, и сами они хвалят всех духовных и недуховных, чтобы не осудили их за опрометчивое осуждение.

225. Некоторые любят послушника (devotum) своего или послушницу свою любовью духовной и совершенной, ибо любят их целостно и по Божески. Но любовь эта иногда слишком вырастает и становится худой, если не управляется она оружием великого различения; и становится она иногда плотской или бесполезной и вредной, когда слишком друг с другом общаются и бесполезно теряют время, ибо сердца их связаны без различения. Эта любовь возрастает и, возрастая, обладает тем, чем желает обладать, т. е. присутствием любимого, а если не обладает, то становится немощной. И если обладает она, то возрастает свыше меры и, возрастая целостно, преображается в любимого, так что все приятное одному, приятно и другому, и неприятное одному, неприятно и другому. А так как у души нет оружия достаточно сильного для управления пламенем этой любви, которое постоянно возрастает, и нет у нее совершенного устроения и различения, то и необходимо, чтобы в конце концов пришла любовь в расстройство. И много больше следует бояться, если в таком расстройстве любимый лишен сказанного оружия и ранен подобным же мечом любви, ибо тогда они оба начинают обнаруживать друг другу тайны своей любви и, между прочим, обнаруживают друг другу, как они друг друга любят, говоря: “Нет в мире никого, кого бы я так любил и так носил бы в сердце своем”. Так говорят они, ибо необходимо, чтобы говорили они о том, что чувствуют. И таким образом стараются они любить друг друга вследствие взаимного чувства и ради духовной пользы, которая, как они уверены, есть в такой любви. Однако, когда всплывает искушение в чем-нибудь недозволенном, что может воспоследовать из такой любви, сначала противится этому разум, ибо не совсем задушен он любовью. Но потом вместе с ростом любви разум начинает потесниться и дух становится немощным, и начинает человек верить, что касание любимого и тому подобное не грех и не вредно душе, и поэтому допускает это;

и так начинает он слабеть и понемногу ниспадать с состояния совершенства. После же того, как разум, задушенный любовью, немного отклонится от своего пути, начинает человек считать опасное как бы за ничто и говорить: “Это можно делать, потому что нет во мне никакого злого намерения, потому что не большой это грех”. И понемногу начинают они считать подобные дела дозволенными, и так вместе с ростом любви каждый преображается и переносится в волю другого, так что делает все, что хочет другой, и ничто разумное уже не противится. Так всецело следует он своему возлюбленному во всем, что тот хочет, и вследствие сказанного расстройства, если побуждает он ко злу, не может противиться, если же не побуждает, то сам побуждает, зная, что приятно это любимому. И тогда отвлекается он от молитвы, воздержания, уединения и ото всех добродетелей, в коих привык упражнять себя, и всю любовь Божественную преображает в эту жалкую любовь. И настолько иногда возрастает такая любовь, что слова любимого и его присутствие уже не удовлетворяют того, кого прежде удовлетворяли слова и присутствие; но желает больше знать любящий: так же ли поражен стрелою любви любимый, как и любящий. И если может знать, велика опасность и для того, и для другого. Ведь тогда оба, один полагаясь на другого и уверенный в нем, склоняются (после того, как уже не удовлетворяют их ни слова, ни присутствие) ко всякому делу праздному и худому. И поэтому говорю я, что любовь для меня подозрительнее всего и в ней заключено всяческое зло. Берегитесь же змеи!

226. Из-за худой любви хочу я иметь в подозрении и хорошую любовь между ближним и ближним, ибо указанным образом хорошая любовь делается худой. Даже любовь к Богу становится худой, если не управляет ею различение и не защищает Его оружие. Оружие же, коим должно в Боге управлять хорошею любовью к Богу и ближнему, дается человеку в преображении его души. Трояко преображение, коим преображается душа в Бога: иногда душа преображается в волю Бога, иногда с Богом, иногда внутри себя. Первое преображение бывает тогда, когда душа стремится подражать жизни Богочеловека страдальца, ибо в этом явлена воля самого Бога. Второе преображение бывает, когда душа сверх этого соединяется с Богом и не только любит Бога волею, но вместе с этим испытывает великие чувства и великие наслаждения о Боге, однако могут быть они выражены словами и помыслены. Третье преображение бывает, когда душа так преображена внутри Бога, а Бог внутри ее, что высочайшее чувствует и вкушает она о Боге, настолько, что ощущаемое никоим образом не может быть ни выражено словами, ни помыслено, разве только тем, кто ощущает. Хотя первое преображение правит любовью любящих сильно, однако не настолько, насколько нужно, и любовь может еще обмануться. Второе преображение, если оно достаточно живо, довлеет для управления любовью. Третье же выше всех в управлении любовью. Это третье (и даже второе) совершенно вливается и вносится в душу благодатью; и это третье и второе, хотя и не совершенно оно, — некая мудрость, с помощью коей душа умеет править любовью к Богу и ближнему. Ибо ощущение Бога, сладости и пламенение, производимые в душе благодатью Божией, с помощью этой мудрости душа умеет сочленять, и так сочленять, что длится любовь и может пребывать в том, в чем началась, и не выказывается вовне ни смехом, ни прыжками, ни другими движениями. Равным образом и в любви к ближнему или послушнику столь умеет она быть мудрой и зрелой, что показывает и направляет когда, насколько и как надлежит снисходить к ближнему, а когда — не надлежит. Ибо в единении души с Богом душа приобретает сказанную мудрость и некую зрелость, и значительность мудрости, и чуткое различение, и некий свет, так что вместе с ними так может править любовью к Богу и ближнему, что уже не может обмануться и низвергнуться. А кто не ощущает в себе влитою такой мудрости, тот никогда не должен соединяться с кем-нибудь в такой исключительной и самоотверженной любви, хотя бы и делалось это ради Бога и по доброму намерению, ибо уже указаны опасности, проистекающие из такой любви, и никто не должен связывать себя с другим любовью, если не знает, не умеет и не может легко разлучиться с ним, когда захочет.

227. А для того, чтобы понять, как сказанною мудростью управляется любовь к Богу, надо знать, что любовь имеет разные свойства, ибо душа, любя Бога, во-первых — смягчается, во-вторых — становится немощной, в-третьих — ук-

\

репляется. Когда душа чувствует пламя Божественной любви, она кличет и шумит наподобие камня, который кладут в печь, чтобы рассыпать в известь. Когда касается его огонь, камень трещит, но когда пережгут его, совсем уже не шумит и не трещит. Так и душа вначале ищет Божественных утешений, а, если отъемлются они, смягчается и кличет против самого Бога и жалуется: “Господи, Ты причиняешь мне эту истому. Почему Ты это делаешь?” И говорит она еще подобные же слова. А эта дерзость рождается от некоей уверенности, которую черпает душа из Бога. В состоянии же этом удовлетворена она утешениями. Знайте же, что Бог, чувствуя сотворенную Им любовь к душе, дает ей ласки и иногда утешения, чудесные и невыразимые, которых душа не должна требовать с назойливостью. Однако, если даются они Богом, не следует отвергать их, ибо заставляют они душу бежать за Возлюбленным и суть пища ее; и отъемлется от нее тоска, и от них душа восходит и влечется к любви и преображению себя в своего Возлюбленного и к исканию Его. От лишения же их возрастает ее любовь и начинает она искать Любимого и, если не обладает Им, становится немощной. И не довольствуется уже она утешениями, ибо ищет только Любимого; и чем большими утешениями и ощущениями обладает она, тем больше растет любовь и тем душа становится немощней, и томится, если не обладает присутствием Любимого.

228. Но после того, как соединяется душа и полагается на седалище истины, каковая истина есть седалище души, она не кличет, не жалуется на Бога, не смягчается, не бывает немощной. Напротив, познает она себя недостойною всякого блага и всякого дара Божьего и достойною большего ада, чем тот, который создан; и полагается в ней дивная мудрость и зрелость; и делается она стойкой и устроенной, до того укрепленной, что из-за любви к Любимому пошла бы она на смерть, и от такого единения обладает она в полноте тем, что в силах принять. И сам Бог пестует душу, дабы стала она восприимчивой к тому, что хочет Он вложить в нее; и видит она Того, кто есть Сущий, и видит, что все ничто и существует лишь постольку, поскольку есть от Того, кто есть Сущий. Тогда душа считает за ничто все прошедшее и даже все сотворенное и не заботится ни о немощи, ни о чести либо позоре, и так умиряется и упокоивается, что ни к чему не стремится, теряет желания, не может действовать, ибо, когда имеет душа сказанное видение, соединена она с Богом. И в свете Божьем видит она, что Бог создал все в таком порядке и необходимости, что не слабеет она даже от Его отсутствия. И столь становится она сообразною воле Его, что не ищет Его отсутствующего, но довольна всем, что сотворил Он, и все снова препоручает Ему, как хорошо устроенное. Тогда истинно, что душа укреплена и упокоена в этой любви и теряет желания, и не может действовать, когда имеет видение Бога в сказанной полноте. Когда же отъемлется у души такое видение (ведь никому в жизни сей не дается пребыть в нем), дается ей и остается ей некое новое желание огненное творить без наказания дела покаяния сильнее, чем прежде, ибо состояние это возвышеннее прочих. Эта любовь огненная совершенна и заставляет душу подражать любящему и любимому своему Богочеловеку страдальцу, что есть совершенство всяческого совершенства.

Страсти же Его длились все время, пока жил Он в этой смертной жизни; в ней Он начал, и пребыл, и окончил. Ведь всегда был Он на кресте бедности, муки, презренности, послушания и иных трудных дел покаянных. Тот, кто совершенно любит другого, старается преобразиться в него нравами своими и делать то, что приятно любимому. Поэтому любящий Иисуса Богочеловека стремится и преобразиться в Него и Его нравы, и делать то, что Ему приятно, и уподобиться Ему образом жизни. Кто совершеннее и больше любит Бога, тот больше старается делать то, что делал Бог, что Бог хочет, предписывает и советует делать, и старается избегать всего, что может быть Ему неугодным. И должен он так поступать всю жизнь свою, ибо пока Богочеловек жил в мире сем, жил Он непрестанно на горчайшем кресте покаяния. И такова должна быть продолжительность покаяния, которое должны мы творить по образу Его, т. е. — продолжительность времени, пока живет человек. Величина же покаяния такова, какой только с разумностью может достичь человек. Это преображение в волю Его, которую показал Он нам не только на словах, но все время живя в трудах креста и покаяния, которые Богочеловек все время чувствовал в Себе. Когда же душа преображается в Боге и находится внут-174

ри Бога в совершенном единении и полноте видения, она успокаивается и ничего не творит. Но когда возвращается она к себе, она пытается преобразиться в волю Его, доколе не вернется в то видение. Сам же Бог показал волю Свою в сказанных деяниях крестных и покаянных, которые всегда испытывал Он в Себе.

229. Это вышеописанное видение, как оружие, направляет любовь к Богу и ближнему. В нем душа видит бытие Бога и то, как всякая тварь имеет свое бытие от Того, кто есть высшее бытие. И видит, как ничто есть все, что не имеет бытия от этого Высшего Бытия. Введенная в это видение, душа обретает через само видение дивную мудрость, невыразимое знание и зрелость и влечет с собою из этого видения истинное знание о том, как превосходно содеяно все, что ни есть от того Высшего Бытия, и не может душа отвергать этого, ибо в истине видит, как превосходно соделано все, что есть от Него. Но худо соделано, когда мы разрушаем то, что превосходно соделано Высшим Бытием. Видение же этого Высшего Бытия возбуждает в душе соответствующую себе любовь, и Высшее Бытие побуждает нас любить все, что имеет бытие от Него, каковы все блага и благие дела, и учит нас любить всякую тварь разумную и неразумную любовью Высшего Бытия, и учит и побуждает нас любить все, что имеет бытие от Него и что сам Он любит и хочет, чтобы было. И учит нас более всего любить разумных тварей и преимущественно тех, которые видим мы любимыми самим Высшим Бытием. Ибо как видит душа само Высшее Бытие склонившимся любовью в тварях, так и она склоняется в них.

230. Явный признак тех, которые суть в дружественности Высшего Бытия, тот, что они истинные последователи Единородного Сына Высшего Бытия и очами духа своего всегда устремлены к любви, следованию и преображению всего себя целостно в воле Возлюбленного, т. е. Единородного Сына Высшего Бытия. Любовь, созданная и возбужденная видением Высшего Бытия, познала и знает Высшее Бытие, знала и знает любить твари по их положению: больше и меньше по склонению к ним Высшего Бытия; и ни в чем не может она перейти предела Его. Поэтому все, что относится к любви, все подозрительно, доколе эта любовь не будет душе дана Богом. Когда же душа имеет видение этого Бытия Божьего и любовь, ему отвечающую и Бытию этому достаточную, она остается укрепленной, так что, если и придут иные видения и вознесения, они ее не поколеблют. И не только тот, кто имеет это невыразимое видение Бога, но и тот, кто точно оценивает это бытие Божье, может довлеть и довлеет на изгнание всяческого зла всякой другой любви и твердо может противостоять мечу всякой любви недозволенной. В сказанном видении не только дается сотворенная любовь, о которой сказано, но и само видение Несотворенного Бытия оставляет в душе любовь несотворенную, коей любви душа ничего не может соде-лать, ибо душа целиком поглощена самим видением. Но сама славная любовь действует.

231. Надлежит обратить внимание на следующее: когда это видение дано было душе, душа действовала и все желала, как бы лучше ей соединиться с самим Высшим Бытием. Когда же сама Любовь несотворенная действовала в душе и внушала ей, как отступить от всяческой твари, чтобы лучше соединиться с Ним, сама несотворенная Любовь совершала действие любви. Начало этой любви в действии ее — озарение и дарование нового желания. Ибо это любовь сильная и новая, каковой любви новой душа ничего не соделывает. Ведь сама несотворенная Любовь совершает всякое благо, которое соделывается через нас; и через нас мы совершаем всякое зло; добро же не от нас, а от несотворенной Любви. Истинное смирение и самоуничтожение — видеть в истине, что не мы совершители какого бы то ни было добра. И кто чувствует так, тот обладает духом истины. Любовь же Божья никогда не стоит праздно, ибо принуждает она телесно следовать по дороге крестной.

