Дитя каприза [Дженет Таннер] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Дженет Таннер Дитя каприза

Дитя каприза – мода…

Ей слепо следуют глупцы,

а люди поумней

ей управляют сами.

Дж. Крэбб (1754–1832)
«Дейли Мейл», июль 1967 года:

ТРАГЕДИЯ НА ЯХТЕ У БЕРЕГОВ ИТАЛИИ! ФИНАНСОВЫЙ МАГНАТ И БЫВШАЯ СУПЕРМОДЕЛЬ ПОГИБЛИ В РЕЗУЛЬТАТЕ ЗАГАДОЧНОГО ВЗРЫВА!


Известный в Америке финансовый магнат и знаменитая в прошлом манекенщица исчезли и, как предполагают, погибли во время прогулки на яхте у западного побережья Италии. Грег Мартин, имевший финансовые интересы в сфере бизнеса, и прекрасная Пола Варна, бывшая манекенщица, супруга знаменитого модельера Хьюго Варны, отдыхали вдвоем на вилле господина Мартина близ Позитано, что на берегу залива Салерно. Когда их яхта не вернулась с морской прогулки, встревоженный персонал виллы сообщил об этом властям. Исчезновение судна связывали со взрывом, который слышали рыбаки. Поисковая группа обнаружила лишь кое-какие обломки и спасательный пояс с яхты «Лорелея», тела потерпевших кораблекрушение найти не удалось. Господин Мартин, сорока лет, был холост. Двадцатидевятилетняя Пола, бывшая, как утверждают, музой-вдохновительницей своего мужа, Хьюго Варны, оставила четырехлетнюю дочь Гарриет.


«Дейли Мейл», январь 1990 года:

ВОСКРЕШЕНИЕ ИЗ МЕРТВЫХ! ПО УТВЕРЖДЕНИЮ НЕКОЙ ЖЕНЩИНЫ, ФИНАНСОВЫЙ МАГНАТ ИНСЦЕНИРОВАЛ СОБСТВЕННУЮ ГИБЕЛЬ!


Популярный некогда американский предприниматель, считавшийся погибшим от взрыва на его роскошной яхте у берегов Италии, более двадцати лет водил за нос мировую общественность – утверждает неизвестная женщина, состоявшая с ним, по ее словам, в гражданском браке со времени его пресловутой гибели. В свое время сообщениями об исчезнувшей яхте и погибших на ее борту людях – Греге Мартине и бывшей супермодели, прелестной Поле Варне, супруге знаменитого модельера Хьюго Варны, делового партнера Мартина, пестрели страницы газет всего мира. Хотя кое-какие обломки яхты были выброшены морем на побережье Италии, тела погибших так и не удалось обнаружить.

Мария Винсенти, дочь богатого итальянского текстильного фабриканта, заявила полиции австралийского города Сиднея, что человек, проживавший в ее роскошном доме в Дарлинг-Пойнт и известный друзьям и знакомым бизнесменам под именем Майкла Трэффорда, в действительности не кто иной, как Грег Мартин. Взрыв на яхте был инсценирован им для того, чтобы спастись от краха его финансовой империи в Штатах, – утверждает Мария Винсенти. Как только над ним начали сгущаться тучи, он решил бросить все и начать новую жизнь.

После своего исчезновения в 1967 году Мартин оставил множество долгов и сложную сеть мошеннических операций, которые, несомненно, привели бы его на скамью подсудимых, если бы не его так называемая гибель. Полиция двух континентов разыскивает Мартина, чтобы убедиться в обоснованности заявления его бывшей сожительницы и возбудить судебное преследование с опозданием на двадцать лет.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Настоящее

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Вращающаяся дверь вместе со струей морозного воздуха пропустила в помещение Тома О'Нила, и он окунулся в блаженную теплоту. В это январское утро Лондон мог сколько угодно дрожать от пронизывающего холода, но здесь, в вестибюле здания страховой компании «Бритиш энд космополитн иншуренс», воздух из калорифера непрерывно поступал через незаметные для глаза вентиляционные отверстия, и в любом уголке было по-летнему тепло.

Расстегнув пальто, Том порылся в кармане темного костюма, который он иронически именовал своей «выходной униформой», и, выудив удостоверение личности, небрежно сунул его охраннику. Том не любил костюмов, не говоря уже о крахмальных рубашках и галстуках. Лучше всего он чувствовал себя в джинсах и свитере или в потертой летной куртке, доставшейся ему в наследство от отца, военного пилота. Том носил эту куртку почти всегда. Работа частного детектива в сфере страхования позволяла расслабиться, но порой случалось, что ему требовалась более строгая одежда. Срочный вызов в главное управление одной из компаний, прибегавших к его услугам, был именно таким случаем.

Не дожидаясь кивка охранника или разрешающего взмаха руки, он прошел к расположенным за спиной служащего лифтам. Один из них только что пришел. Том пропустил в лифт двух девушек из канцелярии и нажал кнопку пятнадцатого этажа. Он скорее почувствовал, чем увидел лестные для него взгляды девушек, но не обратил на них внимания. Ростом чуть выше шести футов, с копной вьющихся каштановых волос и с глазами поразительной синевы, которые достались ему от ирландских предков, Том привык быть объектом женского внимания, хотя оно и удивляло его. Свое отражение в зеркале по утрам, во время бритья, он никогда не считал особенно красивым. Нос у него был крупноват и немного свернут на сторону после сокрушительного прямого удара левой, полученного в возрасте пятнадцати лет на боксерском ринге, да и подбородок имел довольно неправильную форму. Но женщинам все это определенно нравилось, и он, разумеется, не мог запретить им любоваться собой. Том, которому уже стукнуло двадцать девять лет, был вполне зрелым мужчиной, и, конечно, он не раз использовал свой успех у женского пола.

На двенадцатом этаже девушки вышли, и лифт пошел выше. На пятнадцатом дверцы открылись, и Том ступил на толстый серый ковер коридора. Как и на двенадцатом этаже, где вышли девушки, стены здесь были лимонного цвета, но тут их украшали картины – конечно, не старых мастеров, но и не каких-нибудь современных мазил. Картины изображали сцены охоты, корабли, а также прекрасный мягкий закат над заливом. Эту живопись сочли достойной украшать этаж, где размещалось правление крупной международной компании.

Не удостоив картины взглядом, Том направился к двери в глубине коридора. Он постучал, но не стал дожидаться разрешения и вошел. Секретарша, сидевшая в приемной за письменным столом, взглянула на него осуждающе, но выражение ее лица сразу смягчилось, а щеки чуть порозовели.

– Том!

– Доброе утро, Люси. Великий Белый Хозяин желает видеть меня, я правильно понял?

– Да, все правильно. Я сообщу ему о вас. – Она нажала кнопку. – Господин Суонсборо, пришел господин О'Нил. – Она взглянула на Тома с сожалением.

– Он сказал, чтобы вы сразу же шли к нему, Том.

Том кивнул.

– Спасибо.

Провожая его взглядом до двери кабинета, Люси вздохнула. Почему-то всегда так бывает, что самые привлекательные посетители проходят, не задерживаясь, тогда как другие, вроде этого толстяка с влажными ладонями – Вика Тейтума из отдела морского страхования, вечно умудряются задержаться у нее в приемной, похотливо поглядывают, изображая любовное томление, и отпускают такие двусмысленные шуточки, что, стоит ей только захотеть, она могла бы, без сомнения, привлечь их к суду за сексуальное домогательство.

– Входи, Том, входи! – произнес Роджер Суонсборо, привстав со своего начальнического места и протягивая Тому руку. Это был крупный грубовато-добродушный мужчина с обозначившимися залысинами и энергичным тройным подбородком. «Удивительно, что из-за этого подбородка он выглядит мощным, как защитник в регби, а не жирным», – подумал Том. В офисе было слишком тепло, и Роджер сидел без пиджака, в чистой белой сорочке и, когда он протянул через стол руку Тому, тот заметил, что на жестко накрахмаленных манжетах блеснули золотые запонки.

– Мне передали, что я вам зачем-то срочно понадобился, – сказал Том.

– Точно. Снимай пальто, Том. В кабинете с каждым днем становится все жарче. Я открыл бы окно, но… – он указал жестом на две стены из цельного стекла. Низкое серое небо висело над крышами домов и отбрасывало холодный тусклый свет на улицы и видневшуюся вдали реку. С высоты пятнадцатого этажа открывалась чудесная панорама, но, к сожалению, в то утро даже она производила удручающее впечатление.

Том последовал предложению Роджера и повесил свое пальто на тяжелую вешалку резного дерева, стоявшую за дверью.

– Так что происходит, Роджер? Кто пытается надуть тебя в этот раз? – спросил он, криво усмехаясь – работа сделала его циником.

Его собеседник скорчил гримасу.

– Не пытается, Том, а надул. Нас одурачили так, что хоть плачь. Взгляни-ка. – На его столе, обтянутом тисненой кожей, лежала утренняя газета, которую он пододвинул к Тому, ткнув в заметку указательным пальцем с наманикюренным ногтем. – Ты помнишь историю с Мартином? Где тебе помнить! Это случилось двадцать лет назад, когда ты еще бегал в коротких штанишках. Представь себе: роскошная прогулочная яхта взрывается у побережья Италии. На ее борту двое Грег Мартин, владелец яхты, финансист, у которого рыльце бывало в пушку столько раз, что и не счесть, и женщина, Пола Варна, жена модельера Хьюго Варны. Взрыв был такой силы, что от яхты нашли лишь несколько обломков, а оба пассажира, по всей видимости, отправились к праотцам.

– Полагаю, что они были застрахованы в «Бритиш энд космополитн»?

– Ты совершенно прав. Причем не только яхта, но и жизни Мартина и Полы Варны – да не на какую-нибудь мизерную сумму, как тебе может показаться. Она была известной манекенщицей – одни ее ноги были застрахованы на сумму, выражавшуюся пятизначной цифрой, а после него осталось столько долгов что, будь наша компания послабее, она бы обанкротилась. Да уж, 1970 год, когда случалось то одно, то другое, нельзя было назвать благоприятным для «Бритиш энд космополита» Но таково уж наше страховое дело – мы рискуем, и все обходится довольно благополучно, при условии, что каждый играет по правилам.

– А на этот раз кто-то играл не по правилам? – спросил Том. Он безуспешно пытался прочесть заметку в перевернутой вверх ногами газете.

Рука Роджера Суонсборо сжалась в кулак, и он стукнул им по столу с такой силой, что в большой хрустальной пепельнице так и подскочили канцелярские скрепки.

– Вот именно. Они играли не по правилам. Мы выплатили страховку за жизнь Грега Мартина – и вдруг оказывается, что этот сукин сын вовсе не погиб, а живет себе в роскоши в Австралии и в ус не дует.

Том тихо присвистнул.

– Целых двадцать лет? Ты уверен, что это он?

– Уверен. Он жил в Сиднее под именем Майкла Трэффорда с одной богачкой итальянкой, Марией Винсента. Сам он, правда, был только наполовину итальянцем, по-моему, его фамилия первоначально писалась «Мартино», но потом он решил «о» опустить, чтобы она звучала по-американски – «Мартин». Но у него было американское гражданство, да и родился он в Штатах, насколько мне известно.

– Тогда почему же он был застрахован в «Бритиш энд космополитн»? – спросил Том.

Суонсборо пожал плечами.

– Ты меня об этом спрашиваешь? По-моему, у этого скользкого субъекта были веские основания так поступить. Кстати, после исчезновения Мартина обнаружилось, что его дела страшно запутаны. Долгие годы он балансировал на грани нарушения закона, и крах был неминуем.

Повернув к себе газету, Том быстро пробежал глазами сообщение и убедился, что оно более или менее точно соответствует истории, которую ему только что поведал Суонсборо. Затем он внимательно изучил фотографию, сопровождавшую заметку, – три человека в одежде для уик-энда: лысеющий мужчина с худощавым лицом в рубашке с расстегнутым воротом, открывающим золотые цепочки на шее, женщина с перехваченными шарфом а-ля принцесса Грейс волосами, красоту которой не могло скрыть не лучшее качество фотографии, и еще один мужчина с типичной внешностью жителя Средиземноморья. Его лицо было наполовину скрыто под солнцезащитными очками.

– Это и есть Грег Мартин? – спросил Том, указывая на третьего человека на снимке.

– Да. С Хьюго Варной и Полой – на другой прогулке, которая, судя по всему, не закончилась катастрофой, – сдержанно сказал Суонсборо. – В те времена, как я установил, эта троица имела мировую известность. Правда, сколотив состояние, Варна начал вести жизнь отшельника. Некоторые даже утверждают, что он так и не пришел в себя после смерти жены, хотя снова женился, причем на Салли, младшей сестре Полы.

– Гм-м, – хмыкнул Том, пристально рассматривая фотографию. – А ведь госпожа Варна действительно была очень привлекательной. И когда произошел несчастный случай, находилась на яхте одна с господином Мартином. Между ними что-нибудь было?

– В то время Варна настойчиво отрицал это. Говорил, что его жена нуждалась в отдыхе, а его дела не отпускали. Мартин был близким другом семьи и вместе с тем партнером Варны по бизнесу, и тот был просто счастлив, что она смогла поехать с Грегом. Но ты волен делать свои выводы. Кстати, Пола была англичанкой, и этим можно объяснить то, что они предпочли застраховаться у нас.

– Если учесть, как все обернулось, это весьма сомнительная честь, – сдержанно заметил Том. – Итак, «Бритиш энд космополитн» обобрали на целое состояние и при этом еще сочли за полных идиотов. Каким образом, черт возьми, это случилось? Было ли предпринято тогда расследование обстоятельств катастрофы?

– Разумеется, расследование проводилось, причем весьма тщательное, можешь сам убедиться, – сказал Суонсборо, постукивая пальцами по лежавшей перед ним папке, и Том заметил высовывающуюся из нее толстую пачку документов. – Но нам не за что было уцепиться. Яхта взлетела на воздух, в этом никто не сомневался. Рыбаки сообщили о том, что слышали взрыв, и в течение нескольких месяцев после происшествия море выбрасывало обломки судна. По всей видимости, никто из пассажиров не спасся, и масса свидетелей готовы были под присягой подтвердить, что в момент отплытия на борту яхты находились Грег Мартин и Пола Варна – Мартина хорошо знали на побережье, где его яхта стояла на приколе, а Полу Варну едва ли можно было с кем-то спутать. – Он скупо улыбнулся. – Газеты писали об этом как 6 большой трагедии, в чем ты сам убедишься, когда прочтешь их. «Финансовый магнат и бывшая супермодель погибли в результате загадочного взрыва» – вот какими заголовками пестрели газеты в то время, – и уж конечно, особый упор делался на бывшей супермодели. Красавица с мировой известностью, жена талантливого модельера. Сам Бог послал такой материал падкой до сенсаций прессе. К тому же Пола была матерью – у них с Варной был ребенок, маленькая дочка лет четырех. Можешь себе представить, какая из этого получилась душещипательная история?

Том кивнул.

– Конечно, могу. Так, значит, в этом деле копались не только детективы страховой компании, но и мировая печать. Но, несмотря ни на что, Мартин инсценировал собственную гибель и чрезвычайно успешно. А как насчет этой женщины, Полы Варны? «Бритиш энд космополитн» тоже раскошелилась, возместив ущерб членам ее семейства, на что они не имели права? Полагаю, что именно члены ее семьи были облагодетельствованы? Она вправду погибла или тоже живет где-нибудь под вымышленным именем?

Суонсборо резко захлопнул папку и подтолкнул ее через весь стол по направлению к Тому.

– Именно это тебе и предстоит выяснить, Том.

* * *
В уголке салона «Империал» парижского отеля «Интерконтиненталь» Гарриет Варна, опершись спиной о величественную колонну, не отрываясь смотрела в видоискатель фотокамеры и так напряженно вглядывалась в объект съемки, что почти не замечала ни окружавшей ее наэлектризованной атмосферы, ни венских орнаментов и великолепного потолка в стиле рококо, ни жары и освещения. По подиуму длиной в сотню ярдов дефилировали грациозные манекенщицы из Дома моды Сен-Лорана, демонстрируя коллекцию одежды нового сезона.

В тот январский вечер тишина замершего в ожидании зала нарушалась только непрерывным щелканьем затворов целой армии фотографов да взрывами восторженных аплодисментов, потому что Ив Сен-Лоран принадлежит к тем немногим знаменитым творцам моды, которые демонстрируют свои модели в старой манере, обходясь без создающей настроение музыки. В конце 60-х годов он заявил, что высокая мода умерла, и целиком отдался моделированию готового платья, но двадцать лет спустя вернулся к прежнему занятию, и возрожденная им высокая мода поражала великолепием с привкусом ностальгии. К Сен-Лорану ринулись толпы известных богачей и нуворишей, жаждущих роскоши и триумфа, рвущихся к престижу, который создается с помощью фирменного туалета, особенно изготовленного по индивидуальному заказу после многочасовых примерок на грани самоистязания.

Сейчас они сидели в предвкушении предстоящего шоу на изящных позолоченных стульях с сиденьями из красного бархата и старательно пытались сохранить полную бесстрастность на своих лицах с искусно наложенным макияжем. Делали краткие пометки на программках и притворялись, что не замечают, как время от времени объективы фотокамер направлялись на них, а не на манекенщиц, двигающихся по подиуму – за день до этого каждая модель уже позировала перед фотографами. Здесь бывали светские дамы из Америки и со всего мира, утомленные делами благотворительности жены крупных бизнесменов, известные актрисы кино и театра, иногда появлялись даже коронованные особы. Само собой разумеется, актрисам Дом моды нередко одалживал туалеты бесплатно, ради рекламы, которая достигала своей цели, если их фотографировали в этих нарядах, а светские дамы считали ниже своего достоинства присутствовать на модных ревю и делали заказы с видеокассет, в наши дни заменивших длившиеся по нескольку недель просмотры, причем их отказ присутствовать на демонстрациях моделей становился еще более категоричным по мере того, как парижские дома моды, соперничая друг с другом, старались уговорить их почтить своим "присутствием очередное мероприятие. Было здесь множество красивых и узнаваемых лиц из числа издателей модных журналов, пусть анонимных, но тем не менее всесильных; покупательная способность присутствующих в этом помещении была достаточно высока, чтобы расшатать основы империй, хотя ни один Дом моды не получал прибыли от эксклюзивных моделей, а скорее использовал их в целях разорительной рекламы и из соображений престижа.

Гарриет не интересовали все эти личности. Объектив ее фотокамеры был направлен вглубь салона, где небольшими возбужденными группками собрались швеи и девушки из рекламных агентств, наблюдавшие, как по подиуму проплывают под взрывы восторженных аплодисментов модели, над которыми они трудились или которые рекламировали.

В этой толпе стояла девушка, особенно заинтересовавшая Гарриет: миниатюрная, с короткой мальчишеской стрижкой и настолько выразительным лицом, что оно, казалось, отражало все эмоции, которые испытывала каждая из этих молоденьких девушек, подшивавших подолы, прилаживавших на место крючки и петельки, располагавших отделку и приметывавших ее такими мелкими стежками, что их было почти невозможно рассмотреть невооруженным глазом. Наблюдая за ней в видоискатель, Гарриет даже моргнуть боялась, опасаясь, что может пропустить момент, которого так ждала. Когда на подиуме появилась манекенщица в смелом, но романтичном платье из темно-синего шелка, этот момент настал. Лицо девушки оживилось, глаза засверкали, рот приоткрылся, и она в восторге поднесла к губам руки, чуть не плача от радости, а потом начала неистово аплодировать. Гарриет торопливо нажала кнопку, еще и еще раз. Превосходно… просто превосходно! Именно этого момента она ждала: этой неподдельной, непосредственной, совершенно естественной реакции безвестной молоденькой швеи, присутствующей при рождении волшебной сказки. В мире, где так часты тщательно срежиссированные ситуации, это было подобно глотку свежего воздуха, и Гарриет пережила волнующий миг собственного триумфа.

Будучи опытным профессионалом, она не могла позволить себе, испытывая удовлетворение от удачи, пропустить еще какой-нибудь интересный кадр, а поэтому еще несколько минут держала камеру наготове. Но интуиция подсказывала ей, что у нее уже есть то, за чем она охотилась, – кадры, которые придадут необходимую широту и глубину задуманному ею фоторепортажу о модных шоу. Она выпустила из рук фотокамеру, висевшую у нее на шее на ремешке, потерла кулачком утомленные глаза и запустила пальцы в свою густую челку.

По подиуму все еще дефилировали бесстрастные манекенщицы, профессионально скрывающие растущее с каждой минутой напряжение, все еще раздавались взрывы аплодисментов, заглушающие непрерывное щелканье затворов фотокамер, но Гарриет почти не замечала их.

Наряды, какими бы великолепными они ни были, совсем не интересовали ее. Она выросла среди красивой одежды, ее с детства одевали в наряды, придуманные именно для нее, ее заставляли стоять смирно во время примерок платья для выпускного бала, первого взрослого бального платья, и она все это терпеть не могла. Гарриет не имела ничего против платьев, так как они составляли смысл жизни ее отца, и она знала, что всеми своими привилегиями обязана платьям и тому головокружительному успеху, который они принесли отцу, но была к ним равнодушна, кроме тех случаев, когда они хорошо получались на фотографии. Фотография – вот единственное, что имело для нее значение. А в ее фотокамере была целая катушка превосходных кадров.

Гарриет оглянулась по сторонам, надеясь незаметно ускользнуть. Конечно, это было кощунством, но показ моделей, вероятно, продлится еще не менее часа – Сен-Лоран славился продолжительностью своих ревю, – а после этого начнется ужасная давка. Гарриет помедлила, но ее природная нетерпеливость взяла верх, и она тихонько проскользнула к выходу. Все взгляды были устремлены на подиум, и никто, по-видимому, не обратил на нее внимания, кроме высокой седой женщины в платье с эмблемой фирмы, которая с неодобрительным видом двинулась к ней.

Театральным жестом Гарриет немедленно прижала руку ко рту.

– Я плохо чувствую себя, – прошептала она на не очень правильном французском, и женщина поспешно посторонилась.

«Какие свиньи эти фотографы! – подумала она с отвращением. – Эта девица, по всему видать, перебрала за обедом.»

Когда Гарриет выбралась на улицу, холодный ветер ударил ее по лицу, словно пощечина, и она, приподняв фотокамеру, застегнула до подбородка молнию на своей небесно-голубой спортивной куртке и подняла вверх воротник, чтобы прикрыть уши. Несколько прядей волос попали внутрь, и она освободила их – небрежную гриву темно-русых волос, обрамлявших лицо с правильными чертами. «Тебе следует время от времени делать хорошую стрижку, чтобы приручить эту гриву», – не раз советовала ей Салли, жена отца, но у Гарриет не хватало времени ни на парикмахеров, ни на наряды. К тому же она была вполне довольна своей прической. С такими волосами она могла каждое утро просто мыть волосы, и они высыхали сами по себе. Стоит только начать пробовать разные стили – и на прическу придется тратить драгоценное время.

«Я должна найти телефон», – думала Гарриет. Наклонив голову под напором пронизывающего ветра, она торопливо шла по парижской улице. «Как не терпится сказать Нику, что у меня в сумочке лежит материал для него. А уж потом решу, послать ли ему последние катушки пленки авиапочтой или самой доставить их самолетом в Лондон».

Эта мысль вызвала у нее новый прилив радостного возбуждения: ведь это ее первая работа для нового фотожурнала «Фокус нау», который издавал Ник, и она нутром чуяла, что снимки удались на славу. Она уже представляла себе, как это будет выглядеть… Когда они обсуждали задуманное с Ником, она предложила озаглавить репортаж «Изнанка моды». Он сказал тогда, что Гарриет, хорошо зная этот мир изнутри, сможет лучше, чем кто-либо, сделать фоторассказ на эту тему.

– Все журналы мод и колонки для женщин в газетах пишут о моде в традиционном стиле, – говорил Ник, задумчиво пощипывая рыжую бородку, украшавшую его острый подбородок. – Я же хочу чего-нибудь необычного. На том и порешим: «Фокус нау» будет принципиально другим журналом.

Гарриет кивнула. Они были знакомы с Ником уже несколько лет и встречались всякий раз, когда она приезжала в Лондон навестить своего кузена Марка Бристоу, сына Салли. Тогда она только начинала карьеру свободного фотографа, имея за душой лишь капельку таланта, огромную целеустремленность и самую лучшую фотокамеру, какую можно было купить за деньги. Он же в те дни был младшим сотрудником в одной огромной журнальной корпорации. Между ними сразу же установились хорошие деловые взаимоотношения, а когда он стал первым заместителем, а потом и редактором, то, поддерживая связь со многими журналами, при малейшей возможности подыскивал ей работу. Одно время они даже были любовниками, и Гарриет подозревала, что Ник все еще влюблен в нее. Но она никогда не принимала его всерьез. Она не могла принимать всерьез ни одного мужчину – по крайней мере из тех, что ей до сих пор попадались.

– Мне кажется, что ты меня используешь, Гарриет, – сказал он однажды полушутя-полусерьезно.

– Конечно! А как же иначе? – поддразнивала она. – Разве не для этого существуют друзья?

– Друзья! – отозвался он, и его мягкий шотландский выговор придал этому слову несколько печальное звучание. На какое-то мгновение Гарриет испытала острое чувство вины.

Но каковы бы ни были его недостатки как возможного любовника, Ник был хорошим работником – даже отличным, – и его талант в сочетании с трудолюбием были вознаграждены, когда Пол Лиман, магнат издательского дела, решил выпускать новый журнал под названием «Фокус нау». Ник получил место редактора. Он рассказал об этом Гарриет, и она заразилась его энтузиазмом.

– Ты помнишь «Пикчер пост», Гарриет? Да где тебе помнить! Ты слишком молода. Тебя еще на свете не было, когда он прекратил свое существование… К тому же это был английский журнал.

– Ну конечно, мне известно, что был такой журнал, – возразила она. – Не забудь, что моя мать была англичанкой, а этот журнал – сама классика, не так ли? Какой фотограф не слышал о «Пикчер пост»? Хотя как американка я убеждена, что все подобные журналы подражали «Лайф».

– Ты права. Ну так вот, Пол считает, что сейчас самое время начать выпускать новый журнал подобного плана. Фоторассказы, но не на заимствованном материале, как в воскресных приложениях, а истории, рассказанные самими фотографами с помощью фотографий. Возможно, даже с некоторой социальной направленностью. Как бы там ни было, но у журнала должен быть иной имидж и совершенно новый взгляд на вещи. Вот тут-то и пригодится твой талант.

– Звучит заманчиво. Но это больше похоже на фотожурналистику, чем на фотографию. Ты думаешь, я справлюсь?

Несмотря на самоуверенность, на свои двадцать четыре года, несмотря на то, что с самого раннего детства у нее было все самое лучшее, что только можно купить за деньги, была у Гарриет какая-то прямолинейность, острая потребность самовыражения. Ей хотелось проявить себя – перед отцом, перед своими друзьями, перед целым миром. Иногда то, что человек с самого рождения пользуется всеми мыслимыми преимуществами в жизни, порождает глубокую потребность создать что-нибудь исключительно собственными силами, чтобы сказать: «Это мне не преподнесли на тарелочке, а я сам, сам всего добился, своими силами!»

– Я уверен, ты справишься, – сказал Ник. – Ты чертовски талантлива, твои работы за последние пять лет подтверждают это. Необходим лишь удобный случай, чтобы ты по-настоящему проявила себя – и «Фокус нау» даст тебе такую возможность. Я уверен, что ты выдашь массу собственных идей, но для начала почему бы тебе не заняться тем, что ты действительно хорошо знаешь – миром моды?

– Мода! – воскликнула она язвительным тоном, – Богачки, гардеробы которых ломятся от нарядов, а они даже не успевают все их надеть! Мода – это когда глупая, как пробка, баба старается перещеголять остальных, потому что она бесится от скуки и не интересуется ничем, кроме своей внешности.

– Не надо недооценивать моду. Мы оба знаем, что это чрезвычайно мощная индустрия, и многие ее стороны никогда еще не освещались в печати. Остановись на них, Гарриет, представь в романтическом свете и посмотри, что получится. Материала будет более чем достаточно для одного репортажа, уверяю тебя. Возможно, наберется на целую серию. Но начни с Парижа. Как-никак, для большинства людей Париж все еще остается центром всемирной моды, солнцем, вокруг которого вращаются все другие планеты.

– Я абсолютно уверена, что мне совсем не захочется заниматься модой Седьмой авеню, – заявила Гарриет, не скрывая раздражения.

– И не надо… по крайней мере, начни с другого: Как насчет лавок сладостей в Корее или же богатых кувейтских дам, которые покупают изысканные туалеты исключительно для собственного удовольствия, а затем прячут их под своими хламидами, потому что Коран запрещает им показывать свое тело? Конечно, между этим и миром моды, как его обычно описывают, дистанция огромного размера, но материал может получиться отличный. Поезжай и сделай его для меня!

Она согласилась. Конечно же, она сделает материал с показа моделей, покорно щелкая затвором вместе с другими своими коллегами из журналов мод. Но изюминкой ее фоторассказа будут неожиданные кадры, вроде тех, которые она только что отсняла, подловив момент, когда незаметная молоденькая швея в восторге наблюдала, как платье, которое она, может быть, и не придумала, но над которым трудилась в поте лица, под гром аплодисментов появляется на подиуме.

Гарриет взглянула на часы – мужские часы с четким циферблатом, на кожаном ремешке, которые она носила всегда, предпочитая их элегантным часикам от Картье, подаренным отцом, если только какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства не вынуждали ее надеть вечернее платье. «Может быть, – подумала она, – лучше вернуться в гостиницу и оттуда позвонить Нику? Потом позвонить в аэропорт, справиться о рейсах и лично отвезти снимки в Лондон?» Ей хотелось бы присутствовать там тогда, когда пленки проявят и вынесут из темной лаборатории. К тому же будет приятно вновь увидеться с Ником. Она подняла руку в надежде поймать такси, но парижские машины проносились мимо с обычной головокружительной скоростью. Затем она заметила телефон-автомат и решила немедленно позвонить Нику, чтобы сообщить, что работа выполнена. Гарриет бросилась к телефону, опасаясь, что кто-нибудь другой опередит ее, и начнется один из тех нескончаемых разговоров, которые, по-видимому, могут вести только французы. Она на ходу рылась в карманах в поисках мелочи и пыталась вспомнить международный код и номер телефона, по которому можно было позвонить непосредственно в кабинет Ника, минуя вечно занятый коммутатор.

«Ты так и не избавилась от детской привычки делать несколько дел одновременно», – однажды сказала ей Салли. Салли, такая невозмутимая, такая сдержанная и деловая, иногда заставляла Гарриет чувствовать себя ребенком, хотя, конечно, она никогда бы не призналась в этом.

Ее соединили со второй попытки, и она услышала звонок на другом конце линии. Затем в трубке раздался голос Ника с характерной для него мягкой, явно шотландской картавостью.

– Алло? Ник Холмс у телефона.

– Ник… это Гарриет. Работа закончена. Получились изумительные снимки. Я сейчас возвращаюсь в гостиницу и, если повезет, успею на ночной рейс. Так что буду у тебя рано утром, а возможно, даже сегодня вечером, если не возражаешь.

Последовала едва заметная неловкая пауза, и Гарриет почувствовала укол самолюбия. Обычно Ник так радовался, что ей приходилось сдерживать его пыл. А теперь, когда она горит желанием поскорее рассказать ему о работе, в его голосе что-то не слышно особого восторга.

– Если, конечно, у тебя не намечено чего-нибудь другого, – добавила она торопливо.

– Нет. И я очень рад, что ты закончила работу. Что означает эта странная нотка в голосе Ника? Совсем на него не похоже.

– Я тоже рада. Ты был прав. Знание моды изнутри очень мне помогло. Во всяком случае…

– Гарриет… ты видела сегодняшние газеты? – прервал он ее.

Она засмеялась.

– Ты, должно быть, шутишь? Да я по уши увязла в манекенщицах и в высокой моде.

– Ну так вот, мне кажется, тебе следовало бы их почитать.

Она нахмурилась, почувствовав всей кожей неловкость, которая звучала в его голосе.

– Что произошло? Кто-нибудь перебежал мне дорогу? Или… нет, только не это! Неужели Пол решил закрыть «Фокус нау», не дав ему даже расправить крылья?

– Нет… совсем другое.

– Тогда что? Ник… у меня монеты кончаются. – Она поискала в кармане мелочь, но не успела сунуть монетку в отверстие – раздался щелчок.

– Ник! – настойчиво звала она, но было уже поздно. Телефон молчал.

Она выругалась, швырнула трубку и некоторое время стояла, уставившись на нее невидящими глазами. Что, черт возьми, он имел в виду? Может, ей следует позвонить ему снова? Или лучше сначала купить газету и попытаться выяснить, о чем это он говорил? Откуда-то сзади на нее наплыло облако сигаретного дыма – стоявший у нее за спиной мужчина притоптывал ногой, не скрывая нетерпения, в ожидании, когда наконец освободится телефон. Это помогло решить мучивший ее вопрос. Она повернулась, проскользнула мимо мужчины и направилась к дрожавшему от холода продавцу газет, сидевшему у ближайшего входа в метро.

Все верхние газеты на стенде были на французском языке, и Гарриет выругала себя за то, что не знает его как следует. Возможностей было предостаточно, а вот желания… Она никогда не прилагала особых усилий, чтобы выучить французский, а теперь вовсе не хотела продираться сквозь дебри иностранных слов в поисках неизвестно чего. Однако под кипами французских на стенде оказались английские и американские газеты. Вчерашние? Нет, слава Богу, сегодняшние… по крайней мере, английские. Она указала на одну из них и расплатилась последней мелочью. Потом, укрывшись от пронизывающего ветра в вестибюле метро, раскрыла газету.

Гарриет сразу же увидела статью. Фотография словно прыгнула на нее со страницы, чтобы нанести удар.

Папа, мама. И… этот мужчина… Неожиданно ее охватила дрожь.

ВОСКРЕШЕНИЕ ИЗ МЕРТВЫХ! ПО УТВЕРЖДЕНИЮ НЕКОЙ ЖЕНЩИНЫ, ФИНАНСОВЫЙ МАГНАТ ИНСЦЕНИРОВАЛ СОБСТВЕННУЮ ГИБЕЛЬ!

Гарриет прислонилась к стене. Ей очень хотелось найти местечко поукромнее, но она знала, что не сможет двинуться с места, пока не прочтет статью до конца.

Дочитав сообщение, она стояла, тяжело дыша, и переводила невидящий взгляд с газеты на толкавших ее людей, которые пробегали мимо нее. На улице по-прежнему шумел поток городского транспорта, и его грохот то и дело прерывался звуковыми сигналами автомобилей, но она ничего не слышала. Даже бесценные катушки отснятой пленки в фотокамере, висевшей у нее на шее, и рассованные по карманам куртки, были забыты. Все это словно принадлежало другому миру, было из другой жизни.

Грег Мартин, бывший партнер ее отца, жив!

Она, конечно, едва помнила его. Он был тенью прошлого, его имя почти никогда не упоминалось, кроме тех редких случаев, когда разговор заходил о том происшествии, ужасном происшествии, унесшем его жизнь и жизнь ее матери, когда Гарриет едва исполнилось четыре года. Что касается финансового кризиса, через который им пришлось пройти, и главным виновником которого, как она подозревала, был Грег, то о нем они вообще никогда не говорили. Все случившееся было так ужасно и оставило такую глубокую травму, что ее отец предпочел начисто вычеркнуть его из памяти, по крайней мере так это выглядело внешне.

Гарриет прижала руку к губам и закрыла глаза. Ей казалось, что пронизывающий ветер у входа в метро доносит до нее запах, который всегда напоминал ей о матери, – запах, который невозможно забыть, – нежный, дразнящий и сладкий, как аромат летнего сада на исходе дня, запах, воспоминание о котором вызывало у нее слезы даже много лет спустя, когда она уже забыла, как выглядело лицо матери.

«Мама… Мама… почему ты ушла?» По ночам она плакала, уткнувшись в подушку, по-детски надеясь, что слезы обладают магической способностью все поставить на свои места, что утром мама снова будет рядом с ней.

Но мама, конечно, не вернулась. Она погибла во время взрыва на роскошной яхте, как ей объяснили. Постепенно она с этим смирилась, приняла это как факт, хотя, подобно эху в ночи, печаль продолжала жить в ней и иногда заявляла о себе.

Но сейчас…

Если был жив Грег Мартин, то, возможно… может быть, есть хоть какой-то шанс надеяться, что и ее мать жива?

Чудовищность этого предположения потрясла ее. Она простояла у входа в метро довольно долго, неотступные мысли хаотически напирали друг на друга. Они были лишены здравого смысла… Однако это газетное сообщение было доказательством того, что все связанное с тем трагическим происшествием было не таким уж понятным. Впервые за долгие годы Гарриет охватила тоска по дому, но не по Нью-Йорку, а по тихому раю ее лондонской квартирки, убежища, устроенного ею для себя. Она кое-как сложила газету, сунула ее в сумку и, словно под гипнозом, вошла в метро. Как можно скорее оказаться дома – только это теперь было для нее важно. Добраться до дому. А потом, возможно, она сумеет все обдумать и решит, что делать.

* * *
Салли Варна, неохотно расставшись с нежно пахнущей пеной, вышла из ванны и завернулась в огромную розовую купальную простыню, приготовленную для нее горничной. Усевшись на низкую скамеечку, она внимательно посмотрела на свое отражение в зеркалах, с двух сторон обрамлявших ее ванную комнату.

Смотревшее на нее лицо было гладким, чуть раскрасневшимся после теплой ванны, и уж, конечно, не выглядело на свои сорок шесть лет. Даже использование наилучших косметических средств, которые только можно достать за деньги, не могло сделать его красивым, однако… «И такое лицо было не так уж плохо для гадкого утенка», – подумала Салли с кривой улыбкой. Она подняла руку и откинула в сторону закрывавшие уши белокурые пряди волос. Да, тоненькие шрамы уже почти исчезли, как и обещал ей хирург. Совсем не обязательно, чтобы кто-нибудь узнал о том, что она делала подтяжку лица. Она решила никому не говорить об этом. Было разумно сделать операцию заблаговременно, пока еще не появились заметные морщины и одутловатости. Что бы там ни было, а своим благоразумием Салли всегда могла гордиться.

Рассудительная Салли. «Салли – это та из них, которая благоразумна», – так говорили о Салли в детстве, сравнивая ее с сестрой Полой. «Салли умница, у нее такая светлая головка», – говорили о ней, а на самом деле это означало, что Пола красавица, а она, Салли, настоящая дурнушка, поэтому приходится в утешение найти в ней хоть что-нибудь хорошее. Она знала, что это делалось по доброте душевной, но ей все равно было очень обидно. Ей не хотелось быть ни рассудительной, ни благоразумной. Ей хотелось быть красивой, как Пола, она отдала бы все, чтобы хоть немного походить на сестру, изумительная внешность которой привлекала и очаровывала людей повсюду, где бы она ни появлялась. Но если волосы Полы были упругими и блестели, словно отражая лучи утреннего солнца, то волосы Салли были прямыми и тусклыми; если глаза Полы были яркого изумрудного цвета, то ее глаза были самыми заурядными – карими, черты ее лица были такими же, как у Полы, но казались смазанными, и выглядела Салли более приземистой – пока еще не толстой, но более крупной. Поэтому рядом с Полой она всегда чувствовала себя громоздкой, хотя была на целых четыре дюйма ниже ее ростом и почти на два года моложе.

– Мамочка, почему я не выгляжу так, как Пола? – спрашивала она, с самым несчастным видом разглядывая свое отражение в зеркале в пятилетнем возрасте, но ее мать, сама в недоумении от того, что произвела на свет такую красавицу – старшую дочь, не могла дать Салли вразумительного ответа.

Девочки подрастали, но ситуация не менялась. Что бы ни делала Салли, чтобы улучшить свою внешность, она всегда знала, что у нее нет ни малейшей надежды сравниться с Полой, и эта мысль настолько лишала ее уверенности в себе, что ей всегда казалось, будто окружающие, встречаясь с ней впервые, восклицают за ее спиной: «И это сестра Полы? Эта дурнушка? Боже мой, когда раздавали красоту, она, наверное, была где-нибудь в заднем ряду!» То, что лишь немногие из знакомых девочек могли соперничать с Полой, совсем не утешало. Ведь им не приходилось жить рядом с богиней, не надо было соперничать с общепризнанной красавицей.

Несмотря на все это, Салли обожала Полу. Когда другие девочки, завидовавшие ее внешности и тому, что красота открывает перед Полой многие двери, а особенно тому, что вокруг нее всегда увивалась целая толпа молодых людей, отпускали ехидные замечания, Салли выступала в роли самой рьяной заступницы сестры. Кто бы мог подумать – и меньше всего сама Салли, – что красота Полы ее погубит! Ведь Пола для нее была не только сестрой, но и сверкающим золотым идолом, и Салли испытала настоящее потрясение, когда наконец была вынуждена признать, по крайней мере наедине с собой, что другие девочки, возможно, и правы, осуждая Полу.

Салли встала, уронив купальную простыню, и накинула шелковый халатик. Он слегка прилип к ее все еще влажной коже, и она снова внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале, на сей раз в полный рост. Долгие годы диеты и упражнений навсегда устранили некоторую грузность фигуры; теперь ее тело выглядело гибким и упругим, но все-таки было более округлым, чем когда-то тело Полы. Как и лицо, тело опровергало возраст Салли. Иногда те дни, когда она жила в тени Полы, казались далеким прошлым, а иногда – будто это было только вчера. Салли понимала, что ей никогда не сравниться с непревзойденной красотой сестры, но она, по крайней мере, являла миру неплохую ее имитацию. У нее было все, о чем она когда-либо мечтала, и даже больше. Этот дом на Сентрал Парк Саут, ранчо в Колорадо, дом в Монтего-Бей, собственный реактивный самолет, возможность покупать все что душе угодно. Неплохо для девушки, выросшей в микрорайоне, застроенном муниципальными домами!

Но важнее всего то, что она вышла замуж за человека, который был мужем Полы. Это окончательно убеждало, что она все-таки была не настолько хуже сестры, как ей казалось.

…Только эта тень прошлого, глубоко запрятанная в тайниках сердца, омрачала жизнь Салли, и изгнать ее не мог даже призрачный блеск окружавшей ее роскоши. На мгновение преследующая ее тень омрачила мысли Салли, но она с привычной уже легкостью отогнала ее от себя и направилась в гардеробную. Сегодня вечером они с Хьюго ужинали с важным сенатором, который обычно включал в число своих гостей деятелей шоу-бизнеса, а Салли еще не решила, что надеть. Ступая по палевому ковру, она подошла к одной из вешалок, расположенных вдоль каждой из обитых муаровым шелком стен, и, выбрав черное платье, приложила его к себе. У платья был скромный круглый вырез, красивые длинные рукава до запястья, на спине – разрез от ворота до талии, а короткая юбка придавала наряду задорный вид.Если надеть к нему бриллиантовые серьги и браслет, оно будет выглядеть очаровательно. «Да, – подумала Салли, – надену-ка я черное… а может, все-таки бархатное, цвета клубники…»

Ей показалось, что кто-то вошел в ее спальню, примыкающую к гардеробной, и Салли обернулась, все еще прижимая к себе платье и недовольно хмуря брови. Она приказала слугам не беспокоить ее, потому что очень дорожила возможностью побыть в одиночестве. Было нелегко привыкнуть к тому, что ее жизнь проходит на глазах. Очень приятно сбросить нижнее белье и знать, что оно будет выстирано и возвратится на свое место в ящик комода выглаженным и надушенным, еще приятнее было не беспокоиться о том, что нужно убрать со стола и вымыть посуду, но ее все-таки слегка смущало, когда молчаливые горничные подобострастно выполняли при ней свои обязанности.

– Кто там? – спросила она несколько раздраженно.

Дверь гардеробной отворилась, и, к своему удивлению, она увидела Хьюго. Брови, которые она слегка подкрашивала, чтобы они больше выделялись на лице, удивленно приподнялись. Салли ожидала, что он возвратится домой, по крайней мере, через час. В это время дня он обычно находился в своем офисе на Седьмой авеню.

– Хьюго! – воскликнула она. – Почему ты вернулся так рано?

Хьюго вошел в гардеробную и закрыл за собой дверь. Это был мужчина средних лет и среднего роста в сером костюме и белой водолазке. Когда он повернулся и верхний свет, который Салли включила, чтобы осмотреть свои туалеты, упал прямо на его лицо, она заметила, что он бледен. Лицо его осунулось, резко обозначились обычно незаметные морщины, пролегшие от крыльев носа к уголкам рта, глаза лихорадочно блестели.

– С тобой все в порядке? – спросила она. – Ты не заболел?

Муж не ответил. Просто стоял и смотрел на нее, словно не решаясь начать разговор.

– Хьюго! – Она шагнула к нему.

– Грег Мартин жив, – сказал он. Она остановилась, не расслышав.

– Что ты сказал?

– Грег Мартин жив. Он в Австралии. Он не погиб на «Лорелее». Вся эта проклятая история была обманом.

– О Боже! – воскликнула Салли, не веря его словам.

– Я понимаю тебя. Я тоже сначала не поверил. Но я все проверил, Салли. Нет сомнения, что это правда. Я должен был прийти домой и все рассказать тебе немедленно. Ты понимаешь, что это значит? Если Грег жив, то есть шанс, что Пола тоже жива.

– О Боже! – снова вырвалось у нее.

У Салли потемнело в глазах, будто кто-то выключил свет, и она почувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Она застыла на месте, все еще прижимая к себе черное платье и глядя на мужа, но ей казалось, что у нее на глазах рушится весь ее мир.

Салли всегда знала, что этот момент когда-нибудь наступит. Теперь он настал, и все-таки она понимала, что так же не готова к нему, как и раньше.

* * *
В Лондоне шел снег. Первые крупные снежинки растаяли на тротуарах, а теперь снег повалил плотной стеной. Он скапливался на подоконниках, в углублениях и трещинах, превращался в слякоть на дорогах, где его месили колеса уличного транспорта.

В маленьком ателье на верхнем этаже старого ветхого склада в Уайтчепеле. Тереза Арнолд, дрожа от холода, зажгла еще одну конфорку портативной газовой плиты. По правде говоря, она не могла позволить себе такую роскошь, потому что, когда ей требовался новый баллон, его приходилось втаскивать наверх по трем пролетам лестницы, а это всегда создавало сложности, поскольку нужно было звать на помощь кого-нибудь из приятелей. Но когда Тереза мерзла, у нее немели пальцы и превращались в белые бескровные обрубки, казалось, не имеющие никакого отношения к ее рукам. Тогда она не могла работать в полную силу, а работать ей было совершенно необходимо, в противном случае ее новая коллекция ни за что не будет готова вовремя.

Тереза потерла руки, чтобы хоть немного вернуть их к жизни, и наклонилась над разложенными на рабочем столе листами бумаги, пытаясь забыть о холоде и сосредоточиться на эскизах. Она обязана придумать хорошие модели – не просто хорошие, а блестящие, – не то она предаст всех, всех тех, кто верил в нее – ее крошечную армию рабочей силы, состоящую из закройщиц, швей-надомниц, друзей из художественного училища, которые заглядывали к ней, чтобы предложить помощь и поддержку, а прежде всего предаст свою мать, которой пришлось заложить в банке собственный дом, чтобы помочь дочери основать собственное дело.

Тереза вздохнула: холод действовал на нее угнетающе и лишал ее обычного неукротимого оптимизма. Когда-то все казалось простым и волнующим. По окончании школы модельеров ей удалось продать всю дипломную коллекцию в маленький дорогой бутик в Уэст-Энде, где ее модели были приняты на «ура», и она поверила, что способна завоевать мир и что успех не за горами. Размечтавшись, она решила стать независимым модельером. Но в действительности все оказалось значительно труднее. Возможно, думала она, сначала все выглядело легко и просто, потому они строили планы вместе с Марком… Марк Бристоу был молодым, энергичным служащим рекламного агентства, с которым она познакомилась и в которого влюбилась в те дни, когда охотилась за заказами в Сомерсете. Марк, хотя и был англичанином, прожил в Соединенных Штатах достаточно долго, чтобы заразиться типично американским энтузиазмом и энергией, которыми он, в свою очередь, заражал окружающих. Он вдохновлял ее и хвалил, поругивал, когда она того заслуживала. Его любовь и поддержка даже в самые мрачные минуты, когда ее одолевали сомнения в собственных силах, вселяли уверенность, что она справится со всеми трудностями. Это Марк убедил ее обратиться в банк за кредитом. Марк посоветовал ей объединиться с ее старинной приятельницей Линдой Джордж, окончившей школу бизнеса в то самое время, когда Тереза получила диплом модельера, чтобы та занималась коммерческими делами ее предприятия. Именно Марк внушил ей такую уверенность в своих силах, что она позволила матери заложить дом в обеспечение кредита, правда, Тереза противилась этому, даже сознавая, что другой возможности получить необходимый заем у нее нет. Но важнее всего было то, что Марк заставил ее почувствовать себя любимой и единственной. «Я очень горжусь тобой, леди», – говорил он, и она сияла от счастья, опьяненная своей уверенностью в том, что благодаря своему таланту завоюет мир.

Но Марка уже давно не было рядом. Он исчез из ее жизни внезапно, без объяснений, и Тереза, как она ни старалась, не Могла примириться с этой потерей. «Почему… почему… почему? – спрашивала она себя снова и снова. – Почему все так кончилось? Мы были так близки. Мы любили друг друга… Что же произошло? Разве я могла предположить, что такое случится?» Искать ответы на эти вопросы было бессмысленно. Оставалось лишь смириться и признать, что, как бы ни хотелось ей думать иначе, Марк просто бросил ее и не собирается возвращаться. Она уже почти свыклась с этой мыслью, но в глубине души все еще тосковала по Марку. Его отсутствие вызывало у нее ноющую боль в сердце. Казалось, даже ее предпринимательская деятельность пострадала, потому что с уходом Марка Тереза утратила и веру в свою удачу, словно она стекла по ее щекам вместе со слезами.

Когда рядом был Марк, любое дело было ей нипочем. Без него жизнь почти утратила для нее свою прелесть. Работа наводила скуку, хотя она пыталась не смешивать эмоции с работой. Несколько магазинов и модных бутиков заинтересовались ее моделями, но их еще предстояло создать, учитывая новейшие модные веяния, в надежде на то, что на них найдется покупатель, если одежда будет не слишком дорогой и хорошего качества. Во многом это напоминало заколдованный круг: если сшить уникальные модели, это обойдется значительно дороже, а для серийного производства требовался капитал и оптовые покупатели. К тому же ей не давала покоя мысль о том, что в случае неудачи ее мать останется без крова.

Разумеется, ей был совершенно необходим спонсор, который вложил бы в ее дело достаточно денег, обеспечил бы ей финансовую основу и позволил посвятить себя исключительно творчеству. Но пока такой джинн почему-то не появлялся, как бы усердно она, так сказать, ни терла волшебную лампу. Линда тоже старалась изо всех сил. «Будем надеяться, что ей что-нибудь удастся сделать в ближайшее время, – Думала Тереза. – А если ничего не выйдет, не знаю, сколько еще времени я смогу продержаться».

Звук шагов по хлипкой лестнице, которая вела в ее ателье, заставил Терезу оторваться от эскизов – в ней вспыхнул крошечный лучик надежды, не желавшей угаснуть окончательно. Так или иначе, при звуке шагов на лестнице у нее всегда мелькала мысль, не Марк ли это возвращается – так же неожиданно, как и ушел. Надежда умерла, как только мгновение спустя на пороге появился высокий молодой человек в старенькой куртке и коричневой кожаной фуражке.

– Уэсл! Привет! – сказала она с приветливой улыбкой, надеясь скрыть свое разочарование. – Что ты здесь делаешь?

Вопрос не требовал ответа: Уэсл был ее приятелем по художественному училищу и частенько забегал к ней без предупреждения.

– Черт побери, как здесь холодно, Терри, – сказал он, притопывая ногами. Его дыхание вырывалось в виде облачка белого пара.

– Тоже мне открытие! – фыркнула Тереза. – Если хочешь кофе, поставь чайник на огонь.

– Я, конечно, хочу кофе, да и ты, думаю, не откажешься, только не здесь. Собирайся, я приглашаю тебя в то маленькое кафе у дороги… как оно теперь называется?

– По-моему, теперь оно называется «У Марио». Его название то и дело меняют. Но я не могу уйти ради кофе: так много еще нужно сделать. Мы не вольны распоряжаться своим временем, не то, что вы, свободные художники: вы же живете за счет общественных заказов.

– А нельзя ли без ехидства? Со временем кто-нибудь оценит мои скульптуры, вот увидишь. А пока я берегу здоровье, чтобы насладиться успехом, когда он придет, и ты будешь умничкой, если последуешь моему примеру.

– Но мне необходимо это закончить.

– Тебе это не удастся, если схватишь воспаление легких. Поторапливайся, надевай пальто… или оно уже на тебе? Я тебя приглашаю и не принимаю никаких отказов.

– Хорошо, хватит меня ругать. – Тереза накинула на плечи толстую шерстяную шаль, завязала ее узлом. Как заметит Уэсл, пальто она надела еще раньше, пытаясь согреться. Она выключила газ и свет – надо экономить! – и, заперев дверь, вышла вслед за ним на лестничную площадку.

– Вижу, дела идут по-прежнему не блестяще, – сказал Уэсл, когда они спускались по лестнице, ловко избегая подгнившие ступени.

– Боюсь, похвастать нечем.

– Осторожно, здесь скользко, – предупредил Уэсл, когда они пересекали площадку, на которую через разбитое слуховое окно намело снегу.

– Да знаю я, знаю. Надеюсь, здесь не заколотят окна, не то на лестнице станет совсем темно.

Уэсл спустился вниз и распахнул дверь на улицу.

– Что вам действительно необходимо, мисс супермодельер-1991, так это приличное помещение для работы.

– Что мне действительно необходимо, так это чудо, – ответила она, скорчив гримасу.

В сточной канаве валялась брошенная кем-то утренняя газета. Она размокла от снега и слякоти, так что можно было прочитать лишь часть заголовка: ВОСКРЕШЕНИЕ ИЗ МЕРТВЫХ!

Проходя мимо, Уэсл пнул газету носком своих «луноходов». А Тереза вообще ее не заметила.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Когда такси, высвечивая фарами путь в густом мраке, свернуло на Кенсингтон-стрит, Гарриет наклонилась и через приподнятое стекло, отделявшее ее от водителя, попросила:

– Остановитесь здесь, пожалуйста.

Взвизгнув тормозами, такси остановилось. Гарриет посмотрела на счетчик, достала из сумочки банкноту и протянула ее шоферу.

– Спасибо. Сдачи не надо. – Она выскочила на мокрый от растаявшего снега тротуар и вытащила свои сумки. Слава Богу! Наконец-то она дома!

По дорожке, ведущей к дому, она почти бежала. Здесь, на первом этаже высокого старого здания, знававшего лучшие времена, она снимала квартиру. К общей входной двери вели три каменные ступени. Гарриет поднялась по ним и едва успела вставить ключ в замочную скважину, как услышала шаги по дорожке у себя за спиной и мужской голос, произнесший:

– Извините!

Она обернулась удивленно и несколько настороженно.

– Что вам угодно?

– Мисс Варна?

В голосе мужчины слышались властные, но не угрожающие нотки, а его пальто с поднятым воротником выглядело вполне респектабельно, однако Гарриет почему-то охватило чувство тревоги.

– Кто вы такой? – спросила она резко.

– Я Том О'Нил. Беспокою вас по поручению страховой компании «Бритиш энд космополита иншуренс». Я заходил к вам, но мне никто не открыл и в квартире не было света. Я уже собрался уходить, как вдруг подъехало ваше такси.

– Благодарю, но я не нуждаюсь ни в каком страховании, – Гарриет распахнула дверь и вынула ключ из замочной скважины, – Извините.

– Я не продаю страховые полисы. Я хочу поговорить с вами совсем о другом. Речь идет о Поле Варне. Это ваша мать, не так ли?

Гарриет застыла от неожиданности и разозлилась на себя за то, что не поняла сразу же, как только он упомянул о страховой компании, причины его визита. Ей просто не пришло в голову. Конечно, если поразмыслить, можно было бы догадаться, что без обязательного расследования никак не обойтись, но весь долгий перелет она думала только о последствиях этой газетной заметки лично для нее. Она не предполагала, что, возможно, эта новость затрагивает чьи-то финансовые интересы.

– Пола Варна действительно моя мать, – сказала она, словно защищаясь. – Но, по правде говоря, мне не хотелось бы сейчас ни с кем разговаривать. Я только что прилетела из Парижа и очень устала.

– Это не займет много времени, – настаивал он, даже и не подумав извиниться. – Всего несколько вопросов, и я оставлю вас в покое.

– Господин О'Нил…

– Нам было бы удобнее поговорить в помещении. – В его голосе опять послышались прежние властные нотки. Гарриет разозлилась.

– У меня нет привычки впускать незнакомцев в свою квартиру… особенно в такое время. Откуда мне знать, что вы тот, за кого себя выдаете?

– Вот мое удостоверение, – Она взглянула на протянутый им документ.

По правде говоря, Гарриет ничуть не сомневалась, что это действительно господин Том О'Нил. Но ей очень хотелось, чтобы он оказался не тем, за кого себя выдает.

– Что ж, войдите.

Показывая дорогу, она прошла впереди него в общий холл, который собственноручно украсила вазой с букетом сухих цветов и парой старых, но хорошо сохранившихся ковриков, купленных за бесценок на аукционе. К своему удивлению, при хорошем освещении она разглядела, что он значительно моложе, чем можно было предположить по его громоздкой, закутанной в пальто фигуре, и намного красивее. Нет, он не был красавцем. К Тому О'Нилу это определение, пожалуй, не подходило. Но, несомненно, он интересный мужчина, с волевыми неправильными чертами лица, полной, чуть выпяченной нижней губой и ярко-синими глазами. Повернувшись к нему спиной, она отперла свою дверь и, ощутив нахлынувшую на них волну теплого воздуха, поблагодарила Бога за то, что предусмотрительно оставила включенным отопление… Кажется, она ни разу как следует не согрелась с тех пор, как прочитала газету… даже в самолете. Ей очень хотелось выпить – на всякий непредвиденный случай у нее имелось немного виски, – но она не была уверена, что сможет налить стаканчик себе, не предложив своему посетителю, а угощать его она не собиралась.

Гарриет включила свет, бросила сумку на стол и резко повернулась к Тому.

– Итак, чем могу быть полезна?

– Как я уже сказал, я хотел бы поговорить с вами о вашей матери. – Он посмотрел ей прямо в лицо. Внимательный взгляд его ярко-синих глаз почему-то смущал ее. – Как представитель компании, застраховавшей ее жизнь и жизнь господина Мартина, не говоря уже о яхте, я намерен докопаться до правды о случившемся.

– Боюсь, что мне нечего вам сказать. Мне было всего четыре года, когда погибла мама.

Что-то недосказанное висело в воздухе, она явственно ощущала это, видела по едва заметно поднятой брови, по складочке в уголке его рта. Неожиданно он задал вопрос.

– Когда вы в последний раз видели свою мать, мисс Варна?

– Я же говорила вам… когда мне было четыре года. Вечером накануне ее отъезда. Она пришла ко мне в комнату, чтобы пожелать спокойной ночи…

Гарриет замолчала, вспомнив кое-что еще… Как в тот самый вечер, немного позднее, она услышала громкие голоса в комнате матери, прошлепала босыми ножками по лестничной площадке и заглянула в щелку приоткрытой двери. При этом воспоминании ее глаза потемнели, и острый взгляд детектива заметил это.

– И что? – настаивал он. – Что было потом?

– Говорю вам, что я никогда не видела ее после этого вечера.

– Но ведь что-то произошло…

– Ничего не произошло. Ради Бога…

– Что она сказала, когда заглянула к вам, чтобы пожелать спокойной ночи? Она выглядела как обычно?

– Не знаю. Не помню. Мама всегда была… мамой. И, по-моему, то, что она сказала мне, вас не касается.

– Боюсь, что касается, если учесть, что за жизнь вашей матери страховая компания выплатила четверть миллиона фунтов стерлингов.

Он пересек комнату и, подойдя к угловому столику, взял в руки портрет в серебряной рамке. – Когда был сделан этот снимок?

Неожиданно Гарриет не выдержала:

– Поставьте портрет на место! – резко сказала она.

– Это ваша мать, не так ли?

– Да, она. Снимок был сделан до моего рождения, когда она еще работала. А как вам известно, она была знаменитой манекенщицей. Но вы не имеете никакого права приходить сюда и трогать мои вещи. Даже полицейский не осмелился бы совать повсюду свой нос без ордера на обыск, а вы не полицейский. Вы частный детектив. И я не обязана с вами разговаривать.

Оторвав взгляд от портрета, он спокойно посмотрел на нее.

– Я заметил, что людям, которые теряют самообладание, когда я начинаю задавать вопросы, обычно есть что скрывать, – сказал он неторопливо.

– Что, черт возьми, вы имеете в виду?

– Уверен, что вы сами можете догадаться, мисс Варна.

– Нет, не могу. Растолкуйте мне, пожалуйста. Вы обвиняете меня в обмане, не так ли?

– Четырехлетнего ребенка? Боже сохрани! Но оказалось, что Грег Мартин, который вместе с вашей матерью был на взорвавшейся яхте, обманывал нас в течение целых двадцати лет. Ведь он объявился в Австралии.

– Я уверена, что вы знаете об этом значительно больше, чем я. Мне известно только то, что я прочитала в газетах.

Он снова приподнял бровь с выражением вежливого недоверия.

– Да ну? В таком случае это, видимо, причинило вам большие страдания.

Она оставила без внимания его несколько покровительственный тон.

– Насколько я понимаю, пока еще никто с полной уверенностью не сказал, что этот человек и Грег Мартин – одно и то же лицо, – возразила она.

– Верно. Это еще предстоит доказать. Но если предположить, что это уже доказано, нам придется очень тщательно расследовать, что произошло с вашей матерью. А что если она тоже осталась жива?

Его слова потрясли Гарриет, и она сглотнула, потому что нервный спазм сжал ей горло. То, что он сказал, отчасти совпадало с ее собственными мыслями, но было ужасно неприятно, когда их высказал вслух этот не вызывающий симпатии незнакомец.

– Но если она не погибла, то где, черт побери, она находится? – спросила она.

– Мне платят именно за то, чтобы я это выяснил. Я надеялся, что вы сможете мне помочь, но, если вы отказываетесь, мне придется прибегнуть к другим способам. Возможно, я затрачу больше времени, но… – он улыбнулся, и его уверенность вызвала у нее еще большую неприязнь к нему, – обещаю, что в конце концов докопаюсь до правды.

– В таком случае я предлагаю вам начать, не откладывая, – сказала Гарриет. Она подошла к двери и распахнула ее.

– Доброй ночи, господин О'Нил.

– Доброй ночи, мисс Варна. Извините, что отнял у вас время.

Она не ответила, а просто стояла, придерживая дверь, пока он не ушел. Потом закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и только тут почувствовала, что, хотя она все еще была в куртке в теплой квартире, ее снова бьет дрожь. Она оторвалась от двери, подошла к громоздкому старому буфету и достала бутылку виски и стакан. Не разведенное водой виски обожгло горло. Уставившись в пространство, Гарриет продолжала крепко сжимать стакан обеими руками.

Возможно ли, что Пола все еще жива… и хотелось ли ей, чтобы она была жива? Естественно, она ответила бы на этот вопрос «Да! Да!». Но, по правде говоря, все было не так просто. Какая женщина может по доброй воле, без колебаний оставить мужа и ребенка, позволить им горевать о себе и считать себя погибшей? Нет, та придуманная ею мама, образ которой осиротевший ребенок представлял в мечтах, так поступить не могла. Гарриет потрясла мысль о том, что за последние несколько часов Пола стала для нее более чужой, чем за те двадцать лет, в течение которых она считала ее погибшей. Красивое лицо на фотографии, несколько смутных воспоминаний, навязчивый запах ее духов – и вот она, Пола, такая, какой хотела ее помнить Гарриет. Теперь же ее отрывочные воспоминания рождали образ женщины, – возможно, искаженный, как искажается луч солнца в воде, – весьма отличающейся от той принцессы из волшебной сказки, на которую, как считала малышка Гарриет, как две капли воды была похожа ее мать.

«Неужели ты могла так поступить, мама?» – мысленно спросила Гарриет и, как всегда, не получила ответа. Кроме этого образа, у нее ничего не было. О той реальной женщине она ничего не знала.

Перспектива предстоящей бессонной ночи заставила Гарриет остро почувствовать свое одиночество. Презирая себя за слабость, она подняла телефонную трубку и набрала номер Ника. Телефон долго не отвечал, и чувство одиночества у Гарриет еще более усилилось. Ник не отвечал. Она уже собиралась положить трубку, как вдруг услышала его голос, такой знакомый, с мягким шотландским выговором.

– Ник! – сказала она, и у нее вдруг перехватило дыхание.

– Гарриет… это ты? Ты вернулась?

– Да. Только что. Я уже было подумала, что тебя нет дома.

– Я слушал музыку. Звук был слишком громким. Я не сразу услышал звонок.

В трубке раздавался приглушенный хор из «Трубадура».

– Ник… как ты думаешь… – начала она нерешительно.

– Ты хочешь, чтобы я приехал? – спросил он, словно читая ее мысли.

– А ты сможешь? Я знаю, что уже поздно, но…

– Буду у тебя через… двадцать минут.

– О Ник… спасибо!

– Это тебе спасибо, – сказал он сухо. – Ты так редко приглашаешь меня к себе, Гарриет.

– Пожалуйста, – сказала она, глядя на почти пустую бутылку из-под шотландского виски, – захвати с собой чего-нибудь хорошего и крепкого, чтобы мы с тобой выпили.

За то время, которое потребовалось Нику, чтобы добраться до ее дома, Гарриет заставила себя принять душ и надеть чистый пуловер, хотя самые обычные повседневные дела стоили ей огромных усилий. Ко времени, когда она услышала, как его машина втискивается на стоянку перед домом, Гарриет несколько успокоилась, по крайней мере внешне, и открыла Нику дверь, как она надеялась, с вполне беззаботным видом.

– Привет! Извини, что вытащила тебя из дома в такую погоду.

– Даже не думай об этом, – он поцеловал ее в губы и прошел в комнату. Это был светловолосый худощавый мужчина, лет тридцати пяти, в тяжелом черном пальто. Из вместительного кармана он извлек и поставил на стол бутылку шотландского виски.

– Выпивка – как было велено. Как я понял, ты в этом нуждаешься?

– Еще как! Ну и денек! Спасибо тебе, Ник. – Она протянула ему свой стакан. – Налей мне, только сначала сними пальто. А ты выпьешь?

– Поддержу компанию. Но совсем немножко – вдруг мне придется вести машину. – В его словах прозвучал невнятный вопрос. Она сделала вид, что не заметила этого, по привычке не проявляя эмоций даже тогда, когда сама нуждалась в Нике.

– Я сделала снимки, Ник. По-моему, просто чудесные. – Она с досадой отметила, что голос у нее слегка дрожит.

– Молодец.

Кинув пальто на спинку стула, он налил виски и протянул ей стакан, глядя прямо в глаза. – Ведь ты пригласила меня сюда не для того, чтобы обсуждать снимки, Гарриет… признайся. Совсем по другой причине, а? Как я понимаю, ты последовала моему совету и раздобыла газету?

– Да. – Она отхлебнула виски, потом вдруг вспомнила, что не принесла льда.

Когда она вернулась из кухни, Ник уже удобно устроился на диване. Гарриет подошла. К нему и присела рядом на пуфик.

– У меня уже побывал детектив из страховой компании, – сказала она.

Он приподнял бровь.

– Да? Они не теряют времени.

– Это верно. Думаю, они просто не могут себе позволить терять время, когда речь идет, как сказал этот человек, по крайней мере, о четверти миллиона, но все равно, это было не очень-то приятно. Особенно когда я только что вернулась из Парижа.

Она рассказала ему о состоявшемся разговоре, ничего не скрывая, не упомянув лишь о том, как это подействовало на нее, но Ник слишком хорошо ее знал, чтобы его можно было провести.

– Наверное, было довольно неприятно, – сказал он.

– Еще бы… такой наглец! Сначала высказывает предположение, что я участвовала в мошенничестве со страховкой, а потом чуть ли не утверждает, что мама нас бросила! Я поняла, что, с его точки зрения, компания станет богаче на четверть миллиона, если им удастся доказать, что их вообще не следовало выплачивать, но, черт его побери, ведь он говорил о моей матери!

– О Гарри, милая Гарри… – он притянул ее к себе, усадил рядом и обнял одной рукой. – А ты что думаешь по этому поводу?

– Что я думаю? Конечно, она погибла. Она бы никогда так не поступила с нами… – Гарриет немного помолчала. – Нет, по правде говоря, это я ему так сказала, а на самом деле я не знаю. Я просто не знаю, что думать. – Она глотнула виски.

– Разве это имеет значение? – спросил он. Она высвободилась из-под его руки.

– Конечно, имеет и еще какое!

– Почему? Как бы то ни было, а последние двадцать лет ты прожила без нее.

– Это неважно.

– Ты действительно хочешь узнать правду? Она может оказаться весьма неприятной.

– Да я уже места себе не нахожу, – призналась она – В любом случае, рано или поздно мне придется посмотреть правде в глаза. Этот О'Нил взялся за дело и не намерен останавливаться на полпути. Он будет копать и копать. Боже, что за работа! Представь, что тебе пришлось бы вот так копаться в дерьме!

– По правде говоря, эта работа немногим отличается от журналистской, – сухо заметил Ник, – Ну, Гарри, у тебя есть две возможности: или ты будешь сидеть сложа руки и предоставишь ему вести раскопки, или ты предпримешь собственное небольшое расследование.

– Не знаю. Я не уверена, что хочу этого.

– А я-то надеялся, что ты заодно сделаешь для меня еще один комплект отличных снимков.

– На какую тему?

– Сама решай. Ты же еще не снимала в Кувейте, не побывала в Гонконге, не так ли? А как же лавки сладостей в Корее? Возможно, поездка на Восток – это именно то, что тебе сейчас необходимо.

– Может быть, – в ее голосе совсем не было уверенности.

Они немного посидели молча, затем он многозначительно посмотрел на бутылку виски.

– Можно я выпью еще? Или мне придется все же вести машину?

У нее вырвался смешок, скорее похожий на рыдание.

– О Ник, что бы я без тебя делала?

– Я впервые слышу, что ты это признаешь, – сказал он печально. – Обычно ты прекрасно справляешься со всем сама.

Она не ответила.

– Ну так как же? – настаивал он. – Выпить мне еще или нет?

Гарриет взяла со стола бутылку и до половины наполнила его стакан.

– Выпей, если уж ты так настаиваешь, Ник. И пожалуйста… я хотела бы, чтобы ты остался.

* * *
Сначала она, вконец измученная, забылась под воздействием виски тяжелым сном. Потом неожиданно проснулась – сна ни в одном глазу, нервы взвинчены, мысли вразброд.

Гарриет высвободилась из объятий Ника, и он даже не пошевелился. Она терпеть не могла спать в его объятиях! Заниматься любовью, даже если она при этом не испытывала бурного восторга, было приятно, это действовало как наркотик, но потом… потом ей хотелось остаться одной.

«Я просто негодяйка, – размышляла она иногда. – Я бессовестно использую Ника и сама себя за это презираю. Но он сам во всем виноват. Он позволяет мне делать это. Если бы я была мужчиной, я бы послала себя подальше… да поживее!»

Однако той ночью ей было не до самокопания. Голова была занята совсем другими мыслями.

Выбравшись из-под пухового одеяла, она достала толстый шерстяной мужской халат и, плотно закутавшись, подошла к окну. Снегопад прекратился. На ясном и черном небе виднелось несколько звезд. Под окном стояли цветочные горшки с белыми шапками снега, летом она высаживала в них герань и петуньи, чтобы создать цветовое пятно, нарушающее серое однообразие, а за ними виднелась окружавшая дворик стена, тоже запорошенная снегом. Знакомая картина, но и она изменилась со вчерашнего дня, как изменилось все остальное после появления этой газетной заметки, как изменилась и вся ее жизнь. Теперь она чувствовала, что все в ее жизни на самом деле было не совсем таким, каким казалось прежде.

С одной стороны, Ник, конечно, совершенно прав, когда говорит, что, какова бы ни была правда, это теперь не имеет значения. Пути назад уже нет, нельзя переписать заново прожитые годы. К тому же это было совсем неплохое время. С присущей детям способностью адаптироваться она быстро свыклась с утратой матери, которая всегда была не более чем волшебным видением, существующим где-то на краю ее мира, и опустевшее место с успехом заняла Салли.

Теперь, оглядываясь назад с мудростью взрослого человека, Гарриет смогла оценить то, что принимала тогда как само собой разумеющееся. Когда ей сообщили печальную новость, с ней была Салли. Она утешала ее, смягчая боль, прижимала к себе, когда Гарриет плакала. В Салли было столько тепла, что за это ей можно было простить смешные маленькие слабости и колкие замечания, которые она имела обыкновение отпускать – ведь все это было лишь средством самозащиты. У Салли был огромный запас любви и здравого смысла, который, как предполагала Гарриет, был заложен в ней с детства, но несколько поубавился, пройдя испытание огнем, когда она родила и вырастила незаконнорожденного сына – в те дни, когда произвести на свет внебрачное дитя считалось позором. Салли заменила Гарриет мать, а, выйдя замуж за Хьюго, еще более укрепила свое положение, и Гарриет, чувствуя себя защищенной и любимой, никогда не сомневалась в искренней привязанности тех людей, которые имели значение для нее. Хотя вокруг Гарриет широко раскинулся волшебный мир моды и богатства, ее семейный круг был весьма узок – отец, Салли, а также внебрачный сын Салли – Марк Бристоу.

Марк получил образование в Англии, а впоследствии решил там поселиться, и именно из-за него Гарриет поехала в Лондон, хотя в последнее время редко виделась с ним. Марк занимался рекламой. У него с его партнером Тоби Роджером было собственное агентство, но, как ни парадоксально, большую часть прошлого года Марк провел в Штатах. Он и сейчас находился там по каким-то важным делам. Если бы он был здесь, Гарриет, отчаянно нуждаясь в ком-нибудь рядом с собой, возможно, позвонила бы ему, а не Нику. А может быть, и нет. В некотором смысле Марк был слишком близок к семье, являясь почти неотъемлемой частью того мира, основы которого вдруг зашатались, но в то же время он был как бы аутсайдером. Какая бы правда ни открылась, она не отразилась бы на Марке. Фундамент, на котором зиждился его мир, остался бы в целости. Какие бы ветры перемен ни дули вокруг него, основополагающим принципам его существования они не угрожали.

Ник шевельнулся под одеялом, протянув руки к пустому месту, где должна была находиться Гарриет. Она застыла на месте в надежде, что, не заметив ее отсутствия, он снова заснет. Но через мгновение Ник снова повернулся, пробормотав хриплым спросонья голосом:

– Гарри! Ты где?

– Здесь, – прошептала она. – Спи.

– Почему ты встала? Простудишься!

– Не простужусь. – Ее раздражала его забота. Но разве не этого ей хотелось – чтобы кто-нибудь был рядом и заботился о ней? Так почему же теперь даже то, что он проснулся и разговаривает с ней, казалось ей вторжением в ее личную жизнь?

– Иди ко мне, милая.

– Со мной все в порядке.

– Нет, не в порядке, черт побери! – Он встал с постели, вскрикнув от холода.

– Боже, да здесь стужа, как в холодильнике! Ты выключила обогреватель?

– У меня нет обогревателя в спальне, Ник. Холод полезен для здоровья.

– Полезен для здоровья! Да ведь можно воспаление легких схватить! – Он сгреб ее в охапку, закутав вместе с халатом в одеяло, подтолкнул к кровати. Она позволила ему проделать все это, хотя ее раздражение усилилось. Не могла же она сначала попросить его остаться, а потом накричать за то, что он о ней заботится. Когда он придвинулся ближе, чтобы согреть ее теплом своего тела, она лежала в оцепенении.

– Я думала, – сказала она, уткнувшись носом ему в плечо.

– Не сейчас, – запротестовал он. – Для этого будет достаточно времени завтра.

– Не будет, – ответила она. – Я приняла решение, Ник. Мне нужно попытаться узнать правду. Если мама еще жива, я должна найти ее. Ну а если она погибла, то…

Он не ответил.

– Я еду домой, – сказала она. – Извини, но улечу первым же рейсом, на который попаду.

– Не извиняйся. К чему извинения? Думаю, ты знаешь, что тебе нужно.

– Об одном прошу – не забудь взять с собой фотокамеру.

Она усмехнулась.

– Узнаю Ника – всегда и прежде всего он остается редактором.

– Всегда, – в его сонном голосе слышалось сожаление.

Согревшись, она задремала. Решение принято, и она почувствовала что-то вроде временного успокоения.

– Хорошо, Ник, – пробормотала она. – Я захвачу с собой фотокамеру.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Откуда ей было знать, что Ник думал совсем не о ее следующем фоторепортаже, а о том, что поездка может стать для нее шоком. Путешествие в прошлое, когда на каждом темном повороте в шкафах будут греметь костями скелеты, не может не вывести из душевного равновесия. Ник с никогда не подводившим его журналистским чутьем предвидел, что это путешествие может обернуться для Гарриет психической встряской.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В своем офисе, расположенном на двадцать пятом этаже дома на Седьмой авеню, средоточии всей нью-йоркской индустрии моды, сидел за письменным столом Хьюго Варна и вертел в руках игрушку для больших боссов, которую Салли подарила ему на прошлое Рождество. Глупая штучка, думал он, – три золотых шарика на пружинках, которые, постоянно двигаясь, наталкивались друг на друга, – но он держал игрушку на своем столе, чтобы сделать приятное жене. Но сегодня, когда его голова была занята другим и он не мог работать, руки, казалось, не могли от нее оторваться. Игрушка надоедливо щелкала, и Хьюго, отодвинув ее в сторону, развернул свое кресло и оказался лицом к окну с видом на Манхаттан.

Салон моды Хьюго Варны занимал целый этаж дома, и как только клиентка выходила из цельнометаллического лифта, она тут же попадала в атмосферу ошеломляющей роскоши. Просторное фойе было застлано ковром самого нежного, какой только можно вообразить, салатного оттенка, еще более светлые стены на первый взгляд казались белыми, а венецианские жалюзи цвета мха безукоризненно сочетались со всем остальным. Мебели почти не было – кое-где стояли лишь небольшие супермодные столики с огромными пепельницами дымчатого стекла да несколько низких кресел, – и это подчеркивало впечатляющие размеры фойе. Огромная композиция из сухих папоротников и листьев всех оттенков – от коричневого до золотого – украшала это просторное помещение. Из искусно скрытых репродукторов лилась музыка, но она так тихо звучала, что человеческое ухо едва улавливало нежнейшую дразнящую мелодию, которая умиротворяла душу и неназойливо создавала атмосферу покоя.

Этот нежно-зеленый Эдем представлял собой истинный оазис покоя в беспорядочной сумятице Авеню Моды. Снаружи мог сколько угодно грохотать транспорт, здесь же тишину нарушала лишь ненавязчивая, чуть слышная мелодия; снаружи воздух был насыщен смесью выхлопных газов, кухни Макдональдса, мусоросборочных контейнеров и пота, здесь же разносился едва уловимый, как и музыка, аромат хвои.

Суетливая атмосфера самого дома, казалось, не распространялась на этаж Хьюго Варны. Даже торговый персонал двигался с томной грацией, больше напоминающей Париж, нежели Нью-Йорк, а манекенщицы Дома моды умудрялись выглядеть как элегантная реклама Варны. Во время длительных примерок, когда приходилось стоять, не двигаясь, пока ткань накалывали, драпировали и подгоняли, даже когда вешалку с образчиками одежды приходилось перевозить через зеленый простор фойе, тщательно укутав модели в серые и черные мешки, чтобы обезопасить их от шпионского фотоглаза, пытающегося выведать секреты, даже тогда все проделывалось с «шиком», как любил говорить Хьюго.

Самую простую работу нужно делать с шиком – поучал он, когда кому-нибудь из его персонала не удавалось достичь установленного им уровня совершенства, за соблюдение которого его в равной степени ценили и клиенты из высших кругов, и его персонал.

Сам Хьюго был гибким, элегантным и привлекательным мужчиной с некоторым налетом обворожительной чужеземности, которая передалась ему от отца, выходца из Болгарии. Однако как личность Хьюго состоялся только благодаря собственному поразительному таланту.

Он уже привык принимать как должное все блага, которыми он был обязан своему таланту. Двадцать лет профессионального успеха щедро вознаградили его, и он относился к почестям и деньгам всего лишь как к воздаянию по заслугам. Но время от времени Хьюго как бы останавливался на своем пути к славе, словно удивляясь тому, что он оказался среди всего этого великолепия и роскоши, и перебирал в памяти своих самых богатых, знаменитых и могущественных клиентов и друзей. «Неплохо для сына бедного нелегального иммигранта, – думал он в таких случаях, – совсем неплохо для парнишки, выросшего в бедном городском квартале.»

– Откуда ты взялся, Хьюго? – спросила его однажды Марджи Ллеуэллин, королева телевизионных шоу со знаменитостями, непринужденно беседуя с ним в студии, и он очаровал миллионы телезрителей, поведав свою историю. Его отец, моряк, уплыл из Болгарии в поисках лучшей жизни в 20-е годы, когда страна оказалась на грани гражданской войны. Он стал называть себя Варна по имени порта, из которого отплыл, но всю жизнь дрожал от страха перед возможной депортацией, а поэтому так и не смог порадоваться успеху своего сына, видя в этом лишь нечто, привлекающее нежелательное внимание к семейству Варны.

Хьюго был просто счастлив подробно рассказать в передаче Марджи Ллеуэллин о тех днях, когда он ребенком играл на улицах Бронкса, о том, как в столь неблагополучном месте его способности к рисованию переросли в интерес к моделированию одежды. Кроме отца, в семье Хьюго были одни женщины – мать, три сестры, бабушка по материнской линии и множество тетушек и кузин, каждая из которых (за исключением матери) изо всех сил старалась одеваться, несмотря на скудные средства, «с шиком», как впоследствии стал называть это Хьюго. Он проявлял к их усилиям гораздо больший интерес, чем, по мнению отца, следовало мальчику, а когда его старшая сестра Леони поступила ученицей к портнихе, увлечение Хьюго модной одеждой еще более возросло. От изготовления эскизов платьев, которые шила сестра, до создания собственных моделей оставался всего лишь шаг, и к моменту окончания высшей школы он твердо знал, чем ему хочется заниматься. Сестры, которые тогда уже работали, поддерживали его материально, пока он учился в Нью-йоркском институте технологии моделирования. Они безмерно гордились им, хотя и были несколько удивлены тем, что у них такой необычайно талантливый брат.

После института Хьюго сменил несколько низкооплачиваемых работ на Седьмой авеню, и оптимизм, с которым он начал свою карьеру, несколько поубавился от убийственной обыденности того, чем ему приходилось заниматься – он кроил образцы одежды из дешевых тканей, на которых наживались алчные грабители-фабриканты. Однако все это время он накапливал опыт, и вскоре его перестала удовлетворять работа, из которой извлекали выгоду другие. Он начал создавать собственные модели, раскраивая ткани на кухонном столе в материнском доме, а изготовлением одежды занялись его сестры со своими подружками из швейной мастерской, где они работали.

Конечно, это не могло продолжаться долго. Хозяйка мастерской, проведав о происходящем, уволила Леони и позвонила Виктору Никлсону, на которого в то время Хьюго работал по контракту. Расстроенная Леони пыталась разыскать Хьюго, чтобы предупредить его, но безуспешно, и он узнал о катастрофе только тогда, когда его вызвали в неопрятный и прокуренный офис господина Никлсона. Едва переступив порог, Хьюго понял, что произошло нечто ужасное. Никлсон, которого в это время нередко можно было застать за чтением комиксов, сейчас, словно лев в клетке, мерил шагами свой неприбранный кабинет. Его лицо и толстая шея безобразными складками нависали над не слишком чистым воротником сорочки.

Услыхав шаги Хьюго, он круто развернулся, налетел на хлипкий стул и чуть не опрокинул его.

– Что, черт возьми, происходит? Отвечай, кретин! Ты пытаешься пустить меня по миру, а?

Совершенно ошеломленный, Хьюго только хлопал глазами. Никлсон, протянув руки через стол, сгреб его за лацканы и подтянул к себе.

– Что застыл, как истукан? Ты знаешь, о чем я говорю! Ты меня обкрадывал, сукин сын, заставлял платить тебе за второсортные модели, а сам продавал те, что получше.

И тут Хьюго все понял. Его била дрожь, но не потому, что он физически боялся Никлсона, хотя тот был вдвое крупнее его, а потому, что он вдруг увидел, как рушится его мир. Он рискнул – и его поймали.

– Насколько я понимаю, вы хотите меня уволить, – сказал он с той степенью достоинства, которую мог себе позволить, будучи наполовину распластанным на столе, чуть не утыкаясь подбородком в недоеденную пиццу, принесенную из соседнего кафе, и картонный стаканчик с остатками кофе.

– Вот именно! Но это еще не все, – Никлсон отпустил его, так сильно оттолкнув, что Хьюго едва не упал. – Теперь слушай хорошенько и заруби себе на носу. Я по суду получу с тебя, Варна, каждый цент, который ты заработал на своих грязных махинациях, и эскизы всех моделей. Они мои – не забудь, что ты работаешь у меня по контракту.

Хьюго насмешливо фыркнул. Хотя при одной мысли о судебном преследовании его прошиб холодный пот, на выручку пришла та самая отвага, что привела его отца на борт судна, на котором тот отплыл навстречу новой жизни.

– Можете тратить свои деньги на адвокатов, если вам их девать некуда, – ответил Хьюго. –Все равно останетесь в дураках. Эти модели принадлежат мне, сделаны в свободное от работы время и изготовлены моими собственными надомницами. Вам они все равно ни к чему.

Для женщин, которые одеваются в сшитое вами барахло, они слишком шикарны.

Лицо Никлсона налилось кровью, и Хьюго показалось, что его вот-вот хватит удар.

– Убирайся! – взревел он. – И больше никогда не показывайся мне на глаза, понял? Вон!

Хьюго вышел. В тот вечер он покинул убогий крошечный кабинет, чтобы уже никогда туда не вернуться. Это был самый значительный поступок в его жизни, сказал он Марджи Ллеуэллин, и по всей стране клиентки Хьюго, богачки и знаменитости, элегантные и блестящие светские женщины искренне разделяли его чувство.

Никлсон так и не возбудил против него дела, а Хьюго провел несколько тревожных недель в ожидании судебной повестки. После этого случая он твердо решил никогда больше не работать на таких людей, как Никлсон.

Его первые попытки стать свободным модельером оказались более или менее успешными. По совету Леони он довольно долго проработал швейцаром в ресторане, чтобы заработать деньги на покупку пары старых промышленных швейных машин. Он установил их в углу гостиной в доме своей матери. Вскоре Леони и одна из ее подружек начали шить образцы, и помещение ожило от деловитого жужжания машин. Под этот аккомпанемент Хьюго разрабатывал новые модели.

Хьюго никогда не уставал рассказывать историю далеко не блестящего начала своей карьеры, потому что он имел все основания гордиться ею, ведь сначала у него не было ничего, кроме природного таланта да яростного упорства. Но о том, что случилось дальше, он не очень-то любил вспоминать. Когда Марджи упомянула о его связи с Грегом Мартином, финансистом, который предоставил ему заем для аренды небольшого салона и устройства швейной мастерской, Хьюго не только уклонился от разговора, но и ни словом не обмолвился об этом. Без сомнения, именно финансовая поддержка Грега позволила ему попасть в высшую лигу модельеров; без Грега при всем своем таланте Хьюго, возможно, навсегда остался бы заурядным модельером и предпринимателем. Но даже упоминание имени Грега Мартина было для Хьюго тягостным. Он искусно уходил от вопроса Марджи, начав рассказывать о Курте Эклунде, финансовом гении, которого он нанял после гибели Грега, чтобы тот помог ему избежать казавшегося одно время почти неизбежным краха. Именно Курт основал десятки предприятий, изготовлявших по лицензиям мужскую одежду и аксессуары, постельное белье и пляжные костюмы, мягкую мебель и бижутерию – все с эмблемой Хьюго Варны, что не только спасло его от банкротства, но и позволило заработать его первый миллион. Со временем Курт превратился из консультанта по бизнесу в верного друга. Хьюго вознаградил его 15-процентной долей участия в своем бизнесе и не пожалел об этом.

Марджи не настаивала на том, чтобы Хьюго рассказывал о Греге Мартине, хотя профессиональное чутье подсказывало: если ей удастся проникнуть в глубину их отношений, может получиться захватывающая телепередача. Но она не могла не чувствовать, как мучительны эти воспоминания для Хьюго, и, поскольку гибель его первой жены была также связана с именем этого человека, Марджи сказала себе, что акцентировать на этом внимание было бы дурным тоном. Правда же, разумеется, заключалась в том, что, какой бы дотошной журналисткой ни слыла Марджи, она попала под обаяние Хьюго, как почти любая женщина, встретившаяся с ним, и ей очень захотелось ему понравиться.

Минутная слабость не давала Марджи покоя еще несколько недель, временами ей даже казалось, что она поступила непрофессионально, упустив удобный момент выпытать у Хьюго Варны правду об отношениях – его и Полы – с тем человеком, гибель которого, как и жизнь, привлекла к себе всеобщее внимание. Но как бы там ни было, а она позволила Хьюго сорваться с крючка – он умолчал о Греге Мартине.

Хьюго старался по мере сил не думать о Греге Мартине. Когда он покинул студию после беседы с журналисткой, включился и начал действовать его хорошо отлаженный механизм самозащиты, который и оттеснил мучительные воспоминания в самый дальний уголок его мозга, где сознание не могло до них добраться.

Однако теперь, к своему огромному неудовольствию, Хьюго не видел возможности избежать мыслей о Греге Мартине. С того момента, как ему стало известно, что тот вовсе не погиб, а жив-здоров и находится в Австралии, Хьюго был не в состоянии думать ни о чем другом. Теперь отказали все привычные способы, позволявшие прогнать воспоминания, – что бы он ни делал, как бы ни отвлекал свое внимание, воспоминания неизбежно возвращались, как заблудившийся в лабиринте человек, который снова и снова оказывается на том же самом месте. Он начинал думать, что сходит с ума. Его мысли, тяжелые и мрачные, как серое январское небо над небоскребами Манхэттена, сталкивались друг с другом, словно шарики настольной игры, и разлетались, не успев облечься в какую-либо вразумительную форму.

Его внимание привлек шум в приемной. Послышался возмущенный голос секретарши:

– Извините, но господин Варна просил его не беспокоить. Туда нельзя!

Другой голос он узнал сразу же:

– Как бы не так!

Дверь распахнулась, и в кабинет влетела Гарриет. Позади нее виднелась беспомощно разводившая руками секретарша.

– Извините, господин Варна. Я не могла ее остановить!

– Все в порядке, Нэнси. Это моя дочь.

– О, господин Варна. Прошу прощения… – заикаясь, бормотала секретарша, которая пришла от своей оплошности в еще больший ужас, чем за минуту до этого, когда позволила посторонней женщине прорваться в святая святых. Нэнси Болл была секретаршей Хьюго всего несколько месяцев, а Гарриет последний раз заходила в офис отца задолго до се появления. Нэнси просто не могло прийти в голову, что молодая женщина в спортивной куртке и выгоревших джинсах, заправленных в сапоги, – дочь Хьюго Варны!

– Успокойся, Нэнси, – сказал он в утешение. – Ты не могла этого знать.

Секретарша ретировалась, бросив напоследок растерянный взгляд на Гарриет. Салли, жена Хьюго, всегда выглядела, как на картинке, тогда как эта девушка… откровенно говоря, она просто неряха! Подобных женщин, да еще и почти без макияжа, немыслимо увидеть в демонстрационных залах одного из ведущих модельеров Америки! И это дочь Хьюго! Ну и дела!

– Папа… я не могла не прийти, – сказала Гарриет, едва за секретаршей закрылась дверь. – Ты, конечно, слышал новость.

– Да. – Даже без этого односложного подтверждения она получила ответ, взглянув на его лицо, бледное и осунувшееся, как будто он спал еще меньше, чем она.

– Я пытался позвонить тебе, но телефон в твоей квартире не отвечал.

– Я была по делам в Париже. Там же прочла газету. Потом помчалась в Лондон, поменяла кое-что из одежды, оттуда – прямо сюда.

– Гарриет… мне очень жаль…

– Почему ты меня жалеешь?

– Представляю, каким это было для тебя ужасным потрясением…

– А для тебя? – спросила она взволнованно. – Столько лет прошло… это почти невероятно. Ты думаешь, в этом есть хоть доля правды?

Он беспомощно развел руками.

– Хотелось бы верить. Но я не могу представить, что кому-то понадобилось сочинить подобную историю.

– Может быть, та женщина не в себе?

– Все может быть. Но ведь, как ты сказала, это было давным-давно. Большинство людей уже забыли о Греге Мартине. Не понимаю, что могло заставить ту женщину вытащить на свет Божий старую историю, если все в ней сплошной вымысел. Если же у нее просто блажь сочинять подобные россказни, то я могу припомнить с десяток мужчин с дурной славой из недавнего прошлого. Но…

На мгновение он замолчал, уставившись на поблескивающие золотые шарики, а затем взглянул Гарриет прямо в лицо. – … Если заглянуть в прошлое, то вполне может оказаться, что эта женщина была знакома с Грегом. Была кое-какая связь между ними.

– Ты ее знал? – удивленно спросила Гарриет.

– Ее нет, а вот ее семью немного знал.

– Кто она такая? В газете написано, что, кажется, итальянка?

– Так оно и есть. Она из семьи текстильных фабрикантов, владевших заводами и фабриками на берегах озера Комо. Незадолго до своей… незадолго до несчастного случая Грег был в Италии – проворачивал какую-то аферу. Вполне возможно, что ее семья тоже была в ней замешана. И так он встретил Марию. Я не удивился бы, если бы она увлеклась им. – Его губы искривила горькая улыбка. – Он очень нравился женщинам, этот Грег.

Гарриет не обратила внимания на скрытый смысл сказанного.

– Но, папа, прошло двадцать лет! Если он и вправду жив, то где же он был все это время? И почему, черт возьми, ему понадобилось притворяться мертвым, если он был жив?

– Думаю, так ему было удобнее. – Хьюго оттянул пальцами ворот своей водолазки, которая вдруг показалась ему тесной и жаркой, хотя была из чистого хлопка. – Все его дела оказались страшно запущены, Гарриет.

– Ты имеешь в виду денежные трудности?

– Еще какие! Да, он явно вышел за рамки своих возможностей. Поговаривали даже о мошенничестве. Потребовались месяцы и помощь лучших финансовых умов Нью-Йорка, чтобы распутать его хитроумные аферы. В результате обнаружились громадные долги и кое-что похуже. Страшное то было время! – При воспоминании об этом глаза Хьюго потемнели. – Одно время мне казалось, что нам уже не встать на ноги. Если бы не Курт, я бы погиб. Только он спас меня, и я благодарю Господа за это. Что же касается Грега, то можешь считать меня последним дураком за то, что я ему доверился, но я же модельер, а не бухгалтер. На его удочку попался не только я, но и многие другие. Он обманул множество людей, обладающих значительно большим, чем я, опытом в подобных делах. Будь Грег в живых, когда грянул гром, он потерпел бы полное фиаско. Да вдобавок мог бы в тюрьму угодить. Ему повезло – он вовремя исчез со сцены.

Гарриет молчала, кусая ноготь большого пальца. Итак… Грег в делах был ничуть не лучше обычного мошенника. Он чуть было не потянул за собой в омут ее талантливого, но непрактичного отца. Она подозревала нечто подобное, хотя ей никогда не приходило в голову, что гибель Грега наступила не просто из-за несчастного случая. Когда-то все это, возможно, имело значение, однако теперь это ее не касалось. С помощью и поддержкой Курта Хьюго удалось тогда выстоять. Если его в чем-то и обвиняли, то только в доверчивости. Теперь же он был одним из самых преуспевающих модельеров Нью-Йорка. К тому же деловые операции не очень-то интересовали Гарриет. Но в данном случае речь шла о куда более важных сторонах жизни и смерти.

– Но все-таки с Грегом связана лишь половина этой истории, не так ли, папа? – тихо спросила она.

Хьюго прищурился и мелкие морщинки вокруг его глаз стали еще резче.

– Что ты имеешь в виду?

– Папа, ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, – заявила она. – Я говорю о маме.

Он отвел глаза.

– О маме?

– Папа, не прячься, как улитка в раковину. Ты это делаешь всякий раз, когда пытаешься убежать от проблем, которые ставит перед тобой жизнь. Но проблемы возникли и не исчезнут сами по себе.

– Твоя мать погибла, – сказал он безжизненным голосом.

– Так ли это? – Гарриет медленно покачала головой. – Теперь мы не можем с уверенностью ответить на этот вопрос. Нас все время заставляли думать, что после взрыва на «Лорелее» не осталось никого в живых. А теперь оказывается, что это не совсем так. Если верить этой Марии Винсенти, Грег жив. Поэтому я опять спрашиваю у тебя: что с мамой?

– Гарриет… – он устало облокотился на стол, не глядя на нее. – Все это было так давно.

– Какая разница? Двадцать недель, двадцать месяцев, двадцать лет… Но вопросы все те же и все так же требуют ответа. Если не мы, то кто-нибудь другой задаст их. Люди из страховой компании уже что-то пронюхали. Один из них приходил ко мне вчера вечером, когда я прилетела из Парижа. Интересовался, когда я в последний раз видела маму.

Хьюго побледнел.

– Подонки! Я боялся именно этого. Так они думают… Ну конечно, а как же иначе? Что ты ему ответила?

– Разумеется, я сказала, что с того дня никогда больше ее не видела. Но теперь этого, видимо, недостаточно? Ради Бога, скажи, что произошло, когда взорвалась «Лорелея»? Что было потом? Неужели тебе не хочется знать? Папа… перестань же вертеть в руках эту чертову игрушку, выслушай меня!

Он вдруг выпрямился, круто повернулся к ней и стал очень похож на прежнего Хьюго, который много Лет назад одержал победу в схватке с Виктором Никлсоном: куда-то подевалась его нерешительность и сдержанность. Глаза были полны любви и боли.

– Нет, Гарриет, это ты послушай. Есть вещи, которых лучше не касаться и о которых лучше не знать.

– Но тот взрыв, возможно, был не случаен, – настаивала она на своем. – Ты об этом подумал? Это, может быть, объясняет, почему Грегу удалось уцелеть, когда от «Лорелеи» осталась куча обломков. А если то, что ты рассказывал о его финансовом положении, правда, то у него были веские основания инсценировать собственную гибель, чтобы избежать банкротства. Но это не дает ответа на мой вопрос. Что произошло с мамой?

– Твоя мать погибла.

– Ты твердишь одно и то же, словно хочешь уверить в этом себя самого.

– Может быть, и так, – сказал он устало. – Может быть, лучше это, чем думать, что она просто решила исчезнуть, чтобы мы считали ее умершей.

– Но, папа…

– Как бы ты чувствовала себя, если бы оказалось, что дело обстояло именно так? Что она решилась бросить тебя, четырехлетнюю кроху, решилась никогда в жизни не увидеть тебя снова? Ты это хочешь услышать?

– Нет, конечно, нет!

– Я надеялся, что о некоторых вещах ты никогда не узнаешь, Гарриет, – сказал он. – Но теперь уже ни к чему скрывать их. Теперь ты взрослая, правда может выйти наружу независимо от того, скажу я тебе об этом или нет. У твоей матери была любовная связь с Грегом Мартином. Он вскружил ей голову. Думаю, что она последовала за ним в Италию, уже решив бросить нас и уйти к нему навсегда. Вот почему то, что случилось на яхте, в сущности ничего для меня не меняло. Погибла она или нет – не имело значения. Для меня она умерла тогда, когда за ней хлопнула дверь нашего дома.

Гарриет подошла к окну. Башни Манхаттана, казалось, вонзались в холодное серое небо. Далеко внизу, на противоположной стороне улицы виднелась высокая статуя Портного, пропорции которой были странно искажены при взгляде с такой высоты. Вокруг статуи, на постаменте, сидели, невзирая на холод, похожие сверху на муравьев фигурки бродяг и бездельников. Гарриет долго смотрела вниз невидящими глазами.

Ее удивило не то, что отец рассказал ей о любовной связи матери. Хотя для посторонних Грег был просто близким другом семьи, даже ребенку было ясно, что так говорилось для отвода глаз, а она уже очень давно была не ребенком, возможно, с той самой далекой ночи, когда она, четырехлетняя, стояла, никем не замеченная, у двери, ведущей в спальню… Слова отца потрясли ее. «Для меня она умерла», – сказал он, и она поняла, что так оно и есть. Она привыкла к его манере вести себя, как страус, к его способности зарывать голову в песок и отгораживаться от всего, что ему не нравилось или было неприятно. Но как же так… Гарриет тряхнула головой, не в состоянии поверить, что отец так хладнокровно отказывался узнать правду.

– Хочется чего-нибудь выпить, – попросила она.

– Кофе? Я сейчас позвоню Нэнси.

– Нет, только не кофе. А спиртное у тебя есть? – Усмехнувшись, она замолчала. – Не смотри на меня так, папа. Возможно, для тебя сейчас только полдень, а для меня уже вечер… и конец очень долгого дня.

– Виски? Бурбон? – спросил он, отпирая элегантный, отделанный черным лаком бар.

– Если можно, виски. Шотландское, если у тебя такое водится… или ты размахиваешь зеленым ирландским флагом, чтобы ублажить какого-нибудь подающего надежды ирландского политика?

– У меня есть и то, и другое. – Он налил немного в стакан и протянул ей. – Не скрою, мне неприятно видеть, как ты пьешь, Гарриет. Да, да, ты взрослая, но взрослыми были и те другие, которые скатились вниз по отнюдь не усыпанной розами дорожке в клинику Бетти Форд.[1]

– Папа! – Она подняла вверх руки, пытаясь заставить его замолчать.

– Знаю, знаю, что я ворчун. Но я знавал многих, которые не удержались на наклонной плоскости, – среди них были светские дамы, звезды, вдовы вашингтонских политиков.

– Дурачье!

– Ты слишком уверена в себе. Алкоголь завладевает человеком, Гарриет.

– Хорошо, хорошо, папа, ты высказался. Я уже жалею, что попросила выпить. Но я ведь сказала, что мой организм еще не приспособился к разнице во времени. Обещаю тебе, что до ужина не возьму в рот ни капли спиртного. Впрочем… – Она замолчала, допивая остатки виски, и поставила стаканчик на стол Хьюго, – впрочем, я не предполагаю пробыть здесь так долго, чтобы успеть приспособиться.

Он не смог скрыть огорчения.

– Возвращаешься в Лондон?

– Нет. Собираюсь в Австралию.

– В Австралию?! Она кивнула.

– Да. Поеду туда, чтобы попытаться разыскать Грега Мартина. Извини, папа, но я не могу оставаться равнодушной. Не могу сидеть сложа руки и делать вид, что ничего не случилось. Для меня это очень важно… и, как мне кажется, для тебя тоже. Ведь речь идет о маме, а не о какой-то незнакомке, которую удостоили двух строчек в криминальной хронике. Слишком много неясного и запутанного в истории ее исчезновения или гибели, на многие вопросы до сих пор нет ответа. Если жив Грег Мартин, то он, возможно, является единственным человеком в мире, который мог бы что-то прояснить.

– Но, Гарриет, похоже, он снова бесследно исчез. Его не может разыскать полиция, а ты уверена, что тебе это удастся? Как только его разыщут, то арестуют, и тебе не разрешат с ним увидеться.

Губы девушки сжались в такую знакомую отцу упрямую линию.

– Возможно, ты прав. Но я должна попытаться. Может быть, ты просто не хочешь узнать правду – по крайней мере, мне так кажется. Но я хочу ее узнать.

Хочу выяснить, что же случилось. И я, черт возьми, сумею до всего докопаться. Он покачал головой.

– К чему это может привести, Гарриет? Ты подумала об этом? Если мама жива, и ты найдешь ее, неужели ты думаешь, что это будет та, прежняя мама? Конечно же, нет. Поверь, я действительно убежден, что ее нет в живых. Я уже давно смирился с этим.

– Если это так, то тем более важно узнать правду, – сказала она спокойно.

– Зачем? Что это даст?

– Похоже, что Грег все подстроил для того, чтобы инсценировать собственную гибель. Об этом заявила та женщина, а твой рассказ подтверждает, что это вполне вероятно. Но на борту яхты с ним была мама, это не вызывает сомнения, не так ли? Значит, если он жив, а мама погибла – неужели непонятно? – значит, он убил ее.

– Гарриет… ради Бога!

– Извини, папа, но это так. Признайся, что это не исключено. Именно поэтому я должна увидеться с Грегом Мартином, чего бы это мне ни стоило.

Взгляд Хьюго стал отрешенным. Он вдруг показался дочери стариком, и она поняла, как сдал отец со времени их последней встречи. А может быть, постарел со вчерашнего дня? Он никогда не был полным, но за последние сутки его тело стало каким-то болезненно хрупким, а круглый ворот водолазки не скрывал ставшую вдруг жилистой шею. Она обняла отца.

– Не хотелось расстраивать тебя, папа, но я должна тебе сказать… Ты должен понять, что… – Ее речь прервал сигнал зуммера. Высвободившись из рук дочери, Хьюго нажал кнопку.

– Да?

– Извините за беспокойство, господин Варна, но пришел некий господин О'Нил. Говорит, что он из страховой компании «Бритиш энд космополитн». Настаивает на встрече с вами.

– Это тот самый человек, который вчера вечером чуть ли не силой ворвался в мою квартиру, – мрачно сказала Гарриет. – Что он делает в Нью-Йорке?

– Очевидно, он приехал, чтобы встретиться со мной, – сухо ответил Хьюго и улыбнулся так напряженно, что Гарриет встревожилась: отец показался ей вдруг очень измученным и постаревшим.

– Позволь мне с ним поговорить, папа. Я от него отделаюсь.

Том О'Нил стоял в приемной, разглядывая одну из висевших на стенах фотографий: Рина, любимая манекенщица Хьюго, стояла в свободном плаще, накинутом поверх блузки мужского покроя и замшевых брюк.

– Господин О'Нил, прошу вас, постарайтесь не слишком беспокоить моего отца. Он ничего не сможет добавить к моему рассказу: мы убеждены, что моя мать погибла более двадцати лет назад.

– Возможно.

При смешанном освещении – наполовину естественном, наполовину неоновом – его глаза казались еще более синими, напоминая ледяную воду залитого солнцем залива.

– Тем не менее я вынужден настаивать на встрече с ним, мисс Варна.

– Послушайте, он не совсем здоров… – возразила Гарриет. – Почему бы вам не поехать в Австралию и не поговорить сначала с этой Винсенти, а уж потом беспокоить нас?

– Сидней – следующий порт моего захода, – охотно ответил он. – Но сейчас я здесь. Поэтому не будете ли вы любезны сказать своему отцу…

– Господин О'Нил, прошу вас…

– Перестань защищать меня, Гарриет, – сказал Хьюго, появляясь в дверях своего кабинета. – Понимаю, ты пытаешься помочь мне, но чем скорее мы покончим с этим делом, тем лучше. Я готов к разговору с господином О'Нилом. Мне нечего скрывать.

– Папа!

– Отправляйся домой, Гарриет. Увидимся за ужином. Будь добра, предупреди Салли, что я могу немного задержаться!

– Папа!

– Прошу вас, господин О'Нил.

Дверь за ними закрылась. Гарриет беспомощно смотрела им вслед. Черт бы побрал этого О'Нила! Он дождется, что на него пожалуются в какую-нибудь вышестоящую инстанцию, курирующую детективов по делам страхования. Если он расстроит отца, то она позаботится о том, чтобы насолить ему.

Не переставая возмущаться этим бесчувственным и самонадеянным типом, Гарриет повернулась и вышла из офиса.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В своей комнате в обширных апартаментах Хьюго на Сентрал Парк Гарриет переоделась к ужину. У себя дома в Лондоне она редко беспокоилась о таких пустяках, но здесь, она знала, без этого не обойтись. Поэтому девушка приняла душ, засунула свои утратившие в дороге вид джинсы в корзину для грязного белья. Горничная извлечет их оттуда, и они, чистые и отглаженные, возвратятся к ней завтра. Гарриет надела брючный костюм из трикотажа со свободным жакетом, достаточно простой и удобный для того, чтобы и ей самой было приятно и чтобы своим преображением доставить удовольствие отцу и Салли.

Гарриет чувствовала себя усталой. От недосыпания и перелета побаливали глаза. Она с вожделением взглянула на огромную кровать, на отороченные кружевом шелковые простыни персикового цвета. Хорошо бы завалиться спать и обо всем забыть! Но ей придется потерпеть еще несколько часов.

«Вернулся ли отец», – подумала Гарриет. Ей не терпелось поскорее увидеть его, чтобы убедиться, что он в порядке, хотя разговор с детективом не мог не расстроить его. Но, взглянув вниз с лестничной площадки, она увидела, что дверь отцовского кабинета распахнута, в доме тихо. Гарриет вернулась к себе в комнату. Отец же предупреждал, что может задержаться. Она решила воспользоваться несколькими свободными минутами, чтобы перезарядить фотоаппарат. Как славно, что в этом роскошном доме есть местечко, где она может расслабиться и побыть сама с собой.

Порой Гарриет спрашивала себя, почему эта роскошь вызывала у нее чувство дискомфорта? Множество людей были бы счастливы жить в такой обстановке. Когда Хьюго два года назад купил эту громадную, состоящую из обычных трех, квартиру, первоклассному декоратору была предоставлена полная свобода действий. С расходами здесь не считались: на стенах висели картины старых мастеров из коллекции Хьюго, красиво выделявшиеся на стенах, обтянутых шелковым муаром, на полках выстроились редкие старинные книги в кожаных переплетах, которые ни Хьюго, ни Салли никогда даже не листали, не говоря уже о том, чтобы прочесть. Каждый подходящий уголок украшали бесценные произведения искусства, выставленные на всеобщее обозрение на изящных постаментах. Диваны и кресла были такими мягкими и глубокими, что в них клонило ко сну. Изящную каминную доску Хьюго привез из Англии. Повсюду были свежесрезанные цветы – оранжерейные розы на длинных стеблях, орхидеи, доставленные прямым самолетом из Сингапура, желтые и белые нарциссы и сладко пахнущие гиацинты.

Однако все это великолепие и изысканный комфорт казались Гарриет нарочитыми: атмосфера в доме напоминала ей, скорее, роскошный отель. Возможно, думала она, это объяснялось тем, что она никогда не жила в этом доме. Ничто здесь не вызывало у нее воспоминаний детства.

Только в комнате, которую Салли отвела специально для нее, Гарриет оказывалась среди привычных с детства вещей. В этой комнате она всегда испытывала прилив благодарности к тетке. Салли постаралась сохранить и собрать здесь немало вещей, дорогих для Гарриет с детских и юношеских лет: розочки, которые она выигрывала на соревнованиях на своем пони, ее выпускное платье, старые пластинки, первые, сделанные самостоятельно фотографии, с гордостью заключенные в рамки, засушенный цветок, напоминавший о ее первом настоящем свидании.

