Дом неистовых клятв [Оливия Вильденштейн] (fb2) читать онлайн

— В ней течёт шаббианскя кровь, Ваше Величество.

— Хорошо. Давайте с этим покончим.

Она кивает.

— Тебе также стоит подойти ближе, так как мне придётся нарисовать магический знак на ваших руках.

Тело Данте напрягается. Несмотря на всё его желание сделать меня своей, он, кажется, не очень-то хочет подходить слишком близко к колдунье.

Пока он таращится на пальцы Мириам, которые скоро покраснеют от её магии, я начинаю ломать голову в поисках выхода из этого брака. Единственное, что приходит мне на ум, это упасть в обморок. Это неидеальное решение, но я вспоминаю, как Фибус упал на пол, точно мешок с картошкой, в тот раз, когда у Сибиллы впервые пошли месячные и запачкали её платье. Он думал, что она умирает от раны, нанесённой железом в нижнюю часть её тела. Его глаза закатились к небу, а тело обмякло точно переваренная макаронина.

Несмотря на то, что я не стремлюсь получить сотрясение мозга, я решаю попробовать и, задыхаясь, говорю:

— Мне нехорошо.

Упав на пол, я притворяюсь мертвой.

— Вставай, Фэл.

Нет. Ни за что. И когда отвратительный запах гниющих зубов ударяет меня в лицо, я притворяюсь ещё более мёртвой.

— Может ли Мириам провести обряд, пока Фэллон без сознания?

Злость пронзает моё тело, заставляя меня сжать челюсти, а мою грудь — окраситься гневным румянцем.

— Да, — говорит Мириам.

Чёрт бы тебя побрал, мегера. Мало того, что меня сейчас выдадут замуж за психопата с галитозом, помешанном на власти, так ещё я, оказывается, понапрасну заработала себе новую шишку на голове.

Чьи-то руки подхватывают меня, но их тут же заменяют другие руки — с более короткими и шершавыми пальцами.

— Я подержу её, Маэцца. Ваши руки должны оставаться свободными.

Ну, конечно же, мне на помощь пришёл Юстус Росси. Ведь он ждёт не дождётся выдать меня за своего короля.

Мне очень хочется продолжить разыгрывать из себя тряпичную куклу ещё какое-то время, так как мне больно смотреть на то, как Данте лишает меня очередной свободы, но мои веки поднимаются.

— А-а. Тебе уже лучше, мойя?

— Нет, — огрызаюсь я.

И ухмыляясь, как безумец, в которого он превратился, Данте спрашивает:

— Готова стать моей, Заклинательница змеев?

Я наклоняю голову, и хотя нонна учила меня не провоцировать чистокровок, я не могу сдержаться и издаю шипение:

— Я никогда не стану твоей.

— Позволь мне выразиться иначе.

Голубые глаза Данте враждебно вспыхивают.

— Ты готова к тому, что твоя кровь станет моей?

— Да, пожалуйста! Моя кровь всё равно бесполезна.

Кожа на его виске начинает подёргиваться из-за пульсирующего нерва, и он переводит внимание на Мириам.

— Продолжай, стрега.

— Надрежь свою руку и руку Фэллон, затем соедините руки, чтобы ваша кровь смешалась.

Данте быстро разрезает свою ладонь, после чего приближает ко мне окровавленное лезвие. Я сжимаю руки в кулаки и убираю их за спину.

— Твою ладонь.

Я качаю головой.

Данте сжимает мою руку и так резко дёргает её к себе, что я почти зарабатываю вывих плеча

— Не заставляй меня сломать тебе пальцы. Или пальцы Антони.

Из моего горла вырывается слабый вздох, и я разжимаю кулак. Он проводит лезвием по моей ладони. И точно волны позади корабля, моя плоть расходится в стороны, и появляется небольшая кровавая рана, не шире, чем шов на моих зимних колготках.

Но прежде чем Данте успевает засунуть меч обратно в ножны, Мириам кивает на свой указательный палец.

— Пожалуйста, проткни мою кожу, Ваше Величество.

Фейри пристально изучает протянутый ему указательный палец, словно подозревает её в обмане.

Я молюсь о том, чтобы это был обман.

ГЛАВА 8

Данте поднимает меч и направляет его кончик в сторону Мириам. Его пальцы так сильно сжимают рукоять, словно он пытается не дать ей завладеть его оружием. Но Мириам не пытается украсть его меч. Она всего лишь прижимается к его острому кончику, и на её пальце начинает пузыриться кровь.

Слёзы, которыми наполнились мои глаза, вырываются наружу. Я ненавижу тебя, Бронвен. Как же я, мать твою, тебя ненавижу. Я надеюсь, что Лор тебя выпотрошит.

— А теперь соедините руки и подойдите ближе.

Мириам кивает головой на свою руку, покоящуюся на подлокотнике, и грива её каштановых волос перекидывается через костлявое плечо. Несмотря на длину волос, эта шаббианка напоминает попрошайку, которой отчаянно необходимо помыться и сытно поесть.

— Это ловушка! — бормочу я, когда Данте берёт мою руку.

Между его бровями появляется складка.

— Росси?

— Это не ловушка. Я бы мог заключить сделку, чтобы доказать это, но в этом нет особой необходимости.

Где-то в глубине своего измученного сознания, я начинаю размышлять о том, что он только что сказал. Что значит, в этом нет особой необходимости?

— Ластра, накорми генерала солью, — командует Данте.

— Я сам могу себя накормить.

Юстус шарит в кармане своего мундира в поисках золотой табакерки, которую он доставал для меня в тот день, когда я приезжала на Исолакуори на слушание. Рубины, которыми инкрустирована крышка табакерки, сверкают, когда он открывает её большим пальцем и берёт щепотку.

Как только Юстус проглатывает её, Данте спрашивает:

— Это ловушка, Росси?

Я всматриваюсь в напряжённое лицо Данте — лицо, которое я когда-то знала очень хорошо и одновременно не знала. Множество вопросов горят у меня на языке, один из которых: Как давно ты решил использовать меня?

— Это не ловушка, Маэцца. Вы выйдете из этого подземелья связанным с моей внучкой, так же как я связан сейчас с Мириам.

Я начинаю кричать как резаная и молюсь о том, чтобы мой голос проник сквозь камень и его услышал какой-нибудь добрый самаритянин. Может быть, один из слуг Росси…

Генерал проскальзывает мне за спину и зажимает мне рот рукой.

— Не прерывай нас, Фэллон.

Когда он толкает меня в сторону Мириам, я кричу:

— Н-дел-йте-эт-го!

Я молюсь о том, чтобы она поняла, что я пытаюсь остановить. О боги, что если она решит, что я побуждаю её это сделать? Я пытаюсь выдернуть свою руку из руки Данте, но, несмотря на то, что моя кожа скользкая от крови, я не могу сравниться с ним по силе.

— Я вс-ум-ляю, Мииям, н-про…

— Твою мать, Росси, — рычит Данте. — Держи крепче свою внучку.

Мурашки покрывают мою кожу и проникают в моё нутро, когда Мириам подносит окровавленный палец к краю моего мизинца.

— П-жал-ста, — хриплю я в ладонь Юстуса. — Нет.

Волна силы, исходящая от меня, сотрясает мои лёгкие, и я делаю резкий вдох, который пронзает мою грудь болью.

Мириам бормочет что-то на шаббианском о единстве и силе и проводит пальцем по бугоркам и впадинкам, из которых состоят костяшки моих пальцев, после чего начинает водить по рукам Данте.

Я начинаю трястись. От ужаса. От отчаяния. От гнева.

Я думаю о Лоре, о том, что мои чувства блекнут по сравнению с тем, что почувствует он, когда узнает, что его пару выдали за другого. Он вырвет у Данте сердце.

Юстус обхватывает меня рукой за талию, не давая мне согнуться или упасть и заставляя меня вытерпеть это неприятное ощущение покалывания, которое создает энергия его новой жены, и резкую боль в том месте, где моя рана соединяется с раной Данте.

Мириам продолжает говорить свое заклинание, продолжает обмазывать наши руки кровью. Я в отчаянии пытаюсь высвободить руку в последний раз, но мне не удается вырваться из хватки своего деда и крепкой руки Данте.

Я не понимаю, почему она на это согласилась. Может быть, это сможет освободить её от этого трона?

Она начинает делать круговые движения указательным пальцем, соединяя нарисованные линии вместе, и хотя я никогда не видела это заклинание в действии, я понимаю, когда всё заканчивается. И не потому, что кровь пропадает в моих порах, а потому что я чувствую некое… некое… покалывание в ладони, которое определяет мою судьбу.

Я пытаюсь сдержать крик, и мои лёгкие сжимаются так, словно я задержала дыхание под водой. Сделав резкий рывок, я, наконец, вырываю свою руку у Данте.

Король фейри приподнимает руку и поворачивает её у себя перед глазами, которые широко раскрыты от изумления, тогда как мои глаза раскрылись от шока, а затем от отчаяния, когда я замечаю под потёками нашей крови вытатуированные кольца, соединенные вместе. Я переворачиваю руку и, конечно же, вижу точно такие же круги, изуродовавшие мою кожу.

Мои ресницы намокают от злости, которая горит ещё сильнее, чем моя новая метка и кажется горче моих солёных слёз, которые катятся по щекам. Кольцо… я бы смогла избавиться от него… но татуировка… Пока я не убью Данте, напоминание о нашей связи будет отпечатано на моей коже.

С другой стороны — да, я всегда стараюсь найти что-то положительное — теперь я понимаю значение татуировки Юстуса: это не магическая защита. Этот мужчина даже не представляет, какая боль его ждёт. Я порву его на клочки своей магией и потопчусь на них.

— Всё сделано? — с придыханием спрашивает Данте.

— Да, — голос Мириам вырывает меня из моих ужасных мыслей. — А теперь отойди, чтобы я попыталась разблокировать магию своей внучки.

— Попыталась? — Данте опускает помеченную руку.

— Мы это уже обсуждали, Маэцца. Если её шаббианская сущность слишком переплетена с сущностью ворона, есть вероятность, что я не смогу разделить своё заклинание без присутствия Лоркана.

— А я уже говорил тебе, что привлечь Рибава — не вариант.

Мириам предложила привлечь Лоркана, чтобы разблокировать мою магию? Разве она не понимает, что он убьёт её раньше, чем она успеет порезать палец?

О, боги. Мне надо предупредить его, что он не сможет её убить, так как это убьёт меня.

ГЛАВА 9

Данте отходит назад, а я пытаюсь выровнять дыхание, но всё бесполезно. Моё сердце колотится так быстро, что все мои мускулы сводит.

— Развяжи завязки на своей блузке, — голос Мириам заставляет меня перевести на неё взгляд. — Мне нужен доступ к твоему сердцу.

По моей спине пробегает холод, а сапоги прирастают к обсидиановому полу подземелья. Я хочу получить свою магию, но я также хочу жить. Мне кажется опасным предоставлять этой ведьме доступ к своему сердцу.

Что если она его остановит?

Что если её рассказ о том, что наши жизни связаны, ложь?

Что если…

Чья-то рука хватает завязки и дёргает за них. Я прохожусь глазами по загорелым пальцам в сторону белого рукава, принадлежащего мундиру Данте, который надет под его золотые доспехи, а затем обратно в сторону его напряжённой челюсти и холодных глаз.

— Не трогай меня, — рычу я.

Данте одаривает меня свирепым взглядом.

— Тогда пошевеливайся, твою мать.

Я сжимаю зубы.

Мириам поднимает пальцы вверх и ждёт, когда я добровольно сделаю тот единственный шаг в её сторону, который снова поместит меня в зону её досягаемости.

— Я знаю, ты боишься меня, Фэллон, но ты должна мне доверять.

Я фыркаю.

— Это будет моё последнее предупреждение, стрега. Ещё раз заговоришь на шаббианском, и я отрежу тебе язык.

Мерда. Я замолкаю, точно церковная мышь, и молюсь о том, чтобы Данте не уловил тот звук, что я издала. Звук, который буквально кричит: Заклинательница змеев свободно владеет шаббианским!

Я тру кожу в области ключиц и бросаю взгляд на Данте, который полностью сосредоточен на Мириам.

Но чувство облегчения из-за того, что он ничего не понял, исчезает, когда я, кошусь в сторону генерала и замечаю, что он приподнял одну из своих рыжеватых бровей. Мои щёки вспыхивают, и я перевожу внимание обратно на Мириам.

— Прости меня.

Она приподнимает ладонь, и только тогда я замечаю, что у неё тоже есть эта ужасная татуировка.

— Я часто путаю люсинский и шаббианский. Оба эти языка звучат одинаково у меня в голове.

Она растопыривает пальцы, словно желает их растянуть.

Сверкающий люсинский крест за её спиной отражается от кончиков пальцев, которые сияют так, словно покрыты маслом. Я предполагаю, что она размазала кровь по всем пяти пальцам, но когда прищуриваюсь, понимаю, что блестящие участки кожи — это волдыри. Вероятно это результат многолетнего прокалывания пальцев. Неужели меня ждёт то же самое? Очередные шрамы? А я-то надеялась избавиться от старых.

— Я объясняла Фэллон, почему мне нужен доступ к её сердцу.

На этот раз я оборачиваюсь, ожидая реакции Данте, чтобы понять, на каком языке она это сказала.

— Сними блузку, мойя.

Он кивает на ткань, покрытую грязной коркой и тёмно-красными каплями.

Я оскаливаюсь, так как ненавижу этот новый статус, который он на меня навесил, так же сильно, как ненавижу его.

Когда я не предпринимаю попытки снять блузку через голову, он достаёт свой чёрный меч, подцепляет им вырез в виде замочной скважины и проводит лезвием вниз, порвав мою блузку и бюстгальтер под ней. К счастью, он не срывает его с меня, но это не помогает унять новую волну гнева, которая заставляет мой пульс участиться.

— Что, чёрт побери, с тобой не так? — шиплю я, схватившись за рваные края своей блузки, чтобы не дать ей обнажить меня полностью.

Мириам сгибает палец, приглашая меня подойти.

Когда я этого не делаю, Юстус приподнимает меня так, что мои ноги больше не касаются пола, и пододвигает моё тело поближе к своей жене, которая осторожно тянет за края моей разрезанной блузки.

— Заклинание должно быть произнесено на шаббианском. Никто не должен меня прерывать, когда я начну его произносить, иначе ритуал будет испорчен.

Мириам смотрит на Данте, когда говорит это, явно намекая на него.

Он двигает челюстью из стороны в сторону, и она скрипит, точно якорная цепь.

— Ладно. Продолжай. Юстус, постарайся следить за всем, что она говорит.

— Фэллон, я знаю, ты меня презираешь, но блокировка магии была необходима. Я клянусь, что объясню тебе всё, но сначала позволь мне вернуть тебе дар, который я скрывала от тебя в течение двадцати двух лет.

Я сердито смотрю на неё.

— Тебе понадобится твоя магия, чтобы вырваться отсюда.

Моё нежелание довериться ей так сильно, что ритм моего сердца сбивается.

— Ты хочешь снова увидеть свою пару?

Я хочу этого больше, чем свою магию.

— Доверься мне, дорогая.

Довериться ведьме, которая только что соединила меня с ополоумевшим фейри? Я подавляю желание произнести «нет, уж» вслух, так как боюсь, что произнесу это на шаббианском. Но я всё-таки понимаю, что для того, чтобы вырваться отсюда… чтобы выжить, мне понадобится моя магия, так как я перестала верить в чудеса несколько лун назад. Поэтому я, наконец, отпускаю свою блузку и предоставляю окровавленным пальцам Мириам доступ к своему сердцу.

Надеюсь, она его не остановит.

Как только кончик её указательного пальца касается моей плоти, разряд, который оказывается в сотню раз сильнее того, что я почувствовала во время предыдущего ритуала, ударяет мне в сердце, которое сжимается и начинает твердеть.

Всё сильнее и сильнее.

Моя кожа больше не сотрясается от его ударов.

Когда золото вокруг меня тускнеет, а сияние фейского огня пропадает, в моей голове шёпотом раздается мысль: может быть, она обманула не Данте, а меня?

Глупая, глупая девочка.

Лицо моей пары возникает у меня перед глазами, и хотя он не может меня слышать, я говорю в растянувшуюся между нами пустоту: «Прости меня, моя любовь».

ГЛАВА 10

Главная мышца у меня в груди сделалась такой неподвижной, что мне уже кажется, что это конец — мои последние мгновения на этой богом забытой земле.

Я ненавижу то, что последнее лицо, которое я увижу, будет лицо Мириам.

Я ненавижу то, что Юстус будет последним мужчиной, прикосновение которого я почувствую.

Я ненавижу то, что Данте станет свидетелем моей смерти.

Но, по крайней мере, ему не достанется моя магия. О, как же это иронично, что даже на смертном одре я умудряюсь найти что-то позитивное. Чёрт бы побрал мой оптимизм. Вероятно, если бы я была законченным пессимистом, я бы прожила дольше.

В своей следующей жизни — если реинкарнация существует — я сделаюсь циником и абсолютным скептиком. И я, мать его, больше не буду никому доверять. И я часто буду говорить «твою мать».

Я слышу, как фыркает моя пара. Он ненавидит, когда я выражаюсь.

Ох, Лор.

Раз уж я пока не потеряла сознание, я решаю поговорить с ним по нашей несуществующей связи. Я говорю ему, чтобы он не приходил сюда и не строил из себя героя. Я не стόю его мести. Однако он должен убить Бронвен и Мириам. И ещё Юстуса. А вот Данте убивать не надо, на случай, если в пророчестве Бронвен есть хотя бы доля истины.

Хотя, наверное, её там нет.

Она, вероятно, сказала это, чтобы Лор не рисковал своей шкурой, пока она решала, каким образом отправить меня в недра земли на погибель.

Ты получила то, чего желала, старая карга. А теперь умри.

Я жду, когда жизнь начнёт проноситься у меня перед глазами, но единственное, что я вижу — это розовые радужки глаз Мириам и её зрачки, которые сужаются, а затем расходятся в стороны, точно приливные волны. Почему её глаза всё такие же ясные? Я хмурюсь, потому что, хотя в моей голове темнота — причём кромешная — подземелье снова освещается золотым светом. И сверкает.

Ту-ук. Ту-ук

Я опускаю подбородок и смотрю на свою вздымающуюся грудь, которую Мириам использовала как свой холст. Когда моё сердце начало биться?

Мириам начинает напевать что-то себе под нос, а затем добавляет к пению тихие слова. Я решаю, что это часть заклинания, как вдруг она произносит:

— Фэллон, слушай меня. Слушай, но не реагируй ни на что, что я тебе скажу, потому что все остальные не знают о том, что те слова, что я произнесу в твои уши — это не заклинание.

Я моргаю.

Её ресницы так низко опущены, что касаются её высоких скул. Они чёрные и густые, и напоминают крылья ворона.

— Я освобожу твою шаббианскую магию, но мы притворимся, что мне не удалось это сделать. Сглотни один раз, если ты меня понимаешь.

Мой, пока ещё живой, пульс ударяет в шею с такой силой, что мне требуется несколько драгоценных секунд, чтобы сглотнуть.

— Мне многое нужно тебе рассказать, и я начну с твоей матери. Она не умерла. Я спасла её, но очень важно, чтобы все вокруг думали, что её больше нет.

Моё сердце замирает, а затем начинает колотиться так же сильно, как те пушки, из которых Марко стрелял в Лора на юге в тот судьбоносный день.

— Ты поняла?

Я сглатываю.

— Несмотря на то, что я так и не вышла замуж за человека, от которого родилась твоя мать, я когда-то была замужем. За первым королём фейри. Я не могу называть его имени, иначе его могут услышать, поэтому я буду звать его «К».

Я чувствую, как она начинает рисовать кровью круги у меня на груди.

— Моя мать была в ярости, но твоя пара, — когда она доходит до моего плеча, она начинает вести пальцем по завиткам, соединяя их в одну ровную линию, — он был за меня рад.

Кровавые узоры, должно быть, начали впитываться, потому что кожа под ними горит, точно она рисует на мне огнём. Но вся остальная часть моего тела… превратилась в лёд.

— Если ты не в курсе, они с «К» были близки. Твой партнёр считал «К» членом семьи, «К» был ему как дядя.

Не то, чтобы я считала Лора раскрытой книгой, но рассказ Мириам заставляет меня осознать, что мужчина, с которым я связана магическим образом, был нем, как могила. И мне придётся постараться, чтобы открыть её, когда я вернусь к нему. Мысль о том, что я могу вернуться домой, к нему, сегодня ночью, ускоряет мой и без того уже участившийся пульс.

Я обрету магию до восхода солнца.

Я смогу использовать её, чтобы сбежать из этой тюрьмы.

— Я предполагаю, что он рассказал тебе о том, что я помогла «К» организовать бунт против него? — мягкий, словно шёлк, голос Мириам заставляет меня вернуться в настоящий момент. — Но единственное, в чём я помогла ему свергнуть воронов, так это в том, что проболталась ему про воздействие обсидиана.

— Так же как вы проболтались о том, что нужно использовать шаббианскую кровь вместе с обсидианом?

Моё едкое замечание вырывается изо рта прежде, чем я понимаю, что произнесла его вслух.

Её глаза расширяются; а мои — ещё больше.

Мерда.

Не поворачивая голову, я кошусь влево и замечаю, что голубые глаза Данте прикованы к алым потёкам на моей груди. Вздох облегчения раздувает мои лёгкие, но не успевает вырваться у меня изо рта, потому что хватка Юстуса становится крепче. Данте, может быть, и пропустил мой вопрос, но не Юстус. Focá.

— Разве я не попросила тебя молчать, Фэллон? Тебе нельзя говорить. Если ты, конечно, хочешь получить свою магию и дослушать мою историю до конца.

Я сжимаю губы, справедливо наказанная её риторическим вопросом.

— Мне нельзя было рассказывать «К» о воздействии обсидиана, но я была молода и ослеплена любовью; меня опьянила та сладкая ложь, что он лил мне в уши. Я не понимала, что он использовал меня из-за моей крови. Я не понимала, что его любовь была осквернена жадностью. Но это поняла моя мать. Она угрожала приехать в Люс, чтобы расторгнуть наш союз. «К» предложил мне установить магический барьер, чтобы она не смогла вмешаться в нашу жизнь, а я, глупая девушка, прислушалась к нему и создала барьер между своей родиной и Люсом.

Мириам пристально изучает свои обездвиженные ноги, закованные в золото — её наказание за предательство своего народа.

— После того, как «К» умер, отец «Ю» стал моим тюремщиком. Он был жестоким человеком, как и его жена. И только после того, как он покинул этот мир, мать «Ю» перевела меня из его подземелья в темницу на Исолакуори. Она хотела, чтобы я исчезла. Она приставила ко мне «Ю». Он приносил мне еду и воду, хотя моему проклятому телу это не требовалось. В одну особенно суровую зиму он принёс мне шерстяное одеяло.

Её взгляд смягчился, когда она посмотрела на мужчину за моей спиной. Он же не мог ей на самом деле нравиться?

— Не пойми меня неправильно, этот мужчина презирал меня, как и всё, что я олицетворяла, но он боялся шаббианцев и беспокоился о том, что если я умру от простуды, то магический барьер исчезнет вместе со мной.

Она вздыхает.

— Мы провели долгие десятилетия, не доверяя друг другу. Как-то раз меня нашёл «А» ради одного заклинания. Я притворилась, что моё проклятие лишило меня магии. «Ю» понял, что я лгу, но не выдал меня. К счастью, у «А» были настолько ужасные отношения с его отцом, что он так и не научился рисовать наши магические знаки, иначе он мог заставить меня это сделать. Или попробовать сделать это самостоятельно.

Она добавляет ещё один завиток и ещё одну линию. Её кровь капает на мой бюстгальтер и пачкает шёлковую ткань. Я, наверное, в шоке, а может быть, моё тело распознало её кровь и понимает, что это магия, потому что меня даже не мутит.

— Множество раз я пыталась покончить с собой, но моим наказанием было то, что я оставалась в живых. Я начала думать, что как только всё моё тело сделается золотым, Котёл позволит мне перенестись в другой мир, поэтому я пожелала, чтобы моя трансформация прошла быстрее. В ту ночь мне приснился Великий Котёл. Во сне он сказал мне, что пока Регио живы, моё проклятие не будет снято. На следующий день судьба преподнесла мне «М». Точнее он появился в моём подземелье. Парень задавал мне множество вопросов, в основном о деде, перед которым он преклонялся, в отличие от отца, которого он считал недостойным. Несмотря на то, что он не говорил прямо о его свержении, я поняла, что он отчаянно желает заполучить трон. И я предоставила его ему, раскрыв местоположение магического камня. Я сказала ему, что тот, кто владел этим камнем, получал полную власть над магическим барьером.

Несмотря на то, что её радужки не белеют, её взгляд затуманивается, как у Бронвен, зрением которой завладели шаббинцы. Но в отличие от неё Мириам перенеслась в свои воспоминания из прошлого.

— Будучи в отчаянном положении, он согласился на сделку со мной и перенёс меня под Исолакуори. На камне не было никаких отметин, но я нашла его. Разве я могла забыть свою вторую самую большую ошибку? Я сказала ему вытащить камень из стены, и поскольку он жаждал власти, он это сделал. Когда он выдолбил его из стены, земля начала сотрясаться. Землетрясение оказалось таким сильным, что камень выскользнул из его рук и раскололся. Я так обрадовалась, Фэллон. Я думала, что мой магический барьер наконец-то исчез.

Её глаза отрешенно блестят, словно она перенеслась под Исолакуори с Марко Регио.

— «М» пытался отменить нашу сделку, утверждая, что камень раскололся. Но это он его уронил, поэтому я потребовала от него выполнить свою часть сделки. И поскольку моё требование — убить его отца — совпадало с его амбициями, его это устроило.

Я резко вдыхаю, что заставляет Юстуса прижать ладонь к моим губам.

— «М» бросил меня в сырые катакомбы под Исолакуори. И поскольку я была прикована к трону, он не боялся, что я сбегу. Я находилась недалеко от стены, поэтому смогла нарисовать на ней магический знак, который позволял мне слышать всё, что происходило в замке. Я узнала, что моя дочь освободила твою пару, и нарисовала знак, который заблокировал Люс. Я узнала об её беременности, а затем о том, что «А» пал.

Она сглатывает.

— Я думала, что золото расплавится и стечёт к моим ногам, так как последний Регио умер.

Я в замешательстве морщу лоб, так как Марко ведь тоже был Регио.

— Я думала, что встану с этого ненавистного трона и свободно преодолею камень и воду. Я поплыву на Шаббе и упаду на колени перед Котлом и своим народом, вымаливая у них прощение.

Эмоции наполняют её голос, который в итоге превращается в тихое бормотание, поэтому мне приходится напрячься, чтобы его разобрать.

— Какой же я была наивной, Фэллон.

Да уж, твою мать, сумасшедшая, ты, ведьма. Я пытаюсь сделать шаг назад, но Юстус не даёт мне сдвинуться с места.

— Я узнала о том, что у «А» был наследник, только после того, как «М» пришёл за мной со сверкающей короной на голове и нахальной улыбкой на лице.

Когда она переводит взгляд на принца, которого я сделала королём, и который в свою очередь сделал меня своей пленницей, мой лоб хмурится. Она хочет сказать, что «М» не был родным сыном «А»?

— У нас не так много времени, Мириам.

Юстус заставляет её снова перевести взгляд в нашу сторону.

Не сводя с него глаз довольно продолжительное время, она опускает взгляд на кровавые узоры, которые она нарисовала у меня на груди.

— Пожалуйста, отпусти её и сделай шаг назад, генерали, или ты нарушишь мой магический ритуал.

Она, должно быть, поняла, что я попытаюсь сбежать, потому что, как только Юстус меня отпускает, она говорит:

— Если ты отойдёшь от меня, дорогая Фэллон, ты не только не получишь свою магию, но и не узнаешь о своей матери. Разве ты не хочешь узнать, что с ней стало?

Как это низко, Мириам. Конечно, я хочу узнать, что случилось с Зендайей.

— Я слышала, как стражники, приставленные ко мне, болтали о том, что в Люсе стало неспокойно. И о том, как вороны твоей пары падают налево и направо. Я знала, что моя дочь захочет скрыться на Шаббе, но чтобы это сделать, ей нужно было вернуться в Священный Храм и стереть свой знак. И тогда я заключила новую сделку, на этот раз с «Ю».

Она оставляет кровавые точки вдоль моих ключиц, и я не могу не задаться вопросом: она рисует всякую ерунду, или этот магический знак действительно настолько сложный?

— Я рассказала ему о том, где он сможет найти твою мать и попросила взамен отнести меня в Священный Храм и посадить среди тех золотых идолов, которым поклоняются фейри.

Моя кожа покрывается мурашками. А я-то считала Юстуса и Данте коварными, но по сравнению с Мириам, эти двое — мальчики из церковного хора.

— Я не хотела заманивать свою дочь в ловушку, я хотела ей помочь.

Я фыркаю. Она действительно ожидает, что я поверю в эту кучу змеиного дерьма? Должно быть, золото проникло ей в мозг.

— Я понимаю, что ты мне не веришь. Ведь я изолировала от мира свой собственный народ, бросила дочь, отдала магию, которую не должна была отдавать, и рассказала секреты, которые положили конец правлению великого короля и посадили на трон подлеца.

В её ярко-розовых глазах, оттенок которых безумно похож на цвет чешуи Минимуса, освещённой солнцем, отражается решимость, и это кажется мне тревожным, а не обнадёживающим знаком.

— Меня наказали за это, но то же случилось со всем остальным миром. Лично я заслужила своё проклятие, но твоя пара, твоя мать, твой отец, шаббианцы — никто из них не заслужил того горя, что я на них навлекла.

Её речь такая страстная, что заставляет Данте нахмуриться.

— Двадцать три года назад я не смогла всё исправить. Не оставила своей дочери шанса покончить со мной. Мне надоело терпеть неудачи, Фэллон, но для того, чтобы у меня всё получилось, мне нужна ты.

Неужели она просит меня… неужели она просит меня убить её? Может быть, в этом всём есть какая-то лазейка, и если я покончу с ней с помощью магии, моя жизнь не прервётся? Она поэтому решила разблокировать мою магию? Чтобы я лишила её жизни? Ну, я абсолютно не против того, чтобы она умерла. Это решило бы множество проблем.

Я слышу, как Данте говорит Юстусу что-то насчёт того, что всё длится очень долго. Я решаю воспользоваться тем, что его внимание обращено к генералу и бормочу:

— Если я убью вас, разве это не убьёт меня?

— Убьёт.

Она улыбается, и её улыбка выглядит такой меланхоличной, что моё сердце останавливается. Может быть, я неправильно поняла её требование?

Неужели она меня сейчас убьёт?

Она проводит большим пальцем по моим губам, окрашивая их в алый цвет.

— В тот день в Священном Храме, когда я хотела, чтобы моя дочь покончила со мной, она взглянула на меня и произнесла заклинание, которое связало наши жизни вместе. Три наши жизни. Поэтому, если ты убьёшь меня, ты также убьешь её.

ГЛАВА 11

Мои внутренности начинает скручивать, пока они не сплетаются в узел, похожий на узор рубинового цвета у меня на груди. Да, Мириам сказала, что моя мать жива, но теперь у меня есть этому доказательство.

Я пребываю в таком шоке и испытываю такое облегчение, что вздыхаю. Или пытаюсь это сделать. Мои губы не разжимаются. О, боги, неужели она их заколдовала? Эта чёртова ведьма парализовала меня! Готова поспорить, она сейчас рассмеётся; и я это заслужила, так как самолично вошла в её кровавую паутину.

Но Мириам не смеется, она вздыхает.

— Прости меня, дорогая, но я не закончила свой рассказ, как и не закончила высвобождать твою магию.

Мои веки слегка приподнимаются. Я ещё не потеряла контроль над всем своим телом.

— Моя бабушка любила говорить: когда смертные строят планы, Котёл смеётся. И я наконец-то поняла значение этого выражения в ту ночь в Храме, кода твоя мать нас связала. Когда она поняла свою ошибку, поняла, что я ей не враг, было уже поздно менять заклинание, потому что она уже перенесла тебя во чрево своей подруги, и твоя кровь оказалась связанной с той фейри. Моя падчерица знает правду. Мой новый муж объяснил ей, что смог, когда они встретились для того, чтобы обсудить твою поимку.

То есть Мириам хочет сказать, что Юстус в курсе… всего? Я кошусь на мужчину, который следит за тем, как палец Мириам скользит по моей коже, точно корабль по волнам, после чего я снова перевожу взгляд на неё.

— Все, кто находился тогда в храме, были уверены в том, что твоя мать потеряла ребёнка, так как её живот стал плоским, а сама она потеряла много крови. Никто, кроме меня, не заметил, что она перенесла тебя в другое чрево.

Она закрывает глаза и слеза — самая настоящая слеза — скатывается по её бледной щеке.

— Нас заперли в разных камерах. Твоя мать сошла с ума в том подземелье. Её крики эхом отражались от каменных стен днём и ночью. Это было мучительно больно. Я умоляла «Ю» позволить мне усыпить её, но он всё ещё мне не доверял и отказался поместить нас в одну камеру. Я слышала от других стражников, что он вешал ей на уши лечебные кристаллы и менял их, когда они отдавали всю магию. Это было небольшое доброе дело с его стороны, и я это не забыла. Как и то шерстяное одеяло. Подобно большинству фейри «Ю» был обманут и дезинформирован, но в глубине души он был хорошим человеком.

Я фыркаю, и это звучит так, словно я давлюсь воздухом.

— Он остался верен фейской короне, потому что боялся, что его заменят кем-то, кто будет издеваться над нечистокровными жителями Люса и убивать их на суше вместо того, чтобы бросать в Марелюс.

Утонуть — не лучше, Мириам.

Она улыбается.

— Твой дед…

Он мне не дед.

— …заставлял людей бросаться за борт, чтобы подарить им шанс на лучшую жизнь на Шаббе.

Мои каштановые брови приподнимаются и даже изгибаются, что не удаётся сделать моим бесполезным губам.

— Я рассказала ему о том, что змеи уносят всех жертв к нашим берегам.

Я не могу сопоставить мужчину, которого она описывает, с тем ужасным генералом, которого я знала с детства. Неужели мы говорим об одном и том же человеке?

— Именно благодаря этому человеку твоя мать выжила. В день, когда ты родилась, «З» почувствовала это и начала царапать свои кандалы до тех пор, пока не сорвала ногти, а затем она начала дико кричать, пока её крики не достигли Йольского пира «М» и ушей «Ю». Она очень сильно себя изнурила, и он перенёс её обмякшее тело в мою камеру.

Словно пытаясь вспомнить её очертания, она проводит пальцем по моей острой челюсти. И хотя её палец покрыт кровью, мне… не противно.

— В ту ночь я сделала единственное, что пришло мне в голову, чтобы избавить свою дочь от страданий.

Ещё одна слеза стекает по её щеке. Она падает с её подбородка на позолоченные колени.

— Чтобы освободить её.

Что же ты сделала? Вопрос взлетает вверх по моему передавленному горлу, но превращается в пепел, не успев даже врезаться в мои плотно сжатые губы. Когда вопрос спускается обратно, я давлюсь словами, а затем давлюсь своим обжигающим дыханием. Моя грудь горит огнём, который проникает с моей кожи прямо в вены, а затем в лёгкие, насыщая их чем-то вроде горящего масла.

— Дыши, моя дорогая. Жжение пройдёт. Дыши. Им нельзя узнать о том, что это сработало. — Дыши, моя дорогая, — повторяет она неземным голосом, похожим на дымку, которая поднимается с Марелюса зимой.

Слёзы собираются в уголках моих глаз. Я пытаюсь запрокинуть голову, но мою шею парализовало. Я похожа на стальное лезвие на наковальне. Огонь охватывает мой позвоночник и начинает расплавлять каждый позвонок, словно пытается превратить их в молот боли, который должен вот-вот обрушиться на меня. Я сжимаю зубы, чтобы сдержать крик, который угрожает вырваться из меня.

— Спокойно.

Мириам подносит пальцы к моим губам и смачивает их ещё большим количеством крови, как вдруг её сила ударяет в меня. Или это моя сила?

Кому бы она ни принадлежала, она жестокая и беспощадная, и она поражает мой позвоночник от самого копчика до черепной коробки. Крик поднимается по моему горлу и бесшумно врезается в мои сжатые зубы.

— Я её чувствую. Почти готово.

Её кровавые пальцы танцуют по моим щекам, размазывая по ним следы моей агонии.

— Почти готово.

Я пытаюсь сжать руки в кулаки, но она, должно быть, заколдовала не только мои губы, потому что фаланги моих пальцев не сгибаются. Когда костёр, разгорающийся под моей кожей, охватывает моё сердце, из моих глаз снова брызжут слёзы.

Мне хочется броситься в воды Глэйса.

Мне хочется проткнуть кожу кинжалом, чтобы избавить себя от этого обжигающего давления.

Мне хочется содрать с себя плоть, пока заклинание Мириам не превратило мои внутренности в пепел.

Мне хочется…

Боль проходит.

Огонь гаснет.

Жжение сменяется лёгким покалыванием, которое электризует мою кровь. Я бросаю взгляд на свою обнажённую грудь, украшенную узорами, напоминающими дикорастущие растения, и ожидаю, что она начнёт светиться, но моя кожа под разводами крови Мириам — такого же пшеничного цвета, как и всегда.

Это так странно, что я чувствую себя изменившейся, но при этом выгляжу такой обычной.

— А теперь я сниму с тебя паралич, — её речь замедляется. — Не забудь, что ты должна вести себя так… словно моё заклинание… не сработало.

Неудивительно, что Мириам так измотана. Большая часть её крови оказалась вне её тела.

— И, Фэллон, дорогая… не забудь, что ты должна меня ненавидеть.

Вести себя так, словно я не обладаю магией, должно быть легче легкого. Ведь я совсем не умею рисовать магические знаки. А вот вести себя так, что я ненавижу женщину, которую использовал жестокий мужчина, и не поняли все остальные… это будет непросто.

Дьявол на моём плече на цыпочках подходит к моему уху и шепчет: «Что если она накормила тебя неправдой? Такой легковерной девушке, как ты, не впервой попадаться на ложь».

Я мысленно смахиваю дьявола с плеча и прижимаю его сапогом для пущей убедительности, но его слова задерживаются в моей голове… и начинают разъедать меня. Я не собираюсь сразу же вписывать Мириам в своё семейное древо, но разве моя сестра по несчастью не заслуживает презумпции невиновности? С её стороны было бы нелогично превращать меня в оружие, если она хотела видеть меня слабой.

Из-под подошвы моего сапога доносится слабый шепот: «Что если она превратила тебя в своё собственное оружие?»

Вместо того чтобы ещё больше надавить на сапог, я сдвигаю его и позволяю дьяволу вернуться на плечо, так как я предпочитаю, чтобы меня вёл дьявол, а не те, кто меня окружают.

ГЛАВА 12

Мириам проводит прохладным пальцем по моим губам, после чего ведёт им по замысловатому узору на моей груди. Покачав головой, она издаёт злое рычание.

— Что?

Тело Данте напрягается, а плечи становятся такими квадратными, что начинают выдаваться из-под его золотого нагрудника.

— Что произошло?

Мириам сжимает губы.

— Мы забыли о том, что сейчас лето, и солнце встаёт рано.

Она приподнимает дрожащую руку к голове и проводит костяшками пальцев по вспотевшему лбу.

— В следующий раз я начну высвобождение её магию, как только луна осветит небо.

Пока она говорит, невидимые путы её магии отпускают моё тело. Она не дала мне крыльев, которые я могу расправить, но я чувствую себя так, словно покинула кокон и готова воспарить.

— Мы? — Данте выпучивает глаза. — Не надо перекладывать вину на меня, стрега! Если нам придётся провести под землей ещё две недели, то только из-за тебя.

И точно ребенок, впавший в истерику, Данте обрушивает свой меч на её золотой трон. Но единственное, что ему удается сделать, помимо демонстрации своей несдержанности, это сломать свой обсидиановый клинок.

Мои губы приподнимаются в улыбке, но я подавляю её, пока никто не успел этого заметить, опускаю глаза в пол и содрогаюсь, заметив алые разводы на груди. Я начинаю вытирать кровавое месиво остатками своей разорванной блузки, пока ткань не становится такой же красной, как и полоска ткани, прикрывающая мои груди. Мой живот снова сжимается, и на этот раз я не в силах подавить рвотные позывы. Желчь покрывает моё нёбо, и, боги, как же сильно она его разъедает.

Очередная волна тошноты накрывает меня, я сгибаюсь и окатываю пол подземелья скудным содержимым своего желудка.

— Не мог бы… кто-нибудь… смыть кровь?

Несмотря на то, что Юстус не единственный водяной фейри, присутствующий здесь, он выполняет мою просьбу. Он огибает моё тело, подняв вверх сияющие ладони. Окатив меня водой, он осматривает каждый миллиметр моего лица. Он мне друг или враг? Мириам так и не сказала.

«Не то, чтобы ты могла ей доверять», — бормочет мой верный дьявол. Интересно, в курсе ли Юстус, что кровь, которую он смывает с меня, содержит теперь и мою магию? Когда он направляет струю мне в лицо, я захлопываю глаза и сжимаю губы, чувствуя, как остатки тепла от заклинания Мириам смываются с меня с потоками воды.

— Росси, прикажи, чтобы кузнеца, который сделал этот нелепый меч, бросили в Филиасерпенс, и пусть Таво найдёт нового кузнеца, который сможет делать оружие, достойное, мать его,люсинской короны.

Данте швыряет свой сломанный меч в белый мраморный бюст, тем самым отколов у него ухо.

Моё сердце сжимается, потому что сломанная ушная раковина заставляет меня вспомнить об ушах маммы, которые срезал Юстус железным клинком, чтобы наказать её за внебрачную дочь. Жалеет ли он об этом сейчас, зная, что я не имею отношения к Агриппине Росси?

— Заклинательница змеев, иди назад в свою клетку!

Мой взгляд перемещается со сломанного бюста на Данте. Если кого и следует запереть в клетке, то это его.

— Не надо клетки. Я буду хорошо себя вести. Я к…

Я почти произношу клятву, как вдруг вспоминаю, что теперь, когда моя магия разблокирована, эта сделка отобразится на моей коже.

Данте издаёт мерзкий смешок.

— Ты? Будешь хорошо себя вести?

— Маэцца, разрешите сказать? — голос Юстуса заставляет Данте остановиться в дверях темницы.

Это глупо с моей стороны, но я молюсь о том, чтобы Юстус меня поддержал. В этом случае я получу ответ на свой вопрос о том, на чьей он стороне. Это дикая мысль, но что если Юстус Росси работает на нас, а не против нас? Конечно же, тогда возникает вопрос — почему? и как давно это продолжается?

— Давайте оставим кузнеца в живых.

А я-то думала, что у Юстуса Росси есть совесть…

— Он работает над конструкцией меча, который соединит в себе обсидиан и железо…

— Ты хочешь, сказать, что я дурак, Росси? — тихий ответ Данте разрезает воздух.

О, как же сильно задёргались мускулы на висках Юстуса.

— Конечно, нет, Маэцца.

Данте, может быть, и сделался непредсказуемым, но его желание предельно ясно — он хочет заполучить весь Люс. А чего хочет Юстус Росси?

Человек, мотивы которого не ясны, опасный враг. Моя единственная надежда сейчас на Мириам. Будучи очень хитрой женщиной, она, вероятно, знает, что ему нужно.

Боги… Мириам может быть на нашей стороне. Кто вообще стал бы заступаться за Юстуса?

Я бросаю на неё взгляд, и замечаю, что она уже смотрит на меня поверх отяжелевших век. Она не зевает, но сделалась такой же бледной, как тот бюст, который повредил Данте в порыве раздражительности. И только теперь я понимаю, чьё лицо он изображает: Ксемы Росси. Художнику не только удалось в совершенстве передать желчный взгляд и глубокие морщины древней фейри, но он так же изобразил на её плече её мертвого попугая — единственное животное, которое я ненавидела.

— Ладно, — огрызается Данте. — Пусть пока поживёт. Но начните обучать нового.

Когда Юстус кивает, он окидывает взглядом мою порванную блузку и грязные замшевые штаны.

— Вымойте Фэллон и найдите ей какую-нибудь одежду, чтобы она перестала быть похожа на ракоккинского мальчика-подростка.

— Я не ребенок, Данте! — выкрикиваю я. — Я с радостью вымоюсь, но мыть меня не надо.

Я хватаюсь за свою блузку и начинаю выкручивать ткань, представляя вместо неё шею Данте.

Он задерживается в дверях и ещё раз проходится по мне взглядом.

— Не оставлять её одну ни на секунду.

— Конечно, Маэцца.

— И ещё, Росси. Принесите бумаги. Побольше. За этот месяц я собираюсь изучить все до единого магического знака, известные шаббианцам.

— Пергамент и чернила будут доставлены немедленно.

— Мне не нужны чернила. Я буду использовать кровь Фэллон.

Улыбнувшись коварной улыбкой, он разворачивается и выходит из темницы.

— Свежую. Прямиком из её тела.

Мой пульс ускоряется и начинает сотрясать кожу безудержным гневом, но затем он ускоряется ещё больше, и на этот раз от ужаса. Если мы женаты, он поймёт, что заклинание Мириам сработало, потому что тогда он сможет использовать мою магию. Я смотрю в сторону своей сестры по несчастью, но она не сводит глаз с Юстуса. И хотя они ничего не говорят вслух, между ними происходит какой-то диалог.

Она, должно быть, почувствовала всю тяжесть моего взгляда, потому что говорит:

— Не волнуйся. Я научу его неправильным символам.

Я кошусь на Юстуса, который, кажется, хорошо разбирается в магических знаках.

— Боишься, что я научу его правильным? — Юстус одаривает меня заговорщической улыбкой.

Я моргаю.

И гляжу на него.

А затем на Мириам.

О. Боги.

Юстус понимает шаббианский!

А Мириам… она даже глазом не моргнула.

— Идём. Твоей бабушке надо отдохнуть.

Когда Мириам, наконец, склоняет голову на плечо, Юстус выходит вперед меня с такой прямой спиной, что его длинный хвостик почти не колышется.

— Я не дам ему ни грамма своей крови, — шиплю я, а Мириам в изнеможении закрывает глаза.

Юстус останавливается, после чего так резко подходит ко мне, что мне приходится запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Пусть Юстус Росси и не такой высокий, как Лор или Данте, но его размеры всё равно впечатляют.

— Если ты откажешься, — говорит он тихим голосом, — ты подпишешь Антони смертный приговор. Ты действительно этого хочешь?

Моё сердце начинает колотиться о рёбра.

— Конечно, нет.

И тогда, уже громче, он говорит:

— Значит, ты побудешь чернильницей Данте.

— Что за игру вы ведёте, генерали?

— Ту, в которой моя внучка остаётся королевой Люса.

— Я не ваша…

— Ты разве забыла о том, что мы с Мириам женаты, Капелька?

Прозвище, которым звала меня бабушка, звучит так отвратительно в его исполнении.

— Никогда меня так не называйте.

Зрачки Юстуса сужаются.

— Если вы думаете, что сможете управлять Люсом через меня, то вы будете очень разочарованы.

Когда он улыбается, я добавляю:

— Простите. Я сказала разочарованы? Я хотела сказать уничтожены. Вороном. А точнее двумя, потому что мой отец с радостью поможет Лору отрубить ваши конечности.

Улыбка Юстуса становится ещё шире и вокруг его хитрых глаз появляются морщинки. Неужели он думает, что его брак с Мириам не даст моей паре и отцу растерзать его мерзкое сердце?

Моё собственное сердце сжимается, когда я понимаю причину его радости. У него есть доступ к шаббианской крови, и он знает, как её использовать. Причём он не только умеет рисовать магические знаки, но и может убивать оборотней с её помощью.

— Говори на языке матери шёпотом, — бормочет он и, похоже, на шаббианском, учитывая его сильный акцент.

Мои ресницы взмывают вверх. Я говорю на… на…

Я пытаюсь оправиться от шока. Сейчас не время восторгаться моей новой способностью, но это, чёрт побери, настоящий восторг!

— Откуда вы знаете шаббианский? Неужели великая и ужасная Ксема Росси — наполовину колдунья и, как и в моём случае, это умение пришло к вам из ниоткуда? — бормочу я себе под нос.

— Оно перешло ко мне по крови. Язык матери передаётся с кровью. А что до моего умения, Мириам и я провели вместе долгие годы. Когда-нибудь я расскажу тебе свою историю.

Он делает шаг в сторону двери. А я громко произношу на люсинском:

— А почему вы решили, что мне будет интересна история человека, который обрезал уши собственной дочери?

Он останавливается.

— Это Церес рассказала тебе…

По полу ползёт тень и касается сапога Юстуса. И хотя она не падает на его лицо, оно всё равно темнеет.

— Агриппина — позор семьи Росси и всего фейского народа. Как и её мать.

Тень замирает.

Юстус начинает пятиться и рявкает:

— Като, раз уж у тебя лучше всех получается выносить Заклинательницу змеев, сопроводи её в ванную, пока она не отравила наши туннели своим зловонием.

Мне, наверное, следовало бы опешить, но мои мысли заняты словами, которые вырвались из его рта перед тем, как появился Като.

Неужели он отрицал то, что именно он отрезал кончики мамминых ушей? И если это так, и в этом не было его вины, то кто тогда покалечил мать, которая меня родила?

ГЛАВА 13

Выйдя из темницы, я ожидаю увидеть свернувшееся тело Антони, но единственное, что я замечаю на почерневшем полу это лужу его крови, липкую, словно масло.

Я сжимаю руки в кулаки.

— Где он?

— Я его переместил.

Като пристально смотрит на лужу, после чего опускает веки, чтобы больше её не видеть.

— Куда вы его переместили?

Он поворачивается ко мне и поднимает веки.

— В помещение. С лежанкой.

— С кроватью?

Он вздыхает.

— Нет, Фэллон. Ты же знаешь, что Данте никогда бы этого не позволил.

— Сколько помещений в этих туннелях?

Я смотрю на коридор, напротив которого находится коридор, ведущий в мою «комнату».

— Пожалуйста, не задавай мне вопросов. Мне запрещено рассказывать тебе о твоём местоположении.

— Я уже знаю, что мы в Тареспагии, под поместьем Ксемы Росси.

— Как?.. — его рот раскрывается, после чего он снова сжимает губы. — Верно. Подземелье.

Его взгляд перемещается на теперь уже закрытую золотую стену с эмблемой семьи Росси.

— Идём. Я покажу тебе ванную.

Като ведёт меня в туннель, который я только что рассматривала. Каменные стены здесь гладкие, стыков почти невидно. О, Святой Котёл, как же внимательно я выискиваю хотя бы один стык! Ведь в тот момент, когда я узнаю, как рисовать магический знак, позволяющий проходить сквозь стены, этот стык может стоить мне свободы.

К слову о знаках…

— Почему Мириам не перенеслась сквозь стену?

— Рядом с ней нет стен, но даже если бы ей удалось пододвинуть свой трон к стене, она знает, что Лоркан Рибав убьёт её, как только она выберется из этой крепости. А если умрёт она, умрешь и ты.

— Может быть, кому-то стоит сообщить ему о том, что наши жизни связаны?

Под «кем-то» я имею в виду его.

— Фэллон, будь реалисткой. Ты действительно веришь, что этот стервятник будет выслушивать чьи-то объяснения?

Я ощетиниваюсь от его слов о репутации моей пары.

— Лоркан невероятно терпеливый, Като.

— Ты, наверное, не видела, как он обезглавил целый батальон солдат за пару минут.

— А вы видели?

Бледное лицо Като покрывается пятнами, которые становятся заметны даже в тусклом свете факела.

— Я… я… не должен разговаривать об этом с тобой.

— Вообще-то должны.

Он проводит рукой по волосам и выдергивает несколько волосков.

— Что ещё за батальон уничтожил мой, — я заменяю слово «пара» на, — король.

— Пожалуйста, Фэллон.

Я скрещиваю руки на голом животе, под узлом, в который я завязала свою испорченную блузку.

— Вы не можете сначала сказать, что Лор убил целый солдатский батальон, а затем замолчать. Когда? Где? И по какой причине? Они напали на него? Он бы не причинил вреда никому, кто этого не заслуживает…

Я делаю резкий вдох.

— Это случилось в ту ночь, когда меня забрали? Я видела, как Данте кому-то кивнул перед тем, как закрыть вход в пещеру.

— Фэллон…

Он резко отводит взгляд вправо, затем влево.

— Ш-ш. Из-за тебя у меня будут проблемы.

— Потому что вы рассказали мне о том, что случилось в Люсе?

— Да. Нам запрещено говорить о войне.

— Войне? — задыхаясь, произношу я.

Тело Като застывает.

— Война началась?

У меня появляется ощущение, что мой желудок заполнился какой-то жижей. Я расплетаю руки и пытаюсь схватиться ими за ближайшую стену.

— Да. Мы пытались решить всё миром. Рибав отказался.

Я ненавижу то, что Като использовал местоимение «мы». Что он ассоциирует себя с деспотичным режимом Данте.

— Уверена, что Лор мог бы подумать над этим, если бы меня ему вернули.

— Почему ты хочешь, чтобы тебя вернули этому монстру? — упирается Като.

Потому что он мой монстр, но вряд ли Като поймёт. Данте явно промыл ему мозг, и я уже начинаю думать, что он находится здесь по своей воле.

— Действительно. Зачем мне хотеть жить на свободе при короле, который меня уважает, когда я могу жить в заточении с королём, который собирается меня эксплуатировать.

— Данте сделал тебя королевой. Это большая честь, и, если я не ошибаюсь, ты мечтала выйти за него замуж.

— Мечтала. В прошедшем времени. Пока я не увидела его истинное лицо.

Последнюю фразу я добавляю себе под нос на случай, если какой-нибудь солдат скрывается где-нибудь неподалеку и решит передать мои слова своему правителю.

— Единственное, почему он хотел жениться на мне, это чтобы использовать мою волшебную кровь и позлить Лора.

— Ты, как и все, знаешь, что короли женятся по расчёту. Король Люса ищет союза с Шаббе для того, чтобы Люс, наконец, начал жить в мире, когда магический барьер падёт.

Я фыркаю, так как его представления о мире очень искажены.

— У шаббианцев уже есть союзники: вороны. Если Данте их уничтожит, жизнь люсинцев превратится в сплошной кошмар.

Като сжимает зубы. Я слышу глухой скрип эмали так же отчетливо, как и яростный стук своего сердца.

— Твоя бабушка будет очень тобой гордиться, когда услышит об этом союзе.

— Вы думаете, что нонна, которая так отчаянно пыталась освободиться от своего мужа и его семьи, почувствует гордость, когда увидит, что меня насильно выдали за человека, убившего собственного брата?

Его тёмные брови изгибаются.

— Это Рибав убил Марко. А не Данте.

— Убийцы перемешались у вас в голове, Като.

— Рибав отрубил Марко голову и отнёс её на гору. Тысячи эльфов и фейри были этому свидетелями.

Я раздраженно вздыхаю. Мои друзья, может быть, и заключили сделку с Данте о том, что будут молчать о его участии в этом деле, но я не связана никакими клятвами.

— Если бы я приказала Юстусу пронзить ваше сердце кинжалом, и он бы покорился, кого бы вы назвали убийцей?

— Я понимаю, что ты пытаешься сказать, Фэллон, но Данте не просил Алого Ворона свергать своего брата. Это сделала ты.

— То есть вы думаете, что Данте не было на той горе? И где же, по его словам, он был? В Тареспагии? Трахал свою маленькую принцессу из Глэйса, на которой он должен был жениться?

Как бы мне хотелось, чтобы он снова начал обхаживать её.

— Он предупреждал, что ты попытаешься убедить нас в том, что это он хотел смерти своему брату, — бормочет Като.

— Правда? Какой он прозорливый. Дай угадаю, и он сказал вам это под воздействием соли.

Серебристые глаза Като темнеют.

— Я понимаю, что ты недовольна своей судьбой, но очернять другого… это низко, Фэллон.

— А разве вы не слышали? Шлюхе ворона уже некуда опускаться.

Он морщит нос.

— Не называй себя так.

— О, это не я; это новое прозвище придумали ваши соотечественники. А ещё Алая шлюха и Шаббианская сука.

— Какие ещё соотечественники?

— Если б знать, но Данте и Таво решили их не искать, поэтому их личности пока остаются в секрете.

Моё сердце гневно стучит, пока я не вспоминаю о том, что Эпонина предлагала деньги Неббы, чтобы восстановить мой маленький голубой дом в Тарелексо. Надеюсь, она в безопасности. И я надеюсь, что она нашла другого союзника вместо меня, который поможет ей свергнуть её отца.

— Твой дед скоро вернётся с платьем. Если ты не хочешь, чтобы он наблюдал за тем, как ты моешься, нам следует поторопиться.

Голос Като звучит низко и напряжённо. Это разочарование или решительность?

Только бы второе. Като не только добрый, но и умный. Конечно же, тот свет, что я пролила на события в Монтелюсе, должен проникнуть ему в мозг и заставить его осознать, что он поставил не на того монарха.

Когда мы возобновляем шаг, я спрашиваю:

— А что с Эпониной?

— Что ты имеешь в виду?

— Она вообще в курсе, что её жених заключил брак с другой?

— Эпонина вернулась в Неббу со своим отцом после того, как…

Като потирает губы рукой, словно пытается не дать остальным словам сорваться с них.

— После?

— Ты можешь помыться здесь.

Он толкает дверь, и за ней оказывается очередная обсидиановая камера, размеры которой не превышают комнаты в «Кубышке».

Посреди помещения располагается медная ванная. Рядом с ней — ночной горшок и полка с двумя аккуратно сложенными полотенцами.

— Полотенца чистые. Вода тоже.

Он пытается улыбнуться, но улыбка почти не касается его губ.

— Можно вывести солдата из бараков, но нельзя вывести бараки из солдата.

Я приподнимаю бровь.

— Гигиена у нас в крови.

Я медленно ему киваю.

— Жаль, что это распространяется только на бараки. Представьте, как сильно армейская любовь к чистоте могла бы помочь Раксу?

Като хватает совести вздохнуть.

— Когда война закончится, ты сможешь сделать этой своей первостепенной задачей.

При упоминании войны, которая началась по всей стране, холодок пробегает по моей спине. Как жаль, что мои шаббианские способности ограничиваются языком. Как жаль, что я не знаю нужного магического знака, с помощью которого я могла бы выбраться из этого гигантского гроба. В следующий раз, когда Юстус его нарисует, я буду следить за ним, как коршун.

Като жестом приглашает меня залезть в ванную.

— Я отвернусь.

— Мириам не смогла пробудить мою магию. Я не обладаю никакой силой, Като.

— Разве это когда-то мешало тебе сеять хаос в Люсе?

Я улыбаюсь, и это первая искренняя улыбка с тех пор, как я проснулась в преисподней Данте.

— Церес следовало назвать тебя Хаосом, а не Капелькой.

Его слова ощущаются, как удар в сердце.

Когда моя улыбка исчезает, Като потирает шею и говорит:

— С моей стороны было бестактно напоминать тебе о Церес. Ты, должно быть, скучаешь по ней.

— Очень, — хрипло отвечаю я.

И это так, но в данный момент не мысли о нонне вызывают во мне бурю эмоций; а воспоминание о видении, которое показал мне Лор в тот день, когда Марко пал.

В тот день я впервые увидела свою родную мать.

В тот день я услышала, как она произнесла слово, которое мамма прошептала мне сразу после моего рождения и которое начала использовать нонна, объясняя это тем, что я получила своё прозвище за небольшой рост. Но моё имя появилось не благодаря этому прозвищу. Фэллон значит «капелька» на языке воронов.

Я сглатываю комок, который образовался в моём горле, когда вспоминаю то беззаботное утро, что я провела с отцом в Северной таверне. Кажется, это было так давно.

«Почему вы решили назвать меня «капелькой», даджи?»

Он улыбнулся, отчего все острые углы на его лице разгладились.

«Твоя мать… она…»

«Она?..»

Он закрыл глаза и сжал руки в кулаки, а я наклонилась и накрыла его кулак своей рукой, чтобы вернуть его обратно в реальность.

Его горящие глаза, которые сделались ещё ярче из-за горя, раскрылись и посмотрели на меня.

«Твоя мама была уверена в том, что ты накроешь наш мир грозой. И ведь так оно и случилось, моя маленькая капелька. Она бы тобой гордилась».

В отличие от меня с Лором, мой отец не потерял надежды увидеть её снова.

Подумать только, скоро он сможет вернуть её.

Подумать только, Мириам спасла её.

И да, она, вероятно, сделала это, чтобы спасти саму себя, но факт остаётся фактом: моя мать жива. Мне так не терпится встретиться с ней, что все мои мелкие переживания и мысли отходят на второй план. Как бы мне хотелось знать, где она находится.

Мириам знает. Неожиданно мне очень хочется, чтобы меня поскорее начали использовать в качестве чернильницы, потому что тогда я снова окажусь в присутствии Мириам. Не знаю, как я смогу задать ей свой вопрос, если мы будем не одни, но я уверена, что найду способ. У меня хорошо получается импровизировать.

Я уже вижу, как Фибус и Сибилла закатывают глаза, услышав моё признание. При мысли о моих друзьях, сердце начинает горестно колотиться. Я развязываю перепачканную блузку и молюсь о том, чтобы они не высовывали носа из Небесного Королевства.

Като начинает закрывать дверь, но останавливается.

— Если я выйду, ты обещаешь вести себя хорошо?

Я киваю, так как опасаюсь, что слова могут отпечатать моё обещание на его коже и раскрыть мой обман.

— Потому что, если ты попытаешь что-нибудь предпринять, Хаос, накажут не только Антони.

К сожалению, я не сомневаюсь в том, что верному Като придётся заплатить за моё непослушание.

— Я ничего не буду предпринимать. И теперь вы всегда будете звать меня Хаос?

Улыбка приподнимает его губы.

— Тебе это подходит.

— Интересно, что подумает нонна, услышав это новое прозвище…

Его кадык опускается при упоминании женщины, к которой он всё ещё пылает страстью.

— Оно, без сомнения, покажется ей глупым. Она находит глупым почти всё, что я говорю.

— Нет, не находит. Нонна просто… старше, Като. Она пережила ужасные вещи, и это избавило её от иллюзий. Но это всего лишь раковина, которую она носит, чтобы защитить себя.

Я понимаю, что даю Като надежду на то, что нонна может сдаться, как только они воссоединятся, но разве не лучше жить надеждой, чем в отчаянии?

— Вам определённо стоит отправиться на Шаббе, пока она не сбросила эту раковину ради какого-нибудь шаббианца.

— Ты действительно думаешь, что она посмотрит в мою сторону, если узнает, что я оставил тебя здесь без друзей?

Я рада, что он остался таким же решительным и добрым, и что ему не запудрили мозг.

— У меня есть Антони.

У меня есть Мириам. И, вопреки всем ожиданиям, у меня, вероятно даже есть Юстус. Конечно же, я пока не включаю этих двух в список своих союзников.

— Като, если вы сможете выбраться из Люса, уезжайте.

Спасайтесь…

— Я дал клятву защищать корону, Фэллон.

— Магическую клятву?

— Дело не только в магии.

Значит, это его выбор…

— В общем, спокойно принимай ванну, но не увлекайся. И не…

— Ничего не предпринимать. Я же сказала, что ничего не сделаю.

Я и не собираюсь ничего делать, пока со мной нет Антони, и пока я не узнала, где спрятана Зендайя из Шаббе. Да, спрятана. Если бы моя мать пряталась по своей воле, она бы объявилась, как только пробудился мой отец, так как она не смогла бы находиться вдали от него.

Я снимаю блузку и спускаю штаны, после чего избавляюсь от нижнего белья. Вода в ванной прохладная. Жалко, что Като не владеет стихией огня.

Опустившись в ванную с тонким кусочком мыла в руке, я начинаю раздумывать о том, чтобы укусить палец и пустить себе кровь. Может быть, если накапать несколько капель в воду, она нагреется? Но что если кровь подействует как-то иначе? Что если вода превратится в кислоту? Что если я не смогу остановить кровотечение и воспроизведу какое-нибудь ужасное заклинание?