232. И признак действия истинной любви — встать и принести душе крест, т. е. долгое покаяние, пока только живет человек, и великое и тяжелое, какое только он вынести может. Эта истинная любовь не приносит на уста смеха и не становится беспорядочной в еде или в питье, и не приносит некой живости суетной, и не говорит: “Не сдерживает меня никакой закон”, но всегда подчиняет она себя закону, больше — там, где нет закона, сама себе полагает закон. И когда любовь соделает действия креста и покаяния, живого, долгого и тяжелого — сколько живет и сколько может — тогда увидит во истине себя бесполезною и во истине творящею только зло. Познает тогда, что Бог весь любовь, а человек весь ненависть, и, во истине познав это, человек по необходимости должен будет совершить телесное покаяние. Легко ли нести человеку покаяние или трудно — все совершает сама несотворенная Любовь, однако ради пользы души различным образом. Итак да не тяготит нас совершение покаяния, ибо сам Бог совершает его в нас. И для возбуждения воли нашей и соглашения ее с Богом, совершающим ее в нас, истинный Учитель пришел соделать за нас покаяние и дать нам пример его, ибо все время жизни Своей прожил Он в горчайшем покаянии. И те, которые на крест возносятся к видению Несотворенного и к видению Бытия Божьего, упо-коиваются в деяниях добродетельных и с новою любовью призываются к соделыванию большего. Те же, которые не суть в духе истины, творят себе идолов из деяний добродетельных, приписывая себе их славу. И первого идола создают себе из света, знания и различения, данных им, о чем надлежит плакать, ибо все доброе, которое в нас, совершает несотворенная Любовь, неуничтожимая в Себе вовеки, Ей же честь и слава во веки веков. Аминь.

ГЛАВА XX

О ЛЮБВИ, МОЛИТВЕ, ИСПЫТАНИЯХ И ДАРАХ БОЖИИХ

233. Путь же к этой любви лежит через непрестанную, прилежную, искреннюю и пламенную молитву и чтение книги жизни, о чем достаточно сказано выше и чем дается и приемлется познание Бога, которое совершенно необходимо для того, чтобы иметь Его любовь, как сказано выше. Дорогие мои, увещаю вас — да полюбим Бога и целостно преобразимся в Него. Ведь Богочеловек, Бог несотворенный, Бог воплощенный весь любовь, весь нас любит и хочет весь быть любимым. Поэтому хочет Он, чтобы сыны Его — все преобразились в Него любовью. Называю же я сынами духовными по любви к любви тех, что живут в благодати и любви в самом Боге, благе совершенном, с совершенством любви преображенные. Ведь все мы сыны Божии по творению, но сыны Его духовные — избранники, в коих сам Бог-Любовь положил Свою любовь и в коих услаждается Он Своим подобием, которое обретает в них; а подобие это полагает и создает в душе всякого сына Божьего и образует только благодать Божья и совершенная Божественная Любовь, совершенная, говорю я, потому что она уже преобразила жизнь и нравы в подобие жизни Христа бедного, униженного в сем мире и скорбного. Итак Бог, благородный по природе Своей, хочет всего сердца сына Своего, а не часть, и хочет его без посредничества, без содружества, без какого-либо мешающего препятствия. Но Он так любезен к душе, что, если дает Ему душа все свое сердце, Он все охотно принимает, а если дает она часть, то принимает часть, хотя совершенная любовь по природе своей хочет всего, а не части. Ведь мы знаем, что жених, любящий невесту свою, не может вынести тайной или явной дружбы ее с кем-нибудь. Так же и Бог наш. Но знаю я: если бы кто-нибудь в Сыне Божьем познал и вкусил саму Божественную любовь, Бога вочеловечившегося, страдальца, который есть Высшее Благо, всего бы себя он отдал Ему и отнял бы себя от себя самого, а не только от других тварей, и весь бы и всем сердцем любил Бога любовного и преобразился бы весь в самого Бога вочеловечившегося, Высшую Любовь.

234. Итак, если хочет душа прийти к тому совершенству совершенной любви, которая отдает себя всю и служит Богу не по воззрению на награду, коей ожидает от Бога здесь или в будущей жизни, но отдает себя Богу и служит Богу ради Его самого, который весь по существу Своему благ и весь ради Себя и по Себе — Благо, достойное быть любимым ради Себя самого, если, говорю я, хочет душа прийти к этому совершенству, должна она вступить на дорогу правую и идти по ней стопами любви, чистой, правой, пламенной и устроенной. Первая ступень или первый шаг, который должна сделать душа, вступающая на эту правую дорогу и желающая прийти к Богу, в том, чтобы познала она Бога в истине, а не только внешне, как бы по цвету Писания, о чем сказано выше. Ибо как мы познаем, так и любим; если мыслим мы, созерцаем и познаем Его несколько темно, внешне и по обязанности, то так же, следовательно, мало Его и любим. Но о том, как должно быть, уже достаточно сказано.

235. Есть три свойства любящих, необходимые для знания, и также некоторые знаки любви, чтобы всякий мог познать, истинно ли он любящий. Первое свойство — быть преображенным в волю Любимого. Мне кажется, что воля любимого Христа — жизнь, которую показал Он нам в самом Себе. Показал же Он нам бедность, скорбь, унижение и истинное послушание — все показал Он на деле. И когда душа мужественно упражнена в этом, не сможет войти в нее никакой порок, никакое искушение. Второе свойство — быть преображенным в свойства Любимого. Не хочу я сейчас называть вам более трех. Первое — любовь, т. е. любовь ко всем творениям сообразно положению их. Второе — истинное смирение и благостность. Третье, которое Бог дает законным сынам Своим, — неизменность. Ибо чем ближе душа Богу, тем в ней меньше и меньших изменений. И поэтому стыдимся мы, когда какая-нибудь ничтожная вещь подвигнет нас, и познаем мы в этом жалость нашу. Третье свойство — целостное преображение в Бога. Тогда душа вне всех искушений, ибо не в себе она, а в Нем. И поэтому, когда возвращаемся мы к нашей жалости, да остережемся мы от всех тварей и от самих себя. И прошу вас быть вашими, и не желайте ни отдавать себя какой-нибудь твари, ни предоставлять ей себя целиком, но отдайте себя целиком Тому, кто говорит: “Возлюби Господа Бога твоего от всего сердца твоего и от всего духа твоего, и от всей души, и от всех сил твоих”.

236. Знаки же любви таковы. Первый знак истинной любви — любящий подчиняет волю свою воле любимого. Второй — любовь заставляет оставить всякую другую дружбу, которая может быть ей противоположной, оставить даже отца и мать, сестру, брата и всякую другую привязанность, противоположную воле Любимого. Третий знак — ничто не может быть сокрытым в одном, чего бы он не открыл другому. Это третье действие, по моему суждению, — величайшее и суть завершение всех других знаков и действий любви. Четвертый знак — любящий старается уподобиться Любимому, так что, если любимый беден, любящий старается быть бедным, если презрен — презренным, если скорбен — старается быть причастным скорби, чтобы было подобным положение обоих. Ведь не кажется, чтобы совершенная любовь могла основаться между богатым и бедным, досточтимым и презренным, скорбным и наслаждающимся. Ибо очень уж различны эти положения, и не может между такими быть совершенной любви, так как один не причастен положению другого. Любовь же — добродетель не только уподобляющая, но и объединяющая, и всегда стремится она в подобное себе, а не в инообразное.

237. В любви вечной, Христе Иисусе, были все эти знаки. Ибо подчинил Он волю Свою человеку, став послушным до самой смерти убивавшим Его, хотя, если бы захотел, одним мановением мог воспротивиться им. Также заставила Его Любовь оставить всякую дружбу родителей, матери и других, и даже своей плоти ради любви к людям, смерти Себя предавая и покидая всех на кресте. Также раскрыл Он нам тайны Свои, как Сам сказал: “Уже не назову вас рабами” и т. д. Также восхотел Он соделать Себя подобным человеку. Поэтому принял Он истинное человечество и смертность, став подобным человеку во всем, кроме вины. Следовательно и мы должны все это делать ради Него. Иначе любовь с нашей стороны хромает и наносим мы явную обиду столь самоотверженно нас Возлюбившему. Итак, соделаемся во всем подобными Ему, который во всем соделался подобным нашей жалости, а именно — совершал покаяние в бедности, унижении, скорби и терзаниях сердца, в коих все время Он жил.

Если бы кто-нибудь один совершил все покаяния, которые совершают все люди в мире, не довлел бы он для отплаты за малейшую каплю пота, пролитого Христом за нас, и не довлел бы он ни заслужить малейшую радость рая, обещанного нам, ни принести удовлетворение за малейший смертный грех, совершенный нами, ни принести удовлетворение Богу за наше творение. Поэтому всякий должен стараться совершать покаяние втайне так много, как только может, и желать совершить такое, какое совершить не в силах. И всякий должен совершать покаяние даже явно, лишь бы совершал его без намерения быть замеченным, ибо добра не совершать для того, чтобы не видели, как его совершаешь, — теплота и малодушие. Поэтому никоим образом не должны мы воздерживаться от добра ради этого. В этом есть у нас пример нашего Учителя, который много соделал такого, что не было ни записано, ни узнано, и однако из любви к нам многое совершил явно и не воздержался от этого потому, что другие видели. А если кажется нам тяжелым творить покаяние, перенесем с терпением и радостью хоть испытания, посланные нам Богом, и сделаем из необходимости добродетель. Ибо если кто страдает и испытуем внешне и внутренне, без сомнения это верный знак того, что любим он Любимым.

238. То, что Бог Отец возлюбил, избрал и дал дорогому Своему Сыну Единородному, Единородный Сын любит и причиняет и дает дорогим сынам Своим. Избрал же Бог Отец Сыну Своему бедность, унижение, скорби, гонения, страдания извне, изнутри же тоску, боязнь, страх, стеснение, борение и т. д. Это вынес Божий Сын и Учитель в таком количестве и такое, что ни один язык не может выразить, ни сердце помыслить. Постараемся же перенести земные испытания с терпением, а еще лучше — с радостью. В них ведь приемлем мы знак того, что любимы мы и избраны Любимым, и приемлем залог Его наследия. Воззрите в скорбях ваших на скорби Богочеловека безутешного, и будет исцеление всякой вашей скорби. Ибо есть три действия этого святейшего испытания, коих мы не познаем. Первое заключается в том, что оно обращает нас к Богу, а, если мы уже обратились,заставляет нас еще больше обратиться и прилепиться. Второе — в том, что заставляет оно нас расти. Ибо как произрастает и приносит плоды хорошая земля, хорошо вспаханная, с приходом дождя, так и душа с приходом испытания растет в добродетелях. Третье — в том, что оно очищает и укрепляет, успокаивает и утишает. Святейшее это испытание весьма нам полезно, и не будем его избегать и бояться, ибо уверенно и от всего сердца говорю я, что эти святейшие и драгоценнейшие испытания — ходатаи знатные и свидетели истинные, ценность коих нам неизвестна. Ибо на них покупается царство небесное: ведь радость вечная приобретается бедностью, печалью, мукою и гонениями. Твердо верю я, что ничто так не содействует доброй жизни, как это испытание. И поэтому питаю я некую святую зависть ко всем испытуемым. Знаю я, сынки мои, что благородная ценность, исходящая из испытания, нам неизвестна, ибо, если бы она была нам известна, происходили бы из-за нее большое соперничество и ограбление, и всякий отнимал бы от другого то, в чем мог бы подвергнуться испытанию. Свет и Утешение испытанных укрепляет нас под бременем испытаний и да будет Ему слава во веки веков. Аминь.

239. Испытания же, которые заключаются в бедности, унижении и муке, кажутся мне весьма полезными и подходящими для нас. Основание этого с том, что следует человеку познать себя и Бога. Познание же Бога предполагает познание себя таким образом, чтобы человек увидел и воззрел: увидел, Кого оскорбил, и воззрел внимательно, Кого оскорбил. И из этого воззрения дается благодать благодатей, свет светов, видение видений и начинает человек приходить к большему познанию Бога; и чем более он познает, тем более любит, и чем более любит, тем сильнее действует. А действие это — знак и мера любви, ибо в нем познается, чиста ли, истинна и праведна ли любовь, любит ли и соделывает действенно и переносит ли то, что возлюбил и соделал Любимый. Христос же, которого он любит, в жизни Своей совершил и перенес три сказанные действия. Следовательно и тот, кто Его любит, должен любить и совершать их. И насколько Он, Мудрейший, избрал их Себе, настолько и показал Он их полезными для нас.

240. Таковы сладчайшие дары Божьи. Кто сможет их получить, тот да знает, что он совершенно исполнен, совершен и завершен в Боге сладчайшем Иисусе Христе, и что сам совершенный сладчайший Иисус Христос в нем по преобра-

|жению, и что, чем совершеннее будет он в этих дарах, тем больше будет в нем преображенное бытие Иисуса Христа. Первый дар — любовь к бедности. Ею душа лишает себя любви ко всяческой твари, так что уже ничем не хочет обладать, кроме Господа нашего Иисуса Христа, и не надеется в этой жизни на помощь какой бы то ни было твари, и не только любит это сердцем, но и показывает делом. Второй дар: желает она быть унижаемой, презираемой и порицаемой от всякой твари и хочет, дабы всякая тварь считала ее достойною порицания, так чтобы никто ей не сострадал, и не хочет жить в сердце какой-либо твари, а только в сердце Бога, и не хочет, чтобы кто-нибудь другой каким бы то ни было образом считал ее за что-то. Третий дар: желает она мучиться, терпеть наказания и исполниться и преисполниться всяческими муками сердца и тела сладчайшего Иисуса Христа и сладчайшей Матери Его; и желает, чтобы всякая тварь без перерыва причиняла ей эти муки. А если не может она хотеть этих трех даров, пусть знает, что очень далека от благословенного подобия Христу, ибо эти три дара, т. е. бедность, мука и унижение и величайшее бесчестье, приняли Его в содружество во всяком месте и во всякое время, равно как и Мать Его. Четвертый дар: кто-нибудь считает себя недостойным такого блага и думает, что никоим образом не может иметь его от самого себя; и чем больше обладает он им, тем кажется себе самому меньше обладающим, ибо, кто верит, что многим обладает в любимом, теряет любимого. Поэтому пусть никогда не чувствует он, что достиг этого, но пусть всегда ему кажется, будто начинает он сначала и будто ничего еще не сделал и не обладает ничем из этого. Пятый дар: непрестанно пусть пытается помыслить, как это было во Христе, и непрестанно чуткою молитвой взывает к Богу, чтобы послал Он эти Свои одеяния и это содружество в сердце его. И ничего более пусть не просит, и в совершенном преображении всех этих даров да будет ему радость в сей жизни. И пусть пытается он взойти к помышлению о том, как было полно ими сердце сладчайшего Иисуса, полно и преисполнено до бесконечности, более, чем показал Он это в плоти. Шестой дар: да бежит душа, как чумы ужасной, всего, что удерживает ее от этих даров, будет ли это плотский человек или духовный, и страшится всего, что кажется ей

183

среди вещей мира непохожим или противоположным этим дарам, и презирает это и бежит, как от змеи. Седьмой: да не осуждает ни одной твари, не препятствует себе осуждением других, как говорит Евангелие, но да почитает себя худшим всех, хотя бы и злых и недостойных никакой благодати Божьей. Знай: кто заслужит обладание этим в сей жизни и настоящем борении, тот вполне будет обладать Богом в отечестве. Там через преображение Богом душа вся становится Богом, душа, коей в жизни сей дает Бог от Своего преображения (т. е. преображается она в сей жизни в Его унижения, бедность и муки), ибо не должна она в сей жизни домогаться утешений духовных иначе, как для подкрепления своей немощи, но должна домогаться лишь совершенного Христова распятия, мучительного, бедного и унизительного.