Разумеется, все это были мелочи, но мелочи важные. И то, что Салли сохранила все эти мелочи, заставляло Гарриет относиться к ней со снисхождением и любовью даже тогда, когда она ворчала или делала замечания, или попросту раздражалась, как, например, сегодня, когда Гарриет без предупреждения свалилась как снег на голову.

– Почему ты не предупредила нас о своем приезде? – упрекнула ее Салли, когда Гарриет, выскочив из такси, бесцеремонно вторглась в дом. – Тебе следовало бы позвонить, дорогая, и предупредить нас. Меня могло не оказаться дома или еще что-нибудь.

– Времени не было, – сказала Гарриет, целуя ее. – И ты ведь дома.

– Сегодня да, но завтра меня не будет. Я должна присутствовать на благотворительном ленче и…

– Меня тоже завтра наверняка здесь не будет, я прилетела ненадолго.

– Если бы я только знала! Я пригласила бы Марка на ужин. Ты ведь знаешь, он сейчас в Нью-Йорке, но настоял на своем и остановился у какого-то приятеля в его ужасной квартире на Уэстсайд. Он с радостью встретился бы с тобой.

– И я была бы рада его видеть. Но меня привело сюда совсем другое, Салли.

– Ради бога, ни слова об этом. – Салли подняла вверх руку с наманикюренными ноготками. – Я ничего не хочу знать. Вчера вечером мы с твоим отцом только об этом и говорили. Извини, Гарриет, но я не в состоянии снова обсуждать это… по крайней мере, сейчас. Думаю, что все же следует попробовать связаться с Марком. Может быть, еще не поздно пригласить его на ужин, если у него не намечено ничего другого. Я предупрежу Джейн, чтобы поставили еще один, нет, два прибора…

– Салли, помолчи минутку. – Гарриет наконец удалось прервать этот словесный поток. – Мне понятно твое нежелание говорить о случившемся, но нельзя же делать вид, что ничего не произошло. Это папина черта, а не твоя.

– Я всего лишь не люблю растрачивать попусту силы и беспокоиться о вещах, которые от меня не зависят, – заявила Салли безапелляционным тоном. – Прошу тебя, Гарриет. Я уже сыта всем этим по горло. – Она провела пальцем по шее воображаемую линию, задев при этом двойную нитку жемчуга. – Неужели нельзя не касаться больше этой темы?

Гарриет вздохнула.

– Я думаю, нельзя. Перед приездом сюда я побывала у папы. При мне к нему пришел детектив из страховой компании по имени Том О'Нил. Этот человек уже побывал и у меня в Лондоне вчера вечером и задавал вопросы. Насколько мне известно, свой следующий визит он нанесет тебе, а потому… – Она смолкла, увидев, как рука сильно побледневшей под слоем косметики Салли ухватилась за жемчужное колье. – Салли, с тобой все в порядке? – быстро спросила она.

– Детектив из страховой компании? – повторила Салли сдавленным голосом.

– Да. Ведь по маминому страховому полису была выплачена крупная сумма, не так ли? По-видимому, тем, из страховой компании, пришло в голову, что если остался в живых Грег Мартин, то, может быть, жива и мама. Похоже, они подозревают нас в надувательстве.

– Боже мой! – произнесла Салли.

– Ну, это еще не конец света, – воскликнула Гарриет, которую раздражало непривычное поведение Салли. – Папа сказал, что нам нечего скрывать. Будем надеяться, что следователь скоро это поймет и оставит нас в покое Конечно, мало радости, особенно папе, когда тебя пытаются опорочить. Нервы у него напряжены до предела.

– Как у всех нас, – слабым голосом отозвалась Салли.

– Возможно, но мы все-таки другое дело, – сказала Гарриет, вспоминая о том, что рассказал ей отец. – Ведь она была его женой.

– А твоей матерью. И моей сестрой.

– Знаю. Но все равно… мне кажется, мы должны поддержать его, постараться помочь. Салли, ты меня слушаешь?

Салли уставилась невидящим взглядом в пространство, все еще теребя в волнении свое жемчужное колье, у ее рта билась крошечная жилка, отчего губы дрожали.

– Я так и знала, что когда-нибудь случится нечто подобное, – прошептала она. – Именно этого я и боялась.

Гарриет внимательно посмотрела на нее.

– Думаю, это неизбежно, – согласилась Гарриет – Но незачем так нервничать. Я просто хотела предупредить тебя, вот и все. Прошу тебя, позаботься о папе.

– Понимаю, – сказала Салли, взяв себя в руки, – наверное, тебе хочется принять ванну и переодеться, Гарриет. Ты, должно быть, страшно устала. А я все-таки попытаюсь связаться с Марком. Пусть Денни отнесет твои вещи наверх.

– Не беспокойся. Сама справлюсь. Незачем утруждать Денни.

Денни был шофером. Гарриет подхватила дорожную сумку и поднялась к себе. Ее озадачила реакция Салли. Если бы та рассердилась, это было бы понятно. Но Салли, видимо, была по-настоящему расстроена что никак не вязалось с ее обычным самообладанием. Все это пришло в голову Гарриет, когда она, глядя на свое отражение в зеркале, аккуратно поправляла жакет брючного костюма и затягивала на талии мягкий пояс с красивой пряжкой, концы которого свободно падали вниз. Она очень надеялась, что Салли удастся связаться с Марком. Гарриет с удовольствием увидится с ним, его присутствие разрядит обстановку. Как бы ни накалялись страсти, Марку всегда удавалось сохранять нейтралитет. В этом, по ее мнению, конечно, сказывалось его английское происхождение, позволявшее ему настойчиво отказываться принимать всерьез себя или кого бы то ни было.

Где-то в доме зазвонил телефон. Гарриет не обратила внимания на звонок, но спустя несколько минут к ней постучали. У дверей стояла горничная с переносным телефоном, так как в комнате Гарриет не было аппарата.

– Меня? – с удивлением спросила Гарриет. Горничная кивнула и ушла. Гарриет нажала на кнопку, испытывая странное волнение. За последние тридцать шесть часов произошло слишком много неприятного, чтобы она чувствовала себя спокойно. – Алло!

– Гарриет, это я.

– Ник!

– Привет. Я уже собирался лечь, но решил позвонить и узнать, как ты там.

– У меня все в порядке.

– Значит, ты добралась благополучно?

Его голос звучал так близко, словно он был в соседней комнате, а не по другую сторону Атлантического океана.

– Да. Я уже виделась с папой, мы собираемся ужинать.

– Прекрасно. Ты, наверное, устала?

– Еще как.

– Но в остальном все в порядке?

– Да.

Последовала пауза. И в самом деле, больше говорить было не о чем.

– Ну что ж, не буду задерживать. Мне просто захотелось напомнить тебе, что я всегда о тебе думаю.

– Спасибо, Ник, это очень мило с твоей стороны.

– Хорошо. Береги себя, Гарриет. И не исчезай надолго. В ней шевельнулось чувство клаустрофобии, которое он всегда у нее вызывал.

– Договорились. Спокойной ночи, Ник. Спасибо, что позвонил.

Потом их разъединили, но она продолжала держать телефонную трубку, неожиданно почувствовав себя покинутой. Он так хорошо к ней относится. Заботится о ней. Почему же она не может впустить его в святая святых своей души, которая иногда требовала… чего? Нет, это невозможно. Ник всегда был рядом, и она была ему благодарна за это, и только. «Что со мной?» – промелькнуло у Гарриет.

Она взглянула на часы. До ужина оставалось минут тридцать. Можно было спуститься в столовую, выпить аперитив с Салли и узнать, дома ли отец.

Спустившись до половины лестницы, она услышала голоса и в приоткрытую дверь гостиной увидела Салли в кашемировом костюме цвета павлиньих перьев и высокого белокурого молодого человека в коричневом замшевом пиджаке. Сердце у нее радостно забилось, и она как девочка бросилась вниз.

– Марк! Как я рада тебя видеть!

– Эй, осторожнее! – Он поставил стакан и обнял девушку. – Подумать только, ты тоже в Нью-Йорке! Какая приятная неожиданность!

– Я не могла не приехать. Ты, конечно, слышал новость?

– Да. Я вчера разговаривал с Салли по телефону. Для тебя это, наверное, было настоящим потрясением, Мошка. – Это прозвище придумал для нее он: Марк называл ее так, когда она была совсем крошечной, но оно к ней прилипло, хотя сейчас в ней было почти пять футов и семь дюймов роста.

– Не только для меня. – Она взглянула на Салли, но тетка, по-видимому, уже овладела собой. – Папа еще не вернулся?

– Нет. Надеюсь, он скоро придет.

– Я оставила его с детективом из страховой компании, – объяснила Гарриет Марку.

– Марк, пожалуйста, налей Гарриет чего-нибудь выпить, – сказала Салли. – Я попрошу Джейн не спешить с ужином. – Она торопливо вышла, но Гарриет успела заметить, что в ее глазах снова появилась обреченность.

Чего тебе налить, Мошка? – спросил Марк.

– Пожалуй, мартини. Я уже получила сегодня выговор от папы за то, что пью шотландское виски. И если он меня снова на этом застукает, то уж не усомнится в том, что я качусь по наклонной плоскости.

– Понятно! – Он налил ей виски и, вздернув бровь, наблюдал, как она пьет. – Насколько я понимаю, разговор был не из приятных.

– Еще бы! – и она подробно рассказала ему обо всем – Твоя мать, кажется, очень расстроилась, – закончила она.

– Да, вид у нее что-то невеселый. Насколько мне известно, она была очень привязана к Поле. Ну да ладно, давай о чем-нибудь другом. Что у тебя новенького?

Она рассказала ему о Париже и о своей новой работе для «Фокус нау»

– А ты как? – спросила она. – Как поживает твой рекламный бизнес?

– Процветает. Я только что заключил, по-моему, очень выгодную сделку.

– Рада за тебя! – Она взглянула на него поверх бокала – Ты теперь много времени проводишь в Нью-Йорке, Марк. А раньше мне казалось, что ты по уши влюблен в Лондон.

– Я влюблен в тот город, где хорошо идет мой бизнес. На сегодняшний день это Нью-Йорк.

– Ты уверен, что в этом настоящая причина? А может, ты умышленно избегаешь бывать в Лондоне?

Марк выпил залпом остатки виски.

– Почему ты так думаешь?

– О, я думаю, что причин тут несколько. – Она посмотрела на него проницательным взглядом. – Но, вероятнее всего, тут замешана девушка.

Гарриет сразу же поняла, что попала в точку. Это было видно по выражению лица юноши, хотя он и пытался сделать вид, что тема ему наскучила.

– Ты что это выдумала?

Женская интуиция подсказывает. Так кто эта девушка, Марк? Что произошло между вами? Ты, должно быть, очень любил ее, если из-за нее сторонишься Лондона. Погоди, уж не та ли это молоденькая модельерша, у которой ателье в Уайтчепеле?

Марк резко поставил на стол стакан.

– Откуда ты о ней знаешь?

– Я почти ничего не знаю, Просто кто-то сказал мне, что ты с ней встречаешься. Так это и впрямь она? Ну же, Марк, мне-то ты мог бы и рассказать.

– А тебе не пришло в голову, Мошка, что я просто не хочу ничего рассказывать? То, что ты моя двоюродная сестра, еще не дает тебе никакого права совать нос в мои дела.

Он разговаривал внешне спокойно, но в его голосе послышались насторожившие ее нотки. Марк, если его выводили из себя, мог наговорить колкостей, и был, разумеется, абсолютно прав: ей не следовало совать нос не в свое дело.

– Извини, – сказала она.

– Все в порядке.

Но он все еще был рассержен. «Та девушка, по-видимому, ушла от него», – решила Гарриет. Но вряд ли это было так, ибо в случае с Марком, как правило, все происходило наоборот.

– Может быть, выпьем еще? – предложил Марк. Помедлив, она все же подвинула к нему свой стакан.

– Почему бы и нет? Если папа намерен приклеить мне ярлык алкоголички, то я могу хотя бы получить от этого удовольствие!

Наконец пришел Хьюго, и как только он переоделся, подали ужин. Несмотря на присутствие Марка настроение у всех было весьма унылое. Хьюго показался Гарриет еще более усталым и напряженным, чем во время ее визита в офис, а Салли была раздражена и чем-то озабочена, хотя с явным облегчением выслушала рассказ Хьюго о том, что детектив Том О'Нил, кажется, был удовлетворен беседой с ним и не выразил желания продолжить разговор или встретиться с Салли.

– Он сказал, что отправляется прямо в Австралию, чтобы увидеть Грега, – сказал Хьюго. – Будем надеяться, что на том и закончится эта история. Но, по правде сказать, я сильно сомневаюсь в этом.

– Почему? Почему ты сомневаешься? – спросила Салли. Гарриет заметила, что у нее дрожат руки.

– Потому что этот сукин сын не остановится, пока, по его мнению, есть хотя бы малейший шанс вернуть компании четверть миллиона долларов, – ответил Хьюго.

– В таком случае почему бы тебе просто не заплатить ему эту сумму? – предложила Салли. – По крайней мере, он перестал бы нам докучать.

– Если бы все было так просто, я заплатил бы ему – и дело с концом. Но это похоже на признание вины, и будь я проклят, если сделаю это. Мне скрывать нечего.

– Сидней. Новый Южный Уэльс, – неожиданно произнесла Гарриет. Все вопросительно посмотрели на нее, и она объяснила, что просто подумала вслух.

– Надеюсь, ты выбросила из головы дурацкую мысль о том, чтобы поехать в Австралию и попытаться самой встретиться с Грегом Мартином? – резко сказал Хьюго.

– Отнюдь нет, – ответила Гарриет. – Извини, папа, но я отношусь ко всей этой истории совсем не так, как ты. Я не собираюсь делать вид, что ничего не произошло, не буду притворяться. Мне хочется докопаться до правды.

– Ради Бога, Гарриет, не делай глупости… – Салли снова побледнела. – Неужели тебе хочется увидеться с Грегом?

– Эта поездка – пустая затея. Если он арестован, а теперь наверняка это так, то тебе ни за что не позволят с ним увидеться, – сказал Хьюго.

– И все-таки я попытаюсь.

– Надеюсь, ты не слишком грубо обошлась с этим парнем из страховой компании, – сухо заметил Марк. – Если ты хочешь увидеться с Грегом, то лучше всего это сделать с его помощью. Упроси его представить тебя в качестве своей секретарши или что-нибудь в этом роде.

– Ради Бога, перестань, Марк, неужели тебе обязательно нужно превращать все в шутку? – взмолилась Гарриет.

– Я вовсе не шучу – я абсолютно серьезен. Думаю, что ему-то разрешат увидеться с Мартином. Как-никак он профессиональный детектив.

– Я не попросила бы у него помощи, даже если бы находилась на тонущем корабле, а спасательный пояс имелся бы только у него! – решительно выпалила Гарриет.

В эту секунду Салли опрокинула бокал с вином. Красный ручеек побежал по полированной поверхности стола и пролился на ее кашемировое платье. Салли вскочила, пытаясь промокнуть платье салфеткой.

– О Боже! Платье будет испорчено! Его надо немедленно снять и отдать Донне застирать…

Салли поспешно вышла из комнаты.

– Никогда не видел Салли в таком состоянии, – заметит Марк. – Эта история здорово подействовала ей на нервы. Она сама не своя.

– Тебя это удивляет? – раздраженно заметил Хьюго. – Мне кажется, что каждому, у кого есть хоть капля чуткости, понятно, как больно всем нам ворошить старое. Словно недостаточно того, что мы уже когда-то пережили…

Гарриет встала.

– Пойду посмотрю, как она там. Я больше не хочу есть. Я действительно не голодна.

– Думаю, ни у кого из нас нет аппетита, – заметил Хьюго.

* * *
В своей комнате Салли наконец удалось снять платье, хотя руки дрожали так сильно, что она с трудом расстегнула молнию. Отшвырнув платье, она бросилась на постель и закрыла лицо руками.

Боже милосердный, когда же кончится весь этот кошмар? Неужели еще только позавчера жизнь казалась ей приятной и размеренной? Она устраивала благотворительные ленчи и ужины, ездила за покупками, сплетничала с приятельницами и, трезво оценивая свою жизнь, понимала, что добилась всего, чего хотела, хотя иногда ей становилось немного не по себе от одиночества и пустоты вокруг. А теперь со всех сторон се словно обступали тени минувшего, которые мучили ее, и ей начинало казаться, что она сходит с ума.

Раздался стук и, не дожидаясь ее ответа, кто-то немного приоткрыл дверь.

– Салли? – послышался голос Гарриет, и в дверях появилось ее озабоченное лицо. – С тобой все в порядке?

– Да. – Ей удалось овладеть собой, и она встала, чтобы поднять с пола платье. – И как это меня угораздило?

– Ты расстроена. Позволь, я отнесу платье Донне, а ты пока надень что-нибудь другое.

Салли отдала ей платье. Затем, так и не пересилив себя, спросила:

– Неужели ты действительно собираешься ехать в Австралию, Гарриет?

– Да.

Салли схватила ее за руку.

– Прошу тебя, дорогая, не езди. А вдруг ты обнаружишь что-нибудь такое, о чем тебе лучше было бы не знать?

Гарриет озадаченно нахмурила брови.

– И папа говорит почти то же самое. Вы с ним оба боитесь, как бы я не узнала, что мама и не думала погибать, правда? – Салли ничего не ответила, и Гарриет продолжала: – Неужели вы и вправду думаете, что она была способна на такое? Исчезнуть, чтобы все поверили в ее смерть?

Салли ответила не сразу.

– Когда твоя мама хотела чего-нибудь, она действовала без колебаний, – сказала Салли, избегая встретиться глазами с Гарриет. – И всегда добивалась своего.

– Ты хочешь сказать, что на самом деле думаешь… Салли, она же была твоей сестрой, черт возьми!

– Да, – тихо сказала Салли. – Вот именно – она была моей сестрой.

Салли пересекла комнату и, стоя перед шкафом, перебирала платья, висевшие на скользящих плечиках.

– Возвращайся к остальным, Гарриет. Со мной все в порядке. Я спущусь через минуту.

Чуть помедлив, Гарриет кивнула головой.

– Если ты уверена, что с тобой все в порядке…

– Да, да. Иди.

Дверь за Гарриет закрылась, и Салли, покопавшись в гардеробе, отыскала платье из легкого белого крепа с сиреневым узором, слегка пожелтевшее от времени, которое казалось нелепым на фоне изысканных авторских моделей. Ей следовало бы выбросить его много лет назад, но рука не поднималась. Девочкой она так любила это платье, чувствуя себя в нем совсем взрослой! Салли сняла платье с плечиков и приложила к себе перед зеркалом. Отразившееся в зеркале лицо выглядело так, словно ей снова было всего четырнадцать лет. Прижимая к себе платье, она замерла, охваченнаянахлынувшими воспоминаниями, многие из которых были безрадостными. Именно это платье было на ней в тот вечер, когда она впервые узнала немного правды о своей сестре – правды, которая была так же неприятна сейчас, как и тогда.

– О Пола! – прошептала она. Неожиданно по ее щекам потекли слезы, оставляя следы на безупречном макияже. – Что с тобой стало? И, Господи, что стало со мной?

Салли стояла неподвижно, придерживая руками платье на талии, вся во власти воспоминаний.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Прошлое

ГЛАВА ПЯТАЯ

Поднимаясь по лестнице, Салли услыхала приглушенные голоса и хихиканье в ее общей с сестрой спальне и догадалась, что Пола привела в дом свою подружку Луизу. Опять они будут вести взрослые разговоры, а Салли, как всегда, будет чувствовать себя незваной гостьей, неуклюжей и наивной девочкой. Салли медлила. В ней боролись безотчетная застенчивость, которую она всегда испытывала в присутствии Луизы, и всепоглощающее желание узнать, над чем они там хихикают, – пусть даже ее присутствие для них нежелательно. Как всегда, одержало верх чувство восхищения старшими девочками. Она пересекла покрытую линолеумом лестничную площадку. Пол устилали многочисленные циновки, которые ее мать называла ковриками. Салли отворила дверь спальни и вошла.

Две пары глаз с осуждением уставились на нее. Пола, в узких велосипедных брючках и открытой трикотажной маечке, растянулась, опираясь на локти, на плиточном полу у камина. Она курила сигарету и выпускала дым в камин. Луиза, в одном только возбуждающем чувственность черном кружевном белье, лежала на постели, обрабатывая свои бедра чем-то вроде массажного аппарата со множеством резиновых насадок.

– Салли? Тебе что здесь надо? – спросила Пола.

– Это и моя комната, – ответила Салли, защищая свои права. – Я могу входить сюда, когда захочу.

– Ну и зануда! Иди лучше послушай радио или займись чем-нибудь еще.

– По радио сейчас нет ничего интересного. Я хочу взять книгу.

– Тогда поторопись, не мешай нам.

– Дорогая, ну зачем же так грубо? – сказала Луиза, продолжая массировать ноги, которые она считала толстыми. Луиза была француженкой без особенно строгих нравственных принципов, в чем мог поклясться каждый мужчина в возрасте от четырнадцати до восьмидесяти четырех лет, хотя большинство выдавало Желаемое за действительное. Но некоторые и вправду убедились в этом на собственном опыте. Луиза училась в Англии по обмену. Она готовилась стать учительницей английского языка в родном Ниме, и в программу ее пребывания в Лондоне входила педагогическая практика – она преподавала французский в местной гимназии. С Полой, учившейся в шестом классе, их связывала тесная дружба. Когда Луиза не завлекала в свои соблазнительные сети очередного бедолагу, они с Полой были неразлучны. Обычно они коротали время в кофейном баре «Черный кот», выпивая огромное количество кофе под звуки музыки Элвиса Пресли и подобных ему музыкантов, которую без устали выдавал автомат в углу бара. Порой девушки носились по округе на принадлежащей Луизе изящной «Ламбретте» или же посвящали вечер косметическим процедурам: делали друг другу педикюр, выщипывали брови, – одним словом, старались превратить себя в роковых женщин, неотразимых для противоположного пола, хотя и без этого были, несомненно, привлекательны.

– Как ты обращаешься со своей младшей сестричкой! – упрекнула Полу Луиза. – Не стой в дверях, Салли, входи. Входи скорее, а то внизу будет полно дыма.

– Только не это! – захныкала Пола. – Если мама узнает, что я курила, она меня убьет. А ты, Салли, не вздумай проговориться, не то получишь!

– Не бойся, я тебя не выдам. Но мама все равно учует запах.

– Не учует. Его вытянет через дымоход. Ну уж если ты здесь, смотри, не болтай, о чем мы тут говорим. Итак, Луиза, что ты там хотела сказать о Роджере Кларке? Он и впрямь сразу же переходит к действиям, как говорят?

Луиза хихикнула.

– Это он сам считает себя очень опытным. А я могла бы его кое-чему научить. У него одно на уме – запустить руку под блузку или шарить под юбкой, но если ему позволить что-нибудь посерьезнее, как пить дать, перетрусит и напустит в штаны.

– Но ведь ты ему не позволишь, а?

– Захочу – позволю. А захочу – нет. – Луиза энергично хлопнула себя в последний раз по бедру и села. – Ну вот, так-то лучше. Ты не хочешь немного поработать этой штукой, Пола?

– Нет, после этого ноги становятся красными.

– Краснота быстро проходит. И это лучше, чем толстые ноги. Правда, тебе это ни к чему. – Она с завистью посмотрела на длинные стройные ноги Полы, обтянутые спортивными брючками. – А ты как, Салли? Не хочешь попробовать?

– Ей еще рано, – предупредила Пола.

– Чепуха! Почему бы Салли тоже не выглядеть красивой? – Она повернулась к Салли, стоявшей на коленях перед книжным шкафом. Девочка старалась быть как можно незаметнее. – Подойди-ка сюда, Салли, дай мне на тебя взглянуть. У тебя такие же толстые ноги, как у меня. Мы, толстушки, должны поддерживать друг Друга.

Салли не знала, радоваться ли ей тому, что Луиза поставила ее на одну доску с собой, или же рассердиться за то, что она назвала се толстушкой. Она вовсе не толстая, но ведь и Луиза просто пухленькая, так что, может быть, все правильно.

Она выскользнула из хлопчатобумажной юбки и необычайно пышной нижней нейлоновой, оставив их лежать на коврике, как большую умирающую бабочку. Потом села на кровать, стараясь не морщиться, когда Луиза втирала крем в ее бедра и энергично похлопывала их.

– Что ты наденешь на танцы в молодежном клубе в субботу вечером, Луиза? – спросила Пола, загасив сигарету и пряча окурок в пустой баночке из-под таблеток, которую она использовала вместо пепельницы.

– Пока не решила…

Старшие девочки погрузились в разговор о вещах, понятных только им, а Салли, закусив губу, чтобы не ерзать под массажным аппаратом, думала о том, как бы ей хотелось тоже пойти на танцы в молодежный клуб. Не только потому, что она тогда почувствовала бы себя почти такой же взрослой, как Пола и Луиза, но и потому, что там наверняка будет Пит Джексон, в которого Салли была безнадежно влюблена.

Пит был ее одноклассником. Когда она на него смотрела, где-то в глубине ее тела начиналась непонятная мелкая дрожь. Иногда она замечала, что он наблюдает за ней, и думала, что она, возможно, тоже ему нравится, но он никогда ничего не говорил ей, и Салли боялась, что он так и будет молчать. Но если бы им удалось встретиться где-нибудь в другом месте, без школьной формы, не под бдительным оком воспитателей и учителей в их перепачканных мелом черных одеждах, тогда, казалось девочке, все было бы по-другому.

– Как ты думаешь, мама разрешит мне пойти туда? – спросила она.

– Сомневаюсь, – быстро ответила Пола.

– Тебе кто-нибудь нравится? – спросила Луиза, словно читая ее мысли, и, заметив, что Салли покраснела, повернулась к Поле. – Мы могли бы сказать вашей матери, что присмотрим за ней. Может, тогда она разрешит ей пойти, а?

– Ну уж нет! – запротестовала Пола. Большую часть своей жизни, как ей казалось, она была обременена тяжкой обязанностью присматривать за Салли, и ей совсем не хотелось испортить себе удовольствие от субботнего вечера. Ей самой нравился один мальчик – Джефф Фриман, – и она подумывала, как бы увести его от девочки, с которой он встречался. Присутствие младшей сестренки могло помешать ее планам. – Все равно ей нечего надеть на танцы, – язвительно добавила Пола.

– Я могу ей одолжить какое-нибудь платье. У нас примерно одинаковый размер, не так ли? Я сделаю из нее такую красотку, что ни один парень не устоит, – сказала Луиза.

Салли лежала и думала. Вот будет здорово, если ей действительно удастся привлечь внимание Пита. Это всегда казалось ей несбыточной мечтой, однако теперь, когда Луиза заговорила об этом, как о чем-то само собой разумеющемся, ее грезы выглядели вполне реальными.

К большой досаде Полы Луиза уговорила Грейс Бристоу разрешить Салли пойти на танцы. Салли торжествовала, но вот пришла суббота, и она чуть не заболела от возбуждения и предвкушения радости.

«Если бы я была такая красивая, как Пола, – с тоской думала она. – Если бы я могла избавиться от этой детской пухлости и сделать прическу в настоящем салоне, а не стричься у живущей по соседству парикмахерши.» Но как тут похудеешь, если мама закармливает ее домашними яствами: тушеным мясом с клецками, пирожками с мясом и хрустящей корочкой и воздушными пудингами. А на посещение модного салона нет денег. Салли знала, что мать с трудом сводит концы с концами, пытаясь уложиться в те девять фунтов и десять шиллингов в неделю, которые приносит домой отец, работающий помощником электрика. Она не осмеливалась, как это делала Пола, просить денег на расходы, которые были им не по карману. Частенько она видела, как мать, тревожно хмуря брови, раскладывала принесенные отцом деньги по баночкам с надписями: «квартплата», «электричество», «уголь»; нередко, намереваясь купить фунт сосисок, она набирала лишь несколько пенни на полфунта: две для отца, по одной для Полы и Салли, а сама довольствовалась лишь соскобленными со сковородки остатками картошки.

«Когда я вырасту, то уж позабочусь о том, чтобы у меня всегда хватало денег на целый фунт сосисок и на яйца для яичницы», – думала Салли, хотя никогда не говорила об этом вслух. У матери и без того хватало забот.

В четыре часа прибыла Луиза и припарковалась перед домом семьи Бристоу. Дом стоял поодаль от других, что придавало семейству более высокий социальный статус по сравнению с жителями длинных рядов однообразных строений. Это был приятный на вид дом послевоенной постройки, к нему вела посыпанная гравием дорожка. Вокруг него раскинулся сад. Внутри было три спальни и ванная, а во дворе – туалет, сарай для угля и кладовая. Салли любила свой дом. До переезда сюда семья жила в доме дедушки и бабушки Салли, и там было довольно тесно. Дедушка и бабушка переделали гостиную в спальню, чтобы дедушке с его больными ногами не приходилось подниматься вверх по лестнице, а в спальне устроили гостиную, водворив туда стол, стулья и сервант, который приобрели родители Салли, когда поженились, хотя у них еще не было своего дома, куда его можно было бы поставить. Когда Пола и Салли заводили в гостиной патефон и слушали пластинки, дедушка стучал своей палкой в потолок, чтобы они вели себя потише.

После всего этого муниципальный дом показался Салли верхом роскоши. На заднем дворе за грядами капусты и ревеня у нее жили в клетке кролики, и ее не смущало, что зимой ей приходилось по вечерам мыться в гостиной в тазу перед камином, потому что ванная не обогревалась.

Луиза привезла с собой большой пакет, умудрившись пристроить его на руле автомобиля. Пола и Салли сразу же провели ее в свою комнату.

– Здесь платье, которое я тебе обещала, – заявила Луиза, развернув тонкую бумагу и раскладывая слегка помявшееся платье на постели. – Тебе нравится?

– Да! – У Салли даже перехватило дыхание. Платье было прелестное: из легкой белой ткани с густо разбросанными мелкими сиреневыми цветочками, с глубоким вырезом сердечком, пышными рукавчиками и широкой юбкой с тремя оборками.

Вслед за платьем из пакета была извлечена нижняя нейлоновая юбка с массой оборок из воздушного сетчатого полотна всех цветов радуги, гораздо пышнее той, которую Салли тщательно стирала в подслащенной воде после каждого выхода. Затем, к великому удовольствию Салли, явился на свет пикантный крошечный белый корсет с вставленными в него косточками, отделанный кружевом.

– Салли вряд ли сможет в нем пойти! – воскликнула раздосадованная Пола. – Она еще слишком мала, к тому же платье будет ей велико.

– Ничего подобного! Мне же оно впору. Для этого платья требуется тоненькая талия. Почему бы Салли не надеть корсет?

– Лучше бы ты мне его одолжила, – раздраженно сказала Пола.

– Нет, это для Салли. Примерь его, девочка. Салли стояла, затаив дыхание, пока Луиза застегивала многочисленные крошечные крючки и петельки, стараясь не обращать внимания на небольшие складки, которые образовались над корсетом и на талии.

– А теперь наденем нижнюю юбку. – Юбка упоительно зашуршала. – И платье… Ну, как ты считаешь, Салли?

Салли наклонила туалетное зеркало, чтобы разглядеть в нем сначала верх, а потом низ.

– Платье чудесное, но как быть с туфлями? Мои такие неуклюжие и безобразные.

Луиза снова запустила руку в свой волшебный пакет.

– Вуаля! – и она извлекла белые босоножки. Салли втиснула в них ноги и снова обозрела себя в зеркале. Сногсшибательно! Питу не устоять! Она так выглядит, что он наверняка пригласит ее на танец.

– А теперь займемся твоими волосами, – сказала Луиза, для которой, казалось, не было проблем. – Давай их намочим и накрутим на тряпочки. Они успеют высохнуть до того, как мы отправимся на танцы.

Волосы действительно быстро высохли. Когда сняли тряпочки, Салли застыла в ужасе при виде массы кудряшек, но после того, как Луиза поработала над ними своей фирменной щеткой и расческой с длинной ручкой, обычно строгая ученическая прическа Салли превратилась в копну шаловливых локонов.

Пола и Луиза тоже выглядели шикарно. Пола была в белой кофточке с вырезом и в юбке-солнце яркого бирюзового цвета, а платьице Луизы так обтягивало фигуру, что выделялся каждый изгиб ее тела. Впервые в жизни Салли чувствовала, что может соперничать с ними на равных.

– После танцев сразу же домой. А там держитесь вместе, – напутствовала их Грейс.

Пола надула губы и раздраженно тряхнула головой. А Салли вообще не обратила внимания на слова матери.

К половине десятого танцы были в разгаре. Поскольку вечер был организован с благотворительной целью, танцевали не под патефон, как это обычно происходило на проводившихся раз в две недели танцульках, а под живую музыку. Кроме того, предлагалась настоящая еда, приготовление которой заняло у членов «комитета» целый день: сандвичи с рыбным паштетом, булочки с сосисками и сыр с кусочком ананаса на шпажках.

Поле и Луизе поручили продавать лотерейные билеты, и они обошли зал, отчаянно флиртуя с парнями и уверяя их, что билеты стоят «по шесть пенсов каждый или по два шиллинга за полоску (стрип)». Естественно, все парни выбирали «стрип», и всякий раз при намеке на «стриптиз» девушки притворялись, что шутка остроумна и оригинальна, хотя и немного рискованна. Точно так же они вели себя, когда в двадцатый раз их спрашивали, нельзя ли в качестве приза получить их самих.

Продававшей билеты Поле представился удобный случай заполучить наконец-то Джеффа Фримана. Выждав, когда Джин, его подружка, ушла в туалет, она атаковала его, флиртуя напропалую, и заставила купить целых два «стрипа» билетов в обмен на танец с ней. После этого, не испытывая никаких угрызений совести, всучила тарелку с деньгами и книжечку с билетами Салли и, притворно протестуя, позволила Джеффу утащить себя на танцевальную площадку. Когда Джин вернулась, парочки нигде не было видно, потому что, не дождавшись конца танца, они незаметно упорхнули через широко раскрытый запасный выход в укромную комнатушку – приют влюбленных парочек.

Прошло полчаса, а их все не было. Распродав все оставшиеся билеты, Салли поискала взглядом сестру и поняла, что произошло. Ей пришлось вернуться и сесть на один из жестких стульев с прямой спинкой, которые были расставлены у стен. Она чувствовала себя несчастной. Вечер оказался совсем не таким, как она предполагала. Несколько раз ее приглашали танцевать, но она отказывалась, опасаясь упустить шанс потанцевать с Питом, но тот словно не замечал ее. Не помогло даже платье Луизы. Один раз она было подумала, что он идет к ней, и ее сердце радостно забилось, но Пит прошел мимо, направляясь в бар, в котором продавались только безалкогольные напитки (для музыкантов под конторкой бара был спрятан ящик пива). На глаза Салли навернулись слезы, и она уставилась в пол невидящим взглядом.

– Потанцуем? – произнес чей-то голос, и Салли, вскинув глаза, увидела стоявшего перед ней парня в пиджаке с бархатным воротником, брюках-дудочках и ботинках на рифленой подошве. На его лицо, блестевшее от пота, падала прядь сальных волос.

– Спасибо, я не… – начала она, но вдруг заметила Пита, танцующего с какой-то девочкой. Сердце ее упало, и она поднялась со стула. Парень грубо схватил ее за руку своей потной лапищей. Она танцевала, как в тумане, едва заметив, что громыхающий рок-н-ролл сменился медленным танцем. Когда убавили освещение и парень прижал ее к себе, она даже не протестовала, хотя у нее вызывал отвращение пивной дух у него изо рта (и где только он его достал?), смешанный с дурным запахом давно не мытого тела. Малый, по-видимому, принял ее безразличие за молчаливое согласие. Его руки опустились до самых ее ягодиц, и он крепко прижался к ней всем телом.

Салли вдруг все это надоело. Схватив парня за руки, она оттолкнула его от себя, повернулась и бросилась с танцевальной площадки, прокладывая дорогу между обнимающимися парочками. В туалете – комнате с крючками-вешалками на стене, засиженным мухами зеркалом над грязной потрескавшейся раковиной и двумя кабинками, не обращая внимания на девочек, которые прихорашивались перед зеркалом, она промчалась к кабинкам и нырнула в одну из них, с грохотом захлопнув за собой дверь и прислонившись к ней спиной. Что за напасть! Если бы можно было убежать домой, спрятаться от всех и никого не видеть! Но она обещала не отходить от Полы, и ей пришлось бы отвечать на неприятные вопросы матери, вернись она домой без сестры.

Раздался стук высоких каблучков, и кто-то открыл дверь туалета.

– Черт возьми, – произнес чей-то голос за дверью. Обе кабинки заняты!

– Ничего, подождем немного.

– Я не могу долго ждать. Если я сейчас же не вернусь и не отыщу Джеффа, то попаду только на последний автобус, а я не могу уйти, не повидавшись с ним. Как-никак он считается моим кавалером.

– Считался. По-моему, это тот еще кавалер!

Салли стояла, не двигаясь. Голоса принадлежали Джин, девушке Джеффа, и ее подруге Пегги.

– На твоем месте я бы ему не спустила, – возмущенно сказала Пегги. – Я не позволила бы ему так обращаться с собой!

– Он не виноват. Это все Пола Бристоу, эта дрянь. Что она о себе возомнила? – голос Джин зазвенел, казалось, она готова вот-вот расплакаться.

– Не расстраивайся, Джин. Он того не стоит. А она тем более. Пола просто похотливая кошка. Позволяет парням все, что они хотят. Поэтому-то они и ходят за ней хвостом. Можешь спросить у моего брата. Он мог бы порассказать о ней такое, что у тебя волосы на голове встанут дыбом. Никакой гордости. Ей просто на все наплевать.

Салли затрясло от злости. Забыв о собственных неприятностях, она распахнула дверь.

– Я не позволю говорить такое о моей сестре! Девочки какое-то время ошеломленно глядели на нее, потом Пегги пришла в себя.

– Да ведь это чистая правда, – вызывающе заявила она. – А ты ничем не лучше сестры! Ты тоже позволяешь парням лапать себя. Я только что видела, как тебя тискал Гарри!

– Вам просто завидно! – закричала Салли, покраснев, как кумач. Обежав девочек, она подскочила к мусорной корзинке, стоявшей под раковиной. Корзинка была полна использованных билетов, обрывков бумаги, клочков грязной ваты и прочей дряни. Схватив корзинку, она подбежала к девочкам и, недолго думая, высыпала ее содержимое на голову Пегги. Потом она выбежала по узкому темному проходу на улицу.

Звуки веселья, доносившиеся из зала, действовали ей на нервы, а от вида прижавшихся к стене милующихся парочек ей снова захотелось разреветься. Что за вечер! Мало того, что Пит не обратил на нее внимания. Но подслушать все, что говорили Джин и Пегги о Поле, было еще хуже, потому что в глубине души Салли знала: они не так уж далеки от истины.

Впервые в жизни она почувствовала, что с ее идола словно сорвали покрывало, увидела настоящего человека, который скрывался в прекрасном теле, и посмотрела на Полу чужими глазами, как смотрели на нее люди, которым родственные чувства не застилали глаза. Пола была кокеткой. Она и вправду считала себя гораздо лучше окружающих. Она была готова пойти на что угодно, чтобы добиться своего, причем почти всегда ей это удавалось.

– Пропади все пропадом! – вырвалось у Салли. Оставалось еще не менее получаса до того, как она начнет разыскивать Полу, чтобы идти домой. Стоя в темноте, Салли разрыдалась.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Промаявшись недели три, Салли однажды проснулась и поняла, что больше не любит Пита. Теперь, когда он глядел на нее, она не испытывала никакого волнения. Это удивило и разочаровало ее: ведь даже безответная любовь лучше, чем полное ее отсутствие. Через две недели после этого ошеломляющего открытия Пит, к удивлению Салли, смущаясь, пригласил ее в кино. Надеясь вновь разжечь огонь страсти, Салли согласилась, но затея оказалась безуспешной. Вблизи от Пита пахло карболовым мылом, он говорил разные глупости, а когда поцеловал ее в темноте, ей захотелось тут же вытащить носовой платок и вытереть насухо рот: такими слюнявыми оказались его губы.

В следующем году Салли раз пять влюблялась и разочаровывалась, и каждый раз это было сопряжено с переживаниями. Несколько раз парни назначали ей свидания, но это все было не то – не с ними она хотела бы встретиться. Салли начала уже было сомневаться, что двое людей могут быть взаимно влюблены друг в друга в одно и то же время. То, что многим людям это удавалось, было чудом, продолжавшимся достаточно долго для того, чтобы закончиться помолвкой и свадьбой. Возможно, им больше везло, а может быть, они просто не волновались по пустякам.

Для Полы, по-видимому, таких проблем никогда не существовало. У нее не было отбоя от кавалеров, и как бы плохо она с ними ни обращалась, в запасе всегда было немало других, терпеливо ожидавших своей очереди. «Но ведь Пола красавица. Стоит ей лишь взглянуть на парня, как он уже без ума от нее», – думала Салли, чувствуя себя несчастной.

Но весной, когда ей исполнилось шестнадцать, свершилось чудо! Его звали Эдуард Блейк и ему было девятнадцать – он был уже совсем взрослый! И кроме того, потрясающе красив!

Было начало теннисного сезона. Будучи членом школьной команды, Салли оставалась после уроков, чтобы потренироваться. Однажды вечером после продолжительной тренировки ей пришлось ехать домой позднее, чем обычно. Со спортивной сумкой и теннисной ракеткой она бегом пересекла корт и успела на ходу вскочить на подножку автобуса. Автобус был переполнен, и кондуктор был явно не в духе. «Держитесь крепче!» – крикнул он, дав звонок к отправлению. Салли протиснулась в проход между рядами, стараясь не задевать других пассажиров теннисной ракеткой.

– Позвольте, я подержу, – произнес мужской голос, и, обернувшись, она увидела глядящие на нее поразительно синие глаза. – Здесь есть место, – продолжал он, отодвигаясь, чтобы она могла сесть.

Салли села, поставив на колени спортивную сумку, и украдкой взглянула на него еще раз. Густые светлые волосы, изумительно чистая (ни пятнышка!) кожа и эти синие глаза! Салли почувствовала, как краска волнения заливает ее щеки, и вдруг с ужасом осознала, что на ней клетчатое форменное платье и берет, который в соответствии со строгими правилами следовало носить повсюду за порогом школы. За их несоблюдение наказывали: заставляли носить ненавистный берет в течение целого дня – на уроках, за обедом – повсюду. До сих пор Салли удавалось избежать такого позора. Но сейчас она с готовностью понесла бы любое наказание, если бы только у нее хватило смелости снять берет, но чтобы это не выглядело так, словно она хочет понравиться парню.

– Вы обычно не ездите этим автобусом, – сказал он, и Салли почувствовала, как кровь опять прилила к ее щекам.

«О господи, сделай так, чтобы я не покраснела», – взмолилась она.

– Я немного задержалась – играла в теннис.

– Понятно. – Он переместил ракетку, поставив ее между колен, – И часто вы играете?

– Когда есть время.

– И как успехи?

– Неплохо, если учесть неудачное начало. Когда я впервые пришла на корт, то совсем не знала правил. Меня послали собрать мячи, залетевшие в сад директора школы. Я страшно трусила постучать в дверь его дома и попросить разрешения пройти в сад. А еще больше боялась вернуться на корт из-за своего полного невежества. Поэтому остальное время я просидела, притаившись у клумбы с душистым горошком.

Он рассмеялся. «Как приятно он смеется», – подумала она. Они болтали до тех пор, пока Салли не заметила, что автобус подъезжает к ее остановке.

Она вскочила.

– Я здесь выхожу.

Он протянул ей ракетку.

– Когда мы увидимся снова?

– Ой, я не знаю… – Она чувствовала, что на сей раз ее щеки просто горели.

– Вы выходите или нет? – заорал кондуктор, держа палец на кнопке звонка.

– Вы сможете приехать в Бат? Я буду встречать вас в субботу в половине восьмого на автобусной остановке, – сказал молодой человек.

– Хорошо…

Она спрыгнула с подножки, совершенно обескураженная, и пошла к дому, чувствуя себя так, словно плывет по воздуху, но по мере приближения субботы все больше и больше нервничала. Салли могла бы доехать до Бата на автобусе, но как она доберется оттуда домой? Куда он ее пригласит? Что ей надеть? Она даже не знала, как его зовут, но твердо знала одно: на сей раз она ВЛЮБИЛАСЬ!

Вопрос, что надеть, решился легко. Луиза уехала к себе в Ним, оставив Салли на память белое платье, которое даже без корсета, позволявшего добиться осиной талии, было самой красивой вещью из всех, что имелись у Салли. Она надела к нему новенькие босоножки и белый кружевной кардиган, который ей связала мать.

В четверть восьмого она вышла из автобуса в Бате, беспокоясь, что он, возможно, ее не встретит. Но он уже ждал ее на остановке и выглядел еще красивее в сером костюме и белой рубашке.

– Не пойти ли нам потанцевать в «Ридженси»? – спросил он.

– С удовольствием… только мне нужно попасть на последний автобус, а он отходит без четверти одиннадцать…

– Не волнуйтесь, я вас доставлю сюда вовремя, – пообещал он.

«Ридженси» некогда назывался «Дворцом варьете». Там был бар с алкогольными напитками и два молочных бара – один внизу, а другой на месте прежнего балкона – и танцевальная площадка, над которой висел огромный многогранный зеркальный шар. С трех сторон зал окружала узкая галерея, с которой можно было наблюдать за танцующими или же послушать, музыку настоящего ансамбля, в составе которого было не менее дюжины музыкантов в форменных блейзерах и с галстуками бабочкой. Иногда в «Ридженси» выступали даже знаменитые составы, но в тот вечер там играла местная группа. Все помещение, казалось, двигалось в такт музыке.

Салли оставила свою сумку в раздевалке и присоединилась к Эдуарду в баре на балконе, где он поджидал ее с молочным клубничным коктейлем. Потягивая напиток через соломинку, она с интересом оглядывалась вокруг. Помещение еще не заполнилось, но она заметила, что парни стоят в конце зала под балконом и вдоль левой стороны, тогда как девушки держались у противоположной стены среди столов и стульев. Они болтали и пересмеивались, делая вид, что им вовсе не хочется, чтобы их пригласили. Несколько девушек танцевали друг с другом, как это бывало на танцульках в молодежном клубе, причем танцевали настоящие бальные танцы – вальс, квикстеп и фокстрот. Когда Эдуард пригласил ее на танец, Салли с благодарностью вспомнила уроки, которые им давала в спортзале учительница физкультуры мисс Смарт, покрикивая в такт музыке: «И раз, два, три! И раз, два, три!»

Эдуард танцевал прекрасно, уверенно вел ее и вскоре крепко прижал к себе. В отличие от Пита, от него пахло приятно – Салли подумала, что это, наверное, «Олд спайс», – и когда он прижался к ней всем телом, это не вызвало у нее отвращения, как тогда, на танцах в молодежном клубе. Через его плечо она взглянула на часы, висевшие над дверью. Ей показалось, что стрелки двигаются слишком быстро. Но говорить, что ей пора, очень не хотелось.

Задерживаться дольше было нельзя – оставалось всего десять минут, чтобы успеть добежать до автобуса! Она забрала свою сумку, и они, взявшись за руки, бежали всю дорогу до остановки, но успели лишь увидеть вдали хвост отошедшего автобуса.

– Что же мне делать? Мама убьет меня! – запричитала Салли.

– Не беспокойся. Я отправлю тебя на такси, – пообещал Эдуард.

«Теперь он никогда больше не пригласит меня», – мрачно думала Салли.

Но когда они шли к стоянке такси, он сказал:

– Ты не могла бы приехать в Бат на неделе? Мы сходили бы в кино.

Салли с радостью согласилась.

Эдуард заплатил таксисту вперед, и всю дорогу домой Салли пребывала в счастливом оцепенении. Когда такси остановилось перед ее домом, она увидела, как на окне дернулась занавеска, и в дверях показалась мать.

– Как, скажи на милость, тебе пришло в голову приехать домой на такси?

– Эдуард оплатил проезд.

– Эдуард, говоришь? Должно быть, у него денег куры не клюют!

– Он просто хотел, чтобы я вовремя добралась до дома, – сказала Салли самодовольно.

Впервые в жизни она чувствовала, что перещеголяла Полу, которая еще никогда, ни разу в жизни не приезжала домой на такси!

* * *
Более волнующего лета, чем это, Салли не помнила. Дважды в неделю она ездила в Бат, чтобы встретиться с Эдуардом, хотя после того случая он всегда сам заботился о том, чтобы она успела на последний автобус. Иногда они ходили в кино, иногда сидели в кафе, держась под столом за руки, иногда гуляли в парке, а по субботам всегда ходили на танцы.

Салли жила сумбурной, но счастливой жизнью, омрачаемой лишь одним тревожным вопросом что ей можно позволять Эдуарду. После нескольких первых свиданий с невинными ласками и поцелуями, он начал запускать руку ей под блузку. Впервые это случилось, когда они как-то зашли в кино. И хотя Салли чувствовала себя немного виноватой, разрешая ему делать это, она обнаружила, что ей приятны его прикосновения, когда его пальцы ласкали ее тело и грудь, но когда он осмелился запустить руку под ее накрахмаленную нижнюю юбку, она попыталась остановить его и схватила за руку.

– Почему? – спросил он, пытаясь пробраться еще выше.

– Потому.

Но он игнорировал ее протесты и стал пылко целовать ее. Они продолжали целоваться, пока не включили свет и по проходам не забегали разносчики, предлагая, мороженое.

Салли сидела, сложив руки на коленях, искоса поглядывая вниз, чтобы удостовериться, все ли у нее в порядке и стеснялась встретиться глазами с Эдуардом.

В одном она была абсолютно уверена: она была влюблена в Эдуарда, а это означало, что ей придется и дальше позволять ему все, что он пожелает, иначе он найдет другую, более сговорчивую. Мальчишки все такие, говорили девочки в школе. Беда была в том, что, вступив в интимные отношения с парнем, девушка становилась «дешевкой». О тебе будут говорить так, как говорили о Поле девочки на танцах, но только говорить будут парни, что еще хуже, а если ничего не позволять, то ни один парень не захочет долго встречаться с тобой. Эта дилемма угрожала счастью Салли, но в одном она была уверена: она сделает все что угодно, потому что не может допустить, чтобы Эдуард ее оставил.

– Салли, я хочу попросить тебя кое о чем, – сказала Пола. В ее голосе слышались знакомые нотки – нечто среднее между вкрадчивостью и диктатом, – и Салли почувствовала недоброе. Когда Пола говорила таким тоном, это обычно означало какую-нибудь неприятность.

– Ну что тебе? – спросила она неприязненно.

– Салли! – Пола обиженно поглядела на нее. – Я не так уж часто прошу тебя помочь мне – и не забудь, что я одолжила тебе свои серьги, когда ты на прошлой неделе ходила на свидание с этим Эдуардом.

– Ладно, чего тебе?

– Я не хочу идти к бабушке в следующее воскресенье! Раз в две недели по воскресеньям девочки ходили пить чай к бабушке Бристоу в ее домишко, который некогда был и их домом. Салли эти посещения даже нравились, но у Полы не хватало терпения вести разговоры с бабушкой, у которой были весьма старомодные понятия обо всем на свете, и поэтому многое легко вызывало у нее раздражение. Кроме того, Пола терпеть не могла приготовленные по бабушкиным рецептам салат с ветчиной, хлеб с маслом, бисквиты и консервированные фрукты со сливками, которые бабушка накладывала ей целую тарелку с верхом, так как считала Полу худышкой.

– Нет, нет, Пола! – укоризненно воскликнула Салли. – Ты ведь знаешь, как любит и ждет нас бабушка. К тому же мама с папой в субботу уезжают отдохнуть и пару недель не смогут заглянуть к ней.

– Вот поэтому-то я и хочу, чтобы ты придумала что-нибудь, какую-нибудь невинную отговорку, чтобы бабушка ни о чем не догадалась.

– Что же мне придумать?

Лицо Полы стало злым, как у ведьмы.

– Например, ты могла бы сказать, что я простудилась. Ты ведь знаешь, как бабушка боится простуды.

– Но это уж совсем просто, к тому же сейчас разгар лета.

– Тогда скажи ей, что я сломала каблук по дороге к ней.

– Бабушка будет ждать, что ты придешь к ней после того, как вернешься домой и наденешь другие туфли, – разумно предположила Салли.

– Тогда скажи, что я не только сломала каблук, но и подвернула ногу, – тут же нашлась Пола.

– Но почему ты не хочешь поехать к бабушке? – спросила Салли.

– Это так некстати. Все мои друзья собираются в кофейном баре.

– Я не собираюсь врать только потому, что тебе хочется пойти в бар, – запротестовала Салли. – Я вообще не хочу врать ради тебя. Если не хочешь идти, тебе придется самой сказать об этом.

– Ах, ты так… – сказала Пола с коварной улыбкой, – тогда я, пожалуй, скажу маме, чем вы с Эдуардом занимаетесь в кино.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Салли, но горячая волна, быстро поднимавшаяся по шее, залила краской ее щеки.

Пола улыбнулась, наслаждаясь смущением сестры и ощущением власти над Салли.

– Ты сама знаешь что! Но если тебе действительно хочется, чтобы я рассказала все в подробностях, то знай, что Валерия Митчел сидела неподалеку от вас в кино на прошлой неделе. Должна сказать, что она была здорово шокирована.

Валерия Митчел жила на соседней улице и ездила на работу на том же автобусе, что и Пола. На самом деле она сказала ей только: «Твоя младшая сестричка выросла, не так ли? Уже совсем взрослая хотя бы для того, чтобы развлекаться в кино на заднем ряду». Больше она ничего не говорила. Но Салли этого не знала и перепугалась до смерти.

О Боже, если уж Валерия шокирована, то, возможно, она действительно зашла слишком далеко! «Если Пола расскажет маме, то она просто умрет от стыда», – думала Салли.

– Вряд ли мама позволит тебе снова пойти куда-нибудь с Эдуардом, если узнает, чем ты занимаешься, – сказала Пола беззаботным тоном. – Но если ты скажешь бабушке в воскресенье, что я сломала каблук, то, может быть, мама никогда об этом не узнает.

– Иногда я просто ненавижу тебя, Пола, – сказала Салли. – Иногда мне не хочется, чтобы ты была моей сестрой. Ты и вправду очень неприятный человек.

Очень довольная собой, Пола пожала плечами.

– А зачем быть приятным человеком? – спросила она. – Гораздо важнее уметь добиваться того, чего хочешь. Ты же сделаешь так, как я хочу, да?

Салли кивнула головой.

– Да, – сказала она тихо и пристыженно. – Сделаю. Как всегда, ты своего добилась.

* * *
Несмотря на то, что Салли часто размышляла над своими отношениями с Эдуардом, их продолжение все же застало ее врасплох. В темном уголке парка позади оркестровой раковины они быстро миновали все предыдущие стадии, включая и ту, что нравилась Салли больше всего, – когда они целовались и крепко прижимались друг к другу бедрами, ритмично раскачиваясь. Ее юбка задралась почти до талии, и ей это даже понравилось, потому что мужское естество Эдуарда удобно умещалось между ее бедер, заставляя ее тело глубоко возбуждаться. Придя в экстаз, она даже не заметила, что Эдуард возится со своей одеждой, пока не почувствовала, как нечто влажное и липкое толчками проникает в самый укромный уголок ее тела. От страха она чуть не задохнулась.

– Эдуард… перестань! – выдохнула она. Казалось, он ее не слышит. Он раскачивался и постанывал, а его дыхание стало тяжелым и прерывистым.

– Эдуард! – взмолилась она, извиваясь в его руках. Она чувствовала, как это самое нечто неуклонно забирается под ее трусики, и понимала, что его не следует туда пускать. Это было не только неудобно, но и явно опасно.

Наконец Эдуард оторвался от нее. Салли опустила вниз юбку и, когда набралась смелости посмотреть на него, с облегчением увидела, что он уже успел застегнуть свои брюки. Неожиданно ей очень захотелось, чтобы он ее снова поцеловал и крепко обнял. Тогда бы все, кажется, встало на свое место. Но его, по-видимому, это больше не интересовало.

– Тебе пора на автобус, – сказал он.

Салли неожиданно захотелось плакать. Пока они шли по улицам, он держал ее за руку, но Салли не чувствовала того тепла, в котором отчаянно нуждалась. Вечер был ясный, взошла огромная луна, отражавшаяся в темных водах реки Эйвон, – как все это, должно быть, романтично, думала Салли, но почему-то романтическое чувство не приходило. Так грустно ей еще никогда не было.

– Встретимся в субботу на том же месте в то же время, – сказал Эдуард, чмокнув ее в щеку и подсадив на подножку автобуса.

По пути домой Салли чувствовала, что окружающие смотрят на нее, и не понимала, почему. Только когда она добралась до дома и посмотрелась в висевшее в холле зеркало, она заметила огромный темно-красный засос на шее и поскорее прикрыла его воротником. Бог знает, удастся ли ей спрятать его завтра в школе, особенно на уроке физкультуры. Может быть, попробовать запудрить или замазать гримом?

Салли еще больше захотелось плакать. Она любила Эдуарда. Но почему все оказывается таким грязным и непонятным? Почему ей так противно и стыдно?

Она все еще разглядывала себя в зеркале, выискивая другие предательские свидетельства того, чем она занималась вечером, когда дверь гостиной распахнулась и появилась ее рассерженная мать.

– Салли, иди сюда немедленно! – приказала она. Салли внутренне содрогнулась. О Боже, она, должно быть, узнала! Но кто мог увидеть ее в парке и сообщить об этом так быстро? Нервно разгладив на бедрах юбку и моля Бога, чтобы на ней не было пятен, которых она не заметила, Салли через холл вошла в гостиную.

Она сразу же поняла, что произошло что-то серьезное, потому что отец все еще не ложился. Поскольку ему приходилось вставать очень рано, он, как правило, ко времени ее возвращения домой из Бата последним автобусом был уже в постели. Сейчас же он сидел в своем кресле (хотя по его лицу было видно, что он предпочел бы отсутствовать), а мать, сложив на груди руки, стояла на коврике перед камином, и на ее лице читалось негодование. Салли охватила дрожь.

– Ну вот что, милочка! – обратилась к ней мать. – Объясни-ка нам, почему ты нагло обманула свою бабушку, когда нас с папой не было в городе?

Салли так удивилась, что не могла вымолвить ни слова.

– Надо же было придумать такую чушь! – продолжала Грейс в ярости. – Сказать, что Пола сломала каблук! Как только бабушка рассказала мне, я сразу же поняла, что это вранье – да и она тоже поняла или, по крайней мере, заподозрила ложь. Почему ты это сделала, Салли? Ты знаешь, что я не терплю вранья.

– Я… Пола меня заставила, – сказала Салли в отчаянии.

– Не думаю, чтобы она могла выдумать такую глупую историю, в которую даже бабушка не поверила…

– Но так оно и было. Она заставила меня соврать.

– Я уже говорила об этом с Полой, – сурово промолвила Грейс. – Она сказала, что плохо себя чувствовала. Именно это ты и должна была сказать своей бабушке.

– Нет, мы договорились, что я скажу про каблук…

– Не лги опять, Салли. Я понимаю, что тебе хочется выставить Полу в неприглядном свете, чтобы все подумали, что ей просто не захотелось идти. Ну так вот: мне за тебя стыдно. Нет и нет! – она погрозила Салли пальцем, чтобы предупредить ее возражения. – Не желаю больше ничего слушать. Но обещаю тебе, моя девочка, что если я еще раз узнаю, что ты лжешь, особенно если лжешь, пытаясь очернить другого, то так тебя накажу, что ты надолго это запомнишь. А теперь марш в постель!

Салли отправилась в спальню, испытывая облегчение от того, что остался незамеченным засос у нее на шее, но возмущенная тем, что ей несправедливо досталось за обман бабушки.

Пола уже лежала в постели и читала дешевый любовный роман в бумажной обложке.

– Мне только что здорово досталось за то, что я наврала бабушке, – закричала на нее Салли. – Тебе придется рассказать маме, как было дело.

Пола даже не оторвала глаз от книги.

– И не подумаю. Еще чего!

– Но ведь это несправедливо! Они думают, что я солгала, чтобы подставить тебя, или что-то в этом роде. Расскажи им правду!

– И не подумаю! Не ровен час и мне попадет. Ладно, забудь об этом, Сэл.

– Но почему я должна всю вину брать на себя? – воскликнула Салли.

– Потому что ты дурочка.

– А ты мерзкая эгоистка, и я тебя ненавижу! Ох, как я тебя ненавижу!

В дверь громко постучали и послышался сердитый голос Грейс.

– А ну, прекратите цапаться! Вы похожи на пару бездомных кошек!

– Ненавижу! Ненавижу! – прошипела Салли, задыхаясь от злости.

– Успокойся, Салли, ты слышала, что сказала мама.

– Я никогда не прощу тебя! Никогда!

Но, даже продолжая кипеть от злости, она знала, что уже завтра все будет забыто, и она простит Полу.

Пола не могла поступать по-другому. Так уж она была устроена. Другие могли ненавидеть ее, а Салли никогда не сможет чувствовать к ней ненависть. Как бы Пола ни поступала, как бы коварно, гадко и эгоистично себя ни вела, в конечном счете Салли всегда находила ей оправдание. Разве не так должны поступать сестры?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Сразу же после окончания школы Пола поступила в крупный универмаг в Бристоле. Работа ей нравилась, хотя уходило много времени на дорогу, а плата за проезд пробивала брешь в ее скромном бюджете. Но для Полы «Дамская мода» была настоящей пещерой с россыпью удовольствий, как в сказке о волшебной лампе Аладдина.

Она любила перебирать вешалки с изящными женскими туалетами. Деловые костюмы и отделанные стеклярусом вечерние платья, тафта и кружево, шелк и шерсть, а самое главное – меха… При малейшей возможности она проскальзывала в одну из раздевалок и примеряла наряды. Пола была высокой и стройной, платья выглядели на ней восхитительно, и остальные девушки лопались от зависти. В конце концов просто несправедливо, что кто-то мог выглядеть одинаково хорошо абсолютно во всем!

Пола с этим не соглашалась. Куда несправедливее думала она, то, что женщины, позволявшие себе покупать эту прекрасную одежду, были не способны оценить ее по достоинству, тогда как она, на которой все платья такхорошо сидели, должна была экономить несколько недель, даже учитывая скидку для персонала, чтобы приобрести самую недорогую вещь. Не раз ей приходилось наблюдать, как облюбованное ею платье покидает магазин в одном из огромных глянцевых фирменных пакетов с веревочными ручками. Когда-нибудь, дала она себе слово, разбогатев, она сможет покупать себе все, что захочет, не только одежду, но и драгоценности, духи, туфли из натуральной кожи и самую лучшую косметику!

Универмаг располагался в большом старом здании в центре Бристоля, почти треть верхнего этажа которого занимал ресторан, изысканный и уютный, с кружевными салфетками на маленьких столиках, пальмами в кадках, окружавшими эстраду, где обычно играл оркестр из трех музыкантов, с официантками в опрятных черных платьицах, кружевных наколках и передниках. Ресторан был неизменно полон посетителей. Они заходили туда выпить чашечку кофе или послеобеденного чая, соблазнившись богатым выбором крохотных пирожных и горячими сдобными булочками к чаю на серебряных блюдах с крышками. Посетители ресторана представляли собой превосходную зрительскую аудиторию. Ранней осенью, когда Пола работала в магазине уже второй год, администрация решила привлечь манекенщиц для демонстрации новых моделей сезона в те часы, когда ресторан посещали обычно дамы, имевшие счет в универмаге и чековые книжки в сумочках.

Манекенщиц для демонстрации моделей дважды в неделю предоставляло местное агентство, а Поле было поручено помогать им одеваться. Когда прибыли девушки-манекенщицы, она была удивлена тем, что, несмотря на всю свою изысканность, они были немногим старше ее, и, наблюдая, как они выплывали на эстраду, почувствовала укол зависти. Если, могут Они, то почему не сможет она? Она тоже высокая, не хуже их умеет носить вещи, такая же красивая, если не красивее их. Помогая манекенщицам одеваться, она попыталась завязать с ними разговор и узнать, как они нашли эту работу, но девушки были не очень общительны. Казалось, они считают ниже своего достоинства общаться с простой продавщицей. Пола была раздосадована, но это ее не смутило. Самоуверенность делала ее невосприимчивой к нарочито пренебрежительному отношению.

Как-то утром одна из манекенщиц, торопясь в раздевалку, поскользнулась и подвернула ногу. Пока она корчилась от боли, госпожа Фриер, агент по закупке моделей, кипела от злости.

– Мы еще не показали васильковую модель, а я возлагаю на нее особые надежды. Она стоит бешеных денег, так что, чем скорее я найду на нее покупателя, тем лучше.

Пола в эту минуту застегивала молнию на платье для коктейля, которое демонстрировала другая манекенщица. Она почувствовала, как ее охватило волнение.

– Разрешите мне показать эту модель, госпожа Фриер! – предложила она. – Платье мне впору. И я уверена, что могла бы представить его как следует.

Остальные девушки смотрели на нее неприязненно, но Пола не обращала на них внимания.

– Прекрасно, – сказала госпожа Фриер после минутного раздумья. – Примерь-ка его. Гм-гм. Оно действительно хорошо на тебе смотрится. Только наложи погуще синие тени на веки, чтобы подчеркнуть цвет модели. А хорошо ли будет сидеть шляпка на твоей прическе?

В магазине Пола носила пучок на затылке. Теперь она распустила волосы и завязала их сзади шарфом. На такой прическе шляпа сидела превосходно. Она добавила немного теней и туши и повернулась к госпоже Фриер.

– Так будет хорошо?

– Да. Пройдись не спеша. Не торопись, дай клиентам возможность рассмотреть тебя со всех сторон, позволь им пощупать ткань, если кто-нибудь пожелает. И, ради всего святого, не налети на стол или на одну из официанток.

– Я знаю, – нетерпеливо сказала Пола. Разве зря она целыми неделями наблюдала за манекенщицами, мечтая когда-нибудь стать одной из них? Когда она вышла в зал, ее сердце учащенно забилось от волнения, но на лице играла спокойная улыбка. Она двигалась с естественной грацией, скользила между столиками, подходила к клиенткам, которых заинтересовала модель, чтобы лишний раз повернуться перед ними, на ходу расстегивала облегающий фигуру жакет и останавливалась, положив одну руку на талию и чуть приоткрывая жакет, чтобы показать надетую под ним блузку, как это делали профессиональные манекенщицы, за которыми она наблюдала. Она так наслаждалась происходящим, что задержалась в зале дольше, чем следовало, и только заметив, что возмущенная госпожа Фриер делает ей знаки, повернула назад. Ей казалось, что она плывет по воздуху.

– Слишком продолжительный показ ни капельки не помогает! – прошипела госпожа Фриер, проходя мимо нее, а девушки в раздевалке демонстративно повернулись к ней спиной, раздосадованные тем, что необученной продавщице разрешили вторгнуться на их территорию. Но, к великой радости Полы, костюм был продан сразу же, как только вернулся на вешалку – какая-то дама, зашедшая в ресторан выпить чашечку кофе, просто влюбилась в него и купила, несмотря на то, что пришлось расширить юбку на целых четыре дюйма, чтобы ее можно было натянуть на отнюдь не стройную фигуру покупательницы.

– Ты вполне справилась, – неохотно заметила госпожа Фриер, не преминув добавить к похвале ложку дегтя, – Только не обольщайся!

Пола даже не обратила внимания на это замечание. Она теперь твердо знала, чем будет заниматься.

На следующий же день Пола, тщательно подкрасившись и надев свой самый нарядный костюм – дешевый вариант модели, которую она демонстрировала в ресторане, – села в автобус до Бристоля. Агентство, поставлявшее манекенщиц, находилось в высоком старом доме на окраине, и Пола истратила часть своих сбережений на такси, чтобы, по крайней мере, прибыть туда с шиком. Позвонив в дверь, она почувствовала нервный спазм в желудке, но решила не подавать виду, что волнуется.

Дама, руководившая агентством, сама некогда была манекенщицей – и это сразу чувствовалось. Высокая, ухоженная, с серебристыми волосами и гладкой кожей на скуластом лице, она внушала почтение. Когда Полу провели в ее офис, Арлина – так звали даму – подняла не нее глаза, неохотно оторвавшись от разложенных перед ней на столе фотографий, и произнесла с едва скрываемым нетерпением:

– Что вам угодно?

– Я хочу стать манекенщицей, – напрямую заявила Пола. – Не можете ли вы принять меня в агентство?

Опытным глазом Арлина осмотрела ее с головы до ног. Увиденное ей понравилось, но она не подала виду.

– Где вы учились? – спросила она.

– Я не училась, – призналась Пола. – Но на прошлой неделе я заменила одну из ваших девушек в универмаге… и костюм, который я демонстрировала, был сразу же продан.

Арлина поджала алые губы. Она не выносила дилетантов, особенно тех, которым казалось, что они вполне способны заменить профессиональных манекенщиц.

– Боюсь, что не смогу ничем вам помочь. У вас нет опыта. Хотя эта работа может показаться легкой, следует научиться правильно ходить, садиться, поворачиваться, снимать пальто…

У Полы сжалось сердце. Ей казалось, что она все уже знает, но эта импозантная дама лишила ее уверенности в себе.

Губы Арлины слегка дрогнули в улыбке, но Пола этого не заметила.

– Разумеется, если вы готовы учиться… Я действительно веду занятия по искусству демонстрации моделей одежды, – продолжала она спокойно. – Обычно хватает двенадцати уроков, но если у девушки есть способности, можно ограничиться и восьмью. Я снимаю комнату в «Гранд-отеле», там мы встречаемся дважды в неделю, по вечерам во вторник и четверг. Всему я учу сама, чтобы быть уверенной, что мои ученики получили надлежащую подготовку.

– Если я буду посещать занятия, вы примете меня? – спросила Пола.

– Если обучение пойдет успешно, я смогу вам помочь. – Серебристые глаза снова осмотрели Полу с ног до головы. – Какого вы роста?

– Пять футов и девять с половиной дюймов.

– А остальные размеры?

– 33 – 21 – 32.

– Бюст слишком велик, – заключила Арлина. – Но, я думаю, с этим мы справимся. Хорошая крепкая повязка вместо бюстгальтера – так делали и раньше.

Пола вздрогнула. А она-то всю жизнь стремилась, чтобы у нее было «побольше наверху». И когда Алина сказала, что ей придется расстаться даже с тем немногим, что она имела, она слегка растерялась, но ее решимость была так велика, что девушка не собиралась отступать.

– Когда я могу начать? – спросила она.

Впервые за время беседы Арлина едва заметно улыбнулась.

– Приходите в следующий вторник, и я позабочусь, чтобы вас приняли, – сказала она.

* * *
– Манекенщицей? – в ужасе повторила Грейс, когда Пола рассказала ей о своих планах. – Я никогда не слышала ни о чем подобном. Как тебе такое пришло в голову?

– А почему бы мне и не стать манекенщицей? – возразила Пола. – У меня подходящая фигура. Госпожа Арлина так и сказала. И мне хочется стать манекенщицей. Это чудесно!

– У тебя и так неплохая работа.

– Нет! У меня самая заурядная, собачья работа. Я хочу заниматься чем-нибудь необыкновенным.

– Манекенщица! Что скажут люди? А я-то всегда так гордилась тобой, Пола. Да я со стыда сгорю!

– Ну уж ты скажешь! – возразила Пола. – Я ведь собираюсь демонстрировать платья, а не раздеваться, как в стриптизе.

– От одного до другого один шаг, – мрачно сказала Грейс. – Это образ жизни, Пола. Он не подходит для молоденькой девушки. Не так ли, Рэг? – призвала она на помощь отца Полы, который читал газету, заслуженно наслаждаясь дешевой сигаретой после чая.

– Не думаю, чтобы это принесло ей какой-то вред, Грейс, – ответил он миролюбиво.

Выведенная из себя Грейс вздохнула. Неужели Рэг не может хоть к чему-нибудь отнестись серьезно? Разве он не понимает, как понимает она, что приобщение к этому ненадежному миру таит опасность, угрожающую моральному облику Полы?

– Говорите, что хотите, а я сделаю по-своему, – сказала Пола, и Грейс, смирившись, покачала головой. Пола только прикидывалась тихоней, но если уж она что-нибудь решит, то заставить ее изменить свое решение мог разве что человек с более сильным, чем у Грейс, характером. И так было всегда, с самого ее детства.

– Ну что ж, мне остается лишь надеяться, что ты будешь осторожна и не забудешь, как мы тебя воспитывали, – предупредила Грейс.

Пола лучезарно улыбнулась, довольная, что добилась своего, и даже обняла мать довольно энергично, но с безразличием.

– Обещаю. А когда стану знаменитой, вы будете мной гордиться, – добавила она.

* * *
Всего лишь после восьми уроков Арлина попросила Полу задержаться после занятий.

– Если вам это интересно, то у меня есть для вас работа, – сказала она.

– Да ну? – встрепенулась Пола. – Вы имеете в виду, что я смогу? – спросила она, не веря своим ушам. Она с удовольствием занималась, но прежде всего ей дали понять, что она очень многого не знает, и это несколько поколебало ее уверенность в себе. К тому же она все еще побаивалась невозмутимой Арлины.

– У вас вполне удовлетворительные успехи, – снисходительно сказала Арлина, ничем не выдавая себя. В последнее время она с нарастающим волнением наблюдала за Полой. В этой девушке была изюминка: наряду с врожденным изяществом и незаурядной внешностью, со стройными длинными ногами, казалось, самим Богом созданными для демонстрации моделей, в ней чувствовалась порода, и это выделяло ее из остальных девушек. Это притягивало взгляды, хотелось смотреть на нее еще и еще, и даже такой циник, как Арлина, смотрела на Полу и не могла наглядеться. Иногда ей даже казалось, что она обделяет вниманием остальных учениц, потому что, даже давая кому-то наставления и поправляя кого-то, она краем глаза все время следила за Полой, испытывая при этом то самое волнение первооткрывателя, которое она почувствовала, когда девушка впервые переступила порог ее офиса.

Арлина не сомневалась, что из этой девушки получится знаменитая манекенщица. Ей только нужно сначала набраться опыта здесь, в провинции, приобрести изящество и уверенность в себе, но отнюдь не самоуверенность, отдающую пошлостью, а потом…

«Я смогу подыскать ей работу в Лондоне», – думала Арлина, не скрывая торжества. Любой модельер с удовольствием возьмет ее, может быть, даже какой-нибудь знаменитый Дом моды заинтересуется ею. От этой мысли кружилась голова Арлина, в прошлом известная манекенщица, никогда не поднималась до головокружительной высоты – сама мысль о том, что ее теперешняя ученица и протеже смогла бы подняться на вершину успеха, вызывала у нее приятное волнение.

Она посмотрела на девушку, ждущую от нее решения.

– Речь идет о благотворительном шоу, – объяснила Арлина. – Его организовали два крупнейших универмага. Будет две репетиции: первая в последнюю перед показом субботу, а вторая в день показа. Тебе следует быть там без опоздания. Захвати несколько пар туфель. Магазины предоставят бижутерию и аксессуары. Кстати, показ состоится в четверг вечером. Ну как, сможешь?

– Еще бы! – выдохнула Пола. Ее голова уже была занята практическими проблемами: найдется ли у нее подходящая обувь, а если нет, то как ей умудриться купить новые туфли? К тому же в четверг она работала – как ей освободиться во второй половине дня? Но так или иначе, она все устроит. Выпросит, займет или украдет деньги на туфли, а если ее уволят из магазина за то, что она не останется на работе после обеда, то она не расстроится. Отныне ей предстоит карьера манекенщицы. И уж она позаботится о том, чтобы устранить все препятствия со своей дороги!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

У Эдуарда появилась машина – старый, но все еще великолепно выглядевший «форд». Когда Салли сошла на автобусной остановке, он ждал ее, опершись на капот и покуривая сигарету с самым залихватским видом.

– Ну как? – спросил он.

– Она великолепна! – воскликнула изумленная Салли.

– Может, мы прокатимся и посмотрим, какова она на ходу? – предложил он.

Салли с готовностью согласилась. Прокатиться в машине своего дружка казалось ей верхом изысканности. Ей очень хотелось, чтобы кто-нибудь из знакомых увидел, как она садится в машину.

В машине было сдвоенное переднее сиденье, и пахло там теплой кожей и застоявшимся табачным дымом. Эдуард прокатил ее по Бату – возможно, он тоже надеялся, что его увидит кто-нибудь из знакомых! – а затем они выехали за город. Стоял тихий теплый осенний вечер и, хотя уже темнело, деревья выглядели чудесно, и их все еще" зеленая листва уже перемежалась кое-где золотом и багрянцем. Машина катилась по деревенским дорогам, и Салли гордо восседала на сиденье, чувствуя себя королевой.

Покатавшись около часа, Эдуард свернул к деревенской пивной.

– Говорят, это неплохое местечко, – сказал он. – Все лучшие пивные расположены за городом.

Пивная была живописной и уютной: с балок свешивалась начищенная лошадиная сбруя, стены были украшены предметами сельского быта и домашней утварью. Довершал картину огромный камин. Они нашли свободное место на деревянной скамье в уголке и уселись там со стаканами в руках – Эдуард взял пинту горького пива, а Салли – безалкогольный коктейль в очень милом бокале, украшенном фигуркой танцующего фавна в голубом галстуке бабочкой.

Эдуард обнял ее одной рукой, и она почувствовала глубокое волнение. Она сидела неподвижно и наслаждалась этим ощущением. «Почему это волшебное состояние проходит, как только Эдуард пытается пойти дальше», – размышляла она. Когда она думала о том, что он с ней проделывал, ее возбуждение усиливалось настолько, что казалось, будто через самый центр ее тела прошел электрический ток. Но в действительности все оказывалось иначе. Все эти приятные ощущения прекращались, и ее охватывала паника. Она думала только о том, как бы его остановить, не рассердив. А потом оставалось лишь чувство разочарования и желание, чтобы он обнял ее, поцеловал и приласкал, как ребенка. Нет, слово «приласкал» тут не подходило. «Приласкать» означало делать «это», но нет, она, конечно же, не хотела, чтобы ее «ласкали» и тем более не хотела «ласкать» Эдуарда. Может быть, с ней что-нибудь не в порядке, мрачно размышляла она.

– Вот это жизнь! – сказал Эдуард, нежно прижимая ее к себе. – Какой денек!

– Вчера у нас дома всем пришлось поволноваться, – начала Салли. – Моя сестра собирается работать манекенщицей на благотворительном показе моделей. Ведь я говорила тебе, что она учится на курсах?

– Говорила.

Салли, естественно, рассказывала о Поле. Во-первых, она очень гордилась сестрой, а, во-вторых, когда она рассказывала о своей красивой сестре и ее увлекательной жизни, ей казалось, что мельчайшие частички окружавшего Полу блеска, словно пыльца, оседают и на ней. Но Эдуард никогда не встречался с Полой.

– Похоже, она идет в гору, – сказал Эдуард.

– Да. Она еще не окончила курсы, а ей уже предложили эту работу. Я думаю, что Пола далеко пойдет, – и она этого заслуживает. – Салли выудила плавающую в коктейле вишню и положила ее в рот.

– А где будет проходить это шоу?

– В Бристоле. Почему ты спрашиваешь?

– Тебе не кажется, что нам следовало бы поехать туда, чтобы поддержать твою сестру?

Салли так удивилась, что чуть не подавилась вишней. Она никогда не думала, что мужчин может интересовать мода.

– Теперь у меня есть машина, и мы могли бы прокатиться туда, – продолжал Эдуард. – После показа можно подвезти твою сестру домой, если, конечно, она захочет.

– Это можно, – сказала довольная Салли. При мысли о том, что именно у ее приятеля есть машина, она чувствовала свое превосходство – хоть в чем-то она переплюнула Полу!

Они допили свои стаканы и вышли из пивной. Было совсем темно, черное бархатное небо усыпали звезды. Салли расположилась на сиденье, тесно прижавшись к Эдуарду, а он вел машину, обняв ее одной рукой и как-то умудряясь переключать скорость.

Когда они почти добрались до города, Эдуард свернул на дорогу, ведущую к какой-то ферме, и выключил мотор. Он притянул к себе Салли и стал целовать ее, а она обвила руками его шею, наслаждаясь первыми признаками страстного желания. Однако слишком быстро его руки начали свои обычные манипуляции, забираясь под блузку, чтобы расстегнуть крючки бюстгальтера, задирая ей юбку до бедер и пытаясь стянуть с нее трусики. Салли удерживала их, с силой сжав ноги, но, как всегда, в конце концов он одержал победу, и она, подняв с пола, засунула себе за спину эту часть нижнего белья, чтобы не затоптать ногами.

– Давай перейдем на заднее сиденье. Там гораздо удобнее, – предложил Эдуард.

– Нет! – возразила Салли, осознавая опасность, подстерегавшую ее на заднем сиденье. – Нам нужно ехать домой. Не забудь, мама ждет, что я приеду на автобусе.

Эдуард и внимания не обратил на ее протесты, а изогнулся каким-то немыслимым образом, чтобы целовать ее грудь, теперь уже обнаженную, потому что бюстгальтер болтался где-то на талии, и одновременно ласкал ее бедра под задранной юбкой.

Ощущение его губ, терзающих ее соски, понемногу привело Салли в возбужденное состояние, и она немного расслабилась, пристроив голову в уголок между спинкой сиденья и окном. В сущности, это было весьма приятное ощущение. Эдуард снова изогнулся и, укусив ее в шею, стал целовать, насильно раздвигая языком ее губы. Салли почувствовала привкус сигарет и пива, и это ей тоже было приятно. Потом вдруг она оказалась распластанной на сиденье, а он стоял над ней на коленях. Неожиданно она почувствовала у себя между ног что-то большое и горячее. Оно не причиняло боль, напротив, вызывало приятное ощущение. Салли осторожно пошевелилась и почувствовала, как где-то в самом укромном местечке между бедер у нее возникло какое-то томление. Она шевельнулась снова. Ей было необыкновенно приятно – еще как приятно! Эдуард продолжал целовать ее, его язык бесновался у нее во рту, но она могла думать только об этом новом ощущении внизу, похожем на то, которое она испытывала, когда они танцевали.

– О Салли! – прошептал он, прерывисто дыша. Потом неожиданно толчком вошел в нее, и приятное ощущение исчезло, сменившись каким-то незнакомым всепоглощающим чувством, и Салли снова охватил страх. Она хотела, чтобы он остановился, и в то же время ждала продолжения, надеясь снова испытать это изумительное ощущение. При этом она смутно понимала, что точка возврата пройдена, – теперь, когда она позволила ему войти в свое тело, было бы, очевидно, глупо кричать на него и просить остановиться, или пытаться с ним бороться.

Эдуард, в течение нескольких минут продолжавший свой толчкообразный напор, издал сдавленный гортанный крик и рывком вышел из нее. Он откинулся назад, закрыл глаза и тяжело дышал, прижав к себе носовой платок. Салли лежала, не двигаясь, и разглядывала его в лунном свете. Она была ошеломлена, словно то, что он с ней проделал, каким-то образом парализовало не только ее конечности, но и чувства, оставив ее в нервном напряжении. Она не ощущала ни удовлетворения, ни удовольствия, а только какую-то ноющую пустоту. Потом вдруг вспомнила, что лежит в ужасном виде: с задранной до бедер юбкой и бюстгальтером, болтающимся из-под расстегнутой блузки. Она села и привела в порядок свою одежду, а Эдуард опустил запотевшее стекло машины и выбросил носовой платок в кусты.

– У тебя не останется платков, если ты так часто будешь их выбрасывать, – сказала она, хихикнув. Боже, что за глупости она болтает!

– Наплевать! – ответил он небрежно.

Он потянулся к ней, чтобы поцеловать, и Салли прижалась к нему в надежде, что это каким-то образом все расставит по местам. Однако минуту спустя он отодвинулся и включил мотор.

– Тебе пора домой, – сказал он.

Ей снова захотелось плакать. С ней, наверное, что-то не в порядке. Сегодня они дошли до конца, а она не почувствовала ничего такого, что полагалось бы чувствовать: ни подъема, ни удовлетворения, ни радости от близости. Теперь, когда все было кончено, Эдуард стал вдруг таким далеким, словно она была для него какой-то посторонней женщиной, которую он согласился подвезти.

Остальную часть дороги она возилась со своей одеждой, пытаясь привести ее в порядок, чтобы выглядеть респектабельно, когда прибудет домой, и прикрыть воротником блузки шею, на которой, она была уверена в этом, снова остался засос от поцелуя.

– Увидимся там же в субботу? – спросил Эдуард, притормозив перед ее домом.

Салли кивнула. Она чувствовала себя разочарованной. Она-то надеялась, что теперь, когда у Эдуарда появился автомобиль и между ними завязались такие, можно сказать, серьезные отношения, он заедет за ней. Но предлагать это самой ей не хотелось.

Захлопывая за собой дверцу, она заметила, как у соседей слева и справа заколыхались занавески на освещенных окнах. Ну что ж, по крайней мере, он отвез ее домой. Пусть соседи знают, что у ее приятеля есть машина.

Немного неуверенно шагая к дому, Салли поняла, что ей, по-видимому, придется удовольствоваться этим.

На показе мод Салли и Эдуард сидели в самом первом ряду зала на раскладных, похожих на больничные стульях. Узкая деревянная платформа, в конце которой виднелся занавешенный портьерой вход, была от них в двух шагах. Салли задумчиво смотрела на портьеру, размышляя о том, что за ней происходит. Наверняка там царит настоящий хаос. Пола рассказывала ей, что в ревю участвуют двенадцать манекенщиц, и каждая из них будет демонстрировать не менее десяти туалетов. Сто двадцать туалетов, не считая множества туфель, шляп и перчаток! Как они умудряются все это не перепутать? Одеваясь перед выходом, Салли всякий раз то разыскивала подходящий пояс, то у нее куда-то исчезала туфля, то вдруг на чулке обнаруживалась спущенная петля. А здесь целых сто двадцать туалетов – с ума можно сойти!

Она оглядела зал. Люди входили поодиночке, парами, по трое… В основном это были элегантно одетые женщины в костюмах или дорогих платьях. Салли долго мучилась над вопросом, что надеть – она очень боялась подвести Полу, но в конце концов выбрала блузку рубашечного покроя и узкую юбку, а Пола одолжила ей свой светло-голубой плащ с воротником из мягкой серой мерлушки, очень уютный. Спрятав подбородок в необычайно мягкий мех, она думала, что, по крайней мере, сможет сохранить достоинство среди всей этой роскоши.

Музыка смолкла, слышался нестройный гул голосов людей, предвкушающих зрелище, затем стих и он. Портьеры раздвинулись, и на подиуме появился мужчина в смокинге и черном галстуке бабочкой.

– Леди и джентльмены, добро пожаловать! – пророкотал он. Микрофон немного свистел, и Салли досадливо поморщилась.

По подиуму шла первая манекенщица, такая очаровательная в своем сногсшибательном туалете, что Салли вдруг усомнилась, что ее собственная сестра может участвовать в этом волшебном действе. Однако спустя несколько мгновений появилась Пола – высокая и прекрасная в платье из зеленого букле с жакетом из той же ткани.

– Вот она… это Пола! – прошептала Салли, чуть не свалившись от волнения со стула.

– Эта? – ошеломленно шепнул Эдуард.

– Да. Правда, красивая?

Позади них демонстративно кашлянули, и они затихли, хотя Салли ужасно хотелось крикнуть на весь зал: «Это моя сестра!» Она чуть не лопалась от гордости. Она была так счастлива и возбуждена, что даже не заметила, как глубоко Пола ранила сердце Эдуарда.

За кулисами Пола выскользнула из платья, которое так и осталось лежать на полу, и потянулась за следующим из развешанных в строгом порядке на ее напольной вешалке туалетов. Помогавшая ей девушка застегнула на платье молнию, а Пола, сбросив черные замшевые туфли, аккуратно обула пару из крокодиловой кожи. Быстро поправив прическу – это платье следовало носить без шляпы, – она схватила сумочку из той же кожи, что и туфли, и двинулась к выходу, чтобы Арлина могла быстро оглядеть ее – все ли в порядке – перед следующим выходом.

Она чувствовала необычайный прилив энергии, глаза девушки возбужденно горели. В начале она нервничала, но теперь это прошло, хотя ей все еще странно было чувствовать под ногами деревянный настил подиума, а не ковры «Гранд-отеля». Арлина слегка подтолкнула ее – пора, – и она шагнула на подиум. Ей не терпелось снова очутиться в свете огней, приковывая к себе восхищенные взгляды.

Дефилируя по подиуму, она заметила Салли и Эдуарда. Выходя в первый раз, она не видела ничего, кроме моря лиц, сосредоточившись на том, что она делает. Теперь же она позволила себе на мгновение задержать на них взгляд – Салли сияла от гордости, а на красивом лице Эдуарда можно было прочитать легкую растерянность.

«Неплохо! – подумала Пола. – Совсем неплохо. Тебе повезло, сестренка».

Она не могла смотреть на них слишком долго из боязни сбиться с шага или забыть повернуться, но взгляд Эдуарда прибавил ей радости. Медленно поворачиваясь, она чувствовала на себе его взгляд, который действовал на нее как инъекция адреналина. Ах, как ей было хорошо! Ей хотелось, чтобы это продолжаюсь вечно! Она опять подошла к портьере. Последний поворот, последняя застывшая поза, а затем – исчезновение за кулисами. Оставалось продемонстрировать еще восемь туалетов. Пола была полна решимости извлечь максимум удовольствия из каждого выхода.

* * *
– Ну как, вам понравилось?

– Еще бы! Пола, ты была просто восхитительна!

Сеанс закончился, присутствующие были приглашены на легкий ужин а-ля фуршет. Пола, одетая теперь в собственный черный костюм, вышла из раздевалки к поджидавшим ее Салли и Эдуарду. Глаза взбудораженной и разгоряченной девушки сверкали, на щеках играл естественный румянец.

– Тебе хочется купить что-нибудь из того, что ты видела?

– Да я бы купила все! Но ты прекрасно знаешь, что это мне не по карману. Мы ведь пришли только посмотреть на тебя.

– Смотреть надо было не на меня, а на модели, – просто сказала Пола. Она искоса наблюдала за Эдуардом. Да, вблизи он был так же красив, как и с высоты подиума. К тому же у него есть автомобиль! Совсем неплохо. Правда, он всего лишь клерк, как ей рассказывала Салли, то есть не принадлежит к классу людей, из которого Пола намеревалась выбирать своих поклонников, но несмотря на это, выглядит сносно. Подумать только, он ухаживает за Салли! Почему-то это показалось Поле обидным. И она тут же приняла решение. На самом деле он ей, конечно, ни к чему, но Поле хотелось убедиться, что Эдуард, если ему предложить выбор, предпочел бы ее Салли.

Она улыбнулась парню и почувствовала, как он сразу оживился. Заполучить его будет проще простого. Как это говорят? «Отобрать конфетку у ребенка». Очень подходит для данной ситуации.

– Салли обмолвилась, что и я смогу втиснуться в твою машину? – спросила Пола, поигрывая глазками.

– Почему же втиснуться? – в замешательстве начала Салли, но умолкла. Эдуард ее не слушал. Они оба не слушали ее. Эдуард пялил глаза на Полу, и Салли не понравилось выражение ее лица. У нее что-то сжалось внутри, – Машина большая, – закончила она, заикаясь.

– Ты уверен, что я вам не помешаю? – жалобно спросила Пола.

– Конечно, нет! Я все равно должен отвезти домой Салли.

Он сказал это так, словно Салли была посылкой, которую нужно было доставить по назначению.

– Я сейчас вернусь. Только возьму свои вещи… – Пола исчезла за вращающейся дверью. Эдуард смотрел ей вслед. Он был взволнован, как, впрочем, бывали взволнованы и все мужчины в обществе Полы. Салли передернуло.

– Что мы будем делать в субботу? – спросила она, схватив его за руку в отчаянной попытке вновь обрести уверенность в себе.

– Что? Ну… я еще не знаю. А что будет делать твоя сестра? Может быть, мы куда-нибудь отправимся втроем? Вот было бы здорово!

«Тебе, но не мне», – подумала Салли. Вновь появилась Пола с чемоданчиком для косметики, туфель и запасных колготок.

– Мы как раз тут говорили с Салли, почему бы нам втроем не пойти куда-нибудь в субботу? Компания подходящая.

– Очень жаль, но у меня уже есть планы на эту неделю, – сказала Пола. Но ее глаза блеснули: неплохо для начала, Эдуард. Пригласи меня в следующий раз. Тогда – кто знает?

– Ты готова? – спросила Салли. Вечер для нее утратил все свое очарование. Ей вдруг очень захотелось поскорее вернуться домой и уткнуться в подушку.

В субботу Эдуард опоздал. Раньше с ним такого не бывало. А вдруг с ним что-нибудь случилось?

Салли долго ждала его, и ей все больше казалось, что с самого четверга она живет в каком-то страшном сне. Она уже подумывала сесть в автобус и уехать, когда он наконец прибыл. Салли с облегчением подбежала к нему, но он даже не объяснил ей толком причину опоздания. Она чувствовала его странную, необъяснимую отчужденность. Салли понимала, что что-то изменилось в его отношении к ней, поэтому ничуть не удивилась, когда Эдуард, сославшись на занятость, сказал, что они не смогут встретиться на следующей неделе. Когда он остановил машину у ее дома, она бросилась ему на шею. Сегодня она была готова позволить ему все, что он захочет, лишь бы все у них было, как раньше. Но Эдуард, казалось, потерял к ней всякий интерес.

– Когда мы снова увидимся? – печально спросила она.

– Когда-нибудь, – неопределенно ответил Эдуард, и Салли поняла, что все кончено, хотя еще долго не могла себе в этом признаться.

Всю ночь она проплакала и наконец уснула. Она не понимала, в чем дело, и думала, что не сможет жить без Эдуарда. Может быть, причина его охлаждения была в том, что она всегда неохотно разрешала ему интимные ласки? Ведь каждому известно, что парням только этого и надо. Быть бы ей поуступчивее, проявлять бы больше восторга! Верно, он устал от постоянного сопротивления и решил найти кого-нибудь попокладистее. Но несмотря на то, что Эдуард изменился после их встречи на показе мод, она только на следующее утро поняла, что в этом каким-то образом замешана Пола. Лениво пощипывая низкокалорийный рулет, обеспечивающий тем не менее необходимую энергию, Пола шутливо сказала:

– Угадай, кто приходил вчера к нам в магазин? Твой приятель Эдуард. Думаю, тебе стоит знать, что он хотел пригласить меня куда-нибудь.

Салли била нервная дрожь.

– Что же ты ответила? – спросила она.

– Разумеется, я сказала, что не хочу обманывать сестру, – ответила Пола, искоса наблюдая за Салли. – Сказала, что, пока он встречается с моей сестрой, об этом не может быть и речи. Он, конечно, возражал… уверял, что между вами не было ничего серьезного… Но я была непреклонна. – Она прищурилась. – Ведь ты все еще встречаешься с ним?

– Не знаю, – жалобно сказала Салли.

– Что за черт! – воскликнула Пола, хотя вид у нее был довольный.

– Скажи, Пола, ведь ты не будешь с ним видеться? – спросила Салли, ненавидя себя за то, что Эдуард все еще был ей небезразличен.

– За кого ты меня принимаешь, сестренка? Салли не ответила. Ей показалось, что Поле не понравился бы ее ответ.

* * *
С тех пор Эдуард больше никогда не встречался с Салли. Она страдала, будучи убеждена, что во всем виноваты она сама и разлагающее влияние на мужчин Полы, но ее все-таки удивляло, Что все закончилось так неожиданно, без всяких объяснений с его стороны. Ее сердце было разбито, к тому же она чувствовала себя глупой неудачницей. Но она так и не узнала, удалось ли ему заполучить Полу. Правда, ей и не хотелось об этом знать.

Несколько месяцев спустя, субботним вечером она пошла с подружками в «Риджанси» и носом к носу столкнулась с Эдуардом на лестнице. Немного смутившись, он просто сказал «привет!» и прошел мимо, словно они были едва знакомы. В тот вечер она видела его еще несколько раз: он танцевал, крепко прижимая к себе партнершу, и старательно избегал встречаться с ней взглядом.

После того вечера Салли больше никогда не встречала Эдуарда.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

– У меня к тебе очень важный разговор, Пола, – сказала Арлина. Она вставила сигарету в длинный мундштук и, откинувшись на спинку кресла, взглянула на Полу. Та сидела по другую сторону письменного стола, изящно скрестив длинные ноги.

«Да, Пола выглядит манекенщицей до кончиков ногтей», – подумала Арлина, испытывая какую-то хозяйскую гордость. Длинные, отливающие золотом волосы девушки были зачесаны назад и перехвачены лентой, наложенный умелой рукой макияж подчеркивал классическую красоту ее лица; на ней был элегантный костюм со всеми полагающимися к нему аксессуарами. Такой костюм был униформой манекенщицы, и Пола теперь покупала по два костюма за сезон и носила их с безупречно подобранными аксессуарами, шляпой, сумочкой и туфлями. Сейчас на ней был светло-зеленый костюм из мягкой ткани с прямым коротким жакетом, узкой юбкой и блузкой «топ» из той же ткани, но в зеленую с белым клетку. Клетчатой же была и подкладка жакета. Сумочку и туфли из черной лакированной кожи и белые перчатки дополнял длинный зонт-трость в чехле, отороченном мехом. «Она безукоризненна с ног до головы, а с ее самоуверенностью Пола готова покорить мир», – с удовлетворением подумала Арлина, любуясь своим творением. Конечно, исходный материал неплохой, но именно Арлина тщательно отшлифовала его. Превращение красивого, но неуклюжего жеребенка в холеную скаковую лошадь было делом ее рук.

– Я вас слушаю, – произнесла Пола хорошо поставленным голосом. Полтора года, проведенные в кругу манекенщиц, помогли ей избавиться от провинциального акцента. Она старательно подражала Арлине, ибо очень высоко ценила ее манеры, хотя все еще и побаивалась ее.

– Дом моды Мэттли собирается шить не только заказные модели, но и готовую одежду. В универмаге «Тейлорс» они хотят устроить рекламный показ новой коллекции, – объяснила Арлина. – Меня попросили прислать манекенщиц. Я думаю, что ты тоже должна быть там.

– Мэттли! – воскликнула пораженная Пола. Дом моды Мэттли, принадлежавший супружеской паре, входил в десятку лучших английских домов моделей. К тому же мадам Мэттли была француженкой, и это обстоятельство окружало ее романтическим ореолом, хотя он не имел ничего общего с ее характером. Но разве Париж не является столицей мировой моды?

– Мадам Мэттли лично приедет в Бристоль, – продолжала Арлина, – В универмаге имеется кое-какой запас моделей, но она привезет туалеты, изготовленные специально для этого шоу. Я хочу, чтобы в показе участвовали мои лучшие девушки. Уверена, что ты не подведешь меня, Пола.

– Ну конечно, – сказала Пола, стараясь скрыть волнение. – Вы можете на меня положиться!

* * *
Мадам Мэттли была почти такой, какой Пола ее себе представляла: маленькой, безукоризненно одетой и подкрашенной женщиной с явно французским шиком. Ее темные с проседью волосы были подстрижены самим Видалом Сассуном. На ней был черный костюм модного покроя, отделанный по вырезу небольшой белой оборкой.

В примерочных кабинах универмага она словно наседка хлопотала над своими творениями, и Поле, как бы она ни была заворожена присутствием известной модельерши, нравилось то, что она делает. Возможно, мадам Мэттли уделяла слишком много внимания деталям, но это щедро окупалось артистизмом ее натуры. Она походила на сжатую пружину, способную мгновенно распрямиться, если какая-нибудь мелкая деталь оказывалась не там, где следует. Но при всем этом у нее было доброе лицо и проницательные глаза.

Когда ревю уже перевалило за половину, и девушки, помогавшие одеваться, ушли перекусить, а манекенщицы, не решавшиеся есть до конца показа, подкреплялись лишь черным кофе, мадам Мэттли подозвала Полу.

– Я хочу потолковать с тобой, малышка.

Пола сжалась от страха. Неужели она сделала что-нибудь не так?

– Ты мне понравилась, – без обиняков сказала мадам Мэттли. Ее акцент напомнил Поле Луизу – возможно, именно поэтому она прониклась к мадам теплым чувством, хотя и побаивалась ее. – Ты по всем меркам подходишь для демонстрации моделей «от кутюр». У тебя есть для этого все данные.

– Благодарю вас, – чуть слышно произнесла Пола. Мадам Мэттли махнула рукой.

– Не стоит благодарности. Я говорю это не для того, чтобы у тебя закружилась голова, скорее наоборот. Мне скоро потребуется манекенщица для моделей «от кутюр». Думаю, ты именно то, что я ищу. Ты не хотела бы поехать в Лондон и работать у меня?

Через плечо мадам Мэттли Пола видела наблюдавшую за ней Арлину. Она улыбалась краешком алых губ. Теперь Пола знала ее достаточно хорошо, чтобы догадаться, о чем Она думала. Арлине не хотелось терять Полу, которая была одной из ее лучших манекенщиц, но она уже купалась в лучах отраженной славы: ведь именно она вырастила манекенщицу для одного из самых известных Домов моды в Лондоне. Она знала о свободной вакансии у Мэттли и надеялась, что это место предложат Поле. В этом случае подтвердилась бы правильность ее собственного суждения о девушке.

– Ну как? – спросила мадам Мэттли.

– Можно, я подумаю? – дерзко подумала Пола.

– Думай поскорее. Не откладывай решения. Моя манекенщица уходит в конце месяце, а девушек, которые ухватятся за такую возможность, сколько угодно.

– Я понимаю! Но все-таки не могу решиться на такой шаг, не подумав, – сказала Пола с серьезным видом.

Но внутри у нее все пело от радости Время на обдумывание? Она не раздумывала ни секунды. Пола все решила в ту минуту, когда мадам Мэттли предложила ей работу. Разумеется, она будет у нее работать!

* * *
Месяц спустя Пола в новеньком нарядном костюме из твида с непременными сумочкой и туфлями подходящего цвета, захватив с собой рабочий чемоданчик манекенщицы и только что купленный кремовый кожаный чемодан с пожитками, уехала в Лондон навстречу новой жизни.

Пока она устроилась в общежитии Ассоциации молодых христианок. Это было не совсем то, о чем она мечтала, но имело свои преимущества: платить за общежитие приходилось недорого, к тому же это в какой-то степени успокаивало Грейс, убежденную, что Лондон – это вертеп, только и ждущий, чтобы поглотить ее ни о чем дурном не ведающую дочь.

Из общежития можно было быстро добраться на метро до места, где располагался Дом моды мадам Мэттли, и это было еще одним плюсом в пользу проживания в общежитии, которое Пола сразу же возненавидела. В маленькой, обставленной самым необходимым комнате жили еще две девушки-северянки, чей диалект Пола никогда не понимала и с которыми у нее не было ничего общего; завтрак приходилось готовить в общей кухне, выстаивать в очереди в ванную, строго придерживаться «комендантского часа», после которого двери запирались на замок и задвижку – ни одно из этих ограничений свободы Пола не собиралась терпеть долго. Но пока приходилось мириться с этим. По крайней мере, она была в Лондоне, в столице британской модной индустрии.

Что же до Дома моды Мэттли, то он и общежитие, напоминавшее то ли работный дом, то ли интернат, словно находились в разных мирах. Когда Пола впервые позвонила у парадного входа внушительного старинного здания, она почувствовала, что попала именно в то место, о котором мечтала.

Толстый ковер устилал полы и лестницы, ведущие в демонстрационные залы и в расположенные в глубине здания мастерские, и хотя драпировки на окнах и обивка мебели чуть потускнели, словно их лучшие дни ушли в прошлое, они были из первосортного шелка и бархата, и в каждом уголке ежедневно так тщательно чистилось и убиралось, что нигде не было ни пылинки, не говоря уже о паутине. Демонстрационный зал был средних размеров и выдержан в приглушенных фиолетовых тонах, которые не отвлекали внимания от моделей. Вокруг низкого стола располагались три или четыре изящных стула с сиденьями из тускло-фиолетового бархата и золочеными ножками. Хрустальная люстра служила лишь украшением – специальные яркие лампы представляли модели в наилучшем виде, но не раздражали глаз, а вдоль стен стояли вешалки с моделями из коллекции готового платья.

В отличие от этого элегантного фасада, расположенные в глубине здания мастерские напоминали пчелиный улей, в котором кипит бешеная деятельность. Здесь неустанно трудились лекальщики, закройщики, швеи и их помощницы. Пола вскоре поняла, что это был стиль мира моды – непрерывная безумная гонка за временем, чтобы успеть к сроку подготовить коллекцию или закончить платье для индивидуальных клиентов, которые всегда считают свой заказ самым срочным и важным.

Пола была поражена, узнав, какие меры безопасности принимаются для того, чтобы сохранить в тайне новую коллекцию сезона: окна помещений, расположенные в задней части здания, были забраны тяжелыми решетками, и прежде всего на новой работе она подписала договор, по которому обязывалась не разглашать сведений о новых моделях.

На следующий день мадам Мэттли повезла Полу в салон Видала Сассуна, чтобы сделать ей самую модную стрижку. В отличие от других модельеров, мадам не возражала против того, чтобы у ее девушек был различный цвет волос, но она настаивала на одинаковом стиле причесок. Видал Сассун закончил свою работу, и Пола лишилась своих длинных белокурых локонов. Ее головка приобрела четкие геометрические контуры, так что она едва узнала себя в зеркале. Среди богачей изнаменитостей, приходивших в салон прославленного мастера причесок, Пола узнала одну популярную певицу и не смогла сдержать радостного волнения. Здесь она впервые почувствовала, как приятно иметь все самое лучшее!

Пола ежедневно демонстрировала новые модели, медленно прогуливаясь взад и вперед перед клиентками, сидевшими на изящных тонконогих стульях, внимательно разглядывая опытным взглядом все детали туалетов. Иногда они приходили одни, иногда в сопровождении мужчин в галстуке бабочкой – чтобы те заплатили по счету! – догадалась Пола. Появление в салоне знаменитости всегда вызывало ажиотаж среди девушек, каждая из которых мечтала подцепить богатого мужа, а если бы у него к тому же был и титул, как у Али Хана, или же он был бы кинозвездой, вроде Омара Шарифа, то лучшего нельзя и пожелать!

Однако далеко не все, что приходилось делать Поле, привлекало ее. Предполагалось, что в отсутствие клиентов она будет выполнять кое-какую черную работу – бегать с поручениями, заваривать чай, распарывать швы или подшивку платья, даже пришивать пуговицы и крючки с петлями, и вскоре ее научили как следует делать это. Вначале Пола не очень-то ловко обращалась с иголкой, но быстро научилась работать аккуратно, чтобы, избави Бог, не навлечь на себя гнев швеи.

Ей пришлось овладеть и новыми маленькими хитростями своего ремесла – снимать пальто, чтобы оно аккуратно соскальзывало с плеч, а рукава ровно свисали и чтобы никто ни на миг не увидел изнанки модели, поскольку образцы нередко были без подкладки. Чтобы этому научиться, приходилось часами тренироваться на лестнице в общежитии, и остальные девушки глазели на нее, как на потерявшую рассудок.

Пола любила свою работу, но была одинока. Даже самые популярные девушки-модели быстро обнаруживали, что в этом мире, где процветала конкуренция и манекенщицы соперничали друг с другом, чтобы получить престижную работу и завоевать самых богатых и красивых мужчин, было значительно больше завистливой злобы, чем в провинции, – а ведь Пола была далеко не на первых ролях. Другие девушки не любили ее за красоту и высокомерие и не пытались завязать с ней дружеские отношения, ограничиваясь общением по работе, а лекальщицы и швеи, едва заканчивалась работа, спешили к своим семьям или дружкам. Большую часть свободного времени Пола проводила в одиночестве: гуляла, рассматривая витрины, ходила в театр кинохроники, где иногда по два сеанса кряду смотрела мультфильмы, то и дело заходила в кафе и бары, чтобы выпить чашечку кофе. Больше всего она любила бывать в кофейном баре на Бонд-стрит, потому что это было излюбленное место встреч всех, занятых в мире моды.

Когда Пола проработала в Доме моды Мэттли несколько месяцев, однажды в обеденный перерыв она отправилась в этот бар, чтобы, как обычно, выпить чашечку кофе и съесть салат с домашним сыром – только это она могла себе позволить теперь, когда было так важно не прибавить ни полдюйма к объему ее осиной талии. Она подошла с подносом к кассе, открыла сумочку и поискала кошелек. Его не было. Она лихорадочно перерыла содержимое сумки, проверила карманы, но безуспешно.

– Извините, я, по-видимому, потеряла кошелек… – объяснила она.

Девушка за кассовым аппаратом уставилась на нее тяжелым взглядом. Полу бросало то в жар, то в холод. Неужели его украли? Нет, она помнила, как доставала из кошелька чаевые в раздевалке у Мэттли, – должно быть, она его обронила там. Но как ей расплатиться теперь за кофе и салат?

– У вас затруднения? – раздался чей-то голос рядом. – Не беспокойтесь. Позвольте мне…

Пола с благодарностью оглянулась, и у нее перехватило дыхание, когда она узнала человека изящного сложения в черной водолазке и туго обтягивающих фигуру брюках.

– Глазам своим не верю! Неужели Гарри Оливер? Что ты здесь делаешь?

– Полагаю, то же, что и ты, Пола – подкрепляюсь, чтобы выдержать до конца дня. Позволь мне заплатить за тебя, а потом мы пообедаем вместе и расскажем друг другу о себе… конечно, если у тебя не назначено свидание.

– Нет, я свободна. – Пола подхватила поднос и отошла в сторону, очень довольная тем, что встретила знакомого. Гарри Оливер был молодым и весьма способным модельером. Она познакомилась с ним еще тогда, когда он приезжал в их городок, чтобы организовать демонстрацию моделей готовой одежды одного из известных модельеров, у которого он начинал работать. Целую неделю они работали бок о бок, делились друг с другом кофе из термоса и сигаретами, и Пола полюбила этого немного странного субтильного мужчину, который по самой своей природе не претендовал на нее и не представлял для нее угрозы. Гарри следовало бы родиться девушкой, иногда думала Пола. Он был на полголовы ниже ее, с вьющимися белокурыми волосами, голубыми, как у ребенка, глазами и длинными густыми ресницами, которые были предметом зависти каждой знавшей его женщины.

– Может быть, сядем там, в уголке? – предложил Гарри. Он шел впереди, и его стройные бедра в узких брюках изящно покачивались, когда он пробирался между столами.

Они разгрузили свои подносы и уселись.

– Рассказывай, что ты делаешь в Лондоне, Пола? Кроме того, что теряешь кошельки, – спросил он, лукаво улыбаясь.

Пола все ему рассказала.

– А ты? Ты больше не работаешь у Карнеги? Гарри отрицательно покачал головой. На его лице появилась улыбка.

– Нет. Теперь я работаю в Доме моды Оливера.

– Дом моды Оливера… – Пола вскрикнула, начиная все понимать. – У тебя свой собственный Дом моды? Ты стал независимым модельером, Гарри?

– Именно так. Конечно, пока я в самом начале пути, но я еще развернусь. Бабушка оставила мне небольшое наследство, и я решил вложить деньги в хороший бизнес.

– Не слишком ли это рискованно? – спросила Пола. Он пожал плечами.