Вздохнув, я решаю не экспериментировать и насладиться чистой водой. Намылив тело и голову, я погружаюсь в пенную воду, чтобы ополоснуться. Несмотря на то, что в ванной тихо, ничто не может сравниться с тем, как тихо оказывается под водой. Может быть, это ещё одна особенность шаббианцев?

Мои веки раскрываются, когда мне в голову приходит новая мысль. Неужели я теперь бессмертна? Ну, насколько вообще могут быть бессмертны шаббианцы.

А затем мои ресницы взмывают еще выше, когда я замечаю мужчину, стоящего над моей ванной и смотрящего на меня сверху вниз.

ГЛАВА 14

Я скрещиваю руки на груди и сажусь, сплевывая воду.

— Не мог дождаться, чтобы увидеть меня?

Данте двигает челюстью из стороны в сторону, словно пережевывает зубами грецкие орехи, избавляя их от скорлупы и всего остального.

— Тебя нельзя оставлять одну.

— Может быть, тебе и нравится, когда на тебя смотрят, пока ты моешься, но мне нет.

— Вылезай.

— Сначала выйди.

Он приседает, и сжимает край медной ванны длинными пальцами.

— Какая ты эгоистичная. Никогда не думаешь о своём морячке. Брамбилла, приведи…

— Нет.

Убедившись, что дверь закрыта, я вскакиваю на ноги, и хотя я ненавижу обнажаться перед этим мужчиной так же сильно, как я ненавижу исполнять его приказы, я делаю, как он говорит. Поскольку он загораживает мне полку, я киваю на неё.

— Ваше Высочество, не могли бы вы передать мне полотенце?

Мой приторный тон ещё больше обозляет Данте.

Он хватает с полки полотенце, но не бросает его мне. Он продолжает держать его в руке, крепко сжав бледно-серую махровую ткань.

Я тянусь за ним, но Данте отводит руку.

— Данте, пожалуйста.

— Ты моя жена.

Я прикрываю рукам свои мокрые груди и хмурюсь.

— Но не по закону Люса.

— С каких это пор тебя интересуют люсинские законы?

Начиная с этого момента.

Взгляд Данте проходится по моему обнажённому телу. Он не в первый раз видит меня голой, но в отличие от того дня на острове бараков, сейчас его взгляд ощущается как насилие. И это лишь укрепляет моё желание вонзить шпоры в мягкую плоть его шеи.

— Если это так важно, я попрошу Юстуса найти священника…

— Ты прав. Мне плевать на люсинские законы.

Тон моего голоса такой резкий, что заставляет его поднять на меня глаза.

— Полотенце, Маэцца.

— Ты сильно похудела. Разве Рибав тебя не кормил?

Надеюсь, мои выпирающие кости отталкивают его.

— Я могу получить полотенце?

Он замирает на месте. Лишь только мускул дёргается на его челюсти.

Я не знаю, в какую игру он играет, но мне она определенно не нравится. Я почти прошу его отдать мне полотенце — снова — как вдруг он наконец-то передаёт его мне.

Я забираю у него полотенце и оборачиваю его вокруг своего тела.

— Зачем ты здесь? Ты что-то забыл?

— Я хотел пригласить тебя на ужин.

— Я предпочту снова перепачкаться кровью.

Глаза Данте вспыхивают.

Он поднимает руку, словно хочет меня задушить, но петли на двери скрипят, и его рука застывает в воздухе.

— Церес не очень-то хорошо тебя воспитала.

Входит Юстус с платьем из золотого шёлка и блестящего фатина, перекинутым через руку.

— Тебя нужно обучить хорошим манерам.

— Вызываетесь быть моим учителем по этикету?

— Ну, да.

Он улыбается, и это недобрая улыбка.

— У нас будет время, чтобы узнать друг друга получше, после всех тех лет, что мы провели порознь.

Я пытаюсь понять его истинные мотивы, но ещё не успела изучить его мимику. Он на самом деле планирует вымуштровать меня, или хочет научить меня всему, что связанно с шаббианцами?

Я пожимаю плечами.

— Можете попрощаться со своим рассудком. А вообще пох, нонно.

— Пох?

Его рыжие брови изгибаются.

— По-хрен. Как часто говорят в Тарелексо.

— Ты посещала лучшую школу в Люсе. Школу, за которую я заплатил целое состояние.

— Вам следовало вложить эти деньги во что-то другое.

— Теперь мне это ясно.

— А почему бы Мириам не начать преподавать мне уроки этикета? Она ведь… была… принцессой.

— Нет, — говорит Юстус.

— Почему нет?

— Она не сможет тебя обучить…

Он отделяет каждый слог так, словно я маленький ребёнок, у которого проблемы с речью.

— Во-первых, она — позор для короны, а, во-вторых, она пока не в состоянии. Боюсь, вашим урокам тоже придётся подождать, Маэцца.

— Сколько? — спрашивает Данте.

— Несколько дней.

— Дней!

— После того, как она заблокировала магию Фэллон, она была мертва для мира в течение целой недели.

Мой пульс ускоряется, когда наши взгляды встречаются.

— Недели? — резкий голос Данте разрывает мои барабанные перепонки.

Я, конечно, рада тому, что Данте не будет пока размазывать мою кровь по пергаменту, но я не могу не почувствовать укол разочарования. Если она будет в таком состоянии в течение целой недели, то, как я смогу узнать о местоположении своей матери? Может быть, Юстус знает? И станет ли он рассказывать мне?

Когда Юстус трясёт платьем, висящем на его руке, я говорю:

— Я могла бы остаться с ней. То есть, вы же всё равно меня закроете. Можете поместить меня в темницу. Так будет надежнее. К тому же я освобожу клетку, которая может пригодиться, если вы возьмете кого-то в плен.

Глаза Юстуса становятся жёсткими.

— Оставлять тебя в темнице может быть смертельно опасно. Мириам бывает непредсказуема, когда сознание возвращается к ней.

— Её задница приклеена к трону.

Я с силой тяну за полотенце, представляя все те препоны, что расставляет мне Юстус, и как я запускаю их ему в голову.

— Но ведь если она убьёт меня, она сама упадёт замертво.

— Она может проснуться дезориентированной и не будет помнить о том, что ваши жизни связаны.

Вокруг его рта появляются сердитые морщинки, словно он откусил кислую сливу.

— Она может не помнить о том, что ты её внучка.

Я сдвигаю брови, пытаясь понять, блефует ли он или говорит правду.

— Твой синяк прошёл, — замечает Данте, обратив внимание на мой лоб.

Я трогаю кожу над глазом. Шишка, которую я получила в день своего похищения, действительно, пропала.

Он переступает с ноги на ногу, что заставляет его шпоры и золотые бусины в волосах звякнуть.

— Как это возможно?

Мои пальцы застывают вместе с воздухом в лёгких, потому что это можно объяснить только магией.

— Прошло уже некоторое время, Ваше Величество.

— Её кожа была желтоватой, когда я забрал её из погреба.

— Ладно. Признаюсь. Я её вылечил. Я решил, что вам будет неприятно смотреть на её лицо прокажённой. Ведь она здесь единственная женщина.

Лицо прокажённой? Я почти фыркаю, но поскольку Юстус Росси только что спас мою задницу, я оставлю без внимания этот комментарий.

— Как предупредительно с вашей стороны, генерали. Как жаль, что предатель Лазарус сбежал со всеми лечебными кристаллами.

Я моргаю, потому что я точно помню, как Лазарус рассказывал мне о том, что Данте отказался одолжить воронам кристаллы шаббианцев, которые были нужны мне после попадания в меня отравленной стрелы.

— Я работаю над тем, чтобы вернуть их, сир.

— А пока ты их ищешь, — Данте сжимает край повязки, обмотанной вокруг его руки, и начинает разматывать её, — мне надо вылечить эту рану. Не мог бы ты использовать свою магию?

Я кошусь на Юстуса, который держится всё с таким же апломбом.

Он делает шаг в мою сторону и протягивает мне платье.

— Не хочу испачкать кровью твой наряд.

Я забираю у него одежду и прижимаю её к груди. От прикосновения колючего фатина моя кожа покрывается мурашками. Я бы очень хотела, чтобы рана Данте загноилась и начала нарывать, но я скрещиваю пальцы и молюсь о том, чтобы Юстус действительно знал, как рисовать лечебный магический знак, в противном случае… в противном случае нам крышка.

Когда повязка падает на пол и обнажает след от моих зубов на его большом пальце, я морщу нос. Из прокусанной кожи не только сочится гной, но ещё и кожа вокруг так сильно потемнела, словно мой укус был ядовитым.

Правда, я и так уже чувствовала себя ядовитой, но теперь я уже начинаю думать, что это действительно так.

А, может быть… может быть, обсидиан в моей крови вызвал такую реакцию? Что если вещество, которое употребляет Данте, чтобы быть невосприимчивым к железу и соли, вызывает аллергию на камень, из которого построена эта крепость?

ГЛАВА 15

Юстус вытаскивает из-под рубашки кулон на кожаном ремешке, откупоривает небольшой пузырёк, висящий на нём, и обмакивает палец в жуткую субстанцию, похожую на кровь Мириам.

— Вы можете почувствовать жжение, — предупреждает он и начинает обмазывать следы от моих зубов.

Данте даже не дёргается. Он как будто перестаёт дышать, сосредоточившись на заклинании Юстуса.

— Вы что-нибудь чувствуете, Маэцца?

— Нет.

Вздохнув, Юстус отпускает руку Данте и окунает пальцы в ванну, после чего вытирает их о носовой платок с вышитой буквой «Р».

— Я прекрасно понимаю, что, возможно, вы не захотите это слышать, но вам следует уменьшить дозу…

— Я сейчас не спрашивал твоего мнения, Росси.

Юстус продолжает вытирать пальцы об именной платок, хотя я подозреваю, что они уже сухие.

— Когда Мириам проснётся, я попрошу её вылечить вас.

— Нет.

— Она не станет вас заколдовывать, Маэцца.

Сердитое выражение лица Данте красноречиво говорит о том, что он думает о заверениях Юстуса. Будь я на его месте, я бы, наверное, тоже опасалась Мириам. Она, может быть, и согласилась соединить нашу кровь, но почему Мириам не может отменить заклинание, которое она наложила на его род?

Святой Котел, неужели это можно сделать? Несмотря на то, что я отчаянно пытаюсь сбежать из этой тюрьмы, я понимаю, насколько ценным может быть моё нахождение здесь, рядом с Мириам и королём фейри. Он, может быть, и не позволит ей коснуться его, но он не боится моего прикосновения, так как не знает, что моя магия активирована.

Несмотря на то, что вода стекает с волос мне на спину, а воздух наполнен пронизывающим холодом, я уже не чувствую себя замёрзшей.

— Ты боишься её прикосновения, но позволил ей связать нашу кровь?

— Я не боюсь этой ведьмы; я ей не верю. Как и тебе.

Данте начинает наматывать на руку испачканную повязку, но срывает её, издав раздражённый рык.

— Росси, найди мне новую повязку и бутылку какого-нибудь алкоголя.

Алкоголя? Неужели ему так больно, что приходится пить днём?

Глаз генерала дёргается, когда он получает этот ничтожный приказ.

— Могу я передоверить это Брамбилле, чтобы помочь своей внучке надеть платье. На нём слишком много пуговиц.

— Я, конечно, ранен, Росси, но я не калека.

Генерал напрягается.

— Конечно, нет, но у вас идёт кровь.

Данте обхватывает запястье поврежденной руки и прижимает её к золотым доспехам.

— Тогда найди мне, мать его, лекаря!

— Я думал, что никому нельзя заходить внутрь или выходить…

— Значит, я передумал! Лекарь будет весьма кстати.

Гневный голос Данте гремит на всё помещение, отражаясь от низких потолков.

— В крепости моего деда достаточно клеток с лежаками, чтобы разместить в десять раз больше человек, чем мы привели сюда.

Я хмурюсь.

— Юстус твой дед?

— Что?

— Ты сказал, в крепости твоего деда…

— Я имел в виду Косту.

Мои брови взлетают вверх. Поместье Росси принадлежало Косте Регио? Я предполагала, что у большинства фейри есть по несколько домов, поэтому это не должно меня так удивлять. Интересно, когда эту крепость обложили камнем, отпугивающим воронов? Сразу же после постройки?

Данте разрезает воздух поврежденной рукой.

— Чего ты ждешь, Росси? Достань мне чертового лекаря, немедленно!

Юстус так сильно сжимает челюсть, что я слышу, как щёлкают его зубы.

— Я помогу Фэллон одеться.

Данте пытается забрать пышное золотое платье из моих рук.

— Я, вероятно, переоцениваю свои способности, но мне кажется, я в состоянии надеть на себя платье.

— Сбрось полотенце, Фэл. Давай покончим с этим.

Я тяжело сглатываю, но мне не удается отогнать нарастающий внутри меня гнев. Он только перемалывается в небольшой комок и начинает раздражать моё горло.

Ну, почему я не согласилась выйти за Лора сразу же, как только он это предложил?

Ну, почему мне так хотелось пойти к алтарю в окружении нонны и двух моих матерей? Будь прокляты мои романтические желания и я вместе с ними.

Мне уже даже не важно, что Лор хотел ускорить этот процесс, чтобы начать контролировать мою магию. Ну, хорошо, для меня это важно, но только чуть-чуть, потому что я абсолютно уверена в том, что он в десятикратном размере воздал бы мне за всё то, что получил бы от меня в этом браке. Ведь Лоркан Рибав невероятно щедрый.

— Почему ты всё еще здесь, Росси?

Юстус, наконец, приходит в себя.

— Прошу прощения. Я не спал несколько дней, и, боюсь, усталость начала сказываться на моём состоянии.

— Вероятно, тебе стоит вздремнуть вместе со своей ведьмой после того, как ты сделаешь то, о чём я тебя попросил.

Я никогда не считала присутствие Юстуса Росси успокаивающим, но я молюсь о том, чтобы он не послушался Данте. Мне не особенно нравится этот древний фейри, но он знает мой секрет, и по каким-то неведомым мне причинам, всё ещё хранит его.

— Я лягу спать, когда ляжет спать Фэллон.

Взглянув на меня в последний раз, он выходит из ванной. Намерено или нет, но он не закрывает дверь.

Данте подходит к ней, и мне уже кажется, что он собирается уйти, но он этого не делает. Вместо этого он надавливает на почерневшее дерево, и дверь захлопывается.

— Почему ты не оставишь меня одну, чтобы я могла одеться?

Он проходится взглядом по складкам моего платья.

— Ты моя пленница. А у пленников нет привилегий.

— Право, данное нам Котлом, это не привилегия, Данте.

Он приподнимает бровь.

— Это не такая большая просьба, и, если честно, это меньшее, что ты можешь сделать после того, как похитил меня.

— Избавь меня от своих обвинений. Я привёл тебя сюда, чтобы вернуть тебе магию и сделать королевой Люса. Разве это так ужасно?

Он, мать его, шутит?

— Я не хотела становиться твоей королевой.

Несмотря на то, что мне хочется твёрдо стоять на ногах, когда он делает шаг в мою сторону, я пячусь назад. Но моя спина слишком быстро соприкасается с камнем. А Данте… он продолжает наступать. Его радужки сияют истинным гневом.

Дойдя, наконец, до меня, он обхватывает мою шею повреждённой рукой и прижимается губами к моему уху.

— Подумай об Антони, — его голос спокоен, но не его лицо. — Подумай о том, что я с ним сделаю, если ты продолжишь неуважительно относиться ко мне, Заклинательница змеев.

Он нажимает не сильно, но я начинаю задыхаться, словно он передавил мне трахею. Я ненавижу его. Я презираю его. Я хочу нарисовать кровавую петлю вокруг его шеи, но я ничего не знаю о шаббианских заклинаниях.

Его зловонное дыхание с силой бьёт мне в мочку уха в такт словам, которые заглушаются ударами моего сердца. Я не хочу находиться здесь. Я не хочу терпеть Данте. Я не хочу быть за ним замужем.

— Отпусти меня, — хриплю я и толкаю его, но тело Данте точно камень, а моё — как вода.

Он ещё сильнее сжимает моё горло, а его тело стирает то небольшое расстояние, что осталось между нами, прижимая фатин к моей обнажённой коже и наполняя моё сердце отвращением.

Я закрываю глаза и пытаюсь вырвать себя из этой обсидиановой ямы и сбежать подальше от этого отвратительного мужчины. Мою голову наполняют мысли о Лоре, о его нежных прикосновениях, о его чувственном голосе и пьянящем запахе. Я пытаюсь перенестись к нему, как я делала множество раз в прошлом, но куски обсидиана, окружающие меня, ограничивают возможности моего сознания.

Мои мокрые ресницы взмывают вверх, и я вкладываю в свой взгляд всю ту злость, которой переполнено моё сердце. Данте прищуривает глаза и сжимает удавку из своих пальцев. Он говорит мне что-то ещё, но я его не слышу.

Но на этот раз не из-за своего пульса.

Я не слышу его из-за громкой болтовни, которая меня окружает. Я моргаю, и голоса становятся яснее. Я моргаю ещё раз, и лицо Данте сменяется лицами Киана и Джианы.

Что за…

Это не может быть воспоминанием, потому что я никогда не бывала с ними в «Adh’Thábhain». Я опускаю глаза и замечаю руки. Руки, которые прикреплены к моему телу, но не принадлежат мне. Я отрываю взгляд от тонких загоревших пальцев, покрытых розовыми шрамами, и слышу:

— Дело сделано, — шепчет Бронвен на выдохе. — Мириам разблокировала её магию. Дело сделано.

О, Боги, я нахожусь в сознании Бронвен!

Которая всё еще дышит? Неужели Лор не узнал о её участии в моём похищении?

— Позовите Лоркана.

Её поспешные слова заставляют меня отвлечься от всех этих вопросов, и я задерживаю дыхание. Сейчас я увижу Лоркана!

Киан и Джиана моргают и смотрятна меня — на Бронвен — после чего Киан вскакивает с лавки и превращается в ворона. Видимо, чтобы использовать свою связь с Лорканом, которая работает только в этом обличье.

Секунду спустя он снова перевоплощается.

— Ты уверена, что именно Фэллон смотрит сейчас твоими глазами, ah’khar?

— Tà, Киан.

Помещение покачивается, когда Бронвен кивает.

Ещё больше воронов в человеческом обличье сидят за их столом. Я узнаю Кольма и Фиона, приятелей, которые меня охраняли, а ещё владельца таверны Коннора и его сына Рида. И Лазаруса! Гигант-лекарь тоже здесь. Его лицо выглядит беспокойным, а вокруг глаз и рта образовались морщинки.

Рид спрашивает что-то на языке воронов, но мне не удаётся его понять.

Ему отвечает Джиа:

— Бронвен уверена в этом, потому что Фэллон использует её глаза.

И я вижу её в Небесном Королевстве…

Я вижу, что она в порядке…

О, Джиа.

Серые глаза моей подруги перемещаются обратно на Бронвен. Они широко раскрыты и сияют, как серебряные монеты.

— Фэллон наблюдает за нами.

Её слова неожиданно переносят меня в тот день, когда я спросила Бронвен, знает ли она, кто использует её глаза, и древняя провидица ответила «нет».

«Почему, Бронвен? Почему ты солгала?» — спрашиваю я по той связи, которая нас соединяет.

Если она меня и слышит, она не отвечает. Я уже собираюсь задать ей ещё больше вопросов о своих близких, как вдруг группа оборотней расступается, пропуская вперёд густой поток чёрного дыма.

Дыма, который материализуется в… в…

Мой пульс начинает лихорадочно биться и подогревается такой невероятной тоской, что я готова проникнуть сквозь глаза Бронвен и кинуться Лоркану в объятия.

— Где она? Спроси у неё, где она?

Лор ударяет кулаком по столу. Кулаком из плоти и крови.

Данте солгал!

Габриэль не поразил одного из воронов Лоркана, потому что мужчина, стоящий передо мной, всё такой же великолепный и цельный.

— Ты же знаешь, что шаббианская связь не работает так же, как парная связь. Ты же знаешь, что я не могу её слышать, Морргот, — спокойно отвечает Бронвен.

— Данте, ты её душишь! — громкий голос моего деда выдёргивает меня из сознания Бронвен и уносит прочь от Лора.

Хватая ртом воздух, я отчаянно пытаюсь снова задействовать магию, которая предоставила мне доступ к глазам Бронвен, потому что я ничего так не хочу, как вернуться к своей паре, преодолев множество невидимых слоёв этого мира, но зыбкое видение утекает сквозь мои пальцы, точно песок. Я сжимаю горло, которое болит скорее от горя, чем от рук Данте.

Обернувшись, я замечаю выпученные глаза своего деда. То есть, Юстуса. Генерал мне не родственник. В отличие от тех людей, что остались снаружи.

— Вам следует быть с ней поосторожнее, Ваше Величество. Фэллон не бессмертна.

Зубы Юстуса почти не разжимаются, когда он произносит эту ложь.

А ложь ли это? Я ведь бессмертна, или нет?

— Я не настолько сильно сжимал её горло, чтобы задушить, — ворчит Данте. — К тому же недостаток воздуха не делает радужки белыми. Почему её радужки побелели?

— Потому что она пыталась достучаться до своей пары.

Моё тело замирает от шока.

— Пары? — Данте поизносит это слово так, точно это какое-то богохульство.

— Воронам предначертан один партнёр на всю жизнь.

— Я не вчера родился, Росси. Я, чёрт побери, это знаю.

Ноздри Данте раздуваются, а зрачки темнеют и становятся такими же чёрными, как воды Марелюса в сумерки.

— Но я не знал, что у моей будущей жены есть пара. Кто? — его голос звучит так хрипло, словно это ему повредили дыхательные пути.

— Алый ворон, Маэцца.

Гнев воспламеняет моё тело. Как мог Юстус Росси так подло меня предать?

«Я же уже говорил тебе, Фэллон, он тебе не друг», — шепчет маленький дьявол на моём плече. Мне следует обеспокоиться тем, что я начала слышать голоса, но поскольку это голос разума, я прислушиваюсь к нему.

Я зло смотрю на генерала, задавшись вопросом: когда он собирается раскрыть другой мой секрет? Когда он собирается сообщить Данте Регио о том, что в моей крови содержится магия?

ГЛАВА 16

Долгое время никто ничего не говорит. Ни Данте, ни двуличный генерал, ни я. Каждый из нас погрузился в тишину, переваривая секреты, которые мы держим друг от друга.

— Как давно ты об этом знаешь? — вопрос Данте разрезает густой воздух.

Я решаю, что он спрашивает Юстуса, поэтому продолжаю молчать и негодовать.

— Я только что это понял, Маэцца. В ту ночь, когда мы устроили её матери засаду в Храме, её глаза побелели перед тем, как нам удалось обездвижить её пару.

Я продолжаю хмурить брови. Я тут же разглаживаю лоб, пока никто не успел это заметить. Неужели Юстус и правда верит в то, что пары общаются таким образом, или он опять меня покрывает? Почему я всё время пытаюсь найти что-то хорошее в Юстусе? Его душа такая же мутная, как каналы Ракокки, и такая же грязная.

— Я думал, что обсидиан блокирует магию воронов.

— Парная связь это не магия оборотней. Но не беспокойтесь, сэр. Обсидиан блокирует их мысленную связь.

Глаза Юстуса такие же холодные, как куски льда.

— Именно так Бронвен удалось разъединить Фэллон и Лоркана, и привести её к нам.

Он слегка приподнимает подбородок и смотрит поверх своего носа на меня, словно демонстрируя превосходство своего интеллекта над моим.

— Верно, Фэллон?

— Я не понимаю, зачем тебе её подтверждение, генерали. Ты и так достаточно осведомлён о том, как работают их сверхъестественные способности.

— Стены заглушают их связь, но, может быть, вы желаете, чтобы я добавлял перетёртый обсидиан в её еду в качестве дополнительной меры безопасности, Маэцца?

О, кому-то очень хочется отведать железа… Я представляю, как втыкаю рубиновый меч ему в шею.

— Ты выбрала Лоркана своей парой? — голос Данте становится на порядок тише, но от меня не укрывается та эмоция, что сквозит в его тоне.

— Они не выбирают… — начинает Юстус, но я перебиваю его.

— Да. Я его выбрала. Я всегда буду выбирать его.

На и без того уже мрачное лицо Данте падает тень и портит его настроение. Он сжимает губы в тонкую линию, и тяжело сглатывает, переваривая новость, которую скормил ему Росси.

После очередной долгой паузы, он говорит:

— Думаю, это объясняет слухи о том, что Птичий Король помешался, и от него отказался собственный народ.

Данте произносит эти слова без тени сомнения, но я ведь только что была там, в Небесном королевстве, с людьми Лоркана. И хотя моё видение ограничилось таверной, мой партнёр не испытывал недостатка в преданных оборотнях.

Я наклоняю голову.

— Говоришь, отказался?

— Вороны улетают на Шаббе, потому что не доверяют мнению своего лидера.

Данте кажется таким довольным, когда сообщает мне эту новость. Он так же был очень рад рассказать мне о том, что Габриэль нанёс урон моей паре.

А поскольку это ложь, я решаю, что массовый исход птиц — тоже неправда.

— Кто-то из воронов присоединился к твоему войску, Данте?

— А ты думаешь, я стал бы рассказывать об этом женщине, у которой есть мысленная связь с моим врагом?

Данте сопровождает свои слова насмешливым фырканьем, и это сообщает мне обо всём, что мне нужно знать, ведь только мужчина, пойманный на лжи, может выказать такую реакцию.

— А знаешь, что ещё не стоит делать с женщиной, у которой есть мысленная связь с твоим врагом? — говорю я милым голоском. — Заставлять её выходить за тебя замуж.

Я выдерживаю драматичную паузу для пущего эффекта.

— Как, по-твоему, отреагирует моя пара, узнав, что ты забрал то, что ему принадлежит?

Данте широко улыбается, и хотя его жестокое поведение не пугало меня раньше, страх, который я чувствую сейчас, кажется в десятки раз сильнее.

— Твоя пара скоро превратится в самое обыкновенное животное, и хотя я слышал, что некоторые женщины необычайно привязаны к своим питомцам, — он бросает взгляд на Юстуса, явно намекая на Ксему и её попугая, упокой Котел его гнилую душу, — питомец не сможет поместить наследника в твоё чрево. Питомец не сможет предложить тебе то, что может предложить человек.

Лучше бы ему не думать о том, чтобы поместить что-то в моё чрево.

— Знаешь, почему я не боюсь того, что Лоркан Рибав придёт за мной? К тому моменту, как мы выйдем отсюда, твой пернатый король превратится в тупую маленькую птицу без капли железа или разума в теле, а представители его отвратительного племени полулюдей обратятся в животных, которыми они и являются, — Данте щёлкает пальцами. — Вороны исчезнут навсегда, и Люс снова будет в безопасности.

Единственное, что исчезнет, это голова этого мужчины, отделённая от тела.

Впервые за всё время я не содрогаюсь при мысли о том, что кто-то будет обезглавлен. Но опять же, я уже пронзала сердце человека. Да, это случилось в темноте, но я почувствовала его мягкие органы и тугие сухожилия. Я чувствовала его тело под своим клинком. Я чувствовала, как воздух покинул лёгкие Даргенто, а сердце перестало биться.

Улыбнувшись в последний раз, Данте снова переводит внимание на Юстуса.

— Ты уже вернулся с лекарем?

Не сводя с меня взгляда, Юстус говорит:

— Да. Я привёл лекаря, который живёт в доме нашей семьи. Он обычно лечит лошадей, но он обучен врачеванию фейри.

Его слова подтверждают мои догадки о том, что Росси построили своё поместье поверх подземного замка Косты.

Данте медленно отходит назад, как будто не желая уходить. Неужели он не доверяет своему генералу?

— Проследи, чтобы Фэллон оделась, и быстро.

— Я мигом одену свою внучку и сделаю её покладистой.

Покладистой? Обсидиан, должно быть, плохо влияет на мозги фейри, учитывая то, какими они сделались тупыми.

Данте резко кивает, разворачивается и выходит в открытую дверь, за которой стоят два солдата. Черноволосый солдат отводит взгляд, а седовласый нет.

Тело Като кажется неподвижным, но оно вибрирует по краям от ощутимого желания ворваться в комнату и помочь. Помочь Юстусу или мне?

— Единственное, как вы можете сделать меня послушной, это снова вырубить меня своим сонным заклинанием, — бормочу я.

Он идёт к двери и закрывает её. Я замечаю, что он откупоривает пузырёк и рисует кровью узел на дереве.

— Что вы только что сделали?

— Решил не дать твоему маленькому Като подслушать нас.

— Он не мой.

— Да, да. Он Церес. Я в курсе.

Фыркнув, он добавляет:

— Пьедестал, на который он поднял эту женщину, настолько высокий, что теперь он не может до неё дотянуться.

Гнев переполняет мою грудь.

— Вам так нравится быть мелочным и жестоким, или это одно из требований для полководцев армии Люса?

— Я не собираюсь обсуждать с тобой то, что мне нравится. А теперь, надень это чёртово платье, нипота, пока я не надел его на тебя сам.

Моё лицо яростно вспыхивает.

— Я вам, мать твою, не внучка.

Почему Юстус Росси пытается заставить меня почувствовать себя членом его семьи?

Не сомневаясь в том, что он может начать меня одевать, я роняю на пол влажное полотенце и переступаю через складки колючего фатина. Я решаю надеть платье задом наперёд, чтобы самостоятельно застегнуть пуговицы.

— Где вы вообще достали это ужасное платье?

Пуговицы перетянуты таким же дорогим фатином, что и лиф, что делает их очень скользкими.

— В шкафу Домитины, — говорит он, стоя лицом к двери. — Моя дочь планировала надеть его на свою свадьбу.

— Домитина замужем?

— Нет. Когда её сестра родила внебрачного ребёнка, её жених отменил церемонию, испугавшись за своё доброе имя.

Не удивительно, что Домитина не в ладах с маммой… Правда, тот мужчина не кажется мне завидным женихом, но она, должно быть, считает мою мать виноватой в том, что свадьба не состоялась.

На щеке Юстуса появляется ямочка. Я бы могла сказать, что он улыбнулся, но поскольку Юстус не обладает ни ямочками на щеках, ни весёлым нравом, я решаю, что он закусил щеку.

— Став генералом Марко, я позаботился о том, чтобы похоронить доброе имя этого идиота.

То, что он выделяет одну из своих дочерей, наполняет меня гневом и обидой за мамму.

— То есть вы защищаете честь одной дочери, и уродуете другую? Какой же из вас тогда отец…

Ямочка на щеке Юстуса исчезает.

— Ради Святого Котла, я не обрезал Агриппине уши. Я и пальцем не трогал своего ребёнка.

ГЛАВА 17

Мои руки застывают над одной из бесконечных пуговиц.

— Вы хотите сказать, что кончики её ушей сами отвалились?

В ванной так тихо, что когда Юстус проводит рукой по штанам, я слышу, как кончики его пальцев царапают темную ткань.

— Церес нашла Агриппину без сознания в луже собственной крови. Она послала за мной эльфа, потому что… потому что не знала, что делать, когда поняла, что Агриппина отрезала кончики своих ушей. Она не знала, как это повлияет на ребёнка.

Его дыхание замедляется, а кадык двигается вверх-вниз.

— На тебя.

Я завидую его способности дышать, потому что свою я потеряла.

— Она вела себя довольно… дико после падения Рибава. Церес решила, что у неё мог быть роман с вороном, и что ребёнок внутри неё превратился в кусок обсидиана, но вороны и фейри не могут иметь детей из-за несовместимости крови.

Наступает тишина, которая эхом разносится в беззвучном и безвоздушном помещении.

— Кровь оборотней содержит железо, которое ядовито для детей фейри.

— Я наслышана.

Фибус рассказал мне об этом после того, как я вернулась в Небесное королевство.

— Когда Агриппина, наконец, пришла в себя, она была сама не своя. Она словно… покинула тело. Она почти не ела. Церес обвинила меня в том, что случилось с Агриппиной. Думаю, мне не стоило учить нашу дочь обращению с мечом, это не подобающее занятие для леди.

Что? Юстус научил мамму обращаться с мечом?

Его грудь приподнимается, когда он испускает дрожащий вздох, а моя остается неподвижной.

— Когда я вернулся из дипломатической поездки в Глэйс, Церес пропала, как и твоя мать.

— Нонна сказала, что вы отреклись от них. Она сказала… она сказала, что вы выгнали их, потому что всё это было слишком постыдно.

— Я этого не делал.

Он оглядывается через плечо. Когда он видит, что я одета, он поворачивается и заводит рыжую прядь волос себе за ухо.

— Твоя бабушка обвинила меня в том, что я позволял Агриппине сопровождать меня в поездках в Ракокки. Она обвинила меня в том, что я обучал её и хотел сделать своей преемницей.

— Простите, что? Преемницей?

— Агриппина была очень амбициозной девушкой. Очень умной. Умело обращалась с мечом. Она могла дать отпор моим лучшим солдатам.

— Может. Не была. Она всё еще жива, Юстус.

— Возможно.

Он сжимает губы, словно пытается подавить кипящие в нём эмоции.

— Один раз она дала жару этой тряпке, Даргенто. Унизила его перед целым дивизионом солдат.

Моё сердце переполняется чувством, когда я представляю, как женщина, которая всю мою жизнь пребывала в апатии, даёт взбучку Даргенто.

— Боюсь, с этим связана его нелюбовь к тебе.

Помолчав, он добавляет:

— Я ходатайствовал о его отстранении, но Марко нравился этот ублюдок.

Его взгляд становится отрешенным, словно он находится сейчас в тронном зале с Марко, а не здесь со мной. После долгой паузы, он слегка встряхивает головой.

— Боги, как же я хотел, чтобы змеи схватили его после того нападения и утащили к берегам Шаббе.

Я пристально изучаю человека, стоящего передо мной, и по какой-то странной причине представляю репчатый лук. Не потому что у генерала круглое лицо — оно состоит из острых углов — а потому что в нём на удивление много слоёв. Если всё, что он говорит — правда. А если это не так, тогда он жестокий лжец.

— Соль действует на вас?

Его голова слегка дёргается назад.

— Да.

— Значит, вы не употребляете то токсичное вещество, чтобы не быть восприимчивым к железу и соли?

— Я похож на человека, который станет себя травить?

— Не особенно, но Данте тоже не похож на такого человека.

— Данте — ребёнок, который играется в короля. Он хватается за любое волшебное зелье, которое сделает его сильнее. Это вещество богато железом, и Пьер Рой убедил Данте принимать его. Оно, может быть, не настолько токсичное, как то вещество, что принимают те дикари…

— Дикари? — удивленно произношу я, не ожидая услышать о них.

— Те дикие фейри, что пытались тебя убить. Дважды, если я не ошибаюсь.

— Я знаю, кто они, Юстус. Но я не знала, что они употребляют железо.

— Разве ты не обратила внимания на цвет их зубов?

Черные…

— И на их неспособность использовать магию фейри?

— Это из-за того, что они употребляют железо, — шепчу я, и хотя это не вопрос, Юстус кивает.

— Верно.

И это объясняет, почему у Данте появилось зловонное дыхание, а магические способности ослабли.

Железо. Насколько надо отчаяться, чтобы по доброй воле начать принимать вещество, способное тебя убить?

— Кто корректирует его дозу?

— Он отмеряет её сам.

— Есть вероятность увеличить долю железа в его дозе?

— А чем я, по-твоему, занимаюсь с тех пор, как привёл его в эти обсидиановые туннели?

Какой же коварный этот Юстус Росси…

— А вы можете отравить его побыстрее?

— К сожалению, нет. Это может его убить.

— А мы разве не этого хотим?

Он вздыхает.

— Да, но если его убьешь не ты, тогда Котёл не снимет заклятие с Мириам.

Мои глаза так сильно округляются, что ресницы врезаются мне в лоб. Так вот почему его должна убить именно я… чтобы снять заклятие Мириам. Но хочу ли я снимать её заклятие? Что если она сбежит и снова проткнет Лора?

За закрытой дверью раздаётся стук, и сердце сжимается у меня в груди.

— Лучше поторопись, пока он не вернулся, — бормочет Юстус.

Продолжив застегивать пуговицы, я увожу разговор в другую сторону, так как за этот разговор Юстуса самого могут бросить в птичью клетку.

— Каким образом ваш меч оказался у Даргенто?

— Он видел, как я направлялся в туннели, и угрожал рассказать о том, что я выжил. Мы заключили сделку: его молчание в обмен на мой драгоценный клинок.

Лёгкая улыбка приподнимает уголок его губ.

— Я знал, что всё равно верну его себе.

— Разве у него не было своего меча?

— Я убедил его в том, что Мириам заколдовала мой меч таким образом, что его владелец становился неуязвим перед магией воронов и шаббианцев.

Я фыркаю, когда представляю, каким неуязвимым чувствовал себя Сильвиус, нося его с собой.

— Подумать только. Его постигла смерть от клинка, который, по его мнению, защищает его.

— Дело не в клинке, а в том, кто его вонзил, — голос Юстуса звучит так, словно он горд. Гордится мной. Гордится тем, что я сделала.

Несмотря на то, что я не испытываю гордости за то, что убила Даргенто, похвала Юстуса производит на меня впечатление.

— Вы, на самом деле, решили накормить меня обсидианом?

Его губы выглядят такими мягкими, что очень контрастирует с вечно суровой внешностью генерала.

— Молотым перцем. У него такой же цвет и текстура. И он вкуснее.

— Зачем вы рассказали Данте о том, что Лор моя пара?

— А ты бы предпочла, чтобы я рассказал ему о том, что ты попала в сознание Бронвен, так как Мириам освободила твою магию?

— Нет. Определенно нет.

Я начинаю жевать нижнюю губу.

— Значит, вы ему не расскажете?

— Нет.

— А что если он накормит вас солью?

— Я хорошо умею уклоняться от правды.

— А что насчёт клятв? Вам знакомо заклинание, которое не даст клятве отпечататься на вашей коже?

— Уровень железа в его крови настолько высокий, что клятвы не проявляются на его коже. Я проверил это сегодня утром.

Уголок губ Юстуса взмывает вверх.

Я застегиваю последние пуговицы, не заботясь о том, что материал смялся у меня на груди, так как это платье не создано для того, чтобы его носили таким образом. Интересно, как бабушка узнала о том, что моя кровь отличалась от крови фейри, хотя она и не знала, каким образом?

— Вы пытались их вернуть? — задумчиво произношу я.

Он хмурится.

— Кого?

— Нонну и мамму.

Он со вздохом отвечает:

— Нет. Они были в большей безопасности, живя за пределами Исолакуори. Особенно после того, как ты родилась.

Его мягкий тон заставляет мои пальцы скользнуть по лифу платья.

Этот мужчина такой загадочный…

Он приподнимает руку, чтобы стереть магический знак с двери, когда я спрашиваю:

— На чьей вы стороне?

Задержав руку над кровавым изображением узла, он говорит:

— На твоей, нипота.

На этот раз, когда он называет меня внучкой, я не напоминаю ему о том, что мы не родственники. Он, может быть, и не мой предок, но из-за Мириам, мы с Юстусом теперь связаны кровью.

Кровью и секретами.

Кстати…

— Почему вы позволили Мириам связать нас с Данте кровью?

— Потому что кровная связь ослабляет его магию.

Он проводит ладонью по магическому знаку.

— Я думала, что с этим справляется то вещество из Неббы.

— Я не об этой магии, — бормочет он.

Но прежде, чем я успеваю спросить его, что, ради Святого Котла, он имеет в виду, он нажимает на ручку двери. Като чуть ли не падает на Юстуса, так как он явно подслушивал.

— Ты совсем не скрываешься, Брамбилла. Такое поведение недостойно сержанта.

Яркий румянец покрывает лицо Като, которое теперь сильно контрастирует с его светлыми волосами и униформой.

— Я… я… стучал. Я не…

— Расслабься. У меня есть дела поважнее, чем понижать тебя до пехотинца.

Я почти фыркаю. К счастью, мне удается подавить этот звук. Я не могу выглядеть такой весёлой в компании Юстуса, а иначе он может приподнять брови, которые абсолютно точно должны оставаться невозмутимыми.

Несмотря на то, что я полностью сосредоточена на генерале, который перекидывает за спину волосы, направляясь к моей тюремной камере, я погружаюсь в свои мысли, чтобы соединить всю ту информацию о прошлом, которую он мне предоставил.

Моя мать обрезала себе уши. Это ужасно и душераздирающе. И это не снимает с меня чувства вины за то, что я заняла её чрево.

Неожиданно, я начинаю жалеть о том, что не воспользовалась тем коконом, что создал Юстус, и не спросила, есть ли надежда на то, что она вернёт себе разум. Вероятно, Мириам знает какое-то заклинание? Или Зендайя? Вероятно, она сможет исправить то, что натворила? Но где она?

Из всех этих вопросов, что я хочу задать Юстусу и Мириам, это самый важный вопрос. Я решаю заключить сделку с Мириам при нашей следующей встрече. Я попрошу о встрече со своей матерью, а взамен пообещаю снять с неё проклятие золотого трона.

***

Бесконечные дни начинают тянуться, и в течение всего времени я не вижу ни единой живой души, за исключением эльфов и солдат, охраняющих мою клетку. Я мысленно прошу Юстуса отпереть дверцу клетки, но он не появляется. Я также прошу Бронвен завладеть моим зрением — или как там работает наша зрительная связь? — но как бы я ни пыталась, мне не удаётся перенестись в Небесное королевство.

Единственное моё развлечение — это наблюдать за тем, как потеют эльфы Данте, словно сельватинцы, пытаясь пробраться по спиралевидным полкам с вином, чтобы установить четыре шеста, поднятые в воздух Като и другим солдатом. Но это занятие перестаёт меня забавлять, когда я понимаю, зачем они это делают — чтобы приподнять мою клетку над полом. У меня больше не получится в ней покачаться.

Огненный фейри как раз заканчивает припаивать тяжёлые цепи к установленным столбам, когда Юстус, в своём белом мундире, наконец-то заполняет дверной проём моей камеры.

— Мириам пробудилась. Пришло время для первого урока для Данте.

Для Данте? Или для меня?

Видимо, только для Данте, потому что моя бабка вряд ли сможет обучить его неправильным символам, и одновременно научить меня правильным.

Она, наверное, даже не собирается учить меня использованию магии. Ведь она, также как и Юстус, знает, что как только я научусь колдовать, я сбегу отсюда к чертям собачим, а точнее к Лору, забрав с собой свою магию.

ГЛАВА 18

Я выхожу из туннеля и резко останавливаюсь, завидев дерево с толстыми ветвями, торчащими в разные стороны. Но не дерево привлекает моё внимание. Мои ноги и сердце останавливаются при виде моего друга, который стоит под самой большой веткой.

Антони расположен на кривом корне, его запястья и щиколотки связаны лианами, на шее висит ошейник из толстой цепи цвета потемневшего серебра. Несмотря на то, что ткань отделяет его вздымающуюся грудь от железа, звенья цепи, должно быть, всё равно касались его кожи, потому что вокруг его шеи появились нарывы.

Сжав зубы, я прохожусь взглядом по цепи в сторону ветки, вокруг которой она обмотана, после чего снова опускаю глаза на Антони. Его кожа желтоватого цвета и напоминает рыбьи кости, волосы свалялись и похожи на водоросли, а глаза сделались такими же измученными, как у Катрионы в ту ночь, когда стрела лишила её жизни.

— Что это ещё значит? — рычу я.

— Полурослик будет находиться здесь на случай, если ты будешь плохо себя вести.

Данте выходит из темницы, двери которой широко распахиваются так, что мне теперь виден трон Мириам.

— Я буду хорошо себя вести.

— Тогда тебе не о чем беспокоиться, мойя.

Данте опускает белый рукав и застёгивает манжету поверх повязки, которая, должно быть, пропитана какой-то мазью, потому что она сделалась зеленоватого цвета и наполняет воздух зловонием, от которого у меня слезятся глаза.

— Прошу тебя, Данте. Совсем не обязательно ему угрожать. Я буду самой послушной чернильницей за всю историю.

Ногти врезаются мне в ладони, отпечатывая на них полумесяцы поверх переплетенных колец, запятнавших мою кожу.

Юстус поворачивается к высокому зеленоглазому лекарю.

— Вы можете быть свободны.

Я моргаю, потому что заметила его только сейчас. А я-то ожидала увидеть заострённые уши и длинные косички, но у мужчины, который стоит рядом с Данте, закругленные уши, а волосы доходят до плеч. Похоже, лечить лошадей не так почётно, как фейри. И всё-таки мне кажется странным, что великая Ксема Росси, которая была очень привязана к своим питомцам и уделяла внимание кончикам ушей окружающих, могла нанять полурослика на должность конюха.

— Ластра, помоги человеку свернуть бинты, а не то он пробудет здесь весь день! — Данте явно не терпится его выпроводить.

А, может быть, ему не нравится то, как пристально смотрит на меня этот мужчина.

— В этом нет необходимости. Я уже закончил.

Мужчина поднимает поднос, усыпанный баночками с какими-то кремами и полосками марли. Простая хлопковая туника натягивается на его плечах. На нём также надеты штаны, которые видали лучшие дни. Они заштопаны в самых разных местах и напоминают мне о платьях, которые я носила в юности и которые нонна зашивала каждые две недели, потому что я постоянно умудрялась зацепиться за что-нибудь.

Данте кричит одному из своих солдат:

— Отведите Дотторе Ванче в его камеру.

Имя лекаря кажется мне таким странным.

— Идём. Мириам ждёт.

Юстус касается моего запястья, заставив меня отвести взгляд от любопытного лекаря.

— Сначала снимите ошейник с Антони, — бормочу я.

Глаза Юстуса становятся таким же суровыми, как и он сам. Я больше не вижу в нём того доброго генерала. Его место занимает генерал, которого боится весь Люс.

— Ластра, отойди от лебёдки! — говорит он и бросается в сторону дерева.

Неужели Юстус собирается освободить…

— Я сам её подержу.

Я пытаюсь понять, что он собирается сделать, но Данте встаёт между нами, загородив собой генерала.

— Тебе лучше вести себя хорошо, так как единственная справедливая вещь, что есть в Росси, это значение его имени¹.

Данте протягивает мне свою руку.

Мне хочется коснуться его не больше, чем хотелось иметь дело с внутренностями животных в «Кубышке».

— Моя рука, — тон его голоса резкий и низкий. — Возьми её.

Я этого не делаю.

— Росси, пошевелите цепь пленника!

— Нет!

Я хватаюсь за руку Данте, а Юстус тянет за веревку, привязанную к Антони, отчего цепь сдвигается.

Мой друг тихонько кряхтит, а его лицо искажается болью, когда железные звенья цепи съезжают с перепачканной рубашки и врезаются в кожу.

— Пожалуйста, не делайте ему больно, генерали. Пожалуйста, — хрипло говорю я, и мой голос разносится по обсидиановой комнате.

— Тогда делай, что тебе говорят, или я продолжу играть со своим новым питомцем.

Поведение древнего фейри так резко меняется, чем сильно выводит меня из себя. Сначала он кажется мне другом, но затем превращается во врага. Я надеюсь, что его тираничное поведение всего лишь игра, и что он не станет приносить Антони в жертву для пущей убедительности.

Данте наклоняется к моему уху и бормочет:

— Твой дед совершенно безжалостный человек. Не хотел бы я оказаться в числе его врагов.

Он сжимает моё плечо забинтованной рукой.

И хотя вокруг моей шеи не затянута удавка, а лианы не связывают мои конечности, я точно такая же муха в паутине этих мужчин, как и Антони.

Когда Данте начинает тащить меня в сторону Мириам, я оглядываюсь и бросаю на Юстуса умоляющий взгляд, который говорит: «Не делайте ему больно». Если он и понимает мои невысказанные слова, он никак на них не реагирует, а только смотрит на Антони, щёки которого стали пепельного цвета и не перестают западать от его прерывистых вдохов, что заставляет мои глаза наполниться горячими слезами. Боги, как бы я хотела вытащить его отсюда.

Я оглядываю его светло-каштановые волосы в поисках лечебного кристалла, защищающего от токсичного воздействия железа, который отдал ему Лазарус, но не вижу, чтобы в его немытых локонах что-нибудь блестело. А это значит, что металлический ошейник ранит его кожу…

Если железо попадёт ему в кровь…

Я отгоняю эту мысль. Я, мать твою, буду вести себя хорошо, чтобы моему другу не причиняли вреда.

— Тебе идёт золотой цвет.

Низкий голос Данте проникает мне в уши, но не в душу.

Я ношу это ужасное платье уже который день. Как же меня всё-таки достали эти фейские наряды с их обтягивающими корсетами и колючими юбками.

— Не пора ли начинать, Маэцца? — голос Мириам скользит по драгоценным камням подземелья.

Данте толкает меня на стул, после чего выкручивает мне руку над стеклянной миской. Вынув кинжал из мешочка на поясе, он надрезает моё запястье.

— Ещё нет, — говорит он и щёлкает пальцами.

Один из солдат отделяется от стены и подходит к нам. В его руке болтается кусочек чёрного бархата. Я решаю, что это повязка для моей раны, но оказываюсь не права. Данте не собирается останавливать кровотечение, он собирается завязать мне глаза.

Я с тоской смотрю на Мириам. На фоне такой бледной кожи, цвет её радужек кажется особенно ярким. Я молча прошу её вмешаться… напомнить Данте о том, что в моей крови не течёт магия, поэтому мне не нужно завязывать глаза.

— Я с радостью заколдую её веки, — бормотание Мириам почти не слышно, так как его заглушает громкий стук моего сердца.

— Нет необходимости тратить твою магию, когда у меня есть тряпка, идеально подходящая для этого дела.

Солдат накрывает мои глаза мягкой тканью и завязывает её сзади узлом. Темнота становится такой полной, что меня пробивает пот.

— Я тебя уверяю… — продолжает она.

— Пока магия Фэллон не разблокирована, ты не будешь тратить свою, стрега.

Дыхание Данте обдает мой намокший лоб точно те зловонные порывы ветра, которые поднимаются с каналов Ракокки в разгар лета.

— Может быть, мой муж смог бы…

— Он сейчас решает судьбу моряка. Поэтому хватит тратить моё время и давай начинать, Мириам.

Я пытаюсь высвободить руку, но Данте не ослабляет хватку. Моё запястье сделалось мокрым и тёплым от изливающейся крови. А желудок начинает подпрыгивать и опускаться, подпрыгивать…

Я теряю завтрак вместе со вчерашним ужином. И хотя я не могу видеть Данте, я стараюсь попасть на его пальцы, которые сжимают мою руку.

— Чёрт, — рычит он. — Немедленно принесите таз с мыльной водой.

Судя по голосу, он испытывает полнейшее отвращение.

Это хорошо.

— И впредь не кормите Фэллон перед тем, как я буду пускать ей кровь.

— Разве ты не планируешь пускать мне кровь каждый день? — хрипло произношу я, так как моё горло разъела желчь.

— Планирую, поэтому ты либо перестанешь быть неженкой, либо тебя опять будут кормить внутривенно.

— Опять?

— А как, по-твоему, мы поддерживали твою жизнедеятельность во время нашего путешествия.

Он приподнимает мою руку и опускает её в чашу с мыльной пеной, после чего вытирает её. Он, должно быть, занёс моё запястье над новой чашей, потому что надавил большим пальцем на рану, чтобы усилить поток крови.

Мои глаза начинают слезиться из-за горячего жжения в том месте, где он разрезал плоть. А желудок снова сжимается, но на этот раз из него больше ничего не изливается. Вероятно, потому что он пуст.

— Можно мне немного воды, чтобы прополоскать рот?

— После того, как мы закончим. Не хочу, чтобы вода разбавила мои чернила.

Когда-нибудь, я сделаю тебе больно и заставлю тебя истекать кровью, чёртов Данте Регио.

— Начни с самых полезных знаков, стрега.

— Хорошо.

Несмотря на то, что только лишь кусок ткани отделяет меня от мира, мне кажется, что Мириам находится в другой части королевства.

— Самый важный знак это замóк. Он позволяет проходить сквозь стены. Ты должен нарисовать квадрат…

— Не надо описывать знаки! Рисуй их мелом на доске, которую держит мой солдат.

Скрип мела по доске заставляет мелкие волоски у меня на руках встать дыбом. Жаль, что она не может швырнуть этот каменный холст в голову Данте. Я широко раскрываю глаза и пытаюсь разглядеть хоть что-то сквозь бархатную ткань, но она абсолютно непрозрачна.

Методичное царапанье мела и методичный стук капель моей крови заставляют мои веки отяжелеть и начать опускаться. Когда я снова их открываю, я оказываюсь в своей клетке. Запястье болит.

«Лор», — взываю я по нашей мысленной связи. «Найди меня».

Но проходит ещё несколько часов, а он так меня и не находит.

Ну, почему он не послушал меня, когда я рассказала ему про Эпонину? Я злюсь на него, хотя он ни в чём не виноват. Мой гнев проходит, когда Като входит в погреб вместе с двумя стражниками.

Я решаю, что он собирается отвести меня на очередной урок Данте, но затем замечаю бледно-розовые одежды, свисающие с его руки. Ткань такая прозрачная, что белый накрахмаленный рукав его униформы просвечивает сквозь неё.

— Данте потребовал твоего присутствия за ужином, Фэллон.

Серые глаза Като проходятся по ткани, свисающей с его рукава.

— Ну, уж, нет.

Стражник, сопровождающий Като, а также эльфы, сидящие то здесь, то там на спиралевидных винных полках, раскрывают рты, потому что обычно никто не отказывается выполнять приказы короля.

Като вздыхает.

— Фэллон…

— Я не голодна.

— Ты не ела с тех пор, как тебя стошнило. Прошло уже два дня.

Два дня. А я-то думала, что время пролетает быстро только когда тебе весело…

— Накормите меня внутривенно.

— Пожалуйста, Фэллон. Пожалуйста, подумай не только о своём аппетите.

Я понимаю, что он имеет в виду: подумай обо мне, подумай об Антони.

— Ладно, твою мать, — бормочу я, после чего отрываю спину от матраса и сажусь.

Я, по крайней мере, смогу размять ноги и снять с себя это ужасное платье, которое пахнет застаревшей рвотой. Может быть, мне даже удастся поиграть с ножом и вилкой. Я представляю, как втыкаю их в длинную шею Данте, а когда осознаю, что мой желудок не сжимается, я понимаю, что вполне способна на подобное зверство.

Като опускает взгляд на наряд в пастельных тонах, висящий на его руке.

— Антони тоже будет присутствовать на этом ужине.

— В качестве гостя?

— Я… я не знаю.

Он сглатывает и протягивает мне розовое платье.

— Ты должна надеть это… — нерв в уголке его глаза начинает дёргаться, — платье.

— Спасибо, но я надену штаны и рубашку.

Като снова сглатывает, на этот раз с большим трудом.

Один из эльфов срывается со своего насеста.

— Я немедленно доложу о поведении Заклинательницы змеев.

— Разве я отдавал приказ передавать что-либо королю? — рявкает Като, отчего крошечный фейри останавливается. — Ты отвечаешь передо мной, Дилл. Не забывай об этом.

— Вообще-то, он отвечает передо мной. Как и ты, Брамбилла.

Юстус отделяется от дверного проёма, который он очень внимательно оглядывает.

— Перемести платье в клетку Фэллон и уходи.

Как только все покидают помещение, он говорит:

— Ты готова убить Данте, Фэллон?

ГЛАВА 19

Несмотря на то, что Юстус говорит приглушённым голосом, я всё равно бросаю взгляд на вход в туннель, так как у чистокровных фейри непревзойдённый слух.

— Магический знак на месте. Я проверить.

Юстус подходит ближе к моей клетке.

— И говори на шаббианском, как я.

Меня снова поражает то, что я не сразу поняла причину его странной манеры выражать свои мысли.

— Я более чем готова покончить с Данте, нонно, — тихо отвечаю я, а затем шепчу, — это сейчас был шаббианский?

Он широко улыбается, что довольно странно наблюдать. Я видела, как хитрая ухмылка кривила его губы, но никогда не видела на его лице широких улыбок. Сейчас этот мужчина средних лет выглядит почти как мальчишка.

— Да.

Невероятно… Просто невероятно.

Я касаюсь платья, отделанного дорогим золотым кружевом.

— И я должна одеться как первоклассная шлюха?

— Я выбрал этот платье, чтобы он отвлекаться.

Манера речи Юстуса заставляет меня вспомнить про Ифу, и моё сердце сжимается. Если мне удастся убить Данте сегодня вечером, она будет свободна. Если только она уже не освободилась.

Я уже собираюсь спросить об этом Юстуса, как вдруг он понижает голос:

— Я заменить вещество, которое он принимает, на, — он как будто бы ищет в голове подходящее слово, — плацебо. Это значит, что он теперь восприимчив к железу, но также его магия должна была вернуться к нему.

Он подмигивает мне, что так для него не характерно, и добавляет:

— Дотторе Ванче просто кудесник.

Я перекатываю ткань между пальцами.

— Жаль, что Дотторе не смог подмешать ему дополнительную порцию того яда.

— Яд не убивать чистокровных фейри, Фэллон.

— Он бы его ослабил. Я, конечно, не профессиональный киллер, но разве это не облегчило бы мне работу?

— Нет. Он настолько невосприимчив к железу, что излечится.

— Даже, если его сердце пронзить железом?

— Неббийский порошок делать кожу более плотной. Тебе потребуется пила и сила десяти фейри, чтобы его обезглавить.

Желчь подступает к моему горлу при мысли о том, чтобы разрубить чью-то плоть.

— Но когда я его укусила, мои зубы без проблем проткнули его руку.

— Потому что кожа уплотняться в районе шеи и груди, так как это самые слабые места. Отсюда гнилое дыхание.

Я провожу верхней губой по нижней губе, переваривая информацию.

— Напомните мне… почему вы не можете убить его сами?

— Потому что это должна быть кровная родственница Мириам, которая снимать заклятие, иначе Котёл не простит.

Яприподнимаю бровь. Я, конечно, знала, что Котёл источник всей магии, но я не знала, что он разумен.

— То есть, теоретически, моя мать могла бы это сделать?

Он кивает.

— Но твоя мать… она сейчас не понимает.

Я хмурюсь.

— Почему?

— Сейчас нет времени объяснять, Фэллон… Быстро надевай платье.

Я со вздохом разворачиваю прозрачное платье и приподнимаю его.

— Оно слишком прозрачное, что заставляет меня задаться вопросом: где, по-вашему, я должна спрятать оружие?

— Я спрятал кинжал в изголовье.

Я резко перевожу взгляд с платья на лицо Юстуса, который смотрит в потолок.

— В изголовье?

Он кивает.

— Поправьте меня, если я не права, но разве изголовье — не часть кровати?

— Ты будешь ужинать в покоях короля.

— С Антони?

Что ещё за ужин запланировал Данте для нас троих?

— Вы тоже будете присутствовать?

— Да.

По какой-то причине это меня успокаивает, хотя мне всё еще не нравится идея отправиться в опочивальню Данте в прозрачной ночнушке.

— Надеюсь, вы не ожидаете, что я буду с ним спать?

— Только убийство. Но платье поможет ослабить бдительность.

Я заключаю, что он имеет в виду бдительность Данте.

— Могу я надеть это под своё платье?

Не то, чтобы мне очень нравился колючий золотой фатин, но это лучше, чем разгуливать полуголой перед кучкой солдат.

— Нет. Ты должна отвлечь короля. И тебе будет проще двигаться в простом платье.

— Мне было бы проще двигаться в штанах и рубашке, — ворчу я. — А нельзя ли достать для меня свежие трусы?

— Разве я не… не приносить тебе недавно сумку?

— Я все их использовала.

— Все?

— Да, все. Не знаю, как часто вы меняете свои трусы, нонно, и не хочу знать, так что можете не рассказывать, но я бы очень хотела получить чистое нижнее белье.

Он что-то бормочет себе под нос.

— Ладно. Надевай платье, а я пока что-нибудь подыщу.

— И если вы случайно наткнётесь на бюстгальтер, я всеми руками за! — кричу я ему вслед, после чего он фыркает и выходит из погреба.

Этот неловкая сцена заставляет мои губы приподняться в улыбке, которая начинает исчезать по мере того, как я застегиваю пуговицы. Сегодня я покончу с Данте Регио. Мне уже кажется, что я готовилась к этому моменту много лет, хотя прошло всего несколько недель.

Нервы подрывают мою уверенность в себе, и я уже начинаю сомневаться в том, что способна выполнить эту задачу.

Человек, который тебя похитил, очень жесток, Фэллон. Он пускал тебе кровь. Он тебе врал. Он убил твоего коня. Он выдрал ногти у Антони. Он ничего так не жаждет, как уничтожения воронов.

Последние два напоминания заставляют мой позвоночник выпрямиться точно стальной прут. Одно дело — причинять боль мне, но другое дело — причинять боль тем, кого я люблю.

К тому моменту, как я надеваю перламутровое платье, Юстус возвращается. Он входит внутрь весьма запыхавшимся. Похоже, шкаф, в котором он все это достал, находится за пределами обсидиановых туннелей.

Он бросает нижнее белье в мою клетку.

— Вот.

Когда он не разворачивается, я шевелю пальцами и говорю:

— Отвернитесь.

— Верно.

Он оттягивает ворот рубашки и, наконец, разворачивается.

— После… ужина, вы расскажете, где находится моя мать?

Я не произношу её имени на случай, если магический знак потерял свою силу. А могут ли знаки терять силу?

Наступает долгая пауза, во время которой он переступает с ноги на ногу. Мне это только кажется, или его сапоги выглядят нехарактерно потрёпанно? Может быть, его путешествие к шкафу Домитины оказалось более изнурительным, чем я себе представляла?

— Юстус.

— Тебе скажут.

Еще один стимул… Я не только верну себе свою пару, но так же и мать.

— Я верю вашему слову, но предпочла бы клятву.

Он собирается провести рукой по волосам, но останавливается, когда касается кожаной веревочки, которой они перевязаны. Боги, он ещё более взволнован, чем я, а ведь это не ему скоро придётся заколоть человека.

— Никаких клятв, — он стучит по своему бицепсу. — Клятвы раскрывают магию.

Хвала Котлу, что он про это помнит.

Надев нижнее белье и перетянув грудь, я обхватываю руками прутья клетки и начинаю медленно дышать, чтобы набраться смелости.

Я думаю о Лоре и представляю его так ярко, что он неожиданно появляется передо мной во всем своём мрачном великолепии.

Лор?

Он говорит с Кианом чёрт знает о чём. Они явно говорят не на люсинском.

Лор!

Я пытаюсь подойти к нему, но как бы я ни старалась, мне не удаётся приблизиться. Я с грустью понимаю, что к нему перенеслось не моё тело, а только моё сознание.

Наконец, Бронвен чувствует моё присутствие, потому что шепчет:

— Морргот?

Он резко поворачивает лицо к моей тётке, а она добавляет:

— Фэллон смотрит.

Он подходит к ней, тёмные тени размывают очертания его тела.

— Behach Éan?

Я знаю, что ни он, ни Бронвен не могут меня слышать, но всё равно шепчу:

— Да. Да, это я.

Его золотые глаза вспыхивают.

— Святая Морриган, я ненавижу то, что это наш единственный способ связи. Ты, и правда, не видишь, как у неё дела, Бронвен?

— Нет. Не вижу.

Его грудь вздымается от прерывистых вдохов.

— Но она может меня слышать?

— Может.

— Mo khrà, Бронвен сказала, что тебе помогает Юстус. Пожалуйста, скажи ему, — он издаёт рычание, произнеся какое-то слово, состоящее из одних согласных и прерывистых гласных, которое, как я понимаю, отражает его отношение к генералу, — чтобы он послал нам, мать его, дымовой сигнал и показал, где ты находишься. Мои вороны облетели уже всё королевство.

Бронвен говорит:

— Он свяжется с нами, когда…

— Магия Фэллон разблокирована. Я хочу вернуть себе свою пару, и я хочу, чтобы она вернулась немедленно, твою мать!

— Она всё ещё должна убить Данте, Лоркан.

— Что ей нужно, так это вернуться домой, ко мне.