ГЛАВА XXI

УВЕЩАНИЕ ОБ ЕВХАРИСТИИ

241. Теперь надлежит прибавить нечто к сказанному выше о таинстве любви и благодати, почему и называется оно евхаристией. Таинство это соделывает в нас молитву искренней (devota), а молитва силою его соделывается домогающейся. Равным образом дает оно глубокое сердца смирение, и оно двигатель и расширитель всей любовности и истинной любви. Не сомневаюсь я, а уверена, что всякая душа, которая взирает и созерцает в этом святом таинстве, не может быть столь сухою в любви, чтобы не быть сейчас же целостно преисполненной им, когда подумает она, как любима в этом таинстве. Кажется же мне, что желающие совершать и принимать это таинство должны с великим тщанием созерцать его истину и священную эту тайну. И не должна душа в этом созерцании идти торопливо и бежать, но пусть пребывает в нем с великим тщанием и осмотрительностью. Кажется же мне, что могущее быть сказанным об этом таинстве, хотя и необъяснимо, но может быть сведено к семи созерцаниям. Их надлежит рассмотреть и разобрать по очереди.

242. Во-первых, эта священная тайна нова, совершенно чудесна и превосходит наш разум. Хотя это таинство, как обнаруживается в Священном Писании, предображено издревле, оно древне по образу, но ново по совершению и истине таинства, в коем тварь приемлет великую новизну. Ибо хорошо мы знаем и верим твердо и без колебания, что хлеб и вино, бесконечною Божественною мощью прилежащие святейшим словам, которые сказал Христос установитель, Бог вочеловечившийся, и которые должен говорить и говорит священник, служитель Его, существенно делаются Христом. Таким образом сущность хлеба и вина пресуществляется и делается телом Христовым; и Христос, Бог и человек, находится в этой тайне освященной, но остается цвет, вкус, сила, образ, вид и все качества хлеба и вина, не в Нем, но по Божественной мощи — превыше их природы в них самих; ибо есть здесь цвет в себе самом, вкус в себе самом, образ в себе самом, вид в себе самом, качество в себе самом. Поэтому, во истине, велико то новое, что соделывает Божественная мудрость Своею величайшею любовью, бесконечною властью и величайшею благостью, что соделывает Творец в Своей твари, не говоря уже о многом другом, духовно новом, что соделывают в друзьях и избранниках Своих само тело и кровь Христовы. Да никто не дивится ни этому, ни другому, что совершается в этом таинстве, помыслив о мощи Совершающего. Да не дивится никто, как может быть Христос на стольких алтарях, одинаково и за морем, и по сю сторону моря, и там так же, как и здесь, ибо сам Он говорит: “Я непонятен вам и Я, Бог, соделал это без вас и действую без вас, и нет для Меня невозможного. И Я тот, кто сотворил вас такими, что ныне ради блага вашего не можете вы уразуметь этого, ибо, если бы захотел Я, мог бы Я вас сотворить могущими уразуметь, но соделал Я так, дабы заслужили вы верою вашей, в которой не было бы заслуги, если бы ясно видели вы это так, как оно есть. Итак, верьте не сомневаясь!”

243. Во-вторых, таинство это прелюбезно и воспламеняет к любви. То, что подвигнуло Установителя этого святейшего таинства, не было ни боязнью перед чем-нибудь, ни пользою, которая могла бы получиться для Него, и не знаю, какое имя дам я этому, кроме имени любви безмерной. Ведь установил Он это таинство по невыразимой любви, которую питал к нам. Весь Он излился любовью в нас, и поэтому всего Себя вложил в таинство, всего Себя отдал и навсегда, т. е. до свершения века. Не сделал Он этого только в воспоминание о смерти Своей, нашем спасении, но сделал это и для того, чтобы всему и всегда оставаться с нами. Всякий, желающий проникнуть в эту глубину, должен обладать хорошими очами. Зная за Вечерею Своей, что скоро должен Он телесно разлучиться с нами, побежденный любовью, всегда соединяющей любящего с любимым, установил Он это таинство, дабы всегда телесно быть соединенным с нами. О, любовь неистребимая! Воистину пламеннейшую любовь питал Он к нам! Присуще было Ему присутствие смерти и предчувствовал Он уже предстоящие ужасные муки, и все-таки, лишь бы всегда быть с нами в этом таинстве, восхотел Он отдать Себя грешным Своим гонителям, Он, услаждение коего быть с сынами человеческими. Есть ли столь жестокая душа, которая, созерцая эту любовь (если только хорошо и глубоко она ее созерцает), не подвигнулась бы на ответную любовь к столь Любящему, не восхотевшему забыть о нас ни в жизни, ни в смерти, т. е. восхотевшему всего Себя, столь великого, отдать нам, дабы объединиться с нами любовью? Воистину, нет души, которая, хорошо продумав эту любовь, вся бы не преобразилась в любовь, всю себя Ему принося.

244. В-третьих, это таинство в высшей степени вызывает нас на сострадание и скорбь. Ибо испытывал Он скорбь смертную и невыразимую, когда установлял священнейшее таинство: разлучался Он со своими дорогими учениками и с Девою, возлюбленнейшею Матерью, и знал и видел Он пред Собою всех, кто должны были оставить Его, видел предателя Своего и отрицателя Своего, коим предавал Свое тело и Себя самого. И близко грозили уже муки острейшие, в коих должен был Он быть оставленным. Предчувствовал Он смерть страшную, бичи, поругание, крест, гвозди и прочее, приуготовляемое Ему. Поэтому-то тотчас после Вечери на молитве выступил пот на челе Его вплоть до капель крови, ниспадавшей на землю. И однако не отказался Он от мысли Своей: установил это таинство и дал Себя нам, так что таинство это больше всего — памятование о жесточайших Страстях и крови Его, за нас жалких пролитой. Поэтому Христос и сказал: “Всякий раз, как творите это, творите в воспоминание обо Мне”. Какая душа могла бы видеть эти скорби, не преображаясь в скорбь? Конечно, только та, у коей нет причастия от сердца жесточайших страданий!

245. В-четвертых, это таинство высшее, достойное, чтимое и более всего к почитанию смиряющее. Установитель этой святой жертвы человек и Бог, Бог вышний и несотворенный. Душа же, созерцая таинство, должна оценить не только Установителя, но и то, что содержится в таинстве. А содержится в нем Бог несотворенный, невидимый, всемогущий, всеведущий, справедливый, высший и милосердный, Творец неба и земли, видимого и невидимого; и это высшее, что мыслимо в нем. После этого мыслится другое, меньшее, соединенное с мыслимым большим и обретаемое душою в этом таинстве. Обретает в нем душа Бога вочеловечившегося, т. е. Божество и Человечество, соединенные и объединенные в одном лице. И в сей жизни иногда душа приемлет в этом меньшем большее наслаждение, чем в том высшем, ибо душа восприимчивее к меньшему и более сообразна с меньшим, видимым в Боге воплощенном, чем с большим, видимым в Боге несотворенном. Ведь сама душа — тварь

Того, кто есть жизнь ее плоти и всех членов ее тела. Поэтому в сей жизни услаждается она в несотворенном Боге, коего в таинстве видит вочеловечившимся, и Христом, творцом и тварью, Божеством и душою с плотью, кровью и со всеми членами Его тела святого. Видит там душа единство множества, содержащегося там, и от меньшего, т. е. от человечества, переносится к Божеству и обратно. И так душа, если хорошо она созерцает, видит сначала Божественность невыразимую, в коей все сокровища мудрости, знания и богатств неувядающих. Видит там в Божественности наслаждения, которые только и могут насытить дух наш, и многое другое невыразимое. Видит там драгоценнейшую душу со всеми добродетелями и дарами Духа Святого и святейшее приношение непорочное. Видит там тело, цену драгоценнейшую нашего искупления. Видит там кровь, коею искуплены и оживлены мы, и другое невыразимое. Все это в высшей степени должно призвать нас на оказание чести, ибо истинно там находится и содержится Тот, кого обожают все господства небесные, боятся все небесные духи и трепещут все сильнейшие власти неба. О, если бы видели мы, как они! С какою честью и смирением брали бы и принимали мы это таинство! Есть ли такая гордая душа, чтобы, если хорошо она это созерцает, не смириться сердцем и телом при виде этого таинства?

246. В-пятых, это превысокое таинство и духовное, и к небесному возносящее. Ведь это таинство установила Святая Троица, дабы вновь привязать к Себе любимое, т. е. дабы увлечь душу от нее самой к Себе, Богу, и вне всех тварей соединить ее с Богом несотворенным и так дать ей жизнь духовную, божественную и умертвить ее, как греховную. Установила таинство Святая Троица и бесконечная Благость, дабы объединить нас с Собою и включить в Себя, а Себя в нас. И хочет Она, чтобы приняли мы его и приняты были им; и хочет, чтобы несли его, а оно нас, подкрепляя нас и укрепляя. Какая же душа столь несчастна, чтобы, если хорошо она созерцает, не нестись за таким Господом, за такою любовью, сошедшей с небес, дабы нас увлечь к Себе от земного?

247. В-шестых, это таинство в высшей степени полезно, и приносит оно все блага и благодати души. В этом таинстве не приходит Бог несотворенный с великим совершенством Божества и человечества Своего без ничего, но наверное дает приемлющей душе — лишь бы испытала она себя и не была в желании грешить — отпущение грехов, силу против искушений, сдерживает наших врагов, увеличивает благодать и копит заслуги. Поэтому часто и с великим почтением надлежит принимать это таинство. О словах же св. Августина про приятие евхаристии: “Ежедневное приятие евхаристии не хвалю и не порицаю”, говорю я так — св. Августин был свят и мудр. Видя, что в церкви Божьей добрые смешались со злыми, он не порицал, дабы не помешать добрым, для того же, чтобы не дать уверенности злым, не хвалил. Есть и другие бесчисленные дары и благодеяния, приносимые нам этим таинством, если достойно мы его приемлем; и несказуемо, какую благодать приемлет душа в едином достойном приятии, лишь бы не противостояли грехи ее.

248. В-седьмых, это таинство предостохвально и предостойно всех благодатей и похвал. Все что ни есть благого, все что ни есть прекрасного, все что ни есть святого — все в этом таинстве, ибо оно само — высшее благо несотворенное, т. е. Божественность, и высшее благо сотворенное, т. е. человечество Христа, почему и должны мы его постоянно славить. Ведь ангелы не перестают постоянно славить его, говоря: “Свят, Свят, Свят”; и не только ангелы, но и святые и все блаженные видят и чувствуют его и стоят внутри этой жертвы в Боге благом и бесконечном, который соделывает их блаженными. Ибо там всегда у них присущие Бога несотворенного, высшего блага, и Бога вочеловечившегося и в таинстве этом дивно находящегося. И в тайне этой приемлют они новую сладость и радость и творят новое прославление, и думаю я, что происходит это от радости, испытываемой ими потому, что общаются они с главою и членами тела, т. е. с главою Христом Богом и Его верными. Видят ведь они и чувствуют, познают, что Христос в этом возвышеннейшем таинстве весьма услаждается и показывает в нем и обнаруживает Свою благость и испытывает особую радость о благе и в благе Своих верующих и друзей, коих соединяет с Собой этою жертвой. Поэтому услаждаются все ангелы и святые со Христом в сем таинстве и творят новую радость и хвалу, ибо сладостное Христу так же сладостно и им. Ведь Христу сладостно быть с людьми в этом таинстве, более того — услаждение Его быть с сынами человеческими. Также радуются все блаженные Церкви воинствующей. Поэтому и вся Церковь должна радоваться и славить Бога за такое благодеяние и благодати, благодатную благодарность и честь оказывая Богу.