– Возможно. Но мне хочется работать для себя. Создавать модели для других было интересно и, не скрою, я хорошо зарабатывал, но мне всегда хотелось быть свободным, иметь собственное дело… и видеть свое имя на этикетках. У меня есть кое-какие связи – с людьми, с которыми я познакомился, когда работал у Карнеги, – и все они одобрили эту идею. Поэтому я решил перебраться в Лондон и открыть Дом моделей. Я как раз сейчас присматриваю подходящее помещение неподалеку от дома Мэттли. Если получится, то мы будем соседями, Пола.

– Как тесен мир! А я ничего и не знала об этом, сказала Пола, удивляясь, что не слышала этой новости. Обычно даже сказанное шепотом слово разносилось в мире моды подобно грохоту барабанов в джунглях. Правда, до самого последнего времени Гарри был всего лишь провинциальным модельером. Но если он перебрался в Лондон, о нем скоро заговорят.

– Мы должны видеться, – сказал Гарри, покончив со своим сырным рулетом. – Обещай, что навестишь меня как-нибудь.

– Непременно. Кроме того, я твоя должница – за мной кофе.

– Вот, вот. Правда, я не думаю, что за это смогу убедить тебя перейти ко мне работать. Мне как раз нужны две хорошие манекенщицы. Правда, я вряд ли смог бы платить тебе столько, сколько платят у Мэттли… и все же. Может быть, когда-нибудь…

Пола рассмеялась.

– Я не так уж много зарабатываю! После того как расплачусь за комнату в общежитии и куплю косметику и одежду, у меня почти ничего не остается. Я ищу богатого мужа, который освободил бы меня от всех этих забот.

– Уверен, что ты его найдешь. А пока не забывай старых друзей, Пола.

– Не забуду, – пообещала она, взглянув на часы. – О Господи, мне пора.

– Мне тоже. Было очень приятно увидеть тебя снова, Пола.

Они вместе дошли до Саут Одли-стрит, прокладывая себе путь в толпе возвращающихся после обеденного перерыва служащих, – высокая, поразительно красивая девушка и мужчина, выглядевший моложе своих двадцати шести лет.

У Дома моды Мэттли Пола повернулась и обняла его.

– Спасибо за ленч, Гарри. Желаю тебе удачи в новом начинании! – Она подняла вверх скрещенные пальцы.

Он улыбнулся.

– Удача – это то, что мне нужно. Не забудь зайти ко мне. Я буду ждать.

– Не забуду. Пока! – крикнула она, скрываясь за внушительной входной дверью.

* * *
Мадам Мэттли была в ярости. За все время работы у нее Пола еще ни разу не видела ее такой.

– Говорят, ты ходила в Дом моды Оливера, – сказала она, и ее накрашенные губы сжались от негодования.

Рядом с ней кипел от возмущения месье Мэттли – небольшого роста мужчина, похожий на грека, который был лет на десять старше своей супруги.

– И не один, а несколько раз, – добавил он. То, что он вступил в разговор, было настолько необычно, что Пола взглянула на него с удивлением. Хотя он всегда присутствовал, говорила неизменно только мадам: она отдавала приказания, ублажала клиенток, так что Пола так и не поняла, чем же занимается сам Мэттли.

– Гарри Оливер – мой друг, – сказала она, оправдываясь.

Мадам Мэттли сердито фыркнула.

– Я плачу тебе не за то, чтобы ты заводила друзей среди наших конкурентов!

– Он не конкурент… – Пола замолчала. Смешно было подумать, что новичок вроде Гарри мог представлять угрозу такому известному дому, как Мэттли. Но в этом разбойничьем мире новых способных модельеров приходилось опасаться… А Гарри завоевывал все большее признание.

– Тебе известно, что Мы требуем полной лояльности от своих служащих, – продолжала мадам Мэттли. – Сохранение в тайне наших моделей является непременным условием. Как же ты можешь так поступать!

– Но я ведь никогда ни словом не обмолвилась о наших моделях! – возразила Пола.

Мадам снова сердито фыркнула.

– Разве я могу быть в этом уверена? Даже если ты не думала предавать нас, всегда можно проявить неосторожность. Особенно опасны разговоры в постели.

– Разговоры в постели? – Пола просто остолбенела. Какими бы закадычными друзьями ни были они с Гарри, она никогда ничего не говорила ему о новой коллекции, которая рождалась у Мэттли… Что же до разговоров в постели, то такое предположение было просто абсурдным. Между ними не было и никогда не может быть ничего подобного. Девушки не интересовали Гарри, это было ясно каждому с первого взгляда.

– Перестань к нему захаживать, – твердо заявила мадам. – Дай мне слово или я буду вынуждена тебя уволить. Сию же минуту обещай мне, что никогда больше не увидишься с Гарри Оливером.

Полу била дрожь. Работа в Доме моды Мэттли была главным в ее жизни. Но позволить так унижать себя когда она знала, что ни в чем не виновата, было равносильно признанию своей вины. К тому же мысль о том, что ее снова засосет мертвая зыбь одиночества, была не выносима. С Гарри у нее была только дружба – ненавязчивая дружба с мужчиной, который никогда ничего от нее не требовал, и их отношения значили для нее больше, чем она предполагала.

– Я никогда не была предательницей и не буду, Но вы не смеете выбирать мне друзей, – сказала она.

– В данном случае я прошу тебя порвать отношения с Гарри.

– Я не могу вам этого обещать.

– Прекрасно, – решительно произнесла, сжав губы, мадам, но в ее глазах промелькнула печаль. – Мне жаль расставаться с тобой, Пола. Ты хорошая манекенщица, и я была тобой довольна. Но выбора нет. Ты здесь больше не работаешь. Я позвоню в агентство, чтобы немедленно прислали тебе замену. Предупреждаю, если только какая-нибудь из моих моделей или что-либо похожее появится в коллекции Оливера, я начну судебное преследование и получу такую компенсацию, что твой дружок вряд ли останется в нашем бизнесе. Ты все поняла?

Пола все еще побаивалась мадам Мэттли и была готова расплакаться. Но она сдержалась.

– Да, мадам. Мне жаль покидать вас, но, поверьте вам не о чем беспокоиться.

Дом Оливера был меньше по размеру и не так величествен, как у Мэттли, но интерьер имел вид более современный: светло-серые драпировки, ультрамодная черная мебель и повсюду – сверкающая нержавеющая сталь.

Когда пришла Пола, Гарри работал в мастерской. Он пытался задрапировать в виде саронга кусок переливающегося розового шифона на одной из своих манекенщиц. Рот его был полон булавок.

– Что ты здесь делаешь? – прошепелявил он, пытаясь не шевелить губами.

Пола уселась на краешек портняжного стола с беззаботным видом.

– Я ушла от Мэттли, – объявила она. Несколько мгновений Гарри пристально глядел на нее, и булавки сыпались у него изо рта, застревая в черном шерстяном джемпере. Затем он вытащил булавки, скалывавшие шифон, и материя упала на пол. Манекенщица, на которой кроме бюстгальтера и чулок ничего не было, стояла неподвижно в ожидании дальнейших указаний Гарри.

– Отложим это пока, Клаудия, – сказал он. – Будь добра, принеси нам с Полой по чашечке чаю.

Девушка накинула халатик и пошла к двери, искоса поглядывая на Полу, и та заметила враждебность в ее взгляде. Почему все женщины так ее ненавидят, даже те, кто ее совсем не знает? Она пожала плечами. Что ж, пора бы ей к этому привыкнуть…

Гарри взял Полу за локоть и повел к низкому диванчику.

– Что произошло, красавица? Не может быть, чтобы ты ушла от Мэттли.

– Ушла. – Пола рассказала, что произошло, и увидела, как побледнел Гарри.

– О Господи! Ты говоришь, что тебя считают моей шпионкой? Если они подадут в суд, мне конец. Или того хуже: кто-нибудь из их окружения может причинить мне кучу неприятностей, даже если судебного расследования не будет.

– Но, Гарри… ведь я же не шпионила! Мы никогда с тобой не обсуждали коллекцию Мэттли!

– Это известно только нам с тобой. Но предположим, что я создам похожую модель? Такое случается сплошь и рядом – просто одна и та же идея возникает одновременно у многих модельеров. Поэтому начинаются обвинения в плагиате, хотя обычно это бывает невозможно доказать. Но если она докажет, что мы с тобой…

– Чепуха! Мы ни в чем не виноваты.

Гарри с, рассеянным видом запустил пальцы в свою белокурую шевелюру.

– Ты опишешь мне коллекцию Мэттли! Во всех подробностях!

– Гарри! – в ужасе воскликнула она. – Ты же творческая личность! Ты не можешь красть их идеи!

– Да нет же, дурочка… это вовсе не для того, чтобы украсть. Просто я смогу сравнить их модели со своими, чтобы убедиться, что ни один воротничок, ни одна деталь не совпадают, и они не смогут обвинить меня в плагиате. О Господи! А вдруг придется переделывать не только детали, но и что-то целиком? Мое зауженное книзу вечернее платье… мое прекрасное вишневое кружево… может быть, мне в конце концов придется переделать всю коллекцию!

– Ради Бога, успокойся! – сказала Пола, чувствуя, что паника охватывает и ее. – Я уверена, что беспокоиться не о чем.

– Надеюсь, ты права, – сказал он страдальческим тоном.

Вернулась манекенщица с двумя чашками чая, по-прежнему хмуро посматривая на Полу из-под искусственных ресниц. По всему было видно, что она считает Полу виновницей того, что их работа прервалась, а у ее шефа резко ухудшилось настроение.

– Твоя девица просто негодяйка, – сказала Пола, когда они остались одни. – Я уверена, что она не способна как следует показать твои модели. Удивляюсь, как ты вообще можешь с ней работать, ведь у нее такое противное лицо!

– Это лучшая из тех, кого я смог раздобыть, – удрученно сказал Гарри.

– Чепуха! – быстро сказала Пола. – К тому же теперь, когда у тебя есть я, ты сможешь от нее избавиться.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Гарри.

– Я тебе уже говорила, что ушла от Мэттли. Я буду работать у тебя.

– О, Пола! – выражение лица у Гарри стало еще более тревожным. – Ты знаешь, что я пошел бы на все, чтобы заполучить манекенщицу вроде тебя. Но я не смогу платить тебе столько, сколько ты заслуживаешь. И не смогу еще очень долго. Репутацию завоевывают в долгой борьбе, и я не вижу, каким образом…

Пола улыбнулась. Она впервые почувствовала нечто вроде упоения властью. Это было немного похоже на то чувство, которое она испытывала, когда мужчины с вожделением поглядывали на нее, хотя она знала, что тут дело в другом, потому что ее отношения с Гарри не имели и никогда не будут иметь ничего общего с сексом. Тем не менее ситуация ее возбуждала. Она чувствовала себя сильной, почти непобедимой, и от этого чуть-чуть, как от вина, кружилась голова. Она улыбнулась еще шире.

– Плати мне столько, сколько сможешь, Гарри, – сказала она – Я уверена, что рано или поздно ты добьешься успеха, и вот тогда я потребую то, что мне причитается. А пока… что ж, я помогу тебе, разве мы не друзья?

Он смотрел на нее почти с обожанием, и она почувствовала, что ее власть почти безгранична. Что и говорить, неплохо было бы, чтобы известный модельер испытывал к ней вечную благодарность, а в том, что Гарри когда-нибудь станет знаменитым, она не сомневалась.

– Мы с тобой вдвоем свернем горы, – сказала она самоуверенно.

– Если не попадем под суд…

– Не бойся. – Вместе с ощущением власти пришла уверенность в своих силах. – Ну что, ты собираешься отделаться от этой девицы? Можешь сделать это прямо сейчас. Куй железо, пока горячо.

Его симпатичное лицо исказила страдальческая гримаса. Вздохнув, Пола покачала головой.

– Ясно, тебе не хочется. Что ж, мне придется сделать это за тебя, – сказала она, притворяясь, что делает это с неохотой.

– Ты и вправду сделаешь это? – спросил он с благодарностью, а Пола чуть не расхохоталась от радости. О, с каким удовольствием она велит убраться этой противной корове!

Она тут же приняла решение. Отныне Гарри будет плясать под ее дудку. И она сумеет извлечь пользу из их отношений!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

– Гарри Оливер, мне кажется, пришло время нанять тебе секретаршу, – сказала Пола, указывая на груды неразобранных бумаг, вываливающихся из проволочных корзинок на черную лакированную поверхность его письменного стола. – Взгляни, что творится!

Гарри скривился.

– Вижу. Но там нет ничего важного. Все необходимое у меня здесь, – он указал на несколько папок перед собой. – К тому же с помощью Бобби я почти привел в порядок свои бухгалтерские ведомости. – Бобби был приятелем Гарри, пожалуй, слишком интимным, как подозревала Пола. Он приходил на несколько часов в неделю, чтобы помочь привести в порядок отчетность, оплатить счета и сделать соответствующие записи в гроссбухах.

– Нельзя всю жизнь полагаться на Бобби, – ворчала Пола. – Это было хорошо в самом начале, но теперь, когда ты добился успеха, такой любительский подход неуместен, тебе нужен профессиональный помощник и как можно скорее, пока ты не обанкротился, пока тебя не арестовали за уклонение от уплаты налогов и пока ты не утонул в этом бумажном море.

– Я подумаю об этом, – пообещал Гарри, сосредоточенно уставившись в лист бумаги, намереваясь воплотить в рисунке новую идею, которая только что пришла ему в голову.

– Нужно не раздумывать, а действовать, – сказала Пола, подходя к нему сзади, чтобы взглянуть на эскиз короткого вечернего платья с лифом, расшитым бисером, и пышной тюлевой юбкой. – Дело в том, что я знаю человека, который подойдет именно для этой работы.

Гарри сделал еще несколько штрихов и посмотрел на нее насмешливо.

– Конечно, мне следовало бы догадаться, что за лекцией о состоянии моего письменного стола кроется нечто большее. Итак, кто же это?

– Моя сестра Салли. Она только что окончила годичные курсы секретарш и жаждет работать в Лондоне. Знает стенографию, бухучет, экономику и машинопись. К тому же она очень деловая. Салли тебе быстро приведет все в порядок.

– Деловая? Твоя сестра?

– Мы с ней не слишком похожи, – призналась Пола.

– Судя по всему, совсем не похожи, – поддразнивал Гарри. – Бухучет, машинопись… да вы так же не похожи друг на друга, как две стороны одной монеты, милочка.

– Ну как? – не отставала от него Пола. – Что ты скажешь? Решай скорее, не то мама уговорит ее пойти работать в Адмиралтейство или еще куда-нибудь. Может быть, я приглашу ее сюда, чтобы ты с ней познакомился?

– Почему бы и нет? – многозначительно произнес Гарри. Не далее как сегодня утром управляющий его банком сообщил, что ему предоставляется новый крупный заем, который поможет расширить производство готовой одежды, так что пустить часть денег на расширение административного аппарата будет неплохим вложением капитала. – Только обойдемся без предварительного знакомства. Если у нее и впрямь столько отличных качеств, пусть приезжает. У меня нет времени на ненужные собеседования. – Он встал, направился к шкафу и вытащил рулон бежевого шифона и кусок кружева цвета кофе с молоком. – А теперь, будь умницей, встань сюда и позволь накинуть это на тебя. Мне хочется убедиться, что они действительно прекрасно смотрятся вместе, как это мне представляется…

Победоносно улыбаясь, как всегда, когда она добивалась своего, Пола выполнила его просьбу.

* * *
Салли вышла из вагона под закопченный стеклянный купол Паддингтонского вокзала и сразу же поняла, что влюбилась в Лондон.

Возможно, думала она, это оттого, что ей очень давно хотелось сюда приехать. Девушка осторожно обошла бросившегося ей под ноги голубя. Мать и отец старались отговорить ее – хватит с них и того, что город, это вместилище пороков, уже отобрал у них одну дочь, – отдать ему и вторую было просто немыслимо. Но Салли была полна решимости. Лондон для нее был синонимом красоты и романтичности, и то, что она последовала туда за Полой, позволяло надеяться, что капля ее успеха перепадет и ей, она вспомнила, как много лет назад точно так же надеялась, что французский шарм Луизы передастся и ей, как только она наденет, на молодежный бал ее платье.

Она мечтала о Лондоне, продираясь сквозь дебри учебника стенографии и обламывая ногти на клавишах древней пишущей машинки «Империал», и эта мечта придавала ей решимости одолеть стенографические знаки и непослушные клавиши. Теперь все это пригодилось. Она стояла на платформе, взволнованная и оробевшая, как будто находилась на краю обрыва, готовая броситься с высоты в новый и незнакомый мир, лежащий далеко внизу.

Пола пришла на вокзал, чтобы встретить Салли, и повезла ее на такси в свою квартиру, где вместе с ней предстояло жить и ее сестре. Прекрасно понимая, что такси Пола взяла только из экстравагантности, Салли была немного разочарована. Ей так хотелось прокатиться в метро! Но она напомнила себе, что для этого у нее еще будет время. Пола, возможно, и могла позволить себе разъезжать на такси, но у нее-то наверняка такой возможности не будет.

Квартирка была крошечная – спальня, она же гостиная, – большая комната с выцветшими обоями, неуклюжим диваном-кроватью, стол со стульями и древняя плита. Пола также могла пользоваться кухней и ванной комнатой, ключ от которых нужно было брать внизу у хозяина. Квартира была совсем не такой, какой представляла себе Салли, – какая может быть романтика в диване-кровати с не убранными после ночи простынями и одеялами, или в засаленной плите с грязными от выкипевшего молока конфорками, или в тяжелой старой мебели и выцветших портьерах?

Как ни странно, но Пола, внешне всегда такая опрятная и подтянутая, казалось, была совершенно равнодушна к нищенской обстановке и даже не замечала окружающего убожества. Она сказала Салли, что была рада заполучить эту квартиру и сама ее устраивала, потому что Гарри жил внизу в квартире попросторнее, и Пола проводила там почти все свое время.

Пола сразу же повела Салли вниз, чтобы познакомить с Гарри, и они вместе поужинали рыбой и чипсами, которые Гарри прихватил в ближайшем кафе, а Пола обошлась несколькими листиками зеленого салата и баночкой домашнего сыра.

– Он в самом деле «голубой»? – спросила Салли у Полы, когда они поднялись к себе. Она никогда раньше не встречала гомосексуалистов.

– Да.

– И он никогда не пристает к тебе и не пытается заполучить тебя в постель?

– Конечно, нет.

– А у него есть приятели?

– Думаю, что есть. Если честно, Салли, то я совсем не думаю об этом. Он просто друг. А какие у него сексуальные вкусы – не мое дело, да и не твое тоже.

Салли ничего не сказала, но когда она попыталась представить себе аккуратного, хрупкого, изнеженного Гарри с другим мужчиной, занимающихся… черт знает чем они там могут заниматься! – ее мысли начинали путаться. Однако вскоре возникли другие проблемы, требующие ее внимания. Надо было куда-то пристроить свои пожитки. Пола, правда, освободила ей пару ящиков и выделила крошечное пространство на вешалке, прикрытой занавеской, где висели ее костюм и платья. Но этого было явно мало даже для скудного гардероба Салли.

– Уверена, что Гарри разрешит тебе разместить часть твоих вещей у него в квартире, – сказала Пола. – У него много места.

Гарри сразу же согласился, как обычно соглашался с тем, что предлагала Пола: самые объемистые вещи, вроде пальто и жакетов, повесили в его шкафу.

Салли это было не очень удобно. Хотя Гарри ей нравился, она чувствовала в его присутствии какое-то странное смущение. С ним было приятно работать. Он был благодарен Салли за то, что она сняла с него тяжкое бремя канцелярщины. Он полностью положился на нее и, если не обращать внимания на его единичные приступы ярости из-за претензий, предъявляемых каким-нибудь клиентом, с Гарри было легко и просто общаться. Но Салли озадачивали слишком близкие отношения между ним и Полой, даже ближе, чем между ними, сестрами, и из-за этого она частенько чувствовала себя неловко. Кроме того, ее все еще смущало и немного отталкивало то, что он был не таким, как все.

«Должно быть, я старомодна, – думала Салли. – Пола ведь чувствует себя с ним совершенно свободно. Я еще никогда не видела, чтобы она чувствовала себя так раскованно – ни с девушкой, ни с парнем. Почему бы и мне не вести себя так же?» Однако неловкость не проходила.

Первое время Поле нравилось показывать Салли столицу. Она водила ее по туристским достопримечательностям, по своим излюбленным уголкам. Это позволяло ей чувствовать себя человеком, умудренным житейским опытом. Но это было не так весело, да и обходилось значительно дороже, чем прогулка в сопровождении одного из ее многочисленных приятелей, и, когда Салли прожила в Лондоне месяца полтора, Пола решила, что пора что-то предпринять.

– Не хочешь ли пойти в клуб? Поужинаем, потанцуем… – спросила она Салли однажды вечером. – Я говорила с Грэхемом и он сказал, что приведет с собой приятеля для тебя. – Грэхем был лет на десять старше Полы, у него было свое дело в Клапаме – торговля подержанными машинами. Он не совсем соответствовал идеалу Полы, но был довольно привлекателен, щедр, любил повеселиться и, благодаря своему бизнесу, ездил то на одном, то на другом шикарном автомобиле.

– Мне нечего надеть, – сказала Салли огорченно, потому что ей до смерти хотелось немного познакомиться с ночной жизнью Лондона.

– Ерунда! И ты можешь говорить такое, ты – правая рука модельера!

Уговорили Гарри, и он позволил Салли надеть одну из моделей сезонной коллекции, которая плохо продавалась, но пришлась по вкусу Салли – простое узкое платьице из креп-сатина цвета морской волны. На Салли, которая была на целый размер крупнее манекенщиц, оно выглядело весьма сексуально, плотно облегая фигуру, хотя были выпущены все запасы в швах, и платье пришлось укоротить на несколько дюймов.

– Ну почему я такая толстая и низкая? – простонала Салли.

– Ты совсем не толстая и не низкая, – успокаивал ее Гарри, – Это все потому, что манекенщицы такие жерди.

Он сказал это так, будто и в самом деле, отбросив всякие профессиональные соображения, предпочитал фигуру Салли, и она прониклась к нему теплым чувством. Приятно, когда тебе говорит комплименты мужчина, и говорит не для того, чтобы заманить тебя к себе в постель!

К субботе у Салли появились сомнения. Она никогда не любила встреч вслепую: обязательно кто-нибудь бывал разочарован, да и можно ли нормально разговаривать с мужчиной, сознавая, что тебя ему навязали и обязали тебя развлекать? Но теперь было поздно идти на попятную.

Когда прибыли мужчины, Салли была приятно удивлена. Тони, ее кавалер, оказался высоким и мускулистым, с густой шевелюрой темных вьющихся волос. В черном смокинге и рубашке с манишкой, отделанной кружевом, он был почти вызывающе красив. Она искоса поглядывала на него, расположившись рядом с ним на заднем сиденье машины Грэхема – «ягуара» зеленовато-голубого цвета. Неплохо, совсем неплохо! Что касается Тони, то, если даже она его разочаровала, он этого не показывал. Напротив, он с явным одобрением посматривал на изгибы ее тела, четко обрисовывающиеся под узким креп-сатиновым платьем, и еще до того, как они выехали за пределы Лондона, взял ее руку в свою.

Хотя ей это льстило, Салли была рада, что она с ним не наедине. Он был значительно старше любого из парней, с которыми она встречалась.

Клуб, расположенный за пределами Лондона, тоже был для неё непривычным местом. Окна выходили на залитую светом реку, в глубине зала играл оркестр, приглашая потанцевать. Дамы были в вечерних платьях, и Салли впервые не завидовала Поле, потому что Тони был чрезвычайно галантен и внимателен. Они выпили шампанского, и Салли почувствовала легкое головокружение. Когда они танцевали, Тони крепко прижал ее к себе, а она уткнулась лицом в его плечо, вконец одурманенная от запаха его лосьона и легкого аромата сигар.

Когда пришло время уезжать, Тони помог ей накинуть шаль и приобнял за плечи. Она семенила рядом с ним на высоких каблуках, от свежего воздуха у нее немного кружилась голова. Потом на заднем сиденье «ягуара» он начал целовать ее, а она пыталась вырваться из его объятий, бросая смущенные взгляды на Полу и Грэхема. Но Грэхем, прижав к себе Полу, быстро и уверенно вел машину, и на повороте Салли снова бросило в объятия Тони. Он опять поцеловал ее, но гораздо крепче, чем ее когда-либо целовали. В том, как его губы завладевали ее губами, было что-то чувственное, но вместе с тем и угрожающее, и когда его язык оказался у нее во рту, она чуть не задохнулась. Он запустил руку за вырез ее платья и, ничуть не стесняясь, стал тискать грудь. Салли не смела остановить его, чтобы не привлечь внимания Полы. Она ощущала себя в ловушке и не знала, как ей себя вести. Очарование вечера быстро улетучилось, уступая место отвращению.

Она вздохнула с облегчением, когда они добрались до Кенсингтона, но ненадолго, потому что быстро выяснилось, что все остальные отнюдь не намерены так рано расставаться.

– Кофе? – предложила Пола, поддразнивая Грэхема и вертя ключами у него под носом, и они всей компанией вышли из машины и поднялись по лестнице.

Пола удалилась в крошечную кухню, Грэхем последовал за ней, и Салли осталась наедине с Тони. Не сказав ни слова, он повалил ее на диван-кровать, запустив руку под узкую юбку ее платья. Салли сопротивлялась, боясь не столько шарящих по ее телу пальцев, сколько того, что он разорвет ей платье.

– Ну же, бэби, что с тобой случилось? – прошептал он.

– Они сейчас вернутся! – ответила она шепотом. Он рассмеялся.

– Не вернутся. По крайней мере, не раньше, чем через полчаса.

– Пойду помогу Поле приготовить кофе. – Она высвободилась из его рук и вышла на лестничную площадку. Кухонная дверь была чуть приоткрыта. Она вошла – и замерла на месте. Пола стояла, прислонившись спиной к раковине, юбка ее была задрана до бедер, а длинные ноги широко расставлены. Грэхем сгорбился над ней, уткнувшись лицом в ее маленькие груди. Хотя он стоял спиной к Салли, она знала, что его брюки расстегнуты.

Салли, судорожно сглотнув, попятилась из кухни, ее щеки залились краской. Как ни странно, она была потрясена. Она знала, что Пола… как бы это сказать… слишком щедро раздаривала свою благосклонность. Она знала об этом уже давно, однако застать ее в таком виде на кухне, когда она бесстыдно занималась любовью, прислонившись спиной к раковине…

Тони вышел вслед за ней на лестничную площадку. Повернувшись, она увидела, что он с вожделением смотрит на нее. Тони вдруг показался ей не красивым, а просто похотливым. Охваченной паникой Салли захотелось поскорее убежать куда-нибудь подальше.

– Мне нужно на минутку спуститься вниз, – пробормотала она.

Пробегая по лестнице, она заметила, что из-под двери Гарри пробивается свет, и ей страшно захотелось очутиться в компании человека, которому ничего от нее не нужно. Она поняла, что именно это качество ценила в нем Пола. Он был мужчиной, в присутствии которого можно расслабиться в полной уверенности, что он не попытается взять тебя силой, даже не подумает об этом.

Она постучала в дверь Гарри и повернула ручку. Дверь была заперта.

– Гарри! – крикнула она. – Ты дома?

За дверью послышалось какое-то движение. Значит, Гарри был дома, но прошло довольно много времени, прежде чем он, не снимая цепочки, приоткрыл дверь и посмотрел в щель. Она заметила, что на нем был домашний халат и он, по-видимому, был не слишком рад ее визиту.

– Гарри, извини… можно войти? – спросила она. Гарри покраснел. Похоже было, что он не только не хочет ее впустить, но и явно растерян.

– Знаешь, сейчас не самое подходящее…

– Гарри! Кто это там? – раздался раздраженный мужской голос откуда-то из глубины квартиры.

– Это Салли с верхнего этажа, – крикнул в ответ Гарри.

– Ну и гони ее в шею! Гарри покраснел еще сильнее.

– Извини, – сказал он беспомощно. – У меня гость и…

– Все в порядке, – пробормотала Салли. – Это мне следует извиниться… за вторжение.

Она повернула назад, испытывая страшную неловкость. Конечно, она знала о странностях Гарри, но тем не менее была потрясена, застав его в интимной компании с другим мужчиной. А перед этим она наткнулась на Полу с Грэхемом!

Салли бросилась в крошечную уборную, заперла дверь и присела на хлипкое сиденье. Ее мутило, было страшно жалко себя. Что происходит со всеми людьми? Они все хотят одного, и это – секс, секс, секс! Все, кроме нее. Может быть, вовсе не весь мир сошел с ума, а это с ней что-то не в порядке? Что же, черт возьми, может быть с ней не в порядке? Должно быть, она фригидна. И никогда не станет нормальной женщиной. Но если то, что происходит, считать естественным, то ей совсем не хочется быть нормальной. Все это отвратительно. Салли чувствовала, что совсем запуталась…

Некоторое время спустя она услышала шаги, стук в дверь и низкий встревоженный голос Полы:

– Ты здесь, Салли? У тебя все нормально? – Да, все нормально, – крикнула она в ответ.

– Ну тогда выходи, ради Бога!

Салли дрожала.

– Не хочу.

– Не будь дурочкой! Что случилось? Салли, да открой же дверь!

Она неохотно открыла дверь.

– Что, черт возьми, ты здесь делаешь? – спросила с раздражением Пола. – Туалет нужен и другим. А ты ведешь себя, как ребенок! – Волосы ее растрепались, губная помада смазалась. «Она теперь не выглядела очаровательной, а просто «бывшей в употреблении», – подумала несчастная Салли.

– Где Тони? – спросила она.

– Уехал домой. Он сказал, что на тебя не стоит тратить время, потому что ты умеешь только распалить мужчину. Салли, как ты могла?

– А ты как могла? – пробормотала Салли сквозь стучащие зубы. – Я тебя видела, Пола, на кухне. Ты просто отвратительна.

– По крайней мере, меня не назовешь глупеньким ребенком. Да выходи же ты из уборной! Никто не собирается тебя насиловать.

Делать было нечего, и Салли подчинилась. Но на лестнице у нее во рту появился мерзкий горький привкус прокисшего шампанского. Салли бросилась на кухню, где у нее открылась мучительная рвота.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Однажды осенним утром Гарри выскочил из своей мастерской в состоянии крайнего возбуждения. Предстояло важное ежегодное благотворительное мероприятие Общества лондонских модельеров. Это было модное ревю для узкого круга, среди гостей всегда присутствовали члены королевской фамилии. В этом году Оливеру также предложили принять участие в этом ревю.

– Как тебе это понравится, дорогая? – спросил Гарри вне себя от радости и закружил Полу в каком-то диком танце, сбив при этом один из стульев на трубчатых ножках. – Мы добились! Только вообрази: ты будешь показывать модели королеве-матери!

– Я демонстрировала бы модели перед королевой-матерью, если бы осталась у Мэттли, – заметила Пола. – Еще в прошлом году. Ведь Дом Мэттли всегда приглашают участвовать.

– Не задирай нос, дорогая. Я не намерен позволить тебе испортить мне настроение. Я добился этого – и собираюсь блеснуть!

– Я только поддразниваю тебя, Гарри, – сказала Пола, целуя его. – Я счастлива за тебя. Когда это будет?

– В начале декабря. О Боже, неужели я не успею все приготовить?

– Успеешь, если перестанешь танцевать и возьмешься за работу!

– Семь туалетов! Семь замечательных туалетов! Они должны быть безупречны. – Он повернулся к Салли. – Соедини меня, пожалуйста, с мадам Фонтэйн. Я должен немедленно поговорить с ней об этом.

Мадам Фонтэйн была модисткой, изготовлявшей шляпы для Гарри. – Потом свяжись с «Куртолдз». Костюмную ткань, которую я у них заказывал, не доставили. Ведь это ты оформляла заказ, не так ли? Теперь бижутерия. Надо подумать об украшениях. Закажем их у лучших ювелиров!

– Пока ты собираешься с мыслями, почему бы тебе не заказать прежде всего несколько бутербродов? – добавила Пола. Если Гарри не сунуть тарелку прямо под нос, он вообще может забыть о еде!

Салли кивнула, делая пометки в блокноте, который всегда носила с собой. Она уже привыкла к постоянной суете, и ей это даже нравилось. Она знала, что хорошо справляется с работой, понимала, как сильно зависит от нее Гарри, и по-новому оценивала свое значение для его бизнеса. Возможно, она никогда не будет такой шикарной, как Пола, может быть, у нее никогда не будет такой, как у Полы, способности привлекать мужчин, но она наконец нашла свою маленькую нишу, в которой чувствовала себя почти равной Поле.

* * *
Серые ноябрьские дни пролетели с головокружительной быстротой. На Оксфорд-стрит зажглись рождественские огоньки, но в Доме моды Оливера все были слишком заняты и не замечали этого. Гарри работал круглые сутки и требовал того же от своих сотрудников. Но они хоть уходили по вечерам домой, чтобы выспаться в своих постелях – пусть даже это был поздний вечер, и они были вконец измотаны. А вот у Гарри этого не получалось. Он приспособился спать на диванчике в маленьком офисе, расположенном в глубине демонстрационного зала. Это объяснялось отчасти тем, что он мог работать до изнеможения, отчасти – соображениями безопасности.

– Если кто-нибудь украдет мою коллекцию, я покончу с собой, – сказал он Поле, и она ему верила. Нервы у него были напряжены, как сжатая пружина, и бурная радость сменялась паникой и депрессией, когда он вновь и вновь переживал ночные кошмары: ему часто снилось, что его модели встретят не бурными овациями, а молчанием или, может быть, лишь сдержанными вежливыми аплодисментами. Он и так был тщедушен, а тут умудрился потерять в весе еще около семи фунтов, и стоило кому-нибудь сказать хоть слово невпопад, как с ним случалась истерика: он начинал негодующе кричать или мог даже расплакаться.

Когда это случилось впервые, Салли пришла в замешательство, во второй раз это вызвало у нее раздражение, но в третий раз она серьезно забеспокоилась. Что, черт возьми, они будут делать, если Гарри сойдет с ума? Но так или иначе, после чашечки черного кофе, утешительного объятия Полы и шоколадного печенья, банку которого они держали в офисе, он всегда приходил в себя, и настроение его сменялось энтузиазмом, граничащим с отчаянием.

Когда настал великий день, они должны были прибыть в Ковент-Гарден на репетицию к шести утра. Последние приготовления проходили в лихорадочном возбуждении. Помрежи носились вокруг, делая какие-то пометки, озеленители в последний раз оглядывали огромные цветочные композиции, время от времени раздавались громкие всхлипы и взрывы музыки – это техники опробовали и налаживали звук.

В театре репетировал Королевский балет, но, к огорчению Полы, девушкам запретили смотреть репетицию.

– Как ты думаешь, не могли бы мы пробраться туда в обеденный перерыв? – спросила Пола у Салли.

Салли с сомнением покачала головой.

– Нас просто убьют, если поймают.

– Игра стоит свеч. Давай попробуем?

Отчасти потому, что Салли привыкла во всем слушаться Полу, а отчасти из-за того, что она, как ни странно, чувствовала ответственность за нее и думала, что сможет оградить от неприятностей свою упрямую сестру, она уступила се просьбе. Девушки проскользнули по лестнице, ведущей в одну из лож, и чуть приоткрыли дверь, боясь, что кто-нибудь может заметить полоску света наверху, а потом на четвереньках проползли в ложу. Дверь была опять надежно закрыта, они осторожно поднялись и, перегнувшись через барьер, посмотрели на магическую сцену.

* * *
Когда репетиция ревю возобновилась, из хаоса наконец возникло некое подобие порядка.

– Интересно, знает ли королева-мать, через какой ад надо пройти, чтобы показать ей это шоу? – простонала одна из манекенщиц, массируя свои ноющие ступни после очередного дефиле по великолепной широкой лестнице.

– Я думаю, что ей тоже приходится терпеть что-нибудь подобное, – ответила Пола, всегда считавшая, что улыбаться, приветствовать и пожимать нескончаемые ряды рук, должно быть, еще утомительнее, чем демонстрировать платья. – Во всяком случае завтра к этому времени все уже будет позади. Постарайся извлечь из всего этого максимум удовольствия.

* * *
Среди гостей, направляющихся в тот вечер в «Крэш-бар», находился молодой американец, модели одежды которого произвели сенсацию в Нью-Йорке.

Хьюго Варна – с этим именем уже приходилось считаться. У него был салон на Седьмой авеню, снимки его платьев регулярно появлялись в самых престижных журналах мод, о нем говорили как об одном из наиболее одаренных модельеров последних лет. В свои тридцать три года Хьюго купался в успехе, который заставлял встречавшихся с ним людей забывать о том, что он совсем не красавец. Не будь успеха, его отнюдь не внушительный рост (пять футов и шесть дюймов без обуви и пять футов восемь дюймов в ковбойских сапожках на высоком каблуке, которые он предпочитал), преждевременно редеющие волосы и несколько одутловатое лицо, унаследованное от отца, возможно, заставили бы назвать его неприметным. Но это была яркая личность, обладавшая мощным зарядом энергии, а поэтому никому, даже его недругам, которых, конечно, у него было немало, не приходило в голову считать Хьюго заурядным.

Хотя Хьюго жил в окружении красивых женщин, он еще не был женат, и поэтому время от времени распространялся слух, что он, подобно многим другим модельерам, был «голубым». Но правда заключалась в том, что ему никогда не хватало времени, чтобы завязать прочные отношения. Работа для Хьюго была самым важным в жизни: он ел, пил, спал и жил в мире моды. Не считая затрат времени на общественные мероприятия, необходимые для привлечения клиентуры, он каждую минуту, кроме перерыва на сон, проводил в студии, которую нашел спомощью Грега Мартина, друга и консультанта по финансовым вопросам, и после званых ужинов и балов, которые он посещал, скорее, в рекламных целях, нежели для собственного удовольствия, он возвращался в свою квартиру и ложился в постель в одиночестве.

Дважды в год Хьюго ездил в Париж, чтобы увидеть лучшие модели нового сезона, в остальное же время почти никогда не покидал пределов Соединенных Штатов, а когда в редких случаях нуждался в отдыхе, предпочитал солнечную Флориду или наслаждался миром и покоем в собственном доме в Новой Англии, который купил, чтобы уединяться там от всего мира. Однако когда в утренней почте он обнаружил приглашение на Королевский показ моделей, желание поехать туда победило.

Подобно всем американцам, Хьюго преклонялся перед британскими традициями, его романтическую натуру привлекала перспектива провести вечер в компании коронованных особ, даже если бы ему и удалось увидеть их всего лишь издали. Возможно, ему стоит принять приглашение и поближе познакомиться с лондонскими модельерами, думал он, пытаясь оправдать поразившую его «звездную» болезнь. Тем более что среди участников ревю был Дом моды Оливера. Хьюго познакомился с Гарри Оливером, когда тот приезжал в Нью-Йорк, еще будучи студентом Королевского колледжа, и они подружились. Интересно, что из него получилось?

Хьюго принял приглашение, и утром 1 декабря уже был в аэропорту Хитроу. Самолет, приземляясь, прорвался сквозь серые низкие облака, и когда Хьюго вышел из здания аэропорта, порыв пронизывающего до костей холодного ветра швырнул ему в лицо горсть пыли. Плотнее закутываясь в своей элегантный темный плащ, Хьюго уже сожалел о том, что согласился приехать. Уж лучше бы он отправился во Флориду и немного погрелся на солнце. Это помогло бы ему легче пережить ожидавшуюся в Нью-Йорке холодную зиму. Но теперь было поздно что-то менять, и надо постараться извлечь из этой поездки как можно больше пользы.

Хьюго взял такси до лондонского «Хилтона», где для него была забронирована комната. Завтра он немного побродит по городу, а затем сядет в самолет и возвратится в Штаты. Возможно, ему еще удастся провести несколько дней во Флориде, прежде чем вернуться в привычную круговерть своего бизнеса.

Он наблюдал, как за стеклом такси разворачивается панорама тускло-серых лондонских улиц, совершенно не подозревая о том, что к моменту отъезда из Лондона в его упорядоченном мирке все будет поставлено с ног на голову, и прежние времена уже никогда не вернутся.

* * *
Пола дефилировала по широкой лестнице «Крэшбара», демонстрируя первый из туалетов Гарри – чудесный вечерний костюм из люрекса цвета ночного неба под девизом «Премьер», и вызвала бурю аплодисментов. За кулисами все по-прежнему напоминало организованный хаос, но в «Крэш-баре», где собрались гости в вечерних туалетах, никто и не подозревал об этом. Даже намеком нельзя было показать, что нервы у тебя напряжены, как у борзой перед охотой. Это было самое важное мероприятие из всех, в которых Пола когда-либо участвовала, и она должна быть безупречной – ради Гарри и ради своего будущего.

Салли проскользнула в зал и встала у входной двери. Когда появилась Пола, она затаила дыхание, взволнованная великолепием сестры, будто впервые наблюдала за ее работой. Но на сей раз она еще и нервничала, потому что ажиотаж, связанный с подготовкой этого мероприятия, передался и ей, и она с ужасом сознавала, сколько недоделок еще осталось.

Хьюго, сидевший в пятом ряду, тоже затаил дыхание, понимая, что его внимание привлекла отнюдь не мерцающая красота костюма. Все туалеты, показанные до этого, были потрясающими, причем каждый из них создавался для определенного случая и каждый был по-своему великолепен. Но при виде этого костюма он испытал чувство, словно ему сдавила грудь огромная каменная глыба.

Нет, вовсе не костюм произвел на него такое впечатление, а девушка, которая его демонстрировала. Хьюго смотрел на нее, не в силах оторвать глаз, пока она не исчезла, а затем начал листать программку. Там были указаны имена всех сорока манекенщиц, но нельзя было понять, кто есть кто. Он заметил несколько знакомых имен, но остальные… Рената, Джулия, Дайана, Кристина, Вирджиния – даже две Вирджинии… Девушка могла носить любое из этих имен. Он закрыл программку, заставляя себя сосредоточиться на следующей модели – вечернем платье под девизом «Крэш-бар», но его интересовало только одно: когда вновь появится та девушка, и ему не хотелось видеть ничего другого, кроме ее милого лица с правильными чертами и блестящей шапкой золотых волос.

«Ты сошел с ума! – говорил он себе. – Тебе тридцать четыре года, а ты ведешь себя, как школьник!» Но ничто не помогало. У него взмокли ладони, кровь пульсировала в висках. Он не мог припомнить, чтобы когда-либо испытывал подобное чувство к женщине – разве что к той итальянской девчушке – как же ее звали? Мария? – там, дома, в Бронксе, когда ему было всего двенадцать лет. Черт возьми, ведь он никогда до этого момента не вспоминал о ней. О ней напомнило нахлынувшее чувство, которое не посещало его уже более двадцати лет.

Манекенщицы появлялись на подиуме, проходили, позировали, демонстрируя великолепный калейдоскоп красок и форм, но Хьюго с нетерпением ждал появления своей незнакомки. Наконец она возникла на лестнице в шерстяном пальто цвета спелого томата, который хорошо сочетался с ее прекрасными золотыми волосами, и это почему-то напомнило ему радугу. Затем она вышла еще раз в ярко-зеленом платье для коктейля, поверх которого был накинут норковый жакет. Хьюго с замиранием сердца понял, что больше ее не увидит – по крайней мере, на подиуме. Она закончила свою работу. В полном трансе он смотрел на финал шоу, в котором участвовали все манекенщицы, одетые в самые разнообразные костюмы – от клоунского до пачек цирковых наездниц. Они проходили одна за другой, каждая в сопровождении своего спонсора, которыми выступали известные модистки, меховщики, производители белья, чулок и прочих аксессуаров, но он едва ли видел хоть одну из них. Кроме той девушки, он не мог ни о ком думать и благодарил свою счастливую звезду за то, что она работала у Гарри. Поскольку они знали друг друга, с ней значительно проще познакомиться, но у кого бы она ни работала, Хьюго был полон решимости завоевать эту девушку – и ничто не могло остановить его. Впервые, будучи взрослым, Хьюго влюбился. Это было странное и немного тревожное чувство.

– Пола, тут кое-кто горит желанием с тобой познакомиться, дорогая, – сказал Гарри. Лицо его разгорелось от успеха и от льющегося рекой шампанского.

– Да ну? Кто же это? – Пола потягивала шампанское, отнюдь не удивленная его словами. Всегда кто-нибудь хотел встретиться с манекенщицами после шоу.

– Хьюго Варна. Он прилетел сюда из Штатов.

– Хорошо, – сказала Пола. Она уже слышала о Хьюго. Да и кто в мире моды о нем не слышал?

– Только будь осторожна, – предупредил Гарри. – Он, кажется, здорово влюбился. Я не хочу терять тебя, дорогая. Думаю, он попытается переманить тебя к себе в Нью-Йорк.

– Неправда, – раздался голос рядом с Полой. – Я не хочу переманить ее. Я хочу на ней жениться.

* * *
– Это уже переходит всякие границы, Пола, – сурово сказала Салли, с трудом втаскивая в их крошечную комнату еще одну охапку красных роз.

– Опять цветы! У нас еще позавчера не осталось пустых ваз, да их все равно некуда ставить – нет ни дюйма свободной площади. Даже мальчишка-разносчик протестует. Говорит, что ему надоело взбираться по нашей лестнице трижды в день, и очень просит снизойти к страданиям несчастного влюбленного и согласиться на свидание с ним.

– Очень надо! Он просто свихнулся, – холодно произнесла Пола.

– Он от тебя без ума, Пола, и тебе придется встретиться с ним, хотя бы для того, чтобы прекратить все это! Наше жилье выглядит как взбесившаяся выставка цветов в Челси.

– Но это не моя вина, – капризно сказала Пола, – я не могу отвечать за каждый случай помешательства в Лондоне.

– Но это особый случай безумия! – Салли оттащила только что доставленную охапку цветов в кухню, положила их в раковину и открыла кран. В глубине души она понимала, что ее раздражение отчасти вызвано ревностью – никто и никогда не присылал ей цветов, даже одной жалкой гвоздички, – а рядом Пола утопает в самых экзотических цветах, какие только можно себе представить: сингапурские орхидеи, белые фрезии с нежным запахом и охапки красных роз на длинных стеблях – это в декабре-то!

– Ты что же, даже записку не собираешься прочесть? – спросила Салли.

– Нет.

В дверь резко зазвонили.

– О Боже! – Пола раздраженно повернула голову. – Теперь звонят у парадного входа. Придется тебе спуститься, Салли.

– Почему я? Я уверена, что это к тебе.

– Не могу же я сойти вниз в таком виде! – На Поле был старый шерстяной халат в клеточку, а на лицо еще не был наложен макияж. – Открой, Салли, милая. И если это снова цветы, скажи им, чтобы их отнесли в больницу или куда-нибудь еще.

Салли вздохнула.

– Отчего умерла твоя последняя служанка?

Тем не менее она спустилась вниз по лестнице. Через несколько минут Салли вернулась.

– Неужели не цветы? – спросила Пола.

– На сей раз посыльный. Но, разумеется, к тебе. – Она протянула Поле маленькую квадратную коробочку в подарочной упаковке. Пола взглянула на карточку.

– Это опять от него. Что на сей раз? – Она сорвала бумагу, раскрыла коробку, и у нее перехватило дыхание.

– О Боже!

Внутри коробки на темно-синем бархате лежали серьги с бриллиантами безупречной огранки. Каждая грань камней сияла, отражая свет лампы над головой.

– Я не верю своим глазам, – сказала пораженная Салли. – Может быть, он и впрямь сумасшедший?

– И, видимо, напористый, – добавила Пола. В ее глазах зажегся новый незнакомый огонек; казалось, в них тоже отражается сверкание бриллиантов. – Думаю, ты права. Теперь мне действительно придется с ним увидеться. Хотя бы для того, чтобы сказать, что я не могу принимать столь дорогие подарки.

* * *
– Думаю, вы не поверите, если я скажу, что не привык так поступать, – сказал Хьюго. Они ужинали в ресторане – коробочка с бриллиантовыми серьгами лежала на столе между ними.

Пола улыбнулась.

– Но я вам верю. Ведь даже миллионер не может позволить себе делать такие подарки первой встречной женщине. Разве что мультимиллионер… – добавила она, задумчиво глядя на него поверх бокала с шампанским.

– Я, конечно, не миллионер, – решительно заявил Хьюго. – Может быть, когда-нибудь и стану им, но до этого еще далеко. Просто вариант с цветами, по-видимому, не сработал и поэтому я решил, что пришло время для чего-нибудь более неординарного. – Он улыбнулся, и она почувствовала, как велико обаяние его сильной личности.

– Я не могу их принять, – сказала она, изо всех сил стараясь не поддаться искушению.

– Почему?

– Почему? Потому… – она замолчала, не в состоянии придумать никакой правдоподобной причины.

– Во все времена красавицы принимали подарки от своих поклонников. Пусть это доставит вам удовольствие.

– Меня нельзя купить, – решительно сказала Пола.

– Я ни минуты не сомневался в этом. Видит небо, я не хотел вас оскорбить.

– В таком случае, что же вас заставило?

– Я хотел, чтобы у вас были эти серьги.

– Но почему?

– Это может прозвучать глупо, но мне вдруг пришло в голову, что не такое уж удовольствие зарабатывать кучу денег, если тебе не на кого их тратить. Вы красивая девушка, Пола. У вас должны быть красивые вещи. Признайтесь, Гарри платит вам не так много, чтобы вы могли покупать себе дорогие украшения. Что тут плохого?

– Ну что ж… – Пола помедлила, изображая колебание.

– Позвольте мне надеть их. – Он перегнулся через стол и, вынув из се ушка серьгу с поддельным сапфиром, заменил ее бриллиантом. Его прохладные пальцы действовали уверенно. – Ну вот. Разве не приятно сознавать, что вы носите ценную вещь?

Губки Полы чуть улыбались. Несомненно, ей было приятно – это было даже приятнее, чем ощущение власти, которое она испытывала, работая за жалкие гроши у Гарри. Было что-то опьяняющее в том, что тебя добивались с таким расточительным упорством.

– Боюсь, что не смогу дотянуться до другого уха, – сказал он. – Вам придется сделать это самой.

Пола широко улыбнулась. Это была игра, в которой бриллианты играли роль шахматных фигур. Если она сейчас возьмет серьгу и наденет ее, то тем самым продемонстрирует свою готовность участвовать в игре.

Медленно, почти лениво, не отрывая взгляд от его глаз, она сняла свою вторую серьгу и положила на стол рядом с тарелкой. Затем так же неторопливо вдела в ухо и застегнула его бриллиантовый подарок.

Они долго сидели неподвижно, глядя в глаза друг другу, и Пола почувствовала, как где-то глубоко внутри в ней зарождается приятное волнение. Бриллианты, шампанское, мужчина, который будет баловать ее, потакать капризам и заботиться о ней, – все, о чем она часто мечтала, будет у нее, стоит лишь протянуть руку.

Хьюго накрыл своей ладонью ее лежащую на столе руку, и она не подумала убрать ее. Он неотрывно смотрел на девушку.

– Умница, – сказал он с чуть заметной иронией – Ты не пожалеешь, Пола. Уж я позабочусь об этом – Он помедлил и только теперь заглянул в меню. – Пожалуй, можно что-нибудь заказать. Я думаю, остановимся на копченой лососине и бифштексе с кровью. Согласна?

– Да, – ответила она.

Гарри ошеломленно вытаращил глаза, словно почувствовал, как земля уходит из-под ног.

– Ты это серьезно, Пола? Неужели ты собираешься уехать в Штаты? Ведь я предупреждал тебя относительно Хьюго, не так ли? Что, черт возьми, я буду без тебя делать?

– Ты хочешь сказать, где, черт возьми, ты найдешь кого-нибудь еще, кто стал бы работать у тебя за такие гроши? – Она приподняла бровь, как всегда наслаждаясь ощущением собственного превосходства, возникавшим всякий раз, когда она напоминала ему об этом.

– О Пола… – На его лице появилось озабоченное выражение. – Я знаю, что так и не смог расплатиться с тобой, но я…

– Забудь об этом, Гарри, – сказала она, неожиданно теряя терпение. Их игра уже подошла к концу – она получила от нее удовлетворение, но теперь пришла пора начать новую игру, которая, как она полагала, будет еще интереснее. Но даже понимая это, она не удержалась и добавила:

– Правда, если мне когда-нибудь что-то понадобится – не деньги, нет, вряд ли я буду нуждаться в деньгах, потому что у Хьюго их куры не клюют, – но иногда так приятно сознавать, что можно потребовать у друга услуги за услугу.

– Ты знаешь, что можешь рассчитывать на меня, Пола. Но мне будет так не хватать тебя! Ты уверена, что не передумаешь и не выйдешь замуж за меня вместо Хьюго?

Она рассмеялась. Казалось, она в те дни смеялась больше, чем за всю свою жизнь. И смеяться заставлял ее не Хьюго, нет. Он был властен, он увлекал, был полон жизни, но не мог рассмешить. Нет, она смеялась от счастья, от ощущения, что стоит на пороге воплощения всех своих грез о будущем.

– Выйти замуж за тебя, Гарри? Ты шутишь?

– Почему же?

– Ты прекрасно знаешь, почему. Мне нужен мужчина – и тебе тоже. Мы навсегда останемся друзьями, но выйти за тебя замуж… нет, ни в коем случае.

– Понимаю, – сказал он. – А жаль. Было бы так хорошо, никаких сложностей. Я придумывал бы для тебя красивые платья, а ты готовила бы мне горячие тосты с сыром и…

– Брак подразумевает не только это.

– Да. Как странно, я никогда не думал, что Хьюго… – Он замолчал, глядя в сторону. – Он просто не дал тебе опомниться, не так ли?

– Да.

– И когда же настанет великий день?

– Через две недели в Кэкстон-Холле.

– Я приглашен?

– А ты как думаешь? Если Хьюго не предложит тебе быть его шафером, то тебе придется быть моим посаженным отцом и отдать меня ему.

– Отдать тебя, дорогая? О, понимаю, это, разумеется, шутка. Ты ведь никогда не была моей, чтобы я мог отдать тебя.

* * *
Когда они появились на ступенях Кэкстон-Холла – известный американский модельер и прекрасная манекенщица, журналисты были уже тут как тут. Фотовспышки взрывались вокруг них бенгальскими огнями, и толпы людей, никогда не слышавшие ни о Хьюго Варне, ни о Поле Бристоу, собрались, чтобы взглянуть на пышное торжество.

Все единодушно признали, что невеста просто великолепна. Даже, по правде говоря, слишком хороша для мужчины с такой заурядной внешностью. Пола на мгновение остановилась, красивая и взволнованная, в платье и пальто из шелка цвета слоновой кости и нарядной широкополой шляпе, опираясь на руку новобрачного. Потом повернулась и бросила свой букет из кремовых орхидей прямо в руки девушки в синем пальто и маленькой круглой шляпке с вуалеткой.

Салли поймала его – и с букетом в руках почувствовала, как это бывало много раз прежде, что к ней перешла частица великолепия Полы.

Сунув носик в букет, она закрыла глаза и загадала желание. Она желала себе, чтобы когда-нибудь ей тоже дарили подарки, которые сыпались на Полу без всяких усилий с ее стороны. Чтобы она была такой же красивой и счастливой, чтобы в ее честь тоже устраивались празднества и чтобы все это принадлежало ей по праву, а не было лишь отражением счастья ее сестры. Салли пожелала себе, чтобы когда-нибудь ей удалось выбраться на передний план из тени, отбрасываемой Полой. Но, загадывая все это, она и понятия не имела, как дорого ей придется заплатить за исполнение своих желаний.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Салли страшно не хватало Полы. Вскоре новизна ощущения, что она теперь единоличная хозяйка комнаты, стала проходить, и девушка осознала, как сильно нуждалась в Поле. Конечно, было очень удобно располагать всем шкафом для одежды, приятно иметь в своем распоряжении весь диван-кровать и не просыпаться оттого, что тебя столкнули на самый край или стянули с тебя одеяло. Чудесно, когда тебя дома не ждала гора грязных кофейных чашек и переполненные окурками пепельницы, которые приходилось собирать по всей комнате, чтобы вымыть. Но в этом порядке было что-то унылое, и Салли потеряла покой. Хорошо еще, что в офисе она была занята иногда по двенадцать часов в день. Но даже на работе было все не так, как при Поле.

Хотя Салли была готова относиться по-дружески к другим сотрудникам Гарри, она обнаружила, что то, что она была сестрой Полы, отнюдь не идет ей на пользу. Другие манекенщицы, горячо завидовавшие замужеству Полы, относились к Салли с предубеждением, а швеи из мастерской считали ее гордячкой. Кроме того, она так и не сумела научиться чувствовать себя легко и просто в присутствии Гарри.

Может быть, следует поискать другую работу, думала Салли, такую, которая дала бы ей возможность начать все сначала и завести новых друзей. Мир моды был таким замкнутым, что было бы неплохо выбраться за его пределы и вдохнуть глоток свежего воздуха. Для секретаря ее квалификации в Лондоне наверняка полно возможностей устроиться.

Когда Салли подала заявление об уходе, Гарри выразил сожаление, но не пытался уговорить ее остаться. Возможно, он чувствовал себя в ее присутствии так же неловко, как и она, подумала девушка.

В агентстве по временному трудоустройству ее встретили с распростертыми объятиями, но Салли вскоре поняла, что такая жизнь ее тоже не устраивает. Обладая высокой квалификацией, Салли была консервативна. Она любила пользоваться пишущей машинкой, к которой привыкла, и терпеть не могла всякий раз приспосабливаться к методам и причудам нового босса. Пусть другие поют дифирамбы разнообразию – для Салли начинать работу каждую неделю на новом месте было равносильно потрясению. И хотя, меняя места работы, она постоянно встречалась с новыми людьми, Салли не успевала по-настоящему подружиться с ними.

Однажды субботним вечером в конце лета, когда Салли только что возвратилась из еженедельного похода за продуктами и в прачечную, в дверь постучали. Наскоро пристроив пакеты с покупками, она открыла дверь.

На пороге стояла девушка, лицо которой было смутно знакомо Салли, но она не могла вспомнить, где они встречались.

– Привет! Меня зовут Лора-Джо. Я недавно вселилась в квартиру этажом ниже, – весело сказала она. И тут Салли вспомнила все события последнего времени.

Несколько месяцев назад Гарри выехал из своей квартиры, сменив ее на апартаменты, более подходящие для его нового имиджа преуспевающего модельера. С тех пор Салли несколько раз встречала на лестнице какую-то молодую пару, а теперь, по-видимому, в квартире поселилась новая жиличка. Наверное, она встречала эту девушку на лестнице, поэтому ее лицо и показалось знакомым.

– Послушай, я сегодня праздную новоселье, – быстро проговорила девушка, – и если ты захочешь спуститься к нам, буду очень рада. Я подумала, что будет проще пригласить всех соседей по подъезду, чем опасаться, что они пожалуются на шум. – Она говорила с сильным американским акцентом, и Салли подумала, что этим объясняется ее чрезмерное дружелюбие.

– Тебя забросило далеко от дома, – сказала она.

– Да. Предполагалось, что я после колледжа пробуду в Европе один год, но прошло уже два, а я все еще здесь! – Она рассмеялась.

– Почему бы тебе не зайти и не выпить чашечку кофе? – предложила Салли, которой понравилась девушка, и она решила поближе с ней познакомиться.

Девушка взглянула на часы и скорчила гримасу.

– Почему бы и нет? Остальные могут подождать!

– Моя сестра вышла замуж за американца, – сказала Салли, когда они сели за стол.

– Да ну? Откуда он?

– Из Нью-Йорка. Теперь она там живет.

– Как тесен мир! А чем занимается этот американец? Салли помедлила. Ей не хотелось испортить эту многообещающую встречу излишним хвастовством.

– Он бизнесмен, – уклончиво ответила она. – А меня, кстати, зовут Салли. Салли Бристоу.

– А я Лора-Джо Бейн. Но я, кажется, уже тебе представилась?

Они поболтали еще немного. К тому времени, когда Лора-Джо собралась уходить, Салли приняла приглашение – и приобрела новую подругу. Может быть, жизнь наконец повернулась к лучшему, подумала она.

* * *
В половине десятого вечеринка была в полном разгаре, и Салли веселилась от души. Друзья Лоры-Джо, в основном американцы, были люди без комплексов и дружески встретили Салли. Только раз она смутилась, когда Лора-Джо объявила гостям, что сестра Салли замужем за нью-йоркцем, и, чтобы скрыть, кто он, Салли пришлось проявить большую изобретательность. Когда она с трудом отбивалась от вопросов одного особенно настойчивого гостя, кто-то прошептал ей на ухо: «Тебе, возможно, удастся их одурачить, но меня ты не проведешь!» Она повернула голову и увидела молодого человека, который улыбался ей поверх бокала с пивом.

Сначала ей показалось, что он очень похож на Эдуарда – настолько, что у нее все сжалось внутри. Потом она заметила различия в их внешности. У этого было более худощавое лицо, высокий лоб с чуть заметными залысинами, крупный нос – классический, греческий… а, может быть, римский? – гадала Салли. Глаза у него были тоже синие, но более светлого оттенка и глубже посажены, а в речи чувствовался легкий акцент северянина. Нет, это не Эдуард, но сходство было достаточным, чтобы пробудить в ней самые разные воспоминания и заставить проникнуться к нему теплыми дружескими чувствами. Она забыла, какую боль причинил ей Эдуард, и помнила только хорошее.

– Мне тебя не провести? – повторила Салли, улыбнувшись. – Что это значит?

– Ну ладно, ладно, не так уж просто утаить что-либо о знаменитостях. Ты ведь знаешь, что большинство присутствующих здесь парней подпрыгнули бы от удивления, узнав, кто твоя сестра, а почти все девчонки ошалели бы от известия, что ее муж – Хьюго Варна.

– Ш-ш! – зашипела Салли, прикрывая ему рот рукой. – Прошу тебя, не говори ничего. Мне до смерти надоело быть сестрой Полы. Я хочу быть сама собой.

Он взял ее за руку, и в его светло-синих глазах зажегся озорной огонек.

– Хорошо, я буду нем, как рыба. Но ты должна заплатить за это.

– Чем?

– Не пытайся убежать от меня. Ты здесь сегодня самая красивая девушка, разве сама не видишь?

– Да ну? Ты мастер говорить комплименты, а? – сказала она, стараясь, чтобы ее слова звучали цинично, хотя в глубине души была польщена.

– Это чистая правда. Ладно, не притворяйся. Тебе ведь и раньше это говорили?

– Нет ни разу.

– Никогда не поверю. Послушай, у тебя пустой стакан. Можно тебе налить? Что ты пьешь? Кстати, как тебя зовут?

– Салли. Но мне показалось, что ты все обо мне знаешь.

– Так оно и есть. Я знаю все, что мне нужно. Ты очень красива, Салли, и скромна, и я намерен проводить тебя сегодня домой.

Она громко рассмеялась!

– Тебе не придется далеко идти. Я живу этажом выше.

– Ну и ну! – В его глазах зажегся огонек. – Так что скажешь, если мы захватим по стаканчику и поднимемся к тебе, где, наверное, поспокойнее?

– Да как ты смеешь! – Но разве можно было сердиться на него, такого дерзкого, такого насмешливого… и так похожего на Эдуарда!

Они выпили еще и еще раз. Его звали Стюарт, он был представителем фирмы, торгующей канцелярскими товарами. Разъезжал по конторам, продавал канцелярские принадлежности и принимал заказы на изготовление рекламных календарей.

Тем временем квартира была переполнена гостями, стало очень шумно, а в воздухе висел сизый туман от табачного дыма. Они стояли в уголке кухни и продолжали болтать, но рука Стюарта обнимала ее за талию, а его губы все ближе и ближе подбирались к ее уху. Она не возражала. Больше того, ей это нравилось!

Ирония судьбы, подумала она, а может быть, немыслимое везение. Размышляя над своей жизнью долгими одинокими ночами, Салли приняла решение не сопротивляться, когда в следующий раз ей подвернется мало-мальски приличный мужчина. Сопротивление было не лучшим способом приобрести друзей или повлиять на окружающих. Наоборот, это, видимо, верный путь лишиться их.

Закутавшись в старый шерстяной халатик Полы, Салли приводила в порядок ногти и размышляла над тем, сколько раз у нее прерывались отношения с молодыми людьми из-за того, что она была такой ханжой. Было время, когда она думала, что мужчины не уважают девушек, которые позволяли все. Горький опыт заставил ее пересмотреть свои взгляды. Мужчины презирали именно недотрог, потому что не было на этом пути такой станции, на которой можно было бы остановиться. Это актрисам, вроде Грейс Келли, удается изображать из себя айсберг и демонстрировать королевское высокомерие на экране… Но если с такой же холодностью будет вести себя обычная девушка, то се просто бросят, даже не пытаясь добиться ее внимания. Если же она пойдет навстречу, но не до конца, то о ней скажут, что она только и умеет, что «динамить» мужчину. Хотя Салли уже давно не была невинной, она продолжала вести себя именно как девственница. Теперь, решила она, настало время немного отпустить узду и дать волю чувствам – может быть, это принесет лучшие плоды.

Но, конечно, одно дело планировать свои действия и совсем другое – осуществить их. Ее это очень тревожило, и она испытывала беспокойство из-за своих тревог. У Полы, например, сомнений не было никогда, а если и были, то она о них не говорила, и Салли со школы стыдилась обсуждать тревожащие ее проблемы собственной сексуальности с кем-либо из подруг. Признаться в этом было для нее равносильно тому, чтобы расписаться в собственном невезении.

Однако теперь, когда рука Стюарта незаметно продвигалась наверх, к ее груди, Салли начала испытывать нетерпеливое безрассудное желание. Может быть, на сей раз все будет хорошо. Может быть, ей удастся забыть, что она добропорядочная девочка из провинциального городка, и по-настоящему насладиться собственной безнравственностью.

– Давай удерем отсюда? – прошептал он. Салли почувствовала на своем ухе его горячее дыхание. По ее шее поползли мурашки.

Она молча кивнула. Чувствовала себя бесстыдной, раскованной – и это было чудесно! Он повел ее через задымленную кухню, и чьи-то тела разъединялись, чтобы пропустить их. У нее кружилась голова, словно она была пьяна, хотя ей казалось, что она выпила не слишком много.

– Мне надо бы поблагодарить Лору-Джо, – сказала она, когда они добрались до двери.

– Поблагодаришь в другой раз. – Он взял губами мочку ее уха, и у нее подогнулись колени. – Лора занята. Она все поймет.

Они вышли на лестничную площадку, освещенную единственной яркой лампой. Он прислонил ее к стене, обхватив руками ее бедра, и крепко прижал к себе, так что она почувствовала его сильное тело.

– Да, ты красива. – Он целовал ее в шею быстрыми короткими поцелуями, потом вернулся к губам. – Ты очень красива, Салли. – Его слова пьянили ее, как вино. Он провел руками по округлым контурам ее тела, и жар его рук, казалось, прожигал ее насквозь через тонкое шелковое платье. Она застонала, отчаянно желая его.

– Пойдем наверх.

Именно этих слов он и ждал. В обнимку они с трудом преодолели лестницу, а у двери он снова прижал ее к стене и, задрав юбку, стал ласкать ее нога. Она застонала, и он почувствовал, как она изогнулась. Он снова поцеловал ее, раздвинув языком ее губы. Ее тело нетерпеливо дергалось, и он остановился, чувствуя, что она уже близка к экстазу. Салли открыла глаза, озадаченная. Она словно находилась на другой планете – и хотела лишь его близости.

– Пойдем к тебе, – прошептал он настойчиво.

– Да, да… – она была готова на все и не протестовала. Порывшись в сумочке, она достала ключ и отперла дверь. В комнате он снова начал ласкать ее, не давая опомниться.

Диван-кровать был уже раскрыт – Салли намеревалась лечь спать сразу после вечеринки. Они повалились на него, и она торопливо помогла ему освободить свое тело от стеснявшего ее шелкового платья. Она почувствовала горячую упругость его тела, которая уже была внутри ее, и не ощутила ни боли, ни дискомфорта – ее влажная глубина была готова принять его. Он входил в ее тело нетерпеливыми толчками, и она вцепилась в него, наслаждаясь этим впервые в своей жизни. Она не сознавала ничего, кроме нарастающего возбуждения. Ей хотелось, чтобы это чудесное ощущение продолжалось бесконечно, становясь все сильнее и сильнее… Ее губы раскрылись в беззвучном крике, и тело волна за волной стала сотрясать дрожь. Чудесно… как чудесно! Потом она, медленно паря в невесомости, стала спускаться вниз с этих высот наслаждения.

– Черт возьми, что мы наделали? – вдруг запаниковала Салли.

– Все в порядке.

– Ты уверен?

– Конечно, уверен. Вот тебе доказательство. – Он взял ее руку и прижал к ее животу. Она быстро отдернула ее, странно смущенная и немного напуганная скоростью, с какой все это произошло, и тем, как легко все получилось.

– Хочешь кофе? – спросила она. Кажется, это было сказано не к месту, но ей не пришло в голову ничего другого.

– Хочу, почему бы не выпить.

Она встала, наскоро приводя себя в порядок и избегая смотреть на Стюарта. Вскипятила чайник, заварила кофе, а когда вернулась в комнату, он сидел как обычный посетитель, лениво перелистывая журнал, лежавший на столике возле дивана-кровати.

– Ну, Салли Бристоу, когда я опять тебя увижу?

Она почувствовала, что счастлива. Одним простым вопросом ему каким-то непостижимым образом удалось все поставить на свое место.

– По правде говоря, я немного занята, – сказала она, полная решимости поддержать свой новый имидж. – Может быть, дня через два?

* * *
– Тебе следует быть поосторожнее с этим Стюартом Харрисом, – сказала Лора-Джо. – У него репутация бабника.

Они с Салли пили кофе на кухне. «Что за роскошь иметь собственную кухню», – подумала Салли.

– Я не очень хорошо его знаю, – продолжала Лора-Джо. – Он всего лишь друг моего приятеля, но о нем ходят такие разговоры…

– Все в порядке, – заверила Салли. – Я с ним встречалась несколько раз, и он вел себя очень мило.

– Ну, хорошо, я думаю, ты знаешь, что делаешь, – пожала плечами Лора-Джо. Она предупредила подругу, а там… Салли уже не девочка. Лора-Джо не собирается вмешиваться в ее жизнь. У Салли такое счастливое выражение лица, она, подумала Лора-Джо, и вовсе пропустит ее слова мимо ушей.

– Вот, попробуй-ка мои шоколадные пирожные с орехами, – подвигая к Салли тарелку, сказала Лора-Джо. – Они почти такие же вкусные, как у моей мамы.

Салли взяла пирожное. В последнее время она совсем перестала подсчитывать калории и следить за своим весом. Ее мысли были заняты множеством других вещей. Например, любовью.

* * *
Теперь она встречалась со Стюартом почти каждый вечер, и почти всякий раз они занимались любовью. И всегда это было так же чудесно, как в тот первый раз, может быть, даже чудеснее, так как это ее перестало смущать или беспокоить. Стюарт принимал меры предосторожности, и Салли удивлялась, что прежде она боялась того, что может быть так прекрасно. Еще лучше было то, что он начал поговаривать о помолвке и женитьбе. Разве это не было явным доказательством – если вообще нужно было какое-то доказательство, что расхожее мнение, будто мужчины не женятся на девушках, которые позволяют все, просто чушь. Он впервые упомянул об этом, когда они были в маленьком пивном баре, где на сцене танцевали фламенко, и Салли тогда показалось, что невозможно придумать более романтическую обстановку для предложения руки и сердца: так чудесно звучала эта экзотическая музыка, так ритмично постукивали высокие каблучки и кастаньеты.

Салли потянулась, млея от счастья. Она уже строила планы свадебной церемонии. Они обвенчаются, решила она, в местной церкви, а не в Кэкстон-Холле, как Пола, и на ней будет платье в романтическом стиле с широкой юбкой и фата. Может быть, эскиз для нее сделает сам Хьюго. Пола могла бы быть посаженой матерью, а Лору-Джо она попросит быть подружкой невесты, потому что именно благодаря ей они встретились. Может быть даже, они проведут медовый месяц в Америке. Все это было как сон, чудесная волнующая волшебная сказка. Салли горячо надеялась, что она никогда не проснется.

* * *
Салли была встревожена. Она сидела, сгорбившись, на постели и, положив записную книжку на колено, лихорадочно что-то подсчитывала. Может, она ошиблась? Нет, ее месячные определенно задержались на три недели. К тому же в прошлом месяце они начались слишком поздно, а когда наконец, к своему огромному облегчению, она обнаружила, забежав в очередной раз в ванную комнату, долгожданные пятна на белье, менструация была странно короткой и безболезненной – все ограничилось легкими болями в животе и двумя использованными «тампексами». Еще более зловещим предзнаменованием было то, что ее грудь набухла, и уже два дня подряд се по утрам подташнивало, а сегодня на работе она чуть не потеряла сознание. Она положила голову на пишущую машинку и делала глубокие вдохи до тех пор, пока комната не перестала вращаться у нее перед глазами, однако тошнота не проходила. Она и сейчас ощущала свинцовую тяжесть где-то в глубине тела. Казалось, именно эта тяжесть вызывала дурные предчувствия.

Не может быть, чтобы я забеременела, подумала она. Стюарт всегда так осторожен! Но несмотря на все эти доводы, в глубине души она знала, что так оно и есть.

Всю следующую неделю она продолжала надеяться, что ошиблась, но из-за ежедневных приступов рвоты по утрам почувствовала: надежда постепенно исчезает. Наконец она не выдержала неопределенности и пошла к доктору. Когда он подтвердил ее подозрения, она была расстроена, но не удивлена.

– Да, у вас, несомненно, будет ребенок, – сказал доктор, выпрямляясь после осмотра. – Месяцев примерно через шесть.

Салли лежала на кушетке, не двигаясь. Конечно, она это знала, но услышать неумолимый приговор все-таки было потрясением.

– Нет никакого сомнения? – спросила она, запинаясь.

– Ни малейшего. Можно сделать тест, но я уверен, что результат будет положительным. – Мягкий шотландский выговор доктора подействовал на нее как ушат ледяной воды. Он повернулся к ней спиной, чтобы вымыть руки, и Салли, поднявшись с кушетки, встала голыми ногами на холодный пол врачебного кабинета.

– Вы не замужем? – спросил он, бросив на нее проницательный взгляд через плечо.

– Нет, – ответила она несколько вызывающим тоном. – Но собираюсь.

– Прекрасно… прекрасно. Позвоните дня через три моей секретарше, чтобы узнать результаты анализа. И запишитесь ко мне на следующий прием примерно через месяц.

Салли кивнула. У нее было ощущение, что происходящее не имеет к ней никакого отношения.

Выйдя от врача, она долго шла пешком. Дул пронизывающий ноябрьский ветер, сгоняя в кучи опавшие с деревьев листья. Мимо бесконечным потоком проносились машины. Салли, засунув руки глубоко в карманы и опустив голову, брела, не видя ничего вокруг.

Беременна! Прощай, великолепное подвенечное платье, прощай, беззаботный медовый месяц в Штатах. Ее родители будут шокированы и разочарованы. Она боялась им рассказать о своей беде, зная, что встретится с неодобрением. По какой-то неясной причине, которую она не могла объяснить даже самой себе, она трусила сказать об этом Стюарту. Пока она ни словом не обмолвилась ему о своих опасениях. Она молчала, потому что опасалась его реакции. Но медлить дальше было нельзя. Следовало что-то предпринять – и поскорее… Если они поторопятся, то, может быть, удастся спасти хотя бы обряд венчания. Она будет не первой невестой, которая идет к алтарю, прикрывая пеной кружев свою полнеющую талию. А если кто-нибудь и поделился шепотом своими догадками, прикрывая рот рукой, то что из этого? Они со Стюартом все равно собирались пожениться, а если все произошло скорее, чем они предполагали, то им лишь придется несколько изменить свои планы.

Сквозь карманы пальто Салли незаметно ощупала свой живот. Он все еще был совершенно плоским, хотя она заметила, что за последнее время пояса ее юбок стали несколько тесноваты. Ребенок! Глубоко внутри ее тела начиналась новая жизнь – нет, уже началась. Ребенок! Настоящий живой комочек с крошечными ручками и ножками, маленькими ноготками на пальчиках. Интересно, мальчик или девочка? Будет ли он похож на нее или на Стюарта? Это, правда, не имеет значения. Она подумала, что единственный младенец, которого она видела, родился в семье соседей по муниципальному дому, и она вспомнила исходивший от него нежный запах детской присыпки, шелковистые волосы на головке и голубые глазенки, доверчиво глядевшие на нее, не мигая, и прилив нежности, которую она почувствовала к нему. А ведь то был чужой ребенок. Этот же будет ее собственным – ее и Стюарта. Может быть, все-таки быть беременной не так уж плохо. Просто с этим связаны некоторые неудобства.

Салли подняла голову и оглянулась вокруг. Куда это она забрела? Она прошла, наверное, несколько километров. В конце улицы показалось такси, и она подняла руку, подзывая его. Все ей казалось каким-то нереальным.

«Возьми-ка себя в руки, девушка», – сказала она себе.

– Куда? – спросил таксист, глядя на нее с любопытством.

– Саут Кенсингтон, – ответила она. – И поскорее, пожалуйста.

* * *
– Беременна? – переспросил Стюарт. – Беременна? Ты, наверное, шутишь.

Они сидели в своем любимом индийском ресторане; заказ уже был сделан, но еду еще не принесли. На лице Стюарта было написано откровенное недоверие, а говорил он так громко, что его могли услышать за соседними столиками. Салли пожалела, что не отложила этот разговор до возвращения домой, но теперь, когда у нее была полная уверенность, она больше не могла хранить в тайне эту новость.

– Ш-шш! – предупредила она. – Тебя услышит весь ресторан.

Он бросил на нее сердитый взгляд.

– А ты что ожидала? – спросил он, правда, не так громко. – Сказать мне такое! Беременна!

– Это правда, – сказала она. – Доктор послал меня на анализы, и сегодня я получила результат. У меня три месяца беременности, Стюарт!

– Тысяча чертей!

Официант принес им заказанное карри. Салли сидела, уставившись на свои руки, сложенные на коленях, и он безмолвно поставил перед ними тарелки и блюдо картофельных чипсов, которые заказал Стюарт.

– Что-нибудь еще? – спросил официант с улыбкой. И Салли подумала, что он, наверное, слышал, что сказал Стюарт. Но даже если слышал, то его английский был недостаточно хорош, чтобы он мог понять. В «Радже» официанты быстро менялись. Все это были молодые люди, только что приехавшие из Индии – кузены, племянники или какие-нибудь другие дальние родственники владельца. Все они использовали ресторан как ступеньку на пути к новой жизни.

– У нас есть все, что нужно, – сказал нетерпеливо Стюарт и, как только официант отошел, добавил: – Давай поедим и уйдем отсюда. Ради Бога, объясни, Салли, зачем тебе понадобилось испортить ужин?

– Извини… – Она взяла вилку, поковыряла рис на тарелке, зная, что не сможет проглотить ни кусочка. – Я должна была сказать тебе, я больше не могла молчать.

Он не ответил и положил чипсы поверх карри и риса. Лицо его словно окаменело.

– Стюарт… скажи что-нибудь, – взмолилась она.

Он возмущенно взглянул на нее.

– Что ты хочешь, чтобы я сказал?

– Я не знаю… – сказала она беспомощно, – Я не ожидала, что ты так отнесешься…

– Ах, ты, наверное, ожидала, что я подпрыгну до потолка от радости. Извини, что не оправдал ожиданий. Но я не знаю, почему ты мне об этом сообщаешь. Ведь ребенок не мой, не так ли?

– Стюарт! – она оставила в покое рис и уставилась на него в ужасе. – Что ты такое говоришь? Конечно, это твой ребенок!

Он фыркнул, выразив этим отвращение и недоверие.

– Ради Бога, ешь! Все на тебя смотрят!

Ее лицо вспыхнуло от мучительного смущения.

Салли попыталась есть, но не смогла. Желудок наотрез отказывался принимать пищу. Она взглянула на Стюарта. Он был похож на рассерженного незнакомца. Теперь она поняла, почему боялась сказать ему. Где-то в глубине души она давно знала, что он именно так воспримет эту новость. Под внешностью обаятельного весельчака она различала черты холодного и жестокого человека. Как ни странно, но существование этой оборотной стороны составляло часть его привлекательности, и даже если эта оборотная сторона была не очень светлой, она притягивала и волновала ее еще сильнее. Салли любила его. Она думала, что сумеет изменить его к лучшему. Теперь она уже не была в этом уверена.

В полном молчании Стюарт закончил еду, а Салли заставила себя проглотить несколько кусочков.

– Ты будешь доедать? – только и спросил он. Салли отрицательно покачала головой. Он подозвал официанта и заплатил по счету, потом быстро провел Салли по улице до того места, где была припаркована его машина. Она уселась, скорчившись на заднем сиденье. Стюарт сидел, глядя прямо перед собой. В янтарном свете уличных фонарей его лицо, повернутое в профиль, выглядело жестким, надменным и непреклонным.

– Стюарт, пожалуйста… – взмолилась она. Он чуть повернул голову в ее сторону.

– Ты, конечно, от него избавишься, не так ли?

Унее все сжалось внутри.

– Нет! – с возмущением сказала она.

– В таком случае, что ты собираешься делать?

– Что я собираюсь делать? Нам следует решить этот вопрос вместе.

Он смотрел на нее тяжелым взглядом.

– Стюарт, неужели ты в самом деле веришь тому, что сказал в ресторане? Что ребенок не твой? Как ты мог даже предположить такое?

– Я знаю, что был осторожен!

Она вдруг разозлилась.

– Очевидно, недостаточно осторожен. Как ты осмеливаешься обвинять меня в том, что я позволила кому-то другому…

– А откуда мне знать?

– Откуда? Ты ведь знаешь, что я не допустила бы такого. Я люблю тебя. Мы собирались пожениться. Это лишь заставит нас немного ускорить события. Я понимаю, что это несколько нарушит наши планы, но в конечном счете у нас будет семья, ведь правда? Просто это будет немного раньше, чем мы предполагали.

– Как бы не так!

– Что ты имеешь в виду?

– Господи, Салли, я не хочу начинать совместную жизнь с ребенком на шее.

– Но у нас теперь нет выбора. Ты должен это понять.

– У нас есть выбор. Избавься от ребенка. Сделай аборт.

– Что такое ты говоришь? Я не могу так поступить! Убить своего собственного ребенка – нашего ребенка? Я даже не знаю, как за это взяться. Ведь это незаконно!

– Есть пути.

– Нет, я не смогла бы!

– Ну, если ты так щепетильна, то пусть его кто-нибудь усыновит.

«Нет! Все происходящее – дурной сон, иначе и быть не может. Через минуту она проснется», – думала Салли.

– Прошу тебя, Стюарт, прекрати эти разговоры. Давай поженимся. Мы справимся. Ведь справляются же другие.

– Я не другие. Если ты думаешь, что я собираюсь связать себя женой и непрошенным ребенком, значит, у тебя с головой не в порядке. У меня большие жизненные планы. – Он завел машину. – Если ты так глупа, что забеременела, Салли, то это уж твоя проблема. Меня в это не впутывай.

Она не отвечала. Из-за сильной дрожи она не могла говорить. Он остановил машину на обочине возле ее дома, не выключая мотора.

– Ты разве не зайдешь? – спросила она, ненавидя себя за то, что унижается и умоляет его, но ничего не могла с собой Поделать. За всю свою жизнь она никогда еще не чувствовала себя такой одинокой, как сейчас, но наперекор всему она все еще верила, что если бы они спокойно сели и все обсудили, то все можно было поправить.

– Прошу тебя… хоть на минутку… – умоляла она. Но Стюарт вместо ответа то нажимал, то отпускал педаль газа.

– Не сегодня. Думаю, сегодня я напьюсь. Порасспрошу кое у кого насчет абортов и позвоню тебе.

– Спасибо, Стюарт. Большое спасибо! – Она выскочила из машины, хлопнув дверцей. На глазах ее вскипали злые слезы. Даже сейчас она все еще надеялась, что он передумает и последует за ней. Но нет. Машина, взревев, умчалась, а она осталась в полном одиночестве.

* * *
– Дорогая, может, было бы лучше, если бы ты сделала аборт, – сказала Лора-Джо. Она принесла чашку кофе на стол, за которым, подперев руками голову, сидела Салли. Миловидное лицо Лоры-Джо выражало тревогу. С тех пор, как Салли неделю назад рассказала ей обо всем, она ни о чем другом не могла думать. Мужчины – настоящие свиньи! К тому же она чувствовала свою ответственность. Как-никак Салли познакомилась со Стюартом у нее на вечеринке.

– Я не буду делать аборт, – упрямо сказала Салли. – Я не хочу, чтобы меня изуродовал какой-нибудь подпольный шарлатан.

– Существуют и другие пути. Это недешево стоит, но разве твоя сестра не одолжит тебе денег? И никто не узнает. Несколько дней в больнице – все подумают, что тебе удалили аппендикс или что-нибудь в этом роде.

Салли покачала головой.

– Дело не только в этом. Оказывается, мои моральные устои, о существовании которых я не предполагала, не позволяют мне убить своего собственного ребенка.

– Это еще не ребенок.

– Для меня ребенок. Он живой. Я его чувствую – вот здесь. – Она прижала руки к животу. – Я понимаю, что пока это всего лишь трепет новой жизни, но я его чувствую. И не смогу жить, зная, что убила его.

– Ой, милая! – Лора-Джо отодвинула стул и села рядом с Салли. – Что же ты собираешься делать?

– Не знаю. Буду надеяться, что Стюарт передумает.

– И ты бы за него пошла… после всего этого? – спросила Лора-Джо.

Салли кивнула. В уголках ее глаз появились слезинки.

– Я все еще люблю его. Считай меня сумасшедшей, но он на самом деле совсем не такой.

– Так я и поверила.

– Просто он был потрясен. Может быть, когда он привыкнет к этой мысли…

Лора-Джо вздохнула. Она не хотела рассказывать Салли, что сама говорила со Стюартом, пытаясь заставить его почувствовать свою ответственность, а он без околичностей сказал ей, чтобы она не совала нос в чужие дела. Нет, Стюарт не передумает. Она посмотрела на бледное осунувшееся лицо Салли, на огромные темные круги под ее глазами. Девушка выглядела так, словно испытывала адские муки.

– Ну что ж, если ты не хочешь делать аборт, пока еще есть время, то займись своим здоровьем, а то Бог знает, что может случиться с тобой и с ребенком. Думаю, тебе следует проконсультироваться у специалиста.

* * *
Месяцы тянулись чередой, и каждый казался таким же кошмарным и нереальным, как предыдущий. Салли продолжала работать, пока могла скрывать свой растущий живот под свободного покроя хлопчатобумажными платьями, хотя он стал заметен только к концу шестого месяца беременности. Ей удалось избежать поездок домой. Ее родители пока ничего не знали о ее состоянии, да она и не хотела ставить их в известность. Лора-Джо организовала ей встречу с сотрудницей социальной службы, и она неохотно согласилась: хочешь не хочешь, а придется быть практичной. Если будешь прятаться и притворяться, что ничего не произойдет, проблема сама по себе не решится.

Сотрудница социальной службы была женщиной средних лет, доброжелательной, деловой, с неопрятными седеющими волосами.

– У вас нет никакой возможности выйти замуж за этого мужчину? – спросила она.

– Никакой, – ответила Салли. Уже несколько недель о Стюарте никто ничего не слышал. После того ужасного вечера, когда она впервые сообщила ему новость, Салли виделась с ним несколько раз, но все было бесполезно. Он дал Салли адрес, где можно было сделать аборт, но когда она наотрез отказалась, он повел себя оскорбительно. А теперь пронесся слух, что он уехал за границу, и Салли поняла, что между ними все кончено. Ей следовало полагаться только на свои силы.

– Итак, намерены ли вы сами растить ребенка или хотите, чтобы его усыновили?

– Я не знаю.

– Что ж, давайте это обсудим. И в том, и в другом случае будут проблемы. Вырастить ребенка одной будет нелегко – я уверена, что вы это знаете. Но усыновление тоже непростой вариант. Множество супружеских пар готовы с радостью усыновить незаконнорожденного ребенка и обеспечить ему хороший дом, и в интересах вашего ребенка это, возможно, было бы наилучшим решением. Но пусть вам не кажется, что отдать его будет легко» Материнское чувство очень сильно.

– Но мне кажется, что у меня нет выбора, не так ли? – сказала Салли.

– А ваша семья не может вас поддержать?

– Я не хочу ехать домой. – Салли не сказала, что родители пребывают в счастливом неведении относительно ее положения.

– В таком случае, я думаю, будет лучше, если роды пройдут в Доме матери и ребенка. Вы сможете оставаться там вместе с ребенком, по крайней мере, в течение первых шести недель. В обществе других девушек, оказавшихся в таком же положении, у вас будет возможность решить, что вы чувствуете к ребенку, когда он уже родится. До тех пор лучше не принимать никакого окончательного решения.

«Шесть недель вместе с ребенком! Я никогда не смогу отдать его, если мне удастся провести с ним целых шесть недель», – подумала Салли и поняла, что, сама того не сознавая, должно быть, уже все решила.

– Это мне тоже не подходит, – сказала она. – Дом матери и ребенка – это что-то очень сложное. Я уж лучше приму решение прямо сейчас. Нельзя ли сделать так, чтобы ребенка усыновили сразу при рождении, чтобы я его даже не увидела?

– Мы не приветствуем такую практику, – сказала сотрудница социальной службы решительным тоном. – С ней связаны определенные неприятности. Вас стало бы мучить чувство вины за то, что вы отказали своему ребенку в элементарной любви, – мне приходилось видеть слишком много девушек, которые после этого в течение многих лет то и дело попадали в психиатрическую лечебницу. Какое бы решение вы ни приняли, вам было бы разумно побыть со своим ребенком по меньшей мере недели две.

Салли тупо кивнула.

– Хорошо. Но я хотела бы, чтобы его усыновили как можно скорее.

Сотрудница посмотрела на нее неодобрительно. «Не говорите потом, что я вас не предупреждала», – казалось, говорило выражение ее лица.

– Я запишу кое-какие данные и передам их в агентство, которое занимается вопросами усыновления. У вас есть какие-нибудь предпочтения в отношении религии?

Поскольку Салли глядела на нее непонимающим взглядом, она, теряя терпение, пояснила:

– В какой религии вы бы хотели, чтобы воспитывался ваш ребенок? Какого вероисповедания вы сами?

– Я принадлежу к англиканской церкви, – сказала Салли, которая более десяти лет не бывала в храме.

– Прекрасно. Я свяжу вас с обществом по усыновлению при англиканской церкви, – сказала сотрудница социальной службы. – Они смогут предупредить вас обо всех подстерегающих вас опасностях, как это сделала я.

Она отодвинула от себя пустую кофейную чашку и равнодушно улыбнулась. Салли поняла, что собеседование закончено.

* * *
Ребенок родился в мае, и как только Салли его увидела, то поняла, что, какие бы трудности ее ни ожидали, она просто не сможет с ним расстаться.

Она лежала на больничной койке, истерзанная многочасовыми родовыми муками; у нее безумно болели наложенные швы, грудь набухла и пульсировала, хотя ей сделали укол, чтобы не приходило молоко. Но она страстно желала одного: чтобы ребенка снова принесли к ней. Он был такой милый со своей влажной головкой, немного сдавленной во время родов, с широко расставленными голубыми глазами и носиком пуговкой. Кто сказал, что новорожденные бывают красными, сморщенными и безобразными? – удивлялась Салли. Уж Марк, конечно, был не таким. Он был само совершенство, и она его обожала.

Марк! Несмотря на решение отдать ребенка на усыновление, она выбрала имена, потому что ей казалось, что не дать ребенку имени – все равно, что лишить его индивидуальности: Марк – для мальчика, Сэйра – для девочки. На какое-то мгновение она почувствовала смятение, когда ей сказали, что родился мальчик, потому что в обществе по усыновлению была супружеская пара, ожидавшая, что она родит девочку. Потом она почувствовала облегчение. По крайней мере, никто не будет на нее давить. Девочку она отдала бы той неизвестной супружеской паре. Но мальчик принадлежал ей, только ей. Лежа там, распятая, как цыпленок, с ногами, вдетыми в стремена, пока врач трудился над ней, чтобы «подштопать», как говорили сами врачи, она вдруг испытала торжество победителя и впервые по-настоящему обрадовалась, что Стюарт ее покинул. Она не хотела делить своего ребенка ни с кем, даже с ним. Прежде всего с ним!

На следующий день ее пришла навестить Лора-Джо, нагруженная цветами, шоколадом и виноградом. По пути в палату она заглянула в детскую, чтобы посмотреть на Марка.

– Он изумителен! – восторгалась она.

– Я знаю, – гордо заявила Салли. – Тебе не кажется, что он самый красивый ребенок среди новорожденных? И все говорят, что он очень хорошо ведет себя. Даже когда все остальные орут, он не присоединяется к хору.

– Ты с ним ни за что не расстанешься? – спросила Лора-Джо.

– Не расстанусь, – согласилась Салли. – Я это знаю. Я не могу понять, как мне вообще пришло в голову думать об этом.

Лора-Джо расплылась в улыбке. Она тоже влюбилась в Марка.

– В таком случае все мы должны собраться с силами и помочь тебе, не так ли? – сказала она.

* * *
Салли знала, что ей будет нелегко. Эйфория первых дней быстро прошла, уступив место многочисленным проблемам. Нужно было известить ее родителей – поставить их перед свершившимся фактом было сложнее, чем подготовить заранее, но они, едва оправившись от шока, стали умолять Салли вернуться домой, чтобы они могли помочь ей растить малыша. Салли отказалась. Теперь, более чем когда-либо, ей нужна была независимость. Она уговорила хозяина позволить ей сохранить за собой однокомнатную квартиру, по крайней мере пока Марку не потребуется более просторное помещение, чтобы было где бегать, и нашла приходящую няню. Лора-Джо и ее приятельницы взяли на себя роли почтенных тетушек и без конца баловали Марка, но Салли, измотанная недосыпанием и длинными рабочими днями, понимала, что главная ответственность лежит на ней – и только на ней. Еще долго у нее не будет ни настоящей светской жизни, ни времени для себя, ни свободных денег. По-видимому, мужчин у нее тоже не будет, кроме разве что тех, которые считают мать-одиночку легкой добычей. Возможно, никто никогда не пожелает взять ее замуж с чужим ребенком. Поразмыслив над этим, она пожала плечами. Пусть, ей все равно. Мужчины не принесли ей ничего, кроме горя. Все они жалкие эгоисты и подонки. Но теперь у нее есть Марк, и больше ей не нужен никто. Она будет ему очень, очень хорошей матерью.

Иногда, когда Салли казалось, что она на грани полного истощения, ее подбадривала одна радостная мысль: «По крайней мере, в чем-то я переплюнула тебя, Пола! Хоть в чем-то я превзошла тебя!»

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Настоящее

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Том О'Нил прибыл в полицейское управление ровно за две минуты до назначенного времени. Его проводили в кабинет, свет в который проникал полосами через венецианские жалюзи, и шеф полиции, поднявшись из-за заваленного бумагами письменного стола, подал ему руку.

– Здравствуйте, О'Нил. Я Роберт Гаскойн. Чем могу служить?

Том пожал протянутую руку.

– Благодарю вас за то, что уделили мне время. Как я уже говорил по телефону, я здесь по поручению страховой компании «Бритиш энд космополитн». Они выплатили деньги по двум полисам – Грега Мартина и его спутницы Полы Варны, когда в 1967 году яхта взорвалась, и, естественно, хотят удостовериться, что не стали жертвами мошенничества. Судя по тому, что пишут в газетах, это отнюдь не исключено. Как я понимаю, какая-то женщина сообщила вам, что Грег Мартин жив-здоров. Кажется, некая Мария Винсенти из Дарлинг-Пойнта.

– Мария Винсенти. Совершенно верно. Не присядете ли, господин О'Нил?

Роберт Гаскойн, шеф полиции, был крупным, загорелым мужчиной со сдержанными манерами. Он родился и вырос на скотоводческой ферме в штате Виктория, – но после тридцати лет проживания в Сиднее и его окрестностях невозмутимость сиднейцев слилась с его природной неразговорчивостью так же естественно, как сияющее круглый год солнце добавило бронзы цвету его кожи. К тому же служба в полиции сделала из него циника; и теперь, в преддверии отставки, он жаждал одного: чтобы у него было побольше времени для любимой рыбалки и чтобы вокруг не было ни души, кроме разве что чаек, ну и нескольких банок пива – для компании. Что же до людей, то он ими сыт по горло; За последние тридцать лет ему пришлось повозиться с разным дерьмом, так что этого хватит на всю оставшуюся жизнь. Бездельники, хулиганы, мелкие мошенники и убийцы – с кем ему только не приходилось иметь дело. Неудачника, для которого жизнь утратила смысл, он распознавал с первого взгляда – например, эта итальянка, что пришла к нему с неправдоподобной историей о якобы воскресшем Греге Мартине, была несомненно неудачницей, хотя и жила в роскоши и, по всей видимости, и вправду была наследницей огромного состояния каких-то итальянских текстильных магнатов. Хуже того – она пила. Гаскойн не уважал пьяниц.

– Если я правильно понял, она утверждает, что жила с Грегом Мартином последние двадцать лет? – сказал Том, пристраивая свою папку на столе.

– Так она говорит, – уклончиво ответил шеф полиции.

Том насторожился.

– Вы ей не верите?

– Если бы я верил каждой истории, которую мне рассказывали, я не сидел бы сейчас в этом кресле, – ответил без тени улыбки шеф полиции. – Посмотрим на это с другой стороны. Подобные истории обычно имеют некоторый налет романтики, а всегда найдутся проходимцы и чудаки, любыми способами старающиеся завоевать известность. Что же касается госпожи Винсенти, или Трэффорд, как она себя называет, то ее едва ли можно назвать надежным свидетелем. Вы с ней еще не встречались? – Том покачал головой. – Так вот, при встрече вы сразу поймете, что я имею в виду. Деньги у нее есть – и много. Она привыкла всю жизнь быть в центре внимания, а теперь никто не проявляет к ней интереса. Она пьет, как сапожник. Кроме того, она явно озлоблена против Майкла Трэффорда, своего сожителя. Вы представляете себе, до чего может дойти женщина, оскорбленная в своих чувствах, господин О'Нил? Поверьте, она не первая, кто из мести пытается утопить мужика в котле с кипящей смолой.

– Так вы не дадите ход ее заявлению? – настойчиво добивался Том.

– Я этого не сказал. – Шеф полиции взъерошил пальцами редеющие волосы. – Буду откровенен и сберегу ваше и свое время. В этом деле есть кое-какие детали, не заметные на первый взгляд, – их пока не разнюхала падкая на грязные истории пресса. Госпожа Трэффорд явилась к нам с заявлением, которое касалось не только разоблачения личности ее сожителя. Это одна сторона. Она заявила, что он намеревается убить ее, и это обвинение мы обязаны расследовать независимо от того, верим мы ей или нет. Но прежде вы должны дать слово, что все услышанное останется в тайне. Мне не хотелось бы узнать кровавые подробности трагедии из утренних газет.

– Не беспокойтесь, – заверил Том сдавленным от волнения голосом. – Газетчиков я тоже терпеть не могу.

Гаскойн кивнул.

– Прекрасно. Так вот, госпожа Винсенти пришла к нам, по ее словам, потому, что ей угрожает опасность. Она заявила, что ее сожитель покушался на ее жизнь и не оставит попыток убить ее.

Том присвистнул.

– Убить? Зачем ему это, черт возьми?

Шеф полиции откинулся на спинку кресла, вертя между пальцами карандаш.

– Как я уже говорил, госпожа Винсенти очень богата. Думаю, именно на ее деньги они обосновались в Дарлинг-Пойнте и жили в роскоши все эти годы. Их считали приятной супружеской парой, было известно, что оба ужасные транжиры. Майкл Трэффорд был знатоком по части недвижимости и занимался финансовыми операциями и, по-видимому, за год зарабатывал больше, чем я за десять лет, но главным источником денег была она. Как теперь оказалось, Трэффорд положил глаз на некую молодую женщину и собирается уйти к ней. Для бедной постаревшей Марии это большое горе, но, по правде говоря, познакомившись с ней, я не могу его винить. Деньгами, по всей видимости, распоряжается она. Оставив ее, он может лишиться основного источника доходов. Ко всему прочему, своем завещании она все оставляет ему. Поэтому, если верить Марии, Трэффорд решил, что наилучший способ обрести свободу и заполучить ее богатство – это устроить так, чтобы с ней что-нибудь случилось.

Том задумчиво кивнул головой.

– Ситуация драматическая. А почему у нее возникли подозрения?

– Несколько недель назад ее едва не сбила машина. Тогда она просто перепугалась и не придала этому значения, хотя, как она утверждает, Трэффорд отнесся странно к происшествию. Потом у нее возникли подозрения, что за ней следят: глубокой ночью она заметила в саду прятавшегося там чужого человека. Как раз тогда Трэффорда не было дома – он встречался с компаньоном, – а у служанки был выходной. Кто-то позвонил в дверь, но она не открыла, а вызвала по телефону полицию. Один из моих людей поехал по вызову, но не обнаружил ничего подозрительного, хотя госпожа Трэффорд была, несомненно, до смерти напугана. Как она рассказала, Трэффорд вернулся домой после полуночи и привел с собой компаньона – для того, как утверждает Мария, чтобы при свидетелях обнаружить ее труп. Она утверждает также, что он был потрясен, увидев ее живой и невредимой. Когда его приятель ушел, между ними произошла дикая ссора. Трэффорд, побросав в чемодан кое-какие вещи, ушел из дому. С тех пор она его не видела.

– А что об этом говорит Трэффорд? – спросил Том.

– Хорошенький вопрос! Пока мы не смогли допросить его. Мария не знает, куда он исчез той ночью, в его конторе тоже ничего неизвестно, а если там и знают что-то, не говорят.

– Но вы его разыскиваете?

– Мы наводим справки. Но я не очень-то надеюсь на успех. Он может быть где угодно. Австралия велика, господин О'Нил.

– Я это уже заметил, – сухо сказал Том. – Интересно, а что вам подсказывает интуиция? Вы полагаете, Висконти говорит правду?

Гаскойн пожал плечами.

– Всякое, конечно, бывает. Я циник. Но чтобы подпольный иммигрант с такой биографией, как у Мартина, жил у нас под носом целых двадцать лет? В это трудно поверить. К тому же, между нами, эта женщина – истеричка и крепко пьет. Как я уже говорил, мы обязаны расследовать заявление о покушении на жизнь. Но я думаю, здесь мы имеем дело с обычной бытовой ситуацией. А ситуация проста: этот мужик ее бросил. А она не может – и не хочет – смириться с этим.

– Каким образом эта история попала в газеты? – спросил Том.

– Она сама все выболтала репортерам. Я думаю, ее разозлило, что после ее заявления мы не забегали, как цыплята с отрубленными головами.

– Но она им не рассказала, что ее жизнь в опасности?

– По-видимому, не рассказала.

– Вам это не кажется странным?

– Не очень. Трудно объяснить поведение такой неуравновешенной женщины, как Мария. Она, несомненно, струсила. Но в любом случае ее история все равно привлекла достаточно большое внимание. Добрая половина всех наемных писак Австралии ошивается в Дарлинг-Пойнте. Мы были вынуждены поставить у ее дома своего сотрудника, чтобы они перестали ее беспокоить – заварив всю эту кашу, она теперь жалуется, что нарушаются границы ее частных владений.

– Получается, она добилась своего, – сказал Том задумчиво. – Теперь она под защитой полиции.

– Да, но почему надо было действовать таким идиотским способом?

– Так или иначе, но она своего добилась. Ни один даже самый наглый убийца не отважится сунуться к ней, когда у се порога расположилась лагерем добрая половина газетчиков со всего мира и стоит постовой. – Он поднялся с кресла. – Спасибо, что уделили мне время, сэр. Благодарю вас за откровенность.

– Вы продолжите свое расследование? – спросил Гаскойн.

Том кивнул.

– Мне еще нужно навести кое-какие справки, если только это не задевает ваши интересы. Прежде чем сдать в архив эту папку, я должен полностью убедиться в том, что эта история – плод больного воображения Марии. Видите ли, в отличие от вас, у меня есть немалые основания надеяться доказать, что Грег Мартин и Майкл Трэффорд – одно и то же лицо, а, учитывая все стороны этого дела, можно сказать, что эти основания тянут на миллион долларов.

Гаскойн протянул ему руку на прощание.

– Желаю удачи. Надеюсь только, что, раскопав что-нибудь такое, о чем, по вашему мнению, нам следует знать, вы будете Со мной так же откровенны, как и я с вами.

– Безусловно, – сказал Том, пожимая протянутую руку. – Я с вами свяжусь. Еще раз благодарю за помощь.

Он вышел из кабинета, а Гаскойн, глядя ему вслед, погрузился в глубокое раздумье. Возможно ли, что он ошибается в отношении Марии Винсенти? А вдруг ее заявления небезосновательны? Если этим займется О'Нил, он докопается до сути. В этом Гаскойн уверен. Ну, а если нет…

Гаскойн посмотрел на гору полицейских отчетов на своем столе и вздохнул. На какое-то мгновение ему захотелось снова стать молодым и целеустремленным, как Том О'Нил, а не измученным и утопающим в болоте писанины, которая, казалось, не имела никакого отношения к настоящей работе полицейского. Но это желание было мимолетным. В свое время он справлялся со всем. Но теперь ему хотелось лишь закрыть за собой дверь кабинета и, забыв про дела, сесть в лодку и основательно заняться рыбной ловлей.

* * *
Такси спустилось по склону холма и, повернув, опять начало подъем к группе роскошных вилл, которые, словно драгоценные камни, украшали корону Дарлинг-Пойнта – этого обиталища избранных. Солнце палило нещадно, заливая золотом лучей чистое австралийское небо. Невероятно синее небо было, казалось, так близко, что его можно было потрогать; далеко внизу виднелось такое же синее море, все в серебряных блестках.

На пассажирском сиденье впереди сидела Гарриет, пристроив на коленях сумку. Серебристо-синий город Сидней! Когда самолет приземлился, первое, что ее поразило, были яркие краски, от которых стало больно глазам – залив, мост над ним, многогранная крыша Оперы, – все это отражало солнечные лучи, создавая завораживающий калейдоскоп света. Несмотря на то что она была поглощена своими проблемами, все это произвело на нее огромное впечатление – да и кто мог бы устоять? Но уже после ночи, проведенной в сиднейском «Хилтоне», острота первого впечатления притупилась, отодвинувшись в дальний уголок сознания. Если бы она приехала туристом, то, возможно, еще пребывала бы в восторге от увиденного, упиваясь прекрасными водами. Приехав как фотограф, она постаралась бы отыскать глазами профессионала необычные ракурсы для съемки. Но она была здесь совсем в ином качестве: Сидней для нее был прежде всего местом, где через двадцать лет она, возможно, наконец узнает о судьбе своей матери.

Гарриет поудобнее устроилась на сиденье. Внутри у нее все сжималось от напряжения, а взмокшая от пота шелковая кофточка прилипла к шее и к виниловой обивке спинки. Виллы, мимо которых они проезжали, были большие и помпезные, явно построенные по индивидуальным проектам; их соорудили из красного кирпича или из сверкающих на солнце белых известняковых плит, и они выглядели как свадебный торт, щедро украшенный кремом; каждый дом опоясывала веранда, перед домом был разбит непременный цветник с ярким ковром из ноготков и роз. Конечно, этого следовало ожидать. Грега Мартина, который манипулировал миллионами долларов – хотя иногда и незаконно, – могло устроить только все самое лучшее; а Мария Винсенти, или Трэффорд, или как там она себя называет, была полноправной наследницей огромного состояния. Денег у нее – куры не клюют. Возможно, именно этим объясняется то, что они смогли прожить здесь, никем не потревоженные, почти четверть века. Что бы там ни говорили, а богатство вызывает уважение.

Далеко внизу сверкающую синеву залива бороздили яхты, и, глядя на них сверху, Гарриет почувствовала, как у нее опять все внутри сжалось. Может быть, одна из них принадлежала Грегу Мартину – ведь моряк всегда остается моряком? А, может, он решил, что после взрыва его нога никогда не ступит на борт яхты? Нет, это невозможно. Если бы его преследовали видения прошлого, то он никогда не поселился бы здесь, на побережье, какими бы престижными ни были эти виллы. Вот еще одно доказательство – если они вообще нужны, – что происшедшее у берегов Италии не было несчастным случаем.

Гарриет резко отвела взгляд, а затем заставила себя снова посмотреть вниз. Прежде чем все закончится, ей, возможно, придется столкнуться кое с чем гораздо более тягостным, чем вид нескольких роскошных яхт. И если она не будет к этому готова, то лучше отказаться от расследования, немедленно вернуться домой и зарыть, как страус, голову в песок, как это делает Салли и отец. Нет, она не собирается так поступить.

Гарриет чуть прищурила глаза, спрятанные за солнцезащитными очками. Ее озадачила реакция отца и Салли, их боязнь приподнять завесу над событиями двадцатилетней давности, обнажив прошлое и все, что тогда произошло. Такой реакции она могла ожидать от отца – он всегда вел себя, как страус, прячась от всего, что было ему неприятно, и она могла понять его нежелание бередить старые раны. Очевидно, воспоминания до сих пор причиняют ему страдания, возможно, страдания заглушили в нем чисто человеческое любопытство. Но Салли… Гарриет совершенно не понимала реакции Салли. «Почему она, как я, не хочет узнать, что случилось с мамой, – думала Гарриет, – узнать наверняка, жива ли она, пли погибла. И если жива, почему она не хочет снова увидеть ее, а если погибла, то добиться, чтобы человек, виновный в ее смерти, понес справедливое наказание». Но Салли, казалось, еще меньше, Чем Хьюго, хотела ворошить прошлое, и до самого отъезда она продолжала упрашивать племянницу отказаться о поездки и оставить всю эту затею.

– Нет никакого смысла копаться во всем этом, Гарриет, – говорила она. – Ее нет в живых, и, ради Бога, пусть она покоится с миром.

Лицо ее под слоем тщательно наложенной косметики, было смертельно бледно, а темные круги под глазами говорили о бессонной ночи.

– Извини, Салли, – сказала Гарриет, – но я не могу возвратиться в Лондон, сделав вид, что ничего не случилось. В любом случае этот чертов детектив из страховой компании не даст ей покоиться с миром, как ты это называешь, пока не докопается до правды, а я, в отличие от тебя, не хочу узнать ее из вторых рук. Она была моей мамой – и я хочу быть там, когда… если… он ее найдет.

– Что ты собираешься делать? – спросила Салли, крепко сцепив руки, чтобы унять дрожь.

– Сначала поеду в Сидней и поговорю с этой Марией Винсенти. Если она и вправду двадцать лет прожила с Грегом Мартином, то должна кое-что знать.

– А если она не захочет с тобой встретиться?

– Захочет, – сказала Гарриет, упрямо сжав губы. Но, прибыв в Австралию, она несколько поутратила самоуверенности. В номере сиднейского «Хилтона» она сняла телефонную трубку, чтобы позвонить этой женщине, но снова положила ее. А что, если Марш Винсенти откажется увидеться с ней? Возможно, она уже пожалела, что расшевелила осиное гнездо. В любом случае она может не захотеть разговаривать с дочерью женщины, которая когда-то была связана с ее любовником. Она ведь итальянка, а итальянцам присущи роковые страсти и ревность. Может быть, будет разумнее приехать неожиданно, подумала Гарриет, использовав такую же шоковую тактику, какую Том О'Нил применил к ней, даже если от этого первая встреча будет не слишком приятной.