Хриплый голос Лоркана наполнен яростью, что заставляет моё и без того уже разбитое сердце сжаться ещё сильнее.

Несмотря на то, что я силюсь остаться вместе с Лором, я покидаю сознание Бронвен и снова оказываюсь в обсидиановом подземелье с крепко сжатыми кулаками и челюстью.

— Ты в порядке?

Одна из бровей Юстуса приподнимается.

Похоже, мои глаза побелели.

— Да. Я в порядке.

Ложь. Я не буду в порядке, пока не вернусь к Лору.

Юстус всё еще странно на меня смотрит, нахмурив лоб, словно это первый раз, когда он наблюдает за тем, как мои глаза меняют цвет.

— Я могу использовать какое-нибудь заклинание?

Брови Юстуса распрямляются.

— Кровь не действовать на него.

Другими словами, мне придётся положиться на свои физические и умственные способности.

Легче лёгкого.

Плёвое дело.

Всё равно, что забрать конфету у эльфа.

Кого я обманываю?

Я вытираю вспотевшие руки о розовую ткань. Как же я хочу быть смелой, как же хочу, чтобы Лоркан был со мной рядом. Но если бы это случилось, он бы сам свершил правосудие. Пророческие слова Бронвен проникают мне в голову, ясные, как то утро, в которое она их произнесла.

Лоркан всё ещё думает, что убьёт Данте, потеряв в процессе свою человечность, ведь именно это должно произойти, если он заставит моего бывшего любовника исчезнуть прежде, чем его проклятие будет снято.

А я слишком эгоистична, чтобы рисковать человечностью Лоркана, потому что отказываюсь жить в мире, где его нет. По этой причине, я не говорю Юстусу о том, чтобы он сообщил о нашем местонахождении.

— Было бы здорово, если бы Мириам могла снять магический барьер.

— Скоро.

К слову о барьере…

— Лор упоминал, что Данте стёр магический знак в подземелье. Это неправда?

— Если магический знак свежий, его не стереть, потому что кровь проникает глубоко в камень. Чтобы отменить заклинание, ведьма должна вернуть себе свою кровь.

— Вы можете управлять кровью Мириам, значит чисто теоретически, вы можете отменить её заклинание, верно?

— М-м…

— М-м?..

Его тело напрягается, но затем он двигает плечами так, что его мелкие суставы хрустят. А затем бормочет на люсинском:

— Может быть.

— Значит, камень, который связан с магическим барьером, нельзя уничтожить?

— Да.

Юстус направляется в сторону выхода из погреба.

— Даже, если его сломать?

— Да.

Я наклоняю голову в сторону, и волосы падают мне на плечо.

— На какое количество частей он раскололся?

— На три.

Я рада, что их немного.

— И все три части находятся в подземелье?

— Нет. Мы обсудим это позже, Фэллон.

— Но вы знаете, где они находятся?

— Да.

— Где?

— Не в Люсе, — бормочет он, после чего командует солдатам, которые слоняются по узкому коридору, отпереть мою клетку.

ГЛАВА 20

Мне не терпится обсудить с Юстусом руну, отвечающую за магический барьер, но вокруг нас слишком много поклонников Данте, чтобы мы могли обсуждать такую щекотливую тему. Но хотя бы мысли о ней отвлекают меня от места нашего назначения и от того, что я должна буду совершить, когда окажусь там.

Когда мы входим в подземелье, я осматриваю богато украшенные двери. Как бы мне хотелось, чтобы они не были заперты. Как бы мне хотелось хотя бы глазком взглянуть на свою бабку или услышать от неё слова ободрения, но Мириам скрыта от моего взгляда.

Мы с Юстусом идем по туннелю, ведущему в ванную, куда приводил меня Като в тот день, когда мою магию разблокировали. Мы минуем её, а затем проходим мимо бесконечных рядов закрытых дверей.

— Значит Коста жил под землей? — спрашиваю я Юстуса.

— Только в конце своей жизни, когда уже был не в себе и думал, что Рибав восстанет без участия шаббианцев.

— Значит за всеми этими дверями находятся комнаты?

— Нет. Некоторые ведут в разные части королевства, отгороженные стеной. На случай, если ты решишь сбежать, имей в виду, что далеко тебе не уйти. Даже червяк не сможет найти дорогу в туннели Косты.

— Но ведь эта крыса-полурослик нашла, — говорит один из солдат, идущий прямо за мной.

Я разворачиваюсь, чтобы понять, что за идиот напрашивается на то, чтобы ему в яйца воткнули железный клинок. Когда я встречаюсь взглядом с прищуренными зелёными глазами, я понимаю, что это сказал солдат по имени Ластра.

— Полурослики не черви, солдати Ластра, но я приму во внимание ваши убеждения и мы вернёмся к ним, когда я буду править Люсом. Кто-то ещё желает поделиться своим мнением о полуросликах со своей будущей королевой, пока у неё есть на вас время?

Ластра сжимает губы и отводит взгляд. Трус.

— Ты и так уже правишь Люсом, Фэллон, — тихонько говорит Юстус. — Ты замужем.

— Связана кровью. Но не замужем.

Я смотрю на переплетённые кольца, и мне очень хочется содрать эту татуировку со своей кожи.

Пока мы идем сквозь тёмные коридоры, освещённые факелами, я углубляюсь в размышления и представляю своё воссоединение с Лором, которого я больше никогда не оставлю. Я прирасту к нему. Уверена, он будет только за. Но опять же, как можно прирасти к мужчине, способному превращаться в тени?

Моё сердце пропускает удар, когда я понимаю, что скоро я и сама смогу превращаться в дым.

Вероятно, уже сегодня.

Несмотря на то, что воздух прохладный и влажный, моя кожа не замерзает, а наоборот электризуется. Чем дальше мы продвигаемся по туннелю, тем сильнее пульсируют мои барабанные перепонки и кровь в венах. Вероятно, это заявляет о себе моя магия, а, может быть, это всё мои нервы и предвкушение.

Мне кажется, что мы проходим расстояние равное целому Тарекуори, когда перед нами, наконец, появляется тяжёлая дверь.

Юстус стучится, а я осматриваюсь вокруг. Мне кажется, что я слышу плеск воды, хотя и слабый. Можем ли мы находиться рядом с берегом? В имении Росси действительно есть частный пляж. Я начинаю представлять, что только лишь тонкая обсидиановая плита отделяет меня от внешнего мира, и что если я прижмусь кончиками пальцев к низкому потолку и надавлю, то камень приподнимется и…

Туннель сотрясается.

— Ради Святого Котла, что это такое?

Като хватается за меч. Он ещё не успел вытащить его из ножен, но его бицепс напрягается из-за адреналина, переполнившего его вены.

Юстус хватает меня за запястье и отводит мою руку назад.

— Всё в порядке, — рычит он, но его глаза выражают нечто совсем иное. — Держи свои руки подальше от камня, а не то их свяжут. Понятно?

Единственное, что мне понятно, это то, что за этой стеной кто-то есть.

Мог ли Лоркан найти укромное место Данте? Лор?

Я жду, когда камень снова начнёт сотрясаться, так же, как обитатели болот ждут, когда лето просушит их земли и прогреет ветхие дома, но ничего не происходит, что заставляет меня наморщить лоб. Если предположить, что моё прикосновение к камню вызвало этот грохот, то почему вороны ударили только один раз? Когда ответ приходит ко мне, моя надежда сдувается, точно надувной буй, потому что в потолок ударил точно не ворон.

Тогда что это было такое? Я делаю резкий вдох, когда мне в голову приходит одна мысль: что если Мириам или Юстус нарисовали на потолке магический знак, который активируется с помощью моего прикосновения? Я пытаюсь понять, как это может работать, когда Юстус распахивает дверь, за которой оказывается помещение в форме восьмигранника, выложенное чёрным камнем, и с круглой кроватью, застеленной золотым шёлковым бельём.

Я пристально осматриваю вычурное изголовье кровати, сделанное из резного дерева, покрытого золотом, и такой же безвкусной рамы, увенчанной широкой полкой. Свет, который струится от подвесного канделябра, такой тусклый, что мне приходится прищуриться, чтобы разглядеть холст, который находится за ним — портрет чернокожего мужчины с остроконечными ушами в золотой военной форме и короне, которая теперь восседает на голове Данте.

Несмотря на то, что Коста на этом портрете на несколько веков моложе, чем на тех портретах, что висят в каждом храме и в каждой школе, его невозможно не узнать по ледяным глазам и сдержанной улыбке. Когда-то я думала, что у Данте и Косты мало общего, помимо мужественной челюсти, косичек, украшенных драгоценностями, и голубых глаз, но их прогнившие сердца делают их похожими на сиамских близнецов.

— Мой дед позировал для этого портрета на следующий день после того, как стал королём Люса.

Я перевожу взгляд на стол, за которым сидят Данте и Антони. Данте положил обе руки на стол, а руки Антони связаны у него за спиной. Его рот заткнут лианой. На стеклянной поверхности стола нет ни одной тарелки, ни приборов, ни даже кубка. Единственное, что там находится, это непонятная деревянная коробка размером с ладонь, освещённая пламенем свечи.

Как король фейри, так и морской капитан, смотрят на мой откровенный наряд с разной степенью удивления. В то время как ноздри Антони раздуваются, а губы дрожат за его кляпом, Данте как будто замирает и садится чуть выше. Он двигает плечами, и его длинные косички со звоном ударяются о золотые доспехи, которые он не снимает.

Подумать только, скоро его в них похоронят…

— Что на ней надето, Росси? — спрашивает Данте, широко улыбаясь.

— Прошу прощения, Маэцца, но Домитина увезла большую часть своего гардероба.

Увезла? Куда уехала его дочь? А его ужасная мать тоже уехала?

Но всё это неважно в данный момент, поэтому я откладываю этот вопрос на потом и провожу руками по шёлковой ткани, которая всего лишь на тон темнее моей кожи.

— Это гораздо больше похоже на платье, чем тот наряд, что был надет на Берил в тот день, когда Таво отвез её на остров бараков для своих нужд. Подождите, а для своих ли нужд? Не могу вспомнить, что рассказывала мне Катриона…

Я касаюсь языком уголка губ, которые затем сжимаю, изображая глубокие раздумья, хотя мне абсолютно по хрен на интрижку Данте и Берил. Единственное, зачем я об этом вспомнила, это для того, чтобы показать ему, что та пелена, которую он напустил мне на глаза, спала.

Юстус напрягается рядом со мной. Его желание накричать на меня так сильно, что его челюсть начинает дрожать подобно пламени в канделябре.

Да, да, нонно. Я здесь для того, чтобы убить говнюка, а не оскорблять его в пассивно-агрессивной манере.

— В общем… я умираю с голоду. Что на ужин?

Я иду вперёд Юстуса, который слился с чёрным деревом.

Я начинаю выдвигать самый крайний стул, как вдруг Данте наклоняется над столом и раскрывает деревянную коробку, внутри которой оказывается небольшая горка полупрозрачных кристаллов.

— Соль.

Значит, это не ужин; это допрос. И поскольку я не восприимчива к этой приправе, я заключаю, что она предназначена для Антони. Тогда почему меня вызвали?..

— Снимите кляп с арестанта.

Данте отталкивается от стола, словно собирается встать, но не делает этого.

Лиана, которая затыкает рот Антони, начинает искриться и исчезает. Мой друг пытается сдержать рвотный рефлекс и сглатывает множество раз, после чего проводит языком по губам.

По губам, уголки которых кровоточат.

От вида его крови, мой желудок сжимается, а гнев распаляется. Я искоса смотрю на кровать, обдумывая свои шансы добыть кинжал и воткнуть его в шею Данте так, чтобы солдаты, которые просочились в помещение после меня, не смогли бы мне помешать, используя свою магию.

Свойственный мне оптимизм на цыпочках пятится назад, так как мои шансы ничтожны. А затем он и вовсе замирает, когда я замечаю прищуренные глаза Данте и улыбку, которая медленно приподнимает его губы.

Я надеюсь, ему доставляет удовольствие моё раздражение, а не то, что он раскрыл план Юстуса.

ГЛАВА 21

— Сядь, мойя.

Моё сердце подступает к горлу и начинает стучать в его основание с такой силой, что каждый присутствующий здесь фейри без сомнения может слышать его маниакальный ритм. Я с такой силой дёргаю стул, что его ножки скрипят по чёрному камню.

— Фэл-лон, — Данте нараспев произносит моё имя. — Я имел в виду… здесь.

Когда он похлопывает по своим коленям, я с таким остервенением сжимаю перекладины на спинке стула, что рискую сломать фаланги пальцев.

Я бросаю взгляд на Юстуса, ожидая, что он вмещается, но он полностью сосредоточился на затылке Антони. Я пытаюсь обратить на себя его внимание, но он либо не чувствует моего взгляда, либо избегает его.

— Росси, мне кажется, Фэллон нужен какой-то стимул. Правда, мы уже избавились от ногтей Антони, но его пальцы пока на месте, так ведь?

Моё сердце сжимается вместе со всем остальным телом.

— Нет. Я уже иду.

Я сжимаю руки в кулаки и обхожу стул Антони.

Мой друг поворачивает голову и следит за мной диким взглядом.

Дойдя до короля фейри, я с отвращением смотрю на белоснежную ткань штанов, которая обтягивает мышцы его бёдер, которые сделались ещё объёмнее.

— Мои колени или его пальцы. Что ты выберешь, мойя?

Боги, я ненавижу, когда он называет меня своей женой, и он это знает. Именно поэтому он постоянно использует это определение.

Я присаживаюсь на его колено и переношу вес на ноги, чтобы как можно меньше контактировать с его телом. Данте обхватывает меня за талию и притягивает к себе.

— Зачем заставлять меня садиться к тебе на колени, когда здесь есть чудесный стул, который свободен?

Поскольку мои зубы сжаты, я произношу свой вопрос почти шепотом.

Данте припадает губами к моему уху и, хотя у него изо рта больше не пахнет, я всё равно содрогаюсь.

— Потому что могу.

Он прижимает ладонь к моему животу с такой силой, что я почти чувствую, как его пальцы отпечатываются на моём позвоночнике, который я стараюсь держать ровно.

— Что ты можешь? Унизить меня?

— Я заставил тебя сесть мне на ноги, а не встать на колени между ними.

— Только потому, что ты боишься моих зубов.

Надеюсь, он понимает, что если попытается сунуть свой член мне в лицо, то я его откушу. Он, конечно, вырастет обратно, но не его гордость.

Данте принимает напряжённую позу. К счастью, никакая другая часть его тела не напрягается. Но опять же, я как бы между прочим пообещала ему укоротить его достоинство, так что мне, скорее всего, повезёт и оно останется крошечным в течение всего вечера.

Он хватает меня за волосы и с таким энтузиазмом оттягивает мою голову назад, что моя шея издаёт хруст.

— Ты не в том положении, чтобы разбрасываться угрозами, Фэллон.

— Это была не угроза, а всего лишь напоминание о том, что у меня острые зубы.

— Не пора ли принести еды, Маэцца? — спрашивает Юстус, бросая на меня красноречивый взгляд, который я считываю как: «Попридержи язык, нипота».

— Ещё нет, — тихо отвечает Данте, но мой дед, должно быть, услышал его, потому что он не приказывает солдатам, стоящим у него за спиной, броситься на кухню.

Неужели Юстус думает, что мы действительно будем ужинать? Я точно этого не планирую. Хотя я могла неправильно истолковать наличие на столе соли…

— Для начала я задам Антони несколько вопросов, — ладонь Данте скользит по моим рёбрам.

Юстус говорил о том, что я должна соблазнить ублюдка, но соблазнить можно только в том случае, если ты управляешь ситуацией. А я ей сейчас не управляю.

— Фэллон, возьми соль.

Я искоса смотрю на вычурную резьбу изголовья кровати в поисках кинжала, который я должна буду использовать. Как же мне хочется им завладеть.

— Делай, как я сказал, или я не ограничусь выбиванием правды из твоего морячка.

Я резко вытягиваю руку в сторону деревянной коробки и беру щепотку соли.

— А теперь накорми его.

Я начинаю трястись от гнева. Я трясусь так сильно, что хлопья соли слетают с моих пальцев и падают на крышку стола, точно снег.

Король фейри скользит указательным пальцем по нижней части моей груди, вдоль хлопкового края бюстгальтера. Жаль, что он сделан из ткани, а не из железа…

Когда он обхватывает мою грудь, я поворачиваюсь к нему.

— Не надо.

Он снова припадает к моему уху и сминает шёлк, натягивая ткань поверх моих рёбер.

— Ты не можешь сидеть за моим столом, одетая как шлюха, и ожидать, что я буду относиться к тебе как королеве.

— Должна тебе напомнить, что не я выбрала это платье; это сделал твой генерал. Если у тебя с этим какие-то проблемы, тебе стоит обсудить это с ним. А если у вас где-нибудь завалялись лишние доспехи, я буду более чем рада дополнить ими своё платье.

— У меня нет с этим проблем.

Его рука ползёт вниз по моим рёбрам, точно жук, и останавливается на моём бедре. Когда я чувствую, как он начинает приподнимать край моего платья, я сжимаю ткань и возвращаю её на место.

— Подумай о пальцах своего морячка.

Когда я слышу его угрозу, моя кровь закипает.

— Немедленно накорми его солью, иначе я так сильно задеру твоё платье, что…

Продолжая сжимать платье одной рукой, я заношу другую руку над деревянной коробкой. Поднеся соль ко рту Антони, я пристально смотрю в его сверкающие глаза. Я переживаю о том, что ему больно, а затем замечаю, что его взгляд опущен на руку Данте. Когда он сглатывает, я понимаю, что ему больно за меня.

— Высуни язык, полурослик.

Данте больше не тянет за моё платье, но всё ещё крепко его держит.

«Прости», — произношу я одними губами, насыпав соли на язык своего друга.

Пару мгновений спустя, Данте спрашивает:

— Ты всё ещё влюблен в Фэллон Росси?

— Ты накормил его солью, чтобы узнать о его чувствах? — спрашиваю я в бешенстве.

— Отвечай, полурослик.

Данте не сводит голубых глаз с лица Антони, покрытого потом.

Испустив вздох, он говорит:

— Я всегда буду любить Фэллон.

— А что ты думаешь про Лоркана Рибава?

— Я не его поклонник.

— Но при этом ты помогал ему в течение многих лет. Почему?

Антони так крепко сжимает губы, что они превращаются в белую линию на его бледном лице.

— Потому что мне не нравился режим фейри.

— И как выглядит твой идеальный мир?

— Я не…

— Нет уж. Не отклоняйся от темы.

— В моём идеальном мире не правят ни фейри, ни вороны.

— И кто им правит? Ты ведь не мечтаешь о том, чтобы надеть корону? Или мечтаешь?

— Я считаю, что миром должна править группа специально обученных людей.

— И ты будешь среди них?

— Да.

— А кого ещё ты выберешь? Сестёр Амари? Единственного кузена, оставшегося в живых? Напомни, как его зовут? Мэдден?

— Маттиа.

Данте медленно качает головой.

— А ты бы выбрал Фэллон?

Антони опускает глаза на соль на столе, и хотя он отвечает Данте шепотом, я не пропускаю его ответ:

— Нет.

И хотя этот допрос по поводу нового режима не имеет никакого смысла, я чувствую себя слегка обиженной.

— Почему нет? Разве ты не считаешь её умной?

Челюсть Антони вздрагивает.

— Полурослик, я задал тебе вопрос.

Он всё ещё не отвечает.

Данте кивает Юстусу, который достаёт меч из ножен и делает шаг в сторону Антони.

Наконец, Антони рычит:

— Мой выбор никак не связан с её интеллектом.

— А с чем он связан?

— С её преданностью.

— Как я понимаю, Рибаву.

Антони прищуривается и смотрит на стеклянную поверхность стола.

— Да.

— Я знаю, что ты желаешь мне смерти, а что насчёт Короля воронов?

Моя грудная клетка сжимается вокруг лёгких, не давая мне дышать, а в ушах слышится глухое жужжание.

— Разве ты не хочешь, чтобы Лоркан Рибав исчез, Греко?

Губы Антони так сильно напряжены, что его раны снова вскрываются и из них начинает идти кровь, отчего уголки его губ кажутся ещё более опущенными.

— Позволь мне перефразировать мой вопрос: ты хочешь, чтобы Лоркан Рибав, всемогущий король неба, умер?

Антони опускает веки и выдает признание, которое заставляет главную мышцу в моей груди сжаться.

— Да.

— Значит, наши цели совпадают. И тогда вопрос состоит в том, кому ты желаешь смерти больше, ему или мне?

Антони сглатывает, пытаясь совладать с воздействием сыворотки правды.

— Ему.

Данте отклоняется на стуле и потирает губы.

— Что думаешь Юстус? Мы могли бы его использовать?

— Мы могли бы оценить его ценность для нас, отправив наверх с обсидиановым мечом.

— НЕТ!

Что за на хрен, Юстус?

— Так он только выдаст наше местоположение, а его самого убьют.

Данте зажимает мне рот ладонью.

— Разве я разрешал тебе вклиниваться?

Мгновение спустя, он опускает ладонь и взмахивает рукой.

— Уведите его. Пока я с ним закончил.

Като подходит к стулу Антони и выдвигает его.

— Нужно ли нам увести также Фэллон?

— Нет. С ней я ещё не закончил.

Когда пальцы Данте снова прижимаются к моей ляжке и начинают задирать ткань, я напрягаюсь.

Юстус, должно быть, почувствовал, что я в миге от того, чтобы схватить деревянную коробку и размозжить череп Данте, потому что хлопает в ладоши и говорит:

— Все за дверь.

Я начинаю дрожать, но не от стресса, как, наверное, предполагает Данте, а от адреналина.

Вот он.

Момент истины, когда я покончу с этим жестоким правителем.

— Если ты её обесчестишь, Регио… — Антони вырывает свою руку у Като.

— Ты меня убьешь? Ты это уже говорил. Я буду иметь это в виду.

Данте задирает моё платье ещё выше.

Я думаю о Лоре, о том, как он будет разгневан, и мысли об этом помогают мне собраться.

— Позволь мне кое-что прояснить, Антони. Если ты и выйдешь из этой войны живым, Фэллон никогда не будет твоей.

Всё тело Антони сотрясается.

— Ты думаешь, что она станет твоей, если ты её изнасилуешь?

— Мне не пришлось прибегать к изнасилованию в первый раз, когда она раздвинула для меня ноги.

Данте наклоняет голову набок, и его длинные косички рассыпаются по плечу.

Мои мышцы так напряжены, что отвращение, которое я испытываю при мысли о том, как я потеряла девственность, даже не заставляет меня содрогнуться.

Я чувствую, как Антони взглядом просит меня взглянуть на него, но я не поднимаю глаз. Я смотрю только на руку, которая ласкает моё бедро без моего, мать его, согласия.

Антони становится очень тихим. Он, должно быть, решил, что я лягу на кровать и позволю Данте совершить со мной любое непотребство. Вероятно, он думает, что я всё ещё испытываю симпатию к Королю фейри.

— Фэллон? — произносит Антони так хрипло, словно лианы врезались в его кадык.

Данте приподнимает шёлковую ткань ещё на дюйм.

— Чёрт бы вас побрал, уведите его отсюда.

Я всё еще не реагирую. Я не буду никак реагировать, пока не доберусь до его кровати.

Я распрямляю плечи и уже собираюсь предложить ему направиться в её сторону, когда Данте говорит:

— Юстус, останься. И запри дверь.

Я так резко поднимаю на него взгляд, что мои позвонки щёлкают.

Юстус закрывает дверь, но не смотрит в мои глаза, полные паники. Он само воплощение спокойствия, тогда как мой пульс перестал биться ровно. Я говорю себе, что пока рано делать какие-то выводы. Может быть, Данте просто хочет посоветоваться со своим генералом наедине?

— У вас что-то на уме, Ваше Величество?

— Много чего, Росси.

— Может быть, мне выйти, чтобы вы могли поговорить наедине?

Я ненавижу то, каким писклявым сделался мой голос.

— Нет.

Он проводит рукой по моим волосам, и я напрягаюсь от этого прикосновения, но решаю попридержать свою злобу и превратить отвращение в оружие, которое окажет мне куда большую услугу, чем импульсивное поведение.

— Накорми меня солью, Фэл.

Пульс начинает стучать у меня в ушах.

— Ты же невосприимчив к соли.

— Должен быть невосприимчив, но каким-то чудесным образом, я излечился.

Он протягивает руку, но не для того, чтобы провести ей по моим волосам. Растопырив пальцы, он говорит:

— Соль.

Я беру щепотку из коробки и подношу к его рту, а затем морщу лицо, когда он слизывает хлопья с моих пальцев.

— Спроси меня о чем-нибудь личном, Росси.

Юстус переступает с ноги на ногу, что заставляет его потускневшие кожаные сапоги скрипнуть.

— Вы испытываете какие-нибудь чувства к Фэллон, или желаете её только из-за её крови?

— Мне очень дорога твоя внучка и я верю всем сердцем, что со временем я снова стану ей дорог.

Ого. В его мозгу совсем не осталось нейронов…

Пальцы Короля фейри снова начинают двигаться по моей ноге.

— Вообще-то, мне кажется, что она уже начала вспоминать, как нам было хорошо вместе.

Я сжимаю зубы, чтобы не дать вырваться ответу, прожигающему мой язык. Нам с Данте никогда не было хорошо. Мы были друзьями. А затем он использовал и выбросил меня, оставив мне лишь неуверенность в себе и порванную девственную плеву.

Он проводит указательным пальцем по всей длине моей шеи.

— Ты сегодня такая мягкая.

Наверное, он говорит о том, какая я послушная, а не о моей коже. Не то, чтобы моя кожа была сухой или шершавой, но она такая же, как всегда.

— Мои попытки противостоять тебе мало чем мне помогли.

— Ты поэтому такая послушная?

Он накручивает мои волосы себе на палец. А когда его губы приземляются на мою скулу, я отворачиваю голову и пытаюсь слезть с его колен, но он только ещё сильнее сжимает мою ногу. Так сильно, что там должен остаться синяк.

— Тише. Всё это время ты так хорошо себя вела, мойя.

Боги, я ненавижу этого мужчину. Мой взгляд невольно перемещается на изголовье кровати.

Данте отстраняется от меня, но не ослабляет тиски своей хватки.

— Задай мне ещё какой-нибудь вопрос, генерали. Вопрос, на который я точно не захочу отвечать.

— Вы мне доверяете? — спрашивает Юстус.

Ради Святого Котла, зачем он задал этот вопрос? Неужели он хочет, чтобы его поймали?

— Нет. Я тебе не доверяю. Но я верю, что ты хочешь видеть свою внучку на троне и сделаешь всё возможное, чтобы она не лишилась моей милости.

Его милости? Моё желание фыркнуть настолько сильно, что мои ноздри начинают дрожать.

Данте хватает меня за талию, приподнимает и ставит на ноги.

— Иди на кровать, мойя.

Юстус сжимает ручку двери.

— Я удаляюсь.

— Почему ты так торопишься уйти, Росси?

— Потому что есть такие вещи, которые деду не стоит видеть.

Улыбка приподнимает губы Данте, когда он поднимается со стула. Но вместо того, чтобы подойти ко мне, он хватает коробку с солью и направляется к Юстусу.

— Ты ведь сам её одел, не так ли?

— Я же уже сказал, что мне было не из чего выбирать, Маэцца.

— Ты уверен, что причина в этом?

— Да.

Он подносит деревянную коробку Юстусу и говорит:

— Проглоти немного соли и повтори свой ответ.

Юстус сглатывает. Не сводя глаз с Данте, он берёт немного соли и съедает.

Данте тянет шею из стороны в сторону, издав серию щелчков.

— Почему ты выбрал этот наряд для Фэллон?

Юстус сглатывает, а я подползаю поближе к изголовью кровати и всматриваюсь в темноту между ним и стеной, пытаясь разглядеть, не блестит ли где лезвие.

— Чтобы отвлечь вас, Маэцца.

— И зачем ты решил меня отвлечь, генерали?

— Потому что если Фэллон будет носить вашего ребёнка, есть вероятность, что вы её не убьете.

Что за чёрт? Я пристально смотрю на Юстуса. Надеюсь, он тоже употребляет то вещество из Неббы, иначе… иначе нам будет, о чём поговорить после того, как я найду этот чёртов кинжал и отрежу Данте голову.

Я начинаю скользить пальцами по изголовью, как вдруг Данте спрашивает:

— Ищешь это, Фэл?

Я резко перевожу на него взгляд и замечаю кинжал, который он держит между пальцами.

Моё лицо, должно быть, сделалось таким же белым, как его униформа, потому что он цыкает.

— Кажется, у нас тут завёлся предатель. Кто бы…

И прежде, чем я успеваю сделать следующий вдох, Данте швыряет соль в оторопелое лицо Юстуса и протыкает его шею кинжалом.

— … это мог быть?

ГЛАВА 22

Я кричу, а Юстус… не издаёт ни единого звука. Как это возможно, когда из его трахеи торчит кинжал?

— Может быть, это вы, генерал Росси?

Данте проворачивает кинжал.

— Прекрати, Данте! Прекрати! Юстус ничего не сделал.

Я бросаюсь вперёд, хватаю Данте за бицепс, и мне удаётся опустить его руку.

Глаза Юстуса так широко раскрыты, что сделались белыми. А его шея… жилы на ней натянулись, а из раны хлещут алые потоки крови.

Пожалуйста, пусть он принимает эти добавки железа, или что там принимает Данте?

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не умирай.

Ты мне нужен.

— Не делай из меня дурака, Фэллон. Тот факт, что тебе вдруг стал небезразличен Юстус, и есть единственное доказательство, которое мне нужно. Что ещё ты от меня скрываешь, мойя?

Я бросаюсь к Юстусу и хватаюсь за рукоять кинжала, в то время как Данте хватает меня за талию. Я разворачиваюсь и делаю взмах рукой, целясь ему в горло, но поскальзываюсь на соли, и железный клинок врезается ему в глаз.

Он рычит и бьёт меня по лицу.

Я теряю равновесие и падаю. На секунду мир вокруг меркнет, но затем я снова вижу всё с идеальной чёткостью и начинаю ползти в сторону Юстуса.

— Вытащите нас отсюда, Юстус. Нарисуйте знак и вытащите нас.

Он медленно качает головой из стороны в сторону.

О боги, он всё ещё жив.

— Нарисуйте знак…

Он сплевывает и ещё больше крови изливается из его раны. Я пытаюсь оторвать кусок платья и затянуть рану, но это не работает. Чёрт, чёрт, чёрт.

Прижав ладонь к его шее, я пытаюсь найти кинжал, чтобы разрезать ткань, но Данте закинул его под кровать. Может быть, если я налью немного крови Мириам в его рану, я смогу его вылечить?

Я ощупываю воротник его рубашки, пытаясь найти кожаный ремешок, но не нахожу его. Ну, почему именно сегодня он решил не надевать медальон?

Дверь в помещение распахивается и ударяет Юстуса, отчего его тело откатывается в сторону, а мои пальцы отрываются от его шеи. Я уже готова захлопнуть дверь, но застываю на месте, когда замечаю мужчину, который пытается проникнуть внутрь через узкий проход.

Я моргаю, точно испуганный змей, после чего перевожу взгляд на мужчину, распластавшегося передо мной на полу.

— Маэцца! — ахает Юстус и пытается раскрыть дверь плечом, ударив своего двойника, истекающего кровью. — Фэллон, отойди!

Но я не могу пошевелиться.

Я едва могу дышать.

Юстус — тот, у которого не идёт кровь — приседает рядом со мной, обводит рану своего близнеца кончиками указательного и среднего пальцев, а затем разрывает его рубашку и рисует крест на его сердце. Ниже, на его животе, он рисует букву «М» странного вида, напоминающую пересекающиеся пики.

— Ты не ранена?

Когда я не отвечаю, он повторяет свой вопрос, отчётливо произнеся моё имя.

Я качаю головой и, раскрыв рот, смотрю на мокрый лоб мужчины, который лежит бездыханный перед нами.

Прерывисто дыша, Юстус проводит рукой по лбу своего двойника, словно пытается узнать, нет ли у него жара. Когда тот, наконец, замирает, я тоже замираю, потому что прямо на моих глазах на желтоватой плоти мужчины появляются кровавые линии в форме точно такой же буквы «М» странной формы. Юстус проводит пальцем по знаку, и труп превращается в другого человека — Дотторе Ванче.

Я откидываюсь на пятки.

Ещё больше солдат проникают в помещение. Я смотрю на них, но как будто их не вижу.

— Прошу прощения, Маэцца.

Юстус встает с корточек.

— Я не знал, что мой лекарь…

— Убейте его! — Данте указывает на Юстуса. — Стража, убейте его…

Никто не двигается. А точнее, их головы поворачиваются, но никто не спешит покончить с жизнью Юстуса.

Данте делает шаг назад и врезается в стул, отчего тот падает.

— Почему вы не выполняете мой приказ! Я ваш король! Вы не отвечаете перед генералом. Вы отвечаете передо мной!

Юстус поднимает руки.

— Маэцца, преступник убит. Вы его убили, — мой дед говорит медленно, точно разговаривает с ребёнком.

— Ты… ты…

Палец Данте дёргается, когда его глаз, не закрытый ладонью, смотрит на меня, а затем мимо меня на труп на полу.

— Я не…

Его губы вытягиваются, и на лице появляется страшная гримаса. Он снова переводит внимание на Юстуса.

— Простите, Маэцца. Мириам меня заколдовала и нарисовала магический знак на лбу лекаря, который не только свёл его с ума, но и сделал похожим на, — он проводит верхней губой по нижней губе, а затем морщит нос, точно его тошнит от вида трупа себя самого, — меня. Я уже наказал её.

— Наказал? — Данте усмехается. — Я убью ведьму. После того, как убью твою внучку.

Вот… чёрт. Я гляжу на дверь и прикидываю, как далеко я смогу убежать, прежде чем солдаты меня догонят. Я могла бы спрятаться, но что потом? Я поднимаю глаза к потолку, неожиданно вспомнив о том, как он недавно сотрясался. Что если… Что если я смогу заставить то, что находится снаружи, разрушить это место?

Я вскакиваю на ноги.

— Хватайте её! — рычит Данте.

И ещё до того, как я успеваю поднять руки, Като заводит их мне за спину, и моё тело опутывают лианы, обездвижив меня. Я смотрю на Юстуса и уже готова умолять его помочь мне, но сдерживаюсь, потому что я уже не уверена в том, что он на моей стороне. Ведь всё это время мне могли помогать лекарь и Мириам.

Юстус подходит к Данте.

— Ваше Величество, позвольте мне взглянуть на ваш глаз.

Дантевсё смотри и смотрит на своего генерала неповреждённым глазом, а затем медленно опускает ладонь. Я пребываю в таком шоке, что при виде его глазного яблока, пронизанного алыми венами, и залитой кровью щеки, мои внутренности даже не сжимаются.

Вся эта сцена кажется такой сюрреалистичной.

— Принесите мне свежий бинт и пакет с неббианским порошком! — кричит Юстус. — СЕЙЧАС ЖЕ!

Один из солдат выскакивает за дверь.

— Сядьте, Ваше Величество.

Юстус указывает на стул.

— Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы нейтрализовать воздействие железа, но я не гарантирую, что смогу сохранить вам глаз.

Данте смотрит на Юстуса с подозрением и скепсисом. И когда он, наконец, садится, его внимание перемещается на неподвижное тело лекаря.

— Я думал… я думал, что это ты, Юстус.

— Я понимаю, как это выглядит, но, пожалуйста, поймите, что я никогда бы вас не предал. Я хочу, чтобы Люс принадлежал нам. Только нам.

Слова Юстуса как будто заставляют напряжённые плечи Данте расслабиться.

— Я убью Мириам.

— Я уже сказал вам, что наказал её.

— Она заслуживает смерти, — говорит Данте и смотрит прямо на меня.

— Если они умрут, мы потеряем их магию, и шаббианцы придут на помощь Лору.

Тем временем я пытаюсь собрать всё воедино. Лекарь появился в день высвобождения моей магии, но ведь это Юстус привёл его после того, как Мириам её разблокировала. А, может быть, он был здесь всё это время? Моя голова гудит от непонимания.

Юстус ощупывает кожу вокруг глазницы короля фейри.

— Вы можете видеть вашим левым глазом?

На челюсти Данте, который продолжает сердито смотреть в мою сторону, пульсирует нерв.

— Нет.

Меня не пугает его взгляд. Я удерживаю его, молча сообщая ему о том, как ему повезло, что он потерял только своё зрение.

Мгновение спустя, солдат врывается в помещение с аккуратным свертком, который кладёт на стеклянный стол.

Юстус разворачивает его, берёт щепотку какой-то зеленой пыли мятного цвета, и скармливает её Данте.

— Я также насыплю немного вам в глаз. Возможно, будет щипать, но зато это мгновенно нейтрализует железо.

Если ему и больно, Данте этого не показывает.

Обернув голову короля бинтом, Юстус поворачивается ко мне, а точнее в сторону тела, лежащего у моих ног.

— Брамбилла, отведи Фэллон в её клетку и запри её. Я разберусь с ней, как только избавлюсь от трупа.

Разберется со мной? За что? За то, что попыталась его защитить, закрыть его от Данте? Неблагодарный ублюдок.

— Прошу прощения, Маэцца. Я знаю, что вы хотели провести время с Фэллон сегодня вечером, но я думаю, что безопаснее всего убрать её подальше, пока она не перестанет вести себя как дикий зверь.

Да, готова поручиться, что это куда безопаснее. Да и Данте, кажется, совсем не заинтересован в том, чтобы проводить со мной время. Я почти уверена, что после того, как я проткнула ему глаз, ему не захочется секса со мной до конца моего заточения.

— Пойду, выброшу труп в маминой роще, а не то он начнёт вонять на всю крепость. Скоро вернусь.

Юстус приседает рядом с лекарем, глаза которого остекленели, после чего хватает его за подмышки и закидывает себе на плечо. А затем встаёт.

— Иди впереди меня, Брамбилла.

Като разворачивается и начинает тащить меня по тёмному коридору, по которому эхом разносятся удары моего учащённого пульса. Мы молча идём в сторону подземелья, и только наши шаги нарушают зловещую тишину, повисшую вокруг нас.

Я смотрю себе за спину, и наши с Юстусом взгляды встречаются. Он кажется скорее задумчивым, чем сердитым. Но опять же, здесь так темно, а тело, которое он несёт, такое большое, что я могла неправильно интерпретировать выражение его лица.

Юстус всё ещё идёт позади нас, когда мы доходим до подземелья. Неужели он не доверяет Като и боится, что тот не доведёт меня до клетки? Как только мы доходим до входа в туннель, Юстус останавливается.

— Сержант?

Юстус достает из-за пазухи медальон и откупоривает пузырёк, после чего капает кровью на кончик пальца.

Като застывает на месте.

— Подойди.

Като смотрит мимо Юстуса в подземелье, словно пытается убедиться в том, что другие солдаты находятся неподалеку. Никого не обнаружив, он отводит меня на несколько шагов назад по туннелю, и теперь все мы стоим так близко друг к другу, что я могу чувствовать металлический запах, исходящий от трупа смелого Дотторе Ванче. Ну, почему план Мириам не сработал?

Он уже не может меня слышать, но я все равно произношу одними губами: «Спасибо за ваше мужество». Или это было сумасшествие? Я вспоминаю о смелом и добром сельватинце, Сьювэле, который погиб, помогая мне освободить ворона в роще Ксемы Росси.

— Чтобы никто к ней не прикасался, пока я не вернусь. Вы меня услышали? Никто.

Поднеся окровавленный палец к стене, Юстус ещё больше понижает голос.

— Даже король.

Я могла бы попытаться оценить выражение его лица, если бы не была так заворожена знаком, который он рисует на чёрном камне — круг с крестом в центре, нижняя часть которого выходит за пределы круга.

Когда он отрывает палец от стены, я резко перевожу на него взгляд. Смесь гнева и боли заполняет впадинки на его лице.

— И лучше запри погреб.

Его губы едва двигаются, когда он отдаёт этот приказ.

— Запереть? Но… — по телу Като прокатывается дрожь. — Но у меня нет ключа.

— Именно поэтому ты его и запрёшь, Брамбилла.

Юстус слегка трясет головой.

— Я отопру его, когда вернусь. Понял?

— Да, генерали.

— Хорошо. А теперь иди.

Като молча уводит меня и тихо говорит:

— Идём.

Когда мы начинаем спешно возвращаться в мою камеру, я оглядываюсь и встречаюсь взглядом с сияющими глазами Юстуса, после чего он прижимает руку к стене и проходит сквозь неё.

Мои лёгкие снова начинают сжиматься и пульсировать с каждым новым вдохом, возвращающим меня к жизни.

Понял ли Юстус, что он только что предоставил мне ключи к крепости Данте?

Какой глупый вопрос. Этот человек не допускает ошибок, и не принимать во внимание это его качество было бы самой большой ошибкой.

ГЛАВА 23

Как только дверь погреба захлопывается за нами, я вырываю руку из хватки Като. Но сержант так сильно нервничает, что продолжает крепко меня держать, хотя и не делает мне больно.

— Не могли бы вы их немного ослабить?

Я киваю на переплетённые лианы, связывающие моё тело.

— Я знаю, что это не ваша стихия, но ведь ваш острый клинок способен разрезать магические путы?

— Прости, Фэллон, но я не могу…

Сержант сглатывает и оттягивает воротник рубашки, точно тот его душит.

— Я не могу тебя освободить.

— Почему нет?

— Почему нет? — говорит он сдавленным голосом. — Ты только что напала на короля!

— Потому что он пырнул Юстуса!

Я не рассказываю ему о том, что всё равно напала бы на Данте, и что если бы меня не отвлёк вид моего умирающего деда, я бы довела дело до конца.

— Разве вы не стали бы защищать своего генерала?

Като переводит взгляд на туннель, который разверзся подобно тёмному зеву за решетками на двери, после чего обрушивает на меня всю силу своего безумного взгляда. Похоже, мой вопрос совсем сбил с толку бедного сержанта. Интересно, что бы он сделал на моём месте? Разве он не клялся в верности Юстусу Росси?

— Я почувствовал, что с генералом что-то не то. То есть, с тем мужчиной, притворявшимся генералом. Мерда. Мне надо было остаться в той комнате.

Он проводит рукой по спутанной копне седых волос, убирая пряди, которые прилипли к его вспотевшему лбу.

— Я рада, что вы не остались, иначе вас могли ранить.

— Но тогда тебя бы не ранили!

— Я не ранена, Като.

Он смотрит на моё платье, и я тоже опускаю на него взгляд. Между зелёными лианами на бледно-розовой ткани виднеются красные капли.

— Это не моя кровь.

Като сглатывает. Раз. Два раза. Сглотнув в третий раз, он говорит:

— Ты проткнула королю глаз железным клинком. Он может не восстановиться.

— Хорошо.

— Хорошо? Как ты думаешь, что он теперь с тобой сделает?

Като смотрит на меня округлившимися глазами, точно я ворон, находящийся в шаге от убийства.

При мысли об этом мой пульс ускоряется, а перед глазами появляется блестящий знак, который Юстус нарисовал на стене.

Мой выход отсюда.

Путь наружу.

Като снова проводит рукой по лбу. Если он пытается его разгладить, то ему это не удается.

— За это он может тебя убить.

Я смотрю на стены, окружающие меня. Интересно, смогу ли я пройти сквозь них? Где я окажусь?

— Тогда я стану для него бесполезна.

— Что если он тебя покалечит? Что если он выколет тебе глаз?

Я мрачно ему улыбаюсь.

— Пусть попробует.

— Фэллон, это не повод для смеха.

— А я разве смеюсь?

— Ты улыбаешься.

— Конечно, я улыбаюсь.

Поскольку мои губы всё ещё приподняты в улыбке, мои слова звучат слегка искажённо.

— Я только что избежала изнасилования со стороны чистокровного полудурка, Като. Не говоря уже о том, что Юстус, — показал мне, как выбраться отсюда, — не умер.

— С каких это пор тебя заботит этот человек?

— Ты прав. Он меня не заботит. Но если бы он умер, мы бы все попали, потому что оказались бы заперты здесь.

Я смотрю на ряды бутылок, которыми заставлена стена.

— Если только здесь нет выхода, о котором мне ничего неизвестно.

Молчание Като заставляет меня оторвать взгляд от полок.

— Или он есть?

Он отводит взгляд и говорит:

— Нет.

Его дыхание пропитано ложью.

— А теперь я подниму тебя и помещу в клетку, Фэллон. Пожалуйста, не сопротивляйся. На данный момент для тебя это самое безопасное место.

— Я и здесь в полной безопасности.

— Если только сюда не придут эльфы. Они могут проникнуть сквозь прутья на двери погреба, но они не смогут пролезть сквозь прутья клетки. Юстус заколдовал их, и туда не может проникнуть никто кроме тебя.

Как только он это произносит, в туннеле эхом разносятся шаги и взмахи крыльев.

— Пожалуйста, Фэллон. Пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты пострадала.

— Я не вернусь в эту клетку.

— Сержант Брамбилла, — произносят в унисон два эльфа, которые влетают в дверь. Они даже дышат в унисон. — Король требует встречи с вами.

Като становится белым, как те выгоревшие на солнце простыни, которые нонна вывешивала сушиться на улице во время летних месяцев.

— Я… я…

— Ключ от погреба у Юстуса, так что, боюсь, с этой встречей придётся повременить, — говорю я, так как мой друг, похоже, не в состоянии формулировать мысли.

— Сержант, ключ!

Ластра начинает сотрясать дверь погреба.

Я повторяю то, что я только что сказала крылатым фейри и добавляю:

— Не мог бы ты убрать свои плети, Ластра?

Их мог наколдовать другой фейри — я слегка отвлеклась и не заметила, кто меня связал — но поскольку у него зелёные глаза, вероятнее всего, это был он.

— Дверь заперта. Я всё равно никуда отсюда не денусь.

— Они останутся на месте, — говорит Като, едва разжимая губы. — Или ты идёшь в клетку.

Я долго и мучительно смотрю на седовласого мужчину.

— Вы мне не доверяете?

— А разве у меня есть причина тебе доверять?

— Я бы никогда не причинила вам вреда, Като.

Он бросает на меня такой взгляд, что моё сердце замирает. Правда написана у него во взгляде. Он мне не верит.

— Ладно.

Моя челюсть напрягается, как и грудная клетка.

— Не снимайте с меня путы, но хотя бы ослабьте их. Они врезаются в мою плоть.

На челюсти Като дёргается мускул.

— Сделай, как она говорит, Ластра.

— Вы вообще в своём уме, сергенте? Что если она… что если она пырнёт вас в глаз?

— Не пырнёт, — Като приподнимает бровь и смотрит на меня. — Так ведь?

Я почти произношу клятву, но прикусываю язык раньше, чем она успевает сорваться с моих губ.

— Я не причиню вреда сержанту.

Густые брови Ластры опускаются так низко, что почти обнимают его ресницы.

— Поклянись.

Крошечная капелька пота стекает по моей шее, и я закусываю щёку, размышляя о том, как бы мне послать Ластру подальше. Завидев округлившийся рот Като, я отвечаю:

— Я бы поклялась, но тогда я нарушу клятву, данную моей любимой бабушке… я имею в виду бывшую жену Юстуса, а не новую девочку для битья.

— Оставь её, Ластра.

Бросив на меня тяжёлый и злобный взгляд, солдат, наконец, развязывает магические верёвки, и теперь я могу слегка пошевелить руками. Я вытягиваю пальцы, затем шею, и все мои кости хрустят, когда напряжение покидает моё тело.

Мне уже кажется, что Ластра снимет с меня их все, но его лианы опутывают мои запястья и связывают их вместе. Правда, меня успокаивает то, что мои плечи больше не отведены назад, и у меня теперь есть доступ к своим пальцам. Теперь я могу проколоть их и проверить, как работает тот странный маленький знак Юстуса.

— Пожалуйста, передайте Его Величеству, что если ему нужна аудиенция со мной, ему придётся прийти сюда.

Като подходит к двери погреба, за которой всё ещё стоит Ластра, пальцы которого окутаны сверкающим зелёным светом, совпадающим по цвету с цветом его глаз.

— Или я смогу встретиться с ним, как только Юстус вернётся.

Он кивает и бормочет:

— Будьте осторожны, сергенте.

После того, как он уходит, я смотрю на жужжащих эльфов. Их глаза-бусинки смотрят на меня, как на мерзкую болотную тварь. Я не сомневаюсь в том, что именно так и выгляжу, так как моё платье и грудь покрыты пятнами крови.

— Не могли бы вы принести мне тряпку и новую одежду?

— Нет, — отвечают они как один.

— Боитесь, что с их помощью я могу вас задушить? — спрашиваю я милым голоском.

— Принесите ей то, что ей надо, — голос Като звучит так же измотано, как он сейчас выглядит.

Эльфы гневно смотрят на него своими глазками размером с булавочную головку.

— Разве мой приказ не достиг ваших ушей, эльфы?

Я перестаю улыбаться, когда они оба кивают в знак согласия.

И прежде чем они успевают улететь, я кричу:

— Желательно, солдатскую униформу! Мне нравятся штаны.

Я не уверена в том, что они меня услышали, но Като точно услышал, потому что он застывает не месте, словно я предложила эльфам поплавать в Марелюсе и покормить змеев с руки.

— Регио этого не одобрит.

Я хочу сказать Като, чтобы он засунул мнение Регио о моей одежде туда, где не светит солнце, то есть куда угодно в этом подземелье, но сдерживаюсь, так как из-за меня Като может попасть в беду, а это последнее, чего я желаю.

Когда он распускает свои седые волосы, чтобы заново заплести их в косичку, мои мысли заполняет магический знак Юстуса. Несмотря на то, что его едва можно было разглядеть, так как в этом гигантском муравейнике слишком тусклое освещение, я всё ещё помню то, как двигался его палец, а также блеск крови Мириам на чёрном фоне.

Я множество раз прокручиваю это изображение в голове, как вдруг мой желудок начинает урчать.

Этот звук, должно быть, достигает широких ушей Като, потому что он смотрит на мой живот, после чего переводит взгляд на дверь.

— Я попрошу эльфов принести тебе что-нибудь поесть, когда они вернутся. Надеюсь, им удастся просунуть что-нибудь в эту дверь.

Пока он осматривает её, оценивая пространство между прутьями, я поднимаю связанные руки ко рту и надавливаю кончиком пальца на самый острый зуб.

— Что ты делаешь? — вопрос Като заставляет меня убрать руку ото рта.

Я притворяюсь, что выковыриваю что-то из зубов.

— Фто-то зафтряло…

Като требуется секунда, чтобы разобрать мои нечленораздельные слова. Когда это происходит, одна из его бровей низко опускается.

— Правда?

— Не знаю.

Я делаю вид, что провожу языком по зубам.

— У вас тут случайно нет зубной щётки?

— Я спрошу у эльфов, когда они вернутся.

Его взгляд больше не возвращается к двери. Он останавливается на мне.

Несмотря на то, что мне понятно его недоверие, мне немного обидно. Я начинаю слоняться по подвалу размером не больше моего маленького дома в Тарелексо в поисках чего-нибудь острого, чем бы я могла проткнуть палец. Полки из камня такие гладкие, что сверкают точно лужицы масла. Я не нахожу ни одного острого места.

Значит, это будут осколки стекла.

— Не трогай вино, Фэллон.

— Я не собиралась его пить.

Когда он искоса смотрит на меня, я добавляю:

— И не собираюсь бить вас бутылкой по голове.

— Я даже не подумал о втором варианте, но я серьёзно. Ничего не трогай. У меня могут быть неприятности, если из погреба начнут пропадать бутылки.

Поскольку он стоит в другой части помещения, я снимаю с полки пыльную бутылку и смотрю на люсинскую корону, оттиснутую на золотом воске, которым покрыта пробка.

— Это запасы Косты Регио?

Дата розлива, указанная на пожелтевшей отваливающейся этикетке, такая старая, что заставляет меня осмотреть остальные бутылки. Подобные марочные вина можно продать за целое состояние — и не за медяки или серебро, а за золото. Подумать только, когда я врезалась в них своей клеткой, я разбила, по меньшей мере, две дюжины бутылок.

Не то, чтобы меня это заботило, но боги, в этом погребе, наверное, больше богатств, чем во всём подземелье.

— Пожалуйста, поставь бутылку на место, Фэллон.

Я притворяюсь, что ставлю её на полку, но вместо этого роняю её чуть более театрально, чем следовало.

— Упс.

Като на выдохе произносит моё имя и направляется в мою сторону. Но прежде чем он успевает подуть на меня своей магией и поместить в клетку, я приседаю и прокалываю палец острым осколком. Низкое шипение срывается с моих губ.

— Отойди от стекла.

Когда вино начинает булькать и разливаться вокруг моих туфель из золотого атласа, наполняя воздух торфяным запахом пробки, мой друг останавливается и хватается за свой меч.

— Я сказал, отойди от бутылки, Фэллон.

Я поднимаю связанные руки и делаю, как он говорит.

— Уже отхожу. Можете убрать своё оружие.

Но он этого не делает. И это, чёрт побери, доставляет мне больше боли, чем рана на пальце.

— Я никогда на вас не нападу, Като.

Я иду в сторону двери, в сторону чёрного камня, обрамляющего кусок металла, который удерживает меня в этом сыром бункере.

— Куда ты идёшь?

— Решила отойти подальше, чтобы вы не переживали, что я наброшусь на вас, пока вы убираете беспорядок, который я тут устроила.

Он смотрит на дорогие осколки, после чего наконец-то убирает свой меч, присаживается на корточки и собирает кусочки тёмно-коричневого стекла.

Искоса поглядывая на него, я прижимаю палец к камню и рисую круг, который получается у меня слегка кривым. А затем добавляю крест. Удовлетворившись тем, что мой рисунок напоминает знак Юстуса, я закрываю глаза и прикладываю ладонь к камню.

Лор, я иду к тебе.

ГЛАВА 24

Когда после нескольких частых вдохов, я так и не прохожу сквозь дверь, я открываю глаза и произношу серию ругательств. Подождите, может быть, мне надо было произнести какие-то магические слова?

А делал ли это Юстус? Я не помню, чтобы его губы произносили какое-нибудь заклинание, но я была так сосредоточена на символе, что могла это пропустить. Вздохнув, я смотрю себе за спину.

Като всё ещё занят тем, что собирает осколки стекла, поэтому я предпринимаю ещё одну попытку. Моя рука так сильно дрожит, что круг и крест в итоге начинают напоминать значок Венеры, но я всё равно прижимаю к нему руку и…

Ничего.

Ох!

Я уже готова совершить третью попытку, так как три это магическое число и всё такое, как вдруг эльфы залетают внутрь сквозь прутья решётки. Моё сердце подступает к горлу, а сама я разворачиваюсь и прижимаюсь к гладкому камню, после чего поспешно стираю свою неудавшуюся попытку выбраться отсюда. Никогда не думала, что буду рада тому, что на мне надето платье, испачканное таким количеством крови.

— Мы не смогли найти платье, — говорит эльф, несущий миску с мыльной водой размером с него самого.

Как только он замечает меня рядом с дверью, он резко взлетает на несколько сантиметров вверх, и миска, а вместе с ней и кусок мыла, который он принёс, с грохотом падают на каменный пол.

Его друг тоже взлетает повыше, после чего бросает мокрую тряпку рядом с мылом и бронзовой миской. Похоже, они боятся меня, что странно, так как меня никто никогда не боялся. Мне определенно нравится это новое ощущение.

Представляю, как Лор будет мной гордиться. Мысль о моей паре заставляет моё сердце начать колотиться сильнее, и его резкие удары теперь отдают мне в рёбра. Я ничего так не хочу, как вернуться домой.

— Раз уж у вас есть крылья, уберите весь мусор, который оставила наша королева, на самые верхние полки.

Като кивает на стекло, которое собрано в такую аккуратную кучку, что напоминает модную вазу.

— Наша королева?

Один из эльфов приподнимает густую светлую бровь, которая исчезает за его короткой чёлкой.

— Да. Королева. И лучше бы тебе не забывать про её титул, Дирк.

Когда Дирк ещё выше приподнимает бровь, его друг, волосы которого забраны в хвост, опускается ниже и хватает осколок стекла. Он поднимает осколок наверх, сгибаясь под его весом. А я начинаю царапать ногтем подушечку указательного пальца, чтобы рана не затянулась. Я не сдамся.

Я подхожу к тряпке и мылу, и поднимаю их, а затем хватаю бронзовую миску. Переместившись в сторону одой из стен, я начинаю вытирать ключицы. Я, вероятно, размазываю кровь ещё больше, но, по крайней мере, она смоется водой вместе с запахом.

Пока я омываю свою кожу, мне удаётся изучить своё отражение в миске. Несмотря на то, что она сделана из тёмной меди, от меня не укрывается нездоровая бледность моей кожи. О, как бы мне хотелось снова выйти на воздух… По возвращению домой, я заберусь на каменные башни Небесного королевства и буду запекать там своё тело в течение нескольких дней. Я уже вижу, как буду сидеть между Сибиллой и Фибусом, поглощая небесное вино кубками и сплетничая о воронах, шаббианцах и фейри.

Я никогда не была поклонницей сплетен, но неожиданно жажду этого, как пчела жаждет пыльцы. Я хочу разговаривать о простых вещах и смеяться до боли в груди. Я хочу до отвала наесться горных ягод и того сыра, приправленного солью и травами, который Коннор подаёт в «Небесной таверне».

Я так крепко сжимаю руку в кулак, что мой поврежденный палец как будто пронзают копья.

«Хватит ныть», — отчитываю я сама себя. «У меня есть магия. Магия, которая позволяет мне проходить сквозь стены! Если это может делать Юстус, то и я смогу».

Бросив взгляд себе за спину и убедившись, что Като и эльфы заняты, я врезаюсь ногтем в основание раны и пускаю кровь, после чего прижимаю кончик пальца к гладкой поверхности миски с мыльной водой и медленно воспроизвожу символ замкá.

Раздается грохот стекла, и мой пульс ускоряется. Я уже готова бросить тряпку на медную миску, чтобы стереть следы своего обмана, как вдруг мой указательный, средний и безымянный пальцы проходят сквозь металл.

Раскрыв рот, я смотрю на свою руку, завороженная тем, что моя плоть торчит из твёрдой поверхности. О, боги! Сработало. Это, чёрт побери, сработало!

Моя грудь нагревается от переполняющих меня эмоций. Всю свою жизнь я мечтала об этом моменте. И хотя я ничего бы так не хотела, как разделить его со своей семьёй, друзьями и Лором, улыбка расцветает на моём лице.

Отчаяние, которое поглотило меня минуту назад, исчезает, точно роса под палящим солнцем.

Я обладаю неисчерпаемым источником силы! Которой я могу управлять.

Краем глаза я замечаю движение. Като направляется в мою сторону. Я резко отдёргиваю свободную руку от миски с водой, после чего вытираю её о грязное полотенце.

Несмотря на то, что моё отражение в воде расплывается, я замечаю новую искру в своих фиолетовых глазах.

Я буду свободна.

Как только Юстус откроет эту дверь, независимо от того, разрешит ли он мне подняться на поверхность или нет, я найду путь к той стене, сквозь которую он прошёл, и нарисую себе путь к свободе.

— У тебя кровь, — Като проводит рукой по своей нижней челюсти. — Вот здесь.

Я вытираю участок кожи, на который он указал, а затем решаю заняться шёлком. Ручной труд заставляет время идти быстрее и позволяет мне подумать о том, почему мой знак не сработал в первый раз. Потому что мой символ был неправильным, или потому что за стеной не было воздушного кармана, в который можно было проникнуть?

Я всё еще думаю об этом, когда Като опускает мой матрас из клетки и приглушает огонь, горящий в канделябрах. Но затем я начинаю думать о чём-то совершенно другом. Сколько нужно времени, чтобы избавиться от тела?

— Като?

— Да, Фэллон?

— Насколько далеко роща Росси от того места, где мы находимся?

Тишина.

Ну, до чего упрямый мужчина…

— Что если Юстус не вернётся? — спрашиваю я его, изучая стеллажи, на которые я могла бы забраться.

Но что если мы находимся так глубоко под землей, что я не смогу пройти сквозь потолок?

— Он вернётся. Здесь его жена. Его внучка. Его король. Он вернётся.

Дело во мне, или Като пытается убедить самого себя?

Неожиданно мой пульс забрасывает адреналин мне в вены. Адреналин и надежду. Лор говорил, что его вороны кружат по всему королевству.

Что если один из них найдёт Юстуса?

ГЛАВА 25

Что-то слегка касается моего тела по всей длине, начинает щекотать мои бёдра, после чего опускается в ложбинку на таллии и поднимается по грудной клетке.

«Ты оставила меня…»

Моё сердце замирает.

«Лор?»

Он снова проходится ногтями по всему моему телу, после чего накрывает ладонью моё бедро.

«Ты не должна была меня оставлять».

Я пытаюсь открыть глаза, но как будто не могу поднять веки. Мои ресницы словно намазаны медом. Я хочу поднять руку и вытереть их, но мои руки, как и ресницы, не двигаются.

«Почему я не могу пошевелиться? Почему я не могу тебя видеть?»

«Пообещай мне, что ты навсегда сохранишь меня в своём сердце».

«Ты — моя пара, Лор. Ты был в моём сердце еще до того, как оказался внутри моего тела».

Мои вдохи вырываются из меня резкими толчками и отдаются болью в груди.

«Почему мы сейчас разговариваем? Данте мёртв? Я его убила?»

Он проводит мягкими точно шёлк пальцами по моей щеке, после чего обводит ими моё лицо.

«Нет, птичка. Его убил я».

Но… Нет. Это невозможно. Я пытаюсь перевернуться на спину, но моё тело не двигается.

«Бронвен сказала, что так ты потеряешь свою человечность».

«Животные тоже способны любить, моя маленькая птичка».

Я это знаю, но…

«Почему ты так говоришь?»

«Расправь крылья и найди меня там, где облака заходят за горизонт, а звёзды светят ярче всего. Небо, как и моё королевство, принадлежит тебе».

«Мне? Что? Лор, я ничего не понимаю. Мы поженились, пока я была без сознания?»

Его холодное дыхание обдает мои щёки, после чего исчезает, точно гонимый ветром туман.

«Не забывай меня».

«Лор?»

Ничего.

«Лор?!» — моё горло начинает гореть, а глаза слезиться. Я выкрикиваю его имя снова и снова.

— Фэллон, проснись.

Кто-то сильно меня трясёт, и на этот раз, когда я заставляю свои глаза раскрыться, мои веки сразу же поднимаются.

Като сжимает мои плечи, его руки такие же холодные, как пот, который стекает по моей шее. Я лихорадочно осматриваюсь вокруг, и хотя я ненавижу каждый миллиметр этой темницы, я никогда не была так рада увидеть такое количество обсидиана, потому что это означает, что мой разговор с Лором не мог состояться.

Если только…

— Данте жив?

Глаза Като становятся такими же серыми, как грозовые облака.

— С каких пор ты говоришь на шаббианском?

Я бледнею.

— Я… я не…

— Я, может быть, и не понимаю язык твоей матери, но я знаком с его звучанием.

Неужели я разговаривала на шаббианском во сне? Мерда. Я осматриваюсь, чтобы узнать, кто ещё мог это слышать и обнаруживаю две пары глаз-бусинок, которые уставились на меня.

— Мы должны сообщить королю, — шипит эльф с чёлкой, которая занимает половину его головы.

Ну, хотя бы я получила ответ на вопрос о состоянии Данте. Если он жив, значит, с моей парой всё в порядке. Хвала Котлу, что это был всего лишь кошмар…

— Я сообщу королю, когда он проснётся. А до тех пор никому не разрешается нарушать его покой.

Раздаётся звон металла, и петли на двери стонут, когда Юстус Росси отпирает дверь погреба.

Я и рада, и не рада его видеть, потому что, если он вернулся, это означает, что дозорные Лоркана пока не обнаружили крепость Косты. Мой кошмар ударяет меня по голове, чтобы вбить в неё немного здравого смыла.

А вообще, плевать.