249. Итак всякий, кто должен приступить к этому святому таинству, должен подумать: к чему он приступает, каким приступает, как приступает и почему приступает. Ибо приступает он к некоему благу, которое есть всяческое благо и причина всяческого блага. Поэтому оно само есть единственное благо, без коего ничто не есть благо. Это Благо довлеет и наполняет все и упитывает всех святых и духов блаженных и всех праведных благодатью, и все души и тела блаженных, царствующих во славе. Приступает он к приятию этого Блага, т. е. Бога вочеловечившегося, которое упитывает, превосходит и услаждает во всех тварях и вне всех тварей без образа и меры. Благо это тварь может знать и иметь, лишь поскольку хочет этого самого Блага, и хочет настолько, насколько тварь по бытию своему может иметь Его, которое есть и сотворило всяческое бытие и выше всяческого бытия. Приступает к Благу, вне коего и кроме коего нет другого блага. О, Благо непредставимое, непознаваемое, обретенное теми, кто желает Тебя всего для всего себя! Если же человек прежде, чем телесно съест кусочек, рассматривает его, почему душа не рассматривает и не думает, прежде чем приять такое благо, которое вечно и бесконечно, а если приемлется недостойно, — вечная смерть души и тела? А если приемлется Оно достойно, прогоняет Оно смерть и приводит жизнь вечную и блаженную, а без приятия Его нет жизни. “Если, — говорит Христос, — не вкусите плоти” и т. д. Итак, должно приступать к такому и столь великому Благу, к такому столу с великим почтением, страхом, трепетом и, более всего, с великой любовью. И должна душа приступать вся омытая и украшенная, ибо идет она к Тому, кто благо всей красы и славы и высшая святость, счастье и блаженство, возвышенность, благородство и истинная любовь и сладость любви без конца. И должна она идти к приятию, дабы быть приятой. И должен человек идти чистым, дабы очиститься, живым, дабы оживиться, праведным, дабы быть оправданным, соединенным, дабы воплотиться с самим Богом несотворенным и сладостно вочеловечившимся и быть с Ним единым в бесконечные веки веков.

ПОСЛЕДНЕЕ ПИСАНИЕ И ПИСЬМО БЛ. АНДЖЕЛЫ

250. [Следует последнее писание и последнее письмо, которое составила раньше, чем смертельно заболела, святейшая Анджела из Фолиньо, мать наша, сама говорившая, что это последнее ее письмо. Предузнала же она свою блаженную кончину задолго. И с великим чувством произнесла она такие слова и как бы заставила писца писать, и сказала: “Боже мой, удостой меня познать высочайшую тайну Твою, со деланную пламеннейшей любовью Твоей, а именно — высочайшую тайну Твоего святейшего воплощения, которое совершил Ты ради нас. А воплощение это было началом спасения нашего. Воплощение невыразимое соделывает для нас две вещи. Во-первых, наполняет оно нас любовью. Во-вторых, делает нас уверенными в нашем спасении. О, как невыразима любовь эта! Нет любви выше того, что Бог мой, Творец всего, становится плотью, дабы меня соделать Богом. О, любовь самоотверженная! Самого Себя опустошил Ты и уничижил, дабы соделать меня; принял Ты образ презреннейшего раба, дабы даровать мне царственную и Божественную красу. Однако, принимая образ мой, не уменьшил Ты ничего в сущности Твоей и ничего не совлек с Божественности Твоей, но глубина Твоего смиреннейшего воплощения заставляет меня сказать и вынуждает такие слова, от души идущие: о, непостижимый, ради меня постижимый! О, несот-воренный, стал Ты творением! О, немыслимый, стал Ты мыслимым! О, неосязаемый, стал Ты осязаемым! О, Господи, удостой меня увидеть глубину возвышеннейшей любви, которую сообщил Ты нам в святейшем воплощении! О, блаженная (но не от тебя, а от благостности Божьей) вина, которая заслужила явить нам тайнейшую глубину Божественной любви, от нас сокрытую! Воистину, не могу я помыслить большей любви. О, Всевышний, соделай меня восприимчивой к разумению этой возвышеннейшей и невыразимой любви!

251. Господи, пять тайн соделал Ты ради нас. Соделай нас, Господи, восприимчивыми к уразумению их! Первая — тайна Твоего святейшего воплощения. Вторая — тайна невыразимая Твоего учения, примера, покаяния и страдания. Третья — смерть

жесточайшая, за нас перенесенная. Четвертая — слава Твоего воскресения. Пятая — возвышенность славного Твоего вознесения. Первая — любовь невыразимого воплощения. О, любовь высшая и преображенная! О, любовь невыразимая! Благословен Ты, Господь, ибо даешь мне уразуметь, что для меня Ты рожден! Как преславно знать и разуметь видимое и разумеемое мною: то, что родился Ты для меня! Разумение это, воистину, полно всяческого услаждения и сладости. Поэтому уверенность, которую получаем мы от воплощения, получаем мы и от рождения, ибо вот родился Ты для того, ради чего воплотился. О, дивный, как дивны тайны Твои, соделанные ради нас. Второе, со деланное Им за нас, дает нам верное знание образа жизни. Так родился и воплотился Он и так жил, что есть у нас от Иисуса Христа научение о бедности, муке, унижении, ибо в них Он родился, жил и кончил жизнь Свою.

252. Третья тайна — тайна Его смерти, ибо родился Он быть искуплением нашим и умереть за нас. В этой смерти Христовой надлежит созерцать пять сторон. Первая — объявление и совершение нашего спасения. Вторая — наше укрепление и победа над врагами нашими. Третья — исполнение и преизоби-лование Божественной любви, явленной через самое смерть. Четвертая — наполнил Он нас возвышеннейшей, внутренней и глубокой истиной, ибо можем мы через это познать, увидеть и уразуметь, как Бог Отец показал нам, прославил и явил Сына в святейшем воплощении. Пятая — можем мы через это познать, как Сын Божий явил нам Отца в послушании, которое соблюдал всю жизнь Свою вплоть до смерти крестной, и как Он послушанием ответил Богу Отцу за весь человеческий род. Удостой меня, Боже несотворенный, познать глубину любви Твоей и пучину пламеннейшей Твоей любви. Удостой меня уразуметь невыразимую любовь, которую сообщил Ты нам, когда явил нам в воплощении Сына Твоего Иисуса Христа и когда Сын Твой явил нам, что Ты Отец наш. О, дивная любовь и радующая, ибо в тебе обаяние всяческой сладости и всяческое услаждение. И таково созерцание, возносящее душу из мира и ставящее ее над нею самой, и делающее ее умиренною и покойной.

253. Четвертая тайна в воскресении, в коем надлежит рассматривать две стороны. Первая заключается в том, что оно дает нам твердую надежду в нашем воскресении. Вторая в том, что оно дает нам познать воскресение духовное, которое совершает Бог благодатью Своей, когда мертвого соделывает живым и немощного здоровым. О, возвышенная, несказуемая, непознаваемая и невыразимая тайна, в коей исполнил Ты совершенство наше! Удостой меня, Господи, познать эту возвышеннейшую тайну! Пятая тайна — тайна вознесения. О, Господи, удостой меня воспринять и познать возвышеннейшую тайну вознесения Твоего, в коем исполнилось все спасение наше. Иисусе Христе, в нем положил Ты нас во владение Отцом Твоим и Тобой. Эти пять тайн — училище истинных учеников Твоих. Училище истинное, где учатся этим пяти тайнам, училище непрестанной молитвы. Подай же мне, Господи, уразуметь и познать горнюю любовь, с коею сотворил и искупил меня. О, непостижимый, соде лай меня восприимчивой к уразумению Твоей неоценимой и пламеннейшей любви, любви самоотверженной, коею избрал Ты род людской от века на получение видения Твоего и коего удостоил Ты, Всевышний, восхотеть увидеть видение наше. Дай нам, Господи, познать вину нашу, да избежим казней, коими угрожаешь Ты неблагодарным и непризнающим этих невыразимых тайн и благодеяний Твоих”.

254. После этого говорила она о семи дарах или благодеяниях, дарованных нам Божественною благостью, и сказала: “Сладчайший Господи, соделай меня восприимчивой к уразумению этих семи даров, которые даровал Ты нам среди множества других даров Твоих. Первый дар — невыразимое творение. Второй — дивное избрание, коим удостоил Ты нас избрать к славе Своей. Третий — дар невыразимый, который соделал Ты нам, послав Сына Своего, чтобы дал Он нам жизнь. Четвертый — дар возвышеннейший благости Твоей: удостоил Ты создать меня чувствующей и разумною, а не зверем неразумным. Дивный этот разум (ratio), который вложил Ты в меня, создал во мне три свойства. Первым познаю я Тебя дивного. Второе дает мне познавать грехи мои. Третьим, с помощью благодати Твоей, противостою я чувственности моей, склоняющей меня ко греху. О, непостижимый, ибо ничего нет выше этого дара, который Ты даровал нам. Образовал Ты нас, Господи, по образу Твоему, и создал нас разумными, и одел нас светом Своим и разумом Своим. Пятый дар — ум (intellectus). Дай нам, Господи, познать этот дар, Тобою дарованный, т. е.

ум, дабы могли мы уразуметь Бога моего. Шестой дар — мудрость. О, Господи, дай мне мудростью почувствовать пламеннейшую любовь Твою, с коею Ты даровал нам этот дар, т. е. мудрость. Воистину, этот дар, т. е. чувствовать Тебя в истине, величайшей из всех даров. Седьмой дар — любовь. О, высшее Бытие, дай мне уразуметь этот дар, ибо всем ангелам и святым не дано ничего другого, кроме как видеть Тебя, любимого, и любить Тебя и созерцать. О, дар — превыше всяческого дара, ибо сам Ты любовь. О, высшее Благо, удостоил Ты нас познавать Тебя — Любовь, и любить такую любовь. Посему те, что придут пред лицо Твое, получат награду по любви, какую питали они. И нет ничего другого, что бы вело созерцателей к созерцанию, кроме истинной любви. О, чудесный, чудесное творишь Ты в сынах Твоих! О, горнее благо! О, непостижимая благость и любовь пламеннейшая! О, Божья Ипостась, удостоившая нас осуществить в средине сущности Своей! Чудеснее всего чудесного то, что творишь Ты в сынах Своих. О, тайна чудесная! Нет ума человеческого, который бы не изнемог пред этою Сущностью. Но с Божественными благодатью и светом чувствуем мы эту Сущность. И Она — залог истинных отшельников. И все лики ангелов захвачены ею, и в захвате там да будут все истинные созерцатели, и будут они потом отшельниками и отделенными от земли. Их жизнь на небе. Благодарение Богу. Аминь”.

ЗАВЕЩАНИЕ И СМЕРТЬ БЛ. АНДЖЕЛЫ

255. Завещание и увещание последнее святой матери Анджелы, которое составила она, приближаясь к смерти, в таких словах: “Сынки мои, то, что говорю вам, говорю я только по любви Божьей, как и обещала вам, что неохотно унесу с собою в землю что-нибудь полезное для вас. Вот говорит Бог душе: “Все Мое — твое”. Кто же заслужит, чтобы все блага Божьи принадлежали ему? Воистину, только любовь может заслужить это. В том же, что я хочу сказать вам, нет ничего моего, а все Божье. Ибо угодно было Божественной благости поручить мне заботу о всех сынах Ее и дочерях Ее, которые находятся в мире этом по ту и по сю сторону моря. Я же берегла их, как могла, и скорбела за них, и больше было у меня скорбей о них, чем вы думаете. Боже мой, ныне возвращаю их Тебе и молю Тебя неизреченной Твоею любовью беречь их от всяческого зла и охранять их во всяческом благе, в любви к бедности, унижению и скорби, в преображении и подражании Твоей жизни и совершенству, которое угодно Тебе было показать нам словом, делом и жизнью живою.

256. Сынки мои любимейшие, увещаю вас последним этим увещанием стараться быть малыми и истинно смиренными не только снаружи делами, но и в глубине сердца вашего, чтобы вы были истинными учениками Того, кто сказал: “Учитесь у Меня, ибо кроток Я и смирен сердцем”. Не заботьтесь о могуществе, о почестях, о начальствовании. Сынки мои, старайтесь быть малыми, дабы Христос вознес вас в совершенстве заслуг и благодати Своей. Будьте столь смиренными, чтобы всегда казалось, будто вы существуете, как ничто. Прокляты достоинства, возносящие душу, т. е. могущество, почести в начальствовании. Бегите от них, ибо в них большой соблазн и опасность, хотя в них и меньший соблазн, чем в достоинствах духовных, т. е. в умении говорить о Боге, разумении Писания, составлении больших псалмов, в обладании сердцем, как бы поглощенным делами духовными. Ибо часто такие люди впадают в заблуждение и с большим трудом исправляются, чем обладающие временными достоинствами. Итак, считайте, что вы ничто. Ничто непостижимое, Ничто непостижимое! Воистину, у души не может быть ни луч-

195

«

шего видения, ни лучшего знания, как видеть свое ничто и пребывать в своей лишенности.

257. Сынки мои, старайтесь обладать любовью, без коей нет ни спасения, ни заслуги. Вот говорит Бог: “Все Мое — твое”. Кто же заслужит, чтобы все блага Божьи принадлежали ему? Воистину, только любовь может заслужить это. Сынки мои, отцы и братья, старайтесь любить друг друга и обладать этой взаимной любовью. Ведь ею заслуживает душа наследие благ Божественных. И увещаю вас питать эту любовь не только друг к другу, но и ко всем людям. Ибо говорю вам, что душа моя больше приняла от Бога, когда плакала и скорбела я о грехах чужих, чем когда — о своих. И мир издевается над словами моими о том, что человек может оплакивать грехи ближнего, как свои или больше, чем свои, ибо кажется, что это против естества. Но любовь, совершающая это, не от мира сего. Сынки мои, старайтесь обладать этой любовью и никого не осуждайте, хотя бы и увидели человека, совершающего смертный грех. Не говорю я, чтобы грех не становился вам противным и что не должны вы со страхом отталкивать его, но говорю, чтобы не осуждали совершающих грех и не презирали, ибо не знаете вы суда Божьего. Ведь многие, спасенные у Бога, людям кажутся осужденными, и многие кажутся людям спасенными из тех, что осуждены у Бога. И могла бы я вам сказать, что о некоторых, коих вы презрели, есть у меня твердая надежда, что вернет их Бог на путь Свой.

258. Я не составляю иного завещания, кроме восхваления вам этой взаимной любви и глубокого смирения. И оставляю я вам все наследие мое, которое также и наследие Христа Иисуса, а именно: бедность, скорбь, унижение, т. е. жизнь Христову. Те, кто получат это наследие, т. е. наследие жизни Христовой, будут мне сынами, ибо сыны они Божьи, и нельзя сомневаться в том, что впоследствии получат они наследие жизни вечной”. Сказав это, возлагала она руку свою на главу каждого и говорила: “Благословенны будьте от Господа и от меня, сынки мои, вы и все другие, которых здесь нет. И как означено и указано мне Господом, так и даю я это вечное благословение вам, присутствующим и отсутствующим. Сам Христос даст вам Его рукою, пригвожденною ко кресту”.