– Вы фотограф, не так ли? – спросил таксист. Гарриет, с трудом возвратившись к реальности, увидела, что он кивнул головой в сторону ее фотокамеры, выглядывавшей из сумки. – Вы из какой газеты? «Сан»? «Ньюс оф Уорлд»? Или из какой-нибудь американской?

– Я приехала не для того, чтобы снимать, – сказала Гарриет.

Таксист рассмеялся.

– Ну, меня вам не провести. Хотя большинство из них даже не пытается спрятать камеру.

– Большинство из них?

– Я говорю о газетчиках, леди, о ком же еще. Клянусь Богом, у вас выдержка что надо. Ну, желаю успеха. Вам мое пожелание не помешает – сквозь толпу, которая там уже топчется, пробиться будет нелегко! Вот мы и приехали – теперь сами увидите, о чем я говорил.

Такси завернуло за угол, и Гарриет все поняла. После оживленного центра Сиднея улицы, по которым они проезжали, были малолюдны, но здесь, на дороге, ведущей к большому белому, облицованному под камень дому, и на противоположной стороне улицы собралась довольно большая толпа. Некоторые стояли группами, покуривая, другие сидели на каменном бордюре тротуара, прячась в тени деревьев, с фотоаппаратами на коленях. Представители многих газет мира были здесь, надеясь хоть мельком увидеть женщину, которая после двадцати лет совместной жизни вывела на чистую воду Грега Мартина.

– Вот так влипла! – тихо сказала Гарриет. Таксист снова рассмеялся.

– А чего вы ожидали, леди, эксклюзивного интервью? Не знаю, что натворил этот мужик – двадцать лет назад я был слишком занят тем, что без толку прожигал свою жизнь, и в газеты заглядывал редко. Но что бы там ни было, оно того стоило, в этом я уверен. – Он остановил такси, не выключая мотора. – Кажется, приехали.

Гарриет в смятении смотрела на толпу. Вот это картина! Даже полицейский у ворот! У нее не было ни малейшего шанса прошмыгнуть в дом. Он ее примет за одну из толпы пронырливых писак, как и таксист.

– Где здесь ближайший телефон? – спросила она.

– Не знаю. Хотите, чтобы я нашел?

– Да… или нет, – ей не хотелось звонить по столь деликатному вопросу из телефонной будки, потому что может не хватить монет как раз тогда, когда она будет объяснять ситуацию. – Отвезите меня назад, в «Хилтон».

Он посмотрел на нее, как на ненормальную, и пожал плечами.

– Как скажете.

Когда он разворачивался, мозг Гарриет лихорадочно работал. Ах ты, мокрая курица! Стараешься избежать встречи с Марией Винсенти! Делаешь все, чтобы оттянуть момент, когда ты узнаешь правду! Для этого ты прилетела сюда, за тридевять земель, чтобы спасовать перед первым препятствием?

– Остановитесь! – сказала она резко.

Таксист остановил машину, покачав головой. Если раньше у него и были некоторые сомнения, то теперь он убедился окончательно – она с придурью. Но таковы уж все газетчики – и неудивительно. Что за способ зарабатывать на жизнь!

Гарриет покопалась в сумочке и выудила ручку и листок бумаги. Листок был вырван из блокнота, в котором она записывала кое-что о сделанных снимках, и на каждой страничке был знак фирмы, торгующей фотопленкой. Не пойдет! По бумаге сразу можно догадаться о ее профессии, а если Мария слышала о ней и знала, чем она занимается, то это непременно насторожит ее. Гарриет запихнула блокнот обратно в сумку и вырвала страничку из записной книжки. Не совсем то, что надо, но сойдет. Немного подумав, она торопливо нацарапала несколько слов. Снова покопавшись в сумке, она достала именно то, что нужно: старый конверт с ее именем и лондонским домашним адресом. Наверное, этого вполне достаточно, чтобы представиться? Она вложила записку в конверт.

– Подождите меня, пожалуйста, – сказала она таксисту. – Вы мне можете понадобиться, если я ничего не добьюсь.

Шофер вытаращил глаза.

– Сначала заплатите мне по счетчику то, что полагается.

– Да, да, конечно… – Она заплатила, вышла из машины и направилась по улице назад к дому. Газетчики пришли в движение, как заколдованные игрушки, оживающие, когда пробьет полночь. Они вытягивали шеи, толкались и щелкали фотокамерами. Гарриет не обращала на них никакого внимания. Один из наиболее проворных отделился от толпы и помчался к такси – наверное, чтобы порасспросить о ней у таксиста. Это плохо. Они смогут выследить ее до «Хилтона», а если таксист разговорится… – парочка стодолларовых купюр довольно быстро заставит его развязать язык, – но он не знает ее фамилии. Если она заподозрит что-нибудь неладное, то просто выпишется из отеля и переедет.

Как только Гарриет, войдя в ворота, ступила на широкую, усыпанную гравием дорожку, ее перехватил полицейский.

– Извините, но вы вторгаетесь в частные владения. Вам придется подождать снаружи вместе с остальными.

– Я не репортер. – Гарриет протянула ему конверт. – Не передадите ли вы это госпоже Трэффорд?

На его лице отразилось сомнение.

– Я по конфиденциальному делу. Совершенно уверена, что госпожа Трэффорд меня примет, – сказала Гарриет безапелляционным тоном, и, к ее облегчению, после минутного замешательства он взял конверт.

– Хорошо. Но вам придется подождать за воротами, пока вас не пригласят в дом.

– Не смейте обращаться со мной, как с преступницей! – сказала Гарриет.

Полицейский хотел было настоять на своем, но передумал. В этой девушке что-то было: ему показалось, что это можно было определить одним словом – порода. В ней чувствовалась порода, в отличие от всех этих бездельников, пытавшихся любыми способами проникнуть в дом, чтобы раздобыть материал для газетной сенсации. – Ждите здесь! Но не пытайтесь ничего предпринять! – предупредил он.

Гарриет в ожидании разглядывала дом. Он был очень величественный, строго в колониальном стиле, с балюстрадами и вычурными верандами. Оконные ставни были приоткрыты; подобно глазам слепца, они ничего не выражали. Интересно, а вдруг сейчас Мария Винсенти смотрит на нее из какого-нибудь окна? От этой мысли Гарриет занервничала. Она сунула руки в карманы своих умышленно потертых брюк и усилием воли заставила себя стоять спокойно, не переминаться с ноги на ногу и не дергаться.

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем появился полицейский. У Гарриет екнуло сердце. Что делать, если Мария Винсенти откажется ее принять? Отступать было бы по меньшей мере непрофессионально. Но еще хуже то, что она весь этот путь проделала впустую.

Лицо полицейского было непроницаемым.

– Ну как? – спросила она.

– Она примет вас Можете войти.

– Спасибо.

Неожиданно ею овладел страх, как это уже случилось в такси. Хочет ли она на самом деле узнать правду? Не спокойнее ли было бы оставаться в неведении? Неприятные факты, появись они на свет, уже не удастся вновь похоронить. Ей придется жить с ними всю оставшуюся жизнь.

Гарриет тряхнула головой. Ее волосы, собранные сзади в конский хвост, упруго подпрыгнули. Кто, черт возьми, такая эта Мария Винсенти? Гарриет прошла в дом мимо полицейского.

– Пресвятая Богородица! – тихо произнесла Мария Винсенти, Она осушила бокал «Кровавой Мэри» и пошла через комнату к бару, чтобы вновь его наполнить. Это была низенькая расплывшаяся женщина, большегрудая, с широкими бедрами – типичная итальянка средних лет.

Мария никогда не была красавицей, но в юности ее большая высокая грудь, пухлые губки и темные блестящие глаза делали се соблазнительной. Теперь ее, правда, иногда называли толстухой, потому что она слишком любила мирские радости, чтобы сохранить волшебное мимолетное цветение левантинки: слишком много страсти, спагетти, а в последнее время – слишком много алкоголя, – все это ускорило превращение ее лица в одутловатое, а тела – в жирное.

Она снова осушила бокал жадными глотками, словно от этого зависела ее жизнь, а затем еще раз взглянула на страничку, вырванную, из записной книжки. Пресвятая Богородица, зачем она начала все это? Ей показалось, что в полиции не поверили ее истории, но газеты набросились на нее, как стервятники. А потом появился этот детектив из страховой компании – как там его, Том О'Нил – и начал задавать всякие каверзные вопросы. А теперь вот эта девушка… Мария уже жалела, что согласилась с ней увидеться. Но теперь поздно менять решение. Девушка уже в доме. Мария раздраженно скомкала записку и бросила ее в мусорную корзинку. Рука ее дрожала.

Дочь Полы! Полы Варны! Вот еще одно имя из прошлого! Мария долгие годы старалась не вспоминать о Поле. Сейчас она отчетливо представляла ее себе: высокая, красивая, изысканная, такая, какой сама Мария никогда не была. «Но какова негодяйка! – сгоряча думала Мария. – Имела мужа, и все ей было мало. Изменяла мужу, завлекала Грега – правда, чтобы завлечь Грега, не требовалось больших усилий! – странная смесь испорченной девчонки и женщины-вапм». У Марии внутри все сжалось, будто ее схватила безжалостная рука, и она стиснула стакан так крепко, что побелели костяшки пальцев.

«Пола Варна, надеюсь, ты гниешь в аду! Если бы не ты, мы с Грегом могли быть счастливы. Сучка! Глупая, порочная, назойливая сучка!»

Когда прошел приступ ненависти, густые темные брови Марии в недоумении сошлись на переносице. Она понимала, откуда у нее злость. Вот уже более двадцати лет тень Полы висела над ней. Но почему она ревновала? Разве Грег не бросил Полу ради нее, Марии? Разве не они вдвоем спланировали все это? Тогда почему?..

«Потому что в глубине души ты знаешь, что выбор решила не любовь», – думала она. Выбор решили деньги. Да, деньги – могущественный идол, которому Грег всегда поклонялся. Если бы Пола располагала такими деньгами, какие в то время имелись у Марии, и могла бы щедро снабжать его ими, наверняка он сделал бы другой выбор. Все эти годы Мария знала, что именно привлекло к ней Грега. Вначале ей это было безразлично. Она была готова сделать что угодно, лишь бы Грег был рядом. Об этом знал один лишь Бог да еще приходской священник, которому она исповедовалась. Но со временем ею понемногу овладела горечь. Жадность и бессердечность Грега мало-помалу подтачивали безумную страсть Марии, пока не превратили ее в ненависть и отчаяние. А теперь страсть уже почти доканчивала ее.

Мария отхлебнула из стакана на сей раз ничем не разбавленной водки, в которой таяли кубики льда. Водка обожгла горло и желудок и горячей волной разлилась по всему телу.

Стук в дверь заставил ее обернуться. В дверях стояла девушка, как две капли воды похожая на молодую Полу. Не такая высокая, но те же роскошные темно-русые волосы и правильные черты лица, то же изящное стройное тело под кремовой шелковой блузкой и рыжевато-коричневыми льняными брючками. Мария так и застыла, и если до этого мгновения она еще колебалась, то теперь все стало ясно.

Это была дочь Полы – какие уж тут сомнения!

– Мисс Варна? – сказала она, и волнение, чувствовавшееся в ее голосе, говорило о многом. – Какая неожиданность! Проходите же.

* * *
– Спасибо вам за то, что согласились принять меня, – сказала Гарриет.

После яркого солнца снаружи в комнате с полузакрытыми ставнями было темновато, но, когда глаза Гарриет привыкли к темноте, она разглядела плетеную тростниковую мебель, множество подушек всех оттенков василькового и синего цвета, пол, выложенный по средиземноморской традиции плиткой, с разбросанными по нему циновками и ковриками. Вид дома снаружи давал основания предполагать, что каждая деталь в нем будет говорить о наличии больших денег. Так оно и было, но чувствовалось, что это не деньги нуворишей. И если бы Гарриет ожидала встретить бьющий на эффект нагловатый лоск в американском стиле, символизирующий преуспеяние американского финансиста, который добился успеха своими силами, то она бы ошиблась. Она протянула руку.

– Вы, должно быть… Извините, как мне называть вас – госпожа Трэффорд?

Мария не обратила внимания на протянутую руку.

– Думаю, мне лучше отказаться от этого имени. С ним связано слишком много неприятного. Больше нет никаких препятствий к тому, чтобы пользоваться моей настоящей фамилией – Винсенти. Чем могу служить вам, мисс Варна?

– Называйте меня Гарриет. Я понимаю, что навязчива, но я должна была прийти к вам. Как вам, наверное, известно, еще в Соединенных Штатах моя мать с Грегом Мартином были друзьями. Она была с ним на яхте, когда та взорвалась.

– Так говорили.

Гарриет внимательно посмотрела на нее.

– Что вы имеете в виду?

– Ничего. Продолжайте, пожалуйста.

– Хорошо. Я всегда верила, что она погибла с ним вместе. А теперь, как я понимаю, вы утверждаете, что Грег жив и…

– Жив. – Мария усмехнулась. – По крайней мере, был жив, когда я его видела последний раз, неделю назад. – Она подняла стакан и осушила его под позвякивание тающих кусочков льда. –Жив-здоров и все тот же старый Грег. Он мог изменить имя, внешность, но, в сущности, остался таким, каким был: мошенником, лжецом и бабником – может быть, даже убийцей. – Она подошла к бару и снова наполнила стакан. – Хотите выпить, мисс Варна?

Гарриет покачала головой. Разве что-нибудь могло более наглядно подтвердить справедливость отцовского предостережения относительно злоупотребления алкоголем, чем вид этой женщины, пропитанной водкой, словно кусок промокашки чернилами?

– Для вас слишком рано, а? А как насчет кофе? Вы, американцы, можете пить кофе в любое время суток, не так ли?

Она позвонила и вызвала горничную.

– Кофе для мисс Варны.

Мария подошла к окну, выглянула наружу и, жестом указав на улицу, раздраженно заговорила:

– Эти проклятые репортеры! Знаете, я было подумала, что вы одна из них и пытаетесь обманным способом проникнуть в дом. Они только это и делают. Как будто им нечем больше заняться. Даже подсовывали под дверь записки, предлагая мне деньги! Деньги! Мне! Да я могла бы купить и продать все их идиотские газеты, если бы захотела!

– Но я попала к вам в дом, не пытаясь обмануть вас. Я вообще не умею лгать.

Губы Марии изогнулись в ехидной улыбке.

– Ах так? Значит, вы совсем не похожи на свою мать.

– Этого я не знаю, – сказала Гарриет. – Не забудьте, мне было всего четыре года, когда с ней случилось… то, что случилось.

Мария отвела взгляд, потому что в ее затуманенном алкоголем мозгу промелькнуло нечто, похожее на чувство вины. Конечно, девушка в то время была совсем крохой. Мария помнила ее фотографии в газетах: пухленькие щечки, золотистые локоны, пышное, очень короткое платьице и белые гольфы до колен. Гарриет Варна, несчастная богатая малютка, в четыре года оставшаяся без матери. Ну да ладно, Поле самой следовало бы подумать об этом, прежде чем заводить любовную интрижку и ввязываться в опасные игры.

– Так значит, вы никогда больше ее не видели? – сказала она равнодушно.

– Конечно. Если бы видела, то едва ли сейчас задавала бы вам вопросы, – резко сказала Гарриет. Она бросила взгляд на Марию, опасаясь, что могла ее обидеть. Но Мария, казалось, ничего не заметила. – Дело вот в чем: я подумала, что если Грег Мартин не погиб во время взрыва, то, возможно, осталась в живых и моя мать. Я не знаю, что случилось в тот день, не успела разобраться в этом – пока. Но вы должны понять: я обязана попытаться все выяснить. И подумала, что вы сможете мне помочь.

Мария задумчиво крутила стакан в руках. Что на самом деле было известно этой девушке? Она, должно быть, все же догадывалась, что ее мать была любовницей Грега – это было совершенно очевидно. Иначе зачем она последовала бы за ним в Италию? «Почему же, черт возьми, она поехала с ним?» – в ярости размышляла Мария. Если бы ее с ним не было, все, возможно, обернулось бы по-другому. Конечно, это не заставило бы Грега лучше обращаться с ней, с Марией. Только чудо могло бы заставить такое ничтожество, как он, хранить ей верность. Но, по крайней мере, она могла бы жить все эти годы спокойно, а не в постоянных мучительных сомнениях.

– Я ничего не знаю, – сказала она коротко. – Грег никогда не рассказывал мне о том, что случилось с вашей матерью, а я не задавала вопросов. Возможно, я не хотела знать.

Горничная принесла кофе, налила его в чашку и ушла. Как только за ней закрылась дверь, Гарриет возобновила свои попытки.

– Если, как вы говорите, Грег жив, то ему, очевидно, удалось спастись при взрыве яхты. Не может быть, чтобы вы, прожив с ним столько лет, ни разу не поинтересовались, как ему это удалось?

Мария резко повернулась к ней.

– О, я прекрасно знаю, как ему это удалось, – Она горько усмехнулась. – Ему удалось спастись, потому что я ему помогла.

– Вы…?! – От удивления Гарриет вздрогнула всем телом, так что кофе выплеснулся на блюдце.

– Да, я. Я тогда совсем потеряла голову. Вы когда-нибудь были влюблены, мисс Варна? Разве вы не знаете, что такое потерять голову из-за мужчины? Нет, думаю, не знаете. Вы так же холодны, как и ваша мать. Я не такая. Во мне течет южная кровь, и если уж я люблю – то люблю страстно. Надеюсь, вы никогда не узнаете, как это бывает. Поверьте мне, что боль, которую испытываешь, когда мужчина, за которого ты можешь умереть, оказывается настоящим негодяем, не сравнится ни с какой другой болью на свете.

Гарриет поставила чашку на низкий столик. Она боялась, что не сможет удержать ее.

– Что же вы сделали? – спросила она.

Мария долго молчала. Все эти годы она никому не рассказывала об этом. Даже когда Грег изменил ей с другой женщиной, даже когда он унизил ее, когда он в конце концов спутался со своей последней любовницей, бывшей королевой красоты, и Мария знала, что он на ее деньги покупает дорогие подарки этой потаскухе… Она страдала – одному Богу известно, как она страдала! – но не выдала его тайны. Даже когда она заподозрила, что он замышляет убить ее, чтобы добраться до ее денег, которые полностью перешли бы к нему по ее завещанию, и свою любовницу в придачу, и перепугалась так, что сделала заявление в полиции, – даже тогда ничего не рассказала о своей роли в той давней истории. Если бы она рассказала все без утайки, то полицейские, наверное, поверили бы ей, но она не могла заставить себя нарушить молчание. А теперь ею вдруг овладело нестерпимое желание рассказать о том, что она сделала. «Пора, – подумала она, – кому-нибудь узнать о том, на что она была готова пойти ради него, и лучше всего рассказать об этом дочери женщины, которая причинила ей так много страданий».

Она сделала еще один большой глоток водки; ее глаза горели на болезненно-бледном лице.

– Хорошо, я расскажу вам, Гарриет Варна, – сказала она. – Я расскажу все, что знаю, – хотите верьте, хотите нет. Надеюсь, что вы никому об этом не сообщите, но если вздумаете с кем-то поделиться, ну что ж, теперь мне это безразлично. Вы уже кое-что от меня узнали, можно, наверное, рассказать и всю историю. Вы были слишком малы и не помните Грега, не так ли?

Гарриет кивнула. Она боялась, что не сможет говорить. Грега она не помнила – разве что очень смутно. Еще несколько дней назад она даже не знала, как он выглядит. Все фотографии, на которых был снят Грег, кто-то изъял из семейных альбомов – и это вполне понятно. Хьюго не хотел, чтобы что-нибудь напоминало ему о человеке, из-за которого он лишился обожаемой жены.

– В нем было обаяние – ничего не скажешь. Он околдовал меня и еще немало других. Вся его непрочная империя была построена на обаянии. Он хвастал – и люди верили ему. У него были интересы в самых разных сферах, но он хотел наложить лапу и на индустрию моды – именно поэтому он ссудил вашему отцу деньги, чтобы тот начал дело. Но Грег хотел поставить дело на итальянский лад. Известно ли вам, что он итальянец по происхождению? Его фамилия Мартино, а он изменил ее на Мартин. Надо сказать, что в Италии индустрия моды организована почти так же, как мафия. Это картель, объединяющий поставщика тканей, владельца фабрики и модельера, которые совместными усилиями завоевывают рынок для своей продукции. У них имеются также «прикормленные» журналы, которые печатают такую информацию, какую им нужно. В те дни, конечно, все это только начиналось. Но Грег хотел участвовать в этом. Мой отец – президент нашей семейной текстильной фирмы, у нас есть фабрики в районе озера Комо. Грег начал обхаживать отца. Вот тогда я его и встретила.

Она помедлила, обхватив стакан обеими руками. Гарриет хранила молчание, опасаясь, что любое сказанное ею слово может прервать рассказ. В то же время она почувствовала, что Мария говорит сейчас от всего своего пламенного итальянского сердца; алкоголь развязал ей язык, и она выбалтывает то, что слишком долго держала в тайне.

Мгновение спустя Мария продолжила рассказ. Она не смотрела на Гарриет; можно было подумать, что она разговаривает сама с собой.

– Пресвятая Дева, как же я его любила! Теперь-то я знаю, что была просто молоденькой дурочкой, но с Грегом я и в старости осталась дурой. Почему мы, женщины, всегда влюбляемся в негодяев? Ведь отец предостерегал меня. Он был умным дельцом и Грега видел насквозь. «Не связывайся с ним, Мария, – говорил он мне. – С этим парнем хватишь горя». Но разве я его слушала? Я считала, что мой отец слишком стар и консервативен. Он очень долго стоял во главе семьи и семейного бизнеса, и мне казалось, что ему просто хотелось поучать меня, что и как следует делать, словно я все еще была ребенком. И самое главное, я думала, он забыл, что значит быть молодым и любить. Я его не послушалась. Я встречалась с Грегом при малейшей возможности, и чем чаще я его видела, тем сильнее в него влюблялась. Как же он меня дурачил! Даже когда он рассказал мне, что в Штатах у него вот-вот начнет гореть земля под ногами, я и тогда не поняла, что он бездарность. Я считала, что ему просто не повезло, и хотела лишь одного – быть с ним. Когда он рассказал мне, что собирается предпринять, и спросил, помогу ли я ему, я, влюбленная идиотка, не раздумывая, согласилась.

Она снова замолчала. Увидев, как меняется выражение ее лица, словно по нему пробегают тени прошлого, Гарриет поняла, что она заново переживает события тех лет. Потом Мария, тяжело вздохнув, покачала головой.

– Он тщательно все обдумал, – сказала она. – Достал себе подложное свидетельство о рождении и паспорт на имя одного бедолаги, который, кажется, умер. Да, когда-то действительно жил на свете некий Майкл Трэффорд – забавно, не правда ли? Так вот, Грег решил, что для него будет лучше всего исчезнуть так, чтобы люди поверили, будто он погиб во время взрыва на яхте. Это была красивая яхта – он держал ее на приколе неподалеку от своей виллы в Позитано, на берегу залива Салерно. Не знаю, как он решился уничтожить ее – должно быть, одна мысль об этом приводила его в отчаяние. Предполагалось, что он отправится на несколько дней на морскую прогулку, так чтобы было достаточно много свидетелей его отплытия, спустится к югу и незаметно высадится на одном из безлюдных пляжей неподалеку от Пизы. Потом отправит яхту назад в море с помощью дистанционного управления, а пару часов спустя сработает взрывное устройство. Я должна была подобрать его в Пизе и на машине привезти в Рим. Оттуда он должен был по фальшивому паспорту вылететь из страны. Все прошло, как по маслу. К тому времени, как распространилась весть о взрыве яхты, Грег уже был на пути в Австралию. Я ждала почти год, пока улеглась связанная с этим случаем шумиха, а потом уехала к нему в Австралию. Чтобы объяснить родителям, почему я там осталась, я сказала им, что встретила мужчину по имени Майкл Трэффорд.

Ее глаза погасли; она отхлебнула еще водки, увидела, что стакан опустел, и наполнила его снова. Гарриет молчала, не спуская с нее глаз, и Мария неправильно истолковала ее пристальный взгляд.

– Вы, наверное, думаете, что я слишком много пью, а? – спросила она несколько агрессивно. – Вы бы тоже запили, если бы столько лет хранили такую тайну!

– А что стало с моей матерью? – спросила Гарриет. Во рту у нее пересохло.

Мария отвернулась, но Гарриет успела заметить боль в ее темных, воспаленных глазах.

– Мне ничего не известно о том, что случилось с вашей матерью.

– Но она отправилась в плавание вместе с Грегом! Так все говорили.

– Говорю вам, что я ничего не знаю, – твердила Мария. – Она не вписывалась в наш план. Грег сказал мне, что между ними все кончено. Ему была нужна только я.

– Но когда вы узнали из газет, что она была на яхте, вы, наверное, спросили его об этом? – настойчиво продолжала Гарриет. – Не могу поверить, что вы этого не сделали.

Лицо Марии сморщилось. На какое-то мгновение Гарриет показалось, что женщина вот-вот расплачется. Затем ее лицо вновь обрело твердость.

– Я действительно спросила его, что, черт возьми, она там делала. Грег сказал, что она появилась на яхте неожиданно, как раз перед отплытием. Сказал, что пытался связаться со мной по телефону, чтобы предупредить, что вышла накладка, но не смог дозвониться. Поэтому он продолжал действовать в соответствии с планом. Он не мог допустить, чтобы Пола все испортила, сказал он. «Я не мог позволить ей все испортить» – именно так он и сказал.

– Итак, он отплыл с ней на борту. Но что с ней случилось?

– Клянусь Богом, не знаю, – Мария понизила голос до шепота, – Я не настаивала на том, чтобы он рассказал. Но если вы хотите знать, какое подозрение было у меня все эти годы, то я скажу: я опасаюсь, что он ее убил.

Гарриет не могла говорить. Она дрожала. Именно это подозревала и она, но, услышав свои подозрения, высказанные вслух, все же испытала потрясение. Все это смахивало на мелодраму и казалось неправдоподобным.

– В противном случае почему о ней больше не было ни слуху, ни духу? – спросила Мария. – Почему это вдруг ей вздумалось исчезнуть? Я пыталась не верить своим подозрениям. Говорила себе, что нехорошо даже думать о таком. Чтобы мужчина, которого я любила… Но теперь-то я знаю, какой он безжалостный. Знаете, он пытался убить меня, потому что я ему больше не нужна. Если бы Пола осталась в живых, она могла бы все ему испортить. Она не стала бы хранить его тайну, особенно когда он ее бросил. Я искренне верю, что в тех обстоятельствах Грег был способен на убийство.

Гарриет прижала руки к губам. Если Мария говорила правду – а Гарриет верила, что так оно и было, – то все события выстраивались в четкую картину. Как сказала Мария, у Полы не было никаких оснований, чтобы исчезнуть. Особенно если учесть ее широко известную по фотографиям внешность…

– Вы сказали, что приехали к нему в Австралию год спустя, – сказала она, хватаясь за соломинку. – А не могла она пробыть с ним все это время?

– Возможно, но я так не думаю. Не забудьте, что это я подобрала его в Пизе, и он тогда был один.

Руки Гарриет сжались в кулаки.

– Где он сейчас?

Мария горько рассмеялась.

– Если бы я это знала, мисс Варна, то полиция к этому времени, надеюсь, уже схватила бы его. Он лег на дно вместе с этой сучкой, своей новой подружкой. Ну да ладно, по крайней мере, они больше не выкачают из меня ни пенни. Я намерена изменить завещание. Ему, может быть, и удастся выйти сухим из воды, но моих денежек он не получит.

– Ему не удастся выкрутиться, – сказала Гарриет. – Я сделаю все, что смогу.

– Вижу, что вы не знаете Грега Мартина, – сказала Мария. Язык у нее заплетался, словно, пока она рассказывала свою историю, ей удавалось сдерживать воздействие алкоголя, а теперь, когда рассказ был закончен, на нее вдруг сразу навалилось опьянение. – Я ничего не могу вам больше сказать, мисс Варна, и мне хочется остаться одной. А поэтому, если вы не возражаете…

– Да. Благодарю вас– Гарриет протянула руку, но Мария и на сей раз отказалась пожать ее. Она не могла заставить себя прикоснуться к дочери Полы даже теперь, по прошествии стольких лет.

Когда Гарриет ушла, Мария нетвердой походкой добралась до бара и снова налила стакан до краев. Пусть комната качается перед глазами, словно корабль в бурю, – ей все равно. Она хотела напиться, чтобы забыть обо всем. После всех страстей и мучений, которые выпали на ее долю за годы впустую прожитой жизни, это было все, что ей оставалось.

* * *
На лондонских тротуарах снег быстро растаял и больше не выпадал, но влажный, пронизывающий до костей холод был гораздо неприятнее, чем бодрящий морозец.

В своей крошечной мастерской на последнем этаже старого полуразвалившегося дома в Уайтчепеле Тереза Арнолд разговаривала по телефону с одним из поставщиков тканей.

– Да… ткань уже доставили. Но другого рисунка. Нет, я уверена, что назвала вам правильный номер образца – он и сейчас у меня перед глазами: z2034. Да, черная, с рельефной полоской. На образце, который мне нужен, рисунок не геометрический. Я думаю, вы по ошибке прислали мне z2024. Послушайте, мне срочно нужна эта ткань. Если я отошлю назад рулон сегодня, сможете ли вы взамен прислать мне тот, что мне нужен, с курьером? Сможете? Спасибо. Я вам так благодарна!

Она положила трубку. Руки не очень-то слушались ее из-за холода, несмотря на шерстяные перчатки без пальцев. Она в отчаянии покачала головой, глядя на молодую женщину, примостившуюся напротив на стуле, которая пыталась согреться у переносного газового обогревателя.

– Мне бы следовало поостеречься и не делать заказ по телефону. Стоит только какой-нибудь глупой девчонке ткнуть пальцем не в ту клавишу на компьютере, или тем там они пользуются, как мне присылают целый рулон совершенно не нужной мне ткани.

– Такова жизнь, – скучным голосом сказала Линда Джордж, ее деловой партнер. – Боюсь, у тебя сегодня просто плохой день, Терри, ведь я тоже пришла к тебе с дурными вестями.

Тереза с отчаянным стоном обошла стол и встала рядом с Линдой у огня.

– Мне так не хочется их услышать!

– Понимаю, но все равно придется. «Систер Сьюзи» обанкротилась.

В фирму «Систер Сьюзи» входило несколько бутиков, которые обеспечивали Терезу значительным объемом заказов.

– Обанкротилась? Ты имеешь в виду…

– Я слышала сегодня утром, что фирма объявлена неплатежеспособной, на имущество наложен арест.

Тереза побледнела.

– Но мне казалось, что они процветают! – воскликнула она. – Да, здесь какая-то загадка. Ты ведь знаешь, какие трудные последние два года пережили магазины розничной торговли модной одеждой. Даже крупные магазины на Хай-стрит очутились в стесненных обстоятельствах, так что уж говорить о небольших лавках с малым объемом продаж. Как бы то ни было, я решила немедленно сообщить тебе о «Систер Сьюзи». Слава Богу, они нам задолжали не так уж много; всего пару недель назад я проверяла их счета, так что могло быть хуже.

– Но это нанесет удар по моим новинкам сезона, – с беспокойством сказала Тереза. – Если бы я знала, то не уламывала бы так долго шелкового фабриканта – ведь добрая половина шелка предназначалась для блузок, заказанных «Систер Сьюзи». Что мне теперь с ними делать?

– Положись на меня. – Линда сжала руку подруги. – Не беспокойся, Терри. У тебя всегда должна быть ясная голова, чтобы можно было заниматься творчеством, а ты настоящий художник. Я что-нибудь придумаю.

– Надеюсь, – сказала Тереза, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал оптимистично, но ничего не вышло. – Всего за несколько дней мы потеряли целых два источника неплохого дохода. А ведь предстоит повышение арендной платы. Если она подскочит очень сильно – а у меня ужасное предчувствие, что так оно и случится, судя по тому, что это произошло у большинства наших соседей, – это будет последней каплей. Я не знаю, как долго мы еще продержимся.

– Перестань! – На Линде была широкая вельветовая юбка по щиколотку, на ногах – сапожки для верховой езды, одним из которых она попыталась шутливо толкнуть Терезу. – Что за упаднические настроения! Тереза печально улыбнулась.

– Тебе вовсе незачем сидеть здесь целый день, замерзая до посинения. Все время в холоде – это кого угодно сведет с ума!

– Но ты собираешься стоять до конца, не так ли?

Тереза кивнула.

– У меня нет другого выхода. Если я не добьюсь успеха, мама лишится дома. Но, скажу откровенно, иногда мне кажется, что я плыву против течения.

– Выше нос! Ты блестящий модельер, и настанет день, когда весь мир признает это. Нужно лишь, чтобы тебя заметила какая-нибудь принцесса и заказала у тебя свадебное платье. Вот тогда бы ты себя показала! Остается еще принц Эдуард – интересно, на ком он женится и когда? А также леди Сара Армстронг-Джонс – она великолепно бы смотрелась в одном из твоих платьев!

Тереза рассмеялась.

– Напрасные мечты! Все, что мне нужно, – это спонсор, который взвалил бы на свои плечи все мои финансовые заботы.

– Жаль, что нет рядом Марка Бристоу, – сказала Линда задумчиво. Кажется, он бы непременно нашел выход.

Тереза промолчала.

– О Терри! – осуждающе воскликнула Линда, заметив выражение ее лица.

– Неужели ты все еще ждешь его? Ради Бога, забудь о нем! Он того не стоит.

– Ты права. Он того не стоит. – Тереза отошла от огня. Ее хлопчатобумажные джинсы, казалось, вот-вот задымятся, но все-таки ей было холодно. – Мне нужно продолжать работу, Линда. Не успеешь оглянуться, как сюда придет Уэсл и попытается вытащить меня куда-нибудь на чашечку кофе, а он не из тех, кому легко отказать.

– Еще один из твоих обожателей!

– Не говори глупостей, – сказала Тереза. Когда ей было так холодно, чувство юмора оставляло ее.

– Хорошо, не буду тебе мешать. Но я распущу по Лондону слух, что блестящий молодой талант нуждается в спонсоре.

Она застегнула жакет из ярко-красной шерсти на черной подкладке, с разлетающимися полами до бедер и кокеткой плащевого типа – это была одна из разработанных Терезой моделей прошлого сезона. Даже с вельветовой юбкой и сапожками он выглядел прекрасно, а уж с короткой черной юбкой и туфлями на высоком каблуке был бы просто сногсшибательным.

– Пока, Терри. Увидимся завтра вечером? Мы могли бы захватить какую-нибудь еду из китайского ресторана.

Тереза отрицательно покачала головой.

– У меня проблемы с наличностью, Линда. Боюсь, что придется обойтись чем-нибудь из сои. И то это будет роскошь после того, как я целую неделю питалась тушеной фасолью и картошкой в мундире.

Прислушиваясь к шагам спускающейся по лестнице Линды, Тереза стояла, погруженная в свои мысли. Наверняка в будущем ее дела пойдут в гору. А если нет, это будет означать конец пути. Эта мысль придала Терезе решимости, и, не давая отчаянию снова заползти к ней в душу, она вернулась к своему столу и принялась за работу.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Том О'Нил не терял времени даром. Его первый визит к Марии Винсенти, в сущности, не дал результатов, потому что та наотрез отказалась отвечать на любые вопросы под предлогом, что не понимает его. Это была дурацкая уловка, потому что только идиот мог поверить, что кто-нибудь, прожив в англоязычной стране в течение двадцати лет, не научился говорить по-английски хотя бы на элементарном уровне. Как бы то ни было, но ему не удалось ничего добиться, хотя это и подтвердило его подозрения, что Мария знает гораздо больше, нежели рассказала. Он решил на некоторое время оставить ее в покое, а потом предпринять еще одну попытку – может быть, к тому времени у нее изменится настроение. А он пока предпримет поиск в других направлениях.

Сначала Том попытался выяснить сферу деловых интересов «Майкла Трэффорда». Они были разнообразны, но увязаны воедино цепью официально зарегистрированных филиалов фирм, разбросанных по всей территории Южной Австралии. Том позвонил в Канберру, Мельбурн, Аделаиду и Перт, но безрезультатно. Нет, им ничего не известно о местонахождении господина Трэффорда. Нет, он не появлялся и не оставил адреса. А даже если бы оставил, то из соображений конфиденциальности они не смогли бы… Том все понимал. Ему и раньше приходилось наталкиваться на подобную глухую стену; все-таки он был детективом страховой компании, а не полицейским. Но он подозревал, что, скорее всего, служащие говорили правду. Майкл Трэффорд – или Грег Мартин – был хитер и ловок. Том подозревал также, что отвечавшие ему по телефону молодые люди, которые старались выглядеть компетентными и деловыми, возможно, вообще никогда его в глаза не видели.

Поиск в другом направлении принес кое-какие плоды. Новая любовь Мартина, бывшая королева красоты по имени Ванесса Макгиган, в начале их взаимоотношений выболтала друзьям много лишнего о мужчине, с которым у нее начинался роман. Упоминалась некая строительная подрядная фирма в Дарвине, на севере Австралии, в которой, хвасталась Ванесса, ее приятелю принадлежит контрольный пакет акций. Чутье детектива подсказало Тому, что эта информация может оказаться важной. Дарвин был настоящим проходным двором, где значительную часть населения составляли бродяги и неудачники, люди временные или те, кто был не в ладах с законом и скрывался от правосудия. Находящийся на северном побережье страны город сумел отчасти сохранить атмосферу приграничного портового города, несмотря на то, что он был почти полностью перестроен в современном стиле после того, как в 1970 году ураган «Трэйси» практически сравнял его с землей. Именно в таком месте человек мог с успехом исчезнуть, если в том возникала необходимость. Возможно, Грег знал, что когда-нибудь ему придется спешно уехать из Сиднея, и заранее подготовил для себя укрытие.

Том навел кое-какие справки о строительной компании. В списке директоров не было ни Грега Мартина, ни Майкла Трэффорда, но упоминался некий Рольф Майкл. Том почувствовал легкое покалывание в позвоночнике, как это бывало всякий раз, когда его чутье подсказывало, что он на верном пути. Майкл Трэффорд – Рольф Майкл! Хотя у него не было, в сущности, никаких данных в подтверждение этой догадки, Том был совершенно уверен, что это одно и то же лицо.

Именно на этом этапе расследования Том решил вернуться в Сидней и снова увидеться с Марией Винсенти. Мария была еще более необщительна, чем когда-либо, и так пьяна, что несла что-то невнятное. Но она сказала нечто, что его удивило.

– Я рассказала ее дочери все, что знаю. Если вы хотите знать, что случилось, спросите у нее. Я не могу снова рассказывать обо всем этом.

Ее дочь! Гарриет! Здесь, в Сиднее! Том прищурился, раздумывая. Он не мог с уверенностью сказать, можно ли доверять членам семейства Варны, и Гарриет в частности, которая так активно оборонялась при их встрече. А теперь, если верить словам Марии, у нее была и дополнительная информация, причем, вполне вероятно, очень важная. Тому отчаянно захотелось узнать, что это за информация.

Разумеется, ему придется преодолеть два совершенно не связанных друг с другом препятствия. Во-первых, где найти Гарриет. Но если поразмыслить, то вряд ли это можно назвать проблемой. Люди с таким, как у Гарриет, богатством и положением в обществе почти наверняка остановились бы в одном из лучших отелей Сиднея – в «Ридженте», «Хилтоне» или «Шератоне». Несколько вопросов администратору в каждом – и он очень скоро выяснит, в каком именно. Вторая проблема значительно труднее – ее агрессивное нежелание помочь ему.

Том задумчиво потер подбородок. Настало время опять увидеться с Гарриет, но обязательно следует изменить тактику. Он прекрасно знал, какое впечатление производит на женщин, если захочет (а иногда и помимо своего желания), и не гнушался пользоваться этим даром в своих интересах. Быть может, на Гарриет, которую его напористость заставила лишь ощетиниться, тоже подействует его обаяние. А поскольку сама Гарриет была женщиной очень привлекательной, такая идея пришлась ему по вкусу.

Том слегка улыбнулся и поднял телефонную трубку.

* * *
Гарриет сидела за столиком в открытом кафе Ботанического сада со стаканом ледяного апельсинового сока, чувствуя, как ее охватывает глубокая усталость – моральная и физическая.

Она с удовольствием прогулялась по саду, потому что здесь, среди экзотических пальм и персиковых деревьев, не так сильно ощущалась гнетущая жара. В ветвях развесистого тюльпанового дерева с желтыми цветами пронзительно кричал карравонг, по берегу озерка бродили ибисы, погружая длинные черные клювы в прибрежный ил, при ее приближении вспархивали стайки ласточек и волнистых попугайчиков, и ей показалось странным, что там, дома, в Лондоне и Нью-Йорке люди дрожали от холода и что всего несколько дней назад, в Париже, она куталась в теплую куртку, пытаясь защититься от пронизывающего ветра. Но мысли вновь и вновь возвращали ее к действительности, и теперь, сидя в кафе, она снова вспомнила историю, рассказанную Марией.

Было ли это правдой? И права ли Мария, подозревая Грега в убийстве Полы? Или это лишь домыслы озлобленной алкоголички с помутившимся от пьянства рассудком, которая уже не отличает правду от вымысла? Возможно, это так, но была же какая-то причина, которая привела к такому распаду личности? Когда-то Мария была богатой наследницей, и весь мир лежал у ее ног; она была сильным человеком, если наперекор отцу бросила все ради мужчины, которого любила. Случилось нечто, что сломало ее. Возможно, сознание того, что целых двадцать лет она была убеждена, что живет с убийцей.

Гарриет отхлебнула соку и заставила себя сосредоточиться на полученной информации. Мария утверждала, что так и не смогла набраться смелости задать Грегу мучившие ее вопросы, а Гарриет знала, что не успокоится, пока не узнает наверняка, что произошло с ее матерью.

Когда отплывала яхта, она была жива – в этом нет никакого сомнения, но ее больше никогда никто не видел. Может быть, Грег бросил ее, чтобы она погибла во время взрыва, или она уже была мертва, когда он высадился на берег? Вполне вероятно, что ее тогда уже не было в живых или же она была без сознания, а может, лежала внутри связанная, в беспомощном состоянии. Гарриет вздрогнула, представив себе ужас, который могла испытать ее мать. Думать об этом было невыносимо тяжело, и в голове проносились подстегиваемые воображением картины – одна страшнее другой, однако неизвестность почему-то была намного тяжелее, чем перспектива узнать правду.

Если верить Марии, единственным человеком в мире, знавшим ответы на все эти вопросы, был Грег Мартин. А он исчез где-то на необозримых просторах Австралии.

Она допила сок и через сад, мимо величественного фасада Публичной библиотеки, вышла на Макуэйри-стрит. Старинные здания в колониальном стиле, выстроившиеся вдоль этой улицы, были преисполнены достоинства и величия, но она, даже не взглянув на них, направилась к отелю «Хилтон». Несмотря на ее опасения, ни один из настырных журналистов не преследовал ее, но, прежде чем войти в отель, она все-таки настороженно огляделась.

– Вам звонили, мисс Варна, – сообщил ей клерк, когда она брала ключи от номера.

Гарриет настороженно прищурилась.

– Звонили… мне?

Клерк со смесью любопытства и профессиональной проницательности отметил ее реакцию.

– Звонил джентльмен. Он не назвал себя, но сказал, что позвонит еще раз.

Гарриет почувствовала, как ее напряжение несколько спало. «Наверное, Ник, – подумала она. – Конечно, Ник. Кто еще может позвонить мне сюда? Разве что Марк…»

В номере она сбросила с себя хлопчатобумажную майку и шорты и стала наполнять ванну. За шумом воды из крана она услышала телефонный звонок и поспешила взять трубку.

– Алло? Гарриет Варна слушает.

– Мисс Варна, это Том О'Нил. Думаю, вас удивит мой звонок, но, когда я узнал, что вы в Сиднее, подумал, что было бы неплохо обменяться информацией, которую нам с вами удалось собрать.

Том О'Нил! Гарриет почувствовала раздражение. Отстанет ли когда-нибудь наконец этот проклятый парень?

– Думаю, нам нечего сказать друг другу, – холодно проговорила она.

Ее слова ничуть его не смутили, и он спокойно продолжал:

– Я думаю, вы находитесь здесь наверняка с той же целью, что и я. Я несколько продвинулся в своем расследовании, и мне хотелось бы узнать, как обстоят дела у вас.

«Ах-ха! – самодовольно подумала она. – Он воображает, что я разузнала что-то, о чем ему не удалось пронюхать, и если Мария не захотела с ним разговаривать, ведь она говорила об этом, то он совершенно прав. Но если он думает, что я выложу ему все, что она мне рассказала, то пусть выкинет эту мысль из головы!»

Вслух же она произнесла:

– Я тоже не сидела сложа руки. Но говорить об этом не хочу!

Немного помедлив, он сказал:

– Жаль. Я подумал, что неплохо где-нибудь вместе поужинать и сопоставить наши сведения – тем самым мы можем помочь друг другу.

В том, как он это сказал, ей послышалась его прежняя самоуверенность, и, возможно, именно это вызвало у нее любопытство. Или он лжет, или ему действительно что-то удалось раздобыть?

– Что вам известно? – спросила она.

На другом конце линии Том О'Нил улыбнулся. Но постарался, чтобы по его голосу нельзя было догадаться об улыбке.

– Боюсь, что вам придется поужинать со мной, чтобы выяснить это, – сказал он, поддразнивая ее. – Но, мне кажется, вряд ли это представляет для вас интерес.

– Господин О'Нил…

– У меня заказан столик на восемь часов вечера в ресторане «Александра». Я надеялся, что мы там встретимся. Но если вы не хотите, мне, наверное, придется найти какую-нибудь другую хорошенькую девушку, чтобы поужинать с ней. – Теперь он говорил беспечным тоном, и она почти поверила, что он просто приглашает ее на свидание, а не для того, чтобы выпытать у нее все, что ей удалось собрать. – Ну так как, мисс Варна? – спросил он.

Гарриет решилась. Она так и не поняла, что он затевает, но, поскольку у нее пока не было никаких соображений относительно направления дальнейших поисков, она не могла упустить возможность узнать что-нибудь новенькое. Что касается остального… Гарриет подумала, что в состоянии прекрасно справиться с ситуацией.

– Хорошо. Я приду. Вы, кажется, сказали в восемь?

* * *
Хантерс-Хилл – одна из самых фешенебельных окраин Сиднея. Здесь, на полуострове, образующем естественную гавань, здания были построены лучшими французскими и итальянскими каменщиками из песчаника, который брали тут же, у подножия холма. Бугенвиллии с пышными цветами росли на открытых площадках, плетистые розы вились по ажурным решеткам и балконам. Вековые джакаранды и смоковницы притеняли листвой дорожки и тротуары.

Такси, в котором ехала Гарриет, свернуло к западу от города и помчалось по мосту через залив. Закат солнца превратил мерцающие синие воды залива в море огня. Гарриет пожалела, что не захватила с собой камеру, потому что любой фотограф мог лишь мечтать о таком кадре. Затем, прямо у нее на глазах, солнце скрылось за горизонтом, и мягкая бархатная тьма покрывалом укутала залив. Огни здания Оперы сияли в центре новой, совсем иной картины – ночного Сиднея.

Ресторан «Александра» размещался в прекрасно отреставрированном здании. Оно было своего рода исторической достопримечательностью: здесь некогда размещался большой универсальный магазин, обслуживавший весь район. На въезде в Хантерс-Хилл Гарриет расплатилась с таксистом и вошла в ресторан.

Том О'Нил, небрежно одетый в рубашку с открытым воротом и легкие брюки, с удовольствием пил аперитив в баре, отделенном от обеденного зала витражом.

Когда она вошла, почему-то немного нервничая, он поднялся с места.

– Здравствуйте! Рад, что вы пришли. Я не был в этом уверен. Что будете пить?

– Кампари с содовой, – сказала Гарриет, – Со льдом, но без лимона.

Со стаканом в руке она почувствовала, как к ней постепенно возвращается уверенность.

– Господин О'Нил, ваше приглашение меня заинтриговало, – сказал она. – Надеюсь, что вы преследуете не только свои интересы.

– Конечно, нет. Как я уже сказал по телефону, мы могли бы сослужить друг другу неплохую службу. Как вы смотрите на то, чтобы отбросить церемонии? Мне бы очень хотелось, чтобы вы называли меня просто Томом.

Она кивнула. Подумала, что предпочла бы сохранить официальные отношения, но не нашлась, как сказать об этом, чтобы это не прозвучало глупо.

Официант маялся у столика с меню в руках; Гарриет догадалась, что они немного запоздали.

– Может быть, сделаем заказ? – предложил Том, поставив стакан на резную, ручной работы дубовую стойку бара, вывезенную, как говорили, из Англии.

Гарриет была совсем не голодна и, заглянув в меню, выбрала самые легкие блюда – устрицы и цыпленка, Том заказал креветок в тесте и свиную вырезку под дижонским соусом. Сделав заказ официанту, они еще довольно долго оставались в баре, Допивая аперитив, а потом перешли в обеденный зал с небольшим пианино, украшенный множеством предметов из полированной бронзы, а разнообразные растения придавали ему вид роскошной оранжереи.

Как только их усадили за столик, накрытый кружевной скатертью, Гарриет сказала:

– Должна признаться, меня очень удивил ваш звонок. Как вы догадались, где меня искать?

– Сообразил. Скажем, например, что мне не пришло в голову искать вас в Народном дворце.

– Понимаю. – Гарриет всегда смущало ее происхождение, и она слегка покраснела. Неужели это так бросается в глаза? Ей хотелось бы, чтобы ее считали обычной девушкой, зарабатывающей себе на жизнь, которая шагает по свету в простых джинсах, с фотокамерой на ремешке через шею, но когда денег не хватало, она без раздумий пользовалась своими возможностями. Она вдруг почувствовала, что ее на первый взгляд простенькое платье стиля «гарсон» стоит половину среднего месячного заработка. Не имея столько денег, она никогда не осмелилась бы купить его – можно сколько угодно делать вид, что она не отличается от других, но, говоря по правде, сама понимала, что это не так.

Гарриет очень пожалела, что надела его в этот вечер. Оно не было вызывающим, как и остальная ее одежда, но Гарриет была уверена, что Том О'Нил был вполне способен, окинув ее холодным взглядом синих глаз, прикрепить к нему ценник с указанием его стоимости с точностью до цента.

– Итак, что же вам удалось узнать такого, что заинтересовало бы меня? – решительно спросила она, чтобы скрыть свое замешательство.

Прежде чем ответить, Том распластал на тарелке креветку.

– Я знаю, где можно найти Грега Мартина.

Том сказал это небрежно, словно не придавал значения сказанному, но у Гарриет от неожиданности по коже пробежали мурашки, будто внезапно оголился и стал чувствительным кончик каждого нерва.

– Вы знаете, где он находится?

– По крайней мере, хорошо себе это представляю.

– Где же?

– Ох! – он покачал головой. – Не торопитесь. Теперь ваш черед.

– Что вы имеете в виду?

– Расскажите, как продвигаются ваши дела.

Она пожала плечами.

– Почти не о чем рассказывать.

– Бросьте, Гарриет. Я думал, что мы сработаемся. Что вам рассказала Мария?

Она внимательно посмотрела на него.

– Откуда вам известно, что она мне что-то рассказала?

– Она меня в этом заверила. Между нами честный уговор, не так ли? Вы расскажете, о чем вам говорила Мария Винсенти, а я скажу, где, по-моему, можно найти Грега Мартина.

Гарриет медлила. Именно этого она надеялась избежать. Она не хотела говорить о том, что ей стало известно от Марии. Может быть, впервые в жизни она понимала, что чувствовал ее отец, когда, словно страус, прятал голову в песок. Если о чем-то говорить, то это делает реальным предмет разговора. Лучше поскорее перейти к преодолению следующего барьера – поиску Грега Мартина. А потом, может быть, она будет больше готова посмотреть в глаза любой неприятной правде, которую скрывали от нее все эти годы…

– Мария – очень странная женщина, – попыталась увильнуть от ответа Гарриет.

– Согласен. Но также и очень напуганная. А это означает, что ей многое известно, о чем, возможно, было бы безопаснее не знать. Она вам рассказала, как они все проделали? – Гарриет промолчала. Он положил нож и вилку. – Послушайте, когда-нибудь придется начать доверять друг другу.

Гарриет подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Сегодня его глаза не казались холодными, как прежде, и, по правде говоря, даже в суровости его лица было что-то успокаивающее. «Нам придется начать доверять друг другу»… Возможно, он прав. Действуя в одиночку, она топчется на месте и не продвинется в своем расследовании до тех пор, пока не поделится с ним информацией. Но в каком объеме?

– Хорошо, – сказала она. – Мария говорит, что Грег инсценировал свою гибель с ее помощью. Она утверждает, что подобрала его в Пизе и помогла выехать из Италии.

– А ваша мать? – спросил он спокойно.

Она отвела глаза, но он успел заметить промелькнувшую в них боль. Она крошила пальцами кусочек хлеба, и крошки дождем сыпались на тарелку. Он ждал. Когда девушка заговорила, ее голос не дрожал, но было заметно, каких усилий это ей стоит.

– Мария уверена, что Грег убил мою мать.

– Убил?

– Понимаю, что это звучит, как в мелодраме, – она усмехнулась, словно извиняясь. – Но вы должны признать, что это вписывается в известные нам факты.

– Мне кажется, еще рано с уверенностью говорить об этом. Расследование едва началось.

Гарриет положила остатки хлеба на тарелку и взглянула на него.

– Не думайте, что мне хочется в это верить, – сказала она с горячностью, – Не забудьте, что мы говорим о моей матери. Всю свою жизнь я верила, что она погибла. Потом вдруг стало известно, что Грег Мартин жив, и какое-то время я надеялась… да, надеялась. Глупо, не правда ли? Надеяться на то, что жива мать, которая бросила меня по своей воле, предпочла быть вдали от меня, когда я в ней нуждалась, – просто надеяться, что она, может быть, не умерла! Но я не думаю, что она осталась в живых. Мария подозревает, что Грег убил ее, и я верю ей. Но не потому, что мне этого хочется. Согласиться с этим – все равно, что потерять ее снова.

Он вдруг подумал, что она, в сущности, очень ранима. Руки, лежащие на кружевной скатерти, сжаты в кулаки, в глазах стоят слезы. В этот момент он почти верил, что она говорит правду, и на какое-то мгновение устыдился того, что использует ее в своих целях. Но он поборол минутную слабость. Она была дочерью Полы Варны. Речь идет о крупной денежной сумме. Ему, Тому О'Нилу, нужно выполнить свою задачу. Он не мог позволить себе расслабиться.

– Итак, – сказала она, взяв себя в руки. – Я вам рассказала то, что услышала от Марии. Теперь ваша очередь. Где находится Грег Мартин?

– Хорошо. Услуга за услугу. Думаю, он может быть в Дарвине.

– Дарвин! Это на самом севере, не так ли? Почему вы думаете, что он в Дарвине?

– Предпринятое мной расследование дает основания предполагать, что он может быть там. Я улетаю туда завтра, рано утром, чтобы попытаться отыскать его.

У столика появился официант. Они молча ждали, пока он убрал тарелки и принес горячее. Том принялся за свинину, но Гарриет сидела, прижав кончики пальцев к подбородку.

– Вы что, не будете есть? – спросил он.

Она соединила пальцы рук и посмотрела ему в глаза.

– А нельзя ли… Как вы думаете, нельзя ли мне поехать с вами?

– Поехать со мной?

– В Дарвин. Мне не меньше вашего не терпится встретиться с Грегом Мартином.

Том задумчиво прищурился. Он все еще не был до конца уверен, что доверяет ей, но если она солгала ему, передавая рассказ Марии, то она чертовски хорошая актриса. Конечно, нельзя исключать и такую возможность. Ему и раньше приходилось встречаться с превосходными актрисами, причем некоторые из них никогда даже ногой не ступали на сцену. Том О'Нил всегда предпочитал не обременять себя в дороге. Но если он возьмет ее с собой в Дарвин, то, по крайней мере, сможет держать ее в поле зрения.

А кроме того… он бросил на нее взгляд через стол. Она, несомненно, весьма привлекательна. Взять ее с собой не так уж неприятно.

– Самолет улетает рано утром, – сказал он. – Я советую вам немедленно позвонить в авиакомпанию и узнать, есть ли у них свободные места.

* * *
Возвратившись в гостиницу, Том позвонил в свою лондонскую контору ипопросил к телефону Карин Спунер, свою секретаршу.

– Том? Привет! Как дела, босс? Как тебе нравится в волшебной стране Оз? – Она говорила с придыханием, в голосе слышался нарочитый американский акцент, и Том невольно улыбнулся. Карин насмотрелась детективов и изо всех сил старалась походить на свою любимую героиню – отсюда и акцент, и привычка, обращаясь к нему, называть его «босс». Кроме того, она была обладательницей жестких черных волос, огромных темно-карих глаз и одевалась в черные кожаные куртки и узкие джинсы с фирменными заплатками и дырами на коленке и ягодицах, но она была хорошей девочкой, умненькой и сообразительной, и он знал, что в делах на нее можно было положиться.

– Прекрасно. Послушай, завтра я улетаю в Дарвин и беру с собой Гарриет Варну.

– Гарриет Варну? Дочь? – в голосе Карин послышалось раздражение: подобно множеству других женщин, она обожала Тома, и хотя он никогда никоим образом не поощрял ее чувства, он знал, что ее не следует расстраивать.

– Я не вполне доверяю ей, – объяснил он. – И хочу, чтобы она была у меня на глазах. Мне кажется, она может оказаться полезной для моего расследования. А теперь слушай: я хочу, чтобы ты проверила все передвижения членов семьи Варны сразу же после взрыва яхты. Это, конечно, будет нелегко. Прошло так много времени с тех пор, но…

– Положитесь на меня, босс, – сказала Карин. Больше всего она любила, когда перед ней вставала практически неразрешимая проблема.

– Умница. Я сообщу тебе свой номер телефона, как только приеду на место, и буду держать в курсе относительно своих разъездов. Обо всем, что тебе удастся разузнать, я хочу услышать немедленно, так что звони в любое время. Договорились?

– Договорились. Будет исполнено.

Том положил трубку и принялся складывать свой чемодан.

* * *
– Привет, Терри! Мне кажется, я только что провернула для тебя хорошее дельце!

Линда влетела в мастерскую Терезы, слегка запыхавшись от быстрого подъема по лестнице. Тереза оторвала глаза от работы.

– Что провернула?

– Одно дельце, нет, большое чудесное дело.

– Что за дело?

– Сядь, и я расскажу тебе. Нет, лучше продолжай работать! Если оно выгорит, у тебя не будет времени, чтобы перевести дыхание!

– Ради Бога, Линда, скажи, что все это значит?

– Хорошо. Я вышла из дому в поисках работы для тебя и случайно зашла в бутик под названием «Джип-си» – очень самобытный, очень изысканный и очень дорогой. Я сначала решила, что у меня ничего не получится. Владелица, высокомерная злючка, сказала, что продает только модели известных фирм, по-видимому, тех, на изделия которых она может повесить ценник с любой ценой – и никто при этом и бровью не поведет. Потом ее позвали к какой-то покупательнице, и я разговорилась с ее мужем, скорее это он со мной разговорился. Он зашел к жене и сидел в уголке, прислушиваясь к нашему разговору. Кажется, он купается в деньгах – он купил этот бутик для жены, чтобы у нее был интерес в жизни, – как тебе это нравится?

– Бывает. Некоторым людям во всем везет.

– Ну, может быть, теперь немножко везения и тебе перепадет. Я ему все о тебе рассказала, о том, что ты пытаешься сделать, и он очень, очень заинтересовался. Он не только позаботится о том, чтобы его жена взяла кое-какие из твоих моделей для бутика, но, возможно, его удастся убедить помочь тебе деньгами. На следующей неделе мы встретимся с ним, чтобы все обсудить.

– Где встретимся?

– В одном шикарном ресторане в Уэст-Энде. Так что, даже если из этого ничего не выйдет, ты, по крайней мере, хоть раз в сутки поешь, как следует. Чего-нибудь посытнее, чем тушеная фасоль и картошка в мундире, а?

– Да, если только…

Тереза замолчала, покусывая губу.

– Что, если только?

– Я не уверена. Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Выше голову, дорогая! В последнее время ты перестала верить в свои силы. А вдруг это поворот судьбы?

– Да, может быть, – сказала Тереза. Хотя внешне она была взволнована и полна надежды, ее одолевали дурные предчувствия.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Дарвин в сезон дождей!

Гарриет слышала об этом, но не придавала большого значения. Теперь же, узнав, что это такое на собственном опыте, она удивлялась, как могло кому-то – даже беглому каторжнику – прийти в голову добровольно поселиться здесь.

Как только раскрылись дверцы самолета «Боинг-727», ее окутала влажная и липкая, словно в сауне, жара. С низкого серого неба сплошной завесой лил дождь – и, едва коснувшись бетонированной площадки, превращался в облака пара: из-за этого было невозможно рассмотреть ни город, ни море, ни роскошную тропическую растительность, ни четкие контуры зданий ультрасовременной архитектуры. Кожа девушки сразу же стала липкой, дышать было трудно. Гарриет вспомнила, что когда-то ей рассказывали, будто оставленные в шкафу в период дождей туфли могут покрыться плесенью через пару недель, и теперь она этому поверила.

Насыщенный влагой тропический Дарвин, расположенный на краю света! Дрожать от холода в Париже, Лондоне и Нью-Йорке, обливаться потом в Сиднее, а теперь сидеть по горло в воде в Дарвине – и это все в течение нескольких дней! «Я, должно быть, сошла с ума», – думала Гарриет, раздраженная недосыпанием и длительным перелетом, втиснувшись в самолет рядом с Томом, который занял боковое место, чтобы можно было вытянуть длинные ноги.

Они немного поболтали, немного вздремнули, немного подкрепились тем, что предлагалось пассажирам в полете: свежими и изумительно вкусными круассанами с апельсиновым соком и кофе – между Сиднеем и Брисбеном, кофе и бисквитами – между Брисбеном и Таунсвиллом и легким ленчем – между Кэрнсом и Дарвином.

При взлете и посадке «Боинга», на каждой из коротких остановок, Гарриет пыталась хоть немного разглядеть местность, но ясного представления не получалось. Обширные площади рыжей земли, как ей показалось, были заняты пиломатериалами и лесопильными заводами, участки, заросшие буйной зеленью, – возможно, плантациями сахарного тростника, а еще было видно море, темно-синего цвета, переходящего в зеленый и коричневый, как земля, которую оно омывало у Большого Барьерного рифа. Но с воздуха сложно рассмотреть то, что простиралось внизу, – узкие иллюминаторы и крыло ограничивали обзор, поэтому, стараясь не раздражаться, Гарриет отказалась от своей попытки. Потом они приземлились в туманном сером Дарвине, прошли через небольшое здание аэропорта и вышли в парилку снаружи. Все вокруг промокло насквозь, хотя на мгновение дождь перестал, вода ручьями сбегала на асфальт с крыш домов, а с деревьев, листва которых прогибалась под тяжестью воды, прохожих время от времени окатывало, как из ведра. Том и Гарриет взяли такси. Том сел рядом с водителем, а Гарриет забралась на заднее сиденье, поставив На колени сумку с фотокамерой.

В гостинице они зарегистрировались в крошечном офисе администратора, где их угостили кофе, пока они ждали ключи от номеров. Комнаты, обставленные самым необходимым, как в мотеле, были расположены на первом этаже и оказались светлыми и чистыми. Гарриет, бросив свои вещи, подошла к застекленной двери и выглянула наружу. Окна выходили на плавательный бассейн, и она подумала, что хорошо бы, наверное, окунуться, чтобы немного расслабиться и поразмять затекшие Ноги. Но тут снова заморосил дождь, зарябивший зеленоватую воду бассейна, и Гарриет вспомнила, что у нее все равно нет с собой купального костюма.

Она вернулась в комнату. Кровать выглядела соблазнительно. Что если ей прилечь всего на несколько минут, а потом уже разобрать вещи? Она задернула шторы, чтобы не видеть серого влажного тумана, отогнула угол желтого покрывала и бросилась ничком на подушку. Какое наслаждение! До этого момента Гарриет не чувствовала, как сильно устала. «Наверное, следовало бы снять платье, – подумала она. – Оно совершенно изомнется, и кто знает, найдется ли здесь утюг». Но она не могла заставить себя пошевелиться.

«Будь ты проклят, Грег Мартин! Интересно, знаешь ли ты, что я уже почти нагнала тебя?» – подумала она.

А затем, даже не почувствовав, как она погрузилась в сон, крепко заснула.

* * *
Когда Гарриет проснулась, было совсем темно. Она полежала, уткнувшись в подушку и пытаясь сообразить, где находится. Окончательно очнувшись, девушка встала, раздвинула шторы, чтобы впустить немного слабого серого света, и посмотрела на свои часики. Половина восьмого! Не может быть! Не могла она столько проспать! Но, несомненно, так оно и было: она спала как убитая. Волосы, влажные от пота, прилипли к лицу, еще хранившему следы от подушки, помятое платье тоже было влажным. Какая досада! Злясь на себя, она поставила чайник на огонь и опустила пакетик с чаем в молоко. Проснись, да проснись же! Ты не спать сюда приехала!

Она провела расческой по волосам и, не переодевшись, вышла в коридор и постучала в дверь соседней комнаты. Никто не ответил. Она постучала снова, подумав, что, может быть, Том О'Нил тоже спит, но в комнате не было слышно никакого движения. Должно быть, он вышел.

Гарриет вернулась к себе. Чайник закипел. Она заварила чай, открыла душ, стащила с себя измятое платье и снова взглянула на часы. Она примет душ, а потом позвонит Нику. К этому времени он уже должен быть у себя в офисе, а ей необходимо сообщить кому-нибудь, где она находится, на случай, если вдруг кому-то понадобится ее разыскивать. Вода приятно охлаждала разгоряченную кожу, и она вымыла голову, затратив на это больше времени, чем предполагала. Когда она наконец вышла из ванны, накинув легкое кимоно, чай уже немного остыл. Она пила чай, одновременно набирая код международной автоматической связи, – Ник ответил почти сразу же.

– Ник? Это я, Гарриет.

– Гарриет? Где ты? – Если бы не крошечная задержка между ее словами и его ответом, можно было бы подумать, что он находится в соседней комнате, а не на другом краю света.

– Я в Дарвине.

– В Дарвине? Что, черт возьми, ты там делаешь?

– Пытаюсь разыскать Грега Мартина. Том О'Нил – он ведет расследование по поручению страховой компании – кажется, думает, что он скрывается где-то здесь.

– Том О'Нил… не тот ли это парень, который приходил к тебе в Лондоне?

– Да, мы, по-видимому, отрабатываем с ним одни и те же варианты, поэтому решили объединить усилия. Я уговорила его взять меня с собой.

– Взять с собой? Это на тебя не похоже, Гарриет.

– Ну, скажем, есть такие места, куда может попасть только официальное лицо, ведущее расследование, а меня могут не пустить.

– Да, пожалуй, – в голосе Ника она услышала некоторое раздражение. – Но мне показалось, что он тебе не понравился. Наглый и самонадеянный – так вроде бы ты его обрисовала?

– Я начинаю понимать, что иногда такое поведение оправданно, – сказала Гарриет. – Впрочем, то, что я пользуюсь его возможностями, совсем не означает, что он должен мне нравиться. – Ее прервал стук в дверь. – Подожди минутку, – сказала она Нику.

Она подошла к двери и открыла ее. Там стоял Том О'Нил – легок на помине!

– Входите, – сказала она, неожиданно испугавшись, что он мог услышать ее слова. – Я говорю по телефону, освобожусь через минутку… – Она снова взяла трубку и, откинув прядь волос, прижала ее к уху. – Наверное, мне надо закругляться, Ник, но я в «Телфорд Топ Энд», если кому-то вдруг понадоблюсь. Если придется куда-то поехать, я позвоню.

– Пока ты не повесила трубку, Гарриет, хочу сказать, что твои фотографии для нас просто сенсация, – сказал Ник. – Думаю поместить их в майском номере. Я хочу поручить тебе вести в журнале постоянную рубрику, чтобы у тебя были свои читатели, поэтому не слишком углубляйся в прошлое. А если задержишься, не забывай брать с собой фотокамеру. Если хочешь, чтобы подборка твоих фотографий появилась и в июньском номере, нужно прислать их до конца месяца.

– Но, Ник, не знаю, смогу ли я…

– Если не хочешь упустить уникальную возможность, то уж постарайся. Может быть, это тот самый перелом в судьбе, которого ты ждешь.

Она закусила губу. Конечно, Ник прав, но именно сейчас она не была до конца уверена, что это для нее так важно.

– Я позвоню тебе, Ник. – Гарриет положила трубку и, как всегда, почувствовала себя виноватой. Она знала, что плохо обращалась с Ником. Он давал ей шанс, который ей так нужен, а она небрежно отбрасывала его, как и все прочее, что он ей предлагал.

Повернув голову, она увидела, что Том О'Нил смотрит на нее, и было в его взгляде нечто, что ее смутило.

– Извините, я заснула, – сказала она. – Наверное, за последние несколько дней мне пришлось сменить слишком много временных поясов, так что я просто отключилась.

Он улыбнулся. «У него приятная улыбка», – неожиданно подумала она, удивляясь самой себе.

– Не могу вас за это винить. Сам чувствую то же самое, – сказал он.

– У вас сильнее развит самоконтроль.

– Мне хотелось поскорее заняться делом.

– Ну и где же вы были? – спросила она.

Он слегка прищурил глаза. «Откуда тебе известно, что я куда-то уходил, если ты спала?» – подумал он.

Вслух же просто сказал:

– Я побывал в отделениях фирмы, с которой, как мне кажется, связан Грег Мартин.

– Что вам удалось выяснить?

– У них почти ничего. Сравнить их с закрытой устрицей было бы комплиментом устрице. Они закрыты куда надежнее. Но это вселяет уверенность, что мы на правильном пути. Кроме того, я собираюсь проверить еще пару предположений.

– Например?

– Молоденькая секретарша была настроена ко мне не так враждебно, как ее шеф, с которым я встретился. Я возлагаю на нее большие надежды. Пригласил ее выпить со мной сегодня вечером.

– Ах, вот как! – Она не смогла бы объяснить, почему ее охватило смятение, но Том почувствовал его в ее "быстром неосмотрительном ответе и слегка улыбнулся.

– Не беспокойтесь, сначала мы с вами где-нибудь перекусим. Мне не хотелось бы, чтобы вы ужинали в одиночестве.

– Вам нет никакой необходимости опекать меня, – быстро сказала Гарриет. – Я привыкла сама о себе заботиться.

– Не сомневаюсь, – согласился он. – Но Дарвин – город, рассчитанный в основном на мужчин, и это не самое удобное место для одинокой женщины. Здесь, буквально за углом, есть бистро. Мы могли бы там перекусить. Я зайду за вами, скажем, минут через пятнадцать.

Он повернулся и вышел из комнаты, так что Гарриет могла лишь покачать головой, сама себе не веря. Как там, по словам Ника, она его описала? Наглый и самоуверенный? Сказано, пожалуй, слишком категорично, ведь он как-никак делает свою работу. Но этот повелительный тон! Видно, привык всем указывать, что и как следует делать. Но в привлекательности ему не откажешь.

Некоторое время Гарриет смотрела ему вслед, погрузившись в свои мысли. Потом вздохнула, сбросила кимоно и начала одеваться к ужину.

* * *
Бистро напоминало Гарриет салун из старых черно-белых вестернов. Стойка зеркального бара занимала почти всю длину комнаты, а столы – огромные приземистые сооружения из гладко оструганного дерева, без скатертей, щеголяли белыми круглыми пятнами от бесчисленных пивных кружек, перемежавшимися следами от незатушенных сигарет. Обслуживание тоже было на самом примитивном уровне: выбрав из весьма ограниченного ассортимента блюд, указанных в меню, бифштексы, Том и Гарриет прошли на кухню, напоминавшую корабельный камбуз, где над раскаленными сковородками обливались потом повара, взяли заказанные блюда и, прихватив салаты, отнесли подносы на столик. Но пища была вкусной, здоровой и обильной, и Гарриет впервые за несколько дней с аппетитом все уплетала. Изысканная кухня – это, конечно, прекрасно, но разве может что-нибудь сравниться с поджаренным на древесном угле бифштексом и запеченной картошкой с маслом?

Подходя с подносом к столу, Гарриет поняла, что имел в виду Том, сказав, что Дарвин – город, рассчитанный на мужчин. В бистро были почти одни мужчины. Если не считать двух женщин, которые, сидя с мужчинами за столом, пили, ни в чем им не уступая, пинту за пинтой, да барменши – миловидной блондинки в майке с глубоким вырезом и в узенькой мини-юбке, Гарриет была там единственной женщиной. Все взгляды были прикованы к ней, откровенно одобряя ее красивые волосы, стройность аккуратной фигурки, длинные ноги, изящество которых выгодно подчеркивалось шортами в лимонно-желтую и серую клетку. Но Гарриет гораздо больше смущал нацеленный на Тома взгляд барменши, флиртовавшей с ним самым бессовестным образом. Пока он покупал выпивку, ее подведенные тушью глазки так и обстреливали его из-под густой крашеной белокурой челки. А ведь это немалый успех, когда в баре, полном мужчин, тебе отдают явное предпочтение!

– Подумать только – барменша, оказывается, англичанка, – сказал Том, ставя стаканы на стол. – Этого меньше всего можно было ожидать в таком захолустье, таком стопроцентно австралийском месте, как это!

– И что же она здесь делает? – спросила Гарриет.

– Зарабатывает на кругосветное путешествие. Она здесь уже шесть месяцев: сначала жила у родственников на острове Тасмания, а потом двинулась через всю Австралию. Собирается добраться до Квинсленда, где климат немного лучше.

– Молодец!

– Еще удивительнее то, что она из Бристоля. Кажется, там жила ваша мать? – Он по-прежнему говорил неторопливо, но какое-то шестое чувство заставило ее резко вскинуть глаза, и она успела заметить, что он наблюдает за ней, задумчиво прищурившись.

– Да, неподалеку от Бристоля, – сказала она, умышленно не давая точного ответа. – Скажите, а она не рассказала, что заставило ее выбрать именно Дарвин? Особенно в период дождей? По-моему, любой человек, обладающий хоть каплей здравого смысла, обошел бы стороной этот город.

Они поели, и Том взглянул на часы.

– Мне, наверное, пора, чтобы не заставлять девушку ждать. Я провожу вас до номера.

– В этом нет необходимости. Я останусь здесь и выпью еще стаканчик. – Она поймала его взгляд и рассмеялась. – Если ваша барменша-англичанка не пропала здесь, то и я не пропаду! К тому же мне захотелось сделать несколько снимков.

– В бистро?

– Вот именно. Не забудьте, что это моя профессия.

– А фотокамера у вас с собой?

Она похлопала рукой по сумке.

– Я никогда и никуда без нее не хожу.

– Понятно. Ну, мне пора. Я, должно быть, вернусь поздно, так что увидимся завтра.

Гарриет задумчиво смотрела ему вслед, а когда он вышел через вращающиеся двери, словно очнувшись, окинула бистро профессиональным взглядом. Ник говорил, что следующая подборка снимков нужна ему до конца месяца, но ей во время их разговора казалось это невыполнимым, поскольку она даже приблизительно не представляла, что будет снимать. Но атмосфера бистро воодушевила ее, и впервые с тех пор, как она услышала новости о Греге Мартине, ей действительно захотелось работать. «Слава Богу, что так случилось!» – подумала она. Как хорошо, что она в состоянии думать о чем-то другом, а не только ломать голову над бесконечными вопросами, которые преследовали ее последние дни. Какое счастье, что ей не нужно сейчас сидеть в номере и размышлять о прошлом, – она знала, что не сможет сразу заснуть, особенно после недавнего дневного сна.

Гарриет вытащила фотокамеру. Да, здесь можно сделать отличные кадры – барменша-англичанка, которую занесло на край света, в окружении хулиганов и бродяг; повара, обливающиеся потом над сковородками; интерьер салуна из вестерна. Может быть, если повезет, ей удастся дать все это с соответствующими подписями, ведь Дарвин и Север Австралии оказались совсем не такими, как представляет Австралию большинство людей, обычно связывая эту страну с синим небом, ярким солнцем, необъятными просторами и золотыми пляжами. Здесь совершенно иная Австралия – насквозь промокшая и утопающая в жидкой грязи, где жарко, как в преисподней, а люди горячи и необузданны.

Она поднялась с места, чувствуя охватившее ее возбуждение, что всегда было предвестником удачи. Когда она шла к бару, за ней следили двадцать пар мужских глаз.

– Привет, дорогая! Осталась в одиночестве?

– Позволь купить тебе что-нибудь выпить, милашка? Она чуть улыбнулась уголками губ.

– Согласна – при условии, что вы позволите мне сфотографировать вас. Не позируйте – это все глупости! Просто продолжайте делать, что делали, пусть все будет естественно!

* * *
Было уже за полночь, когда Гарриет покинула бистро. Ей пришлось долго убеждать присутствующих забыть о том, что на них нацелен объектив фотоаппарата, и вести себя непринужденно – на это всегда уходило много времени, но снимки людей, позирующих перед объективом, были не нужны для рубрики, которую задумала Гарриет. В конце концов, к ее радости, в бистро вкатился весьма колоритный тип по прозвищу Бродяжка, насквозь промокший, в клетчатой рубахе и джинсах, который был слишком пьян, чтобы заметить направленный на него объектив – да его это и не интересовало.

– Эти чертовы молнии! – жаловался он, прикрывая рукой глаза, Когда срабатывала фотовспышка, а все присутствующие, включая барменшу Сандру, от души забавляясь, расслабились и забыли о том, что их снимают.

Гарриет вошла в свой номер. Там было как в сауне. Она распахнула окна, но не ощутила ни малейшего дуновения. В соседней комнате, которую занимал Том О'Нил, было темно. Или он уже спал, или еще не вернулся – правда, может быть, он спал с незадернутыми шторами, подумала она и почувствовала, что разочарована – должно быть, она все-таки надеялась увидеть его перед сном и узнать, что ему удалось выяснить.

Она закрыла окна, разделась и легла, обнаженная, укрывшись одной из тонких простыней, но все равно было слишком жарко, чтобы заснуть. Она долго вертелась в постели, и мысли, которые в этот вечер прогнала ее любимая работа, снова мучили ее. Ей показалось, что она пролежала в кровати уже несколько часов, когда в коридоре послышались шаги и хлопнула дверь соседней комнаты. Она поняла, что именно этого подсознательно дожидалась.

«Поздновато же ты возвращаешься, Том О'Нил. Надеюсь, ты получил, что хотел».

Кожа у нее была липкой на ощупь, казалось, по ней ползут муравьи. «Что, черт возьми, случилось с кондиционером?» – размышляла она. Должно быть, он плохо работает – утром надо пожаловаться администратору, хотя она совсем не была уверена, что от этого что-нибудь изменится в лучшую сторону. Наверное, с типично австралийской беспечностью ей будет сказано: «Мы его вмиг починим – не беспокойтесь» – и все останется, как было.

Не в силах выносить все это, Гарриет откинула простыню и, шагнув к окну, снова распахнула его. Ощутив слабое дуновение ветерка, она вздохнула с облегчением. На сей раз она оставит окно открытым. Ничто не заставит ее закрыть его, даже опасность того, что ее изнасилуют или убьют в постели.

Гарриет легла поверх простыни и, измученная, погрузилась в тяжелый сон.

Ее разбудил стук в дверь. Видимо, принесли завтрак. Вчера, отметив в списке услуги, которые ей потребуются, и повесив список на дверную ручку снаружи, она среди прочего указала, чтобы завтрак доставили ей в номер. Борясь со сном, она встала и натянула на себя кимоно. В дверь вновь постучали.

– Да… да… иду! – крикнула она, удивившись, что они просто не оставили поднос у двери.

Она открыла дверь – перед ней стоял Том О'Нил с подносом в руках, на котором лежали круассаны и куча пластмассовых горшочков с джемом и кофе.

– Завтрак подан, мадам.

Для человека, который лег спать очень поздно и, по всей вероятности, много выпил, он выглядел, как огурчик, в белой спортивной майке и кремовых вельветовых брюках. На их фоне резали глаз темно-синие махровые носки.

– Возьмите поднос, а я принесу свой, – сказал он, протягивая ей еду. – Я подумал, что нам лучше позавтракать вместе и поговорить.

Она поставила поднос и пригладила волосы руками, вспомнив, что небрежно одета и не причесана.

– Ну, как прошла ваша встреча? Известно ли что-нибудь вашей юной леди?

Он поставил свой поднос на низенький кофейный столик, удобно уселся в мягком кресле и налил себе кофе.

– Я добыл адрес. Оказывается, у Ванессы имеется в Дарвине кое-какая недвижимость – очень дорогой и изысканный особняк в Ист-Пойнте. По крайней мере, он записан на ее имя. Робин – мой источник – говорит, что, по общему мнению, он был куплен ей Рольфом Майклом – так себя называет здесь Мартин, и там они свили любовное гнездышко. Если дело обстоит именно так, то, как я и подозревал, он приготовил для себя норку, в которой можно укрыться.

– Умно.

– Несомненно, он не дурак, – согласился Том. – К сожалению, на сей раз его подвело тщеславие. Ему следовало бы помалкивать о связи с Ванессой, если он задумал переждать там время вместе с нею, но он не мог удержаться, чтобы не похвастаться ею в «Даруэст констракшн». Молодая красавица с ним под руку компенсировала то, что отняли у него прожитые годы – в смысле внешности – вечный синдром сексапильного мужчины недалекого ума. Не такой уж, мол, я старый бедолага, если смог заарканить такую красотку! Не он первый попадает в подобную ловушку и, думаю, не он последний. В «Даруэсте» заработали языки, а телеграф джунглей завершил дело.

– Похоже на то, что вы провели весьма плодотворный вечер, – заметила Гарриет.

– Да, без сомнения.

– По крайней мере, вернулись вы очень поздно, – сказала она и сразу же пожалела об этом.

– Так вам меня не хватало? – коварно спросил он, намазывая джем на круассан. – Я действительно почувствовал, что этот вечер должен стать незабываемым. Не мог же я просто подойти к ней, узнать то, что мне нужно, и уйти, а?

– Еще бы! Я и не предполагала, что вы можете так поступить… – начала было Гарриет, но, смутившись, замолчала, неожиданно поняв, почему ее раздражает, что Том был вместе с его агентом – молоденькой девушкой. Это ревность! Она ревновала! В это было трудно поверить – она даже не осознала, что он ей нравится. Гарриет поставила на стол чашку с кофе.

– Итак – что у нас на очереди? Наверное, отправимся с визитом по этому адресу?

– Именно это я и собираюсь сделать.

– Можно, я пойду с вами?

– Если Грег там, дело может принять опасный оборот.

– Если я столкнусь с ним лицом к лицу, то это вполне вероятно.

Он прищурил глаза.

– Не уверен, что это хорошая идея. Мне нужно делать свое дело, Гарриет. И я не хочу, чтобы вы вставляли мне палки в колеса.

– Не буду, – пообещала она.

– Ну, хорошо. Только не высовывайтесь и ведите себя спокойно. И чтобы никаких неожиданных эмоций! Никаких обвинений! Ни в коем случае не раскрывайте, кто вы такая!

Неожиданно ей пришла в голову тревожная мысль, что, независимо от того, скажет она или не скажет что-нибудь, Грег может сразу же сообразить, кто она такая, лишь взглянув на нее. Судя по фотографиям Полы, она очень похожа на мать. Но Гарриет отбросила эти мысли. Едва ли Грег ожидает увидеть призрак из прошлого на пороге своего дома, а если даже ее узнает, то, может быть, это не так уж плохо. Вполне возможно, что потрясение заставит его ослабить линию обороны. Но она подумала, что, очевидно, не осмелится сказать об этом Тому. Он может не согласиться с ней, а ей было важно, чтобы он позволили ей поехать с ним, и она боялась, как бы он не изменил сейчас своего решения.

– Я сделаю все, как вы скажете, – произнесла Гарриет.

– Хорошо! В таком случае, чем скорее мы там окажемся, тем лучше. Я вас оставлю, чтобы вы переоделись, хотя в кимоно вы выглядите очаровательно.

Когда за ним закрылась дверь, Гарриет почувствовала легкую дрожь. Разозлившись на себя, она допила кофе и отправилась под душ.

* * *
Утро уже было влажным, но над кротонами с алыми листьями и банановыми пальмами небо было безоблачно голубым, и солнечный свет пробивался сквозь листву огромных старых раскидистых деревьев баньяна. Пройдет всего несколько часов, и горячее марево начнет собираться над морем, неся с собой облака, которые прольются дождем, дождем и опять дождем на исходящую паром землю, но пока в воздухе ощущался нежный аромат красного жасмина и чайных деревьев, иногда перебиваемый запахом горячего асфальта.

Том еще накануне взял напрокат «рено», украшенный огромными ковбойскими эмблемами на бампере, что, по-видимому, считалось в Дарвине особым шиком. Он уверенно проехал по городу и выбрался за его пределы на дорогу, ведущую к Ист-Пойнту. Слева от них виднелись синие, как небо, воды залива, окаймленные цветущими бугенвиллиями, буйно разросшимися на склонах холма. Следовало бы сделать снимки Дарвина во всем его тропическом великолепии, подумала Гарриет. Это придаст совершенно иной фон отснятым ею сценам в бистро. Но теперь энтузиазм, охвативший ее прошлым вечером, отступил на второй план перед тем, что они почти вплотную приблизились к Грегу Мартину.

Как оказалось, по адресу, который раздобыл Том, находилось современное бунгало, – в типично английском стиле, подумала Гарриет, – окруженное аккуратным садом. Дом был приятный, комфортабельный, хотя не роскошный, и ему было далеко до виллы в Сиднее, где Грег жил с Марией. Объяснялось ли это тем, что за тот дворец расплачивались ее деньгами или же тем, что Грег не хотел привлекать к себе внимание здесь, в Дарвине? В садике работал старик-абориген, подстригавший кустарник, сильно разросшийся в тепличной атмосфере. Он взглянул на них, улыбнулся беззубым ртом и, не сказав ни слова, снова занялся своей неспешной работой.

– Есть кто-нибудь дома? – крикнул Том. Абориген в ответ пожал плечами, улыбнулся и неторопливо скрылся за раскидистым кустом.

Окна бунгало были раскрыты для проветривания до начала очередного ливня, дверь тоже была распахнута настежь. Том позвонил. Мгновение спустя появилась тощая женщина в ситцевом платье без рукавов, угрожающе размахивая метелкой для обметания пыли. Очевидно, приходящая прислуга.

– Доброе утро, – приветствовал ее Том. – Господин Майкл дома?

На ее лице появилось озадаченное выражение.

– Кто?

– Рольф Майкл. Он здесь живет, не так ли?

Она провела рукой по волосам, стянутым на затылке чем-то, похожим на старый чулок.

– Я думаю, вы не туда попали. Здесь таких нет.

– А Ванесса Макгиган? – предпринял еще одну попытку Том.

Нахмуренный лоб женщины разгладился.

– А-а, мисс Макгиган? Она и впрямь живет здесь.

– Она дома?

– Нет.

– Не знаете ли, когда она вернется? Женщина поправила на голове повязку из чулка.

– Трудно сказать. Она приезжает и уезжает снова. Но одно могу сказать вам точно – долго здесь жить она не собирается. Дом продается. Она была здесь позавчера и сказала: «Приведи дом в полный порядок, Мардж, – так она мне сказала. – Я его продаю». Такая досада! Я проработала всего три месяца – работа необременительная. Просто легкая работа, можно сказать, потому что хозяйка здесь редко появляется, и я сама распоряжаюсь своим временем, скажу вам, а теперь мне придется подыскивать что-нибудь другое.

– Понятно. Какая фирма занимается продажей дома?

– «Абботт и Скерри» на Смит-стрит. Так вы интересуетесь им, собираетесь купить?

– Возможно, – сказал Том. – Нельзя ли посмотреть дом?

Женщина медлила.

– Не знаю, как и поступить. Лучше уж спросите у агента по продаже недвижимости.

– Тогда придется еще раз приезжать сюда, и мы потеряем время, – сказал Том. – Но если мы купим дом, нам потребуется приходящая прислуга.

Он улыбнулся ей. Пусть эта женщина немолода и некрасива, но и она поддалась его обаянию, как и девятнадцатилетняя секретарша из «Даруэста».

– Ну что ж, проходите, надеюсь, я правильно поступаю… – Она отступила в сторону, освободив им вход в бунгало. – Что вам угодно посмотреть?

Она семенила впереди, открывая двери и кое-где смахивая метелкой пыль.

– Здесь кухня приличного размера, не так ли? Холодильник и плита встроены, так что ей придется их оставить. А здесь гостиная… ванная комната – дальше по коридору.

Бунгало, в котором никогда никто не жил долго, было слишком прибранным, слишком чистым и каким-то безликим. Оно ничего не могло рассказать о хозяевах. Только кое-какие вещи в спальне позволили составить некоторое представление о ее обитательнице – прозрачный пеньюар, висевший на дверце шкафа, духи-аэрозоль и аккуратно расставленные на туалетном столике баночки с косметикой, а также большая фотография в рамке на прикроватной тумбочке. Том взял ее в руки. Заглянув через плечо, Гарриет увидела красивую женщину в открытом вечернем платье, ее белокурые волосы ниспадали на обнаженные плечи. Она широко улыбалась мужчине в смокинге и галстуке бабочкой. Очевидно, это были Грег и Ванесса. Острая боль шевельнулась у нее где-то внутри, и она отвернулась как раз в тот момент, когда женщина сказала с упреком:

– Только, пожалуйста, ничего не трогайте. Том поставил фотографию на место.

– Красивая девушка!

– Еще бы! – Женщина слегка улыбнулась. – Знаете, ведь она победительница конкурса красоты. Могла бы стать Мисс Австралией, если бы захотела.

– А мужчина? – спросил Том, как бы между прочим, – Кто он?

– А это ее жених. Она его зовет Майк. Я его видела всего пару раз. Он человек занятой, как я понимаю. А я бываю здесь только по утрам. А теперь, если вы все уже осмотрели… – она суетливо топталась у порога.

– Спасибо за помощь, госпожа…

– Пик. Мардж Пик. Послушайте, если надумаете купить этот дом, вы обо мне не забудете, а? Я хорошая, преданная работница и живу неподалеку, так что всегда могу прибежать, если вам что-нибудь потребуется в неурочное время.

Том одарил ее улыбкой.

– Мы не забудем, госпожа Пик. Конечно, мы пока еще не решили окончательно, но обязательно свяжемся с этой фирмой… как она там называется? «Абботт и Скерри», не так ли?

– Правильно. «Абботт и Скерри». Дом хороший и в хорошем районе. – Теперь она следовала за ними по пятам, с сожалением расставаясь с возможными будущими работодателями. – Может быть, хотите что-нибудь передать мисс Макгиган, если она позвонит? Ваши фамилии, например?

– Мы последуем вашему совету и будем действовать через агента, – сказал Том уклончиво.

Он быстро повел Гарриет по дорожке. Дойдя до, ворот, Гарриет бросила последний взгляд на дом и Мардж Пик, которая все еще стояла у двери, глядя им вслед. Она подумала, что, наверное, никогда больше ее не увидит.

– Потрясающее хладнокровие! – сказала она, когда Том открыл дверцу машины. – Я начинаю понимать, почему вы так успешно справляетесь со своими обязанностями.

– Просто я стараюсь использовать все возможности. Правда, мы пока достигли немного, не так ли? Разве что удалось взглянуть на фотографию. Теперь я знаю, как в настоящее время выглядит Грег Мартин, хотя и не могу с уверенностью сказать, как он себя называет.

– У вас хорошая память на лица? – спросила она, застегивая ремень безопасности. – Я, например, сейчас его себе представляю, но через несколько дней забуду, хотя, наверное, узнала бы его при встрече.

– Я не очень-то полагаюсь на память, – сказал Том, и машина описала широкий полукруг, повернув на Дарвин. Он покопался в кармане пиджака, который надел, чтобы идти в бунгало. – У меня есть вот это – взгляните.

Он положил ей на колени маленькую фотографию, не более дюйма в диаметре, вставленную в серебряную под старину рамку. На фотографии был, несомненно, тот же самый мужчина, что и рядом с Ванессой на большой фотографии, – Грег Мартин.

– Где вы это взяли? – с упреком спросила Гарриет.

– Она стояла на столике рядом с той, побольше. Я привлек внимание к большой фотографии – и прикарманил эту. По ловкости рук я почти не уступаю Грегу Мартину, вам так не кажется?

– Но ведь это воровство! – воскликнула потрясенная Гарриет.

– Да, – согласился он, улыбаясь. – Но ради очень хорошего дела.

– Если Ванесса пустит по вашему следу полицию, то не вздумайте меня в это впутать! Я буду все отрицать…

– А я-то думал, что вы готовы на все, чтобы отыскать Грега Мартина! Ну что ж!

Гарриет, взглянув на него, усмехнулась.

– Готова, готова! Просто немного злюсь на себя за то, что не заметила эту проклятую фотографию и не додумалась сама украсть ее!

В центре Дарвина было очень оживленно. Казалось, каждый спешил закончить какие-то дела, пока снова не хлынул дождь.

– Где, черт возьми, находится эта самая Смит-стрит? – спросил Том.

Гарриет, прилежно изучавшая карту города, предоставленную компанией по прокату автомобилей, указала пальцем на какую-то линию на карте.

– Вот она – довольно длинная улица.

– Где это «вот»? А сейчас мы где находимся?

– Сбавьте скорость и продолжайте ехать в направлении Дейли-стрит. Проедем ее, а там рукой подать.

– Вот это правильно. Сейчас поищу, где можно оставить машину, а дальше пешком. – Он втиснулся на место у обочины. – Пойдемте.

Они вышли из машины. Гарриет, почувствовав, что за время поездки ее блузка, прижатая к спинке сиденья, прилипла к спине, неловко передернула плечами. Как люди вообще умудряются работать в таком климате, который высасывает из тебя все силы? Мимо прогрохотал огромный древний автобус, окрашенный в вызывающе яркие цвета, из его окон выглядывали улыбающиеся физиономии аборигенов, которые размахивали бутылками и банками с пивом. В какой-то степени это было ответом на ее вопрос. Некоторые люди вообще не работают. Они напиваются и катаются в машинах для собственного удовольствия – и разве можно осуждать их за это?

Как и говорила Гарриет, отыскавшая Смит-стрит на карте, эта улица оказалась прямой и длинной. На фоне неба над зданиями возвышались строительные краны, длинные стрелы которых, словно руки, простирались к быстро сгущавшимся на небе тучам. «Интересно, не стройка ли это «Даруэст девелопмент»?» – подумала она. Совершенно ясно, что на недвижимости и строительстве в Дарвине можно делать большие деньги, и теми, кто занимался восстановлением разрушенных циклоном «Трэйси» зданий, можно было лишь восхищаться. Новый город был прекрасно спланирован, в нем царила приятная атмосфера пригорода – строительство в таком месте могло привлечь предпринимателя с большими деньгами, нюхом чуявшего, куда можно с выгодой поместить капитал. А Грега Мартина никто не мог бы обвинить в недальновидности.

Контора фирмы «Абботт и Скерри» размещалась между бакалейной лавкой и прачечной. В окнах были вывешены большие листы плотного картона с фотографиями домов, выставленных на продажу, и подробной информацией о них. Том и Гарриет внимательно просмотрели их, отыскивая там бунгало в Ист-Пойнте, но не нашли его. Возможно, сведения о его продаже еще не успели поступить.

– Я займусь этим сам, если вы не возражаете, – сказал Том. – Прогуляйтесь пока, полюбуйтесь на витрины магазинов, купите себе гамбургер или что-нибудь еще. Я встречусь с вами через десять минут на этом же месте. – Его тон не допускал возражений.

Гарриет была слегка раздосадована тем, что ее так безапелляционно отстранили от активных действий, однако понимала, что у нее нет ни малейших оснований для возражений. Она немного прошлась по улице и вернулась назад. Группа аборигенов сидела у стены на корточках с бутылками, стоящими между колен; на их темнокожих лицах застыли бессмысленные улыбки. «Что, черт возьми, мы делаем с коренными жителями, когда захватываем их страну? – размышляла Гарриет. – Или загоняем в резервации, или же навязываем им совершенно чуждую цивилизацию, к которой они так и не смогут приспособиться. Ее рука уже нащупывала в сумке фотокамеру. Парочка таких снимков хорошо вписалась бы в ее подборку, а аборигены – прекрасный объект для съемки, ведь они даже не заметят, что их фотографируют. Она нырнула в подъезд, чтобы сменить объектив, а потом минут десять щелкала затвором, не привлекая к себе внимания.

– Я вижу, вы не теряете времени, – раздался голос Тома над ее ухом. Гарриет была так поглощена работой, что не заметила его появления.

– Я решила заняться чем-нибудь полезным, – сказала она, закрывая объектив и убирая камеру, – А вам что-нибудь удалось?

Он взял ее под руку.

– Пойдемте-ка отсюда, леди. Мне кажется, аборигены вас заметили. Я слышал, что, по их представлениям, они потеряют душу, если их сфотографируют, – или так считают краснокожие индейцы? Если это говорили об аборигенах, то они попытаются, наверное, отобрать у вас камеру, а если нет – будут приставать, чтобы им заплатали.

Она оглянулась через плечо. В темнокожих лицах с бессмысленными улыбками было что-то, внушавшее тревогу.

– Судя по тому, как они смотрят, сейчас начнут выпрашивать деньги.

– И сразу же потратят их на выпивку. Не останавливайтесь. – Он все еще держал ее под руку, рукав его пиджака касался ее оголенной руки. Она вдруг остро почувствовала это прикосновение – и нельзя сказать, что это вызвало у нее раздражение, как очередной пример его профессиональной самоуверенности.

– Вы не ответили на мой вопрос, – сказала она, чтобы скрыть неловкость. – Что вам удалось сделать?

– Немногое. Мисс Макгиган действительно выставила дом на продажу. Они не знают ни Майкла Трэффорда, ни Рольфа Майкла. Она, очевидно, участвует в сделке под своим именем.

– А где она?

– В настоящее время Ванессы нет в городе. Но она сообщила, что послезавтра вернется в Дарвин. Не думаю, что мы сможем узнать что-нибудь до тех пор.

Гарриет нахмурилась.

– Потеряем целых два дня…

– Но у нас нет выбора. Ведь мы не хотим насторожить их своими расспросами? Лучше подождем и попытаемся застать Ванессу врасплох. Поэтому я предлагаю, если нам приходится ждать, не мозолить никому глаза. Как насчет того, чтобы съездить посмотреть необжитые районы?

– Необжитые районы?

– Почему бы и нет? По-моему, стыдно побывать на севере и не увидеть, что это такое. К тому же, вы могли бы сделать там чудесные снимки.

– Возможно, – сказала Гарриет. Она почувствовала, что думает о поездке отнюдь не с точки зрения фотографа, а реагирует, прежде всего, как женщина. Два дня в необжитых районах с мужчиной, которого она находила все более и более привлекательным… с мужчиной, который в состоянии заставить ее забыть, что они оказались здесь вместе только для того, чтобы выяснить правду о событиях, случившихся более двадцати лет назад.

– Итак? Что вы на это скажете? Поедем? Возможно, ей показалось, но его рука как бы невзначай сжала ее локоть.

– Почему бы и нет?

– Прекрасно. Вопрос решен. А теперь, мисс Варна, вам придется принять еще одно решение. Если не ошибаюсь, сейчас снова польет дождь. Не могли бы вы собраться с силами и спрятаться под крышей, иначе мы вымокнем до нитки.

Первые капли дождя, словно холодный душ, освежали разгоряченную кожу.

– Давайте промокнем! – сказала она беззаботно.

* * *
Вернувшись в гостиницу, Том заказал разговор с Лондоном.

– Карин? Есть новости?

– Пока нет, босс, но я продолжаю действовать.

– Молодец! А теперь слушай: я собираюсь побродяжничать, как это делают аборигены, несколько дней. Как только остановлюсь в какой-нибудь гостинице, дам тебе знать. Не забудь о том, чтотебе следует немедленно сообщить мне все, что разузнаешь.

– Не забуду. – Она немного помедлила. – Она все еще с вами? Гарриет Варна?

Том улыбнулся, уловив досаду в ее голосе.

– Да, Карин, со мной. Все идет по плану. Если хочешь добиться успеха, надо ковать железо, пока горячо, потому что, когда леди немного расслабится, мне, возможно, удастся выпытать у нее все, что захочу.

– Положитесь на меня, босс, – сказала Карин многозначительно.

Вешая трубку, Том все еще улыбался.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Стюарт Хайуэй – скоростная автострада, которая ведет от Дарвина на юг до Аделаиды, протянулась на две тысячи миль через покрытую буйной растительностью территорию тропического севера Австралии с реками, величественными каньонами и крутыми вершинами и, минуя красную пустыню в самом центре страны, выходит в более живописную Южную Австралию.

На следующее утро Том и Гарриет отправились в путь на четырехколесном транспортном средстве, известном в здешних местах под названием «Ют», которое Том накануне вечером взял в обмен на «рено» в конторе компании по прокату автомобилей.

– Мы решили поехать взглянуть на Алис-Спрингс, – сказал Том девушке, одетой в аккуратную униформу, состоявшую из алой юбки, белой блузки и шарфика на шее с эмблемой компании, и она скептически подняла брови.

– Вы сознаете, что вам придется пробыть восемнадцать часов за рулем? К тому же вы не сможете ехать ночью. На севере никто не ездит на машине после наступления темноты. Не ровен час какой-нибудь буйвол врежется в ветровое стекло!

Том и Гарриет переглянулись. Они еще не успели привыкнуть к необъятным просторам Австралии.

– Ну тогда, может быть, поедем в другое место, – уступил Том. – У нас в распоряжении всего два дня. Что бы вы посоветовали?

Она на секунду задумалась.

– Сейчас не самое лучшее время года. Если вы хотите полюбоваться природой, вам следовало бы приехать в сухой сезон, а сейчас я посоветовала бы отправиться к реке Катарине. Это приблизительно в двухстах милях отсюда. Там находятся ущелье Гордж и Национальный парк – в ясную погоду виды просто изумительные. И вода в реке стоит высоко – это уж точно.

– Что ж, посмотрим, – сказал Том.

– Вам решать, но не забудьте про буйволов. Не на всех дорогах есть ограждения, а если вы врежетесь в одного из них, деревянная изгородь вас не спасет. Советую вам придерживаться главной автострады, потому что местные дороги не всегда содержатся в порядке и в период дождей становятся непроезжими.

– Как ободрила нас эта милая девушка! – заметила Гарриет, когда они вышли из конторы.

– Я думаю, она лишь делает свое дело. Они, наверное, здесь сыты по горло несчастными случаями с приезжими идиотами. Мы не понимаем этой страны. Если бы понимали, то не брякнули бы о том, что собираемся в Алис-Спрингс.

* * *
И снова в начале дня небо было ясным и синим, хотя влажность давала о себе знать. Том не снимал ногу с педали акселератора, и «Ют» несся по почти пустынной автостраде, пожирая мили и оставляя позади мелкий моросящий дождь, надвигающийся с моря. К обеду они уже были в Катарине. Их беспокоило лишь то, что последние двадцать миль указатель в баке стоял на нуле, а неудобство они испытывали лишь от того, что слегка затекли ноги. На большой скорости они ехали с ветерком, так что почти не замечали палящих лучей солнца.

Лишь позднее Гарриет заметила, что ее лицо и открытые руки загорели, а на груди обрисовался треугольник от выреза кофточки.

Зимой Катарина была бы переполнена туристами, но в это время года там не было почти ни души. Они выбрали старомодную гостиницу в колониальном стиле, построенную на сваях, с широкой верандой и легко заказали номера. Регистраторша, хорошенькая толстушка с безобразным укусом москита на запястье, казалось, удивилась, увидев их.

– Номер? Пожалуйста – нет проблем.

– Два номера, – поправил ее Том.

– Мы могли бы проехать дальше, – сказала Гарриет, когда они шли по узкому коридору вслед за девушкой. – До наступления темноты мы могли бы быть уже на полпути в Алис-Спрингс.

Том скорчил гримасу.

– Сегодня я достаточно долго был за рулем. Не думаю, что по дороге отсюда до Алис есть, что посмотреть. Только пыль и пустыня!

– Я тоже могла бы вести машину, – сказала Гарриет, удивляясь, почему это раньше ей не пришло в голову.

– Да, пожалуй, – согласился Том. – Если мы сегодня вечером поедем куда-нибудь, вы можете, если захотите, сесть за руль и дать мне отдохнуть.

Они выпили по холодному коктейлю и перекусили в баре гостиницы, а затем поехали осмотреть окрестности. Но машину вел Том. Вопрос о том, что Гарриет могла бы сесть за руль, даже не поднимался.

В тот вечер они поужинали в маленьком бистро, где за покрытыми клетчатыми скатертями столиками были единственными посетителями, а затем сидели на веранде в гостинице, наблюдая восход луны – огромного оранжевого шара, прикрытого по краям пеленой поднимающегося с реки тумана. В окружающей их темноте назойливо звенели москиты, шумно стрекотали цикады, а с берега полноводной и глубокой реки доносился хор лягушек.

– Должно быть, именно в такую ночь родилась легенда о Земле первозданной, – произнес Том.

– О Земле первозданной?

– О молодости мира. О своего рода Эдеме в понимании аборигенов.

– Понятно. Земля первозданная! Мне нравится! – сказала Гарриет, подумав, что в этой ночи действительно было что-то волшебное: в мягком, еще не остывшем воздухе, в розовом тумане и в звуках девственной природы. Реальная жизнь здесь казалась такой далекой. Она взглянула на Тома – тот сидел, полностью расслабившись, откинувшись на спинку стула и пристроив ноги на перилах веранды. Трудно поверить, подумалось ей, что этот самый человек так назойливо расспрашивал ее о матери.

Словно почувствовав ее взгляд, он повернул голову и вопросительно посмотрел на нее. Она снова насторожилась, взволнованная нахлынувшими чувствами.

– Я очень устала и, пожалуй, лягу спать пораньше.

Она сделала паузу, почти уверенная, что он попытается убедить ее остаться. В том, как он посмотрел на нее, было нечто такое, что она на мгновение подумала, уж не чувствует ли он то же самое, что и она. Но мгновение прошло, и она была этому рада. Девушка не была уверена, что готова выяснить, правильно ли она поняла его взгляд. Не была уверена и в том, что готова выйти за пределы их партнерства, ведь до сих пор сугубо деловые отношения вполне устраивали ее. К чему отрицать – она находила его привлекательным, но сейчас и вправду устала, а, как известно, в таком состоянии человеку свойственно ошибаться.

– Вы не возражаете, если я пойду спать? – сказала она, вставая, в надежде, что ей удалось, по крайней мере, внешне остаться все той же независимой особой.

– Конечно, не возражаю, – ответил он со спокойным безразличием. – Не забудьте про сетку от москитов.

– Не забуду. Спокойной ночи.

Прощаясь, он небрежно махнул ей рукой. Но, уходя, она знала, что он смотрит ей вслед.

* * *
Оставшись один, Том сидел на веранде, наблюдая как опускается бархатная ночь. Он думал о Гарриет и впервые признался себе, что его сильно влечет к ней.

С самого начала он находил ее привлекательной, возможно, более привлекательной, чем ему хотелось бы, потому что он испытывал что-то вроде ревности всякий раз, когда Гарриет упоминала о своем издателе Нике. Каждому, если он не круглый дурак, ясно, что их связывают не только деловые отношения. И у Тома было неопровержимое доказательство тому. После первого посещения Гарриет в Лондоне он припарковал машину неподалеку от ее дома и решил понаблюдать, догадываясь, что после его ухода она кому-нибудь позвонит и, возможно, кто-то приедет к ней, чтобы обсудить происходящее. Этим человеком оказался Ник (Том установил его личность, уговорив приятеля из лондонской полиции проверить по номерному знаку, кому принадлежит машина – конечно, это в обход правил, но кто об этом узнает?), и когда Том оставил свой пост в серой предрассветной мгле, машина Ника все еще стояла у входа в дом Гарриет.

Однако он не слишком много думал о ней, как о женщине, – не считая естественной реакции здорового мужчины, которому хотелось бы затащить ее в постель, – а если и думал, то лишь мимоходом. Том был полон решимости докопаться до правды в деле Мартина – Варны, а близкое общение с Гарриет давало ему возможность заглянуть в ее мир. Словно ищейка, мчащаяся по следу, он был готов использовать ее в своих целях.

Он не сразу заметил, как что-то изменилось в их отношениях. Когда это случилось? Том не мог с уверенностью ответить на этот вопрос. Знал лишь, что глядя на нее сегодня вечером, он почувствовал, словно ему нанесли удар ниже пояса. Это сравнение вызвало у него улыбку. Но что поделаешь, именно так он себя почувствовал – а для него это было Непривычно.

С тех самых пор, как он вышел из юношеского возраста с присущими ему сомнениями и нерешительностью, Том сознавал свою привлекательность для противоположного пола. В большинстве случаев женщины сами вешались ему на шею, и Том, отнюдь не испытывая тщеславия, привык относиться к своим легким победам как к чему-то само собой разумеющемуся. Но все это были лишь мимолетные увлечения. Он не мог припомнить, чтобы какая-нибудь женщина затронула его так, как Гарриет. Может быть, причиной была ее внешность – этакий шик с налетом небрежности? Или дело в ее несомненной самоуверенности от сознания принадлежности к привилегированному кругу? Возможно, отчасти так оно и есть. Но причина заключалась не только в этом. Она стремилась преуспеть в жизни, хотя было бы куда как проще опереться на унаследованное богатство. Но под внешней самоуверенностью чувствовалась ее уязвимость. А под холодностью таилась теплота, сдержанность прикрывала страстность. Воспользовался ли всем этим Ник? При мысли об этом у Тома внутри все сжалось, и он решительно поднялся со стула.

Размышления такого рода не способствовали успешному расследованию дела. Но до того как он сможет продолжить поиски Грега Мартина, у него оставался, по крайней мере, еще один свободный день. Еще один день наедине с Гарриет! Уголок его рта приподнялся в улыбке. Том О'Нил намеревался извлечь из него максимальную пользу.

* * *
Местность вокруг Катарины – одна из самых красивых в Северной, а возможно, и во всей Австралии. Река Катарина, причудливо извиваясь, прокладывает себе путь через каменистые холмы и образует тринадцать живописных ущелий, глубина которых иногда достигает двухсот футов.

В сухой сезон по спокойной, медленно текущей реке курсируют прогулочные катера, и туристы могут увидеть живописные крутые стены ущелья, но сейчас, когда река была полноводной и быстрой, а немногочисленные туристы появлялись крайне редко, Гарриет и Том были вынуждены удовольствоваться поездками в Национальный парк и пешеходной экскурсией по берегу. Но они не были разочарованы. Тропическая зелень буйствовала, получая годовой рацион влаги: она пышно разрослась по берегам древних каньонов и обрывов, а поверхность безмятежно спокойных заводей, где вода настолько прозрачна, что можно без труда рассмотреть все оттенки цветных камешков на дне, украшали водяные лилии размерами с тарелку.