Я безумно рада, что Юстус остался незамеченным, потому что если бы Лор узнал об этой подземной крепости, он бы нашёл способ её осадить и убить всех, кто принимал участие в моём похищении. И хотя я не против убийства большей части своих тюремщиков, я не могу допустить, чтобы он убил Като, Юстуса или Мириам.

— Вы трое, идите немного поспите, — Юстус кивает на моих стражников, а я принимаю сидячее положение.

— Я вас сменю.

Он запускает руки в свои спутанные волосы цвета ржавчины, а затем проводит большими пальцами по фиолетовым мешкам под глазами.

— Вы уверены, генерали? Вы выглядите…

— Идите.

Эльфы не теряют ни секунды.

А вот Като то начинает идти, то останавливается. И прежде, чем переступить порог погреба, он спрашивает:

— Данте всё ещё желает увидеться со мной?

— Нет. Я уверил его, что никто кроме Мириам и лекаря не принимал участия в покушении на его жизнь, поэтому ты чист, Брамбилла.

Когда Като так и не уходит, Юстус выдыхает:

— Ты тупой или глухой?

Но седовласый сержант не двигается с места и не сводит с меня глаз.

— Вы не…

— Говори уже, сергенте.

— Вы же не обидите Фэллон?

— Нет.

У меня на сердце становится легче из-за того, что Като так озабочен. Какой же он хороший человек. Жаль, что он не видит истинного лица Данте.

Когда он удаляется, Юстус подходит к стене и рисует на каменном проёме двери знак, блокирующий звуки.

— Когда это вы с Ванче устроили поменяшки?

Он поворачивается ко мне и приподнимает одну бровь.

— Поменяшки?

— Когда он превратился в вас?

— Когда они с моей женой придумали этот идиотский план.

— То есть, вы были против?

— Ты действительно думаешь, что я отправил бы тебя полуголой и безоружной в покои короля?

— Где вы были?

— Мне надо было встретиться с тем недоумком, которого Данте оставил вместо себя присматривать за Исолакуори.

— Таво.

— Он самый, — ворчит Юстус.

— Лоркан его ещё не убил?

— Удивительно, но нет. Он всё ещё надеется, что Таво приведёт его к тебе.

— К слову об этом. Моя пара теряет терпение.

Уголок губ Юстуса приподнимается.

— Нельзя потерять то, чем никогда не обладал.

Я ухмыляюсь.

— Жёстко.

— Но это правда. Оцени по шкале от одного до десяти: каковы мои шансы уцелеть, если гнев твоей пары будет направлен на меня?

— Десять это без шансов?

Он кивает.

— Девяносто восемь. Девяносто девять, — пытаюсь пошутить я, но это печальная правда. — Если только вы не вернёте меня ему…

— Я пока не могу этого сделать, Фэллон.

Он опускает глаза на носки своих сапог, которые выглядят такими же убитыми, как лекарь.

— Послушайте, я понимаю, зачем вы меня тут держите.

Он смотрит на меня, и между его бровями появляется небольшая складка, словно он недоумевает. Признаться честно, это странно, так как он знает всё о пророчестве Бронвен.

— Я знаю, что именно я должна убить Данте, но зачем держать здесь Мириам? Почему вы не можете перенести её в другое место?

Он всё еще продолжает хмуриться, хотя уже не так сильно. Думаю, что учитывая его зрелый возраст и необходимость заниматься всеми этими подковёрными интригами, появление морщин — неизбежно.

— Она не может уйти.

— Почему нет? Она не верит, что я его прикончу? Я, может быть, и не произвожу должного впечатления, но я полна решимости.

Он улыбается мне мягкой улыбкой.

— Держись этой решимости, так как очень часто именно она способна спасти нам жизнь. Именно поэтому я не могу её унести… то есть, я не так выразился. Я имел в виду не то, что она не может уйти, а то, что она этого не сделает. Это женщина очень о тебе переживает, хотя ты, наверное, в это не поверишь.

В это определенно очень сложно поверить. У нас было не так много времени, чтобы сблизиться. И да, мы можем быть связаны с людьми кровными узами, но если моё воспитание и научило меня чему-то, так это тому, что биология не диктует нам, кому отдавать наше сердце.

Я встаю и вытягиваю руку вперёд.

— Дайте мне ваш клинок.

— И как он помог тебе в прошлый раз?

— Он помог мне больше, чем помог Даргенто или Данте.

Я улыбаюсь ему самодовольной улыбкой, вспомнив о том, как кинжал торчал из лица короля.

Юстус вздыхает, но лёгкая улыбка приподнимет напряжённые уголки его губ.

— Он полный неббианского порошка сейчас.

Похоже, Юстус опять переключился на шаббинаский.

— Нападение должно подождать.

Другими словами, сейчас его тело невозможно проткнуть железным клинком.

— Долго?

— День. Или два. Когда дыхание сделаться нормальным, Мириам дать урок в темнице, а я запру внутри.

Чувство клаустрофобии усиливается при мысли о том, что меня запрут в бронированном сейфе с Данте. Я пытаюсь успокоить себя тем, что Мириам тоже будет там. Наверное. Если только…

— Всех четверых, Фэллон, — бормочет Юстус.

Я потираю шею, пытаясь усмирить своё хаотичное сердцебиение.

— Как Данте узнал о кинжале?

— Ластра поймал Ванса, выходящего из покоев короля.

— Вы имеете в виду… Дотторе Ванче?

Юстус наклоняет голову набок, и несколько прядок падают ему на плечо. Он как будто ждёт. Но чего, я не…

Подождите. Он хочет сказать… О, боги.

— Вы имеете в виду того самого Ванса?

В глазах Юстуса танцует блеск пламени канделябров. Ему явно доставляет удовольствие моё замешательство.

— Да, Фэллон.

— Прославленного лидера мятежников?

Он улыбается и добавляет два слова, которые полностью выносят мне мозг, и я раскрываю рот ещё шире, чем в тот день, когда Фибус привёл меня в подземелье Акколти.

— Моего сына.

ГЛАВА 26

Его сына? Моего… моего дядю? Ну… почти дядю.

Как так вышло, что нонна ничего мне не рассказала?

— Но его уши?..

Глаза Юстуса весело сверкают.

— Его мать — не Церес.

Я думала, что моя челюсть не может опуститься ещё ниже, но, по-видимому, она достаточно гибкая.

Святой Котёл, мой дядя — прославленный мятежник.

Неожиданно, мои мысли заполняет его лицо, его рана на шее, и я поправляю себя: был прославленным мятежником. Я рада, что мой шок позволяют Юстусу отвлечься от своего горя. Как же ему, должно быть, больно.

— Соболезную вашей потере, Юстус. Мне жаль, что я его не спасла, но… но вы с Мириам не научили меня хоть чему-то полезному.

— Он жив, Фэллон. Ему предстоит долгое восстановление, но он жив.

Мои веки взлетают так высоко, что концы ресниц касаются бровей. Он окончательно вынес мне мозг.

— Вас просто распирает от неожиданных новостей.

Лёгкая улыбка разглаживает жёсткие черты его лица.

Я хмурюсь, когда мне в голову приходит одна мысль.

— Антони знаком с Вансом. Почему он его не узнал?

— Мириам закрасить лицо.

Он хочет сказать, что он и Мириам его замаскировали?

— Мне знакомо его настоящее лицо?

— Нет. Я сделал всё, чтобы ваши пути не пересекались.

— Почему?

— Потому что он, как и ты, — он внимательно смотрит на спиралевидные полки с винными бутылками, — очень импульсивный.

Я настолько поражена, что у меня на языке собирается куча вопросов, подобно рыбацким лодкам на пристани Тарелексо.

Наконец, мне удаётся собраться с мыслями.

— Есть ли у вас ещё мини-Росси, о которых мне стоит узнать?

— Нет.

Долгое время никто из нас ничего не говорит, но когда вопросы начинают переполнять меня, я спрашиваю:

— Когда мы шли в сторону покоев Данте, я прикоснулась к стене туннеля, и она содрогнулась. Почему?

— Потому что туннели находятся под водой. Змеи могут тебя чувствовать. Надеюсь, они не выдадут твоё местоположение воронам в Тареспагии.

— А я-то надеялась, что это были именно они. Знаю, знаю… эгоистично. Мне надо избавиться от Данте, чтобы отменить Армагедон, или что там должно случиться с Люсом, если я этого не сделаю.

Я в триллионный раз прокручиваю пророчество Бронвен в своей голове, анализируя каждое слово, каждый слог, каждую согласную.

— Бронвен сказала, что Лор потеряет свою человечность. Почему?

— Потому что кровь Данте содержать магию Мириам, а вороны не причинять вред вашему роду. Таково было… как вы там это называете?

Он, должно быть, не смог найти правильное слово, потому что понижает голос и заканчивает предложение на люсинском:

— Предостережение королевы Мары из Шаббе — или Морриган, как её называют вороны — когда она подарила людям умение перевоплощаться. Это была своего рода гарантия, что раса, которую она создала, не ополчится против неё.

У меня в голове загорается огонёк, который проливает свет на все те разрозненные кусочки информации, которые предоставила мне Мириам в день освобождения моей магии.

— Лор не потерял свою человечность, когда обезглавил Марко, потому что Марко не был родным сыном Андреа.

Юстус кивает, хотя это был не вопрос.

— Он сделал его своим наследником только для того, чтобы задобрить свою жену, которая угрожала убить любовника Андреа.

Мои глаза округляются от шока.

Юстус подходит к входу в туннель и рисует ещё один знак. Интересно, зачем ему новый знак, если кровь проникает сквозь камень? Как дополнительная гарантия того, что наш разговор не будет услышан в коридоре?

— Его единственный законный наследник — Данте. А наследник смог родиться у Андреа только потому, что жена заставила его принять какое-то фейское зелье, которое сбило его с толку и заставило поверить в то, что она — Лазарус.

Я пребываю в таком шоке и ужасе, что мне даже становится жалко Данте, хотя он не заслуживает моей жалости.

— Бронвен знает, почему вороны не могут убить Данте?

— Да.

Я испытываю такое сильное облегчение, что почти перестаю дышать.

— Ты ранее спросила меня, почему было необходимо соединить вашу с Данте кровь, и я пообещал всё тебе объяснить. Я продолжу говорить на люсинском, потому что моих познаний в шаббианском языке будет недостаточно.

Видимо, поэтому ему пришлось нарисовать дополнительный знак тишины.

Он направляется в мою сторону и говорит:

— Когда Мириам заколдовала род Регио, она создала новую расу фейри — расу, в крови которой присутствует магия шаббианцев. Как только она поняла всю важность того, что совершила, она отдала Регио то, чего он желал больше всего — кровную связь.

Юстус проводит пальцем по пересекающимся кольцам, который украшают его ладонь и ладонь Мириам.

— Это был единственный способ сохранить от него в тайне ту силу, которой она его наделила.

— И это сработало?

— Да. Он пускал Мириам кровь в течение многих лет. Носился с сосудами, наполненными её кровью, думая, что это его единственный способ колдовать. Проблема в том, что он передал свою силу сыну, Андреа, а Андреа передал её своему сыну.

Святой Котёл…

— Значит, Данте не нужно было жениться на мне, чтобы начать колдовать?

— Нет. Но теперь он не сможет этого делать без использования твоей крови. Он в ловушке.

— Как и я.

— Прости, Фэллон, но мы не могли допустить, чтобы он узнал о своей магии.

Я сжимаю губы. Я понимаю ход их мыслей, но готова ли я принять то, что меня заставили заключить магический союз с безумцем? Нет, твою мать!

— К тому же мы не могли допустить, чтобы он умер от клинка кого-то другого, иначе Котёл никогда не простит Мириам и останется закрытым.

— Закрытым?

— Я разве не говорил, что Котёл был в таком гневе, что закрылся ото всех?

— Эм, нет.

— Я слышал, что ты хотела снять обсидиановое проклятие воронов, нипота. Только Котёл может это сделать.

— Есть ли в Люсе что-то такое, что может укрыться от ваших широких ушей?

Он улыбается.

— Вам надо уходить, Юстус.

— Даже если бы я не поклялся Бронвен защищать тебя, я бы не смог тебя оставить, Фэллон. Ты, может быть, мне и не родная, но это никогда меня не останавливало. Молча, издалека, я наблюдал за тем, как ты расцветала, и я испытывал такую гордость, видя, какой сильной женщиной воспитала тебя Церес.

Моя грудь наполняется теплом и ударами моего сердца.

— Многие могли бы с этим поспорить и назвать меня бесполезной.

— Бесполезной? Ты прокралась через всё королевство, когда за тобой по пятам гналась целая армия, и не только осталась жива, но и победила.

Его глаза сверкают, точно поверхность моря на солнце.

— Когда я появилась при дворе Марко, я не заметила, чтобы вы мной гордились.

— Я запаниковал, так как боялся, что Марко тебя убьёт, — шепчет он, и огонёк в его глазах пропадает.

Кто бы мог подумать, что Юстус Росси такой эмоциональный? Я бы никогда не подумала, а бабушка и подавно. Она рисовала его таким чёрствым человеком, что я сомневаюсь в том, что она видела эту его сторону… но разве это возможно? Зачем бы он стал показывать её мне, если не делал этого с женщиной, с которой построил семью?

И точно молодое деревцо, которое сбрасывает кору в преддверии весны, я избавляюсь от всей той ненависти, что я испытывала к Юстусу Росси в течение долгих лет.

— Ещё один вопрос. Где спрятана моя мать?

Неожиданно Юстус выпрямляет шею и отступает от меня на шаг. И только тогда я чувствую чьё-то сердцебиение. Я смотрю на вход в клетку и замечаю тень, которая появляется на каменном полу, точно пена на берегу моря.

— Раз уж ты здесь, Ластра… — Юстус склоняет голову на бок, с его лица сошли все следы нашего разговора, — сделай что-нибудь полезное и сплети Фэллон лестницу, чтобы она могла вернуться в свою клетку.

— Пожалуйста, генерали, только не клетка. Просто заприте дверь в погреб.

— Возвращайся в клетку. Немедленно!

Его дыхание такое резкое, что прядь моих волос взмывает в воздух. Но его глаза остались мягкими, и в них читается мольба.

Его поведение так резко меняется, что я хмурюсь. Он, должно быть, беспокоиться о том, что Ластра доложит о его странном поведении, но запирать меня в клетке — это слишком.

Он хватает меня за руку и притягивает к себе, когда солдат сосредотачивается на плетении лестницы.

— Она непроницаема для магии, — бормочет он мне в ухо.

Верно. Като упоминал об этом.

— И, Ластра, переместите в клетку её матрас.

Мужчина кивает и поднимает жалкое подобие кровати наверх при помощи своей маленькой лестницы.

— Убедитесь в том, чтобы она не получала никакой еды или воды. Её надо проучить за то, что она сделала.

Мой дед такой прекрасный актёр. Даже я поверила в то, что он меня презирает.

— Если я умру от истощения, я буду мало чем полезна королю-циклопу.

Юстус одаривает меня испепеляющим взглядом.

— Не говори в такой манере о своём муже!

Я пытаюсь сказать ему взглядом, что мне крайне не нравится то, что он столь серьёзно отнёсся к своей роли моего мучителя.

— В клетку. Сейчас же.

Я фыркаю, после чего разворачиваюсь и иду в сторону самодовольно улыбающегося Ластры, которого явно убедила игра Юстуса. Обойдя его, я не могу удержаться и показываю ему неприличный жест, а ещё обзываю «гнойной язвой».

— Осторожнее, стрега… — тихо говорит он.

— А то что? — огрызаюсь я, когда дохожу до ненавистной мне клетки. — Ты меня ударишь?

Его взгляд становится жёстким, как камень.

— Кому-то пора уже это сделать.

— Что это было, Ластра? — голос Юстуса гремит над длинными рядами бутылок.

— Ничего, генерали.

Я одариваю испуганного солдата ледяной улыбкой и добавляю:

— Лоркан вдоволь с тобой повеселится.

— У твоего Лоркана минус три птицы.

Зелёные глаза Ластры мерцают, точно пламя в канделябрах.

— Ещё два ворона, и Люс освободится от воронов. Навсегда.

Я так резко поворачиваю голову к Юстусу, что у меня хрустит шея.

— Это правда?

Глаз Юстуса дёргается.

— Лоркан Рибав не мог удержаться и лично отправился на твои поиски. Мы не могли и мечтать о лучшей приманке. А теперь закрой дверь.

Я настолько занята поисками правды в выражении его лица, что не могу заставить себя схватиться руками за прутья решётки.

Поток воды из ладони Юстуса захлопывает дверь моей клетки. А я остаюсь моргать промокшими ресницами, глядя вслед его удаляющейся фигуре. Я стираю с лица капли и выкрикиваю его имя, но он не возвращается.

Он так надолго оставляет меня томиться в этой клетушке, что я боюсь сойти с ума. Вероятно, это было частью его плана, так как несколько часов спустя, когда возвращается Като, чтобы сменить того полудурка, с которым оставил меня Юстус, мне до безумия хочется вонзить клинок не только в шею Ластры, но и Данте.

Люс никогда не будет принадлежать ему.

Никогда.

Я заставляю себя перенестись в Небесное королевство с помощью единственного способа, который у меня остался — глаз Бронвен — но, как бы я ни пыталась, я остаюсь внутри своего тела, которое кипит от гнева и изнывает от недостатка пищи.

Я не просто обезумела; я озверела. А особенно после того, как осознала, что магия у меня в крови не действует на прутья клетки. В течение двадцати двух лет я убеждала себя в том, что можно жить без способностей и оставаться в живых. И это не изменить. Особенно теперь, когда я стала бессмертной.

И если мои мать и бабка смогут избежать смерти, то со мной всё будет в порядке.

Неожиданный раскат грома озаряет в мои тёмные мысли. Краем глаза я замечаю вспышки молнии.

— Ты должен был перенести его на Шаббе, за магический барьер, когда у нас была такая возможность, Киан. Он приговорит нас всех.

О, боги, Бронвен? Я хочу выкрикнуть её имя и спросить о Лоре, но так я только привлеку внимание своих стражников.

Из-за дяди мне не видно грозу, которую создал Лор. Я вижу только его бледное лицо, покрытое чёрным раскрасом.

— Аh’khar, ты действительно думаешь, что если бы я тебя потерял, я остался бы за этой стеной?

— Я понимаю его…

Она, должно быть, наконец-то почувствовала моё присутствие, потому что втягивает ртом воздух и говорит:

— Торопись, Фэллон. Торопись.

В её голосе слышится столько муки, что моё сердце переворачивается в груди и перестаёт биться, а я сама не только покидаю видение, но и врезаюсь в решётку своей клетки, чем создаю такой переполох, что эльфы и фейри в погребе начинают смотреть на меня с раскрытыми ртами.

Я стараюсь подняться, но мои руки так сильно вспотели, что пальцы соскальзывают, и я плюхаюсь на матрас.

— Сахар. Мне нужен сахар, — хрипло говорю я.

Мне он не нужен. По правде говоря, может, и нужен, но больше всего на свете мне сейчас нужно вернуться к Бронвен.

Я прокручиваю её слова несколько раз у себя в голове, обдумывая каждое. «Он приговорит нас всех».

Приговорит… То есть, ещё не приговорил.

Несколько воронов может быть и пали от обсидиана, но ни один из них не пал от шаббианской крови.

Ни один, твою мать.

Я держусь за эту оптимистичную мысль, пока погреб снова не исчезает, но на этот раз, когда я оказываюсь в полной темноте, в ней нет Бронвен.

ГЛАВА 27

Несмотря на то, что Като покидает меня, чтобы отдохнуть, он никогда не отсутствует больше чем несколько часов. Но мне ещё предстоит выяснить, кому он не доверяет: мне или своим солдатам.

— Я бы хотела искупаться, — говорю я после очередной смены караула.

— Я не уполномочен выпускать тебя из клетки.

Като прислоняется к чёрной стене и чистит апельсин перочинным ножом, а дольки тайком подкидывает мне с помощью магии воздуха.

— Почему?

Я знаю почему, но хочу услышать это от него.

Он ничего не отвечает.

— Где Данте?

Не то, чтобы я хотела увидеть короля фейри, но мне любопытно, что он задумал.

— Как его глаз?

Когда Като не отвечает, я спрашиваю:

— А что с Юстусом? Куда он ушёл?

Мой стражник сосредоточился на своем фрукте, лишь бы не встречаться с моим пристальным взглядом.

— Ох, Като. И что, по-вашему, я буду делать с этой информацией? Я, мать вашу, пленница.

Его молчание продолжает затягиваться.

— Кто знал, что вы такой молчун?

— Ты можешь общаться с Небесным королём с помощью телепатии, и ты ещё спрашиваешь, почему я не могу поделиться с тобой секретной информацией?

— Не когда я окружена…

Когда его брови начинают приподниматься, я говорю:

— Хорошо. Да, я могу это делать.

Он, очевидно, не знает, что конкретно произошло, когда я отключилась.

— Вы меня раскусили.

— Мы можем поговорить, но не о политике Люса.

— Хорошо.

Я сдуваю грязную прядь волос с лица.

— Как там Мириам?

— Думаешь, твой король не пришёл бы тебя навестить, если бы с ней что-то случилось?

— У моего короля ужасная аллергия на обсидиан, так что я сомневаюсь в том, что он сможет нанести мне визит, если только Мириам не разрушит этот уютный подвал.

Като опускает глаза на полоску кожуры в виде идеального завитка, а на его челюсти дёргается мускул от раздражения.

Вообще-то, я тоже раздражена. Я устала ничего не делать, а только лежать на матрасе. Он такой поношенный, что его основание сделалось твёрдым, как камень. А ещё я устала ходить вдоль периметра этой крошечной клетки, точно дикая кошка. Чем я и занимаюсь в данный момент.

Неожиданно я перестаю ходить кругами, точно безумная, потому что мне в голову приходит одна мысль: что если существует магический знак, который может расколоть камень и разрушить эту подземную крепость?

Но ещё одна мысль мгновенно вытесняет первую: если такой знак существует, то Мириам уже должна была его использовать. Никто в здравом в уме не захочет сидеть в тюрьме. Но опять же, есть вероятность, что Мириам выжила из ума. Ведь её держали в заточении — тот тут, то там — более пяти веков. Такое могло бы расплавить даже самый крепкий мозг.

Но… что если? Ох, уж, этот неиссякаемый оптимизм. Но если я от него избавлюсь, тогда мне останется только отчаяние, а я не хочу становиться женщиной, которая оплакивает свою судьбу.

— То существо, что ты зовёшь королём, в данный момент убивает тысячи невинных людей. Нам пришлось объявить комендантский час, чтобы защитить наш народ, так как вороны становятся практически невидимыми ночью, особенно, когда они, мать твою, превращаются в дым.

Кажется, это первый раз, когда я слышу неприличное выражение из уст Като.

— Солдаты сейчас стоят на каждом мосту, на каждой улице! Я понимаю, что тебе тут ужасно не нравится, но пойми, что это для тебя сейчас самое безопасное место.

Я смотрю за тем, как его грудь вздымается и опускается множество раз, после чего разрешаю себе ответить:

— Като, я люблю и уважаю вас, потому что вы всегда были мне другом, но, пожалуйста, очень вас прошу, снимите ваши чёртовы шоры!

Его лицо, которое смягчилось в начале моего предложения, морщится, и почищенный апельсин падает к его ногам, забрызгивая всё вокруг капельками сладкого сока, который наполняет спёртый воздух своим ароматом.

— Вы когда-нибудь встречали воронов? Говорили с ними? — спрашиваю я.

Его губы сжимаются, а взгляд становится жёстким.

— Можно подумать эти существа разрешат мне с ними разговаривать… Они отрывают головы ради забавы.

Несмотря на то, что я понимаю, как работает промывка мозгов, его ограниченность всё равно меня поражает. Мне хочется совсем сменить тему, но поскольку я завладела его вниманием, и вокруг никого нет, я спрашиваю:

— В ту ночь, когда меня похитили, вы также забрали ворона, который принёс меня из Небесного королевства. Её держат здесь?

Като молчит, но его челюсть сжимается, словно он пытается не дать словам вырваться наружу.

— Я, конечно, не могу её оживить, но если она заперта среди обсидиановых стен… — продолжаю вынюхивать я в надежде, что он бросит мне хотя бы крошку.

Он поднимает упавший фрукт, а затем дует своей воздушной магией на мякоть мраморного цвета, чтобы сдуть пылинки.

— Като, я вам не враг.

— Нет.

Он изучает апельсин так внимательно, что его глаза начинают косить.

— Ты — моя королева.

— Разве королевы не заслуживают честности со стороны своего народа?

— Только если у них не промыты мозги, — бормочет Като себе под нос.

— Промыты мозги? — восклицаю я. — А я-то думала, что вы не такой. Я думала, что вы больше полагаетесь на свои мозги, а не на сплетни, но, похоже, что вы такой же, как все остальные фейри.

Воздух вокруг меня начинает трещать, видимо, из-за моего гнева, но когда я замечаю пламя, которое скачет на куче обгоревших брёвен, я резко вдыхаю, потому что в моей хижине с ферментированным виноградом нет очага, только канделябры, а это значит…

— Я всё ждала, что ты снова начнешь использовать мои глаза, Фэллон… — голос Бронвен заставляет моё сердце начать колотиться о рёбра. — У меня кое-что для тебя есть.

Раздаётся шелест бумаги, а затем в изящных пальцах Бронвен, покрытых шрамами, появляется лист пергамента. Тёмно-синие узоры украшают его кремовую поверхность.

— Я пыталась вспомнить мои давние уроки с Мириам.

Я задерживаю дыхание, так как боюсь, что оно может сдуть прорицательницу. Моё лицо, наверное, сейчас посинело, но мне это только на руку. Лучше если Като сначала увидит этот цвет лица, а потом уже побелевшие глаза.

Бронвен перемещает указательный палец на первый знак и ведёт по чернилам так, словно она может его видеть. Наверное, она чувствует едва заметные углубления, которые оставил кончик её пера.

— Вот этот блокирует звук.

Моё сердце подпрыгивает. Юстус рисовал его множество раз, но он делал это на чёрной поверхности, поэтому знак было сложно разглядеть. Теперь же его очертания чётко видны на светлом фоне.

— А этот, Фэллон, — она стучит по бумаге, указывая на символ, похожий на букву «V», поверх перевернутой буквы «Т». — Даже если ты забудешь все остальные знаки, запомни вот этот, так как он…

Порыв ледяного воздуха ударяет мне в лицо, и моя голова заваливается на бок, а затем звук моего имени пронзает уши, точно гром.

Нет, нет, нет. Вернись!

Измождённое лицо Като появляется подо мной, его руки сжимают прутья и трясут клетку. Я перекатываюсь на живот на своём матрасе и заставляю себя вернуться в сознание Бронвен, но как бы я ни пыталась, я не могу покинуть своё тело. Вероятно, потому что Като всё ещё выкрикивает моё имя и трясёт меня как погремушку.

«Что он делает, Бронвен?» — рычу я, но моя тонкая лежанка не исчезает.

Тогда я поворачиваю голову и рычу на Като, чтобы он прекратил.

Он подпрыгивает при звуке резкого тона моего голоса, закрывает рот и отпускает клетку.

— И ты ещё ожидаешь, что я поделюсь с тобой секретной информацией? — произносит Като, задыхаясь, словно он израсходовал все свои силы, чтобы выдернуть меня из моего видения.

Я решаю ему не отвечать. Вместо этого, я проигрываю в голове ту ценную информацию, что мне только что предоставили, представляя оба знака, пока их линии и изгибы не впечатываются мне в мозг. Перевернувшись на бок — спиной к Като — я рисую эти символы на своем матрасе, похожем на блин.

Я подумываю использовать в качестве холста подушку, набитую мхом, но мне нельзя оставлять следы крови на ткани.

— Могу я получить еду?

Като молчит.

— Мне запрещено…

— Ладно. Уморите меня голодом. Будьте таким же, как они все.

Он втягивает ртом воздух, словно я попросила его пересечь Южное море на изъеденном червями плоту. Наверное, я его обидела.

Ну, и к черту его.

К черту всех моих тюремщиков.

К черту эту клетку, и эти обсидиановые стены и…

— Вот.

Я поворачиваю голову и замечаю дольку апельсина, висящую в воздухе перед моим лицом.

— Я хочу нормальную еду со всеми видами сыра, которые только можно представить.

— Боюсь, у нас тут не очень разнообразная пища, но я попробую наведаться в кладовую Росси.

Вряд ли кладовая находится под землей. Интересно, каким образом Като может её посетить?

— Но разве не опрометчиво оставлять на стенах магические знаки?

— Прости, что?

Я указываю на вход в свою камеру.

— Я так понимаю, что вам понадобится волшебная дверь, если Юстус не вернётся, но…

Я прерываюсь на полуслове в надежде, что он ответит на мой осторожный вопрос о выходах отсюда.

— Я знаю, ты думаешь о нас слишком плохо, но мы не похоронили себя живьём, Фэллон.

— То есть тут есть какая-то дверь? Настоящая дверь?

Его глаза округляются, когда он понимает свою ошибку.

— Нет.

Мне даже не нужна соль, чтобы понять, что он лжёт. Если тут есть дверь, то Лор её отыщет. Но чтобы это сделать, он должен искать меня здесь, на западе. Если только Бронвен смогла разглядеть моё местоположение. Моё сердце стучит так сильно, что кровь начинает бурлить в венах.

— Перестань мучить бедного человека, мойя, — голос Данте заставляет мою спину покрыться мурашками.

Я медленно поворачиваю голову и обнаруживаю его со скрещенными руками, прислонившегося к косяку двери моей обсидиановой камеры. Я почти не замечаю коричневую кожаную повязку на глаз, совпадающей по цвету с цветом его кожи. Интересно, его глаз потерян навсегда или заживает? Хотя какое это имеет значение?

Скоро он будет обезглавлен.

Мой впалый живот даже не дёргается при мысли о том, чтобы разрезать его кожу.

Данте отталкивается от стены и направляется в мою сторону.

— Ведь он здесь из-за тебя.

Я приподнимаю бровь и жду от него разъяснений.

— Юстус взял его с собой, потому что знал, что вы с Като были близки. Кто мог знать, что генерал такой внимательный?

— Ага. Никто. И чем я обязана удовольствию тебя видеть?

Он пристально осматривает моё грязное розовое платье, а затем его голубые глаза возвращаются к моему лицу.

— Пришло время для нашего урока, мойя.

Моё сердцебиение начинает усиливаться, и вот я уже могу слышать только свой пульс. Адреналин наполняет меня, и я принимаю сидячее положение; пришло время сорвать корону с его головы и отнести её Лору.

ГЛАВА 28

Когда мою клетку отпирают, я представляю Лора.

Лора, которого я сегодня увижу.

Несмотря на то, что за все эти дни — только Като точно знает, сколько прошло времени — я съела не больше трёх долек апельсина, моё тело гудит от энергии, словно я выпила целый кофейник и плотно поела. Когда дверь моей клетки со скрипом открывается, я встаю и хватаюсь за стену. Перебирая руками, я продвигаюсь вдоль прутьев решётки пока, наконец, не дохожу до открытого выхода.

Несмотря на то, что между прутьями клетки есть некоторое пространство, я чувствую себя так, точно меня выпустили из душной коробки. Когда в воздухе появляется лестница из лиан, я разворачиваюсь и начинаю спускаться вниз.

— А?

Я застываю на месте, когда низкий звук пронзает тишину. Услышав, как металл проходится по кожаной ткани, я смотрю себе за спину и замечаю, что Данте достал из ножен кинжал.

Он лениво проводит пальцем по чёрному камню, украшающему кинжал, и говорит:

— Тебе так не терпится начать наш урок, Заклинательница змеев?

— Мне не терпится выйти из этой клетки.

Но я останавливаюсь на лестнице, а моё сердце начинает колотиться о рёбра, когда я перевожу взгляд со сверкающего лезвия на прищуренный глаз Данте.

— «Убийца воронов». Так я назвал новый кинжал, который выковал наш кузнец, — говорит король фейри. — Его доставили сегодня утром.

Золотое лезвие дополнено сплавом из чёрного матового металла. Как я понимаю, это обсидиан.

— Подходящее прозвище, не так ли?

Я не огрызаюсь и не сообщаю ему о том, что он позорное пятно на теле своей расы… на теле всего мира. И не потому, что я боюсь того, что он вонзит этот кинжал мне в грудь — ему слишком нужна магия, а потому что его уравновешенность подобна динамиту, фитиль которого вот-вот подожгут. И я отказываюсь быть тем пламенем, которое его воспламенит, потому что одним только богам известно, сколько хаоса и разрушения может принести Люсу Данте.

Он похлопывает плоской стороной кинжала по своей раскрытой ладони.

— Это так странно, что ты не чувствуешь себя в безопасности в клетке, которую Мириам заколдовала таким образом, чтобы оградить тебя от опасностей.

— Фейри могут открывать её когда захотят, поэтому я не чувствую себя в безопасности. И это всё-таки клетка.

Я спускаюсь на перекладину ниже.

— Не желаете в ней покачаться, Ваше Величество, чтобы понять, насколько это весело?

На его губах появляется ухмылка.

— Мириам заколдовала её так, что туда не может проникнуть ни один фейри, так что я не смогу в ней покачаться.

Я снова смотрю на свою золотую клетку.

— Ты разве не знала?

Он разворачивает кинжал так, чтобы на него лучше падал свет.

— Нет.

Я подцепляю прядь волос и завожу её за ухо дрожащей рукой.

— Удивительно, что Юстус не стал тебе об этом рассказывать, учитывая всю ту информацию, которой он с тобой поделился.

Адреналин, курсирующий по моим венам, заполняет мой живот, отчего тот твердеет. Я так крепко сжимаю лианы, что костяшки моих пальцев белеют. Может быть, мне стоит подняться обратно и спрятаться в клетке, но что потом? Так я окажусь запертой внутри неё. Клетка, может быть, и защитит меня от фейри, но она также блокирует магию крови. К тому же мне надоело сидеть взаперти. Я хочу обрести свободу и я хочу, чтобы Данте умер.

Не говоря уже о том, что это выдаст меня, а я не хочу, чтобы Данте понял, что мы спелись с его генералом.

— Поделился? Он только поучал и ругал меня.

Я спрыгиваю вниз, и теперь моё сердце бьётся в три раза быстрее.

— Юстусу Росси так нравится демонстрировать превосходство своего интеллекта.

Я нюхаю воздух, желая убедиться, что это не ловушка. Мой пульс замедляется, когда я улавливаю запах Данте. Он больше не пахнет сгнившими водорослями; от него пахнет так же, как когда-то в прошлом.

Я смотрю поверх головы короля в туннель, заполненный солдатами. Если всё пойдёт прахом, я нарисую знак ключа в том месте, где это сделал Юстус в последний раз, и куда-нибудь да попаду. Надеюсь, когда я прижму ладонь к кровавому символу, мои тюремщики не смогут пройти за мной сквозь стену.

Но… вернёмся к самому главному компоненту моего резервного плана.

— Ты и правда думаешь, что я сидела бы в этой дыре, если бы Юстус был на моей стороне?

Я подхожу к Данте. Так близко, что моя грудь касается кончика его кинжала.

— Он жаждет править Люсом через меня.

Когда на грязном шёлке расцветает пятно крови, Данте отдёргивает руку и в ужасе смотрит на порез. Интересно. Он переживает о том, что мог меня ранить, но при этом с такой готовностью резал меня в день нашего первого урока…

В итоге он решает, что ему не настолько отвратителен вид крови на его ноже. Он крутит лезвием перед лицом, и его жестокий голубой глаз восторженно вспыхивает.

— Не могу дождаться, чтобы вонзить это лезвие в сердце Лоркана. Представь себе его удивление, когда он поймёт, чья кровь избавила его от его человечности?

Его слова ударяют меня, точно железные пруты, которые использовали люди во время Магнабеллум. Я никогда не ставила под сомнение слова своих учителей-фейри из Скола Куори, но теперь я начинаю сомневаться в каждом прослушанном мной уроке.

— Ластра, свяжи моей жене руки за спиной.

Я бледнею, потому что если мои руки будут связаны за спиной, я не смогу колдовать.

— Разве для твоего урока тебе не нужен доступ к моему запястью? — я вытягиваю руки перед собой. — Можете связать их у меня на груди. Так вам не придётся их перевязывать.

Ластра встаёт рядом с Данте, его руки охвачены зелёным свечением.

— Маэцца? Что мне сделать?

— Я хочу, чтобы ты сделал так, как я сказал.

Он разворачивается на своих сапогах, и золотые шпоры начинают звенеть, когда он направляется внутрь туннеля.

— За спиной! — рык Данте сотрясает затхлый воздух.

Моё тело холодеет и содрогается. Я сомневаюсь в том, что Данте боится физической силы моих рук, и тот факт, что он настоял на том, чтобы мои руки были связаны за спиной, означает только одно: он знает, что Мириам разблокировала мою магию.

Он. Мать твою. Знает.

Я молюсь о том, чтобы он не знал о плане Юстуса запереть его внутри темницы. Прошу тебя, судьба, помоги нам. Пожалуйста.

О, как бы мне хотелось, чтобы провидица была рядом со мной. Я пытаюсь перенестись в сознание Бронвен, но, должно быть, я слишком сосредоточена на настоящем, потому что остаюсь внутри своего тела. Я пытаюсь воспрянуть духом, напоминая себе, что она видела смерть Данте.

И теперь мне надо убедиться в том, что он умрёт от моего лезвия, а не от когтей Лоркана.

С этим надо покончить прямо сейчас.

ГЛАВА 29

— Юстус! — кричит Данте, дойдя до подземелья.

Его рука всё ещё сжимает рукоять кинжала.

Юстус выходит из темницы, где Мириам, как и прежде, сидит на своём троне, слегка обхватив пальцами подлокотники, и пристально смотрит на меня своими розовыми глазами

— Да, Маэцца?

Взгляд голубых глаз моего деда скользит по моим связанным рукам, после чего не спеша поднимется на Ластру. Прикажет ли он ему меня развязать? Послушается ли его Ластра или будет ждать подтверждения приказа от короля?

Като, который шёл со мной рядом с тех пор, как я покинула клетку, подходит ближе, и хотя всё моё внимание направлено на Данте, краем глаза я замечаю, что седовласый сержант коснулся рукояти меча.

— Твоя жена готова, Росси?

— Да, Ваше Величество.

Юстус жестом приглашает Данте пройти вперёд него, но Данте останавливается и разворачивается. Его голубые глаза сверкают.

— Ластра, Като, подведите мою чернильницу поближе.

Одно дело — когда я ассоциирую себя с неодушевленным предметом; но когда это делает он…

Като обхватывает меня за руку, а Ластра с большим воодушевлением толкает меня вперёд.

— Я сам всё сделаю, — рычит сержант на своего солдата.

Я пытаюсь высвободить пальцы из лиан Ластры, но с каждым новым движением, плеть только сильнее врезается мне в кожу. Когда мы минуем панель из обсидиана, на которой Юстус нарисовал магический знак, моё сердце буквально кричит, чтобы я подбежала к ней и выбралась отсюда. Но мои чертовы запястья, чёрт побери, связаны!

Мириам барабанит пальцами по сверкающему золоту.

— Моя внучка не сможет просидеть несколько часов со связанными за спиной руками. Её вены высохнут.

Я смотрю на Юстуса, но он не возвращает мне мой взгляд. Его глаза сосредоточены на зеленоглазом солдате.

— Моя жена отдала тебе приказ, солдати.

— Я исполняю приказы короля.

Данте поднимает подбородок чуть выше.

— Её руки останутся связанными, Росси.

— Ваше Величество, будьте благоразумны, — голос Мириам звучит хрипло после стольких дней молчания.

— В последний раз, когда руки Фэллон были развязаны, она выколола мне глаз.

Причина, по которой Данте связал меня, должна меня приободрить — ведь это значит, что он не в курсе того, что сделала Мириам — но я всё равно пока не уверена в этом.

Пока дверь темницы не будет заперта, а Юстус не выдаст мне меч, я ни в чём не буду уверена. Я останусь всё тем же клубком из нервов и хаотичных ударов сердца.

Розовые глаза Мириам прокладывают ко мне путь поверх голов Юстуса и Данте, а затем закрываются.

— Пропитай лианы кровью, дорогая, и они отвалятся.

Я чуть не задыхаюсь, когда делаю свой следующий вдох. И для того, чтобы мой хриплый кашель не раскрыл смысла слов Мириам, я сжимаю губы и начинаю дышать через нос. Я чувствую взгляд Като на своём лице, но продолжаю смотреть вперёд и тянуть за путы, но на этот раз для того, чтобы надрезать кожу.

— Что это было такое, Мириам?

Данте с такой силой сжимает кинжал, что вены под его смуглой кожей надуваются.

— Я взывала к Котлу, Маэцца. Просила его направить меня во время нашего урока.

Её веки приподнимаются, и она пристально смотрит в глаза Данте.

— Она, правда, сказала именно это, Юстус?

Данте переступает с ноги на ногу, и хотя его шпоры крутятся медленно и почти не издают шума, это всё, что я сейчас слышу. А его набухшие кровеносные сосуды на руке — единственное, что я сейчас вижу.

Я продолжаю тереть запястья друг о друга, пока кожа на них не начинает болеть и нагреваться, а лианы не становятся скользкими от моей крови. Я приподнимаю одно запястье, а затем опускаю его. То же самое я проделываю с другой рукой, покрывая путы своей кровью и молясь о том, чтобы она пробила магию Ластры.

— Возьмись за свой меч, муж. Мне не нравится взгляд этого мужчины.

Тихое бормотание Мириам достигает моих пульсирующих барабанных перепонок.

Похоже, оно также достигло и ушей моего деда, потому что его рука ложится на рубиновую рукоять меча.

— Боюсь, моё знание шаббианского недостаточно…

Как только одна из петель на моих запястьях рвётся, Данте пронзает кинжалом живот моего деда. Мириам кричит, а затем закрывает рот рукой. Солдаты устремляются к своему королю, оставив меня без присмотра.

Я смотрю на стену и делаю шаг в её сторону, но затем кидаю взгляд на Юстуса. Его губы раскрылись, глаза округлились, а кадык всё ещё опускается, когда он сглатывает. Прямо за ним Мириам подносит дрожащую руку к своему лбу.

— Бек!..

Юстус делает неровный вдох, и звук «г» заменяется на «к», когда Данте поднимает руку и отрывает его от земли.

Я приближаюсь на один дюйм к стене, в то время как Данте проворачивает клинок в животе Юстуса. Мой дед содрогается, его рука резко дёргается вверх, а пальцы раскрываются и ложатся на его меч. Я замечаю блеск рубинов, после чего железный клинок падает на пол и отлетает в мою сторону. Когда он останавливается в полуметре от меня, я понимаю, что это была не судорога.

— На этот раз это ты или снова твой вероломный сын?

Свободной рукой Данте запускает воду в лицо моего деда. Он начинает моргать, когда видит, какая сильная струя бьёт из его пальцев.

Я испытываю неимоверное наслаждение, наблюдая за тем, как Данте резко вдыхает, осознав, что он больше не защищён от действия железа.

— Маэцца, Мириам! — восклицает Като.

Я резко перевожу взгляд на темницу, и в это же время окровавленные плети тихо падают на землю.

— Что там с Мириам, Брамбилла? — кричит Данте.

— Она пропала.

Я тихо подхожу к мечу и хватаю его, как вдруг Данте говорит:

— Это невозможно.

Но, видимо, возможно, так как её трон исчез.

Данте отшвыривает моего деда и разворачивается к темнице.

— Найти ведьму!

Все настолько сосредоточились на поисках Мириам, что никто не заметил, как я подобрала брошенный меч. И точно также никто не заметил, как я прокралась к тому месту, где лежит Юстус, грудь которого едва двигается.

Встретившись со мной взглядом, он произносит:

— Давай. Мириам… отвлечет…

Крепко сжимая меч одной рукой, я прижимаю дрожащий палец к его губам, чтобы он замолчал. Его бледные губы становятся алыми в том месте, где я их касаюсь. Алыми, но неподвижными.

Я задираю его рубашку, решив осмотреть рану. Она тянется от пупка до грудной клетки, и внутри неё я вижу внутренние органы, от вида которых мои собственные органы сжимаются, угрожая выбросить наружу те несколько долек апельсина, которые я съела. Я зажмуриваю глаза, прижимаюсь кончиками указательного и среднего пальцев к своему окровавленному запястью, а затем обвожу ими кровоточащую рану несколько раз.

— Должна ли я сделать… что-то ещё? — бормочу я, тяжело дыша.

— Ты должна… выбраться отсюда, — хрипит он, как вдруг его взгляд поднимается куда-то над моей головой, губы раскрываются и сдавленно произносят моё имя.

Я резко поднимаю глаза вместе с мечом, и пронзаю ногу Ластре, чем немало его удивляю.

Он прищуривает глаза, смотря на мои окровавленные запястья, разрезанные его лианами. И прежде, чем он успевает связать меня новыми, я снова взмахиваю мечом и с такой силой вонзаю его ему в ногу, что упираюсь в кость. Ластра визжит и падает, выронив меч, который оказывается в луже крови, растекающейся под Юстусом.

Когда головы поворачиваются в нашу сторону, я вскакиваю на ноги, хватаю Юстуса за воротник и тащу к стене.

— Оставь… меня… Фэллон, — его голос — не громче шепота, но я всё равно его слышу.

— Куда это ты собралась, мойя?

Данте начинает медленно ко мне подходить, подняв ладони в воздух, а я продолжаю размахивать мечом.

Я не перестаю сглатывать, но это даётся мне с таким же трудом, как и моё учащенное дыхание, которое стучит о мою грудь.

— Я не оставлю Мириам.

Возможно, она сбежала, но моя угроза заставляет солдат застыть на месте и даёт мне немного времени, чтобы нарисовать символ замка.

Данте поворачивается, а его глаза следят за моими пальцами, которые скользят по каменной стене.

Моё сердцебиение ускоряется.

Он бросается вперёд и делает такие широкие шаги, что обгоняет солдат.

Три.

Я жду, занеся руку над символом.

Два.

Монарх фейри бросается на Юстуса.

Один.

Я прижимаю руку к знаку, молясь о том, чтобы все три наших тела прошли сквозь стену, и что за ней нас не ждёт ещё один гарнизон солдат Данте.

Это испортило бы мой наскоро придуманный план — сразиться с ним наедине, подальше от дюжины мечей, направленных в мою сторону.

ГЛАВА 30

Я покидаю свою обсидиановую тюрьму и ударяюсь в стену, полностью сделанную из бирюзового стекла. Данте перекатывается на бок и врезается в мои голени. От прикосновения его золотых доспехов я начинаю задыхаться и отпускаю воротник Юстуса. Голова моего бедного деда ударяется об пол, и хотя в основании его шеи всё ещё пульсирует вена, его веки закрыты.

Когда Данте поднимается на колени, я взмахиваю мечом, целясь в его шею. Но клинок застревает в короне с изображением солнца.

Вы, мать его, шутите?

Я тяну на себя меч, срываю с головы Данте корону и выдёргиваю пару косичек. Я трясу мечом, чтобы вытащить его из короны, а Данте издаёт рык и бросается на меня.

Я отпрыгиваю вбок, холодный пот начинает стекать по моей шее и выступает каплями на спине.

«Лор?!»

Пока король фейри выпрямляется, я трачу целую секунду на то, чтобы осмотреться. Заметив лестницу, я бросаюсь к ней, и мягкие подошвы моих туфель начинают шлёпать по белому мрамору, точно рыбьи плавники. Я почти спотыкаюсь о платье, но хватаюсь за шёлковую ткань и высоко её поднимаю.

Шаги Данте стучат у меня за спиной, а шпоры звенят.

— Я знал! Я знал, что эта ведьма освободила твою магию.

Я добегаю до лестницы и разворачиваюсь. Кончик меча жалит его в руку, порвав рукав и надрезав кожу. Он ошарашено моргает, а затем его губы кривятся, и он устремляется на меня.

Я пячусь, крепко сжимая своё оружие обеими руками, и снова замахиваюсь. На этот раз мой клинок попадает в его доспехи, и мои кости сотрясаются от удара. Я отползаю как можно дальше от Данте.

— Я не собирался делать тебе больно, — рычит Данте. — Но к чёрту этот магический барьер. Я! Убью! Тебя!

Когда мои плечи врезаются в стену, сердце пропускает долгий удар. Я снимаю руку с меча и прижимаю её к стене, покрытой обоями с изображением ракушек. Не отрывая глаз от Данте, и направив на него меч, я рисую символ замкá.

Мускул на челюсти Данте начинает лихорадочно пульсировать. Король фейри бросается вперёд, но я успеваю пройти сквозь очередную стену.

Как только мой копчик ударяется о дерево, голос Лоркана начинает греметь между моими висками:

«Behach Éan?»

«Лор!»

В течение долгой секунды он ничего не говорит, но я чувствую его на конце нашей мысленной связи. Я слышу его дыхание, глубокое и хриплое, с которым так не совпадают мои хаотичные вдохи.

«Где ты, чёрт возьми, mo khrà?»

«В старом доме Косты, который находится в поместье Росси».

Я осматриваюсь и понимаю, что приземлилась в какой-то спальне.

«Эпонина не солгала, Лор. Я здесь с того самого дня, как они забрали меня. Под землёй. Мириам тоже здесь, но её держат в темнице. Она освободила мою магию. Она не… она не злая».

Я слышу, как он издаёт череду ругательств, а затем рычит, но так тихо, что я начинаю беспокоиться о том, что наша связь прервалась.

«Лор?» — почти всхлипываю я, но тут же вскакиваю на ноги, когда слышу скрип половиц.

Я кручу головой из стороны в сторону и замечаю стену, завешенную бархатными портьерами цвета морской пены. Несмотря на то, что мои запястья пульсируют и кровоточат, я изо всей силы сжимаю меч Юстуса и пересекаю гигантскую спальню в сторону портьер.

«Почему у тебя болят запястья, Behach Éan?» — медленно и отчётливо произносит Лор очень-очень низким голосом.

«Это неважно», — говорю я, когда шаги останавливаются сразу за закрытой дверью. — «Мерда», — бормочу я в поисках просвета между портьерами среди сине-зеленых складок.

Заметив просвет, я протискиваюсь через него и щурюсь в темноту в поисках ручки, чтобы открыть одностворчатое окно. Когда я её не нахожу, я начинаю рисовать магический знак на стекле, но останавливаюсь, потому что за окном стоит целый гарнизон люсинских солдат.

«Говори со мной, mo khrà. Скажи мне, что происходит?»

«Я окружена, Лор».

— Давай выходи, где бы ты ни была, — насмешливый голос Данте проникает за портьеры, что заставляет мою кожу покрыться мурашками.

Он не раздвигает ткань, но я чувствую его сердцебиение прямо за ней. Я обхватываю окровавленной рукой свою поврежденную руку, сжимаю рукоять меча и выставляю его перед собой. Если мне суждено умереть, я буду сражаться, так как если меня поймают… если меня поймают, Данте либо выпустит всю мою кровь на идеально чистый ковёр Ксемы Росси, либо снова бросит меня в подземелье.

— Где же ты, мойя? — голос Данте ударяет в мои гудящие барабанные перепонки.

Когда два сапога касаются края портьеры, я поднимаю локти и начинаю вести покрасневшим кончиком меча по тяжелой ткани, мимо того места, где должна находиться его грудь. Я очень хорошо знакома с очертаниями тела Данте и располагаю меч у себя над головой… там, где должна находиться его шея.

Сделав глубокий вдох, чтобы набраться смелости, я пронзаю портьеру мечом.

Мой меч ударяется в плоть, не в металл. Я не только чувствую, как что-то мокрое течёт по стальному клинку, но также слышуиспуганное бульканье Данте.

Меня трясет от прилива адреналина, но также от облегчения.

«Я это сделала, Лор. Сделала».

«Что ты сделала Behach Éan?»

«Я убила…»

Портьера отодвигается в сторону, и меч вылетает из моих рук. За портьерой, прямо передо мной, целый и невредимый, стоит человек, которого, как я думала… человек, которого…

Я закрываю рот руками, крик норовит вылететь у меня изо рта. И только когда стук падающего тела сотрясает половицы, мой крик разрезает воздух.

Данте бросает взгляд в сторону.

— Какая жалость. Твоя бабушка будет опечалена.

«О, боги, я убила… я убила не того человека».

ГЛАВА 31

Данте хватает меня за руку и вытаскивает из-за портьер. С моих губ срываются рыдания, когда я, наконец, понимаю, что наделала. Кого я убила.

— Есть вероятность, что он выживет, или она полностью разрубила его артерии, Ластра?

Ненавистный мне земляной фейри прижимает два пальца к шее Като.

— Почему он здесь? — хрипло произношу я. — Почему он вообще здесь оказался?

— Он беспокоился о тебе. А все остальные — беспокоились обо мне.

Пальцы Данте похожи на бечёвку и так сильно меня сжимают, что перекрывают кровоток. А, может быть, мои вены закупорила душевная боль?

— Он вылетел из крепости, словно летучая мышь из преисподней.

Нет, нет, нет, нет.

Это какой-то кошмар.

У меня в ушах начинает звенеть. Мне кажется, что где-то вдалеке я слышу голос Лора, но я не могу сосредоточиться ни на чём другом, кроме как на ударах своего сердца и луже крови, растекающейся вокруг неподвижного тела Като.

Имя Като прожигает мне горло и вырывается наружу в виде крика:

— Очнись!

Слёзы катятся так быстро, что наполняют мой рот солью.

— Пожалуйста, Като.

А затем из меня вырывается нечеловеческий крик; он напоминает звериный вой.

Что я наделала? Мои колени подгибаются, и я пытаюсь опуститься на пол и подползти к своему другу, но Данте держит мою руку в своих тисках и не даёт мне сдвинуться с места.

«Mo khrà, ответь мне, чёрт побери!»

Я подпрыгиваю при звуке голоса Лора.

«Лор», — рыдаю я, — «я убила. Я убила… Я убила человека».

«Ты пытаешься меня превзойти, дорогая? Даже если это так, то тебе до меня далеко».

Я всхлипываю, поднимаю руку, которую не сжимает Данте, и провожу ей по своим опухшим глазам и мокрому носу.

«Он был хорошим человеком, Лор. Я у-убила х-хорошего человека…»

«Он помогал тебе выбраться оттуда?»

«Нет. Он был… он был…» — я не могу закончить свою мысль.

«Если он держал тебя в этой тюрьме…»

«Он не знал, что делает, Лор. Он думал… он думал, что там я буду в безопасности».

Я не сомневаюсь в том, что Лору будет что сказать о Като, но ему хватает такта не делиться со мной своим мнением.

— Возвращаемся в крепость! Сейчас же! — громкий приказ Данте ударяет в мои барабанные перепонки и заставляет солдат начать двигаться. — Я сам её отведу.

Когда они выбегают из комнаты, я огрызаюсь:

— Ты никуда меня не отведёшь! Я никогда не буду твоей, трусливый импотент.

Я слышу, как бабушка предупреждает меня о том, что не стоит дразнить змея, но этому чистокровке стоит знать, что я не какая-то безвольная мелюзга, которая его боится.

Если кому-то и надо бояться, так это ему, потому что ничто, чёрт возьми, не мешает мне нарисовать магический знак ключа на его груди, погрузить в неё свою руку и вырвать его сердце.

А это сработает? Помимо того, что сама эта мысль абсолютно тошнотворна, а его грудь покрыта доспехами, даже если я получу прямой доступ к его коже, смогу ли я прорвать плоть с помощью заклинания, или он совсем невосприимчив к моей шаббианской магии?

— Возвращаемся в туннели. Кто-нибудь один сходите и узнайте, мёртв ли Юстус. Его тело лежит под лестницей.

Данте идёт вперёд и тащит меня за собой в сторону раскрытой двери.

«Я туда не вернусь. Не вернусь!»

«Я почти на месте, птичка. Почти».

Я хочу сказать Лору, чтобы он поскорее отсюда убирался, но чувствую, что только потрачу время. Поэтому решаю предупредить его:

«В саду Росси выставлены солдаты, Лор. Я не успела посчитать, сколько, но… пожалуйста, будь осторожен. Я не могу тебя потерять. Не сейчас, когда…» — я всхлипываю, — «Просто будь осторожен».

Я оглядываюсь на распростёртое тело Като, на его кожу, белую точно снег, и на волосы, заплетённые в косички, впитывающие алую жидкость, которая вытекает из его перерезанного горла.

— Мы не можем просто взять… и оставить его здесь, — мой слабый голос дрожит от всего этого горя и чувства вины. Я даже не уверена в том, что Данте, который стоит рядом со мной, точно приклеенный, слышит меня.

Но он, похоже, меня услышал.

— Мы устроим ему достойные похороны, когда вороны падут.

— Вороны никогда не падут, — огрызаюсь я, а Данте выдёргивает меня из комнаты и устремляется по коридору, который заканчивается зеркалом в позолоченной раме, сделанной из ракушек.

— Они падут. Сегодня вечером.

Он смотрит на меня в отражении зеркала, и хотя его лицо предстаёт передо мной в виде размытых пятен, так как мои глаза опухли, от меня не укрывается то, как улыбка приподнимает один из уголков его губ.

— Ведь ты же его позвала. Мы так долго пытались выманить его оставшихся воронов из тех скал, которые он зовет королевством.

— Ты не ранил ни одного из его воронов, — резко говорю я, так как устала от его лжи.

— Это сказал тебе твой король стервятников по вашей мысленной связи? Как мило, что он решил тебя не беспокоить.

«Лор, кто-нибудь из твоих воронов пострадал?»

Кажется, что проходит целая вечность, прежде чем его ответ достигает меня.

«Один. Но на обсидиановой стреле не было крови».

Пол у меня под ногами наклоняется, и я покачиваюсь. Данте ещё крепче вцепляется в меня, не давая мне упасть. Не могу поверить, что он сказал правду.

«Ты уверен?»

«Да».

Мне становится так больно, что голова начинает гудеть.

«Ты сказал, что не покинешь Небесное королевство».

«Как и ты».

«Я сделала это только потому, что Бронвен… Бронвен обманула меня, Лор».

«Я знаю, mo khrà. Я знаю обо всём, что произошло».

Я опускаю воспалённые глаза на подол своего розового платья, который сделался красным от крови. Моей. Юстуса. Като.

«Как же я себя ненавижу».

Лор вздыхает:

«Он был твоим тюремщиком».

«Он также был моим другом».

Данте резко заходит за угол и минует лестницу, которая не так давно представлялась мне символом моей свободы. Я смотрю на то место, где вышла из тюрьмы, на кровавый след, оставленный телом Юстуса, и на корону, опутанную волосами, которая лежит на боку в алой луже.

— Ваша корона, Маэцца.

— Я потом её заберу.

— Почему не сейчас? Разве это не по пути? — говорю я, а затем добавляю притворно сладким голосом. — У тебя есть доступ к моей крови. Ой, подожди, твои магические знаки не работают, не так ли?

Его рука так сильно впивается в моё плечо, что почти дробит кость. Я вздрагиваю и пытаюсь высвободиться из его хватки, но единственное, чего я добиваюсь, так этого того, что оказываюсь на его плече.

— Поставь меня на ноги!

Я сжимаю окровавленные пальцы в кулаки и начинаю барабанить по его доспехам, но только оставляю синяки на костяшках своих пальцев. Когда я пытаюсь скатиться с него, перенеся весь свой вес на одну сторону, рука, которой он обхватывает меня за бёдра, превращается в сталь.

Я подумываю начать дёргать его за волосы, чтобы запрокинуть его голову под неудобным углом, но затем мне приходит идея получше.

Когда он кричит: «Ластра, шевели задницей», — я рисую магический знак замкá на его доспехах и запускаю руку внутрь. А затем я снова рисую этот знак на мокрой ткани его рубашки, и моя ладонь врезается в его потную кожу.

Он, должно быть, почувствовал мои пальцы на своей плоти, потому что прежде, чем мне удаётся нарисовать половину знака, он скидывает меня с плеча, разворачивает моё тело и прижимает меня спиной к нагруднику доспехов, обездвижив мои запястья своей рукой.

Его дыхание ударяет в раковину моего уха.

— И ты ещё удивлялась, почему я запер тебя в клетке?

— Я никогда этому не удивлялась, Данте.

Я разворачиваю голову, чтобы он не пропустил ни слова из-за всего того ночного шума, который нас окружает.

— Я знаю. Ты, Данте Регио, боишься меня. Также как ты боишься Лоркана и мой народ. Ты тр…

Он обхватывает рукой мою шею и сдавливает мне горло.

— …ус, — я намеренно заканчиваю слово, чтобы он не подумал, что я сравниваю его с ленивым насекомым. Тем более что трутни довольно милые, а Данте нет.

— Закрой. Свой. Рот. Фэл.

— Ни…когда.

— Тогда мне придётся самому его закрыть, — рычит он и так крепко сжимает мою шею, что обшитые деревянными панелями стены начинают исчезать, точно с них принялась осыпаться старая штукатурка.

Неожиданно земля содрогается. Раздаётся звук бьющегося стекла. Данте чертыхается себе под нос и расставляет ноги пошире, чтобы не упасть. Он не убирает руку с моей шеи, но его хватка ослабевает.

И когда гортанные крики разносятся в воздухе вместе с хриплым карканьем, мои глаза начинает щипать от слёз.

Лор здесь.

Моя пара здесь.

ГЛАВА 32

Я медленно переставляю ноги, желая задержать Данте на пути к очередной лестнице. Мириам говорила, что моя магия не подействует на Данте, но я всё равно вцепляюсь в его руку и пытаюсь обмазать её кровью по кругу. Было бы здорово, если бы Мириам ошиблась, и мне бы удалось её отрубить.

Я щупаю его рукав до тех пор, пока не нахожу подходящее место — его локоть. Я рисую на нём линию и — о чудо! — белая ткань рвётся, но как меня и предупреждали, с его плотью ни черта не происходит.

— Что за хрень? — рычит он, ещё больше ослабив хватку.

Я разворачиваюсь и бью основанием ладони в повязку на глазу. Данте выглядит поражённым, и я надеюсь, что сделала ему больно. Он опускает руку и кричит своей страже, чтобы те меня схватили. Я пячусь к стене, больно ударившись бедром о приставной столик, отчего тяжёлый золотой канделябр, восседающий на нём, опрокидывается. И прежде, чем я успеваю нарисовать знак ключа, красноглазый стражник посылает в мою сторону огненный поток.

Пламя не задевает мою кожу, но облизывает подол платья и начинает поглощать шёлк. Я наклоняюсь и хлопаю по ткани, но фейри снова атакует меня огненным потоком. Фитили на канделябре зажигаются, как и обои с изображением ракушек, которые начинают потрескивать и чернеть. Я отскакиваю от стены, объятой огнём, но мне некуда бежать, так как я окружена гарнизоном Данте.

Чёрт.

Я выхватываю свечи из канделябра и бросаю их в приближающихся мужчин. Свечи шипят, пролетая по воздуху, и забрызгивают воском лица нескольких человек. Ластра издаёт долгий и низкий рык и пытается вытереть плечом воск, который залепил ему глаза. Его лицо искажает гнев, и он атакует меня лианами. Я отмахиваюсь от каждой из них, представляя его лицо.

По приказу Данте один из мужчин кидается на меня. Я замахиваюсь своим импровизированным оружием. Канделябр попадает точно в цель, и солдат отшатывается от меня.

Я снова его ударяю, и его голова отлетает в сторону. Раздаётся треск. Надеюсь, это его череп, хотя я ещё не настолько тронулась, чтобы поверить в то, что способна убить чистокровного фейри, проломив ему череп. Ведь чистокровки могут оправиться от любых ран, если только железный клинок не проткнёт им сердце или не перережет горло.

Моя кожа покрывается потом, когда я вспоминаю о смерти Като. Но затем я решаю сосредоточиться на том, что моя пара сражается сейчас в попытке добраться до меня, и холод перестаёт распространяться по моей спине. Я изо всей силы сжимаю канделябр и жду, когда они подойдут поближе, чтобы размозжить им всем черепа.

Земля сотрясается так сильно, что мне приходится расслабить колени, чтобы не врезаться в горящую стену.

«Фэллон?» — голос Лора действует на меня как укол адреналина в сердце.

«Лор?»

— Вороны здесь, Маэцца. Нам нужно уходить! — кричит один из солдат, в то время как Ластра присел на корточки рядом со своим другом, которого я вырубила.