259. Потом Анджела, потрясенная последнею болезнью и духом своим более обычного поглощенная в пучине Божественной бесконечности, говорила с остановками, с перерывами и редко. Слова же ее, которые, как могли, кратко собрали мы, присутствовавшие, были таковы. Сказала она однажды около дня Рождества Господня, когда переселилась она ко Христу, сказала: “Слово стало плотью”. И после долгого молчания, как бы приходя из другого места, сказала: “Всякая тварь бессильна, и весь разум ангельский не довлеет”, и, спрошенная нами: что бессильна сделать всякая тварь и чему не довлеет весь разум ангельский, ответила: “Понять”. А потом сказала: “Во истине, вот Бог мой. Он дал мне обещанное, ибо Христос, Сын Его, представил меня пред лицо Отца”. А раньше сказала она: “Знаете вы, как Христос был на корабле и была большая буря? Воистину, иногда так бывает в душе, когда позволяет Он прийти искушениям и кажется, что сам Он спит”. И сказала еще: “Воистину, пока не допустит Бог душу всю распасться, истереться и быть попранной, не позволяет Он иногда окончиться искушениям и бурям. И это особенно соде-лывает Он сынам Своим законным”. Другой раз сказала она нам: “Сынки мои, охотно сказала бы я вам нечто, если бы знала, что Бог меня не обманет”. Говорила она это при обещании о ее кончине, ибо вследствие желания умереть очень боялась, как говорила сама, избавиться от той болезни. И сказала она: “То, что хочу сказать я, скажу я только для того, чтобы вы последовали за тем, за чем не последовала я”. А потом присоединила: “Душа моя отмыта и очищена от крови Христовой, которая была такою теплой, как-будто бы сейчас изошла из тела Распятого. И когда было сказано душе: “Вот что очистило тебя”, то ответила душа: “Боже мой, буду я обманута?”, и сказано было ей: “Нет”. Потом сказала Анджела: “Христос, Сын Божий, представил меня сейчас пред лицо Отца Своего, и сказаны мне были такие слова: “Невеста и красавица Моя, возлюбленная Мною любовью и во истине, не хочу Я, чтобы приходила ты ко Мне с этими скорбями, но с ликованием и радостью неисчислимою и, как подобает Царю вести невесту Свою, долго любимую, в царственном одеянии”. И показал Он мне одеяние, как показывает жених невесте своей, долго и много любимой. Но не было оно ни пурпурным, ни багряным, ни шелковым, но было неким светом дивным, коим одевается душа. И тогда показал Он мне самого Жениха, Слово вечное, так что теперь я разумею, что такое

Слово и что такое сказать Слово, т. е. Слово, восхотевшее воплотиться за меня. И Слово прошло через меня и всей меня коснулось, и объяло меня, и сказало мне: “Приди, возлюбленная Моя, невеста любимая, с истинною любовью. Приди, ибо все святые радостно ожидают тебя”. Сказал Он также мне: “Не поручу Я ни ангелам, ни другим святым привести тебя, но сам Я приду за тобой и возьму тебя к Себе. Стала ведь ты достойной Меня и любезной Моему величию”.

260. Когда же была она близка смерти, т. е. накануне, часто она повторяла: “Отче, в руки Твои предаю душу мою и дух мой”. И один раз после этих слов сказала она нам, присутствовавшим: “Сейчас на эти слова был мне такой ответ: “Невозможно, чтобы не обладала ты в смерти тем, что запечатлено в сердце твоем при жизни”. И мы тогда сказали: “Итак, ты хочешь отойти и оставить нас?” А она ответила: “Столько времени скрывала я это от вас, но не буду скрывать долее. Говорю вам, что должна я отойти”. В тот же день прекратились все муки, которые много дней перед этим страшно терзали все члены ее тела извне и внутри и многообразно поражали их, и лежала она в таком покое тела и приятстве духа, что, как казалось, вкушала уже обещанной ей радости. Мы же спросили ее, не даровано ли ей ликование, о котором сказано выше, и ответила она, что сказанное ликование уже началось. И в этом покое тела и приятстве духа лежала она, радостнейшая, вплоть до комплетория дня субботнего, и много братьев стояло вокруг, и совершали они таинства. В самый же этот день, т. е. в октаву праздника Непорочных, в последний час дня, как бы тихо заснув, успокоилась она в мире. И душа ее святейшая, отрешенная от тела и поглощенная в пучинный день Бесконечности, прияла от Христа, жениха своего столу, чтобы царствовать вместе со Христом. Да приведет Он туда и нас силою креста Своего, заслугами Девы Матери Своей и предстательством святейшей матери нашей Анджелы. Аминь. Переселилась же досточтимая невеста Христова Анджела из Фолиньо от бури мира сего к радостям небесным, обещанным ей за долгое время до кончины, в год от Воплощения Господня тысяча триста девятый, накануне январских нон, при владыке папе Клименте V-ом.]

ПРИЛОЖЕНИЯ

СВ. ФРАНЦИСК АССИЗСКИЙ

ГИМН БРАТУ СОЛНЦУ

О, всевышний, всемогущий, милосердный Боже!

Тебе и слава, и хвала, и всякое благословенье —

Один лишь Ты достоин их, о, всеблаженный!

И из людей никто Тебя назвать тут не достоин.

Хвала Тебе, о мой Господь, и всем Твоим твореньям И первому из них — сиятельному брату Солнцу Который день дает и чрез кого явишь Ты свет Свой —

Он так прекрасен и лучист в своем великом блеске Он есть прообраз Твой, о Бог всевышний!

Хвала Тебе, о мой Господь, и за сестру Луну и звезды — Ты столь чудесными и ясными создал на небе их!

Хвала Тебе, о мой Господь, за брата ветра

За воздух, тучи, небо и дожди

Которыми даешь созданьям Ты жизнь и рост!

Хвала Тебе, о мой Господь, и за сестрицу воду Что так полезна нам, так чиста и вкусна Хвала Тебе, о мой Господь, за брата нашего огня Которым ночи мрак Ты освещаешь —

Он так прекрасен, жарок и силен!

Хвала Тебе, о мой Господь, и за сестрицу нашу землю Которая поддерживает нас И кормит, производит столько фруктов Плодов, цветов разнообразье и траву.

Хвала Тебе, Господь, за тех, кто нас прощает Кто вызволит в нужде, в печали нас утешит Любя Тебя. Блажен, кто в мире прожил жизнь Ему воздастся в небе сторицей за добро!

Хвала Тебе, о мой Господь, и за сестру телесну-смерть От коей не спасется никто из нас, живущих Горе тем, кто будет ею найден во грехах!

Но тот блажен стократ, кто волю исполнял Твою —

Тот не страшится смерти — для такого Нет в смерти зла. Итак, хвалите Господа,

благославляйте

И со смиреньем всем Ему лишь одному служите.

199

‘Щ

ПРИВЕТСТВИЕ ДОБРОДЕТЕЛЯМ

Радуйся, царица премудрость, Господь храни тебя С сестрой твоею — святой и чистой простотой.

О, госпожа святая бедность, Господь храни тебя С братом твоим — святым смиреньем.

О, госпожа любовь святая, Господь храни тебя С братом твоим — святейшим послушаньем.

Все добродетели святые, Господь храни вас Идущих от Него. Ведь в целом мире Простится всяк, кто обладает любой из вас!

Ведь тот, кто обладает одной, не нанося притом Ущерб другим — тот обладает всеми Но повредивший хотя б одну — урон наносит всем...

Из них любая прогонит прочь пороки и грехи:

Так мудрость изгоняет Сатану и с ним всю злобу ада Чистая, святая простота излечит нас от

мудрствованья плоти

Святая бедность изгоняет алчность, а с нею

скупость и заботы мира Смиренье побеждает гордость, и всех людей,

и все, что в этом мире

Любовь святая побеждает плоть, ее страданья,

страх и искушенья

Святое послушанье гонит прочь

желанья плотские и учит тело Служить лишь духу, братьям и животным Дабы они, как им велит Господь, распоряжались

телом как орудьем

Божественного предначертанья...

ГЛАВЫ ИЗ “ ЦВЕТОЧКОВ СВ. ФРАНЦИСКА АССИЗСКОГО”¹²

О ТОМ, КАК СВ. ФРАНЦИСК ОБЪЯСНЯЛ БРАТУ ЛЬВУ, ЧТО ТАКОЕ СОВЕРШЕННАЯ РАДОСТЬ

Однажды, в зимнюю пору, святой Франциск шел с братом Львом из Перуджи к Святой Марии Ангельской и, сильно страдая от жестокой стужи, окликнул брата Льва, шедшего впереди:

— Брат Лев, дай Бог, брат Лев, чтобы меньшие братья, в какой бы стране они не находились, подавали великий пример святости и доброе назидание. Но запиши и отметь хорошенько, что не в этом совершенная радость.

Идя дальше, святой Франциск вновь окликнул его:

— Брат Лев, пусть бы меньший брат возвращал зрение слепым, исцелял расслабленных, изгонял бесов, возвращал слух глухим, силу ходить — хромым, дар речи — немым, и даже большее сумел бы делать — воскрешать умершего четыре дня тому назад; запиши, что не в этом совершенная радость.

И, пройдя еще немного, святой Франциск громко вскричал:

— Брат Лев, если бы меньший брат познал все языки и все науки, и все писания, так что мог бы пророчествовать и раскрывать не только грядущее, но даже тайны совести и души, запиши, что не в этом совершенная радость.

Пройдя еще немного дальше, святой Франциск еще раз восклицает громко:

— Брат Лев, овечка Божья, пусть меньший брат говорит языком ангелов и познает движения звезд и свойства растений; и пусть ему откроются все сокровища земные, пусть узнает он свойства птиц и рыб, и всех животных, и людей, и деревьев, и камней, и корней, и вод; запиши, что не в этом совершенная радость.

И, пройдя еще немного, святой Франциск восклицает громко:

— Брат Лев, пусть научился бы меньший брат так хорошо проповедовать, что обратил бы в веру Христову всех неверных; запиши, что не в этом совершенная радость.

И, когда он говорил таким образом на протяжении двух миль, брат Лев с великим изумлением спросил его:

— Отец, я прошу тебя во имя Божье, скажи мне, в чем же совершенная радость?

И святой Франциск отвечал ему:

— Когда мы придем к Святой Марии Ангельской вот так, промоченные дождем и прохваченные стужей, и запачканные грязью, и измученные голодом, и постучимся в ворота обители, а придет рассерженный привратник и спросит: “Кто вы такие?” А мы скажем: “Мы двое из ваших братьев”; а тот скажет: “Вы говорите неправду, вы двое бродяг, вы шляетесь по свету и морочите людей, отнимая милостыню у бедных, убирайтесь вы прочь”; и не отворит нам, а заставит нас стоят за воротами под снегом и на дожде, терпя холод и голод, до самой ночи; тогда-то, если мы терпеливо, не возмущаясь и не ропща на него, перенесем эти оскорбления, всю эту ярость и угрозы и помыслим смиренно и с любовью, что этот привратник на самом-то деле знает нас, но Бог понуждает его говорить против нас, запиши, брат Лев, что тут и есть совершенная радость. И если мы будем продолжать стучаться, и он, разгневанный, выйдет и прогонит нас с ругательствами и пощечинами, словно надоедливых бродяг, говоря: “Убирайтесь прочь, гнусные воришки, ступайте в ночлежный дом, потому что здесь для вас нет ни трапезы, ни гостиницы”; если мы это перенесем терпеливо и с весельем и добрым чувством любви, запиши, брат Лев, что в этом-то и будет совершенная радость. И если все же мы, принуждаемые голодом, и холодом, и близостью ночи, будем стучаться и, обливаясь слезами, будем умолять именем Бога отворить нам и впустить нас, а привратник, еще более возмущенный, скажет: “Этакие надоедливые бродяги, я им воздам по заслугам”; и выйдет за ворота с узловатой палкой и схватит нас за шлык, швырнет нас на землю в снег и обобьет о нас эту палку; если мы все это перенесем с терпением и радостью, помышляя о муках благословенного Христа, каковые и мы должны переносить ради Него; о, брат Лев, запиши, что в этом будет совершенная радость. А теперь, брат Лев, выслушай заключение. Превыше всех милостей и даров Духа Святого, которые Христос уделил друзьям своим, одно — побеждать себя самого и добровольно, из любви ко Христу, переносить муки, обиды, поношения и лишения; ведь из всех других даров Божьих мы ни одним не может похваляться, ибо они не наши, но Божьи; как говорит апостол: "Что у тебя есть, чего бы ты не получил отБога? А если ты все это получил от Бога, то почему же ты похваляешься этим, как-будто сам сотворил это?” Но крестом мук своих и скорбей мы можем похваляться, потому что они наши, и о том апостол говорит: “Одним только хочу я похваляться — крестом Господа нашего Иисуса Христа, Ему же честь и хвала во веки веков”. Аминь.

О ТОМ, КАК СВЯТОЙ ФРАНЦИСК УЧИЛ БРАТА ЛЬВА ОТВЕЧАТЬ ЗА УТРЕНЕЙ,

И БРАТ ЛЕВ ПОСТОЯННО ОТВЕЧАЛ ПРОТИВНОЕ ТОМУ, ЧЕМУ УЧИЛ ЕГО СВЯТОЙ ФРАНЦИСК.

Однажды, в начале существования Ордена, находился святой Франциск с братом Львом в таком месте, где у них не было богослужебных книг; и вот, когда пришло время утрени, святой Франциск сказал брату Льву.

— Дорогой, у нас нет требника, по которому мы могли бы служить утреню; но, чтобы нам провести время во славу Божью, я буду говорить, а ты мне будешь отвечать, как я тебя научу. Я скажу так: о, брат Франциск, ты сотворил в миру столько зла и столько грехов, что достоин ада; а ты, брат Лев, ответишь: истинно так, ты достоин самых недр ада.

И брат Лев ответил ему с голубиной простотой:

— Охотно, отец, начинай во имя Бога.

Тогда святой Франциск начал говорить:

— О, брат Франциск, ты сотворил в миру столько зла и столько грехов, что достоин ада.

А брат Лев отвечал:

— Через тебя Бог сотворил столько добра, что ты пойдешь в рай.