Здесь, в этом тихом заповедном месте, селилось множество птиц: шалашники с шумом взмывали из своих зеленых хижин, устроенных в нижнем ярусе леса, а крошечные пташки носились под нависающим пологом ветвей, словно большие яркие бабочки. И, конечно, повсюду были попугаи: белые, с желтым хохолком какаду, шумные попугайчики-розеллы и лорикиты, щебечущие стайки серых и розовых какаду. Гарриет то и дело щелкала затвором. Она совсем не задумывалась, удастся ли что-нибудь использовать в «Фокус Нау», – туристы любят фотографировать, и задолго до нее снимки этих мест появились, возможно в лучшем исполнении, в Национальном географическом журнале, но она все равно снимала – для собственного удовольствия.

В отеле их снабдили пакетами с завтраком, и они решили перекусить на берегу озерца, образуемого небольшим водопадом. В пакетах оказались бутерброды из свежеиспеченного хлеба с сыром и ветчиной, крупные сочные помидоры и бананы. Горячие лучи солнца, пробиваясь сквозь листву, создавали пятнистый ковер из света и тени. Они завтракали, сидя на плаще Тома, расстеленном на земле.

– Я могла бы остаться здесь навсегда, – тихо промолвила Гарриет. – Здесь так спокойно!

– Это вы сейчас говорите. Вы быстро заскучали бы без повседневной суеты. Покой хорош в небольших дозах, но для людей, вроде нас с вами, мне кажется, он утомителен.

– Думаю, вы правы. Но сейчас я не могу им насытиться. Я, пожалуй, останусь здесь и не вернусь.

– А что об этом сказал бы Ник? – Он вовсе не собирался этого говорить, вопрос вырвался помимо его воли.

– Я могла бы делать для него снимки здесь, как и в любом другом месте, – сказала она, сделав вид, что не поняла скрытый смысл вопроса.

– Я говорю не о фотографиях.

Она мгновенно все поняла, и по ее коже пробежали мурашки.

– У Ника нет никакого права что-либо сказать, – заявила она. – Я не принадлежу ему.

– Гарриет, только дурак мог бы подумать, что вы можете ему принадлежать!

– Вы не так поняли. Ник просто друг и мой издатель. – Она протянула руку, чтобы сорвать маленький нежный цветок, росший в траве, а затем продолжила: – Вы обо мне знаете очень много, а я о вас – совсем ничего. Мне кажется, это несправедливо.

Он переменил положение своего длинного тела.

– В моей жизни не так уж много интересного. Я тихо и мирно живу в чертовски запущенной квартире в Баттерси, если, конечно, не нахожусь на другом конце света по делам.

– А ваша работа часто заставляет вас совершать кругосветные путешествия.

– Иногда приходится ездить – ну, скажем, в другие страны. Должен признаться, что это моя самая дальняя командировка. Но вам, наверное, неинтересно слушать о моей работе.

– Нет, я хотела бы побольше узнать о вас: откуда вы родом и тому подобные вещи.

– Я же сказал – из Баттерси.

– Мне показалось, что у человека с фамилией О'Нил биография поинтереснее.

– Ну, хорошо – в моих жилах действительно течет ирландская кровь, если вас это интересует. Полагаю, что вам как американке это должно быть по душе.

– Англо-американке, а не американке ирландского происхождения, – напомнила она ему. – Продолжайте. А откуда ваши корни?

– Графство Керри. Но они довольно глубоко зарыты. Мой прапрадед – или прапрапрадед? Вечно я путаюсь! – уехал оттуда во времена картофельного бунта. Я скорее ливерпулец, чем ирландец, но ведь Ливерпуль называют столицей Ирландии.

– У вас братья и сестры есть? – продолжала Гарриет.

– Есть брат, старше меня, умный и респектабельный – он таможенный чиновник. И младшая сестра, замужем, имеет двоих детей. Так что дядя Том – это я.

– Вы не женаты?

– Как вы догадались?

– Это чувствуется. Вы так легки на подъем – всегда готовы сорваться с места и лететь на край света. Не похоже, чтобы в квартире в Баттерси вас ждала какая-нибудь госпожа О'Нил.

Он усмехнулся.

– Вы, конечно, правы. Но я думаю, меня выдает не моя явная свобода, а незаштопанные носки. Уверен, что такая эмансипированная женщина, как вы, признает за мужчиной право на такую же привилегию.

– Ну вот, мы снова говорим обо мне. Ведь я спрашивала о вас!

– Вы представляете куда более интересный предмет для разговора!

Неожидавшая такого поворота Гарриет вскинула на него глаза. Он удобно расположился на своем плаще, опираясь на локоть, с банкой пива в руке, но когда их взгляды встретились, в его глазах совершенно не чувствовалось ленивой расслабленности.

Она затаила дыхание. Его глаза словно гипнотизировали ее – никакая сила не заставила бы ее отвести взгляд.

– Значительно более интересный, – повторил он. Он обнял ее одной рукой, и она не шевельнулась. По коже снова пробежали мурашки, по телу разлилась приятная слабость. Он притянул ее к себе, и она не сопротивлялась. На какое-то мгновение у нее возникло ощущение, словно она наблюдает за ним со стороны и одновременно впитывает его в себя каждой клеточкой своего тела. Ее ноздри улавливали запах его нагретой солнцем кожи, удивительно красивой казалась линия его подбородка с едва заметно пробивающейся щетиной. Прикосновение его губ, когда он поцеловал ее в лоб, отозвалось дрожью во всем теле. Она сидела, не шевелясь, ощущая его каждым нервом, – проснулись даже те, о существовании которых у себя она и не подозревала. Все ее тело ожило и радовалось жизни – и не хотелось ни о чем думать, и не было сил отстраниться.

Он поцеловал ее в губы, и она, обняв его и опускаясь на землю, ощутила ладонями твердые мускулы его спины. Она лежала, придавленная его телом, и, отвечая на его поцелуи, чувствовала, как между ними словно пробегают электрические разряды.

Потом он отстранился и, опершись на локоть, посмотрел ей в глаза.

– Я хотел это сделать с того самого момента, когда впервые увидел тебя.

Она засмеялась, чтобы как-то снять свое напряжение.

– А почему же не сделал, если хотелось?

– В твоей квартире? В Лондоне? Ну да! Мне вовсе не хотелось нарваться на пощечину!

– Возможно, так оно и было бы, – голос ее слегка дрожал.

– Мне показалось, что я не очень-то тебе приглянулся, – сказал он печально.

– Я тебе, по-моему, тоже не понравилась! А еще говоришь, что тебе хотелось поцеловать меня!

– Когда хочешь поцеловать человека, не обязательно, чтобы он тебе нравился.

– Ах так! – Она соблазнительно изогнула тело, поддразнивая его. – Так я тебе по-прежнему не нравлюсь?

– Я этого не говорил. – Он протянул руку и стал накручивать себе на пальцы прядь ее волос– Ты очень красива, в тебе есть, как говорится, огонек, возможно, ты талантлива, насколько я знаю, и когда ты расслабляешься, общаться с тобой – одно удовольствие.

– Приятно слышать. – Она взглянула на него с долей кокетства. Ей очень хотелось, чтобы он снова поцеловал ее.

– Нет, это мне приятно. – На его лице появилась озорная улыбка. – Правда, следует к этому прибавить, что ты упряма, избалованна и, если тебя вывести из равновесия, вполне можешь укусить.

– Животное! – Она занесла руку, чтобы ударить его, но он, схватив ее за запястье, прижал руку к земле над ее головой. Потом неторопливо склонился над ней, заслонив своим лицом небо. И снова она ощутила, как между ними будто пробежал электрический разряд.

Небо начало темнеть, но они этого не заметили. Он целовал ее не спеша, умело, одной рукой придерживая ее руки над головой, а другой держа за подбородок, а затем его рука скользнула вниз к шее и плечам. На раскрытой ладони она почувствовала первые тяжелые капли дождя, но не обратила на них внимания. Они целовались долго, слишком поглощенные друг другом, чтобы думать о чем-нибудь, кроме близости. И только когда хлынул настоящий ливень и небо расколола первая молния, они вернулись с небес на землю.

Том, ругаясь, вскочил на ноги. Его рубашка была насквозь мокрой и прилипла к спине. Гарриет промокла меньше, потому что ее защищало его тело, но когда они добрались до «Юта», она вымокла до нитки.

– Слава Богу, что фотокамера в сумке, – сказала она, переводя дыхание. Вода стекала с ее челки и струилась по лицу.

Густую темноту прорезала вспышка молнии, дождь хлестал по ветровому стеклу машины.

– Нам надо поскорее выбираться отсюда, не то и застрять недолго, – Том пытался перекричать раскаты грома.

«Ют» двинулся с места по немощеной дороге, которая под буксующими колесами тут же превращалась в жидкое месиво.

Ливень был таким яростным, что несмотря на влажную жару, Гарриет бил озноб. Стихия бушевала во всем своем первозданном величии.

«Ют» взбирался на колдобину и, перевалив через нее, снова проваливался в жидкую грязь. Колеса пробуксовывали, не находя твердой опоры. Том изо всех сил жал на педаль газа, мотор взревывал, но машина не двигалась с места.

– Садись за руль, – сказал он, открывая дверцу. – Я посмотрю, нельзя ли ее подтолкнуть.

Он спрыгнул и, утопая по щиколотку в грязи, подошел к машине сзади. Гарриет передвинулась на водительское место и попробовала нащупать ногами педали. Ее босоножки были в грязи, грязными были и пальцы ног. Том толкал машину, а она жала на газ, пытаясь сдвинуться с места, и когда подумала, что все усилия напрасны, «Ют» наконец продвинулся вперед не больше чем на дюйм.

– Не выключай мотор! – Крикнул Том.

Машина медленно двинулась, и он поспешно сел на ходу, втиснувшись рядом с ней на сиденье.

– Хочешь сесть за руль? – спросила она.

– Нет – только не останавливайся!

Она вела машину, сосредоточившись на дороге, объезжая места, превратившиеся в болота грязи. Когда они добрались до мощеной дороги, буря, казалось, несколько поутихла. Молния лишь изредка прорезала небо, гром напоминал отдаленный гул, а ливень сменился мелким моросящим дождем.

Она остановила машину, чтобы размять затекшие от напряжения ноги.

– Слава Богу, выбрались! Можешь теперь сесть за руль. – Она взглянула на него и рассмеялась: с его волос все еще стекала вода, а лицо и одежда были заляпаны грязью, летевшей из-под буксующих колес. Тем не менее он выглядел по-прежнему привлекательным.

– Смейся, смейся! – сказал он печально.

– Извини. Я просто…

– Понимаю. Наверное, вид у меня ужасный.

Она опустила глаза на свою прилипшую к грязным ногам юбку.

– Думаю, что и у меня не лучше.

– Ты, – сказал Том, – все равно самая красивая девушка в Северной Австралии, – Он обнял ее за талию и снова начал целовать.

– Не надо, Том! – предупредила она. – А вдруг мы прилипнем друг к другу?

– Я не возражаю, а ты? Она тоже не возражала.

– В таком случае, дай мне сесть за руль, – сказал он некоторое время спустя.

* * *
После ужина они снова сидели на веранде гостиницы, вдыхая пьянящий аромат влажной зелени. Но в атмосфере вечера ощущалось предвкушение. Они чувствовали это всякий раз, встречаясь глазами или же случайно прикасаясь друг к другу руками. Даже на расстоянии воздух был наэлектризован их чувствами, как и вечер, еще полный раскатов миновавшей грозы.

– Как насчет прогулки перед сном? – спросил Том. Главная улица Катарины, пролегавшая вдоль берега реки, была почти безлюдна. Из окон бара лился свет, но гараж был уже закрыт на ночь, и бензоколонки стояли, как безмолвные стражи, охраняя ремонтную мастерскую и контору.

Том взял ее за руку, и она снова ощутила магическую силу его притяжения.

Никто еще никогда не вызывал у нее такого острого желания. Она подумала о Нике и своих безуспешных усилиях ответить на его любовь, но неожиданно для себя поняла, что не может вспомнить его лицо. Он казался ей таким далеким, будто его и вообще не было. А может, для нее он и впрямь никогда не существовал? Что же высвободило ее чувства: напряжение последней недели? Или пребывание в незнакомой стране? Или… Впрочем, нет смысла отыскивать причины. Все, что происходило с ней теперь, было похоже на волшебный сон – и сон этот оказался счастливой реальностью.

Они шли молча, и напряжение, нарастая, становилось почти осязаемым. Когда оно стало нестерпимым, он увлек ее в тень какого-то подъезда и начал целовать, обняв и крепко прижав к себе. Напряжение перешло в страстное желание. Не проронив ни слова, они повернули в сторону гостиницы. Она ждала, пока он брал ключи, и все ее тело горело от нетерпения.

– Твоя комната или моя? – грубо спросил он.

– Моя. – Она сунула ему ключ от своего номера. Он отпер дверь и, едва она закрылась, они оказались в объятиях друг друга. Он начал расстегивать ее блузку, а ее пальцы занялись пуговицами его сорочки.

На ней не было бюстгальтера, и соски выпирали из-под тонкого шелка блузки. Он освободил ее грудь и погрузился в нее лицом, спуская с бедер ее юбку. Она изогнула тело ему навстречу, сгорая от желания. Сбросив на пол мокрую одежду, он отогнул одеяло и, подняв ее на руки, положил на прохладную простыню. Гарриет лежала, полностью отдавшись своему чувству, наблюдая, как он раздевается, с любовью обводя глазами каждый изгиб его мускулистого тела. Она протянула навстречу ему руки, и он пришел в ее объятия без всякой прелюдии, потому что они уже миновали ту точку, до которой еще могли сдерживать себя. На короткий мучительный момент ожидание достигло невыносимой остроты, а затем их наэлектризованные тела слились и, кроме их согласованного движения, ничто в мире для них не существовало.

Все кончилось слишком быстро. Они лежали, обнявшись, влажные от пота, и рука Тома все еще сжимала ее грудь. Она провела рукой вдоль длинной твердой мышцы его бедра, наслаждаясь удивительно приятной усталостью, наступившей после удовлетворения страстного желания, вся светясь счастьем, которого она никогда раньше не испытывала.

«Наверное, я люблю его!» – подумала Гарриет, и ей вдруг отчаянно захотелось произнести эти слова вслух, шепнуть их, уткнувшись в его плечо, и прокричать их всему миру. Но что-то удерживало ее, какая-то тень той прежней Гарриет, какой она была раньше. Чувство было необычным, новым, новым было и желание разделить его, и она неожиданно смутилась и, как ни странно, ей захотелось защитить себя. Лучше уж лелеять это чувство втайне и ничего не говорить о нем. Впереди еще много времени, и она успеет признаться ему в любви.

Приятная истома разлилась по телу, веки стали тяжелыми. Когда зазвонил телефон, она уже почти уснула.

Вздрогнув, она взяла трубку и услышала голос телефонистки с энергичным дарвинским произношением.

– Господин О'Нил случайно не у вас? Ему звонят из Лондона, но его номер не отвечает.

– Да, он здесь, – Гарриет переложила трубку в другую руку и поднесла ему. – Это тебя, Том.

Вместо того чтобы взять трубку, он поднялся и потянулся за брюками.

– Я поговорю из своего номера.

Его деловой тон так резко контрастировал с той близостью, связывавшей их всего несколько минут назад, что она даже обиделась столь быстрой перемене. Когда он вышел из комнаты, она снова подняла трубку, чтобы убедиться, что вызов перевели. Она услышала щелчок, означавший, что Том поднял трубку у себя в номере, и вдруг услышала девичий голос с сильным акцентом лондонского Ист-Энда:

– Босс? Это Карин. Извините, что потревожила вас, но ведь вы сами велели звонить в любое время!

– Все правильно. И ты меня не потревожила.

– Вот и хорошо. Прямо гора с плеч! Когда я поняла, что вы в ее комнате, то подумала, что, может быть, именно в этот момент она готова расколоться. Ведь вы сами собирались попытаться подстеречь момент, когда она утратит бдительность? Этим вы сейчас, наверное, и занимались?

– Вроде того.

– Гм-м. Верю, босс, что вам удается не смешивать дело с удовольствием. Вам еще необходима моя информация? Может быть, вы уже узнали все, что нужно, от нее?

– Карин! – резко оборвал ее Том. – Это международный телефонный разговор, скорее, даже межконтинентальный, и каждая минута стоит очень дорого. Если ты не хочешь растранжирить свою зарплату, то продолжай и расскажи, что тебе удалось найти, понятно?

– Понятно, – недовольно буркнула она. – Я проверила все передвижения членов семьи Варна после взрыва яхты. – В ее голосе чувствовалось нетерпение: чутье подсказывало ему, что она что-то раскопала, и его шестое чувство, благодаря которому он стал хорошим детективом, начало позванивать, словно натянутая проволока, ведущая к мине-ловушке.

– Ну и…?

– Все приблизительно так, как вы предполагали.

– Ну?

– Месяца через два после взрыва, Салли, сестра Полы, ездила в Италию. Узнав о несчастье, она сразу же уехала из Лондона в Штаты, захватив с собой сына, и осталась жить в семье сестры. Потом совершенно неожиданно уехала совсем одна. В Италию.

– Возможно, она хотела увидеть своими глазами место, откуда ее сестра отправилась на свою последнюю роковую прогулку?

– Возможно. Но Хьюго с ней не поехал и сына с собой она не взяла. И она не была в Позитано. Как ясно из моих расследований, она, по-видимому, ездила на Эоловы острова. Это группа мелких островов у мыса итальянского сапога, к северу от Сицилии.

– Я знаю, где они находятся, – прервал Том с нетерпением. – Ведь именно Эол, король этих островов, дал Одиссею мешок с попутным ветром, чтобы тот поскорее добрался до Итаки.

– Извините, не поняла, – недоуменно сказала Карин.

– Это из «Одиссеи» Гомера. Разве вы не проходили этого в школе? Впрочем, твое незнание классики не имеет значения. Меня интересует Салли Варна, а не Одиссей. На какой из островов она ездила?

– Мне не удалось узнать, – призналась Карин. – Но для отдыха она пробыла там не слишком долго. Через несколько дней она уже была в Нью-Йорке, а приблизительно через неделю улетела в Лондон.

– Вернулась домой?

– И снова не взяла с собой ребенка, снова уезжала всего на несколько дней. В течение последующих шести месяцев она ездила в Лондон трижды – каждый раз ненадолго.

– Но в Италии она больше не была?

– Нет, по крайней мере, мне об этом ничего не известно. Не знаю, полезна ли вам эта информация, босс, но мне показалось, вам следует об этом знать.

– Спасибо, Карин. Продолжай в том же духе, – сказал Том. Послышался щелчок и линию отключили.

Гарриет сидела в полном оцепенении с прижатой к уху телефонной трубкой. Конечно, ей не следовало бы подслушивать разговор. Ей нужно было отойти от телефона, как только Том поднял трубку у себя в номере. Но она была рада тому, как поступила. Неудивительно, что он не хотел разговаривать отсюда, лежа рядом с ней в постели! Он ее использовал, а она была слишком глупа, чтобы понять это. Как она могла позволить так себя провести? Она-то думала – она действительно так думала, – что он чувствует то же самое, что и она, что их связывает нечто особое, тогда как все это время… Как сказала та вульгарная девица? «Попытаться подстеречь момент, когда она утратит бдительность». Ну что ж, он, несомненно, умеет убедить в своей искренности. А она попалась на крючок, как наивная школьница.

Гарриет вдруг страшно разозлилась. Каков негодяй! Она швырнула телефонную трубку, натянула кимоно и подобрала сорочку Тома, которая валялась на полу там, где он ее с себя сбросил. Выскочив из комнаты, она подошла к его двери и распахнула ее, не постучавшись. В глубокой задумчивости Том сидел спиной к двери, запустив пальцы в волосы. Когда она распахнула дверь, он резко повернулся к ней, удивленный.

– Гарриет!

– Да, Гарриет, – раздраженно сказала она. – Я принесла твою рубашку.

– Зачем ты это сделала? Я как раз собирался назад…

– Ах, ты собирался назад! Очевидно, для того, чтобы попытаться выведать, куда ездила моя тетя сразу же после несчастного случая и зачем? Ну так можешь не беспокоиться, я ничего не знаю, Том, ничего! С самого начала я вела себя с тобой честно. И, как дурочка, думала, что ты тоже честен со мной. А ты… ты вел нечестную игру! Ты меня использовал!

– Неужели ты подслушала мой разговор по телефону? – с упреком спросил он.

– Да – и рада этому! Я никогда не думала, что кто-нибудь может поступить так подло…

– Гарриет, ради Бога, все совсем не так!

– Не так? Не притворяйся, Том. Я слышала, что сказала эта девица. Ты пытался подловить меня, когда я утрачу бдительность. И ты ей не возразил. Боже, какой дурочкой ты, должно быть, меня считал! Сожалею, что твой план не удался. Должно быть, это будет для тебя большим разочарованием после всех твоих усилий… – Она замолчала, дрожа от гнева и обиды.

– Гарриет, выслушай меня!

– Тебе не кажется, что я достаточно всего наслушалась?

– Нет! – Он пересек комнату и, подойдя к ней, взял за плечи. – Ты все не так поняла!

Она высвободилась из его рук.

– Расскажи это своей секретарше! Похоже, она тоже все поняла неправильно. – Она швырнула ему рубашку. – Я ложусь спать. Надеюсь, что мы увидимся утром. Я по-прежнему хочу докопаться до правды в этой истории – хочешь верь, хочешь – не верь. В любом случае я могу добраться до Дарвина только с твоей помощью. Но никогда – никогда больше – не пытайся одурачить меня, Том. Потому что ничего у тебя не выйдет – это я тебе обещаю.

Она хлопнула дверью, выскочив из комнаты. Но вернувшись к себе, расплакалась жгучими злыми слезами, которые вскоре сменились слезами обиды и сожаления о том, что могло бы быть.

Когда дверь его номера с грохотом захлопнулась, Том выругался, подошел к небольшому холодильнику, где хранился набор миниатюрных бутылочек с алкогольными напитками и минеральной водой, и налил себе виски.

Ну и положение! Хуже некуда! Почему, черт возьми, он проявил такую небрежность и разговаривал с Карин, не убедившись сперва, что его не подслушивают? Он допустил элементарную ошибку потому, что его мысли были не о деле. Он думал о Гарриет и своем чувстве к ней.

Такого с ним никогда раньше не случалось – он не позволял соображениям личного свойства смешиваться с профессиональными. А сейчас это произошло только потому, что она его взволновала.

Допустим, из-за его небрежности она услышала много лишнего и, вполне понятно, что это ее взбесило. Она не только узнала, что ее тетушка была замешана в каких-то весьма подозрительных делах, но и поверила, Что он занимался с ней любовью с единственной целью – выпытать у нее семейные тайны. Он никак не мог решить теперь, что для него важнее.

Он допил виски, размышляя о парадоксальности ситуации, в которой оказался. Всего лишь несколько дней назад он был готов использовать Гарриет в интересах дела. Но сейчас, когда было свежо воспоминание о ее теплоте и страстности, его приводила в ужас даже мысль о том, что она может счесть его способным на такой поступок. Что, черт возьми, с ним случилось? Влюбился? Он рассмеялся бы в лицо каждому, кто предположил бы, что это могло случиться так внезапно, так неожиданно и особенно с ним, и все же…

– Пропади все пропадом! – взревел Том.

Он вернулся к холодильнику и вынул еще одну бутылочку. У него было предчувствие, что ему предстоит долгая ночь без сна.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

На следующее утро Гарриет не появилась за завтраком. Том, приложивший неимоверные усилия, чтобы прийти в столовую (несмотря на мучительное похмелье) и попробовать помириться с девушкой, выпил три чашки очень крепкого кофе и пошел ее искать.

– Гарриет, можно с тобой поговорить? – спросил он, когда она открыла ему дверь.

– Нам нечего сказать друг другу, не так ли? – Она была бледной и хмурой, а темные круги под глазами позволяли предположить, что она, возможно, плакала.

– Нам есть о чем поговорить. Ты все не так поняла. Допустим, что тот телефонный разговор можно было понять таким образом, что…

– Именно так. Все яснее ясного. Несмотря на все, ты по-прежнему веришь, что я и моя семья каким-то образом обманули твою страховую компанию, и ты был готов соблазнить меня, чтобы попытаться выведать то, что тебе нужно, точно так же, как ты, несомненно, соблазнит ту бедную девушку из «Даруэст констракшн», хотя, к сожалению, я оказалась не такой общительной, как она, и на сей раз твои усилия не дали результатов. Однако это объясняется просто – мне ничего неизвестно.

– Послушай… я тебе верю.

– Тебе не кажется, что твои оправдания несколько запоздали? Ведь ты уже выставил меня полной дурочкой! И, должно быть, очень доволен собой. Тебе всегда удается совмещать дело с удовольствием? Настоящий Джеймс Бонд, не правда ли? Хотя, если подумать, ему обычно удавалось, выполняя задание, переспать, по меньшей мере, с тремя женщинами.

– Гарриет!

– Более того, он, в отличие от тебя, умел пить. Ты же выглядишь просто ужасно!

– Ради Боги, Гарриет, поверь мне, я был с тобой не для того, чтобы выудить у тебя что-нибудь!

Она посмотрела на него, бледного, с мутным взглядом опухших глаз, и почти поверила ему. Ей так хотелось ему верить. Но она слышала тот разговор своими ушами: никто ничего не преувеличил и не переврал, пересказывая его. Было совершенно ясно, что Том уже обсуждал ее со своей секретаршей и посвятил ту в свои планы, возможно, он хвастал своей победой или даже насмехался над ней. Горечь обиды была так сильна, что Гарриет, казалось, физически ощущала ее.

– Оставим этот разговор, Том, хорошо? – сказала она твердо.

И Том, у которого голова разламывалась от боли, как будто ее стянул стальной обруч, решил пока смириться. Будет для этого другое время, другое место. Она будет рядом, по крайней мере, до тех пор, пока они не разыщут Грега Мартина. Когда он почувствует себя лучше, то снова начнет этот разговор и так или иначе заставит ее понять, что он говорил правду. Ну а сейчас ему хотелось лишь покоя, тишины и темноты!

– Когда мы уезжаем? – спросила Гарриет. – Не следует ли нам поторопиться, чтобы попасть в Дарвин к обеду?

– Да. Наверное, – обреченно пробормотал Том. Было совершенно ясно, что ни покоя, ни тишины, ни темноты ему не видать.

* * *
По дороге в Дарвин они почти не разговаривали. Дождь, начавшийся в тот день раньше обычного, встретил их на дороге плотной стеной измороси. Том, голова которого все еще гудела, матерился про себя. Нетрудно понять, почему сезон дождей называют также сезоном самоубийств. Все представляется в мрачном свете, когда человек медленно задыхается в эдакой парилке, и легко было представить себе, что в таких условиях даже мелкие повседневные проблемы могут разрастись до гигантских размеров.

Он свернул к их прежней гостинице и остановил машину у входа.

– Хочешь выйти здесь? – спросил он у Гарриет. – Нет никакой необходимости мокнуть нам обоим.

Гарриет кивнула, помимо своей воли испытав благодарность к нему, и нырнула в регистратуру.

За стойкой была та же самая девушка, которая принимала их в первый приезд.

– Хорошо провели время? – спросила она.

– Да. Чудесно, – ответила Гарриет без особого восторга.

– Вот и хорошо. Сегодня у вас будет другой номер, ну-ка, посмотрим.

…Девушка уткнулась в свои записи, и вдруг лицо ее изменилось. – Ох, чуть не забыла, вам тут послание, дорогая. Просили сразу же позвонить домой. Вас разыскивала некая Салли Варна. Она сказала, что это срочно.

– Когда это было? – спросила Гарриет.

– В тот самый день, когда вы уехали. Я объяснила, что у нас нет вашего адреса, но что я все передам вам, как только вы вернетесь.

Гарриет, хмуря лоб, взглянула на часы. Зачем это Салли понадобилось звонить ей сюда?

– Наверное, поздновато звонить? В Нью-Йорке сейчас за полночь.

– Возможно, вы правы, – без улыбки сказала девушка, хотя вас просили позвонить, как только вернетесь, в любое время.

Гарриет встревожилась.

– Вы можете соединить меня с Нью-Йорком?

– Поднимите трубку у себя в номере, и я вас соединю.

Оказавшись в номере, Гарриет взяла телефонную трубку и стояла, нетерпеливо постукивая по ней пальцами в ожидании. Наконец она услышала голос Марка. Ее тревога возросла – Марк редко бывал в доме матери, особенно в столь поздний час. Даже будучи в Нью-Йорке, он обычно останавливался у друзей.

Первые же его слова не рассеяли ее беспокойства.

– Гарриет? Мы почти потеряли надежду связаться с тобой.

– Что случилось, Марк? Что произошло? – ее голос был полон тревоги.

– Боюсь, плохие новости. У твоего отца сердечный приступ.

У Гарриет сердце тут же дало сбой, во рту пересохло.

– У папы? У папы был сердечный приступ? О Марк, ведь ты не имеешь в виду?..

– Спокойно, Мошка, он не умер, но, боюсь, его состояние оставляет желать лучшего. Он выжил, но на этой стадии всегда существует, риск повторения приступа. Как толчки после землетрясения, ты понимаешь, что я имею в виду?

– Когда… где… это случилось?

– Два дня назад. В демонстрационном зале. Мошка, мне кажется, тебе следует вернуться домой.

– Не волнуйся, я прилечу, Первым же рейсом!

– Умница!

– И, Марк… передай, что я люблю его.

Она положила трубку. Голова шла кругом. Позвонить в аэропорт… зарезервировать место… хорошо хоть, что вещи уже упакованы, можно сразу же отправляться. «О папа, бедный папа, ты ведь поправишься? Ты должен поправиться!»

– Что-нибудь случилось, Гарриет?

В дверях стоял Том. Регистраторша, несомненно, рассказала ему о срочном телефонном разговоре.

Она взглянула на него, и он показался ей таким надежным и сильным, что ей захотелось, чтобы его руки обняли ее, как прошлой ночью; ей захотелось положить голову ему на плечо, поделиться своими страхами и найти в этом утешение. Но еще не прошла обида, воздвигнувшая между ними барьер, преодолеть который было совсем не просто.

– С моим отцом, – сказала она. – У него был сердечный приступ.

– Сочувствую тебе. Ты, конечно, хочешь как можно скорее добраться домой?

– Да. Я вылечу первым же самолетом, в котором будет место.

– Если хочешь, я позвоню в аэропорт и все узнаю.

– Спасибо тебе, Том! – И снова она испытала прилив благодарности, и… снова ее потянуло к нему. Но сейчас было не время и не место выяснять отношения, и прежде чем она успела выразить свои чувства в словах, он ушел.

* * *
Реактивный лайнер, вылетев из Дарвина, почти сразу же оказался над морем. Гарриет смотрела вниз, пока береговая линия Австралии не скрылась за облаками, и у нее мелькнула мысль, что сейчас она не многим ближе к решению загадки, чем по прибытии сюда. Но теперь это казалось неважным. Ведь все это случилось так давно. Сейчас ей было необходимо как можно скорее добраться домой, увидеть отца. Он был все еще жив… пока. Гарриет расстегнула ремень безопасности, сложила руки на коленях и молча помолилась за то, чтобы, приземлившись в Америке, она застала его в живых.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Фергал Хиллард был почти шести футов ростом и такого телосложения, что будь он в колледже, непременно играл бы в защите в команде регбистов. У него было приятное лицо, а тщательно уложенная на темени длинная прядь светло-каштановых волос скрывала наметившуюся лысину. В темном деловом костюме и галстуке в яркую полоску он выглядел весьма импозантно, спускаясь по мраморной лестнице на нижний этаж уэстэндского ресторана, где его поджидали Тереза с Линдой. Он выглядел преуспевающим бизнесменом, который, по словам Линды, купался в деньгах и имел возможность купить своей жене изысканный бутик, для того, чтобы у нее был «интерес» в жизни. Официанты услужливо бросились ему навстречу, но он отмел их в сторону жестом, преисполненным странной смеси нетерпения и обаяния, и направился к столику, за которым сидели девушки.

– Извините, меня задержал важный телефонный разговор. Линда… как приятно снова встретиться с вами. А вы, должно быть, Тереза? Ну, дорогая, позвольте заметить, что вы так же красивы, как и талантливы. Рад познакомиться с вами. – Он поцеловал ей руку.

– Я тоже рада нашему знакомству, – сказала Тереза, которую его светские манеры вряд ли заставили чувствовать себя свободнее. Ресторанная роскошь внушала Терезе некоторый страх, а ей очень хотелось произвести на него благоприятноевпечатление. Для нее было жизненно важно, чтобы сегодняшний вечер удался. От этого зависело будущее ее дела, то есть, в сущности, ее будущее. Если ей удастся произвести на Фергала Хилларда хорошее впечатление, и он захочет выделить на ее поддержку всего лишь частичку своего огромного состояния, у нее будет шанс выиграть время, чтобы завоевать себе имя, оборудовать приличную мастерскую новыми швейными машинами, закупить превосходные ткани и, возможно, даже арендовать демонстрационный зал. Если же ей это не удастся, она не представляла, как будет жить дальше.

Тереза взглянула на Фергала, который уселся за стол справа от нее. После того как Линде посчастливилось встретиться с ним, она постаралась кое-что о нем разузнать. Как она рассказала Терезе, он сделал состояние на программном обеспечении компьютеров, выйдя на рынок в самый благоприятный момент; его считали дальновидным и безжалостным в делах… и неисправимым бабником. Поговаривали, что он купил бутик для жены в надежде, что она, будучи увлечена собственным бизнесом, не заметит его похождений. Тереза не придала большого значения рассказу подруги, сочтя такие разговоры завистливыми сплетнями. Но сейчас, при первой встрече, подумала, что, возможно, все, что говорили, – правда. Терезе Фергал Хиллард не очень понравился. Во всяком случае было странно, что на их встрече отсутствовала его жена. Ведь разговор должен был идти о возможной продаже в ее бутике моделей Арнолд, а ее в ресторане не было.

– Думаю, нам лучше сначала сделать заказ, а потом перейти к делу? – предложил Фергал, раскрывая огромное меню в кожаном переплете. – Что вы будете пить? Может быть, шампанское?

Девушки переглянулись. Линда никогда не пробовала шампанского, если не считать дешевого испанского игристого вина, а Тереза однажды выпила бокал вместе с Марком, и воспоминание о том, как они были счастливы, когда пили за здоровье друг друга перед камином в квартире Марка, а впереди их ждала длинная роскошная ночь любви, вызвало у нее прилив такой острой печали, что она едва удержалась от слез.

– На меня произвели большое впечатление ваши модели, – сказал Фергал, поворачиваясь к Терезе. – Вы так молоды и к тому же новичок в мире моды, а в ваших моделях чувствуется поразительно тонкая наблюдательность.

Тереза вспыхнула от удовольствия, и даже если ее немного удивило, что человек, сделавший деньги на компьютерах, разбирается в одежде, она постаралась об этом не думать.

– Мне кажется, они будут хорошо раскупаться, – продолжал Фергал. – Есть, конечно, кое-какие замечания по поводу окончательной отделки, но…

Радость Терезы померкла.

– Какие замечания?

– Мне показалось, что уголки манжет можно было бы обработать более тщательно. Следовало бы также улучшить ярлыки с вашей эмблемой. Когда назначаются такие высокие цены за продукцию неизвестной фирмы, все должно быть безупречно.

– Полностью согласна с вами, – сказала Тереза. – Я и не подозревала, что к моим моделям есть какие-то претензии. Но теперь, будьте уверены, я позабочусь о том, чтобы все было как следует. Однако, рискуя уподобиться плохому мастеру, который всегда возлагает вину на свои инструменты, как говорит пословица, я хотела бы объяснить вам, что мое оборудование устарело, и швеи-надомницы, работающие на меня, сталкиваются с той же самой проблемой. Все это из-за того, что мы стеснены в средствах, господин Хиллард.

– Зовите меня Фергал, пожалуйста. – Он улыбнулся, и его глаза задержались на ее лице. – Мне понятны ваши проблемы, дорогая. Я полагаю, чтобы справиться с ними, вам нужна помощь. Именно для этого я и пришел сюда.

– Так вы в самом деле думаете… – начала Тереза и замолчала. Они с Линдой заранее обговорили стратегию встречи; было бы не очень разумно показаться слишком нетерпеливой. Важно, чтобы Фергал Хиллард видел в ней не просто утку с подбитой лапой, которую необходимо спасать, а многообещающего модельера, способного принести ему хорошую прибыль на вложенный им капитал. – Мне нужны деньги, господин Хиллард… Фергал… – продолжала она, стараясь поразить его своей откровенностью. – Не буду отрицать. Это единственное, чего у меня нет. Что же до остального, я уверена, что если вы или кто-нибудь другой поддержит меня, вам не придется жалеть об этом.

Он поглядывал на нее поверх поднятого бокала.

– Вы уверены в своих силах, Тереза. Мне это нравится. Вероятно, я смогу помочь вам. Пока ничего не обещаю, но давайте обсудим некоторые возможности, хорошо? В каком направлении вы думаете развивать свое дело?

– Терри создает модели для молодежи с изысканным вкусом, – сказала Линда. – Одежду, в которой молодой энергичный менеджер может прямо из офиса отправиться в самое фешенебельное общество, чтобы провести вечер.

Толстые губы Фергала изогнулись в усмешке, но он даже не взглянул на Линду. Его глаза были по-прежнему прикованы к Терезе, и в выражении его лица сквозило неприкрытое вожделение.

– Мне хотелось бы, чтобы Тереза сама рассказала о своих планах, – сказал он вкрадчиво. – Когда я собираюсь во что-нибудь вложить деньги, предпочитаю обходиться без посредников. Итак, Тереза, расскажите мне сами, как ВЫ намерены израсходовать мои деньги, если я решу их вам дать.

Линда умолкла, несколько выбитая из колеи. Она, конечно, не могла не заметить, что Фергал, в сущности, игнорировал ее, а поскольку именно она была инициатором встречи, было немного обидно, что ей отводили такую незначительную роль. Но у нее хватило здравого смысла промолчать. Главное – убедить Фергала вложить немного денег в их дело. Какая разница, с кем он разговаривает?

За ужином Тереза раскрыла свои мечты и планы, а вопросы и дельные замечания Фергала вселили в нее надежду. Может быть, этот человек и не слишком разбирался в моде, хотя, несомненно, он оказался вполне способен распознать хорошую модель, когда знакомился с ее образцами, но он наверняка знает, как делать деньги.

«Если бы только он сделал для меня то, что сделал для своих компьютеров, все тревоги остались бы позади», – думала Тереза, впервые за долгое время почувствовав себя почти беззаботной. Когда подали Кофе, Линда встала и, извинившись, направилась в дамскую комнату, оставив Терезу наедине с Фергалом. К кофе подали крошечные, необыкновенно вкусные пирожные и ликер.

– Мне кажется, я уже достаточно выпила, – сказала Тереза, отказываясь, но Фергал так настаивал, что она согласилась, боясь показаться неучтивой. Маленькими глоточками она пила «куантро», чувствуя, как густая сладкая жидкость медленно проскальзывает внутрь, распространяя тепло по всему телу.

– Итак, – произнесла она, взглянув на Фергала. Убедили мы вас, что фирма Терезы Арнолд заслуживает вашей поддержки?

– Возможно. – Он прищурился, его лицо немного раскраснелось. Тереза затаила дыхание. – Разумеется, у меня есть несколько предварительных условий, – продолжал он. – Во-первых, я хотел бы, чтобы коммерческими вопросами занимался человек опытный. Ваша подруга Линда очень старательна, она хорошая продавщица и, вероятно, когда-нибудь станет первоклассным менеджером, но пока, вкладывая немалые деньги, мне хотелось бы, чтобы они оказались в руках более практичного человека, чем она.

– Но не могу же я просто выкинуть ее, – сказала Тереза. – Она – член моей команды и была со мной с самого начала.

– Уверен, что для нее найдется место. Как я уже говорил, когда-нибудь, набравшись опыта, она станет ценным работником для любой компании.

– А другие условия? – спросила Тереза.

– Вы должны иметь дело с тем банком и с тем бухгалтером, которых предложу я.

– С бухгалтером я не вижу проблемы, но я уже взяла в банке заем под залог дома моей матери.

– Ясно. – Гладкий лоб Фергала прорезала глубокая морщина, и Терезе стало не по себе. Он, очевидно, не подозревал, что она уже наделала довольно большие долги.

«Господи, – молилась она про себя, – не допусти, чтобы это помешало делу».

– Ну что ж, – продолжил он мгновение спустя. – Думаю, нам удастся что-нибудь сделать с этим долгом, при условии…

Он замолчал. Тереза быстро вскинула на него глаза и заметила, что он внимательно рассматривает ее оценивающим взглядом.

– При каком условии? – спросила она и сама почувствовала нервную дрожь в своем голосе.

Он лениво улыбнулся.

– Мы не будем обсуждать это сейчас. Приходите ко мне в офис, там поговорим. Или еще лучше в моей маленькой холостяцкой квартире. Там нам никто не помешает.

У Терезы гулко забилось сердце. Его стук эхом отозвался во всем теле, и ей снова стало не по себе.

– Я… Я не знаю.

– Послушайте, не будьте глупышкой! – Он был спокоен и уверен в себе, как человек, имеющий опыт в таких делах. – Я уверен, что мы прекрасно сработаемся – у нас получится отличная команда. – Он достал из бумажника визитную карточку и протянул ей. – Здесь адрес моей квартиры, – сказал он. – Завтра я на несколько дней уезжаю в Брюссель по делам – позвоните мне в следующий понедельник, и мы договоримся о времени встречи, удобном для нас обоих.

У Терезы пересохло в горле; она не могла говорить. Смяв льняную салфетку, она положила ее на стол.

– А вот и ваша подруга возвращается, – сказал Фергал все тем же спокойным тоном. – Надеюсь, она обрадуется, услышав хорошие новости.

– Хорошие новости?

– Ну да, ведь мы с вами почти договорились. – Он снова улыбнулся ей. – Вам не кажется, что нам следует выпить за успех фирмы, на изделиях которой будет самое привлекательное в Лондоне имя: «Тереза Арнолд»?

Он поднял бокал, и Тереза последовала его примеру. Итак, похоже, ее тревоги за успех дела подошли к концу. Она сможет получить деньги, которые помогут справиться с трудностями и сохранить за собой дом ее матери. А если Фергал возьмет на себя управление фирмой, она поручит коммерческую сторону дела знающим людям, а сама будет заниматься только созданием моделей – именно об этом она мечтала! Перед ней открывались все возможности, сбывались все надежды… Но какой ценой!

Тереза взглянула на самодовольную похотливую физиономию сидевшего рядом мужчины и вздрогнула всем телом. По правде говоря, она совсем не была уверена, что готова заплатить за все такой ценой. Но у нее нет выбора! Если бы на карту был поставлен только ее собственный бизнес, она знала бы, что делать: послала бы его подальше вместе с гнусными предложениями. Но на карту было поставлено нечто большее, гораздо большее.

И, как это часто бывало, Тереза подумала о матери, такой доброй и заботливой, которая рискнула всем, что имела, чтобы дать Терезе шанс. Терезе стало не по себе при мысли о том, чем она рисковала. «Я не могу так поступить с ней, – думала Тереза – Что она будет делать? Куда пойдет?»

Медленно, с болью в сердце, она подняла бокал и чокнулась с Фергалом Сделка была скреплена. Тереза была счастлива, получив недельную отсрочку выполнения своих обязательств.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

– Папа! – тихо окликнула Гарриет. – Ты не спишь, папа?

Он ответил не сразу, и у Гарриет перехватило дыхание.

Он выглядел таким беспомощным на больничной койке! Многочисленные трубки соединяли его с установленным в ногах кровати монитором, на экране которого выписывалась кривая.

– Папа! – прошептала она снова. Его веки затрепетали и глаза открылись, не сразу остановившись на ее лице.

– Гарриет? – Он говорил слегка скрипучим голосом, словно губы запеклись от жара. Потом голос немного окреп:

– Гарриет? Что ты здесь делаешь? Мне казалось, ты в Австралии!

Она придвинула к постели стул и села, взяв его руку в свои.

– Я приехала, как только узнала о случившемся. Салли позвонила мне в Австралию.

– Салли? – По тому, как медленно он соображал, она поняла, что его напичкали транквилизаторами. – Ах, Салли? Да, она умница.

– Как ты себя чувствуешь, папа?

– Хорошо… хорошо Глупо все получилось, правда?

Гарриет кивнула, не в состоянии произнести ни слова из-за перехваченного волнением горла. Из разговора с Салли, Марком и лечащим врачом она поняла, что состояние отца никак нельзя назвать удовлетворительным. Хорошо еще, что он жив. Если бы это случилось с ним на ранчо или вдали от офиса, он мог бы не выжить. Сердечный приступ в центре Нью-Йорка, по крайней мере, гарантировал скорую медицинскую помощь.

– Только представь себе: у меня – и вдруг слабое сердце! – пробормотал Хьюго недоуменно. – Будь оно проклято, я всегда считал себя сильным, как бык!

– Так оно и есть, но ты же человек, – тихо сказала Гарриет. – В последнее время на тебя столько навалилось!

Он ответил не сразу. Его взгляд стал каким-то отрешенным.

– Да… наверное, ты права. Глаза, обведенные темными кругами, остановились на лице дочери, и его взгляд стал неожиданно проницательным. – А как у тебя дела, Гарриет? Ты что-нибудь обнаружила?

– Не будем об этом сейчас, папа, – предостерегла его Гарриет. – Тебе не следует забивать себе голову разными проблемами. Лучше поправляйся поскорее.

– Но я хочу знать! – упрямо настаивал он. – Ты нашла этого негодяя Грега Мартина?

– Нет. Прошу тебя, забудь о нем, папа. Все это было так давно.

– Ты ведь знаешь, он увел у меня твою мать, – сказал он задумчиво. – Она собиралась бросить меня и уйти к нему. Бог знает, что она в нем увидела! Обаяние, я думаю. Обаяние и деньги. Он всегда производил впечатление чертовски богатого человека.

– Папа…

Но, казалось, Хьюго ничем нельзя остановить.

– Знаешь ли ты, Гарриет, как я любил ее – жизнь готов был за нее отдать! А вместо этого… я никогда не хотел причинить ей боль. Я никогда не хотел этого. Я просто ничего не мог с собой поделать. Вся моя любовь словно превратилась в горечь. И я не смог совладать с собой!

– Папа, прошу тебя! – умоляла его Гарриет в отчаянии. – Тебе опять станет хуже!

Его рука судорожно сжала ее пальцы.

– Ведь я никогда не хотел сделать ей больно, Гарри, поверь мне! Я лишь хотел…

Линия на экране монитора выкручивалась с угрожающей скоростью, и Гарриет похолодела от страха. Она высвободила пальцы из руки отца и, выбежав в коридор, позвала на помощь.

– Сестра! Скорее сюда, пожалуйста! Мне кажется, у него снова приступ!

Мимо нее в палату поспешно пробежала сестра, мгновение спустя за ней последовал врач. Гарриет беспомощно стояла в дверях и, прижав руки к губам, наблюдала, как они хлопочут у постели больного. Затем чья-то рука решительно, но ласково обвилась вокруг ее талии, и другая сестра настойчиво увлекла ее от входа в палату.

– Пойдемте со мной, милая. Я приготовлю вам чашечку хорошего крепкого кофе.

Гарриет рванулась назад.

– Но мой отец…

– Сейчас вам там нечего делать, только будете мешать. Уверяю вас, он в хороших руках.

– Но… он поправится?

– Если уж доктор Клейвелл не сможет его спасти, то его не сможет спасти никто, – весьма обнадеживающе заявила сестра.

Только оставшись одна в роскошно обставленной приемной, Гарриет поставила нетронутую чашку кофе на стеклянную поверхность низкого столика и, меряя шагами комнату, поняла, что сестра так и не ответила на ее вопрос.

* * *
После первого приступа у Хьюго Салли день и ночь дежурила в больнице, и теперь, когда приехала Гарриет, она воспользовалась возможностью забежать домой, чтобы принять душ, переодеться и хоть немного поспать в собственной постели. И вот теперь Гарриет должна была позвонить ей и сказать, что Хьюго снова в критическом состоянии. Салли, казалось, совсем обезумела от горя и сейчас, должно быть, уже мчалась в больницу, а ее шофер с максимальной скоростью пробирался сквозь нью-йоркские транспортные пробки.

Ожидая в одиночестве Салли и новостей о состоянии отца, Гарриет в который раз мысленно прокручивала в памяти только что состоявшийся разговор с отцом, словно проигрывала поцарапанную пластинку, игла на которой застревала на одном и том же месте; она расхаживала по комнате, размышляя над тем, что за мысли одолевали его, когда он, прилагая отчаянные усилия, пробормотал эти слова.

Сначала она предположила, что он говорил об ужасной ссоре, происшедшей между ним и Полой ночью накануне ее отъезда в Италию, ссоре, свидетельницей которой стала тогда четырехлетняя Гарриет, не замеченная родителями. Ее разбудили громкие голоса, и она, выбравшись из кроватки, подошла по коридору к полуоткрытой двери в спальню родителей и стояла, вытаращив глазенки, впервые за свою короткую жизнь напуганная так сильно, а, может быть, даже сильнее, чем когда-либо в будущем.

В то время Гарриет, конечно, не поняла, что происходит. Лишь позднее она смогла связать воедино отрывочные воспоминания, но даже тогда не могла с уверенностью сказать, была ли реальностью эта картина или же создана ее воображением, словно все это ей привиделось в кошмарном сне. Но теперь, услышав мучительные бессвязные признания отца, она подумала, что, по-видимому, все было именно так, как она опасалась.

Вполне возможно, конечно, что он винил себя в гибели Полы. Но ему не следовало этого делать – и Гарриет, конечно же, не считала его виновным в смерти матери. Ссора между ними уже не имела значения – Пола все равно уехала с Грегом – не это ли имел в виду отец? Однако горе иногда проделывает странные штуки с совестью. Может быть, Хьюго казалось, что, веди он себя по-другому, Пола сейчас была бы жива.

«Я никогда не хотел причинить ей боль…» В каждом из этих слов звучало такое страдание… И тут Гарриет неожиданно увидела все в новом свете и похолодела. Она попыталась выбросить эту мысль из головы, не желая даже на мгновение на ней задерживаться, однако она, притаившись в уголке сознания, всплывала снова и снова.

«Я никогда не хотел причинить ей боль… Вся моя любовь словно превратилась в горечь. И я не смог совладать о собой…»

Гарриет в ужасе закрыта лицо руками.

– Нет! – прошептала она, но это слово откликнулось в ее голове криком, а не шепотом. – Нет! Ты не делал этого, папа. Ты не мог иметь к этому никакого отношения.

Однако, даже отвергая эту мысль, она не могла отогнать ужасного подозрения, которое росло в ней, подобно раковой опухоли.

Секретарша Тома сказала, что Салли ездила в Италию вскоре после взрыва. Зачем? И почему она так расстроилась, когда Гарриет сказала ей о том, что попытается раскрыть тайну? Не потому ли, что она что-то знала – что-то такое, что ей хотелось сохранить в тайне? А может, она боялась, что Гарриет может докопаться до правды?

Напряженная, как сжатая пружина, Гарриет ходила по комнате, и непрошенные мысли роились в ее мозгу. Она всем сердцем желала отцу выжить после недавнего приступа и поправиться, но где-то внутри копошился страх. Если он выживет, что тогда произойдет? Неужели ему предстоят новые мучения? Не страх ли перед будущим вместе с душевными страданиями, связанными с прошлым, в конце концов так подействовали на его сердце, что вызвали эти неожиданные приступы? Гарриет сунула руки в карманы, так сильно сжав их в кулаки, что ногти впились в ладони. Ей оставалось лишь ждать в полном бездействии.

* * *
Хьюго казалось, что он куда-то плывет, полностью отрешившись от своего жалкого слабого тела, лежащего на больничной койке. Он смутно сознавал присутствие оказывающих ему необходимую помощь людей в белых халатах, которые казались ему странно нереальными. Реальностью же стали призраки, которые неотлучно находились при нем в течение всех этих дней, когда его сознание было одурманено транквилизаторами: Грег Мартин, смуглокожий брюнет, почти до неприличия красивый в белых брюках яхтсмена и сорочке с распахнутым воротом; он сам, такой, каким был в дни своей молодости, и Пола. Да, чаще всего Пола.

«Боже, как она красива», – думал он, и в нем вновь загоралась любовь. Он опять испытывал неутолимое желание, которое она всегда в нем вызывала и которое не угасло с годами. Как же он любил ее! И все еще любит, несмотря ни на что.

Пола, о Пола, такая желанная, но способная вывести из себя, обожаемая им до безумия, но тогда вызывавшая у него дикую разрушительную ревность. Пола, которая никогда не принадлежала ему полностью, хотя он был на ней женат. Пола, которая шла по жизни, получая все, что хотела, и никогда не задумывалась о последствиях своих действий, но была способна превратить его в раба.

Потом люди в белых халатах исчезли – он больше не замечал их присутствия. Реальностью была только Пола, и Хьюго казалось, что он вместе с ней перенесся в прошлое и не просто вспоминал, а снова переживал события двадцатилетней давности.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Прошлое

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

– Нью-Йорк, Нью-Йорк – я проснусь в городе, который никогда не спит! – распевала Пола, и Хьюго, только что принявший душ и закутанный в огромный махровый халат с монограммой, отвернулся, улыбнувшись, чтобы не поддаться искушению снова заняться с ней любовью. Сейчас для этого не было времени – любое вмешательство в процесс одевания Полы было чревато для них обоих опозданием на работу. Ее привычка затрачивать массу времени на подготовку собственной персоны к встрече с окружающим миром начинала немного раздражать Хьюго по прошествии четырех сказочных месяцев их супружеской жизни – ведь, по его мнению, она была достаточно красива, чтобы выходить из дому без всякой косметики на лице. Но это был такой пустяк, что Хьюго постарался сразу же выбросить эту мысль из головы. Пола привыкла зарабатывать на жизнь своей внешностью. А он был в таком упоении от того, что завоевал ее, что не осмелился даже намеком на осуждение омрачить идиллию.

Вне всякого сомнения, это была идиллия, потому что Пола обожала Нью-Йорк. С первого момента пребывания здесь она без памяти влюбилась в сверкающий, бурлящий энергией город, и ее глаза сияли, как мириады огней, отражающихся в темных водах Ист-ривер, омывающей Манхаттан. Хьюго испытывал почти детскую радость, показывая ей город. Хотя пронизывающий февральский ветер вздымал вихри пыли на тротуарах вдоль небоскребов, чайки, попав в теплую струю воздуха, планировали над рекой, а такси ярко-желтыми солнечными пятнами оживляли однообразно серые городские улицы. Она обожала большие универмаги, особенно «Блюминг-дейлс», и торговые ряды, любила сверкающие украшения, которые видела у «Ван Клифа», где Хьюго пообещал ей покупать по одной драгоценности на каждую годовщину их свадьбы, ей нравился шик Бродвея и располагающая к отдыху атмосфера Центрального парка.

Единственное, что ей было не по душе, так это проживание в одном доме с матерью Хьюго, всеми уважаемой Мартой, и Вероникой, младшей из его трех сестер, которая в свои тридцать пять лет все еще была не замужем. Когда Хьюго добился первых успехов, он переселил свою семью из Бронкса в неплохой дом в старом городе, в районе Шестидесятых улиц, и ему просто в голову не приходило подыскать себе отдельное жилье. Они были одной семьей – и, хотя дела у него шли хорошо, он еще не настолько разбогател, чтобы содержать два дома, каждый со своим обслуживающим персоналом, не считаясь с расходами. Когда в прошлом году умер отец, Хьюго радовался, что он всегда рядом с матерью и может ее утешить в горе, ведь она потеряла своего храброго муженька, в которого влюбилась почти пятьдесят лет назад, и теперь неистово цеплялась за Хьюго, единственного сына, мучительно напоминавшего ей мужа.

Полу приводила в ужас мысль о жизни в одном доме с родней мужа, даже несмотря на то, что у Хьюго были в доме отдельные комнаты. Хотя его квартира была просторной, она напоминала ей о детстве, когда она, Салли и их родители были вынуждены жить вместе с дедушкой и бабушкой. Она не имела ни малейшего желания возвращаться в прошлое, особенно потому, что ей не очень-то нравились Марта и Вероника, а она, по-видимому, не понравилась им. Вероника не пыталась скрыть зависть некрасивой женщины к красавице, а Марта не могла смириться с тем, что больше не может претендовать на все внимание своего сына. Жизнь в такой близости от них делала Полу раздражительной. Она просила, умоляла и всячески обхаживала Хьюго, и, чтобы сделать ей приятное, он снял апартаменты в «Уолдорф Тауэрс», и они стали подыскивать себе дом.

Спустя довольно продолжительное время они нашли то, что искали – огромный дом из светло-серого мрамора на Семидесятой улице, и как только Пола увидела его, она тут же забыла о том, что считала самым большим недостатком – он находился всего в квартале от старого дома Хьюго. У нее перехватило дыхание от радости, когда она вошла во внушительную дверь парадного и увидела шикарную лестницу, вывезенную морем из Англии и с любовью восстановленную предыдущим владельцем. Она бегала по комнатам, словно ребенок. Ее лондонская квартира могла бы целиком уместиться в уголке одного этажа, а этажей было три, к тому же при доме был огромный сад, уход за которым обеспечит ежедневную работу садовнику, а в определенное время года, возможно, потребует дополнительных рабочих рук.

Внутри имелся даже плавательный бассейн, устроенный в просторном помещении, которое некогда было танцевальным залом. Пола не верила своему счастью и в сотый раз повторяла себе, как она рада, что вышла за Хьюго, – в Англии ей, возможно, потребовались бы долгие годы, прежде чем она смогла бы замахнуться на дом вроде этого. Даже титулованным джентльменам, которых она знала, было бы нелегко содержать такую резиденцию.

Хьюго нанял одного из лучших в Нью-Йорке декораторов, и Пола, сосредоточившись, с наслаждением изучала образчики тканей и обоев, которые декоратор приносил ей на выбор, часами перелистывала каталоги и объезжала антикварные магазины в поисках вещей, достойных украсить ее новый дом – от прекрасной мейсенской вазы для фруктов до книжного шкафа с секретером в стиле «чиппендейл». Хьюго был несколько встревожен многочисленными счетами, появлявшимися на его письменном столе, но ничего не говорил, относясь к ним с той же снисходительностью, как и ко всему остальному, что касалось Полы. Устройство нового дома и должно быть дорогостоящим делом, к тому же он мог себе это позволить. Бизнес его процветал, заказы текли рекой, и ему нужен был дом, достойный его успехов. Важнее всего было счастье Полы. Это первое и единственное соображение, которое имело для него значение.

Вышла ли бы она за него замуж, если бы он был иммигрантом без гроша в кармане, как когда-то его отец? Этот вопрос Хьюго предпочитал себе не задавать, поскольку в глубине души был совершенно уверен, что ответ был бы отрицательным. В тот вечер в ресторане она сказала ему, что ее нельзя купить, но он подозревал, что ее окончательный ответ решили бриллианты и обещание подобных подарков в будущем – ведь именно на это он и рассчитывал. Но даже зная все это, он продолжал ее любить. Если за обладание, пусть даже частичное, этим восхитительным созданием ему нужно было расплачиваться разрешением тратить свои деньги, он был готов платить – и с радостью.

Но еще больше его тревожило настойчивое стремление Полы присутствовать на каждой неофициальной встрече, на которую их приглашали, а такие мероприятия случались слишком часто. Ведь в последнее время стало модным, чтобы на благотворительном балу или в ресторане, бенефисе или вечере присутствовал кто-нибудь из знаменитостей мира моды – Билл Бласс, Оскар де ла Рента, или Хьюго Варна. Хьюго доставляло удовольствие похвастать своей молодой женой, и все горели желанием с ней познакомиться – возможно, именно поэтому приглашений было так много, трезво рассуждал он. Но он не очень любил бывать в обществе, хотя в разумных пределах это необходимо. Поздно ложиться, есть много калорийной пищи и без конца осушать бокал – такой режим был не для него; для того чтобы творить, ему нужно было иметь свежую голову и возможность восстанавливать свои силы. Но и это он был готов вынести ради Полы. Очевидно, она стремилась встречаться с людьми, чтобы создать круг друзей, но он надеялся, что, когда они устроятся в своем собственном доме, она устанет от этой беспорядочной жизни.

Впрочем, они должны были вскоре отправиться в двухнедельное турне по Среднему Западу, чтобы продемонстрировать свою коллекцию в крупных универмагах некоторых городов и чтобы возможные покупатели, которые никогда не поехали бы в Нью-Йорк за покупками, могли познакомиться с образцами одежды Варны, примерить приглянувшуюся вещь и заказать ее, минуя посредника, который может проявить излишнюю осторожность при выборе, избегая наиболее авангардных направлений. Хьюго не любил такие турне почти так же, как не любил слишком частые светские удовольствия, но он знал, что они вызваны экономическими соображениями, и для достижения максимального эффекта ездил с коллекцией лично в сопровождении одной из его самых опытных сотрудниц и двух тщательно отобранных манекенщиц. На сей раз одной из манекенщиц должна была быть Пола – он и мысли не допускал о том, чтобы оставить ее дома, а ей не терпелось как можно лучше узнать Америку, хотя он и предупреждал, что у них будет мало времени, чтобы любоваться красивыми видами – демонстрация моделей в одном городе практически ничем не отличалась от подобного мероприятия в другом – приезд, подготовка моделей к показу, демонстрация, продажа, укладка багажа и снова в путь, причем все это в замкнутом пространстве почти одинаковых универмагов. Хьюго по опыту знал, как изматывает подобное турне. Когда оно закончится, думал он, Пола будет рада вернуться к спокойной жизни. А если нет, ну что ж, тогда ему придется спокойно, но твердо объяснить ей, что если она хочет и в будущем с той же безудержной расточительностью сорить его деньгами, то должна быть готова позволить ему рано ложиться спать, чтобы иметь возможность творить на свежую голову.

Итак, в целом Хьюго был более чем доволен своим новым образом жизни. А судя по тому, как она тихонько напевала про себя, готовясь выйти с ним в демонстрационный зал, Пола тоже была счастлива.

* * *
Медовый месяц продолжался ровно полгода. Хьюго с помощью своего излюбленного приема прятать голову в песок удавалось игнорировать первые раскаты грома, предупреждающие о приближении бури, но однажды утром, в начале июня, он уже не смог их не заметить.

Он сидел в своем офисе, с головой погрузившись в работу, когда раздался стук в дверь и к нему заглянул Лэдди Митчел.

Лэдди Митчел был помощником Хьюго и работал с ним с тех самых пор, как к Хьюго пришла известность, и он уже не мог обойтись без помощника при создании своей коллекции. Подобно многим модельерам, Лэдди был гомосексуалистом, но, в отличие от большинства, он не афишировал этого. Во многих отношениях он был похож скорее на подтянутого студента колледжа, чем на непутевого модельера, в своих шотландских свитерах и белых брюках яхтсмена он также выглядел до смешного молодым. Только с близкого расстояния становились заметны глубокие морщины на загорелом лице и седина в коротко остриженных каштановых волосах. Только тогда можно было догадаться, что он значительно старше, чем кажется, и что ему уже далеко за тридцать, а возможно, и ближе к сорока.

У Лэдди было все, что Хьюго мог бы пожелать для своего помощника. Он был трудолюбив и надежен и, что важнее всего, так приспособил и направил свой талант, что он, как в зеркале, отражал талант самого Хьюго. Хьюго мог спокойно поручить Лэдди доработать эскиз или выбрать ткань, твердо зная, что все будет выполнено в соответствии с его собственным стилем и что готовая вещь будет подлинным творением Хьюго Варны, даже в глазах опытного ценителя. Но, несмотря на его несомненный талант, Лэдди во всех отношениях устраивала роль помощника. Казалось, его никогда не волновало, что его имя не стоит – и никогда не будет стоять – на фирменном ярлыке; никогда не обижало, что его собственные идеи должны подчиняться стилю Хьюго Варны. По правде говоря, ему не хватало уверенности в своих силах и стремления к самостоятельности – он предпочитал, чтобы кто-то другой получал и аплодисменты, и резкую критику, был вполне доволен своим жалованьем и предоставлял другим преодолевать финансовые трудности.

– Можно поговорить с тобой, Хьюго? – спросил Лэдди.

– Конечно. Входи, – сказал Хьюго, немного встревоженный серьезным выражением лица помощника. – Присаживайся, Лэдди.

Лэдди сел, снова вскочил и беспокойно зашагал взад-вперед по комнате. И тут страх, преследующий в ночных кошмарах каждого модельера, овладел Хьюго.

– Надеюсь, с нашими новыми моделями ничего не случилось? Неужели их украли? – спросил он.

Лэдди удивился.

– Нет. С чего ты взял?

– Тогда в чем дело? Ради Бога, парень, стоило на тебя взглянуть, как я тут же понял, что что-то произошло.

– Не знаю, как это сказать, – начал Лэдди, – но сотрудники взбудоражены.

– Взбудоражены? Только не говори, что они требуют повышения зарплаты. Бог свидетель, я и так плачу им больше, чем любой другой модельер в Нью-Йорке, чтобы быть уверенным, что у меня работают самые лучшие.

– Нет, дело не в деньгах, – Лэдди смущенно заерзал на стуле, – Дело в Поле. Она их выводит из равновесия.

Хьюго нахмурил брови.

– Выводит из равновесия? Кого? Каким образом?

– Это началось с манекенщиц. Я сначала не обратил особого внимания. Подумал, что они просто почувствовали себя обделенными – Пола и в турне и во всех крупных шоу участвовала…

– А что они думали? – прервал его Хьюго. – Как-никак она моя жена, естественно, я ее беру с собой.

– Это еще не все, – продолжал Лэдди печально. – Она к ним придирается. Ты сам знаешь, Хьюго, американские манекенщицы – профессионалки мирового класса. И они этим гордятся. Девушки обиделись, когда вдруг явилась какая-то англичанка и начала командовать ими.

– Обычная женская неприязнь! – отрезал Хьюго. – Они действительно профессионалки, я с тобой согласен. В противном случае они у меня бы не работали. Но они при этом чертовски чувствительны. Большинство из них принимают таблетки, чтобы уменьшить аппетит и всегда быть в форме. Слава Богу, у Полы нет проблем с весом! Из-за этого они и нервничают. Способны обижаться из-за всяких пустяков – уж нам-то с тобой это хорошо известно!

– Мне кажется, в данном случае у них есть основания, – упрямо продолжал Лэдди, – Дело не только в манекенщицах. Пола, кажется, командует всеми в мастерских, критикует, вносит изменения. Несколько раз она даже на меня наезжала. Народ не знает, как на это реагировать. Они привыкли получать указания от тебя, от меня и от Моры Хемингуэй. (Мора возглавляла отдел продаж; эта немолодая дама с подкрашенными седыми волосами тоже работала с Хьюго с незапамятных времен.) Они не привыкли, чтобы ими помыкала какая-то манекенщица. Но поскольку она твоя жена, на нее трудно не обращать внимания. Поверь мне, Хьюго, если ты не примешь мер, они просто взбунтуются. Хьюго дрожал от ярости.

– Хорошо, Лэдди, я все понял. Ты совершенно прав: Пола моя жена, и я хочу, чтобы к ней относились с уважением, хотя, мне кажется, что вначале чувства обиды не избежать, особенно среди тех, кто давно у меня работает. Но меня удивляет, что ты принимаешь в этом участие. Не ожидал, что ты придешь ко мне и станешь рассказывать всякие сплетни о моей жене.

Лэдди стиснул зубы.

– Мне это не доставляет удовольствия. Но я подумал, что тебе следует знать, что происходит, иначе в один прекрасный день ты лишишься половины своих сотрудников.

Хьюго прищурил глаза.

– И ты? Боже мой, Лэдди, неужели ты собираешься уйти от меня?

– Я не хотел бы, – твердо сказал Лэдди. – Я привык к тебе, Хьюго. Мы здорово сработались. Но я подчиняюсь одному начальнику. До сих пор я многое прощал госпоже Варне, понимая, что для нее все пока в новинку, и что она пробует свои силы. Но вытирать о себя ноги я не позволю никому! Даже твоей жене!

– Сожалею, что ты принимаешь это так близко к сердцу, Лэдди, – сказал глубоко потрясенный Хьюго.

– Да, я принимаю это близко к сердцу и думаю, что хорошо сделал, что все тебе выложил, – сказал Лэдди. – Прошу лишь, чтобы ты не закрывал глаза на то, что происходит. У нас всегда была благожелательная атмосфера. Мне не хочется, чтобы все пошло прахом.

Хьюго все еще сердился, но он очень уважал своего помощника и был достаточно умен, чтобы понять, что Лэдди никогда бы и в голову не пришло начать с ним этот разговор, если бы в его обвинениях не было доли правды.

– Пола просто не нашла еще правильной линии поведения, – сказал он примирительным тоном. – Она оказалась так далеко от дома, и все здесь сильно отличается от того, к чему она привыкла. Я уверен, что со временем все встанет на свои места. Но я с ней поговорю, Лэдди.

На мгновение ему показалось, что его помощник вот-вот расплачется слезами облегчения, но красивое лицо Лэдди просияло, и он кивнул.

– Спасибо, Хьюго. Я уверен, что, если ты сделаешь это, будет лучше и ей и всем нам.

Целый день Хьюго прокручивал в памяти разговор с Лэдди. Ему было досадно, и он злился, что кто-то осмеливается критиковать Полу, однако в глубине души понимал, что в рассказе Лэдди есть доля правды. Нельзя сказать, что он совсем не замечал, как изменилась атмосфера в демонстрационном зале, какой она стала холодной, несмотря на июльскую жару в Нью-Йорке, и он начинал понимать, что некоторые черты характера Полы, казавшиеся ему милыми слабостями, в глазах других людей выглядели как высокомерие и стремление всеми помыкать.

Как странно, думал он, что девушка из такой простой семьи способна так правдоподобно изображать принцессу королевской крови – странно, но тем не менее это загадочным образом волнует воображение. А то, что она указывает этим сукиным детям, как надо работать, так это просто попытка маленькой девочки изобразить из себя взрослую даму. Но он обещал Лэдди поговорить с Полой, и ему придется это сделать!

Они уже переехали в свое жилище на Семидесятой улице, и тот вечер был одним из немногих, которые они проводили дома. Они спокойно поужинали всякими вкусными холодными закусками, приготовленными недавно нанятой экономкой, и теперь сидели, расслабившись, в саду, доканчивая бутылочку «Моэт э Чандон» и наслаждаясь музыкой Вивальди, доносившейся через распахнутые стеклянные двери.

– Дорогая, я хочу с тобой поговорить. – Хьюго придвинул поближе к жене стул и взял ее за руку, сразу же почувствовав, как что-то затрепетало у него внутри, что случалось всякий раз, когда он прикасался к ее шелковистой коже. Она сидела такая красивая последние лучи заходящего солнца превратили ее волосы в расплавленное золото, а длинные обнаженные ноги, выглядывающие из-под короткого платья-рубашки, были элегантно скрещены, демонстрируя ровный загар медового цвета. На какой-то момент он почти поддался соблазну отказаться от попытки слегка пожурить ее и вместо этого заняться любовью прямо здесь, в саду, где воздух полон ароматом роз и других цветущих растений. Но чем скорее он наставит ее на путь истинный относительно ее поведения в демонстрационном зале, тем лучше.

– Я сегодня разговаривал с Лэдди, – начал он. – Дорогая, тебе придется быть более осторожной, когда ты разговариваешь с сотрудниками. Некоторые обижаются, когда ты указываешь им, как нужно выполнять свою работу.

Пола едва сдержала гнев, но взяла себя в руки и тряхнула головой.

– А-а, ты имеешь в виду, что манекенщицы на меня жалуются? Что ж, обычно они завидуют мне, и мне приходилось мириться с этим всю мою трудовую жизнь. Я сама с ними справлюсь.

– Но я не могу допустить, чтобы у нас царила недоброжелательная атмосфера, – спокойно сказал Хьюго. – Речь идет не только о манекенщицах. Даже Лэдди обиделся. Послушай, я понимаю, что тебе все это пока непривычно и, пожалуй, некоторые сотрудники завидуют тебе и поэтому недоброжелательны. Не могла бы ты быть немного помягче – ради меня?

Пола внимательно посмотрела ему в глаза. В ее глазах зажегся жесткий огонек.

– Так, значит, Лэдди за моей спиной наговаривает на меня, а?

– Это не так, дорогая. Лэдди просто рассказал мне о настроениях сотрудников и намекнул, что ты не всегда ведешь себя тактично.

– И ты ему поверил? – Пола резко выдернула руку из его руки.

– Лэдди превосходный помощник, – сказал Хьюго ласково. – Я полагаюсь на него.

– Даже когда он рассказывает всякие небылицы о твоей жене? Да как он смеет! Мне кажется, я имею право на некоторое уважение!

– Конечно, к тебе должны относиться с уважением, – согласился Хьюго. – Но уважение к тебе, как к профессионалу, придется завоевывать. Не спеши, найди свое место и, я уверен, ты его завоюешь. Но, поверь мне, дорогая, восстанавливать людей против себя не решение проблемы.

Пола вскочила. Она злилась на Лэдди, но еще больше злилась на Хьюго за то, что он послушался Лэдди.

– Ну, спасибо тебе, Хьюго, за то, что ты по-рыцарски защитил меня! – раздраженно сказала Пола. – Если я так всем мешаю в демонстрационном зале, то просто больше не буду приходить, чтобы не слушать тебя. У меня есть чем заняться – магазины, обеды с подругами, благотворительные вечера, – а когда мне это надоест, я, возможно, даже найду себе работу манекенщицы у какого-нибудь другого модельера. Многие с радостью возьмут меня – англичанку, жену Хьюго Варны.

Он ухватил ее за запястье.

– Ты делаешь из мухи слона. Сядь, выпей еще шампанского и не глупи.

Взбешенная его примирительным тоном, она вырвала у него свою руку.

– Спасибо! Мне больше не хочется шампанского. Она повернулась и направилась к дому, в дверях чуть не налетев на Дорис, постоянно живущую в доме горничную, одетую, по настоянию Полы, в нарядное черное платье с белым кружевным передником.

– Ради Бога, смотри, куда идешь! – грубо бросила ей Пола.

– Извините, госпожа Варна. Я хотела доложить, что к вам пришли.

Щеки у девушки раскраснелись; она была возбуждена, словно ей только что предложили участвовать в конкурсе, чтобы выиграть крупный приз, подумала Пола.

– Гость? В такой поздний час? Кто это?

– По правде говоря, посетитель пришел к господину Варне, – уточнила девушка, возбуждение которой снова прорвалось наружу в сдавленном смешке. – Он говорит, что его зовут господин Мартин, Грег Мартин, и что он деловой партнер господина Варны.

Пола чуть не топнула ногой от досады. Сейчас ей меньше всего хотелось вести светские разговоры.

Но Хьюго, несомненно, захочет встретиться с Грегом Мартином. Его не было в Нью-Йорке в течение полугода, поэтому она с ним еще не была знакома, но из рассказов Хьюго поняла, что они не только деловые партнеры, но и близкие друзья. Ну что же, если ей повезет, то сразу же после того, как их представят, она сможет извиниться и уйти в свою комнату. Может быть, пришв ванну, она почувствует себя лучше.

Дорис трепетала, как огромная черно-белая бабочка, попавшая в сачок.

– Хорошо, Дорис, – сказала Пола. – Пригласи господина Мартина войти.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

– Вы, должно быть, Пола? – сказал незнакомец, протягивая ей руку.

Она подала свою, позабыв о том, что сердилась. Унее было точно такое же ощущение, какое она испытала однажды в детстве, когда, упав с дерева на землю, лежала на спине, все еще сжимая в руке обломившуюся ветку. От удара она задыхалась, хватая ртом воздух, и ей казалось, что живот приклеился к позвоночнику. Сейчас она почувствовала то же самое.

– А вы – Грег. Я так много слышала о вас.

– Надеюсь, только хорошее. – Он произнес это с ленивой медлительностью. Пола попыталась было догадаться по произношению, откуда он родом, но не смогла. Она еще не научилась сразу определять по выговору географическую принадлежность американцев – Бостон, Восточное побережье, Средний Запад. Только гнусавое произношение жителей Бронкса она замечала с полуслова, потому что Хьюго еще не совсем от него избавился, да протяжную речь южан, так как не менее шести раз смотрела «Унесенные ветром».

– Разумеется, только хорошее! – сказала она, улыбаясь.

Его рука была сильной и прохладной, и ей не хотелось ее отпускать. Но тут она услышала за спиной восклицание Хьюго: «Грег! Я и не знал, что ты вернулся!» и отступила в сторону, наблюдая, как мужчины обнялись, похлопывая друг друга по спине и улыбаясь друг другу, как два давно не видевшихся школьника.

Несмотря на итальянскую кровь его отца, Грег был выше ростом хрупкого Хьюго, но во всем остальном, подумала Пола, его средиземноморское происхождение было явным с первого взгляда. Он был широк в плечах, узок в бедрах, его смуглое лицо покрывал темный загар. Черные как смоль волосы обрамляли его классическое лицо римского патриция. Черные глаза иногда вспыхивали, словно до поры до времени спящий вулкан. У него был слегка крючковатый нос и ослепительно белые зубы.

– Вижу, ты уже познакомился с моей женой, – сказал Хьюго. – Пола, это тот самый парень, которому я обязан своим успехом! Если бы не он, я по-прежнему крутил бы пару швейных машинок на мамином кухонном столе.

Грег рассмеялся.

– Чепуха, не притворяйся! Не я, так кто-нибудь другой обратил бы внимание на твои способности, – сказал Грег. Но слова Хьюго явно польстили ему.

– Мы расположились в саду, Грег. Вечер слишком хорош, чтобы сидеть в доме. Давайте-ка свернем голову еще одной бутылочке шампанского. Такой случай – возвращение блудного сына!

Он потащил Грега к застекленной двери, и Пола последовала за ними, чувствуя себя немного лишней. Она привыкла к почти абсолютному вниманию к себе любого мужчины, с которым встречалась, – этот же, казалось, едва заметил ее. А ей хотелось, чтобы он ее заметил! Она страстно желала этого, как никогда в жизни! Неудивительно, что Дорис так взволнована! Было в Греге Мартине нечто, что вызывало желание, практически полностью лишавшее ее собственной воли. Она знала, что готова сделать что угодно – что угодно! – чтобы только заставить его взглянуть на нее своими жгучими черными глазами, проникающими в самую душу.

– Скажи Дорис, чтобы принесла еще бутылку «Моэта», дорогая, – сказал ей Хьюго, обернувшись через плечо, и ее раздражение вспыхнуло с новой силой. Сначала он отчитал ее, как капризную школьницу, а теперь командует, будто она служанка, – да как он смеет!

Присоединившись к мужчинам в саду, она, к своей досаде, обнаружила, что они разговаривают о делах. Как это скучно! Доллары – миллионы долларов – интересовали ее только тогда, когда она могла их растранжирить. Она уселась в плетеное кресло напротив Грега, соблазнительно скрестив ноги, и стала наблюдать за ним из-под длинных ресниц. К ее разочарованию, он, казалось, по-прежнему совсем не замечал ее.

– Значит, поездка у тебя была удачной? – говорил Хьюго.

– Угу. – Впервые с тех пор как она уселась в кресло, его черные глаза обратились в ее сторону. – Как я понимаю, твоя поездка тоже!

Хьюго улыбнулся.

– Я поехал, чтобы побывать на демонстрации моделей, а вернулся с женой. Жаль, что ты не смог присутствовать на свадьбе, приятель, но все произошло так быстро. Ну подожди, Грег, в один прекрасный день с тобой случится то же самое!

Грег рассмеялся и махнул рукой, словно отметая такую возможность.

– Не выйдет! Меня больше устраивает роль везде желанного холостяка.

– И я был таким. Но брак – это традиция, последовать которой я настоятельно рекомендую.

Хьюго с улыбкой взглянул на нее. «Как бы не так! – думала она. – Еще полчаса назад ты придирался ко мне, наслушавшись подлых сплетен своих ничтожеств-сотрудников, а теперь… "Брак – это традиция…" Грандиозно!»

Но как только она взглянула на Грега, раздражение исчезло. Невозможно было оставаться в плохом настроении, глядя на его красивое лицо и великолепное тело. «Посмотри на меня, Грег, умоляю, посмотри на меня!»

Сумерки сгустились, и Хьюго включил прожектор. При его мягком свете они продолжали сидеть в саду и разговаривать. Пола наблюдала за мужчинами, ощущая легкий трепет желания, и почти не слышала, о чем они говорили.

Наконец Грег поднялся со стула.

– Я, пожалуй, пойду, Хьюго. На следующей неделе загляну к вам в демонстрационный зал. Не могу сказать точно когда – предстоит закончить несколько важных дел. Но ты, наверное, будешь у себя?

– Почему бы вам как-нибудь не поужинать с нами? – предложила Пола.

Он повернулся к ней, взглянув в упор своими черными глазами. Ей показалось, что в них загорелся насмешливый огонек.

– С удовольствием. Вы позволите мне привести кого-нибудь с собой? Мне не хотелось бы быть третьим лишним у молодоженов.

У нее что-то тревожно сжалось внутри. Он знает! Он знает, о чем она думает, и отвергает ее!

– Конечно! – сказала она ласково.

– С кем ты придешь? – спросил Хьюго, явно не ощутив напряжения, сгустившегося в воздухе. – Кто у тебя в любимицах на сегодняшний день?

Грег пожал плечами.

– Еще не знаю. Не забудь, что я долго отсутствовал и возвратился только сегодня. Я уверен лишь в том, что найду кого-нибудь для компании.

– Не сомневаюсь, что найдешь! – Хьюго рассмеялся и добавил, обращаясь к Поле: – У Грега никогда нет недостатка в партнершах. Его черную записную книжечку можно читать как справочник «Кто есть кто» в мире элегантности.

– Не сомневаюсь, – холодно произнесла Пола.

– Доброй ночи, Пола, рад был познакомиться с вами. – Он снова взял ее за руку и, наклонившись, поцеловал в щеку. Сердце ее учащенно забилось.

Когда Грег ушел, Хьюго обнял жену и крепко прижал к себе.

– Можно мне сказать кое-что, дорогая? Будь даже черная книжечка Грега полным-полна имен потрясающих девушек, среди них нет ни одной красавицы, как ты. И, хоть он и известный кобель, он даже не подозревает, что это такое на самом деле. Пойдем в постельку, ладно?

Пола, ослабевшая от неутоленного желания, была не в силах протестовать и позволила ему увести себя наверх, в элегантно отделанную спальню, и раздеть. Но когда она лежала в огромной кровати с шелковым пологом на четырех столбиках, с покорностью принимая горячие объятия Хьюго, ей казалось, что в темноте она видит лицо Грега; когда ее тело содрогнулось от оргазма, это случилось потому, что она представила себе, как губы Грега покусывают и дразнят ее, как руки Грега, а вовсе не Хью, обнимают ее и что тело Грега на ней и внутри нее.

* * *
Целых три дня Пола не могла ни есть, ни спать. В ту первую ночь, когда Хьюго тихо посапывал рядом с ней, она лежала, напряженная и ничуть не расслабившаяся после их близости, и все ее тело ныло и трепетало при мысли о Греге. В конце концов она встала и отправилась бродить по дому, брала в руки красивые безделушки, купленные ею, чтобы украсить свое жилище, и снова ставила на место, боясь, что не удержит их в дрожащих пальцах и разобьет.

За завтраком, раскрошив кусочек поджаренного хлеба, пока Хьюго поглощал огромную порцию яичницы с беконом, она спросила его о Греге.

– Чем именно он занимается? Хьюго добродушно улыбнулся.

– Хороший вопрос. Он называет себя финансистом, но под этим что только не скрывается! Кажется, он начинал с торговли недвижимостью, а потом перешел к сделкам с залоговым имуществом, консультировал в области инвестиций. В чем он только не участвует, – откровенно говоря, для меня важно только то, что он достаточно богат и заинтересован в выгодном вложении денег и что я с его помощью добился успеха. Всякий раз, когда мне требовалась помощь, Грег был готов оказать мне услугу. Я всегда буду благодарен ему.

– По его словам, не он, так другой сделал бы это.

– Возможно. Но случилось так, что это был Грег, – сказал Хьюго, запивая яичницу с беконом обжигающе горячим кофе. – Он, несомненно, авантюрист, иногда мне кажется, что он чаще, чем нужно, ходит по лезвию бритвы. Но именно благодаря риску Грег нажил состояние, и я уверен, что, узнав его поближе, ты его тоже полюбишь. В сущности, я не знаю ни одного человека, который не любил бы Грега. Он полон обаяния.

– Да, – сказала Пола, крепко сжимая колени, и подумала, что Хьюго был бы просто потрясен, догадавшись, как сильно она надеялась узнать поближе Грега Мартина.

Она была настолько одержима этим желанием, что и в тот день, и на следующий ходила с Хьюго в демонстрационный зал, почти позабыв о разговоре, состоявшемся у них незадолго до появления Грега. Мелкие дрязги и зависть казались такой ерундой по сравнению с возможностью снова увидеть его. Но, хотя она чуть не вскакивала с места в предвкушении встречи, когда слышала, что лифт останавливается на их этаже, он так и не пришел. Каждый раз это был кто-нибудь другой – покупатель или агент по связям с прессой, манекенщица, лекальщик или просто рабочий, перекатывавший в другое место вешалку с тщательно упрятанными в пластмассовые мешки образцами моделей, которые только что привезли.

– Ты уже назначил дату нашего ужина с Грегом Мартином? – спросила она у Хьюго на третий день.

– Извини, дорогая, я забыл сказать тебе, – ответил Хьюго. – Боюсь, что ужин придется отложить.

У Полы замерло сердце.

– Почему? – спросила она дрожащим голосом, ненавидя себя за эту предательскую дрожь.

– Его снова нет в городе – на сей раз он уехал в Техас. Клянется, что по делам, но лично я думаю, что тут замешана одна красотка – дочь нефтяного магната. В последнее время их часто видели вместе, и, возможно, папочка захотел повнимательнее присмотреться к нему.

Пола чуть не заплакала от разочарования и злости. Она так ждала новой встречи с Грегом! Как больно ей было сознавать, что он предпочел уехать в Техас с какой-то бабенкой, каким бы богатым ни был ее папочка. Ведь она была, к своем ужасу, уверена: он догадался, что она пригласила его на ужин отнюдь не из дружеских побуждений.

«Черт возьми, он, наверное, смеется надо мной», – подумала она, вспоминая, как он смотрел на нее, когда она его пригласила, – черные, как маслины, все понимающие глаза, а губы, растянувшиеся в улыбке, обнажают очень белые зубы, придавая улыбке оттенок коварства. Но, несмотря на испытанное унижение и неожиданный прилив чего-то, похожего на ненависть к нему, ее все же влекло к этому мужчине ничуть не меньше, а может быть, даже сильнее, чем прежде. Пола не привыкла к тому, чтобы ею пренебрегали. Это лишь подхлестывало ее желание и сильнее раззадорило ее – настанет день и она будет властвовать над Грегом Мартином, как властвовала над каждым мужчиной, которого когда-либо пожелала.

* * *
Пока Грега не было в Нью-Йорке, и Пола не могла продвинуться в своих планах его завоевания, она решила заняться другой проблемой. С тех пор как она узнала, что Лэдди говорил о ней с Хьюго, она была полна решимости найти какой-нибудь способ отплатить ему, и теперь все свое свободное время (а его было много, поскольку Хьюго был очень занят подготовкой коллекции к новому сезону) Пола посвящала обдумыванию разных способов мести, но все они были отвергнуты. Было бы слишком примитивно и грубо устроить какую-нибудь каверзу с эскизами или образцами моделей – Лэдди бы просто уволили, и это принесло бы ей всего лишь сиюминутное удовлетворение. Нет, думала Пола, больше всего ей хотелось бы получить над ним власть, потому что для нее власть над людьми по-прежнему имела огромную притягательную силу.

Секс, как она теперь поняла, был всего лишь началом, потому что, когда мальчики увивались вокруг нее, прося о любви, это давало ощущение власти одного пола над другим. Но прошло не так уж много времени, и она поняла, что существуют и другие способы держать людей в своей власти. Например, эмоциональный шантаж – очень действенное средство, и лучше всего использовать его против самых близких людей, а еще есть такая игра, когда кто-нибудь становится твоим должником, и можно требовать от него всяких услуг, или же постоянно угрожать, как она это проделывала с Гарри. Теперь, став женой Хьюго, она могла властвовать над людьми в силу своего положения. Но ни один из этих способов не сработал бы в отношении Лэдди. Он был не только помощником Хьюго, но и его другом, он пользовался благосклонным вниманием Хьюго – и она знала, что Лэдди ее не любит. «Я должна что-нибудь найти, – думала Пола. – Он не может не иметь слабостей. И я обязательно отыщу его слабое место».

Принятое решение заставляло ее приходить в демонстрационный зал, хотя царившая там атмосфера стала ей ненавистна. Теперь, когда ей дали понять, насколько она непопулярна среди сотрудников, она особенно остро чувствовала внезапно наступающее молчание, когда она входила в комнату, и ощущала провожавшие ее недоброжелательные взгляды, когда она уходила. Еще хуже было то, что ей пришлось прикусить язык и воздержаться от указаний сотрудникам, иначе она рисковала получить еще один выговор от Хьюго, она понимала, что всем им, должно быть, известно, почему она вдруг изменила свое поведение, и это злило и унижало ее, подогревая решимость найти способ посчитаться с Лэдди.

Однажды, в жаркий и душный июльский день, такая возможность представилась, по чистой случайности Пола находилась в демонстрационном зале, когда увидела, что Лэдди торопливо вышел из своего офиса, странно озираясь по сторонам, будто боялся, что его заметят. Интуиция подсказала Поле, что тут дело нечисто, и ее охватил трепет предвкушения, хотя пока еще ничего не произошло. Когда Лэдди начал спускаться по лестнице (он страдал клаустрофобией и терпеть не мог лифтов), она проскользнула в лифт спустилась и, дождавшись, когда внизу появился слегка запыхавшийся Лэдди, последовала за ним на улицу. У обочины стояла машина, за рулем которой сидел юноша, очень подтянутый и миловидный, лицо которого показалось Поле знакомым. Из своего укрытия у входа она видела, как Лэдди обошел машину, открыл дверцу и уселся на пассажирское место. Юноша радостно повернул к нему голову, и Лэдди, наклонившись, обнял его за стройные плечи и поцеловал в щеку. Какое-то мгновение они просто сидели, глядя друг на друга, а затем юноша нажал на стартер, и машина, отъехав от тротуара, сразу же влилась в грохочущую лавину уличного движения.

Пола стояла в дверях, прикидывая, какую пользу можно извлечь из только что увиденного, и на ее лице играла улыбка.

Пола, конечно, с первого взгляда определила, что Лэдди педераст, но не придала этому значения. Мир моды был полон «голубых», и Гарри, ее друг, возможно самый лучший, тоже был таким. Но здесь дело было в другом, сидевший в машине юноша был не кто иной, как Крис Коннелли, сын сенатора Коннелли, который, как поговаривали, собирается выставить свою кандидатуру на пост президента на следующих выборах.

Сгорая от возбуждения, Пола смотрела вслед машине, пока она не исчезла в плотном потоке машин. Итак, Крис Коннелли был любовником Лэдди – неудивительно, что тот проявлял такую скрытность! Даже слушок о подобной скандальной связи мог бы причинить сенатору немалый вред – о нем всегда говорили, как о прекрасном отце крепкого здорового семейства. Если бы только обнаружилось, что его сын «голубой», это стало бы знаменательным днем для средств массовой информации.

Крис, должно быть, позвонил Лэдди и попросил о срочной встрече, иначе модельер никогда не покинул бы своего офиса в разгар рабочего дня, и, возможно, оба они надеялись, что такая неосторожность сойдет им с рук. Как бы не так!

Когда Пола возвратилась в демонстрационный зал, в ее головке уже зрели планы, как бы повыгоднее использовать увиденное. Лэдди отсутствовал более часа, и, услышав наконец, что он вернулся к себе, Пола решила действовать.

Постучавшись, она заглянула к нему в кабинет.

– Все в порядке, Лэдди? – спросила она с притворной озабоченностью.

– Да, конечно… почему вы спрашиваете? – ответил он, и она заметила, что он пытается скрыть волнение.

– Я встревожилась, увидев, как поспешно ты убегаешь, – сказала Пола. – А потом, когда я поняла, что это Крис тебе позвонил и срочно вызвал, подумала, что в твоей личной жизни, возможно, есть какая-то ужасная тайна… – В ее голосе звучала искренность, выражение лица было озабоченным, но взгляд был цепким и острым. Она, конечно, лишь догадывалась, что спешно покинуть офис Лэдди заставил телефонный звонок, но, сказав об этом, тут же убедилась, что ее догадка была абсолютно правильной. Моложавое лицо Лэдди побледнело, и на нем отразился нескрываемый ужас.

– О Лэдди… извини… это секрет? – спросила она с сочувствием. – Конечно, я знаю, кто такой Крис, и понимаю насколько нежелательно, чтобы тайна, какой бы она ни была, получила огласку. Это поставило бы в затруднительное положение многих, не так ли? Но ты не волнуйся, я нема как рыба. Я сохраню твою тайну.

Она заметила, как побледневшие щеки Лэдди пошли красными пятнами, и ощущение власти, которым она так наслаждалась, волной поднялось в ней. Как Лэдди, должно быть, ругал себя за неосторожность! Ну теперь-то он у нее в руках! Никогда больше не осмелится наговаривать на нее ни Хьюго, ни кому бы то ни было.

Пола усмехнулась про себя. Он и не подозревал, что, говоря «я сохраню твою тайну», она именно так и собиралась поступить. Она ничего не разболтает, потому что если бы она сделала это, то потеряла бы свою власть над ним, а власть над людьми доставляла ей такое же наслаждение, как самый неистовый оргазм.

– Если тебе потребуется моя помощь, скажи мне, Лэдди, договорились? – произнесла она милым голоском.

Когда она ушла, Лэдди еще долго с ужасом смотрел ей вслед.

* * *
Когда Пола поняла, что беременна, это было для нее еще большим потрясением, чем пришедшее из Англии известие о том, что ее младшая сестра Салли, не будучи замужем, родила сына, которого намерена растить одна. Получив письмо из Лондона, Пола удивилась, но не очень – недаром говорят, что в тихом омуте черти водятся и что именно тихони всегда «попадают в беду», как сказала бы мама. Бойких – тех учит улица, и они не попадаются так глупо, а если такое случается, то быстренько принимают меры. Отказаться от аборта и усыновления – это было так похоже на Салли! «Вот глупая, испортила себе жизнь», – подумала Пола и тут же забыла о сестре и ее проблемах.

Однако, когда врачи подтвердили беременность у нее самой, она была просто выбита из колеи. Она не собиралась обзаводиться ребенком, по крайней мере пока, и всегда предохранялась. Кроме… да, кроме того ленивого воскресного утра, когда ей, разнежившейся в постели, не хотелось вставать и тащиться в ванную. По-видимому, именно этого единственного случая оказалось достаточно.

Сначала она пришла в смятение, представив, что ей придется отказаться от многих светских Удовольствий, потом ее охватила тревога за свою внешность. Как отразится беременность на ее теле? У нее была небольшая грудь, довольно высокая, но, утратив упругость, она может стать похожей на глазунью из пары яиц, и, хотя она была стройной, раздавшаяся талия нарушила бы пропорции всей фигуры, и в конце концов она будет выглядеть как ровная сверху донизу доска. Мерещились ей и другие ужасы: а вдруг мышцы живота утратят эластичность или случится варикозное расширение вен, и ее мало утешало то, что миллионы женщин справляются с подобными проблемами, и их внешность после родов совсем не меняется. Поле было недостаточно того, что она останется по-прежнему очень привлекательной женщиной, независимо от числа выношенных детей ее могло удовлетворить только совершенство. Она знала, что будет с ненавистью разглядывать в зеркале свой округлившийся живот, и ее ужасали предстоящие унизительные испытания: тошнота по утрам, запоры, неуклюжесть.

Напротив, Хьюго, услышав о ее беременности, пришел в радостное возбуждение, словно ребенок в предвкушении рождественской елки.

– Ты, наверное, шутишь, Пола! – сказал он, глядя на нее с восторженным выражением на лице, которое говорило, что он уже наполовину поверил этому известию.

– Я не шучу. Разве это повод для шуток? Тебе, наверное, известно, что у людей рождаются дети, особенно если они занимаются любовью так часто, как мы?

– Догадываюсь! – ответил он, все еще не веря ей до конца. Не в состоянии сдержать восторга, он подхватил ее на руки и закружил по комнате, а потом так же неожиданно снова осторожно поставил на ноги, испугавшись, что может причинить ей боль. – Извини, милая, но ведь это такая потрясающая новость!

– Все в порядке, не сломаюсь, – сказала Пола и рассмеялась, заразившись его радостным возбуждением.

– За это надо выпить! – воскликнул он и с тревогой посмотрел на нее. – А тебе можно пить?

– Думаю, что от бокала шампанского со мной ничего не случится.

– Я намерен избаловать тебя окончательно, – сказал он, открыв бутылку и наполнив шампанским два узких высоких бокала. – Самая лучшая пища, много отдыха, и, разумеется, ты немедленно оставишь работу.

– Наверное, придется, – сказала Пола, потягивая шампанское и чувствуя, что она довольна впервые с того момента, как доктор подтвердил ее состояние.

В те дни она заглядывала в демонстрационный зал только лишь для того, чтобы получить удовольствие от сознания, что ее присутствие там заставляет Лэдди беспокоиться, будет очень приятно по уважительной причине не показываться там, кроме тех случаев, когда ей потребуется примерить красивую одежду для будущих мам, модели которой, она была уверена, Хьюго для нее разработает. Какая жалость, что сейчас в моде мини-юбки – они не очень хорошо смотрятся при округлившемся животе. Но Хьюго, она уверена, придумает что-нибудь такое, что будет одновременно и модным, и привлекательным, и она будет самой изысканной будущей мамой во всем Нью-Йорке.

Может, все-таки быть беременной не так уж плохо.

* * *
К моменту рождения Гарриет Пола вернулась к прежнему мнению. Все-таки, значит, она была права в своих первоначальных опасениях, беременность – это ужасно! Шли месяцы, и она испытывала все большее отвращение, глядя на свое расплывшееся тело. Как же оно безобразно! Сможет ли оно снова прийти в норму? А ее бедная кожа, растянутая на похожем на детский мяч животе, станет ли она снова гладкой и упругой? Дважды в день она втирала в кожу миндальное масло, но тревога не проходила, а приятный ореховый запах миндаля, который всегда ей нравился, теперь вызывал тошноту Впрочем, такое же ощущение вызывал у нее теперь почти любой запах – приятный или неприятный.

– Бодритесь, дорогая, тяжелая беременность – легкие роды, – утешала ее самая близкая приятельница Мелани Шрайвер, но Пола вскоре убедилась, что это очередная бабкина сказка.

Роды были затяжными и тяжелыми. К тому времени, когда Гарриет Бристоу Варна наконец с криком появилась на свет, Пола была настолько измучена, что не захотела не только взять ее на руки, но даже взглянуть на дочь. Она лежала на койке с влажными от пота волосами, прилипшими к бледному, словно восковому лицу, смутно сознавая, что вокруг нижней части ее тела суетятся какие-то люди, и чувствовала что-то неладное. Она уловила слово «кровотечение», но это вызвало скорее не тревогу, а раздражение.

– Лежите спокойно, госпожа Варна, постарайтесь не двигаться, – сказала ей озабоченным тоном медсестра, а Пола лишь подумала. «Вот тупая корова! Да разве я могу двинуться?»

И снова суета, и снова голоса. «Сейчас я сделаю укол, госпожа Варна, чтобы остановить кровотечение» Игла глубоко входит в вену Встревоженные лица. Она так устала, что ей все равно.

Все вокруг, как в тумане, лица плывут перед глазами, голоса доносятся откуда-то издалека.

«Больше никогда, – думала Пола, проваливаясь в мягкий обволакивающий туман. – Никогда и ни за что!»

* * *
– Дорогая, ты уже не спишь? Тут к тебе пришли.

Пола, откинувшись на подушки, подавила тяжелый вздох. Как только неделю назад ей позволили возвратиться из больницы домой, к ней непрерывным потоком шли посетители, и она уже была сыта ими по горло.

Дамы, с которыми она встречалась на обедах и других благотворительных мероприятиях, приходили навестить ее под предлогом, что им хотелось подарить что-либо новорожденной, но, как подозревала Пола, половина приходила из любопытства посмотреть на ее новый дом, а половина хотела своими глазами увидеть, как пострадала ее внешность от выпавших на ее долю мучений. Пришла делегация от сотрудников Дома моды Хьюго во главе с Морой Хемингуэй, с огромным букетом цветов и поздравительной открыткой, подписанной всеми без исключения сотрудниками. «Вот лицемеры!» – с горечью подумала Пола.

Но больше всего ее раздражали мать и сестры Хьюго. Они никогда ее не любили, а теперь вдруг у них появился интерес собственников, который ее раздражал и вызывал чувство, сходное с клаустрофобией. Они склонялись над утопающей в кружевах колыбелькой, ворковали над малышкой, поправляли одеяльце и твердили, что вот эта черта ее личика в точности, как у бабушки Дучерри, а вот та – ну, копия тетушки Софьи.

– Носик у нее точно, как у Дучерри, – торжествующе заявляла мать Хьюго, и Пола едва сдерживалась, чтобы не закричать: «Нет! У нее мой нос! Я ее мать и, ради Бога, может быть, вы все-таки позволите ей быть чуточку похожей на меня?»

Марта не ограничивалась воркованием над колыбелью, она еще настаивала на том, чтобы сидеть, как на часах, у постели Полы, и отказывалась подчиняться даже медсестре, которую Хьюго нанял для ухода за «своими девочками», как он их называл, и которая была серьезно обеспокоена тем, что непрерывный поток посетителей может плохо отразиться на состоянии здоровья Полы.

– Роженицам нужен отдых, – вежливо увещевала она, но Марта была непреклонна.

– Уж не думаете ли вы, что я этого не знаю? Я родила четверых. А сколько детей у вас, молодая леди?

Элли, медсестра, с трудом сдерживая себя, отвечала:

– В таком случае вы должны знать, как могут утомить посетители. Мне не хочется, чтобы у госпожи Варны снова подскочила температура. Она еще очень слаба.

Марта громко фыркнула. Фырканье, по-видимому, означало: «Сколько шуму из-за пустяков!»

– Мы не посетители, мы – члены семьи, – произнесла она вслух.

– Извините. Но доктор прописал госпоже Варне полный покой, иначе он снова поместит ее в больницу. Боюсь, что мне придется настоять на том, чтобы вы ушли.

В конце концов, сославшись на свои полномочия, сестра добилась повиновения, и Марта, едва сдерживая негодование, удалилась. Пола торжествовала. Как приятно, когда кто-то другой борется за твои интересы, особенно сейчас, когда она так слаба и так страшно устала.

Однако вторую половину дня Элли была свободна, она ушла, и Полу некому было защитить, когда к ней заглянул Хьюго и объявил, что к ней пожаловал новый гость.

– О, Хьюго, я не очень хорошо себя чувствую. Нельзя ли спровадить посетителя? – умоляла Пола.

– Это Грег, дорогая, – тихо сказал Хьюго.

Грег! Сердце у нее забилось быстрее, и усталость вдруг куда-то исчезла.

С того июльского вечера в саду она его ни разу не видела. Прямо из Техаса он уехал по делам в Европу, и Пола даже обрадовалась этому, потому что к тому времени знала, что беременна, а ей хотелось предстать перед Грегом в наилучшем виде. С их встречи прошло несколько месяцев, но она совсем не забыла о том, какое он произвел на нее впечатление. И теперь, когда Грег пришел навестить ее, на нее нахлынули воспоминания, ввергнув в состояние, близкое к панике.

Она не могла встретиться с ним в таком виде – почти без косметики, со сбившимися от лежания волосами. Но, несмотря на все, ей безумно хотелось его увидеть. Дыхание перехватило и она заметила, как дрожат ее руки.

– Мои поздравления, Пола. Как ты себя чувствуешь?

Он стоял в дверях с огромным букетом цветов и корзинкой с фруктами – все такой же красивый, каким она его помнила.

– Спасибо, хорошо. – Ее голос слегка дрожал, но она надеялась, что он этого не заметит.

– Выглядишь ты отлично. Ну, Хьюго, негодяй ты этакий, тебя, я вижу, нельзя и на пять минут оставить без присмотра! Стоило мне уехать в первый раз, как ты женился, а во второй – стал отцом.

– Ну, ты отлучился не на пять минут, – сухо заметил Хьюго. – Тебя не было более шести месяцев.

– Да, да, ты прав. Но, уверяю, если бы я оказался наедине с Полой, я бы тоже натворил глупостей. – Он, поддразнивая, посмотрел ей прямо в глаза, и она почувствовала, как вспыхнули ее щеки. – Это тебе, Пола, самой прекрасной мамочке в Нью-Йорке, – сказал он, протягивая ей букет.

– Спасибо. Цветы очень красивы… – пробормотала она, почувствовав себя страшно глупо. Такого у нее не случалось ни с одним мужчиной – никогда прежде.

– Позволь, я возьму их, – сказал Хьюго. – Скажу Дорис, чтобы поставила их в воду. А не выпить ли нам чего-нибудь? Надо бы открыть бутылочку шампанского и выпить за здоровье новорожденной, а?

– Прекрасная мысль, – сказал Грег. – Узнаю старого Хьюго: готов пить шампанское по любому поводу.

– Рождение нашей малышки едва ли можно назвать любым поводом, – сказала Пола с легким упреком, когда Хьюго вышел из комнаты. – Не хотите взглянуть на нее? Она спит, но… – Она протянула руку, чтобы откинуть кружевной полог над колыбелькой, но Грег не двинулся с места, и, вопросительно подняв на него глаза, она встретилась с ним взглядом и смутилась.

– Уж лучше я погляжу на ее маму, – сказал он дерзко, и Пола почувствовала, как что-то сжалось у нее внутри.

– Господин Мартин…

– Грег, – поправил ее он. – О да, мамочка, по-моему, куда интереснее.

Он лениво скользил по ней взглядом, мысленно раздевая, снимая шелковую ночную сорочку девственной белизны и любуясь ее грудью, которая, налившись, стала еще более соблазнительной, чем раньше. Ей сделали уколы, чтобы не приходило молоко, но, это видимо, не дало нужного результата, потому что она по-прежнему ощущала неудобство, чувствуя, как налилась грудь, и из сосков время от времени выделялись капельки влаги, проступавшие на белом шелке сорочки. Теперь под его взглядом она почувствовала, как снова краснеет, но на сей раз кровь, казалось, прилила ко всему ее телу.

– Поправляйся поскорее, Пола, – сказал он все тем же тоном, беспечно и насмешливо, но со скрытым смыслом. – Приятно будет снова увидеть тебя в обществе. У нас ведь пока не было возможности как следует узнать друг друга, не так ли? Надеюсь, что это можно будет исправить в ближайшее время.

Она не могла ничего ответить, у нее перехватило дыхание. Да как он смеет говорить ей такое, когда Хьюго находится рядом, в соседней комнате? Однако, что он такого сказал? По правде говоря, ничего непристойного. Дело было в том, как он смотрел на нее, говоря с ней, именно это придавало его словам тайное значение.

– А вот и мы, – сказал Хьюго, появляясь с бутылкой «Моэт э Шандон» в серебряном ведерке. – У меня это зелье постоянно хранится на льду! Итак, что ты думаешь о моей малышке, Грег? Разве она не самый красивый ребенок из всех, которых ты когда-либо видел?

– Я, по правде говоря, еще ее не видел, – признался Грег.

Пола снова откинула кружевной полог в надежде скрыть свое возбуждение и смятение, и на сей раз Грег заглянул в колыбельку.

Вне всякого сомнения, Гарриет была красивым ребенком. Пола была уверена, что, родись ее ребенок безобразным – красным, сморщенным, с лысой головой, она бы этого не пережила. Но малышка была прекрасна: пухленькое розовощекое личико с гладкой кожей, широко расставленные голубые глазки, носик пуговкой и головка хорошей формы, покрытая шелковистыми белокурыми волосами.

– Слава Богу, что она не похожа на тебя, приятель, – сказал Грег, обращаясь к Хьюго. – Она пошла в маму – маленькая красавица.

– Рад, что она тебе понравилась, – серьезно сказал Хьюго, – потому что я хочу, чтобы ты стал ее крестным отцом. – Услышав, как Пола судорожно глотнула воздух, он взглянул на нее. – Знаю, что мы еще не обсуждали этого с тобой, дорогая, но я подумал, что, если бы не Грег, мы едва ли смогли бы многое дать малышке, и, случись что-нибудь со мной, я бы именно ему доверил судьбу своей дочери.

– Господи, Хьюго, я польщен, но на твоем месте я не стал бы так доверять мне! – Грег в смущении запустил пальцы в свою густую черную шевелюру. – Подумай хорошенько, приятель. Посоветуйся с Полой.

«Хьюго его смутил», – подумала Пола, с наслаждением наблюдая за его замешательством, хотя ее раздосадовало то, что Хьюго попросил Грега быть крестным отцом Гарриет, не посоветовавшись с ней.

– Ну что ж, и ты подумай над предложением, – сказал Хьюго, разливая шампанское. – За здоровье моей дочери! За здоровье Гарриет!

– За здоровье Гарриет! – Грег поднял бокал и повернулся к ней. – И за здоровье Полы!

Их взгляды встретились. В его глазах был вызов – в этом нельзя было ошибиться. У нее снова учащенно забилось сердце и сжалось что-то внутри. В приступе физического влечения к нему Пола размышляла о том, как, должно быть, приятно прижаться к его мускулистому телу, ощутить прикосновение его чувственных губ к своим губам, а его сильных загорелых рук – к своей налившейся груди. Как отчаянно она его хотела! Все ее тело стонало от желания. Однако в то же время она испытывала стыд и унижение оттого, что не может контролировать свои чувства.

– Да, и за Полу, мою красавицу жену, – гордо сказал Хьюго, совершенно не подозревавший о том, какие мысли роились в ее голове.

* * *
– Знаешь, дорогая, мне тогда показалось, что я потерял тебя, – сказал Хьюго, лежа рядом с Полой и нежно сжимая ее в объятиях.

Он впервые выразил в словах ужас, охвативший его при виде Полы после рождения Гарриет, когда она лежала бледная, измученная кровотечением, с утратившими блеск золотистыми волосами. Вид Полы так глубоко потряс его, что даже гордое чувство отцовства отступило на задний план перед ужасным осознанием того, что она находилась на волосок от смерти, и, вероятно, умерла бы, случись это всего на несколько коротких десятилетий раньше, когда еще не было средств, способствующих свертыванию крови. Тогда ее жизнь в буквальном смысле вытекла бы из нее по капле, и она превратилась бы в еще одну печальную статистическую единицу – женщину, умершую во время родов.

Мысль об этом вселяла в него такой ужас, что он раз и навсегда решил не испытывать судьбу и не подвергать ее никогда больше всем этим адским испытаниям ради удовлетворения собственного тщеславия. Если бы с Полой что-нибудь случилось, он никогда не простил бы себе этого. И, вполне возможно, без нее не смог бы жить дальше.

– Мне кажется, нам не следует больше заводить детей, – сказал он.

Пола почувствовала огромное облегчение. Но живущая в ней актриса заставила ее озабоченно спросить.

– Разве тебе не хочется иметь еще детей?