Он начинает закидывать его себе на плечо, но Данте рычит:

— Оставь его. Нам нужна Фэллон!

Зелёные глаза Ластры вспыхивают. Он колеблется, так как знает, что произойдёт с его другом, если он оставит его здесь — ни один фейри не выйдет из дома Ксемы Росси живым. Но будучи послушным маленьким слугой, он поднимается на ноги. Его челюсть сжимается, когда полоска ткани, обмотанная вокруг раны на его бедре, ещё больше темнеет от крови.

Я рада, что причинила ему боль, но было бы лучше, если бы я попала в другую часть его тела. Ну почему за портьерами стоял не он, а Като? Почему Като?

Ластра снова бросается на меня. Я моргаю, чтобы отогнать слёзы, и замахиваюсь. Но на этот раз он посылает в мою сторону не лианы, а ветки. И не простые ветки, а с шипами, торчащими из коры. Они врезаются в мои щиколотки, а затем поднимаются вверх по ногам.

Крик разрывает мои легкие, и хотя я не хочу показывать этим людям свои слёзы, они текут вниз по щекам, смывая засохшие пятна крови, которыми покрыта большая часть моего тела.

— Маэцца, вам нужно уходить НЕМЕДЛЕННО! — кричит кто-то, после чего Данте разворачивается и начинает бежать по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

Ластра пускается бежать и так быстро тащит меня по пеплу, который оставил огонь его друга, что земля уходит у меня из-под ног, а воздух из лёгких.

Я его убью, но сначала я его помучаю. Нарисую кровью кольцо вокруг его члена, а затем отстегаю то, что от него останется, его собственными колючими ветками. А потом уже я его убью.

«И лишишь меня удовольствия отомстить за тебя, птичка?»

— Опустите её вниз! — кричит кто-то.

Ластра швыряет мою клетку из веток в сторону лестницы, а сам бросается за ней следом.

Я зажмуриваюсь, когда лестница начинает стремительно ко мне приближаться.

«Лор, они…»

Поток воды ударяет мне в лицо.

Я решаю, что это Данте, который решил ускорить моё падение, но когда я поднимаю веки, я понимаю, что поток воды бьёт сбоку. Он отбрасывает меня от лестницы, и я врезаюсь в Ластру, который начинает барахтаться, а затем его смывает вместе со мной в гигантскую гостиную Ксемы Росси, где проходил тот грандиозный пир в честь помолвки Марко.

Я врезаюсь в кресло, отчего шипы ещё глубже врезаются мне в кожу. Несмотря на то, что моё тело переполняет адреналин, я чувствую укус каждой колючки Ластры и начинаю стонать.

И истекать кровью.

Боги, как же сильно у меня идёт кровь.

Мне кажется, что алые потоки хлещут из каждой моей поры, расплескивая кровь, точно чернила, которые падают на жидкий ковёр под нами, идущий рябью из-за той битвы, что ведёт сейчас Лор в Тареспагии. Мне так хочется, чтобы он добрался до меня, но я покрыта таким большим количеством крови. Крови, которая смертельно опасна для моей пары.

Когда огромные двери начинают греметь и сотрясаться, но не открываются, Ластра поднимается на ноги и, хлюпая по воде, проходит мимом меня.

«Они заколдовали чёртовы двери, мы не можем войти, Behach Éan!»

Что? Тогда почему Данте побежал вниз по лестнице?

«Должно быть, их заколдовала Мириам, чтобы не дать мне добраться до тебя! Клянусь, я убью эту женщину…»

«Ты не можешь этого сделать, Лор. Если ты её убьёшь, это убьёт меня».

«Я слышал», — ворчит он. — «Значит, я сделаю ей больно. Очень больно».

«Лор…» — вздыхаю я.

«Mo khrà, она украла у меня несколько веков жизни, а затем украла тебя».

Решив, что сейчас не время для споров, я говорю:

«Я выйду к тебе. Как только выберусь из…»

Фейри, который, как я считала, умер, или снова попал в темницу, преграждает путь Ластре.

— Мне кажется, ты идёшь не в том направлении, солдати.

Лицо Ластры становится таким же белым, как мебель Ксемы.

— В-вы живы?

— Благодаря моей внучке, а не гарнизону солдат, который я выбрал для того, чтобы они защищали меня и Мириам. И которые дали мне клятву, отпечатавшуюся на моей коже… — Юстус стучит пальцем по своему плечу, — и должны выполнять все мои приказы до единого.

Между бровями Ластры появляется складка.

— Король…

— Король не приводил вас в этот дом. Не посвящал вас в свой секрет. Это сделал я.

Ластра сглатывает несколько раз.

— На кого ты работаешь, солдати Ластра?

— На корону.

— Неверно.

Его лицо искажает гримаса, и в то же время дом сотрясается. Я пытаюсь выглянуть в панорамные окна, которые тянутся по обе стороны от двери, но когда выгибаю шею, шипы снова врезаются мне в кожу.

— Ты работаешь на меня, Ластра. А теперь освободи мою внучку.

Он смотрит туда, где я лежу в его колючей клетке.

— Она у-убьёт меня своей отравленной кровью.

— Нет, не убью.

Он выдувает воздух из уголка губ, как будто не верит мне.

— Лор попросил организовать ему встречу-знакомство с моими тюремщиками, — я улыбаюсь мужчине всеми зубами. — Ой, я сказала «знакомство»? Я имела в виду «вероломство». В общем, как я уже сказала, тебя убью не я.

Мужчина бледнеет, а затем содрогается одновременно с домом Росси. Он смотрит себе за спину, и его глаза так сильно округляются, что зелёные радужки заходят на белки. Но затем его брови опускаются.

— Почему они не…

А затем он расправляет плечи, которые покрывает его белый мундир.

— Они не могут проникнуть в дом, верно?

— Ластра, я не буду повторять, — говорит Юстус спокойным тоном.

Зеленоглазый фейри опускает руку на ножны и вынимает свой меч.

— Чёрт побери, Ластра, освободи мою внучку немедленно, мать твою.

Уголок его губ приподнимается в улыбке.

— Ну, уж, нет.

Дом снова начинает трястись, но вместо того, чтобы содрогнуться, этот идиот широко улыбается.

— Сергенте Ластра звучит неплохо, не так ли? Тем более что эта должность сейчас вакантна.

Окровавленный палец, которым я пытаюсь пошевелить рядом с ближайшей веткой, замирает, когда я слышу жестокие слова Ластры. Като был самым добрым и благородным человеком. Он всегда относился к своим подчиненным с большим уважением. Он не заслуживает того, чтобы Ластра растоптал память о нём своим эго. Так же, как он не заслуживал умереть от моего долбаного меча.

Я вспоминаю ощущение того, как мой меч проткнул его плоть, и мой желудок и сердце сжимаются. Некоторое время я не чувствую ничего кроме ненависти к себе за то, что сделала, и погружаюсь в самоуничижение. Я не только всё провалила — снова — но и убила друга.

Голос Ластры проникает в мои мысли, заглушившие всё вокруг:

— Хотя, если я покончу с Юстусом Росси и приведу Фэллон назад, Данте может сделать меня кап…

Юстус наполняет рот Ластры водой. И когда тот начинает давиться и кашлять, говорит:

— Джузеппе Ластра, я требую выполнения заключенной нами сделки. Отдай мне свой меч.

Ластра начинает моргать и смотрит на моего деда так, словно тот превратился в ворона, а затем выплевывает остатки воды и начинает пятиться, но магия заключенной сделки искажает черты его лица.

— Найдите-себе-свой-собственный-меч.

Он снова морщится и начинает тереть кожу в области сердца.

— Ладно. Вот.

Он делает шаг в сторону Юстуса, но вместо того, чтобы вложить меч в раскрытую руку Юстуса, он направляет его в область сердца на груди моего деда и наносит удар.

ГЛАВА 33

Хриплый крик вырывается из моего пересохшего горла, когда металл ударяет о металл.

Ластра удивлённо моргает и смотрит на свой меч, который не смог проткнуть тело моего деда.

Юстус улыбается и брызгает водой в лицо Ластры, по всей видимости, горячей, потому что солдат роняет меч и начинает кричать, а на его лбу и скулах появляются волдыри.

От меня не укрывается то, как Юстус слегка вздрагивает и морщит лицо, когда приседает, чтобы забрать меч.

— Знаешь, что меня больше всего во всём этом расстраивает, никчёмный ты идиот?

Пар клубами поднимается от покрасневшего лица Ластры, а с его обожжённых губ срывается смесь визгов и стонов.

Юстус приближается к Ластре, который отшатывается назад, поскальзывается на гладком мраморе и падает на задницу.

— Что я начинаю сомневаться в своём здравомыслии, потому что только идиот нанял бы такого идиота, как ты.

И прежде, чем Ластра успевает подняться, Юстус переступает через него, направляет клинок в сторону его сердца и пронзает его. В отличие от меня, устроившей Даргенто ужасную смерть, Юстус не промахивается. Ему явно не впервой убивать фейри. Он, может быть, и не жил во время Магнабеллум, но он жил во время Приманиви. Конечно, эта война не была такой же долгой, но она оказалась столь же кровавой, как и война Косты.

Мой пульс всё еще сотрясает горло, когда колючие ветки исчезают и отпускают моё тело прямо в лужу с примесью крови, оставленную магией Юстуса. Некоторое время я просто лежу, не двигаясь и пребывая в шоке. Я отчаянно пытаюсь выровнять дыхание после непрошеного сеанса акупунктуры, устроенного Ластрой.

— Не могу поверить, что вы сами его выбрали, — говорю я, наконец, когда он достает металлическое блюдо из-под окровавленной рубашки и кладёт его на ближайшую кушетку.

Его спасла тарелка! Как умно.

Он подходит ближе и протягивает руку, предлагая помочь мне встать.

— Не из кого было выбирать, нипота.

Несмотря на то, что моя рука кажется такой тяжёлой, словно она привязана к наковальне, я поднимаю её и касаюсь его руки.

— Вам следовало расширить список кандидатов и нанимать не только остроухих.

— Полукровкам стало бы плохо в окружении такого количества обсидиана.

— Антони полукровка.

Я сжимаю губы, вспомнив о нашем последнем разговоре. Почувствовав кровь, я провожу большим пальцем по ране, но мой палец точно так же кровоточит, как и все остальные части моего тела.

— И Ванс тоже.

— У обоих были при себе защитные кристаллы, поэтому нахождение здесь не навредило им.

Как только Юстус ставит меня на ноги и убеждается в том, что мои колени не подогнутся, он меня отпускает.

— Как так вышло, что люди, которых вы выбрали, стали выполнять приказы Данте?

— Я выбрал только Като, Ластру и ещё двоих. Но тех двоих не было среди числа твоих обидчиков, так как я сразу же потребовал от них исполнения условий нашей сделки.

Когда я наклоняю голову и приподнимаю бровь, он добавляет:

— Они должны охранять Мириам ценой своей жизни.

— То есть, все остальные?..

— Личная охрана Данте.

Я смотрю мимо него, желая убедиться, что огненный фейри, которого я вырубила, всё ещё в отключке.

Юстус смотрит себе за спину.

— Что такое?

— Думаю, одному из людей Данте не удалось вернуться в крепость, — шепчу я.

— Ты имеешь в виду солдата, которого ты шарахнула канделябром, подаренным моей матери Пьером из Неббы?

Когда он поворачивается ко мне, лёгкая улыбка украшает его губы.

О, в какой же ярости будет Ксема Росси… не могу дождаться того момента, когда история о бесценном канделябре достигнет её длинных ушей.

— Его больше нет.

Я моргаю и отгоняю образ Ксемы.

— В смысле?

— В этом мире.

— Как? У вас даже не было при себе меча.

— Но он был у него.

— Почему тогда вы не взяли его с собой?

— Потому что ты была в беде, а меч не влез в мои ножны. Я не могу производить одной рукой даже половину той магии, которую произвожу двумя.

Мои губы начинают дрожать, потому что сегодня на меня свалилось столько всего. И поведение Юстуса — это уже слишком. Неожиданно мне хочется, чтобы нонна оказалась здесь и увидела, каким человеком он стал, но затем я понимаю, что если бы она оказалась здесь, она увидела бы, в кого превратилась я.

Она бы увидела мёртвое тело Като.

Я качаю головой, чтобы отогнать мрачные мысли, а затем разворачиваюсь, решив выйти наружу к Лору, но останавливаюсь и говорю, вытянув руку:

— Не возражаете, если я одолжу ваш меч?

Юстус без колебаний отдаёт его мне: свидетельство того, как сильно он мне доверяет.

Я забираю у него окровавленный меч и, хромая, подхожу к трупу Ластры. Несмотря на то, что он определенно мёртв, на всякий случай, я вонзаю меч в его уродливое сердце.

Дом снова сотрясается, и голос моей пары взрывается между моими висками:

«Почему так долго, Behach Éan?»

Гигантские двери вибрируют, словно вороны друг за другом начали врезаться в дерево.

«Мне надо было кое-что закончить. Теперь я закончила».

Я возвращаю меч Ластры Юстусу.

— Лор сказал, что дом заколдован, и они не могут войти внутрь.

— Должно быть, Мириам решила обезопасить периметр, чтобы дать тебе время…

— Завершить дело, которое я в очередной раз провалила? — заканчиваю я.

— Ты… ты убьёшь его. Это вопрос времени.

Я тяжело сглатываю. Несмотря на то, что Юстус не обвиняет меня в провале, я делаю это сама в своих мыслях. Я раз за разом проигрываю в голове ситуации, которые идеально подошли бы для того, чтобы перерубить Данте шею.

— Где находится магический знак?

— Внизу, в подземелье.

Я бледнею.

— Я схожу туда.

— Вы не можете туда вернуться. Данте хочет вашей смерти.

— Я только… — его голос затихает, когда он смотрит на кожаный шнурок и достаёт медальон из-под разрезанной рубашки.

Пузырёк с кровью Мириам разбился. Он смотрит на свою окровавленную грудь.

— Надеюсь, этой крови хватит, чтобы нарисовать знак ключа.

— Где-то здесь была дверь.

— Её нельзя открыть с этой стороны.

Он смотрит в сторону двери.

— Если я не смогу нарисовать знак, значит, тебе придётся взорвать дверь с помощью магии своей крови.

— Я могу это сделать?

Мои руки начинает покалывать, и я ощущаю всю мощь магии, которой обладаю.

Он кивает.

«Фэллон?»

Мне нужно снять магическую защиту, но мне также нужно увидеть свою пару.

— Дайте мне минуту.

В грязном платье, которое прилипло к моему телу и выглядит скорее алым, чем розовым, я плетусь в сторону двери, хватаюсь за ручку и тяну её на себя.

Я вижу блеск чего-то острого в грозовом небе цвета индиго. И это что-то несётся прямо на меня, как стрела. Я не отбегаю и не отклоняюсь в сторону, потому что это клюв, а не снаряд. Ворон превращается в дым, который врезается в магический барьер, а затем перевоплощается в птицу и взлетает вверх, в сторону торнадо из чёрных крыльев и блестящих когтей. Крики, которые раздавались вокруг с тех пор, как Лор начал свою атаку, стихают.

Я протягиваю руку, как вдруг Юстус говорит:

— В отличие от барьера вокруг Шаббе, этот работает в обе стороны. Но он действует только на тех, в ком течёт кровь воронов.

Когда мои ногти царапают нечто, напоминающее стекло, хотя я вижу перед собой только воздух, моё сердце опускается. Впервые в жизни я жалею о том, что родилась…

Я перестаю об этом думать, перестаю об этом жалеть.

— Тебе придётся подождать, пока я не сотру знак Мириам, — слова Юстуса ударяют меня в затылок и звучат прерывисто, как и его дыхание. — Скоро ты будешь свободна, Фэллон.

Свободна от этого дома, но не от этого кошмара. До тех пор, пока король фейри не умрёт.

Я смотрю себе за спину, туда, куда ушёл Данте, и моё сознание шепчет мне: «Он где-то там, Фэллон, прямо под тобой».

Если бы я вернулась в свою тюрьму, вооруженная правильными заклинаниями и правильным клинком, я смогла бы получить настоящую свободу уже сегодня. Раздаётся грохот грома, и небо начинает потрескивать. Похоже, Лор не в восторге от моей идеи. По правде говоря, мне она тоже очень не нравится.

Я снова подставляю лицо сверкающему небу и жду своего полуночного короля, и в то время как он негодует, я сама наконец-то успокаиваюсь.

ГЛАВА 34

Клубы дыма стремительно опускаются с неба и врезаются в залитую дождём землю с такой силой, что подошвы моих ног сотрясаются, и я почти падаю. Лишь ручка двери, за которую я схватилась, удерживает меня на ногах, но даже она мало чем может мне помочь, когда дым превращаются в размытую фигуру человека с глазами цвета металла.

Имя Лора срывается с моих губ в виде хриплого всхлипа, и слёзы начинают катиться по щекам. Ручка двери выскальзывает из моих пальцев, и я делаю шаг ему навстречу. Несмотря на то, что его лицо покрыто тёмным раскрасом, суровый нрав ясно просматривается в его чертах, на фоне которых его золотые радужки сияют холодным светом.

Тени Лора бросаются вперёд яростным потоком и врезаются в невидимый щит. На этот раз земля сотрясается так мощно, что я теряю равновесие и врезаюсь в Юстуса, который издает тихое «уфф». Он определённо жив, но ему должно быть больно.

Лор начинает колотить в невидимую стену своими призрачными кулаками. Оглушительный раскат грома сотрясает всё вокруг и заставляет листья на деревьях задрожать.

— Тебе стоит поучиться тому, как мотивировать людей, Рибав, — дыхание Юстуса обдаёт мою мокрую щёку.

— Что он… — я заменяю словно «сказал» на «показал вам?»

Ведь моя пара не может вкладывать слова в головы фейри, только образы.

— То, как он будет меня пытать, если я немедленно не верну тебя ему.

Я решаю не уточнять. Моё пребывание в подземелье Данте, может быть, и закалило меня, но видя всю силу гнева Лора, я подозреваю, что могу упасть в обморок, если хотя бы глазком загляну в его сознание.

У меня перед глазами встаёт образ мёртвого тела, привязанного к скале Монтелюса и окружённого стервятниками. Интересно, это только моё воображение или этот образ был послан мне Лором? Я отгоняю от себя эти мысли и отрываюсь от тела Юстуса.

— Юстус нам не враг, Лор.

«Он, чёрт возьми, забрал тебя у меня!»

— Чтобы я смогла убить Данте раньше, чем у тебя зачешутся руки взять дело в свои когти, чёрт тебя подери.

Я вспоминаю, как загнала в угол короля фейри с помощью своего меча.

Кого я обманываю? Мне так и не удалось загнать в угол этого мерзкого грызуна. Но я поставила его на колени, и если бы не эта проклятая корона, я могла бы попасть точно в цель.

— Он всё ещё жив.

Несмотря на гнев, сотрясающий моё сердце, тон моего голоса абсолютно ничего не выражает. Он похож на камень, который сточился и превратился в гальку.

Хотя этот образ кажется мне неправильным. Звук моего голоса может и похож на гладкую гальку, но невероятная жадность Данте превратила меня в острый камень, края которого могут проткнуть его плоть, когда мы встретимся с ним в следующий раз. А мы встретимся. Я буду преследовать этого мужчину, пока его мёртвое сердце не окажется у меня в руке.

Тени Лора начинают пульсировать, а его фантомные пальцы вытягиваются и впечатываются в жестокую пустоту, которая нас разделяет.

«Магический знак, Behach Éan. Скажи этому фейри, чтобы он немедленно его стёр, или, клянусь, ему не будет пощады».

Я поворачиваюсь к генералу.

— Магический знак, Юстус. Как нам от него избавиться?

— Никаких мы; я пойду туда один. Я могу переодеться в Ластру и притвориться, что мне удалось вернуться.

— Ластра знал код к темнице?

Юстус сжимает губы. Похоже, что нет.

— Как вы попадёте в подземелье, если двери заперты? Вы не сможете использовать магию воды, чтобы открыть их, так как Ластра, которым вы собираетесь притворяться — земляной фейри.

Юстус смотрит на другого мёртвого солдата.

— Вот этот… огненный фейри.

Никто из нас не вспоминает о воздушной стихии Като.

— Если вы скажете мне, где он находится, я могла бы…

«Ты, мать твою, выжила из ума, любовь моя?» — голос Лора подобен горячей и яркой вспышке молнии, озарившей небо.

— Нужно смыть кровь с мраморного бюста моей матери, но это может сделать только та ведьма, которая произнесла заклинание.

Он опускает глаза на свою руку, сжатую в кулак, которая связывает его с Мириам.

— Или я.

Я бросаю взгляд в сторону коридора, по которому меня тащили.

— Я могу взорвать потолок темницы, а вы можете спрыгнуть вниз. Мы унесём Мириам…

Неожиданно я вспоминаю, что в темнице сейчас пусто.

— Она всё еще там?

— Да. И темница находится слишком глубоко под землей.

Юстус проводит верхней губой по нижней губе.

— Придумал. Ты сделаешь меня невидимым.

— Невидимым? Я могу это сделать?

Сейчас, конечно, не время удивляться той силе, которой я обладаю, но я всё равно раскрываю рот и округляю глаза.

О, боги, так вот, что сделала Мириам, чтобы их отвлечь!

Юстус разворачивается и начинает идти, а я следую за ним, проклиная Ластру за то, что он превратил меня в игольницу для его магии. Отогнав подальше своё отвращение к мертвому фейри, я решаю сосредоточиться на том, что я, шаббианка Фэллон, могут сделать человека невидимым. Твою ж мать!

Хриплый голос Лора останавливает меня:

«Фэллон!»

Я решаю, что он собирается отчитать меня за мои слова, но он испускает очередной разочарованный вздох.

«В данный момент мне плевать на то, что ты сквернословишь, mo khrà; но я не хочу терять тебя из виду».

— Я отойду всего на минутку, Лор. Мне надо нарисовать знак, чтобы Юстус смог пройти сквозь стену.

Когда от него начинает подниматься ещё больше дыма, я тычу большим пальцем в сторону лестницы, с которой пытался спустить меня Ластра.

— Меньше минуты.

Мои мышцы так громко хрустят, что я решаю пересмотреть свои расчеты:

«Максимум три».

Сделав ещё шаг, я вздыхаю и говорю:

«Ладно. Около десяти минут».

«Я не хочу тебя терять ни на минуту».

Его тёмные призрачные пальцы удлиняются и укорачиваются рядом с магической стеной.

Я бросаю взгляд на Юстуса, который всё ещё идёт в сторону лестницы. Мне удаётся его догнать, так как он ранен гораздо сильнее меня.

— Юстус, подождите.

Лор окликает меня, но на этот раз я не останавливаюсь. Он, наверное, понял, что его крики не заставят меня вернуться, так как замолкает и низко бормочет что-то на языке воронов.

— Они, может быть, и не увидят вас, Юстус, но они точно заметят вашу магию. Я не могу сделать её невидимой… или могу?

— Нет.

Он тяжело вздыхает, отчего его губы кривятся.

— Я постараюсь остаться незамеченным.

Если бы он был воздушным фейри, он мог бы остаться незамеченным, но воду будет видно.

Он начинает спускаться по лестнице, обхватив рукой перила. От меня не укрываются его прерывистые вдохи и то, как надолго он задерживает дыхание. Он не в том состоянии, чтобы спускаться вниз, а использование магии истощит его.

— Вам очень больно?

— Переживу.

— Я не об этом спросила.

— Не беспокойся. Я в порядке.

Мне кажется, что он пытается улыбнуться, но улыбка почти не просматривается на его губах.

Когда он прижимает ладонь к животу, я понимаю, что ему гораздо больнее, чем он пытается показать. Эта миссия похоронит терпение Лора, и, вероятно, этого смелого фейри, который стоит сейчас передо мной.

Каким бы он ни был выносливым и хитрым, он не справится в одиночку.

— Ты туда не вернёшься, нипота. Клянусь.

Как, чёрт возьми, он догадался? Когда мы доходим до последней ступеньки, я говорю:

— Нонна будет в ярости, если я заключу с вами сделку.

Он что-то бормочет ворчливым тоном, и этот звук очень напоминает шум не утихающей грозы, которой Лор атакует магический барьер вокруг дома.

Я скрещиваю руки.

— Вы сможете коснуться магического знака, который я нарисую?

Он смотрит на потёки засохшей крови на моих руках.

— Нет. Именно поэтому тебе придётся пройти сквозь эту скрытую дверь.

Мои глаза округляются от волнения.

— А после ты вернёшься к Рибаву, так как я очень не хочу, чтобы меня сегодня выпотрошили.

— Угу.

Его прищуренные глаза заставляют меня добавить:

— Я сделаю только это, зуб даю.

Он подносит палец к моей окровавленной руке.

— Можно?

Я киваю, и он погружает палец в одну из моих ран, а затем рисует пять параллельных волнистых линий с четырьмя чёрточками на каждой.

— Чем больше линий ты нарисуешь, тем сильнее будет взрыв.

Я пытаюсь это запомнить.

— А теперь знак невидимости.

Он набирает ещё немного крови и рисует букву «V». Он ещё даже не нарисовал вторую половину знака, а я уже знаю, что это будет перевернутая буква «Т». И я оказываюсь права.

На секунду я закрываю глаза. Если бы я не выпала из видения Бронвен раньше, чем она успела объяснить, что делают переплетенные буквы «V» и «Т», я могла бы использовать этот знак. Я могла бы превратиться в призрака. Люди не ожидают появления призраков.

Как и короли фейри.

Ведь он не заметил, как Мириам сделалась невидимой. Так что, даже если я не могу убить его с помощью своей крови, я могу использовать это преимущество.

Чувство разочарования сменяется решимостью.

— Так просто?

— Так просто.

— Я уже невидима?

— Я не могу колдовать с помощью твоей крови, Фэллон, — мягко говорит он.

Точно.

— Как отменить это заклинание?

— Кровь сама стирается с кожи — иногда это занимает несколько минут; иногда — несколько часов. Но если ты хочешь, чтобы она стёрлась раньше, тебе нужно поднести руку к знаку, чтобы кровь вышла на поверхность, либо — если тебе совсем не терпится — проткни палец, либо подожди, пока кровь не вернётся к тебе под кожу.

— То есть, если я сделаю вас невидимым, вы останетесь невидимым до тех пор, пока я не отменю заклинание, или пока моя кровь не сотрётся?

— Вообще-то, шаббианцы могут стирать знаки с кожи силой мысли. Но только нужно точно знать, где нарисован знак, чтобы отменить заклинание. Другое дело — знаки, нанесённые на предметы. Их может стереть только тот, кто произнёс заклинание.

Поразительно. Я опускаю палец в рану.

— Где вы хотите, чтобы я нарисовала магический знак?

— Между бровями.

Я рисую символ и резко вздыхаю, когда он исчезает.

— Я вас не вижу!

— В этом вся суть, — в тоне его голоса слышится улыбка. Но она пропадает, когда он говорит: — Прежде чем мы начнём взрывать дверь, я попробую нарисовать портал кровью со своей груди.

Когда я откидываю волосы, чтобы нарисовать точно такой же знак между своими бровями, невидимый палец Юстуса выводит кровавый знак на белоснежной мраморной плите. Он, должно быть, прижал к нему ладонь, потому что знак размазывается. Я не знаю, прошёл ли он сквозь стену, но затем отчетливо слышу ворчание.

Мои губы приподнимаются в улыбке.

— Позвольте мне, нонно.

— Почему ты стала невидимой?

— Потому что взрыв привлечёт непрошеное внимание.

— Фэллон, — рычит он.

— Вам больше понравится, если меня будет видно, когда я поведу вас внутрь?

— Как только окажешься внутри, сразу же возвращайся назад, поняла?

Я представляю, как раздуваются его ноздри.

— Да.

И это не ложь. Я его поняла.

Но стану ли я сразу же возвращаться? Нет. Не сразу, но, в конце концов, я вернусь.

После того, как подкрадусь к Данте и неожиданно воткну клинок ему в шею.

После того, как найду Антони.

После того, как разрушу древний дом Косты и выкурю остроухих демонов из туннелей.

Я хочу рассказать о своём плане Лору, но он порвёт Люс накуски, если пронюхает о нём. Поэтому я заглушаю свои мысли и быстро рисую на двери магический знак.

Почувствовав прикосновение руки Юстуса, я прижимаю ладонь к камню и переношу нас обратно в подземный мир.

ГЛАВА 35

Мы оказываемся в помещении, где я ещё не была. Правда, Данте не устраивал мне экскурсию по своему новому жилищу. Наверное, он очень боялся, что я сбегу. И я бы это сделала, ведь эта дверь находилась здесь всё это время.

— Возвращайся, — поспешно шепчет мне Юстус.

И в то же время низкий потолок сотрясается. Очевидно, это постарался Лор.

Мой дед протягивает руку. Когда его пальцы касаются меня, он сдвигает их на мою руку, которую подносит к ручке двери.

— Сейчас же.

— Я пройду сквозь стену, чтобы не хлопать дверью, — мой шепот звучит на октаву выше, чем у него, но так же тихо.

Я чувствую, что он ждёт. И не уходит. Я начинаю красться вдоль стены подальше от того места, где, как мне кажется, он стоит. Я слышу, как с его губ срывается вздох. Наверное, он решил, что я ушла. Я следую за стуком его шагов в сторону двери, и когда ручка опускается, а дверь со скрипом открывается, он застывает на месте, явно ожидая увидеть стражника.

Когда никто не врывается внутрь, он распахивает дверь ещё шире. Я на цыпочках следую за ним и оказываюсь в тёмном коридоре, который ведёт из темницы в сторону покоев Данте.

Я смотрю налево, затем направо, и начинаю продвигаться дальше. Поскольку Юстус направился в темницу, я иду в противоположном направлении. В сторону покоев Данте, туда, где низкие потолки вибрировали в такт пульсации моря, и где я собираюсь нарисовать как можно больше волнистых линий. Если мой план сработает, старый дом Косты вскоре превратится в новое логово для морских существ.

Моё сердце так отчаянно бьётся, что во рту появляется металлический привкус. Когда стены вокруг меня сотрясаются, я даже решаю, что это адреналин ударил мне в вены, а не Лор врезается в поместье Росси. Я прохожу мимо открытой двери и отскакиваю прочь, когда замечаю внутри человека.

Я зажимаю ладонью рот, чтобы выровнять дыхание, так как оно может меня выдать.

Звон цепей и рычание заставляют меня подойти ближе. Я резко вздыхаю, и моё удивление не укрывается от Антони, потому что он отрывает взгляд от металлического браслета, который он пытается сорвать со своего запястья. Он замирает и издаёт чуть менее слышный рык, вероятно, ожидая увидеть одного из своих тюремщиков.

А кстати, где они все?

Я разворачиваюсь и пытаюсь прислушаться, а слышу я хорошо, так как могу различить плеск воды, которую, как я предполагаю, наколдовал Юстус.

В тюрьме до ужаса тихо…

Я хотела бы поверить в то, что все они ушли, но их запах висит в воздухе. Да и куда бы они делись?

«Вернулись бы на Исолакуори», — подсказывает моё сознание, но оно слишком оптимистично.

К тому же они должны были забрать с собой Антони. Оставлять его здесь кажется слишком глупым. Пока он ещё дышит, Данте мог бы его использовать. Но опять же, Антони желает смерти обоим королям, так что он, вероятно, стал бесполезен для Данте.

Какой-то скрип — и это не металлический скрип цепи — заставляет меня развернуться. В конце коридора закрывается дверь — или открывается? Я щурюсь, но здесь так темно, а дверь так далеко, что я ничего не вижу.

«Это может быть Юстус», — говорит оптимистичная часть меня. И когда я улавливаю плеск воды, я заставляю своё сердце успокоиться. Это определённо Юстус.

Я делаю шаг вперёд, но останавливаюсь, когда Антони снова начинает тянуть за свои цепи. С его волос капает пот, который смешивается с кровью, стекающей по его пальцам.

Один взмах моих пальцев, и он может быть свободен. Но что потом? Он либо попытается сбежать, и его снова поймают, либо попытается убить Лора.

Неожиданно я вспоминаю, как Антони кричал Данте, чтобы тот не трогал меня. Несмотря на то, что он презирает Лоркана, он всё равно переживал обо мне и пытался меня защитить.

Я бросаю взгляд на покои Данте. Я знаю, что у меня мало времени, но как бы я ни хотела двинуться в том направлении, я не могу оставить морского капитана. Я не такая. Поэтому я распахиваю его дверь еще шире.

Он замирает, точно мертвец (мертвец, сидящий на полу), и смотрит диким взглядом в мою сторону. Его глаза округляются и становятся почти белыми, когда он видит перед собой только воздух. Прерывистые вдохи приподнимают его грудь, а он всё пытается сломать кости на руке, чтобы снять кандалы.

— Антони? — бормочу я.

Он подпрыгивает.

— Ничего не говори. И не двигайся.

Несмотря на то, что его плечи теперь выглядят острее под его поношенной рубашкой, которая стала такой же грязной и жуткой, как и он сам, Антони слушается меня. Мне хватает пары секунд, чтобы разрезать кандалы на его щиколотках, и в два раза больше времени, чтобы освободить его запястья. Почему? Потому что моё прикосновение делает его невидимым, поэтому мне приходится отпускать его и прикидывать, где сделать разрез, чтобы не ранить его ещё больше.

Закончив, я отступаю на шаг.

— Где все?

— Ушли?

— Куда ушли?

— Они не заходили ко мне, чтобы поболтать, Фэл.

Тон его голоса такой резкий, что разрезает тяжёлый воздух.

— Не говори со мной в таком тоне.

Его губы кривятся.

— Прости. Ты права. Ты не заслуживаешь моего гнева.

Ему вырвали ногти, поэтому я, скорее всего, его заслуживаю, но мне всё равно нравится, что он успокоился по моей просьбе.

— Я вытащу нас отсюда, поэтому поскорее избавься от этих кандалов, так как тебе потребуются твои конечности, чтобы плыть.

— Плыть?

Я разворачиваюсь и врезаюсь в стену.

Но она сделана не из черного камня, она сделана из воздуха. Моё сердце чуть не вылетает из раскрытого рта.

Чёрт, чёрт, чёрт.

Мне хочется позвать Юстуса по имени и убедиться в том, что это он. Но что если это какой-нибудь солдат или Данте? Что если фейри, за которым я охочусь, заставил Мириам замаскировать его, чтобы приготовиться к моему возвращению? Что если он наслышан об этом знаке и…

— Ты пообещала вернуться, нипота.

Я выдыхаю воздух, который всё это время сжимал мои лёгкие, и моё сердце опускается обратно в грудь.

— Вы нашли знак?

— Да. Всё сделано.

Он, должно быть, заметил Антони, потому что рычит:

— Мы помогаем ему сбежать?

— Не можем же мы оставить его здесь?

Юстус испускает ещё один раздражённый вздох.

— Ладно. Идём, пока твоя пара не уничтожила дом.

Но как только он это говорит, подземный замок так сильно сотрясается, что мои зубы начинают стучать.

Я выставляю руки вперёд, чтобы не упасть.

— Позже.

— Ты же не собираешься найти…

— Нет.

— Хорошо, потому что я начал беспокоиться о твоём психическом здоровье.

Вылетев изо рта Юстуса, этот саркастический комментарий обдает теплым дыханием мой нахмуренный лоб, на котором нарисован кровавый знак.

— Но я не уйду отсюда, пока не разрушу это место.

— Я так и знал. Я знал, что ты пойдёшь на что-нибудь безрассудное.

Он отпускает мои руки.

— Камень очень толстый и…

— Не рядом с покоями Данте. Я слышу море снаружи, нонно. Я чувствую змеев.

А они чувствуют меня.

— Разве вы не хотите уплыть вместе с Мириам?

Я слышу, как он сглатывет.

— Они её забрали.

Ну, конечно.

— Куда?

— В туннели, — резко отвечает он, отделяя каждое слово.

Я не вижу его лица, но не сомневаюсь в том, что если коснусь кончиками пальцев его челюсти, то почувствую, как на ней пульсирует мускул.

— Тогда нам тем более надо затопить это место.

— Туннели построены на склоне.

— Данте вместе с его полком тормозит золотой трон. Они не могли уйти далеко.

Я вспоминаю о том, как Лор затопил траншею в горах, и как вода смыла солдат, которые нас преследовали. Надеюсь, на этот раз это тоже сработает.

— Может быть, вам с Антони стоит начать затапливать это место?

Антони хмурится — либо ему непонятен мой план, либо он решил, что я сошла с ума.

Я переплетаю руки.

— Либо ты нам поможешь, Антони, либо я превращу тебя в краба.

Он смотрит на то место, где я стою, и его зрачки начинают сужаться и расширяться, словно он оценивает всю серьёзность моей угрозы.

— В краба?

Его губы слегка приподнимаются в улыбке.

— Она, и правда, может это сделать, Юстус?

Это было бы здорово. Затаив дыхание, я жду ответа Юстуса. Ведь сейчас мы вне опасности.

Я чувствую тепло руки, которая касается моего лба, и моргаю. Поскольку Антони также как и я хлопает веками, я решаю, что Юстус стёр мой знак.

Распахивается дверь и врезается в каменную стену.

— У тебя минута, чтобы нарисовать взрыв, а затем я уведу тебя наверх. Поторопись, нипота.

Вздохнув, я бормочу: «Я быстро».

Как так вышло, что мне уже двадцать два, я могущественная ведьма, но чувствую себя не выше эльфа?

Покинув клетку Антони, мы идём вперёд, в сторону чёрной деревянной двери. И чем ближе мы к ней подходим, тем сильнее пульсирует моя кровь, приливая и убывая, точно волна. Это мои нервы или я чувствую море?

Я поднимаю руку к потолку, который нависает так низко, что кончики моих пальцев касаются прохладного камня. Когда потолок сотрясается и щекочет их, я вздрагиваю и замираю в восхищении. Змеи. Я не могу видеть их сквозь камень, но я знаю, что если нарисую знак ключа, я окажусь в море.

Дверь, ведущая в покои Данте, со скрипом открывается, и я чуть не выпрыгиваю из своей кожи.

ГЛАВА 36

Антони встаёт передо мной.

— Стой у меня за спиной.

Я слушаюсь его, но в основном потому, что он преграждает мне путь. Его тело разорвано и поломано во многих местах, как и моё. Удивительно, как он вообще стоит на ногах.

— Это всего лишь я, дурачьё, — бормочет Юстус.

Его шаги снова начинают стучать по коридору.

— Я проверял, не остался ли здесь кто.

Хвала Котлу. Мой пульс замедляется, когда я запускаю палец в одну из множества своих ран и начинаю рисовать.

Антони оглядывает оглушительную пустоту.

— Сколько им потребуется времени, чтобы пешком дойти до Исолакуори?

— Нам понадобилось почти две недели, чтобы добраться сюда из долины, — говорит Юстус.

Мой пульс ускоряется от негодования. Они тащили меня сюда две недели, пока я была без сознания. Желание разнести это место на части заставляет мою руку ускориться.

— То есть вы не считаете, что они выйдут наружу раньше этого срока? — тихо спрашивает Антони.

— Тареспагия кишит воронами. Монтелюс принадлежит Лору. Так что нет, они не станут рисковать и выходить наружу, пока не вернутся в восточные земли фейри.

— Когда мы выйдем отсюда, вороны могут перенести нас в Монтелюс, и мы…

— Фэллон, когда мы выйдем отсюда, Лор запрёт тебя, — вздыхает Юстус. — Антони хорошо знает эти туннели. Вместе…

— С меня хватит, Росси. Дела Лора больше меня не касаются. И не надо на меня так смотреть, Фэл.

Облизав губы, чтобы смыть вкус разочарования, я перевожу взгляд на волнистые линии, которые уже даже не считаю.

— Я покину Люс.

— И куда ты отправишься? — спрашивает Юстус.

— Туда, куда ветер направит мою лодку.

Я не пытаюсь убедить Антони сражаться вместе с нами. По правде говоря, может это и к лучшему, что он решил уехать.

— Стоит ли нам проверить остальные двери, Росси? — спрашивает Антони, глядя на ручки, которые сверкают в тусклом пламени факелов.

— Внутри тех помещений ничего нет.

Пока я рисую на потолке ещё больше неровных кровавых линий, мне в голову приходит одна мысль.

— Ифа? Куда они её дели, Юстус?

— Я перенёс её в спальню своей матери. Её сестра тоже там. Как и мой сын.

Юстус не произносит имени Ванса, потому что не хочет, чтобы Антони связал всё воедино?

На случай если я права, я решаю помолчать об этом.

— Я думала, что вороны не могут проникнуть в дом.

— Живые.

Когда кровь отливает от моего лица, он добавляет:

— Я имел в виду, что обсидиановые вороны вполне могут.

Потолок начинает сотрясаться, но я не могу понять, что на это повлияло: атака Лора на дом Росси или моё заклинание. Я облизываю верхнюю губу и чувствую соль. Мне хотелось бы думать, что это вкус моря, но я понимаю, что это, скорее всего, пот.

— Ещё.

Должно быть, Юстус почувствовал, как море движется вдоль обсидианового туннеля, потому что добавляет:

— Добавь ещё больше линий.

Я делаю, как он говорит. Я рисую волны от стены до стены, используя кровь из каждой раны на своей плоти, пока с потолка над нашими головами не начинает капать. Сначала я решаю, что это кровь, но затем замечаю мокрую каплю, которая течёт по тыльной части моей ладони. Она чистая, как роса. Я оглядываю чёрный камень в поисках трещины и резко вздыхаю, когда на меня начинают сыпаться камни.

— Нам нужно возвращаться в…

Кусок обсидиана отделяется от потолка и врезается в пол, загородив нам путь в дом Росси.

— Бежим в спальню!

Мой дед хватает меня за запястье и тащит в открытую дверь.

Я содрогаюсь, как только переступаю порог комнаты, в которой Данте лапал меня, а затем содрогаюсь ещё больше, но не от отвращения. На этот раз сотрясается пол, и это похоже на вибрацию Минимуса, когда он доволен.

— Сработало?

Юстус потирает лоб, вероятно, чтобы смыть с него следы моей крови, потому что он снова становится видимым.

Несколько факелов, которые всё ещё горят в коридоре, начинают шипеть, когда в потолке появляются новые трещины, из которых теперь сочится вода.

Когда очередной грохот сотрясает замок из обсидиана, а трещина на потолке коридора удлиняется, Юстус начинает молиться себе под нос.

— Не думала, что вы набожный, — бормочу я.

— Я очень даже верю в Котёл. Но сейчас я не молюсь; я перебираю свои самые любимые моменты на этой земле, на случай, если умру.

Я закатываю глаза.

— Вы чистокровка. И ваша стихия вода. Небольшой заплыв в море вам не повредит.

— Я боюсь не моря. А твою пару, так как он наверняка думает, что это я заманил тебя внутрь.

— Я смогу его…

Слово «переубедить» вылетает у меня из головы, когда его восхитительный — и невероятно сердитый — голос раздаётся между моими висками.

«Мы сломали потолок, Лор!»

Я молюсь о том, чтобы молчание моей пары было связано с тем, что он смотрит на бурлящее море, в то время как наша тюрьма всасывает Марелюс в своё чёрное чрево.

«Море, Лор. Лети к морю. Я уже иду».

Он так и не отвечает.

Хриплый вздох срывается с моих губ, когда что-то мокрое падает мне на лоб. Я хмурюсь, но затем замечаю влагу, которая собралась вдоль трещины на потолке спальни.

— Нарисуй себе жабры на шее, — голос Юстуса эхом отражается от чёрных стен. — Это поможет тебе дышать.

— Но разве вода не смоет знак? — кричу я в ответ.

— Нет. Кровь впитается в твою кожу, и некоторое время ты сможешь дышать под водой.

Удары всё не прекращаются, а потолок продолжает рушиться, точно змеи швыряют в него гондолы.

— Сколько это будет продолжаться? — спрашиваю я, обагряя кончики пальцев кровью.

— Достаточно долго, чтобы доплыть до поверхности без кислорода; но недостаточно долго для того, чтобы доплыть до Шаббе.

— Тогда у нас не так много вариантов.

Вздохнув, он говорит:

— Зависит от крови. Но поскольку ты из рода Мириам, я подозреваю, что тебе хватит надолго.

Я провожу пальцами по шее с обеих сторон. Мою кожу начинает покалывать, а тело пронзает сильная дрожь.

— Антони, иди в комнату! — кричит Юстус, чтобы заставить Антони зайти в спальню, заполняемую водой.

Антони не двигается и ошарашено смотрит на набухающую каплю, которая затем плюхается ему на лицо.

Я выкрикиваю его имя, желая вывести из ступора. Он полукровка, а полукровки не могут выжить, погребённые на дне моря.

Он всё ещё не двигается. Неужели он решил умереть?

— Антони, идём же!

Когда очередной стон прокатывается по каменным стенам, я хватаюсь за позолоченную кровать нереальных размеров, которая так сильно контрастирует с домом Косты, вызывающим ощущение пустоты и замкнутости, но которая идеально сочетается с его портретом в рамке.

— Залезай на кровать и нарисуй знак портала, Фэллон! — Юстус уже забрался на огромный матрас и протягивает мне руку, чтобы помочь мне. — Скорее!

Я обхватываю его пальцы, залезаю на мягкий матрас и поднимаю руку к потолку, как вдруг на нём начинает расползаться трещина, похожая на паутину.

— Рисуй быстрее! — бормочет Юстус.

Моя рука дёргается. Меня так сильно трясёт, что я даже не могу нарисовать круг. Юстус обхватывает моё запястье, фиксируя руку. Это работает до тех пор, пока кусок камня не отделяется от той части потолка, на которой я рисую, и вода не устремляется мне в лицо, заливая глаза.

А затем из разлома выпадает рыба размером с кулак и плюхается на кровать между Юстусом и мной. Она бешено извивается и бьёт плавниками, желая поскорее вернуться в свою стихию.

Я сажусь на корточки, подбираю её и кидаю в поднимающуюся волну. Я чувствую, как её хвост касается моей щиколотки, а затем она уплывает.

— Сейчас не время спасать животных, Фэллон, — ворчит Юстус, а Антони наконец-то добирается до нас.

Он уже собирается запрыгнуть на матрас, как вдруг кусок обсидиана падает ему на голову, и кровь начинает идти из того редкого места на теле Антони, которое до этого не кровоточило. Его глаза закатываются, и он падает лицом вниз в прибывающую воду. Когда его тело начинает уносить в сторону коридора, я спрыгиваю с кровати, хватаю Антони за щиколотку и начинаю тащить его большое тело в нашу сторону.

Перевернув Антони, я обхватываю его за шею и работаю ногами, чтобы вернуться на кровать и закончить рисунок. Мне удаётся передать его Юстусу, как вдруг что-то острое впивается в мою щиколотку, и у меня изо рта вырывается ругательство, недостойное дамы.

— Нам надо уплывать, пока туннели не затопило, а нас не засосало внутрь!

Юстус хватается за лампу на потолке, когда матрас погружается в воду.

— Я знаю, нонно! Я сейчас.

Но как бы я ни старалась, я не могу освободить ногу.

Я погружаю голову в воду и начинаю всматриваться в солёную темноту в поисках того, что меня держит. Оказывается, что моя нога застряла между чёртовой деревянной рамой кровати и промокшим матрасом.

Вынырнув, я сплёвываю соленую воду и вздрагиваю, когда течение начинает тащить меня в сторону. Я пытаюсь за что-нибудь ухватиться, пока вода не успела переломать мне кости.

Юстус что-то бормочет себе под нос, а затем хлопает по своей штанине и нащупывает кинжал. Он, должно быть, подобрал его, когда искал Мириам. Юстус протягивает мне кинжал.

— Это мой…

Мне на голову приземляется рыба и начинает бить меня своими плавниками. Я пытаюсь объяснить ему, что застряла моя нога, а не платье, как вдруг в дыру на потолке засасывает огромный коралл. Мне приходится нырнуть под воду, чтобы он не ударил меня.

Когда я снова выныриваю, я вижу, что Юстус бешено машет кинжалом у меня перед глазами.

— Моя нога!

Он, должно быть, меня не услышал, потому что хрипло кричит:

— Используй его, чёрт побери!

— Я не собираюсь ампутировать себе ногу! — огрызаюсь я.

Я может быть и бессмертна, но я не фейри. Моя конечность не сможет заново отрасти. А даже если и сможет, я не хотела бы остаться без ноги в ближайшие несколько недель.

— Я не про ногу, — бормочет он, отпуская Антони. — Подержи его.

Я хватаю морского капитана, а Юстус погружается в жидкую темноту. Я чувствую, как он обхватывает мою ногу, а затем как дерево вокруг неё раскалывается.

Моя нога высвобождается, и меня резко начинает уносить в сторону двери.

Голова Юстуса разрезает поверхность воды.

— Хватайся за дверной проём и ни за что не отпускай.

Я киваю, а моё сердце становится таким большим, что едва помещается в груди.

Из последних сил схватившись за дверной проём, я перемещаю своё тело так, чтобы оно прижималось к стене. Юстус врезается в соседнюю стену, хватается за дверь и резко её закрывает.

Поток воды останавливается.

— Фэллон, как только окажешься под потолком, рисуй знак и уходи, слышишь?

Юстус убирает длинную прядь мокрых рыжих волос с лица и кивает на матовый камень у нас над головами.

Мою кожу покрывают миллионы мурашек.

— Мы выберемся.

Мир вокруг нас наполнен громким треском раскалывающегося камня и звуком глухих ударов, но мне кажется, что я, вместе с Юстусом и Антони, впавшим в коматоз, оказалась внутри пузыря — где очень тихо и спокойно.

Я поднимаю глаза на обсидиан, покрытый глубокими трещинами. Я, конечно, не каменщик, но я предполагаю, что у нас есть всего несколько минут до того, как каменный потолок обвалится на нас. Я пытаюсь дотянуться до него, но у меня всё ещё не получается это сделать. Ну, почему его сделали таким высоким?

— Насколько глубоко мы находимся? — кричу я.

— На глубине около десяти метров, плюс-минус приливы.

— Вам понадобятся жабры?

— Мне должно хватить воздуха до поверхности, но, наверное, тебе стоит нарисовать жабры своему другу.

Я украшаю Антони красными полосами, которые поглощаются его кожей.

— Вы никогда не рассказывали мне, зачем вы всё это делаете.

— Разве?

— Нет, ваши ответы были крайне расплывчаты.

— Я делаю это потому, что, изолировав цивилизацию шаббианцев, мы не стали более великими; мы ослабели, обеднели, — его глаза становятся отрешёнными. — Но это не единственная причина.

Затаив дыхание, я жду продолжения.

— Истинная причина состоит в том, что я хочу получить доступ к Котлу.

Мне становится интересно, зачем чистокровному фейри, обладающему магией шаббианцев, доступ к Котлу, но не спрашиваю. Он и так уже был достаточно откровенен со мной. Вместо этого я говорю:

— Вы могли бы пересечь магический барьер.

— И бросить свою семью? Я понимаю, что ты меня всё ещё плохо знаешь, Фэллон, но семья превыше всего.

Неужели он считает меня членом своей семьи?

— Я, может быть, не самый выдающийся человек, но у меня есть принципы.

— Вы такой загадочный, нонно.

Я смотрю на его лицо, которое сделалось уже таким знакомым, и которое я перестала ненавидеть.

Единственная свеча, которая всё ещё горит в люстре на потолке, подсвечивает седые волоски в рыжей гриве волос генерала.

— Что вы собираетесь делать, как только мы выберемся отсюда?

— Найти Мириам и Данте.

И точно морская волна, моя кровь устремляется в каждую клеточку моего тела, а пульс ускоряется.

— Вы не думаете, что Данте когда-нибудь выйдет из туннелей?

— Пока вороны кружат над Люсом, и до тех пор, пока существуют эти туннели, он не станет рисковать и показывать зубы.

Значит, для того, чтобы его выманить, нам придётся полностью уничтожить туннели…

— Но ведь вороны никогда не падут.

Я слежу за его реакцией, в то время как вода начинает поглощать портрет Косты.

— Так ведь?

— Так.

— Значит, мы с вами на одной стороне?

— Мы на одной стороне.

— И вы останетесь на моей стороне после того, как я покончу с Данте?

— Я надеюсь остаться на твоей стороне.

И хотя я не прошу его окунуть язык в соль, он всё равно облизывает губы, покрытые ею.

— Шаббианка Фэллон из Люса, дочь королевства Ри Бав. Я клянусь служить тебе до последнего вдоха.

Я втягиваю ртом воздух, когда кожу на моём плече начинает жечь и покалывать. Я смотрю на руку, которую теперь покрывает сияющая отметина. Моя первая заключённая сделка. Я перевожу внимание на Юстуса, который тоже на неё смотрит.

Его ласковые глаза удовлетворённо сверкают.

— На случай, если ты забудешь обо мне в трудную минуту.

Меня так сильно поражает его заявление, что я с трудом могу понять, что он собирается делать, когда подплывает ко мне и достает кинжал.

— Уколи палец.

Я моргаю, но затем прихожу в себя и провожу кончиком пальца по острию кинжала. Я поднимаю руку к потолку, но что если… Что если нас смоет в море, и мы потеряемся?

— Скажите мне, где моя мать?

— Она в море.

Честно говоря, меня шокирует то, что он вообще ответил, поэтому я напрочь забываю о том, что нам нужно спасаться из этого подземелья, которое вот-вот рухнет.

— Где?

— Вытащи нас из этого места, и я всё тебе расскажу.

— Клянётесь?

— Клянусь, Фэллон амЗендайя, дочь Небесного королевства.

Моё плечо снова начинает покалывать.

— Сразу две сделки?

— Используй их с пользой. Готова, нипота?

Я решаю, что он спрашивает меня о том, готова ли я к заплыву — ведь именно так мы должны выбраться отсюда — или он спрашивает, готова ли я к тому, что нас ждёт?

Моё горло сжимается от переполнивших меня эмоций, когда я рисую знак портала, и на этот раз он получается идеальным.

— Я готова.

«Лор?»

Он не отвечает мне. Я молюсь, чтобы это было связано с обсидианом, который нас окружает.

Юстус кивает на матовый камень, на котором сверкают едва заметные линии, написанные моей кровью.

Когда вода доходит мне до подбородка, я кричу:

— Возьмите Антони.

Как только его рука обхватывает ногу капитана, я прижимаю руку к потолку.

Мне, конечно, не удалось убить Данте, но я нарушила его коварный план по превращению меня в племенную кобылу.

Надеюсь, Мириам не рассказала ему, зачем они с Юстусом настояли на том, чтобы связать нашу кровь. Мне бы очень хотелось лично сообщить ему новость о том, что он уже обладал магией шаббианцев.

Я прошепчу это в его заострённое ухо прямо перед тем, как сотру его с лица этой планеты и сделаю Лоркана Рибава, хозяина неба, королём земель фейри, которые у него украли.

ГЛАВА 37

Белое от пены море потемнело от хлопающих крыльев и светится из-за чешуек рыб.

Я крепко сжимаю руку Антони, когда волна, растревоженная морскими жителями, прижимает наши тела к скале, покрытой кораллами, за которой находится бывшая спальня Косты.

«Фэллон?»

Я осматриваю бескрайние пенные просторы в поисках источника этого красивого хриплого голоса, и замечаю воронов, которые отталкиваются от песчаного дна и проплывают мимо меня. Их огромные тела разрезают бурлящую воду, после чего выпрыгивают точно пробки на поверхность, по которой барабанят капли дождя.

Но я не вижу нигде золотых глаз.

Рядом плывут змеи. Их радужные чешуйки блестят в тусклом отблеске рассвета, который пробивается сквозь вихри песка и пузыри воздуха. Океан затихает, как будто даже моллюски задержали дыхание.

«Ты привела с собой друга».

Судя по тембру голоса Лора, он не рад видеть Антони.

«Он был прикован цепью к стене. Я не могла его бросить. Он бы умер».

«Ты оставила меня, чтобы спасти его?»

Я вздыхаю.

«Я оставила тебя, чтобы уничтожить подземный дом Косты».

«Ты могла умереть».

«Ты разве не слышал? Я бессмертна», — я добавляю улыбку в надежде, что это улучшит его ужасное настроение.

«Если бы кто-то перерезал тебе шею или выпустил кровь…»

«Они все ушли. Сбежали».

Сначала расплющив нас, жидкая мышца этого мира отрывает наши тела от кораллов и начинает поднимать наверх. Когда мы всплываем, Юстус моргает, точно новорожденный. Костяшки его пальцев, которыми он сжимает одеревеневшее тело Антони, побелели. Неожиданно вокруг нас начинает кружить змей.

Я размыкаю губы. Сначала немного. Но когда мои лёгкие раскрываются, точно морские губки, я делаю глубокий вдох. Удивление разливается по всему моему телу и начинает пульсировать в крови. В моей невероятной, волшебной крови.

Несмотря на то, что именно Мириам лишила меня моего дара, я не могу не испытывать благодарность за то, что она его вернула.

Какая-то тень скользит мимо тел морских змеев, похожих на заросли, и хотя она не похожа ни на человека, ни на ворона, я точно знаю, кто это. Когда тень сокращает расстояние между нами и начинает кружить вокруг моего тела, а затем принимает облик человека, которого я видела за входной дверью дома Ксемы Росси, уголок моих губ поднимается так высоко, что мои щёки начинают болеть так же сильно, как и сердце.

Моё платье поднимется вверх, точно поджаренное тесто, и обнажает мириады ран на теле, Лор издаёт ругательство на языке воронов, а затем пугающе тихо рычит, изучив каждую из них.

«Я убью их всех».

Он глядит на расширяющуюся трещину под нами, словно надеется, что из неё начнут выплывать фейри.

«Боюсь, на эту встречу больше никто не придёт».

«Где Мириам?»

«Данте забрал её с собой».

Он проходится взглядом по двум мужчинам рядом со мной и останавливается на Юстусе, хвостик которого уже жуёт какая-то огромная белая рыба. В защиту рыбы, стоит сказать, что волосы моего деда действительно похожи на рыжие водоросли.

«Ты скучал по мне?»

Тихонько фыркнув, Лор бормочет: «Скучал ли я?»

Он нежно проводит рукой по моей челюсти, щеке, острому подбородку и кончикам ресниц.

«Что? У тебя нет для меня остроумного ответа?»

«Нет, Behach Éan. Моя голова слишком заполнена жестокими мыслями, чтобы шутить».

Пытаясь усмирить бурю, из-за которой его глаза кажутся ещё более золотыми, я указываю на шею.

«Я могу дышать под водой благодаря жабрам, которые я нарисовала кровью на шее».

Его жидкие тени скользят по моей шее и покрывают мурашками кожу, впитавшую в себя мою кровь.

«Мне так хотелось исполнить твою мечту и вернуть тебе магию».

Я запускаю пальцы в его призрачные волосы. Как бы мне хотелось, чтобы они были настоящими.

«Мне тоже много чего хочется, Лор. И большую часть из этого можешь дать мне только ты».

«Хорошо».

Его призрачные пальцы пляшут вдоль моих ключиц, огибают шею и каким-то образом сжимают её. А затем он касается лбом моего лба, и хотя он полностью состоит из дыма, я чувствую силу его тела и шёлковую мягкость кожи.

Мои глаза закрываются, когда его тени скользят по моим полураскрытым губам, уверенно, но мягко, и всё моё тело содрогается.

«Где находится твой павший ворон?»

Вместо того чтобы ответить мне, он спрашивает:

«Мы собираемся оставить в живых двух этих фейри?»

Мои веки распахиваются, и ресницы разрезают его темноту.

«Да».

Я резко вдыхаю, и выпускаю пузырьки воздуха в воду, пронизанную нитями песка.

«И все их конечности останутся при них».

Лор издаёт низкий горловой звук и сообщает мне о том, что ему не нравится моя просьба. При этом он не приближается к Юстусу и не нагоняет страху на генерала, которому это и не нужно, судя по тому, как побелели костяшки его пальцев, впившихся в щиколотку Антони.

«Ты оставила меня. И не раз».

Он осматривает разверзшееся дно океана.

«Дважды».

Большим пальцем я огибаю бархатные очертания его лица.

«И я вернулась к тебе. И не раз, а уже дважды».

Его глаза впиваются в мои и ищут в их глубинах… что? Точно не знаю. Обещание, что я никогда его больше не покину?

«Я всегда буду тебя находить, Лор».

«Только слепой не сможет найти то, что всегда будет находиться в поле твоего зрения».

Я широко улыбаюсь.

«Я не шучу, mo khrà».

«Я знаю».

Я продолжаю улыбаться, хотя он остаётся серьёзным. Похоже, разлука со мной разучила его смеяться.

«Отпусти капитана».

«Я пыталась не дать змею утащить его в море».

«Пожалуйста».

«У меня нет к нему чувств, Лор».

Вообще-то, есть, и далеко не все они позитивные, но Лору необязательно об этом знать. Пока что. Он может заставить змея утащить Антони на Шаббе.

Хотя, если подумать, для Антони это может быть самым безопасным местом. Я на мгновение задумываюсь об этом, но затем решаю, что будет несправедливо отправлять его туда без его согласия.

«Я прослежу за тем, чтобы он вернулся на берег целым и невредимым».

Лор с такой ревностью смотрит на пальцы моей руки, которой я обхватила руку Антони, что я отпускаю её.

Глаза Юстуса округляются, когда он понимает, что они с Антони начинают уплывать прочь. Он пытается подплыть обратно к нам, работая ногами, как вдруг какой-то ворон ныряет в воду рядом с нами. Юстус бледнеет, словно вся кровь вытекла из его тела через дыру в животе.

Он отпускает щиколотку капитана, как вдруг гигантская чёрная птица подхватывает Антони под мышки своими железными когтями и резко вытаскивает из воды, напугав стайку рыб, которая укрылась в бесконечных кольцах змеев, стоящих на страже.

Я указываю на живот Юстуса, и тот опускает глаза. Он, должно быть, понимает, о чём я спрашиваю, потому что расстёгивает рубашку, чтобы проверить рану, которую он наскоро заткнул чем-то похожим на носовой платок.

«Кто пытался выпустить ему кишки?»

Золотые глаза Лора пристально смотрят на алую ткань, которую Юстус ещё крепче прижимает к ране на животе.

«Данте».

Я не вижу особого смысла рассказывать Лору о том, что он зовёт свой кинжал Убийцей воронов, так как собираюсь сделать всё, чтобы он не причинил вреда ни одному ворону с его помощью.

«Он на нашей стороне».

Когда призрачный лоб Лора хмурится, я добавляю:

«Я имела в виду Юстуса. Явно не Данте».

«Он, может быть, и на нашей стороне, но он украл тебя у меня, поэтому не жди от меня, что я стану ему доверять или прощу».

«Единственное, чего я от тебя жду — это не убивать…»

Я делаю резкий вдох, когда какой-то змей начинает пробивать себе путь сквозь стаю своих собратьев. Его ярко-розовые чешуйки сразу же становятся центром моего внимания.

Как только Минимус подплывает на расстояние вытянутой руки, он замедляется, а взгляд его глаз, чёрных от века до века, проходится по моему телу, словно он пытается убедиться в том, что я цела. Когда его глаза опускаются на мои ноги, его ноздри раздуваются. Он склоняет свою огромную голову и нюхает мои икры, после чего проводит по ним своим раздвоенным языком, заживляя своей волшебной слюной мои раны.

Я глажу его по макушке и почёсываю кожу вокруг молочно-белого рога. Когда моя кожа затягивается, он поднимает голову и тычется мне в руку своим лошадиным носом.

Тело Юстуса врезается в меня, когда ещё один любопытный зверь подплывет к нам и нюхает его повязку. Когда зверь высовывает язык, лицо Юстуса становится таким же белым, как у той рыбы-альбиноса, которая всё ещё жуёт кончик его хвостика.

Я обхватываю своего деда за талию и сжимаю, а затем опускаю руку и срываю носовой платок. Мышцы его живота напрягаются, и кровь начинает вытекать из раны алыми струями. Гигантский зверь снова высовывает язык, и Юстус так сильно напрягается, что его тело застывает, точно деревяшка, и погружается под воду.