Сказал святой Франциск:

— Не говори так, брат Лев, но когда я скажу: о, брат Франциск, ты совершил столько несправедливостей против Бога, что достоин быть проклятым от Бога, то ты ответишь так: воистину, ты достоин быть между проклятых.

И брат Лев ответил:

— Охотно, отец.

Тогда святой Франциск с обильными слезами и вздохами и ударяя себя в грудь, возгласил громким голосом:

— О, Господь мой, Бог неба и земли, я совершил против Тебя столько несправедливостей и столько грехов, что я всемерно достоин быть проклятым Тобою.

А брат Лев отвечает:

— Бог сделает тебя среди благословенных особенно благословенным.

Святой Франциск, подивившись, что брат Лев отвечал как раз противное тому, чему он учил его, с укоризной сказал:

— Почему не отвечаешь ты так, как я тебя учу? Я приказываю тебе, во имя святого послушания, отвечать мне так, как я тебя научу. Я скажу так: о, злосчастный брат Франциск, неужели ты думаешь, что Бог сжалится над тобой, раз ты совершил столько грехов против Отца сострадания и Бога всякого утешения, что недостоин стал сострадания? А ты, брат Лев, овечка Божья, ответишь: никоим образом ты не достоин сострадания.

Но затем, когда Франциск произнес все это: о, злосчастный брат Франциск, и т. д., брат Лев отвечал:

— Бог Отец, милосердие которого бесконечнее, нежели грех твой, окажет тебе великое милосердие и сверх того осыплет тебя многими милостями.

После такого ответа, святой Франциск, гневаясь, но кротко, и негодуя, но терпеливо, сказал брату Льву:

— Почему ты дерзнул поступать против послушания и уже столько раз отвечал обратное тому, что я тебе повелел?

С великим смирением и почтением отвечал брат Лев:

— Богу ведомо, отец мой, что всякий раз я намеревался в сердце своем отвечать, как ты мне приказал, но Бог заставляет меня говорить так, как Ему угодно.

Святой Франциск подивился этому и сказал брату Льву:

— Прошу тебя нежнейшим образом, чтобы на этот раз ты мне ответил так, как я тебе сказал.

Отвечал брат Лев:

— Говори, во имя Божье; и на этот раз я, наверное, отвечу так, как ты желаешь.

И святой Франциск со слезами сказал:

— О, злосчастный брат Франциск, неужели ты думаешь, что Бог сжалится над тобой?

Отвечал брат Лев:

— И даже великую милость получишь от Бога, и вознесет тебя и прославит тебя вовеки, ибо тот, кто себя унижает, будет возвышен, и я не могу сказать ничего другого, потому что Бог говорит моими устами.

И вот так, в таком смиренном споре, с обильными слезами и в великом духовном утешении, провели они время до самого света. Во славу Христа. Аминь.

О ТОМ, КАК БРАТ МАССЕО СПРАШИВАЛ СВЯТОГО ФРАНЦИСКА, ПОЧЕМУ ВСЕ ШЛИ ЗА НИМ ВОСЛЕД И ЖЕЛАЛИ ЕГО ВИДЕТЬ

Одно время жил святой Франциск в Порциункульской обители с братом Массео из Мариньяно, человеком великой святости и скромности и наделенным милостью собеседования с Богом, за что святой Франциск весьма любил его; однажды возвращался святой Франциск из леса с молитвы; и вот при выходе его из леса названный выше брат Массео захотел испытать его смирение, пошел ему навстречу и, как бы глумясь, сказал:

— Почему за тобой? Почему за тобой? Почему за тобой?

А святой Франциск ответил:

— Что ты хочешь сказать?

Сказал брат Массео:

— Говорю, почему все идут за тобой вослед и всякий, похоже на то, желает видеть тебя, слышать тебя и повиноваться тебе? Ты ведь не красавец телом, и невеликой учености, и незнатен родом; так почему же все идут за тобой вослед?

Слыша это, святой Франциск возрадовался в душе, поднял лицо свое к небу и долгое время стоял, вознесенный мыслью к Богу; а затем, придя опять в себя, пал на колени и воздал хвалу и благодарность Богу, и после, с великим пылом душевным, обратился к брату Массео и сказал:

— Ты хочешь знать, почему за мной? Хочешь знать, почему за мной? Хочешь знать, почему за мной идут все вослед? Это даровали мне очи Бога всевышнего, которые всюду взирают на добрых и злых: ибо эти святейшие очи не увидели среди грешников ни одного более гнусного, более недостойного и великого грешника, нежели я; и потому для свершения того дивного деяния, которое Он замыслил совершить, Он не нашел на земле более гнусного создания; и потому избрал меня для посрамления всех знатных и великих, и сильных, и прекрасных, и мудрых мира; да знают люди, что всяческая добродетель и всяческое благо от Него, а не от твари, и никто не может хвалить себя перед лицом Его; но кто хвалит себя, хвалит в Господе, Ему же всякая честь и слава во веки веков.

И брат Массео, после столь смиренного ответа, произнесенного с таким пылом, ужаснулся и познал безошибочно, что святой Франциск поистине был утвержден в истинном смирении. Во славу Христа. Аминь.

О ТОМ, КАК СВЯТОЙ ФРАНЦИСК ОБРАТИЛ К БОГУ СВИРЕПОГО ВОЛКА

В ту пору, когда святой Франциск жил в городе Губби, появился громадный волк, страшный и свирепый, пожиравший не только скот, но и людей, так что жители даже не осмеливались выходить из города. Видя это, святой Франциск, сжалившись над горожанами, решил пойти к этому волку, хотя все и отговаривали его. Осенив себя знамением святого креста, он вышел из города, возлагая все свое упование на Бога.

Волк, увидев множество людей, пришедших поглядеть на это чудо, идет, разинув пасть, навстречу святому Франциску, а святой Франциск, приблизившись к нему, осеняет его знамением креста, подзывает его к себе и говорит так:

— Поди сюда, брат волк; повелеваю тебе, во имя Христа, не делать зла ни мне, ни кому другому.

Чудно вымолвить! Едва святой Франциск совершил знамение креста, как страшный волк закрыл пасть, прекратил бег и, согласно приказанию, подошел кротко, как ягненок, и, пав к ногам святого Франциска, остался лежать. Тогда святой Франциск говорит ему так:

— Брат волк, ты причиняешь много вреда в этих местах, ты совершил величайшие преступления, обижая и убивая Божьи твари без Его на то соизволения, и ты не только убиваешь и пожираешь животных, но даже имеешь дерзость убивать людей, созданных по образу Божию; за это ты достоин адских мучений, как разбойник и худший из убийц; и весь народ кричит и ропщет на тебя, и вся эта страна во вражде с тобой, но я хочу, брат волк, установить мир между тобой и теми людьми, так чтобы ты больше не обижал их, а они бы простили тебе всякую прошлую обиду, и чтобы больше не преследовали тебя ни люди, ни собаки.

Когда он произнес эти слова, то волк, движениями тела, 206

хвоста, ушей и наклоном головы показал, что он соглашается со словами святого Франциска и готов соблюдать их. Тогда святой Франциск сказал:

— Брат волк, с тех пор, как тебе угодно будет заключить и соблюдать этот мир, я обещаю тебе, что ты будешь получать пищу от жителей этой страны постоянно, пока ты жив, так что ты не будешь терпеть голода; ведь я хорошо знаю, что все зло ты делал от голода. Но за эту милость я хочу, брат волк, чтобы ты обещал мне, что никогда не причинишь вреда ни человеку, ни животному: обещаешь ты мне это?

И волк наклоном головы ясно показал, что обещает. А святой Франциск говорит:

— Брат волк, я хочу, чтобы ты заверил меня в этом обещании так, чтобы я мог вполне положиться на тебя.

И когда святой Франциск протянул руку для заверения, волк поднял переднюю лапу и, как ручной, положил ее на руку святого Франциска, заверяя его таким знаком, каким мог. Тогда сказал святой Франциск:

— Брат волк, повелеваю тебе, во имя Иисуса Христа, без всяких сомнений идти со мной, и мы пойдем, заключим этот мир во имя Божие.

И волк послушно, как ручной ягненок, идет с ним; видевшие это горожане сильно дивились этому. И эта новость стала известной по всему городу; и все, большие и малые, мужчины и женщины, юноши и старики потянулись на площадь, чтобы взглянуть на волка со святым Франциском. И вот, когда весь народ собрался там, встает святой Франциск и держит перед ними проповедь, говоря, между прочим, о том, какие испытания за грехи допускает Господь, и что гораздо губительнее пламя ада, которое длится вечно для осужденных, нежели бешенство волка, который может погубить одно только тело. Поэтому, как сильно следует бояться пасти ада, раз такая толпа стоит в страхе и трепете перед пастью маленького животного! Итак, дорогие, обратитесь к Богу и принесите достойное покаяние в своих грехах, и Бог избавит вас, ныне от волка, а в грядущем от пламени ада. И, кончив проповедь, сказал святой Франциск:

— Слушайте, братья мои: брат волк, который здесь перед вами, обещал мне и заверил меня, что заключит с вами мир и никогда ни в чем не будет обижать вас, если вы обещаете да-

вать ему ежедневно необходимую пищу; я же выступаю поручителем за него в том, что договор о мире он соблюдет ненарушимо.

Тогда весь народ в один голос обещал кормить его всегда. И святой Франциск перед всеми сказал волку:

— А ты, брат волк, обещаешь ли им блюсти мир и договор о нем, не обижать ни людей, ни животных, ни другой какой твари?

И волк становится на колени, наклоняет голову и кроткими движениями тела, хвоста и ушей показывает, насколько возможно, что он желает всячески соблюдать договор с ними.

Сказал святой Франциск:

— Брат волк, я хочу, чтобы так же, как раньше, за стенами города, ты заверил меня в своем обещании, так и здесь, перед всем народом заверил меня в своем обещании и что ты не обманешь моего поручительства за тебя.

Тогда волк, подняв правую лапу, положил ее на руку святому Франциску. И вот, вследствие этого движения, а также других, упомянутых выше, было такое изумление и радость во всем народе, как из благоговения перед святым, так и из-за небывалости чуда и из-за мира с волком, что все начали восклицать, обращаясь к небу, хваля и благословляя Бога, пославшего им святого Франциска, заслугами которого они были избавлены от пасти жестокого зверя. И после этого упомянутый волк прожил в Губбио два года и, как ручной, ходил по домам от двери к двери, не причиняя зла никому и не получая его ни от кого; и люди любезно кормили его; и, когда он проходил по городу мимо домов, никогда ни одна собака на него не лаяла. В конце концов, два года спустя брат волк умер от старости; горожане сильно скорбели об этом, потому что, видя его у себя таким ручным, они лучше вспоминали про добродетель и святость святого Франциска. Во славу Христа. Аминь.

О ТОМ, КАК СВЯТОЙ ФРАНЦИСК ПРИРУЧИЛ ПОДАРЕННЫХ ЕМУ ГОРЛИЦ

Один юноша поймал однажды множество горлиц и понес их продавать. Встретился ему святой Франциск, который всегда отличался особенной жалостью к ручным животным, и, посмотрев жалостливым оком на этих горлиц, сказал юноше:

— О, добрый юноша, прошу тебя, отдай мне их, да не попа-208 дут эти столь невинные птицы, которые в Святом Писании уподоблены чистым, смиренным и верным душам, в руки жестоких, которые убьют их.

Тот, по внушению от Бога, тотчас же отдал их всех святому Франциску, а последний, посадив их на колени, начал с нежностью говорить им:

— О, сестрицы мои, простые, невинные, чистые горлицы, зачем вы даете обижать себя? Я вот хочу избавить вас от смерти и устроить вам гнезда, чтобы вы плодились и размножались по слову вашего Творца.

И пошел святой Франциск и всем им сделал гнезда. И они воспользовались ими, начали класть яйца и выводить птенцов на глазах у братьев; и так они остались, как ручные, со святым Франциском и с другими братьями, словно были простыми курами, всегда получавшими корм от них. И не улетали до тех пор, пока святой Франциск не дал им своего благословения и не позволил им улететь. Тому же юноше, который подарил их, святой Франциск сказал:

— Сын, ты еще сделаешься братом в этом Ордене и в милости послужишь Иисусу Христу.

И так оно и было; названный юноша сделался братом и жил в Ордене в великой святости. Во славу Христа. Аминь.

О ТОМ, КАК СВЯТОЙ ФРАНЦИСК, УВИДЕВ,

ЧТО ДЕМОН ВОШЕЛ В ОДНОГО ИЗ ЕГО БРАТЬЕВ,

ВЕЛЕЛ ПОЗВАТЬ ЕГО, НАЛОЖИЛ НА НЕГО ПОКАЯНИЕ В ГРЕХЕ И ТЕМ ИСЦЕЛИЛ

Однажды святой Франциск стоял на молитве в Порциун-кульской обители и увидел, по откровению от Бога, что вся обитель окружена и осаждена демонами, словно большим войском. Но все же ни один из них не мог проникнуть внутрь обители, ибо братья были такой святости, что демонам не к кому было войти. Продолжалось это долго; но вот один из тех братьев поссорился с другим и помыслил в сердце своем, как бы отомстить тому и обвинить его. Вследствие этого, пока он пребывал в этих дурных помыслах, демон, увидев вход открытым, вошел в обитель и поместился на шее у того брата. Жалостливый и заботливый Пастырь, постоянно стерегший стада свои, увидя, что волк вошел пожрать овечку его, тотчас же велел позвать к себе того брата и немедленно повелел ему не

209

таить яда ненависти, зародившейся в нем против ближнего и отдавшей его в руки врага. Тогда тот, в испуге, видя что святой отец понял его, обнажил перед ним весь яд и злобу, сознался в своей вине и смиренно просил о покаянии и милосердии; и после того, как он освободился от греха и принял покаяние, демон вдруг исчез на глазах у святого Франциска; и брат, освобожденный таким образом по благости доброго Пастыря от лап жестокого зверя, возблагодарил Бога и, вернувшись исправившимся и наставленным в стадо святого Пастыря, жил после того в великой святости. Во славу Христа. Аминь.