– Не очень, – чистосердечно признался он, – В моей малышке есть все, о чем только может мечтать отец. Теперь я беспокоюсь за тебя, дорогая. Ты для меня – все, и ты об этом знаешь.

– Да, – прошептала Пола, скользнув руками по его обтянутой шелковой пижамой спине, уверенная в своей полной безопасности, потому что он не попытается заняться с ней любовью в течение, по крайней мере, еще нескольких недель.

– Ты так добр ко мне, Хьюго, добрее, чем я того заслуживаю.

– Чепуха! Ведь ты сделала меня счастливейшим из смертных, – сказал Хьюго, уткнувшись лицом в ее волосы. – Никогда не думал, что можно любить так сильно, как люблю тебя я. И если бы я потерял тебя, то не смог бы жить.

Пола затаила дыхание.

Хьюго имел в виду, если бы она умерла. Но, кроме смерти, есть и другие возможности потерять женщину. В мягких сумерках спальни руки Полы обнимали мужа, но мысленно она была с Грегом Мартином.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Из очаровательного младенца Гарриет превратилась в красивую маленькую девочку. Хьюго проводил с дочкой каждую свободную минуту: ходил с ней на прогулки в Центральный парк, читал ей книги с яркими цветными картинками, а иногда купал и сам укладывал спать. Недолго проработав у них, одна за другой уволились уже две няни, обидевшись на то, что они называли «вмешательством», а Пола даже ревновала, видя, каким вниманием Хьюго окружает дочку.

Ей и в голову не приходило, что Хьюго пытается заполнить этим усиливающийся между ними разлад и изливает на Гарриет всю свою любовь, которую Пола, казалось, больше не желала от него принимать. После рождения Гарриет они почти никогда не занимались любовью. Когда малышке исполнилось шесть недель, Хьюго предпринял было первую осторожную, но нетерпеливую попытку, однако Пола была холодна и вся напряглась в его объятиях.

– В чем дело, дорогая, тебе все еще больно? – спросил он хриплым от сдерживаемой страсти голосом.

– Немножко, – сказала Пола, отодвигаясь. – Впрочем, лучше не надо, чтобы… – она многозначительно замолчала.

– Я буду очень осторожен, дорогая.

– Знаю, но… Хьюго, я боюсь. Я не хочу опять забеременеть. Я этого не вынесу. И ты ведь тоже этого не хочешь. Вспомни, что ты говорил…

– Да, – произнес он немного виновато, чувствуя, как его желание улетучивается, словно воздух из лопнувшего воздушного шарика.

– Я теперь не верю ни одному способу предохранения, – продолжала Пола тихо, но настойчиво. – Ты ведь знаешь, как меня подвел колпачок. Ни одно средство не дает стопроцентной гарантии.

– Мне казалось, что ты забеременела именно потому, что не воспользовалась колпачком, – сказал Хьюго. – Впрочем, я уверен, что мы найдем способ, обеспечивающий 99,9 процента гарантии.

– Как ты можешь допустить даже малейшую долю риска? – настаивала она. – Хьюго… а ты не мог бы согласиться на стерилизацию? Тогда мы могли бы быть полностью уверены.

Даже покорный жене Хьюго был несколько шокирован. Он и сам подумывал об этом, но не ожидал такого предложения от Полы.

– Дорогая, все следует хорошенько обдумать, всесторонне обсудить, чтобы полностью быть уверенным в необходимости этой операции. Ты знаешь, что это необратимо, по крайней мере в данное время. Врачи не дают никаких гарантий.

– Значит, ты тоже думал об этом?

– Да, я даже советовался с Бастером Герцем. Бастер Герц, их домашний доктор, жизнерадостный любитель пива и отец шестерых детей, отнесся к словам Хьюго без малейшего сочувствия.

– Побойтесь Бога, Хьюго, чего ради вы хотите пойти на такое после первого ребенка? – воскликнул доктор, услышав об этом. – Другое дело, если бы у вас их было шестеро, как у меня.

– И что он сказал? – нетерпеливо спросила Пола. Хьюго помедлил с ответом. Он чувствовал, что сейчас неподходящий момент, чтобы передать ей слова Бастера.

А тот сказал, что, хотя роды, несомненно, были трудными, Пола молода и здорова и скоро забудет о том, что ей пришлось вытерпеть.

– Он не поддерживает эту идею, – сказал ей Хьюго. – Бастер считает, что пока нам слишком рано даже думать об этом.

– Почему? Мы ведь договорились больше не иметь детей.

– Я знаю, но вполне возможно, что мы передумаем. И, как сказал Бастер, маловероятно, чтобы во второй раз у тебя были такие же тяжелые роды.

– Бастер сказал! Да что он знает? Ведь ему не пришлось лежать столько времени в агонии. А если бы… то в таком случае он не заставил бы собственную жену шесть раз проходить через этот ад.

– Пола, я говорю не о том, что нам следует завести еще одного ребенка, а лишь о том, что не следует лишать себя такой возможности. Представь себе, вдруг что-нибудь случится с Гарриет – не дай, Боже, но…

– С Гарриет ничего не случится, – оборвала его Пола. – Она абсолютно здоровый ребенок. Как ты можешь подумать такое?

– Знаю, что страшно даже предположить это, – согласился Хьюго, – но представь себе, что что-то случилось, а мне уже сделали операцию? Нам нужно хорошенько все взвесить, дорогая, чтобы быть абсолютно уверенными в правильности этого решения.

– Я уверена, – решительно заявила Пола. – Мне казалось, что ты тоже уверен. Но ты, по-видимому, больше беспокоишься о своем мужском достоинстве, чем о моем благополучии. Ну что ж, пока мы не придем к какому-то решению, нам следует спать в разных комнатах.

– Не слишком ли круто? – сказал потрясенный Хьюго.

– Не понимаю, почему тебе так кажется. Это вполне разумно. Многие супружеские пары спят порознь, а у нас здесь места достаточно. – Пола с удовольствием стала развивать эту тему. – Я, например, очень хотела бы иметь несколько комнат в своем распоряжении. Чтобы они принадлежали мне одной. Уверена, что и тебе это понравилось бы. Подумай только, как приятно, когда тебя никто не беспокоит во время работы. Если тебе среди ночи вдруг придет в голову какая-нибудь идея, ты сможешь встать и сделать набросок, пока она не исчезла, не боясь при этом разбудить меня.

Хьюго едва удержался, чтобы не сказать, что с тех пор, как они поженились, среди ночи ему приходят в голову только мысли о том, чтобы заняться с ней любовью.

– Я думаю, нам надо это сделать, – настойчиво продолжала Пола. – Это так современно!

– Поговорим об этом в другой раз, – сказал Хьюго, подумав, что, как только к Поле вернутся силы, она забудет об этих странных фантазиях. Бастер Герц предупреждал его и рекомендовал следить, не появятся ли симптомы «послеродовой хандры», как он это называл. «Все дело в гормонах, – напористо толковал он. – Они могут сотворить с женщиной такое! Под их воздействием она может совершать совсем не свойственные ей поступки. Но не волнуйтесь, это проходит».

Лежа рядом с женой и ощущая тепло ее тела, Хьюго горячо надеялся, что Бастер окажется прав и Пола выбросит из головы абсурдную мысль об отдельных комнатах. Но она об этом не забыла. Однажды вечером, возвратившись домой из своего модного салона, он застал жену оживленно беседующей с дизайнером по интерьеру – они обсуждали, каким образом превратить часть комнат верхнего этажа в изолированные апартаменты. Он рассердился, что Пола начала действовать без его ведома, но решил, что ничего не добьется, устроив сцену в присутствии посторонней женщины. Он будет выглядеть дураком, а Пола… ну что ж, наверное, ему следует потакать ее капризам, как советовал Бастер. Так, возможно, она скорее придет в норму.

Но она не пришла в норму. Как только комнаты были готовы, она переехала туда без малейших признаков раскаяния. Откровенно говоря, его изначальное неприятие идеи отдельных комнат несколько утратило свою категоричность, потому что в последнее время с Полойбыло не так уж приятно находиться вместе.

Он не мог пока точно определить, что именно изменилось. Конечно, Пола и раньше была «снежной королевой», холодной и сдержанной, она всегда скрывала свои подлинные чувства под ледяным королевским высокомерием. Но теперь он чувствовал, что за этим кроется нечто большее. Бывали моменты, когда она совершенно замыкалась в себе, скрываясь от него там, где он не мог ее достать, ее взгляд становился отрешенным, словно она видела то, что не дано видеть никому другому. А временами на нее нападала хандра, однажды он застал ее в слезах, и она не смогла – или не захотела – сказать ему, почему она плачет. А порой она становилась подозрительной, «делала из мухи слона», как сказала бы его мать, усматривая пренебрежение к себе там, где его не было и в помине, и возбуждалась, уверовав в собственные выдумки.

Хьюго впервые заметил это, когда однажды она привела Гарриет в демонстрационный зал. Он был занят и ему пришлось на некоторое время оставить Полу одну в своем кабинете. Когда он вернулся, ее уже не было.

– Что случилось, дорогая? – спросил он по возвращении домой.

Пола пожала плечами.

– Мне не захотелось там оставаться. Ты прекрасно знаешь, что твои сотрудники никогда не любили меня, но сегодня все было еще хуже, чем обычно. Они все обо мне сплетничали, разглядывали и шептались. Мне стало не по себе.

– Думаю, что они говорили о том, какой красивый ребенок Гарриет, – сказал Хьюго, но его это удивило, потому что Поле всегда было совершенно безразлично, что о ней думают другие.

Потом вдруг она начала жаловаться, что он уделяет ей мало времени.

– Ты всегда работаешь. Почему тебе приходится работать допоздна? – спрашивала она с недовольным видом.

– Дорогая, ты хорошо знакома с миром моды. Ведь у нас бывают очень напряженные периоды.

– А если ты приходишь домой пораньше, то почти всегда отправляешься навестить мать.

– Она стареет и плохо чувствует себя в последнее время. Я стараюсь повидаться с ней при малейшей возможности – и, ради Бога, это бывает не так уж часто. Ты могла бы навещать ее вместе со мной.

Пола скорчила недовольную гримасу.

– Чтобы выслушивать ее поучения насчет воспитания Гарриет? Нет уж, увольте. Твоя мать меня ненавидит. Всегда меня критикует и, я уверена, что она наговаривает тебе на меня.

– Наговаривает на тебя? Что ты имеешь в виду?

– Я слышала, как она говорила обо мне всякие вещи. Не понимаю, почему ты этого не слышал. Она просто злобная старуха.

– Но она моя мать, и я намерен проводить с ней, пока могу, хотя бы несколько часов в неделю, – сказал Хьюго твердо.

Пола надулась.

– Мне кажется, ты меня больше не любишь.

– Не говори глупостей! – сказал он, теряя терпение.

– Вот видишь! Ты просто злишься на меня. – В глазах у Полы заблестели слезы.

– Потому что я просто не знаю, что на тебя нашло. Ты говоришь, что хочешь, чтобы я больше бывал дома, но когда я дома, ведешь себя ужасно. У тебя есть все, что может пожелать женщина, и, откровенно говоря, я не знаю, что еще тебе нужно для счастья. По правде говоря, я думаю, что ты и сама не знаешь, чего тебе хочется.

– Я хочу, чтобы они перестали болтать обо мне.

– Кто?

– Да все.

Он видел, что она вот-вот замкнется в себе, и притянул ее поближе.

– Дорогая, тебе нужно самой выбраться из этого состояния. Хочешь, я приглашу психоаналитика? Может быть, если ты побеседуешь с ним…

– Нет! Не нужен мне психоаналитик! Со мною все в порядке. – Но она казалась такой одинокой и испуганной. Хьюго решил про себя, что ему следует еще раз поговорить с Бастером.

Он нежно поцеловал жену, и она не сопротивлялась его объятиям. Но когда он взглянул на нее, она смотрела пустым взглядом в какую-то точку поверх его плеча и в ее глазах была мука.

– О Пола! – Он снова поцеловал ее, раздел, попытался поднять ей настроение, показывая свое физическое влечение к ней. Она не протестовала, но прошло немало времени, прежде чем он почувствовал, что она начинает отвечать на его усилия. Боясь, как бы она снова не погрузилась в состояние меланхолии, он стал целовать ее в живот, спускаясь все ниже, пока не достиг самых потаенных местечек. Это ей всегда нравилось, возможно, потому, что она чувствовала себя в безопасности, зная, что не сможет забеременеть от его губ. Работая языком между нежными складками ее тела, он почувствовал, что она начала двигаться в такт его движениям, вцепившись пальцами в его волосы, и ощутил, как напряглись ее живот и бедра. Его желание к тому времени утихло, и он хотел лишь, чтобы ей было хорошо и чтобы она поняла, как сильно она любима. Ее возбуждение нарастало, и он засунул язык глубоко внутрь ее тела…

Когда постепенно утихли дрожь и пульсация ее самых глубинных, самых потаенных мускулов, Хьюго захлестнула волна теплоты и радости. Он скользнул вверх и оказался рядом с ней, страстно желая теперь получить свою долю удовольствия, но тут же почувствовал, как ее руки, упираясь в его плечи, отталкивают его.

– Нет, Хьюго! Я без колпачка!

«Тогда сделай для меня то, что я только что сделал для тебя», – хотелось ему сказать, но он почему-то не смог этого вымолвить. Не в его привычках было умолять ее сделать то, чего она никогда не делала, не мог же он насильно навязать себя ей вопреки ее воле, хотя он изнывал от мучительного желания. В тот момент он готов был умереть, лишь бы она прикоснулась своими губами к его члену, но он знал, что она этого не сделает – холодная эгоистичная Пола содрогалась от оргазма, когда его язык ласкал ее сокровенные глубины, но она никогда не доставит такого удовольствия ему, В те дни, когда они занимались любовью без ограничений, это не имело значения. Теперь же это значило многое. Он был готов расплакаться от отчаяния и внезапно охватившего его чувства одиночества, но даже теперь беспокойство о ее благополучии возобладало над его собственными желаниями. Он отодвинулся от жены, но, когда решился взглянуть на нее, с отчаянием увидел, что она снова уставилась в пространство невидящим взглядом.

Впервые Хьюго разозлился, и его отчаяние перешло в раздражение. «Что, черт возьми, с тобой происходит?» – хотелось ему сказать, но он промолчал. Он резко встал, желание исчезло. Когда Хьюго, хлопнув дверью, вышел из комнаты, Пола продолжала лежать, не двигаясь, с широко раскрытыми глазами, словно человек, погрузившийся в гипнотический транс.

Растерянный, несчастный Хьюго, терпение которого было на пределе, проводил все больше и больше времени с Гарриет, щедро изливая на нее любовь, отвергнутую Полой. Он обожал малышку и с трудом верил в то, что смог произвести на свет такого красивого ребенка. Он любил играть с ней, подбрасывая вверх, чтобы она хохотала, гулять с ней в Центральном парке долгими теплыми вечерами, хотя няня жаловалась, что он нарушает режим, учил ее запоминать дорогу, хотя она была еще слишком мала, чтобы понять, о чем он говорит. Именно Хьюго был рядом, когда Гарриет сделала первые неуверенные шаги, это он протягивал ей руки как самое надежное пристанище, подхватывая за крошечные толстенькие ножки, и подбрасывал высоко в воздух, когда она наконец, торжествуя, добиралась до него. Именно Хьюго чуть не целый час уговаривал ее повторить первое слово «ав-ав», – так она называла огромную пушистую игрушечную лайку, без которой не ложилась стать, – когда няня сообщила ему, что Гарриет совершенно отчетливо произнесла это слово, укладывая собаку вздремнуть после обеда. И не кто иной, как Хьюго каждый вечер читал ей, если дела не задерживали его слишком долго в салоне. Он терпеть не мог те вечера, когда, приходя домой, находит ее спящей в кроватке с задернутым пологом, у которой горел только маленький ночник в виде эльфа на шляпке гриба – света хватало лишь на то, чтобы пробраться к кроватке Ему доставляло удовольствие, что он редко заставал ее спящей, но как только наклонялся, чтобы поцеловать и разгладить простынку под ее шелковистыми белокурыми локонами, она запускала в рот большой палец, закрывала глазки и мгновение спустя ровное дыхание возвещало, что она заснула. Как будто она только и ждала его возвращения домой.

И тогда его сердце переполнялось любовью, мощной, как волны Северной Атлантики, и сладкой, как крещендо оркестра, и он сидел в полутьме, изумляясь, как могло такое крошечное существо вызывать столь сильное чувство.

Иногда ему очень хотелось, чтобы рядом сидела Пола, разделяя с ним эти драгоценные мгновения, но он убедил себя, что нельзя требовать, чтобы все было так, как ему хочется. Просто Пола была начисто лишена материнских чувств, и было бы неразумно ожидать, что она изменится только лишь в угоду его требованиям. Он и без того уже владеет значительно большим, нежели многие другие мужчины, и уж, конечно, намного большим, чем он заслуживает, если исходить из того, что каждому причитается равная доля счастья.

Хьюго считал, что быть неблагодарным означает испытывать судьбу. Он благодарил свою счастливую звезду за то, что имеет, стараясь не думать о том, что Пола далека от его идеала жены и матери.

* * *
Если бы Хьюго знал, чем были заняты мысли Полы, он, возможно, не относился бы к ней столь снисходительно. Потому что Пола была одержима страстью, овладевшей ее душой и телом, и объектом этого всепоглощающего чувства был Грег Мартин.

Что в нем было такого, не раз спрашивала себя Пола, что оказывало на нее столь сильное воздействие? Да, он красив, но она и раньше знавала красивых мужчин, никогда не испытывая при этом такого мощного завораживающего воздействия, какое она ощущала всякий раз, оказываясь с ним в одной комнате. Когда он смотрел на нее проникающим в душу, дразнящим взглядом, внутри у нее что-то сжималось, а когда прикасался губами, приветствуя при встрече поцелуем, который длился чуточку дольше, чем небрежное прикосновение, или когда танцевал с ней во время какого-нибудь светского мероприятия, она чувствовала, как вся ее плоть тянется к нему, словно крошечные металлические булавки к мощному магниту. «Ты меня завораживаешь, Пола Варна», – шепнул он однажды ей на ухо, и по ее телу пробежала дрожь, однако в тот же вечер, несколько позднее, он в сущности игнорировал ее присутствие, уделяя все свое внимание техасской красавице, которая по-прежнему была его постоянной спутницей, и было трудно поверить, что проявленный к Поле интерес не был всего лишь плодом ее собственного больного воображения.

Бывали моменты, когда Поле казалось, что он над ней смеется – а может быть, и над ними обоими, – издевается, поддразнивает, заставляет ее делать глупости и от души наслаждается всем этим.

Перепады ее настроений – от восторга до разочарования, от желания до отчаяния, – которые напрягали до предела ее душевные силы, объяснялись тем, что она никогда не знала точно, в какой ипостаси предстанет он завтра, но это заставляло ее желать его еще сильнее – сильнее, чем она когда-либо желала мужчину, сильнее, чем она вообще чего-нибудь желала раньше.

Тоскуя по Грегу, она уходила в себя и не желала ни с кем разговаривать, даже с Хьюго или Гарриет, потому что любой разговор отвлекал бы ее от мыслей о нем, и хотя понимала, что внешний мир вокруг по-прежнему существует, она ощущала странную отрешенность от него.

Но иногда действительность вторгалась в ее жизнь и беспокоила ее, а окружающие, казалось, таили в себе какую-то угрозу. Она знала, что ее никогда не любили сотрудники Хьюго, но раньше это ее ничуть не трогало. Если кому-нибудь не нравится она сама или ее поступки, это, как она говорила, не ее проблемы. Теперь же неодобрение окружающих заставало ее врасплох, и иногда ей казалось, что она слышит, как люди шепчутся о ней. Их голоса приводили ее в замешательство, хотелось заставить их замолчать, но вместо этого она пыталась спрятаться от всех в своем убежище, оставаясь там иногда целыми часами. Порой она любила там находиться – для нее это была страна чудес, где все могло быть так, как ей того хотелось, иногда там царил полный беспорядок, а случалось, было уныло и одиноко. Временами ей казалось, что стены начинают сжиматься вокруг нее и она вот-вот окажется в ловушке. Тогда она покидала свой мирок и на несколько дней становилась почти прежней Полой, если не считать того, что она не могла забыть Грега. Он всегда присутствовал в ее мыслях, и чем бы она ни занималась, единственной ее мыслью было: когда она увидит его снова? В каком он будет настроении.

* * *
В Нью-Йорк должен был на несколько дней приехать Гарри, и впервые за долгие месяцы Пола смогла подумать о ком-то, кроме Грега.

Приятно будет снова встретиться с Гарри – ей очень не хватало его бескорыстной дружбы и преклонения и очень захотелось узнать все новости и сплетни с родины.

– Мы должны устроить вечеринку в его честь, – сказала она Хьюго и вдруг поняла, что из приезда Гарри можно извлечь еще одну выгоду – в список гостей, несомненно, придется включить и Грега.

– Непременно. Займись этим и организуй вечеринку на славу, – согласился Хьюго, радуясь, что Пола хоть чем-то заинтересовалась. – Только не затевай ничего грандиозного, может быть, ограничимся двадцатью гостями? Мне, честно говоря, не хотелось бы приглашать много народу, потому что обычно это утомительно и никогда не удается уделить каждому из гостей более пяти минут.

– Ну что ж, посмотрим… – пробормотала Пола. – Я думаю, нам надо пригласить некоторых модельеров…

– Не забудь Грега.

– А как же! Что за вечеринка без Грега?

– И Лэдди. Не забудь Лэдди.

Пола поджала губы.

– Лэдди? А это обязательно?

– Он мой помощник, Пола, и, я думаю, Гарри будет приятно встретиться с ним.

Пола фыркнула. Ей не хотелось видеть Лэдди в своем доме, но она не знала, как этого избежать. Правда, предвкушая присутствие Грега и Гарри на вечеринке, было невозможно долго оставаться не в духе.

Пола с головой ушла в подготовку приема, и Хьюго радовался происшедшей в ней перемене. Он уже давно не видел ее такой счастливой.

В день вечеринки Гарри удалось выкроить время, чтобы пообедать с Полой, и они отлично посидели вдвоем, сплетничая и рассказывая друг другу новости. Дела Дома моды Оливера идут успешно, поделился Гарри с Полой, теперь среди его клиентов несколько известных в обществе людей, не говоря уже об одной особе королевской семьи.

– Это чудесно. Меня распирает от гордости, когда подумаю, что в этом, может быть, есть и моя маленькая заслуга, – лукаво сказала Пола, и Гарри утвердительно кивнул, щедрый и наивный, как всегда.

– Еще бы, Пола! Ты очень помогла мне сделать первые шаги. Я хотел бы, чтобы ты оставалась со мной. Но ведь ты нашла свое счастье, не так ли? Не жалеешь, что вышла за Хьюго и перебралась в Штаты?

– О, ничуть не жалею! – сказала Пола, и в тот момент сама верила в это. – А теперь, наверное, мне уже надо бежать и посмотреть, как идет подготовка к вечеринке, а тебе пора на твою деловую встречу.

Пола вернулась домой в прекрасном настроении. Она тихонько напевала, наблюдая, как украшают цветами ее комнаты, и проверяя план размещения гостей за столом. Гарри – справа от нее, чтобы можно было с ним болтать, Грег – почти напротив, чтобы они встречались взглядами. Похоже, предстоит чудесный вечер, думала она, несмотря на то, что число гостей далеко перевалило за условленные с Хьюго двадцать человек. Но радоваться ей пришлось недолго.

– Боюсь, что Грег не придет, – сказал Хьюго, возвратившись с работы.

Пола едва не потеряла сознание.

– Не может быть! Почему?

– Говорит, дела. Но, зная Грега, я уверен, что тут замешана женщина. Не знаю, как он умудряется… – Хьюго ухмыльнулся, покачав головой.

Целый час, принимая ванну и одеваясь, Пола старалась удержаться на краю тайной черной пропасти. Плохо, что Грега не будет сегодня на вечеринке, но еще хуже то, что в это время он будет с другой женщиной. Мысль об этом была для нее мучительной, и Поле хотелось отменить все и просто остаться одной. Но было уже слишком поздно. Хотя бы ради Гарри она должна была взять себя в руки. К тому времени, когда начали съезжаться гости, никто не смог бы догадаться, какая глубокая депрессия таилась под обычным утонченным обликом Полы, представшей во всем своем великолепии. Во время изысканного ужина она смеялась и шутила, сверкающая и хрупкая, как поверхность замерзшего пруда в холодном свете январского солнца. И лишь Хьюго, которому были очень хорошо знакомы перепады ее настроения, да Гарри, обладавший потрясающей интуицией, понимали, что все не так благополучно, как кажется.

– Что случилось, Пола? – спросил Гарри, отводя ее в сторону, когда она переходила от одного гостя к другому, с успехом выполняя роль хозяйки. – Когда мы с тобой обедали, ты была по-настоящему счастлива, а теперь…

– Я по-прежнему счастлива.

– Нет. Ты делаешь вид, что счастлива, но это только игра. Меня не проведешь, Пола. Я знаю тебя слишком хорошо.

– В таком случае ты также знаешь, что бывают моменты, когда лучше не задавать вопросов, – колко сказала Пола. – Прошу тебя, Гарри… когда-нибудь я расскажу тебе все, но не сейчас. Договорились?

– Договорились. Но завтра, если тебе захочется поговорить со мной, ты знаешь, где меня найти.

Она с благодарностью пожала ему руку. Какой же он хороший друг! И как ей не хватает его! Может быть, если бы он бывал в Нью-Йорке чаще, у нее многое сложилось бы по-другому.

Некоторое время спустя Пола вдруг заметила, что Гарри уделяет большое внимание Лэдди. Сначала она подумала, что ей это привиделось, но под конец вечера убедилась, что не ошиблась. Между этими двумя что-то начиналось.

Прохаживаясь между гостями, Пола незаметно наблюдала за этой парой, и. возбуждение ее нарастало, а когда она заметила, как они исчезли за стеклянной дверью, выходящей в сад, то поняла, что не сможет больше следить за ними, как это делала весь вечер. Как посмел Лэдди явиться к ней на вечеринку и соблазнить ее лучшего друга! Он, этот мерзкий скользкий мужичонка, состоящий в тайной связи с юношей вдвое моложе его, не довольствуется этим и липнет к Гарри! Пола остро почувствовала, что ее предали, ей показалось, что Лэдди сделал это только для того, чтобы досадить ей, и она задрожала от гнева.

Она представила себе, как подойдет к Лэдди по его возвращении из сада и выскажет ему в присутствии гостей все, что думает о нем и его поведении, но какой бы соблазнительной ни казалась такая перспектива, присущее ей чувство самосохранения остановило ее. Такой поступок навсегда подорвал бы ее репутацию в обществе. Даже положение Хьюго не смогло бы спасти ее. Ну уж нет, придется действовать более изощренно, если она хочет посчитаться с Лэдди за то, что он использовал ее вечеринку, чтобы соблазнить ее самого близкого друга. И она придумала.

Незаметно для гостей Пола выскользнула из комнаты. В уединении собственных апартаментов она достала записную книжечку и перелистала ее. Вот и номер телефона, который ей нужен – Захарий Роудс, репортер, специализирующийся на журналистских расследованиях, любитель пикантных историй. Она встречалась с ним несколько раз и он ей не понравился, хотя изо всех сил старался подольститься к ней, однако она почему-то все-таки записала его телефон в записную книжку. Как будто знала, что когда-нибудь он ей пригодится.

Пола расположилась поудобнее в обитом бархатом плетеном будуарном кресле, отхлебнула из бокала и подняла телефонную трубку.

– Захарий? – сказала она, услышав его голос– Мне известна одна история, в которой вам, возможно, будет интересно покопаться. Речь идет о гомосексуальной связи между одним человеком, хорошо известным в мире моды, и юношей, отец которого весьма заметная фигура в политических кругах. Молчание.

– Кто говорит? – спросил наконец Захарий.

– Э, нет, – лукаво сказала Пола. – Не думаю, что вам это следует знать. Вас должны интересовать только имена действующих лиц. Это…

Закончив разговор, она положила трубку. Глаза ее блестели. Она почувствовала опьянение, даже не приложившись еще раз к бокалу.

Правда, тайной теперь владела не одна она, но какое это давало ощущение власти! О, Лэдди, ты еще очень пожалеешь, что решился перейти мне дорогу и начал бегать за моими друзьями, подумала Пола, испытывая какое-то сумасшедшее ликование.

В тот момент ей казалось, что она отомстила не только Лэдди, но и всем, кто когда-либо причинил ей боль – и прежде всего Грегу.

* * *
Ни на завтра, ни через день в газетах не появилось ничего о Лэдди и сыне сенатора, и хотя здравый смысл подсказывал Поле, что Захарию потребуется время для тщательной проверки фактов, прежде чем он воспользуется ими, она все-таки почувствовала разочарование. Сначала она пребывала в постоянном напряжении, ежедневно с надеждой разворачивала газету, но ничего там не находила. С нетерпением она ожидала возвращения Хьюго с работы с известием о разразившемся скандале, но напрасно. Постепенно ее напряжение пошло на убыль, и Пола, к ужасу Хьюго, начала погружаться в депрессию.

– У нее никак не проходит эта «послеродовая хандра», как ты ее называешь, Бастер, – признался однажды Хьюго доктору при встрече.

Бастер искренне удивился.

– А я-то порадовался на прошлой неделе – она чудесно выглядела на вечеринке.

– Да. Но это всего-навсего притворство, Бастер, и меня это беспокоит.

– Я по-прежнему считаю, что она сама справится, – сказал Бастер. – Но если хочешь, я могу устроить ей консультацию у психоаналитика.

– Она отказывается. Когда я предложил ей, она расстроилась.

– Я знаю, что англичане не доверяют этим специалистам. Ну что ж, тебе придется набраться терпения и ждать, когда она справится со своим состоянием сама, – сказал Бастер. – Не волнуйся. Ты просто не привык к этим женским штучкам.

Но Хьюго не мог не волноваться. Хорошо было Бастеру не принимать всерьез депрессию Полы, ведь он не видел, что с ней творится.

Хьюго сидел за письменным столом и вертел в руках карандаш, размышляя о Поле, вместо того чтобы обдумывать новую коллекцию одежды к предстоящему сезону. И вдруг ему пришла в голову замечательная мысль, как приходит иногда идея создания поистине авангардного стиля.

Он пригласит Салли провести у них отпуск! Ведь Пола была так рада увидеться с Гарри! Может быть, присутствие сестры как раз и послужит тем тонизирующим средством, которое поможет ей выбраться из депрессии.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Как только Салли приняла приглашение приехать в Штаты, Хьюго снял летнюю виллу на Лонг-Айленде. Июль в Нью-Йорке бывает жарким и влажным, и девочкам будет лучше отдохнуть на чудесных песчаных пляжах и мелких островках южного побережья, где укрощенные воды Атлантики, омывая заливы и бухточки, создают песчаные перекаты и дюны. Обшитый деревом особняк, который он нашел, был расположен на берегу залива Шиннекок, в саду были розарии и крокетная площадка, неподалеку находился теннисный клуб. Дом был довольно просторный, чтобы сестры с детьми и прислугой могли удобно в нем разместиться.

У виллы было еще одно немаловажное достоинство – она располагалась достаточно близко, чтобы Хьюго мог приезжать на уик-энд, а иногда, если позволит работа, и поужинать с семьей на неделе. Это было весьма важное соображение, потому что он не мог и помыслить о том, чтобы целый месяц не заниматься развитием Гарриет, ведь в этом возрасте – а ей недавно исполнился год – каждый день приносит что-нибудь новенькое. Именно по этой причине он отклонил предложение Грега, приглашавшего девушек провести месяц в Италии, на его недавно приобретенной яхте, которая стояла на приколе в Палермо. При своей занятости Хьюго не смог бы навещать их там. Но он не сказал Поле о приглашении Грега, опасаясь, как бы она при мысли об этой упущенной возможности снова не впала в меланхолию, хотя Грег наверняка пригласит их как-нибудь в другой раз. Возможно, позднее, когда она поправится окончательно, они смогут поехать туда втроем. Сама эта идея пришлась по сердцу Хьюго, потому что в жилах у него текла кровь его отца, у которого была морская душа.

Как только Салли прилетела, сестры вместе с детьми уехали на машине в Шиннекок-Бэй. Хьюго предложил было не заниматься в этот день делами и поехать с ними, чтобы помочь им устроиться, но когда он сказал об этом Салли при встрече в аэропорту Кеннеди, она заверила его, что в этом нет никакой необходимости.

– Ты только зря потратишь свое драгоценное время, Хьюго, мы прекрасно устроимся сами, – заявила она.

– Но Пола все еще не вполне здорова, – сказал он. – Я за нее беспокоюсь, Салли. Именно поэтому я убедил ее не встречать тебя – я хотел поговорить с тобой наедине. У нее бывает очень странное настроение, когда она отказывается общаться с окружающими. Конечно, ты сама это увидишь, но мне хотелось предупредить тебя. Бастер Герц, наш доктор, считает, что это несколько затянувшаяся реакция на рождение Гарриет, но ведь, наверное, ей давно бы пора прийти в себя?

Салли, сама испытавшая приступы глубокой депрессии после рождения Марка, когда она, преодолевая огромные трудности, старалась как-то наладить их жизнь без посторонней помощи, призадумалась.

– Мне тоже так кажется, но кто знает? Уверена, что месяц полного отдыха и возможность излить душу сестре пойдут ей на пользу. Не беспокойся, Хьюго. Я за ней присмотрю.

Хьюго кивнул, радуясь, что может с кем-то поделиться беспокойством. Все-таки Салли – сестра Полы. Он взглянул на нее, сидящую рядом с ним в лимузине, и то, что он увидел, ему понравилось. Два года назад в Лондоне он был слишком поглощен Полой и не обратил на Салли особого внимания. Он помнил ее очень молоденькой и неловкой девочкой, чем-то напоминающей переросшего щеночка. Теперь она стала старше, стройнее Заботы оставили на ее лице несколько морщинок, в ней появилась уверенность в себе, которая делала ее очень привлекательной. Одетая в простенькое розовое льняное платье, она выглядела свежей и невозмутимой, несмотря на утомительный перелет, и у него появилась уверенность, что она вполне способна помочь Поле справиться с ее проблемами. Эта мысль успокоила его.

Пола встретилась с Салли почти с такой же радостью, как с Гарри. Почему-то в присутствии Салли она всегда чувствовала себя хорошо, возможно, это объяснялось тем, что Салли была свидетельницей моментов ее триумфа, а Пола, если у нее имелась аудитория, всегда была счастлива. Девушки обнялись, потом Салли представила Марка, прятавшегося за ее спиной.

– А это твой племянник Марк. Поздоровайся с тетей Полой.

– Привет, – картавя, послушно произнес Марк.

Это был толстенький малыш с белокурыми волосами, обрамлявшими мордашку, пожалуй, слишком хорошенькую для мальчика. С возрастом, наверное, его волосы потемнеют и распрямятся, щеки утратят детскую округлость, но в тот момент он выглядел совсем как купидон с картины Боттичелли в светло-голубых коротких штанишках и полосатом свитере, белых носочках и практичных сандалиях на пуговках.

– О Салли, какой он большой! – ахнула Пола – Я только теперь поняла, как долго мы не виделись. Почему ты не приезжала к нам раньше?

Салли печально улыбнулась. Пока что она не заметила в Поле никаких перемен. Пола осталась прежней Полой, и была, как всегда, поглощена собственной персоной.

– У меня слишком мало денег, чтобы позволить себе летать через Атлантику Ты купаешься в роскоши и тебе, наверное, трудно в это поверить, но я действительно едва свожу концы с концами.

– А почему ты не писала об этом? – удивилась Пола. – Я послала бы тебе денег.

– Не люблю попрошайничать. А вот ты могла бы и сама прилететь в Лондон, – сказала Салли колко. – Самолеты, как тебе известно, летают в обоих направлениях, а мама и папа были бы очень рады увидеться с тобой.

Глаза Полы стали пустыми и на какое-то мгновение она словно ушла в себя. Но потом на ее лице снова появилась улыбка.

– Просто за это время у меня, кажется, не было ни минуты свободной – время летит так быстро! Сначала работа, потом появилась Гарриет… просто лихорадка какая-то!

– А где Гарриет? – спросила Салли.

– В детской. Может быть, поднимемся туда и посмотрим на нее?

«Детская! Совершенно другой мир», – усмехнулась про себя Салли, вспомнив свою тесную квартирку в Лондоне, где кроватка Марка была втиснута напротив ее кровати, и женщину, к которой она была вынуждена каждое утро относить Марка, чтобы иметь возможность работать.

– У тебя, наверное, и няня есть? – лукаво спросила она.

– А как же?

Пола повела ее вверх по широкой лестнице. Салли задержалась, чтобы взять на руки Марка, – его толстенькие ножки заплетались от усталости после длительного путешествия.

В детской Гарриет пила чай, сидя за собственным маленьким столиком. Когда все они вошли в комнату, девочка подняла на них свои широко расставленные глаза. Губы и щека у нее были измазаны вареньем. Такой милый, такой прелестный ребенок!

– Пола, да она у тебя красавица! – воскликнула Салли, поставив Марка на пол.

Малыш, казалось, сразу же забыл про усталость. Он направился прямо к Гарриет, с вожделением глядя на кусочки хлеба с маслом. Измазанный вареньем ротик Гарриет расплылся в улыбке, и она протянула ему кусок, который держала в руках. Он взял хлеб и засунул его в рот. Не было ни малейшего сомнения, что между ними сразу же установилось взаимопонимание. Салли и Пола дружно рассмеялись, и Хьюго, увидев эту картину с порога комнаты, улыбнулся с облегчением.

Да, ему в голову пришла, несомненно, хорошая мысль. Общество Салли и Марка пойдет на пользу Поле и Гарриет. Может быть, все еще будет нормально.

* * *
Пола пошевелила пальцами ног, зарытыми в теплый песок, наблюдая, как он сбегает с покрытых алым лаком ногтей. У кромки пляжа синие воды океана сверкали в солнечных лучах. Неподалеку от волнореза с удовольствием копались в песке Марк и Гарриет, а рядом дремал Хьюго, не чувствуя, что его спина уже стала на солнцепеке багровой.

Это был их первый уик-энд в Шиннекок-Бэй. Хьюго постарался пораньше закончить дела и, оставив вместо себя Лэдди, приехал к ним. Но напряженная работа в течение недели, которой он старался компенсировать свой ранний отъезд в пятницу, брала свое: он устало дремал. Пола лениво потянулась и посмотрела на сестру, которая внимательно наблюдала за игравшими детьми.

За неделю пребывания на пляже солнце окрасило кожу Салли в нежно-золотистый цвет и высветлило волосы, превратив ее в рыжеватую блондинку. Поверх бикини она накинула мужскую рубашку, но складочки жира на ее теле все-таки были заметны (у меня такого никогда не будет, ехидно отметила Пола), хотя ее ноги со следами янтарного масла для загара были длинные и красивой формы.

«Мне придется следить за собой, – думала Пола, испытывая чуть заметную зависть. – Гадкий утенок превратился в лебедя. К тому же, она моложе меня».

При этой мысли она пониже надвинула на лицо пляжную шляпу с широкими полями. Всем известно, что слишком сильный загар старит! За последнее время угроза старения постоянно висела над Полой, как грозовое облако. Она впервые появилась, когда ее фигура округлилась и некрасиво расплылась во время беременности, и она почувствовала свою беззащитность, поняв, как недолговечна красота. Теперь ее тело обрело прежние формы – с помощью диеты, массажа и усиленных упражнений ослабевшие мышцы снова стали упругими, а все складки подтянулись, хотя растяжение оставило следы в виде едва заметных серебристых пятнышек на коже, постоянно напоминавших о том, какую вопиющую несправедливость ей пришлось вытерпеть. Потом она вдруг начала замечать крошечные морщинки, пролегшие от носа до уголков рта, а также в уголках глаз. Это были первые признаки старения, почти не заметные никому из окружающих, но отчетливо видные ей в увеличивающем зеркале. Вглядываясь в них, Пола впадала в панику. Красота уходит! Отныне ей предстоит вести бесконечную борьбу, в которой она в конечном счете проиграет. Ни одной женщине не по вкусу мысль о том, что красота ее уходит, никому не хочется, увидев однажды свое отражение в зеркале, с удивлением подумать. «Неужели эта пожилая женщина – я?» Но для Полы такая перспектива была равносильна пытке. Обычно ей удавалось преодолеть леденящий ужас, утешаясь тем, что она еще долгие годы останется молодой, сегодня же, глядя на Салли, она почувствовала всепоглощающий страх и ощутила острую неприязнь к сестре. Ей казалось, что каким-то непостижимым образом новая красота Салли отнимает часть ее собственной красоты, как будто Салли присвоила что-то, по праву принадлежащее ей.

Она поджала губы. Мысль ее напряженно работала в поисках оружия, которое одним ударом накажет обидчицу, причинит ей боль и уничтожит.

– Меня удивляет, что ты до сих пор не нашла себе мужа, – сказала Пола неласково. – Неужели нет никого, кто хотя бы чуть-чуть заинтересовался тобой и кого ты могла бы заставить жениться на себе и усыновить Марка?

– Я написала бы тебе и рассказала, если бы такой был. – Салли повернулась и протянула руку за маслом для загара.

– Даже если бы я захотела подыскать себе мужа – а я этого не хочу, – у меня просто нет на это времени.

– Но у тебя должен быть мужчина, – настаивала Пола, изображая сестринскую заботу.

– Зачем? Опыта общения с мужчинами мне хватит на всю оставшуюся жизнь. К тому же кому захочется взваливать на свои плечи заботу о моем ребенке? Это дело нелегкое. Стюарт не захотел, а ведь Марк – его сын. Так что у меня нет ни малейшего шанса найти охотника.

– Ты права, – сказала Пола озабоченно. Самочувствие ее с каждой минутой улучшалось. – Но ведь должен же у тебя кто-нибудь быть. Какой-нибудь пожилой вдовец, обремененный собственными детьми. Или же одинокий разведенный, тоскующий по семейной жизни. Может быть, тебе стоило бы вступить в клуб одиночек или даже встать на учет в брачном агентстве…

– Спасибо, Пола, но мне и так хорошо.

– Не могу в это поверить, дорогая. Жаль, что у меня нет никого на примете. Ты могла бы остаться в Штатах, и мы проводили бы много времени вместе, как прежде. А каждое лето приезжали бы сюда отдохнуть месяц-другой. Я тебе еще не говорила, что Хьюго подумывает о покупке дома на побережье? Он так балует меня! – Пола сделала паузу, чтобы до сознания сестры успела дойти разница в их положении, и продолжала: – Беда в том, что те, кто мне приходят в голову, так или иначе несвободны (кроме Грега, добавила она мысленно, но будь уверена, его я тебе не отдам).

– Оставим эту тему, – сказала Салли. – Посмотри, у Марка, кажется, серьезные проблемы. Он пытается построить замок из песка, а Гарриет сразу же его ломает. Пойду его выручать.

Она закрыла флакон с маслом для загара и поднялась, побеспокоив Хьюго. Он шевельнулся, приподнял голову и окинул Салли ленивым взглядом.

Щеки Салли вспыхнули, но виной тому были не солнечные лучи. Она-то думала, что он спит. Слышал ли он их разговор? Нет, они не говорили о чем-то запретном, но все равно было неловко, если бы он слышал.

Она направилась по пляжу к детям, вспоминая, что именно говорила Пола, а также собственные слова о том, что мужчина ей не нужен. Если бы, конечно, ей предложили Хьюго, то все было бы по-другому, подумала она усмехнувшись про себя. Он действительно великолепен. Но Хьюго принадлежал Поле. Салли была принципиально против того, чтобы уводить мужей у других женщин, тем более у собственной сестры, даже имей она такую возможность, в чем Салли сомневалась.

Около волнореза Гарриет угрожающе размахивала совочком над последним творением Марка.

– Замок – бах! – завопила она торжествующе и, чтобы слово не расходилось с делом, нанесла сокрушительный удар совком по замку.

– Гарриет! – попытался остановить ее Марк, не слишком, правда, расстроенный.

«Будем надеяться, что, когда вырастет, он научится воспринимать крушение своих личных замков с такой же стойкостью, – думала Салли. – Видит Бог, если жизнь будет преподносить ему одни лишь удары, потребуется вся его стойкость, чтобы переносить их».

* * *
Пола уже давно бросила просматривать газеты в ожидании заметки со скандальным разоблачением за подписью Захария Роудса, который именно от нее получил эти сведения. Она была разочарована тем, что попытка отомстить закончилась безрезультатно, и удивлена, что история не попала в газеты, но подумала, что у Захария, должно быть, имелись для этого свои соображения. Может быть, он решил сначала проверить факты и не обнаружил ничего достаточно предосудительного для публикации – это, правда, было бы несколько удивительно, поскольку Пола была уверена, что отношения между Лэдди и сыном сенатора продолжались, хотя все держалось в большой тайне. Или, возможно, Захарий принадлежал к числу сторонников сенатора и не хотел ставить его в затруднительное положение – это объяснение было маловероятно, потому что репортерам, вроде Захария, была чужда щепетильность, и они зарабатывали на жизнь, раскапывая подноготную известных людей, которым было что скрывать. Нет, Пола и представить себе не могла, что Захарий или его редактор не предали гласности эту историю из деликатности, хотя угроза судебного преследования и штрафа в размере нескольких тысяч долларов могла бы, наверное, их остановить. Так или иначе, в газетах ничего не появилось, и, приехав в Шиннекок-Бэй, Пола перестала интересоваться прессой и почти совсем забыла о своем замысле.

Однажды вечером в пятницу, когда Пола возвратилась с пляжа, горничная передала ей просьбу Хьюго сразу же позвонить ему. Пола удивилась, но особого беспокойства не проявила. Хьюго собирался приехать к ним на уик-энд, и, наверное, что-нибудь его задержало. В ожидании соединения, она расслабилась и почувствовала себя счастливой, впервые за много месяцев.

«Пожалуй, отдых здесь пошел мне на пользу, – думала Пола – Я почти совсем не вспоминаю о Греге, и вокруг нет никого, кто бы обо мне сплетничал. Надо будет позаботиться, чтобы Хьюго выполнил обещание и приобрел виллу здесь, на Лонг-Айленде».

– Дорогая, это ты? – Хьюго старался говорить спокойно, но Пола сразу же догадалась, что произошло нечто ужасное.

– Хьюго, что случилось? – спросила она и почувствовала, как от нервного напряжения по спине побежали противные мурашки, как это часто бывало в последнее время.

– Извини, дорогая, но я не смогу приехать, как обещал. Здесь такое творится!

– Творится? Что ты имеешь в виду?

– Ты, наверное, не видела сегодняшних газет? – спросил он, и она ощутила уже не мурашки, а шок, словно через ее тело пропустили электрический ток.

– Газету? Нет. А в чем дело?

Но она уже поняла, что случилось.

– Это касается Лэдди, – медленно произнес Хьюго. – Какой-то подонок-репортер опубликовал грязное разоблачение. Не имею понятия, как ему в руки попала такая информация и почему такое дерьмо может кого-нибудь заинтересовать, но такая статья появилась. Какую бы цель они ни преследовали, они своего добились.

– О Боже… Воображаю, как расстроился Лэдди, – сказала Пола, хотя в душе она ликовала.

– Еще бы, конечно, расстроился, – сказал Хьюго. – Но это еще не все. Юноша, с которым был связан Лэдди, сын Джимми Коннелли – сенатора Джимми Коннелли. Можешь себе представить, какой скандал разразился и какой шум поднялся вокруг имени сенатора. До сих пор для прессы и публики он был образцовым семьянином и прилагал неимоверные усилия, чтобы все члены его семьи вели себя безупречно во имя поддержания этого имиджа.

– Подумать только! От него теперь, наверное, пух и перья полетят, – сказала Пола.

– Уже полетели. Крис Коннелли – парнишка деликатный, представив себе все последствия, покончил с собой – сел в свою машину и на большой скорости врезался прямо в десятитонный грузовик.

– О Боже! – в ужасе воскликнула Пола.

– Да, это действительно ужасно. Бедный парень…

– А может, это просто несчастный случай? – предположила Пола.

– Была такая версия, но ее отмели. Водитель грузовика сказал, что тот вел машину прямо на него, и он не мог увернуться. Но что бы это ни было – несчастный случай или самоубийство, – можно с уверенностью сказать, что убил его этот подонок Захарий Роудс. Ничего не случилось бы, если бы он не выплеснул на страницы газеты такие помои, и я еще доберусь до этого негодяя!

У Полы перехватило дыхание от страшной мысли.

– А ты не знаешь, откуда репортер получил сведения? – спросила она. – Может быть, кто-нибудь подсказал ему?

– Я об этом не слышал, но, по-моему, это вполне вероятно. И кто бы это ни сделал, он заслуживает публичной порки! – заявил Хьюго.

Полу охватила дрожь. Зачем было этому глупому парнишке убивать себя? Она не ожидала, что такое может случиться, а теперь вот получается, что юноша погиб из-за нее.

Еще раз обдумав ситуацию, она поняла, что это так и есть, однако теперь весь ужас случившегося и ее собственная зловещая роль в этом приобрели иную окраску, вызвав какое-то странное возбуждение. Она была права, когда, узнав секрет Лэдди, почувствовала свою власть. Она властвовала над жизнью и смертью! Страх перед разоблачением неожиданно прошел. Пола, опьяненная сознанием собственного всемогущества, расхохоталась. Когда Салли некоторое время спустя зашла к ней, Пола все еще смеялась.

* * *
Салли наслаждалась отдыхом в Шиннекок-Бэй. После довольно скромного образа жизни в Лондоне ей казалось, что она очутилась в раю, и от ощущения солнечных лучей на коже и песка под ногами все проблемы казались такими далекими. Она ежедневно плавала и играла в теннис, когда удавалось уговорить Полу, и радовалась тому, что Марк может пользоваться всеми маленькими благами, которые она обычно бывала не в состоянии ему предоставить.

Идиллию омрачало нарастающее раздражение, которое вызывала у нее Пола. Конечно, между ними и раньше случались стычки по мелочам, как это часто бывает между сестрами, но теперь Салли возмущала полная поглощенность Полы собственной персоной и высокомерное отношение к окружающим. Неужели она и раньше была такой, размышляла Салли, или эта беззаботная жизнь окончательно ее испортила? Вполне возможно, если учесть, что Хьюго баловал ее сверх меры. Но, может быть, Салли просто стала старше, недосягаемое совершенство сестры уже не так сильно влияло на нее, и теперь она замечала ее недостатки и не искала, как прежде, им оправдания. Что же до послеродовой депрессии, о которой ей поведал Хьюго, то Салли не заметила абсолютно никаких ее проявлений у Полы во время их отдыха. Напротив, казалось, что Пола все время находится в каком-то возбуждении. Стоит вспомнить, как она чуть ли не истерически хохотала, когда Хьюго сообщил ей по телефону печальную новость о гибели сына сенатора, однако после этого у нее не было заметно никаких признаков того, что она расстроена этим трагическим событием. «Я уверена, что если бы такое произошло с кем-нибудь из моих знакомых, это омрачило бы мой отдых», – думала Салли, но Поле, видимо, все было совершенно безразлично.

На Хьюго же происшедшаятрагедия повлияла очень сильно. Выбравшись наконец в Шиннекок-Бэй, он выглядел усталым и опечаленным, разделяя со своим другом и помощником горе и чувство вины, которые тот испытывал. Однако, как всегда, его прежде всего беспокоила Пола, и, когда они с Салли остались наедине, он сразу же заговорил об этом.

– Меня действительно тревожит ее состояние, Салли. Порой она так странно себя ведет. Ты считаешь, есть улучшение?

– Мне она кажется такой же, как всегда. Она немного взвинчена – и все. – Салли сделала паузу, пытаясь вспомнить и проанализировать поведение Полы. – А она, случайно, не беременна снова, а? Хьюго опешил.

– О Господи! Не думаю. А почему тебе так показалось?

Салли, поразмыслив, ответила:

– В ней появилось что-то такое… Не знаю, как это назвать… Какое-то тайное возбуждение. Но, может быть, это только показалось.

Хьюго улыбнулся.

– Я быт бы счастлив, если бы она забеременела, но, мне кажется, случись такое, Пола вряд ли была бы радостно возбуждена. Она наотрез отказывается иметь еще детей – как это ни прискорбно.

– И ты готов согласиться с этим? – спросила Салли, не сдержавшись.

– Я люблю ее, Салли, – просто сказал Хьюго, – и хочу лишь, чтобы она была счастлива.

– Я это знаю, Хьюго, – сказала Салли, подумав – и не впервой, – что ее сестре очень повезло.

* * *
К концу сезона отпусков скандал в связи с самоубийством Криса Коннелли перестал быть сенсацией, и Лэдди вернулся на работу, надеясь развеять печаль.

Пола, обожавшая театральные эффекты, устроила слезное прощание с Салли. На самом деле она ничуть не жалела, что сестра уезжает. Для Полы провести четыре недели вместе с каким-нибудь человеком было более чем достаточно, особенно с таким человеком, как ее сестра, которая видела ее насквозь. Кроме того, Салли постоянно напоминала ей о прошлом и о той ничем не примечательной девчонке из муниципального дома, какой она некогда была. Пола не любила вспоминать о своей небогатой семье; она постаралась забыть детские годы, желая, чтобы ее знали лишь как бывшую супермодель и жену известного модельера.

В Нью-Йорке все еще было довольно пусто – многие из ее великосветских знакомых разъехались после летнего отдыха на побережье по своим виллам во Франции, Швейцарии, Тоскане или отправились путешествовать на своих роскошных яхтах, которые они называли лодочками, но, несмотря на это, Полу ожидала целая кипа приглашений на ленчи и вечеринки, а также огромный букет от Грега с карточкой, на которой было нацарапано «С возвращением!»

Пола была в восторге от этого внимания, особенно когда Хьюго сказал ей, что давнюю подружку Грега, техасскую красавицу, наконец утомили попытки его заарканить, и она отбыла на неопределенное время во Францию, чтобы отдохнуть там с друзьями их семьи. «В ее отсутствие, возможно, удастся наконец произвести на Грега желаемое впечатление», – радостно подумала Пола и переключила внимание на кипу приглашений.

Зная, что ее недолюбливают в обществе, Пола всегда удивлялась тому, что они с Хьюго получают так много приглашений. Еще совсем недавно модельеров приравнивали по общественному положению чуть ли не к торгашам, а теперь, по-видимому, каждому казалось, что его вечеринка удастся только в том случае, если ее почтит присутствием Хьюго Варна. Помогало, конечно, и то, что она была англичанкой – нувориши с деньгами, но без корней в Старом Свете, были снобами. Она знала также, что их энтузиазм подогревался главным образом надеждой на то, что их фотография появится в «Вуменс Веар Дейли» с эффектной подписью: «Хозяйка, предпочитающая туалеты от Варны, мило беседует с самим модельером».

Пола подозревала, что до женитьбы Хьюго получал еще больше приглашений. Среди дам из высшего общества было много соломенных вдовушек, чьи мужья, обливаясь потом в банках или на нефтяных промыслах, наживали деньги, которые так любили тратить их благоверные, поэтому свободные мужчины были просто на вес золота. Но даже теперь, когда Хьюго уже не был свободен, приглашений приходило все еще очень много, и здравый смысл подсказывал Поле, что хотя бы некоторые из них следует принимать. Те самые фотографии, за которыми охотились «несчастные богатенькие девочки», привлекали также и хозяев бутиков на Пятой авеню, продававших готовую одежду из коллекций Хьюго, поскольку такие снимки были в качестве рекламы несравненно более ценными, чем любая фотография манекенщицы в шикарном туалете. Итак, сливки общества прокладывали путь, а вслед за ними, в надежде приобрести такой же шик, устремлялось все женское население Америки.

Пола просматривала приглашения, испытывая легкое раздражение оттого, что Хьюго предоставил ей одной разбираться с ними. Срок некоторых уже истек, и она мрачно подумала, что ей еще предстоит писать открытки с извинениями. Все, конечно, сочтут виноватой ее – как всегда! Даже сейчас она, казалось, слышала, как шепчутся о ней по углам. «Какая грубиянка! Не понимаю, что вообще нашел в ней Хьюго Варна!» Она заткнула уши, чтобы не слышать шепота, и просмотрела остальные приглашения.

Одно из них, лежавшее почти последним, доставило ей удовольствие. Роберт Дадли, весьма известный адвокат, давал вечеринку в честь своей невесты Кэссиди Уэллс. Это приглашение, несомненно, представляло интерес.

Кэссиди была актрисой, и, надо отдать ей должное, актрисой, делавшей кассовые сборы. В этом году она даже была названа в числе претенденток на «Оскара». Она не только талантливая актриса, но и потрясающая красавица с огненно-золотистыми волосами и зелеными, как у кошки, глазами. Она отлично выглядела в любом костюме: играя главную роль в картине из доисторических времен, она умудрилась быть настолько привлекательной в грязно-серой мешковине, что наповал сразила множество утомленных светской жизнью мужчин; но когда Кэссиди надевала туалет от Варны, она выглядела шикарно, и Хьюго, узнав, что она отдает предпочтение его моделям, решил обратить это себе на пользу: он предоставил ей огромную скидку и не раз давал напрокат уникальные модели своей фирмы, превратив ее в постоянно действующую живую рекламу. Пола встречалась с Кэссиди несколько раз, и та ей нравилась – слава не испортила Кэссиди, и, в отличие от многих актрис, она не была сосредоточена исключительно на собственной персоне. Даже то, что она носила модели Хьюго, было для нее игрой – она выбирала туалеты с восторгом маленькой девочки, которой разрешили похозяйничать в мамином гардеробе.

Весть о ее помолвке с адвокатом заставила некоторых удивленно поднять брови, но прошлое Кэссиди оказалось таким же безупречным, как и ее красивое лицо, и вскоре репортеры из светской хроники оставили попытки откопать в ее биографии какую-нибудь грязную сенсацию и смирились с тем, что она станет женой очень влиятельного человека.

О да, это приглашение стоило принять, решила Пола, поскольку перед сочетанием голливудского блеска с законом было невозможно устоять. Пола записала дату приема в своем календаре и отложила приглашение в сторону. Как бы ни был занят Хьюго, она непременно настоит на том, чтобы они пошли на прием к Кэссиди и Роберту.

* * *
– Дорогая, это невозможно, – сказал Хьюго. – Ты, должно быть, помнишь, что это день рождения моей матери.

– День рождения твоей матери… – безжизненным тоном повторила Пола. – Именно в день приема у Кэссиди!

– Ты говоришь это так, словно мне не веришь. Будто я нарочно это выдумал, – терпеливо сказал Хьюго. – Не может быть, чтобы ты забыла о дне рождения мамы.

– Да, забыла. Почему, скажи мне, я должна это помнить? Мне это безразлично.

– Я уже понял это, Пола, – сказал Хьюго несколько натянуто. Он так до конца и не смирился с тем, что жена и его мать недолюбливали друг друга. – Тем не менее я считаю, что тебе следовало бы об этом помнить. Как и о том, что я всегда обедаю у мамы в день ее рождения. У нас семейный обед. Дорогая, ведь у Кэссиди всего лишь обычная вечеринка. Мы с тобой часто бываем на таких.

– Это не просто обычная вечеринка – это прием в честь Кэссиди. В любом случае я уже приняла приглашение. Нам придется пойти.

Хьюго поджал губы.

– Извини, но это единственный случай, когда я вынужден настоять на своем.

– То есть, ты выбираешь мать, а не меня?

– Ты говоришь глупости. Но я не собираюсь расстраивать мать ради какой-то великосветской тусовки. Маме нездоровится, Пола. Может быть, это ее последний день рождения. И я намерен сделать все, чтобы она была счастлива в этот день.

Пола презрительно фыркнула.

– Она еще долго проскрипит. Вот увидишь, она еще десять лет будет вертеть тобой, как захочет.

Взгляд Хьюго стал холодным. Как подобает хорошему сыну, он не выносил критики в адрес матери.

– Значит, ты не собираешься присутствовать на семейном обеде?

– Ты правильно понял, не собираюсь, – сказала Пола, но от его ледяного взгляда у нее напряглись нервы. Это за последнее время случалось с ней всякий раз, когда она сталкивалась с неодобрением. Она взяла мужа под руку и сказала умоляюще: – Ну, если уж тебе обязательно нужно быть на этом обеде, не мог бы ты пойти пораньше? Твоя мать привыкла рано ложиться. К тому времени, когда ей будет пора идти в постель, вечеринка только-только начнется.

Он взглянул на ее наивное личико и растаял. Как же он ее любил! Как бы возмутительно она ни вела себя, стоило ему лишь взглянуть в ее очаровательные голубые глаза, как он тут же был готов найти ей оправдание. Он готов был сделать для нее все, что угодно, но только не обидеть мать в день ее рождения. Но Пола была права. Обед назначен на семь часов, и самое позднее к одиннадцати его мать будет готова отправиться спать. Он мог бы надеть смокинг – матери, возможно, это было бы даже приятно. А потом он просто проедет один квартал, заберет Полу, и они смогут отправиться в дом адвоката, где состоится вечеринка.

Он положил руку на плечико Полы, подавляя в себе желание прижать ее изо всех сил к себе и покрыть поцелуями.

– Хорошо, дорогая. Будь по-твоему. Если ты согласишься немного опоздать на вечеринку.

Пола улыбнулась. Казалось, взошло солнышко, как это бывало всякий раз, когда она добивалась своего.

– Это называется эффектным выходом на сцену, Хьюго, – поддразнивая, сказала она.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Одевшись, чтобы идти на вечеринку, Пола зашла в детскую, чтобы пожелать Гарриет спокойной ночи.

Малышка с влажными после ванны волосами и порозовевшим личиком уже лежала в постели, но еще не спала. Пола присела на краешек кровати, притянув к себе дочку так, что ее головка прижалась к зеленому шелку платья, задрапированного на небольшой груди Полы в виде тоги, так что оставалось открытым одно плечо.

– Хорошо пахнет! – пробормотала Гарриет, сморщив от удовольствия носик.

Пола улыбнулась. Близость упругого маленького тельца вызвала у нее прилив материнского чувства, хотя она знала, что это чувство вряд ли возникло бы, не будь у нее уверенности, что она сможет передать Гарриет няне, как только у нее изменится настроение.

– Мамочка идет на вечеринку. Тебе нравится мое платье?

– Красивое! – одобрила Гарриет, прижимаясь к ней покрепче.

Пола вдруг испугалась, что Гарриет может обслюнявить платье или оставить на нем пятна от пальцев.

– Тебе пора спать, Гарриет, – сказала она, высвобождаясь из детских ручонок. – Мамочке нужно идти. – Она всегда говорила, как англичане, «мамочка», а не как американцы – «мама».

Гарриет не желала ее отпускать, но тут решительно вмешалась няня.

– Ну же, Гарриет, будь послушной девочкой, отпусти маму.

– Нет! – завопила Гарриет.

– Да! – твердо сказала няня.

Пола едва поборола в себе кошмарный страх: ей показалось, что она попалась в ловушку из толстеньких ручек и липких пухлых губок. Она поспешно направилась к выходу из детской.

– Не очень-то полезно возбуждать ее в такой час, – неодобрительно сказала няня, провожая Полу до двери. – В это время она должна быть в постели. Большинство детей ее возраста сейчас уже спят.

– Но она ведь не большинство детей, не так ли? – сказала Пола.

Когда она закрывала за собой дверь, ей показалось, что она услышала, как няня проворчала: «Какая же вы мать, госпожа Варна! Приходите сюда, когда вам захочется покрасоваться, и только беспокоите ребенка».

Пола похолодела. За последнее время она не слышала, чтобы люди шептались за ее спиной, и думала, что, возможно, это совсем прекратилось. А теперь вот эти слова няни. Пола резко распахнула дверь, ожидая застигнуть прислугу врасплох, когда та, притаившись за дверью, злобно шепчет ей вслед, но, к своему удивлению, увидела, как няня возится у кроватки Гарриет, поудобнее укладывая ребенка.

«Какова хитрюга, – подумала Пола, – она, должно быть, молнией бросилась от двери. Наверное, догадалась, что я услышала ее слова».

Почувствовав себя весьма неуютно, она спустилась по лестнице вниз, чтобы подождать там Хьюго. Войдя в зимний сад, она остановилась, как вкопанная, увидев на фоне застекленной двери силуэт высокого мужчины в смокинге.

– Грег! – воскликнула она чуть охрипшим от волнения и неожиданности голосом. – Что ты здесь делаешь?

Он повернулся, глядя на нее своей ленивой улыбкой.

– Извини, что напугал тебя, Пола. Меня впустила служанка Я зашел, чтобы предложить вам поехать на вечеринку вместе.

Она вдруг потеряла дар речи. Как это ему удается проделывать с ней такое – одним своим присутствием он превращает ее из уверенной в себе женщины в застенчивого подростка!

– Наверное, тебе одиноко, ведь твоя подружка уехала в Париж? – не подумав сказала Пола и тут же пожалела о сказанном.

– Я бываю одинок, только если сам захочу этого, – сказал Грег, насмешливо поглядывая на нее. – Мне показалось, что ты, возможно, будешь рада меня видеть.

– Да, да, конечно. Но мы с Хьюго задержимся. Он обедает у своей матери… у нее сегодня день рождения.

– Я знаю. Я заходил сегодня к Хьюго в салон. Его улыбка приводила Полу в замешательство.

– Понятно. В таком случае, зачем?.. – она замолчала и покраснела, потому что уже поняла, зачем он пришел.

– Я пришел, чтобы увидеться с тобой, Пола. Мне почти никогда не удается побыть с тобой наедине.

У нее подгибались колени. Она дрожала. Он, конечно, не раз и раньше играл в эти игры, но они еще никогда не оставались с глазу на глаз в доме, где не было никого, кроме служанки, няни да ребенка. Грег знал, что не застанет Хьюго, – он только что сам признался в этом. Может быть, на этот раз…

– Не хочешь ли чего-нибудь выпить? – спросила она охрипшим от волнения голосом, надеясь лишь на то, что он не заметит, как она нервничает, как дрожит от страха и возбуждения.

– Выпить? Пожалуй, почему бы не выпить. С удовольствием.

Он провожал ее взглядом, пока она пересекала комнату, направляясь к бару. Пола вдруг испугалась, что не сможет наполнить стаканы, не расплескав напиток.

– Налей себе сам. А мне сделай джин с тоником.

Наблюдая, как Грег наполняет стаканы, она подумала, что он великолепно выглядит в смокинге. Пола сделала несколько торопливых глотков, крепко сжимая стакан в руках, словно боясь уронить.

– Ты сегодня чудесно выглядишь, Пола, – сказал он, остановив на ней оценивающий, проникающий в душу и дразнящий взгляд. – Правда, ты всегда выглядишь прекрасно. Кажется, я уже говорил, что считаю тебя самой обворожительной женщиной?

– Грег… – она умолкла, совершенно лишившись дара речи.

– Самой обворожительной! – повторит он. Поставив стакан на широкую каминную доску, он улыбнулся ей ленивой завораживающей улыбкой. – Подойди ко мне, Пола, – сказал он.

Какое-то мгновение она стояла не двигаясь, глядя ему в глаза, не в силах поверить, что она не ослышалась. У нее перехватило дыхание; ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание.

Не раз в своих мечтах Пола представляла себе этот момент и мысленно проигрывала его; сколько раз она пыталась представить себе чудесное прикосновение его губ к своим – не краткое, как раньше, а долгий, страстный поцелуй, символизирующий обладание; как чудесно ощущать своими руками и всем телом каждую часть его тела и всецело принадлежать ему.

В тайниках души Пола лелеяла эту мечту, сжилась с ней, и теперь, когда мечта могла стать реальностью, она вдруг испугалась, что Грег окажется другим.

Она медлила, застыв на месте, а его улыбка стала еще шире, и глаза приказывали ей еще повелительнее, чем слова: «Подойди ко мне, Пола».

И она почувствовала, как ноги сами несут ее к нему, словно он управляет ею, как марионеткой, дергая за веревочки.

Он не двигался, пока она не подошла к нему вплотную, просто наблюдал за ней своим проникающим в самую душу, гипнотизирующим взглядом. Затем он протянул руку и схватил ее за талию. Ей показалось, что от прикосновения его пальцев сквозь тонкий шелк по ее телу прошел электрический ток.

Он поцеловал ее крепко, почти грубо. Никто раньше не целовал ее с такой безжалостностью властелина. Ее холодная красота всегда так действовала на ее любовников – и Хьюго не был исключением, что они обращались с ней с благоговением даже в высшие моменты страсти. Но Грег целовал ее без всякого почтения. Он давно уже играл с нею, как кошка с мышкой, и прекрасно знал, что она изнемогает от желания. И теперь его руки по-хозяйски скользнули вдоль ее спины, обхватили снизу ягодицы, и он крепко прижал ее к своему телу. Она ощутила, как напряглась его возбужденная плоть, и совсем обессилела, так что, вздумай он выпустить ее из объятий, у нее подогнулись бы ноги и она упала бы на пол. Все ее существо тянулось к нему.

Ухватившись за присобранный на одном плече зеленый шелк, он стянул с нее лиф платья. Она услышала треск разрываемой ткани, но это ей было безразлично. Теперь она была обнажена до пояса; его руки жадно схватили маленькие груди, стиснув их так, что она едва не вскрикнула. В тот момент, когда ей показалось, что она больше не вынесет, он отпустил ее, нащупал на спине платья молнию и рванул ее. Зеленый шелк соскользнул к ногам. Под платьем у нее не было ничего, кроме тончайшей набедренной повязки – что-нибудь более существенное образовывало бы складки под облегающим фигуру платьем, – а на ногах Полы еще сохранился загар, так что она могла обойтись без колгот. Он сорвал с нее последний клочок ткани, а затем, отстранив ее от себя, пристально посмотрел на нее оценивающим взглядом.

Пола закинула голову в полном самоотречении, из ее груди вырывались стоны, все тело горело от желания.

Он нарочито медленно поднял ее и положил на ковер. Она корчилась от желания, а он, полностью одетый, смотрел на нее сверху. Потом, встав на колени, наклонился над ней, расстегнул молнию на брюках и одним быстрым рывком вошел в нее.

Она изогнулась под ним, забыв обо всем, кроме собственного желания. Еще никогда она не отдавала себя полностью. Но все закончилось слишком быстро. Он небрежно отодвинулся от нее, словно сделал какой-нибудь пустяк – потушил окурок выкуренной сигареты, например, – встал, привел брюки в порядок и минуту спустя Пола, испытывая теперь смущение от своей наготы и все еще переживая смятение от противоречивых эмоций, тоже встала, дотянулась до платья и прикрылась им.

– Грег… – Она умоляюще протянула к нему руку. Пола и сама не знала, чего хотела – чтобы он приласкал ее, ободрил или чтобы происшедшее повторилось, – но он даже не прикоснулся к ней. Выражение его лица было чуть ли не презрительным.

– Вам бы лучше одеться, госпожа Варна, если не хотите, чтобы муж застал вас в таком виде.

– Но…

– Не забудьте, что нам еще предстоит вечеринка.

– Ах… да… – Она совершенно забыла о вечеринке. Он взял ее за запястье и снова притянул к себе.

– Помни одно – ты теперь моя, – сказал он тихо. На его лице в нескольких дюймах от нее играла улыбка, но это была недобрая улыбка.

– Когда мы снова увидимся? – прошептала она.

– Я дам тебе знать. – Он снова поцеловал ее, как будто поставил хозяйское клеймо на своей собственности. В его поцелуе не было ни тепла, ни нежности, но даже когда она поняла это, тело предало ее, и она уцепилась за него, как ребенок у ворот школы цепляется за уходящую мать.

– А теперь, ради Бога, оденься, – сказал он грубо, высвобождаясь из ее рук. Ей оставалось только подчиниться. Платье было разорвано от подмышки до талии.

– Я не могу в нем пойти…

– В таком случае переоденься.

Подхватив свою набедренную повязку, она побежала вверх по лестнице. К счастью, она не встретила никого из слуг, и дверь в детскую была закрыта. У себя в комнате она убрала с глаз долой испорченное платье, спрятав его в ящике комода, и вынула другое, из серебристой парчи. Зайдя в ванную, она широко расставила дрожащие ноги над биде и только теперь начала понимать, какому риску подвергала себя, занимаясь любовью с Грегом здесь, в своем доме, при незапертых дверях. Ведь кто угодно мог войти – при этой мысли она похолодела. Однако даже это не заставило ее пожалеть о случившемся. «Теперь ты моя», – сказал Грег. При воспоминании об этом у нее снова задрожали колени. Об отсутствии нежности и ласки она предпочитала не вспоминать.

Она слишком долго ждала этого момента и знала, что когда бы и где бы он ни захотел ее, она всегда будет готова с радостью ему подчиниться.

* * *
Спускаясь по лестнице, она услышала, как пришел Хьюго. Сердце ее гулко забилось. Он, конечно, обо всем догадается, как только взглянет на нее. Но, когда она спустилась по лестнице, он улыбнулся ей, ни о чем не догадавшись.

– Ты уже готова?

– Да. Я немного задержалась. Грег здесь… – Она чувствовала, что ее голос предательски дрожит, но Хьюго, по-видимому, ничего не заметил.

– Грег? Прекрасно. Мы можем поехать все вместе.

– Как там твоя мать? – спросила Пола, оттягивая момент, когда ей снова придется увидеть Грега.

Хьюго удивился. Интересоваться его матерью было так непохоже на Полу.

– Стареет. Сердце разрывается, когда видишь это. Она всегда была сильной женщиной. Но мне кажется, день рождения ей понравился. Дорогая, мне жаль, что это совпало с твоей вечеринкой.

– Все в порядке, – сказала она, осторожно проскальзывая мимо него, чтобы он не смог прикоснуться к ее телу, которым только что обладал Грег. – Ты ведь вернулся.

Грег стоял со стаканом в руке на коврике перед камином, там, где она его и оставила. Ничто в нем не выдавало того, что произошло. Только когда Хьюго отвернулся, он встретился с ней взглядом – насмешливым и многозначительным.

Пола не могла бы объяснить, как ей удалось сохранить присутствие духа в течение всей вечеринки. Ей казалось, что она подчиняется какому-то автопилоту, следуя давно отработанному шаблону поведения в обществе, который она знала теперь назубок: это выручало ее сейчас, когда голова у нее кружилась, мысли путались. Она машинально болтала с гостями, смеялась, танцевала, откусывала кусочек канапе с паюсной икрой или копченой лососиной, отпивала из бокала шампанское – немного чаще, чем нужно, – но глазами все время искала Грега и, заметив его, испытывала нечто, похожее на оргазм. Грег переходил от одного гостя к другому, болтал со светскими дамами, танцевал с актрисами из Голливуда, возбуждая в ней жгучую ревность. Неужели он намерен не замечать ее весь вечер? Потом, когда она уже потеряла всякую надежду, Грег оказался рядом, взял стакан из ее руки и, улыбнувшись Хьюго, спросил:

– Не возражаешь, если я потанцую с твоей красавицей женой?

– Конечно, – ответил Хьюго с непринужденностью ничего не подозревающего старого друга.

Танцуя, они двигались в одном ритме, словно пародируя совокупление.

– Приходи ко мне завтра. Я буду дома в три часа, – сказал он, и нетерпеливо прижимаясь к ней бедрами.

Она незаметно кивнула. Разве могла она отказаться? Она знала, что ни перед чем не остановится, лишь бы быть с ним.

После танца он подвел ее к Хьюго.

– Вы с женой не часто бываете в обществе, – пожурил он.

– На первом месте, мой друг, должна быть работа.

– Знаю, знаю. Прежде всего работа, мать – и все остальное, – Грег непринужденно улыбнулся. – Но ведь Поле необходимо развлекаться. Ты просто обязан нанять меня, чтобы сопровождать твою жену во время выходов в свет.

– Ты хочешь сказать, что готов стать вторым Джерри Зипкином? – ухмыльнулся Хьюго, посмотрев туда, где крохотный толстячок, любимый в нью-йоркском обществе наемный сопровождающий, развлекал леди, партнером которой он был сегодня вечером.

– Нет, увольте, если речь идет об этих расфуфыренных дамах!

– Расфуфыренных? Ты унижаешь мои творения.

– Извини, я оговорился. Нет, туалеты, мне кажется, прекрасны. Но вот лица – их я не выношу – кожа натянута, как… – Он бросил на Полу недобрый насмешливый взгляд, а потом закончил фразу: —… как пара хирургических перчаток.

Хьюго расхохотался в полном неведении относительно того, какой смысл вкладывал Грег в это сравнение.

– Насколько мне известно, тебя-то как раз и привлекают только самые шикарные женщины. Даже сегодня можно было бы назвать не одну красавицу, сердце которой ты покорил, так что не жди моего сочувствия!

Пола не смела поднять глаза на Грега. Она чувствовала, что с головы до ног заливается краской. Сердце ее учащенно билось от возбуждения, и ему вторили пульсы по всему телу. Завтра… завтра… Ей казалось, что у нее не хватит сил ждать.

* * *
Их любовная связь, беспорядочная и тревожная, продолжалась в течение последующих нескольких месяцев.

«Почему именно сейчас? – спрашивала она себя, когда ей удавалось перевести дыхание. – Почему после столь долгого ожидания он так неожиданно пришел и овладел ею? Наверное, потому что закончилась его связь с этой техасской девушкой». Но она предпочитала не углубляться в это в своих размышлениях, а просто наслаждаться тем, что было между ними – этой сумасшедшей бурной связью.

После той первой близости, которую, Пола была уверена, Грег тщательно спланировал, как и все прочее, что он делал, они занимались любовью, как только оставались где-нибудь наедине – у него на квартире, в ванной комнате дома, куда их приглашали на вечеринку, в ее собственных апартаментах. Казалось, опасность действовала на Грега как возбуждающее средство, а Пола к тому времени почти перестала беспокоиться о том, что их могут застать. Если Хьюго обо всем узнает, то они с Грегом по крайней мере смогут открыто бывать вместе, и это положило бы конец его невыносимым отлучкам, когда он пропадал на несколько дней, ничего ей не объясняя и не давая о себе знать. Несмотря на полную одержимость им, когда она не могла думать ни о чем другом, кроме как о следующей встрече, Пола все же не была в нем уверена. Он ее хотел – это не вызывало у нее сомнения, – он обладал ею и заявлял о своем праве на нее всеми способами, о существовании которых она раньше и не подозревала, но он оставался хозяином положения и ее хозяином тоже. Проявляя абсолютное самообладание, он часто игнорировал ее и доводил этим до такого состояния, что она была готова на все, лишь бы только он улыбнулся ей или подал какой-нибудь знак, свидетельствующий, что он не забыл хотя бы о ее существовании.

Она жила, словно шла по лезвию бритвы. Он обладал ею тогда и там, где хотел, – ею, которая всегда заставляла окружающих ее мужчин плясать под свою дудку. И хотя неуверенность в нем была для нее пыткой, именно это поддерживало в ней интерес к приключению. В те редкие моменты, когда она была способна мыслить здраво, она понимала, что это правда, хотя ей очень хотелось бы, чтобы ее убедили в обратном. Но она думала лишь о том, когда он снова овладеет ею и снова доведет до острого сладкого экстаза, который умел вызвать один он и который всегда оставлял ее дрожащей и жаждущей продолжения. Даже страх, преследовавший ее после самоубийства Криса Коннелли, отступил в ее сознании на задний план – если Захарий хотел выдать ее, то он бы уже давно это сделал – да и зачем бы ему? Она не назвала себя по телефону, и даже если он узнал ее по голосу и догадался, кто ему звонил, он никогда не осмелился бы назвать ее, не имея доказательств. А если бы вдруг кто-нибудь другой вычислил ее, так ведь не одна она была хранительницей «государственной тайны». Известное ей могло быть известно и другим. Нет, маловероятно, что Хьюго когда-нибудь узнает, что именно она донесла на его помощника и друга. Правда, всегда следовало опасаться, что Хьюго узнает о ее похождениях в совсем иной области.

Суровой нью-йоркской зимой здоровье матери Хьюго начало резко ухудшаться. Напрасно Хьюго пытался убедить ее перебраться куда-нибудь в более мягкий климат – она никогда не жила нигде, кроме Нью-Йорка, говорила она, и здесь была намерена умереть. Удрученный ее состоянием Хьюго проводил с матерью все больше и больше времени, а Полу это только радовало, потому что давало ей возможность встречаться с Грегом по первому его требованию. Иногда Хьюго сам им подыгрывал, позволяя Грегу сопровождать ее на вечеринки, на которых сам не мог присутствовать, и тогда Пола совсем не испытывала угрызений совести. Если Хьюго так слеп, то винить ему следует только себя.

В январе Марта Варна умерла, и ее похороны хорошо запомнились Поле, потому что Грег последовал за ней в ванную комнату и овладел ею там, объяснив потом свой поступок с кривой ухмылкой: «Я не мог устоять, чтобы не трахнуть тебя, очень уж ты соблазнительно выглядишь в трауре». После этого он уехал по делам, и она не видела его и не слышала о нем почти шесть недель.

Когда настало лето, их бурная связь все еще продолжалась в том же духе.

– В этом году вы оба должны немного отдохнуть на моей «лодочке», – сказал однажды Грег. – Не принимаю никаких отказов.

К радости Полы, Хьюго согласился, и они втроем улетели в Италию, где провели три недели, днем загорая на выскобленных добела досках палубы, а благоуханными вечерами – болтая и потягивая шампанское. Этот отдых был для Полы мучением: находиться так близко от Грега и не спать с ним – это ли не адская мука? Яхта, хотя и роскошная, была невелика; она была рассчитана на то, чтобы Грег мог управлять ею один, без команды, плавая между островами и не выходя в открытое море, а это означало, что там не было места, где они могли бы остаться вдвоем. Но Грег, казалось, находил удовольствие в сложившейся ситуации, наслаждался собственным вынужденным воздержанием и насмешливо наблюдал, как она изнывает от желания. В конце концов Пола не выдержала. Она пожаловалась Хьюго, что скучает по Гарриет, и они улетели домой раньше, чем собирались.

– Когда-нибудь я куплю большую яхту, – пообещал Грег, по обыкновению, вкладывая в свои слова двойной смысл. – Может быть, тогда ты погостишь у меня, Пола?

– Судя по тому, как у тебя идут дела, ты скоро сможешь трижды купить и продать всех нас, – сказал Хьюго.

Грег не вернулся в Штаты вместе с ними – в Италии ему надо было закончить дела. Он хотел встретиться с какими-то текстильными фабрикантами, которые намеревались основать модный картель. Поскольку Грег был итальянцем по происхождению, ему эта идея пришлась по душе.

– Возможно, я смогу сделать кое-что для тебя, Хьюго, – говорил он.

Хьюго улыбнулся.

– Кажется, мафия вторгается в мир моды, но я всецело полагаюсь на тебя во всех коммерческих вопросах. У меня будет время заняться любимым делом – созданием моделей.

Пола промолчала. Она могла бы сказать, что Грег недурной эксперт в некоторых далеких от бизнеса областях. Только об этом не принято рассказывать.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Пола ошибалась, считая, что Хьюго совсем не замечает ее одержимости Грегом. Он слишком сильно любил жену, чтобы не обратить внимания на то, что в присутствии его делового партнера она бывает особенно оживленной. Но ему не приходило в голову видеть в этом что-нибудь дурное. Хьюго понимал женщин и любил их – разве не этим объяснялся такой успех его моделей? Разве не хотел он, чтобы женщины выглядели в них красивыми и при этом чувствовали себя удобно? Он знал, что женщинам свойственно мечтать и инстинктивно использовал это знание в своих творениях, никогда не осуждая их за это. Если Грег смог найти путь к тем закоулкам души Полы, куда ему хода не было, если ее размеренная семейная жизнь становилась от этого более красочной и романтичной, что в этом дурного? И здесь Хьюго допустил роковую ошибку, потому что доверял Грегу всецело, считая его старым добрым другом. Грег был его партнером и приятелем – значит, он не способен его обмануть. Каким бы заядлым бабником он ни был – они с Хьюго частенько шутили за стаканчиком по поводу одержанных Грегом побед, – он никогда не наложил бы кучу на пороге собственного дома, как говорится в одной грубоватой пословице. В этом Хьюго был уверен, поэтому он смотрел сквозь пальцы на увлечение Полы. Кроме того, Грег никогда не проявлял к Поле большего интереса, чем к любой красивой женщине и жене своего друга. Хьюго очень долго верил в это, а когда у него появились первые сомнения, то это касалось не Полы, а финансовых махинаций человека, которому он доверил управление своими делами. Поползли слухи – пока что передававшиеся шепотком, – что некоторые операции Грега не так безупречны, как кажутся, и Хьюго был потрясен, когда они до него докатились. Сначала он не обратил на них внимания, проявляя, как обычно, лояльность к другу. Он давно подозревал, что Грег иногда сильно рискует, но разве не так поступает большинство людей, называющих себя финансистами? Именно рискуя, они делают деньги, но он не мог поверить, что Грег замешан в чем-то явно бесчестном. Однако слухи росли, и тут у Хьюго впервые появились сомнения в искренности Грега: поговаривали о том, что Грег вкладывает огромные средства, чтобы помочь встать на ноги одному молодому итальянскому модельеру. Хотя сам Хьюго теперь прочно стоял на ногах и у него хватало здравого смысла не считать себя единственным талантливым творцом моды, он был обижен и озадачен тем, что, общаясь с ним, Грег даже не упомянул об этом.

– Что это за разговоры о том, что ты интересуешься итальянской модой? – спросил он однажды, когда они с Грегом вместе обедали. – Неужели Штаты уже малы для тебя?

Грег улыбнулся, сверкнув очень белыми зубами.

– Я делаю деньги, где только могу, приятель, и я нутром чую, что в Италии можно сделать большие деньги, если взяться за дело с умом. Не забудь и то, что я наполовину итальянец.

– Кто же этот модельер, и почему ты им занялся?

– Пока что его имя ничего тебе не скажет. Хотя могу поручиться, что вскоре ты о нем услышишь. А дело вот в чем: я должен убедить одну крупную фирму и фабриканта текстиля дать денег моему протеже. Они возьмут на себя расходы, а он создаст несколько коллекций и сделает себе имя. Большая часть прибыли пойдет на возмещение этих расходов, пока модельер не выкупит свою долю.

– А что получишь ты? – спросил Хьюго, пытаясь подавить в себе странное ощущение, что Грег чего-то недоговаривает.

Грег засмеялся и постучал себя пальцем по носу.

– Я внакладе не останусь, не бойся. Посредники никогда не бывают внакладе.

– Понимаю, – сказал Хьюго, подумав, что несмотря на свой успех, он далеко не так богат, как Грег.

Назавтра он сообщит об этом разговоре Лэдди, и удивился, когда его помощник помрачнел.

– За последнее время я слышал о Греге кое-что такое, что меня немного беспокоит, – признался он.

– Да, это неприятно, – согласился Хьюго. – Но я не думаю, что молодой итальянский модельер сможет причинить нам какой-то вред. Ведь наша продукция расходится главным образом здесь, в Штатах.

– Я не это имел в виду. – Лэдди провел рукой по своим коротко остриженным волосам, поседевшим за одну ночь от ужаса, когда Крис покончил жизнь самоубийством. – То, что я слышал, касается нас гораздо больше. Я не говорил тебе об этом, ведь Грег – твой друг, да и разговор был конфиденциальный. – Лэдди осекся, и Хьюго догадался, что разговор, очевидно, состоялся с одним из приятелей Лэдди – гомосексуалистом, возможно, с человеком высокопоставленным, о склонностях которого пока еще не знали. – Речь идет о финансовых операциях, – продолжал он минуту спустя, – молю Бога, чтобы это оказалось неправдой, но предполагают, что он может стать объектом расследования.

Боже! Хьюго сидел, не двигаясь, но весь похолодел внутри. Что, черт возьми, затеял Грег? И какие последствия это может иметь для него и для дела, если только во всем этом есть доля правды?

Вскоре после этого разговора Хьюго заметил, что состояние Полы снова ухудшается. Вновь начавшиеся у нее приступы молчания перемежались истериками. Однажды он проснулся среди ночи: ему показалось, что кто-то залез в дом: спустившись вниз по лестнице, он увидел Полу – она бродила по дому, словно сомнамбула.

– Дорогая, что случилось? – спросил он с беспокойством.

Она уставилась на него в ужасе, словно увидела привидение.

– Что с тобой? – продолжал Хьюго озабоченно, и тут она взорвалась:

– Со мною ничего… ничего! Оставь меня в покое! Почему все ко мне пристают?

– Никто не пристает к тебе, – успокаивал ее Хьюго. – Но сейчас четыре часа утра. Тебе не спится?

– Да. И что тут удивительного? – Она разразилась слезами и оттолкнула его, когда он попробовал ее обнять.

– Любовь моя, я не знаю, что с тобой происходит, и не смогу помочь, если не скажешь мне, что с тобой, – сказал он в отчаянии. – Ради Бога, ложись в постель. Утром все покажется не таким страшным.

Он заставил ее подняться по лестнице, хотя она так громко рыдала, что он боялся, как бы она не разбудила Гарриет или няню и других слуг. Пола дрожала, как осиновый лист, похолодевшая и испуганная, но он уложил ее в постель, принес стакан бренди и, усевшись на краешек кровати, заставил ее выпить.

– Тебе приснилось что-нибудь страшное? – ласково спросил он, как спрашивают ребенка. Она покачала головой, но так и не рассказала ему, что ее расстроило. Он дал ей пару таблеток снотворного и посидел рядом, пока они не подействовали. Он поборол соблазн лечь рядом с ней и крепко обнять ее, опасаясь, что это не улучшит ее состояние. От Полы можно было ожидать чего угодно, к тому же в последнее время она, кажется, питала отвращение к супружеской близости.

Хьюго решил утром посоветоваться с Бастером и попросить его обследовать Полу. Но он сразу же отказался от этой мысли. Ведь Пола решительно утверждала, что с ней все в порядке, – да и как бы он смог объяснить доктору ситуацию? Когда-то он связывал странное поведение Полы с рождением Гарриет, но дочери было уже почти четыре года. Мужской гордости Хьюго был нанесен страшный удар: приходилось признать, что его жена просто не выносит близости с ним. Вся его плоть изнывала от желания быть с ней, а сердце стонало от любви. Когда Хьюго привез ее в Нью-Йорк, он был полон решимости сделать ее счастливой! Он предложил ей все, что имел, но ничто не могло ее удовлетворить. Он обожал Полу, почти благоговел перед ней и был готов закрыть глаза на все ее недостатки как жены и матери, лишь бы она была с ним. Но и этого оказалось недостаточно. Она ускользала от него – душой и телом.

В холодной предрассветной мгле Хьюго, содрогаясь от холода в своей тонкой шелковой пижаме, сидел на краешке кровати, оберегая сон Полы. Ее лицо, теперь спокойное, было, как всегда, прекрасно, волосы веером разметались по подушке. Хьюго прикоснулся к ним, провел пальцем по ее подбородку и шее.

Можно было бы без труда убить ее во сне – взять подушку и прижать к лицу или обвить ее собственным чулком это нежное горлышко и туго затянуть его!

«Если бы я убил ее сейчас, у меня ее отобрала бы смерть, а не кто-нибудь другой, кто, возможно, сделал бы ее более счастливой, чем я…»

Так впервые ему в голову пришла отчетливая мысль о том, что он может потерять Полу, если она уйдет к другому. Но мысль эта так легко и просто поселилась в его сознании, что он понял: должно быть, подспудно он уже очень давно понимал, что такая возможность существует.

«Она никогда не любила меня так, как любил ее я, – думал Хьюго. – Может быть, есть на свете человек, который смог бы разбудить ее чувства и удовлетворить ее… но будь я проклят, если когда-нибудь позволю ей найти такого человека. Да, если дело дойдет до этого, то лучше уж я действительно убью ее…»

Его охватила дрожь – отчасти от холода, отчасти от сильного возбуждения, – и больше не доверяя себе, он поднялся с кровати, тихо выскользнул за дверь и вернулся в свою комнату. Но заснуть не смог. Уже рассвело, настал день, а он все лежал, одолеваемый сомнением и страхом, словно нахлынувшими на него из ящика Пандоры, который он, не подумав, открыл.

«Каким же глупцом я был, – думал он, – глупцом и мечтателем! Я верил, что смогу удержать «снежную королеву» в ее башне из слоновой кости. Довольно романтики! Довольно любви, такой сильной, что она ослепляет человека и лишает его разума, заставляя закрывать глаза на неопровержимые факты». С невероятной скорость пелена спадала с его глаз. Наконец-то вынужденный посмотреть правде в глаза, которую он до сих пор предпочитал не видеть, Хьюго понял, что уже ничто и никогда не будет так, как было раньше.

* * *
Пола страдала. Вот уже несколько недель – нет, месяцев – они с Грегом не виделись, и в самые тяжелые минуты она с ужасом думала, что они никогда больше не будут вместе.

Думать об этом было невыносимо. Эта мысль, как нечто ужасное, висела над ней, подобно огромной черной туче, омрачая все ее думы и мечты. Ей не хотелось есть – пища казалась ей несвежей, и желудок отказывался ее принимать; она не могла поддерживать разговор, потому что ее голова была постоянно занята ее личной мучительной проблемой. Неужели Грег покинул ее навсегда? Видит Бог, он заставлял ее страдать и раньше, однако всегда возвращался к ней. Но такого еще никогда не было. Даже будучи в Нью-Йорке, он не звонил, а когда однажды пришел к Хьюго, то вел себя так, будто она его ничуть не интересует. Пола тщетно прождала его всю весну и начало лета. Она понимала, что Хьюго подозревает неладное с той самой ночи, когда он застал ее бродящей по дому, но у нее не хватало сил что-либо предпринять.

Ничто не имело для нее значения, важно было одно – снова быть с Грегом, заниматься с ним любовью, если можно так назвать каждое их сумасшедшее совокупление.

Настал июнь – целых шесть долгих месяцев прошло без него! Может быть, у него есть другая? Почему бы нет? В нью-йоркском обществе Грег был по-прежнему порхающим мотыльком, но ведь он подолгу бывал за границей. К тому же вполне вероятно, что свою новую любовь он так же держит в тайне, как и их связь. Но если бы это было так, она бы узнала об этом, – думала Пола. Если бы Грег вел себя с кем-нибудь так же, как с ней, она бы первая заметила это. Она учуяла бы эту жестокую небрежность где угодно.

В тот год волна летней жары накатилась на город рано. В доме Хьюго благодаря кондиционерам атмосфера в комнатах была вполне сносной, тогда как снаружи листья на деревьях покрылись пылью, а над серым асфальтомулиц дрожало горячее марево.

В офисах атмосфера тоже накалилась, но погода тут была ни при чем. Имя Грега Мартина произносилось тут и там в сочетании с такими хлесткими словами, как шарлатан, обманщик и мошенник, и инвесторы, вложившие деньги в его проекты, начали терять терпение.

В конце концов Хьюго, обеспокоенный слухами, решил срочно поговорить с Грегом. Беззаботное отношение Грега ко всему происходящему не только не рассеяло опасения Хьюго, но и заставило его убедиться, надвигается нечто ужасное.

– Бог знает, чего добивается Грег, – сказал Хьюго Поле как-то за ужином. Он вовсе не собирался обсуждать с ней свои финансовые проблемы, потому что знал, что она не пожелала бы его выслушать и могла бы снова впасть в свое отрешенное состояние, но охваченный беспокойством, он не мог не заговорить об этом. К его удивлению, Пола ответила ему, как будто ее это действительно интересовало:

– Грег? Почему ты считаешь, что он чего-то добивается?

Хьюго покачал головой.

– Не знаю. Но если слухи обоснованны, мы можем оказаться в большой беде, Пола. Может рухнуть все, что я создал.

– Почему?

– Да потому, дорогая, что Грег дал мне денег на создание собственного дела. А теперь я начинаю размышлять о том, откуда взялись эти деньги. Дело принадлежит мне – слава Богу, Грег и я так и не стали партнерами официально, – поэтому, я полагаю, моей фирме опасность не грозит. Но если деньги, которые он вложил в нее принадлежат его клиенту, то я, возможно, буду вынужден в самом спешном порядке раздобыть, ни много, ни мало, несколько тысяч долларов. Мы можем разориться, Пола.

– А Грег? – Глаза у нее блестели, взгляд стал жестким.

– Не знаю, дорогая, говорю тебе честно, не знаю. Но самое невероятное заключается в том, что он, поверишь ли, завтра отправляется отдыхать! Говорит, что запланировал отпуск несколько недель назад и не собирается его отменять из-за какой-то дурацкой паники на Уолл-стрит.

И вдруг Пола оживилась.

– Куда он уезжает? – напряженно спросила она.

– В Италию, конечно, как всегда. Подумай только, он просто улетает, как будто ничего не случилось.

Пола ничего не сказала, но у нее участилось дыхание, потому что она вдруг вспомнила состоявшийся однажды разговор с Грегом. Тогда только что обанкротился один известный нью-йоркский бизнесмен, и, лежа в постели с Грегом в его роскошной квартире, Пола спросила: «А что бы сделал ты, Грег, если бы тебе пришлось потерять все?»

Он засмеялся, проведя пальцем по ее маленькой груди.

– Не беспокойся, я не обанкрочусь.

– Как ты можешь говорить это с такой уверенностью? – настаивала она. – Банкротами часто становятся те, от кого этого меньше всего ожидают.

– Что правда, то правда. Но я предусмотрел выход из любой самой неожиданной ситуации. Поверь, нищета мне не грозит.

– Но как ты сможешь обезопасить себя от этого? Он пробежал пальцами вверх между ее грудями, по шее и подбородку и постучал по носу.

– А это уж мое дело, кара миа. Но кое-что скажу: я не собираюсь оставаться здесь и терпеть унижения. О нет! Подамся в другие края, туда, где можно снова разбогатеть.

Тогда при этих словах она шутливо укусила его за палец, который уже прогуливался по ее губам, и когда началась любовная игра, Пола полностью забыла об этом разговоре. А теперь вдруг он всплыл в ее памяти да так отчетливо, что она вздрогнула, поняв то, о чем не хотела бы знать.

Грег попал в беду и Грег бежит – в этом она была уверена. Отпуск был лишь предлогом для того, чтобы беспрепятственно покинуть страну. А потом он возьмет деньги там, где их припрятал, – она была уверена и в этом – и на несколько лет ляжет на дно. Он всегда предвидел, что нечто подобное может случиться, и хорошо подготовился. Она чуть не рассмеялась, думая о том, как он всех обвел вокруг пальца, если бы, к своему ужасу, не поняла: все это означает, что она его наверняка никогда больше не увидит.

– Послушай, дорогая, мне сейчас надо уйти, – сказал Хьюго, когда они закончили ужин.

– Чтобы встретиться с Грегом? – спросила она.

– Нет, не с ним, но речь пойдет о нем. Извини, дорогая, я знаю, что ты не любишь по вечерам оставаться одна…

– Все в порядке, – сказала она, стараясь скрыть радость. Она только и мечтала о том, чтобы Хьюго куда-нибудь ушел из дома, потому что во время ужина кое-что придумала.

Как только Хьюго ушел, она сняла телефонную трубку и набрала номер Грега. «Только бы он был дома! – молила она. – О, только бы он не ушел».

Наконец Грег ответил. Ей показалось, что он немного взвинчен, и она про себя улыбнулась. Впервые за много месяцев она снова почувствовала в своих руках власть. Это было прекрасное ощущение!

– Грег, привет. Это Пола.

– Пола? – он, казалось, удивился.

– Разве ты не рад услышать мой голос? – спросила она игриво – Мы так давно не виделись! А теперь я вдруг слышу, что ты собираешься немного отдохнуть.

– Так оно и есть, – лаконично ответил он.

– В таком случае, дорогой, поскольку мы с тобой не виделись целую вечность, почему бы тебе не взять меня с собой?

Последовала короткая пауза. Потом Грег спросил:

– Ты что, спятила?

– Нет. Просто я устала от пренебрежения. Мне тебя так не хватает, дорогой, и, уверена, ты без меня тоже скучаешь. Почему бы тебе не взять меня с собой?

– Извини, Пола, но это невозможно.

Она улыбнулась. Ощущение власти усиливалось.

– О Грег, я совершенно уверена, что ты сможешь это сделать. Если, конечно, не хочешь, чтобы я рассказала все, что мне известно.

Она услышала, как Грег резко втянул в себя воздух, но когда он заговорил, его голос по-прежнему звучал уверенно:

– О чем же это?

– Ну конечно, дорогой, о том, что ты не собираешься возвращаться. Из разговоров я поняла, что есть немало людей, которые очень расстроятся, узнав о твоих планах, возможно, они даже захотят помешать твоему отъезду. Можно, конечно, рассказать еще и о твоем тайнике.

– О каком еще тайнике?

– О деньгах, которые ты припрятал на черный день…

– Да откуда ты… – он замолчал, но она знала, что он собирался сказать «Откуда ты об этом узнала? Ты что, обыскала мою квартиру, пока я принимал душ?» Конечно, квартиру она не обыскивала. У нее не было никакой информации, кроме того разговора с ним и ее собственной острой интуиции, позволившей понять, что этот разговор означает, но сейчас его реакция подтвердила, что она не ошиблась.

– Было бы очень жаль потерять свои денежки, не так ли? – спросила она ехидно.

Он замолчал на мгновение, а потом сказал:

– Может, ты и права, Пола. Я буду по тебе скучать.

– Будешь! Я в этом не сомневаюсь.

– В таком случае приходи сюда завтра рано утром. Но не забудь, что мы просто едем отдохнуть. Не говори никому ни слова, иначе ты все погубишь. Ты меня понимаешь?

– О да, Грег… да! – Пола ликовала, ведь она одержала победу!

– Если ты сболтнешь лишнее, я тебя с собой не возьму. Я могу тебе верить?

– Конечно, можешь, Грег! – сказала она. – Я не так глупа! Не забудь, что на карту поставлено не только твое будущее, но и мое.

Положив трубку, она сидела, обхватив себя руками, потому что никак не могла унять дрожь. Она уезжает с Грегом! Едет не просто отдохнуть, а на всю оставшуюся жизнь. Он никогда больше не сможет обращаться с ней с небрежным безразличием – теперь не сможет. Впервые она получила власть над ним – а она всегда к этому стремилась. Они будут вместе, и у них будут деньги, которые он припрятал где-нибудь в Южной Америке или на счету в одном из швейцарских банков, а может быть, в каком-нибудь другом месте, и все будет чудесно!

Пола откинула голову и рассмеялась от почти маниакального наслаждения.

* * *
Успокоившись, Пола приказала Дорис собрать чемоданы, объяснив, что уезжает отдохнуть. Когда она перечислила все, что ей нужно взять с собой, Дорис удивленно подняла брови, но ничего не сказала – она привыкла к странностям хозяйки. Но брать с собой столько вещей, уезжая всего на несколько недель! Ну да ладно, лучше сделать то, что приказывают, философски рассудила Дорис. Возражать госпоже Варне было бесполезно.

Пола бродила по дому, взвинченная до предела, не задерживаясь ни в одной комнате. Когда пришло время укладывать спать Гарриет, она отправилась в детскую, чтобы поцеловать дочь на сон грядущий, и малышка вцепилась в нее, словно почувствовав неладное. Пола обняла ее, потом положила в постель, затем снова взяла на руки, уткнувшись лицом в ее мягкие белокурые волосы, охваченная на какое-то мгновение приступом материнской любви. А что, если взять Гарриет с собой? Нет, это было бы просто неразумно. Если она возьмет с собой ребенка, это все испортит. Но, может быть, когда девочка подрастет, Пола пошлет кого-нибудь за ней.

– Спокойной ночи, детка, – пробормотала она со слезами на глазах, навернувшимися не столько из-за испытываемых ею чувств, сколько для их артистического изображения. И вдруг она услышала голоса, шепчущие из каждого угла комнаты: «Разве она была когда-нибудь хорошей матерью? По правде говоря, она была никудышной матерью. Но разве можно от такой ожидать чего-нибудь другого?»

Пола подняла голову, настороженно вглядываясь в тени.

– Заткнитесь! Замолчите и оставьте меня в покое!

Шепот стих, и она уже не разбирала слов, а слышала лишь невнятный осуждающий гул голосов.

Она еще раз поцеловала Гарриет, поправила одеяльце и спустилась вниз. В половине девятого приехал домой Хьюго. День выдался на редкость утомительный, и он страшно устал.

Он обедал с самим Джоном Фэрчайлдом, издателем «Фэрчайлд пабликейшнс», который превратил скучную профессиональную газету «Вуменс Веар Дейли» в обязательное чтение каждого, кто интересуется модой, и поскольку Хьюго получал удовольствие от беседы, то обед затянулся, и он выпил немного больше, чем обычно разрешал себе днем. Джон был компанейским парнем, и, хотя Хьюго, как и каждый человек из мира моды, относился с уважением к человеку, чьи меткие, в одну строку, характеристики и деление модельеров на тех, кто «в моде», и тех, кто «вышел из моды», могли возвеличить или погубить любого модельера, фабриканта одежды или какого-нибудь представителя «сливок общества», он не переставал восхищаться независимым нравом издателя и его безошибочным вкусом. Однако, возвратившись в офис, Хьюго застал там Джейсона Хирста, своего поверенного, который поджидал его в самом мрачном и подавленном настроении из-за слухов о Греге Мартине. По окончании беседы пришлось еще сделать кучу дел, прежде чем он собрался наконец домой.

Пола была в зимнем саду, и стоило ему взглянуть на нее, как он понял, что она взвинчена – «на взводе», как сказала бы Салли. Лицо ее горело, глаза блестели, и было заметно, что она выпила. Решив обращаться с ней так, будто он ничего не замечает, Хьюго налил себе виски и расположился в кресле, но Пола не присела, а заметалась по комнате, словно пойманная бабочка, рвущаяся на волю. Вдруг она разразилась каким-то звенящим смехом, заставившим его взглянуть на нее повнимательнее.

– Пола? Что происходит, дорогая?

Она вздернула подбородок, поигрывая одной сережкой и глядя на него со странной улыбкой, возбужденной и торжествующей одновременно.

– Мне надо кое-что сказать тебе, Хьюго. Завтра я уезжаю с Грегом.

Слова Полы не сразу дошли до его сознания.

– Что ты сказала?

– Я улетаю в Италию с Грегом. Разве что-нибудь неясно? Я подумала, что тебе следует об этом знать.

Он уставился на нее, не понимая.

– О чем ты говоришь?

Она опять рассмеялась резким нервным смехом.

– Хьюго, не притворяйся, что ты потрясен. Даже ты не можешь быть настолько слеп. Это началось уже довольно давно.

– Что началось?

– У нас с Грегом. Мы любим друг друга. И теперь я уезжаю с ним. Завтра. Все уже подготовлено.

Его вдруг затошнило, будто в желудке скисло вино, выпитое им за обедом.

– Пола… ради Бога… – он шагнул к ней. Она отступила, словно боясь его прикосновения.

– Не надо, Хьюго. Не пытайся удержать меня.

– Я этому не верю, – сказал он в растерянности. – Между вами ничего не было. Я бы знал об этом. Ты все это придумала, Пола. Ты была нездорова. Ты и сейчас нездорова.

– Так я и знала, что ты это скажешь. Ты такой же, как они. Ты против меня, все вы против меня. Кроме Грега.

– Не строй из себя дурочку, черт возьми! Кто это против тебя? Тебе надо показаться врачу, Пола. Я вижу, ты действительно больна. Утром я поговорю с Бастером. Он организует тебе консультацию у самого лучшего психоаналитика.

– Нет!

– Дорогая, тебе нужна помощь.

– Нет, мне нужен Грег. – Глаза у нее стали дикими, губы скривились, словно она была готова снова расхохотаться, а в голосе зазвучали истерические нотки. – Ты мне не веришь, не так ли? Ты все еще мне не веришь. Ты считаешь, что я выдумываю. Но это правда, Хьюго. Мы с ним любовники и уже очень давно. В первый раз он овладел мной в этой самой комнате. В тот вечер, когда ты был на обеде у своей матери по случаю ее дня рождения.

– Моей матери?

– Помнишь, ты пошел туда один? Мы собирались на вечеринку. За нами заехал Грег. И мы с ним занимались любовью. Здесь… – она хихикнула, – на этом ковре. Как раз там, где ты стоишь.

Хьюго остолбенел. Что-то в ее тоне и выражении лица подсказывало ему, что каким бы невероятным все это ни казалось, как бы ни была больна Пола, она говорила чистую правду. Однако он не мог и не хотел верить. Все было слишком чудовищным.

– Не лги мне, – заорал он.

– Я не лгу, Хьюго.

– Грег не стал бы… Я, конечно, знаю, что он бабник, но он не стал бы… Тем более здесь, в моем доме.

Она поджала губы, словно он, отказываясь верить ей, отрицал любовь к ней Грега.

– Если ты мне не веришь, я представлю тебе доказательство!

Она выскочила из комнаты, и он услышал, как застучали ее каблучки вверх по лестнице. Он стоял, не двигаясь, и только ерошил пальцами свои редеющие волосы. По его лицу струился пот, его подташнивало.

Прошло несколько минут, а Пола не возвращалась, и его охватила паника: кто знает, что еще она могла натворить в таком состоянии? Он рванул вверх по лестнице, прыгая через две ступеньки. Из-под двери ее комнаты пробивалась полоска света. Он рывком распахнул дверь.

Пола, сняв с себя платье, теперь облачалась в вечерний туалет из зеленого шелка. Она с вызывающим видом взглянула на него, натягивая ткань на одно плечо и вслепую отыскивая на спине молнию.

– Смотри… видишь? – спросила она. И он увидел.

Платье замялось, кое-как брошенное Полой в тот вечер, но внимание привлекало не это, а разорванный шов. Пола торжествующе хихикнула.

– Я должна была в нем пойти на вечеринку. Тебе не пришло тогда в голову поинтересоваться, почему я переоделась? Ведь ты знал, что я любила это платье, но так и не спросил, почему я его не надела. Ну что же, теперь ты знаешь. Это потому, что Грег был нетерпелив. Он не мог ждать, пока я сниму платье. Я тоже не могла!

Казалось, в голове Хьюго разорвался снаряд, и сразу же нестерпимо заболели виски. Хьюго редко выходил из себя, но теперь из-за этой страшной боли он утратил контроль над собой.

– Сучка! – заорал он ей в лицо и увидел, как в глазах ее мелькнул страх. – Ах ты, проклятая сучка! Я боготворил тебя, Пола, я вознес тебя на пьедестал! Я готов был умереть за тебя! А ты… Боже, мне следовало бы убить тебя!

Она попятилась в ужасе. Разорванное платье соскользнуло с плеча. Она поддернула ткань, придерживая ее рукой.

– Тебя следовало бы убить! – повторил он. – Я, черт возьми, был с тобой слишком терпелив, мисс Снежная королева. Я не ложился с тобой в постель, думая, что ты боишься снова забеременеть, а ты все это время…

Его глаза сузились, взгляд стал колючим, а губы вспухли от прилива крови. Он содрал с нее платье, обнажив маленькие груди, стройное тело, длинные загорелые ноги. Она попыталась вырваться, но он поднял ее в воздух – ярость придала ему силу, которую он у себя и не подозревал, – и бросил ее на кровать, так что ее тело подпрыгнуло. Она всхлипывала, пытаясь отползти, но он снова схватил ее за руки, задрав их над ее головой так грубо, что вывихнул ей плечо.

– Хьюго… прошу тебя, пожалуйста. Ты делаешь мне больно.