Когда он, наконец, понимает, что змей не собирается откусывать от него кусок, он выдыхает, выпустив изо рта вереницу пузырьков, похожих на звёзды. Мне так странно видеть, что человек, который столько всего знает, столько всего видел и столько всего совершил, не имеет ни малейшего представления о магических свойствах змеиной слюны.

Когда его рана затягивается, он моргает несколько раз и смотрит на зверя, который его лечит, а затем переводит взгляд на меня. Я улыбаюсь. Его же лицо застыло от шока, поэтому он не отвечает на мою улыбку. Как только излечение подходит к концу, змей устремляет взгляд своих чёрных глаз на генерала. Я начинаю смеяться, потому что в отличие от Юстуса я знаю, чего хочет это существо. Я поднимаю руку Юстуса и прижимаю её к крепким чешуйкам на щеке его доктора.

Несмотря на то, что Юстус не убирает свою руку с того места, куда я её положила, его пальцы дрожат, но затем сдвигаются и начинают ласкать зверя, который теперь вибрирует от удовольствия. Юстус убирает руку из-под моей руки и сдвигает её в сторону длинного рога. Он начинает водить пальцами вокруг рога, его глаза сверкают. Змей замирает, и Юстус резко отдёргивает руку. Зверь и фейри долгое время смотрят друг на друга, а затем змей начинает разворачиваться, извиваясь всем телом в необъятной массе воды.

Рука, которой я всё ещё глажу Минимуса, неожиданно дёргается в сторону. Я решаю, что Лор приревновал к той ласке, в которой я купаю своего зверя, и уже готова пожурить его за это, как вдруг замечаю, куда смотрят его глаза.

«Котёл подери, что это ещё такое?»

ГЛАВА 38

Лоркан становится таким неподвижным, что я почти чувствую очертания его тела… почти чувствую, как его большой палец скользит по переплетённым кругам.

Мои глаза впиваются в возбужденные глаза Лора золотого цвета.

«Это знак кровной связи».

Я жду, когда на его лице отразится понимание и разгладится его, но лоб Лора всё ещё напоминает гористую местность.

«Кровной связи?» — визжит он, и моя голова поднимается над бурлящей поверхностью Марелюса. «И я, чёрт возьми, не визжу».

Я улыбаюсь.

«Ради святой Морриган, что такое кровная связь?»

«Ты, действительно, не знаешь?»

«Как часто я задаю вопросы, на которые знаю ответы, Behach Éan?»

Я даже не могу обвинить его в раздражительности. По правде говоря, я испытываю сильное облегчение, которое согревает те части меня, которые замёрзли с тех пор, как Данте увёл меня под землю.

«Я так боялась, что это был ещё один секрет, который ты хранил от меня».

Я провожу рукой по волосам, чтобы убрать их с глаз, а затем протираю глаза костяшками пальцев, чтобы избавиться от воды на ресницах. И всё это зря — так как секунду спустя очередная волна ударяет мне в лицо.

«Это шаббианский ритуал. Возможно, мой отец слышал о нём».

«Нет ничего такого, что знает твой отец, и чего не знаю я».

Неужели моя мать о нём не знала?

Намереваясь спросить об этом Юстуса, я поворачиваюсь к нему, но меня накрывает ещё одна волна. Я пытаюсь понять, где мы находимся, но дым Лора превращается в полупрозрачное лицо, и я забываю о том, что надо смотреть куда-то ещё кроме него. Я поднимаю руку, чтобы коснуться своей пары, но боюсь, что мои пальцы пройдут сквозь его эфемерную форму, однако этого не происходит. Он кажется таким же мягким, как и его перья, но при этом выглядит твёрдым.

Дождь стихает, но только над нашими головами, где на головокружительной скорости пролетает стая воронов. Но вокруг нас дождь продолжает барабанить по морю, точно стадо боевых коней.

«Скажи Юстусу, что твой отец отнесёт его на сушу».

Струйки его тёмного дыма касаются моих губ.

«И если он попытается что-нибудь сделать, Кахол тоже попытается что-нибудь сделать».

Я ухмыляюсь, потому что почти уверена, что фраза «попытается что-нибудь сделать» это эвфемизм для «проткнёт его мягкую плоть когтями». Лор приподнимает губы в коварной улыбке, что только подтверждает мои догадки.

«Какое же ты кровожадное существо, Морргот».

«Я заботливый, Фэллон, а не кровожадный».

Я чувствую по нашей мысленной связи, как он тяжело сглатывает.

Я поворачиваюсь к Юстусу и передаю ему первую часть предложения. Я решаю не передавать угрозу Лора. Я за то, чтобы начать выстраивать хорошие отношения, а не те, что будут основаны на страхе перед оторванными конечностями и обсидиановыми клинками.

«У него при себе есть обсидиан?» — спрашивает Лор.

— Юстус, Лор хочет знать, есть ли у вас при себе обсидиан?

— Нет, — без колебанийотвечает мой дед, что как будто удивляет Лора. — На случай, если ты мне не веришь, у меня во рту полно соли, Рибав.

Лор, должно быть, послал ему какое-то видение, потому что Юстус говорит:

— Я не собираюсь становиться калекой только ради того, чтобы почувствовать себя чуть более неуязвимым.

Мой отец снижается, не сводя с меня глаз. Они наполнены таким количеством эмоций, что я без слов понимаю, о чём он думает.

— Álo, dádhi.

Его огромное тело как будто содрогается при звуке моего голоса. Он пикирует вниз и проводит по моей щеке кончиком крыла. Его перья гораздо мягче его огрубевших рук; но я всё равно люблю их все.

— Я тут подумал, что лучше мне самому доплыть, — бормочет Юстус. — Я ведь водяной фейри.

Я начинаю смеяться, потому что есть только одна причина, по которой фейри предпочтёт заплыв со змеями полёту по воздуху.

Он приподнимает бровь.

— Что смешного, нипота?

— Кто бы мог подумать, что грозный генерал, который в совершенстве овладел искусством запугивания люсинцев, может чего-то бояться.

Юстус произносит что-то нечленораздельное, а мой отец подцепляет его за руки своими огромными когтями, после чего делает взмах гигантскими крыльями, и они улетают в грозу, созданную Лором. От меня не укрывается то, каким напряжённым сделалось тело Юстуса. Он даже не поднимает руки, чтобы схватиться за те части ног моего отца, что не закованы в железо.

«Твоя очередь, mo khrá».

Боги, я надеюсь, что он продолжит называть меня «своей любовью», когда узнает о том, что такое кровная связь. Когда я чувствую, что взгляд его лимонных глаз поглощает моё лицо, начиная от нахмуренного лба и заканчивая сжатыми губами, я закрываю от него своё сознание.

Я не хочу, чтобы он что-нибудь там увидел. Ещё не время.

«Нам надо сделать остановку в старом доме Ксемы Росси. Ифа и Имоген сейчас там».

Вздох облечения прокатывается по нашей мысленной связи.

«Хвала небесам. Я думал, что они всё ещё в тех чёртовых туннелях».

«Вообще-то, за это тебе надо благодарить Юстуса. И Ванса. Который, между прочим, сын Юстуса».

Когда Лоркан никак не реагирует на эту новость, я спрашиваю:

«Ты знал?»

«Бронвен, кажется, упоминала об этом», — отвечает он голосом, который громыхает подобно раскатам его грома.

«А она случайно не упоминала о том, как я оказалась в тех туннелях?»

«Упоминала».

«Раз уж она жива, я так понимаю, ты её простил».

«Я никогда её не прощу, Behach Éan, но я также никогда не заберу её у Киана».

Его тени застывают и принимают форму двух гигантских воронов, которые поднимают меня из бурных волн. И только оказавшись в небе, я понимаю, где мы оказались.

Я крепко обхватываю его когти.

«Как ты мог пойти на такой риск?»

«Какой риск, Behach Éan?»

«Перевоплотиться в воронов недалеко от берега Тареспагии».

Несмотря на то, что фейри, которые смотрят на нас снизу, похожи на муравьёв, и никто из них не размахивает обсидиановыми копьями, мой желудок сжимается при виде пляжа, потемневшего от собравшихся там людей. На некоторых из них надеты тюрбаны, а длинные волосы других развеваются точно дикие травы вокруг повернутых к небу лиц.

«Я посмел это сделать, потому что Тареспагия принадлежит нам, mo khrà».

«С каких это пор?»

«С тех пор, как мы заставили Таво составить соглашение, которое Данте подписал пару дней назад».

Мой лоб хмурится, потому что мне кажется странным то, что Данте отказался от земли, под которой он прячется. Как и кажется странным, что он в принципе отказался от какой-либо земли. К тому же, насколько мне известно, он не покидал дом своего деда. А тем более, после того как я лишила его глаза.

«Что там насчёт глаза Данте?» — спрашивает Лор, когда мы приземляемся среди дюжины других воронов перед открытыми дверями дома Ксемы Росси.

«Я как бы проткнула его железным клинком».

Я гордо улыбаюсь Лору, который превращается в тени.

«Целилась ему в шею и промахнулась, но не совсем».

Руки моей пары обхватывают меня за талию и прижимают к своему телу.

«Напоминай мне почаще, чтобы я тебя не злил».

Я прижимаюсь щекой к его груди и упиваюсь сильными ударами его сердца. Как бы мне хотелось, чтобы Лор был цельным, а его кожа плотной.

«Где твой павший ворон, Лор?»

Он оставляет лёгкий поцелуй у меня на лбу.

«Давай разбудим Ифу и Имоген, а затем разберёмся с моим павшим вороном».

Шесть воронов в обличье людей минуют нас и заходят в дом. Похоже, они уверены в том, что никто из наших врагов не прячется там, в тёмных углах.

«Что если кто-то остался здесь?»

Беспокойство пожирает меня изнутри. Я разворачиваюсь и говорю:

«Лор, тебе, вероятно, стоит взлететь, на случай, если…»

«Я, кажется, сказал, что больше никогда тебя не покину, mo khrà. Что из этого тебе не понятно?»

Я закатываю глаза, которые начало щипать от усталости, соли и слёз.

«Боги, я уже забыла, насколько ты упрям».

Он обхватывает моё лицо своими нежными ладонями, запрокидывает мою голову всё дальше и дальше, и вот я уже смотрю в два водоёма из жидкого золота, которые пожирают меня живьём с того самого дня, как впервые раскрылись для меня.

«Я не могу снова тебя потерять, Фэллон. Я этого не переживу. Мир этого не переживёт».

Я смотрю на неясные очертания его губ и встаю на цыпочки, чтобы дотянуться до них. Лор, должно быть, сосредоточил все свои тени в районе лица, потому что мои губы касаются чего-то твёрдого и такого же прохладного, как поверхность Марелюса ночью или стекло в моём окне в самый разгар зимы.

Его губы не двигаются поверх моих, а только вдыхают воздух, который я выдыхаю, и который обдаёт мои губы в такт учащённым ударам моего сердца, поглощаемым каждой клеточкой моего тела.

— В доме чисто, Морргот.

Чей-то низкий голос вырывает меня из того спокойствия, в которое погрузил меня поцелуй моей пары, и возвращает в промозглую реальность. Лор, должно быть, что-то спросил у мужчины, потому что тот отвечает:

— Двое. Мы их перенесли.

— Что «двое»? — спрашиваю я и отрываюсь от Лора, чтобы взглянуть на рыжеволосого гиганта, чья голова едва помещается в непомерно большом дверном проёме.

Я смутно помню его за обедом в Небесной таверне. Покопавшись у себя в памяти, я в итоге вспоминаю его имя: Эрвин, который летал в Неббу на то дурацкое задание, призванное отвлечь моего отца.

— Два тела, миледи.

Моя кровь становится такой же липкой, как и тело.

— Куда вы их дели?

«Подальше от твоих глаз», — бормочет Лор.

— Седовласый фейри, — когда мои губы начинают дрожать, я облизываю их, и каким-то образом это помогает мне подавить рыдания, которые норовят вырваться из моего сердца. — Я хочу… я хочу, чтобы его достойно похоронили.

Эрвин смотрит поверх меня на Лора, ожидая его приказа.

Я поворачиваюсь и запрокидываю голову, чтобы посмотреть в лицо своей пары.

— Пожалуйста, Лор.

«Я прикажу обернуть его тело в простыню и вынести из дома перед тем, как мы сожжём его дотла».

«Вы собираетесь сжечь дом?»

«Я хочу стереть Косту с лица земли».

Его призрачные пальцы сжимаются вокруг моего бедра.

«Я хочу избавиться от всего, чего он когда-либо касался. От всего, что он когда-либо делал. Единственное место, где он продолжит существовать — это учебники истории, которые мы напишем для того, чтобы о его коварстве никогда не забывали».

— Фэллон! — восклицает хриплый голос, который заставляет меня подпрыгнуть, но он также заставляет меня улыбнуться, потому что я точно знаю, кто говорит.

ГЛАВА 39

Когда я переступаю порог дома из кошмаров, по моей спине прокатывается дрожь, но при виде отца в кожаных одеждах и железных доспехах, который пересекает прихожую, я успокаиваюсь. Без всяких колебаний он разводит руки в стороны, и я бросаюсь в его объятья.

Я обвиваю его руками за талию, и у меня едва ли получается обхватить его полностью, учитывая его размеры, а также кирасу и всё обмундирование.

— Ínon…

Он произносит слово «дочка» на языке воронов хриплым шёпотом, в котором столько горя, и который дрожит, как и его толстые пальцы, скользящие по моим мокрым волосам. Он снова и снова произносит моё имя и прижимает к своему огромному телу, как мама медведица прижимает к себе своих медвежат.

Это так странно, что его объятия, запах и тембр голоса вызывают во мне чувство родственной связи, несмотря на то, что мы так мало и редко общались.

— Прости, что опять пропала, dádhi.

Его сердце с такой силой бьётся под моей щекой, которую я положила ему на грудь.

— Это не твоя вина. Не твоя, — бормочет он.

Но разве в этом нет моей вины? Да, Бронвен сказала, что Лора надо спасать, но я могла уточнить это у кого-то ещё. Я могла попросить отца отправиться вместе со мной. Вероятно, она нашла бы способ мне помешать, но я ведь даже не попыталась.

Мой отец в последний раз крепко-крепко сжимает меня, после чего отпускает.

Как бы мне хотелось вернуться вместе со своей матерью. Но как только я намереваюсь рассказать ему о том, что Юстус знает, где она, Эрвин проходит мимо нас, неся на плече что-то белое. С моих губ срывается всхлип, потому что из-под белой простыни выглядывает седая косичка.

«Фэллон, иди, разбуди Ифу и Имоген, чтобы мы могли отправиться домой».

Лор, должно быть, попросил моего отца пойти перед нами, потому что тот разворачивается и проходит вперёд, размазывая грязь по белым полам Ксемы Росси.

— Они наверху в спальне хозяйки.

Чувство вины собирается под кожей, когда я понимаю, что приведя Данте в имение Росси, я могла приговорить Ванса. Я подавляю угрызения совести и сосредотачиваюсь на огромном особняке, построенном на берегу моря, на гигантской гостиной с её белыми бархатными кушетками и бирюзовыми диванными подушками.

Когда мы проходим мимо зеркала в раме из ракушек, я застываю на месте. Несмотря на то, что Данте больше не прижимает меня к себе, я всё ещё вижу его, стоящего рядом со мной, в отражении зеркала, и это заставляет мою кровь похолодеть. Зеркало темнеет и разбивается, и я уже думаю, что это сделала я, но я не обладаю такой магией. В отличие от Лора.

Мы проходим мимо спальни, где я… где я убила хорошего человека.

«Не надо».

Короткий ответ Лора заставляет меня отвести взгляд от закрытой двери, но это не помогает мне избавиться от чувства вины, которое обосновалось у меня в груди.

Секунду спустя один из воронов, замыкающих шествие, говорит:

— Сейчас, Морргот.

Интересно, о чем попросил его Лор?

«Чтобы они собрали всё масло на кухне и облили им дом».

Он проводит прохладными пальцами по небольшой складочке между моими бровями.

«Я, вероятно, не смогу избавить тебя от кошмаров, Behach Éan, но я могу искоренить их источник».

Моё сердце увеличивается в объёмах, а глаза начинают слезиться, но не из-за того, что я вонзила меч в друга.

Правда, как только я вспоминаю о Като, вспышка белого, а затем красного цвета… невероятно красного цвета… освещает мои веки. И хотя тени Лора закрывают меня, воспоминания о том, как из горла Като пошла кровь, накрывают меня с такой силой, что всё то тепло, что удалось разжечь во мне Лору, испаряется.

Чтобы не расплакаться, я сосредотачиваюсь на блестящей лестнице из белого мрамора, украшенной золотой мозаикой, которая напоминает ковёр. Первый этаж здания — огромный и просторный, с мансардным окном, прорезанным в потолке. Тусклый рассвет раскрасил белый мрамор в серый цвет, но отражается от золотых стеклянных плиток под потолком. Объективно, это довольно милый дом. Один из тех домов на берегу моря, в котором я мечтала бы жить.

«Дом у моря, который я построю для нас с тобой, будет гораздо более милым, mo khrà».

«Дом у моря?»

«У тебя, может быть, и нет чешуи, но ты наполовину шаббианка, а шаббианцам необходимо море».

«А что насчёт замка на Исолакуори?»

«Я бы предпочёл там не жить…»

Его золотые глаза впиваются в меня.

«Если ты не против».

«Мне не нужно ничего из того, что принадлежало Регио», — говорю я, когда мы останавливаемся перед широко раскрытыми дверями.

Внутри стоят три ворона в человеческом обличье и мой дед. Точнее, Юстус не стоит, а сидит рядом с мужчиной, которого я никогда не видела, но знаю, что это его сын. И не потому, с какой нежностью Юстус обматывает повязкой шею спящего человека, а потому что замечаю копну коротко постриженных рыжих волос, выгоревших на солнце, и веснушки, которые рассыпаны по его переносице точно стайка красных муравьёв.

Несмотря на то, что Ванс не является братом-близнецом Агриппины, он вполне мог бы за него сойти. Меня настолько поражает их внешнее сходство, что я не могу заставить свои босые ноги пройти по белому ковру, который лежит вокруг кровати точно морская пена.

— Это последние, Росси? — спрашивает Юстуса Эрвин, который входит за нами следом и забирает у женщины-ворона мешок из грубой ткани, который она принесла из соседней комнаты.

Прежде, чем выйти на террасу, обращённую в сторону Монтелюса, покрытого белой пеной, она украдкой смотрит в мою сторону. Её волосы очень коротко пострижены и они такие тёмные, что совпадают по цвету с её широко посаженными глазами. Мне всё ещё кажется поразительным, что этот народ может носить волосы такой длины, какой им заблагорассудится. Интересно, когда это перестанет меня шокировать?

Когда она перевоплощается в ворона, Юстус говорит:

— Да. Это последние.

Он закрепляет повязку, после чего, наконец, отводит взгляд от Ванса.

«Пропавшие кристаллы Люса», — объясняет Лор, когда Эрвин приподнимает мешок, а женщина осторожно подхватывает его своими железными когтями.

«Значит, Данте не врал, когда сказал вам, что у него не осталось кристаллов…»

«Он не врал. Он спрятал их в обсидиановых туннелях под Исолакуори, а Росси украл их у него».

Я провожу верхней губой по нижней губе.

«Прости, если лишил тебя повода оправдать эту гниду».

«Я не искала повода его оправдать, Лор».

Я обхватываю свою руку поверх знака кровной связи, который как будто обладает своим собственным сердцебиением и гневно пульсирует.

«Его ничто не сможет оправдать. Ничто».

Сцены моего заточение встают перед глазами: блеск ножа, которым Данте вскрывал мне вены, чтобы разрисовать пергамент моей кровью, его пальцы, которыми он задирал платье, всё ещё надетое на мне, его мерзкие слова…

Когда тени Лора начинают сгущаться точно облака, и в быстро темнеющем небе начинают сверкать молнии, я закрываю от него свои мысли.

«Нет, продолжай, Behach Éan. Поделись со мной своими воспоминаниями, чтобы они перестали тебя тяготить».

Но мои воспоминания только подогреют гнев Лора, а он и так уже в ярости.

«Это в прошлом».

— Где Ифа и Имоген?

Я пытаюсь пройти сквозь Лора, но поскольку он лишился только одного ворона, его тени настолько плотные, что напоминают кустарник.

— В шкафу моей матери, — голос Юстуса прорывается сквозь щит из тьмы, окруживший меня со всех сторон.

Когда я пытаюсь обойти свою пару, он приподнимает мой подбородок согнутым пальцем.

«Ты расскажешь мне обо всём позже. И я имею в виду, вообще всё».

Его глаза опускаются на мою руку, которой я сжимаю ладонь с переплетёнными кольцами.

Лоркан ждёт, когда я кивну, а затем позволяет мне пройти мимо него в сторону шкафа, рядом с которым в ожидании стоит мой отец.

Блестящие платья лежат на мраморном полу вместе с туфлями на каблуках и расшитыми тапочками. Украшенная драгоценными камнями сандалия свисает с золотой стойки, напоминающей ветку. Наверное, это служило насестом для её ужасного попугая.

Мне нет необходимости спрашивать о местоположении сестёр. Их чёрные обсидиановые тела блестят на фоне белого мрамора. Я присаживаюсь на корточки рядом с Имоген и вынимаю чёрный меч из её бедра. Её кожа моментально бледнеет и становится мягкой. Она делает резкий вдох, и это напоминает мне о том младенце, которому помогла родиться нонна на нашем потёртом кухонном столе. Измученная женщина пришла к нам за травами, которые должны были помочь ей уснуть, а ушла с прекрасным маленьким существом, крики которого надолго лишили её долгожданного сна.

Я встречаюсь с взглядом чёрных глаз Имоген и улыбаюсь ей, но это не может исправить того, что случилось с ней по моей вине.

«Она пала из-за меня, Фэллон. Не из-за тебя», — Лор нависает надо мной и своим вороном, которая переводит на него взгляд.

Я вижу, как загораются её тёмные радужки при виде призрачной формы её короля.

— На лезвии не было шаббианской крови, — говорю я, понимая причину её беспокойства.

Она сглатывает и раскрывает рот, но из него не вылетает ни звука.

Мой отец протягивает руку, чтобы помочь ей встать.

— Ты была обездвижена в течение месяца. Боюсь, тебе потребуется несколько часов, чтобы вернуть себе голос.

Месяц…

И когда я начинаю идти в сторону Ифы, Лор хрипло произносит:

«Да. Целый. Мать его. Месяц».

Несмотря на то, что его лицо выглядит всё такими же призрачным, его черты делаются жёсткими точно стекло. Он выглядит так, словно готов взорваться и осыпать осколками платья Ксемы.

Я сажусь рядом со своей подругой, чьи губы застыли в момент крика. Я понимаю, для чего Бронвен толкнула меня в объятия дьявола, но для этого ей необязательно было красть месяц жизни у Ифы.

Я убираю прядь волос с глаз, а затем хватаюсь за стрелу, торчащую из бока моей подруги, и тяну за неё. Я не удивляюсь, когда она с легкостью выходит из неё. Я слишком рассержена, чтобы удивляться. Я обхватываю её каменную руку, в то время как её кожа теряет тёмный оттенок и становится мягкой. Ужас, застывший у неё в лёгких вырывается изо рта в виде слабого крика, который заставляет моё сердце часто забиться.

Я сжимаю её пальцы и бормочу извинения. Я не осознаю, что начала плакать, пока не замечаю, как слеза падает на наши переплетенные руки и бежит по костяшкам моих пальцев. Когда я чувствую, как она сжимает мои пальцы в ответ, ещё больше слёз начинает бежать по моим щекам… и еще больше извинений срывается с моих дрожащих губ.

Имоген встаёт на колени рядом с Ифой и обхватывает её лицо руками. Губы Ифы раскрываются, но также как и её сестра, она нема. Когда Имоген наклоняется над Ифой и прижимается своим лбом к её лбу, я выпускаю руку своей подруги, вылетаю из шкафа и бегу на террасу. Схватившись за перила, я запрокидываю голову и позволяю дождю Лора смыть мою грусть, его грому поглотить удары моего сердца, а его молниям осветить мои мрачные мысли.

Лор обволакивает меня сзади, кладёт подбородок мне на макушку и обхватывает руками за талию.

«В этом нет твоей вины, Behach Éan. Нет. Твоей. Вины».

Мои раны больше не кровоточат, но я истекаю кровью изнутри. И вместе с кровью наружу выходит мой гнев, потому что всё это случилось по моей вине!

Всё!

Моё желание убить Данте начинает разрастаться внутри меня вместе с криком, который в итоге вырывается наружу. Я кричу, снова и снова, выливая весь свой гнев на грозу, до тех пор, пока мои лёгкие и горло не начинают болеть, как и всё моё тело, усыпанное синяками.

Лор ждёт, когда я закончу, ласково поглаживая мою шею, скользя губами по моим волосам, а серебристыми ногтями по талии.

«Унеси меня домой, Лор».

Он перевоплощается в ворона и приседает, чтобы я могла забраться на него. Как только я крепко обхватываю его руками за шею, он срывается с террасы Ксемы и уносит нас в небо с головокружительной скоростью. Я резко вдыхаю холодный воздух с примесью дождя, когда мы влетаем в океан из облаков и чёрных перьев.

Вороны наводнили небо и собрались под Лором, рядом с Лором, но не над ним, потому что ему не угрожает опасность с неба, только с земли. Несмотря на то, что мой отец практически не отличим от других воронов в этом обличье, я точно знаю, где он находится, и не потому что он несёт Юстуса (на этот раз, на спине), а потому что в его вороньем лице, как и в проникновенном внимательном взгляде его блестящих глаз, есть нечто такое, что характерно только для него.

Юстус выглядит всё таким же бледным, каким он был, когда отец выловил его из воды, только на этот раз его лицо преисполнено трепета. Он внимательно обозревает улицы из песчаника, усыпанные гигантскими пальмами, и аккуратные ряды поместий всевозможных оттенков голубого и белого, которые растянулись по берегу Тареспагии. В отличие от восточной части королевства, где дома раскрашены во все цвета радуги, здесь они кажутся продолжением большого моря, которое омывает большими пенными волнами полукруглый пляж с белым песком.

Не могу поверить, что отец позволил Юстусу сесть себе на спину. Этот фейри, конечно, мало что сможет сделать без обсидиана, но всё же…

«Он знает о местоположении твоей матери и заключил сделку с Кахолом. Он пообещал отвести его к Дайе, если твой отец в целости и сохранности доставит его вместе с сыном в Монтелюс».

И, конечно же, я замечаю Ванса на некотором расстоянии от нас, который болтается в когтях другого ворона и напоминает скорее йольскую игрушку, чем человека.

«Он ведь не рассказал тебе о её местоположении», — говорит Лор с утвердительной интонацией, но, тем не менее, это звучит как вопрос.

«Он заключил со мной сделку о том, что расскажет обо всём после того, как мы покинем туннели».

Я не могу не восхищаться этим человеком. Какой же он хитрый… До последнего держит все козыри при себе. Мне стоило бы этому поучиться.

«Хитрость порождается осторожностью. Чем меньше ты доверяешь, тем больше секретов ты стараешься использовать для торга».

Испустив глубокий вздох, он добавляет:

«Через пару столетий ты станешь такой же изворотливой, как и все мы».

Пару столетий… Когда я ещё считала себя полукровкой, я думала, что продолжительность моей жизни будет составлять от трёх до четырёх веков. Подумать только, если какое-нибудь лезвие неожиданно не перережет мне аорту, или моей матери, или Мириам, я смогу прожить гораздо больше этого срока.

«Вечность», — бормочет Лор. «Ты будешь жить вечно».

«Мы будем жить вечно».

Неожиданно мне в нос ударяет запах дыма.

Я смотрю поверх Лора и замечаю пламя, которое бушует над белой крышей дома Ксемы… над домом Косты.

«Я должен попросить у тебя прощения, mo khrà».

«За что?»

«За то, что не поверил тебе, когда ты сказала, что Мириам в Тареспагии. За то, что не выяснил, что эти крысиные норы, которые фейри в течение многих веков строили под Люсом, могут соединяться с убежищем Косты, которое он построил после того, как пырнул меня кинжалом. Но в особенности за то, что пытался сохранить мир в тот день, когда ты сделала меня цельным. Мне следовало немедленно стереть Регио с лица земли».

«Но тогда ты бы потерял свою человечность».

«Не потерял бы, если бы это было сделано чужими руками».

Я отрываю взгляд от костра и прохожусь им по роще, где потерял свою жизнь Сьювэл, в сторону конюшен.

«Лошадей выпустили на волю. Они в безопасности».

Чувство облегчения согревает мою промокшую кожу и начинает расти, когда я замечаю табун лошадей, бегущий по улицам Тареспагии. Должно быть, Лор отдал приказ улетать, потому что мы вмиг перелетаем через дюны Сельвати.

Во время нашего полёта я мысленно возвращаюсь к Лору и его извинениям.

«Лор, если бы ты уничтожил Данте, фейри стали бы сражаться против твоего господства, а это привело бы к ужасному количеству жертв».

Тёмный и мокрый песок испещрен лужами, по которым несутся стайки лысых детишек, которые пытаются угнаться за воронами и взмахами их огромных крыльев. Я не вижу их маленьких лиц, но думаю, что они полны удивления, так как обычно люди не бегут в сторону своих страхов.

«Но зато тогда тебе не пришлось бы стать жертвой».

«Вероятно», — я прижимаю губы к мягким перьям на его шее, — «но тогда я бы тебя ненавидела, mo khrà… Я бы боролась против тебя».

И чтобы снять напряжение, нависшее над Лором, и надо мной, я добавляю:

«Что если бы я победила?»

Конечно же, девушка без магических способностей не имела бы никаких шансов против существ, вооруженных когтями, которые могут превращаться в дым, но мне кажется, что его настроение улучшится, если я предложу ему битву на равных условиях.

Я оказываюсь не права. Настроение Лора портится ещё больше. Вздохнув, я снова целую его в шею, а затем зарываюсь лицом в его перья, и хотя это не помогает мне замедлить его пульс, Лор смягчается.

Когда минуты превращаются в часы, дождь стихает и солнечным лучам удаётся пробиться сквозь густую пелену и осветить бледно-серые пики Небесного королевства.

Дом.

Наконец-то, я дома.

ГЛАВА 40

Когда я вижу, как мой отец приземляется на эспланаду, я прошу Лора приземлиться там же.

«Тебе надо отдохнуть».

«У меня осталось не меньше тысячи вопросов к генералу. Мне нужны на них ответы, и почти все они есть у Юстуса».

Как только мы подлетаем к гладкому бледному камню, Лор превращается в тени, которые обволакивают меня, чтобы смягчить приземление. Когда он понимает, что я твёрдо стою на ногах, он перевоплощается в человека, которого я знаю и обожаю, и тянется за моей рукой.

Я решаю, что он хочет взяться за неё, но он переворачивает её и проходится взглядом по чернильным кругам.

«А теперь расскажи мне об этой штуке на твоей руке».

«Только если ты пообещаешь свести до минимума ворчание и попытки убить Юстуса».

«Фэллон Бэннок, торжественно клянусь свести своё ворчание до минимума».

Я вздрагиваю, когда мою правую руку начинает покалывать и когда очередное сияющее кольцо появляется под двумя другими. Теперь я гордая обладательница трёх клятв, данных мне двумя очень влиятельными мужчинами. Я и до этого чувствовала себя довольно могущественной, а теперь я и вовсе считаю себя неуязвимой.

Я широко улыбаюсь и потираю руки, потому что сделка, заключенная с Лорканом — бесценна.

«Я всё ещё жду, что ты торжественно поклянёшься не отрывать Юстусу конечности, Лор».

Мрачно улыбнувшись мне, он бормочет: «Тебе придётся ждать этой клятвы целую вечность, Behach Éan».

«Хорошо, что у меня впереди целая вечность. Я же говорила, что бессмертна? Ну, то есть… довольно таки бессмертна».

«Нет такого понятия «довольно-таки бессмертна», когда дело касается тебя, Фэллон. Потому что я не позволю никому пролить хотя бы каплю твоей крови и остаться в живых».

Я вздыхаю, потому что боюсь не за свою кровь.

Ещё больше воронов приземляются на эспланаду и перевоплощаются, тогда как другие продолжают кружить над нами. Среди перевоплотившихся воронов я замечаю Имоген, а также Ифу. Они обе бледные от природы, в том числе благодаря чёрным волосам, оттеняющим их лица, но сейчас их кожа напоминает гипс.

Мой отец спускает Юстуса на землю и поворачивается. Сильный ветер, сотрясающий гору, развевает растрёпанные чёрные волосы вокруг его измождённого лица. Он что-то ворчит на языке воронов, обращаясь, по-видимому, к Лору, так как прибавляет обращение «Морргот» в конце фразы. Как жаль, что Мириам не успела пробудить мою воронью сущность… Как бы мне хотелось магическим образом овладеть языком своего отца.

— Где мой сын? — голубые глаза Юстуса оглядывают каждого ворона, парящего в небе, а их там много.

Мой отец указывает подбородком в сторону Небесного королевства.

— Эрвин отнёс его к Лазарусу.

— Лазарусу… — бормочет Юстус.

— Разве ты не знал, что лекарь живёт теперь с нами?

Юстус снова переводит взгляд на меня.

— Я думал, что он уплыл на Шаббе.

И словно для того, чтобы отгородить меня от моего деда, Лор вклинивается между нами, а его тени становятся плотнее и закрывают меня от водяного фейри.

«Ты ведь понимаешь, что я провела с этим человеком целый месяц, Лор?»

На его теле не дёргается ни один мускул — точнее ни одна струйка дыма, так как на данный момент у него нет мускулов — но он одаривает меня испепеляющим взглядом, который заставляет меня закатить глаза.

«Он не заберёт тебя у меня. Не посмеет. Никто не посмеет».

Я протягиваю руку и касаюсь его челюсти, твёрдой как гранит, несмотря на то, что она состоит из весьма тонкой материи.

Он вздыхает, и его тёмные очертания смещаются в сторону и обхватывают меня.

— Что вам известно о том, что произошло в туннелях?

— Я рассказала им только о нашем разговоре с Юстусом, который состоялся перед тем, как я привела тебя к нему.

Я разворачиваюсь при звуке голоса Бронвен. Провидица с молочно-белыми глазами соскальзывает со спины своего пернатого скакуна, который перевоплощается в человека — моего дядю.

— Прими мои извинения за то, как мы расстались, Фэллон. Я боялась, что если расскажу тебе о своём замысле, Лоркан нарушит планы судьбы, — говорит она, двигаясь в нашу сторону под руку с Кианом.

Мой дядя смотрит на меня извиняющимся взглядом, хотя ему не за что извиняться. Если только… если только он не был в курсе.

«Не был», — говорит Лор.

— Представляю, как сильно ты меня ненавидишь, — продолжает она.

— Сомневаюсь, но мы можем обсудить моё мнение по поводу ваших методов позже. На данный момент у нас есть более насущные проблемы.

Когда она слышит мой упрёк, её фиолетовые губы сжимаются.

Я поворачиваюсь к остальным.

— С чего мне начать, Юстус? О чём им уже известно?

Глядя на Бронвен, он говорит:

— Если Бронвен обо всём им рассказала, тогда они в курсе того, что Мириам разблокировала твою магию, и почему именно ты должна убить Регио. Они также должны знать о твоей связи с Мириам и Зендайей, и зачем нам понадобилось связывать твою кровь.

— Я давно пришла к выводу, что о некоторых вещах лучше рассказывать после того, как они произойдут.

Голос Бронвен звучит так тихо, что я едва улавливаю её слова. Неожиданно её веки вздрагивают, а затем опускаются.

— Лоркан, перестань.

Она сжимает веки, и на жёсткой коже её висков появляются морщинки, так как моя пара, по-видимому, мысленно нападает на неё.

— Я не рассказала тебе всего ради твоего же блага.

Сделав вздох, я спрашиваю:

— Так что вы им всё-таки рассказали, Бронвен?

— Я рассказала им о том, что Мириам разблокирует твою магию и сделает тебя бессмертной, и что, когда это будет сделано, Юстус проследит за тем, чтобы ты вернулась оттуда в целости и сохранности. Я также рассказала им о твоей связи с Мириам и Зендайей на случай если Лоркан обнаружит тебя раньше, чем Юстус и Мириам завершат твою подготовку.

Мою подготовку? Они не готовили меня. Мне предоставили мне магию, но не выдали никаких инструкций, а затем рассказали о спрятанном кинжале, который Данте нашёл раньше меня.

— Значит, они ещё много чего не знают. Не желаете им рассказать?

— Будет лучше, если ты сама им расскажешь, Фэллон, так как мне хотелось бы сохранить голову на плечах.

Я фыркаю.

— Но вы, тем не менее, осмелились прийти сюда…

— Потому что всё, что я сделала, я сделала ради своего народа. Нам нужен Котёл.

— Нам или вам?

Я ясно помню, как она рассказывала мне о своём желании прыгнуть в Котёл, чтобы восстановить кожу.

Она наклоняет голову.

— Разве ты не хочешь снять заклятие своей пары?

А это уже удар ниже пояса.

Мой отец так плотно переплетает руки, что его кожаные наручи хрустят.

— Говори, ínon, и ни о чём не умалчивай.

— Как уже сказала Бронвен, Зендайя связала нас, а это значит, она жива, dádhi.

— Я слышал.

Тёмные глаза моего отца, оттеняемые бахромой тяжёлых густых ресниц цвета сажи, темнеют ещё больше при звуке её имени.

Я в курсе, что она меня создала, и что я должна воспринимать её как свою мать, но я не могу. Всё ещё не могу.

— Пока я не загляну ей в глаза, я повременю радоваться.

— Если бы она умерла, то же случилось бы и со мной.

— Так говорит ведьма, которая приговорила наш народ, — ворчит он.

Бронвен вздыхает и произносит имя моего отца, чем только зарабатывает его сердитый взгляд.

— Я понимаю твоё нежелание верить Юстусу. Правда. Но Мириам не злодейка, как мы предполагали. Она точно такая же жертва Косты Регио, как и все мы.

Пара белёсых и пара золотых глаз, а также несколько пар глаз разного цвета, подведённые углём, смотрят на меня.

— Да, она создала магический барьер, но только для того, чтобы не дать Прийе попасть в Люс. Она боялась, что её мать попытается разлучить её с любовником-фейри. Похоже, королева Шаббе была не рада этому союзу.

— Это правда, — бормочет Бронвен. — Прийя ненавидела моего отца.

Я завожу за ухо прядь волос, затвердевшую от соли.

— Изолировать Шаббе было идеей Косты.

Имоген приподнимает одну из своих чёрных бровей.

— А отдать рунические камни королям Глэйса и Неббы также было его идеей? — её голос звучит слабо, но он, наконец, возвращается к ней.

— Нет. Это было идеей Марко.

Юстус проводит рукой по своему лбу.

— Он использовал их, чтобы заключить долгосрочный союз.

Я смотрю в сторону Неббы, на морскую послегрозовую гладь, напоминающую расплавленное серебро.

— Мы должны их вернуть.

— Мы уже нашли люсинский камень, — Киан кивает на моего деда. — Росси отдал его моей паре. Также мы вернули камень Неббы. Эпонина, а точнее, — редкая улыбка приподнимает уголки его губ, — королева Неббы отдала нам его в день своей коронации.

— Королева? — шепчу я. — Значит Пьер… мёртв?

Улыбка Киана становится шире, а Лор бормочет: «Очень даже».

Отойдя от шока, я спрашиваю:

«А разве есть такое понятие, как «не очень мёртв»?»

И наконец-то по нашей мысленной связи я чувствую его тихую улыбку.

Улыбку, которая заставляет меня закатить глаза, а сердце подпрыгнуть.

«Боги, ты такой любитель чёрного юмора, Лоркан Рибав».

Мой небольшой диалог с Лором заставляет меня пропустить вопрос моего отца, но не ответ Юстуса:

— Зендайя находится в море.

ГЛАВА 41

Малодушный человек, вероятно, съежился бы под тяжестью пристального взгляда моего отца, но не Юстус. Но опять же, Юстус далеко не малодушный.

— Где в море? — хрипло произносит Кахол.

Я щурюсь на резвящиеся волны, где посреди стальной поверхности воды проступают пятна цвета индиго.

Тени Лора начинают клубиться и касаются моего лица, не загораживая при этом вид.

«Если бы этот человек был таким честным, каким ты его себе представляешь, он бы тебе рассказал».

«У нас не было времени на разговоры».

«Не было времени? У вас был чёртов месяц!»

«Половину из которого я пробыла без сознания».

«Что значит, без сознания?»

«Они вырубали меня магией».

«Я. Убью…»

«Никого. Никого ты не убьёшь. Ты поклялся».

«Я не клялся».

«Пожалуйста, Лор».

Он скользит по моей щеке своими призрачными пальцами.

«Почему бы тебе не воспользоваться нашей сделкой, Behach Éan? Я ведь тебе должен…»

«Я надеялась использовать её для более весёлых вещей».

«Если наши представления о весёлых вещах совпадают, тогда ничто из того, что у тебя на уме, не потребует принуждения».

Я бросаю на него свой самый лучший косой взгляд, но в итоге уступаю, так как хочу сохранить жизнь Юстусу.

«Лоркан Рибав, я требую исполнения условий нашей сделки: ты не можешь причинить вред Юстусу Росси».

Мою кожу снова начинает пощипывать, и сделка исчезает с неё, точно кто-то разорвал нить между мной и Лором.

— Где в море, Росси? — повторяет мой отец, на этот раз более резко.

— Зендайя потеряла много крови в ту ночь, когда её поймали, — говорит Юстус.

Меня наполняет чувство вины. Я, может быть, и не единственная, но, без сомнения, главная причина, по которой она потеряла столько крови.

Лор сжимает мой подбородок призрачными пальцами и запрокидывает мою голову.

«Behach Éan, во всём, что произошло, нет твоей вины».

«Если бы она не забеременела мной…»

«Не надо».

Он прижимается лбом к моему лбу, и хотя мой лоб проходит сквозь него, когда я закрываю глаза и замираю, я почти чувствую, что он сделан из плоти, а не состоит из одних лишь тёмных вихрей.

«Я хочу, чтобы ты снова стал цельным».

Мои глаза распахиваются.

«Где твой павший ворон?»

«Не всё сразу, птичка», — он ласково касается моей щеки. — «Сначала, давай отыщем твою мать».

«Почему ты всё время уходишь от ответа?»

Моё сердце начинает учащённо биться из-за нового беспокойства.

«Твоего ворона можно спасти?»

«Да».

«Поклянись».

«Клянусь».

Когда моё сердцебиение возвращается к более привычному ритму, я отгоняю от себя эти переживания и снова обращаю внимание на своего отца.

— Единственное, зачем Мириам сделала то, что сделала, — говорит Юстус, — это чтобы спасти Зен…

— Где конкретно в этом долбаном море находится моя пара, Росси? — рычит мой отец. — Немедленно отвечай, а не то я…

Мой отец делает резкий вдох, а затем выдыхает с такой силой, что издаёт нечто похожее рык, после чего резко переводит глаза на Лора.

— Разве я просил тебя успокоиться, когда ты, мать твою, искал мою дочь, Лор?

Вокруг нас повисает напряжённая тишина.

— В тот день, когда родилась Фэллон, она почувствовала это и обезумела. Она попыталась порезать себе запястья, чтобы выбраться из подземелья Марко.

Окружающие нас камни усиливают мрачный голос Юстуса.

— Сколько бы лечебных или успокоительных кристаллов мы ни помещали в её тело, она не успокаивалась, поэтому я привёл её к матери. Мне отчаянно хотелось облегчить её мучения, Кахол.

— Если тебе так отчаянно хотелось это сделать, почему ты её не отпустил?! Почему не позволил быть рядом с Фэллон?

Вены на теле моего отца раздулись и пульсируют.

— Я тогда ничего не знал о Фэллон! А что касается Мириам, как бы странно это для тебя ни звучало, но я верил в то, что она поступает, как лучше для Зендайи. К тому времени я знал её уже в течение нескольких десятилетий, и я понял, что она не злая колдунья, какой её представлял весь мир. Я понял, что она женщина, допустившая ошибку. Полюбившая не того мужчину. И, боги, Кахол, как же дорого она за неё заплатила! Она проклята и вынуждена сидеть на троне, который пожирает её плоть! Она была заперта в подземелье, в темнице, в течение пяти веков!

Гнев моего отца распаляется ещё больше.

— Она посадила Косту на трон! Она сама навлекла это на себя! На всех нас!

Лор, должно быть, почувствовал, что мой отец в шаге от убийства Юстуса, так как отходит от меня и встаёт между двумя мужчинами в виде дымовой завесы.

Я рада его вмешательству, потому что мне действительно хочется знать, где конкретно в Марелюсе качается на волнах моя мать. Или лежит.

— Не могли бы вы выяснить отношения позже?

Юстус хватается за край своего мундира и выжимает из него те остатки влаги, что остались в его синих нитях после нашего многочасового перелёта, а затем бормочет что-то о неблагодарных невеждах.

— Юстус, — я бросаю на него предупреждающий взгляд, прося его вести себя хорошо.

Он выпускает из рук испорченныймундир и мечет в Кахола воображаемые обсидиановые кинжалы, после чего, наконец, говорит:

— Мириам произнесла то заклинание только потому, что знала, что это единственный способ освободить Зендайю.

— Какое ещё, мать твою, заклинание?!

Тело моего отца начинает дымиться.

Юстус закусывает нижнюю губу, словно обдумывает, как будет лучше преподнести эту информацию.

— Она нарисовала знак смерти над сердцем Зендайи, чтобы обездвижить её, и чтобы её тело выглядело обескровленным.

Я вспоминаю о кресте, который Юстус нарисовал в области сердца своего сына несколько дней назад. Может быть, это один и тот же знак?

— Никто не знал, о том, что три ведьмы шаббианки связаны между собой, даже я, поэтому, когда я отнес её обескровленное тело Марко, он даже не усомнился в том, что она мертва. Хотя он был зол. Боги, как же он был зол. Он заставил Пьера из Неббы и недавно овдовевшего Владимира из Глэйса начать из-за неё войну.

Цвет сходит с лица моего бедного отца.

— Я отнес её к морю и отпустил. Я, конечно, заметил, что на её теле был нарисован ещё один знак, но тогда я мало что о них знал, поэтому не понял, что сделала Мириам до тех пор, пока…

Он поворачивается ко мне.

— Пока до меня не дошли слухи о том, что Фэллон подружилась с морским змеем. И даже тогда я не соединил всё воедино.

Я много раз отправлялась в путешествие, зная о месте своего назначения, но я не понимаю, как в итоге очутилась здесь. И у меня нет ни малейшего представления о том, куда нас ведёт сейчас Юстус.

— Лишь много лет спустя, когда Фэллон стала близка с тем гигантским розовым змеем, я понял, что сделала Мириам.

— Что она сделала?

Несмотря на то, что моё тело сделано из плоти, мне неожиданно начинает казаться, что оно состоит из одного лишь моего дыхания.

— Она произнесла то же самое заклинание, что и твоя мать, когда пыталась тебя защитить.

Мои глаза расширяются, но не так же сильно, как у моего отца, чьи белки, испещрённые венами, пожирают его карие радужки.

Я моргаю и говорю:

— Она отправила её во чрево какой-то фейри?

— Не фейри.

Киан наклоняет голову, и густые чёрные волосы падают на его нахмуренный лоб.

— Во чрево человека?

Я медленно поднимаю руку и закрываю свой рот, потому что знаю…

Я точно знаю, в чьё чрево Мириам отправила Зендайю.

ГЛАВА 42

Я прижимаю кончики пальцев к пульсирующим губам.

— О, боги.

Меня охватывает такой сильный озноб, что на голой коже предплечий появляются мурашки.

— О, боги! Минимус?!

Когда Юстус кивает, мурашки пробегают по всему моему телу.

— Вы уверены? — восклицаю я.

— Мириам подтвердила это.

Всё это время… всё это время женщина, которая сотворила меня вместе с этим гигантом, стоящим рядом и оцепеневшим от шока, находилась рядом со мной, наблюдала за мной, лечила меня, оберегала и любила.

Тогда в подземелье Фибус пошутил, что мы с Минимусом связаны родственными узами. Подумать только, мой друг был не так уж далёк от истины. Подумать только, Минимус действительно со мной связан. Когда Фибус услышит о том, что в его шутке была доля правды, что змей, которого он назвал моим братом, по факту, оказался моей матерью…

О.

Боги.

— Мириам превратила Зендайю в чёртова змея?

Кажется, мой отец находится в шаге от того, чтобы превратиться в ворона, окутанного дымом.

— Точно так же королева Мара превратила тебя в птицу.

Юстус старается говорить крайне спокойным тоном, так как он, должно быть, тоже почувствовал, что ему следует быть осторожным.

Мой рот раскрывается ещё шире.

— Значит, моя мать… она… она…

— Змей-оборотень? — предполагает кто-то.

Я даже не сразу понимаю, кто это произнёс, так как вижу перед собой только Юстуса и своего отца.

Юстус со вздохом говорит:

— Ещё нет.

Я недоуменно морщу лоб.

— Что значит, ещё нет?

— Зендайю должен благословить Котёл, чтобы превращение завершилось.

Мой рот широко раскрыт, но воздух не проникает мне в лёгкие.

— Но Котёл… запечатан.

Когда моя грудь начинает гореть, я делаю резкий вдох.

— Не думаю, что тебе нужна дополнительная мотивация, чтобы убить Регио, Фэллон, но да, пока ты не прервёшь его род, твою мать нельзя вернуть.

«Focá».

Часть теней Лора устремляется обратно ко мне, а оставшиеся тени окутывают моего отца, чьи глаза сделались огромными и остекленевшими. Он явно где-то не здесь. Вероятно, в море. Или в прошлом.

Я касаюсь его руки, твёрдой, как сталь, хотя она дрожит точно гонг, по которому только что ударили.

— Знает ли Мириам какое-нибудь заклинание, которое могло бы завершить перевоплощение мамы?

— Нет, — бормочет Бронвен. — Мириам сильная, но чтобы наделить человека или животное способностью перевоплощаться, нужна такая магия… только Котёл и его хранитель способны это осуществить.

«Если подобное превращение вообще возможно».

Я резко перевожу взгляд на Лора и всматриваюсь в его тени в поисках двух золотых точек, но он разделён на слишком большое количество частей, поэтому я не вижу, чтобы они где-то сияли.

— Ты знала, Бронвен?

Мой отец так сильно сжимает губы, что его, и без того уже хриплый, голос становится ещё мрачнее.

— Нет, Кахол. Я не знала, клянусь.

Я оглядываюсь на неё и вижу, как она сжимает руку Киана.

— Я в курсе, что Котёл злится и закрыт ото всех, но может быть, он смог бы сделать исключение ради моей матери? — говорю я, пожав плечами. — Ведь она исполнила его желание и создала человека, способного снять заклятие.

Голубые глаза Юстуса отстранённо блестят.

— Поскольку Мириам воздвигла магический барьер, любой, в ком течёт её кровь, останется за пределами Шаббе, пока не будет стёрта руна, отвечающая за барьер.

Я ещё больше хмурю лоб, потому что ясно помню, как Бронвен предлагала…

— Вы советовали нам с Лором отправиться на Шаббе, чтобы снять заклятие.

От меня не укрывается то, как она сглатывает и делает небольшой шаг в сторону Киана.

— Зачем предлагать невозможное?

— Потому что я пыталась защитить своего короля, Фэллон. На Шаббе он был бы в безопасности. Ему не понадобилось бы прятаться. Он бы не потерял одного из своих воронов в таком месте, куда ни у кого из нас нет доступа.

Лор, должно быть, начал кричать на неё, потому что белые глаза Бронвен наполняются слезами, которые начинают течь по её изувеченным щекам. А слёзы ли это? Не думала, что Бронвен способна грустить.

— Это была моя идея, Лор.

Киан прижимает Бронвен к своему огромному телу и кладёт подбородок на её голову, волосы на которой совсем недавно начали отрастать.

— Если хочешь сорвать на ком-то свой гнев, срывай его на мне.

Я знаю, что Бронвен хотела как лучше. Ведь я точно так же хотела отправить Лора на Шаббе, чтобы защитить его. Но ещё я очень сильно хочу, чтобы она перестала вмешиваться — или, по крайней мере, делала это не так бесцеремонно.

Однако для всего есть своё время и место, и в данный момент обсуждение её прошлых поступков не представляет большой важности. В отличие от той информации, которой она только что поделилась.

— Что значит «в таком месте, куда ни у кого из нас нет доступа»?

Ветер налетает на гору. И хотя до этого, даже несмотря на лёгкое платье, мне не было холодно, когда я узнаю о местоположении своей матери, а теперь ещё и об этом, меня начинает трясти озноб.

Тени Лора возвращаются ко мне и сливаются с моей кожей, покрытой мурашками.

«Давай отведём тебя внутрь. Я хочу, чтобы Лазарус осмотрел твои раны».

«Я в порядке».

«Ты не в порядке. Ты трясёшься сильнее, чем эльф, встретивший ворона».

«Лор…»

«Я расскажу тебе обо всём завтра».

«Перестань уклоняться от темы!»

«Я сказал, завтра!» — его голос громыхает точно раскат грома между моими висками, и это эффективно позволяет ему остановить мою следующую просьбу ещё до того, как она успевает оформиться в моей голове.

Я надуваю губы, рассерженная его ослиным упрямством — а точнее вороньим упрямством — и скрещиваю руки.

Он вздыхает, и его невидимое дыхание заполняет мою гудящую голову.

«Прости, что сорвался на тебя, птичка, но я почти не спал с тех пор, как тебя у меня забрали».

Его тени касаются моих щёк и начинают скользить по ним, словно пальцы.

Ветер бушует вокруг нас, врезается в бледные камни замка Лора и хлещет по волнам, раздувшимся от дождя. Его резкие порывы разгоняют туман и превращают его в белые ленты, которые окутывают нас, словно Лоркан перенёс меня в облака, которыми он управляет.

Интересно, долго ли продлится эта буря? До тех пор, пока не умрёт Данте?

«Мне следовало сохранить заключенную с тобой сделку и выбить из тебя местоположение твоего ворона», — бормочу я, когда его прохладный дым проходится по моим губам, словно пытается охладить их пыл. «Что ты сделаешь с Юстусом?»

Лор поворачивает свою призрачную голову. Должно быть, он спросил Юстуса о его планах, потому что генерал говорит:

— Я дал Мириам клятву охранять Фэллон и помогать ей по мере своих сил, Морргот. И я останусь твоим союзником в Люсе до тех пор, пока у меня есть руки, способные держать меч, и голова, которая может озвучивать её волю, либо пока Мириам не решит меня заменить.

«Ты веришь ему, Фэллон?»

«Всем сердцем. И да, я знаю, что моё сердце не всегда оказывается правым, но…»

«Твоё сердце заставило тебя поверить таинственной птице с железными когтями и способностью разговаривать в твоей голове».

Несмотря на то, что это физически невозможно, мне кажется, будто тени Лоркана проникают мне под кожу и обволакивают мои мышцы, которые часто заводили меня не туда, но, по сути, привели меня к этому мужчине, хотя и довольно запутанным путём. Но ведь пункт назначения того стоил? Или лучше будет назвать это путешествием?

Я решаю, что в нашем с Лором случае это пункт назначения.

«Святая Морриган, как же я скучал по твоим рассуждениям».

Он запечатлевает призрачный поцелуй между моими бровями, после чего перевоплощается в одного гигантского ворона и расправляет крылья.

Несмотря на то, что эспланада заполнена стражниками в птичьем и человечьем обличье, тот факт, что он осмелился сделаться цельным перед генералом фейри, говорит о том, что он доверяет моему мнению.

— Нет, у меня при себе нет сосудов с кровью Мириам, — говорит Юстус, в то время как я обхватываю шею Лоркана руками. — А что касается оружия, то у меня остался только мой железный меч.

Меч, которым я лишила жизни…

Рубины на рукояти меча сияют, точно подогретые благородной кровью Като.

«Куда вы дели стражника фейри, которого я просила принести домой?»

«Он в одной из пещер под замком. Лазарус положит бальзамирующий кристалл на его тело, пока ты не решишь, каким образом отправить его в следующую жизнь».

«Я хочу, чтобы его отнесли к его семье, которая живёт в Тарекуори, но Тарекуори пока не принадлежит воронам. Ты пригласил Юстуса в Небесное королевство?»

«Нам ведь нужно объединить эти земли, не так ли?»

Имоген обходит моего деда сбоку, проводит когтями, которые появились на кончиках её пальцев, по велюровой ткани его мундира, затвердевшего от соли, после чего подцепляет кожаный шнурок и достает из-под рубашки медальон. Когда она замечает разбитый пузырёк, она выпускает медальон, и тот возвращается на неровный шрам, напоминающий змею. Но она всё-таки забирает у него его стальной меч.

«Твои друзья, включая Лазаруса и Габриэля, не защищены от железа».

ГЛАВА 43

«Габриэль всё еще…»

Я почти произношу «жив», но заменяю его на«…здесь?»

«Он показал себя достойным союзником. Ты оказалась права, посоветовав мне довериться ему».

Моё сердце воспаряет вместе с огромным телом Лора.

«Данте пытался заставить меня поверить в то, что он отправил Габриэля в Небесное королевство, чтобы причинить тебе вред».

«Чего только не скажешь, чтобы сохранить лицо».

Я сглатываю, проклиная свою доверчивость.

«Ты будешь держать Юстуса в тюремной камере?»

«Может быть, не в камере, но в комнате на верхнем этаже. Которую он не сможет покинуть по своей воле».

Лор залетает в люк «Таверны-базара», и мой водоворот мыслей резко останавливается, потому что, несмотря на то, что в помещении относительно пусто, я замечаю двух человек, которые стоят у окон, выходящих на эспланаду.

Сибилла и Фибус разворачиваются, и как только мои ноги касаются камня, мои друзья срываются с места, а затем врезаются в меня и заключают моё продрогшее тело в самые тёплые объятия.

При звуке пронзительных рыданий, мои губы растягиваются в улыбке.

Фибус проводит руками по мокрым глазам.

— Если что это не я издал звук, похожий на крик умирающего гуся, — произносит он голосом, преисполненным волнения.

Сибилла издает ещё один громкий всхлип. Её бледные щёки блестят от слёз. Я смеюсь, наблюдая такую нехарактерную для неё слезливость, чем зарабатываю толчок в грудь.

— Ой, — вскрикиваю я, потирая свою бедную грудь. — Это ещё за что?

Фибус прижимает меня к себе и упирается своим гладким подбородком в мою макушку.

— Маттиа и Рид учат её обращению с мечом. Она сделалась до невозможности жестокой.

Сиб закатывает свои серые глаза, которые сияют таким же серебристым светом, как небо над нашими головами.

— Даже не смей больше исчезать, ничего никому не сказав. То есть, не сказав ничего Фибсу и мне!

И, покосившись глазами вправо, она добавляет:

— И, по всей видимости, Лоркану тоже.

Я прижимаю руку к сердцу.

— Больше никогда, Сиб. Я усвоила этот урок.

— Точно, Капелька?

Квадратный подбородок Фибуса врезается в мой череп, когда он это произносит:

— Потому что ты довольно редко прислушиваешься к голосу разума.

Он припадает губами к моему уху и добавляет:

— Даже когда этот голос кричит прямо тебе в ухо.

Я начинаю закатывать глаза, как вдруг Сиб срывает мою руку с груди и смотрит на переплетённые кольца на моей ладони.

— Что это ещё за чёрт?

Я со вздохом говорю:

— Метка кровной связи.

Призрачная форма Лоркана подплывает ближе, облизывает моё правое плечо, затем ключицы, а его золотые глаза неотрывно смотрят на ненавистную мне отметину.

— И что это такое? — спрашивает Сиб.

— Это древний шаббианский ритуал. Мириам заколдовала род Регио много лет назад. Это заклинание делает их невосприимчивыми к нашей магии, но также оно дарит им нашу магию.

Глаза Сибиллы распахиваются так широко, что теперь её радужки напоминают мелкие камешки посреди пены.

— Единственный придуманный ею способ скрыть от Косты ту силу, которую она ему подарила, заключался в установлении кровной связи. Это шаббианский ритуал, который позволяет…

— Мужьям-пользоваться-магией-жены, — произносит Фибус на одном дыхании. — Мне рассказывал о нём Лазарус.

Тени Лора напрягаются, что заставляет моё тело напрячься в ответ.

«Мужьям?»

Мерда.

— Нет. Это… не совсем так.

Я выпутываюсь из объятий Фибуса, в то время как моя пара устремляется в сердце рынка, где десятки воронов перевоплощаются в людей. Моё сердце начинает вибрировать.

— О, боги, он сейчас убьет Юстуса, — шепчу я своим друзьям.

— А это… плохо? — спрашивает Фибус, а Сиб скрипит: — Юстуса? Ты вышла за генерала?

— Что? — говорю я, сморщившись.

— Она вышла за Данте, Сиб. За наследника Косты. Не глупи.

— Я не выходила за него, — бормочу я, а тело моего деда в этот момент поднимают высоко-высоко, и оно начинает болтаться в тусклом свете, струящемся из люка, точно висящая в воздухе пылинка.

Мерда.

Я срываюсь с места, а мои друзья устремляются следом за мной.

— Капелька, кровная связь это магический союз…

— Заключенный между венами, Фибс, не сердцами! Наша кровь связана. И баста. Конец истории. Я ненавижу Данте. В сотни тысяч раз сильнее, чем прежде.

Я ударяюсь мизинцем ноги о стул, и — чёрт! — это больно, но я продолжаю идти вперёд, потому что лицо Юстуса сделалось фиолетовым.

«ЛОР!» — кричу я, хромая оставшуюся часть пути. «Он сделал это только для того, чтобы обнулить магию крови Данте и сделать его зависимым от моей магии. Лор, пожалуйста. Послушай меня».

Лор косится на меня своими золотыми глазами, и его челюсть, покрытая перьями, напрягается, словно он пытается сдержаться, чтобы не ответить мне. А, может быть, так он просит меня не прерывать то, что он собирается сделать с Юстусом.

«Я знаю, что тебе не впервой проливать кровь, но я также знаю, что ты заботишься о своем народе. О своем королевстве. Так же делает и Юстус».

«У меня закончились неприличные выражения для твоего генерала, Фэллон».

«Нашего генерала».

«По последней имеющейся у меня информации, ты сейчас замужем за фейри, а не за мной».

«Не по своей воле!» — кричу я, но потом понимаю, как это звучит — будто я действительно верю в то, что я заключила законный брак. Хотя это не так.

«Я уже догадался, что это был не твой выбор. Именно поэтому я отвёл Юстуса в сторону на пару слов».

«В твоём понимании «отвести в сторону» это же самое, что оторвать от земли?»

«Он, мать твою, выдал тебя за…»

«Я знаю, Лор. Знаю! Я была там. Данте сказал, что отрежет Антони язык, если я не соглашусь связать свою кровь».

Моё горло сдавливает, а пальцы сжимаются в кулаки и снова разжимаются.

«Поэтому я, мать твою, согласилась».

Зрачки Лора сужаются до размеров булавочных головок, когда он слышит, каким тоном я это говорю. Или дело в том, что я выругалась? Он это ненавидит. Тёмное небо озаряет паутина ярко-белых молний, отчего рынок окрашивается в серый цвет, Юстус становится белым, а Лор чёрным как смоль.

«Лор, опусти Юстуса! Прошу тебя».

Он, должно быть, не слышит, каким отчаянным стал мой голос, из-за громовых раскатов, потому что не приземляется. И когда его стальные когти ещё сильнее впиваются в руки Юстуса, я кричу:

«НЕ УБИВАЙ его или… или…»

Моя грудь приподнимается и опускается от резких вдохов.

«Или что?»

Его голос звучит как-то неправильно — он холодный, карающий. Именно таким тоном он разговаривает со своими врагами, но не со мной.

«Ты побежишь обратно в объятия своего нового мужа?»

Он спускается на землю, отпускает Юстуса, и мой дед наконец-то может коснуться сапогами земли. Бедный Юстус, которому и так уже очень больно, падает на колени.

Я гневно смотрю на этот мелкодушный поступок Лора и не удостаиваю его ответом.

— Даже не смей снова меня так хватать, Рибав! — кричит Юстус.