О ТОМ, КАК СВЯТОЙ ФРАНЦИСК ПОЕХАЛ ЗА МОРЕ ПРОПОВЕДОВАТЬ ПЕРЕД СУЛТАНОМ И САРАЦИНАМИ ХРИСТИАНСКУЮ ВЕРУ

Святой Франциск, ревнуя о вере Христовой и побуждаемый желанием принять мученичество, поехал однажды за море вместе с двенадцатью святейшими своими товарищами, намереваясь отправиться прямо к султану Вавилонскому. И вот добрались они до некоторой страны сарацинской, где на дорогах сторожили столь жестокие люди, что ни один христианин, проходивший там, не мог избегнуть смерти; Богу однако угодно было, чтобы они не были убиты, но только взяты в плен и с побоями, связанные, были приведены пред лицо султана. И, стоя перед ним, святой Франциск, наставленный Духом Святым, начал божественно проповедовать о вере Христовой и даже выразил желание войти ради нее в огонь. Вследствие этого султан начал испытывать к нему великое почтение, как из-за твердости его в вере, так и из-за презрения к миру, которое он увидел в нем, ибо тот не хотел принять от него никакого дара, хотя был очень беден; еще больше изумлен он был пылким желанием мученичества, которое он видел в нем. И с того мига султан слушал его охотно и просил его, чтобы он не раз заходил к нему, и разрешил ему и товарищам его свободно проповедовать, где им только будет угодно. И дал им грамоту, по которой никто не смел их обижать. Имея таковое разрешение, святой Франциск отправил любимых товарищей своих, по двое, в разные части сарацинской земли проповедовать веру Христову; но в конце концов, видя, что не может больше принести плода в тех местах, святой Франциск по откровению свыше вознамерился вернуться вместе со всеми своими товарищами обратно к верным: и, собрав их всех вместе, пришел к султану проститься. Тогда сказал ему султан:

— Брат Франциск, я бы охотно обратился в веру Христову, но я боюсь сделать это теперь: ибо, если об этом прослышат, то меня и тебя со всеми твоими товарищами убьют; а ввиду того, что ты можешь принести еще много добра, а мне предстоит совершить еще несколько очень важных дел, я не хочу теперь вызывать ни твоей, ни моей смерти; но научи меня, как я мог бы спастись, и я готов исполнять все, что ты мне повелишь.

Сказал тогда святой Франциск:

— Господин, я сейчас уеду от вас, но после того, как я вернусь в свою страну и потом, по милости Божьей, после своей смерти, уйду на небо, я, если угодно будет Богу, пошлю тебе двух своих братьев, от которых ты примешь Христово крещение и будешь спасен, как открыл мне то Господь мой Иисус Христос. А ты за это время постарайся избавиться от всяких преград, так чтобы, когда сойдет на тебя милость Божья, ты оказался подготовленным к вере и благочестию.

Так он обещал сделать, и сделал. После этого, святой Франциск возвращается вместе с почтенной толпою святых своих товарищей, а спустя несколько лет святой Франциск принял телесную кончину и отдал душу Богу. Султан же заболел и, в ожидании обещанного святым Франциском, велел поставить на некоторых дорогах стражу, которой приказал в случае, если покажутся двое братьев в одеяниях святого Франциска, тотчас же привести их к нему. В то время святой Франциск явился двум братьям и приказал без промедления отправляться к султану и принести ему спасение, как он ему обещал. Братья эти тотчас же пустились в путь и, переправившись через море, были приведены упомянутой стражей к султану. И султан, увидя их, исполнился величайшей радости и сказал:

— Теперь я по истине знаю, что Бог послал ко мне рабов своих ради моего спасения, согласно обещанию, данному мне святым Франциском по откровению Божию.

И так, принявши благовестив веры Христовой вместе со святым крещением от упомянутых братьев и, возродившись во Христе, он умер от своей болезни, но спасена была душа его по заслугам и деяниям святого Франциска. Во славу благословенного Христа. Аминь.

О ТОМ, КАК СВЯТОЙ ФРАНЦИСК ИЗЛЕЧИЛ ОДНОМУ ПРОКАЖЕННОМУ ДУШУ И ТЕЛО

Господин святой Франциск, истинный ученик Христов, пребывая в этой жалкой жизни, всеми силами старался следовать совершеннейшему из учителей — Христу; и вот, как дело рук Божьих, часто случалось так, что кому он исцелял тело, тому Бог в тот же час исцелял душу, совершенно так же, как написано о Христе. Потому он не только сам служил охотно прокаженным, но, более того, приказывал даже братьям своего Ордена, когда они ходили в мир, служить прокаженным из любви ко Христу, который ради нас готов был, чтобы Его считали за прокаженного; случилось однажды, что братья ухаживали в больнице за прокаженными и другими больными, как раз возле того места, где жил тогда святой Франциск, и в больнице находился один прокаженный такого нетерпеливого и невыносимо заносчивого нрава, что все были уверены, что он одержим бесом, как оно и было на самом деле; ибо он самым бесстыдным образом осыпал ругательствами и побоями всякого, кто за ним ухаживал, и, что хуже всего, кощунственно поносил благословенного Христа и его святейшую Матерь Деву Марию; так что никак нельзя было найти человека, который согласился бы за ним ухаживать. Еще собственные обиды и оскорбления братья старались терпеливо переносить, дабы возросла заслуга их терпения; однако хулы на Христа и Его Матерь не могла переносить их совесть, и поэтому они решили совершенно бросить этого прокаженного; но не хотели сделать этого раньше, чем не сообщат о том по порядку святому Франциску, который жил тогда поблизости. Когда же они сообщили ему это, то святой Франциск идет сам к этому бесстыдному прокаженному и, придя к нему, приветствует его такими словами:

— Да подаст тебе Господь мир, дорогой брат мой.

Отвечает с сердцем прокаженный:

— А какой мне мир может быть от Бога, который отнял у меня и мир, и все мое добро, и сделал меня всего гноящимся и зловонным?

А святой Франциск:

— Имей терпение, ибо недуги телесные посылаются нам Богом в этом мире ради спасения души; и потому они станут нам в великую заслугу, если мы переносим их в мире.

Отвечает больной:

— А как могу я переносить в мире ту беспрерывную муку, которая терзает меня день и ночь? И не только терзает меня болезнь моя, но еще хуже делают мне братья твои; ты дал мне их для того, чтобы они ухаживали за мной, а они не ухаживают за мной, как следует.

Тогда святой Франциск, понявши по откровению свыше, что этот прокаженный одержим злым духом, стал на молитву и благоговейно помолился за него Богу. И, кончив молитву, вернулся к нему и сказал так:

— Сын, я сам буду ухаживать за тобой, раз ты недоволен другими.

— Я не против этого, — сказал больной, — но что ты можешь сделать для меня большего, чем другие?

Отвечает святой Франциск:

— Что ты пожелаешь, я то и сделаю.

Прокаженный говорит:

— Я хочу, чтобы ты обмыл меня всего, ибо я испускаю такое сильное зловоние, что сам не могу терпеть.

Тогда святой Франциск велел немедленно нагреть воды, положив в нее много пахучих трав, затем раздел прокаженного и собственными руками начал обмывать его, а другой брат поливал сверху воду, и, силой божественного чуда, там, где святой Франциск прикасался святыми руками своими, сходила проказа, оставляя совершенно здоровую кожу. И, как начала излечиваться кожа, так же стала излечиваться и душа; и прокаженный, видя, что начинает выздоравливать, стал испытывать великое сокрушение и раскаяние в своих грехах и принялся плакать горькими-горькими слезами; так, что в то же время, как снаружи, омываемое водой, очищалось тело от проказы, так внутри очищалась душа слезами покаяния. И, исцелившись совершенно и телом, и душой, он смиренно сознал свои вины и со слезами громко заговорил:

— Горе мне, я достоин ада за все гнустности и обиды, причиненные братьям, и за нетерпеливые и кощунственные речи, произнесенные против Бога!

И так в течение пятнадцати дней он продолжал горько плакать о своих грехах и умолять Бога о прощении, в то же время исповедуясь во всем перед священником. Святой же Франциск, видя чудо, которое Бог совершил его руками, возблагодарил Бога и ушел оттуда, направляясь в далекие места; ибо, в своем смирении, он всегда старался избегать всякой человеческой славы и во всех своих деяниях искал единственно чести и славы Божьей, а не своей собственной. Затем, как было угодно Богу, упомянутый прокаженный, исцелившись телом и душой, пятнадцать дней спустя после своего покаяния, заболел другой болезнью и, причастившись Святых Тайн, умер в святости, а душа его, восходившая в рай, явилась в воздухе святому Франциску, который стоял в лесу на молитве, и сказала ему:

— Узнаешь ты меня?

— Кто же ты такой? — промолвил святой Франциск.

А тот сказал:

— Я тот прокаженный, которого благословенный Христос исцелил за твои заслуги, и сегодня я иду в жизнь вечную; за это я воздаю благодарность Богу и тебе; да будут благословенны душа твоя и тело твое, да будут благословенны речи твои и дела твои; ибо через тебя много душ спасется в мире; и знай, что не проходит дня в мире, чтобы святые ангелы и другие святые не благодарили Бога за святые плоды, которые ты и твой Орден приносите в различных частях мира; поэтому укрепись духом, возблагодари Бога и пребывай с Его благословением.

И с этими словами он вознесся на небо, а святой Франциск остался в великом утешении. Во славу благословенного Христа. Аминь.

О ТОМ, КАК ОБРАТИЛИСЬ ТРИ РАЗБОЙНИКА И СДЕЛАЛИСЬ БРАТЬЯМИ СВЯТОГО ФРАНЦИСКА И ОДНОМУ ИЗ НИХ ПРЕДСТАЛО ЧУДЕСНОЕ ВИДЕНИЕ

Святой Франциск шел однажды через округ Борго в направлении к Санто-Сеполькро, и когда проходил через местечко, называвшееся Монте-Казале, к нему вышел некий знатный и очень нежный юноша и сказал:

— Отец, я сильно желал бы сделаться одним из ваших братьев.

Отвечал святой Франциск:

— Сын, ты еще юноша, нежен и знатен, вдруг ты не сможешь вынести нашу бедность и суровость жизни.

А тот:

— Отец, разве вы не такие же люди, как и я? Значит, как вы переносите это, так же смогу и я, по милости Христа.

Святому Франциску понравился очень этот ответ: поэтому он благословил его, немедленно принял в Орден и дал ему имя брата Ангела. И юноша этот повел себя так благочестиво, что в короткое время святой Франциск сделал его гвардианом упомянутой Монте-Казальской обители. В ту пору водились в этой местности три знаменитых разбойника, которые творили много зла в округе; однажды они пришли к упомянутой обители братьев и попросили гвардиана брата Ангела дать им поесть. Сурово укоряя их, гвардиан отвечает им таким образом:

— Вы, разбойники и жестокие убийцы, вы не стыдитесь пользоваться воровски трудами других; мало того, вы с наглостью и бесстыдством хотите пожрать милостыню, дарованную рабам Божьим, вы, недостойные того, чтобы земля вас носила; у вас нет почтения ни к людям, ни к Богу, сотворившему вас; а теперь идите делать ваше дело, и сюда больше не показывайтесь.

Они возмутились этим и ушли в великом раздражении.

И вот, после того, возвращается издалека святой Франциск с мешком хлеба и кувшином вина, которые получил он и его товарищ; и, когда гвардиан рассказал ему, как он прогнал тех, святой Франциск начал сильно укорять его, говоря:

— Ты поступил жестоко; ибо грешников легче привести к Богу кротостью, нежели жестокими укорами: вот и наш Учитель Христос, Евангелие которого мы обещали соблюдать, говорит, что во враче нуждаются не здоровые, а больные, и что Он пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию и поэтому самому много раз вкушал с ними пищу. Раз уж, значит, ты погрешил против милосердия и против святого Евангелия Христова, я повелеваю тебе, во имя святого послушания, немедленно взять этот мешок с хлебом, который я насобирал, и этот кувшин с вином и пойти со всем усердием за ними по горам и долинам, пока не найдешь их, и предложить им весь этот хлеб и это вино от моего имени; и затем ты встанешь перед ними на колени и смиренно поведаешь им грех своего жестокосердия; и потом попросишь их от моего имени, чтобы они не делали больше зла, но боялись Бога и не обижали ближнего; и если они сделают это, я обещаю им заботиться об их нуждах и доставлять им постоянно пищу и питье; когда же ты скажешь им все это, ты смиренно возвратишься сюда.

Пока гвардиан ходил исполнять приказание святого Франциска, последний стал на молитву и просил Бога, чтобы Он смягчил сердца этих разбойников и обратил их к покаянию. Гвардиан послушно добрался до них и предложил им хлеб и вино, и делает, и говорит то, что приказал ему святой Франциск. И Богу угодно было, чтобы эти разбойники, поедая подаяние святого Франциска, начали говорить между собой:

— Горе нам, жалким, неудачливым! Какие жестокие адские муки ожидают нас за то, что мы не только грабим своих ближних, нанося им побои и раны, но даже убиваем, и, мало того, от всех этих злых и преступных дел, какие творим, мы не испытываем никаких угрызений совести, никакого страха перед Богом; а вот этот святой брат, пришедший к нам, из-за нескольких слов, которыми он по справедливости обличил наше злодейство, смиренно принес нам повинную; и, кроме того, принес нам хлеба и вина, да еще такое щедрое обещание святого отца. Воистину, эти братья святы перед Богом и заслуживают рая; мы же дети вечного осуждения и заслуживаем мук ада, и каждый день усугубляем погибель нашу, и не знаем, можем ли мы, из-за содеянных нами доныне грехов, найти милость у Бога.

Эти и им подобные слова говорил один из них, а двое других сказали ему:

— Верно, ты говоришь правду; но тогда что же нам делать?

— Пойдемте, — сказал тот, — к святому Франциску, и если он подаст нам надежду найти у Бога милость нашим грехам, сделаем то, что он прикажет нам и, может быть, мы свободно дадим нашим душам избегнуть мук ада.

Совет этот пришелся по душе другим, и вот они все трое, согласившись, спешат к святому Франциску и говорят ему так:

— Отец, из-за множества злодейств и грехов, совершенных нами, мы не верим, что найдем милость у Бога; но если у тебя есть какая-либо надежда, что Бог смилостивится над нами, то, вот, мы готовы делать все, что ты скажешь нам, и принести покаяние подле тебя.