Он и внимания не обратил на ее мольбы. Она уже была не его обожаемой женой, а рабыней, и его настойчивое желание теперь было вызвано не стремлением выразить любовь, а жаждой доказать свою власть, унизить, наказать. Он грубо овладел ею, не обращая внимания на то, как она, всхлипывая, сжалась от невыносимой боли в плече и в животе.

Все закончилось несколько мгновений спустя, хотя Поле показалось, что прошла целая вечность. Она свернулась калачиком, пытаясь прикрыть наготу руками.

– Я тебя ненавижу… ненавижу… как ты мог?

Он взглянул на нее сверху и на какое-то мгновение к нему вернулась его всепоглощающая любовь, а с ней и ужасные сожаления о том, что произошло. Но нанесенный ему удар был слишком силен, а предательство слишком жестоким. Даже этот совершенный без любви акт собственника не смог утолить причиненную ему боль.

– Уезжай с ним, – сказал он страшным глухим голосом. – Уезжай, если именно этого тебе хочется, Пола, и я желаю ему радости с тобой. Потому что таких эгоисток, как ты, я еще не встречал.

Она ничего не ответила, а просто лежала, всхлипывая.

– Я хотел, если бы смог, бросить к твоим ногам весь мир, – сказал он, – хотел сделать все, что ты пожелаешь. Но тебе этого было недостаточно. Ну что же, я сыт тобой по горло. Отправляйся к нему – сейчас же, сию минуту. Я не желаю провести ночь под одной крышей с тобой. Отправляйся к нему – и я искренне желаю тебе наконец обрести покой!

Ни один из них не заметил крошечной фигурки, выглядывающей из-за приоткрытой двери. Гарриет, которую разбудили крики, прокралась из своей комнаты по коридору и стояла там, остолбенев от страха, ничего не понимая, но чувствуя, что происходит что-то ужасное. И теперь, когда Хьюго повернулся к двери, малышка испугалась, как бы он не ударил ее так же, как мамочку. Задрожав от страха, Гарриет бросилась по коридору назад, под надежную защиту своей детской. Когда Хьюго подошел к двери, малышки уже и след простыл.

Пола уехала, не попрощавшись.

Хьюго никогда больше ее не видел.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ Настоящее

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Проводив Гарриет до аэропорта, Том О'Нил повернул машину на дорогу, ведущую в Ист-Пойнт. Если бы их отношения с Гарриет развивались успешно, он отложил бы посещение Ванессы Макгиган на следующий день, чтобы провести несколько лишних часов с женщиной, которая обворожила его так, как ни какая другая женщина, он уж и не припомнит с какого времени. Но их отношения развивались отнюдь не гладко. Он умудрился сам все испортить, и прежде чем ему представилась возможность исправить положение, Гарриет получила известие о сердечном приступе у отца и поспешно вылетела в Штаты.

– Береги себя, – сказал он, высаживая ее из машины перед входом в зал ожидания, – я позвоню.

Но она взглянула на него так, словно совсем забыла о его существовании – тревога за здоровье отца вытеснила у нее из головы все остальное, – и ему показалось, что перед ним незнакомка – холодная, вежливая, чуточку враждебно настроенная и уж совсем не имеющая ничего общего с той теплой и волнующей женщиной, которая недавно лежала в его объятиях.

Конечно, это было можно понять. Прошлой ночью Гарриет обиделась и рассердилась на него, убежденная в том, что он использовал ее в интересах своего расследования, и Том знал, что сам виноват в этом. А сегодня вмешалась сама судьба. Возможно, не получи она это ужасное известие, ему удалось бы убедить ее, что все совсем не так, как ей показалось, но теперь он уже упустил шанс сделать это, и, поняв, насколько это для него важно, Том очень удивился.

– Пропади все пропадом, ведь она всего-навсего обыкновенная баба! – сказал он вслух. – На свете таких сколько угодно. – Но тяжесть на сердце говорила о том, что ему нелегко будет забыть ее. Гарриет была единственной и неповторимой – и именно она нужна ему.

«Ну и хорошо, что ее нет, – подумал он, меняя тактику. – Тебе нужно делать свою работу, а она могла помешать». Романтические отступления всегда во вред работе, и то, что он их не допускал, объясняло, в частности, почему он считался таким хорошим детективом. Никаких неотложных свиданий, никаких малышек, поджидающих мужчин дома с жалобами на одинокие вечера и загубленные ужины! А что важнее всего – никаких переживаний, чтобы не прерывался процесс дедукции. Он был волен сосредоточиться полностью на работе, посвятить делу все свое время и ездить туда, куда требовалось, мог, ложась спать, мысленно прокрутить проблему и доказательства и проснуться хорошо отдохнувшим, иногда с готовым ответом, который выдало ему подсознание. Но если человек спит с женщиной, которая для него не просто случайная знакомая, это совершенно невозможно. Нарушалась непрерывность мыслительного процесса. А уж если бы этой женщиной была Гарриет, дело обстояло бы еще хуже. Она сама по уши увязла в этой истории, разобраться в которой, по его твердому убеждению, было не так-то просто. В ней столько хитросплетений, не известных пока еще фактов – он это нутром чуял. Вполне возможно, эти факты могли бы изобличить дорогих ей людей, и ей было бы больно узнать об этом. Если бы такие факты оказались в его руках, разве не возник бы у него соблазн скрыть их ради ее спокойствия? Поступи он так, разве не обманул бы он тем самым людей, которые платили ему за работу? А сделай он по-другому, разве не возникло бы между ним и Гарриет чувство горечи, разве не начались бы взаимные упреки – вчерашний эпизод был каплей в море по сравнению с тем, в чем она обвинила бы его, если бы он вытащил на свет Божий их семейные тайны или того хуже – способствовал бы разоблачению или разорению членов ее семьи? Нет уж, куда лучше, что она улетела в Штаты, и он сможет продолжить расследование, не принимая в расчет всякие соображения личного характера.

Том вел машину по дороге в Ист-Пойнт сквозь плотную серую стену моросящего дождя, заслоняющего воды Фэнни-Бэй так, что, казалось, цветущие бугенвиллии на вершинах холмов обозначают границу, где кончается мир. Жара была влажной – он чувствовал, что его сорочка прилипла к спине. Неудивительно, что Ванесса Макгиган продавала дом – для женщины, привыкшей к мягкому южному климату, это место в такое время года, должно казаться преддверием ада.

Он припарковал машину перед бунгало и взглянул на дорожку, ведущую к дому. Сегодня не было видно аборигена-садовника – очевидно, подрезать кусты он будет после дождя. Но там стоял спортивный «мерседес», и он воспрял духом. Загнав все мысли о Гарриет в самый дальний уголок сознания, Том пробежал расстояние, отделявшее его от дома, чтобы укрыться от дождя под навесом.

Дверь почти сразу же распахнулась. Стоявшая на пороге девушка была одного с ним роста, стройная и элегантная. Волна белокурых волос была перехвачена на шее шарфом в тон платью, васильково-синие глаза за подкрашенными ресницами чуть округлились от удивления, но затем прищурились, и на красивом лице появилось вызывающее выражение.

– Полагаю, вы мисс Макгиган, – медленно произнес Том.

– Да. – Она склонила голову, и длинная прядь волос упала ей на плечо, – А вы, должно быть, приехали посмотреть дом? Вас прислали «Абботт и Скерри»? Им следовало бы предупредить меня по телефону о вашем приезде. Ну что же, входите.

Том вошел вслед за ней в дом. Только переступив порог, он решился рассеять ее заблуждение.

– Я приехал не по поводу покупки дома, мисс Макгиган. Я ищу Рольфа Майкла.

На какое-то мгновение она замерла на месте, и Том заметил, как что-то похожее на тревогу промелькнуло в ее глазах.

– Моего жениха? Сожалею, но его здесь нет, господин.

– О'Нил. Том О'Нил. – Он извлек из кармана одну из своих визиток и протянул ей, пристально наблюдая за выражением ее лица.

Она прочла то, что было написано на карточке.

– Детектив страховой компании? Зачем вам понадобился Майк?

Том мысленно отметил, что она назвала жениха Майком. Было ли это сокращенной формой его фамилии или же она знала его так же, как Майкла Трэффорда?

– Сожалею, но я смогу сказать об этом только ему лично, – вкрадчиво ответил Том. – Где бы я мог его увидеть?

– Не могу вам помочь. Его нет в городе. Майк очень занятой человек.

– Да, конечно, – сказал Том, подумав с ехидцей: «Еще бы! Только успевай крутиться, проворачивает финансовые махинации, живет под тремя разными именами – на все это требуется уйма времени». – Но вы, наверное, могли бы подсказать, где его найти.

Ее лицо стало непроницаемым.

– Извините, не могу. И даже если бы могла, с какой стати, черт возьми, я сказала бы это вам, господин О'Нил?

Она направилась к двери с намерением выпроводить его. Том не сдавался.

– Учитывая обстоятельства дела, я думаю, вы предпочтете поговорить со мной, а не с полицией, – сказал он, не моргнув глазом.

Ее рука замерла на дверной ручке. Он не столько заметил, сколько с мстительным удовлетворением. Почувствовал, что ее охватила паника. Теперь он не сомневался, что нащупал правильный путь. Спустя мгновение его подозрения подтвердились: она повернулась с высокомерно поднятой головой и с вызовом посмотрела ему прямо в лицо.

– Не знаю, смогу ли я вам чем-нибудь помочь, господин О'Нил, но почему бы вам не войти и не поговорить со мной?

Она провела его в гостиную, взяла сигарету из пачки, лежавшей на журнальном столике, и закурила. Он заметил, что пальцы у нее слегка дрожат.

– Итак, я хотела бы узнать, господин О'Нил, о чем идет речь?

– А вам это неизвестно? – спросил он, внимательно наблюдая за ней.

– Я не стала бы спрашивать, если бы знала. – Ничто в выражении ее лица не говорило о том, что она лжет. «Либо она хорошая актриса, либо действительно ничего не знает», – подумал Том.

– Из того, что написано на моей визитной карточке, вы поняли, что я являюсь детективом по делам страхования, – сказал он. – Я расследую обстоятельства дела, связанного с выплатой большой суммы денег по страховому полису. Полагаю, что ваш жених мог бы помочь мне в этом расследовании. Когда он должен вернуться?

Том впервые заметил в ней некоторую неуверенность. Но она сразу же взяла себя в руки.

– Он должен позвонить мне. Я ему передам, что вы хотели бы с ним встретиться.

– В этом нет необходимости, – поспешил прервать ее Том. Меньше всего ему хотелось бы вспугнуть подозреваемого. – Скажите лучше, где его найти, и я вас больше не буду беспокоить.

– Я уже сказала вам, что мне это неизвестно. Послушайте, вам следовало бы объяснить мне кое-что. Что за дело о страховании вы расследуете?

– О выплате крупной страховой суммы в связи со смертью застрахованного лица. Вернее даже, двух лиц.

Она побледнела.

– В Сиднее? – спросила она, не сдержавшись. Мозг Тома лихорадочно заработал. «Мария Винсенти, – подумал он. – Она думает, что что-то случилось с Марией Винсенти и что это дело рук Мартина. Значит, в заявлении Марии о том, что Мартин покушался на ее жизнь, есть доля правды».

– Нет, не в Сиднее, – сказал он. – Во время взрыва на яхте у берегов Италии. Это случилось двадцать лет назад.

Так как она была застигнута врасплох, помимо ее воли выражение лица многое сказало ему. Первоначальное облегчение сменилось удивлением и наконец испугом. Затем она так же быстро овладела собой, рассмеявшись резким смехом.

– Двадцать лет назад! Боже, да ведь эта целая вечность, не так ли?

– Мне так не кажется, – мрачно сказал он. – И компания, выплатившая страховку по случаю смерти Грега Мартина, тоже так не считает.

– Грега Мартина? Я не знаю человека с таким именем.

– Полагаю, что знаете. Так же, как знаете Майкла Трэффорда.

Она загасила в пепельнице сигарету и зло смерила его взглядом. Теперь она уже не пыталась сдерживаться, и ему стало ясно, что она совсем не такое уж невинное дитя, каким сначала показалась.

– Все это из-за той женщины, не так ли? – прошипела она. – Из-за нее и ее дурацкого вранья и больного воображения! Эта ревнивая корова способна На что угодно, лишь бы посчитаться с ним. Она не могла смириться с тем, что он бросил ее ради женщины помоложе. Да разве это удивительно? Боже мой, вы бы только на нее посмотрели! Старая развалина, пьяная в любое время суток – разве она может удержать такого мужчину, как Майк?

– Итак, вы признаете, что Рольф Майкл и Майкл Трэффорд – одно и то же лицо?

– Какой смысл отрицать это? Вы, наверное, уже все разнюхали. Сменить имя было для него единственной возможностью сбежать от нее и ее злобных выходок. Но все, что касается Грега Мартина, это плод ее больного воображения. Бог знает, откуда она выкопала эту историю. Может быть, из какой-нибудь старой газеты, которой оклеены ящики в ее комоде.

– Я не думаю, что Мария Винсенти из тех, кто оклеивает газетами ящики комода, – сдержанно заметил Том. – Мне кажется, вы совсем ничего не знаете об этой истории, мисс Макгиган.

Она снова закурила сигарету.

– Как же мне не знать? Это была нашумевшая история. Но смею вас заверить, господин О'Нил, Майк вовсе не тот давно забытый финансовый мошенник наполовину итальянского происхождения. Неужели вы думаете, что, будь это так, он смог бы здесь вести такой образ жизни в течение двадцати лет?

– Случались и более странные вещи.

– Ну хорошо… если вы мне не верите…

– Я бы скорее поверил в это, если бы Майк, как вы его называете, сказал мне об этом сам. – Она молча смотрела на него, и он решил снова прибегнуть к шантажу. – Боюсь, что в противном случае мне придется поделиться своими подозрениями с полицией Дарвина.

Можно, пожалуй, заехать на обратном пути в полицейский участок.

– Черт вас возьми! – взорвалась она. На лице ее появилось злое, как у ведьмы, выражение. Черты лица заострились. Он подумал, что сейчас она совсем не выглядела красавицей, – Хорошо. Он вернется послезавтра.

– В какое время?

– Ближе к вечеру. Он пригласил меня на ужин и должен быть здесь между четырьмя и пятью пополудни.

– Понятно! – сказал Том, не поверив Ванессе Макгиган ни на йоту, и подумал, что ему придется следующие полтора дня провести где-нибудь поблизости, наблюдая за всеми, кто входит и выходит из дома, и следя за ней, если возникнет необходимость, чтобы выяснить, где она бывает и с кем встречается. Возможно, она говорила правду, а может быть, и нет. В любом случае он вспугнет Грега Мартина.

– А есть ли необходимость впутывать в это полицию? – спросила она.

– Никакой… если только вы были со мной откровенны. – Он улыбнулся, пустив в ход все свое обаяние.

– Вы совершенно безжалостный человек, господин О'Нил, – сказала она. Неожиданно резко зазвонил телефон, и в глазах ее снова появилась настороженность.

– Извините, я подойду.

Когда она вышла, Том подошел к двери, прислушиваясь. Если звонил Мартин, и она его предупредила, то он хотел об этом знать. Но из разговора он быстро понял, что звонили от «Абботта и Скерри», агентов по продаже недвижимости, которые хотели назначить время для осмотра дома потенциальным покупателем.

Том незаметно прикрыл дверь и, воспользовавшись случаем, оглядел комнату. Ничто в ней не говорило о том, что здесь сегодня появлялся мужчина – все было более или менее в том же порядке, как и тогда, когда здесь в прошлый раз были они с Гарриет. Но на журнальном столике рядом с пачкой сигарет лежал конверт авиакомпании. Он быстро раскрыл его и поджал губы. Внутри были два авиабилета на рейс «Куантас» до Нью-Йорка на завтра! Итак, она его обманула! Сказав, что Грег будет дома послезавтра, она выигрывала время, вернее, ей казалось, что выигрывает. Если бы он оказался глупее и поверил ей, то к назначенному времени его встречи с Мартином эта парочка уже находилась бы за пределами Австралии. О, Мартин был тот еще фрукт – и, по-видимому, всегда при нем была какая-нибудь красотка, помогавшая ему замести следы!

Он услышал резкое звяканье положенной трубки и быстро закрыл конверт с авиабилетами. Когда Ванесса вернулась в комнату, Том уже стоял там, где она его оставила, читая какую-то запись в своей записной книжке.

– Ну что же, мне кажется, мы сегодня ничего больше не сможем сделать, мисс Макгиган, – сказал он беспечно. – Я вернусь послезавтра, и тогда, надеюсь, ваш жених поможет мне прояснить кое-какие детали этого дела.

Она кивнула. Ему показалось, что в ее васильковых глазах он уловил торжество победителя.

– Уверена, что он сможет это сделать, господин О'Нил.

* * *
Возвратившись в гостиницу, Том заказал разговор с Робертом Гаскойном в Сиднее. Ему очень не хотелось делиться с таким трудом добытой информацией, но у него не было выбора. Если Мартин и Ванесса намереваются покинуть Австралию, их необходимо задержать, а полицейский мог организовать это, только если у него на руках будет обвинение, которое он мог предъявить Мартину.

К облегчению Тома Гаскойн заинтересовался этим делом больше, чем во время их первой встречи.

– Хорошую работу проделали, О'Нил, – прокартавил он. – Вы сэкономили мне уйму времени. Похоже, что ФБР получило кое-какие сигналы, и нас попросили начать расследование. Мартина – если он жив – разыскивают в Штатах по обвинению в целом ряде мошеннических операций.

– Будьте уверены, он жив, – сказал Том. – И как раз собирается снова перешагнуть порог львиной клетки.

– Заманчиво, конечно, дать ему уйти и заставить их самих разгребать собственное дерьмо, – мечтательно заметил Гаскойн. – Но я, пожалуй, лучше воспользуюсь вашей информацией и организую его захват в аэропорту. Полагаю, это будет означать, что ваша работа закончена – вы получите своего человека и спасете деньги клиентов.

– Нет, я еще не закончил работу, – сказал Том. – Можно даже сказать, что она только еще начинается.

– Что это значит?

Том упрямо выставил вперед челюсть. В тот момент он выглядел еще более безжалостным, чем когда-либо.

– Моя работа закончится только тогда, когда я узнаю, что именно случилось с Полой Варной.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Салли приехала в больницу примерно через полчаса после телефонного звонка Гарриет. Она вошла в приемную, все еще кутаясь в меховое манто, словно ей было холодно, несмотря на невыносимую жару за стенами здания.

– Гарриет… как он?

– Держится, насколько я понимаю. Но положение критическое. – У Гарриет было застывшее, как маска, лицо, она с усилием произносила слова, но обрадовалась, что теперь не одна.

– Что произошло? – расспрашивала Салли.

– Ну… у него опять был приступ. Это случилось при мне. Это было… – голос девушки задрожал, но она взяла себя в руки и продолжала: —…это было ужасно. Он на себя не похож, Салли – и еще эта проклятая машина воет, словно плакальщица на похоронах…

Салли прикрыла глаза рукой. Она была бледна и выглядела безумно усталой. Гарриет знала, что она не успела выспаться, когда телефонный звонок позвал ее назад. Но вопреки всему она была тщательно подкрашена, и прическа была, как всегда, в идеальном порядке. «Да и когда Салли казалась неухоженной? – подумала Гарриет. – Она и на собственных похоронах будет выглядеть безукоризненно».

Дверь палаты открылась, и обе вскочили на ноги. Вышла сестра в белом халате, и женщины застыли, как сжатые пружины, в ожидании каких-нибудь новостей. Но сестра едва заметно покачала головой и предложила им кофе. Гарриет с благодарностью отхлебнула глоток из чашки, чтобы смочить пересохшее горло, но Салли, не притронувшись к кофе, поставила чашку на маленький выкрашенный белой краской стол рядом со стопкой журналов в глянцевых обложках.

– Не могу понять… казалось, ему стало лучше, когда я уходила. Может быть, это случилось потому, что он разволновался при виде тебя?

– Возможно… Но он говорил так странно, почти несвязно. Он был очень расстроен. – Гарриет замолчала. В ее голове крутилось множество вопросов, и она инстинктивно чувствовала, что Салли могла бы ответить на некоторые из них. Но задавать эти вопросы надо в другом месте и в другое время. Может быть, позднее, когда они будут уверены, что он выживет и на сей раз.

Салли расхаживала по комнате – от окна к двери и обратно, как львица, запертая в клетке. От ее обычной сдержанности не осталось и следа. Подойдя к ней, Гарриет обняла за плечи тетку, которая была ей скорее матерью.

– Давай-ка присядь, Салли. Ты свалишься и этим никому не поможешь.

Салли прижала руки к губам. Накрашенные ногти яркими пятнами выделялись на ее бледной коже.

– Он должен выжить, Гарриет! И слышать не хочу, что он может умереть. О Боже, я так люблю его!

Гарриет нежно сжала ее в объятиях.

– Я это знаю.

Салли замотала головой, словно животное, которому причиняют страдания.

– Нет, нет, ты не понимаешь. Все эти годы я знала и молчала, а теперь… это как возмездие. Я поступила жестоко… но я так люблю его. Я всегда боялась его потерять и боюсь потерять сейчас.

– Ты его не потеряешь, – утешала ее Гарриет, стараясь быть более убедительной, чем на самом деле. – У отца огромная воля к жизни, и им занимаются лучшие врачи.

Но говоря это, она не могла не думать: что, черт возьми, имела в виду Салли? Сначала отец говорит какие-то загадочные слова… а теперь вот Салли мучается… из-за чего? Есть что-то такое, о чем я не знаю, думала Гарриет, от меня что-то скрывали все эти годы, но рано или поздно я узнаю об этом. Папа, возможно, просто говорил о том, что жестоко обошелся с мамой в тот последний вечер, но ведь Салли имеет в виду совсем не это. К тем событиям она не имеет никакого отношения – ее даже не было в Штатах в то время. Нет, она подразумевает нечто совсем другое, то, что сделала она сама, поступив «так неправильно, так жестоко».

– Я так боялась, что он узнает правду, – причитала Салли. – Еще на прошлой неделе я думала, что отдала бы что угодно – все на свете! – лишь бы он никогда не узнал об этом. А теперь вот… В случае своей смерти он ничего не узнает. Но теперь это уже неважно. Главное, чтобы он был жив.

– И он выживет. Выживет, – горячо убеждала ее Гарриет.

– Выживет? Не знаю. Он никогда не был моим все эти годы. По-настоящему моим. Я его украла, Гарриет. Украла его у нее, и теперь она забирает его назад… – ее голос осекся.

– Ради Бога, перестань, Салли, – взмолилась Гарриет. – У тебя истерика. Я не знаю, о чем ты говоришь, но ты не могла его украсть у мамы. Она погибла. Я не хотела этому верить, но сейчас верю. Мама погибла, Салли, более двадцати лет назад.

Плечи Салли дрожали. Ее тоненькая фигурка, закутанная в огромное меховое манто, выглядела такой хрупкой.

– Нет, нет, не двадцать лет назад…

Гарриет похолодела. По ее спине пробежали ледяные мурашки. Она уставилась на тетю тяжелым непонимающим взглядом.

– Что ты сказала?

Дверь открылась. Обе обернулись. Это был доктор Клейвел. Он был мрачен, и у Гарриет сжалось сердце.

– Доктор, он…? – попыталась она спросить, но язык ее не слушался.

– Нет, плохих новостей нет, – он слабо улыбнулся. – Кризис, по-видимому, миновал… пока.

– Вы имеете в виду, что он поправится? – Салли сидела, не двигаясь, обхватив себя руками.

– Пока еще ничего нельзя сказать с уверенностью. В подобных случаях трудно делать прогнозы, и мне не хотелось бы вселять в вас слишком большую надежду. Человеческое сердце многое может выдержать, но всему есть предел. Пока состояние, по-видимому, стабилизировалось. Хотите зайти в палату и взглянуть на него?

– А можно? – спросила Гарриет.

– При условии, что вы не будете его расстраивать и волновать. – Доктор Клейвел поднял на нее печальные глаза. – Не могу не напомнить вам, что он очень болен.

– Мы все понимаем, – сказала Гарриет.

Она повернулась к Салли. Ее глаза на бледном лице все еще выражали ужас, а губы были полураскрыты, словно она боялась надеяться.

Гарриет обняла ее за плечи. Какие бы страшные тайны Салли ни скрывала, сейчас было не время о них размышлять. Как сказала Салли, сейчас было важно лишь, чтобы Хьюго выжил.

– Пойдем, Салли, – тихо сказала она. И они вместе направились вслед за доктором по коридору в палату Хьюго.

* * *
Когда шофер отвез Гарриет и Салли в квартиру на Сентрал Парк Саут, был уже поздний вечер. Кухарка Джейн оставила им холодный ужин и кастрюльку супа, который надо было только разогреть. Но хотя Гарриет была уверена, что суп, как всегда, очень вкусный, она знала, что не сможет есть и догадывалась, что у Салли тоже нет аппетита.

– Единственное, что мне сейчас нужно, так это выпить. – Гарриет подошла к бару, налила себе большую рюмку водки и выпила залпом. – Что тебе налить, Салли?

Салли едва заметно покачала головой, но Гарриет налила ей бренди.

– Выпей, ради Бога. Тебе это пойдет на пользу. Пока Салли маленькими глоточками пила бренди, ее бледные щеки постепенно розовели. Она погрузилась в свои мысли и сидела такая отрешенная, что Гарриет подумала, уж не привиделась ли ей сцена в больнице. От недосыпания у нее кружилась голова, и все вокруг казалось нереальным, но спать ей уже не хотелось. Тело ее было напряжено, мысли обгоняли одна другую. Она должна узнать, что имела в виду Салли, когда говорила сама с собой в больнице. Но как спросить у нее сейчас, когда она так подавлена?

Неожиданно Салли осушила свой стакан и резко вышла из задумчивости.

– О чем говорил твой отец, когда с ним случился приступ? – спросила она спокойно и твердо.

Гарриет отвела глаза. Ей не хотелось повторять мучительные и бессвязные самообвинения Хьюго.

– Это были просто какие-то обрывки мыслей. Я не могла связать концы с концами. Но мне показалось, что он считает себя виновным в гибели мамы.

– Я так и знала, – кивнула Салли. – Но, конечно, он ни в чем не виноват. Он был чудесным мужем – щедрым, любящим. Он дал ей все, что она хотела, и был готов простить ей все на свете… почти все. – Она умолкла, взгляд ее стал отрешенным, а мгновение спустя, когда она снова заговорила, голос был таким тихим, что Гарриет пришлось напрягать слух, чтобы расслышать слова. – В этом-то и беда. Я думаю… да, я думаю, что он и сейчас простил бы ее. Несмотря на все, что она натворила и на боль, которую ему причинила. Даже, прости меня, Боже, такую, какой она стала… я думаю, что он принял бы ее назад, и я бы этого не вынесла. Нет, это не для меня – я его слишком люблю – и не для него. Какая жизнь ждала бы его? Да и каждого из нас?

Гарриет наклонилась вперед, крепко держа стакан обеими руками, которые вдруг задрожали.

Она не знала, как начать разговор с Салли, но та вдруг сама заговорила. Похоже, что только что пережитый поединок Хьюго со смертью прорвал плотину двадцатилетнего молчания, и теперь уже ничто не могло остановить поток слов. Но мучительные отрывки фраз не складывались в единое целое.

– Салли, скажи, я тебя правильно поняла? – спросила Гарриет. – Мама не погибла, и Грег Мартин тоже остался в живых?

Лицо Салли исказила болезненная гримаса. Потом она едва заметно кивнула. Сердце Гарриет билось так сильно, что она с трудом дышала.

– Тыимеешь в виду… она жива?

– Нет… нет. Теперь она умерла.

– Но во время взрыва она не погибла?

– Нет.

– И ты об этом знала – ты знала все эти годы? Боже мой, а папа тоже знал?

– Нет. – Салли энергично затрясла головой. Она чуть не плакала. – Он об этом не знает, Гарриет, и не должен знать. Я очень боялась, что он узнает, когда вдруг объявился живой Грег Мартин и в этом деле принялись копаться детективы. Теперь все выплывет наружу, не так ли? О Господи, он меня просто возненавидит…

– Почему, Салли? – продолжала расспрашивать Гарриет, хотя отдельные кусочки головоломки уже начали складываться в картину, которую ей едва ли хотелось себе представить. – Почему он возненавидит тебя?

– Потому что я знала, что она жива, и не сказала ему об этом. Я позволила ему думать, что она погибла… Я это от него скрыла, Гарриет. Обманывала себя, убеждала, что так будет лучше, что я спасаю его – и тебя – от боли. Но всему причиной был мой эгоизм. Я всегда считала, что эгоисткой была Пола, но в конце концов оказалось, что я не лучше ее, а может быть, даже хуже. Она, по крайней мере, не скрывала своего эгоизма, тогда как я… я была трусливой и скрытной. Я всех вас обманывала, Гарриет, да простит меня Господь!

Она подняла стакан с бренди, увидела, что он пуст и тряхнула головой, подавив рыдание. Гарриет подошла к бару, взяла бутылку и наполнила стаканы – себе и Салли. Ей необходимо выпить – и, если Гарриет не ошибается, потребуется еще и еще, пока она не закончит свой рассказ. Салли сидела на самом краешке одного из старинных кресел, Гарриет притащила для себя пуфик с другого конца комнаты. Она немного дрожала, но ощущала странное спокойствие, будто находилась в центре тропического циклона.

– По-моему, Салли, тебе лучше рассказать мне всю правду.

Теперь лицо Салли было почти спокойно, словно самое худшее было уже позади. После многих лет молчания лед тронулся – теперь она могла все объяснить и надеяться, что Гарриет ее поймет. Но что бы она ни совершила, она почувствовала облегчение от того, что поделилась тайной, которую хранила в одиночку в течение стольких лет. Не надо больше лгать, не надо обманывать, по крайней мере, Гарриет будет теперь знать, какая она в действительности.

– С чего мне начать? – спросила она.

– С самого начала.

– Хорошо, – согласилась Салли. Да, ночь предстояла долгая.

* * *
Я прилетела в Нью-Йорк, как только узнала о случившемся. Мне позвонил твой отец. Он был в ужасном состоянии. Сначала он просто сказал, что произошел несчастный случай, когда Пола отдыхала на яхте вместе с Грегом, но я почувствовала, что он не в себе. Я побросала в чемодан кое-что для себя и Марка и заказала билет на ближайший рейс. Нетрудно догадаться, что я сама была в состоянии шока и думала лишь о том, чтобы как можно скорее очутиться рядом с Хьюго – и с тобой. Важнее всего была семейная солидарность – нам надо было держаться вместе. Потом, когда я уже была здесь, Хьюго рассказал мне о случившемся. У Полы была любовная связь с Грегом – она сама сказала ему об этом в последний вечер перед отъездом. Естественно, отец пришел в бешенство. Он тут же вышвырнул ее из дома и сказал, чтобы она никогда больше не показывалась ему на глаза. Она улетела с Грегом в Италию и на следующий же день отплыла с ним на яхте. Свидетелями их отъезда было множество людей. К тому времени я уже, конечно, кое-что знала. Об аварии писали все газеты, и тогда мне казалось, что на этом вся история и закончилась. Хьюго был страшно удручен, во всем винил себя, хотя это было просто нелепо, и я согласилась остаться на некоторое время в Нью-Йорке, чтобы утешить его и присмотреть за тобой. – Салли замолчала, поглядывая на Гарриет. – Поначалу, честное слово, этим все и ограничивалось. Но потом все стало сложнее, потому что я влюбилась.

– В папу? – тихо спросила Гарриет. Салли кивнула.

– Да. Я всегда находила его привлекательным и думала, что Пола была дурой, когда не ценила его. Но общее горе очень сблизило нас. Он изумительный человек, Гарриет, – да ты и сама не хуже меня знаешь, – и он был убит горем. Он потянулся ко мне то ли потому, что я чуть-чуть напоминала ему Полу, то ли потому, что я просто была рядом, а может быть, уже тогда в этом было нечто большее – не знаю. Отношения наши развивались, пожалуй, слишком быстро, но они развивались, и неожиданно впервые в жизни я испытала не просто лихорадочную влюбленность, но и чувство защищенности.

Она замолчала, вспомнив, с каким изумлением впервые поняла, что Хьюго отвечает на ее любовь. Всю свою жизнь она считала себя не способной вызвать любовь, не заслуживающей любви. А теперь вдруг рядом с ней оказался тот человек, которому она нужна. Сколько времени потребовалось ей, чтобы понять это, она не знала. А когда это случилось, растерялась.

Однажды поздно вечером, вспоминала она, когда детей уже уложили спать, они с Хьюго сидели в саду, и Хьюго вдруг закрыл лицо руками, охваченный горем.

– Что я сделал не так? – спросил он, а она подошла к нему и обняла за плечи.

– Ты все делал как надо. Поверь мне, это не твоя вина, – сказала она, утешая его. – Пола наделала глупостей. Она всегда была такой – так уж она была устроена.

– Но она была больна, Салли. Я это знал и должен был ей помочь.

– Хьюго, не терзай себя. Я уверена, что ты сделал все, что мог.

– Я старался сделать как лучше. Я думал, что заставлю ее полюбить себя, но не смог. Это моя самая большая ошибка.

– Пола была не способна никого полюбить, – сказала Салли, гладя рукой его волосы. – Она была красивой и жизнерадостной, но не умела любить.

– Но Грега она любила.

– Не думаю. – Салли почувствовала, что нашла правильный ответ. – Она была им одержима, потому что не могла прибрать его к рукам. Пола всегда хотела иметь то, что не могла заполучить.

Немного помолчав, он повернулся к ней и, как ребенок, уткнулся лицом в ее грудь.

– Почему она была не похожа на тебя, Салли? – Это был крик души.

Салли ощутила острый прилив нежности. Они долго сидели, не двигаясь: она – утешительница, он – мученик. И вдруг, неожиданно для себя, она почувствовала, что рядом с ней мужчина. Сначала она попыталась подавить это чувство, уговаривая себя, что грешно вожделеть к сраженному горем собственному зятю. Но когда его голова шевельнулась на ее груди, а рука скользнула по спине, она вдруг поняла, что грешное чувство возникло не только у нее. Она прижалась к нему, забыв обо всем и ощущая лишь непомерную радость от его близости. Он оторвал лицо от ее груди, а она соскользнула вниз, так что они теперь смотрели друг другу в глаза – просто смотрели, и их души сливались воедино в этом взгляде.

Даже теперь, много лет спустя, она отчетливо помнила тот момент – аромат роз в еще не остывшем воздухе, смутно доносящиеся звуки города и Хьюго, который смотрел на нее так, как никто и никогда еще не смотрел.

– О, Салли. – Он глубоко вздохнул, обнял ее и прижался губами к ее губам. – О, Салли, Салли, Салли…

Их потребность друг в друге родилась из глубоко запрятанных неутоленных желаний; они потянулись друг к другу, как дети, застигнутые бурей, и обрели такую полноту единения душ, о существовании которой ни он, ни она даже не подозревали. Так в саду, на этом островке, отгороженном от всего остального мира их общим горем, родилась новая любовь, и все глубины и высоты чувства нахлынули на них сразу, так что любовь оказалась сильной и всепоглощающей. Не говоря ни слова, они вошли в дом и поднялись по лестнице.

В спальне ничто не напоминало о Поле. Да и что могло бы напомнить о ней? Комната так давно принадлежала одному Хьюго. Но даже если бы было по-другому, это не имело значения. Салли любила его безумно. После Стюарта у нее не было ни одного мужчины – да она никого и не хотела. А теперь у нее был Хьюго, и это было так чудесно, что сразу же вытеснило все остальное из памяти.

Потом, когда она лежала в его объятиях, на нее напал страх. А вдруг Хьюго будет презирать ее? Может, она просто подвернулась ему под руку в подходящий момент? Но нет. К ее удивлению и удовольствию, он обращался с ней с той же галантностью, с какой обращался с Полой, чему она в свое время немало завидовала. Конечно, не было того беспредельного обожания. Но, может быть, все еще впереди, а возможно, такое случается лишь раз в жизни. Пока еще бывало иногда, что она заставала его с устремленным в пространство взглядом, полным боли. Но зато теперь в его глазах не было отчаяния – оно, по-видимому, прошло, – и Салли гордилась, что это ее заслуга, и радовалась этому.

Прошло несколько недель, и они стали еще ближе друг другу. Тепло, которое она ощутила тогда, согревало ее все эти годы, и Салли, обхватив руками колени, сидела и вспоминала. О, все было так чудесно – любовь и счастье, и чувство защищенности – все вместе. Она впервые поняла, что защищена любовью, которой никогда раньше не ведала, – любовью человека, который никогда ее не предаст.

– Салли? – голос Гарриет ворвался в ее воспоминания, и она взглянула на девушку, словно возвратилась издалека.

– Да?

– Извини, но ты так и не рассказала мне, что случилось… А я должна знать.

– Да, да, я думаю, тебе следует знать. Ну, как я уже сказала, я влюбилась в твоего отца и, полагаю, он тоже полюбил меня. Нам, конечно, приходилось скрывать наши отношения, чтобы люди не говорили, что это неприлично, потому что прошло слишком мало времени, но на самом деле все было не так. Он не стал меньше любить Полу, я это знала, и наши отношения не мешали его любви к ней. Но она погибла, а я была жива и была нужна ему. Лето подходило к концу – пора было возвращаться в Англию – у Марка начинался учебный год в подготовительном классе. Я с ужасом думала об отъезде. Но Хьюго попросил меня остаться. «Я потерял Полу, боюсь потерять и тебя», – сказал он. Я, конечно, осталась. Почему бы и нет? Так хотел Хьюго, да и тебе я тоже была нужна. Исчезновение Полы очень сильно повлияло на тебя, хотя она никогда не баловала тебя вниманием; может быть, тебе просто передалось отчаяние, которым были охвачены окружающие. Как бы то ни было, а я могла успокоить тебя, когда это не удавалось другим, и мне не хотелось оставлять тебя на попечении вереницы сменяющих друг друга нянь, особенно если вдруг у твоего отца снова начнется глубокая депрессия. Да и для Марка это было хорошо. Мне было нелегко растить его одной на свои скудные заработки – он прошел через руки разных женщин, присматривающих за детьми, побывал в дневных яслях, а впоследствии стал бы типичным ребенком работающей мамы с ключом от квартиры на шее, и ему пришлось бы обходиться без тех маленьких удовольствий, которые мать не могла ему обеспечить на свои заработанные деньги – а их, видит Бог, было не так уж много! Здесь, в Штатах, он мог пользоваться всеми преимуществами жизни в доме, который был полной чашей. А я? Ну, как я уже сказала, такого счастья я не испытывала никогда в жизни. Для меня, как говорится, все вокруг было голубым и розовым. И тут взорвалась эта бомба!

– Какая? – спросила Гарриет. У нее даже дыхание перехватило.

– Пришло письмо… из Италии. Оно было адресовано твоему отцу, но он в то время уехал в турне с новой коллекцией, и поэтому я его вскрыла. Поверишь ли, вскрывая письмо, я чувствовала физическое недомогание, как будто предчувствовала, что мой мир вот-вот рухнет.

– Оно было от мамы? – спросила Гарриет.

– Нет… о, нет. Я узнала бы ее почерк. Письмо было от какой-то сестры Марии-Терезы. Странно, не правда ли? Это имя врезалось мне в память. Я его никогда не забуду. Сестра Мария-Тереза.

– Кто это?

– Монахиня ордена, которому принадлежал небольшой приют на крошечном островке неподалеку от Сицилии. Очень необычный приют, надо сказать.

– Что же дальше?

– В письме говорилось, что Пола находится там. Она вовсе не погибла, осталась жива. – Салли замолчала. В глазах ее появился отсутствующий взгляд, как будто она снова впервые увидела то письмо, которое означало конец ее только что обретенного счастья.

Конечно, все было не так просто. Сначала ее захлестнула волна радости, оттого что сестра жива, хотя она и не вполне поверила этому. Потом, когда новость дошла до ее сознания, у нее появилась мысль, от которой она, к стыду своему, никак не могла отделаться. Ведь если Пола жива, то Хьюго отнюдь не свободен. Не только юридически, но и эмоционально. Салли с болью в сердце вынуждена была признать, что, как бы ни близки они стали с Хьюго, она никогда не сможет соперничать с Полой. Никто никогда не предпочел бы ее Поле. И уж, конечно, Хьюго, обожавший Полу, никогда не оставит ее ради Салли. У нее и сейчас мороз пробежал по коже, как и тогда, когда ее мечты на глазах обращались в пепел, и она, ненавидя себя за эгоизм, ничего не могла с этим поделать.

– Салли? – голос Гарриет снова вернул ее к действительности. – Что ты имеешь в виду? Мама была ранена во время взрыва, и ее выхаживали монахини?

– Не ранена, нет. Об этом ничего не говорилось.

– В таком случае, почему она оказалась в этом приюте? И почему никто не знал, что она там? Это было… сколько времени тогда прошло со дня взрыва? Несколько месяцев? Монахини наверняка сообщили обо всем властям.

– По-видимому, не сообщили. Они не знали, кто она такая.

– Но сообщение о взрыве, наверное, можно было прочитать во всех газетах?

– У них не было газет. Это очень маленький островок, оторванный от цивилизации, и они совсем не общаются с внешним миром.

Гарриет недоверчиво покачала головой:

– Если мама была жива и не ранена, то почему она не рассказала им, кто она? Почему сама не подала весточки о себе?

Салли некоторое время молчала. По ее лицу проскользнула тень, и она сжала руки, лежавшие на коленях. Потом посмотрела Гарриет прямо в глаза.

– Она не была ранена и не была больна в общепринятом смысле этого слова. Боюсь, что тебе придется узнать горькую правду дело в том, что у твоей матери была тяжелая форма психического расстройства.

Гарриет онемела от ужаса.

– Что ты сказала?

Салли нервно сглотнула, избавляясь от комка в горле. Ее глаза теперь светились сочувствием, смешанным со стыдом и смятением.

– Извини, но это правда. За некоторое время до случившегося у нее уже появились первые симптомы болезни, но никому и в голову не приходило, что все это так серьезно. Она уходила в себя, страдала паранойей, часто погружалась в депрессию – я сама наблюдала это, когда приезжала навестить их года за два до случившегося, – и Хьюго какое-то время был очень обеспокоен ее состоянием. Но ты ведь знаешь, как это бывает – каждый продолжал надеяться, что ошибся. Сейчас, оглядываясь назад, я отчетливо вижу, что у нее тогда уже была начальная стадия шизофрении. Если бы ей помогли в то время, – кто знает? – все могло бы быть по-другому. Но когда она бросила твоего отца и уехала в Италию с Грегом, произошло нечто, ускорившее развитие болезни. К тому времени, как монахини написали письмо, она уже была безнадежно больна и ей уже ничто не могло помочь, хотя для лечения было сделано все возможное. Она полностью ушла в свой собственный мир – и даже забыла, кто она такая.

– Я не понимаю. – Почти каталептическое оцепенение, вызванное пережитым потрясением, прошло, и Гарриет охватила дрожь. – Если мама не помнила, кто она такая, то как они смогли сообщить об этом папе? И как она оказалась на этом острове? Она отплыла на яхте с Грегом Мартином на глазах у множества людей!

– Возможно, всю правду никому никогда не удастся узнать, – сказала Салли. – Об этом мог бы рассказать только Грег, если ему это известно. А я знаю лишь то, что рассказала сестра Мария-Тереза: какие-то рыбаки нашли Полу в корабельной шлюпке, полузахлебнувшуюся и потерявшую рассудок от ужаса. Они не знали, кто она такая, – как я уже говорила, островок изолирован от мира, и даже если они увидели бы газеты, сомневаюсь, что они умели читать. Они сделали единственное, что пришло им в голову, – отвезли ее в приют. А монахини стали за ней ухаживать.

– Не могу поверить, что никто не сообщил о случившемся и не попытался узнать, кто она такая! Это глупо! Наверняка кто-то наводил справки?

– Люди в подобных общинах живут по своим законам. Возможно, они считали, что в ее интересах лучше на какое-то время спрятаться, а не возвращаться в мир, который довел ее до безумия. Не знаю. Я могу только рассказать тебе, Гарриет, о том, что случилось.

– Ты пока не объяснила мне, как же в таком случае они в конце концов написали папе, если мама не помнила, кто она такая, и никто не пытался узнать об этом.

– Очевидно, как-то раз на нее нашло просветление, и она дала им имя и адрес Хьюго, а они сочли своим долгом написать ему. Только вот письмо вместо него вскрыла я.

– Боже мой! – прошептала Гарриет. Она взяла бутылку, наполнила свой стакан и сделала большой глоток. – Итак, что было дальше?

– Конечно, я поехала в Италию, – сказала Салли. – Поехала, чтобы увидеться с Полой.

– Ничего не сказав папе?

Лицо Салли исказила судорога. Она зажмурилась, потом снова открыла глаза.

– Да. Я знаю, что поступила неправильно, но тогда я рассудила так: прежде чем беспокоить Хьюго, я должна сама узнать, как обстоят дела. Я знала, что он обезумеет от горя, и хотела оградить его от страданий. Но если честно, я руководствовалась еще кое-чем. Я не хотела, чтобы Хьюго узнал, что Пола жива, Гарриет. Да простит меня Бог, я изо всех сил хотела сохранить его для себя. Конечно, будь хоть маленький шанс вылечить Полу, я, разумеется, сказала бы ему, я не смогла бы жить спокойно, не сделав этого. Но, увидев ее, я поняла, что вылечить ее нет никакой возможности. Это уже была не Пола, которую мы знали и любили. От той Полы не осталось и следа, а вместо нее появилось бессловесное дикое животное с пустыми глазами, способное лишь скулить, Что хорошего получилось бы, если бы я рассказала Хьюго об этом? Он сошел бы с ума, увидев ее в таком состоянии!

– Но ведь он имел право узнать правду! – тихо сказала Гарриет – Как могла ты, Салли, держать это в тайне от него? Она была его женой и моей матерью!

Салли на какое-то время замолчала, а когда ответила, слова ее, казалось, шли из самого сердца.

– Думаешь, я не знаю этого, Гарриет? Да, мысль об этом преследовала меня с тех пор каждое мгновение каждого прожитого дня! Мне нет оправдания. Я могла бы сказать, что сделала все ради него, хотя, Бог свидетель, это тоже правда. Подумай только, на какую жизнь он был бы обречен – быть привязанным к женщине, полностью потерявшей рассудок, Он никогда бы ее не бросил – не такой человек Хьюго Он всю оставшуюся жизнь посвятил бы уходу за ней – ради чего? Она не смогла бы ни оценить его жертву, ни почувствовать разницу На острове она была не менее счастлива, чем в любом другом месте, К тому же надо было подумать и о тебе. Ты уже достаточно настрадалась, Гарриет, – я хотела оградить тебя от ужасных переживаний, хотела, чтобы ты не знала, что твоя мать находится в приюте для душевнобольных, чтобы не опасалась впоследствии, что ты или твои дети могут унаследовать психическую болезнь.

Гарриет беспомощно замотала головой. Смысл последних слов Салли не дошел до ее сознания. Она могла думать лишь о своей матери, потерявшей рассудок, испуганной, больной и окруженной чужими людьми на каком-то острове.

– Как ты могла, Салли? – проговорила она – Я не могу поверить, что ты оставила ее там в таком состоянии.

– Гарриет, прошу тебя, не надо! – Салли заплакала. – За ней там был хороший уход, и природа там очень красивая. По крайней мере, там она могла постоянно ощущать лучи солнца на своем лице, Она ведь всегда любила солнце, если только не боялась, что из-за этого у нее будут морщины! Не надо, Гарриет, не осуждай меня – я этого не вынесу. Разве недостаточно, что я сама себя виню? Но если ты будешь считать меня виноватой. Мы были так близки с тобой, Гарриет Я всегда относилась к тебе, как к собственному ребенку.

Она протянула Гарриет руку, отчаянно нуждаясь в поддержке, но Гарриет отпрянула, не в силах дотронуться до нее. Женщина, сидевшая сейчас перед ней, была не той Салли, которую она знала и любила. Это была незнакомка – скрытная и безжалостная. Если то, что она рассказала, правда – а Гарриет не сомневалась, что так оно и есть, – то эта женщина хладнокровно оставила свою сестру умирать среди чужих людей и позволила ее близким и родным людям поверить в ее смерть. Это было ужасно – просто немыслимо. Гарриет показалось, что земля уходит у нее из-под ног.

– Боже, как воспримет это папа? – хриплым голосом спросила она.

– Я не хочу, чтобы он узнал, Гарриет, – рыдала Салли. – Он и без того тяжело болен. Это может убить его!

Гарриет обхватила голову руками, потрясенная чудовищным рассказом Салли. Она понимала, что отец в его нынешнем состоянии не смог бы вынести такого удара. Даже она сама похолодела и вся дрожала, хотя была абсолютно здорова. Неудивительно, что Саши так расстроилась, когда снова начали копаться в этом деле; вот почему она умоляла Гарриет не вмешиваться в расследование. Однако в конечном счете именно угрызения совести положили конец утаиванию правды и обману.

– Честно говоря, я не понимаю, как ты могла решиться на такое? – снова повторила Гарриет. – Хранить такую тайну – и жить спокойно?

– Я ее не бросила, Гарриет, – слова Салли прозвучали как отчаянная мольба о прощении. – Пока она была жива, я посылала туда деньги, чтобы поддержать приют.

– А когда она умерла?

– После взрыва она прожила еще около пяти лет. Пять лет. Гарриет снова закрыла глаза. «Когда мне исполнилось восемь лет, моя мама была еще жива, а я не знала об этом. Когда я пошла в подготовительный класс, когда мне подарили первого пони, когда я упала с дерева в саду и сломала руку – что ты в это время делала, мама? Если верить Салли, ты уже была не в себе. Но ты была жива, а я думала, что тебя нет на свете».

– Боже мой, Салли! – Гарриет резко вскинула голову, – и ты надеялась сохранить все в тайне? Разве ты не знала, что все непременно когда-нибудь станет явным?

Салли кивнула, обхватив себя руками.

– Наверное, надеялась. Но когда человек впутывается в подобную ситуацию, ему уже трудно бывает остановиться. Да, ты права, я боялась, но ложь ловит тебя в капкан, из которого нельзя выбраться. Я не могла заставить себя признаться Хьюго, что обманула его; я не вынесла бы его взгляда. После смерти Полы я думала, что смогу постепенно все забыть, но так и не смогла. Мне это не удалось. Ее тень всегда была рядом. Ее призрак постоянно преследовал меня.

Какое-то мгновение они сидели молча, потом Гарриет спросила.

– Как он называется – этот остров, на который она попала?

– Саварелли. Это один из Эоловых островов.

Эоловы острова! Ну да, конечно. О них говорила Тому по телефону его помощница – о том, что Салли ездила туда через несколько месяцев после взрыва на яхте, Гарриет попыталась представить себе открытые всем ветрам скалистые берега острова, на котором провела последние годы жизни ее мать, и не смогла. Но подручная Тома сказала еще, что Салли также ненадолго ездила в Лондон. Домой? Возможно. Но она не брала с собой Марка. Может быть, это не имело ко всему прочему никакого отношения, однако…

– Салли, ты все мне рассказала? – Гарриет, сама не зная почему, задала этот вопрос – разве шестое чувство ей подсказало, и испугалась, увидев, как на лице тетки промелькнуло странное выражение.

– Конечно, все! Зачем бы мне скрывать? Я рассказала тебе больше, чем кому бы то ни было. – В ее голосе зазвучали агрессивные нотки, и Гарриет подумала. «Нет Салли, есть еще кое-что, о чем ты не говоришь, и я узнаю, что это такое. Это единственная возможность для меня узнать всю правду, и я ею воспользуюсь»

– Я собираюсь съездить на Саварелли, – сказала Гарриет.

– Нет! Ничего хорошего из этого не получится. Все это было так давно…

Но Гарриет, заметив страх, мелькнувший в глазах Салли, еще больше утвердилась в своем решении.

– Самое меньшее, что я могу сделать – это почтить ее память, побывав там, где моя мать провела последние годы своей жизни. Я еду завтра же.

– Но, Гарриет, ты не можешь! По крайней мере, пока отец так тяжело болен…

– Я позвоню в больницу перед отъездом и справлюсь о его состоянии, к тому же меня не будет всего несколько дней. Мне лучше съездить туда сейчас, пока он в больнице и не может задавать лишних вопросов. Ты со мной согласна?

– Нет. О Гарриет, я вообще не хочу, чтобы ты туда ездила!

Впервые после всех откровений тети Гарриет взяла ее тонкую холодную руку и сжала ее.

– Извини, Салли. Я не хочу тебя больше расстраивать, но думаю, ты понимаешь, что я должна это сделать.

* * *
Спускаясь по лестнице с чемоданом в одной руке и саквояжем в другой, Гарриет услышала, как зазвонил телефон. Она на секунду замерла. А вдруг это из больницы? Она только что звонила туда, и ее заверили, что Хьюго провел спокойную ночь и его состояние стабилизировалось… Но она знала, что в любую минуту может наступить ухудшение, и измучилась, размышляя, не отложить ли ей свою «одиссею». А вдруг в ее отсутствие у Хьюго случится новый приступ? Она никогда не простила бы себе этого. Но теперь было поздно отступать! Решение принято, билеты заказаны.

Внизу у лестницы ее поджидала Джейн.

– Вас просят к телефону.

– Меня?

– Да.

Схватив трубку, Гарриет услышала Тома О'Нила.

– Гарриет, привет. Как у тебя дела? Как отец?

– Плохо, но состояние стабилизировалось. Вчера у него был еще один приступ, но, по-видимому, он снова выкарабкался.

– Понятно. – Он помолчал. – Я решил позвонить, подумал, что тебе будет интересно узнать, как развиваются события. Случилось кое-что, о чем тебе следует знать.

«Я уже знаю гораздо больше, чем мне хотелось бы», – подумала Гарриет.

– Что именно?

– Кажется, Мартин почти у меня в руках. Я виделся с Ванессой, но она не захотела мне помочь. Однако у нее в гостиной лежали авиабилеты до Штатов – два билета. Думаю, они с Грегом собираются улизнуть из Австралии, и я предупредил полицию. Если повезет их схватят в аэропорту, когда они попытаются улететь из Дарвина.

– Вот как?

– Тебе, по-моему, это безразлично, – сказал он. – А я-то думал, ты обрадуешься.

Она закусила губу. Еще вчера она обрадовалась бы, Сегодня же она не очень-то уверена в этом. Если схватят Грега Мартина, вся история станет явной. Одному Богу известно, как это подействует на отца.

– Спасибо за информацию, – сказала она, а Том вдруг стал хвататься за соломинку – он не хотел, чтобы она повесила трубку. Было так приятно слышать ее голос!

– Чем ты занимаешься? Наверное, останешься в Нью-Йорке, пока твой отец не пойдет на поправку?

– Думаю, да, – соврала Гарриет, поглядывая на свой багаж, приготовленный к отъезду Правда, ей очень хотелось поделиться с Томом всем, что стало ей известно. Но зачем? Очень мило с его стороны позвонить ей, прикидываясь этаким рубахой-парнем, в Австралии он тоже сумел заставить ее поверить ему, тогда как сам многое от нее скрывал и использовал ее в своих целях. Возможно, именно поэтому он сейчас поделился с ней кое-какими новостями – для того лишь, чтобы выудить что-нибудь у нее.

– Ну, береги себя, Гарриет. Я еще позвоню.

Положив трубку, она на мгновение почувствовала себя очень одинокой. Сколько бы она ни внушала себе, что ненавидит Тома, было бесполезно притворяться, что ей безразлично, как он к ней относится. Том затронул ее чувства так, как ни один другой мужчина. Более того, вопреки здравому смыслу, она чувствовала, что может на него положиться. Теперь-то она понимала, как ей его не хватало.

Резким движением Гарриет снова подхватила свои вещи. Она уезжает в Италию – и, может быть, докопавшись до правды, наконец обретет покой.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Крошечный островок Саварелли поднимался из синих вод Средиземного моря подобно зеленому холмику. Гарриет испытала прилив самых разнообразных чувств, увидев его впервые с палубы катера, который доставил ее на материк. Неужели это то самое место, где, если верить Салли, провела последние годы жизни и умерла ее мать? Островок казался таким оторванным от остального мира, таким беззащитным, когда его захлестывали волны, подгоняемые неожиданно налетавшим ветром. Ей сказали, что на Саварелли всего-навсего около 150 жителей, не считая монахинь, но с берега этому трудно было поверить. Островок выглядел необитаемым – райский уголок для морских птиц, но уж, конечно, не для такой избалованной благами цивилизации женщины, как Пола.

Когда катер подошел ближе к острову, Гарриет разглядела скалистые берега под шапками зелени и. расположенные выше террасы, пересекающие пологие склоны. Ей еще никогда не доводилось видеть ничего похожего на эти образования, причудливые формы которым придавала вулканическая деятельность, породившая в море похожий на игрушку какого-то гигантского младенца островок, море вокруг которого словно кипело от выбросов подводного вулкана.

Неподалеку от берега катер остановился, на Саварелли не было причала, к которому он мог бы пристать, и ей пришлось перебраться в шлюпку. Ступая на крошечное, пляшущее на волнах суденышко, она подумала, что ей едва ли удалось бы добраться до острова, если бы ветер дул в полную силу – кто-то из экипажа катера объяснил ей, что сегодня море на редкость спокойно. Шлюпка понесла ее к острову, а катер снялся с якоря и направился к следующему порту захода, и Гарриет поняла, что, по крайней мере на данный момент, пути назад у нее нет.

Берег острова представлял собой узкую полоску гальки разнообразных цветов и оттенков. В одном месте от земли все еще поднимался пар, колыхавшийся на ветру, словно дымок. На одном из валунов сидел, поджав под себя ноги, смуглый крестьянский парнишка, поджидавший ее с парой мулов. С берега к единственной на острове гостинице вела узкая тропа, извивавшаяся по скалистому склону. Не к этому ли берегу пристали рыбаки, подобравшие в море ее мать? – думала Гарриет, И не по этой ли единственной тропе они затем везли ее вверх по склону?

Гостиница – вся белая, как глазурь на свадебном торте, – стояла в центре деревушки, состоящей из скромных, розовых с белым, домиков, расположившихся по зеленым террасам, как на раскрытой ладони. Здесь имелся единственный на всем острове телефон и бар, где жители деревни собирались, чтобы отведать вина с окрестных виноградников. Однако электричества не было – блага цивилизации не простирались так далеко.

Гарриет поселили в маленькой комнате, скромно обставленной самым необходимым, но очень чистой. Стены комнаты были сложены из необработанного камня, пол покрыт шлифованными каменными плитами, выложенными рисунком, напомнившим ей о минойской культуре Крита. Ее ожидал ужин: салат из помидоров, красного перца и сливок с вкусной заправкой, за которым последовала арагоста – пойманный в местных водах омар, – и, к своему удивлению, Гарриет почувствовала, что к ней возвращается аппетит, Да, морской воздух творит чудеса! Но тот же морской воздух подействовал на нее и как снотворное. «Расследование придется отложить до завтра», – подумала она, засыпая.

* * *
Том О'Нил решил, что ему незачем самому ехать в аэропорт Дарвина. Делом теперь уже занимаются другие. Как только Грег и Ванесса попытаются подняться на борт самолета, улетающего в Штаты, дарвинские коллеги Роберта Гаскойна схватят их, и в игру вступит вся мощь его величества закона. Он надеялся, что ему дадут возможность допросить Мартина на какой-то стадии следствия, хотя не был совершенно уверен в этом, поскольку дело приобретало международный характер с далеко идущими последствиями. Как бы там ни было, колесо закрутилось, и он выполнил по крайней мере половину своей задачи – теперь он знал наверняка, что Грег Мартин все еще жив. Что касается Полы Варны, то это – другое дело. Пожалуй, до правды о том, что случилось с ней, будет докопаться потруднее. Едва ли Мартин признает себя виновным в ее смерти – маловероятно, чтобы ему захотелось добавить к и без того зловещему списку своих преступлений еще и обвинение в убийстве, поэтому он скорее всего станет утверждать, что она все еще жива, и тогда перед Томом встанет неразрешимая задача отыскать Полу.

А может, эта задача не такая уж неразрешимая? При воспоминании о вчерашнем телефонном разговоре Том стиснул зубы, Поговорив с Гарриет, он пропустил несколько рюмочек и, подстегиваемый пьяной отвагой, решил еще раз позвонить ей. Между ними возникло много недопонимания, глупо ходить вокруг да около – куда лучше сказать ей честно и откровенно, что, как бы это ни выглядело со стороны, он всерьез интересуется ею, а не считает просто источником информации для своего расследования. Прикинув, что в Нью-Йорке сейчас позднее утро, он позвонил. К его удивлению, ему ответили, что Гарриет уехала… в Италию. Сначала он усомнился – должно быть, это какая-нибудь ошибка, но служанка была вежливой, говорила уверенно и ее слова заслуживали полного доверия. Мисс Варна уехала час назад. Ей неизвестно, когда она вернется, но, кажется, поездка как-то связана с делом Грега Мартина. Эта информация сразу же отрезвила Тома. Он разговаривал с Гарриет всего пару часов назад, и она сказала, что пока останется в Нью-Йорке, тогда как на самом деле готовилась вылететь в Италию! Зачем? Он все еще очень многого не знал – и частью этого «многого» была сама Гарриет. Ее отъезд в Италию в то время, когда ее отец был все еще серьезно болен, и то, что она скрыла от него свое намерение, лишь подтверждают это. Неужели она все время обманывала его? Ему не хотелось так думать. Он не раз вел себя как круглый дурак. Но теперь ему впервые за всю его карьеру пришло в голову, что может быть, он и в самом деле круглый дурак.

Том О'Нил, опытный детектив страховой компании, один из лучших в своем деле, попался на хорошенькую мордашку. Ему было обидно – да, да, обидно! Том решительно выдвинул вперед нижнюю челюсть. Ну что же, сейчас он, черт возьми, ничего не может изменить, разве что извлечь из горького опыта урок, который ему надлежало давно затвердить наизусть – не смешивай дело с удовольствием! Том долго и напряженно обдумывал ситуацию, прикидывая, как бы ему найти Полу Варну, если она все еще жива, и вдруг понял, что; потерпев поражение как мужчина, он может победить в профессиональном плане. Если Гарриет и вправду известно местонахождение Полы, она может привести его к ней, и ему нет необходимости испытывать угрызения совести, а тем более быть щепетильным из-за того, что он ее «использовал». Если дело обстоит так, как оказалось, то это она использовала его, подловив его старым как мир способом, однако почему-то он пока не мог до конца поверить в это. Теперь пора бы Гарриет начать платить некоторые из своих долгов, думал Том, и она поймет, какую игру затеяла. А тем временем…

А тем временем он поедет в дарвинский аэропорт, чтобы своими глазами увидеть, как схватят Грега Мартина. Во-первых, ему было любопытно увидеть этого мужика во плоти. А во-вторых, он хотел получить удовольствие, наблюдая, как этого сукина сына настигнет возмездие.

Том заказал в номер завтрак – кофе, булочки и джем – и выехал с таким расчетом, чтобы Грег и Ванесса успели пройти регистрацию в аэропорту. Он оставил машину на стоянке и вошел в здание. Даже в такой ранний час там было весьма оживленно, но, поскольку зал ожидания здесь был значительно меньше, чем в большинстве аэропортов, Том побоялся, что будет обращать на себя внимание. С Мартином, конечно, он не знаком, но Ванесса его наверняка узнала бы. Он купил кофе и газету и, устроившись в уголке, откуда мог наблюдать за происходящим, не привлекая к себе внимания, стал ждать. Сквозь окна заглядывал серенький рассвет, пассажиры позевывали, пили кофе, перекатывали на тележках свои чемоданы, и Том начал обдумывать свой следующий шаг. Стоит ли ему еще раз попробовать связаться с Гарриет или же лучше отправиться прямо в Италию? Карин Спунер, его помощница, проделала весьма кропотливую работу и узнала, что Салли ездила в Италию более двадцати лет назад, но вероятность того, что можно будет установить, где именно в Италии она побывала, по прошествии стольких лет равна почти нулю. Гораздо проще будет проследить за Гарриет, поскольку прошло всего несколько дней. Конечно, неплохо бы иметь ее фотографию. Он мысленно выругал себя за то, что не выпросил у нее снимок – это можно бы было без труда сделать, когда они были в Катарине. Он мог бы даже сам снять ее, если бы захватил с собой фотокамеру. Но в Катарине его мысли были заняты совсем не фотографиями.

В зал ожидания вошли двое мужчин, и губы Тома чуть тронула ухмылка. Хотя они были одеты в облегченные летние куртки и светлые легкие джинсы, им, по его мнению, с тем же успехом можно было наклеить ярлык «полицейский». Они о чем-то поговорили с девушкой за регистрационной конторкой, которая отрицательно покачала головой, затем направились в противоположный от Тома угол, где и уселись, покуривая и исподтишка наблюдая за входной дверью.

Том почувствовал себя неуютно. Он подумал, что на месте Грега Мартина сразу же заприметил бы всех троих – его и двух полицейских. Ему показалось, что они привлекают к себе всеобщее внимание, как бельмо на глазу. Но уйти сейчас было нельзя. Ведь, он мог столкнуться с ними лицом к лицу на выходе…

Мгновение спустя он благодарил Бога, что его не подвела интуиция, потому что в зал ожидания вошла Ванесса Макгиган. Том развернул газету, чтобы прикрыть лицо, но она даже не взглянула в его сторону. Ванесса была одета с присущей ей сдержанной элегантностью – на ней были просторные брюки типа пижамных и легкий дождевик. Она толкала перед собой большой чемодан на колесиках и была одна.

Он заметил, как напряглись полицейские, провожая ее взглядом до регистрационной стойки.

«Терпение! Терпение! – мысленно предупредил он их. – Не набрасывайтесь на половину цыпленка, когда вам нужен целый. Не она вам нужна. Она здесь для отвода глаз».

Ванесса прошла регистрацию, ее чемодан сняли с весов, и даже со своего места в углу Том заметил, как обменялись взглядом стюардесса и двое полицейских. «Боже, – подумал он с раздражением, – уж лучше бы прямо написали на плакате, что она под наблюдением!» Но Ванесса, казалось, совсем не заметила разыгравшейся вокруг нее сцены. Она спокойно направилась к одному из пластмассовых кресел и уселась. Тому все это показалось немного странным: неужели роскошный Грег Мартин и его крошка – королева красоты – путешествуют туристским классом? Наверное, догадался Том, они решили, что так привлекут к себе меньше внимания.

Но где, черт возьми, этот Мартин? Даже если они приехали в аэропорт не вместе, пора бы ему появиться. Шли минуты, но к элегантной блондинке никто не подходил. Еще большее недоумение вызывало то, что она, казалось, ничуть не была этим обеспокоена. Обычно тот, кто ожидает прибытия своего спутника, проявляет признаки беспокойства, даже когда в запасе много времени, он начинает то и дело поглядывать на часы и нетерпеливо смотреть на входную дверь, но Ванесса ничего подобного не делала, она просто сидела, перелистывая журнал в глянцевой обложке, холодная и невозмутимая, и ждала, когда ее пригласят пройти на посадку.

«Что-то здесь не так, – сказал себе Том. – Что-то случилось, и их планы изменились». Хотя до посадки оставалось еще двадцать минут, он уже понимал, что Мартин не появится.

Том заерзал на своем месте в углу, где оставался из опасения, что Ванесса его может узнать. «Ты теряешь свою хватку, – подумал он. – Этот сукин сын снова ускользнул от тебя». Он заметил, как заволновались полицейские. В любой момент они могут не выдержать и броситься к Ванессе Макгиган – и операция полетит ко всем чертям. Хотя едва ли это будет иметь значение. Она уже провалилась.

Равнодушный голос объявил посадку на рейс до Нью-Йорка, и на световом табло, защелкав, появилась информация. Ванесса поднялась с места и неторопливо направилась к выходу, ни разу не оглянувшись. Один из полицейских последовал за ней, другой вышел на улицу, чтобы посмотреть, не подъехал ли кто-нибудь из опоздавших пассажиров. Когда Ванесса приблизилась к выходу на поле, к ней подошел полицейский и, коснувшись ее локтя, что-то сказал. Том не расслышал что, но мог себе это представить: «Мисс Макгиган, не соблаговолите ли пройти со мной…»

Он увидел, как девушка удивленно остановилась, на какую-то секунду в ее лице промелькнул страх, затем она вздернула подбородок и высокомерно спросила полицейского, что ему угодно Они обменялись еще какими-то фразами, на сей раз сопровождая их жестикуляцией, которая была красноречивее слов. «Мой багаж уже на пути в Штаты», – наверное, протестовала она.

Полицейский был вежлив, но непреклонен Спустя несколько минут они с Ванессой покинули зал ожидания, причем его рука легонько поддерживала девушку под локоть.

На улице шел дождь. Том увидел, как на другой стороне гудронированного шоссе Ванессу усаживали в стоящую наготове машину, неподалеку от Тома второй полицейский, прищурившись, все еще оглядывался вокруг, подняв от дождя воротник куртки и всем своим видом демонстрируя бдительность. Но ни Грега Мартина, ни какого-либо другого человека, который мог бы быть Грегом Мартином, не было и в помине.

Том негромко, но энергично выругался и торопливо прошмыгнул к своей машине, пока его не засекли и не осыпали упреками за такой полный провал.

* * *
Монастырь Пресвятой Богородицы, расположенный на самом пологом склоне острова Саварелли, представлял собой мрачное древнее сооружение, к которому вела лестница из каменных ступеней, вырубленных в скальной породе.

Некогда здесь был уединенный приют для страждущих, особенно для людей с психическими расстройствами, но теперь уже больных в нем не было. Об этом Гарриет узнала, когда навела справки в гостинице. Современные методы лечения и специализированные заведения на континенте сделали его ненужным, и те немногие монахини, которые оставались там, проводили свои дни в молитвах и кое-как перебивались, стараясь совместными усилиями поддерживать существование общины.

«Как жаль, – думала Гарриет, – что так случилось, потому что на острове сам воздух, казалось, успокаивал, и даже камни словно распространяли вокруг себя благодать, присущую этому благословенному месту на протяжении многих веков».

Она немного задержалась на лестнице, чтобы поглядеть на море внизу, которое сегодня было серым и в барашках от ветра. Не стояла ли когда-нибудь на этом самом месте ее мать? Понимала ли она, где находится? Или она так глубоко погрузилась в ужасный мир шизофрении, что ничего не понимала?

Сверху по лестнице спускалась монахиня с огромной корзиной в руке – возможно, она шла в деревню за свежей рыбой к обеду, Как же долго придется ей спускаться по ослиной тропе – той самой, по которой только что поднялась Гарриет! Монахиня вопросительно взглянула на девушку, которую очень смущало плохое знание итальянского языка.

– Я хотела бы поговорить скем-нибудь, кто жил здесь, когда в монастыре была больница, – сказала Гарриет.

На моложавом, не знающем косметики лице монахини появилось озадаченное выражение, и она вскинула на Гарриет проницательные голубые глаза.

– Mi dispiacio, non capisco.

Гарриет начала лихорадочно листать свой англо-итальянский разговорник.

– Кто-нибудь здесь говорит по-английски? Заметив, что озадаченное выражение на лице монахини не исчезло, она догадалась, что ее не понимают.

– Non lo so.. – И тут вдруг не тронутое морщинами лицо осветилось милой, почти детской улыбкой. – Si! Si! – Монахиня повернулась, знаком пригласив Гарриет следовать за собой, и повела ее по вымощенному плитняком коридору через монастырскую аркаду, увенчанную чем-то похожим на галерею, в ту часть здания, где как догадалась Гарриет, некогда размещался приют для душевнобольных. Пол здесь был выложен полированными плитами, а стены выкрашены белой краской. Она постучалась в тяжелую дверь из крепкого темного дерева и, получив разрешение, они вошли.

Комната была скудно обставлена тяжелой старинной мебелью, изготовленной, по-видимому, из того же дерева, что и дверь, а в углу на постаменте стояла статуя Богородицы, улыбавшейся спокойной улыбкой Святому Младенцу на ее руках. На стене напротив двери сверкал яркими красками старинный и, по всей видимости, бесценный триптих, которому было несколько столетий. За большим заваленным бумагами столом сидела монахиня. Она взглянула на вошедших, поправив маленькие круглые очки, сползшие на нос, и расправила наметку. Гарриет заметила, что, несмотря на гладкую, без морщин кожу на лице, она была значительно старше, чем выглядела. Монахиня, встретившая Гарриет на ступенях лестницы, обратилась к ней на беглом итальянском языке. И тут, к крайнему изумлению Гарриет, старшая монахиня заговорила по-английски с заметным американским акцентом.

– Как я понимаю, вы ищете кого-нибудь, кто говорит по-английски? – Ее глаза лукаво блеснули под очками, когда она заметила удивление Гарриет. – Меня зовут сестра Анна. Чем могу быть полезна?

Гарриет протянула ей руку.

– Я Гарриет Варна. Я надеялась поговорить с кем-нибудь, кто жил здесь, когда в монастыре была больница, то есть около двадцати лет назад. Мне стало известно, что здесь когда-то лечилась моя мать. Вы тогда были…?

Сестра Анна покачала головой.

– К сожалению, я живу здесь всего лишь пять лет. В сущности, еще не прошло и десяти лет со времени моего пострижения в монахини. Можно сказать, я довольно поздно приняла монашеский сан хотя иногда мне кажется, что Господь призвал меня, чтобы найти применение моим способностям, которые были у меня в миру – я работала бухгалтером в одной юридической фирме в Бостоне.

– В таком случае вы, возможно, слышали о моей матери, – с надеждой сказала Гарриет. – Ее звали Пола Варна. А мой отец – Хьюго Варна, модельер.

– Варна… Я, как понимаете, не очень-то интересовалась модой. – в ее глазах снова появился озорной блеск, – Но мне кажется, я слышала эту фамилию. Так вы говорите, ваша мать лечилась здесь?

– Да, двадцать лет назад. Кажется, она страдала психическим расстройством.

– Да, – лицо монахини погрустнело. – Наверное, так оно и было. Все, кто здесь лечились, страдали одним и тем же. Некоторые приезжали сюда, чтобы найти Покой. Надеюсь, Бог был милостив к ним, и они находили то, что искали. Некоторых привозили родственники, чтобы, так сказать, замести сор под ковер, когда больные становились помехой или обузой. Все это очень печально, но, по-моему, здесь не жалели сил, чтобы людям было удобно и спокойно, и окружали их любовью. Однако власти сочли, что мы не вправе содержать подобный приют, несмотря на то, что благодаря нашим усилиям он в течение многих лет приносил немало пользы. Они нас закрыли – я говорю «нас», но, разумеется, все это случилось до того, как я пришла сюда.

Гарриет кивнула. Слова монахини о родственниках больных, которые «заметали сор под ковер», снова расстроили ее. Разве не так поступила Салли?

– А как сейчас чувствует себя ваша мать? – спросила сестра Анна.

Гарриет, опустив глаза, надавила пальцами на поверхность огромного стола.

– Моя мать умерла.

– Извините.

– По крайней мере, я думаю, что она умерла. Я приехала сюда именно затем, чтобы попытаться выяснить это.

Монахиня подняла на Нее вопросительный взгляд, ожидая продолжения. Глаза ее за стеклами очков были ясными и проницательными. Гарриет резким жестом закинула рукой прядь волос за ухо.

– Понимаю, что это звучит глупо. Это довольно долгая история.

Сестра Анна взглянула на первую монахиню и сказала ей что-то по-итальянски, мягко улыбнувшись Гарриет.

– Я попросила ее сварить кофе. Наверное, вы не откажетесь от чашечки. Не присядете ли, мисс Варна?

Гарриет с облегчением села.

– Ну а теперь, может быть, вы расскажете мне, что произошло, а я подумаю, как вам помочь.

Атмосфера в комнате была умиротворяющей. Сквозь окно пробивался мягкий серый свет, и лишь звон колокола нарушал тишину. «Должно быть, он созывает к молитве», – подумала Гарриет, и впервые в жизни пожалела, что не воспитана в твердой вере.

– Когда мне было четыре года, мне сказали, что мама умерла, – начала она, и это первое предложение словно открыло путь для дальнейшего повествования. Ей вдруг стало легко говорить о Поле, она почувствовала облегчение оттого, что могла поделиться с этой доброжелательной спокойной женщиной своими сомнениями и страхами. Вторая монахиня принесла кофе в больших фаянсовых чашках, но чашка Гарриет так и стояла нетронутой на темном дереве стола, пока она не закончила рассказ.

Подняв глаза, она увидела, что сестра Анна смотрит на нее с сочувствием и печалью.

– Бедное дитя!

Гарриет чуть не заплакала. Многие годы никто не разговаривал с ней с такой нежностью, и она не могла припомнить, чтобы кто-нибудь когда-нибудь называл ее «бедное дитя».

– Вы можете мне помочь? – спросила она. – Я должна узнать правду, сестра, какой бы она ни была.

Монахиня задумчиво кивнула головой.

– Все старые регистрационные книги хранятся в архиве, и, я надеюсь, мы их разыщем. Мне пришло в голову еще кое-что. Сестры, выхаживавшие больных, в основном разъехались отсюда после закрытия приюта, чтобы выполнять свои обязанности в других местах. Но некоторые были слишком стары, – она мягко улыбнулась. – Монахиня ведь никогда не расстается со своим саном из-за преклонного возраста, но приходит время, когда она уже не может исполнять обязанности сестры милосердия. И старушки остались здесь.

У Гарриет перехватило дыхание.

– И сестра Мария-Тереза?

Монахиня бросила на нее острый взгляд.

– Откуда вам известно это имя?

– Это она написала моему отцу. Она все еще живет здесь?

– Да. Не знаю, сможет ли она вам помочь. Она стала несколько забывчивой, ведь ей перевалило за восемьдесят. Но временами ее разум бывает так же ясен, как ваш или мой, а старики часто помнят события давно минувших лет отчетливее, чем случившееся вчера.

На виске Гарриет забилась жилка. Она нажала на нее кончиками пальцев, чтобы остановить пульсацию.

– Нельзя ли мне поговорить с ней?

– Подождите здесь, дорогая. Я узнаю, что можно сделать.

* * *
Об их приближении возвестило постукивание палки по выложенному каменными плитами коридору. Гарриет повернула голову на звук открывающейся двери.

– А вот и сестра Мария-Тереза, – сказала сестра Анна.

Сестра Мария-Тереза, маленькая сухонькая старушка с морщинистым лицом, напомнила Гарриет коричневую обезьянку. Она тяжело опиралась на свою палку, но движения ее были быстрыми и резкими, а взгляд ясных глаз – живым. Сестра Анна подвинула ей стул, но старая монахиня продолжала некоторое время стоять, с изумлением уставившись на Гарриет, словно не верила своим глазам.

– Так значит, вы дочь Полы? Si, я вижу, – она говорила на ломаном английском, произнося слова с сильным местным акцентом резким старческим голосом, но вполне отчетливо. – Вы на нее похожи.

– Гарриет хотела бы узнать что-нибудь о своей матери, – громко сказала сестра Анна, зная, что старая женщина глуховата.

– Так вы помните Полу?

– Si, конечно, помню. Ведь это я, Мария-Тереза, за ней ухаживала. Я немного говорю по-английски, поэтому она была на моем особом попечении. Правда, она почти ничего не говорила, и я чаще всего была не уверена, слышит ли она, что я ей говорю.

– Расскажите мне о ней, per favore, – попросила Гарриет.

Старая женщина вопросительно склонила голову набок, и сестра Анна громко повторила просьбу Гарриет:

– Не можешь ли ты рассказать ей о Поле?

– По-английски? Я не очень хорошо говорю по-английски. И слишком стара…

– Твой английский так же хорош, как всегда. Но если тебе удобнее, говори по-итальянски, а я переведу, – предложила сестра Анна, тихонько сказав Гарриет: – Ей будет проще, если не придется подбирать слова.

– Когда вы впервые увидели мою мать? – спросила Гарриет, когда сестра Анна усадила старую монахиню в кресло.

– Когда? Я не помню, в каком году, но это было летом – может, в июне, или в июле – не помню. К нам ее привезли местные рыбаки. Она была в плохом состоянии. Что ей только пришлось перенести, бедной девочке! Промокшая насквозь, она много времени находилась без питья и еды под ветром и палящими лучами солнца. Мы для нее сделали все, что могли, окружили заботой, залечили ее раны. Но она не заговорила – не могла или не хотела сказать нам, кто она такая. Я думаю, ей не хотелось, чтобы мы знали. Иногда, когда она оставалась одна, я слышала, как она разговаривает, словно беседует с кем-то, не видимым, для нас, но на наши вопросы она не отвечала. Мы решили, что лучше не настаивать, потому что наши расспросы расстраивали ее, а она была так тяжело больна, рассудок у нее сально помутился. Несколько раз она пыталась покончить с собой. Нам приходилось следить за ней днем и ночью. Я очень жалела ее и молилась за нее каждый вечер. И вот однажды мои молитвы были услышаны. Она как бы вернулась из своего призрачного Мира. «Почему ко мне не приезжает Хьюго?» – спросила она совершенно нормальным голосом. «Кто такой Хьюго?» – спросила у нее я. «Конечно, мой муж. Разве ты этого не знаешь?» «Откуда мне знать, ведь ты мне ничего не рассказываешь», – сказала я. И тут она назвала мне адрес в Нью-Йорке. Я спросила мать-настоятельницу, что делать, и она разрешила мне написать этому Хьюго, хотя Пола к тому времени снова возвратилась в свой страшный призрачный мир, в который никому из нас не было доступа. Я надеялась, что встреча с мужем поможет ей, но сейчас, глядя в прошлое, я не думаю, что это оказало бы на нее какое-нибудь влияние. Но он все равно не приехал. Вместо него приехала леди – очень красивая леди. Она заплакала, увидев Полу. Это была ее сестра. А Пола просто сидела, уставившись в пространство пустым взглядом. Она даже не захотела поговорить с сестрой. Я спросила леди, что нам делать с Полой. Она ответила, что мы должны оставить Полу у себя, потому что здесь она в безопасности. Она обещала прислать денег И вправду, сделала щедрое пожертвование И с тех пор мы ничего о ней не слышали. Это все, что я могу рассказать.

Гарриет сидела, не двигаясь, и, сжав руки, сложенные на коленях, внимательно слушала перевод сестры Анны. Значит, все было так, как рассказывала Салли. Но все равно было еще немало вопросов, оставшихся без ответа.

– Отчего она умерла? – спросила Гарриет.

– От воспаления легких. Хотя в ее состоянии она могла умереть от любого пустяка. Однажды она ушла гулять, а в тот день было холодно, дул сильный ветер, как это часто здесь бывает, и шел дождь. К тому времени, как мы нашли ее, она насквозь промокла и простудилась. Она умерла неделю спустя, и мы считали, что ей повезло, потому что по крайней мере ее бессмертная душа была спасена.

– Что вы имеете в виду? – спросила Гарриет, у которой пересохло в горле.

– Она столько раз пыталась покончить с собой, бедняжка. Если бы ей это удалось, – о, лишить себя жизни – это смертный грех. Да, я думаю, Господь сжалился над ней, позволив сбежать под дождь. Он видел, что она уже настрадалась, и положил конец ее мучениям.

Когда монахиня говорила, в ее голосе чувствовалась грусть, словно она ожидала, что Господь и ее тоже призовет к себе.

– Это все? – бодрым голосом спросила сестра Анна, – Больше вам нечего рассказать?

Старая монахиня покачала головой, на ее морщинистом лице появилось задумчивое выражение.

– Ну и ну, – тихо произнесла она. – Никогда не думала, что когда-нибудь увижу здесь ребеночка моей дорогой Полы.

– Не такой уж она ребеночек, – здраво заметила сестра Анна. – Дочери Полы было четыре года, когда исчезла ее мать.

– Четыре года? – старуха озадаченно посмотрела на нее и губы ее задвигались, пока она соображала. – Так вы не?

– Не кто? – помогла ей сестра Анна.

– Не наш ребеночек? Не наша маленькая девочка?

«Она заговаривается, – подумала Гарриет. – Она путает события». Но сестра Анна мягко, но настойчиво продолжала выспрашивать:

– Какой ребеночек? О чем ты говоришь Мария?

– Ребеночек! – настойчиво повторила Мария-Тереза. – Ребеночек, который родился здесь, в нашей больнице. Разве я не сказала об этом? Когда Пола к нам поступила, она была беременна. Мы сначала не знали, потому что срок был еще слишком мал. Но когда ее живот начал округляться, мы уже знали наверняка. И она знала, я уверена, что знала, хотя притворялась, что не знает. Казалось, она ненавидела свою беременность. Каждый раз, когда она видела свое отражение в зеркале, ее состояние ухудшалось. Она начинала визжать и плакать, пытаясь вцепиться себе в живот. Я очень за нее боялась. Я надеялась, что когда появится на свет крошечное существо, ей, возможно, станет лучше. Но лучше ей так и не стало.

Ногти Гарриет впились в ладони, оставив на них полукружия; она чувствовала, как у нее в ушах шумит кровь. Этого не может быть! Однако какие у нее основания считать, что эта женщина ошибается? Ведь она хорошо помнила все остальное и даже, как сказала сестра Анна, возможно, еще отчетливее, чем события вчерашнего дня. Но ребенок?..

– Что случилось с ребенком? – спросила она и сама не узнала своего голоса, который звенел от напряжения.

– Это была маленькая девочка. Вот почему я подумала…

– Но что с ней стало?

– Салли, сестра Полы, забрала ее с собой. Потом ее кто-то удочерил. Мы больше никогда ее не видели…

– А Пола не возражала?

– О нет. Она знать не хотела своего ребенка. Однажды я попыталась дать ей ребенка в руки. Но она закричала: «Убери, я его ненавижу! Я не хочу его видеть… никогда!» А ведь это было как раз в один из моментов просветления ее разума. «Ты не должна так делать, – сказала я ей – Твой ребенок нуждается в тебе» Но она закричала. «Нет! Это не мой ребенок, я его не хотела! Он знал, что я его не хочу, но вынудил меня. Я его ненавижу – и ненавижу ребенка! Убери, не то я его убью» Так что сами видите, ничего нельзя было сделать.

– Она Не называла «его» имени?

– Нет, никаких имен. Я предполагаю, что это был Хьюго, который так и не приехал. Может быть, это из-за него она была в таком состоянии? Если это так, то нет ему моего прощения. О, я знаю, я должна быть милосердной и должна любить все без исключения творения. Божьи, но я старуха, я слаба, и есть вещи, которые я не могу простить. Чтобы такую красивую девушку довел до потери рассудка какой-то мужчина…

– Успокойся, Мария, не расстраивай себя, – сестра Анна положила руку на костлявое плечо старухи. – Все это было так давно.

– Разве? А мне кажется, что это было вчера. Ты ведь знаешь, прошлое всегда со мной. И она со мной. – Старая монахиня взглянула на Гарриет. – Мне показалось, что вы – это Пола, живая и здоровая. Но нет, это только показалось.

– Нет, – сказала Гарриет – Я не Пола. Но вы правы прошлое еще живо. Жив ее ребенок. Где-нибудь.

– Да, да, жив, – лицо старой женщины просияло – Спаси и сохрани, Господь, бедную крошку.

– Не хотите ли, чтобы я проверила архивные записи и подтвердила все это? – спросила у Гарриет сестра Анна. – Не думаю, чтобы мы нашли там фамилию приемных родителей, но, возможно, что-нибудь можно обнаружить.

– Девочку удочерили здесь, в Италии? – спросила Гарриет.

– Нет, нет! – прервала ее Мария-Тереза. – Говорю вам, сестра Полы забрала малышку Она сказала, что отвезет ее в Англию.

– Спасибо, – сказала Гарриет. – Я отняла у вас так много времени. Теперь я продолжу расследование своими силами. Но, поверьте, я вам очень благодарна.

Она подошла к старой монахине и поцеловала ее в морщинистую щеку.

– Особенно благодарю вас, сестра, за ваше доброе отношение к моей матери и за любовь к ней. Я не уверена, что остальные ее любили так же. А вы заботились о ней даже тогда, когда она была в таком состоянии. Благослови вас Бог!

– Бог милостив ко мне, – сказала Мария-Тереза по-итальянски – Вы даже не знаете, как он милостив!

* * *
Когда Гарриет вышла из монастыря, с моря дул резкий ветер, но она его не замечала. Она приехала в Италию, чтобы узнать правду, но теперь, когда правда ей известна, что должна она делать дальше? Пока Гарриет этого не знала. Она думала лишь о том, что Полы действительно нет в живых, но что где-то в этом огромном мире существует ребенок, рожденный ею в беспамятстве, боли и безумии.

«У меня есть сестра, – думала Гарриет, – а я этого до сих пор не знала»

Несмотря на смятение, в которое ее повергло известие о сестре, мысль об этом неожиданно вызвала у нее острую радость.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

В огромной квартире на Сентрал Парк Саут, куда вернулась Гарриет, по-видимому, никого не было. Она бросила сумки в холле и отправилась на кухню. Но, проходя мимо кабинета, услышала чей-то голос:

– Мама, ты?

Дверь приоткрылась и оттуда высунулась голова Марка.

– Гарриет? А я думал, ты в Италии!

– Я только что оттуда. Последнее время я стала похожа на реактивный самолет, – сказала она весело, но в ее голосе чувствовалась усталость. Начало сказываться напряжение последних дней. – До смерти хочется чаю. Иди сюда, помоги мне приготовить чай, Марк!

– Боюсь, ты в плохом настроении, – поддразнил ее Марк, но все-таки последовал за ней.

Кухня имела нежилой вид: сегодня после полудня у Джейн было свободное время. Марк пристроился на высоком табурете, а Гарриет, поставив на плиту чайник, опустилась на скамейку, стоявшую вдоль длинной стороны огромного обеденного стола.

– Как папа?

– Насколько я понял, понемногу идет на поправку. Сейчас у него Салли. Я думаю, она пробудет там до позднего вечера.

– Ну конечно… Салли! – сказала Гарриет с горечью.

Марк вопросительно взглянул на нее.

– Эй, что случилось?

Гарриет пожала плечами, задумчиво сунув в рот большой палец. Она не была уверена, что уже готова говорить об этом.

– Ну-ка, Мошка, выкладывай, что такое натворила мама, чтобы так испортить тебе настроение?

Гарриет вскинула на него глаза и уже раскрыла было рот, чтобы рассказать обо всем, но передумала. Она всей душой любила Марка – он был для нее другом и братом, – но Салли его мать. Ей не хотелось ссорить их.

– А ты что здесь делаешь? – вместо ответа спросила она.

– Да вот решил отдохнуть несколько дней здесь, пока Хьюго не пойдет на поправку. С делами у меня пока все более или менее в порядке, а я уже давно не бывал в отпуске, да и мама из-за всего случившегося в таком состоянии, что мне показалось, я должен быть рядом, если что-нибудь произойдет.

Она кивнула. Это так похоже на Марка. Никто не назвал бы его маменькиным сынком – для этого он достаточно преуспевал, живя собственной жизнью, – но можно было с уверенностью сказать, что он будет рядом, если потребуется его помощь.

Вода закипела, и она заварила чай – именно так, как любила.

– Хочешь чашечку? – спросила она Марка.

– Эту душистую мерзость? Нет уж, уволь. Я выпью пива.

Он достал из холодильника банку пива, откупорил ее и отхлебнул прямо из банки. «У Салли случился бы припадок, если бы она это увидела», – ехидно подумала Гарриет.

Чай освежил ее, но лишь немного.

– У тебя усталый вид, Мошка, – сказал Марк.

– Я и впрямь устала. А ты бы не устал?

– Наверное, устал бы. Кстати, тебе звонили. Некий Том О'Нил.

– Не может быть! Что ему было нужно?

– Не знаю, не сказал. Хотел с тобой поговорить. Я сказал ему, что ты в Италии, а он ответил, что уже звонил сюда и Джейн ему об этом сказала, но он подумал, что это ошибка. Я заверил его, что это не ошибка и что ты действительно в Италии, а он долго молчал, а потом спросил, что ты там делаешь.

– Это его не касается! – Она сказала неправду. Это, черт возьми, его очень даже касалось.

– Так что ты делала в Италии?

– Тебя это тоже не касается.

– Мошка, – Марк пригвоздил ее к месту твердым взглядом, – ну-ка, выкладывай, что с тобой происходит!

– Ничего.

– От меня этим не отделаешься. Что-то произошло. И это связано не только с тем, что ты беспокоишься за жизнь Хьюго. Ты что-то затеваешь, не так ли?

– Затеваю?

– Ты, черт возьми, прекрасно понимаешь, о чем я говорю. И что бы это ни было, тебя это беспокоит. Ты что-то скрываешь, признайся!

Что было делать? Она слишком устала, чтобы все отрицать, а кроме того, Марку все равно рано или поздно придется узнать правду. Она кивнула.

– Да.

– А в чем дело? Может быть, еще жива Пола, а? Не верится, чтобы она все это время жила в Австралии с Грегом Мартином.

– Нет, Пола умерла. Но и с Грегом не погибла во время взрыва. Она умерла в приюте для душевнобольных на острове Саварелли.

– Что?

– Она сошла с ума, Марк. Моя мать умерла в невменяемом состоянии. – И тут Гарриет разрыдалась. Марк обнял ее, а она уткнулась лицом ему в плечо, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Отстранив ее от себя, он пошарил по карманам, достал носовой платок и протянул ей.

– Бедная Пола! Но как, черт возьми, оказалась она в этой шлюпке?

– Не знаю. Но готова поклясться, что это знает Грег Мартин. Я думала, думала и пришла к выводу, что это его рук дело. Наверное, мама угрожала провалить весь его тщательно продуманный план, оказавшись там, где он ее не ждал, и Грег попытался отделаться от нее. Но как бы там ни было, этого оказалось достаточно, чтобы она совсем лишилась рассудка. После этого она так и не пришла в себя – ни телом, ни душой. Но есть еще кое-что, Марк. – Высморкавшись, она снова утерла слезы и провела по щекам кончиками пальцев. – Когда все произошло, мама была беременна.

– От Грега Мартина?

– Не думаю. Ребенок родился почти точно через девять месяцев после взрыва. Из того, что мне рассказала Салли, можно сделать вывод, что до их отъезда в Италию Пола довольно долгое время не виделась с Грегом. Его не было в Нью-Йорке. Но есть все основания считать, что это ребенок папы. Не знаю, как объяснить тебе это, Марк, но между ней и папой кое-что произошло в ночь накануне ее отъезда. Он ее изнасиловал, и я своими глазами видела это. Я видела все!

Она замолчала. Ее снова охватила дрожь при воспоминании о той ночи, когда она стояла, дрожа от страха, и наблюдала за родителями через приоткрытую дверь спальни. Услышав громкие голоса, она тогда подумала, что папа бьет маму, и, конечно, в каком-то смысле так оно и было. Уже повзрослев, она переосмыслила все увиденное. Но ей никогда не приходило в голову, что она, возможно, была свидетельницей зачатия своей сестры.

– О Мошка, ради Бога… – Марк был в полном замешательстве. Он утратил дар речи и растерялся так, словно это он сам, а не она ребенком наблюдала запретное.

У Гарриет снова потекло из носа, хотя она перестала плакать. Было похоже, что слезы просто сбились с пути.

– Я понимаю. Это ужасно, правда? Я хранила эту сцену в памяти всю свою жизнь, как кошмар, от которого никак невозможно отделаться.

Какое-то время они молчали, но молчание было напряженным, не располагающим к общению. Потом он вдруг спросил:

– А что случилось с дочкой Полы?

– Ее удочерили… в Англии, так сказала сестра Мария-Тереза. Салли увезла ее и отдала в какую-то семью, Я не знаю, что с ней сталось, но сейчас ей, должно быть года двадцать три.

Она взглянула на Марка. Он сидел, не двигаясь, остолбенев от потрясения.

– Марк! – окликнула его она.

На его лице отразилась целая гамма чувств. Каждую самую мимолетную мысль Марка можно было там прочитать, но Гарриет не могла их разгадать.

– Марк, что происходит? – закричала она в испуге – Что я такого сказала?

Он посмотрел на нее отсутствующим взглядом и снова отвел глаза. Потом, обхватив голову руками, выдохнул, словно рыдание.

– Тереза.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ Прошлое

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Как только Тереза достаточно подросла, чтобы понимать его, родители сказали ей, что она их приемная дочь. Возможно, они говорили об этом и раньше, потому что сказанное не было для нее потрясением.

– Ты особый ребенок, Тереза, – говорила ей мать, крепко прижимая ее к себе вместе с огромным лохматым мишкой. – Большинству мам и пап приходится соглашаться на тех детей, которые у них появляются. У нас же все было по-другому. Мы тебя сами выбрали. Вот почему ты особый ребенок.

Тереза улыбалась, засунув в рот большой палец. Выбранная, особая – да, она чувствовала себя особой. Особой для папы, который называл ее «крошкой» и каждый вечер перед сном играл с ней. Она была особой для мамы, которая часто целовала и обнимала ее, позволяла ложкой подчищать остатки крема из мисочки, когда готовила торт, и не сердилась, если она пряталась в корзине с бельем, приготовленным для стирки. Особой была и ее комната, на потолке которой были звезды, начинавшие мерцать, как только задергивали шторы и светился только маленький розовый ночник, потому что она немного боялась темноты. Оба много читали ей, и было нечто особое в том, как она сидела, уютно пристроившись на коленях одного из родителей, рассматривала яркие картинки и прислушивалась к знакомому и любимому голосу. У нее не было ни братьев, ни сестер, но она не горевала об этом. Это позволяло ей чувствовать себя и вправду исключительной.

Взрослея, Тереза иногда задумывалась над тем, кто она такая на самом деле. Может быть, ее настоящая мама была принцессой или какой-нибудь поп-звездой… Или, может быть, она вообще была не обыкновенным человеком, а инопланетянкой. Эта мысль будоражила воображение, и было приятно помечтать. Но никогда, даже на мгновение, Терезе не приходило в голову променять на кого-нибудь свою мамочку, которая всегда была рядом: помогала ей подняться и утирала слезы, когда ей случалось упасть; сидя у ее постели кормила, с ложечки мороженым, когда она поправлялась после удаления гланд. Эта мамочка была настоящей. А другая… она была всего лишь каким-то персонажем из волшебной сказки.

Когда Терезе исполнилось четырнадцать, она задала родителям несколько вопросов, и они рассказали ей все, что знали, – а знали они не так уж много. В восемнадцать лет она обратилась в Сомерсет-Хаус, чтобы получить полное свидетельство о рождении. Она сделала это отчасти из любопытства, но скорее потому, что ей казалось правильным получить настоящий документ, а не его укороченную форму, где ее биография начиналась с даты удочерения. Но она не думала как-то воспользоваться содержащейся там информацией. Ее отношение к этому вопросу не изменилось с детских лет: Лес и Дорин Арнолд были реальностью, а женщина, имя которой указано в свидетельстве, всего лишь тенью. У Терезы не возникало желания увидеть ее. Она была уверена, что ее ждало бы разочарование. К тому же это могло бы обидеть Леса и Дорин. Тереза очень любила их и боялась причинить им боль.

Она прочла сведения, записанные в свидетельстве о рождении, поразмышляла немного над ними и над прочерком в одной графе – и положила его в ящик комода вместе со страховым полисом, облигациями выигрышного займа и фотографией Сэди, ее любимого терьера. Прошло очень много времени, прежде чем она снова взглянула на свидетельство о своем рождении.

* * *
С раннего детства Тереза интересовалась модой. Она любила наряжаться, разгуливала по дому в маминых туфлях и старых платьях, которые Дорин специально откладывала для ее игр, ее любимой куклой была Синди, обладательница очень богатого гардероба. Тереза никогда не любила играть в дочки-матери со своими куклами, и они валялись, преданные забвению, но обожала одевать и раздевать Синди, экономила свои карманные деньги на покупку новых нарядов для куклы в местном магазине игрушек.

Помимо интереса к одежде, у Терезы были способности к рисованию, да и шить она научилась без особых усилий. К 12 годам она управлялась с маминой швейной машинкой лучше самой Дорин, у которой обычно то шпулька застревала, то иголка рвала нить.

– Дай, я сделаю, мама, – говорила Тереза, видя, как мать с грехом пополам пришивает пуговицу или подшивает подол. – Боже мой… делай вот так… смотри, как это просто!

– Тебе, может быть, и просто, – отвечала Дорин, с благодарностью следуя указаниям дочери и размышляя о том, что у приемного ребенка есть свои преимущества – нельзя заранее знать, в чем проявятся его таланты, – ведь ты и понятия не имеешь, на кого он будет похож.

Однако несмотря на явные способности Терезы, ее намерение стать модельером было воспринято как нелепая причуда. В местном понимании такому занятию, как правило, не посвящали себя обыкновенные девочки из обычных семей.

– Почему бы тебе не подумать о том, чтобы приобрести настоящую профессию? – уговаривала ее Дорин. – Ты всегда сможешь заниматься шитьем ради собственного удовольствия, но деньги этим занятием не заработаешь. Времени на это уходит много, а платят мало.

– Я не собираюсь шить сама, – терпеливо объясняла Тереза. – Это будут делать другие, а я хочу создавать модели одежды.

Дорин снисходительно качала головой. «Придет время, и Тереза сама спустится с небес на землю», – думала она. Но время шло, а Тереза не отказывалась от своего намерения, и, к удивлению Дорин, учителя Терезы и не думали отговаривать ее от этого. В 16 лет она окончила колледж с отличием по классам шитья и рисунка, и еще до объявления результатов была безоговорочно принята на подготовительный курс расположенного неподалеку от дома художественного училища.

– Не води компанию с кем попало, – наставляла ее Дорин, твердо уверенная, что от студентов училища можно ждать чего угодно, а в училище, как пить дать, полным-полно наркотиков.

Тереза только смеялась.

– Мне придется вкалывать до седьмого пота, так что на разные глупости и времени не будет, – говорила она, успокаивая мать, и некоторое время спустя Дорин перестала тревожиться. Тереза действительно работала не покладая рук. «Все, кому кажется, что стать художником легко и просто, сильно ошибаются», – думала Дорин, отправляясь поздним вечером спать, когда Тереза все еще трудилась над каким-нибудь эскизом или рисунком.

Этот год можно было бы назвать удачным для Терезы, если бы его не омрачила скоропостижная смерть Леса. То, что он считал обычными приступами несварения желудка, оказалось на самом деле симптомом тяжелого заболевания сердца. Однажды вечером накануне Рождества, когда Дорин уехала в Лондон за покупками, Тереза, возвратившись домой из училища, нашла отца лежащим без сознания на полу в кухне. Она на всю жизнь запомнила охвативший ее ужас, когда, войдя в дом, нагруженная, как всегда, портфелем и папкой с рисунками для сборника детских стихов – ее очередного задания, – она крикнула «Привет, кто дома?» и, заглянув в дверь теплой, но странно притихшей кухни, вдруг увидела вытянутые ноги отца, выглядывавшие из-под большого кресла с подголовником.

– О Господи, папа! – в панике закричала она, опускаясь на колени возле неподвижного тела. Сначала она попробовала сделать ему искусственное дыхание – в школе она получила элементарные навыки оказания первой помощи, – затем, набрав 999, вызвала по телефону «скорую помощь», потом снова попыталась помочь отцу восстановить дыхание. Проделывая все это, она так дрожала, что ей едва удавалось сосчитать секунды между вдохами, и она уже понимала, что все бесполезно. Когда спустя несколько минут, показавшихся ей часами, прибыла бригада медиков на «скорой», она по их лицам поняла, что отцу уже ничем нельзя помочь. Позднее Тереза узнала, что он умер по меньшей мере за час до ее прихода, и хотя это было облегчением для нее, потому что ни один самый опытный врач не смог бы спасти его к тому времени, как она вернулась домой, она все-таки чувствовала себя виноватой. Не задержись она в училище, успей на предыдущий автобус, останься в тот день дома, вместо того чтобы пойти в училище и участвовать в предрождественской суете, она была бы дома, когда отец потерял сознание и, возможно, удалось бы спасти его.

Рождество в том году было самым безрадостным в ее жизни. Они с Дорин подготовились к празднику как положено, потому что Дорин сказала, что отцу это было бы приятно, но украшения на рождественской елке словно насмехались над ними, ее незажженные огни напоминали им, что никогда больше не зажжет отец гирлянды, как делал это с тех пор, как Тереза помнила себя; и хотя они с матерью вместе суетились на кухне, жарили индейку, готовили хлебный соус, брюссельскую капусту и каштаны для рождественского обеда, как это бывало каждый год, ни та, ни другая не смогли заставить себя проглотить ни кусочка. Наконец, не в силах больше притворяться, они попытались заглушить свое горе с помощью бутылки абрикосового бренди, выключили телевизор, создававший атмосферу нарочитого веселья, и рано легли спать, завершив таким образом этот долгий печальный день. Рождество, думала Тереза, лежа без сна в постели с головной болью от слишком большого для нее количества выпитого абрикосового бренди, никогда уже не будет таким радостным праздником, как прежде.

Но жизнь брала свое и, несмотря на то, что пустоту образовавшуюся после смерти отца, ничто не могло заполнить, да и с деньгами стало туго, Тереза прекрасно понимала, на какие жертвы идет Дорин, чтобы она могла продолжать учебу в художественном училище, и поклялась себе, что когда-нибудь с лихвой возместит матери ее жертвы. Желание добиться успеха, чтобы обеспечить Дорин маленькие жизненные удобства, которых она заслуживала, придавало особую остроту честолюбивым устремлениям Терезы. Она всецело отдавалась работе и даже победила на национальном конкурсе, организованном одним известным текстильным фабрикантом, где выставила эскизы своих ансамблей одежды, удобных и днем, и вечером, и все преподаватели училища в один голос утверждали, что у Терезы Арнолд несомненно талант, и она еще заставит о себе говорить.

* * *
Весной перед окончанием училища Тереза принялась искать работу. Многие из ее сокурсников намеревались в начале карьеры поработать в других странах – кто-то собирался в Париж, кто-то – в Италию, а кое-кто мечтал поехать в США. Прекрасно, если можешь себе это позволить, думала Тереза, по-доброму завидуя соученикам. Она слишком стремилась к своей цели, чтобы поддаться соблазну отклониться от прямого пути ради захватывающего приключения. К сожалению, у Терезы, благодаря ее успехам, развилось ложное чувство защищенности, и она довольно поздно поняла это. Многие крупные компании, вроде «Маркса энд Спенсера», требовали, чтобы заявления были поданы до Рождества, и претендентов, надеющихся соответствовать их требованиям, было уже больше, чем надо.

Тереза весь уик-энд трудилась над письмами (и как так получилось, что почти каждый студент с их курса, по-видимому, имел доступ к компьютеру?) и отправила их в известные фирмы, но обнадеживающих ответов не получила. В некоторых содержался прямой отказ, в других – обещание внести ее фамилию в какой-то список претендентов – все это не слишком вдохновляло, потому что работа ей была нужна срочно, не позднее, чем через три месяца. Хватаясь за соломинку, она выкроила из стипендии некоторую сумму и подписалась на «Дрейперс Рекорд», тщательно просматривая публикуемые там объявления. Но они тоже не слишком обнадеживали. В основном, требовались служащие.

«Как же приобрести опыт, если не удается даже начать работать?» – размышляла Тереза. Она уже подумывала о том, чтобы отложить поиски места и сначала познакомиться с работой отдельных модельеров, но тут одно объявление ее заинтересовало. Известный в провинции производитель модной одежды искал помощника по сбыту – особый опыт не требовался, так как обучение предполагалось в процессе работы. Сбыт готовой продукции не совсем то, чем хотелось бы заниматься Терезе, но с этого по крайней мере можно было начать.

Она сразу же написала письмо в фирму, прошла собеседование с консультантом по найму персонала а затем ее пригласили в главный офис на второе собеседование.

Она отправилась туда в костюме, сшитом по ее собственному эскизу жакет и юбку из шерсти цвета ржавчины – достаточно строгий для собеседования, но и вполне элегантный, чтобы продемонстрировать ее вкус, дополняла коричневая шелковая блузка. Главный офис фабриканта находился далеко за городом, и Тереза взяла такси, чтобы явиться свеженькой и выглядеть респектабельно. Так как возвращение на такси в Бристоль, где ей придется сесть в поезд, было ей не по карману, она решила попытаться проголосовать на дороге и попросить кого-нибудь ее подвезти.

Когда она наконец вышла из презентабельного новенького здания, где помещался офис, уже стемнело и под лучами заходящего солнца дорога среди деревьев казалась серебряной лентой. В кустах гомонили птицы, деловито перелетая с ветки на ветку, нежная зелень то там, то здесь перемежалась белыми пятнами цветов, вдали простирались луга с пасущимися коровами. Вокруг все дышало умиротворением, но в душе Терезы покоя не было. Она была удручена, сомневаясь, что произвела хорошее впечатление на беседовавшую с ней даму, и предчувствовала, что на работу ее не возьмут.

Дама, возглавлявшая отдел сбыта, всячески подчеркивала то, что Тереза прежде всего модельер, так что даже костюм, изготовленный по собственному эскизу, говорил явно не в ее пользу.

– То, что на вас надето, вы сделали сами? – спросила дама, сама хорошо одетая, и когда Тереза ответила утвердительно, спросила. – А вы уверены, что хотели бы заниматься именно реализацией продукции?

– О да, меня привлекает коммерческая сторона дела, – бодро ответила Тереза и сразу же поняла, что совершила ошибку. «Они, конечно, подумают, что эту работу я использую в дальнейшем как стартовую площадку – и, по правде говоря, будут совершенно правы».

По дороге мимо нее проехало несколько машин, но ни одна не остановилась, хотя Тереза смотрела на них с большой надеждой. «Ну и прекрасно, – подумала она. – В конце концов нужно пройти пешком всего-навсего 15 километров!» Правда, она чувствовала, что туфли на высоком каблуке, которые она надела, потому что они идеально подходили к костюму, уже натерли ей пятки. Услышав шум очередной приближающейся машины, она все-таки подняла большой палец, хотя и без всякой надежды, но, к ее радости, машина резко затормозила и остановилась почти рядом. Это был старый, хотя и в приличном состоянии, «триумф» 6-й модели серо-синего цвета с откидным верхом. Дверца открылась, и на Терезу взглянула пара самых синих из всех виденных ею до сих пор глаз.

– Куда направляемся? – спросил их владелец. У него был приятный голос, мягкий, слегка ироничный.

– В Бристоль. Вернее, я хочу вернуться в Лондон, а оттуда на поезде добраться до Бристоля.

– Садитесь, – сказал он. – Вам повезло, Я как раз еду в Лондон.

Терезу вдруг охватила тревога. Невероятное везение, нет, все складывается слишком удачно. А вдруг он какой-нибудь сексуальный маньяк? Ведь не все они выглядят чудовищами. Некоторые на вид самые обычные люди, даже вполне респектабельные, пока не заглянешь им в глаза.

Тереза заглянула в синие глаза, обрамленные длинными, как у девушки, ресницами, в эти ясные, честные, веселые глаза – и решилась. Нет, этот молодой человек не может быть сексуальным маньяком. По правде говоря, он просто великолепен. Она уселась на низкое кресло, стараясь сделать это грациозно, насколько позволяла короткая узкая юбка.

– Просто не верится, – сказала она. – Неужели вы и вправду едете в Лондон?

– Именно так. Но Бристоль останется в стороне. Я предпочитаю ездить по сельской дороге до Чиппенгема, это займет около трех часов, в зависимости от напряженности движения на дороге А куда именно в Лондоне вам надо?

– В Бэкингем, но мне подойдет любое место, которое вам удобно. Лишь бы добраться до цивилизованного мира, а там уж не проблема доехать куда угодно.