Его лицо покраснело, точно солнце светило на его бледную кожу в течение многих дней.

— Я пошёл против своего народа, чтобы помочь твоему!

— А я-то надеялся обрести немного мира и солнца, — бормочет Фибус, когда дождь начинает грохотать по потолку, защищённому магическим барьером. — Моё лицо теперь такое же бледное, как и задница, которую теперь можно использовать как фонарь.

Я понимаю, что Фибус пытается поднять всем настроение, но я, мать его, так зла, что его шутке не удаётся разогнать тьму, царящую в моих мыслях и сердце.

Я начинаю идти в сторону Юстуса, но мой отец преграждает мне путь.

— Что происходит, ínon?

Я приподнимаю помеченную руку и выставляю её прямо перед его уставшими глазами.

Он хватает меня за запястье, приглядывается к моей ладони, и его брови сдвигаются вместе.

— Всё дело в татуировке?

Лоркан, должно быть, сообщает ему, что это не простая татуировка, потому что мой отец откидывает голову назад.

— Ты связал мою дочь с этим долбаным имбецилом, Росси!

Его лицо становится таким же фиолетовым, как в тот день, когда он узнал о нашей с Лором парной связи. Прежде, чем я успеваю сделать вдох, он подходит к Юстусу, а его ногти удлиняются и превращаются в когти.

Я бегу за ним, хватаюсь за его огромную руку и давлю всем своим весом на пятки, чтобы не дать ему умертвить генерала.

— Dádhi, перестань.

Его ногти розовеют и укорачиваются.

— Кахол Бэннок, СТОЙ!

Не знаю, что оказывает решающее влияние — тон моего голоса или то, что я назвала его полным именем, но он, наконец, перестаёт идти в сторону Юстуса, который продолжает держать спину ровно, даже будучи окруженный свирепыми оборотнями.

— Зендайя рассказывала мне, что Котёл запретил связывать кровь!

— Может и запретил, но он временно недееспособен, — говорю я.

— Что простите? — говорят одновременно Фибус и Сибилла.

— Когда Мириам заколдовала род Косты, Котёл так разозлился, что закрылся ото всех. По словам Мириам и Юстуса, он откроется только тогда, когда потомок Мириам уничтожит род Регио. Поэтому именно я должна снять заклятие.

— Бронвен?

Мой отец резко поворачивается в сторону своей невестки, и прядь мокрых волос падает ему на глаза, которые дико сверкают.

— Котёл разговаривает со мной, Кахол, значит, он не совсем закрыт.

— Я всё никак не могу понять, как испорченное настроение Котла связано с тем, что кровь моей дочери пришлось связать с кровью этого остроухого паяца?

— В крови Данте течет магия, dádhi.

Он резко переводит взгляд на мои фиолетовые глаза.

— Он шаббианец?

— Нет, но в его крови есть шаббианская магия. Когда Мириам заколдовала род Регио, она не только сделала их невосприимчивыми к магии шаббианцев, но также изменила природу того, что течёт в их венах.

Целую минуту никто ничего не говорит, но затем Лор, видимо, нарушает тишину, потому что Юстус потирает висок и рычит:

— Ты как никто должен понимать, почему Мириам связала Данте и Фэллон, Рибав. Ты жил с Зендайей. Ты собственными глазами видел, на что способна её магия. Магия королевского рода в десять раз могущественнее магии любого другого шаббианца, и именно такая магия течёт в венах Данте. Если бы мы не приковали его к твоей паре, представляешь, какой сокрушительный урон он мог бы нанести?

Бронвен ещё сильнее сжимает руку Киана. Она, должно быть, почувствовала на себе тяжёлые взгляды, потому что говорит:

— Мириам не рассказала мне, что наделила моего отца магией. Я только знала, что она сделала его невосприимчивым к магии шаббианцев.

— Значит, ты не знала? — резко говорит мой отец.

На кончиках его пальцев всё ещё виднеются когти.

— Нет, Кахол. Как и не знала, что мой брат и племянник обладают этой магией, иначе я бы поняла, зачем Котёл продолжает показывать мне, что Лор — как и все остальные вороны — потеряет свою человечность в случае, если убьёт Данте.

— Почему все вороны должны погибнуть? — бормочет Сибилла мне в ухо.

— Потому что они не могут убить потомка женщины, которая их создала, — объясняю я. — Морриган и королева Мара одно и то же лицо, а Мара — моя прапрабабушка.

Когда тело моего отца расслабляется, я отпускаю его руку, но начинаю жалеть об этом, как только он переводит взгляд на липкую паутину теней, в которую превратилась моя рассерженная пара.

«Не советую тебе уговаривать его пощадить Юстуса».

Лор переводит на меня взгляд. Его зрачки сделались такими маленькими, что глаза кажутся полностью жёлтыми.

— Вы обладаете этой магией, Бронвен? — спрашивает Фибус.

— Я родилась до того, как Мириам заколдовала Косту, поэтому нет. В моей крови не больше магии, чем у любого другого земляного фейри.

Она как будто говорит правду, но если я чему-то и научилась, так это тому, что Бронвен первоклассная лгунья.

«Фэллон».

Я притворяюсь, что не слышу, как Лор зовёт меня.

«Подойти сюда, Behach Éan».

Я скрещиваю руки.

«Извинись за свой комментарий о том, что я должна побежать в объятия своего нового мужа, и я подумаю о том, походить к тебе или нет».

«Меня, чёрт побери, волнует тот факт, что моя пара связана с другим мужчиной. Ты хочешь, чтобы я извинялся за это?»

Я прерываю его рычание и спокойно говорю: «Это не похоже на извинение».

Его зрачки начинают расширяться, всё больше и больше, пока не заполняют жёлтые радужки, а за ними и всё помещение. Что за…

Я моргаю, и «Марго Хобен» снова обретает чёткие очертания, но внутри больше никого нет, кроме меня и Лора, который начинает медленно идти в мою сторону. Да, идти. На двух ногах. Его кожаные штаны шелестят по мере того, как он сокращает расстояние между нами.

Может быть, я потеряла сознание от нарастающего внутри меня гнева? Это странно, но вполне вероятно. Эмоциональный всплеск может…

«Ты не потеряла сознание, Фэллон».

Значит… Ох, чёрт возьми! Похоже, моё сознание решило прогуляться на тёмную сторону, а в это время мой отец собирается убить хорошего по своей сути человека. Я пытаюсь вернуться в реальную таверну, но тщетно. Почему мне не удаётся выйти из этого транса?

Тёплое дыхание Лора обдаёт мой лоб.

«Потому что я нахожусь внутри твоей головы, Behach Éan».

ГЛАВА 44

— Сейчас не время для разговора по душам, Лоркан Рибав.

Боги, не так я себе представляла наше воссоединение.

Лор берёт меня за подбородок, нежно откидывает мою голову назад и заставляет меня посмотреть ему в глаза.

— Думаешь, я представлял, что моя пара вернётся домой, будучи замужем за другим?

Выражение его лица делается таким мрачным, точно его накрыло грозой, которая бушует в королевстве за сводами замка.

Я всё ещё не расплетаю руки, но испускаю вздох.

— Я не меньше твоего ненавижу всё это, Лор.

Он усиливает хватку, словно забыл о том, что мои хрупкие кости можно сломать. Я уже готова высвободить свой подбородок из его наказывающих пальцев, как вдруг он говорит:

— Нет, птичка. Ты расстроена, а я, мать его, уничтожен.

Боль, сквозящая в его голосе, заставляет меня провести пальцами по его шее и коснуться тугой жилы, которая тянется от угла ключицы до основания челюсти. Его ресницы опускаются и касаются бледной чёрной подводки, которая неизменно украшает его глаза. Он наклоняет голову и упирается лбом в мой лоб.

— Моя кровь, может быть, и связана с другим, но моё сердце принадлежит только тебе.

Несмотря на то, что его тело слилось с камнем под его сапогами, от моих поглаживаний Лор начинает таять.

— Когда всё это закончится, сделаешь меня своей королевой?

Его пульс ускоряется под подушечкой моего большого пальца.

— Почему это звучит, как вопрос?

Я запускаю пальцы в его шёлковые локоны и пропускаю их между костяшками.

Он вздрагивает, но только не его голос, который хрипло произносит:

— Поклянись, что ты, мать его, никогда больше меня не покинешь.

Я понимаю его волнение, ведь раньше я часто оказывалась в самых невероятных ситуациях, думая, что нам это поможет. Но я не собираюсь добровольно возвращаться туда, где он не сможет меня достать.

— Лоркан Рибав, клянусь, что я, мать твою, никогда больше тебя не покину.

Сделка выжигается в области моего сердца в виде горящей точки, и теперь Лоркан может потребовать от меня условий её выполнения, если я решу выследить Данте в одиночку.

«Похорони эту идею».

Я продолжаю ласкать натянутые жилы на его шее и впитывать мокрый аромат грома, который поднимается от кожи моей пары.

Он сжимает мои бёдра и прижимается своим носом к моему носу, а затем проводит им по моей скуле.

— Тебе не обязательно было повторять слово в слово, — бормочет он мне на ухо.

Я хмурюсь, но затем улыбаюсь, когда понимаю, что заставило его перья взъерошиться. Он тоже улыбается и снова проводит носом по моей щеке, но уже в обратном направлении. Я заполняю лёгкие его медленным и ровным дыханием, не желая прерывать этот драгоценный момент, хотя знаю, что нам надо возвращаться в таверну.

«Прости мне мои слова, птичка. Мне не следовало наказывать тебя за свою уязвленную гордость и разбитое сердце».

«Ты прощен, но, пожалуйста, Лор, никогда больше не намекай на то, что я могу захотеть вернуться к Данте, потому что для меня существует лишь один мужчина — ты».

Он кивает, а я встаю на носочки и прижимаюсь губами к его губам, но не раскрываю их. Я жду, когда он расслабится, и позволяю ему осознать, что мы вместе и мы в безопасности. И хотя нам ещё предстоит преодолеть миллион и одну напасть, никто не может нас тронуть. Не тогда, когда он окружён своими воронами, а я нахожусь в стенах его королевства… в его объятиях.

Лор опускает руку на мою поясницу и растопыривает пальцы так, что теперь его рука обхватывает меня за талию. И только когда он прижимается ко мне, его губы наконец-то начинают двигаться.

Медленно, очень медленно, его губы раскрывают мои, предоставляя мне доступ к каждому его вдоху, к каждому удару сердца. Я жадно поглощаю их, и у меня начинает кружиться голова от его уверенных поцелуев и требовательных прикосновений. Святой Котёл, как же я по нему скучала.

Я наслаждаюсь его теплом и вкусом. Мне так хочется, чтобы он проник ещё глубже, заполнил каждый тёмный уголок моего тела и души. Ворвался в меня точно поток, который стекает с вершины его горы и может смыть воспоминания о прошедшем месяце.

Его губы продолжают раскрывать мои, всё шире и шире, но язык не проникает внутрь, а зубы не прикасаются ко мне. Я поглощаю драгоценный воздух, который он вдувает в меня, пока мои лёгкие не начинают болеть, и мне не приходится вернуть его вдохи небу и суше.

«Он целовал тебя?» — шепчет он у меня в голове.

Я отрываюсь от него.

«Я думала, что мы закрыли эту тему».

«Я не спрашиваю, целовала ли ты его».

В уголках его глаз появляются морщинки, словно этот разговор доставляет ему физическую боль.

«Я спросил, хватило ли ему наглости коснуться губами твоего тела?»

«Нет, Лор».

Я качаю головой, чтобы смысл моего ответа дошёл до моей своенравной пары.

«Всё, чего хотел от меня Данте, это мою кровь».

Его глаза проходятся по моему лбу, носу, щекам, подбородку, и останавливаются на пульсирующей точке в основании шеи. Неужели он пытается понять по пульсации моей кожи, вру ли я?

— Как ты мог подумать, что я могла целовать этого мужчину? — резко говорю я.

Пальцы Лора соскальзывают с моих волос, спускаются вниз по спине, перемещаются на запястье и сжимают мои пальцы. Он подносит мою руку туда, где бьётся его сердце под чёрной кожаной тканью.

— Потому что я ужасно ревнивый, а ты, птичка, моя пара. Моё всё.

Он накрывает мою руку своей.

— И это, мать твою, навсегда.

Моё раздражение улетучивается. Я влюбилась в этого мужчину мгновенно и сильно. И даже если это спровоцировала магия, моё желание остаться с ним… принадлежать ему до конца времён… оно никак не связано с магией. Я осталась, потому что этот мужчина живёт теперь в моём сердце, в теле, в душе.

Я откидываю прядь чёрных волос с его лимонного глаза.

«Я хочу, чтобы всё это закончилось».

Его пальцы ещё крепче сжимают мои, а лицо опускается очень низко.

— Прости, если разочарую, mo khrà, но наши с тобой отношения никогда не закончатся.

Я закатываю глаза, которые кажутся мне сейчас липкими и горячими от переизбытка эмоций.

— Я говорила о войне, любовь моя.

Медленная улыбка приподнимает уголок его губ. Я встаю на цыпочки, чтобы поймать её, и чувствую, как что-то несколько раз касается моей щеки. Я хмурюсь, потому что, во-первых, рука Лора не находится сейчас рядом с моим лицом, а, во-вторых, трепать кого-то по щеке — совсем не в его стиле.

— Боюсь, нам пора возвращаться, — бормочет он.

Я чувствую, как его рука сжимает меня, а затем чувствую ещё чью-то руку. Более изящную и тёплую.

— Фэл?

Серые глаза Сибиллы сделались такими же круглыми, как те тарелки, которые мы разносили в «Кубышке».

— Думаю, она снова с нами.

Фибус, лицо которого выглядит сейчас бледнее, чем завеса из облаков над люком в потолке, осматривает меня с головы до ног.

Они оба присели на корточки перед стулом, на котором я сижу, далеко ото всех остальных. Интересно, я сама упала на этот стул, или это они меня усадили?

— Простите, я перенеслась в своё сознание.

Сиб вздрагивает.

— Перенеслась в своё сознание? — восклицает она невероятно писклявым тоном.

— Я же тебе говорил, — шипит Фибус. — И просил тебя не трясти её.

— Я переживала. Её глаза сделались белыми! То есть, полностью белыми, и она перестала дышать! А Кахол без всяких объяснений приказал нам усадить её на стул.

Мне так странно наблюдать, что волосы моей подруги опускаются теперь ниже лопаток, как и у меня. Раньше в Люсе нас бы оштрафовали за то, что мы так сильно их отрастили. Подумать только, всё это уже в прошлом. Точнее, скоро уйдёт в прошлое.

Я разминаю затёкшую шею.

— Я перестала дышать?

Фибус сжимает мою руку, которую не держит Сиб.

— Сиб преувеличивает.

— Даже ты разволновался.

— Ну, я никогда раньше не видел, как кто-то переносится в своё сознание. Здесь не так много пар.

Он осматривает помещение, и хотя все присутствующие по-прежнему напряжены, голоса вокруг стали более спокойными.

Я замечаю, что в таверне появился Габриэль, который обсуждает что-то с Юстусом, а также нахожу Бронвен и Киана. Я замечаю, что Лор отвёл в сторону моего отца и Имоген, и они тоже что-то обсуждают. Когда я снова перевожу внимание на своих друзей, от меня не укрывается их страдальческие выражения лиц.

— Что?

Фибус фыркает.

— И она ещё спрашивает.

Я хмурюсь, так как не понимаю, что их гложет.

— Ты вышла замуж за заклятого врага своей пары, вот что, — шипит Сибилла.

Я вздыхаю.

— Я связана с ним магией, я не выходила за него. И повторюсь, это был не мой выбор.

— Сиб пытается сказать, что эта война скоро станет ещё более кровавой.

— Для Данте, — замечаю я.

Фибус убирает с лица золотой локон, и хотя его пальцы не дрожат, прядь волос всё равно выскакивает из-за уха и снова закрывает его измождённое лицо.

— Боюсь, что для всех.

— Хорошо, что Джиа вывезла мамму и паппу.

Я осматриваю безлюдный рынок.

— Они здесь?

— Нет.

Улыбка появляется на полных губах Сиб.

— Они в Неббе.

— В Неббе?

— Эпонина предложила своему новому советнику перевезти её родителей в королевство.

Глаза Сибиллы сверкают.

— Моя сестра чёртов советник королевы!

— Поверь мне, Сиб, — самодовольная улыбка растягивает губы Фибуса, — вряд ли Фэллон решила, что Эпонине нужны твои советы.

Сибилла щипает Фибуса за руку и рассержено смотрит на него, что заставляет меня отвлечься от мыслей о войне.

— Я даю отличные советы.

— Я так рада, что Дефне и Марчелло в безопасности.

— Они не просто в безопасности, Фэл, но они также, — ей должно быть сдавило горло, потому что она понижает голос, — они также простили нас.

Когда я слышу эту новость, мне становится легче дышать. Я знала, что это произойдёт с течением времени, но всё равно то облегчение, что я чувствую, кажется мне слаще тёплого мёда.

— Я так рада за твою сестру.

Я беру Сиб под руку.

— Ты была права насчёт того, что мы можем доверять Эпонине.

— Я почти всегда права.

Улыбка Сиб становится ещё шире, отчего её щёки поднимаются на невероятную высоту.

— Хватит тешить её эго, Капелька. Коридоры Небесного королевства уже едва могут его вместить, учитывая, что Маттиа постоянно этим занимается.

Я начинаю смеяться. Боги, как же мне хорошо с этими двумя.

— А где твой лихой моряк?

Улыбка сходит с лица Сибиллы, когда она смотрит на люк, где сквозь облака стального цвета проглядывают лазурные пятнышки.

— Прочёсывает туннели в поисках Антони.

При упоминании Антони мой желудок сжимается.

— Он не найдет его в туннелях.

Сиб переводит на меня взгляд.

Зажав свои руки коленями с обеих сторон, я добавляю:

— Его там больше нет. Мы выбрались оттуда вместе.

— Если вы выбрались оттуда вместе, — Фибус наклоняет голову, что заставляет его светлые волосы рассыпаться вокруг лица, — тогда почему он не здесь?

— Он решил остаться в Тареспагии.

— Мне надо сообщить Маттиа.

Сибилла вскакивает с корточек и бросается в сторону ворона, лицо которого покрыто веснушками. Вероятно, она хочет попросить его передать сообщение Маттиа.

— Вы были в туннелях вместе? — бормочет Фибус.

Я киваю.

— Данте держал его в плену?

Я, должно быть, начинаю трястись, потому что Фибус достаёт мои руки, зажатые между колен, и обхватывает их своими большими и тёплыми ладонями.

— Настолько плохо?

— Даже хуже, Фибс, — хрипло шепчу я.

Он сжимает мои руки.

— Нам необязательно говорить об этом сейчас.

Я не уверена, что захочу говорить об этом потом. Я, может быть, и спасла Антони, но я ему больше не доверяю. Он хочет смерти моей паре и, мать его, столько всего знает о воронах.

— Фибус, я слышала, что где-то здесь есть потайная лестница, по которой можно покинуть Небесное королевство.

— Ага. Вход был вон там.

Он кивает в сторону одного из углублений, которыми испещрена каменная стена высотой в десять этажей. Оно располагается на третьем этаже дома для молодых воронов. Странно, что я только сейчас замечаю множество пар глаз угольного цвета, которые смотрят на нас из отверстий в скале.

— Она всё еще на месте?

— Нет. Её уничтожили. А что?

— Антони знал о ней, — тихо отвечаю я.

Одна из его бровей приподнимется.

— Антони хочет смерти Лору, Фибс.

Несмотря на то, что он не отпускает мои руки, его хватка ослабевает.

— Но он так отчаянно сражался, чтобы вернуть его.

Допрос Данте всплывает у меня в памяти точно надоедливый запах благовоний.

— Ты уверена.

Я сглатываю и киваю.

— Вот мерда. Это плохо.

Он смотрит в сторону Сиб, походка которой сделалась в прямом смысле прыгающей, словно она очень чему-то рада.

— Нам стоит предупредить Сиб, чтобы она не уговаривала Маттиа привести его сюда.

— Антони не посмеет вернуться. Он не будет рисковать жизнью, чтобы покончить с моей парой.

Когда я это произношу, я чувствую тяжесть чьего-то взгляда. Мне даже не надо поворачиваться, чтобы понять, что это Лор. Слышал ли он всё, о чём я рассказала своим друзьям?

— Почему вы выглядите так, словно кто-то пнул змея?

Взгляд Сибиллы перемещается с Фибуса на меня, и я киваю.

Пока Фибус рассказывает всё Сибилле, голос Лора разрезает мои мысли.

«Для меня не является новостью то, что Антони меня ненавидит, птичка».

И прежде, чем Лор поймёт, что ненависть Антони к нему — это последнее, о чём я переживаю, я закрываю свои мысли, так как очень боюсь, что моя пара покинет Небесное королевство и полетит искать Антони, тем самым рискуя потерять своего второго ворона.

Овладев эмоциями, я поворачиваю своё бесстрастное лицо в сторону тёмного угла, где стоит сейчас Лор в окружении Имоген и трёх других воронов.

«Этот полукровка хочет заполучить всё, что у меня есть. Моё королевство… мою пару».

Я сжимаю губы.

«Не думаю, что он всё ещё хочет меня заполучить, Лор».

«Бронвенкогда-нибудь рассказывала тебе о том, что показал ей Котёл в ту ночь, когда мы освободили моего второго ворона?»

«Нет. Она только сказала, что если Антони отправится со мной, это изменит мою судьбу».

Я смотрю в сторону своей тётки-провидицы.

«Я так понимаю, ты знаешь, как?»

«Да».

Я осматриваю темноту в поисках золотых глаз, которые Лор не сводит с меня.

«И как?»

Вместо того чтобы ответить мне, Лоркан решает мне показать. И хотя этим событиям не суждено было случиться, от этого видения слёзы начинают течь по моим щекам.

ГЛАВА 45

— Фэллон, что такое?

Глаза Фибуса наполнены таким неподдельным волнением, что я нацепляю на лицо улыбку и накрываю ладонью его острую скулу.

— Ничего, Фибс. Всё в порядке.

— Ага. Выглядит именно так, — говорит он со вздохом.

Сибилла сглатывает несколько раз.

— Это Антони.

Это не то, что она подумала, но да, причина моей сердечной боли — Антони, поэтому я киваю. Возможно, когда-нибудь я расскажу им о той жизни, которая могла у меня быть, но сейчас я не хочу представлять мир, в котором нет Лоркана Рибава.

Я встаю и готова уже пойти к нему, так как жажду оказаться рядом с ним, как вдруг он пересекает «Таверну-Базар», направляясь в мою сторону во всём своём призрачном великолепии. Сибилла и Фибус отходят назад, освобождая для него место.

Близость Лора только усиливает мою печаль.

«Не плачь, любовь моя».

У меня начинают выступать слёзы, когда я заглядываю в его сверкающие глаза. Мне бы хотелось верить, что меня нелегко сбить с пути, но тогда, когда я собиралась украсть пять железных воронов, я была такой наивной, что если бы мне сказали правильные слова и привели правильные доводы, я бы сделала то, что не нужно было делать.

Мои мысли снова переносят меня в то видение, и я снова вижу, как вонзаю обсидиановый клинок в крыло Лоркана после того, как Антони убедил меня в том, что этот ворон погрузит весь мир в хаос.

Бархатные тени моей пары скользят по моим щекам, стирая слёзы и не давая им скатиться с подбородка.

«Этого не произошло, Фэллон».

После печали приходит злость. Я начинаю тянуть себя за волосы.

«Но это могло произойти, Лор. Могло! Я была довольно глупой…»

«Ты не глупая. Ты никогда не была глупой. Тобой двигало сердце».

Лор убирает мои руки от волос своими призрачными пальцами.

«Знаешь, во что я верю, mo khrà?»

«Нет. Во что?» — восклицаю я, всё ещё полностью разочарованная сама в себе.

«Я верю в то, что твоё сердце снова привело бы тебя ко мне».

«Ты слишком доверяешь моему сердцу», — ворчу я.

«Ты не только моя пара, но ты также мой ворон. Если бы ты не вернулась ко мне из-за парной связи, ты вернулась бы ко мне благодаря своему происхождению».

«Ты, и правда, думаешь, что Антони не раскрыл бы тайны моего происхождения?»

Насмешка в моём голосе придаёт ему истерические нотки.

«Думаю, что твоё любопытство заставило бы тебя начать искать ответы в одиночку. Я также думаю, что Котёл не сделал нас парой для того, чтобы в итоге развести нас».

«Но именно так он поступил с моими родителями».

«Котёл не разрывал их связь, Фэллон; это сделала Мириам».

Моя грудь расправляется, чтобы вместить мой громкий вдох.

«Если нам повезёт, то Котёл вернёт Дайю твоему отцу».

«Я не верю в везение».

«Веришь. Ты же веришь, что нам с тобой может повезти?»

Ещё один глубокий вздох вырывается из моих лёгких.

«Нам троим».

Я хмурюсь.

«Троим? Ты зачал ребёнка в моё отсутствие?»

Улыбка разрезает его тени.

«Нет, Behach Éan. Это станет твоей задачей. А моей единственной ролью будет — излить своё семя в твоё лоно».

Несмотря на то, что мы обсуждаем трагичные вещи, моё тело нагревается при упоминании его семени.

«А вообще, я имел в виду твоего отца».

Моё тело перестает пылать. Я оглядываю рынок в поисках вышеупомянутого мужчины, но не нахожу его среди групп оборотней. Куда он делся?

«Он сказал, что ему надо куда-то слетать».

Я, конечно, могу ошибаться, но мне кажется, что он полетел к морю, чтобы найти ярко-розового змея. Боги, моя мать — змей.

«А мы — птицы».

«Это расставляет всё по своим местам».

Я слышу, как кто-то откашливается. Я выглядываю из-за плеча Лора и замечаю Габриэля, стоящего недалеко от нас.

— Простите, что прерываю.

Он одаривает меня мимолетной, но милой улыбкой.

— Рад снова тебя видеть, Фэллон.

— Я тоже рада тебя видеть.

— А ты уже и не надеялась?

— Я никогда не теряла надежды выбраться оттуда.

— Я имел в виду…

Он потуже затягивает кожаный ремешок, которым он перевязал свои… свои по-настоящему короткие волосы.

— Ты ведь помнишь о пророчестве Бронвен, согласно которому я сыграю в Котёл до следующего полнолуния. Луна уже полная, а я всё ещё жив.

Я моргаю. Я не забыла об её мрачном предсказании, но забыла о сроках его исполнения.

— Это… Я рада, что она ошиблась.

Он со вздохом отвечает:

— Она всё ещё видит мою смерть от меча Таво.

— Ну, я думаю, что мы все хозяева своей судьбы.

Я смотрю в сторону одного из столов, где сидит Бронвен вместе с Юстусом, который что-то рассказывает и водит кончиком пальца по чернильным кругам на своей ладони.

Несмотря на то, что Бронвен довольно сложно любить, так как её методы весьма жёсткие и часто граничат с жестокостью, она действительно заботится о безопасности своего народа.

Так же, как и я.

Но стала бы я отправлять кого-нибудь в логово дьявола без предупреждения?

Нет.

Простила ли я её?

Тоже нет.

И я не верю, что когда-нибудь смогу. Но Бронвен не похожа на ту, кто жаждет чьего-либо прощения.

— Морргот, Юстус просит увидеть своего сына. Могу я отвести его к Лазарусу?

Лор, должно быть, показал Габриэлю какие-то неприятные образы, потому что лоб фейри хмурится.

— Бронвен видела, что генерал фейри пронзит меня ножом.

Я перевожу взгляд с мрачного лица моей пары на бледное лицо Габриэля.

— Что происходит?

Серые глаза Габриэля темнеют и становятся грифельного цвета.

— Я буду с ним осторожен.

Поспешно кивнув головой, он удаляется в сторону Юстуса.

«Лор, ты сказал ему, что его убьёт Юстус?»

«Я предупредил его, чтобы он был осторожен, только и всего».

«Зачем Юстусу его убивать?»

«Он безжалостный человек, который не остановится ни перед чем для достижения своих целей. И он генерал фейри».

«Бывший генерал».

Я упираю руки в бока.

«К тому же у него нет причин убивать Габриэля».

«Я не сказал, что он это сделает; я просто предостерёг Габриэля, и, насколько мне известно, предосторожность никогда ещё никому не вредила».

«Боги, тебя послушать, так Юстус настоящий злодей».

«Он связал себя с ведьмой, чтобы использовать её магию. Он не отпускал тебя ко мне и держал под землёй в течение нескольких недель! Я понимаю, что ты ищешь только хорошее в людях, птичка, но постарайся не закрывать глаза на плохое, потому что даже самым святым среди нас не чужд грех».

Я понимаю, что он прав, но мне всё равно кажется, что он натравил одного мужчину на другого. Сплотить людей во время войны достаточно сложно, и это становится настоящим испытанием, если один из участников убеждён в том, что другой хочет его убить.

— Юстус Росси, — бормочу я. — Я требую исполнения условий одной из наших сделок: вы не можете причинить вред Габриэлю Мориати.

Мой дед, должно быть, почувствовал пощипывание, потому что обе его брови взлетают наверх, а голубые глаза впиваются в меня.

— Ну, вот. Ты удовлетворён, Лор?

Вздох прокатывается по нашей мысленной связи.

«Мы можем опустить наше оружие и пойти поспать, mo khrà?»

Он обхватывает меня за талию своими призрачными руками.

«Мне отчаянно необходимо снять с тебя это грязное платье».

Он проходится своим эфемерным носом по моей щеке, и всё моё тело покрывается мурашками.

«А мне отчаянно необходимо сделать тебя цельным».

«Мне не нужен мой пятый ворон, чтобы доставить тебе удовольствие, Фэллон».

«Я не поэтому хочу его найти».

Я содрогаюсь, когда его пальцы начинают подниматься по моей спине.

«Скажи мне, где находится твой пятый ворон, и я немедленно уйду вместе с тобой».

Он упрямо прижимается ко мне губами, что заставляет меня добавить:

«И не буду вспоминать о спасении твоего пропавшего ворона до завтра».

«Он лежит в Филиасерпенс».

«Филиасерпенс?»

Я улыбаюсь, потому что ожидала от Лора другого ответа: что его ворона унесли в туннели под Исолакуори.

«Почему ты так не хотел раскрывать мне его местоположение?»

«Потому что, Фэллон, Филиасерпенс находятся так глубоко, что даже фейри не способны добраться до их дна».

«Хорошо, что я шаббианка».

«Боюсь, шаббианцы не способны заплывать так далеко, не рискуя навредить своему телу».

Моя улыбка исчезает.

«Я бессмертна, Лор».

«Бессмертна, но не уязвима. Я не буду рисковать твоим слухом или зрением, или Морриган знает, каким ещё органом, чтобы спасти ворона, который мне не нужен».

— Не нужен? — восклицаю я вслух.

«Ты пообещала уйти вместе со мной, как только я расскажу тебе о нём, Behach Éan. Как и обещала не касаться этой темы до следующего дня».

Его тени превращаются в перья.

«Я надеюсь, ты исполнишь свои обещания».

Он предлагает мне своё крыло.

Я вздыхаю, посылаю своим друзьям воздушный поцелуй и забираюсь на широкую спину Лоркана.

«Я могу слышать твои мысли», — говорит он, неся меня над безмолвным королевством.

«Я пообещала не говорить о твоём вороне. Я не обещала тебе не думать о том, как его достать».

Пока мы летим по тёмным коридорам, у меня в голове начинает вырисовываться план. Нет таких глубин, в которые не могут проникнуть змеи. Не говоря уже о том, что ни железо, ни обсидиан не могут причинить им вред.

«Ты можешь общаться со змеями, Лор?»

«Нет. Это могут делать только шаббианцы».

«Как?»

«Они помещают образы в голову этих морских существ».

«Отлично».

Он слегка отклоняется от курса, но затем выравнивается.

«Что такое?»

«Я не могу рассказывать тебе об этом до завтра. Не хочу, чтобы меня обвинили в том, что я нарушаю свои обещания».

Он рычит и произносит моё имя.

«Эй, вообще-то это была твоя идея — не обсуждать спасательную операцию».

Он замедляется, продолжая парить в прохладном воздухе, которым наполнены гигантские коридоры.

«Рид улетел на Шаббе несколько дней назад, чтобы обсудить это с Прийей, но мой ворон продолжает лежать там же, где пал».

После долгой паузы он добавляет:

«Боюсь, он напрасно летал туда».

Не напрасно. Ведь женщина, которой он подарил любовный камень, находится сейчас на Шаббе. Узнала ли его мамма, или её сознание осталось всё тем же мрачным местом, наполненным страхом и тревогой

«А видения прекращаются, когда морские змеи пересекают магический барьер?»

«Они помогли вытащить на берег галеон, в котором я был заперт, поэтому нет, видения не прекращаются. Единственное объяснение, которое приходит мне на ум, это то, что мой ворон упал туда, куда не могут проникнуть даже змеи».

«Что-то типа расщелины?»

«Да».

Его вороны не очень большие, но то же самое можно сказать про мои руки. Лор, должно быть, не успевает прочитать мои мысли, потому что не издаёт очередной рык.

«Я не протестую, потому что ты дала мне клятву. Согласно которой, ты должна оставаться подле меня. Или ты уже забыла?»

Похоже, забыла. Я вздыхаю.

«В таком случае, тебе придётся нырнуть вместе со мной и не отходить от меня, как в старые добрые времена. Ты был классным подельником».

Он не отвечает, пока мы не долетаем до шипованной двери его спальни, и он не перевоплощается.

«Подельником?»

В его голосе слышится весёлость, как будто мой позитив наконец-то пробился сквозь его негативные мысли.

«Я предпочитаю слово «проводник». Или «первопроходец».

«Не сомневаюсь».

Одарив его дразнящей улыбкой, я добавляю: «Ведь у тебя непомерное эго, Морргот».

Его ласкающие тени окутывают меня и заставляют всё моё тело покрыться мурашками.

«Святая Морриган, каким же блёклым был мой мир без тебя, птичка».

Неожиданно у меня сводит горло, а веки намокают. Я ведь не собираюсь заплакать? Снова. Неужели у меня ещё остались слёзы после этого бесконечного дня? Я протягиваю руку, чтобы погладить своего короля, похожего на грозовое облако, а он поднимает меня своими призрачными руками и поворачивает дверную ручку.

Я резко вдыхаю.

«Не могу поверить, что ты можешь меня нести».

Дверь с грохотом закрывается.

«Сейчас ты узнаешь, что ещё я умею в этом обличье».

ГЛАВА 46

Наполненная ванна ожидает меня в покоях Лора. От неё клубами поднимается пар, и это заставляет меня блаженно застонать. Я не мылась в ванне с тех пор, как мою магию освободили. Воспоминания о ритуале притупляют мой энтузиазм.

Как бы мне хотелось стереть из памяти прошлый месяц. Забыть, что меня похитили и связали с монстром. Забыть о том, что я убила хорошего человека, пытаясь убить плохого. Но, увы, моё сознание работает иначе.

Нельзя сохранить одни воспоминания и избавиться от других. Хорошие или плохие, все они сохраняются и сосуществуют друг с другом, как отдельные касты.

Конечно, моё сознание это не королевство. Но Люс, в котором живут только остроухие фейри, был бы ужасно скучным местом. Именно разнообразие делает наш мир таким исключительным. Красоту можно найти даже в самых тёмных его уголках, а драгоценные воспоминания даже в сточной канаве моих кошмаров. И только я могу вытащить их из грязи и вынести на свет.

Лор отращивает железный коготь и проводит по моему испорченному платью. Застывший от соли шёлк спадает с моего тела, покрытого синяками. Я сосредотачиваюсь на светлых моментах, которые освещают мою обсидиановую темноту: встреча с бабушкой-шаббианкой, обретение магии, близкое знакомство с Юстусом Росси, дольки апельсина, которые просовывал Като в мою клетку, несмотря на приказ не давать мне есть, новость о том, что моя мать всё ещё жива. Я даю этим воспоминаниям, хотя их и немного, разрастись и полирую их до тех пор, пока они не начинают затмевать своим блеском те, что я хочу забыть.

Лор тихо и медленно раздевает меня, разрезая кружево моего бюстгальтера, после чего спускает нижнее белье по моим ногам, а его прохладный дым скользит по моей коже, точно ароматическое масло.

Когда я оказываюсь полностью раздетой, напряжение начинает покидать моё тело, словно он избавил меня от доспехов, а не от этого коротенького платья. Я чувствую себя более свободной и лёгкой, точно парус, раздуваемый ветром, точно корабль, рассекающий спокойную воду.

«А ну-ка в ванну, маленький кораблик», — бормочет он у меня в голове.

Пальцы его призрачной руки переплетаются с моими, и он тянет меня в сторону огромной круглой ванны, окутанной паром.

Я приподнимаю бровь.

«Маленький кораблик?»

«Маленький змей?»

Я улыбаюсь.

«Мне больше нравится, Behach Éan».

Я поднимаюсь на четыре ступеньки, ведущие к каменной ванне, а затем издаю стон, когда погружаю в неё ногу.

«Но мне любопытно, как будет «змей» на языке воронов».

«Sífair».

— Си-фэ, — произношу я вслух, чтобы запомнить это слово. — Хочешь услышать кое-что невероятно забавное? — спрашиваю я, погружаясь в ванну.

«Забавное?»

«Классное».

«Я хочу, чтобы ты рассказывала мне всё», — говорит он, и его тени рассеиваются, слившись с паром.

«Как только я оказалась в присутствии Мириам, ещё до того, как она разблокировала мою магию, я овладела шаббианским языком».

Золотые глаза Лора снова появляются прямо передо мной. Я ожидаю, что он удивится, но Король воронов выражает другую эмоцию.

«Что?»

Я закрываю глаза, запрокидываю голову, и всё моё тело, за исключением носа, рта и глаз, оказывается под водой.

«До того, как она разблокировала твою магию?»

«Да. Я зашла в подземелье и — бам! — начала её понимать. Я даже не осознала, что она говорит на шаббианском».

Он так долго ничего не говорит, что я открываю глаза и вытягиваю шею.

«Я предполагала, что это может шокировать тебя, но в хорошем смысле… а не», — я пожимаю плечами, — «в плохом».

«Я рад за тебя, Фэллон».

«Я не слышу радости в твоём голосе».

Он начинает тереть нежное мыло между своими призрачными ладонями до тех пор, пока не появляется пена, которая переливается перламутром на фоне его тёмных рук. Отложив мыло, он запускает пальцы в мои мокрые волосы и начинает намыливать мою голову. А я уже и забыла, какими божественными могут быть его прикосновения.

Вымыв мне волосы, он откидывает мою голову назад, опускает её в тёплую воду и начинает тереть, заставляя меня издать ещё больше стонов.

«Прости мне отсутствие воодушевления, Behach Éan, но я не могу не задаться вопросом, почему ты так неожиданно овладела шаббианским, но не языком воронов».

Его слова прогоняют радость, которая курсирует по моим венам, благодаря массажу головы, который он мне устроил. Я сажусь, притягиваю колени груди, сжимаю щиколотки руками и пристально смотрю в его горящие глаза.

— Это потому что моя воронья сущность всё ещё заблокирована? — говорю я, хотя понимаю, насколько абсурдна моя теория, учитывая то, что я заговорила на шаббианском до того, как мою магию разблокировали.

Несмотря на то, что вода в ванне теплая, меня окутывает холод.

«Я ведь ворон?»

«Да. Ты дочь своего отца, а Кахол определённо ворон».

«Тогда… почему?»

Моё воодушевление проходит, и на смену ему приходит ужас.

«Фейри и вороны не могут иметь потомство. Ты ведь это знаешь?»

«Да. Но какое это имеет отношение к моему умению говорить на языке воронов?»

«Что если перенос тебя во чрево фейри лишил тебя твоей вороньей сущности?»

Похоже, он не только что пришёл к этому выводу. Похоже, он много об этом думал. Если он прав, тогда это значит… это значит, что я никогда не смогу перевоплотиться. Я никогда не смогу летать.

«Это только теория, птичка. По крайней мере, я могу ошибаться».

Это возможно, но что если он прав? Что если…

«Тогда тебе придётся использовать мои крылья всю жизнь».

Его тени скользят по моей шее, пытаясь угнаться за капельками воды, стекающими с моих волос.

«Всё могло быть гораздо хуже».

Он прав. Я это понимаю. Но разочарование начинает наполнять мою грудь при мысли о том, что я никогда не смогу отрастить крылья и умчаться в небо.

«Я могу ошибаться», — повторяет он, и его эфемерные губы касаются моих, после чего обосновываются там до тех пор, пока мои губы не раскрываются для него, пока его поцелуй не заставляет моё тело отодвинуться назад, пока моя спина не ударяется о край гигантской ванны.

Его тени превращаются в руки, которые сжимают мои колени и разводят их в стороны.

«Посмотри на меня, Behach Éan. Не отводи взгляд».

Я делаю, как он говорит, и смотрю на него. Его тени сгущаются и обретают цвет, а очертания тела становятся чётче, и он превращается в мужчину, сделанного из плоти и чернил, который стоит на коленях меж моих ног. Я упиваюсь этим необыкновенным лицом, которое смотрит на меня сверху вниз, прохожу взглядом по острому краю его безукоризненного носа, поглощаю его идеальные ресницы и лёгкий изгиб губ.

Я вспоминаю его слова о том, что принцесса из Глэйса назвала его зверем, но в этом мужчине нет ничего звериного. Каждый его сантиметр великолепен, совершенен и чувственен. Это лучшее произведение искусства, которое было когда-либо создано.

«Я рад, что ты довольна тем, кто тебе достался», — бормочет он, а его пальцы лениво скользят по моим ключицам в сторону плеч.

«Достался», — фыркаю я, но затем теряю нить своих рассуждений, так как он начинает ласкать мои груди, сначала ногтями, а затем кончиками пальцев. Я вынимаю руки из воды и заношу их над его широкими плечами, боясь, что он схлопнется, как мыльный пузырь, если я надавлю на них.

«Этого не случится, потому что я в твоей голове, Фэллон».

Он обхватывает нежную плоть одной из моих грудей своими длинными пальцами, после чего хватает мои запястья другой рукой и опускает мои руки.

Когда мои пальцы касаются его плоти, он испускает умиротворённый вздох, словно я облегчила ему какую-то ужасную боль. Ещё один глубокий вздох вырывается из его груди, когда я кладу другую руку ему на плечо и сжимаю его.

«Мне так не доставало твоих прикосновений, Behach Éan».

Он возвращает свою руку на мою обнажённую грудь и начинает её разминать, а другой рукой скользит вниз по моей грудной клетке, и загрубевшие подушечки пальцев проходятся по моему животу.

«Твоего запаха».

Он проводит носом сбоку по моей шее, заставляя меня наклонить её, после чего касается моей кожи губами, а его пальцы нажимают на мой пупок, точно это какая-нибудь кнопка. Моё тело содрогается, как будто он активировал что-то внутри меня.

«Твоего вкуса».

Его язык движется вдоль моих губ в поисках входа и заставляет их раскрыться.

А когда его губы накрывают мои, из меня вырывается стон. Боги, как же сильно я по нему скучала. Каждой клеточкой своего тела, всеми фибрами души, каждым ударом самого главного органа, который барабанит у меня в груди.

Моё сердце становится всё больше и больше, и упирается в рёбра, желая максимально приблизиться к руке моей пары, которая прижата сейчас к моей груди. Мой сосок твердеет, несмотря на то, что он ласкает каждый миллиметр кожи вокруг него.

Моё дыхание становится прерывистым, и совсем останавливается, когда он запускает свои пальцы в мои мокрые кудрявые волоски. Несмотря на то, что он прижал меня к гладкой каменной стене, и мне некуда падать, я впиваюсь всеми фалангами пальцев в его кожу, сделавшуюся скользкой от пара.

Блуждать у себя в сознании — так удивительно. Как жаль, что моё сознание не могло покинуть те обсидиановые стены, когда моё тело оказалось запертым внутри них. Это немного раскрасило бы мои серые дни.

Лор рычит мне в губы. Он делает это, потому что моё сознание вернулось в те места, куда он не может проникнуть, или потому что его пальцы достигли моей промежности, в которую они могут проникнуть? Он раздвигает мои складки двумя пальцами, и, расчистив себе путь таким образом, запускает средний палец внутрь меня. Когда он проводит по моему клитору, я так резко вдыхаю, что чувствую укол в лёгких, а затем испускаю приглушённый стон, который он слизывает с моих губ.

Когда его палец перемещается ниже и касается скользкой пульсирующей плоти, я выхожу из транса, в который он меня погрузил, сжимаю его шею и провожу рукой вниз по его крепким мускулам, усыпанным шрамами. Я начинаю водить пальцами вокруг его сосков до тех пор, пока они не затвердевают и не начинают напоминать острые пики, подобные тем, что венчают его гору. А затем провожу костяшками пальцев по впадинке между его рёбрами и чувствую, как его мышцы начинают усиленно сжиматься, а сердце отчаянно биться.

Когда моя рука, наконец, достигает цели и обхватывает его бархатистый член, он отрывает от меня свои губы и крепко сжимает края ванны обеими руками:

— Behach Éan.

Его лицо выражает сейчас такое невероятное удовольствие, что я не жалею о том, что он отпустил меня. Из-под полуприкрытых век он наблюдает за тем, как я провожу рукой от основания его члена до самого кончика, надавливая на набухшие вены, которые продолжают наполняться желанием.

Водя рукой по его члену, я сажусь и оставляю поцелуй на его небритой челюсти, после чего спускаюсь губами по его жилистой шее и облизываю его острый кадык. Он хрипло произносит моё имя, а затем моё прозвище. Его голос уже не может скрыть его удовольствия, поэтому я сжимаю его чуточку сильнее и решаю ускориться.

Он начинает содрогаться и вибрировать, точно змей. Воодушевленная тем, что мои прикосновения доставляют ему удовольствие, я крепко его сжимаю, но вместо плоти… мои пальцы ничего не чувствуют.

А мои губы… проходят сквозь воздух.

— Лор? — бормочу я. — Куда ты делся?

«Focà. Я здесь, mo khrà», — из него снова вырывается ругательство. «Здесь».

«Что произошло?»

«Ты заставила меня потерять контроль, вот что произошло».

Когда мне, наконец, удаётся разглядеть его глаза среди тумана его тела и пара от ванны, я бормочу:

— Давай попробуем ещё. Но на этот раз перенеси меня в другое место.

«Куда бы ты хотела отправиться?»

— Удиви меня.

Он улыбается мне, и когда его губы медленно приподнимаются в коварной улыбке, я забываю, как дышать.

«Когда я скажу «давай», перенеси себя в моё сознание».

Тени Лора рассеиваются, точно дым над костром, и вылетают из ванной комнаты, сделанной из тёмного камня. Я провожу руками по маслянистой поверхности воды в ванне, и мыльные пузырьки начинают лопаться.

«Давай».

Я откидываю голову на край ванной и сосредотачиваюсь на своей паре. Моё сознание вылетает из тела, точно на крыльях, и появляется в таком потрясающем месте, что я невольно запрокидываю голову, и начинаю кружиться вокруг своей оси.

ГЛАВА 47

Когда я начинаю поглощать глазами чернильное небо, усыпанное звёздами, Лор разражается смехом. Этот медовый звук закручивается вкруг моего тела и покрывает мою обнажённую кожу ещё одним слоем великолепия. Когда я отрываю взгляд от сверкающего бескрайнего пространства, у меня перехватывает дыхание, но на этот раз не из-за вида вокруг.

Я перестаю дышать и кружиться при виде своей пары, окутанной одним лишь лунным светом. Я, может быть, и нахожусь внутри его головы, но его тело кажется таким же реальным, как и тогда, когда оно обладает всеми пятью воронами.

Свет играет на его мышцах и округлостях, на изгибах его вен и в волосах цвета вороного крыла. Он купает в золоте его внушительный член, который выглядит таким же жилистым, как и его руки, приподнимается в такт его кадыку, и блестит так же, как золотые радужки его глаз.

И хотя у него нет ни короны, ни доспехов, ни меча, Лоркан Рибав выглядит как настоящий монарх. Его спина ровная, плечи расправлены; он широко расставил ноги и стоит так же твёрдо, как тот каменный утёс, что возвышается у него за спиной; а его глаза такие же бездонные, как звёздный океан, облизывающий мои пятки.

— Тебе нравится это место, mo khrà?

Солёный бриз, пришедший с бухты, обдувает моё обнажённое тело и окутывает теплом, отчего мои соски слегка размягчаются.

— Оно просто невероятное.

Я начинаю идти в его сторону, но неожиданно останавливаюсь.

Чёрные брови Лора хмурятся.

— Что такое?

Я вдруг вспомнила, что когда в первый раз совершила путешествие в своё сознание, он рассказал мне о том, что его разум находится там же, где и тело, а это значит, что он сейчас находится за пределами стен. Но я также вспоминаю, как однажды проникла в его сознание и очутилась в прошлом — сначала вместе с Бронвен, а затем в его покоях.

Недоумение затмевает мою обеспокоенность, а точнее встаёт с ней в один ряд.

— Когда я сплю, мой разум отражает мои сны. А когда бодрствую, он привязан к реальности.

— Значит… — я облизываю губы, — тебе снится бухта или ты действительно подверг себя опасности ради свидания на берегу?

Один из уголков его губ взлетает вверх.

— Я превратился в дым. Мне нельзя навредить в этом обличье.

Я, вероятно, должна успокоиться, но почему-то не могу этого сделать.

— Мои стражники охраняют периметр, а в море бушуют штормовые ветра. Ни один фейри в здравом — или не в здравом — уме, не рискнёт выйти в Южное море.

Водная гладь у меня за спиной выглядит гладкой, как зеркало.

— Путешествуя у себя в сознании, мы можем выключать не только людей, но и окружающую действительность. И даже изменять время суток.

Он кивает на звёзды, которые не должны были ещё взойти над настоящим Люсом.

— Ты клянешься, что тебе не угрожает опасность?

— Клянусь.

Когда я всё ещё не иду в его сторону, он начинает идти ко мне, медленными, но уверенными шагами. Его глаза пристально смотрят на губу, которую я нервно пожёвываю.

«Фэллон, любовь моя, мы в безопасности».

Он берёт меня за запястья и заставляет меня обхватить его шею руками, после чего приближает ко мне своё лицо и высвобождает мою губу с помощью ужасно томного поцелуя.

«Я боюсь не за себя, Лор».

«Я не рискую потерять ещё одного ворона, но рискую потерять разум, если не получу тебя прямо сейчас».

Сжав мои бёдра, он приподнимает меня.

Я обхватываю его ногами за талию, и упираюсь в него щиколотками, чтобы не соскользнуть вниз. Я, конечно, не рискую упасть, ведь он так крепко держит меня за попу, что даже если бы я попыталась высвободиться, я бы ни смогла этого сделать. Да и зачем мне, ради святого Котла, пытаться это сделать? Кроме объятий Лора во всём мире нет такого места, где я хотела бы сейчас находиться.

Он целует меня в изгиб шеи, а затем начинает посасывать мою кожу. Останется ли на моей плоти след от его губ, когда я очнусь от этого необычного сна?

— Суша или море, птичка?

— Ч-что? — говорю я на выдохе.

Он припадает губами к моему уху и произносит:

— Где бы ты хотела, чтобы я тебя взял? В море или лучше уложить тебя на песок?

— Удиви меня.

Я чувствую, как его губы изгибаются рядом с моей кожей, и когда он делает шаг в сторону моря, его член начинает покачиваться, касаясь моей влажной промежности. Когда он заходит в воду по щиколотки, он разворачивается, встаёт на колени и кладёт меня на влажный песок. А затем я чувствую его полураскрытые губы на своей груди. Мягкие-мягкие они медленно целуют меня, заставляя бледно-розовую ареолу сморщиться, а сосок затвердеть так, что он угрожает проткнуть его язык.

Мое сердцебиение ускоряется, когда он переводит взгляд на мою другую грудь.

«Больно?»

Это поразительно, но он запомнил тот факт, что моя грудь никогда не была источником моего наслаждения.

Он упирается на предплечья и говорит:

— Я ничего не забываю, Behach Éan. Если хочешь, я могу перестать уделять внимание твоим прекрасным грудям.

— Нет.

Несмотря на то, что я вряд ли смогу от этого кончить, как это, по всей видимости, может делать Сиб, нельзя сказать, что мне не нравится это ощущение.

Лор пристально изучает мои глаза — мои мысли — словно хочет быть абсолютно уверен в том, что я согласилась не только ради того, чтобы сделать ему приятно.

Я запускаю руку в его волосы и притягиваю его лицо к другой своей груди, скармливая её ему. Пальцы на всех моих конечностях подворачиваются, когда он втягивает ртом мой сосок и проводит по нему зубами, после чего начинает ласкать языком.

«Это слишком. Слишком здорово. Чёрт. Вообще-то это…»

Мои вены начинает покалывать, после чего живот, а за ним и всё моё нутро, сжимаются.

Балансируя на одной руке, он проводит другой рукой вдоль всего моего тела, точно скульптор, придающий нужную форму глине, а затем разводит мои ноги в стороны основанием ладони, раздвигает пальцами мои губы и без колебаний вводит свой длинный палец внутрь меня.

Сдавленный крик вырывается из моего горла, спина выгибается. Лор прижимает меня к песку своей большой ладонью, и яростно обводит языком мой сосок так, что обе мои груди затвердевают, хотя он занимается только одной из них. Он отпускает меня, издав громкий хлопок, который вызывает во всём моём теле покалывание, которое затем перерастает в дрожь, когда он начинает лениво двигать пальцем туда-сюда.

Не сводя с меня глаз, он улыбается мне коварной улыбкой, и начинает скользить губами вниз по ложбинке между моими рёбрами в сторону пупка, а затем проходится по моим кудрявым волоскам. Как только он достигает моего лобка, он отрывает лицо от моего тела, достаёт палец из моей пульсирующей разгоряченной плоти и демонстрирует мне, с огромным самодовольством, как сияет его кожа.

Снова обратив на меня свой взгляд, он кладёт палец, покрытый моими соками, себе в рот и начинает посасывать его.

«Как же я изголодался по твоему сладкому вкусу, моя дорогая пара».

Когда я вижу то, как он вкушает меня, и слышу пьянящий стон, который вырывается из его груди, мои щёки вспыхивают огнём, что заставляет уголки его губ подняться ещё выше.

Облизав свой палец дочиста, он откидывается назад и начинает погружаться в воду до тех пор, пока его длинное тело удобно не устраивается на песке. После этого он подцепляет руками мои ноги и разводит их широко в стороны.

— Я думала, что ты хотел…

Он опускает голову и медленно проводит по мне языком, захлопнув дверь, отделяющую рот от моего разума.

«Что, по-твоему, я хотел, Behach Éan?»

«Я думала…»

Он снова меня облизывает.

«Я думала…»

Он опять касается моего набухшего бугорка, и я перестаю думать.

Лор усмехается, что только усиливает ощущения, нарастающие внутри меня. Избавив мои лёгкие от нескольких стонов, он переносит вес на локти и отрывает свои губы от моей промежности.

— Что ты думала?

Я моргаю, глядя на небо, после чего приподнимаю голову от песка и, моргая, смотрю уже на него, так как мои мысли перенеслись далеко-далеко к звёздам.

Он обводит ногтем мой клитор, отчего мой пульс ускоряется.

— Так что?..

О, боги, он это серьёзно? Он действительно думает, что сейчас самое подходящее время для того, чтобы мучить мой мозг? Лично я хочу, чтобы он мучил только ту часть тела, которой он едва касается.

Он усмехается, и его дыхание опускается меж моих ног. Мои бёдра напрягаются. Промежность сжимается. Мне хочется, чтобы он снова посмеялся над моими умственными способностями, чтобы его лёгкие довели меня до пика, раз уж его палец отказывается доставлять мне удовольствие.

Подмигнув мне, он заменяет палец своим языком, захватывает меня своими губами и зубами, а затем начинает интенсивно посасывать, отчего я вижу такую яркую вспышку света, точно звёзды у меня над головой врезались друг в друга, превратившись в одну большую звезду.

Я хватаю его за волосы и выкрикиваю его имя, кончая на его лице, в этом странном месте, где есть только мы вдвоём. Он начинает медленно меня лизать, точно пытается поймать самые последние капли моего оргазма, после чего поднимается на колени, берёт меня за щиколотки и притягивает к себе по песку. Когда моя попа врезается в набежавшую волну, он берёт мое обмякшее тело на руки и заходит в море.

И только тогда, когда его налитой член касается моей набухшей промежности, я вспоминаю окончание своей фразы.

«Оказаться внутри меня. Я думала, что ты хотел именно этого».

Он проводит своей ключей челюстью вдоль моей шеи, а затем по щеке.

— Отведи меня домой, Behach Éan.

Его хриплая просьба, которая звучит так нежно, ласкает моё бешено колотящееся сердце и успокаивает хаос внутри меня. Биение моего пульса становится ровным, как сверкающее море, которое нас окружает. Я крепко обхватываю его ногами, одной рукой обнимаю за шею, а другой рукой тянусь к органу, покрытому бархатистой кожей.

Я приподнимаю его своим большим пальцем, после чего направляю в своё тело одним быстрым движением. Когда я испускаю блаженный вздох, он издаёт хриплый стон, который разносится по воде и врезается в каменистые утесы. Когда я начинаю двигать бёдрами, он сжимает мою попу руками. А вода, вместо того, чтобы ускорить скольжение его плоти по моей, замедляет наш ритм.

Лор издаёт рык, и я не понимаю, что это значит: недовольство или удовлетворение? Он завладевает моими губами, что заставляет меня забыть, как двигаться, но неожиданно помогает ему сосредоточиться, потому что его руки и бёдра не сбиваются с ритма и продолжают направлять моё тело с той скоростью, которая ему нравится.

Всё это кажется таким реальным, что на секунду я начинаю думать, что это происходит на самом деле. Но это не так. Я не буду истекать его семенем, потому что у моей пары не достаёт одного ворона.

«Забудь о моём вороне», — рычит он. «Сосредоточься на…» — он входит так глубоко, что я чувствую, как его кончик упирается мне в желудок; чувствую, как рифленая поверхность его члена царапает мои стенки, — «…мне».

Я обхватываю ладонями его лицо и углубляю поцелуй, потерявшись в этом моменте, в этой цельной версии его, в дыхании, которое вырывается из его лёгких и проникает в мои, в мощных толчках его члена.

Моё тело напрягается, как и его, и содрогается от второго оргазма, который кажется таким же реальным, как и тот, что он подарил мне перед тем, как нас разлучили. Неожиданно он замирает, а затем окрашивает мои стенки своим призрачным удовольствием.

Уронив голову в изгиб моей шеи, он хрипло говорит: «Mo ab’waile. Mo khroí».

Когда он произносит эти незнакомые слова внутри моей головы, я чувствую, как они оседают на моей чувствительной плоти, точно морская дымка.

«Что значит «о-вахлиа» и «кри»?»

«Мой дом».

Он целует меня в уголок губ, после чего зависает губами над другим уголком и бормочет:

— Моё сердце.

ГЛАВА 48

Я не помню, как покинула сознание Лоркана, и как вылезла из ванны и оказалась в его кровати. Я только помню, как мы занимались любовью в бухте, и как он взял меня, используя сначала свой член, а затем свои слова.

Несмотря на то, что наше свидание в море было плодом нашего воображения, лежа в приглушённом свете нового дня, запутавшись ногами в его простынях, я готова поклясться, что до сих пор чувствую соль на своих губах и песок между пальцами ног.

Я сгибаю ногу, чтобы проверить, не осталось ли там песка, но моя кожа чистая. И всё же всё это кажется таким реальным. Я потягиваюсь, и мои суставы щёлкают, а мышцы стонут. Я чувствую себя одновременно сломанной и отдохнувшей, побитой и излечившейся. И, конечно же, бледно-фиолетовые синяки и чуть более бледные царапины всё ещё покрывают мою кожу. Моя шаббианская кровь должна излечить меня до захода солнца, а до тех пор мне придётся гордо носить на себе воспоминания о своём побеге.

Я ищу свою пару, сначала на кровати, на которой я растянулась, а затем на потолке. Я пристально вглядываюсь в высокие деревянные балки в поисках перьев, обводя взглядом каждую доску, и когда замечаю плотное тёмное облако, которое распространилось до самого потолка из грубого камня, я зову его по нашей мысленной связи:

«Лор?»

Я пытаюсь не волноваться. У меня же нет причин для волнений?

Я так резко сажусь на кровати, что голова начинает кружиться, поэтому я падаю обратно на спину. О, боги, что если прошлой ночью на него напали после нашей встречи на пляже?

«И кто тогда перенёс тебя из ванны в кровать?» — вопрошает мой разум.

Есть несколько человек, которые теоретически могли проведать меня, если с Лором что-то случилось.

«Тебя отнёс я, птичка».

Я подпрыгиваю при звуке его голоса в своей голове, а затем снова подпрыгиваю, когда его тениокутывают меня, точно волны, которые омывали его длинные ноги прошлой ночью. Прижав ладонь к своему затрепетавшему сердцу, я бормочу:

— Ты только что лишил меня как минимум десяти лет жизни.

Он фыркает, а его тени принимают форму человеческого тела, прижимаются к каждому сантиметру моего тела и разводят мои ноги в стороны. Когда что-то холодное и гладкое касается моей промежности, моё сердце начинает врезаться в рёбра, но уже по другой причине.

«Разве я не сказал, что могу заниматься с тобой любовью и в этом обличье?»

Он начинает водить своими призрачными пальцами по моей коже, покрытой мурашками, надавливает ими на мои лопатки, после чего скользит по ключицам, а затем начинает ласкать мои вздымающиеся груди. Он, должно быть, отрастил ещё несколько пар рук, потому что я чувствую, как его прохладные ладони обхватывают меня за талию и начинают разминать поясницу, в то время, как другие длинные пальцы принимаются расслаблять мои больные ноги, обхватывая щиколотки, икры и бёдра.

Святая мать воронов! Даже не верится, что этот талантливый мужчина когда-то был пастухом?

Он усмехается по нашей мысленной связи, и добавляет ещё один палец, коснувшись на этот раз моего клитора. И вот я уже вижу… нет, не звёзды… я вижу метеориты; я чувствую, как они врезаются в моё пульсирующее тело и поджигают вены.

«Готова к ещё одному?.. Как ты там это называешь? Ах, да… фокусы?»

Разве можно подготовиться к тому, что твоя душа и сердце воспламенятся и сгорят?

Продолжая массировать мою кожу двадцатью парами эфемерных рук, Лор запускает свои тени меж моих бёдер. Их так много, что воздух чернеет. Я в удивлении наблюдаю за тем, как темнота превращается в узкую полоску, а затем проникает внутрь меня.

Мои глаза закатываются, когда он проникает в меня и начинает растягивать мои тёплые стенки своими ледяными тенями. Они расширяются и начинают пульсировать, точно член, а затем становятся рифлеными как… как та секс-игрушка, которую Катриона хранила у себя в комнате в «Кубышке». И которую она использовала на некоторых своих клиентах. И которую я нашла, когда меняла её белье, и на которую смотрела с покрасневшими щеками.

Каждый твердый выступ, которым Лор снабдил свой призрачный член, начинает пульсировать внутри моих стенок, заставляя их содрогаться и сжиматься, и снова содрогаться. В то время, пока он играет с моим телом, я хватаюсь за простыню, сдираю её с матраса, и из меня вырывается такой громкий стон, что мне кажется, что каждый ворон в королевстве теперь в курсе, что их монарх ублажает меня.

Я втягиваю ртом воздух и задерживаю дыхание, в то время как мои ноги, которые он всё ещё разминает, начинают дрожать. Пот выступает у меня на лбу и между грудями, когда каждая мышца в моём теле начинает сокращаться. Этот оргазм такой мощный, что белая вспышка застилает мне глаза, а горло начинает сжиматься в такт моей промежности. Мой собственный крик душит меня, но мне удаётся произнести имя Лора в своей голове.

Его тени замедляют свою атаку, но не перестают окутывать и врезаться в меня.

«О, боги, что это, мать твою, было, Лор?»

«Следи за языком, mo khrà».