Тогда святой Франциск принял их с любовью и благоволением, ободрил их многими примерами, уверил их в бесконечном милосердии Божьем и обещал им наверное испросить его у Бога, указуя, как бесконечно милосердие Божье и что, если бы у нас было бесконечное множество грехов, то Божественное милосердие еще превыше, что согласно Евангелию; и святой апостол Павел говорит: “Христос благодатный пришел в этот мир, чтобы искупить грешников”.

От этих и им подобных речей и увещаний три упомянутых разбойника отреклись от диавола и дел его, и святой Франциск принял их в свой Орден, а они приступили к великому покаянию; и двое из них жили недолго после обращения и пошли в рай; но третий, переживший их, в непрестанном размышлении о своих грехах предался такому покаянию, что пятнадцать лет подряд, кроме общих постов, которые он держал с другими братьями, всегда три дня недели постился хлебом и водой, и всегда ходил босиком и в одной только рясе, и никогда не спал после заутрени. В этот промежуток времени святой Франциск ушел из этой жалкой жизни. После многих лет такого постоянного покаяния, однажды ночью, после заутрени, на него напало такое искушение сна, что он никак не мог противиться ему и не мог бодрствовать, как делал обыкновенно. В конце концов, не будучи в силах бороться со сном и молиться, он пошел к постели, чтобы уснуть, и тотчас же, едва положил голову на изголовье, был восхищен в духе и поднят на высочайшую гору, под которой был глубочайший обрыв и повсюду раздробленные и зазубренные скалы и неровные уступы, выдававшиеся из скал, так что вниз в этот обрыв страшно было взглянуть. Но ангел, ведший этого брата, толкнул его и сбросил вниз по этому обрыву; ударяясь и перескакивая с утеса на утес, со скалы на скалу, он упал, под конец, на дно этой пропасти, совершенно, казалось ему, разорванный на части и изувеченный; когда он лежал в таком жалком виде на земле, сказал ему тот, кто вел его:

— Встань, ибо тебе надлежит сделать еще большой путь.

Отвечает брат:

— Ты мне кажешься безрассудным и жестоким человеком — ты видишь, что я умираю от падения, столь сильно изломавшего меня, и говоришь мне: встань!

Ангел же подходит к нему и прикосновением совершенно скрепляет ему все члены и исцеляет его; и потом показывает ему великую равнину, усеянную зазубренными, острыми камнями, терниями и волчцом, и говорит ему, что он должен пройти босиком всю эту равнину, пока не дойдет до конца; а в конце он видел пылающую печь, и в нее ему надлежало войти. Когда брат с великими терзаниями и муками прошел всю ту равнину, ангел говорит ему:

— Войди в эту печь, ибо так тебе надлежит сделать.

Отвечает тот:

— Увы, какой ты жестокий проводник — ты видишь, что, пройдя эту мучительную равнину, я стал почти как мертвый, и теперь, вместо отдыха, говоришь мне войти в эту раскаленную печь.

Когда же посмотрел туда, он увидел вокруг печи множество демонов с железными вилами в руках, и ими, так как он медлил войти, они сразу втолкнули его туда. Вступив в печь, он осматривается и видит там человека, своего бывшего кума, который весь был охвачен пламенем, и он спрашивает того:

— О, злосчастный кум, как ты сюда попал?

А тот отвечает:

— Пройди немного вперед, и ты найдешь мою жену, а твою куму, и она расскажет тебе причину нашего осуждения.

Пошел брат далее, и вот предстала ему та самая кума, вся в огне, сидевшая в раскаленной мере из-под зерна; и спрашивает он ее:

— О, злосчастная, жалкая кума, как ты дошла до таких жестоких мук?

Она же отвечает:

— Это за то, что во время великого голода, который заранее предсказал святой Франциск, мы с мужем мошенничали с зерном, которое продавали мерами, и потому теперь я горю, сидя в этой мере.

После этих слов ее, ангел, что вел этого брата, вытолкнул его из печи и затем сказал ему:

— Приготовься к ужасному пути, который тебе предстоит пройти.

Он же, сокрушаясь, говорил:

— О, жестокий проводник, у тебя нет ко мне никакого сострадания: ты видишь, что я почти совсем сгорел в этой печи, а еще хочешь вести меня в опасный путь!

Тогда ангел прикоснулся к нему, и стал он здоровым и сильным, и затем повел его ангел к мосту, которого нельзя было перейти, не подвергаясь великой опасности, ибо он был очень тонок и узок и крайне скользок, без боковых поручней, а под ним протекала грозная река, кишевшая змеями, драконами и скорпионами и испускавшая сильнейшее зловоние; и ангел сказал ему:

— Перейди по этому мосту, который надлежит тебе, во что бы то ни стало, пройти.

Он отвечает:

— А как могу я перейти его, не свалившись в эту гибельную реку?

Сказал ангел:

— Иди сзади меня и ставь свою ногу, куда я буду ставить свою, и так прекрасно перейдешь.

Пошел этот брат вслед за ангелом, как тот научил его, и дошел до середины моста; на середине же ангел улетел прочь и, бросив его, поднялся на вершину высочайшей горы, очень далеко от этого моста. И брату хорошо было видно место, куда полетел ангел; но он остался без проводника, а, взирая вниз, он видел, как те страшные животные высовывали головы из воды и, разинув пасти, готовились пожрать его, если он упадет. Он был в таком трепете, что никак не знал, что делать и что сказать, ибо не мог ни вернуться назад, ни идти вперед; потому, видя себя в такой напасти и не имея прибежища, кроме как у Бога, он нагнулся и от всего сердца обнял мост руками и со слезами поручил себя Богу, который по святейшему своему милосердию должен был помочь ему. После молитвы ему показалось, что у него начинают расти крылья, и он с великой радостью стал дожидаться, пока они вырастут, чтобы быть в состоянии перелететь за мост, туда, куда отлетел ангел. Но, некоторое время спустя, от сильного желания переправиться через мост, он взлетел, а так как крылья у него недостаточно еще отросли, упал на мост, и перья у него упали; поэтому он снова, как и раньше, обнимает мост и предается на волю Божью; и, после молитвы, опять ему кажется, будто у него растут крылья; но, как и в первый раз, он не дождался, чтобы они отросли вполне; потому, начавши прежде времени летать, он опять упал на мост, и перья у него упали; видя поэтому, что он падал благодаря нетерпению лететь, он начал так говорить про себя:

— Я уверен, что если у меня в третий раз отрастут крылья, я подожду, пока они не станут такими большими, что я смогу летать без опасения упасть.

И с этими мыслями он видит, что у него в третий раз растут крылья, и он дожидается долго, пока они не стали большими; и ему показалось, что за первый, второй и третий раз он прождал целых полтораста лет или более. Наконец, в этот третий раз он поднимается, собравши все силы, на воздух и летит в вышину к тому месту, куда отлетел ангел; он постучался в двери дворца, в котором тот был, а привратник спросил его:

— Кто ты, пришедший сюда?

Отвечает брат:

— Я один из меньших братьев.

Говорит привратник:

— Подожди, я приведу сюда святого Франциска, признает ли он тебя?

Пока он ходил за святым Франциском, брат начинает рассматривать чудесные стены этого дворца; и вот эти стены, казалось, просвечивали такой лучезарностью, что он явственно видел за ними хоры святых и то, что там творилось. И пока он стоял в оцепенении и созерцал это, вышли к нему святой Франциск, и брат Бернард, и брат Эгидий, а за святым Франциском такое множество святых мужей и жен, его последователей в жизни, что им, казалось, не было числа. Когда святой Франциск подошел, он сказал привратнику:

— Дай ему войти, это один из моих братьев.

Как только тот вошел, он почувствовал такое утешение и такую сладость, что забыл все пережитые им муки, как-буд-то бы их никогда не бывало. И тогда святой Франциск ведет его внутрь и показывает много чудесных вещей; после же сказал ему:

— Сын, тебе надлежит вернуться в мир и оставаться там семь дней, в течение которых ты старательно и со всем благоговением обрядишь себя; ибо, семь дней спустя, я приду за тобой, и ты пойдешь со мной в это место блаженных.

И был святой Франциск облачен в дивную мантию, усеянную прекраснейшими звездами; а пять его крестных язв были как пять прекраснейших звезд и так блистали, что озаряли своими лучами весь дворец. И на голове у брата Бернарда был прекраснейший венец из звезд, и брат Эгидий был озарен дивным светом. И он узнал много других святых братьев, которых он никогда не видел в миру. И так он был отпущен святым Франциском и вернулся, хотя и неохотно, в мир. Когда он пробудился, пришел в себя и начал понимать, он услышал, как братья звонили к первому часу; так что он пробыл в том видении только от заутрени до первого часа, хотя ему показалось, что прошло много лет. Он рассказал своему гвар-диану обо всем этом видении по порядку, а в течение следующих семи дней его начало лихорадить, и на восьмой день пришел к нему, согласно обещанию, святой Франциск с великой толпой преславных святых и повел душу его в царство блаженных и в жизнь вечную. Во славу Христа. Аминь.

СОДЕРЖАНИЕ

Л. П. Карсавин

Глава XVIII. Увещание к добродетели

1

Provinciale ordinis fratrum Minorum vetustissimum ed. Fr. Conra-dus Eubel. Ad Claras Aquas (Quaracchi) prope Florentiam. 1892, XIX p. 40-45.

(обратно)

2

См. Карсавин. Очерки религиозной жизни в Италии XII—XIII веков. Спб. 1912, отделы о францисканском движении и францисканской литературе.

(обратно)

3

P. Rene de Nantes. Histoire des Spirituels dans l'Ordre de S. François. 1909. K. Balthazar. Gesch. des Annutsstreites im Franziskaner-orden. Holzapfel. Handbuch d. Gesch. d. Franziskanerordens. 1909.

(обратно)

4

Knoth. Ubertino von Casale. 1903. Huck. Ubertin von Casale und dessen Ideenkreis. 1903. Fr. Callaey. Etude sur Ubertin de Casale. Louvain. 1911. К. Флоровская. Св. Франциск в “Древе крестной жизни”. Сборник в честь И. М. Гревса. Спб. 1911.

(обратно)

5

“Житие брата Юнипера" в пер. А. Печковского. М. 1914.

(обратно)

6

“Цветочки св. Франциска Ассизского" в пер. А. Печковского. М. 1913.

(обратно)

7

Ср. Bonaventura. Itinerarium mentis in Deum. Dionysii Areopag. De Mystica Theolog.

(обратно)

8

Bonaventura. Itinerarium mentis in Deum.

(обратно)

9

Ср. Bonaventura. Breviloquium,

(обратно)

10

См. Карсавин. Основы средневековой религиозности. Петр. 1915.

23

(обратно)

11

Здесь и далее в квадратных скобках заключены комментарии и .....поминания брата Арнальдо (прим. ред.).

(обратно)

12

Перевод А. П. Печковского.

(обратно)

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА

  ПРОЛОГ БРАТА АРНАЛЬДО

  ВТОРОЙ ПРОЛОГ

ГЛАВА I

  ВОСЕМНАДЦАТЬ ДУХОВНЫХ ШАГОВ БЛ. АНДЖЕЛЫ

ГЛАВА II

  ИСКУШЕНИЯ БЛ. АНДЖЕЛЫ

ГЛАВА III

  ПЯТЬ УТЕШЕНИЙ БЛ. АНДЖЕЛЫ

ГЛАВА IV

  ДРУГИЕ УТЕШЕНИЯ И ВИДЕНИЯ БЛ. АНДЖЕЛЫ

  УДОСТОВЕРЕНИЕ В ИСТИННОСТИ ОТКРОВЕНИЙ

  СЕМЬ ОТКРОВЕНИЙ О СТРАСТЯХ ХРИСТОВЫХ

ГЛАВА VII

  СЕМЬ УТЕШЕНИЙ О СВ. ПРИЧАСТИИ

ГЛАВА VIII

  УТЕШЕНИЯ В ЯВЛЕНИЯХ МАТЕРИ БОЖЬЕЙ

ГЛАВА IX

  О ДУХОВНЫХ СЫНАХ БЛ. АНДЖЕЛЫ

ГЛАВА X

  ОБ ИСПЫТАНИЯХ И О НЕПРЕУСПЕВАЮЩИХ

ГЛАВА XI

  НАСТАВЛЕНИЯ БЛ. АНДЖЕЛЫ

ГЛАВА XII

  О ПРИЧИНАХ САМООБМАНА

ГЛАВА XIII

  О ВОСХИЩЕНИИ, ПОЗНАНИИ СЕБЯ И БОГА

ГЛАВА XIV

  О ТОМ, ЧТО ХРИСТОС - КНИГА ЖИЗНИ

  О САМОУНИЧИЖЕНИИ ХРИСТА

  О ВЫСШЕЙ И НЕПРЕСТАННОЙ МУКЕ ХРИСТОВОЙ

ГЛАВА XVII

  УВЕЩАНИЕ К МОЛИТВЕ

ГЛАВА XVIII

  УВЕЩАНИЕ К ДОБРОДЕТЕЛИ СМИРЕНИЯ

ГЛАВА XIX

  УВЕЩАНИЕ К ДОБРОДЕТЕЛИ ЛЮБВИ

ГЛАВА XX

  О ЛЮБВИ, МОЛИТВЕ, ИСПЫТАНИЯХ И ДАРАХ БОЖИИХ

ГЛАВА XXI

  УВЕЩАНИЕ ОБ ЕВХАРИСТИИ

  ПОСЛЕДНЕЕ ПИСАНИЕ И ПИСЬМО БЛ. АНДЖЕЛЫ

  ЗАВЕЩАНИЕ И СМЕРТЬ БЛ. АНДЖЕЛЫ

ПРИЛОЖЕНИЯ

  ГИМН БРАТУ СОЛНЦУ

  ПРИВЕТСТВИЕ ДОБРОДЕТЕЛЯМ

ГЛАВЫ ИЗ “ ЦВЕТОЧКОВ СВ. ФРАНЦИСКА АССИЗСКОГО”12

СОДЕРЖАНИЕ

*** Примечания ***