– Добраться до цивилизованного мира! Как я понимаю, вы туда едете не в отпуск. Да и багажа при вас нет.

– Я только что побывала на собеседовании в надежде получить работу. – Ей было невероятно легко говорить с ним. – Я еще учусь, – объяснила она.

Он приподнял одну бровь.

– Вы не похожи на студентку.

– Я принарядилась, чтобы произвести хорошее впечатление. Обычно я так не выгляжу.

– Что вы изучаете?

– Моделирование одежды.

– О, – сказал он сухо. – Этим все объясняется. Ну и как прошло собеседование?

– Похвастать нечем. Я думаю, что не подошла им. Взгляд водителя говорил о том, что, по его мнению, у человека, которому не подошла Тереза, должно быть, с головой не все в порядке, но он был слишком умен, чтобы высказать вслух подобную банальность.

Местность, по которой они проезжали, была прекрасна: небольшие городки и деревни по обеим сторонам дороги напоминали нанизанные на нитку бусы. За зазеленевшими живыми изгородями раскинулись, как лоскутное одеяло, поля зеленые, темно-зеленые и желтые – это созревал первый урожай рапса.

Когда они добрались до главной дороги, они уже чувствовали себя старыми друзьями. Тереза узнала, что мужчину зовут Марк Бристоу и что он занимается рекламой. Правда, он не сказал ей, что делал так далеко от Лондона, а она не спросила. Ее мысли были заняты поразительным совпадением: у него была такая же фамилия что и у ее настоящей матери.

Как всегда в пятницу вечером, движение на дорогах было напряженным, но Марк вел машину легко и уверенно, то и дело шел на обгон по внешней стороне дороги и снова вливался в общий поток. Ехать в «триумфе», хотя там и тесновато, было удовольствием. Тереза прислушивалась к гортанному реву мотора и ощущала сцепление колес с полотном дороги, от чего по спине пробегали мурашки. Она искоса поглядывала на Марка – красивый, четко очерченный профиль, густые светлые волосы, удобная легкая сорочка «поло» под твидовым пиджаком хорошего покроя, – и по спине у нее снова побежали мурашки, уже не имеющие никакого отношения к реву мотора «триумфа».

У Терезы не было недостатка в приятелях. Она была дружелюбна и общительна, умудряясь при этом выглядеть чуточку загадочной, хотя никто из ее знакомых не мог бы объяснить почему. Возможно, думали окружающие, все дело в ее необычномлице с высокими скулами, которое намекало на присутствие чужеземной крови в ее жилах, а может быть, в том, как неожиданно могла она переходить от искреннего веселья в полному покою, как будто набираясь внутренней энергии для следующего всплеска. Но друзья и не пытались разгадать ее – им это было ни к чему. Это были художники, а не психологи, их интересовала форма и линия, а не подспудные механизмы ее существа. Такими же неглубокими были и их дружеские отношения – отношения удивительные, но поверхностные. Ей казалось, что она бывала влюблена – по крайней мере, она так считала, – но это чувство никогда по-настоящему не поглощало ее полностью, да ей никогда и не хотелось получить больше, чем предлагали. А теперь она смотрела на незнакомого человека и чувствовала, что ее переполняет новое и волнующее ощущение.

– Мне кажется, что я вас давно знаю, – сказала она, подумав при этом. «И что я только болтаю».

Он ответил не сразу так как сосредоточенно обгонял фургон. Затем возвратившись на центральную полосу сказал:

– Странно! Я подумал о том же! Она удивилась.

– Неужели и вам кажется, что мы давно знаем друг друга? Но ведь мы не встречались с вами раньше, правда?

Он засмеялся.

– Не думаю. «Уж я не забыл бы такого», – добавил он про себя.

На какое-то мгновение между ними возникло неловкое молчание, потому что все это очень сближало их. Потом он сказал:

– А как вы развлекаетесь, Тереза?

– Развлекаюсь? У меня почти не остается времени на развлечения. Мода требует полной отдачи. У нас даже обычные студенческие тусовки бывают редко. Иногда мне кажется, что следовало бы выбрать профессию попроще.

– Гм-м. – Марк подумал, не следует ли рассказать ей о Хьюго, но решил не делать этого, чтобы не выглядеть хвастуном.

– Меня просто бесит, – продолжала она, – что все считают, будто нет ничего проще, чем защитить диплом по моделированию. Поверьте мне, это не так. Прежде всего оценка дипломной работы складывается из баллов, полученных за длительный период за отдельные модели. Надо еще написать сочинение. Свое я написала прошлым летом, так что одно дело, слава Богу, уже сделано. К тому же комиссия страшно придирается к оформлению каждой работы. Я уже потратила кучу денег, а теперь готовлю дипломную коллекцию, и, поверьте, расходы просто огромные. Да и ткани должны быть красивые, хорошего качества, в противном случае нечего и думать представить свою коллекцию как следует – а хорошие ткани для четырнадцати, а то и больше моделей стоят недешево.

– Догадываюсь, – сказал он, и его безразличный тон смутил ее.

– Извините, если утомляю вас своей болтовней, – сказала Тереза. – Просто иногда я падаю духом. Я обязана добиться успеха и работаю не покладая рук, но все-таки получаю более низкие баллы, чем те, кто, в сущности, ничего не делает, потому что у меня не хватает средств, чтобы должным образом представить свои модели.

– Нелегко вам приходится, – посочувствовал ей Марк, который начинал трудовую деятельность, имея все преимущества, но которому уже пришлось столкнуться и с другой стороной жизни, поскольку в бизнесе он выступал самостоятельно.

– Ничего, – сказала она, стараясь показать, что не вешает нос. – В конце концов я своего добьюсь. Все равно все получают дипломы, так что можно утешиться и этим. Хотя в последнюю неделю перед показом моделей никому почти не удается поспать.

И вновь Марк испытал искушение сказать ей, что на самом верху индустрии моды дело обстоит так же, и опять он воздержался, сказав вместо этого:

– Значит, вы не сможете выкроить вечерок, чтобы сходить со мной куда-нибудь?

Сердце Терезы екнуло от радости и учащенно забилось.

– Вы меня приглашаете?

– Да.

– В таком случае, мне кажется, что один вечер погоды не сделает, – сказала Тереза, подумав при этом, что, даже если бы ей пришлось не спать в течение трех недель подряд перед заключительным показом коллекции, она бы все равно согласилась.

* * *
Тереза влюбилась по-сумасшедшему, просто потеряла голову – и это было чудесно. Как она уже говорила Марку, в те последние месяцы перед окончанием училища у нее оставалось мало времени на что-либо, кроме работы, да и Марк тоже был очень занят: проверял счета, допоздна засиживался в офисе, носился с новыми идеями и постоянно курсировал между Лондоном и Нью-Йорком, но уж если им обоим удавалось выкроить время, то они извлекали из этого максимум удовольствия. Иногда он приглашал ее – знай наших! – в ночной клуб или в ресторан, иногда – без претензий – они встречались в баре, чтобы выпить с друзьями, или же смотрели видеофильм, свернувшись калачиком в креслах с банками легкого пива и закуской, купленной в китайском ресторанчике. Иногда Марк сам готовил для нее, причем на удивление вкусно, спагетти с соусом «болоньез» или карри из курицы, а в последнюю ночь перед сдачей проекта он поддержал ее своим присутствием, когда она металась по комнате, причитая: «Черт возьми, я ни за что не успею в срок!», – и собирал разбросанные по полу обрезки бумаги. Он варил ей кофе, пока она пришивала пуговицы, подравнивала подолы и отглаживала швы, держал наготове носовой платок, когда она вдруг разражалась слезами из-за того, что лацкан никак не желал ложиться как следует, сколько бы она с ним ни возилась, и тогда, когда она сообщила ему, что получила 2,1 балла.

– Это просто здорово! Ты умница! – поздравил он ее.

– Вовсе не умница… Я хотела получить более высокую оценку! Столько сил потрачено! – рыдала она, измученная перенапряжением.

– Это ничего не значит. Разве важно, какое место ты получила? Важно, что ты сдала. Важна работа, а она выполнена прекрасно, – утешал ее Марк.

– Экзаменаторы, по-видимому, так не считают.

– Все экзаменаторы – остолопы. Если бы они увидели эти модели не на плечиках, а на подиуме, они бы поняли тогда, как хороша коллекция. Твои модели будут пользоваться спросом, малышка, и ты без труда сможешь их продать!

– Надеюсь. Я должна хотя бы возместить то, что затратила на них, вернее, все мамины расходы.

– Тебе это удастся. Вот увидишь!

И конечно, он оказался прав. После заключительного показа коллекции к Терезе обратилось несколько человек, пожелавших купить отдельные модели, а также владелец одного бутика, предложивший купить всю коллекцию, с условием, что ей же можно будет заказать дубликаты, а также заручившись ее согласием разработать для них весеннюю коллекцию.

– Вот видишь, что я говорил? – воскликнул Марк, кружа ее в объятиях с видом победителя. – Теперь тебе придется заняться бизнесом. Забудь обо всех мелких заказах и принимайся за организацию большого дела! Получить право на собственный фирменный знак! Это не шутка!

– Но я не знаю, с чего начать.

– Для начала найди небольшое ателье, найми нескольких надомниц и дай развернуться своему таланту.

– У тебя все так просто получается, а ведь я совсем не знаю, как вести дела…

– А что ты скажешь о твоей подруге Линде Джордж? Она, кажется, только что окончила коммерческое училище? Вот она-то как раз и поможет тебе в финансовых вопросах. Ты будешь моделировать, а она займется финансами и сбытом.

– Но, черт возьми, где я найду деньги, чтобы начать подобное дело?

– Поговори с управляющим банка – для этого банки и существуют.

– О Марк… я боюсь…

– Мне казалось, что ты хочешь стать известным модельером!

– Тогда наберись смелости – и вперед!

Она глубоко вздохнула, и ее глаза блеснули решимостью.

– Может быть, ты прав. Если я не рискну, то никогда ничего не добьюсь.

Он поцеловал ее.

– Я горжусь тобой, леди. Очень горжусь.

* * *
Хотя они любили друг друга, и Марк и Тереза хранили в тайне друг от друга некоторые факты своей биографии – каждый по своим соображениям.

Марк не упомянул о том, что его мать замужем за Хьюго Варной, а сказал лишь, что его семья живет в Штатах, где у отчима свое дело, потому что его смущали богатство и успех Хьюго, обеспечившие ему так много жизненных преимуществ. А кроме того, он все еще считал, что с его стороны выглядело бы бахвальством признаться в родственных связях с одним из светил мира моды, когда Тереза находилась всего лишь на самой низшей ступеньке лестницы, хотя, возможно, это было глупо.

Что касается Терезы, то она даже в самые интимные моменты не признавалась Марку, что была приемышем. Отчасти это объяснялось тем, что она и сама редко вспоминала об этом, а отчасти своим отношением к Дорин, как к родной матери. Рассказывая о своем прошлом, она всегда говорила о своей настоящей жизни, а не о той, какой она могла бы быть. Она – Тереза Арнолд, дочь Дорин Арнолд, ее отец умер, и выросла она в Бакингеме – и все.

Но, начиная собственное дело, она впервые в жизни обнаружила, что ей совсем небезразлично, что она приемыш, хотя причина была не совсем обычной. И когда они обсуждали этот вопрос с Марком, правда сама по себе выплыла наружу.

По совету Марка Тереза сходила к управляющему банка Он заинтересовался ее планами и не отказался помочь, напомнив при этом, что получить заем на требующуюся ей сумму можно лишь под залог недвижимого имущества. Услышав об этом условии, Дорин не раздумывала. Сверх всякой меры гордясь Терезой и желая всячески помочь в начале избранного ею пути, она сразу же предложила заложить дом и Тереза, преисполненная благодарности и любви к матери почувствовала, что берет на себя страшную ответственность, и очень боялась потерпеть поражение.

– Мне кажется, я не имею права позволить маме заложить дом, – сказала она Марку – Я не могу принять от нее такой жертвы.

– Но ведь ты не просила – она предложила это сама, – заметил Марк.

Они ужинали курицей под соусом карри в квартире Марка, но Тереза почти ничего не ела, а лишь ковыряла вилкой рис.

– Знаю, что она предложила, но дело совсем не в этом. А вдруг мне ничего не удастся?

– Удастся. Ешь карри.

– А вдруг? Если я прогорю, мать потеряет все. Папа не так уж много ей оставил: дом – это все, что у нее есть. Не будет дома – и она останется ни с чем. Что тогда делать? Я не могу позволить ей так рисковать.

– Послушай. – Марк доел карри и отодвинул тарелку – Во-первых, ты добьешься успеха. Во-вторых, если банк требует заклад, у тебя не остается выбора – помочь тебе я не в состоянии – сам по уши в долгах. В-третьих. Дорин хочет помочь тебе. Так уж устроены матери.

– Но она и без того так много для меня сделала Пора бы уж начать расплачиваться с ней, а я вместо этого отбираю у нее все до последнего пенни.

– Когда встанешь на ноги, ты ее вознаградишь, – возразил Марк. – И она будет жить в роскоши до конца своих дней… – Он замолчал, вспомнив, как Хьюго баловал свою мать, не только обеспечивая материально, но и давая возможность гордиться успехами сына, что согревало сердце Марты. – Поверь, тебе придется разрешить Дорин поступить по-своему. Не рискуя, ничего не добьешься. Тебе ведь известна поговорка, кто не рискует, тот не пьет шампанского.

– Знаю, знаю, но… – Тереза помедлила. – Она и так уже столько сделала для меня, но есть еще кое-что, о чем я тебе не рассказала. Она ведь мне не родная мать. Меня удочерили в грудном возрасте.

– Да? – Он удивился, но не был потрясен.

– Поэтому я несу двойную ответственность.

– Почему?

– Потому что не хочу ее разочаровывать, не хочу обмануть ее надежды. Бог знает, какая бы мне предстояла жизнь, если бы они меня не удочерили. Родители дали мне все – любовь, чудесный дом. Я не хочу отплатить ей за это черной неблагодарностью и стать причиной ее разорения.

Он взял в свои руки пальцы Терезы. Хотя в его квартире было тепло, пальцы девушки были холодные и немного онемели. Он стал нежно растирать их.

– Я повторяю, дорогая, тебе не хватает уверенности в своих силах. Ты сможешь добиться своего – я уверен! Что же до нежелания разочаровать мать, то это чистейшая чепуха – уверяю тебя. Она уже гордится тобой и будет гордиться еще больше.

Марк притянул ее к себе, поцеловал в волосы, глаза и наконец в губы. Из-за того что ее мысли были заняты другими заботами, она ответила ему не сразу, но волшебная сила его близости сделала свое дело, и она, на время забыв все свои проблемы, поддалась физическому влечению к нему.

Марк был щедр и тактичен в любви, он заботился о том, чтобы она получала наслаждение, уводя ее на такие высоты, о существовании которых Тереза и не догадывалась, имея дело со своими приятелями, которые всегда слишком торопились доставить удовольствие самим себе. Когда все было позади и она лежала в его объятиях, умиротворенная, испытавшая наслаждение, повседневные проблемы, казалось, отступили.

Иногда, как это было и в тот раз, после близости Марк закуривал сигарету, прислонившись к подушке, а ее голова покоилась на его плече. Она вдыхала аромат его кожи, ощущая слабый запах свежего пота, смешанный с запахом мыла и дыма сигареты. Лежа в полудремотном состоянии, она была счастлива и благодарила Бога, что тогда, четыре месяца назад, она поехала в провинцию, хотя и съездила напрасно, но ведь в противном случае она никогда бы не встретила его – просто страшно подумать! Прошло так мало времени, а ей казалось, что они знакомы всю жизнь, и когда Марк сказал «Так, значит, ты приемыш? Ты никогда мне об этом не говорила», – она обрадовалась, что между ними больше нет секретов.

– Мне казалось, что это не имеет значения, – сказала она – Я сама почти никогда не вспоминаю об этом.

– Ты что-нибудь знаешь о своих настоящих родителях? – спросил он без особого интереса.

Это было проявлением естественного любопытства, в вопросе не было и намека на то, что ее ответ может повлиять на их дальнейшую жизнь.

– Почти ничего. Когда мне исполнилось восемнадцать, я обратилась за свидетельством о рождении, но больше никогда и ничего не предпринимала. Мне не хотелось ничего знать. Я уже говорила, что считала Леса и Дорин своими настоящими родителями. Они были рядом всю мою жизнь. – Помедлив, она провела пальцем по белокурым волоскам на его груди. – Правда, любопытно, что у моей родной матери такая же фамилия, как и у тебя, – Бристоу?

– Да ну? Удивительно. Мне казалось, что это не такая уж распространенная фамилия.

– Пожалуй. Ее звали Салли. Салли Маргарет Бристоу, и там был указан адрес – где-то в Кенсингтоне. А имя отца не было указано. В этой графе было просто написано «отец неизвестен».

Почти интуитивно она почувствовала, как он весь напрягся.

– Что с тобой?

– Ничего Правда, ничего – Но он высвободился из ее объятий и поднялся, протянув руку за джинсами. – Пойдем в другую комнату. По телевизору будет фильм, который мне хочется посмотреть.

– Хорошо – Но она чувствовала, что он почему-то отдалился от нее, и это обидело и озадачило Терезу. Она не поняла, что случилось, но по его поведению почувствовала, что он не намерен ничего объяснять ей. Каким-то непостижимым образом в последнюю минуту между ними возникла преграда, которой раньше не было.

И вдруг Тереза похолодела от дурного предчувствия. Все ее тело онемело, как это иногда случалось с ее руками.

– Я люблю тебя, Марк, – хотела сказать она в надежде, что случится чудо, и все вдруг снова станет хорошо, как прежде… Но она ничего не сказала. Заставив себя подняться, Тереза взяла одежду и последовала за Марком в гостиную.

* * *
Марк Бристоу налил себе еще виски – в третий раз с тех пор, как ушла Тереза, – и стоял, глядя на стакан. Небольшие часы на каминной доске показывали без 20 минут два, но он не собирался ложиться. Знал, что не заснет, а что может быть хуже, чем метаться в постели без сна? К тому же у него мурашки пробегали по коже при одной мысли о том, чтобы лечь в постель, где он совсем недавно занимался любовью с Терезой!

«Боже всемогущий, ну и влип же я в историю! – думал Марк, сердито отхлебнув из стакана, – Боже всемогущий, не могу этому поверить! Ведь если не ошибаюсь, я только что занимался любовью с собственной сестрой!»

При одной этой мысли он почувствовал, как на лбу выступили капельки пота, скатывавшиеся ручейками по шее. Конечно, он ничего не подозревал, он и понятия не имел, что такое возможно, но это не могло помочь освободиться от чувства глубокого отвращения. Ничем – никакими оправданиями, никакими отговорками нельзя было отделаться от этого ужасного чувства. Он занимался любовью с собственной сестрой! И что еще хуже – он любил ее, а она полюбила его. Неудивительно, что между ними сразу возникла духовная близость! Совсем, черт возьми, неудивительно. Трудно передать, как мерзко он себя чувствовал.

Но разве мог он предполагать? Нет, не мог. Он даже не знал, что она приемная дочь, и тем более не подозревал, что его мать родила и отдала чужим людям второго ребенка.

«Что это с ней случилось?» – раздраженно и сердито размышлял Марк, готовый сорвать на матери зло. Он, конечно, знал, что был незаконнорожденным. Салли не делала из этого тайны, а после того, как Хьюго на ней женился, он всегда относился к нему как к собственному сыну. В любом случае не было никакого смысла скрывать это. Он был уже достаточно большим и помнил, как жил с матерью в Лондоне – в Кенсингтоне. Он ходил в подготовительный класс, когда его спешно перевезли в Штаты. Но в то время мать, должно быть, уже была беременна. Он торопливо произвел кое-какие подсчеты, прикинув возраст Терезы. Странно. Что-то не сходилось. Он не вполне понимал, в чем дело, но Тереза, возможно, была старше, чем он полагал. Да, по-видимому, это так. Другого объяснения быть не могло. Салли Маргарет Бристоу из Кенсингтона была, несомненно, его матерью. Шансы, что на территории в две квадратных мили жили две девушки с одинаковыми именами и фамилиями, составляли один на тысячу.

Он снова наполнил стакан, мысленно прокручивая возможный сценарий. Когда Пола исчезла, Салли была снова беременна. Одному Богу известно, как она умудрилась дважды влипнуть в одну и ту же историю, – можно было бы предположить, что, пройдя через все, выпавшее на ее долю, когда пришлась рожать и одной растить ребенка, – она должна бы была проявить большую осторожность, особенно в конце «веселых» 60-х годов. Но почему-то случилось по-иному, и Салли почувствовала, что второй раз сможет не выдержать. К тому же это, наверное, лишило бы ее шанса выйти замуж за Хьюго. И поэтому на сей раз Салли решила отдать ребенка приемным родителям. Этим ребенком была Тереза.

А кто же ее отец? Или они от одного отца? А может быть, даже Хьюго? В свидетельствах о рождении и у нее, и у него было написано одинаково: «отец неизвестен». Он этого не понимал. Масса вопросов оставалась пока без ответа, но многое уже прояснилось, подумал Марк, у которого замерло сердце при мысли, что он недалек от истины.

Существовала единственная возможность узнать правду. Он торопливо подсчитал разницу во времени и позвонил Салли в Штаты. Она ответила мягким удивленным голосом, и у него на какое-то мгновение мелькнул проблеск надежды.

– Привет, мама.

– Марк? Какая приятная неожиданность! Как ты там?

Не ответив на ее вопрос, он задал свой:

– Мама, ты отдавала на удочерение ребенка в Лондоне? В конце 60-х – начале 70-х годов?

Последовало молчание. Оно продолжалось слишком долго, даже если учесть огромное расстояние между ними. Потом она сказала, немного задыхаясь, испуганным голосом:

– Как ты узнал?

Значит, это правда. Не осталось и тени сомнения. Не осталось ни малейшей надежды. У него не было сил ответить матери, не было сил продолжать разговор. Не сказав больше ни слова, он положил трубку и стоял, уставившись на телефон.

Значит, это правда, Тереза – его сестра. Помоги, Господи, им обоим! Это было омерзительно, безобразно. И что еще хуже – зная теперь то, что узнал, Марк продолжал любить ее.

Конечно, он не мог больше с ней встречаться. Но он не хотел, чтобы она узнала правду. По крайней мере от этого он должен ее уберечь.

Когда рассвело, Марк принял душ, побрился и пошел на работу.

– Я тут думал о счете Хемингуэя. Пожалуй, этим следует заняться в Нью-Йорке, – сказал он Тоби Роджерсу, своему партнеру.

Тоби взглянул на него с удивлением. За последние несколько недель он сам не раз предлагал это решение, но выпихнуть Марка из Лондона с тех пор, как у него появилась эта новая девушка, было непросто.

– Я сам закажу билет на сегодня, – продолжал Марк. – Если, конечно, ты считаешь, что справишься здесь без меня.

– Конечно, но…

– Я не знаю, когда вернусь. Зависит от того, как пойдут дела.

– А если позвонит Тереза? – коварно спросил Тоби. – Дать ей номер твоего телефона?

Он понял, что попал в яблочко, повнимательнее вглядевшись Марку в лицо. Боже, как ужасно он сегодня выглядел – бледный как мел, с темными полукружиями под покрасневшими глазами!

– Нет! Скажи ей… скажи ей, что хочешь! Постарайся, чтобы она от меня отвязалась.

– Понятно, старик, – невозмутимо произнес Тоби, и как положено давнему другу, не стал задавать лишних вопросов.

* * *
В Нью-Йорке Марк остановился у одного приятеля. Он не мог заставить себя жить под одной крышей с матерью. Тем более что ее дом уже не был его домом – они с Хьюго переехали в прошлом году в новую квартиру на Сентрал Парк Саут, которую Салли отделала полностью по собственному вкусу, изгнав таким образом последние воспоминания о Поле.

Он не мог себе представить, что почувствует, когда снова увидится с матерью, и действительно при первой встрече вел себя скованно, не в силах подавить обиду. Он ожидал, что она заговорит о ребенке, будет расспрашивать, как ему удалось все узнать, и, возможно, попытается что-то объяснить, но, к его огромному облегчению, она ни о чем не спрашивала, и он почувствовал, как гнев, холодной рукой сжимавший его сердце, постепенно исчезает.

Не судите да не судимы будете. Он любил Салли беззаветной любовью, как любят своих матерей почти все молодые люди, а благодаря тому, что они жили вдвоем, когда он был ребенком, они были близки друг другу больше, чем другие. Кто знает, что заставило Салли решиться на такой поступок в те безрадостные дни? Разве она виновата в том, что он встретил Терезу и влюбился в нее? И ей совсем не обязательно знать об этом.

Кроме того, если он начнет задавать вопросы, придется кое-что объяснить матери, а ему не хотелось этого делать. То, что с ним произошло, было страшной тайной, которой он не хотел ни с кем делиться. Только таким образом ему, возможно, когда-нибудь удастся забыть о ней. Поэтому о загадочном ребенке они никогда не говорили, и постепенно Марк нашел в себе силы простить Салли – что бы она там ни натворила в прошлом – боль, которую она ему причинила, и восстановил с ней прежние отношения. Может быть, он даже стал относиться к ней еще бережнее.

Но он не мог забыть Терезу. Несмотря на то, что он знал, Тереза по-прежнему жила в его сердце, и ее присутствие там было постыдной тайной Марка. Он не виделся с ней, не отвечал на ее телефонные звонки, убедив себя, что так будет лучше. Полный разрыв отношений означал, что ей будет не в чем упрекнуть себя.

Марк с головой ушел в работу, старался проводить больше времени за пределами Англии и никогда ни с кем не делился своими сокровенными мыслями и чувствами. Когда-нибудь, возможно, настанет время и он больше не будет испытывать острой боли, возникавшей всякий раз, когда он думал о Терезе. Когда-нибудь, возможно, появится в его жизни та, которая поможет ему забыть ее. Но пока этого не произошла.

* * *
И тут появилась Гарриет, рассказавшая ему почти невероятную историю, и отдельные кусочки головоломки, о существовании которых он даже не подозревал, вдруг начали становиться на свои места.

Ребенка тайно родила не Салли, а ее сестра Пола, которую весь свет считал погибшей! Тереза не его сестра! Не единоутробная сестра! Может быть, двоюродная, но ведь это допустимо, не так ли?

Он смотрел на Гарриет, которая, как это всегда бывало, пришла к нему за утешением, и думал, что он напрасно потерял свою любовь.

Ребенок, дитя Полы и Хьюго, который унаследовал талант своего отца и отчасти его внешность (Марк теперь понимал, почему лицо Терезы показалось ему странно знакомым!), ребенок, который вырос, превратившись в самую чудесную девушку на свете!

Чувства переполняли Марка. Он закрыл лицо руками.

– Тереза! – произнес он.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ Настоящее

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Салли возвратилась из больницы от Хьюго около семи часов вечера. Услыхав, как она входит в дом, Гарриет и Марк взглянули друг на друга в некотором замешательстве. Ни тому, ни другому не улыбалась перспектива неизбежной сцены. Весь вечер они складывали вместе отдельные детали головоломки и пытались выработать дальнейший план поведения. Теперь, когда предстояло открыть Салли, что им известна тайна, так тщательно ею скрываемая, оба ощущали внутренний трепет.

Салли чуть замешкалась в холле, заметив брошенные Гарриет вещи, которые так и не отнесли наверх, но, входя в комнату, выглядела как всегда собранной. Только глаза – усталые, с залегшими вокруг тенями – выдавали охватившую ее тревогу Гарриет и Марк здесь, вместе. Что она ему рассказала? Что придется объяснять ему?

– Гарриет, ты вернулась? – сказала она беззаботным тоном. («Как ей не стыдно?» – мрачно подумала Гарриет). – Поездка была удачной?

Гарриет, не ответив на вопрос, сама спросила:

– Как папа?

– Поправляется. Слава Богу, он сегодня действительно выглядит лучше. Он спрашивал про тебя.

– Я схожу к нему завтра.

– Да, да, сходи, он будет очень рад тебя видеть. Послушайте, мои дорогие, мне нужно принять ванну перед ужином.

– Ужин подождет, – сказал Марк, поднимаясь с кресла, в котором сидел. – Нам надо поговорить, мама.

По выражению его лица она поняла, о чем пойдет речь, но не подала виду.

– Нельзя ли отложить разговор? Я просто не вы держу, если сию же минуту не приму ванну и не смою с себя этот больничный запах Какой же он стой кий! Кажется, что все им пропахло, что он проникает внутрь.

– Мама, – угрожающе прервал ее Марк, – замолчи! Салли выдержала его взгляд, но даже под слоем косметики было заметно, что она побледнела.

– Что такое? Что случилось?

– Мне кажется, ты прекрасно знаешь, – сурово сказал Марк. – Больше нет смысла притворяться Гарриет рассказала мне все.

– Ты имеешь в виду. о? – Салли не могла заставить себя произнести имя своей сестры. Самообладание казалось, изменило ей, она была готова расплакаться – Да, мама Как ты могла?

Лицо Салли исказила судорога, руки нервно сжались.

– Я рассказала Гарриет, я все объяснила Поле нужны были только покой и тишина. Это все, что ей было необходимо.

– Но ты не должна была решать все сама Хьюго был ее мужем и имел право знать Особенно при таких обстоятельствах.

– Обстоятельствах?

– То что ты оставила Полу на попечение монахинь было не самое худшее, не так ли?

– Не понимаю, что ты имеешь в виду…

– Мне все известно о ребенке, – спокойно сказала Гарриет.

Салли покачнулась. Марк оказался рядом и поддержал ее.

– Сядь. Я понимаю, что это для тебя потрясение – для нас тоже, но теперь, когда мы все узнали, больше нет необходимости скрывать. У Полы родился ребенок – ребенок Хьюго. Ведь это была дочь Хьюго, не так ли?

Салли покачала головой, не в силах произнести ни слова.

– Не знаю, я никогда не спрашивала. Я предполагала, что это ребенок Грега Мартина. Зачем было снова причинять Хьюго боль? Она и без того столько зла ему сделала! Я просто хотела, чтобы он совсем забыл о Поле и о том, как она с ним обошлась. Я хотела, чтобы Хьюго был счастлив. Я была уверена, что смогу утешить его, и он действительно был счастлив.

– Да, тебе это удалось, – согласился Марк. – Но неужели ты не понимаешь, что поступила жестоко, решив все за всех одна? Не говоря уже о том, что ты обманула Хьюго, ты не подумала о судьбе его ребенка. Ты лишила его дочь прав, принадлежащих ей по рождению.

– Нет, я позаботилась о том, чтобы она попала в хорошую семью. Ее удочерили порядочные люди. Организации, занимающиеся усыновлением, очень тщательно все проверяют… – Она подняла на Гарриет испуганный и удивленный взгляд. – Как тебе удалось все это разузнать по прошествии стольких лет?

– Ты знаешь, я ездила в Италию, Салли, – сказала Гарриет. – Я разговаривала с одной из монахинь, которая присутствовала при маминых родах, сестрой Марией-Терезой. Наверное, ты назвала девочку в ее честь?

– Да. Мне нужно было дать ей какое-то имя. Сразу же после родов я увезла ее в Лондон и там зарегистрировала.

– Как своего ребенка!

– Не могла же я записать ее как ребенка Полы, когда ту считали погибшей? Все прошло на удивление гладко. Девушка в мэрии, равнодушная ко всему на свете, не усомнилась в моих словах и не задала никаких вопросов. – Салли прищурилась. – Но как тебе удалось узнать ее имя? Сестра Мария-Тереза не могла тебе сказать. Об этом не знал никто, только я одна.

– Я знал, – сказал Марк.

Она взглянула на сына, и в ее глазах мелькнули страх и замешательство. Она не узнавала своего Марка, обычно такого сдержанного, обаятельного, чуть-чуть ироничного. Сейчас перед ней стоял рассерженный молодой человек, в его голосе звучали стальные нотки.

– Ты? – беспомощно воскликнула она.

– Да, я. Я хочу рассказать тебе, мама, историю об одном парне, который встретил красивую молодую девушку по имени Тереза Арнолд. Он безумно влюбился в нее, даже начал подумывать о женитьбе. – У его губ затвердели жесткие складки, Марк не отрывал глаз от лица матери. – Он уже спал с ней. И вот в один прекрасный день девушка рассказала, что родители удочерили ее грудным младенцем и что ее настоящая фамилия такая же, как у него, – Бристоу. Имя отца ей было неизвестно, она знала лишь имя матери. Ее звали Салли Маргарет Бристоу из Кенсингтона. Тебе это ни о чем не говорит, мама?

Салли побледнела, в ее лице не было ни кровинки, и только нарумяненные щеки и накрашенные губы выделялись резкими яркими пятнами. Она закрыла побледневшее лицо руками. Говорить она не могла.

– Мне не нужно называть имя этого парня, не так ли? Это я. Я прошел через все муки ада, когда Тереза назвала мне имя, проставленное в ее свидетельстве о рождении. Мне ли не знать его и, естественно, я сделал вывод, что Тереза – твоя дочь… и моя сестра. Боже, что за ситуация! – При одном лишь воспоминании об этом у него на лбу выступили крупные капли пота. – Я, конечно, сразу же порвал с ней.

Салли глубоко, прерывисто вздохнула.

– Ты не сказал ей… о своих подозрениях?

– Нет, черт возьми, нет! Как я мог сказать ей что-либо подобное? Я сам чуть не сошел с ума, думая, что совершил кровосмешение! Но этого не было, ведь правда, не было? Она ведь не твой ребенок, а дочь Полы.

– Да, – прошептала Салли. Она помолчала, потом, как бы собравшись с силами, спросила:

– Как тебя угораздило встретиться именно с ней? В Англии много других девушек…

– Я встретил ее в Сомерсете, менее чем в пяти милях от городка, где родились и выросли вы с Полой. Я ездил навестить бабушку Бристоу, а Тереза оказалась там в поисках работы. На обратном пути в Лондон я подвез девушку, голосовавшую на дороге. Это была Тереза.

– Как она сейчас выглядит? – спросила Салли, которую одолело любопытство. – У нее есть какая-нибудь профессия?

– Не поздновато ли сейчас проявлять заботу? – хриплым голосом спросил Марк. – По правде говоря, из нее получилась красивая девушка, несмотря ни на что. У нее было счастливое детство, приемные родители ее любили и баловали, так что, когда в восемнадцать лет она получила на руки свидетельство о рождении, ей не захотелось разыскивать родную мать к счастью для тебя. Когда мы познакомились, она только что окончила художественное училище, получив диплом модельера, а теперь изо всех сил старается наладить производство одежды по своим эскизам и под своим фирменным знаком. Она пошла в Хьюго, унаследовала от него и его внешность, и его талант. И мне кажется, ей пора узнать правду.

– О Марк, Марк… – простонала Салли, раскачиваясь всем телом, – Ты не должен ей рассказывать.

– Почему? – мрачно спросил Марк.

– Потому что возникнет множество осложнений. Поверь, мне очень жаль, что тебе пришлось узнать обо всем таким образом, я понимаю твои чувства. Но только представь себе, каким потрясением это может стать для Хьюго!

– Тебе следовало бы подумать об этом двадцать лет назад, – сказал Марк. – Неужели ты надеялась, что правда никогда не выйдет наружу?

– Не знаю. Я надеялась, что тайна не раскроется, убедила себя в этом. – Салли помедлила, не желая признаться, что все эти годы жила в страхе. – Я старалась сделать как лучше, – упрямо повторяла она.

– Лучше для кого? Для тебя?

Нет, не только для меня. Для всех нас. Я хотела, чтобы у нас была дружная семья, чтобы все мы жили счастливо. Бремя тайны несла я одна. Я спасла всех вас от последствий того, что натворила Пола. – Теперь она с вызовом смотрела ему прямо в лицо, и Гарриет вдруг подумала, какой страшной может быть уверенность в своей правоте, оправдывающая любые средства для достижения цели.

– А как насчет Терезы? – спросил Марк. – Ты и о ее благе думала, когда отдавала ее приемным родителям?

– Да! – горячо воскликнула Салли. – Какая жизнь ждала бы ее здесь, с нами? Окажись ее отцом Грег Мартин, как я предполагала, Хьюго невзлюбил бы ее, потому что она постоянно напоминала бы о том, что Пола его обманула, и он относился бы к девочке соответственно. Она росла бы с мыслью, что ее мать была сумасшедшей, а это крест, непосильный для ребенка. Она, конечно, стала бы задумываться, не ожидает ли ее то же самое…

– Большое спасибо, – сухо прервала ее Гарриет. Салли, почти не обратив внимания на ее слова, продолжала торопливо оправдываться.

– И вот оказалось, что я была права, не так ли? У девочки было ничем не омраченное детство, и она стала преуспевающей молодой женщиной, со здоровой психикой. Зачем понадобилось теперь все портить?

– Потому что, – сказал Марк, – я люблю ее. Ты, по-видимому не поняла, что я расстался с ней из-за этой лжи.

– Но тебе совсем не обязательно рассказывать ей правду! – закричала Салли. – Начни с ней встречаться снова, если тебе так хочется. Ты теперь знаешь, что она не твоя сестра. Но ведь совсем необязательно говорить ей обо всем? Она ведь не знала о твоих подозрениях, не так ли?

– Конечно, не знала. Я не хотел еще сильнее ее ранить.

– Так зачем рассказывать ей об этом теперь? – настаивала Салли. – Ничего хорошего из этого не выйдет! Не рассказывай ей, Марк, не надо!

Марк сердито сжал губы.

– В отличие от тебя, мама, я не могу жить во лжи. Салли резко отшатнулась, словно сын ее ударил, а он продолжал более мягко:

– Послушай, я не знаю, захочет ли Тереза, чтобы я вернулся. Может быть, у нее уже есть другой. Но если Каким-то чудом, она все еще относится ко мне по-прежнему, я на ней женюсь. Как я смогу представить ее своей семье, не рассказав всей правды? Для начала, когда она познакомится с тобой, она узнает, что раньше тебя называли Салли Маргарет Бристоу из Кенсингтона. Она не глупа и сделает именно такой вывод, к которому пришел я. К чему это приведет? Я уже сказал, что не могу жить во лжи. Ты можешь думать об этом что угодно, мама, но я считаю унизительным скрывать что-то от любимого человека, по крайней мере, очень важное, особенно если речь идет о других людях…

– Я всегда знала, что ты настоящий рыцарь, Марк, – вспыхнув, заявила Салли. – Но я не подозревала, что ты склонен к самоуничтожению.

Марк не ответил. Ему было ясно, что Салли с ее жизненной философией никогда не поймет его твердых принципов.

Тут Салли переключилась на Гарриет.

– Ты все молчишь, Гарри. Ты ведь все понимаешь, не так ли? Поговори с Марком, пожалуйста, заставь его понять, что он может всему навредить.

– Я не сделаю этого, – спокойно сказала Гарриет.

– Почему? Почему вы оба ополчились против меня? – спросила Салли. В ее голосе слышались истерические нотки.

– Потому что есть кое-что еще, о чем ты, кажется, забыла, Салли, – сказала Гарриет еще мягче, чем Марк. Несмотря ни на что, она испытывала к Салли сострадание. Тетка была неплохой женщиной, просто заблуждалась. Возможно, она убедила себя, что делает все ради семьи – зная Салли, Гарриет не могла поверить, что та умышленно захотела бы причинить кому-нибудь боль и меньше всего любимым людям. Гарриет пожалела эту женщину, добровольно жертвовавшую собой долгие годы, которая теперь, изнемогая от усталости, бодрствовала у постели больного мужа. Женщину, на глазах которой неожиданно рассыпался построенный ею карточный домик. Но несмотря на это…

– Ты кое о чем забыла, Салли, – повторила Гарриет еще мягче.

– О чем?

– Что Тереза моя сестра.

* * *
Молчание затянулось. Салли вдруг испугалась, словно все эти годы она не помнила об этом. Она видела Терезу только крошечным младенцем, да и то в течение всего лишь нескольких часов перелета из Италии в Лондон. Она вообще никогда не думала о ней как о личности, а если и вспоминала, то только как о досадном затруднении, которое следовало преодолеть. Теперь ее неожиданно потрясло то, что Гарриет и Тереза – сестры, как и они с Полой. Выросшие на разных берегах Атлантики – одна – в довольстве и богатстве, другая – вынужденная добиваться всего собственными силами, – они все же были сестрами и даже не сводными, как она предполагала, а самыми настоящими сестрами по плоти и крови, если верить Марку (а в правдивости Марка она еще ни разу не имела повода усомниться).

– Марк прав, Салли, – тихо сказала Гарриет, – мы больше не имеем права держать это в тайне. Разве ты не видишь, что ложь и обман разрастаются как снежный ком? Все это чертово сооружение в конце концов обрушится и разобьется вдребезги.

Салли сидела, опустив глаза на сложенные на коленях руки. Давным-давно, в другой жизни, ее мать не раз говорила: «Начиная обманывать, человек сам, как муха, запутывается в паутине лжи». И она была права, как сказала Гарриет, паутина все больше и больше затягивается. В некотором смысле было бы большим облегчением выпутаться из нее. Но приходилось принимать во внимание и многое другое. Так заманчиво организовать пир правды! Приятно помечтать о том, как было бы хорошо избавиться от притворства. Но возникнет множество проблем, и ее мирок рухнет от разоблачений. Что подумают о ней друзья из высшего общества, узнав правду? Вполне возможно, что все отвернутся от нее, будут указывать на нее пальцами, как на злобную расчетливую особу, причем это сделают те, кто даже не попытается вникнуть в ситуацию. Но и это еще не самое страшное. Самое страшное – мысль о том, какую боль причинит правда человеку, которого она любила и ради которого все это сделала. Он не вынес бы этого, даже если был бы здоров и полон сил, а в его нынешнем состоянии…

– А ты подумала об отце? – спросила она у Гарриет. Поскольку Гарриет молчала, Салли, набравшись духу, продолжила:

– Это его убьет. Тебе следует помнить об этом.

– Да, это проблема, – согласилась Гарриет. – Мы с Марком весь вечер над этим думали. Конечно, сейчас ему ничего нельзя говорить. Это бы его слишком расстроило – он может не выдержать. Но как только отец поправится, мы найдем возможность рассказать ему обо всем.

– Нет! Нет! – Салли прижала пальцы к губам, словно старалась остановить рвавшиеся из груди рыдания. – Он не должен знать… не должен.

– Мы с Гарриет считаем, что ему необходимо знать правду, но придется подождать, пока он поправится, – решительно заявил Марк. – Тем временем я поеду в Лондон и встречусь с Терезой.

– О Марк, подумай хорошенько! – простонала Салли, – Ты не знаешь, как она отнесется к твоему сообщению. А вдруг ей захочется раздуть из этого сенсацию, и она расскажет обо всем газетчикам? Она может все разболтать. Это убьет Хьюго… убьет!

– Тереза этого не сделает, – уверенно заявил Марк.

– Откуда тебе знать? Ты говоришь, она модельер. Объявить перед всем миром, что она дочь Хьюго Варны, было бы для нее чудесной рекламой. Ты не можешь поручиться, что она этим не воспользуется, Марк.

– Могу. Я ее знаю. – Он замолчал, подумав, что до этого вечера считал, что знает и свою мать. Мать он знал всю жизнь, а Терезу всего несколько месяцев. – Надеюсь, я прав. Но она, возможно, не захочет видеть меня после того, как я сбежал от нее без всяких объяснений, – с горечью добавил он. – Подумай только, мама, все-таки есть надежда!

Салли подняла на него глаза, полные боли.

– Ты меня так сильно ненавидишь, Марк? Он устало покачал головой.

– Да нет, вовсе нет. Я только не могу понять, как ты могла такое сделать.

«Я тоже не могу понять, – подумала Гарриет, – но догадываюсь».

– Мне кажется, мы уже обсудили все, что могли, – сказала она. – И если не остановимся, то будем ходить по кругу. Салли! Если ты все еще хочешь принять ванну, мы немного подождем с ужином.

– Да, – сказала Салли дрожащим голосом, – я действительно хочу принять ванну – теперь мне нужно смыть с себя нечто большее, чем больничный запах, не так ли? Если послушать вас обоих, то я какой-то. Понтий Пилат и навеки обречена безуспешно смывать кровь со своих рук.

Салли поднялась и направилась к двери. Ей казалось, что все снится ей в кошмарном сне. Все эти годы она хранила свою тайну, мучилась угрызениями совести и жила в постоянном страхе разоблачения. Ну что ж, теперь все позади. Всему пришел конец.

У двери она обернулась и бросила взгляд на Марка, своего обожаемого сына, на Гарриет, которую любила, как собственную дочь, и на портрет Хьюго, висевший над камином.

«Я прожила двадцать чудесных лет, – подумала она. – Двадцать лет любви и счастья, о которых никогда не могла и мечтать. И теперь, что бы ни случилось, их у меня не отнять. Если бы мне пришлось прожить жизнь заново, зная, что поставлено на карту и чем придется расплачиваться, думаю, я сделала бы то же самое».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Мария Винсенти была одна в доме на Дарлинг-Пойнт. Как обычно, большую часть дня она пила, но не пьянела. Удивительно, но водка все меньше и меньше действовала на нее – она впитывала алкоголь, как промокашка, и ей теперь почти никогда не удавалось напиться до состояния полного забвения, которое некогда было ее единственным утешением.

Она поднялась с низкого плетеного кресла и беспокойно закружила по комнате: то сменит компакт-диск на плейере, чтобы наполнить окружающую ее гнетущую тишину сочным тенором Паваротти, то задернет на окнах портьеры, чтобы отгородиться от наступившей темноты. Хорошо, что репортеры уже разошлись. Хотя она сама вызвала шумиху в прессе, ей было невыносимо круглосуточное дежурство газетчиков у дверей своего дома, где они расположились лагерем на тротуаре.

Пиявки, думала она. Отвратительные кровопийцы! Как же она их ненавидела! Пожалуй, не меньше, чем Полу Варну с Грегом Мартином и всех остальных, кто сделал ее несчастной на всю жизнь. По правде говоря, Мария не смогла бы назвать ни одного человека в мире, который не вызывал бы у неенеприязни.

Одинокая слеза, скатившись по носу Марии, упала в стакан с водкой. Что, черт возьми, с ней произошло? Ведь когда-то у нее было все, она была избалованным ребенком из счастливой и обеспеченной итальянской семьи, окруженным любовью и лаской. Как давно это было! Она вспоминала как сон шумные семейные праздники, летние каникулы в Лейк-Комо, зимы, которые она проводила в Альпах, катаясь на лыжах. Папа редко бывал с ними – еще бы, ведь он был всегда занят семейным бизнесом – производством тканей, – но там бывало множество других людей, и она редко скучала по отцу. Что за чудесное было время! И сейчас она могла бы прекрасно жить в окружении детей, а может быть, и внуков, их двоюродных братьев и сестер и прочих многочисленных родственников. Но от всего этого она отказалась ради любви – любви к этому недостойному ее мерзавцу, Грегу Мартину. Она так сильно его любила, что была готова жизнь за него отдать. А он ее предал, и теперь она осталась одна… совсем одна, и никому нет дела, жива она или умерла. Больше того, Мария была убеждена, что Грег пытался ее убить, чтобы она ему не помешала и как-нибудь не нарушила его планы. Об этом нетрудно догадаться. За долгие годы она узнала, на что он способен. Разве она не подозревала все эти годы, что смерть Полы Варны – его рук дело? Правда, Пола была безмозглой сучкой и получила по заслугам. Мария давно уже не верит, что Грег Мартин пошел на преступление ради нее, только для того, чтобы быть с ней, что он любил ее так же сильно, как она его. Теперь-то она понимала, что все было не так. Когда ему было нужно, Грег окружал ее таким вниманием, против которого было трудно устоять. А теперь, когда она стала старой и некрасивой, он хочет избавиться от нее – сменить ее на новую модель, как он это делал со своими гоночными машинами, – но при этом хотел еще заполучить ее деньги, которые позволяли ему все эти годы делать все, что заблагорассудится.

Мария снова наполнила стакан. Пусть Бог его покарает! Пусть Бог покарает их всех! Горячая итальянская кровь вскипала в ее жилах, и она жаждала мести, которую итальянцы называют вендеттой. Если ей доведется увидеть его еще раз, она его убьет – за все, что он сделал с ней и что еще мог сделать.

«Моя жизнь кончена, – думала она. – С каким наслаждением я заберу его с собой!»

Бутылка опустела. Мария с ворчанием швырнула ее в корзинку для бумаг, сбросила с ног туфли и растянулась на низкой софе. Комната слегка кружилась, все вокруг то расплывалось, то вновь обретало отчетливые контуры, и когда она закрыла глаза, то сразу же почувствовала тошноту. Но она продолжала лежать с закрытыми глазами и через несколько минут забылась тяжелым сном.

Мария не поняла, что ее разбудило, но была уверена, что сквозь сон услышала какой-то звук, потому что внезапно проснулась с онемевшими руками и ногами. Звуки роскошного голоса Паваротти еще наполняли комнату. Она лежала, не двигаясь и прислушиваясь. Ничего. И вдруг, когда она была готова задремать снова, звук повторился – почти над самой ее головой скрипнула половица.

Сна как не бывало, Мария даже сразу же протрезвела. В доме кто-то был! Она уверена! В каждом доме есть свои привычные скрипы и шорохи, а она провела в одиночестве в этом доме достаточно много времени, чтобы различать каждый из них. Мария поднялась с софы. Сердце ее учащенно билось. Она подошла к телефону и сняла трубку, чтобы позвонить в полицию, но остановилась. Ей не поверят. Этот проклятый Роберт Гаскойн подумает, что она опять что-то выдумывает или что ей померещилось. Может быть, и так. Сейчас в доме снова стояла тишина, даже Паваротти закончил свою последнюю арию. А если она вызовет полицейскую патрульную машину с сиреной, и полицейские ничего не обнаружат, она снова будет выглядеть круглой дурой.

Мария положила трубку на место и направилась к секретеру. Она отперла ключом маленький потайной ящик. Внутри лежала ее надежда – небольшой, но убойный пистолет с рукояткой, инкрустированной драгоценными камнями. Много лет назад она привезла его из Италии, спрятав под нижним бельем. О его существовании не знал никто, даже Грег, тогда как она чувствовала себя в большей безопасности, зная, что у нее есть оружие. Ее толстая трясущаяся рука сжала маленькую рукоятку. Если кто-то забрался в дом, ему не поздоровится. В ее нынешнем настроении она была готова на что угодно.

Крадучись, она пересекла комнату и открыла дверь. В холле не было ни души, а входная дверь по-прежнему была плотно закрыта. Мария начала подниматься по лестнице. Ее босые ноги бесшумно переступали по толстому ковру.

На верхней лестничной площадке она остановилась, переводя дыхание. Из-под двери в бывшую комнату Грега пробивалась полоска света. Пальцы Марии стиснули пистолет. Она подошла к двери и распахнула ее. У нее перехватило дыхание: Грег!

Он стоял, склонившись над своим секретером, и рылся в ящиках. Услыхав ее голос, он вскинул испуганные глаза, и прядь волос упала ему на лоб. Потом на его порочном, но все еще красивом лице расплылась ленивая улыбка.

– Ну и ну! Вот так неожиданность, – произнес он насмешливо. – Я-то думал, что в это время ты видишь третий сон, дорогая.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она хрипло. Он извлек из ящика какой-то документ, сложил его и с вызывающим видом сунул в карман.

– Я здесь кое-что забыл. Если помнишь, я уезжал в спешке. Не беспокойся, я уже ухожу. Я нашел то, за чем приходил.

Он сделал шаг в ее сторону, и она угрожающе подняла пистолет.

– Стой, ни с места!

Грег онемел от удивления. На какое-то мгновение Мария испытала головокружительное чувство власти. Потом он рассмеялся.

– Что это за игрушка?

– Пистолет, – сказала она. – И это отнюдь не игрушка. Так что стой на месте, Грег, или, предупреждаю, я им воспользуюсь.

Он снова засмеялся, правда, немного нервным смехом.

– Да ведь ты не сумеешь. Ты пьяна, Мария.

– Я не пьяна. Не настолько пьяна, чтобы не застрелить тебя, если ты меня тронешь.

– Да я не собираюсь этого делать! Зачем бы, черт возьми, мне понадобилось тебя трогать?

– Ты и раньше пытался убить меня, – сказала она вызывающе. – Не отрицай.

– Ну, сейчас я тебя убивать не собираюсь. Во-первых, потому, что все деньги, которые мне были нужны, находятся в полной сохранности на счету в одном южноамериканском банке, а во-вторых, я не делаю грязную работу своими руками. Ради Бога, дай мне пройти. Не можешь же ты держать меня здесь целую ночь.

Грег снова двинулся к ней и снова она вскинула пистолет, целясь ему прямо в грудь. Он видел, как дрожат ее руки. В таком состоянии она могла сделать что угодно.

– Ну хорошо, хорошо, – сказал он примирительно. – Что ты от меня хочешь?

Тяжело дыша, Мария глядела прямо ему в лицо. Что она хотела? Она и сама как следует не знала. Она больше не хотела его – в этом, по крайней мере, она была уверена, хотя при виде Грега что-то странно шевельнулось в ее сердце. «О Грег, Грег, мы с тобой могли бы быть так счастливы…»

– Где ты пропадал? – спросила она.

На его щеке дрогнул мускул. Ей показалось, что он над ней смеется.

– Да так, то там, то здесь. В Дарвине, если тебе хочется знать. Я прилетел оттуда сегодня вечером. Я уже сказал тебе, что мне понадобились кое-какие документы.

– Она тоже здесь? – с усилием произнесла Мария.

– Кто?

Мария помедлила. «Пола» – чуть не сказала она. Но это, конечно, была не Пола. О Поле не было ни слуху, ни духу вот уже более двадцати лет. Но полицейские, приходившие сюда, расспрашивали о ней, о ней наводил справки и тот красивый молодой человек из страховой компании и девушка, сказавшая, что она… дочь Полы? Мария с трудом соображала. Она больше не могла связывать события.

– Что ты с ней сделал? – спросила она.

– С кем? – Он был несколько озадачен, но ей показалось, что он просто увиливает от ответа.

– С Полой. С Полой Варной.

– С Полой?

– Да. Все хотят это знать, и я тоже. Я хочу знать.

– Побойся Бога, Мария, все это было больше двадцати лет назад.

– Мне все равно. Я хочу знать. Ты обязан мне рассказать, – она угрожающе повела нацеленным на него пистолетом. – Не забудь, что я тоже участница тех событий. Это я подобрала и увезла тебя после того, как ты взорвал свою яхту. Неужели ты забыл? А теперь я хочу получить ответы на все вопросы, которые я всегда боялась тебе задать. Пола Варна – эта потаскуха – была с тобой на яхте, когда ты снялся с якоря. Все так говорили. Но когда я тебя подобрала, ее с тобой не было – уж ей бы не поздоровилось, если бы она была там! – и ты никогда больше не упоминал о ней. Неужели ты считал меня такой глупой и думал, что я не прочитаю об этом в газетах? Так вот, я прочитала обо всем. А теперь хочу знать от тебя самого – была ли я пособницей убийцы?

Последовала долгая пауза. Прошло столько лет, а она никогда не спрашивала об этом, думал Грег. Почему она интересуется этим сейчас? Он перевел взгляд с ее раскрасневшегося толстого лица на пистолет, дрожавший в ее руке. Как же он рисковал, придя сюда! Но ему до зарезу были нужны эти документы – без них он не смог бы уехать в Штаты. Грег рассчитывал, что сможет войти и выйти незаметно, воспользовавшись своим ключом, так что Мария ничего не узнает. Он предполагал, что к этому времени она уже забудется пьяным сном. Ну, нечего делать. Ему и раньше удавалось выкручиваться из опасных ситуаций, может быть, удастся и теперь. Он все еще имел над ней власть. Ведь она безумно его любила. Такое не проходит бесследно. Но ему все-таки не нравилось, как она на него смотрит.

– Ну? – повторила она. – Так была ли я пособницей убийцы, Грег?

Он нарочито равнодушно пожал плечами.

– Откуда, черт возьми, мне знать?

– Она отплыла на яхте вместе с тобой. Что с ней случилось потом? Ты ее убил?

Он медлил с ответом. По правде говоря, теперь можно было бы и рассказать все Марии. Кто поверит ей, опустившейся пьянице? К тому же он скоро будет в Штатах, начнет там новую жизнь с Ванессой. Она уже улетела, а он собирается вскоре присоединиться к ней. Грег поехал бы вместе с Ванессой – даже билет у него был, – но ему нужны были кое-какие документы, которые он позабыл взять, уезжая в спешке из Сиднея, и он, будучи, как всегда, уверенным, что сможет обойти всякого, кто осмелится перейти ему дорогу, решил вернуться за бумагами.

Грег Мартин был тщеславен и непомерно гордился своей изворотливостью. Двадцать лет назад он оказался на грани бесчестья и разорения, но умудрился превратить поражение в победу. Пола Варна чуть было не провалила его тщательно продуманный план своими глупыми угрозами, но он проявил незаурядное самообладание и сумел от нее отделаться. За все эти годы он еще ни разу никому не рассказывал об этом, и теперь у него возникло непреодолимое желание похвастать своей сообразительностью. «Какой от этого вред? – спрашивал он сам себя. – Никакого. Все это было так давно».

– Убери пистолет и я расскажу, – сказал он. – Я не собираюсь говорить под дулом пистолета, даже такого изящного.

Мария настороженно обвела его тусклыми глазами, опасаясь какой-нибудь выходки. Потом опустила пистолет и сунула его в карман, не разжимая пальцев.

– Давай, – бросила она ему, – рассказывай.

Он с демонстративным безразличием отошел от секретера.

– Я не убивал Полу. Я уже говорил тебе, Мария, что не люблю сам делать грязную работу.

– Так что же с ней случилось?

– В последний раз я ее видел, когда она находилась в шлюпке, которую уносило в Средиземное море. У Эоловых островов тогда море разбушевалось, а шлюпка была такая крошечная. Конечно, всякое могло случиться… – Он улыбнулся гнусной улыбкой, в которой сквозили одновременно и садистское удовлетворение, и самолюбование.

– Как она оказалась в шлюпке? – спросила Мария, уже догадываясь, каков будет ответ.

– Разумеется, это я ее туда посадил – соврал, что в двигателе какие-то неполадки и что следует покинуть яхту. Сказал, что сойду вслед за ней. А вместо этого включил двигатель и на полной скорости направился к материку, где сошел на берег, заложил взрывчатку и с помощью автоматического управления отправил яхту назад в море. Чистая работа, не правда ли?

Подбери кто-нибудь Полу, она подтвердила бы, что на яхте были неполадки и что я предупредил о возможности взрыва, когда высаживал ее в шлюпку: Ну а если бы ее никто не подобрал, что же, любому было бы ясно, что мы оба погибли при взрыве яхты.

– Какой же ты негодяй! – тихо сказала Мария. Грег пожал плечами.

– Она сама на это напросилась – шантажировала меня, угрожала, что не даст мне выехать из страны, если я не возьму ее с собой. Ей действительно было кое-что известно о моих финансовых делах. Она, должно быть, рылась в документах у меня на квартире. Возможно, конечно, что она блефовала, но я не имел права рисковать. И поэтому я решил, что проще всего будет взять ее с собой, а потом уже отделаться от нее. Так я и поступил.

– А вдруг бы ее подобрали и она рассказала бы, что ты уплыл, умышленно бросив ее?

– Никто бы ей не поверил, – заявил он, абсолютно уверенный в своей безнаказанности. – Подумали бы, что она лишилась рассудка в результате перенесенного потрясения. Решили бы, что я посадил ее в шлюпку, чтобы спасти ей жизнь, а сам остался на яхте, пытаясь ликвидировать неполадки – какие бы они там ни были, – а потом оказалось слишком поздно. Я, видишь ли, постарался рассчитать, чтобы во время взрыва яхта оказалась в нужном месте. Место взрыва было тщательно рассчитано, я учел даже отклонение от нужного направления. В любом случае это не имело значения, не так ли? Полу никто не подобрал. Могу лишь предположить, что она утонула в открытом море. Но поскольку меня там не было, я не знаю этого точно.

– Ты бездушная свинья, – сказала Мария. – То, что ты сделал, хуже убийства. Убийство, по крайней мере, означало бы быструю смерть.

Он снова пожал плечами.

– У тебя не хватило духу, а? У тебя не хватило духу убить ее быстро и чисто! Нет, ты бросил ее в утлой лодчонке в бушующем море. – Быстрым движением она достала пистолет из кармана. И рука ее больше не дрожала. – Я не такая уж белоручка, Грег. Ты заслуживаешь смерти – и я расправлюсь с тобой.

Что-то в выражении ее лица подсказало ему, что она не шутит. Даже под загаром его лицо побледнело.

– Не дури, Мария.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Мне давно следовало бы это сделать.

– Ты хочешь провести остаток жизни в тюрьме? Отдай пистолет! – Он сделал шаг в ее сторону. Мария отступила, продолжая держать его под прицелом.

– Мне все равно, мне теперь все безразлично, Грег. Моя жизнь кончена. Ты ее растоптал. Что бы ты ни говорил, ты убил Полу и пытался убить и меня. А теперь я хочу сделать так, чтобы ты никогда и никого больше не убил.

– Мария! – он рванулся к ней, и в этот момент ее палец напрягся и нажал на курок. Грег остановился с выражением изумления и ужаса на лице, а она выстрелила еще и еще раз. Он покачнулся и осел на пол, а Мария, не отрывая от него глаз, отступила к двери, все еще сжимая полностью разряженный пистолет. Кровь была повсюду – алые пятна расплылись на манишке его сорочки, алые пузыри выступили в уголках губ. Он корчился на полу, ловя ртом воздух и захлебываясь кровью. Мария стояла над ним, наблюдая его агонию, и не испытывала ничего, кроме торжества победителя и странного покоя.

Богу известно, что он это заслужил, и она, Мария, привела приговор в исполнение. Впервые за свою бесполезно прожитую жизнь она почувствовала, что властвует над ситуацией. Впервые она оказала услугу целому миру.

Когда наконец Грег затих, Мария спустилась по лестнице и подошла к телефону. Палец, которым она набирала цифры, был весь в крови.

– Говорит Мария Винсенти из Дарлинг-Пойнта, – сказала она, услышав голос дежурного полицейского. – Я думаю, вам следует поскорее кого-нибудь прислать сюда. Только что я застрелила Грега Мартина.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

– Что будем делать, Мошка? – спросил Марк.

– Не знаю, – откровенно призналась Гарриет. Было уже поздно, очень поздно, но ни он, ни она и не думали ложиться спать, хотя Салли, бледная и расстроенная, сразу же после ужина ушла к себе. Гарриет и Марк всегда были очень дружны, а теперь сблизились еще больше, образовав одну команду, объединенные друг с другом теснее, чем просто узами крови.

– Как ты думаешь, Хьюго когда-нибудь окрепнет настолько, чтобы не сломаться, узнав правду?

Она беспомощно покачала головой.

– Кто знает? Он будет потрясен, узнав, что все это время Салли скрывала от него такие важные вещи. Такое трудно пережить, даже если бы он был совершенно здоров, потому что это поставило бы под сомнение искренность их отношений, а уж в его нынешнем состоянии..

Гарриет замолчала, представив себе отца таким, каким видела его при их последней встрече – слабого и больного.

– Салли, наверное, права, – продолжала она. – Это убило бы его. Хотя жить во лжи тоже ужасно. Представь, все мы знаем что-то, а он нет… Тебе не кажется, что это было бы для него оскорбительно?

Марк кивнул.

– Я тоже так думаю. – Он резко хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. – Как, черт возьми, она могла решиться на такое, Мошка? Я просто не понимаю.

– А я, мне кажется, понимаю, – сказала Гарриет. – Я думаю, все было именно так, как Салли сказала, – она обманывала себя, искренне считая, что делает это ради общего блага. И она панически боялась все потерять. Пола с самого детства затмевала ее. И она не могла рассчитывать, что папа ее не бросит, узнав, что Пола жива, а ей была невыносима мысль о разлуке с ним. Думаю, она в чем-то права. Если бы папа узнал правду, он привез бы Полу домой. Возможно, она была бы обречена провести всю жизнь в психиатрической клинике, но он не считал бы себя свободным. Возможно, она прожила бы еще долгие годы, ведя такую растительную жизнь. А он все равно считал бы себя обязанным хранить ей верность, потому что такой уж он есть и потому что он очень любил ее.

– И все равно… – Марк еще не был готов простить все матери.

– Не думаю, что ложь принесла больше счастья Салли, – сказала Гарриет. – Она неплохой человек, совсем не злой, просто, возможно, несколько слабовольный. Должно быть, происшедшее очень сильно отразилось на ней. Ведь чем дольше что-нибудь подобное скрывают, тем меньше возможность выложить все начистоту. С годами все труднее становится признаться в содеянном.

– Как все запуталось! Что за ужасная история – просто невероятно! Итак, вернемся к моему первому вопросу – что будем делать?

– Ты о папе? Ничего… пока. Придется подождать. А вот как быть с Терезой?

Марк покачал головой.

– Не знаю. Сам того не желая, я склоняюсь к тому, что Салли кое в чем права. Тереза не стремится выяснить, кто она на самом деле. Ее это не волнует, потому что она хорошо приспособилась к окружающему миру. Так есть ли смысл раскачивать лодку?

– Но ты говорил…

– Знаю. Не будь я влюблен в нее, возможно, было бы разумнее оставить ее в счастливом неведении. Но я люблю Терезу и, как я уже говорил Салли, не намерен жить во лжи. Кроме того… – Марк поднялся с кресла, достал сигарету из пачки, лежавшей на журнальном столике, и закурил, – … кроме того, ей не мешало бы помочь деньгами, мне кажется, мы обязаны хотя бы это для нее сделать. Она прекрасный модельер, Мошка, – талант она, очевидно, унаследовала от отца, – но ей приходится с большим трудом пробивать дорогу в жизни. Ей во что бы то ни стало нужна поддержка. Малая доля того, на что она имеет право по рождению, положила бы конец ее затруднениям, и она смогла бы сосредоточиться на том, что она действительно умеет делать. Отцу помогали в делах – сперва Грег Мартин – упаси нас Боже, от такого человека! – а потом Курт Экленд. Без них он ни за что не достиг бы нынешних высот. Тереза заслуживает того же, но не знает, на чью помощь может рассчитывать.

– Может быть, Салли… – начала было Гарриет.

– Уверен, что мать согласится, – сказал Марк с некоторой горечью. – Думаю, она с радостью выложит кругленькую сумму, хотя бы для того, чтобы успокоить угрызения совести, если мы пообещаем молчать о том, что знаем. НО я не могу себе представить, что Тереза примет деньги от какого-то неизвестного благодетеля, если не будет знать, почему ей их дают, а может быть, даже и в этом случае она их не примет. Она гордая. Ей нужно знать, что ей помогают как талантливому художнику, а не по какой-то другой причине.

– Это мне понятно, – сказала Гарриет. – Я знаю, как важно было для меня пробиться в фотобизнес самой, своими силами… – она вдруг замолчала. – Ах, черт возьми!

– Что случилось?

– Я должна была сделать новую работу для Ника. Удивительно, как это он до сих пор не поинтересовался, как у меня дела. Может быть, он просто не знает, где меня искать? Из-за всех этих событий я начисто забыла о работе.

– А какая работа? – спросил Марк, радуясь, что можно передохнуть, отключившись от неразрешимых проблем.

– Фоторепортаж. Мне пока не удалось ничего особенного, но в Австралии я сделала много весьма экзотических снимков – аборигены, всякие экстравагантные персонажи в одном дарвинском баре и тому подобное – может быть, Ник их использует. Мне даже кажется, – сказала она задумчиво, – что если бы я смогла отобрать лучшие из них и удачно разместить, могло бы получиться весьма неплохо. Несомненно, это была бы другая Австралия – совсем не такая, какой ее изображают в проспектах туристических фирм. Я с удовольствием когда-нибудь вернулась бы в эту страну, хотя думаю, что мне это не суждено.

– Почему?

Она печально улыбнулась, вспомнив как ощутила на себе магическую притягательную силу далекой австралийской земли в ее почти безлюдном уголке. Даже теперь, когда она знала, что Том просто ее использовал, воспоминания о проведенных вместе с ним днях было окутано розовой дымкой такого счастья, какого она никогда прежде не испытывала. Даже осознание его предательства не могло отнять у нее эти воспоминания. Но если бы ей пришлось возвратиться туда… нет, без Тома там все было бы не таким, как тогда.

– Я, пожалуй, отошлю все снимки Нику, – сказала она. – Напомни мне, пожалуйста, завтра, чтобы я это сделала.

Марк погасил сигарету.

– Я придумал кое-что получше. Я заберу их с собой.

– Ты летишь в Лондон? Он кивнул.

– Да. Одному Богу известно, что я ей там скажу. Но я чувствую, что обязан увидеться с Терезой ради нашего будущего.

* * *
Просидев всю ночь до рассвета, Гарриет и Марк проснулись поздно. Из комнаты Гарриет, расположенной на самом верху апартаментов, невозможно было услышать звонок у входной двери, но впоследствии Гарриет стало казаться, что ее разбудило какое-то шестое чувство, потому что она уже не спала, перебирая мысленно события вчерашнего дня, когда в дверь постучала Джейн.

– Мисс Варна… вы не спите? К вам посетитель.

– Посетитель? Так рано?

– Уже десять часов, мисс Варна.

– Не может быть. Не верю! – Гарриет села в постели. У нее побаливала голова, а все тело словно одеревенело. – Десять часов! Подумать только!

– Я не стала бы вас беспокоить, но он сказал, что пришел по важному делу..

– Он? – недоуменно спросила Гарриет, откидывая пуховое одеяло.

– Какой-то господин О'Нил. Говорит, что он детектив страховой компании.

Том… здесь. Сердце у нее учащенно забилось, болезненно отдаваясь в висках. Что ему нужно? На какое-то мгновение у нее мелькнула сумасшедшая мысль, что он явился, чтобы ошеломить ее словами: «Гарриет, я пришел, чтобы сказать, что люблю вас. Я не позволю, чтобы какое-то идиотское недопонимание разлучило нас». Что ей тогда делать? Можно было не искать ответа на этот вопрос, Потому что участившийся пульс сам на него ответил. О Том, Том… неужели ты пришел, потому что не можешь без меня?

Трясущимися руками она натянула джинсы, провела расческой по волосам, пожалев мимоходом, что не было времени привести себя в полный порядок. Она подумала, что Тому, кажется, так и не пришлось лицезреть ее в наилучшем виде и сегодня утром тоже едва ли удастся. Она спрыснула лицо эвианской водой, промокнула косметической салфеткой и чуть-чуть подкрасила тушью ресницы. Веки у нее припухли, но благодаря туши на ресницах глаза, казалось, раскрылись пошире, и поскольку румяна на ее не тронутом косметикой, все еще влажном лице выглядели бы нелепо, она просто пощипала себе щеки, как это в старину делала Скарлетт О'Хара, чтобы они немного порозовели. Затем она начала спускаться вниз по лестнице.

Джейн проводила гостя в комнату, которую Салли именовала кабинетом. Это была самая маленькая комната во всей квартире, и от мягкой, обитой кожей мебели, телевизора и большого письменного стола там было тесновато. Том стоял спиной к двери, разглядывая книги на полках. Он казался еще выше ростом в этой переполненной мебелью комнате. Сердце у нее екнуло, и она в нерешительности застыла на пороге, засмущавшись вдруг оттого, что у нее несколько минут назад так бурно разыгралось воображение.

– Том! – окликнула она, но голос ее не послушался и прозвучал тихо и напряженно.

Он оглянулся.

– Гарриет! – Он не подбежал к ней и совсем не жаждал ошеломить ее объяснением в любви.

– Ты зачем пришел? – Вопрос этот тоже прозвучал не так, как ей хотелось бы, но от сковавшего ее напряжения голос перестал ей подчиняться.

Он чуть заметно поджал губы.

– У меня есть для тебя кое-какие новости.

– Да? – Все шло не так, как она думала. Ее ждет разочарование. Наивная дурочка – вообразила, что все может быть по-другому… – Что же это за новости?

– Грег Мартин погиб.

Слова падали как камни в стоячую воду, плоские и тяжелые, в слишком теплом воздухе маленькой комнаты. Она посмотрела ему в лицо, забыв обо всех своих недавних мечтах.

– Что? – переспросила она. – Когда?

– Вчера. Прошлой ночью по австралийскому времени. Я подумал, что тебе будет интересно узнать об этом.

– Да. Но… – мысли ее мчались по кругу, – но каким образом?

– Мария Винсенти застрелила его, судя по словам начальника сиднейской полиции, преднамеренно. Поздно ночью он вернулся в дом за какими-то документами, и она застала его в комнате наверху. Она могла бы заявить, что приняла его за вора или что стреляла в целях самообороны. Но она этого не сделала. Заявила, что застрелила его умышленно, потому что он этого заслуживал.

– Но он действительно заслуживал этого! – горячо воскликнула Гарриет. – Мне кажется, я поступила бы так же. – Она помолчала, а потом добавила задумчиво: – Но теперь мы никогда не узнаем, что случилось с моей матерью.

– Мы знаем больше, чем раньше, – сказал Том. – Очевидно, Грег рассказал Марии, что заманил Полу в шлюпку, а сам уплыл и бросил ее. Он надеялся, что она утонет, и поскольку о ней больше не было слышно, решил, что все произошло так, как он планировал. Но я не верю, что это конец истории. А ты, Гарриет?

Сердце у нее снова учащенно забилось, правда, на сей раз совсем по другой причине.

– Что ты имеешь в виду?

– Послушай, Гарриет. Я совсем не хочу расстраивать тебя, поверь мне. Но я делаю свое дело…

– О конечно, не сомневаюсь в этом! – Неужели ей всегда будет причинять боль мысль о том, что он ее использовал?

– Я должен признаться, что мое расследование по-прежнему упирается в Эоловы острова. Салли ездила туда вскоре после взрыва, не так ли? Ты тоже только что там побывала – по крайней мере, ты была в Италии, и я готов поклясться, что целью твоей поездки были Эоловы острова. Зачем, Гарриет? Ты могла бы рассказать мне, чтобы мы вместе все обсудили и забыли об этом.

Ее затрясло. Вот оно что! Он и до этого добрался. Ей следовало бы знать, что уж он-то непременно доберется.

Теперь все выплывет наружу и, Бог знает, как это отразится на отце.

– Том, неужели ты не можешь оставить острова в покое? Ну пожалуйста! – умоляла она.

– Ты ведь знаешь, что не могу.

– Прошу тебя! Ради меня! Ради того, что между нами было! Или мне так казалось?

– Было.

– В таком случае прошу тебя, Том, прекрати свое расследование. Моя мать умерла. Клянусь тебе, ее нет в живых. Только не копайся в этом больше. Просто… больше не копайся в этом.

Он прищурил глаза. Под лишенной всякого выражения маской шла борьба: Том-детектив боролся с Томом-мужчиной. Но Гарриет не должна была об этом догадаться.

– Послушай, извини меня, но я обязан узнать правду. Я делаю свое дело, – сказал он, и она увидела, как сила, на которую ей так хотелось опереться, обратилась против нее.

– Ты сукин сын! – прошептала она. – Ну так и не жди, что я тебе что-то скажу. Тебе придется самому дознаваться до всего, как это сделала я. А я могу лишь пожелать, чтобы тебя не мучила совесть за то, что ты причиняешь людям боль, обманываешь их, выворачиваешь наизнанку их жизнь…

– Помолчи! – сказал он твердо. – Я совсем не собираюсь это делать.

– Тем не менее ты это делаешь.

– Я причиняю боль только тем, кто этого заслуживает, тем, кто пытается обманывать страховую компанию – нет, не так, не компанию, а каждого, кто хочет иметь страховой полис. Это им в конечном счете приходится расплачиваться за повышение размера взносов, чтобы покрыть убытки компании, понесенные в результате мошенничества.

– Возможно. Но все равно страдают ни в чем не повинные люди. Тебе их не жаль?

– Гарриет, поверь, я тебя не использовал. Хотя все выглядело так, как будто…

– Я не о себе говорю. Я говорю об отце и о других, таких же, как он, людях. Он хороший человек. За всю свою жизнь он никому не сделал зла. И уж, конечно, не пытался присвоить деньги, которые ему не принадлежали.

– В таком случае ему не о чем беспокоиться.

– Вот! – взорвалась она. – Ты все видишь в мрачном свете и не признаешь полутонов. Твоя беда в том, что ты начисто лишен воображения. Ты ничего не видишь, кроме своей цели. Тебе нужны только факты, факты, факты. Чтобы докопаться до правды, ты не пощадишь никого.

– Послушай…

– Мошка? С тобой все в порядке? – спросил Марк, привлеченный громкими голосами.

– Нет, не в порядке. Марк, поговори, пожалуйста, с этим человеком вместо меня. Скажи ему…

В этот момент резко зазвонил телефон, и все оглянулись на этот звук, словно каждый в отдельности почувствовал, что это очень важный звонок.

Несколько мгновений спустя на пороге появилась горничная, глаза которой испуганно перебегали с Гарриет на Марка и обратно. При взгляде на ее расстроенное лицо их охватил ужас.

– Звонят из больницы. Наверное, вам лучше поговорить с ними, господин Бристоу.

– Да, да. – Марк направился к двери, но Гарриет его опередила. Ее лицо стало землисто-серым. Она поняла, что ее ждут плохие новости, возможно, даже самое худшее.

– Не беспокойся. Марк. Я возьму трубку. Мужчины застыли в напряженном молчании. Через несколько минут Гарриет вернулась. Потрясенная услышанным, она застыла на пороге комнаты, вытянувшись в струнку, и старалась держать себя в руках.

– Это о папе, – произнесла она едва слышным голосом. – Звонили из больницы. Он умер десять минут назад.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Стоя на коленях на полу в своем ателье, Тереза Арнолд заливала кипятком растворимый кофе в кружке. На кружке ярко-синего цвета с изображением одноухой рыжей кошки была надпись: «С тобой ничто не сравнится». Тереза купила эту кружку на рынке, потому что она ей понравилась, а самодовольная ухмылка кошки поднимала настроение. Однако сегодня она даже не взглянула на кошку, а просто крепко сжата кружку в ладонях, чтобы согреться, хотя погода явно переменилась к лучшему.

Сегодня вечером ей предстояло нанести визит Фергалу Хилларду на его квартиру, и она с ужасом думала об этом.

«О Боже, я ничуть не лучше проститутки!» – обреченно думала Тереза, нисколько не заблуждаясь относительно того, как ей придется расплачиваться за любые его вложения в ее предприятие. Хиллард высказался на этот счет достаточно ясно, и она, хотя бы за это, была ему благодарна. По крайней мере, он с самого начала не притворялся, что интересуется ею только как предпринимателем. Он изложил свои условия со всей прямотой – будь покладиста со мной и я помогу тебе, – и хотя ей становилось не по себе всякий раз, когда она думала об этом, Тереза не видела другого выхода, чтобы спасти свое предприятие и деньги матери, отдавшей ей все, что она имела.

«Я не могу допустить, чтобы она потеряла дом, – думала Тереза, медленно глотая обжигающий горло кофе. – Будь у меня другой выход, я бы послала Фергала с его деньгами куда подальше, но у меня его нет!»

Целую неделю после того как Фергал сделал свое недвусмысленное предложение, она настойчиво убеждала Линду приложить все усилия в поисках новых рынков сбыта, но от Линды, считавшей, что она и без того ей оказала неоценимую услугу, устроив встречу в Фергалом, было меньше толку, чем обычно, а Тереза стеснялась рассказать ей о предложении владельца бутика и о том, что она подумывала согласиться на его условия. По правде говоря, даже если бы Линда лезла из кожи вон, стараясь помочь ей, Тереза уже не надеялась, что ей когда-нибудь повезет. Казалось, универмаги и бутики уподобились магазинам уцененных товаров и устраивали теперь распродажи не только в конце, но и в разгар сезона, лишь бы только освободиться от запасов непроданной одежды. Прибыли падали, и никто в таких условиях не желал рисковать, поддерживая какого-то неизвестного модельера. Кроме того, Тереза быстро теряла уверенность в том, что у них с Линдой вообще что-нибудь получится. Когда-то, думала Тереза, она была готова работать до изнеможения, в любых условиях, лишь бы добиться успеха в бизнесе. Теперь, казалось, вся ее целеустремленность исчезла, она отступила под ударами судьбы, спасовала перед вечными поисками денег для уплаты по счетам очередного взноса в счет погашения кредита, покупки новой партии тканей. Что, черт возьми, делать ее матери, если она вдруг все потеряет?

Целую неделю Тереза была не в состоянии работать. Она рвала один за другим эскизы моделей, пока корзинка для бумаг не переполнилась через край. Наконец, будучи не в состоянии думать ни о чем, кроме своего безвыходного положения, она сдалась и позвонила по номеру, который ей дал Фергал. Даже от звука его голоса ей стало нехорошо, а когда она представила себе его гаденькую ухмылку и вспомнила, как отвратительно пахнет у него изо рта, ее чуть не вырвало. Но она взяла себя в руки, стараясь не выдать своего отвращения. Отступать было поздно. Она договорилась, что придет к нему сегодня вечером, но оттого, что решение было принято, ей не стало легче, хотя она и уговаривала себя, что не она первая и, несомненно, не она последняя отдает себя, движимая совсем не любовью или желанием.

Внизу хлопнула входная дверь, и она настороженно прислушалась. Кто-то поднимался вверх по лестнице. Может быть, это Линда с какой-нибудь хорошей новостью, как раз вовремя, чтобы спасти ее? Но шаги были тяжелыми и слишком медленными – Линда, в которой энергия била ключом, всегда взлетала бегом по ступенькам. Тогда, может быть, Уэсл или кто-нибудь еще? В своем теперешнем состоянии Тереза молила Бога, чтобы это был не он. Ей не хотелось ни с кем общаться.

Словно завороженная, она замерла, ожидая, когда повернется дверная ручка. Но в дверь постучали. Тереза удивилась: никому из ее друзей никогда и в голову не приходило постучать в дверь.

– Войдите! – крикнула она.

Дверь открылась, и Тереза застыла на месте, не веря своим глазам.

– Привет! – сказал вошедший.

От радости или удивления у нее перехватило дыхание, и она прошептала:

– Марк…

Он вошел в мастерскую – высокий, светловолосый и красивый в джинсах, кроссовках и черной кожаной куртке. Сердце Терезы учащенно забилось, она почувствовала, как у нее слегка закружилась голова. Как часто она мечтала о том, что он входит в комнату именно так, как сейчас, без предупреждения, но она почти не верила в его возвращение. Мужчины ведь не возвращаются. Они приходят и уходят – главным образом, уходят, особенно если их любят всем сердцем. Неожиданные возвращения случаются только в романах, не так ли?

– Ну и ну! – воскликнула она, поставив кружку на стол из опасения, что он заметит, как дрожат у нее руки. – Вот так сюрприз!

– Понимаю. Наверное, мне следовало бы предупредить тебя, но я боялся, что ты не захочешь меня видеть.

– С чего бы это?

– Ну, прошло ведь довольно много времени… Как ты жила без меня, Тереза? – Кроме ее матери, он один называл ее Терезой, а не Терри. Ей это всегда нравилось, и сейчас у нее защемило сердце.

– Так, кое-как перебиваюсь. А ты?

– Ничего. – Придя сюда, он не знал, что сказать. – Нельзя ли мне пригласить тебя пообедать – или ты уже поела?

Она печально улыбнулась.

– Я не ем в середине дня. Мне это не по карману, обхожусь чашечкой кофе.

– Ну так как насчет обеда?

– Подожди минутку, – сказала она. Пусть ее сердце учащенно билось, пусть от возбуждения напрягся каждый нерв, она не позволит делать из себя дурочку. – Ты бросил меня, Марк, ничего не объяснив и даже не попрощавшись. Почему ты считаешь, что стоит тебе взлететь по ступеням и позвать меня, как я сразу же пойду с тобой обедать?

Марк помрачнел.

– Понимаю, мое поведение могло показаться тебе непорядочным, – сказал он примирительным тоном, – но у меня были веские причины.

– Какие же?

Он помедлил. Разговаривать на эту тему было бы трудно, даже контролируй он полностью свои эмоции. А сейчас, когда он смотрел на Терезу и ему страстно хотелось ее поцеловать, такой разговор был просто невозможен.

– Тереза, я искренне сожалею, что обидел тебя. Поверь, что меньше всего я хотел причинить тебе боль. Ведь на самом деле я порвал с тобой, чтобы еще больше не расстраивать.

– Все так говорят, не так ли? – спросила она насмешливо. – «Я сделал это ради твоего же блага». – Я любила тебя, Марк, а ты меня оставил, просто взял и бросил. – Она попробовала было лихо прищелкнуть пальцами, но у нее ничего не получилось, потому что пальцы, как всегда, замерзли, а сейчас еще и дрожали.

Он посмотрел на нее с опаской. Она сказала «любила» в прошедшем времени. Означает ли это, что она больше его не любит?

– У тебя есть кто-нибудь? – спросил он.

– Нет, – ответила она, – но если бы и был, это тебя не касается.

Марк вздрогнул. Нет, нелегкое ему предстояло дело.

– Тереза, я прошу тебя пообедать со мной. Мне нужно с тобой поговорить.

Она упрямо сжала губы.

– Если хочешь поговорить со мной, говори. Когда я выслушаю тебя, тогда и решу, принять ли мне твое приглашение.

Уголки его губ приподнялись, чуть-чуть напомнив его прежнюю беззаботную улыбку.

– Я вижу, у меня нет выбора.

– Да, гуляка ты этакий, у тебя нет выбора!

– Все дело в том, что я не знаю, с чего начать.

– Может быть, с самого начала?

– Если бы знать, где оно. Но я совершенно уверен, что не знаю конца. Я только знаю, на какой конец я надеюсь.

Он встретился с ней взглядом и смотрел на нее, пока она не отвела глаза.

– Так начинай же.

– Ты уверена, что нас не прервут?

– Ну, я даже этого не могу пообещать. Начинай же, Марк, я внимательно слушаю тебя.

* * *
– Ну вот, – сказал Марк, закончив рассказ. – Теперь ты все знаешь.

Тереза сидела с опущенной головой, вертя карандаш в руках, на которых были надеты перчатки без пальцев. Пока он говорил, она молчала, буквально остолбенев от его откровений. Теперь же она взглянула на него увлажнившимися глазами.

– Боже мой! – произнесла она. – Ты уверен, что все это правда?

– Совершенно уверен. Хьюго Варна был твоим отцом.

– Был?

– Он умер на прошлой неделе. Разве ты не читала об этом в газетах?

Она покачала головой. Она была так занята, что целую неделю не заглядывала в газеты, даже не читала сводки новостей.

– Он умер от сердечного приступа, возможно, вызванного всей этой историей, хотя никто не может этого утверждать. Хьюго, несомненно, слишком много работал, не щадил себя. – Марк немного помедлил, – Как мне хотелось приехать к тебе и рассказать все это пораньше, чтобы ты успела на похороны – конечно, если бы захотела. Но моя мать была в ужасном состоянии. Я не мог ее оставить.

– Понимаю.

– Она во всем винит себя. Сначала я тоже винил ее, но теперь начинаю понимать, почему она сделала… то, что сделала.

Тереза кивнула.

– Бедная Салли! Она, должно быть, прошла через ад.

– Да. – Любовь к Терезе теплой волной захлестнула его. После всего, что ей пришлось пережить, она все-таки нашла в себе силы посочувствовать Салли.

– Мне очень хотелось, чтобы ты была там, – сказал он. – Все-таки ты его дочь.

Она снова опустила глаза, уставившись на свои руки.

– Да Это многое объясняет Прежде всего то, откуда у меня эти способности Это еще раз доказывает важную роль наследственности. Я его никогда не видела, даже не знала его, и все же… У меня никогда ни к чему не лежала душа, только к моделированию. Но моя мать… О Боже! – ее охватила дрожь. – Бедная моя мать! Надеюсь лишь, что я не унаследовала черты ее характера.

– Не беспокойся об этом, – быстро прервал ее Марк. – Такой, какой она стала, ее сделало стечение обстоятельств… И знаешь, Гарриет, например, в полном порядке. Она твоя единокровная сестра, и в жизни трудно встретить человека более здравомыслящего, чем Гарриет.

– Гарриет Варна, – произнесла Тереза задумчиво. – Знаешь, а я слышала о ней. Она ведь фотограф?

– Да. И очень хороший. Она с нетерпением ждет встречи с тобой.

– О… – Тереза закусила губу, неожиданно испугавшись. – Я не уверена, что готова ко всему этому, Марк.

– Надеюсь, что ты подготовишься, – сказал он, – потому что у меня есть предложение, Тереза. Ты очень талантливый модельер, а теперь, после смерти Хьюго, Дом моды Варны нуждается во вливании свежей крови. Особенно если это его родная кровь. Приезжай в Штаты. И работай для Дома Варны.

– Что? – Она широко раскрыла глаза. – Марк, как я могу? Я ведь новичок в мире моды. Кроме того, меня могут не принять сотрудники отца. Кому я нужна?

– Примут, не волнуйся.

– Не могу, – твердила она в смятении.

– Тереза, я видел твои работы и знаю – это словно заново родившийся Хьюго. Новый Хьюго, молодой и свежий, но с ярко выраженным почерком, присущим всем его моделям. Конечно, все надо делать постепенно. Для начала ты вольешься в коллектив, а Лэдди поможет тебе сориентироваться в обстановке. Лэдди – помощник Хьюго. Они долгие годы работали вместе.

– Почему бы ему не взять дело в свои руки?

– Лэдди не принадлежит к числу модельеров-творцов, и никогда таким не будет. Для этого ему не хватает фейерверка новых идей. Но в деле воплощения их в жизнь ему нет равных. Он будет рядом, будет твоим наставником, нянькой, если хочешь.

– Почему ты так уверен, что он готов взять на себя все эти обязанности?

– Мы с ним уже говорили. Все в порядке. На Лэдди можно положиться. Он и словом не обмолвится о том, кто ты на самом деле, пока мы не разрешим ему раскрыть тайну.

Она рассмеялась нервным смехом.

– Похоже, вы обо всем подумали.

– Да, мы все обсудили. Но последнее слово, разумеется, остается за тобой,Тереза. Может быть, тебе захочется иметь собственный фирменный знак? Конечно, если ты придешь работать в Дом Варны, то со временем получишь признание, но если ты уже завоевываешь признание здесь и дела у тебя идут успешно, мы поймем. Я уверен, что Хьюго понял бы и отнесся к этому с одобрением.

Тереза долго молчала, вертя в пальцах карандаш. Потом посмотрела ему прямо в лицо.

– По правде говоря, дела у меня далеко не блестящие. Все пошло наперекосяк. У меня даже больше нет уверенности в своих силах. Бог свидетель, я была бы ненормальной, если бы отказалась от такой возможности. Но, откровенно говоря, я сомневаюсь, что смогу. Еще полгода назад – даже меньше – я была уверена в себе. А сейчас… Я боюсь обмануть всех и испортить все дело.

– Тереза! – Он взял ее за руку, впервые прикоснувшись к ней с тех пор, как сбежал от нее. – Мне не хочется, чтобы ты так говорила. Это пройдет, ты просто на время утратила веру в свои силы – и только. Такое нередко случается с каждым. Я уверен, ты все сможешь. Ради самой себя ты должна взять себя в руки и попытаться еще раз.

Она молчала. Ей не просто предлагали чудесную возможность – было похоже, что Бог услышал ее молитвы. Ведь ей больше не придется бороться за выживание в джунглях модной индустрии, не придется жить в постоянном страхе, что мать потеряет дом, – и никаких фергалов хиллардов! Такой шанс представляется раз в жизни – если только она решится им воспользоваться.

– Ну как? – спросил Марк. – Что ты на это скажешь?

Тереза смущенно улыбнулась.

– Похоже, ты уговорил меня, – сказала она тихо. – Думаю, что мне нечего терять.

– Терять нечего, а выиграть можно.

– А мы? – спросила она. Этот самый важный вопрос она задала шепотом. – Что будет с нами?

– Если только ты готова, мы могли бы начать все с самого начала.

– О Марк! – сказала она. – Ты ведь знаешь, что я готова.

Он притянул ее к себе и обнял. Прошло довольно много времени, прежде чем они заговорили снова.

– Наверное, для обеда сейчас поздновато, – сказал он. – В таком случае, как насчет раннего ужина? С шампанским? Мне кажется, любовь моя, у нас есть повод для праздника.

Она оторвала лицо от его кожаной куртки. Столько событий, что она еще не успела всего осознать. Но одно она знала твердо: она сейчас счастливее, чем когда-либо в жизни.

– Да, да, Марк, – сказала она. – Я тоже думаю, что у нас есть что отпраздновать.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Салли Варна положила телефонную трубку и повернулась к Гарриет.

– Ну вот, – сказала она. – Дочь Полы приезжает в Нью-Йорк работать.

Голос у нее был неестественно напряженный, на лице застыла красивая маска. Раньше Гарриет иногда хотелось узнать, что кроется под этой маской, теперь она знала. Там долгие годы скрывалось чувство вины и, возможно, сожаления о содеянном. Об этом было страшно подумать.

– Значит, она приняла предложение, – сказала Гарриет. – Я рада.

– Да. – Даже если Салли и нервничала в ожидании встречи с девушкой, которую крохой отдала в чужую семью, она не подала виду, потому что время откровений прошло. Ее уязвимость снова стала незаметной для постороннего глаза, как и ее горе, спрятавшееся за сдержанными манерами, которые она выработала за долгие годы. Но Гарриет это понимала. Каждому иногда приходится вводить в заблуждение окружающих своим видом, думала она. А Салли, может быть, это нужно больше, чем остальным.

Прошла целая ужасная неделя, а Гарриет все еще с трудом верилось, что отца нет в живых, несмотря на то, что она своими глазами видела, как его гроб опускали в могилу, и сама положила на него красную розу, которая распласталась словно какая-то экзотическая бабочка на блестящей медной доске с его именем, – ей все это казалось нереальным. Как ни удивительно, смерть отца застала ее врасплох, и неожиданность свалившегося на нее горя настолько сковала все ее чувства, что ей пришлось без конца повторять себе, что это действительно случилось, пока смысл происшедшего не начал доходить до ее сознания. Умер отец, ушла из жизни сильная личность, с ним умерли его талант и способность любить. Ее сердце сжималось от горя, хотя ее утешало, что судьба уберегла его от удара, который он обязательно получил бы, узнав всю правду. Им ни за что не удалось бы сохранить все в тайне от него, но теперь в этом уже не было необходимости.

– Когда приезжает Тереза? – спросила она.

– Марк делает все, чтобы она смогла приехать сюда на следующей неделе. – Салли помолчала, вертя кольцо на пальце. – Мне кажется, он любит ее, Гарриет.

– Да, – сказала Гарриет. – Думаю, что любит.

– Мне кажется, что это не совсем правильно, – туманно промолвила Салли. – Как-никак, она его двоюродная сестра…

– Но ведь не родная. Бедный Марк, через какой ад ему пришлось пройти!

На какое-то мгновение лицо Салли исказилось от боли.

– Я думаю, важно только одно – чтобы он был счастлив. Это все, что я всегда хотела для каждого из вас.

Гарриет взяла ее за локоть и сжала его.

– Я знаю, Салли, и Марк тоже знает. Я считаю, что ты поступила неправильно, но, мне кажется, я понимаю, почему ты так сделала, и думаю, что со временем он тоже поймет. Чтобы смириться с чем-то, мужчинам требуется больше времени.

– Да. – Салли расправила плечи и стояла, стройная и красивая, в элегантном траурном костюме. – А как ты? Что ты собираешься делать? Возвратишься в Лондон?

– Наверное. Мне пора снова приниматься за работу.

– Помни, что в этом нет необходимости. Правда, ее и раньше не было. Но теперь у тебя будут собственные деньги. По завещанию отца ты становишься богатой женщиной.

– Работа нужна мне самой, – с жаром сказала Гарриет.

Как смогла бы она пережить прошедшую неделю, не будь у нее работы? Не будучи в состоянии фотографировать, она обдумывала планы будущих фоторепортажей, и это помогло ей пережить страшное время. Как только она поняла, что отъезд Марка в Лондон задерживается, она отослала Нику авиапочтой отснятые пленки, и Ник, преисполненный энтузиазма, сразу же позвонил ей.

– Гарриет, они изумительны! Нет сомнения, ты нашла свою нишу. Я знаю, дорогая, сейчас у тебя трудное время, и не хочу торопить, но чем скорее ты пришлешь мне продолжение, тем лучше. Как только твое имя станет известным, сроки не будут иметь такого значения. Ты сможешь делать перерывы, и читатели не забудут тебя, а будут ждать появления твоих новых материалов.

– Знаю, знаю, я и так почти потеряла свои шансы.

– Нет, пока об этом нет и речи. Этот австралийский репортаж станет сенсацией. Я немедленно опубликую его. Но мне потребуется продолжение – и поскорее. Просто пусть фотокамера будет всегда у тебя под рукой, чтобы снимать все, что тебя заинтересует. У тебя потрясающая способность находить необычные ракурсы.

– Сделаю все, что смогу. Конечно, эта неделя исключается. Мы с тобой знаем, что фотокамера мое спасение, она помогает мне не рехнуться, но не все это понимают… Обязательно кто-нибудь скажет, что я бессердечна и бесчувственна, а это, осмелюсь доложить, у меня может быть наследственное со стороны матери, если, конечно, не считать сумасшествия.

– Гарриет! – взмолился он. – Дорогая, я вижу, происшедшее сильно подействовало на тебя? Ты что-то совсем пала духом.

– Пройдет.

– Возвращайся поскорее в Лондон. И позволь мне немножко побаловать тебя. После всего, что ты пережила за последние две недели, тебе просто необходимо понежиться.

– Очень мило с твоей стороны, Ник. – Если бы он знал, какой лицемеркой она почувствовала себя, услышав его предложение. Не могла же она сказать ему, что смерть отца и ставшие ей известными тайны прошлого лишь частично повинны в ее состоянии, что была еще одна причина ее депрессии: погрузившись в работу, она хотела забыть кое-что совсем другое и нуждалась отнюдь не в плече, на котором можно было бы выплакаться.

«И почему я не влюбилась в Ника? – спрашивала она себя, положив трубку после разговора с ним. – Почему вместо него я отдала свое сердце и чувства такому человеку, как Том О'Нил?»

Гарриет не виделась с Томом со дня смерти отца и не хотела его видеть. Вопреки здравому смыслу она сначала была готова обвинить его в том, что случилось с Хьюго, как будто Том по собственной инициативе разворошил осиное гнездо. Это, конечно, несправедливо. Он появился на сцене, выполняя свою работу, только лишь после того, как Мария выдала Грега Мартина полиции. Но это ничуть не меняло ее отношения к тому, что он использовал ее для получения информации, словно клейкий валик, собирающий с пола пыль и мусор.

Однако, как ни странно, ни одно из этих соображений ничуть не влияло на ее отношение к Тому. Гарриет решила, что, наверное, именно это называется одержимостью, эмоциональным всплеском, не подвластным разуму. Ее тело сохранило память о его прикосновениях и протестовало при одной мысли о возможной близости с кем-нибудь другим, кроме него. В ней поселилась острая сладкая грусть, и всякий раз, пытаясь определить ее причину, она приходила к одному и тому же – все дело в Томе.

«Я могу чем-нибудь помочь?» – спросил он в тот день, когда она вернулась в комнату, узнав по телефону о смерти отца. И неожиданно в ней поднялось все – боль, обида, негодование – и она выпалила в ярости: «Тебе не кажется, что ты уже сделал достаточно?»

Потом он ушел – по крайней мере, у него хватило такта с уважением отнестись к их потребности остаться одним, но на другой день прислал записку с соболезнованиями. «Что за лицемер!» – возмутилась тогда Гарриет и швырнула записку в корзинку для бумаг.

– Тебе не кажется, что ты немного несправедлива к этому парню? – спросил Марк, но она лишь сердито тряхнула головой.

– Интересно, как ты бы вел себя, если бы тебя использовали, как меня?

– Но ты не знаешь, действительно ли он использовал тебя, Мошка.

– Оставь, пожалуйста. Он и сегодня утром приходил сюда только затем, чтобы разузнать, куда и зачем я ездила.

– Наверное, он просто делает свое дело.

– Вот именно! Но какие мерзкие методы он для этого использует…

Она замолчала, вспомнив, как они занимались любовью, и зная, что ни за что на свете не отважится объяснить все это Марку. Она не только обиделась, но и, как идиотка, чувствовала себя униженной!

– Ну что ж, надеюсь, у тебя есть свои причины так думать, – сказал Марк. – Но он совсем не показался мне негодяем.

«И не мог показаться, – думала она обиженно. – Никто и ничто не может показаться плохим, если смотришь на мир сквозь розовые очки. Счастливчик Марк! Для него все обернулось удачно. Конечно, она рада за него. Никто так не заслуживает счастья, как Марк». Но ей все-таки хотелось бы, чтобы капелька его везения перепала ей.

Ладно. Если бы да кабы во рту росли грибы!

«Самое удивительное то, – думала Гарриет, – что меня совсем не интересуют мужчины, сами отдающие себя в мое распоряжение, а те, к которым меня влечет, не способны на настоящую преданность. Какой-то заколдованный круг, неразрешимая проблема. Ну что же, такова, видно, твоя судьба. Возьми себя в руки и забудь о Томе О'Ниле или ты кончишь так же, как и твоя мать»

Эта мысль здорово отрезвляла.

* * *
В гостиничном номере на другом конце города Том О'Нил упаковывал чемодан.

Он закончил свою работу. Ему было поручено разузнать правду о том, что случилось с Грегом Мартином и Полой Варной, и теперь он знал ее. Грег Мартин погиб – хотя это случилось двадцать лет спустя после взрыва, – а Пола Варна…

Марк Бристоу позвонил ему на следующий день после смерти Хьюго.

– Я не хотел бы, чтобы Гарриет беспокоили больше, чем необходимо. Она страшно расстроена смертью отца – они были очень близки. Поэтому, чтобы по возможности оградить ее от лишних волнений, я был бы вам благодарен, если бы вы поговорили со мной. Думаю, что смогу ответить на вопросы, которые вы, возможно, захотите задать.

– Очень любезно с вашей стороны, – сказал Том, чувствуя себя настоящим лицемером. Конечно, ему хотелось покончить с этим делом, но ведь как только он это сделает, у него уже не будет никакого законного предлога, чтобы увидеться с Гарриет.

Марк вовсю старался помочь ему. Он посвятил Тома в подробности судьбы Полы, в деталях рассказал о недавней поездке Гарриет в Италию, и Том начал понимать, почему Гарриет проявляла такую щепетильность во всем, что касалось этой поездки. Ну и история перед ней раскрылась! Ему очень хотелось ее утешить, но он был уверен, что она отвергнет все его попытки. Она не простила его за то, что случилось в Австралии, и в глубине души он не мог винить ее в этом. Разве не он намеревался использовать тесный контакт с ней для того, чтобы получить информацию? В сущности, уже одно это делало его виновным, хотя правила игры по ходу дела изменились. Нет, пока Том не видел для себя возможности изменить ситуацию. Гарриет высказалась весьма ясно. Она не желает, чтобы он ошивался возле нее.

Том подчинился ее желанию. Он был на похоронах и с почтительного расстояния наблюдал, как родственники и друзья умершего выходили из лимузинов и вереницей шли к могиле под шквалом пронизывающего ветра и дождя. На кладбище собралось столько богатых людей, что их денег хватило бы для покрытия государственного долга, подумал он, а также самые красивые и модные женщины Нью-Йорка в придачу, но ни одна из них и в подметки не годилась Гарриет.

Если Пола была сказочной красоты, то Гарриет, без сомнения, была ее дочерью, потому что среди всех этих богатых, элегантных дам она светилась, как огонек в ночи, ослепительная даже в своем горе – с побледневшим лицом, полускрытым под короткой траурной вуалью, с блестящими белокурыми волосами, подчеркнутыми черным строгим костюмом. Она бросила на гроб одну розу, и Том почувствовал себя так, словно подсматривает за ней в ее горе. У него защемило в груди, и он отвернулся.

Несколько дней с помощью ФБР он подчищал последние неясности в деле Грега Мартина и составлял отчет. Он не знал, удастся ли когда-нибудь страховой компании «Бритиш энд космополитн иншуренс» возвратить деньги, которых она лишилась в результате мошенничества, потому что для того, чтобы разобраться в финансовых махинациях, потребуется немало времени и юридических действий, но это уже была не его забота. Пора возвращаться домой и приниматься за следующее дело.

Тому хотелось бы думать об этом с энтузиазмом, но он не мог. Пропади все пропадом! Гарриет по-прежнему занимала все его мысли, чего никогда не удавалось никакой другой женщине. Возможно, при других обстоятельствах это означало бы конец его беззаботной холостяцкой жизни и начало совершенного нового этапа. Он еще никогда всерьез не задумывался о том, чтобы остепениться – от одной мысли об этом его бросало в дрожь, но теперь, особенно после того, как он увидел Гарриет на похоронах, все было по-другому. Он понял, что, если бы она сейчас оказалась рядом, он никогда уже не позволил бы ей уйти из его жизни.

Пустые мечты, думал Том мрачно, потому что между ними все было кончено. Оставалась, правда, смутная надежда, что спустя некоторое время он мог бы разыскать ее в Лондоне, когда она наконец поймет, что его больше не интересует история ее семьи, но, судя по всему, тогда будет уже поздно. Слишком глубокие корни к тому времени пустят предубеждения и обида – да еще этот Ник Холмс! Возвратившись в Лондон, Гарриет, наверное, возобновит отношения с ним. При этой мысли Том физически ощутил, как что-то перевернулось у него внутри. Он вспомнил ту ночь, когда он не спал у дверей ее дома, держа его под наблюдением, а рядом Стояла машина Холмса, а сам Холмс был с Гарриет. В то время это было Тому безразлично, но теперь воспоминание об этом ножом вонзилось в его сердце, и под воздействием разыгравшихся эмоций, которые были ему в новинку, он принял решение.

Нет, черт возьми, он не отдаст Гарриет без борьбы! Пусть он последний дурак, но он предпримет еще одну попытку. Вернее всего, она его прогонит, но он должен рискнуть.

Том поднял телефонную трубку и замер, соображая, что он скажет Гарриет. Куда девались его напористость и находчивость? Пожалуй, впервые в жизни Том был до смерти перепуган.

«Еще одна попытка! Всего одна! Если она не захочет говорить с тобой, придется просто смириться. Но не сдавайся без борьбы. Только не сейчас, когда ставки так высоки».

Он набрал номер, и ему ответила служанка.

– Я хотел бы поговорить с Гарриет Варной. Меня зовут Том О'Нил.

Ну вот… дело сделано… и, по всей вероятности, его попытка была обречена на провал еще до того, как он ее предпринял.

Потом он услышал голос Гарриет – сдержанный, спокойный, но с едва заметным отголоском того смятения, которое испытывал он.

– Алло?

– Гарриет, я уезжаю в Лондон. Но не могу уехать, не повидав тебя еще раз. Я понимаю, что начало наших отношений оказалось чертовски неудачным, но мне хотелось бы все объяснить. Будь я проклят, не умею я говорить такие вещи…

Она медлила с ответом. Ему показалось, что молчание длится целую вечность. Потом она спросила:

– Когда мы увидимся?

Он лихорадочно соображал, проклиная себя за то, что не продумал все до конца.

– Можно пригласить тебя пообедать?

– Хорошо. Я собираюсь зайти в отцовский салон, чтобы сделать несколько снимков. Встретимся под статуей Портного без четверти час.

– Я буду ждать.

– Одно условие, Том: не задавай мне больше никаких вопросов, договорились?

– Ни одного.

«Лжец несчастный, – подумал он о себе, сказав это. – Ты ведь собираешься задать ей самый важный вопрос. Но не сегодня… только не сегодня».

Положив телефонную трубку, Том О'Нил, убежденный атеист, вознес благодарственную молитву Богу.

Он добивался последнего шанса, и он его получил. «Пока все хорошо. Только не оступись, парень. Будь предельно осторожен. Упустишь этот шанс – другого тебе не дождаться».

* * *
Выйдя из парадного, Гарриет сразу же увидела Тома. Он стоял у статуи, подняв воротник пальто, чтобы защититься от пронизывающего ветра.

У нее екнуло сердце. Глупая, глупая Гарриет! Она снова сама подставляет щеку, чтобы ее ударили… Почему? Но лишь взглянув на немного громоздкую в тяжелом темном пальто фигуру Тома, на мужественное лицо, словно вырезанное из того же камня, что и статуя, она уже знала причину.

– Привет! – сказала она.

Том оглянулся, и, несмотря на все случившееся, они снова, как тогда, на краю света, испытали сумасшедшее магическое воздействие мощной силы взаимного притяжения. Сейчас они в Нью-Йорке, вокруг снуют толпы прохожих и гудят такси, над городом висит низкое серое небо – все это не имеет никакого значения!

– Прости, если я тебя обидел, – сказал он. – Я выполнял свою работу.

Конечно, это были не самые волнующие слова, но сами слова едва ли имели значение.

– Думаю, что и я была излишне резка, – сказала она.

– Но теперь все позади. Если я попросил тебя встретиться со мной, знай, что я хочу тебя видеть, а не копаться в твоем прошлом. Гарриет, может, это звучит банально, но давай попробуем начать все сначала?

– Нет, – сказала она. Он прищурился.

– Нет? Но мне показалось… Она улыбнулась.

– Я не хочу начинать все сначала, потому что тогда мне пришлось бы забыть то, о чем я не хочу забывать.

Послушай, Том, давай начнем с того, на чем мы остановились.

Он кивнул, улыбаясь.

– Согласен.

– Итак, куда мы идем обедать?

– Знаешь, об этом я не подумал. Я не надеялся, что ты придешь.

– Почему?

– Потому что, – откровенно признался он, – для меня было очень важно, чтобы ты пришла. Ну, так где ты предложишь пообедать? Ведь ты лучше меня знаешь Нью-Йорк.

– Предлагаю пойти в какое-нибудь тихое местечко, где мы могли бы поговорить.

– Согласен.

В конце концов все оказалось так просто и легко. Если бы не вся эта ужасная история, она никогда бы не встретила Тома, подумала Гарриет. Даже подумать страшно!

Гарриет улыбнулась Тому и взяла его под руку. В городе, населенном девятью миллионами жителей, это прикосновение таило в себе такую близость, что последние разделявшие их барьеры рухнули.

– Я знаю такое местечко, – сказала она. – Пойдем?

Примечания

1

Жена бывшего американского президента Джеральда Форда, и прошлом страдавшая алкоголизмом, после выздоровления открыла клинику для лечения больных этим недугом.

(обратно)

Оглавление

  • ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Настоящее
  •   ГЛАВА ПЕРВАЯ
  •   ГЛАВА ВТОРАЯ
  •   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
  •   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
  • ЧАСТЬ ВТОРАЯ Прошлое
  •   ГЛАВА ПЯТАЯ
  •   ГЛАВА ШЕСТАЯ
  •   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
  •   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
  •   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
  •   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
  •   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
  •   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
  • ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Настоящее
  •   ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
  •   ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
  •   ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
  •   ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
  •   ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
  •   ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
  •   ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
  • ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Прошлое
  •   ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
  •   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
  •   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
  •   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
  •   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
  •   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
  • ЧАСТЬ ПЯТАЯ Настоящее
  •   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
  •   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
  •   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
  •   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
  • ЧАСТЬ ШЕСТАЯ Прошлое
  •   ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
  • ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ Настоящее
  •   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
  •   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
  •   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
  •   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
  •   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
  • *** Примечания ***