Я фыркаю, качаю головой и закрываю глаза предплечьем, так как в них ещё ярко горит та сверхновая звезда, вспышка которой охватила всё моё тело.

«А насчёт того, что это было…»

После пальцев, я начинаю ощущать на себе губы… десятки губ, которые лижут и целуют меня везде.

«Это я показывал тебе, что могу доставлять тебе удовольствие вне зависимости от своей… конфигурации».

Я опускаю руки с лица, мои веки распахиваются, и всё то, удовольствие, что я только что испытывала, исчезает, точно вода в водостоке ванны.

«Конфигурации?» — резко говорю я, чувствуя лёгкое раздражение, так как, когда дело доходит до упрямых заявлений Лоркана Рибава, я профи по части чтения между строк.

«В следующий раз, когда ты будешь заниматься со мной любовью, я буду в человеческом обличье, и это случится, мать твою, не в наших головах».

Я сталкиваю его клубящиеся тени со своего тела и спрыгиваю с кровати, готовая прочесать море в поисках его ворона и избавить его от пассивного принятия того факта, что он никогда уже не будет цельным.

«Фэллон», — рычит он.

«Уже утро, Лор. Пришло время для нашего заплыва».

«Я передумал».

«Ну, а я — нет, и поскольку куда иду я, туда идёшь и ты, я боюсь, что у тебя нет выбора».

Его тени превращаются в стену на моём пути, которая не даёт мне войти в ванную комнату, взять полотенце и обернуть им моё обнажённое тело.

Я пытаюсь обойти его, но он выстраивает ещё одну стену.

«Почему эта миссия заставляет тебя так нервничать, Лор? Мы с тобой повидали вещи похуже».

Лор напрягается, но его тени не рассеиваются.

Я облизываю губы и пытаюсь придумать аргумент, который пригладит его распушившиеся перья. И я нахожу идеальный довод.

«Но зато благодаря нашим друзьям, змеям, в море нас точно не будут поджидать коварные фейри с натянутыми луками или обсидиановыми клинками».

«Ты знаешь, какова глубина этой расщелины?»

«Почему бы тебе не рассказать мне», — со вздохом отвечаю я.

«Такая же глубокая, как в Монтелюсе, Фэллон! Вот какая она глубокая».

Я упираю руки в бока, слегка раздражённая тоном его голоса. Я понимаю, что он вызван страхом, а не гневом, и всё же.

«И ты уверен, что уже достиг дна?»

«Нет».

«А что если мы», — под словом «мы», я имею в виду его, — «посмотрим на эту задачу, как на разведывательную миссию. Если случится так, что я окажусь вне поля твоей досягаемости, мы поднимемся на поверхность и придумаем другой способ спасения твоего ворона».

После нескольких секунд тишины, он, наконец, бормочет:

«Я отпущу тебя за пределы Небесного королевства, только если ты поклянёшься, что как только я скажу тебе возвращаться назад, ты немедленно это сделаешь».

Я скрещиваю указательный и средний пальцы у себя за спиной и говорю: «Клянусь».

Он достаёт мои скрещенные пальцы из-за спины.

«Не желаешь попробовать ещё раз, Behach Éan?»

Я раздражённо вздыхаю.

«Ладно. Я клянусь тебя слушаться».

Лоркан наклоняет голову, словно ждёт, что я добавлю ещё веса своему обещанию. Вероятно, его полное имя.

«Разве ты не доверяешь своей паре?»

Мой вопрос заставляет Короля теней громко фыркнуть.

«Я верю в то, что твоя воля такая же несгибаемая, как моя. Я верю, что твоё сердце тебя не подведёт».

«Но не моя голова?»

«Я просто рад, что в случае, если твоя голова или сердце попытаются сбежать от меня, вместе с твоим благоразумием, я смогу потребовать исполнения условий нашей сделки».

Наш разговор прерывает стук. Я хмурюсь, потому что, не похоже, чтобы этот стук исходил от двери.

«Ты права. Идём».

Он обхватывает своими прохладными призрачными пальцами мою руку и тянет меня в сторону каменной комнаты, которая напоминает мой гардероб, только больше.

«Члены Круга ждут нас в зале Военного совета».

«Нас?»

Я ожидаю, что он натянет одну из своих туник мне на голову, но вместо этого он отодвигает ряд вешалок и прикладывает ладонь к серому камню за ними.

«Да, нас. Думаю, что моя будущая королева должна иметь право голоса в государственных делах».

«Ты предоставляешь мне право голоса?»

Его глаза встречаются с моими широко раскрытыми глазами.

«Почему ты так удивлена?»

«Потому что королевы — королевы Люса — обычно занимаются тем, что устраивают пышные пиры, на которых они должны выглядеть красиво рядом со своими мужьями».

«Ты бы предпочла устраивать пиры, где я мог бы демонстрировать тебя, разодетую в роскошные платья?»

Я начинаю закатывать глаза, как вдруг в гардеробе, освещённом факелами, раздаётся низкий стон камня. Я замираю, потому что этот звук возвращает меня обратно в пещеру под горой. Может быть, какой-то фейри смог проникнуть в замок Лора?

ГЛАВА 49

«Тише, птичка. Мой замок не рушится. Его нельзя разрушить».

Его тени окутывают меня.

«Ты в безопасности».

Он, должно быть, понял, что не убедил меня, потому что повторяет эту фразу ещё пару раз.

«Тогда… тогда что это было?»

Моя кожа всё ещё покрыта мурашками, мышцы пришли в полную готовность.

«Это был секретный ход, который ведёт в твою комнату».

Лор жестом указывает на образовавшееся пространство в стене.

Мои глаза так широко раскрыты, что я даже не могу моргать.

«Морриган помогла мне построить и заколдовать этот замок. И хотя я объяснил ей, что пары у воронов не живут в разных комнатах, она настояла на том, чтобы я выделил для своей будущей жены собственное пространство. Твоя прапрабабушка сказала, что женщина, которая станет моей парой, оценит её совет».

Мой рот наконец-то закрывается, а губы медленно приподнимаются в улыбке.

«Не желаешь объяснить, что тебя так позабавило, Behach Éan?»

«Я просто подумала, что Мара была мудрой женщиной».

Он фыркает, что только делает мою улыбку ещё шире.

«Ты можешь быть довольно напористым».

«Тебя, кажется, это устраивало сегодня утром».

Он проходится по уголкам моих губ, а затем касается других частей моего тела своими бархатистыми тенями.

«И прошлой ночью».

Я никогда раньше не была так рада тому, что во мне столько изгибов.

«Мне нравится, что ты такой напористый, Лор, но мне также нравится, что у меня будет своё пространство».

Я вспоминаю свою крошечную комнату в Тарелексо с тонкими, как бумага, стенами и мизерным шкафом. Не то, чтобы мне было, что в нём хранить, но мысль о том, что мне будет принадлежать такое огромное пространство, в котором даже помещается ванна… это похоже на сказку.

Он вздыхает и заключает меня в объятия.

«Я рад, что могу дать тебе то, чего у тебя никогда не было».

Я прижимаюсь щекой к его груди и обхватываю руками его узкую талию, упиваясь сильными ударами его сердца.

«Только давай кое-что проясним. Мы не будем спать раздельно; даже когда из-за моей напористости тебе захочется меня придушить».

Уголки моих губ приподнимаются ещё выше, улыбка становится шире.

«Тогда я лучше буду душить твой член в одной из наших кроватей. К слову о членах, не пора ли нам вернуть твой, mo khrà?»

«Вернуть мой член», — бормочет он и шлёпает меня по ягодице.

«Ты только что меня шлёпнул?»

«А ты только что назвала меня кастратом».

Он разворачивает меня и начинает разминать кожу в том месте, по которому он меня шлёпнул, а затем приподнимает мои бёдра, и я падаю вперёд, обхватив руками край комода, который стоит посреди его гардероба, точно остров.

«Мой член, может быть, и не сделан из плоти, Фэллон, но он точно так же может заполнить тебя. Позволь мне это продемонстрировать».

Когда он находит свою цель, я испускаю вздох.

«Ты меня чувствуешь, любовь моя?»

Я не чувствую ничего, кроме него.

И чтобы ещё раз наказать меня за то, что я намекнула на отсутствие у него достоинства, он начинает тереть мою попу, а затем громко шлёпает по ней. Головокружительная волна прокатывается по моему телу, и из моих лёгких вырывается хриплый стон.

«О, боги, Лор. О…» — я задыхаюсь, а Лор врезается в меня, растягивая мои стенки своими тенями, «Боги…»

Оргазм прокатывается по моему телу, сотрясая кожу и всё моё существо.

«Лор!»

Он продолжает двигать своими призрачными бёдрами.

«Убедилась?»

«Я не хотела заставить тебя почувствовать себя неполноценным».

Он мне не отвечает, а только отзывает свои тени. Когда прозрачная жидкость начинает капать по внутренней поверхности моих бёдер, он срывает с вешалки свежую тунику и вытирает ей мою кожу.

Я приподнимаю бровь.

«Здесь есть что-нибудь от тебя?»

Его взгляд прикован к ткани, впитывающей моё удовольствие.

«Нет».

Потому что он не может кончить в этом обличье…

«Если мне нужно будет кончить, я проникну в твоё сознание, а затем уже в твоё тело. А теперь одевайся, и встретимся в Зале военного совета».

Мрачный тон его голоса заставляет меня бросить взгляд за спину на то место, где он стоит, окутанный струйками темного дыма.

«Как мне его найти?»

«Воспользуйся дверью рядом с моим камином. Она приведёт тебя в гостиную, а из неё ты попадёшь в Зал военного совета».

Его голос кажется таким ледяным, что замораживает моё сердце.

«Лор, прости, я…»

Он уходит раньше, чем я успеваю закончить фразу. Поэтому я говорю ему по мысленной связи, что я люблю его в любом обличье, а затем смотрю в свой шкаф в течение целой минуты, после чего подхожу к ящику с нижним бельём и начинаю искать что-нибудь подходящее. Я не нахожу там купальник, но мне попадается чёрное боди. Когда я рассматриваю его более внимательно, я понимаю, что это часть платья, которое Лор порвал в нашу первую ночь. Кто-то заштопал ткань между ног, но не потрудился пришить чёртову юбку, однако аккуратно сложил её рядом.

Этот костюм не только идеально подойдёт для заплыва, но и, как я надеюсь, улучшит настроение моей пары. Натянув на себя боди, я оборачиваю юбку вокруг талии, закрепляю её и захожу в ванную комнату, чтобы пригладить свои спутанные волосы. Я кручу головой из стороны в сторону, чтобы насладиться тем, как они выглядят теперь, когда опускаются ниже моих ключиц. Меня не должна заботить длина моих волос, но, похоже, во время войны и неопределённости, я становлюсь вот такой мелочной.

«Ты ни человек и не фейри», — шепчет мне мой разум. «Ты можешь отрастить свои долбаные волосы хоть до пят, если пожелаешь».

Иногда я по-настоящему обожаю своё сознание.

Я заплетаю причёсанные волосы в короткую косу, и, даже не надев туфель, прохожу по секретному переходу, ступая голыми ногами по прохладному камню. Воздух такой холодный, что я почти развязываю пояс, чтобы использовать его как палантин, но понимаю, что ткань слишком тонкая и мало чем мне поможет, поэтому решаю оставить её на месте.

Несмотря на то, что Лор может проходить под дверями, он оставил открытой дверь рядом со своим огромным каменным очагом. Моя угрюмая, но заботливая пара.

В библиотеке темно, несмотря на три небольших окна, через которые проникает тусклый свет на высокий стол, сделанный из такого же красного дерева, что и полки, растянувшиеся от пола до потолка. На столе, который занимает большую часть комнаты, расстелена пожелтевшая карта Люса, придавленная каменными пресс-папье.

Я помню это помещение! Я переносилась сюда в своём сознании.

Несмотря на то, что дверь в Зал военного совета тоже раскрыта, и по повышенным тонам, раздающимся оттуда, я понимаю, что там разгорается какой-то спор, я задерживаюсь на пороге и прохожусь взглядом по рядам книг в кожаных переплётах, наслаждаясь всем этим позолоченным великолепием. Решив, что у меня впереди целая жизнь, чтобы изучить все книги Лора, я устремляюсь вперёд.

В отличие от более узкого помещения библиотеки Зал военного совета оказывается таким же просторным, как и «Небесная таверна». В его стенах нет вырезанных окон, но яркий свет проникает сквозь круглое мансардное окно в пыльное помещение, отчего каменный пол стал похожим на отполированное серебро, а батальные сцены на стенах, выполненные в графитной технике, выглядят живыми.

Насладившись видом этого помещения, я сосредотачиваюсь на огромном прямоугольном столе, вокруг которого сидят девять человек, хотя здесь легко поместились бы двадцать.

Все девять участников схлестнулись в громкой перепалке, которая заставила моего отца крепко сжать подлокотники своего массивного стула и зарычать:

— А кто защитит мою дочь, если это окажется твоей коварной уловкой, Росси?

— Если бы я хотел смерти Фэллон, Кахол, я бы обескровил Мириам, или заколол Зендайю ещё много лет назад.

Я делаю резкий вдох.

— Никогда, мать твою, не угрожай моей паре.

Тени такого же тёмного цвета, как и деревянный стул, на котором он сидит, начинают клубами валить от наручей моего отца.

— Это не угроза, а лишь напоминание о том, на чьей я стороне.

Юстус говорит с таким апломбом, точно ему не впервой вступать в подобные перепалки.

— Кстати, твоя дочь здесь.

Мой отец поворачивает голову точно в замедленной съемке, как будто ему доставляет большого труда оторвать свой испепеляющий взгляд от Юстуса. Он встаёт со стула ещё более медленно, прошуршав штанами по мягкому сидению, сделанному из такой же чёрной кожи, что и одежда, надетая сейчас на присутствующих воронах.

Единственный, кто не облачён сейчас в чёрное, это Юстус Росси. Даже Габриэль оделся во всё чёрное. И хотя его лицо не украшено полосами, как у воронов, а его уши заострённые, он прекрасно вписывается в эту компанию.

— Доброе утро, ínon.

Мой отец крепко сжимает пустой стул рядом с собой и выдвигает его для меня.

— Ты отдохнула?

Я бросаю взгляд во главу стола, откуда на меня смотрит мрачное лицо с золотыми глазами. Лор явно всё ещё раздосадован.

— Да, dádhi.

Я не спрашиваю его о том, отдохнул ли он сам. Его глаза покраснели, и под ними образовались фиолетовые круги, которые не могут скрыть даже угольные полосы. Неужели он всю ночь летал над морем, опечаленный тем, что стало с его парой?

Устроившись на широком стуле, я останавливаю свой взгляд на двух незнакомых лицах. Одно из них принадлежит женщине с высоченными скулами, коротко постриженными седыми волосами, цвет кожи которой лишь немногим светлее мебели; другое лицо принадлежит мужчине с огромными мускулами, глубоко посаженными глазами и выдающимся носом, напоминающим железный клюв.

— Не думаю, что мы знакомы. Я Фэллон.

— Найоз.

Незнакомый мужчина кивает мне, и тусклый свет отражается от его абсолютно лысой головы.

Я улыбаюсь, а затем поворачиваюсь к женщине, сидящей рядом с ним. Улыбка трогает её полные губы.

— Прости, если я тебя разочарую, Кахол, но твоя дочь совсем на тебя не похожа. Она просто копия Дайи.

Откинувшись на спинку стула, мой отец сглатывает, а выражение его лица становится мрачным.

— Хвала Морриган.

— Я Иона. Думаю, ты знакома с моими сыном и внуком — Коннором и Ридом.

— Да. Рада с вами познакомиться.

— Взаимно. Я тоже рада познакомиться с той, кому суждено снять заклятие.

От её слов мой желудок нервно сжимается. Не то, чтобы я забыла про свою задачу. Да и как я могла забыть, когда судьба двух народов лежит на моих плечах тяжким грузом?

— А теперь, когда мы все познакомились, не пора ли посвятить Фэллон в план Росси? — предлагает Иона.

Я обращаю внимание на своего деда, который причесался и надел свежую рубашку, совпадающую по цвету с облаками, застилающими небо.

Имоген откидывается на стуле. Она не намного выше меня, но её плечи такие широкие, что в отличие от меня, она не выглядит так, что гигантский стул полностью её поглотил.

— Ты имеешь в виду предложение Росси проткнуть нашего короля?

Я в ужасе смотрю на Юстуса, и задаюсь вопросом, почему он всё ещё жив после этого предложения.

— Может быть, тебе стоит рассказать Фэллон о деталях моего плана, Имоген?

Юстус переводит взгляд своих голубых глаз на женщину-ворона.

— Тем более что ваш король не отверг эту идею.

ГЛАВА 50

Узнав, что моя пара не против того, чтобы его проткнули, я резко откидываю голову назад.

— Данте ждёт падения воронов. Как только это случится, он покинет своё обсидиановое убежище.

Юстус поводит плечами, и я замечаю, что его руки связаны за спиной.

— То есть, вы предлагаете обездвижить мою пару? — говорю я нервным и пронзительным голосом.

И хотя мои ногти не могут превращаться в когти, я чувствую, что готова разнести в щепки стол, толстый край которого я сжимаю.

— Никто не будет протыкать Лора.

Я чувствую улыбку своей пары по мысленной связи, что заставляет меня оторвать взгляд от Юстуса и сердито уставиться на Небесного короля.

«Почему ты, мать его, ухмыляешься?»

Он цыкает.

И если он только посмеет меня упрекнуть, я…

«Я улыбаюсь, потому что ты выглядишь так, словно готова разрушить весь мир до основания ради меня».

Стул моего отца скрипит, когда он сдвигается на сидении.

— Я согласен со своей дочерью. План Росси — безумие. Сам факт, что ты его рассматриваешь — безумие.

Я оглядываю стол и смотрю на Киана, Эрвина и двух других мужчин, имена которых мне пока мне неизвестны.

— А почему вы все решили его рассмотреть?

— Не все. Ни я, ни Кахол не согласны с планом Росси.

Имоген осматривает четырёх членов Круга, которые не посчитали план моего деда безумным.

— Мы с тобой оба знаем, Фэллон, — Юстус выдувает воздух из уголка губ, чтобы убрать седой локон, упавший на его левый глаз, — что Данте не выйдет из туннелей до тех пор, пока вороны не падут.

Я с такой силой сжимаю зубы, что мою челюсть пронзает боль.

— И вы предлагаете разыграть их падение?

Не удивительно, что мой отец кричал на него, когда я пришла.

— Я предложил всем воронам отправиться на поле боя. И тогда один из нас — будь-то Бронвен, я или ты — проткнет Лора обсидиановым клинком, что превратит его людей в обсидиановые статуи. Затем Габриэль сделает так, чтобы эта новость достигла ушей Данте, а ты в это время освободишь Лора. И как только Данте выйдет из туннеля, Небесный король произнесёт слова, которые разбудят его воронов.

— И как только он окажется на поверхности и в поле твоей досягаемости, так как, по видимому, только ты можешь его убить и разбудить Котёл, — мой отец смотрит на своего брата, чья грудь приподнимается от вздоха, хотя он не имеет никакого отношения к этому предсказанию, — Лор разбудит нас, чтобы мы могли уничтожить его охрану и ближайших последователей, что позволит тебе полностью сосредоточиться на annos dòfain.

Мне остаётся только догадываться о том, что значит «анос даффен». За этим термином явно не скрывается ничего хорошего.

«Я рад, что Ифе ещё только предстоит научить тебя любимым оскорблениям твоего отца», — милый тон голоса Лора так контрастирует со всей обстановкой, что я даже не в силах улыбнуться тому, что у моего отца есть любимые оскорбления, не говоря уже о том, чтобы спросить о значении термина «annos dòfain».

Но Габриэль должно быть спросил об этом Найоза, потому что тот широко улыбается и говорит:

— Это значит «анус опущенный».

— А что если я превращусь в камень, когда Лора проткнут? Я ведь тоже ворон.

— Если бы твоя воронья сущность была пробуждена, ты бы очень страдала под землёй, — говорит Юстус.

— Она и так очень страдала, Росси, — огрызается мой отец.

Юстус облизывает губы, пристыженный упрёком моего отца.

— Но есть ещё один способ.

Габриэль наклоняется вперёд на стуле и кладёт руки на поцарапанную деревянную столешницу. Он выглядит так спокойно среди членов Круга, словно он не впервые за этим столом.

— Мы можем проткнуть отдельно каждого из вас, и тогда Лор не пострадает.

«Потребуется слишком много времени, чтобы оживить всех. Либо у нас будет армия, которую я смогу в одночасье пробудить, либо ты не выйдешь за пределы моего замка».

Я смотрю на свою пару и качаю головой.

«Мне ужасно не нравится этот план, Лор».

«А мне ужасно не нравится твой план: устроить заплыв в море, но я же тебе уступил».

Я выбрасываю руки в воздух.

«Значит, я должна согласиться на это коллективное безумие?»

«Так будет по справедливости. Не могла бы ты передать мой ответ Габриэлю?»

Я сжимаю зубы.

— Лор отказывается пронзать своих людей по отдельности.

Множество пар глаз смотрят на моё сердитое лицо, заставляя меня покраснеть.

— А я отказываюсь пронзать его.

— Большинство проголосовало «за» план Росси, — медленно вставляет Иона. — Включая твою пару.

— И что? Это значит, что всё решено?

Я скрещиваю руки и откидываюсь назад, чем вероятно становлюсь похожей на эльфа, который сидит на стуле, предназначенном для взрослого фейри.

— Если ты не придумаешь более удачный план во время своего заплыва, — Киан кивает в сторону Марелюса, — то да, мы будем придерживаться этого плана.

Не знаю, считает ли он меня глупой, как и Лор? Мне это не важно. Мне важно оказаться в море. Заплыв не только позволит мне дистанцироваться от этого Военного зала, но и даст время придумать другой план.

Более удачный план.

Где мне не придётся превращать свою пару в железную статую.

Я поднимаюсь со стула и спрашиваю:

— Бронвен видела, что это произойдёт. Вы поэтому согласились снова превратиться в статуи? Не так ли, дядя?

Киан поднимает на меня свои мрачные глаза.

— Да.

ГЛАВА 51

Я прижимаю руки к столу, чтобы обрести равновесие.

— Бронвен предвидела, что Юстус проткнёт Лора?

— Она видела, как Лор превращается в железную статую на поле боя, а мы в камень.

От признания Киана у меня начинает кружиться голова.

— А она видела, чтобы вы перевоплощались обратно?

— Она видела, что Данте умрёт от твоей руки.

— Но смерть Данте снимет заклятие с Мириам, а не с воронов. Если только это не ключ и к вашему заклятию тоже.

— Она предвидела, что ты убьёшь Данте после нашего падения, Фэллон, — повторяет Киан, словно я тупая. — Это значит, что ты не превратишься в обсидиан. Это значит, что ты выживешь. А если выживешь ты, то выживем и мы.

— Нет. Это всего лишь значит, что Данте умрёт. Может быть, я убью его, придавив своим обсидиановым телом? — я так сильно сжимаю челюсть, что мои слова звучат тихо, но резко. — Предположим, что он умрёт. Это разрушит магический барьер на Шаббе, и тогда вас будет кому спасти.

Имоген фыркает.

— Он фейри. Обсидиан не действует на фейри. Даже обсидиановые клювы.

Несмотря на то, что Лор не произносит ни слова, от его размытой фигуры начинает подниматься дым, точно он воспламенился.

— Бронвен также предвидела, что Габриэль умрёт раньше, чем наступит полнолуние, а он всё ещё здесь. Уж простите, но я не готова повестись на её предсказание.

Я отодвигаю стул, и дерево скрипит по каменном полу.

Иона громко фыркает.

— Я, похоже, ошиблась, сказав, что Фэллон на тебя не похожа, Кахол. Кажется, она унаследовала твой вспыльчивый нрав.

— Я так понимаю, у вас нет пары, Иона, — говорю я с раздражением в голосе.

Её узкие брови изгибаются.

— Нет, но я не понимаю, как…

— Если бы у вас была пара, вы бы не потерпели даже намёка на то, что кто-то собирается его проткнуть.

Она сжимает губы.

— Это для общего блага, Фэллон.

— Проткнуть сердце Данте — вот что будет благом; но не сердце Лора.

Я жду, когда Лор попросит меня относиться с должным уважением к члену его Круга, но он как будто не против того, чтобы я высказывала своё мнение.

— Я готова к заплыву.

— Но Дайя, вероятно, ещё не готова, — мой отец пристально смотрит на свои пальцы, увенчанные когтями. — Она покинула воды Тареспагии только вчера ночью. Она достигнет Тарекуори через сутки, но только если не почувствует тебя здесь и не задержится в Южном море.

Я ошарашено смотрю на отца, удивлённая тому, что он называет Минимуса Дайей, и тому, что он принял новое обличье моей матери, тогда как я всё ещё не могу свыкнуться с мыслью о том, что она змей.

— Ты либо нырнешь вместе с ней, либо вообще не будешь нырять, ínon. Это понятно?

— Мы теряем время, dádhi.

— У нас полно времени, Фэллон.

Я вздыхаю.

— Ладно.

Я начинаю садиться, как вдруг мой отец кивает на двойные двери, вырезанные в дальней стене.

— Твои друзья ждут тебя в «Adh’Thábhain» с самого утра.

С утра? Сиб привыкла вставать рано из-за работы в «Кубышке», но вот Фибус совсем не поклонник, так что это красноречиво свидетельствует о его сильном желании меня видеть.

— И пока ты будешь там находиться, хорошенько поешь, так как ты явно не доедала последний месяц.

Он бросает многозначительный взгляд на Юстуса.

Бывший генерал фейри вздрагивает, но не раскрывает причины того, почему он лишал меня пищи.

— Отдай мне свою юбку.

Я хмурю брови.

— Если я не смогу привести твою мать к Тарекуори своим карканьем, я приведу её туда с помощью твоего запаха.

А-а. Я не теряю ни минуты и разматываю юбку, хотя и чувствую себя без неё невероятно голой, что иронично, так как ткань платья изначально мало что скрывала.

— Могу я побыть со своим сыном, Морргот? — спрашивает Юстус.

— Сначала камни, Росси.

Иона кивает на центр стола, где лежат два серых камня, которые я приняла за декор.

— Это?.. — моё сердцебиение сбивается. — Это те самые рунические камни?

Лор кивает, а затем придвигает камни Юстусу с помощью своих теней.

Мой дед пристально смотрит на серые камни, точно это колодцы, заполненные электрическими угрями.

— Ты послал ворона, чтобы предупредить Прийю, Рибав?

Когда моя пара кивает, он складывает ладони на камни.

«Предупредить о чём?»

«Что если магический барьер ослабнет, ей нельзя убивать свою дочь».

Его ответ не помогает мне выровнять сердцебиение.

«Прошлой ночью я отправил кое-кого на Шаббе, Фэллон».

— Стойте! — мой крик заставляет Юстуса убрать руки с серого камня.

Отец вскакивает с места, из-за чего тяжёлый деревянный стул громко скрипит.

— Что такое?

— А что если Прийя ещё не получила послание, dádhi?

— Мы расставили воронов вдоль барьера, чтобы перехватить её корабли.

Я начинаю жевать щёку. И так интенсивно, что та начинает кровить.

— Что если они решат достигнуть наших берегов вплавь, а не на кораблях?

Мои слова заставляют всех задуматься.

Но затем Найоз говорит:

— Нет никакой причины, по которой посланника могут не допустить к королеве.

— Я так же, как и все остальные, хочу, чтобы остров Шаббе стал свободным, но не могли бы мы подождать до тех пор, пока не будет найден камень из Глэйса? Так Юстус сможет снять заклятие Мириам, разрушить магический барьер, а посланник успеет долететь до них, и затем вернуться с новостями, — мой голос срывается, подобно ритму моего сердца. — Пожалуйста?

— Я согласен с Фэллон, — говорит Юстус, чем зарабатывает себе несколько подозрительных взглядов.

— Ну, конечно, ты согласен, — мой отец пристально смотрит на своего бывшего врага. — Ты в сговоре с Мириам.

Голубые глаза Юстуса темнеют.

— Я повторяю: она не воплощение зла, Кахол.

Я касаюсь запястья своего отца. Мне так хочется, чтобы он перестал считать Мириам такой, но я чувствую, что моих заверений будет мало для того, чтобы убедить его простить её.

«Он украла у него его пару, Фэллон», — осторожно напоминает мне Лор.

«Она также спасла её от десятилетий мучений».

Однако это не отменяет её поступка.

— Что я могу сделать, Кахол, не подвергая опасности Фэллон, так это попытаться вывести кровь на поверхность. Так мы, по крайней мере, узнаем, могу ли я стереть знак, как только камни воссоединятся.

Юстус поворачивается к Лору и ждёт его одобрения.

«Решать тебе, mo khrà».

Я впиваюсь зубами в щёку с такой силой, что медный вкус крови заполняет мой рот. Как бы мне хотелось, чтобы звуки могли проходить сквозь магический барьер. Отпустив свою раненую щёку, я спрашиваю:

— А мы можем сделать огромную надпись и поднять её рядом с барьером?

— Надпись? — переспрашивает Имоген.

— Ну, написать огромными печатными буквами на деревянных дощечках: ЕСЛИ ВЫ УБЪЁТЕ МИРИАМ, ФЭЛЛОН СЫГРАЕТ В КОТЁЛ? Хотя это выражение могут неправильно истолковать. Может быть, лучше использовать глагол с более прямым значением типа «погибнет»?

Я чувствую, как моей скулы касается тень.

— Боюсь, что магический барьер искажает слова, Фэллон.

Юстус одаривает меня мягкой улыбкой.

Я уже готова ответить, что нам стоит подождать, но один только взгляд на удручённое лицо моего отца заставляет меня сдаться.

«Ты уверена, Behach Éan?»

Я киваю.

— А разве это можно сделать здесь? — после того, как все обращают на него нахмуренные взоры, Юстус добавляет: — Разве Небесное королевство не блокирует магию фейри и шаббианцев?

— Ты не будешь колдовать, Росси, — бормочет мой отец. — Ты будешь притягивать кровь.

Юстус качает головой, а затем, прищурившись, смотрит на серый камень. Когда он закрывает глаза, я решаю, что ему не удалось вытянуть кровь из камня, но затем он убирает руки, и задержанное мной дыхание резко вырывается из лёгких.

ГЛАВА 52

Юстус обводит присутствующих взглядом.

— Я, конечно, не верю в то, что кто-то кроме Мириам или меня может изменить заклинание, но я всё же никому не советую прикасаться к камням до тех пор, пока не будет найден последний.

Никто не встречается с ним глазами, потому что все взгляды прикованы к кровавому узору.

— Могу я теперь навестить своего сына, Рибав?

Моя пара кивает. И когда Габриэль уводит Юстуса к массивной двери, вырезанной в одной из фресок, я спрашиваю Лора о самочувствии Ванса.

«Лазарусу удалось остановить кровотечение, но Ванс всё ещё без сознания».

Лор откидывается на стуле, прищуривает глаза и останавливает свой взгляд на моих голых ногах.

«Переоденься перед походом в таверну», — а затем, немного помолчав, он добавляет: — «Пожалуйста».

Я, конечно же, собиралась поступить именно так, но я не могу не спросить:

«Разве не все жители Небесного королевства знают о том, что я твоя пара?»

«Все, но это не мешает им на тебя смотреть».

На моём лице расцветает улыбка.

«Значит, ты снова меня любишь?»

Он не встаёт со своего места, но должно быть отправил в мою сторону часть своих теней, потому что я чувствую, как его палец проходится по впадинке между моими ключицами и устремляется в сторону плеча.

«Я и не переставал, Behach Éan. Даже если бы ты вышла за Данте по любви, я бы не перестал тебя любить. Я физически не могу этого сделать».

Я сжимаю губы.

«Твоё признание было трогательным ровно до тех пор, пока ты не упомянул «анос даффен»».

Я накрываю рукой ненавистный знак, вытатуированный на моей коже.

Тени Лора — все его тени — устремляются ко мне. Он приподнимает мой подбородок и говорит:

«Прости меня».

Я киваю, потому что я его прощаю, но, боги, как же сильно воспоминания о том ритуале испортили мне настроение!

«Боюсь, твоя пара — невыносимо ревнивый мужчина, mo khrà. Постарайся не разлюбить меня из-за этого недостатка».

«Из-за него я люблю тебя ещё больше, Морргот».

Я смотрю в мерцающие глубины его глаз. Я, должно быть, потерялась в их красоте, потому что его тени светлеют, превращаются в кожу, и всё вокруг, кроме нас двоих, перестает существовать.

Я не знаю, попала ли я в сознание Лора, или он проник в моё, но, воспользовавшись тем, что он сделался осязаемым, я встаю на носочки и прижимаюсь губами к его губам. Его сильные руки обхватывают меня за талию, а губы, такие бархатистые, но в то же время твёрдые, раскрывают мой рот.

Некоторое время, мы просто стоим — сердце к сердцу, дыхание к дыханию. Я почти начинаю верить в то, что это не какое-то мистическое видение, которое растает, как только тот из нас, кто его создал, потеряет концентрацию.

Он прижимается лбом к моему лбу, лишив меня своих губ.

«Может быть, мне стоило настоять на том, чтобы Росси ослабил магический барьер? И найти другого шаббианца, который смог бы достать моего павшего ворона?»

«Что если другой шаббианец нарушит планы Котла, и я больше не смогу снять заклятие?»

Он вздыхает, но в итоге, видимо, решает, что я беспокоюсь не на пустом месте, потому что он не покидает наше уединенное местечко и не просит Юстуса вернуться.

«Мне пора возвращаться к нашему собранию, но как только мы закончим, я тебя найду. А пока иди отдыхай, любовь моя».

Мне очень хотелось бы отдохнуть вместе с ним, но он король, а настоящие короли не могут проводить в тавернах дни напролёт, словно всё в этом мире прекрасно. А особенно когда это далеко не так.

«Скоро это случится».

Я хватаюсь за эту уверенность в его тоне и сохраняю её в сердце, но она не раз покидает меня в течение дня, точно камень, выскользнувший из пальцев, потому что на кону стоит слишком много жизней.

Что если я не достану павшего ворона Лора?

Что если он решит воплотить безумный план Юстуса и не проснётся после того, как его проткнут?

Что если я не смогу убить Данте?

Что если моя мать навсегда останется в этом теле, покрытом чешуей?

Сибилла стучит по краю моей кружки.

— Налей ей ещё, Фибс. Фэл опять ушла в свои мысли.

Я вздыхаю, когда он отправляет содержимое кувшина в мою металлическую кружку.

— Тебе не идёт это горестное выражение лица, дорогая.

Он кивает на коричневую рубашку, которую я надела вместе с коричневыми легинсами.

— Как и этот наряд.

Он содрогается.

Я закатываю глаза.

— Да будет тебе известно, я взяла эти вещи в своём шкафу.

— Может быть, но их определенно нужно носить отдельно. Когда ты надеваешь их вместе, ты похожа на какашку на тонких ножках.

Я соединяю указательный и средний пальцы и показываю своему светловолосому другу неприличный жест.

Он откидывается на стуле с улыбкой.

— Я решил, что стану твоим стилистом, так как ты явно не умеешь одеваться.

— Мне не нужен стилист.

Я кладу локти на стол, беру свою кружку и подношу её к губам.

— Всем королевам нужен стилист, — вставляет Сибилла.

— Я не королева, — бормочу я и смотрю на сплетение тонких веточек на блюде, которое мать Лора принесла в таверну где-то через час после того, как я присоединилась к своим друзьям.

Эйрин посидела с нами некоторое время, и мы общались с ней через Фибуса, который стал невероятно бегло говорить на языке воронов. Понаблюдав за тем, как я обглодала с веток все ягоды, удивлённо приподняв уголок губ, она попросила её извинить и ушла помогать Коннору готовить обед для членов Круга.

— Пока что, — говорят в унисон Сибилла и Фибус, улыбаясь, как безумные.

— Мы с Эйрин начали… — Фибус сжимает губы.

— Начали? — спрашиваю я.

— Выращивать ещё больше бенфрола, — заканчивает за него Сибилла. — Ты же вернулась, и теперь поглощаешь их как бобёр. В каком бы виде их не подавали.

Она кивает на вино, которое я отпиваю.

И тут до меня доходит, что она почти не притрагивалась к своей кружке.

— К слову о вине, почему ты не пьёшь?

— Я пью.

Фибус демонстративно поднимает кружку и делает большой глоток.

— Я имела в виду Сиб.

Мои друзья обмениваются взглядами, которые заставляют меня резко выпрямить спину. Небесное вино переливается через край кружки, промочив мой рукав, но я почти этого не чувствую из-за того, как громко стучит моё сердце.

— О боги, ты… ты и Маттиа…

Улыбка, которая растягивает губы Сиб, такая широкая, что обнажает все её белоснежные зубы.

— Срок ещё совсем маленький, но да, — она прижимает ладонь к животу, — Во мне растёт маленький полурослик.

Фибус подносит рукуко рту и притворяется, что шепчет мне:

— Понадеемся на то, что ребёночек унаследует характер Маттиа и шевелюру Сиб. В противном случае это будет катастрофа.

Сиб хватает одну из голых веток бенфрола и швыряет её в голову Фибуса. Ветка застревает в его волосах, доходящих теперь ему до плеч.

Он достаёт ветку и бросает её обратно на тарелку.

— Твоя незрелость начинает меня беспокоить, Сиб.

Она приподнимает подбородок и ухмыляется, а я продолжаю моргать, точно кто-то пустил пыль мне в лицо.

Когда мне, наконец, удаётся опрокинуть в себя кружку с вином, я вскакиваю со стула, огибаю стол и заключаю свою скрытную подругу в объятия.

— Когда ты планировала мне рассказать?

— Когда нам с Фибусом удалось вытащить тебя из твоей головы. Но там столько всего происходило, — она нежно похлопывает меня по лбу, — что я решила не загружать тебя ещё больше.

— Прости, что была зациклена только на себе, — я целую её в щеку, а затем еще раз обнимаю. — Я так за тебя рада, — неожиданно я отрываюсь от неё. — Ты ведь рада?

Не думаю, что они планировали ребёнка.

— Неожиданно, да?

Она выпячивает грудь вперёд.

— Но ты только посмотри на мои прелести. И мою сексуальность…

Она приподнимет брови.

— Просто зашкаливает!

Несмотря на то, что я отсутствовала не по своей воле, мне так жаль, что я столько всего пропустила.

Я беру Фибуса и Сибиллу за руки и крепко их сжимаю, чем обращаю на себя внимание своих друзей.

— Я чертовски скучала, — мой голос становится таким низким, что мне с трудом удаётся закончить предложение, — по вам двоим.

Моё признание заставляет глаза моих друзей заблестеть.

Фибус громко шмыгает носом. Вытерев глаза небесно-голубым рукавом своей рубашки, он произносит слова, которые нарушают этот эмоциональный момент.

Не будучи уверенной в том, что я верно его расслышала, я медленно повторяю его вопрос:

— Рассказала ли мне Мириам о том, что у шаббианок не бывает менструаций?

— Так рассказала или нет?

Я смотрю на своего друга, раскрыв рот, потому что… Что?! И ещё…

— Тебя это может удивить, но мы с Мириам не обсуждали наши месячные — или их отсутствие — во время нашего заточения.

Немного оправившись от шока и осознав, что у меня никогда больше не будет идти кровь, я спрашиваю:

— Откуда ты знаешь?

— Книги. Когда у тебя мало секса, появляется много свободного времени на чтение.

Его трагичный тон заставляет улыбку Сиб исчезнуть.

— Похоже «горестное выражение лица» заразно.

Она встаёт.

— Я лучше пойду, пока вы меня не заразили.

Она берёт мою пустую кружку.

— Шутка. Сейчас вернусь. Мне просто нужно отлучиться в дамскую комнату, так как мой новый квартирант хотя и размером с фасолину, но весит как шесть золотых слитков, которые сложили на мой мочевой пузырь.

Мои губы наконец-то принимают форму, отличную от округлой, и я разражаюсь смехом.

— Ну, наконец-то. Мы беспокоились, что Мириам заставила тебя отказаться от своего чувства юмора в обмен на магию. Мы, конечно, были готовы дружить с тобой и дальше, ведь это всё-таки магия крови.

Она подмигивает мне.

— Но нам, вероятно, пришлось бы встречаться с тобой не так часто.

Я снова издаю смешок и качаю головой.

— Да будет вам известно, не было никакого обмена. С моего чувства юмора всего лишь надо было немного стряхнуть пыль после стольких дней, проведённых под землей. Там было не так много людей, с кем можно было подурачиться.

Весёлый огонек в глазах Сиб гаснет.

— Нет. Не надо меня жалеть, — я качаю головой. — К тому же иногда там было не так уж плохо.

Я позволяю наименее ужасным моментам разрастись и затмить всё то нехорошее, что случилось со мной.

Фибус втягивает ртом воздух.

— Неужели ты почти заменила нас Юстусом и Мириам?

— О, точно нет. У тех двоих очень ограниченный набор шуток.

Фибус пожимает плечами.

— Она превратила твою мать в твоего самого любимого зверя, так что у неё наверняка есть некоторое чувство юмора, пикколо серпенс.

Я закатываю глаза, а Сиб прижимает руку к груди.

— Хвала Котлу. Мы с Фибусом очень переживали. Не каждый день удаётся стать лучшим другом королевы.

— Я ещё не королева.

Фибус сжимает мою руку, после чего отпускает её и берет свой кубок с вином.

— Дорогая, ты чертова принцесса Шаббе и пара короля. Ты же понимаешь, что ещё какие-нибудь несколько секунд, и Лоркан встанет на призрачное колено и преподнесёт тебе… — укоряющий взгляд Сиб заставляет его кашлянуть и закончить, — свою глубочайшую любовь.

— Так… что, чёрт возьми, вы от меня скрываете?

— Ничего, — говорят они в унисон.

А затем Сиб прижимает руку к животу и говорит, довольно громко, что она описается, если не поторопится.

Я внимательно смотрю на Фибуса.

— Рассказывай.

— О чём?

Фибус изучает свою серебряную кружку так пристально, словно собирается вырезать её из камня на одном из своих следующих занятий с Ридом.

То есть, когда он снова увидит Рида, так как Рид сейчас на Шаббе вместе с маммой. То есть Агриппиной.

— Погода как будто стала мягче… вот дерьмо.

Его зелёные глаза широко раскрываются и впиваются в дверной проём.

Я поворачиваю голову, потому что, насколько я поняла, мы больше не обсуждаем метеорологические способности Лора.

— Сиб не добежала?

Я застываю на месте, когда мой взгляд падает на двух мужчин, стоящих в дверях «Небесной таверны».

ГЛАВА 53

Я так резко встаю, что ударяюсь коленом в стол.

— Коннор? — я пытаюсь произнести его имя спокойно, но мой голос звучит слишком жёстко.

Коннор выходит из-за барной стойки.

— Tà, Фэллон?

— Пожалуйста, выпроводи Антони из Небесного королевства.

Маттиа делает резкий вдох.

— Что на тебя нашло? Это Антони.

Мускул на моей челюсти начинает пульсировать из-за того, как сильно я сжимаю зубы.

— Антони больше не рады в этих стенах.

Коннор пристально смотрит на меня в течение целой секунды, после чего переводит взгляд на Антони, глаза которого вперились в мои.

Моё сердце начинает колотиться о рёбра, и его частые удары напоминают стрелы тех дикарей.

Фибус обхватывает меня рукой за талию.

— Неужели тебе хватило смелости заявиться сюда, Греко?

Коннор кивает на коридор, но Антони не двигается с места.

— Я пришёл извиниться.

Он приподнимает свой гладкий свежевыбритый подбородок.

Несмотря на то, что я не хочу его видеть и хочу, чтобы он убрался подальше от моей пары, я рада, что он не провёл ночь на улице.

— Его обыскали на предмет оружия?

Пять воронов, утопивших свои клювы в кружках, поднимают глаза на Антони. Даже Маттиа оборачивается, чтобы посмотреть на своего друга.

— При мне нет обсидиана, но у меня есть кинжал.

Антони поднимает руку, прося оборотней не атаковать его, после чего опускает другую руку на пояс и достает острый клинок, сверкающий серебром.

— Ты ведь не думаешь, что он пришёл для того, чтобы убить Лора в его собственном доме? — дыхание Фибуса ударяет в раковину моего уха.

И пока воображение моего друга не стало причиной бунта, я говорю:

— Нет.

Маттиа сжимает напряжённое плечо Антони.

— Ему нужно безопасное место, где бы он мог остановиться и набраться сил, Фэллон.

— Я организую для него дом. Где угодно в Люсе. Но не здесь.

Маттиа проводит рукой по своим спутанным светлым волосам.

— Фэллон, будь благоразумна. Улицы Люса сейчас небезопасны.

— Не надо говорить мне о благоразумии, Маттиа.

Пальцы, которые я сжала в кулак, напрягаются ещё сильнее, когда Антони хватает наглости разочарованно покачать головой и посмотреть на меня с такой холодностью, с которой он смотрел на меня в ту ночь, когда я отказала ему из-за Данте.

И с чего бы ему быть разочарованным? Он хочет смерти для моей пары, и он ещё, мать его, удивляется, что я хочу вышвырнуть его за стены этого замка?

— Тареспагия принадлежит воронам, — говорю я. — Там безопасно.

Маттиа фыркает.

— Там проходят восстания. Люди мародерствуют и сжигают дома. Высокопоставленные фейри толпами уезжают на Тарекуори и в Глэйс. Все пытаются сбежать оттуда, а ты хочешь отправить его туда?

Светловолосый полурослик опускает взгляд на руки своего друга, на пальцы без ногтей, которыми тот обхватил ножны своего кинжала.

— Разве он недостаточно страдал?

— На чьей ты стороне, Маттиа?

Несмотря на то, как сильно пульсирует в венах моя кровь, к своему удивлению, я остаюсь твёрдо стоять на ногах.

— Что здесь происходит?

Сибилла, которая уже вернулась из туалета, пересекает таверну, подходит к своему моряку и обвивает его за талию тонкой рукой.

— Маттиа? — говорю я, не сводя взгляда с его озадаченных голубых глаз. — На чьей… ты стороне?

— На стороне Лоркана Рибава и воронов. И что это ещё за вопрос?

— Тогда ты можешь остаться; а Антони нет.

Маттиа раскрывает рот.

— Он позволил тебе жить под его крышей, когда ты вернулась в земли фейри, Фэл.

— Потому что я не желала вонзить нож ему в горло.

Маттиа бледнеет и переводит взгляд на каменный профиль Антони. А затем делает шаг назад.

— Ты хочешь вонзить нож в горло Фэллон?

— Нет.

Густые брови светловолосого фейри опускаются на его высоком лбу.

— Тогда я не…

Сибилла отводит Маттиа в сторону, чтобы объяснить ему всё то, что я ей рассказала.

Повисает тишина, и я провожу языком по зубам.

— Зачем ты сюда пришёл, Антони?

— Я пришёл кое-что обсудить с Лорканом. И я…

— Нет.

— … уйду после того, как мы с ним…

— Нет.

— … поговорим. Я не знал, что теперь для получения аудиенции у Небесного короля, нужно твоё одобрение, Фэл.

— Я дам ему знать о твоём желании встретиться с ним. Если ему будет интересен этот разговор, он тебя найдёт. А теперь, не мог бы кто-нибудь, твою мать, унести Антони из этого замка?

Я начинаю разворачиваться, но грубый смех Антони останавливает меня.

— Какой же ты стала безжалостной.

— Это неправда.

— Разве?

Я так быстро поворачиваю голову в его сторону, что моя шея издаёт хруст.

— Я спасла тебя, Антони, а теперь я выбираю спасение своей пары и нашего народа.

— Я приехал не ради того, чтобы кого-то убить. И если ты мне не веришь, накорми меня солью, Фэллон.

— Ты, может быть, и решил, что будет умнее встать сейчас на сторону Лора, но что будет, когда война закончится?

— Я не знаю.

Он убирает кинжал в ножны.

— Может быть, куплю лодку и отправлюсь жить в ту часть моря, которой никто не владеет.

А, может быть, вонзишь обсидиановый клинок в спину моей пары.

«Похоже, я пропустил нешуточную перепалку, Behach Éan».

Я выстраиваю стены вокруг своих мыслей, чтобы Лор не успел увидеть сцену, которая всё ещё преследует меня в мыслях. Он, может быть, и знает, что Антони его ненавидит, но лучше ему не знать о планах морского капитана относительно Люса.

«Ты ничего не пропустил».

Я осматриваю «Небесную таверну» в поисках клубов дыма или перьев, но воздух остаётся прозрачным и неподвижным, и его нарушает лишь горячее дыхание, которое вырывается из моих раздувающихся ноздрей.

«Ты уверена, mo khrà?»

«Угу. Оставайся на собрании. Я разберусь».

— Не мог бы кто-нибудь сообщить Лоркану Рибаву, что я желаю поговорить с ним? — говорит Антони.

— Фэллон сказала «нет», — отвечает Коннор. — Идём. Я тебя отвезу.

— Не знал, что королева Данте имеет столько власти над воронами.

— Я не его королева, — огрызаюсь я.

— У меня другие сведения. Ведь я присутствовал на бракосочетании.

Все присутствующие вороны переводят на меня взгляды, словно Антони удалось заронить в их головы сомнение насчёт того, можно ли мне доверять.

— Ради всего святого, — я делаю широкий взмах рукой, — раз уж ты там был, не желаешь ли рассказать всем о том, как меня заставили связать мою кровь с долбаным психом, угрожая тем, что ты можешь потерять язык и бог знает какие ещё части тела, которые был готов отрубить тебе Данте.

Гнев заставляет мои слова взрываться в наполненном напряжении воздухе.

— А лучше расскажи им о том, как я разрезала цепи, которыми ты был прикован к стене, а затем нарисовала жабры на твоей шее, чтобы ты, мать его, не утонул, после того как тебя бросили там.

Глаза Антони начинают подёргиваться.

— Я спасла тебя, даже несмотря на то, что ты желаешь покончить с властью моей пары. Так что не надо приходить сюда и обвинять меня в том, что я спелась с врагом, потому что я — мать его — презираю Данте Регио!

Тени накрывают мои плечи и шею. Они приподнимают мою голову и скользят по моей челюсти, которая дрожит.

«Глубокий вдох, любовь моя».

«Я же сказала тебе не вмешиваться», — ворчу я.

«И пропустить грозную вспышку гнева своей пары?»

Я сердито смотрю на Лора, что только заставляет его обвиться вокруг моего тела и притянуть меня ближе.

«Что сделал с тобой этот человек, Behach Éan?»

Взгляд Лора проходится по моему напряжённому лицу.

«Ничего. Ничего он со мной не сделал. Я просто хочу, чтобы он ушёл».

«Вчера ты его спасла».

Я кривлю губы.

«Что сделал с тобой этот мужчина?»

Я закрываю глаза, потому что если я расскажу Лору о том, что сделал… а точнее — сказал мне Антони, то он уже не покинет Небесное королевство живым.

«Расскажи мне».

Слеза стекает по моей щеке. Я опускаю ресницы, чтобы отогнать слёзы. Несмотря на то, что Антони защищал меня, несмотря на то, что он потерял из-за меня свои ногти, я не могу смириться с его признанием, потому что в итоге я всегда буду выбирать свою пару.

«Он хочет твоей смерти, Лор».

ГЛАВА 54

Как только признание вылетает из моего сознания, я закрываю глаза, чтобы не видеть того, что уготовил Лор для Антони.

«Открой глаза, mo khrà».

«Я предпочту этого не делать».

Ещё больше слезинок стекает по моим щекам.

«Ты веришь в то, что Греко может измениться?»

«Я не стану рисковать твоей жизнью, Лор».

«Я повторяю… ты веришь в то, что Греко может измениться?»

Мои веки взмывают вверх.

«Ты думаешь, я оглохла? Думаешь, Мириам заставила меня отдать свой слух и чувство юмора в обмен на магию?»

Кривоватая улыбка приподнимает его призрачный рот.

«Мне, конечно, интересен корень этой мысли, но нет, Фэллон. Я не думаю, что ты чего-то из этого лишилась».

Моё горло так сильно сжимается, что мне становится больно глотать.

«Я не знаю. Я только знаю, что он хочет, чтобы монархиям пришёл конец».

«Какая идеалистичная идея».

Он заводит волосы мне за уши, убирая их с моих мокрых щёк.

«Я жил в такие времена, когда Люс был разделён между племенами. Тогда это было жестокое место, полное беззакония, где процветали богачи, а бедняки были брошены на произвол судьбы. Даже период владычества Регио не сравнится с той раздробленной империей».

Я вижу образ горной дороги, усыпанной крошечными телами, чьи конечности и головы вывернуты под неестественными углами. Я вижу деревянный дом, охваченный огнём. Пронзительные крики молодого человека, похожего на ангела мщения, доносятся из пламени, а на его руках лежит бездыханное тело темноволосой женщины.

Я вижу, как он падает на колени, чёрные волосы рассыпаются по его лицу, когда он прижимается лбом к неподвижной груди женщины. Я слышу, как он шепчет: «Она мертва, Лоркан». И когда он поднимает лицо и приковывает меня взглядом знакомых чёрных глаз, Лор забирает меня из своего воспоминания.

«Кем была эта женщина?» — задыхаясь говорю я, точно только что выбежала из того дома вместе со своим отцом.

«Это была твоя бабушка».

Его призрачные пальцы двигаются вверх и вниз по моей спине, лаская её.

«Фейри подожгли деревню. К тому моменту, как мы заметили пламя на горных пастбищах, фейри убили наших младших братьев и сестёр, и совершили непотребства с нашими матерями».

Холод от его теней проникает в мою плоть.

«Прости», — бормочет он. «Я не должен был посвящать тебя в эти воспоминания, но я хотел, чтобы ты увидела, что мир не был лучшим местом до того, как я нашёл первую шаббианскую королеву и попросил её о помощи».

Он отделяется от моего тела и направляет всю силу своих лимонных глаз на морского капитана.

Я обхватываю себя руками, чтобы унять дрожь, вызванную видом тех крошечных разбитых тел и безумных глаз моего отца.

«Что ты сделаешь с Антони?»

«Я его выслушаю, а затем выпровожу из своего замка».

«То есть ты не собираешься его убивать?»

«Если я буду убивать каждого, кто желает моей смерти, мне придётся властвовать над королевством трупов».

«Мой милосердный король».

«Я не был особенно милосердным в ту ночь, когда тебя забрали, Фэллон. Я превратился в монстра. Крылатого демона из фейского фольклора, которым пугают детей».

Я пытаюсь протянуть руку и коснуться его, но он больше не стоит рядом со мной.

Коннор кивает на тёмный коридор.

— Морргот согласиться на встречу. Имоген отвести тебя к нему.

Я замечаю удивление на лице Антони, но его быстро сменяет подозрительность. Может быть, он думает, что его собираются отвести на казнь?

Чтобы развеять дурные мысли, которые могут закрасться ему в голову, я говорю:

— Он оставит тебя в живых, Антони.

Русоволосый моряк поворачивается ко мне и смотрит на меня с другого конца таверны. После долгой паузы, он кивает мне и говорит:

— Спасибо.

— Я не имею отношения к его милосердию.

А затем он исчезает, а передо мной появляется Фибус. Его глаза широко раскрыты и обеспокоены.

— Что, чёрт возьми, произошло в тех туннелях?

— Разве я недостаточно рассказала?

— Нет, Фэллон, ты ничего о них не рассказала. Кроме той информации, которой ты только что поделилась, но до прихода Антони ты замолкала каждый раз, когда мы с Сиб пытались выведать у тебя подробности твоего заключения.

— Я выбралась оттуда живой. И пока предпочту не загружать свою голову всем остальным.

Я провожу руками по лицу.

— Ты можешь загрузить этим наши головы. Позволь нам разделить с тобой эту ношу. Для чего тогда друзья?

— Загрузив этим вашу голову, я только продлю жизнь этим воспоминаниям. Дайте мне о них забыть. Когда война закончится, если вы с Сиб захотите обо всём узнать, я вам расскажу, а пока помогите мне об этом забыть.

Он обхватывает меня руками за плечи и притягивает к своей груди.

— Хорошо. Давайте тогда напьёмся. Сиб, моя любимая трактирщица, принеси нам огромный кувшин с Небесным вином.

— Я думала, что это я твоя любимая трактирщица, — бормочу я в его голубую рубашку.

— А ты, дорогая Фэллон, моя любимая шлюш… подружка.

Улыбка врезается в мои щёки.

— Ты только что назвал меня шлюшкой?

— Не-е. Я сказал подружка.

— Я услышала «шлюшка».

Сиб — мастер по делегированию обязанностей — наблюдает за тем, как Маттиа направляется к барной стойке за кувшином.

— Не могу дождаться, когда Фэллон поделится твоим новым прозвищем со своей парой, — говорит она и потирает руки.

Фибус фыркает.

Я издаю смешок.

Фибус прижимает меня ещё крепче и ложится щекой на мою макушку. Я обхватываю его руками за талию и обнимаю в ответ.

— Спасибо, — бормочу я.

— За что, Капелька?

— За то, что любите меня безусловной любовью.

— Это правило входит в манифест дружбы, который я составляю. Забыла?

Мою грудь сжимает, точно половозрелый ворон уселся прямо на неё. Каменный ворон.

— И ты тоже должна любить нас в ответ безусловной любовью, — Сиб шлёпает меня по попе, — шлюшка. То есть, подружка, — хихикает она.

— Эй, Лор? — деланно кричит Фибус. — Ты слышал, как Сибилла только что назвала твою пару?

— Во-первых, это ты первый придумал, Фибс. А во-вторых, он любит меня чуть ли не больше других.

— Никто не любит тебя больше других, Сиб, — дразнит он её.

Очередная волна смеха вырывается из моей груди, но она накрывает меня вместе со слезами, потому что даже несмотря на то, что моя мать излечила все мои видимые раны, крошечные трещины всё ещё покрывают меня, и если я не найду способ быстро их залатать, они рискуют меня потопить.

А я не могу позволить себе утонуть.

***

Я должна плыть.

— Ты войдёшь в воду вот здесь. А затем направишь свою мать в сторону расщелины.

Мой отец, красные глаза которого говорят об очередной бессонной ночи, указывает на ту часть моря, которая граничит с ракоккинским лесом, последним участком суши, которым владеют вороны.

— Я привязал твою юбку к стволу дерева. Когда я вышел из воды, твоя мать кружила в воде вокруг него. Эрвин остался, чтобы проследить за ней.

Моя сердечная боль, вызванная переизбытком эмоций, вином и недостатком сна, стихает при мысли о том, что Мин… моя мать меня ждёт.

— Я тебя отнесу…

Мой отец отрывает глаза от карты и пристально смотрит на Лора, который расхаживает по библиотеке в таком быстром темпе, что его тени даже не успевают принять какую-нибудь форму.

— Нет. Это сделаю я.

Лор, должно быть, прорычал что-то Кахолу, потому что тот прищуривает глаза.

— Тебе повезло, что я вообще позволил тебе присоединиться.

И снова наступает тишина.

— Я тоже знаю, где пал твой ворон, Морргот. Я был там, когда ты, мать твою, вылетел вперёд, и в тебя попала стрела. И это было, мать твою, глупо.

Я моргаю, глядя на них двоих.

Мой отец взмахивает своей огромной рукой.

— Это было глупо, потому что гигантский кусок обсидиана угодил бы в заросли кораллов, а не пролетел мимо них, как твоя крохотная железная птичка.

Если бы я так не нервничала, я бы улыбнулась, услышав, как мой отец назвал Лора крохотным, но мои щёки только и могут что втягивать и выдувать изо рта воздух. Я ещё даже не успела войти в воду, а уже задыхаюсь. Мне надо успокоиться.

«Мы не будем этого делать».

Глубокий вдох. Глубокий выдох.

«Мы это сделаем».

«Ты только посмотри на себя».

«Это ты посмотри на себя».

«Фэллон», — рычит он.

«Пошли, достанем твою крохотную птичку, Лор».

Мой подкол заставляет его замедлиться.

«Надо было позволить той стреле попасть в твоего отца. Тогда его чувство юмора не передалось бы тебе».

Я прерываю свою дыхательную гимнастику и широко улыбаюсь.

Кахол хмурится, увидев мою улыбку, а затем качает головой и выуживает что-то из кармана своих штанов.

— Вот.

Он протягивает мне кожаный ремешок, на котором болтается ракушка.

— Твоя мать носила такую на шее, чтобы в случае чего протыкать ею палец.

Я смотрю на его подарок, а затем быстро собираю волосы, чтобы он мог надеть медальон мне на шею. Он затягивает узелок, и ракушка оказывается во впадинке между моими ключицами.

— Спасибо, dádhi.

Отец фыркает.

— Это не железный клинок.

Похоже, мой отец не знает, как реагировать на благодарность.

— Готова? — спрашивает он, не сводя с ракушки своих хмурых глаз.

Я провожу руками по чёрному боди, которое надето на мне по такому случаю, после чего кладу ладонь на остроконечную раковину и киваю.

— Я готова.

Но готова ли?

ГЛАВА 55

Как только огненно-розовая чешуя разрезает беспокойную поверхность моря, освещенного лучами заката, моему сердцу становится чуть спокойнее. Эти воды, может быть, и кишат патрульными фейри, но когда рядом со мной моя мать, а также отец с Лором, я ничего не боюсь.

Несмотря на то, что я не верю в фейских богов, я верю в Котёл.

— Ты создал воронов, пожалуйста, не надо их уничтожать, — бормочу я порывам ветра, которые врезаются в море и наполняют всё ещё тёмный воздух солёным привкусом.

Благодаря времени суток и созданному Лором шквалистому ветру, который сотрясает лес, даже чистокровки не смогут заметить нашу маленькую компанию. Как только мой отец подлетает поближе к поверхности моря, сопровождающие нас вороны, которые прилетели с нами из Монтелюса, взмывают в затянутое облаками небо и исчезают в плотной белой пелене.

Вот и всё. Моя голова начинает идти кругом от воодушевления, а желудок сжимается от нервов. И от вина. Боги, мне не надо было столько пить. Пытаясь удержать в себе жидкость, которая плещется сейчас в моём желудке, я прокалываю три пальца ракушкой и провожу ими по своей шее так, как учил меня Юстус.

Лор, который не сказал ни слова за время нашего двухчасового путешествия, следит за движением моих пальцев.

«Как долго протянут твои кровавые жабры?»

«Достаточно долго, так как я из рода Мириам».

Его настроение портится при упоминании Мириам. Представляю, каким будет их воссоединение…

«Лор, как только я почувствую, что действие заклинания заканчивается, я всплыву на поверхность и заново их нарисую».

«К тому времени поверхность будет усеяна этими долбаными фейри».

Он явно не имеет в виду, что вода будет в буквальном смысле усеяна их телами, но у меня перед глазами всё равно появляется кровавое море, по которому плывут обезглавленные фейри.

К счастью, мой отец каркает, положив конец моим жутким мыслям. Этот звук также заставляет Минимуса высунуть его… её рог из воды.

«Минимус — твоя мать. Твоя. Мать. Фэллон. Это она. И, по сути, она даже не морской змей».

«Она именно змей, и никак иначе», — шепчет тихий голосок у меня в голове.

Я заглушаю его, так как пессимизм это не мой стиль, и продолжаю неотрывно смотреть в её огромные глаза цвета оникса.

Мой отец приземляется и складывает крылья. Несмотря на то, что мне не нужно задерживать дыхание, я инстинктивно набираю побольше воздуха. Моя мать ныряет, а затем появляется мгновение спустя рядом с моим отцом.

Подобно тому, как я спешивалась с Ропота, я перекидываю ногу через спину отца и соскальзываю вниз. Вода, которая касается моей замёрзшей кожи, оказывается на удивление тёплой.

Пока я плыву в сторону ожидающего меня змея, отец превращается в дым и погружается в воду. Поскольку он недолго может оставаться в этом обличье, он совсем скоро превращается в ворона и взлетает вверх, точно пробка, чем сотрясает жидкую поверхность воды, тёмную, точно чернила.

«Как только ты снова станешь цельным, я требую солнечных дней, Лор».

Его тени окутывают меня.

«Как только я снова стану цельным, я отзову облака и поджарю своё королевство до хрустящей корочки. Любое твоё желание — для меня закон».